Хотя дверь в сад на крыше была широко открыта, в квартире Маррака затхло воняло старыми носками. Его подруга, наверно, использует какой-то ужасный стиральный порошок. Из прихожей я заглянул одним глазком через щелку прикрытой двери в спальню. Маррак лежал один в кровати. Его силуэт равномерно поднимался и опускался. Он храпел.

СИЛУЭТ

Тень или контур. И кто только мог выдумать слово, в котором после «У» идет «Э»? Ну правильно — французы! Я настроен против французов, потому что Юле однажды сказала, что они хорошо целуются. К тому же они едят лягушек, улиток и всякое такое — БУУЭЭ, и, может быть, прямо перед тем, как поцеловаться. Совсем спятили, честное слово!

Сердце у меня билось у самой шеи. Было почти невозможно бесшумно протиснуться между шуршащими ротанговыми ветками перегородки на крыше. Потом я чуть не сломал себе шею, поскользнувшись на винтовой лестнице в квартире Маррака — еле-еле смог удержаться за перила. В небе ярко светила луна, но поскольку она делала это с расстояния почти в четыреста тысяч километров, здесь внутри, в квартире, было так же мрачно, как в подвале нашего дома. Подвал…

Именно через него — в этом я был уже твердо убежден — Бюль незаметно переправлял своих жертв в запертый задний дом. Подвалы переднего и заднего дома сообщаются между собой. Вообще-то проход для всех жителей запрещен — там всюду стоит вода. Я ничего не боюсь так сильно и ужасно, как воды. Поэтому после нашего переезда я только один раз заглянул в подвал, вместе с мамой. Тусклый свет одинокой голой лампочки. Холодный сырой воздух. Отвратительный запах, да еще звук падающих капель, который отдавался эхом — как будто они исчезали в каких-то невообразимых глубинах. Нет, спасибо, это без меня!

Бюль выгружал детей из багажника своей машины и перетаскивал их в дом. А до того делал что-то такое, от чего они теряли сознание, и красиво упаковывал, чтобы никто ничего не заметил. Наверно, в большой чемодан или в мешок для белья — такой, как у Маррака. Потом тащил их мимо квартиры Моммсена вниз в подвал, сквозь чернющую мокрую темноту и так далее, и наконец в задний дом. Там на четвертом он держал детей взаперти, пока за них не заплатят выкуп. Чтобы они не могли кричать, Бюль заклеивал им рот липкой лентой или связывал их вонючими старыми полотенцами. И каждый раз, когда он приходил к жертвам, чтобы принести им чего-нибудь поесть или выпустить их в туалет и всякое такое, мимо окон в квартире фройляйн Бонхефер шмыгали тени темнее темного.

Вот до каких умозаключений я дошел, пока сосал макароны. Но потом в этой картине откуда-то возник пробел — чего-то явно не хватало. Это «что-то» настойчиво грызло меня. Оно было как-то связано с «вперед» или «назад», «справа» или «слева», с «раньше» или «позже», но я просто не мог сообразить что к чему. Мой лотерейный барабан до того разогрелся, что я начал опасаться, не обнаружат ли РБ после отпуска за своим кухонным столом меня с выкипевшими мозгами. Вот уж будет свинство, просто супер. Так что я сдался и бросил размышлять.

Глаза привыкли к темноте в квартире Маррака быстрее, чем я ожидал. Обыск спальни я отложил на потом — там было опаснее всего из-за храпящего Маррака. То, что я искал, я надеялся найти в одной из других комнат. Я со скоростью улитки на ощупь бродил вдоль и поперек по квартире. Нигде ничего — но вдруг!

В ванную я сначала совсем не хотел заглядывать, но в конце концов все остальное уже было осмотрено, и я все же пошел туда. Это было что-то вроде отговорки или отсрочки, только чтобы не идти в спальню. Кафельный пол был весь закапан водой, Маррак принимал душ перед тем, как пойти спать. Уже какое-то достижение, решил я, хотя он все равно поросенок, потому что не проветривает как следует свою затхлую берлогу. Его рабочие шмотки темной кучей валялись на полу. Я чуть не вскрикнул от радости: на поясе брюк висела большая связка всевозможных ключей! Я как можно осторожнее отцепил ее, чтоб ни один из ста ключей не брякнул. Некоторые были совершенно не похожи на ключи. Скорее, на куски металла, покрытые пупырышками и бугорками. Наверно, ими открывали сейфы и всякое такое. Но мне нужны были нормальные ключи.

Я вышел в садик на крыше и перепробовал практически беззвучно штук двадцать, пока не нашел правильный, и наконец-то распахнул низкую дверь белого домика.

Я давно уже был весь мокрый — вспотел от страха.

* * *

На лестнице царил зверский холод. У меня внутри все сжалось. Ощущение было такое, будто открыли склеп. Я спускался все ниже по вытертым ступеням, и мне становилось все больше не по себе. Покрытые белесой плесенью ступени скрипели и хрустели под моими шаткими ногами. Из грязных влажных стен вылезали извивающиеся, сочившиеся слизью черви, и стенания замученных душ из камеры пыток под глубокими подвалами впивались мне острыми когтями в барабанные перепонки.

Ну, так это, во всяком случае, показывали в одном фильме ужасов, который фрау Далинг однажды нечаянно принесла. Мне он ужасно понравился, и я непременно хотел досмотреть до конца, а вот фрау Далинг все время прятала лицо за плюшевыми подушками и только иногда быстро-быстро выглядывала, чтобы схватить себе новый ленивчик. Я совершенно не понимал, почему она так себя вела. Всякую ерунду, вроде концертов народной музыки, она смотрит не отрываясь.

Нет, на лестнице правда было очень холодно и так темно из-за забитых окон, как будто кто-то завязал мне глаза платком. Но страшно не было. Ну ладно, немножко. Прежде всего надо было следить за тем, чтобы в голову не лезли всякие жуткие вещи. Но это было легко. За последние часы я так много размышлял, что голова у меня была теперь как стиральная машина во время отжима. А вот что действительно требовало внимания и сосредоточения, так это как не сделать неверный шаг в этом мраке. Задний дом после взрыва газа был закрыт не просто так. Угроза обрушения означала, что любая ступенька под ногами и любая стена, на которую я опирался руками, могли развалиться.

С другой стороны, у Бюля до сих пор явно не возникало таких проблем. И в противоположность ему, которому надо было каждый раз идти из подвала наверх, мой путь был короче. Из белого домика я довольно быстро попал прямо на шестой этаж, вниз до четвертого оставалось ровно четыре лестничных пролета.

Там снова пришлось возиться с ключами. Это я предвидел. Без карманного фонарика или другого освещения это было самой трудной частью дела, но на этот раз все получилось даже быстрее, чем наверху на крыше. Всего несколько попыток — и вот я вдруг уже стою в квартире мертвой фройляйн Бонхефер. Эта связка ключей фирмы Маррака — просто чудо!

Я закрыл за собой дверь и тихо и нервно позвал: «Оскар!» Никакого ответа. Должно быть, его спрятали в одной из задних комнат. Наверняка лежит связанный и совсем без сознания где-то в углу, где набросаны только сено и солома.

Квартира была совершенно пуста. Никакой мебели, никаких привидений, ничего. Пахло пылью и сажей, и еще в воздухе витал слабый аромат, как от таких красивых маленьких лиловых цветов. От фиалок. Наверно, это был запах духов фройляйн Бонхефер. Он пережил не только взрыв газа и пожар в квартире, но и все прошедшие с тех пор многие годы. Не знаю почему, но от этой мысли мне стало по-настоящему грустно.

Я прокрался по прихожей мимо туалета, кухни и первой комнаты. Ничего и никого. Снаружи через грязные стекла падал расплывчатый свет. Я чуть не получил инфаркт, когда посмотрел через одно из окон на фасад переднего дома и увидел почти точно напротив ярко освещенную кухню Бюля. Самого этого гада видно не было, но на плите из маленькой кастрюльки поднимался пар. Бюль, конечно, не оставил бы ее без присмотра, если бы собирался еще раз наведаться к Оскару. Но, может быть, он варил ему что-нибудь поесть.

Надо было торопиться!

В квартире рядом, у Фитцке, занавески были задернуты. За ними горела лампа. Я удивился: чем это может заниматься старый хорек в такое время. Сортирует, небось, свою коллекцию детских голов.

Прихожая закончилась перед комнатой, ведущей в заднюю часть квартиры.

Заперто.

Пробуем разные ключи.

Успех после девятой попытки.

Открываем дверь и входим.

Теперь я увидел в окне внизу наискосок мою собственную комнату. В ней, естественно, было темно, но вдруг мне в голову пришла совершенно жуткая мысль: как бы я среагировал, если бы там внизу внезапно включился свет и я бы увидел Рико, который сидит у окна и боязливо смотрит в мою сторону, потому что только что заметил мою темную-претемную тень.

Ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей!

Если бы я был Бюлем, подумал я, то завесил бы это большое окно или забил. Но тут же сообразил, что это сразу бы заметили все жители переднего дома. Лучше уж дождаться ночи и играть в темные тени. До сегодняшнего дня это ведь отлично получалось. Отчаянный он все-таки парень!

— Оскар?

Опять никакого ответа.

Я все больше нервничал. Исследованные комнаты потихоньку заканчивались, но ключей меньше не становилось, так что со следующей дверью тоже удалось справиться играючи. То, что она была заперта, вселяло надежду. Я осторожно толкнул ее. Иссиня-черная чернющая чернота. Слабого лунного света из проходной комнаты было недостаточно, чтобы осветить все помещение до самых дальних углов.

— Оскар?

Пять или шесть шагов я прошел вслепую. И тут одновременно произошли две вещи: аромат фиалок фройляйн Бонхефер сменился запахом чизбургера, а я так сильно треснулся коленкой и лбом об стену, что приглушенно вскрикнул и заругался.

— Ты нашел мой самолетик, верно? — сказал чей-то голос.

Про коленку и лоб я тут же забыл. И ухмыльнулся от облегчения так широко, что подумал — сейчас углы рта встретятся у меня на затылке.

— Это случайно вышло, — ответил я. — Он приземлился в мусорный контейнер.

— А потом ты был у Софии.

— Да, но она ничего мне не сказала. От страха за тебя. Я до всего додумался совершенно самостоятельно.

Ну ладно, почти до всего. О нечаянном намеке Софии про Бренчалку можно рассказать и попозже. Пока что я был доволен, что наконец-то смог по-настоящему произвести на Оскара впечатление.

— Я рад, что ты здесь, — сказал его голос. — Откуда у тебя ключи?

— Украл у Маррака.

— Умно, очень даже. Ладно, теперь снова запри дверь.

— Зачем?

— Потому что переключатель установлен так, чтобы свет не мог падать изнутри наружу. Свет включается только тогда, когда дверь заперта.

— Ух ты, такое бывает?

— Это как в холодильнике, только наоборот.

Представить себе что-то «наоборот» всегда очень трудно, особенно если не очень-то понимаешь, как оно должно быть по-правильному.

— Ты, наверно, хочешь сказать, — вслух размышлял я, — что в холодильнике свет не горит, когда он закрыт?

Оскар тихонько застонал.

— Ты не ранен? — спросил я озабоченно.

— Просто запри дверь, — послышалось в ответ.

Пришлось повозиться довольно долго, пока я не нашел среди ключей — они жутко гремели — тот, с помощью которого я вошел. Оскар ждал, не произнося ни слова.

Когда зажегся свет и я опять смог видеть прищуренными глазами, я сначала не мог толком поверить, что Оскар — жертва похищения. Он сидел на вытертом старом матрасе, вокруг валялись бесчисленные пакеты и упаковки из «Макдоналдса» и дюжины пустых бутылок из-под колы. Ну и свинарник! К стенам Бюль приделал толстую обивку. Похоже, она была из ваты, и на потолке тоже, а еще на нем висела голая экономичная лампочка. Что-то похожее я уже видел в одном детективе. Это для звукоизоляции — если кто-то заорет здесь внутри, снаружи никто ничего не услышит.

Обивка была светло-зеленая. Зеленая комната, подумал я, и первый раз с тех пор, как я отправился Оскару на выручку, у меня по спине пробежала настоящая ледяная дрожь.

Сам Оскар выглядел безупречно. Ладно, он в конце концов был заперт здесь только со вчерашнего дня. Но я-то представлял его себе в разорванных шмотках, с грязным лицом и так далее. Без своего синего шлема он выглядел странно беззащитным, и уши-паруса были и вправду огромные, но больше ничего страшного или ужасного. Единственной необычной вещью была короткая цепь, которой его правая рука была прикована к толстой стальной петле. Она выдавалась из стены прямо над ним — так высоко, что лечь Оскар не мог. Он должен был спать сидя. Это была вторая ледяная дрожь.

Я оглянулся украдкой в поисках туалета. Где-то он должен быть, иначе тут бы пахло не чизбургерами, а кое-чем совсем другим.

— Он там, в прихожей, рядом с входной дверью, — сказал Оскар, будто прочел мои мысли. — Там такая же обивка, как в этой комнате.

Значит, все было в точности так, как я себе представлял. Когда Бюль вел ребенка в туалет, по квартире фройляйн Бонхефер мелькали темные тени!

Оскар улыбался мне, сияя зелеными глазами и большими нечищенными зубами — еще одно свинство Бюля, — и вдруг я почувствовал себя так, как должен чувствовать себя старший брат. От переполнившей меня гордости я покраснел до ушей. Я спас Оскара! Во всяком случае, уже приблизительно наполовину.

— Что это за цепь?

— Я думаю, это высококачественная сталь, — сказал Оскар. — Наверно, нелегированная, то есть с содержанием марганца менее ноль целых восьми десятых процента и кремния ноль целых пяти десятых процента. Если бы их содержалось в ней больше, тогда…

— Хватит, хватит! Как тебя от нее освободить?

Он поднял правую руку. Бюль укрепил другой конец короткой цепи на наручниках.

— Ключ от них среди других, — сказал Оскар. — Поройся и найдешь.

— Как это — поройся? В земле, что ли?

— Ну покопайся в остальных ключах, господи боже!

— Ты так и говори!

— А ты выучи родной язык, в конце-то концов!

При обычных обстоятельствах я бы разозлился, но сейчас заставил себя сдержаться. Конечно, начнешь язвить, когда тебя заставляют тоннами поедать гамбургеры и чизбургеры и всякое такое. Я почти уже собрался опозориться и спросить, как это Оскар умудрился запихать в себя за такое короткое время столько еды? И еще интереснее — как это он выпил столько колы, а из носа у него не побежала коричневая дрянь? Но тут же я понял, что макдоналдсовский мусор насобирался от всех шести жертв.

Эта догадка мне чем-то мешала — опять вдруг вернулось то грызущее чувство, что лотерейные шарики в моей голове запрыгали в неправильном направлении, когда выбирали, как им скакать — вперед или назад, влево или вправо, раньше или позже. Но как и в прошлый раз, я не смог разобраться, что все это значит, — ведь сейчас надо было сосредоточиться на освобождении Оскара.

Нужный ключ нашелся быстро, он был самый маленький из всех. Я открыл наручники. Оскар снял их и потер себе запястье. Потом встал с матраса, коленки у него затрещали, и он тихо вскрикнул от боли.

— Ты что, все время тут просто так сидел? — спросил я.

— Что значит просто так?

Оскар рассматривал израненное, натертое наручником запястье, и на лбу у него появилась вертикальная рассерженная складка.

— Сидеть — это крайне сложное дело!