Ни один бык не берет корову в жены

Взаимное стремление мужчины и женщины — это поиск некогда потерянного, поиск утраченной полноты и целостности

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— По-русски первую женщину называют обычно «Ева». В оригинале это имя звучит как «Хава», что в переводе с иврита означает «жизнь». Таково имя первой женщины. В каком-то глубоком смысле — это имя любой женщины.

— История рождения первой женщины начинается с адамова ребра. Я думаю, феминистки должны видеть здесь проявление типичного мужского шовинизма. Равно как и в ежедневной еврейской молитве, в которой мужчина благодарит Всевышнего, за то, что Тот не создал его женщиной.

— Не следует забывать, что ведь и женщина в этой молитве благодарит Всевышнего, что он создал ее именно женщиной. Помимо религиозного, здесь есть и важный психотерапевтический аспект. Своего рода аутотренинг. Эта молитва укрепляет достоинство и самоуважение человека, которые неразрывно связаны и с его полом. Эта молитва приучает человека смотреть на свой пол как на большую жизненную удачу, как на везение, как на дар, который заслуживает благодарности.

Что же касается мужского шовинизма в истории о сотворении Хавы, то феминистки и в этом случае не правы. Дело в том, что мужчиной первозданный Адам был не в большей мере, чем женщиной, ибо в нем были объединены обе этих сущности: мужская и женская. У того слова, которое обычно переводится на русский язык как «ребро», есть еще одно важное значение: «сторона» — до того момента, как Хава получила автономное женское существование, она была одной из сторон единого человеческого существа. Создание женщины — это одновременно и создание мужчины: в этом акте одна сторона была отделена от другой.

Мужское и женское — взаимообусловлены. Это две половинки единого целого. Мужчина без женщины, женщина без мужчины — в каком-то смысле односторонни и нуждаются в соединении.

Память о нераздельном Адаме очень глубоко заложена в душе человека. Взаимное стремление мужчины и женщины — это поиск некогда потерянного, поиск утраченной полноты и целостности.

— Из того, что вы сказали, следует, что смысл отношений мужчины и женщины далеко выходит за рамки деторождения.

— Ну, конечно. Воспроизведение вида — вторичная, хотя, конечно, и очень важная функция. Но основа связи между мужчиной и женщиной вообще не сводится к функции. Люди — единственные живые существа, у которых отношения полов не ограничены задачей деторождения. Разумеется, роль биологического инстинкта огромна, но все-таки он служит только подосновой отношений. Эмоциональный момент и сознательное установление родственной связи играют главную роль. Именно в этом проявляется специфически человеческое.

Посмотрите, насколько отношения людей отличаются в этом плане от животных. Один средневековый еврейский мыслитель сформулировал это отличие с предельной точностью. Он сказал: «Ни один бык не берет корову в жены». Ибо связь животных действительно случайна и чисто функциональна.

— Но люди ведь тоже зачастую ведут себя именно таким образом, как вы сказали: случайно и функционально.

— Почему бы и нет? Но только что из этого следует? Вся штука в том, что животные просто не могут вести себя иначе, их отношения жестко обусловлены и детерминированы, в то время как у людей много возможностей. Разумеется, люди могут выстраивать свои отношения друг с другом, подобно животным, однако это их свободный выбор — люди, в отличие от животных, не принуждены к этому фатально своей природой.

— Скажите, а с религиозной точки зрения, сексуальные отношения между людьми имеют какую-то самостоятельную ценность или же этовсе-таки только средство деторождения?

— Они безусловно имеют самостоятельную ценность. Муж и жена должны радовать друг друга, в том числе, и физической близостью. Более того, это их обязанность. Я высказываю не только свое личное мнение — так считали наши мудрецы. Это общепринятая в иудаизме точка зрения.

— Если интимные отношения между мужем и женой имеют и сами по себе ценность, то как объяснить их место в истории с Древом познания и изгнанием из рая. Разве они не рассматриваются как следствие греха?

— «Плодитесь, размножайтесь и наполняйте землю» — это воистину райское предписание — и по содержанию, и по месту, где оно было дано. Не следует думать, что размножение должно было производиться почкованием. Таким образом, сексуальную жизнь человека нельзя считать следствием греха. Другой вопрос, что в результате того, что произошло, эти отношения изменились. И осложнились.

Половой инстинкт очень отличается от прочих инстинктов. Скажем, голод и жажда четко соотносятся с целями этих побуждений: они удовлетворяются, когда достигнуты. В отличие от них сексуальное стремление представляется вообще не знающим ограничений. И в этом его опасность. Я хочу повторить, то, что уже говорил: секс — это ценность. Но он таит в себе опасность. Как, например, солнце и вода. Тоже хорошие вещи, но если ими неправильно пользоваться, последствия могут быть самыми трагическими.

Плоды Древа познания привлекали Хаву не потому, что она была голодна или хотела утолить жажду — плоды были эстетически привлекательны, и ее желание было лишено какой бы то ни было практической цели. Хава выходит здесь за круг, очерченный инстинктом. Она, проявляя специфически человеческие качества, выходит за рамки функционального и чисто прагматического отношения к миру. Если бы человек не выходил за эти рамки, он бы до сих пор пребывал в раю — в мире красоты и блаженства, но точно так же и в мире внешних ограничений. Именно благодаря женщине возник новый опасный мир с его свободной игрой желаний. Другой вопрос, куда обратить эту свободу: в сторону хаоса или же в сторону созидания, к позитивной цели. Этот вопрос остро стоит сегодня перед каждым человеческим сознанием, как и тысячи лет назад.

Так или иначе, но у его истоков мы видим женщину — родоначальницу всех людей, сделавшую крайне опасный и в то же время судьбоносный выбор. Эту женщину зовут Хава — «жизнь»!

 

Деньги — это лестница

Подниматься по ней или спускаться — решает сам человек

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В прошлый раз мы с вами говорили о первой женщине, а в ее лице и о женщинах вообще. Само собой, женщины — это всегда и всем интересно.

— Вы так считаете?

— Ну конечно, я так считаю. Но, должен вам сказать, в нынешней России есть тема, волнующая умы и сердца посильнее женщин.

— И какая же?

— Разумеется, деньги! Ясное дело, деньги!

— Если вы правы, это признак старения общества: в юности обычно волнуют женщины, в старости — деньги.

— А как вы относитесь к популярной идее об особой интимной связи евреев с деньгами?

— Вот вы только что сказали, что в той иерархии ценностей, которая сложилась сейчас в России, деньги стоят выше женщин. Об Израиле я бы этого не сказал. Но вообще, конечно, особая связь между евреями и деньгами существует. Не знаю, можно ли назвать ее интимной, — это вопрос определения.

Но я хотел бы обратить ваше внимание, что в течение огромного периода еврейской истории — вплоть до середины первого тысячелетия н. э. — деньги не играли в жизни еврейского народа какой-то особенной роли. Евреи были народом не купцов и финансистов, но преимущественно крестьян и воинов.

Затем ситуация резко изменилась: христианские и мусульманские власти запретили евреям заниматься этими и многими другими занятиями. Евреи были социально востребованы в христианском мире именно и только в качестве людей, у которых есть деньги. Это, разумеется, вовсе не значит, что евреи ничем другим не занимались, но в определенном смысле деньги были еврейской социальной нишей.

В Средние века Церковь запрещала ссужение денег под проценты. Однако христианское общество в деньгах нуждалось, и вот, пожалуйста, евреи были готовы заняться этим в высшей степени постыдным (с точки зрения христиан), но общественно совершенно необходимым ремеслом. И эта ниша, эта функция в значительной мере формировала отношение к евреям: все мы любим людей, которые в трудную минуту готовы дать нам деньги, но не испытываем никаких теплых чувств к тем, кто требует возврата долга. Между тем роман с евреями всегда начинался первым и кончался вторым. Тут возникает один занимательный парадокс: иметь деньги — вовсе не обязательно означает быть богатым.

— То есть как это?

— Я вам расскажу байку про одного владельца лавочки в местечке. Он приехал в город, увидел большой магазин и от всей души пожалел его владельца.

— Почему?

— «Если у меня в моей маленькой лавочке столько долгов, — сказал он, — сколько же их должно быть у хозяина большого магазина?». Я думаю, этот сюжет хорошо известен многим нынешним российским бизнесменам.

Возвращаясь к парадоксу. Русский царь был много богаче Ротшильда, но, тем не менее, денег у Ротшильда было больше. Царю принадлежала гигантская недвижимость, но она сама по себе не порождала денег. Царский дворец не порождал денег — напротив, он их постоянно требовал. Между тем деньги Ротшильда порождали новые деньги.

Это верх социальной лестницы. Но структурно та же самая ситуация была и в самом низу. Еврей, который занимался посредничеством в деревнях, на самом деле был беднее русского крестьяна, но у него имелись деньги, которых у крестьянина не водилось. Зато у крестьянина были земля и корова, которых не было у еврея.

— До отмены крепостного права у крестьянина не было своей земли.

— Тем не менее он с нее кормился. И вот тот факт, что у евреев деньги были, порождал миф о каком-то их неимоверном богатстве. Между тем большинство евреев жило в ужасной нищете. Это отмечали все, кто описывал еврейский быт. Я вообще не думаю, что евреи были когда-нибудь богаче других народов. То же самое справедливо и сегодня. Вот, например, в США недавно проводились исследования, в результате которых выяснилось, что самые богатые люди там вовсе не евреи, а индийцы.

— Я хочу вернуться к началу нашего разговора, в котором оказались сведены женщины и деньги. Занятно, что в Талмуде есть раздел «Женщины», но нет раздела «Деньги».

— Вообще-то обсуждение различных вопросов, связанных с деньгами, занимает в Талмуде довольно большое место. Но вы совершенно правы: деньги не рассматриваются там как отдельная тема. Женщины — тема, а деньги — нет. Во взгляде на женщин и на деньги есть принципиальная разница. Ее можно проиллюстрировать двумя вопросами: «Как вы относитесь к женщине?» и «Что вы собираетесь делать с деньгами?».

— Некоторые ставят эти вопросы с точностью до наоборот.

— Человек свободен в своем отношении к миру. Разумеется, можно относиться к женщине, как к деньгам, а к деньгам, как к женщине. Можно и так. На мой взгляд, это свидетельство определенного душевного нездоровья. Мне не хотелось бы давать религиозную или моральную оценку, но прагматически это все-таки ужасное сужение и обеднение жизни.

— Вы не хотите давать религиозную оценку, но я тем не менее напоследок все же спрошу: что такое деньги с религиозной точки зрения?

— Просто инструмент. Как, например, нож. Ножом можно выстругать палочку, отрезать ломоть хлеба или сделать хирургическую операцию. Но ножом можно и зарезать человека.

В еврейской традиции есть метод анализа текста через числовые значения букв — он на много веков опередил применение схожей идеи в компьютерной технике. Совпадения числовых значений слов интерпретируется в рамках этого метода как родственность содержания. Так вот, уже давно обратили внимание, что числовые значения слов «мамонна» (что в переводе с арамейского означает «богатство») и «лестница» совпадают.

— Ну и что из этого следует?

— Деньги — это лестница. Подниматься по ней или спускаться — решает сам человек.

 

Когда доят корову, ей кланяются

Мудрецы ценят качество, а богатые — количество, а если и качество, то только свое собственное.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика

— В прошлый раз мы уже говорили с вами о деньгах, но эта тема представляется неисчерпаемой, как и сами деньги, тем более что в России она теперь в самом что ни на есть фокусе общественного интереса: деньги есть — денег нет, богатые — бедные, богатство — бедность.

— Боюсь, что эта оппозиция, как, впрочем, и любая другая, замыкая на себе внимание, не позволяет взглянуть на вопрос более широко. Смысл любой вещи лежит за ее пределами. Все зависит от того, какое значение ей придается.

— Как раз именно это я и хотел бы обсудить.

— В Притчах сказано: «Нищету и богатство не давай мне, питай меня хлебом насущным» — трезвое осознание того, что и бедность, и богатство в своих крайних проявлениях могут представлять опасность. Это прошение, кстати, предваряется просьбой избавить от суеты: и бедность, и богатство связаны именно с суетой. Бедность заставляет постоянно думать о пропитании и напрягаться, зарабатывая себе на жизнь. Богатство же не то что для умножения, но даже и для поддержания требует положить на это дело всю жизнь — все время и все силы, физические и душевные. С этой точки зрения, и богатый, и бедный приходят к одному и тому же: целью оказывается то, что должно быть всего лишь средством. Как-то я беседовал с одним адвокатом в его офисе на Уолл-стрите. «Люди, достигающие высот в бизнесе и политике, — сказал он, — должны быть поистине сумасшедшими, ибо их жизнь и судьба столь тяжелы, что, если бы не безумие, они бы этого попросту не могли выдержать. Я раньше тоже в этом участвовал, часами глядя на дисплей с курсом акций. Я жил в постоянном напряжении. Но потом я сказал себе: хватит! Никакие деньги не стоят того, чтобы приносить им себя в жертву!» Меня позабавило, что этот человек, сам не зная того, почти дословно процитировал Рамбама. Рамбам знал толк в деньгах. Он был лейб-медиком султана, и тот щедро оплачивал его медицинские услуги. Кроме того, Рамбам был торговым партнером своего брата — крупного коммерсанта. Он не считал, что богатство — это что-то плохое. Напротив, он ценил богатство, ибо благодаря ему обеспечивал себе материальную возможность заниматься тем, что он считал действительно важным. С другой стороны, он хорошо представлял себе мир бизнеса, он знал людей, одержимых богатством, и он сказал: если бы не сумасшедшие, мир вообще не мог бы существовать.

— Что он имел в виду?

— Рамбам приводит такой пример. Человек всю жизнь занимается морской торговлей. Он ввергает себя в пучину всяческих опасностей и бедствий, он многообразно рискует и терпит всевозможные лишения. Но вот ему повезло: через тридцать лет он разбогател, и вот он строит себе дворец, который простоит сто лет. Правда, теперь у него уже нет ни сил, ни здоровья. И жить-то ему осталось всего ничего. Ну разве он не сумасшедший? Конечно, сумасшедший! Но именно так и строятся дворцы. И не только дворцы.

— То есть, несмотря на субъективное безумие, объективный результат все-таки хорош.

— Хорош, да только не для него. Потому что, в отличие от Рамбама, богатство было для него самоцелью. Но и у богатства, и у бедности может быть положительный смысл.

— И каков же положительный смысл бедности?

— В Талмуде говорится, что бедность к лицу еврею, как белому коню красивая сбруя. То есть, с одной стороны, украшает, а с другой стороны, является орудием всадника, чья воля направляет коня.

.

— Занятно, что здесь подчеркивается эстетический момент

— Эта «сбруя» красива только в том случае, если к ней правильно относиться и правильно использовать. А иначе никакой красоты. Впрочем, это относится к любой вещи. Важно не то, что у тебя есть, а то, что тебе не хватает. У одного цаддика спросили: «Почему твои хасиды так бедны?» «Сейчас объясню.» Он позвал одного из них: «Сегодня день исполнения всех желаний. Проси, чего хочешь.» И тот сказал: «Пусть Всевышний научит меня хорошо молиться.» То есть он не попросил хлеба, он не попросил денег — он попросил то, в чем, по его мнению, действительно нуждался. Если у богатого есть миллион долларов, он хочет два, если есть два, он хочет четыре. Этому конца нет. С мудростью абсолютно то же самое.

Еврейская история полна мудрецами, которые жили бедно, не слишком из-за этого огорчаясь. Рассказывают об одном человеке, который в молодости был столь беден, что подсвечники для субботних свечей были в его доме глиняными. Его жена из-за этого очень переживала. Потом они разбогатели, и в конце жизни она зажигала свечи, стоящие в золотых подсвечниках. И ей это очень нравилось.

— Ее можно понять.

— Да. И муж ее тоже хорошо понимал. И он сказал: «Слава Всевышнему, теперь у тебя есть свет — у меня свет был всегда.»

— Как бы вы определили отношения богатых и мудрецов?

— Они могут складываться по-разному, но обычно мудрецы уважают богатых больше, чем богатые мудрецов. Мудрецы ценят качество, а богатые — количество, а если и качество, то только свое собственное. Во всех поколениях были непростые отношения между теми, у кого была мудрость и влияние, и теми, у кого были деньги и влияние. Впрочем, в еврейской традиционной среде мудрость была социальной ценностью. Богатый почитал за честь выдать свою дочь за подающего надежды в учебе сына раввина, хотя бы тот и был нищим. Такой брак не считался мезальянсом — он был нормой.

— Я хотел бы перевести все это в практическую плоскость нынешнего дня: для реализации научных, культурных, религиозных проектов нужны деньги. Значит, надо идти на поклон к тому, у кого они есть.

— Это нормально: когда доят корову, ей кланяются.

 

Японцы переводят Талмуд

«Протоколы сионских мудрецов» они уже перевели

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Поиски пропавших более двух с половиной тысяч лет назад десяти колен израилевых волнуют воображение в течение многих веков и превратились в своего рода исторический детектив. Где их только не искали: и в Индии, и в Африке, и даже, кажется, в Америке. Один из самых экзотических сюжетов — японский. Вы не могли бы этот «японский след» как-то прокомментировать?

— На мой взгляд, если уж где эти пропавшие колена искать, то скорее где-нибудь в северном Иране или Афганистане. Один из моих друзей проводил там исследования, и он утверждает, что у некоторых пуштунских племен сохранилась память о еврейском происхождении.

— Я слышал то же самое о знаменитом кавказском селе Кубачи.

— Правильно, ведь Кавказ там не так уж далеко. Так что это вполне возможно. Однажды на какой-то международной конференции ко мне подошел один афганский бизнесмен — торговец алмазами. Я специально называю его требующую трезвости и прагматизма профессию, чтобы подчеркнуть, что речь идет не о каком-то фантазере, живущем в мире иллюзий, а о человеке сугубо практическом. Так вот, этого человека звали Юсуф-Заде (то есть из рода Иосифа), и он утверждал, что у него еврейские корни.

— Но все-таки, как быть с японцами? Они что, тоже утверждают что-нибудь подобное?

— Видите ли, у японцев есть такое специфическое национальное хобби — поиск исторических корней. Они ведь на своих островах всего лишь пришельцы (хотя и весьма давние). Коренное население — айны, их осталось совсем немного, они живут на севере. Этнически айны не имеют с японцами ничего общего и совсем на них непохожи. Откуда взялись японцы? Какова была их «предостровная» история? Никто об этом не знает. Откуда они прибыли — неизвестно. Тут большой простор для гипотез. Еврейская версия — одна из многих.

Вообще же в Японии есть интерес к «еврейскому» — уж не знаю, связан он с этой теорией или нет. Например, одна крупная японская компания выделила 10 миллионов долларов на перевод Талмуда на японский язык.

— 10 миллионов долларов! Но, скажите на милость, зачем им это вообще понадобилось? Ну, допустим, переведут они — и кто это будет читать?

— Видите ли, японцы считают, что евреи добились в современном мире впечатляющих успехов, и ключ к этим успехам, по их мнению, — именно Талмуд как книга, сформировавшая особый еврейский менталитет. Они хотят овладеть этим ключом. То есть их интерес носит не только академический характер. Японцы — люди практические.

— Они будут переводить с английского?

— Нет, почему же, с иврита. У них есть специалисты. Интерес рождает специалистов, а те, в свою очередь, стимулируют интерес — это нормально. Или вот еще один любопытный пример интереса японцев к еврейству. В Японии существует религиозное движение «Макоя» — порядка 200–300 тысяч человек. Эта люди в каком-то отношении напоминают русских субботников. И они большие израильские патриоты.

— Вообще-то Япония в круг друзей Израиля вроде бы никогда не входила.

— Это верно, но «Макоя» — еще не вся Япония. Японцы люди рациональные, и в своей политике они руководствуются национальными экономическими интересами. Как и Израиль, Япония страна без собственных энергоносителей, она зависима от тех стран, где они есть. Если бы у Израиля было бы столько же нефти, сколько у арабов, японцы, возможно, вели бы иную ближневосточную политику.

— Думаю, не только японцы.

— И я так тоже думаю. Но я хочу сказать, что политика — это одно, а культурные интересы все-таки другое. Они могут не совпадать. Вообще есть немало интересных японо-еврейских пересечений. Удивительная история произошла, например, в годы Второй мировой войны. В августе 1940 года, вскоре после оккупации советскими войсками Литвы, японский консул выдал евреям, отказавшимся принять советское подданство, около пяти тысяч (!) транзитных виз в Японию и таким образом спас их как от советских депортаций, так и от нацистских лагерей смерти. Этот человек действовал по собственной инициативе. Что им двигало — я не знаю.

Кстати, за небольшим исключением, евреи, оказавшиеся во время войны в Японии или на оккупированной японцами территории, не пострадали. Германия оказывала на Японию давление в еврейском вопросе, но безуспешно. А вот история, которую я вам сейчас расскажу, свидетельствует о том, что представления некоторых японцев о евреях и еврействе бывают порой весьма причудливы. История эта носит совершенно анекдотический характер. Один японский писатель (не помню, кто именно) приехал в Израиль, и ему устроили встречу с Менахемом Бегином, который был тогда премьер-министром. Судя по тому что Бегин согласился его принять, это был не последний человек в Японии. В качестве дара японский гость преподнес израильскому премьеру роскошное издание «Протоколов сионских мудрецов» на японском языке. Преподнося этот нетривиальный дар, японский гость нисколько не сомневался, что «Протоколы» — действительно еврейское сочинение, но, по его мнению, оно свидетельствовало вовсе не о коварстве и злокозненности, но, напротив, об уме, исторической интуиции, организаторских способностях и прочих превосходных качествах еврейского народа. Он полагал, что еврейский народ вправе гордиться таким замечательным сочинением, и выразил израильскому премьеру свое полное восхищение.

— И что же Бегин? Как ему это понравилось?

— Надо полагать, он был в шоке. Но и японский гость был немало поражен, когда выяснилось, что его израильские собеседники совершенно не разделяют его искренних восторгов в отношении этой «замечательной книги».

 

В юности человек подобен Всевышнему

Из обломков рухнувшего мира он заново создает свой собственный мир и самого себя

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Как вы полагаете, с возрастом человек становится мудрее?

— С возрастом человек становится старше. Только и всего.

— Но разве он не приобретает с годами опыт, которого у него нет в юности?

— Конечно, приобретает. Но ведь сам по себе опыт — еще не мудрость. Что же касается мудрости, то у кого как получится. Без гарантий. У человека может быть богатый жизненный опыт, вовсе не располагающий к мудрости. И не так уж редко.

— Говорят, дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих.

— При всей внешней убедительности этой максимы, не думаю, что она верна. Научиться можно только на своих собственных ошибках. Чужие, как правило, ничему не учат. Дурак отличается от умного не тем, что учится на своих ошибках, а тем, что вообще не учится. Сын не может строить свою жизнь, отталкиваясь от ошибок отца. Другой вопрос, что каждое поколение совершает одни и те же ошибки и бьется головой о ту же самую стену. Разница между поколениями невелика.

— О ту же самую стену? Вы что же, считаете, что мир не меняется?

— Мир, конечно, меняется. Но, как бы кардинально это не происходило, он меняется лишь с внешней стороны. Считать, что наше время как-то уж особенно отличается от других времен — иллюзия, хотя, впрочем, естественная и понятная. Каждый восход уникален, и каждый закат уникален, однако восход есть восход, и закат есть закат.

— И все-таки уникальность бытия переживается каждым, особенно остро в юности, а собственные страдания переживаются совсем не так, как чужие. Когда больно, — больно мне, здесь и сейчас. Утешение типа «Ничего страшного, пройдет» — слабое, а порой и раздражающее утешение.

— Все это так, но сознание того, что эту боль переживали и другие люди, не то что бы утешает, но в трудную минуту может поддержать. Допустим, сын собирается совершить какой-то поступок и отец его предостерегает. Он говорит: смотри, в конечном счете ты будешь из-за этого страдать. Предположим, на этот раз отец прав (так тоже иногда бывает). Сын может проигнорировать его мнение, сказать ему: ты ничего не понимаешь — и сделать по-своему. Но, страдая из-за своего неправильного выбора, сын может вспомнить слова отца, и не исключено, что это поможет ему легче пережить боль. Для юности характерно ужасное сознание, что все эти несопоставимые ни с чем несчастья валятся именно и исключительно на твою голову. Оказывается, нет, гы не один такой в этом мире — и другим тоже перепадает.

— Тем не менее, если использовать вашу аналогию, в юности человек способен пережить восход именно как единственный и неповторимый. И сознание, что ты «один такой в этом мире», очень сильно.

— Ну, конечно. Юность — это кризис. Еще вчера подросток был всего лишь сыном такого-то, учеником такого-то; он идентифицировал себя с окружающими, их взгляды были его взглядами, их проблемы — его проблемами. Сегодня он осознает себя иным, ни к кому не сводимым, определяемым только из самого себя со своими собственными вопросами и ответами. Готовые ответы на вопросы, которые он получал в семье, перестают его удовлетворять — теперь он должен ответить на них сам, и авторитетные мнения теряют свою убедительность.

Разумеется, он не формулирует все это именно таким образом. Но так или иначе перед ним встает мучительный вопрос: кто я? И ответ на этот вопрос может определить (а часто и определяет) всю его дальнейшую жизнь. Иной раз этот кризис занимает долгое время. Иной раз — подросток заснул и проснулся совсем новым человеком в новом мире. В юности человек действительно подобен Всевышнему: из обломков рухнувшего мира он заново создает свой собственный мир и самого себя. Некоторые молодые люди вдруг понимают, что они должны сделать что-то важное, например, немедленно бросить школу, потому что она никуда не годится, или переделать это несправедливое общество, а может быть, даже и вовсе его разрушить, потому что ничего иного оно просто не заслуживает. Гораздо хуже приходится их менее интеллектуальным сверстникам, которых мучает то же самое, но они приходят к этому бессознательно и от этого страдают еще больше.

Так или иначе, осознает это человек или нет, он решает вопрос, что ему делать с собой, со своей жизнью, во что верить, с какими людьми он хочет связать свою жизнь.

— И что же, родители ничем не могут помочь?

— В главном и определяющем, в содержательном, конечно, нет. Сущность этого кризиса такова, что решение его извне в принципе невозможно — какие бы то ни было советы бессмысленны и бессильны. И тем не менее семья может очень многое дать подростку в это трудное время, она может помочь ему в достаточно тонких вещах. Она влияет на его выбор не родительскими сентенциями, но самой атмосферой, которой он дышал всю свою предшествующую жизнь, отношениями внутри семьи. Подросток строит свой новый мир из обломков рухнувшего мира, и от качества этих обломков зависит многое.

Существует ли в семье моральный закон? То есть не на уровне декларации, а в реальном поведении родителей. Чувствует подросток любовь, уважение и заинтересованность родителей или их равнодушие, или их раздражение и бессмысленное желание во что бы то ни стало добиться послушания? Это влияет и влияет очень сильно.

А вообще, конечно, юность — прекрасное время. Человек просыпается каждое утро с трагическим вопросом о смысле мироздания. И он хочет его решить, причем решить немедленно!

— И куда же девается этот вопрос с возрастом?

— А никуда не девается. Просто к нему привыкают, и он перестает волновать и уже не кажется важным. Некоторые называют это мудростью.

 

Чем Каин убил Авеля?

В Библии много говорится о Всевышнем, о любви, о грехе, о страдании; об оружии — мало и безо всякого интереса.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Камень, которым Каин убил Авеля, — первое оружие, упомянутое в Библии?

— Откуда вы взяли, что Каин убил Авеля камнем?

— А разве так не написано?

— Давайте посмотрим. Вот, пожалуйста: «Восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его». И только. Просто констатация факта убийства.

— Ну и как же Каин убил Авеля? Если не камнем, то чем?

— Надо полагать, у него были определенные проблемы. Он же был первым убийцей, дело было новым, и никакой технологии еще не существовало. Должно быть, прежде чем преуспеть, он экспериментировал с разными предметами и технологиями и действовал методом проб и ошибок.

— Если так, то естественно предположить, что Каин задействовал и нематериальные средства. Может быть, он убил своего брата словом?

— Наверняка пытался и словом. Это очень эффективное оружие.

— Или взглядом?

— Почему бы нет? Чем взгляд хуже камня? Но взглядом убивают обычно женщины. Им это очень хорошо удается. Во всяком случае специализированных орудий убийства тогда еще не существовало. Первое оружие — дело рук потомка Каина, сына Лемеха — Тувалкаина.

— Погодите, но ведь в упоминании о нем вообще нет ни слова об оружии. Получается что-то вроде камня Каина. В тексте просто сказано, что Тувалкаин изготавливал орудия из меди и из железа. Может быть, речь здесь идет только о сельскохозяйственных орудиях?

— Речь здесь идет о принципиально новых, сложных и дорогостоящих, материалах и технологиях. Очевидным образом, в древности, как и в наши дни, они использовались, в первую очередь, в военных целях. Обратите внимание, у Тувалкаина не случайное имя: «каин» — его составная часть. Кстати, на иврите есть слово, однокоренное со словом «тувал», и оно означает «приправу». То есть первый оружейник был своего рода приправой к Каину.

— Стало быть, оружие упоминается впервые только в связи с этим умельцем?

— Вывод, кажущийся очевидным, однако неверный (так бывает довольно часто). Оружие появляется в Библии много раньше изобретательного Тувалкаина. Когда Адам и Ева покинули рай, у его ворот возникает ангел с огненным мечом. Этот меч — первое оружие, упомянутое в Библии. И что важно: он не орудие убийства.

— В синодальном переводе меч этого охранного ангела назван «обращающимся». Что это значит?

— Просто вращающийся, крутящийся — чтобы пройти было невозможно.

— Как в восточных единоборствах?

— Типа того.

— А вы не могли бы как-то прокомментировать исключительную сдержанность, даже сухость Библии в описании оружия. Какой контраст с «Илиадой»: описание щита Ахилла — поэма! Между тем в Библии — ничего подобного.

— Объяснить это довольно просто. Вот, к примеру, вышли люди из ресторана. Один скажет: «вкусно» или «невкусно», или вообще пожмет плечами. Другой же споет песнь об обеде или произнесет негодующую речь, или с удовольствием расскажет, как его кормили неделю назад. Спросите мужчину, как выглядит такая-то женщина, и он расскажет о ее глазах, волосах, улыбке, голосе.

— Вы забыли о фигуре.

— Просто не успел — вы очень живо реагируете. А если спросить, как она одета? Скорей всего, ответ мужчины будет скуп — ведь он обращал внимание совсем на иное. Между тем женщина расскажет вам об этом во всех деталях. Моя мама была портниха, и я с детства слышал разговоры об одежде. Это были подробные и в высшей степени заинтересованные разговоры. В древности евреи много воевали и делали это весьма успешно, репутация евреев-воинов была достаточно высока. И все-таки, несмотря на это, евреи воевать не любили — они относились к войне, как к необходимости.

В Библии подробно говорится о многом: о Всевышнем, о любви, о грехе, о страдании, об устройстве святилища, об одеждах священников, о справедливом (и несправедливом) суде — оружие явным образом не относится к сфере интересного. Исключение — относительно подробное описание вооружения Голиафа. Говорится о составе вооружения, о его размерах, весе, материале, о броне сказано: «чешуйчатая». Видно, что и сам гигант, и его вооружение поразили воображение евреев. Кстати, рост Голиафа далеко выходит за пределы нормы. Обычно это связано с гормональными нарушениями, и несмотря на внушительное впечатление, которое производят такие люди (а Голиаф производил просто устрашающее впечатление), они, как правило, не очень сильны и не слишком хорошо координированы. Вряд ли камень Давида убил Голиафа — скорей всего, тот просто потерял сознание. Филистимляне любили оружие — недаром они принадлежали к общему с греками культурному кругу. И вооружены филистимляне были куда лучше евреев.

— Пророк Исайя предрекает время, когда мечи перекуют на орала. Мне сейчас пришло в голову, что Петр Первый, повелев перелить колокола на пушки, своеобразно откликнулся на призыв Исайи.

— Или пророка Иоиля, который, явно имея в виду формулу своего великого предшественника, призвал перековать орала на мечи.

— В разных языках эротика и вражда, война, насилие словесно сближены. Можно привести много примеров. Скажем, «трахнуть». Или вот на иврите: «нешек» (оружие) и «нешика» (поцелуй).

— Что ж, поцелуй — древнее и испытанное оружие. Ничего удивительного: отношения полов — это часто отношения противостояния, борьбы. Речь идет не об эротическом образе оружия, но о милитаристском образе эротики, об универсальном соотнесении Эроса и Танатоса.

 

Мученик разионализма

Один хасидский раввин сказал о фараоне: настоящий мужчина — умеет держать удар, умрет, но не сломается

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В истории исхода евреев из Египта содержится психологическая загадка. Вот Моисей приходит к фараону и говорит: «Отпусти народ мой!». Тот, естественно, не отпускает: с какой это стати? Пусть поработают. Моисей угрожает, но фараона угрозами не проймешь. Пока все понятно. Дальше «казни египетские»: одна, вторая, третья… Ну кажется, теперь уже все понятно. Уже сколько можно?! Нет, ему еще и еще подавай! Страна гибнет, народ болеет и мрет. Казалось бы: да катитесь вы на все четыре стороны и чем скорей — тем лучше! Так нет же! Стоит, как стена бесчувственная! Хоть кол на голове теши! Такая стойкость, переходящая в идиотизм. У вас есть какое-нибудь объяснение — я имею в виду не теологическое, а психологическое?

— Некоторые комментаторы объясняют это элементарной глупостью: фараон, по их мнению, был просто не в состоянии понять, что, собственно, происходит. Я бы не сказал, что это звучит убедительно: ведь даже собаку или кошку можно обучить, причиняя им дозированную боль в строго определенных ситуациях. На этом построены многие эксперименты. Крысы прекрасно обучаются, и трех ударов током им обычно вполне достаточно, чтобы сообразить, куда лучше не соваться. Допустим, фараон был действительно глуп, но все-таки не насколько же! Не глупее же крысы! Нет, это неубедительное объяснение.

— Должно быть, есть более убедительные?

— Есть. Например, что всему виной бюрократическая система, жертвой которой стал сам фараон, получая информацию, во-первых, крайне неоперативно (пока она последовательно пройдет по всем многочисленным инстанциям), а во-вторых, в существенно искаженном состоянии. Не располагая адекватным пониманием ситуации, он не мог принимать правильные решения. Не забывайте: Египет был первым в истории бюрократическим государством. Существует версия, связанная с особенностями египетского менталитета. В своих собственных глазах египтяне были эталоном всего самого хорошего и разумного, государственной мудрости и военной мощи. Согласно египетским хроникам, египтяне никогда не проигрывали ни одну войну, однако из внешних источников мы знаем, что это было не совсем так.

До нас дошли письма фараону из Азии одного египетского путешественника. Он, в частности, поражен тем, что и реки там текут не в «ту» сторону. Течение Нила с юга на север носило в их глазах абсолютно нормативный характер — за границей родины все было «неправильно». Такой менталитет порождал имперское высокомерие, неспособность к компромиссам, неумение считаться с кем бы то ни было; единственным и само собой разумеющимся ответом на чужие требования был диктат силы. Такой менталитет не давал фараону возможности трезво оценить сложившуюся ситуацию и в конечном итоге привел его к гибели.

— Это интересные подходы, они действительно многое объясняют, однако они сводят ситуацию исключительно к социальным, социо-культурным или социально-психологическим механизмам. У меня же при чтении сложилось впечатление, что речь, помимо всего прочего, идет все-таки о загадке фараона как личности.

— Вполне с вами согласен. Я бы даже сказал, что речь тут идет об интеллектуальной драме.

— Звучит совершенно в духе Достоевского.

— Именно так оно и есть. Фараон был настоящий интеллектуал, он боролся за верность собственной картины мира; он готов был не только претерпеть за нее, но даже жизнь положить. Смотрите, что происходит. Моисей и Аарон бросают вызов его пониманию мира.

Фараон принимает этот вызов. Все, что они делают, он упорно объясняет естественными причинами. Вы говорите, это чудо? Не морочьте мне голову: мои специалисты легко сделают то же самое. До поры до времени специалисты действительно справлялись. Но только до поры до времени. Все это, если помните, подробнейшим образом изложено в тексте. И вот тут мы видим грань, отделяющую добросовестного профессионала от интеллектуала-дилетанта. Фараоновы специалисты говорят: вот до сих пор опыт воспроизводим, а здесь уже нет, ничего не получается. То, что происходит, не вписывается в нашу теорию, эксперимент ее опровергает — в свете новых данных теорию надо пересматривать.

— Ну и как, пересмотрели теорию?

— И теорию пересмотрели, и практические выводы сделали. Во всяком случае, согласно нашему преданию, главные фараоновы жрецы вышли из Египта вместе с евреями.

Но, в отличие от них, для фараона теория — предмет не науки, а веры. Если теория не совпадает с реальностью, пересмотру подлежит реальность. Фараон знает: таких фактов не бывает, потому что их не может быть никогда. Он переживает каждый новый удар, как кошмарный сон. Теперь он проснулся, и мир вновь прежний — понятный и рациональный. Поразителен диалог Моисея и фараона об устранении нашествия жаб. Фараон (Моисею): помолись, чтобы жабы сгинули. Моисей: когда молиться? Фараон: завтра. Непостижимо. Жабы везде, постель полна жаб. Казалось бы, проси, чтобы они пропали немедленно. Но нет — завтра. Почему завтра?! Ты что, хочешь провести ночь с жабами?! Нет, фараон надеется, что мир сам собой придет в нормальное состояние, и тогда Моисею не удастся приписать себе заслугу за чисто природные, естественные явления, которые на самом деле никак с ним не связаны. Фараон не позволит морочить себе голову — ради этого он готов потерпеть еще 24 часа. Итак, десять ударов — один за другим. Фараон держится. Десяти казней, повергших в ужас весь Египет, оказалось недостаточно, чтобы вправить ему мозги. Наконец море расступилось. Это уже форс-мажор, дальше ехать некуда, но фараон готов не только погубить армию, но и сложить голову — лишь бы остаться при своей идее. Один хасидский раввин сказал о фараоне: настоящий мужчина — умеет держать удар, умрет но не сломается. У меня был один добрый знакомый — ученый, талантливый человек. Он написал автобиографию с названием, которое выглядит, как самоопределение: «Воспоминания верующего атеиста». Мне кажется, это было бы идеальное название для мемуаров фараона, которые он, увы, так и не написал.

 

Большой свет в пустыне

В отличие от России, у нас нет сумерек с их нюансами, и неуловимыми переходами, где добро причудливо переплетается со злом, где все зыбко и неопределенно

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Существует такая теория, что народ формируется той страной, в которой живет. Именно страна определяет его склад, облик, национальную особость.

— Я полагаю, это справедливо только отчасти и с большими оговорками. Характер народа в неменьшей степени определяется историей и типом культуры.

— Пусть отчасти и с оговорками. Можно обсуждать, насколько этот фактор важен и как он соотносится с другими факторами и как они взаимодействуют, однако ведь несомненно, что горцы отличаются от народов моря, а те и другие — от народов пустыни.

— Конечно, отличаются. Морские народы (финикийцы, греки, викинги) открыты и любопытны: всегда интересно узнать, что там — за морем, на другом берегу. Совсем другое самоощущение у горцев. Горы естественно разделяют замкнутые миры. Горцы сидят на свой горе, в своей деревне, как в своей крепости.

— Это довольно точное описание Дагестана.

— Все это имеет отношение и к евреям. У нас, правда, в отличие от Кавказа невысокие горы, но все-таки горы. На побережье почти всегда жили другие народы. Те, кто приходил в эту страну селились на побережье, сменяя друг друга: филистимляне, римляне, крестоносцы. Им казалось, что они пришли навсегда, и у них были все основания так думать: они пускали здесь корни, строили города, крепости, здесь рождались многие поколения, — но в конечном итоге, как бы долго они здесь ни жили, все это оказывалось временно.

— Но ведь сейчас на побережье именно евреи.

— Да, и возникла в определенном смысле парадоксальная ситуация: евреи на побережье — арабы в горах. Благодаря чему существует популярная в арабском мире теория, что евреи здесь так же временны, как крестоносцы.

— В отличие от финикийцев, евреи хоть и живут сейчас на море, но все-таки морским народом никак не являются.

— Это, кстати, верно и по отношению к арабам. Средиземное море омывает многие арабские страны, арабы живут там на протяжении многих веков уже больше тысячи лет, и все же, как и мы, — они не морской народ.

В наших классических текстах море — всегда опасная и недружественная стихия, оно лишено притягательности и, обратите внимание, нигде ни слова не говорится о его красоте. Море вообще — где-то там, далеко, причем не географически, но культурно: оно не часть нашего мира. Мы народ гор и пустыни. Сделав всего лишь шаг из Иерусалима, можно сразу, без перехода попасть в пустыню. Пустыня — колыбель нашего народа. Наша история начинается в пустыне. Пустыня амбивалентна: она одновременно притягивает и пугает. В пустыне обитают бесы, но там же у нас было наиболее полное общение со Всевышним.

Пророк Иеремия говорит об этом словами любви, обращаясь от имени Всевышнего к народу Израиля, как к возлюбленной: Я вспоминаю о юности твоей, о любви твоей, когда ты шла за Мной в пустыню. Тот же образ у Исайи: увлеку тебя в пустыню. Всевышний не говорит: увлеку тебя в лес. А ведь в Стране Израиля во времена пророков были большие леса. Он не говорит: увлеку тебя на море. Пустыня — особенное, благоприятное место для Его любви. У пророков есть такая идея, что обновление и очищение жизни возможно только в пустыне.

Пустыня и море в определенном смысле похожи: люди их пересекают, но в них не живут. И море, и пустыня опасны, и там, и там нет пресной воды. Но, как бы море ни было опасно, пустыня для человека — еще менее дружественное место: во всяком случае, в пустыне нет рыбы, но есть змеи и скорпионы.

Караван в пустыне и экипаж корабля вполне аналогичны замкнутому горному поселению. Однако пастухи уходили в горы и в пустыню в одиночку, они проводили там очень много времени. И это одиночество создавало особый тип человека особое восприятие жизни. В Библии рассказывается, что, когда Давид пас овец в пустыне, на него напал лев, и Давид убил его. Почему лев не побоялся на Давида напасть? Потому что он был один. Моисей пас стада своего тестя тоже в одиночку. Когда человек один в пустыне, у него масса времени на размышления. Этим пустыня отличается от моря. Море постоянно требует каких-то действий, сосредоточенности на работе. Что-то все время происходит. Море меняется, ветер меняется, появляется земля, мели, рифы. Надо управлять кораблем, ловить рыбу. В пустыне же ничего не происходит.

— Ну бывают же песчаные бури, смерчи.

— Бывают, но редко. Кроме того, у нас ведь пустыни не песчаные, а каменные. И вот это отсутствие отвлекающего многообразия побуждает человека к внутренней сосредоточенности. Человек в пустыне с большей вероятностью займется поэзией, нежели математикой.

Математика развивалась в Месопотамии, где были большие пространства, и их необходимо было измерять и делить. Это порождало совершенно иной тип сознания, чем у пророков, которые жили на границе гор и пустыни. Сознание вавилонских мудрецов Талмуда менее поэтично, менее мистично и гораздо более социально. И вот что еще важно: у нас практически нет сумерек. День — это день, а ночь — это ночь. Безо всяких переходов. В пустыне это чувствуется особенно резко и отчетливо. В пустыне есть большой свет, в котором вещи видятся ясно. В этом наше отличие от России. Здесь сумерки не только природное явление, но и явление культуры, важная составляющая русского менталитета: нюансы и неуловимые переходы, добро причудливо переплетается со злом, порой все зыбко и неопределенно.

— А река как-то присутствует в еврейской культуре?

— Ну, сами посудите, какие уж там реки?! Только в такой лишенной воды стране, как наша, Иордан может быть назван рекой. А по существу ведь не река — речка. В России таких, должно быть, десятки тысяч, и эти речки никому не известны, кроме местных жителей.

Впрочем, у одного писателя начала века есть забавная история, связанная с Иорданом. В его рассказе украинский еврей приезжает в Страну Израиля и видит Иордан, и вот, он потрясен, какой Иордан ничтожный.

— Да уж не Днепр.

— То есть совсем не Днепр. И этому человеку становится ужасно смешно, насколько его мечты далеки от действительности. Он смеется, лезет купаться и тонет в водовороте.

 

Перед лицом смерти

Бояться надо не смерти— бояться надо неправильно прожить жизнь

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Обычно человек подсознательно уверен в собственном бессмертии. Тут работает механизм вытеснения. Разумеется, люди умирают, но это другие люди— ведь я-то не из таких, уж со мной-то этого никогда не случится. Скажем, могильщики— они всегда перед лицом смерти, однако же, как известно, не живут в постоянном унынии и печали, во всяком случае, большинство из них. Они делят мир на тех, кто хоронит и кого хоронят. Поскольку хоронят не их, они чувствуют себя очень хорошо. И сохраняют чувство юмора.

— Но все-таки на рациональном уровне люди прекрасно понимают, что это случится и с ними, что и они тоже рано или поздно умрут.

— Ну конечно, они это знают, но это абстрактное знание никак не влияет на их поступки, планы и жизненные установки. Жизнь многих людей строится на неформулируемом предположении, что она будет продолжаться бесконечно. Рамбам, размышляя над этим интересным явлением, называл такую установку безумной, однако полагал, что это безумие— необходимая предпосылка развития: действительно, если ты можешь умереть в любой момент, стоит ли строить дворец, который простоит двести лет? Зато только благодаря такому безумию (говорит Рамбам) в мире вообще существуют дворцы. Осознание смерти как реальной возможности именно для тебя может решительно изменить человеческую жизнь.

— Означает ли это, что человек, задумавшийся о смерти должен стать лучше?

— Лучше? Почему лучше? Совершенно необязательно. Разве если он перестанет строить дворец, он непременно станет лучше? Ведь можно рассуждать и так: если завтра все равно помирать, то уж сегодня надо погулять на славу. Если вчера такой человек еще как-то считался с окружающими, сегодня он вообще не принимает их в расчет.

У меня был один знакомый офицер— его посылали на самые опасные задания. Он мог погибнуть в любой момент, и прекрасно это сознавал; в конце концов его убили. Так вот, когда какая-то девушка ему нравилась, он сразу говорил ей: «Хочешь со мной переспать?» — на ухаживания у него просто не было времени, все его планы простирались не далее сегодняшнего вечера.

Перед лицом смерти многое отпадает, смерть создает острое ощущение настоящего. Когда Яаков предлагает Эсаву продать первородство, тот руководствуется именно такой логикой: доживу ли я вообще до того момента, когда эти права понадобятся? Между тем реальная плата за проблематичное будущее предлагается немедленно. Не следует забывать, что Эсав был охотник (а согласно нашему преданию, и разбойник); он постоянно подвергался опасности и привык жить сегодняшним днем.

— Но разве близость смерти не приводит человека к мысли подвергнуть свою жизнь ревизии, как-то ее переосмыслить?

— Да, такое случается. Но только вопрос в том, к чему приводит эта ревизия. Человек переосмысливает свою жизнь в соответствие с собственной иерархией ценностей. В обычной ситуации, когда он не думает о смерти, важное и неважное в его жизни перемешано. Теперь он, возможно, попытается отбросить то, что представляется ему второстепенным и посвятить остаток жизни главному. Допустим, главное в его жизни— оставить детям как можно больше денег. Теперь, когда он осознал, что времени у него осталось совсем немного, он вообще перестанет думать о средствах— ведь ему надо торопиться. Если главное— удовольствия, человек попытается за оставшееся время спустить все деньги, которые у него есть, поскольку будущее потеряло для него какую бы то ни было актуальность.

— Но ведь возможна и принципиально иная иерархия ценностей.

— Конечно, возможна. Но я хочу сказать, что эта иерархия не возникает вдруг, в один момент, как только человек подумал о смерти, — она создается всю жизнь. Чтобы стать оперным певцом надо серьезно потрудиться. Чтобы стать праведником— тоже. Смерть подводит итог, это завершение того, что было, точка в конце текста, который уже почти полностью написан, и у тебя (если обстоятельства позволяют) остается совсем немного времени, чтобы дописать последнее предложение. Но, чтобы текст вышел достойным, надо работать над ним всю жизнь, а не две недели перед смертью. Смерть задает масштаб. В наших утренних молитвах повторяются размышления Коэлета** о том, что все, что обычно почитается важным и ценным, в сущности ровным счетом ничего не значит: и сила, и слава, и даже мудрость; дела несущественны, дни жизни ничтожны, и нет преимущества у человека перед животным.

— И что же, на этой пессимистической ноте все и завершается?

— Вовсе нет. В молитве говорится: и нет преимущества у человека перед животным, кроме чистой души, которая будет держать ответ перед Всевышним.

— Отсюда следует, что основная жизненная задача— поддержание чистоты души, и если это удалось, тогда смерть не страшна. Но разве такая установка не приводит к тотальному обесцениванию деятельности человека в мире? Если дела несущественны, а существенна только забота о чистоте души?

— Бояться надо не смерти, бояться надо неправильно прожить жизнь— только этот страх конструктивен, потому что помогает что-то реально изменить. Что же касается заботы о чистоте души, то она, согласно нашему пониманию, осуществляется, в том числе, и в многообразной деятельности человека в мире. И с этой точки зрения, дела могут и должны быть осмысленны и существенны..

 

Всадник и конь

С чем можно сравнить любовь?

С горой? Со слоном? С миллионом долларов?

Переживание любви дается непосредственно, но как ее описать?

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В прошлый раз, когда мы с вами беседовали о смерти, вы сказали, что не следует ее бояться — бояться надо неправильно прожить жизнь. Может быть, бояться смерти и не стоит, однако люди, несмотря ни на какие аргументы, ее все-таки боятся и переживают как трагедию.

— Со смертью связано два ужасающих человека обстоятельства. Во-первых, это необратимый процесс: возврат невозможен. Во-вторых, смерть покрыта черной завесой тайны. Человек знает, как приближается старость, как она выглядит, но что происходит в момент смерти и после нее — неизвестно, и это пугает.

— Тем не менее существует масса рассказов мистиков различных конфессий, которые утверждали, что у них был контакт с тем миром и они сообщили нам о своем опыте. Иные достаточно скупо, а иные так даже очень живо и красочно. А есть еще и спириты. А доктор Моуди с его знаменитой книгой «Жизнь после жизни»!

— Действительно, существует масса такого рода рассказов, причем у всех рассказчиков возникает одна и та же проблема: то, о чем они хотят нам сообщить, принципиально невыразимо в терминах нашего опыта, у нас просто нет соответствующих слов. Поэтому порой нелегко понять, что, собственно, имели в виду эти рассказчики, что стоит за их образами: ведь описывая иную реальность они по необходимости пользуются словами, которые берутся из нашего вещественного мира. Например, описание рая с крыльями, лютнями и кущами или ада с рогами, вилами и котлами. Не надо быть чересчур большим рационалистом, чтобы понять всю условность этих картин. Зато они волнуют воображение, чего напрочь лишены философские абстракции.

Как объяснить слепому, что такое свет? Этот вопрос поставил в XII веке Рамбам. Я не знаю, читал ли Эйнштейн Рамбама, но он развивает ту же тему, приводя забавный разговор со слепым, который пытается выяснить, что такое белизна.

Эйнштейн: Вот, например, лебедь белый.

Слепой: Лебедь? Что это?

Эйнштейн: Это такая птица с длинной выгнутой шеей.

Слепой: Выгнутой? Что значит выгнутой?

Эйнштейн (сгибает руку слепого): Вот что это значит.

Слепой: Понятно! Теперь я знаю, что такое белизна!

Слова оказываются бессильными передать опыт, который не воспринимается отсутствующим органом чувств. С философской точки зрения, мир физический и мир духовный взаимно слепы. Мы, люди, — амфибии: мы живем сразу в двух мирах, мы осуществляем интерфейс между ними. Те, кто живет только в одном из миров, не в состоянии понять другой. Рыбе невозможно объяснить, как скачут по траве зайцы, но и зайцу невозможно объяснить, как можно жить в воде. Стол определенно не поймет, что такое любовь, но ведь и ангелу, быть может, затруднительно объяснить, что такое стол. В одном анекдоте черт предложил англичанину, французу и ирландцу выполнить любое желание. Если желание выполнено, клиент отправляется в ад. Англичанин и француз пожелали очень многого, даже невозможного — черт легко и быстро справился — со всеми вытекающими последствиями. Ирландец свистнул и сказал: «Пришей этот свист к моей брючной пуговице!»

— И что же черт?

— Черт был посрамлен.

— Похоже, этот анекдот ирландский.

— Надо думать. Так вот, мораль этой истории в том, что две вещи реально существуют, но они несоединимы. Даже черт не может соединить их. Наша жизнь полна духовными явлениями. Причем я говорю даже не о религиозных феноменах. Любовь, ненависть, зависть, сны, мечты — все это нематериально. Люди убивают друг друга не только в борьбе за существование, но и ради славы. Что же касается самоубийств, то статистика свидетельствует, что их причины, как правило, духовного порядка: несчастная любовь, одиночество, разочарование в жизни, страх позора… С чем человек может сравнить свою любовь? С горой? Со слоном? С миллионом долларов? Пережить любовь можно, но как ее описать? Слова неадекватны.

— Мне бы хотелось вернуться к теме, с которой мы начали разговор. Речь шла о смерти. Хорошо, слова неадекватны. Но, может быть, все-таки можно хотя бы косвенно, посредством аналогий, сказать что-то кроме того, что мы видим бездыханное и недвижимое тело, которое обречено на разложение.

— Анри Бергсон, который, кстати сказать, происходил из семьи польских хасидов, уподобляет связь между душой и мозгом одежде, висящей на крючке. Если сломать крючок, одежда упадет, однако это не значит, что крючок важней одежды или что крючок — это и есть одежда. Вы, наверно, помните, как испанцам удалось завоевать Америку, хотя их число было ничтожно. Называют много причин, но среди них и такая: всадник на коне представлялся индейцам единым фантастическим и устрашающим существом, с которым невозможно бороться. Душа и тело — это как всадник и конь. Конь погибает, и теперь этот бедняга всадник должен научиться передвигаться самостоятельно. Разумеется, конь может быть уверен, что его единство с всадником простирается столь далеко, что всадник вообще не в состоянии существовать самостоятельно и погибает вместе с ним. Но у всадника все-таки есть возможность убедиться, что это не так.

— Некоторые полагают, что смерть — это болезнь, и против нее можно найти лекарство.

— Вопрос в том, кого лечить: коня или всадника. Во всяком случае, ветеринаров сегодня куда больше, чем врачей.

 

Кого считать евреем?

Антисемитизм:

проблема прежде всего не полицейская, а медицинская

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Как вы полагаете, евреи принципиально отличаются от других национальных сообществ?

— Давайте вспомним Сталина. Он рассматривал критерии, которые, по его мнению, позволяют народу называться народом: единство территории, экономики, языка, психического склада. Понятно, что евреи ни одному из этих критериев не соответствовали. В силу этого Сталин делал вполне логичный вывод, что евреи— вообще не народ. Нацисты исходили из того, что еврейство— раса.

— Нельзя сказать, что они играли на научном поле.

— При чем тут наука?! Они верили в расу, верили в кровь.

— В России у них есть впечатлительные последователи.

— Это такая социальная психопатология. Разумеется, и индивидуальная тоже. Вообще, когда речь идет об антисемитизме, надо отчетливо понимать, что это прежде всего врачебная проблема. Ну, скажем, вроде бешенства. В экстремальных случаях, возможно, без полиции не обойтись, но все-таки главным образом тут показана помощь не полицейская, а медицинская.

Кстати, нацисты тратили на расовые исследования большие деньги. И все-таки специфические расовые особенности евреев обнаружить так и не удалось. Сошлись на том, что евреи— расовая смесь.

— А знаменитый еврейский нос— излюбленный атрибут антисемитской карикатуры?

— Послушайте, вот вы ходите по Иерусалиму— много вы таких носов видали? Я— нет. Я допускаю, что если вы займетесь поиском, то в конце концов вам удастся обнаружить десяток таких носов, но, боюсь, что все они скорей всего будут украшать арабские лица.

В течение многих веков еврейство существовало как религиозная община, поэтому результаты нацистской экспертизы были вполне предсказуемы.

— Вы говорите: религиозная община. Но сейчас-то ситуация коренным образом изменилась: большинство евреев либо не имеет ничего общего с иудаизмом, либо сохранили с ним более чем условные связи.

— Это верно. Если религиозное определение евреев в прошлом было адекватно, то сейчас это действительно не так. Но ведь и еврейская религиозная община имеет характер достаточно специфический: человек может родиться евреем, но не может родиться христианином: необходимое условие вхождения в христианскую общину— крещение.

— А как же обрезание?

— Тут причина и следствие меняются местами. Обрезание делается вовсе не для того, чтобы ввести мальчика в еврейство— напротив, оно делается потому, что он еврей. И если он в силу неудачных биографических обстоятельств обрезан не будет, он все равно останется евреем.

Я бы предложил такое качественное определение еврейства, даже не определение, а аналогию: еврейство— это семья. Такая аналогия позволяет понять многие вещи. Человек становится евреем, поскольку он родился именно в этой, а не в какой-то иной семье. И в соответствии с еврейским подходом, этот факт ни при каких обстоятельствах неотменяем: как бы себя ни вел человек, чтобы он ни делал, он все равно остается членом семьи. Для человека естественно жить в традициях своей семьи, ее интересами. Но пусть это не так. В конце концов он может сказать: эта семья мне не нравится. Он может сказать: я не люблю своего отца. Он даже может сказать: у меня вообще не было отца. Что ж, это его проблемы, но это все-таки никак не влияет на принципиальный факт его семейной принадлежности.

— Хорошо, но в чем тут специфика? Разве русские, немцы, французы не могут сказать о себе то же самое?

— Специфика заключается в том, что русским нужно непременно родиться — нельзя сделаться русским по собственному желанию. Но евреем можно стать, приняв иудаизм. Многие выдающиеся фигуры иудаизма были прозелиты или потомки прозелитов.

— И как же это обстоятельство вписывается в изложенную вами семейную концепцию?

— Очень просто. Принявшие иудаизм рассматриваются как приемные дети, обладающие теми же самыми семейными правами. У меня много таких знакомых, в числе прочих, китаянка и сицилийский герцог. Молясь, они, как и я, называют Авраама и Сарру отцом и матерью. И это естественно: ведь они вошли в нашу семью.

— А если бы они захотели вернуться в первозданное состояние?

— С еврейской точки зрения, это невозможно. Теперь у них тот же статус, что и у природных евреев.

— То есть в еврейство можно войти, но нельзя выйти?

— Именно.

— Даже если человек принимает другую религию?

— По-моему, я уже ответил. Сын может делать совершенно непозволительные, с точки зрения семейной морали, вещи— все равно он остается сыном: плохим, непутевым, заблуждающимся, но сыном.

— Ну хорошо, а как же тогда израильское законодательство? Поправка к Закону о возвращении содержит ограничения относительно лиц, принявших иную религию.

— Мы с вами вообще-то о чем говорим: об иудаизме или об израильском законодательстве? Вам известно, что оно не определяется еврейским религиозным правом? Кроме того, Закон о возвращении вообще не содержит национальной дефиниции— он просто говорит о том, кто имеет право на «возвращение», причем, согласно этому закону, этим правом наделяются и некоторые категории неевреев.

— Вы не могли бы объяснить, почему еврейское религиозное право определяет еврейство по матери, а не по отцу?

— Проблема, о которой вы говорите— это проблема смешанных браков, но иудаизм не знает института смешанных браков. Поэтому в данном случае действует не религиозное, а естественное право, согласно которому дитя всегда принадлежит матери.

 

Пес и кот

Улица была полна собак. Они не лаяли, они двигались во мраке бесшумно, как призраки. Все это казалось каким-то кошмарным сном

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В детстве у меня была кошка. Старики говорили: не играй с кошкой — кто играет с кошкой, забывает все на свете. Тогда я в это не верил, и действительно: память как-то не подводила. Но сейчас я призадумался: как знать, может быть, потеря памяти происходит не сразу, а, скажем, лет через 70?

— В Библии кошки упоминаются?

— Слова: «кошка», «кот» — в Библии не встречаются ни разу, но есть место, где описывается некоторое животное, которое, вообще говоря, может быть и кошкой.

— Стало быть, кошку библейским животным назвать никак нельзя. А собаку?

— Собаку можно. Собака на страницах Библии появляется часто.

— Вы не могли бы объяснить, отчего такая дискриминация кошек?

— В одном комментарии на книгу Бытия рассказывается такая история. Когда Всевышний наказал Каина за братоубийство вечным странничеством, тот попросил Его хоть как-то обеспечить свою безопасность. И Всевышний дал Каину для защиты собаку. Каин — сын первых людей: Адама и Евы. Таким образом, наше предание возводит приручение собаки к самому началу человеческой истории, что, кстати сказать, вполне соответствует мнению современной науки. Что же касается кошки, то ее приручение произошло много позднее — вот она в Библию и не попала. Зато в талмудические времена кошки были уже отчасти приручены; впрочем, и тогда они были еще достаточно дикими. В Талмуде говорится о домашних кошках, которые ловили мелких змей. Надо полагать, они не были такими хорошими охотниками, как мангусты, но, с другой стороны, мангуст не слишком удобно держать в доме. Если кот опытный, он поймает змею, если нет — змея поймает кота. Такая история произошла с одним из моих котов, когда я был маленьким. Его ужалила змея, и он умер.

— В одной пасхальной песенке кошка съедает козленка.

— В Талмуде рассказывается, как кошка откусила ребенку руку. Должно быть, эти кошки была совсем не похожи на тех своих нынешних потомков, что сидят с бантиками.

— Бердяев мечтал о том, чтобы встретиться со своим котом после смерти.

— Вопрос в том, мечтал ли об этом его кот. Я в этом сильно сомневаюсь. Вот если бы у Бердяева была собака, она бы наверняка мечтала о встрече. Для собаки ее хозяин находится в собачьем мире, для нее он в сущности большая собака, вожак стаи.

— А для кошки?

— Для кошки человек — это не хозяин, но нечто вроде бакалейной лавки. Кошка чувствует себя в доме так, как постоялец в гостинице: он может вызвать горничную или заказать еду в номер, он приходит, когда хочет, уходит, когда хочет, и никому и ни в чем не дает отчета. Кошка готова принять стол и кров и дает себя ласкать, когда ей это нравится. Будет это делать хозяин или человек, совершенно посторонний, для нее особого значения не имеет. Это очень сильно отличается от отношения собаки к человеку: от ее преданности и любви к хозяину. Но и человек относится к кошкам и собакам по-разному. Смотрите, девочка играет с куклой, и ей кажется, что кукла ей отвечает. В 70 лет она будет точно так же разговаривать с кошкой. Мужчина может говорить с женщиной о любви, и она будет с трудом скрывать зевоту. Когда гладишь кошку, она никогда не зевнет: ну как же мне это наскучило.

— Когда ей наскучит, она просто спрыгнет с ваших колен.

— Ну конечно: ведь любовь к кошке заведомо не предполагает взаимности. Человек не вовлекается во взаимность любви. Некоторым людям это очень подходит, в то время как для других — совершенно невыносимо. Когда их любовь не питается ответной любовью, они чувствуют себя глубоко несчастными. Взаимные отношения гораздо более обязывающие, и есть люди, для которых только такие отношения единственно возможны. Для них собака подходит куда лучше, чем кошка.

— Несмотря на превосходные качества собак, о которых вы говорили, отношение к ним в еврейском традиционном мире отрицательное. Это как-то объяснимо?

— Я полагаю, дело тут в типе культуры. В тех культурных мирах, где собака исходно выступала как партнер человека, отношение к ней было безусловно позитивным. Это касается охотничьих культур. Например, так было в Иране. Напротив, в тех культурах, истоки которых не были охотничьими, отношение к собакам совершенно иное: собака — не сотрудник человека, но паразит, подбирающий объедки. Английский комплимент «old dog» — и на иврите, и на арабском выглядит как оскорбление. Характерно, что охота вообще не принята у евреев, а дичь запрещена для употребления в пищу. В Библии охота и разбой — близкие и пересекающиеся занятия.

— В Библии и Талмуде отрицательное отношение к собакам как-то зафиксировано?

— Да, и многообразно. Например, Исайя сравнивает лжепророков с собаками. В Талмуде обыкновенно говорится о собаках крайне презрительно.

— Вы сказали: «обыкновенно». Значит ли это, что есть и исключения?

— Есть и исключения. Например, в Талмуде рассказывается про одного знаменитого раввина, который был в гостях, и его, естественно, усадили на самое почетное место. И вот, он видит на соседнем месте собаку. Раввин, понятно, обиделся. И тогда хозяин рассказал, что некоторое время назад в дом проникли разбойники, и семья спаслась только благодаря собаке. «С тех пор я всегда отвожу ей почетное место». И раввин согласился, что собака того заслужила, и оснований для обиды у него никаких нет.

— Если можно, расскажите напоследок какую-нибудь историю, связанную с собаками, но уже не из Библии и Талмуда, а из вашей жизни.

— Как вы знаете, до Шестидневной войны Иерусалим был разделен. Между еврейской и иорданской частью города проходила мертвая зона, ограниченная с обеих сторон колючей проволокой. И там жили сотни собак. Помню, как-то раз я проходил по самой границе. Дело было ночью. Улица была полна собак. Они не лаяли, они двигались во мраке бесшумно, как призраки. Все это казалось каким-то кошмарным сном.

 

Дорога короткая, но длинная

Сколько лет было Рахели, когда Яаков поцеловал ее?

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Рамбан, комментируя приказ фараона об уничтожении всех новорожденных еврейских мальчиков, пишет, что, несомненно, этот приказ не был да и не мог быть официальным и как таковой не мог быть публично обнародован: избиение младенцев должно было, по мнению Рамбана, осуществляться вне обычных правовых рамок.

— Непонятно. Неужели фараон затруднился бы отдать такое распоряжение официально? В чем, собственно, проблема? Он что, испугался мирового общественного мнения или думской оппозиции? МВФ бы ему транш очередной не выделил?

— В отличие от вас, у Рамбана было о мире еврейское средневековое представление, согласно которому невозможно быть злодеем настолько, чтобы публично отдать приказ об убийстве младенцев.

Рамбан считал, что есть вещи, которые в принципе невозможны, поскольку противоречат человеческой природе. Он, конечно, понимал, что в разных культурных мирах действуют разные системы нравственных ценностей, но, анализируя фараонов указ. он не смог кардинально освободиться от собственного взгляда на жизнь.

— А как в свете только что сказанного понимать знаменитый псалом «На реках Вавилонских», где говорится, что блажен тот, кто разобьет вавилонских младенцев о камни? Я правильно цитирую? С переводом все в порядке?

— Все в порядке, правильно.

— Я понимаю, что тут возможны разнообразные аллегорические толкования, но все-таки, как быть с непосредственным смыслом?

— Ну прежде всего, указ фараона и псалом, которые вы ставите рядом, — это тексты разной природы. Указ фараона — плод холодного ума, решающего стратегические задачи. Псалом — вопль потрясенного человеческого сердца, пережившего ужасы падения Иерусалима. Указ фараона — практическое указание, обязательное к исполнению, псалом — бессильное проклятье униженных и оскорбленных. не имеющее никаких шансов в обозримое время осуществиться. При всем при том обратите внимание на следующее. Несмотря на пылающую ненависть к Вавилону, псалмопевец нигде не говорит: мы тебе отомстим, мы разобьем твоих младенцев о камни. Смысл проклятий заключается в том. что врагам воздается той же мерой, которой они меряли, что наступит день. когда и их дети тоже будут убиты, но автор псалма не берет на себя роль палача. Возмездие в руках некоего анонимного персонажа. Даже в минуту страшного неконтролируемого гнева псалмопевец не может себе представить, что он сам или кто-то из его народа убивает детей.

— Вы считаете, что тут так уж принципиально: «некто» или «мы»? Разве по смыслу это не одно и то же?

— Совершенно не одно и то же. Автор псалма сказал именно то, что хотел сказать. Местоимение «мы» проходит по всему тексту, но в самый драматический момент оно вдруг исчезает и возникает еще один персонаж — агент яростного гнева и справедливости, но он не один из нас, он не «мы». Такой прием применяется в Библии неоднократно.

Отношение к детям у евреев в древности резко отличались от отношения окружающих народов: детей не убивали, не приносили в жертву, не считали имуществом, дети, даже маленькие дети, были субъектами права, их права должны были соблюдаться, а нанесенный им ущерб — компенсироваться, причем обсуждается механизм компенсации. В Талмуде рассматривается вопрос кто, при каких обстоятельствах и насколько сильно имеет право ударить ребенка.

— В Библии и Талмуде действует много детей?

Да, особенно если сравнить с классическими текстами других народов. Причина. в частности, в том, что для евреев семья имела несоизмеримо более важное значение, чем, скажем, для греков. Библия описывает семейную ситуацию и описывает детей. Порой дети возникают как поэтическая метафора, исполненная нежности: например, когда Давид сравнивает свою душу с младенцем, оторванным от груди. Разнообразные упоминания детей разбросаны по тексту, обыкновенно это пассивные малозначительные образы, но отнюдь не всегда. Например, когда Яаков встречает Рахель у колодца.

— Но, помилуйте, она же была не ребенком — она была прекрасной девушкой, и он сразу влюбился и поцеловал ее.

— Вы интерпретируете этот поцелуй совершенно неверно. Как раз поцелуй Яакова именно о том и свидетельствует, что Рахель была еще девочкой. Будь она девушкой, незнакомец не мог бы публично поцеловать ее ни при каких обстоятельствах. Согласно нашему преданию, ей было тогда семь лет. Когда ей исполнилось четырнадцать (то есть она вошла в брачный возраст), Яаков на ней женился.

— Вы могли бы рассказать какую нибудь историю о детях из Талмуда?

— Пожалуйста. Однажды один из самых знаменитых мудрецов Талмуда — рабби Иегошуа бен-Хананья — спросил у мальчика на развилке дорог, какая из них быстрее всего приведет в город. Мальчик сказал: вот эта дорога короткая, но длинная, а та — длинная, но короткая. Рабби Иегошуа поехал по короткой и был в конце концов вынужден вернуться из-за скал, колючек и прочих радостей. «Что ж ты сказал, что она короткая?!» «Я сказал: короткая, но длинная.»

— Ну и что Иегошуа? Надрал ему уши?

— Нет! Он умилился и восхитился!

— Рассказанная вами история превратилась в классическую арифметическую задачку — я помню ее с четвертого класса. Две дороги разной длины и с разным грунтом. Два всадника. Кто быстрее.

— С историями из Талмуда так бывает довольно часто. В превращенном виде их можно найти в самых неожиданных местах.

 

Входит вино выходит тайна

Когда мир, в котором жил Ной, перестал существовать, Ной впал в в тоску и запил

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— У меня был один знакомый. Отец завещал ему смешивать любые напитки, кроме воды. Он говорил: «Уж я-то знаю, что делают с водой — в воде купаются». Это напоминает мне вашего Веничку Ерофеева: в его знаменитых рецептах смешений с водой тоже не предусмотрено.

— Веничкины коктейли — это снобизм. Я хотел бы обсудить вещи более традиционные. Греки пили разбавленное вино, и они бы сочли вашего знакомою, знающего на что употребить воду, варваром. У Пушкина есть перевод оды Анакреона, где говорится как раз об этом: «Что же сухо в чаше дно? Наливай мне мальчик резвый, только пьяное вино раствори водою трезвой. Мы не скифы, не люблю, други, пьянствовать бесчинно: нет, за чашей я пою иль беседую невинно».

— Перевод этой оды не привел к тому. что в России стали разбавлять вино водой? И авторитет Пушкина не помог? Кстати, во времена Талмуда евреи «водою трезвой» вино тоже разбавляли.

— А что, в Талмуде это обсуждается?

— И это, и многое другое, связанное с вином. Если собрать все воедино, хватило бы на целую книгу.

— Почему в Талмуде это занимает такое место?

— Потому, что вино — важная часть еврейской культуры, быта и даже храмовой службы. Вино входило в состав многих жертвоприношений. Вино — непременная часть наших праздников, вино обязательно должно быть на субботнем столе. Во время праздника Песах каждый еврей должен выпить четыре ритуальных бокала. Но, что характерно, вино никогда не становилось проблемой: евреи умели пить, не напиваясь.

— Хорошо, а как же тогда объяснить, что в описании пира, который дал Иосиф в честь своих братьев, сказано, что они пили и опьянели?

— Угощавший братьев Иосиф воспринимался ими как египетский сановник, от которого они зависели. Дело происходило в египетском дворце, и евреи, которые пришли в Египет как просители, находились под давлением чуждых им обычаев. Я хочу вам напомнить, что в нашей истории был период, когда многие евреи зарабатывали себе на жизнь в шинках, где зачастую были единственными трезвыми среди пьяных.

— Ну это был еще и вопрос профессиональной пригодности.

— Безусловно, продающий вино в принципе должен быть трезв. Это само собой, но все-таки трезвость была специфической чертой еврейской культуры.

В отличие от России отношение к пьяницам лишено в еврейском обиходе какой бы то ни было снисходительности. Пьянство рассматривается как нечто очень плохое,

в высшей степени постыдное и опасное.

— Снисходительность к пьяным — свойство не только русского менталитета. Скажем, в классической китайской поэзии опьянение вовсе не рассматривается как нечто постыдное, оно даже поэтизируется. Я слышал, что туристам в Китае показывают камень, который, по преданию, заблевал захмелевший Ли Бо.

— Камень — объект, исключительно удобный для показа туристам. Есть красивая легенда о смерти Ли Бо. Пьяный, он вышел к реке, увидел луну в воде. устремился к ней, чтобы поцеловать ее, и утонул. В этой истории — свойственная китайцам изысканность, но в нашей культуре отношение к пьянству не лирическое, а саркастическое. В книге Притчей перечисляются последствия неумеренных возлияний: вой, стон, раны и глаза багровые. Действие вина сравнивается со змеиным укусом. Библейские истории о глумлении сына над напившимся Ноем. о Лоте. который в пьяном беспамятстве вступил в сексуальный контакт с дочерями — это проведение красной черты, демонстрационный ролик: что может случиться, если преступить эту черту.

Есть рассказ о Ное, как он посадил виноградную лозу. ставшую причиной его будущих неприятностей, и как к нему пришел Сатана и предложил агрономические услуги. Ной, на свою голову, согласился. Сатана зарезал овцу, льва, обезьяну и свинью и полил их кровью лозу. С тех пор пьющий человек сначала кроток, как овца, затем смел. как лев, потом кривляется, как обезьяна, и в конце концов валяется в грязи, как свинья. Ной поочередно прошел все эти стадии.

— В Библии сообщается, почему напился Лот, а вот почему столь усердно приложился к вину Ной, не сказано. У вас есть какое-то объяснение?

— Ну как же, мир, в котором он жил и который любил, перестал существовать. Ною было от чего впасть в тоску и депрессию, и он запил горькую, причем запил в полном одиночестве. По-моему, это очень по-русски.

— Большая пьянка упоминается в книге Эсфирь.

— Да, там пили несколько месяцев, и все кончилось грандиозным скандалом в семействе персидского владыки. Стандартная ситуация: человек напивается и создает проблемы для себя, для своих ближних, а если он царь, то и для всего мира.

Кстати, с книгой Эсфирь связана самая, пожалуй, экстравагантная еврейская заповедь: напиться. Причем некоторые выполняют эту заповедь с большим рвением. Но следует учесть, что Пурим — карнавальный праздник, и это единственный день в году, когда следует делать то, что запрещено в другие дни.

В Притчах вино названо «глумливым», но таким оно становится только, если злоупотреблять им. Вино должно приносить человеку радость и веселье. Поэтому мы благословляем вино, благословляем Творца, благодаря Которому растет и дает плод каждая лоза.

Я бы сказал так: у человека есть верх и есть низ. Верх — это все лучшее в нем, а низ, ну скажем так, — канализация. И вверху, и внизу есть закупоренные отверстия. Вино выбивает пробку. Проблема в том, какую: сверху или снизу? Что выльется: радость или нечистоты?

Числовое значение слова «вино» равно числовому значению слова «тайна». Входит вино — выходит тайна. У человека много тайн, и от него зависит, какая из них выйдет наружу.

 

Победители революции

Cамка паука после успешного совокупления откусывает самцу голову — то же происходит и в любой удавшейся революции

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Как вы полагаете, почему революционеры считают, что революция в принципе возможна, что она имеет какой-то смысл? Я говорю не о тактических вещах: не о захвате мостов, телеграфа и телецентра, не об аресте правительства и национализации банков — меня интересуют историософские предпосылки революционного сознания.

— Это действительно корневой вопрос. Если вы вслед за Шпенглером и Тойнби считаете, что история циклична, то революция, конечно же, не имеет никакого смысла. Закат сменяется восходом, восход — закатом, и никакая революция ничего тут не изменит.

Если вы вслед за Гесиодом считаете, что завтра непременно будет хуже, чем вчера, то бунтовать против такого порядка вещей, разумеется, можно, но только исключительно на эмоциональном уровне. Мир деградирует, он так устроен, и ничего тут не попишешь. Кстати, такое понимание очень характерно для обыденного сознания. Вам наверняка встречались люди, которые хорошо помнят, что во времена их молодости вино было куда лучше.

— Не говоря уже о девушках и колбасе.

— Насчет колбасы не знаю — это ваша российская специфика, — но девушки точно были краше, деревья выше, а небо — несравненно голубей. Пессимисты убеждены, что их внуки будут жениться на девушках с тремя ногами, а небо со временем станет абсолютно черным. При таком пессимизме максимум, что можно сделать, — это пролить слезу о горькой судьбе внуков.

— Ну, не скажите: зачем энергичному человеку лить слезы: он может стать, например, банкиром, рэкетиром или депутатом — в зависимости от темперамента.

— Почему бы и нет. Но только этим он изменит вектор движения исключительно для самого себя — человечество по-прежнему обречено двигаться в том же направлении: от хорошего к плохому. Однако мировую историю можно понимать и прямо противоположным — оптимистическим — образом: как историю непрерывного прогресса. Во многих странах, в том числе, в России и в Израиле, хватало лозунгов, утверждавших, что жизнь с каждым днем будет становиться лучше и веселей: скажем, в следующей пятилетке яблоки вырастут размером с дыни, а дыни — ну, я даже и представить себе не могу, во что могут превратиться дыни в следующую пятилетку.

— Но ведь доказать, что завтра будет непременно лучше, чем вчера — все-таки довольно затруднительно. Кроме того, при таком незамутненном оптимизме революция тоже вроде бы ни к чему. Зачем мешать перспективной дыне?

— Если верить в поступательный прогресс, независимый от усилий и намерений конкретных людей, то — да: тогда революция бессмысленна. Революционное сознание исходит из иного понимания истории. Оно принимает деградацию мира как факт, но дело в том, что деградация вовсе не фатальна — если приложить определенные усилия, ее можно остановить, можно вернуться в рай или даже создать такой рай, которого никогда раньше не было. В принципе поворотный пункт неизбежен — хотим мы этого или нет, он все равно наступит. Однако можно немного подтолкнуть события. Но что самое интересное: перелом произойдет тогда, когда все станет совсем плохо — настолько плохо, что хуже некуда. Вот тут-то все и начнется. Необходимой субъективной предпосылкой революции служит уверенность в том, что стоит предпринять некоторые действия, и история потечет к золотому веку. Разумеется, доказать тут ничего нельзя: это вопрос веры.

— Для непосредственных участников

— Да.

— Но мы-то все-таки можем ретроспективно оценить, что из этого вышло.

— Можем. У нас есть прекрасные примеры, что происходит, когда революция побеждает.

— И что же?

— Видите ли, я не хочу говорить здесь о последствиях для конкретных людей. Они, кстати сказать, могут быть очень различны. Например, русская революция кардинально отличается в этом отношении, как, впрочем, и во многих других, от сионистской. Но меня занимает революция сама по себе как таковая. Парадокс состоит в том, что если рассматривать ситуацию в общем и целом, то победившая революция неизбежно погибает. Победа и есть ее поражение. Революция может жить, только покуда она продолжается. Это как езда на велосипеде.

— Троцкий в свое время выдвинул идею перманентной революции. Эхо этой идеи в словах одной советской песни времен застоя: «Есть у революции начало — нет у революции конца!».

— Троцкий прекрасно понимал, что победного конца быть в принципе не может, что конец — это конец. Кстати, это понимал и Мао Цзедун. Революция умирает, как только она остановилась. Появляется новый правящий класс, люди с совершенно иным сознанием и социальной практикой. Это вызывает огромное разочарование среди тех, кто были настоящими революционерами — они хотят продолжать революцию и обрекают себя на уничтожение.

Самка паука после успешного совокупления откусывает самцу голову — то же самое происходит обычно в любой удавшейся революции. Вы выполнили свой долг — теперь вас можно съесть, вы больше не годитесь ни для каких других целей. В одних случаях, как например в России, эта метафора осуществилась едва ли не буквально. В других случаях вчерашние революционеры просто вытесняются на окраину политической жизни или вообще из нее выводятся. Так или иначе на смену им приходят новые люди: в ситуации победившей революции люди с революционным сознанием оказываются просто неконкурентноспособны. Это напоминает старую сказку о состязании кролика с черепахой. Обратите внимание: черепаха выигрывает не потому, что она всегда обманывает кролика, а потому, что она движется стабильно. С беднягой-кроликом непременно что-то случится: например, в последний момент он заснет перед самым финишем. Это грустная сказка, особенно если вы — тот самый кролик и знаете, что черепаха все равно победит.

Посмотрите, какие животные живут в городе? Львы? Тигры? Орлы? Зато голубей вдоволь в Москве, в Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке. Они летают повсюду, подбирают крошки и гадят. Конечно, хочется увидеть гордого орла, но орлы в городах давно уже вымерли. А воробьи, голуби и вороны прекрасно себя чувствуют: судя по всему, именно они и оказались в победителях.

 

Осел и контрабандист

Осел не испытывает страха не потому, что он герой, а потому что осел

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Вот вы говорите, что чем более пуглив человек, тем больше развито у него воображение, но ведь отсюда следует, что абсолютно бесстрашный человек должен быть нвчисто лишен воображения.

— Вот именно! Это либо какое-то его патологическое отсутствие, либо полное неведение. Ребенок вылезает на подоконник потому, что просто не понимает, чем ему это грозит. Человек с воображением легко представит себе, как он теряет равновесие, соскальзывает, тщетно цепляется пальцами, крутя ногами над пустотой…

— И у него потеют ладони.

— Что?

— Я говорю, ладони у него потеют, когда он предается этим фантазиям.

— Ну да. А вот вам другой пример: контрабандист приближается к границе. Он уже задолго начинает — между тем погонщик осла не испытывает ни малейшего дискомфорта. Добрались — тут уже и погонщику становится как-то не по себе. Единственный, кто совершенно спокоен, так это осел.

— А чего ослу волноваться? С ослом все в порядке.

— С ослом всегда все в порядке. Я, собственно, хочу сказать, что страхи связаны с общим представлением о мире. Скажем, для религиозного человека существует «контрабанда» и «граница», которые отсутствуют в мире человека нерелигиозного. Соответственно, он испытывает переживания, совершенно непонятные…

— «Ослу» — в терминах вашей контрабандистской новеллы.

— Я этого не сказал — это вы сказали. Но ослы действительно не ощущают страха перед «границей». И не потому, что смелы, а потому, что ослы.

— Они считают, что эта «граница» иллюзорна.

— Да, осел так считает: граница для него действительно не существует. У животных вообще страхов куда меньше, чем у людей. Это в силу отсутствия воображения — я говорил уже. Мне хотелось бы, чтобы вы меня правильно поняли. Это все-таки не более чем аналогия, и я вовсе не хочу обидеть людей, которые смотрят на мир иначе, чем я.

— Вряд ли вы кого-то обидели: никто не склонен считать себя ослом, а ваша притча дает возможность не только религиозной интерпретации. Кстати, она напоминает мне известный библейский рассказ — тоже с ослом. Авраам по велению Всевышнего идет принести в жертву своего сына Исаака. Исаак уже, кажется, все понял. Надо полагать, двое слуг чем дальше, тем больше, ощущают давление разлитой в воздухе духе тревоги. Осел везет дровишки для жертвоприношения и чувствует себя очень хорошо.

— И тут, и там осел не вовлечен в ситуацию. Ее смысл ему недоступен.

— Вы чуть раньше сказали, что страхи связаны с общей концепцией мира. А как же фобии? Скажем, Гофман боялся пауков. При чем тут концепция мира?

— Дело в том, что не существует единой природы страха. Вы привели хороший пример. Это чистой воды фобия, и как таковая она, конечно, иррациональна. В чем специфика любой фобии? В том, что опасности на самом деле никакой нет, но страх не контролируется сознанием и волей. Специалисты насчитывают около пяти десятков разнообразных фобий. У меня был один знакомый раввин, который панически боялся грома и молнии. Некоторые люди боятся жениться.

Николай Гоголь — человек,

боявшийся жениться и посвятивший

этой интересной фобии известную пьесу

— У Гоголя есть сочинение, посвященное этой интересной теме. Да и сам он так и не женился.

— Ну он не одинок. Это очень распространенная фобия. Кто-то боится сменить работу, кто-то — место жительства, да мало ли! Это страхи, мешающие нормально жить.

— И все-таки насчет картины мира…

— В истории, которую я рассказал вам вначале, сталкиваются два представления о мире: контрабандиста и осла, причем разница в понимании порождает разницу в самоощущении. Боязнь нарушить заповедь, страх перед смертью, страх перед всемирным заговором — все это интегральные части соответствующих картин мира.

— Вы у помянули раввина, который панически боялся молнии. Как быть с его картиной мира? Кстати, если я не ошибаюсь, в иудаизме существует благословение на молнию.

— В еврейском отношении к жизни заложено широкое приятие всего, с чем встречается человек. Оно зафиксировано во множестве разнообразных благословений: есть благословение на хлеб и вино, а есть — на молнию и землетрясение.

— Но если человек с благодарностью и даже с благословением принимает все, что посылает ему Всевышний, то, казалось бы, тут вообще не должно быть места страху?

— Это, собственно и есть проблема фобии: человек может прекрасно отдавать себе отчет, что переживаемые им чувства не соответствуют его пониманию мира, но он бессилен с этим справиться. Это проблема не мировоззренческая, а психологическая, а в более остром случае — психиатрическая.

В отличие от фобий рациональные страхи помогают человеку корректировать свое поведение. Если вы едете в страну, известную воровством и мошенничеством, вы будете более аккуратны в контактах с местным населением, если боитесь мороза, то оденетесь потеплее. А благословение мощи Всевышнего, проявляющейся, в частности, в землетрясении, хорошо сочетать с развитием служб оповещения и специальными мерами безопасности в сейсмоопасных зонах.

Напоследок хочу рассказать вам об одном своем добром израильском знакомом. Этот молодой человек, поступив в элитную армейскую часть, куда принимают одних только добровольцев, сумел скрыть, что страдает острой боязнью высоты. В программу подготовки входили прыжки с трехметровой высоты со страховочными ремнями. Он сумел преодолеть себя и все-таки прыгнул, но во время прыжка потерял сознание. Командование оценило его мужество: он был единственным человеком в части, который получил красный берет, не совершив ни одного прыжка с парашютом.

 

Очень узкий мост

Как генерал-губернатор еврея страху Б-жьему научил

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика

Московский раввин Яков Мазе рассказывает в своих воспоминаниях об одном старом отставном солдате, который поражал всех особенной ревностностью в исполнении заповеди тфилин.

— Почему именно тфилин?

— Вот и раввин его спросил о том же самом. «Меня научил этому московский генерал-губернатор». И он рассказал, как служил в армии и был поваром; однажды в часть неожиданно приехал московский генерал-губернатор Закревский и потребовал, чтобы его немедленно провели на кухню: знаю, дескать, как солдат кормят! Все, понятно, трепетали. Закревский попробовал, и ему, противу ожиданий, понравилось. «Давайте-ка сюда повара!». Зовут повара. «Кто тебя учил готовить?». — «Всевышний, Ваше превосходительство!». — «Ну, у тебя хороший учитель, да и ты, видать, неплохой ученик — беру тебя к себе в дом помощником повара».

— История вполне в духе Лескова.

— Ну, это только еще начало. У генерал-губернатора было заведено, что каждое утро он вызывал к себе повара, и они обсуждали меню на следующий день. А еврей в это время молился. Между тем генеральский повар страдал пристрастьем к бутылке и однажды так набрался с утра, что был не в состоянии предстать пред господином. Зовут помощника. Он быстренько снял талит и головной тфилин, тфилин на руке затолкал в рукав и поспешил к генералу.

Обсуждают они меню, солдат записывает, и вдруг Закревский замечает в рукаве у солдата нечто странное. «Это еще что такое?!». Тот объяснил. «Так это что, Б-г тебе велел надевать?». — «Так точно. Ваше превосходительство!». — «А почему ты это спрятал?». — «Боясь Вас, Ваше превосходительство!». — «Это как понимать?! Ты это что же, меня больше Б-га боишься?! Эй, люди, всыпать ему горяченьких для общего вразумления!». И педагогическое распоряжение генерал-губернатора было немедленно и с рвением исполнено.

Через некоторое время повар опять злоупотребил с утра, и солдату опять пришлось идти к Закревскому. На сей раз он пришел, не снимая тфилин.

— И что Закревский?

— Он сказал: «А вот теперь молодец!».

— У Нахмана Брацлавского [3]Рабби Нахман Брацлавский (1772–1810) — основатель одного из направлений в хасидизме, автор ряда оригинальных сочинений, оказавших существенное влияние на еврейскую мысль и литературу (в частности, на Мартина Бубера).
есть знаменитая максима, ставшая популярной песенкой: «Вселенная — это очень узкий мост, но главное — не бояться». Но можно ведь сколько угодно призывать и заклинать — этим от страха не вылечишь. Я думаю и сам Нахман боялся и даже трепетал, потому что иначе с какой, вообще, стати он об этом думал и говорил?

— Рабби Нахман прекрасно понимал, что жизнь — это в высшей степени обязывающая вещь, и цена ошибки, цена промаха очень высока. Но ведь проблема в чем состоит: можно испытывать сильный эмоциональный страх и все-таки делать то, что следует делать. Мужественный человек — не тот, кто не ведает страха, а тот, кто умеет его преодолевать. Не только вселенная, но и жизнь каждого человека — это узкий мост, но все равно по нему надо пройти. Мост узкий и шаткий, пропасть глубока: если страх парализует, это очень плохо, а если стимулирует разумную осторожность, замечательно! Меньше шансов свалиться по глупости и самонадеянности.

Но я хочу все-таки вам напомнить слова рабби Нахмана о том, что вера освобождает от страха — страх перед Всевышним кардинально освобождает от всех иных страхов. Солдату из мемуаров московского раввина был преподан урок как раз на эту тему. Конечно, тут забавно, кто, при каких обстоятельствах и каким образом напомнил ему об этой истине…

— В Израиле максима про мост превратилась в детскую песенку, два прихлопа, три притопа. В высшей степени серьезное и трагическое содержание оказалось абсолютно нивелировано. Такая манифестация веселья, в эмоциональном поле которого явственно слышно: бояться нечего, потому что жизнь — это не узкий мост над бездной, а отличное многополосное и совершенно безопасное шоссе: веселая прогулка, ехать — одно удовольствие.

— Это нормально. Это один из многочисленных примеров общей секуляризации, а стало быть, тривиализации жизни. Как-то мне попался на глаза лозунг: «Народ Израиля уверен в Армии обороны Израиля — она его опора и защита!» Это смысловая инверсия псалма, где говорится о том, что наша опора и защита — Всевышний, а упование на военную силу бессмысленно и иллюзорно. Обратите внимание, это слова не пацифиста и далекого от жизни доктринера — так говорит царь Давид, проведший значительную часть жизни в битвах и совершенно не склонный пренебрегать силой оружия. Просто у него было ясное сознание иерархии приоритетов, и он твердо знал, что Всевышний «с боящимися Его и уповающими на милость Его».

 

Мудрец и теленок

Встретится ли Бердяев со своим котом после смерти?

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика

— Одно из самых моих ранних воспоминаний: я был тогда совсем маленький, мы снимали дачу. И вот, хозяева зарезали курицу и угостили меня, Я отказался: я сказал, что не ем знакомых куриц.

— Похожее переживание было у моей невестки. Когда она была маленькой, она как-то увидела в ванне у своей бабушки живых карпов. Во время субботней трапезы она спросила, куда подевались карпы. Ответ настолько поразил ее, что с тех пор она совсем не ест рыбы. А вы кур едите?

— Я же сказал: проблемой для меня были не куры вообще, а только одна — знакомая — курица.

— Что ж, у детей достаточно здравого смысла, чтобы не есть друзей.

— А помните, как к Иегуде га-Наси прибежал ягненок, которою хотели зарезать, и мудрец сказал ему такие утешительные слова: «Ступай, куда тебя ведут — на то ты и создан».

— Не ягненок, а теленок.

— Хорошо, пусть теленок — какая разница, это ничего не меняет.

— Вы, должно быть, знаете, что после этого рабби Иегуда га-Наси тяжело заболел, и эта болезнь рассматривается как следствие его немилосердия.

— Ну а что он должен был ответить теленку?

— Не уверен, что вы ставите вопрос правильно. Дело не в содержании ответа рабби Иегуды га-Наси, а в форме.

— Что-то я не совсем понял.

— Проблема в том, что он сказал правду, но сказал ее самым немилосердным образом.

— А мог ли быть его ответ в принципе милосердным? Тогда он должен был бы ответить, как ваша невестка: я не буду тебя есть.

— В нашей культуре нет запрета на употребление мяса. Если Адаму было разрешено питаться только растительной пищей, то Ною (а ведь мы все его потомки) уже и животной. В Библии говорится о том, каких животных можно есть, а каких нет.

— Но ведь Ною, кажется, было позволено питаться всем, что движется?

— Ною — да, однако для евреев вводятся серьезные ограничения: мы не рассматриваем весь животный мир как потенциальное блюдо. Кроме того, детально разработана специфическая техника убоя скота с тем, чтобы животные не испытывали ненужных мучений. Причем убивать может только специально подготовленный человек — резник. Это касается и птицы. Обычный человек, согласно нашим законам, даже курицу не может убить. Лишение жизни животных может быть нравственно опасным для того, кто это делает, поэтому лучше, насколько это возможно, сузить круг таких людей. Между прочим, рабби Иегуда га-Наси не был резником, так что сам не мог бы убить теленка. Хочу обратить ваше внимание и еще на один аспект: мясо, которое мы едим, должно быть полностью освобождено от крови; употребление крови в пищу категорически запрещено.

— То есть знаменитый бифштекс с кровью не из еврейского меню?

— Да, как-то обходимся. Я, собственно, вам об этом напомнил в связи с обвинениями евреев в употреблении крови несчастных младенцев. Обвинители не удосужились хотя бы поверхностно познакомиться с нашими обычаями.

— Я слышал об исследованиях, согласно которым животные перед гибелью испытывают сильнейший стресс, и в результате их организм оказывается отравлен с соответствующими последствиями для тех, кто будет есть это мясо.

— Животное не может испытывать радости, когда его жизнь насильственно прерывается, но, я вам говорил уже, резник владеет особой техникой, которая позволяет сделать это быстро и, насколько это вообще возможно, безболезненно.

— С вашего позволения, давайте вернемся к Негуде га-Наси. Если теленок создан именно для «этого», если Иегуда га-Наси не мог его спасти, то, что он вообще в таком случае мог ответить? Обнадежить посмертным существованием? Вот, скажем, Бердяев — очень надеялся встретиться со своим котом после смерти, Иегуда га-Наси встретился после смерти со «своим» теленком?

— Типично русский вопрос, должен вам сказать. Нет, не встретился. Мы не считаем, что у животных есть духовные потенции для воскресения, это исключительная привилегия человека, созданного, в отличие от животных, по образу Всевышнего, так что обнадежить теленка вечной жизнью Иегуда га-Наси никак не мог. То есть сказать он, конечно, мог все что угодно, но только это не было бы правдой, он бы внушил теленку ложную надежду.

— Это нельзя было бы даже назвать ложью во спасение, поскольку как раз спасение несчастному теленку ни при каком раскладе не светило.

— Мы с вами рассматриваем эту историю с разных сторон. Для вас, как я понимаю, главный герой — это теленок со своим «проклятым» молчаливым вопросом. Для меня — рабби Иегуда га-Наси. От него не требовалось говорить неправду, он должен был просто пожалеть теленка, и этого было бы довольно, но он не пожалел, что было следствием его предельно жесткого отношения к миру. Вы сконцентрировались на ответе, но ведь рассказ на этом не кончается, самое важное происходит дальше: Иегуда га-Наси тяжело заболел — болезнь заставила его посмотреть на многое другими глазами и научила относиться к миру более милосердно.

— Так что этот рассказ и о смысле болезни?

— Да, и о смысле болезни тоже.

 

Почему деревья возрадуются мессии?

Какой плод съели Адам и Ева? Уж только не яблоко! Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Существует популярный набор из самоочевидных объектов, якобы содержащихся в Библии. «Всем» известно, что Каин убил Авеля камнем, что пророка Иону проглотил кит и что яблоко послужило причиной грехопадения первых людей. Яблоко — в этом перечне, пожалуй, главный фантом. А ведь в тексте роковой плод анонимен. В еврейской традиции содержатся по этому поводу какие-то соображения? — Этот вопрос, разумеется, обсуждается, но, что интересно, яблоко среди возможных соискателей не фигурирует, Вообще непонятно, откуда оно взялось.

— А какие плоды называют?

— Ну, например, фиги (смоквы, инжир). В Библии рассказывается, что Адам и Ева сделали себе набедренные повязки из листьев смоковницы. Первые люди едят запретный плод, осознают свою наготу и делают повязки — очевидным образом из листьев того дерева, около которого они в это время находятся и плод которого только что столь неосмотрительно попробовали.

— В русском языке есть такое клише «фиговый листок».

— Вот-вот. Этот «листок» достаточно велик и оказался поэтому очень кстати. По той же причине на роль Древа познания подходит банан. В средние века его листья называли «евиными». А еще виноград — именно с вина часто начинаются неприятности. С другой стороны, пьяному говорят: выпей еще — и все станет ясно. То есть вино открывает специфическую возможность познания. Среди кандидатов на Древо познания — также этрог. У него есть вмятинки на коже — «евины зубки». И кроме того, пшеница.

— Но это же не дерево.

— Ну так что?! А банан что, дерево? Строго говоря, тоже трава. С точки зрения ботаники, пшеница — дальняя родственница финиковой пальмы.

— А что, и финики тоже среди претендентов?

— В текстах я таких мнений не встречал, но на рисунках порой изображается именно финиковая пальма.

— А почему пшеница? Все-таки это довольно неожиданно.

— В Талмуде отмечается, что ребенок не — заговорит, пока не поест хлеба, а ведь речь — исключительно важный инструмент познания мира.

— Первый раз о растениях говорится в самом начале Библии, в рассказе о творении мира. Растения — из первых, а значит, наиболее важных библейских героев.

— О хаосе говорится раньше, чем о растениях. Получается, что хаос важнее? Впрочем, все и так знают, что хаос важнее. Видите ли, рассказ о творении мира в Библии систематизирован, и растения в этом рассказе важны, поскольку относятся к фундаментальным основам жизни. Растения возникают раньше животных, ибо растения могут существовать без животных, а животные без растений — нет. Человек как главный эксплуататор появляется последним. В Талмуде говорится, что, если человек будет чваниться своим царственным положением в мире, ему всегда можно сказать: комар — и тот был создан раньше тебя. Парадокс заключается в том, что человек не нуждается в комаре, в то время как комар в человеке весьма нуждается.

— В Библии и в Талмуде растения часто упоминаются?

— Очень часто, и это совершенно не удивительно: ведь в библейские времена (включая вавилонское изгнание) и практически до окончания эпохи Талмуда большинство евреев были крестьянами, и растения были неотъемлемой частью их жизни. Это только потом уже, в силу определенных исторических обстоятельств, торговля стала в значительной мере специфической еврейской социальной нишей. Между тем в Библии слово «торговец» — это зачастую синоним ханаанеянина (то есть нееврея). Растения упоминаются как часть пейзажа и как материал, из которого изготавливаются вещи, необходимые человеку в его повседневной жизни: пища, строительный материал, мебель, парфюмерия, лекарства, красители. Крыша Храма была деревянной, камни в его стенах чередовались с бревнами. Однако отношение к растениям вовсе не носит чисто прагматического характера. Эстетический момент, момент любования не просто присутствует, но занимает в наших книгах исключительно важное место. О красоте деревьев и цветов говорится восторженно — откройте Песнь Песней. И в Библии, и в Талмуде в полной мере представлена тема, как мы бы сейчас сказали, охраны природы. В Торе, например, содержится категорический запрет рубить при осаде города плодовые деревья и опустошать окрестности.

— Это и понятно: зачем губить то, чем можно впоследствие воспользоваться?

— В условиях войны обычно не слишком задумываются, что будет потом, и руководствуются сиюминутными потребностями. Но дело даже не в этом — библейская мотивация принципиально иная. Дерево нельзя рубить вовсе не из прагматических соображений. Запрет исходит из беззащитности дерева, которое, в отличие от человека, не может спрятаться от врага за крепостными стенами. В этом интересном тексте делается попытка понять дерево антропоморфически. Для Библии вообще характерно описание растений как существ, обладающих душой, — к растениям не относятся как к вещам. В Талмуде описывается такой обычай: когда дерево не плодоносило, его корни красили красной краской, чтобы прохожие могли о нем помолиться. С талмудических времен в еврейском календаре есть Новый год деревьев. Сначала он представлял собой чисто техническую точку отсчета, связанную, в частности, с приношением плодов в Храм, но постепенно превратился в подлинный праздник. В Израиле Новый год древьев отмечается как общенациональный день охраны природы — по всей стране в этот день сажают деревья.

— И в Библии, и в Талмуде говорится о поющих деревьях; их песнь связывается с приходом Мессии.

— Ну как же, они поют от радости: ведь после прихода Мессии перестанут публиковать массу глупейших книг, и это сохранит жизнь многим деревьям.

 

Самые красивые грибы — ядовитые

Если бы красота всегда была добра, а зло безобразно, кто бы избрал зло?

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика

Откуда вы взяли, что Далила была хороша собой? Уж во всяком случае не из текста.

— А как же иначе! Отчего тогда Самсон потерял голову?

— Я думаю, красота не играла для него особой роли. Он был простой еврейский парень, она такая филистимская штучка, и этого было ему вполне довольно. Его вообще тянуло на филистимлянок. Ему говорили: послушай, тебе что, мало девушек своего народа? Но он смотрел в другую сторону, и в конце концов это для него плохо кончилось. Что же касается красоты, то есть такой сорт мужчин, для которых важно, что перед ними женщина, а уж хороша она или нет — дело десятое. Самсон был как раз таким.

— У Федора Павловича Карамазова имелась на сей счет итересная теория, и сам он был из этой породы.

— И Петр Первый тоже.

— А Иезавель [5]Царица Иезавель, гонительница пророков, в ожидании убийц, которых вел совершивший военный переворот Иегу (Ииуй), «нарумянила лицо свое и украсила голову свою». Царствование Иегу отмечено массовыми убийствами.
?

— Что Иезавель?

— Уж она-то была хороша!

— О ее внешности тоже ничего неизвестно, но она была великая царица и сильная личность, вроде вашей Екатерины Второй.

— В смертный час Иезавель вела себя эстетически безупречно.

— Этого у нее не отнимешь. Смерть она встретила и мужественно, и красиво, но душа ее была поражена злом, нравственная сфера вообще для нее не существовала. Иегу*, отдавший приказ о ее убийстве, — тоже живописный персонаж: он выглядит скорей уж героем Шекспира, нежели Библии.

— А в Библии есть персонажи, о которых известно, что они были красивы?

— Конечно есть. И в Библии, и в Талмуде говорится об очень красивых людях. Причем не только о женщинах, но и о мужчинах. Ну, прежде всего, Иосиф, — не зря же его назвали «прекрасным». А красота рабби Иоханана** сравнивается с серебряным бокалом, только что вышедшим из плавильной печи, наполненном зернами граната, обложенном розами и поставленном на границе света и тьмы.

— Здесь эстетическое и этическое счастливо совпадают.

— Единство добра и красоты — это такой золотой сон, монистическая мечта человечества: чтобы все было, как до первого греха. Да только так бывает крайне редко, и в этом есть глубокий смысл. Представьте себе, что красота всегда добра, а зло всегда безобразно. Все, конец свободы. Кто бы в таком случае избрал зло?

— Ну почему же, не скажите: всегда найдутся люди с нестандартной эстетической ориентацией. Да и потом не зря же мы начали разговор с Самсона, которого Далила, как выясняется, прельстила не красотой, а какими-то иными своими качествами — я бы очень удивился, если нравственными или интеллектуальными. Рабби Иегошуа бен Хананья** считал, что красота — только помеха мудрости.

— Рабби Иегошуа был человеком редкостного ума, но, в отличие от рабби Иоханана, неимоверно уродлив, просто из ряда вон, и это обстоятельство не могло не влиять на его размышления о красоте.

— Его жесткая оценка была спровоцирована вопросом, почему сосуд мудрости столь вызывающе безобразен. И как ему было ответить? То, что вы назвали золотым сном и монистической мечтой, отражает глубокую потребность в гармонии.

— Которая в наличном мире сплошь и рядом отсутствует. Красота глубоко амбивалентна. Это тема Бодлера, тема Уайльда.

— Один из выводов, к которому подводит читателя «Портрет Дориана Грея», состоит в том, что «на самом деле» зло безобразно.

— Это «на самом деле» обнажается только после смерти героя — при жизни он был внешне прекрасен. Этот прием обнажения используется в одном талмудическом рассказе. Человеку, согрешившему с красавицей, предлагают ее в аду, но только в виде расчлененки. Ты ее желал? Сегодня день исполнения желаний, все запреты сняты: возьми.

— Нельзя сказать, что это приятная сцена.

— Что вы хотите — это же сцена ада! Описаний ада в нашей традиции не слишком много — эта подкупает своей пластичностью.

— Ваш пример с красоткой в аду — типично мужской. Можно представить, как тяжело этому несчастному парню, но, ради его душевных мук, расчленена все же девица.

— Изменилась не девушка — изменились глаза героя: он просто увидел то, что, по слабости зрения, не видел при жизни. До поры скрытое стало для него явным. Ну и, кроме того, это же был его ад. Возможно, в ее аду — все с точностью до наоборот. Красота, связанная со злом, — проблема не только нравственного порядка: самые красивые грибы — ядовитые. Это справедливо и по отношению к некоторым другим творениям. Об опасности красоты, о ее возможной разделенности с добром говорится уже в самом начале Библии, причем в предельно острой форме: Древо познания прельщает Еву, помимо всего прочего, и эстетически — оно «услада для глаз». В Талмуде существуют разные подходы к красоте. С одной стороны, есть трезвое осознание, что красота может быть связана со злом. С другой стороны, она может рассматриваться и как самодостаточная ценность. Однажды красота женщины так поразила рабби Гамлиэля. что он произнес благословение, которое обычно произносится раз в году во время цветения деревьев. Это благословение содержит благодарность за красоту, которую создал Всевышний. Кстати, женщина была нееврейка.

 

Девушка с красными волосами

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика

— Впервые вы приехали в Россию, если я не ошибаюсь, в 1989 году, а из каких источников вы черпали информацию о России до этого? И как вы представляли себе Советскую Россию и советского человека?

— В Израиле всегда был очень силен интерес к России. Что же касается меня, то к такому интересу имелись и дополнительные личные причины. Мои родители родом из России и уехали оттуда уже после революции. Моя жена родилась в России. Мой дядя провел немало лет в Гулаге. Меня учил раввин, проживший значительную часть жизни в Советской России и имевший весьма тяжелый советский опыт.

Еще один важный источник информации — толпы людей, приехавших из СССР и бывшего СССР в Израиль. Они, разумеется, как у вас раньше говорили, лица еврейской национальности (прямо надо сказать: далеко не все), но от этого вовсе не перестают быть советскими людьми (хотя потихоньку меняются). В Израиле я сталкиваюсь с ними на каждом шагу. В общем и целом пищи для размышлений у меня хватало.

— В части российской публицистики слова «советский человек», «хомо сове-тикус», «совок» — стали оскорбительными ярлыками. Забавно смотреть, как оппоненты честят друг друга «совками». При этом они даже не подозревают, что «несовку» просто не пришло бы в голову использовать это уничижительное клише.

— Когда я говорю «советский человек», я никого не хочу обидеть или, тем более, заклеймить. Я просто хочу сказать, что коммунистический режим наложил определенную печать на всех граждан.

— Что вы имеете в виду?

— Дать в двух словах серьезный социально-психологический портрет невозможно. Я перечислю только некоторые его черты, которые представляются мне важными. Например, страх, который пропитывал все поры советского общества. Когда человек боится, он ведет себя не так, как свободный человек. И как следствие страха— недоверие, которое люди питали друг к другу. В обществе, где героем был Павлик Морозов, родители не могли доверять детям. Жена могла доносить на мужа и чувствовать себя при этом настоящей патриоткой. Мужчина и женщина могли со взаимным удовольствием делить ложе, однако это вовсе не давало гарантии от взаимных доносов. А сосед по коммунальной квартире, которому захотелось улучшить жилищные условия?! А заместитель начальника, которому захотелось стать начальником?!

Ну и кроме того, страх и недоверие порождают ложь. Когда люди боятся говорить то. что они на самом деле думают, они начинают лгать. Люди приучались лгать с пеленок. Эти вещи определяют психологию и самые разнообразные аспекты поведения. Вы к этому привыкли, все привычное незаметно — человеку со стороны это хорошо видно. Или вот. например, Сталин говорил, что благодарность — собачья добродетель. Кому хочется быть носителем собачьих добродетелей? То есть в течение трех поколений в России формировался совершенно особый психологический тип. Конечно, после смерти Сталина давление на человека стало помягче. Но все равно все эти стереотипы в той или иной форме еще более тридцати лет воспроизводились.

— И вы считаете такой психологический портрет полным?

— Речь вовсе и не идет о полном психологическом портрете, это в кратком разговоре заведомо невозможно — я же с этого начал. Я сейчас говорил о человеке лишь в его специфическом советском измерении, о тех его важных внутренних чертах, которые определялись политическими условиями его существования.

— Так. Диагноз советскому человеку вы поставили. А как быть с человеком постсоветским?

— Главная его проблема, что он очень уж долго был советским. То, что было ему когда-то навязано, стало частью его сущности. Сейчас, как вы сами только что сказали, этого состояния стыдятся, во всяком случае некоторые стыдятся, и хотят каким-то образом от него избавиться. Но, вот, только как? Нельзя же просто сделать вид, что это был какой-то кошмарный сон, нельзя просто вычеркнуть эти десятилетия из истории, притвориться, что их как бы и не было, нельзя в один момент стать иными. Это совершенно невозможно. И потом, если люди хотят меняться, у них должен быть какой-то идеал, понимание, в какую сторону двигаться.

Один из таких идеалов — досоветское состояние: вернуться назад, в дореволюционную Россию. Я хотел бы продемонстрировать утопизм этой идеи на очень простом примере. Девушка, которая в один прекрасный день перестает себе нравиться, решает совершить маленькую личную революцию и красит себе волосы в зеленый цвет.

— Мне кажется, красный был бы революционней.

— Пожалуйста, красный так красный. Проходит два дня, она смотрится в зеркало, и ей начинает казаться, что революция. пожалуй что, не удалась. Ничего страшного: она больше не повторяет революционную процедуру и через некоторое время становится самой собой. Теперь представьте себе, что она ходит в красных волосах долгие годы. И вот она перестает краситься в надежде вернуться к тому — давнему доперекрасочному состоянию. Ничего не получится: прежних кудрей уже нет.

В 20-х годах возврат еще был возможен, сейчас — нет. «Советское» — это маска, которая со временем превратилась в лицо. Советская власть рухнула, но советский человек остался в постсоветском: он не стал добрее, лучше, созидательнее.

— Но что-то изменилось?

— Конечно, изменилось: теперь стало возможно, ничего не опасаясь, нести публично любую околесицу.

— И все-таки: что же делать нашей красноволосой женщине, которая чувствует дискомфорт, глядя в зеркало?

— Не морочить себе голову глупостями, а родить детей — она пока что еще вполне в фертильном возрасте!

 

Нельзя быть старым!

В старости меняется пропорция между душой и телом: тела становится меньше — души больше.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— У Эрика Берна есть довольно неожиданное замечание, что старость — это когда из ушей начинают расти волосы.

— Для психоаналитика действительно неожиданно. Я думаю, начало старости — это рубеж, когда прекращается рост и начинается деградация, когда теряется способность к творчеству и обновлению. Именно поэтому я время от времени говорю своим ученикам, чтобы их малость расшевелить: хотя у вас не видно лысины и живота, они уже у вас внутри. Есть такая хасидская история. Хозяин принимал гостя и предложил ему выпить. Тот говорит: «С удовольствием, пошли мальчика, пусть принесет». Но хозяин принес сам. «Почему ты не послал мальчика?». — «Знаешь, я стараюсь сохранять мальчика в себе и поэтому время от времени посылаю его что-нибудь сделать».

— Значит, и при видимом животе и лысине человек может быть в полном порядке.

— И с волосами в ушах — тоже. Молод тот, кого интересует жизнь, кто способен находить в ней что-то новое. Рабби Нахман из Брацлава (Нахман из Брацлава (1772–1810) — основатель одного из направлений н хасидизме, автор ряда оригинальных сочинений, оказавших существенное влияние на еврейскую мысль и литературу (в частности, на Мартина Бубера) говорил: «Нельзя быть старым!». Еще он говорил: «Почему человек в 90 лет не может быть, как три человека в 30?!».

— Но не смог продемонстрировать это на собственном примере: сам-то он не дожил и до сорока.

— Я вам расскажу еще одну хасидскую байку. Сидят двое в очереди в ожидании суда после смерти. Вызывают одного из них. «А почему не меня? Я же впереди!». — «Сначала те, кто старше». — «Но я же намного старше! Я его на руках носил». — «Э, у нас другой возраст: он жил полной жизнью, а у тебя, даже если хорошо поскрести, больше двух годочков не наберется».

— Очень в духе «Премудрого пескаря» Салтыкова-Щедрина.

— Премудрый пескарь — это старость, от которой предостерегал рабби Нахман. Сам-то он по «другому возрасту» прожил большую жизнь и не состарился.

— Я слышал об одном американском эксперименте. Ученые получили согласие католических монахинь преклонного возраста ряда монастырей в США на регулярные медицинские и психологические обследования и посмертное вскрытие. Результаты были в некоторых отношениях удивительны. Среди монахинь были такие, у кого вскрытие показало очень далеко зашедшую болезнь Альцгеймера, — между тем при жизни они были вполне личностно сохранны, ничто не говорило об их болезни. Это, как правило, были люди высокой жизни.

— Рассказанная вами история меня ничуть не удивляет. Моя дочь — социальный работник, она постоянно имеет дело с пожилыми людьми. И она обратила внимание, что если человек живет богатой духовной жизнью…

— Вы имеете в виду религиозную жизнь?

— Вовсе не обязательно. Так вот, если пожилой и нездоровый человек живет богатой духовной жизнью, то качество его жизни существенно выше, нежели у людей с такими же недугами. Все зависит от ценностных установок, от того, с каким внутренним багажом подходят к преклонному возрасту. Если у человека были духовные ценности, и он всю жизнь прилагал усилия, чтобы жить в соответствии с ними, если он боролся со страстями, то в том возрасте, когда они слабеют, он становится более прозрачен и гармоничен. Один мой добрый знакомый, человек глубокий, но совершенно нерелигиозный, говорил: «Умереть в расцвете сил — непереносимо. Старость — совсем другое дело: тело постепенно слабеет, меняется пропорция между душой и телом: тела становится все меньше — души все больше».

— Но это когда с душой все более-менее в порядке. А если нет?

— Если человек всю жизнь жил на поводу у страстей, то, когда возможностей удовлетворить свои желания становится все меньше и меньше, он просто сходит с ума.

— Вам, наверное, знаком тип ненавидящего жизнь бескомпромиссного моралиста, который, хорошо погуляв в юности, состарившись, предъявляет всему миру требования, которые сам никогда не выполнял. Такое впечатление, что он смертельно завидует молодым и хочет отнять у них то, что сам безвозвратно утратил.

— Ну конечно. Когда такой человек говорит мне: «Я покончил с желаниями и страстями», — я отвечаю ему: «Ты ошибаешься: это они с тобой покончили!». Когда мне было лет 20, я один раз разговаривал с Бубером. Ему тогда было, кажется, 80 с хвостиком. О чем мы говорили, в памяти не сохранилось, но одна его реплика запомнилась. Он сказал: «Казалось бы, молодой человек должен быть полон терпения, а старик нетерпелив: ведь у молодого — времени хоть отбавляй, а у старика — не так уж и много. Но, вопреки этой логике, полны терпения именно старики — молодые хотят все сразу, причем немедленно». Есть три книги, которые, по преданию, написал царь Соломон. Это «Песнь Песней», «Притчи» и «Экклезиаст». «Песнь Песней». как вы знаете, — песнь любви, «Притчи» — практическая мудрость, а «Экклезиаст» полон скептического отношения к миру. Соответственно, считается. что Соломон написал «Песнь Песней» в юности, «Притчи» — в зрелые годы, а «Экклезиаста» — в старости. Но есть вполне авторитетное мнение, которое инвертирует эту последовательность: согласно ему. «Экклезиаст» был написан в юности, а «Песнь песней», напротив, в старости. Я думаю, так оно и было. Многие молодые люди решительно все знают о жизни и поэтому преисполнены вселенской скорби, они просто неспособны говорит», о любви.

— Гете написал «Фауста» в преклонных летах. Кажется, ему было за 80.

— Да, в старости порой появляется поразительная свежесть и новизна. Смотрите, Томас Манн всю жизнь писал интеллектуальные романы, а напоследок, даже не успев завершить, «Признания авантюриста Феликса Круля», — пожалуй, самую юношескую из своих вещей.

 

На острие меча

Хлеб и вино могут возвысить человека, но могут и превратить его в животное.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если говорить о еде, боюсь, я совсем не тот собеседник, который вам нужен. В моей семье еда всегда занимала самое скромное место. Я даже не припомню разговоров на эту тему.

— Но в еде были же у вас какие-то пристрастия.

— Не помню. Как будто, не было. Я ел, что давали, делал это машинально, читал за едой и моментально забывал, что было на обед.

Однажды мне рассказали такую историю. Один бедный набожный еврей пришел поздно домой из синагоги. Он не стал зажигать свет, чтобы не беспокоить жену, взял что-то в темноте из кастрюли, поел и лег спать. На следующий день он говорит жене: «Что-то мясо вчера было жестковато». — «Какое мясо?! О чем ты?! Я вообще не помню, когда у нас в последний раз было мясо!». Оказалось, он сжевал тряпку, которую она кипятила. Вот и с тобой когда-нибудь случится то же самое, — такова была мораль этого рассказа. Помимо адресованного мне назидательного смысла из этой истории можно извлечь и еще кое-что. Речь в ней идет о совсем бедной семье, и это было очень типично.

— Мне кажется, из этой истории можно извлечь кое-что помимо того, что вы сказали. Например, что комната и кухня совмещены — такой штришок быта. Ну, это про бедность. Или поглощенность человека высокими вещами: он ведь допоздна был в синагоге и не замечал, что ест, вовсе не потому, что думал в это время о курсе доллара. Или теплота и бережность семейных отношений — и свет не включил и про мясо сказал: «Жестковато», а не: «что за дрянь ты опять сварила?!». Но вы извините, я вас перебил.

— Я хочу сказать о бедности и кулинарии. Как они связаны. В сущности на протяжении веков евреи (я говорю, понятно, не обо всех, но о подавляющем большинстве) жили впроголодь. Историческое свидетельство тому — еврейская кухня. Гефилте фиш — известная всем фаршированная рыба — классический пример, как из минимума сделать максимум. Форшмак — селедочный паштет — то же самое. Мы можем пройтись по всему еврейскому меню — везде ухищрения бедности, выдумки и хитрости голи. Головная боль хозяйки, как, экономя на всем, сделать к субботе или к иному празднику нечто, хоть как-то соотносящееся со статусом праздничного блюда. Вот вам пример из моего детства: знаменитый иерусалимский кугель (пирог). Хозяйки соревновались, не у кого он вкуснее, а у кого экономней. А что, если положить на одно яйцо меньше? А на одну ложку сахара меньше? Это не фольклор, это было в моем детстве.

— Но ведь в истории еврейского народа бывали времена и более благополучные.

— Бывали. В одной нашей классической книге описывается занятная тяжба, имевшая место примерно две тысячи лет назад. Некий человек обращается в суд с жалобой на кулинара, которого он нанял, чтобы тот обучил его домашнего повара готовить шестьсот (!) блюд из яиц. Между тем, тот, в нарушение обязательств, научил повара всего лишь только пятистам рецептам. Заказчик был вне себя! Конечно, не у всех были домашние повара, конечно, это история экзотическая, но в целом народ тогда жил, а стало быть, и ел, совсем неплохо. Сохранилось высказывание одного мудреца эпохи Талмуда: человеку приличествует есть мясо, внутренности — не пища для людей. Евреи Восточной Европы в подавляющем большинстве своем ели обычно именно «не пищу для людей» — внутренности.

— Мы обсуждаем сейчас бытовой уровень. Он, безусловно, и важен, и интересен, но хотелось бы поставить его в более широкий контекст.

— Что вы имеете в виду?

— Скажем, еда и человеческая личность, взгляд на еду как один из аспектов взгляда на мир вообще. Существует ли тут какая-то еврейская специфика?

— Ну конечно. Я вам сначала приведу пример отношения к еде, полярно противоположного еврейскому. В Индии есть такая секта, члены которой едят, только уединившись. Они считают, что еда, как и прочие физиологические отправления, постыдна. Это следствие их общего отношения к телесному как к чему-то греховному. То, что относится к сфере духа — хорошо, то, что к сфере материального — плохо. Такой взгляд для нас совершенно неприемлем. Мы считаем, что сама по себе материя нейтральна: все определяется отношением к ней. В «Книге сияния» говорится, что человек ест хлеб свой «на острие меча». Что это значит? Еда выявляет сущность человека: она может его возвысить, а может превратить в животное. Можно есть, как скотина, можно, как человек, а можно, и как ангел. Проблема менее всего в рецептуре и сервировке — проблема в том, что ты при этом думаешь. Если человек живет для еды, она становится его господином и начинает угнетать его, помыкать им. В отличие от людей из индийской секты, о которой я говорил, идеал еврейской трапезы — это трапеза с гостями. Рамбам считал, что когда человек ест один и радуется — это радость скелета. В «Книге сияния» говорится, что специально уединяющийся для еды человек как бы бросает пищу себе в лицо. Еда — это одновременно и телесная радость, и радость общения, и благодарность Тому. Кто является источником всего сущего.

— А вот как насчет выпивки…

— Евреи пили всегда, и нельзя сказать, что мало. Тут все то же самое, что и с едой. «На острие меча». Вопрос в том. как пить и зачем пить: чтобы забыть или чтобы вспомнить. Кстати, застолье с «вспомнить» очень характерно для грузинской культуры тоста. Другое дело, когда люди пьют, чтобы забыть и забыться — уйти в иную реальность, ибо в этой изменить уже ничего нельзя. Установка, предельно чуждая еврейскому сознанию. Пить до умопомрачения — признак капитуляции. Однако вино или водка за праздничным столом может (а с нашей точки зрения, и должна) быть проявлением взаимной любви, веселья и благодарности.

 

Группа риска

Борода — естественный символ мужества и власти

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Когда Гейне был молод, культура древних греков казалась ему образцом. В еврейском мире ему недоставало красоты. Потом он пересмотрел свое мнение. Греки остались для него всего лишь красивыми детьми.

— Маркс говорил нечто подобное.

— Почему бы и нет— они были люди одного круга, и это было тогда общее культурное клише. Так вот, если греки— дети, то евреи взрослые. С какого-то момента Гейне стал идентифицировать себя со взрослыми.

Одна из концептуальных особенностей греческой культуры — культ молодости. По всей видимости, именно греки придумали бритье — своего рода погоня за молодостью.

— Но ведь египетские жрецы тоже брились.

— Требование культа. Кроме того, они были оскоплены. В древности борода — естественный символ мужества и власти. Во времена Сократа греки еще носили бороду, во времена Александра уже брились. В Риме императоры с определенного времени бриты — влияние Греции, затем опять появляются бороды — влияние Востока.

— В России Петру пришлось вводить бритье силой. Голый подбородок воспринимался как признак гомосексуальности, поэтому бритье казалось позором.

— Поскольку гомосексуализм считался позором. Точно так же, как и у евреев. Библия высказывается на сей счет со всей возможной определенностью. Между тем в Греции гомосексуализм был нормой. Все это органично связано с культом молодости. В еврейском мире — ничего подобного. На иврите одно и то же слово означает «старец» и «старик», и оно носит глубоко положительный характер. В Библии и в Талмуде слова «старик» и «мудрец» часто выступают в качестве синонимов. Уважение к старости рассматривается не как добрый народный обычай а как прямое и требующее неукоснительного исполнения требование Всевышнего: «Перед сединой вставай и уважай старца».

В Талмуде рассказывается о прославившемся своей мудростью еще в юности Элазаре бен Азарье. В 17 лет он был избран главой Синедриона (случай уникальный). Его внешность совершенно не соответствовала его общественному статусу, и он от этого страдал.

— Своего рода комплекс возрастной неполноценности.

— Можно и так сказать. В какой-то момент произошло чудо: в одну ночь он поседел. Он говорит о себе: «Я теперь, как семидесятилетний». И в этих словах — не сокрушение от преждевременной старости, а удовлетворение: наконец-то его внешность соответствует теперь его статусу.

— Эта история кажется сегодня психологическим казусом.

— Поскольку менталитет изменился. Запад (а вслед за ними Россия и Израиль) в огромной мере воспринял греческую идею молодости, связанную с красотой и здоровьем. Старость пугает. Старость перестала быть тем, что заслуживает уважения. «Старик» — это может звучать снисходительно, жалостливо, насмешливо, оскорбительно. Поэтому лучше вообще не произносить это слово.

— Мне это напоминает отношение к слову «еврей» в советскую эпоху. Тоже трудно произносилось.

— В Израиле в названии заведений для престарелых обычно употребляется эвфемизм «золотой возраст». А в России как?

— То же самое: стариков называют ветеранами— чтоб не обидеть. С другой стороны, в России, в отличие от Израиля, в полной, я бы даже сказал, в пугающей, мере воплотилась идея геронтократии.

— Ну, сейчас-то ваш президент молод.

— Да, и контраст просто художественный.

— В традиционном еврейском мире, наряду с уважением к старости, есть трезвое сознание, что с человеком в преклонном возрасте могут происходить малоприятные изменения, и дело тут не только в физическом дряхлении. В Талмуде рассматриваются ограничения, налагаемые на членство в Синедрионе. Членами верховного суда, в компетенции которого было вынесение смертных приговоров, не могли стать люди, известные своей жестокостью, а также старики и бездетные. Идея такого ограничения состоит в том, что жизнь людей не должна зависеть от судей с дефицитом милосердия.

— Старики и бездетные априори считаются жестокосердными?

— Да, это своего рода презумпция немилосердия. Человек, у которого не было детей, лишен очень важного опыта снисхождения и прощения. Нередко бывает так, что с возрастом старики отдаляются от ближних, душевная теплота понемногу уходит, и человек замыкается в холодном и бездушном эгоизме. Одна хасидская история рассказывает о трех судах: суд ангелов — он самый жесткий и немилосердный, суд умерших праведников— он куда милосерднее ангельского, и наконец суд праведников живых— он самый снисходительный и милосердный, ибо в нем больше всего понимания и сопереживания. Те, кто умерли, уже отдалились от нашего мира, в то время как праведники, живущие в нем, не просто интеллектуально понимают мотивы, проблемы, обстоятельства, человеческие слабости и бремя страстей, но знают все это по своему собственному опыту, по окружающей их жизни. Они умеют жалеть и прощать.

— Стало быть, суд немилосердных старцев ближе всего к ангельскому? Забавно. Вот вы сказали: нередко с возрастом человек замыкается в холодном эгоизме. Но ведь отнюдь не всегда, ведь может и не замкнуться. Наверняка вам известны примеры, когда к старости полностью раскрываются лучшие человеческие качества. Да и бездетный человек может быть милосердным, он может приобрести опыт любви и сострадания каким-то другим образом.

— Конечно, вы правы, и мудрецы Талмуда тоже это прекрасно понимали, но они исходили из того, что в случае, когда речь идет о человеческой жизни, лучше подстраховаться, а старики и бездетные, в силу своей жизненной ситуации, входили, по их мнению, в своеобразную группу риска.

 

Шахматы, а не карты

Детей интересует игра; взрослых — победа.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В древнегреческой культуре спорт занимает исключительное место; у евреев — ничего подобного! Идея Олимпийских игр никогда не могла бы родиться в еврейском мире.

— Мы ведь с вами уже как-то обсуждали предпосылки этого культурного контраста. Еврейский мир — это суперсерьезный взрослый мир, греческий — мир юности. Именно греки, по всей видимости, придумали спорт как культурную концепцию. Игра — мир детства, детеныши у животных играют, взрослые — нет. Дети бегают наперегонки просто так, потому что им это нравится, взрослые — чтобы успеть на автобус.

— Не сказал бы, что это говорит в пользу взрослых.

— Я тоже ничего подобного не сказал. Я же не говорю, хорошо это или плохо, не выставляю оценку — я просто констатирую некоторый факт. Когда в Европе стены гетто рухнули, и евреи стали более интенсивно общаться со своими соседями, игры взрослых людей просто поразили их, евреи не могли этого понять. Сохранился любопытный документ — письмо в стихах одного польского раввина, приехавшего лечиться на воды. Дело происходило в конце XVIII века в Богемии. Там он увидел немецкого раввина, играющего в мяч. Это потрясло автора до глубины души. Каждая строка его письма дышит возмущением и осуждением.

— А как вы объясните феномен современного спорта? Уж его-то сложно назвать детским занятием.

— Современный спорт — это аппликация идеи детского мира на мир взрослых. Детей интересует игра, взрослых — победа. Наградой победителю Олимпийских игр был в древности лавровый венок, а не банковский чек. Одно дело играть в шахматы в кафе или на бульваре для удовольствия, совсем иное — первенство мира, где счет идет на миллионы долларов. Современный спорт индустриализирован, это отрасль, которая приносит колоссальные доходы. Между тем ребенок играет без какой-либо сверхзадачи, без цели, которая находится за пределами игры, он делает это просто потому, что ему нравится. Когда ребенок скачет на деревянной лошадке, это нормально, но, когда взрослый дядя… Взрослые смотрят на беготню детей: ну бегает быстро, очень хорошо, молодец — дальше что? Обратите внимание: среди евреев есть хорошие спортсмены, но насколько же больше высококлассных тренеров, а ведь тренеры выступают по отношению к своим подопечным именно как взрослые. Кстати, девочки менее способны к игре, чем мальчики. Мужчины могут часами смотреть футбол по телевизору, вызывая искреннее недоумение своих жен.

— В каждой девочке, даже очень маленькой девочке, видна женщина, в мужчине — мальчик.

— Девочки быстрее взрослеют, в них обычно больше целеустремленности и прагматизма. Молодой человек склонен к игре, девушка хочет выйти замуж. Конечно. во время ухаживания с обеих сторон очевидны прагматизм и целесообразность, обе стороны прекрасно отдают себе отчет в своих целях, но вокруг создается игровая, эмоциональная атмосфера. Одна старая женщина, в начале века приехавшая из России, сетовала мне на нынешнюю простоту нравов: в мое время. — говорила она, — непременно начинали с Толстого и Достоевского, а сейчас сразу тащат в постель. Отсутствие интеллектуальной любовной игры воспринималась ею как важная утрата, как страшное обеднение и упрощение жизни.

— Здесь дело не только в игровом сознании — секс для нее был не автономен, но связан с определенной культурной средой, У меня была одна знакомая, которая просто не понимала, как это можно лечь с мужчиной, не знающим, что такое мартовские иды — мало ей было Достоевского. Вообще это богатая тема, но я бы хотел вернуться к еврейским представлениям об игре. В Библии ведь о ней говорится неоднократно.

— Да, но все-таки всегда применительно к детям.

— В книге Эсфирь описано своеобразное состязание — конкурс красоты.

— Верно, но обратите внимание: это состязание было устроено вовсе не евреями.

— А в Талмуде что-нибудь об игре сказано?

— В трактате, посвященном браку, рассказывается, что богатые женщины, чтобы не сойти с ума от безделья, играют в шахматы или с котятами.

— О чем вы говорите?! Какие шахматы во времена Талмуда?!

— Представьте себе, были шахматы, точнее, протошахматы — игра, пришедшая из Персии. Вообще шахматы как игра интеллектуальная — излюбленная в еврейском мире. В «Шулхан арухе» говорится о том, что играть в шахматы разрешается в субботу. У Ибн Эзры есть посвященное шахматам стихотворение: цари без царства, министры без власти, война без крови, но законы почти настоящие. Хасиды любили играть в шахматы, в шашки, но только не в карты.

— А это еще почему? Чем карты хуже шашек?

— В картах очень многое решает случай, удача, как карта ляжет.

— Ну так что?

— Это не соответствует еврейской картине мира. Игра, принципиально построенная на случайности, — по существу вызов пониманию, согласно которому победа не должна одерживаться благодаря случайности.

— То есть никакой везухи, никакого фарта?

— Нет. Победа непременно должна быть заслужена. Я хорошо помню свое детство: моя семья совсем не была религиозной, но все-таки в карты не играли совершенно: игра в карты рассматривалась как недостойное занятие.

 

Человек о двух головах

Улыбка над самим собой — свидетельство силы и уверенности.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В глазах многих людей, религия — дело исключительно серьезное, тут не до смеха, улыбка здесь совершенно неуместна.

— Религия — действительно дело серьезное: это чистая правда. Что же касается улыбки, то она может быть и вполне уместна: человек живет в мире, а здесь есть над чем улыбнуться и над чем посмеяться.

— В человеческой жизни — это понятно, а вот как это отразилось в Библии, в Талмуде, и отразилось ли вообще?

— Отразилось и очень многообразно. Причем в Библии и в Талмуде совершенно по-разному.

— Вы не могли бы привести какой-нибудь пример?

— Пожалуйста. Вот типичный пример из Библии — Исайя высмеивает создателей идолов. Пророк говорит: смотрите, одно и то же дерево идет и на растопку костра для приготовления обеда, и для изготовления идола. Человек молится тому же полену, которое его греет; он кланяется ему и говорит: «Спаси меня, ибо ты бог мой».

— В псалмах есть та же тема. Там говорится об идолах, что это всего лишь золотые поделки — у них есть руки, но они им ни к чему, есть ноги, да только они не ходат.

— Я же говорю, это типичный пример. А вот история из Талмуда. Там рассказывается об одном из участников дискуссий, который любил задавать каверзные вопросы. Однажды обсуждался вопрос, что делать с найденным птенцом голубя. Если птенец найден в радиусе пятидесяти локтей от голубятни, его следует отдать владельцу, если дальше — можно взять себе. И тогда этот насмешник спросил: а что если птенец одной ногой стоит в радиусе пятидесяти локтей, а другой ногой но ту сторону? А еще как-то он спросил: если у человека две головы, на какую из них накладывать тфилин?

— И на какую же, интересно?

— Задавшему вопрос тут же предложили покинуть собрание, и вопрос остался без ответа.

Я думаю, эти примеры хорошо демонстрируют принципиальную разницу между Библией и Талмудом. Разница в том, над кем смеются и как смеются. Пророк обращается к публике и высмеивает чужих, участник талмудической дискуссии обращается к коллегам и подсмеивается над своими. Юмор в Талмуде — юмор в семейном кругу, улыбка, предполагающая любовь, шутка, переключающая внимание во время дискуссии. Сарказм пророка — инструмент его миссии, его смех — высмеивание того, что пророку отвратительно, с чем он борется, его смех всегда «против», его смех — огонь на поражение. В своей частной жизни пророк мог и улыбнуться, и пошутить просто так, безо всякой сверхзадачи, однако это не могло попасть в книги, поскольку не имело отношения к делу. Юмор законоучителей Талмуда совершенно иной, и к нему совершенно иное отношение. Вопрос о двухголовом человеке абсурден, но методологически очень типичен для талмудических дискуссий.

— Однако задавшего этот вопрос выгнали, определив таким образом подобный юмор как совершенно неприемлемый.

— Верно, его выгнали, однако гораздо более важно то, что сама ситуация была признана достойной того, чтобы быть зафиксированной, благодаря чему мы с вами ее сейчас и обсуждаем. Уважение и даже восхищение достоинствами человека в еврейской традиции прекрасно уживаются с улыбкой. В Талмуде говорится об одном мудреце, что это был маленький человечек с огромным животом и необычайно большими зубами. О другом сообщается, что его живот был столь велик, что под ним свободно могли пройти два быка. Недостатки присущи всем людям, и великие люди вовсе не составляют исключения. Наша традиция не идеализирует праведника, о его недостатках говорится так же, как и о его достоинствах. Это относится и к Библии, и к Талмуду. О забавном говорится с улыбкой, и эта улыбка вовсе не умаляет достоинств.

Юмор, объектом которого становятся «свои», очень характерен для евреев. Это свидетельство того, что человек живет в ладу с собой. Это свидетельство силы и уверенности. Когда человек не уверен в себе, он не может позволить над собой улыбнуться. Между тем, объект еврейского анекдота почти всегда — сам еврей. Характерно, что многие антисемитские анекдоты — это слегка перелицованные анекдоты еврейские. Коренное отличие — в объекте и адресате.

Напоследок я расскажу хасидскую историю об одном ученике, который очень любил посмеяться. Его учитель (а он был очень знаменитый человек) как-то сказал: «Если ты воздержишься от шуток хотя бы один год, ты достигнешь очень многого». «Хорошо, — сказал ученик, — я попробую.» Они стали вместе молиться, потому что как раз пришло время, и вдруг учитель слышит смех. «Как же так?! Ты же обещал!». — «Да, но ты молился больше года!». У смешливого ученика было своеобразное чувство времени.

— Но все-таки и в Библии, и в Талмуде улыбка занимает скромное место.

— Скромное. Если вы откроете книгу по аналитической геометрии, вы там вряд ли найдете шутки. Это не значит, что написавший ее математик начисто лишен чувства юмора (он может быть очень остроумным человеком), но существует специфика текста. Кстати, когда смешливый ученик, о котором я только что рассказал, написал книгу, шуток там не было.

 

Где ты, Адам?

Человек устыдился и спрятался, и рай оказался для него потерян.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В Библии рассказывается, что после того, как Адам нарушил запрет Всевышнего относительно плодов с Древа познания, он испугался и спрятался. И вот Всевышний спросил: «Где ты?» Об этой истории, об этих словах написана гора комментариев. Не могли бы ли вы ее еще малость увеличить?

— Не думаю, что мне это сколько-нибудь заметно удастся. А почему вы спросили именно об этом?

— «Где ты, Адам?» — это вопрос о положении человека в мире. В той или иной форме каждый человек спрашивает себя (зачастую с тоской, недоумением и бессилием), что он, собственно говоря, здесь, в этом мире, делает.

— Я согласен с вами, но обратите внимание — вы сказали только что: «человек спрашивает себя», а ведь в процитированном вами тексте вопрос задает Всевышний.

— Насколько это возможно, мне хотелось бы не заходить на религиозное поле. Ну насколько это вообще возможно.

— Почему бы и нет?

— Тогда я бы интерпретировал это следующим образом: вопрос Всевышнего — это вопрос, который человек задает самому себе. По существу его можно переформулировать так: «Где я? Откуда я иду? И куда? Зачем я сюда попал? Что я здесь делаю?».

— А почему? Почему вообще возникает эта проблема?

— Я полагаю, все это происходит потому, что с человеком что-то случилось и он выбит из колеи.

— Это очень удачная идиома. Он действительно оказался выбит из колеи. Пока он был в райской колее, он понимал, где находится. Теперь он точно знает, что он не там. Но он не понимает, как определить для себя свое новое место в мире. И кстати сказать, не решил эту проблему до сих пор. о чем свидетельствует, и частности, и этот наш разговор.

— Вы говорите, что теперь он вне райской колеи, но ведь действие все еще происходит в раю?

— С одной стороны, да. Но, с другой стороны, рай — это не столько место, сколько состояние души. Сам по себе факт, что человек прячется и что возникает такой вопрос, говорит о том, что ситуация кардинально изменилась, что она уже перестала быть райской. Кстати, если вы считаете, что вопрос Всевышнего — это вопрос человека к самому себе, то вы должны в том же духе ответить и на вопрос, от кого человек прячется.

— От самого себя.

— Ну, я бы сказал: и от самого себя тоже. Человек попробовал плод познания, и его жизненная ситуация после этого резко осложнилась. Только что мир был ясен, понятен и прозрачен. И вот все стало по-иному.

Человек действительно получил знания, которыми прежде не обладал, да только что с того? Что они ему дали? Беспорядочная, все более дифференцирующаяся, становящаяся все более бессистемной и бессвязной информация, отсутствие цельности — все это только отвлечение от истинного знания, помеха ему. Человек приобрел новые знания и — потерял самого себя.

— Вы сказали: «истинное знание». Какой смысл вы в это вкладываете?

— Смотрите, до нарушения воли Всевышнего вопрос, который мы обсуждаем, вообще не стоял: человек интуитивно понимал свое место в мире и свое назначение в нем. Именно это я и называю истинным знанием. Он это настолько хорошо знал, что у него не было нужды в формулировках.

— Но ведь у огромного большинства людей нет нужды не только в формулировках, но и в самом вопросе — живут себе и живут, погруженные в повседневность: семья, работа, развлечения, магазины, зубной врач, погулять с собакой, любовные приключения, где достать денег; одни покупают «мерседесы», другие — овсяные хлопья, но и те и другие как-то не очень озабочены теми проблемами, которые мы обсуждаем.

— Я бы не стал ставить вопрос таким образом. Кто-то не озабочен, а кто-то и озабочен. И почему вы считаете, что покупка мерседеса должна непременно быть помехой для размышлений о каких-то действительно важных вещах? Впрочем, я слышал несколько анекдотов о новых русских — в этих анекдотах они все полные идиоты. Специфическое отношение к богатым.

Но конечно же, многие «не озабочены». Хотя в общем-то до поры до времени. Вот и вы ведь сами сказали вначале: «Каждый человек спрашивает себя». И это верно. Когда человек чувствует тщетность своих надежд, когда жизнь теряет смысл, когда умирают близкие или возникают проблемы со здоровьем, то в голову поневоле приходят разные мысли, которые раньше человека не посещали. Впрочем, совершенно необязательно в жизни должен произойти какой-то сбой: иной раз неотвязный вопрос возникает, когда, казалось бы. все хорошо и все в порядке.

— Но мы все обсуждаем этот вопрос и никак не доберемся до ответа.

— Ответ надо искать в той самой ситуации, с которой мы начали разговор: ответ лежит в плоскости вопроса. Человек устыдился и спрятался, и рай оказался для него потерян. Вы сказали, что он спрятался от самого себя, и с определенными оговорками я с вами согласился. Что должен сделать человек? Нечто противоположное тому, что привело его к неразрешимому вопросу о своем пребывании в мире: он должен попытаться вернуться к самому себе и вновь обрести ясность и цельность.

— Да, но как это сделать?

— Как это сделать? А вот ответы на такого рода вопросы можно получить только на религиозном поле, на которое мы, по вашему предложению, решили не заходить.

 

Ошибка Гувера

Что заставило первое существо выйти из воды на сушу? Конечно, безумие!

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В одном нашем комментарии рассказывается, что Давид обратился к Всевышнему с недоуменным вопросом: «Зачем Ты создал безумие?».

— И действительно, зачем?

— Всевышний ответил в том смысле, что поживешь — увидишь. Когда Давид оказался у филистимского царя и почувствовал угрозу своей жизни, он притворился сумасшедшим. Этот эпизод описан в первой книге Царств. Давид буйствовал, пускал слюни и произвел на окружающих впечатление полной невменяемости. Царь сказал: «Что же это за напасть такая! У меня что, своих сумасшедших мало! Куда мне еще один!». Есть история, комментирующая его сетования. В ней очень живо повествуется о том, что жена и дочь царя были не в порядке. Помешательством ближних он был сыт по горло. Кстати, на психиатрический эксперимент Давида есть ссылка в 34-м псалме. Там в преамбуле прямо говорится, что Давид спел эту песнь, притворившись безумным.

Между прочим, так часто бывает и сегодня: человек симулирует психическое расстройство, чтобы уйти от уголовной ответственности или, скажем, освободиться от воинской повинности. Гершом Шолем любил рассказывать, как он избежал таким образом призыва в годы Первой мировой войны. Он усердно проштудировал учебник психиатрии, и это ему помогло. Но он всегда добавлял, улыбнувшись, что одной теории все-таки недостаточно, чтобы сыграть убедительно, надо действительно быть хотя бы чуть-чуть сумасшедшим — иначе ничего не выйдет.

— Одни успешно имитируют сумасшествие, другие успешно его скрывают.

Впрочем, грань между нормой и болезнью размыта.

— У меня был в Иерусалиме один знакомый. Он часто ходил на мои лекции, и время от времени мы с ним о том о сем беседовали. Он производил впечатление вполне разумного человека. Однажды он спросил у меня: «Правда ли. что хасиды Хабада считают Любавичского Ребе Мессией?» — «Да, некоторые считают». — «Можете передать им, что они заблуждаются». — «Почему вы так думаете?» — «Потому что Мессия— я».

— То есть, с его точки зрения, вакансия была уже занята.

— Он в этом не сомневался. Во всем остальном он был совершенно нормален. Он успешно занимался бизнесом— торговал подержанными автомобилями. Догадаться о его безумии было невозможно, пока он не говорил на заветную тему. Существует много рассказов о Соломоне. Один из персонажей этих рассказов — дух Асмодей, которого царь с помощью магии заставляет служить себе. Асмодей моментально переносит Соломона, по его приказанию, в разные концы царства. И ваг Соломон приходит в какой-то дом. Хозяин спрашивает путника: «Кто ты?» — «Царь Соломон». Тот. естественно, считает его сумасшедшим или самозванцем: ведь он прекрасно знает, что царь Соломон находится сейчас в своем дворце в Иерусалиме.

— Тем более что жизнь этого провинциала сложилась так, что он не видел своего государя ни в газетах, ни по телевизору. А впрочем, даже если бы и видел. Он же прекрасно знает, где должен быть сейчас царь, и Соломон в его доме в это понимание жизни не помещается. Ваш торговец и царь Соломон сообщают о себе важные, но не внушающие доверил вещи. Очевидно, что у них и у их собеседников разное представление о реальности.

— Что ж, суждение о безумии основывается на общей картине мира того, кто ставит диагноз. Я вот считаю антисемитизм явным проявлением психического неблагополучия, но, как вам известно, многие со мной не согласны.

— Ну да, ведь у них иная картина мира.

— Я вам приведу сейчас христианский пример. Некоторый человек уходит в монастырь. Как оценить его поступок? Можно сказать: «Отказаться от радостей жизни, добровольно ограничить свое существование — это очевидное безумие». Можно сказать совершенно иначе: «Какие там радости! Человек ушел из безумного мира в поисках подлинной жизни». Все зависит от точки зрения. Теодор Герцль, когда он додумался до политического сионизма, обратился к своему приятелю Максу Нордау. Тот был не только культуролог и журналист, сыгравший впоследствии большую роль в сионистском движении, но и практикующий психиатр. Герцль был обеспокоен: не является ли идея создания еврейского государства проявлением душевной болезни. Нордау его успокоил. Вообще, общество склонно рассматривать каждую новую революционную идею, общественную или научную, бросающую вызов сложившемуся представлению о мире, как безумие. В какой-то момент кто-то додумался строить корабли из металла. Естественно, его посчитали сумасшедшим: ведь всякий нормальный человек прекрасно знает, что металл тонет. Таких примеров можно привести множество. Творчество вообще сродни сумасшествию: оно взрывает наше представление о мире. У меня был один знакомый биолог-эволюционист, и я спросил его: что заставило первое существо выйти из воды на сушу. И он сказал: конечно, безумие! Джон Эдвард Гувер, несмотря на занятость, имел обыкновение принимать людей, которые зачастую казались его окружению заведомо сумасшедшими. Его спрашивали какой в этом смысл? И он рассказывал такую историю. В молодости он был сотрудником американских спецслужб в Швейцарии, и ему предложили встретиться с одним интересным русским эмигрантом. Гувер ответил отказом: идеи русского представлялись ему полным бредом. Фамилия сумасшедшего была Ульянов. Под влиянием этой истории Гувер пересмотрел свои взгляды на безумие. Должно быть, он потом всю жизнь надеялся на встречу с кем-то подобным Ленину, но его ошибка была непоправима, он ждал напрасно: новый Ленин к нему так и не пришел.

 

Рыжий, красный — человек опасный

Когда красный цвет доминирует, а уж тем более вытесняет все остальное, то хорошего в этом мало. Опыт России об этом наглядно свидетельствует.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если нет возражений, я предложил бы поговорить о чем-нибудь легкомысленном.

— Возражений нет. Хотя я не уверен, что существуют такие специальные легкомысленные темы. Думаю, что это, уж скорее, проблема определенного взгляда на предмет. Одна и та же ситуация может казаться и трагической, и смешной, один и тот же поступок. — и глубоким, и легкомысленным. Все зависит от взгляда. Я бы даже сказал, что у легкомысленного взгляда есть свои преимущества: можно увидеть такие вещи, которые ускользнут от взгляда серьезного.

— Все это так, но, сдается мне, я вам сейчас предложу тему, серьезное обсуждение которой в принципе невозможно. Давайте поговорим о рыжих.

— Как раз о рыжих — с большим удовольствием: ведь имеет самое непосредственное отношение и ко мне. Вам, должно быть, трудно поверить, но когда-то я сам был рыжим.

— У вас были проблемы?

— Ну конечно, были! У какого рыжего их не было! Но когда меня дразнили, я всегда говорил: я не рыжий — я золотой! Я, собственно, и сейчас так считаю. В детстве меня поразил лев в зоопарке. Он рыжий или золотой? Во всяком случае, его шерсть по цвету была похожа на мои волосы.

— Многие считают, что «рыжесть» — это свойство характера. Причем не самое лучшее. Знаете, есть даже такая русская пословица, или, скорей уж, дразнилка: «Рыжий, красный — человек опасный». Как вы полагаете, вы опасный человек?

— Каждый человек опасен. Что касается меня, то я, увы, давно уже не рыжий. В отношении к рыжим русские не оригинальны. Так думали повсюду. В средневековье, случалось, рыжих сжигали как колдунов. Так что не столько был опасен рыжий, сколь опасно было быть рыжим. Но вообще «рыжесть» считалась проявлением пламенности натуры. Елизавета I была рыжей. И что интересно: все ее фавориты тоже были рыжие! Елизавета была умной и жестокой женщиной, у нее было множество романов. Это такой типичный, я бы сказал, классический образ рыжего. Генрих VIII был рыжим. Есть отличный портрет кисти Гольбейна.

— Царь Давид был рыжим. Кажется, единственный в Танахе. А впрочем, еще Эдом [14]Эдом — сын Ицхака (Исаака), брат и соперник Яакова (Иакова). В написании на иврите имя Эдом совпадает с именем Адам, включая в себя слово «дам» — кровь.
. Забавно. Такие полярные персонажи.

— Если рыжий цвет — цвет страсти, то страсти тоже бывают полярны. Темперамент сам по себе нравственно нейтрален— важно, на что он направлен. Относительно «рыжести», точнее, «красности» Эдома существует множество легенд и комментариев. Говорят, что и потомки Эдома были красными. Все у них было красное: кожа, волосы, одежда, еда, земля. Последней столицей Эдома была Петра — город, вырубленный в красной скале. Вы в Петре не были?

— К сожалению. Но очень хотелось бы.

— И я не был. На фотографиях хорошо видно, что скала красная.

— То, что в русском переводе Торы называют «чечевичной похлебкой», тоже ведь было красного цвета.

— В оригинале вообще никакой «чечевичной похлебки» — просто «красное».

— В еврейской традиции Эдом — символ Рима, Тут цвет играет какую-то роль?

— Самую непосредственную. Римские вымпелы были красными. Суть отождествления, о котором вы говорите, конечно, не в цвете. Тут масса причин и аналогий исторического и культурного характера. Рим в глазах наших мудрецов был хищническим, агрессивным, жестоким государством с самозваной и бросающей вызов Всевышнему претензией на всемирную власть, на «рах готапа». И красный цвет все это как бы символически закреплял.

— А что, красный цвет всегда так уж однозначно связан с негативной коннотацией? А как же Давид?

— Не всегда и не однозначно. Скажем, у каждого из колен Израилевых был свой цвет. У колена Реувена — красный. Камень этого колена — рубин. Но в общем и целом, красный, конечно, не из наших цветов.

Цвета в разных культурах имеют разное, порой полярное, значение. Скажем, в Китае белый цвет связан со смертью, а желтый со святостью. Между тем для многих культур желтый цвет амбивалентен и связан скорее с чем-то неприятным. В исламе цвет святости — зеленый. Были времена, когда по этой причине евреям в исламских странах запрещали носить зеленые одежды. В Храме доминантным цветом был голубой (индиго). Кстати, этот цвет — цвет колена Иегуды. Вообще голубое и белое имеет в еврейской традиции глубокие корни. Цвета израильского знамени — цвета талита. В каббале рассматривается смысл цветов. Например, белый — цвет праведности, красный — цвет силы, но силы, скорей, негативной, вызывающей трепет и страх.

После Катастрофы восприятие желтого цвета, который никогда не был особенно любим, еще более усложнилось. Кстати, две тысячи лет назад у желтого цвета вообще не было никакого названия — он считался одним из оттенков зеленого.

— Откуда это известно?

— Во время дискуссии, которая описывается в Мишне. задается вопрос: «Это какой зеленый: цвета травы или яичного желтка?»

— Но отсюда не следует, что куры в те далекие времена несли яйца с зеленым желтком?

— Хороший вопрос, но думаю, что все-таки нет.

— Возвращаясь к красному: ведь это и царский цвет.

— Да, и царский тоже. Я же говорил о неоднозначности. Но проблема все-таки в сочетании с другими цветами, Когда красный доминирует, а уж тем более вытесняет все остальное, то хорошего в этом мало. Мне кажется, опыт России об этом наглядно свидетельствует.

 

В Библии нет ругательств

Когда израильский офицер узнал смысл русских слов, которые он использовал для эмоциональной разрядки, он сказал: «Это чудовищно!»

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Когда мне было года три, я повторял дома разные интересные выражения, которые слышал во дворе; я думал, что это вполне пристойные, хотя и непонятные, английские слова, но это были русские ругательства.

— Русская ненормативная лексика ведь и сейчас в Израиле очень в ходу, правда, в гебраизированном виде.

— Мне рассказывал один приятель, выходец из России, про одного своего знакомого израильского офицера, который постоянно употреблял принятые в его среде энергичные русские словосочетания. Он совершенно не понимал, что они значат, но ему нравилось, как они звучат — прекрасное выражение эмоционального выплеска. Мой приятель спросил его: «Тебе перевести?» — «Ну?» Тот перевел.

— И что офицер?

— Офицер сказал: «Это чудовищно!»

— Однако же тонкая внутренняя организация у ваших офицеров!

— Положим, я рассказал только об одном. Впрочем, я думаю, что если бы люди знали смысл некоторых ходовых русских слов и выражений, то многие, подобно этому офицеру, пришли бы в ужас.

— Используя ненормативную лексику, люди обыкновенно не думают о ее смысле, она приобретает в речи функцию восклицании н порой выражает не оскорбление, а одобрение.

— Тем не менее оставаясь ненормативной. Вам, наверное, известно, что русский язык занял эту своеобразную нишу не только в Израиле. Маяковский в своей книге об Америке рассказывает об одном предприимчивом мальчике-эмигранте, который учил желающих ругаться по-русски по пять центов за слово.

— То есть совершенно не помню! И что же, этот юный филолог был успешен?

— По-моему, его бизнес процветал.

— Я знаю, что и арабские ругательства в Израиле востребованы. А что, иврит для этих целей плохо подходит?

— Смотря какой иврит вы имеете в виду. Если нынешний язык улицы, то в нем всякое есть (но тем не менее русские и арабские термины все же приоритетны). Если же говорить о классическом иврите, то Рамбам считал, что в нем в принципе нет и не может быть ругательств, потому что это святой язык. И действительно: в библейском иврите вы их не встретите. Справедливости ради надо сказать, что не все согласны с Рамбамом. Его оппоненты полагали, что такие слова безусловно были, но в силу внутренней цензуры просто не употреблялись письменно, а в устной речи до нас не дошли.

— Так что же, в Библии нет ни одного ругательства?

— Если считать ругательствами специализированные слова или словосочетания, которые используются с единственной целью кого-нибудь оскорбить, то таких действительно нет, хотя в Библии описано множество ситуаций оскорблений. Просто для этого используются нейтральные слова. Правда, можно говорить о словах, которые, не являясь сами по себе ругательствами, звучат тем не менее грубо. Такие есть, но их крайне мало: если искать уж особо тщательно, ну, наверное, три-четыре наберется. В последующие времена эти слова в устной речи заменяли эвфемизмами, так что в конце концов они оказались совершенно неупотребительны. Впрочем, в Средние века одно слово после более чем тысячелетнего забвения было реанимировано. За то время, что его никто не использовал, живые соки в нем совершенно иссякли, оно усохло и стало вполне стерильным. Это слово «мишгаль», оно означает соитие.

В Библии есть множество описаний интимной жизни. Для этой цели употребляются различные слова, но это, как правило, неспециализированные слова. «Мишгаль» — исключение. Как говорится о близости Адама и Евы? «И познал… жену свою». Здесь использован глагол, который и в современном иврите употребляется в тех же самых значениях: «знать» и «вступать в сексуальные отношения». Совершенно нейтральное слово.

— Вы говорили о метаморфозе, происшедшей со словом «мишгаль».

— Три тысячи лет назад оно было грубым и выразительным, сегодня чисто техническим. Теперь его можно встретить разве что в книгах по медицине и психологии, и оно знакомо лишь специалистам. Однажды на лекции одна новая репатриантка из России спросила: что это значит? Вопрос вызвал веселое оживление. Эта женщина очень прилично знала иврит, и уличные слова ее нисколько не затрудняли, но это редкое книжное слово она не знала.

— В Талмуде обсуждение сексуальных проблем занимает большое место. И что, тоже без специальных терминов?

— Да. Такая филологическая особенность. При обсуждении этих проблем используются исключительно эвфемизмы, порой весьма изысканные. Я вам расскажу забавную историю. Однажды ко мне пришла одна девушка обсудить свои проблемы. Она хотела со мной посоветоваться. Девушка очень стеснялась и говорила исключительно эвфемизмами.

— И что же вы?

— Чтобы дать ей совет, в котором она нуждалась, я должен был задавать ей технические вопросы, и я тоже пользовался эвфемизмами.

— А можно было обойтись без эвфемизмов?

— Ну как вам сказать. Она не хотела задеть ухо раввина — я отвечал ей соответственно. Два человека играли в одну и ту же игру по общим правилам. Главное, что мы друг друга понимали.

 

Проблема в проклинающем

Душа болит — это русское хобби

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— С вашего позволения, я хотел бы продолжить тему нашего прошлого разговора и от ругательств, с которыми, как мы выяснили, в классическом иврите негусто, перейти к проклятьям. Может быть, с проклятьями повезет больше:

— Проклятья так проклятья. Для затравки я вам расскажу историю, которая произошла в конце прошлого века с Ан-ским. Он был ярким человеком — революционером, драматургом, знаменитым этнографом и собирателем коллекций. И вот он решил собрать коллекцию еврейских проклятий. Ему порекомендовали торговцев рыбой из славного города Вильно, который входил тогда в Царство Польское, отнюдь не был столицей Литвы и имел большое еврейское население. Ему сказали: тамошние торговцы рыбой большие в этом деле умельцы. Ан-ский отправился в Вильно, пошел на рынок и выбрал торговку, весь облик которой говорил: эта может, о, еще как может! Ан-ский подошел к даме, и она подтвердила, что проблем с проклятьями у нее нет. Тогда он сунул ей пятерку, достал записную книжку (магнитофонов тогда еще не изобрели) и приготовился записывать народную мудрость. И тут произошла неувязка. Пять рублей в те времена были большими деньгами, и торговка при виде их просто обалдела и лишилась дара речи, чего с ней за всю жизнь еще не случаюсь. Язык у нее присох к гортани, и бедная женщина не могла вымолвить ни единого слова. Ан-ский терпеливо ждал, и, не дождавшись, вырвал у нее из руки деньги. Он был разочарован. Увидев, что денежки уплывают, торговка пришла в себя, и счастливый этнограф с лихвой получил то. что хотел: он едва успевал записывать.

— Женщина из народа вряд ли блюла чистоту жанра: надо полагать, она мешала ругательства с проклятьями.

— Я тоже так думаю, но, вообще говоря, они могут прекрасно существовать и отдельно.

— Рыбная дама выражалась, однако, на идише.

— Конечно, но проклятий хватает и на иврите — язык для этого куда лучше приспособлен, чем для ругательств: ведь для проклятий грубые слова, дефицитные в классическом иврите, вовсе не являются необходимыми. Можно проклясть совершенно нейтральными словами — можно даже благословить так, чтобы это оказалось проклятьем. Вот вам классический пример: пусть к имени твоему прибавится «благословенна память его». На иврите это такое словесное клише при упоминании покойников.

— Стало быть: что б ты сдох! Но только изящно.

— Я же говорю: без грубости. Вообще-то в каждом языке больше возможностей для проклятий, нежели для благословений. Язык выражает наше самоощущение: быть здоровым — одно состояние, быть больным — двадцать томов медицинской литературы.

— Лев Толстой говорил, что все счастливые семьи счастливы одинаково, все несчастные — несчастливы по-своему.

— Вот-вот, болеть можно очень разнообразно: у одного зубы, у другого — геморрой.

— У третьего душа болит.

— Душа болит — это русское хобби.

— Вы так считаете?

— А как же! Русская литература полна меланхолии, тоски и депрессии.

— Русская литература — это хорошая отдельная тема; может быть, о ней как-нибудь в другой раз, а сейчас давайте, с вашего позволения, вернемся в русло проклятий. Ведь в отличие от ругательств этого добра в Библии, кажется, хватает.

— Да, уж этого хватает. В Торе есть большой фрагмент, полностью состоящий из проклятий за неисполнение заповедей.

— Я помню: это очень впечатляющий текст — такая мрачная библейская поэзия. Может быть, имело бы смысл хотя бы немного в качестве иллюстрации процитировать.

— Нет уж, проклятья давайте цитировать не будем. Если кто из ваших читателей захочет, сам прочтет. Слово — это серьезная вещь, есть слова, которые не следует использовать легкомысленно.

— Проклятья, о которых идет речь, — это проклятья Всевышнего. У них, помимо мощи, есть какая-то специфика?

— Они носят условный характер. Во фрагменте, который я упомянул, говорится, что случится с еврейским народом, если он будет вести себя неправильно. Это предостережение, и оно в конечном итоге проникнуто заботой. А в том случае, когда проклинает человек, — это просто выплеск зла. С проклятьем из человека в мир выходит то плохое, что он в себе накопил. Есть такие вещи, которые человеку очень хотелось бы сделать и он бы это непременно сделал, если бы только не боялся полиции. Полиция мешает, она устанавливает ограничения.

— О если бы ей всегда это удавалось! Но, с другой стороны, это все-таки внешние ограничения.

— Это верно, но есть люди, для которых внутренних ограничений просто не существует. А ведь сказать-то можно все, что вздумается, особенно полиции не боясь; можно проклясть близких и далеких, живых и мертвых, сильных и слабых — одним словом, весь мир. Это и есть выражение зла в чистом виде. Тора относится к этому очень серьезно. Есть общий запрет на проклятья: нельзя в принципе проклинать человека. Есть запреты и на конкретные проклятья. Сказано, например, что проклинающий родителей заслуживает смерти.

— Единая Европа этого бы не одобрила.

— Это ее право. Но мы исходим из того, что человеку полезно знать, как оцениваются его действия, даже нематериальные действия, и чего они заслуживают. Запрещается проклинать царя и проклинать глухого. Это как бы два полюса, между которыми располагается все поле проклятий. Царь слышит все — глухой вообще ничего не слышит, он даже и не обидится. Но это не имеет ровно никакого значения. Проблема не в нем — проблема в проклинающем.

 

В фантомном мире

«Здесь» меня пинали ногами — «там» три ангела будут подавать мне пальто

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Однажды один еврейский торговец отправился зимой в далекую поездку. Была метель, кони сбились с пути, он целый день не ел, замерз, натерпелся страху. Наконец ночью въехал в незнакомое местечко. Во всех домах темно, только в одном горит свеча — раввин читает Тору. Раввин принял торговца, накормил, обогрел, выпили. И тут у них состоялся такой разговор.

Торговец. Видишь, какая у меня собачья жизнь!

Раввин. Ну а прибыль-то?

Торговец. Какая прибыль! Еле концы с концами свожу, хорошо хоть дети накормлены — одна надежда, что за эти муки получу я награду на небесах.

Раввин. Послушай, ты с утра до вечера в трудах, терпишь лишения, из кожи лезешь вон, чтобы заработать, и при всем при том заработок твой ничтожен, но ведь для той, небесной, жизни ты пальцем о палец не ударил и никаких лишений не претерпел — так с чего же ты взял, что «там» твой заработок будет больше?

— Я бы не назвал слова раввина утешительными.

— Раввин полагал, что его гость нуждается не в утешении, а в назидании.

— Ясное дело, последнее слово остается за назиданием. Это очень удобно. Купец лишается возможности изложить свое понимание. Как бы очевидно, что ответить ему решительно нечего, что он ошеломлен неожиданно свалившейся ему на голову истиной и будет размышлять о ней в своем долгом и трудном пути по заснеженному жизненному полю. Вопрос «с чего же ты взял?» оказывается риторическим.

— Насколько я понимаю, вам хотелось бы ответить на этот вопрос вместо купца.

Первый. Купец вовсе не считае — Скажем так: я могу попытаться. Позиция купца не может быть интерпретирована однозначно. Я могу предложить два варианта. т, что небесная жизнь требует каких-то специальных трудов — они универсальны: что нужно «здесь», нужно и «там». Он берет на себя определенные обязательства и, выполняя их, получает за это положенную плату: сейчас лишь мизерный аванс (хорошо, он готов подождать), основная плата полагается после смерти.

— А второй вариант?

— Купец полагает, что страдания «здесь» и награда «там» жестко увязаны. Они находятся как бы в противофазе: плюс в земном существовании — минус в посмертном, и наоборот. Вот что мог сказать купец, а может быть, и еще что-нибудь, если бы в вашей притче с одинокой свечой истины во мраке жизненной ночи не была предусмотрительно поставлена точка.

— Насчет жизненных трудов. Ведь и ворона трудится: добывает корм, строит гнездо, высиживает птенцов, защищает их, учит летать. Все эти труды — необходимые условия ее существования, однако они не дают ей ни малейшего шанса для будущей жизни.

— Вы полагаете, ворона лишена будущей жизни?

— Несомненно. А что, жалко ворону?

— Да нет, зачем ей, ведь небесная жизнь была обеспечена ей и в посюстороннем существовании.

— У вороны, как, впрочем, и у человека, есть животная душа, не имеющая потенции бессмертия. Но у человека есть, сверх того, еще бессмертная божественная душа, которая дает ему возможность посмертного существования.

Между тем купец из притчи живет, как ворона, с поправкой на интеллектуальную развитость. Почему же тогда у него должно быть перед вороной какое-то преимущество? Раввин в своем разговоре с торговцем апеллирует к специфически человеческим возможностям собеседника — к тому, что отличает его от зверей и птиц.

Что же касается небесных наград за земные страдания, то это действительно популярная и в высшей степени утешительная теория: чем хуже «здесь», тем лучше «там»; «здесь» я несчастен, унижен и оскорблен, зато «там» с лихвой получу все то, чего был лишен «здесь»; «здесь» меня пинали ногами — «там» три ангела будут подавать мне пальто; «здесь» я болен — «там» здоров; «здесь» я полное ничтожество — «там» сижу на златом крыльце в бриллиантовом венце.

— Понятно: кто был ничем, тот станет всем. Но три ангела на одно пальто — явный перебор. Мне кажется, хватило бы и одного.

— Зато почет какой! Эта теория может, конечно, согревать несчастного человека, но в конце концов ему придется убедиться в ее иллюзорности. Если ты ложишься спать, как собака, ты не проснешься, как лев. Наоборот, правда, бывает.

— Хорошо. Легли спать. И проснулись без тела. И что дальше?

— Дальше выясняется, что душа свободна от телесных ограничений, но совершенно не представляет, как ей в этих условиях жить. И начинает жить своим прошлым. Это можно сравнить со сном, в котором вы ходите на работу, пытаетесь разрешить любовные коллизии или сделать политическую карьеру. Еврейская мистика называет это «фантомным миром».

— Напрашивается аналогия с фантомными болями.

— Да, состояния очень похожи. Ноги нет, но она болит, ноет, чешется. Человек умер, но не понимает этого, застревает в фантомном мире. Души праведников могут моментально проскочить это тягостное состояние. Души, не готовые к бестелесному существованию, могут пребывать там бесконечно долго. Пока не проснутся.

— Так, может статься, многие только мнят себя живыми, а на самом деле пребывают в фантомном мире? Может быть, и наш разговор там происходит?

— Очень может быть. В земном мире избавиться от иллюзий трудно, в фантомном — еще трудней. И в том, и в другом случае нужна воля проснуться.

— Значит, наш торговец может веками путешествовать по иллюзорным заснеженным полям, претерпевая фантомные лишения в бессмысленной надежде на будущие награды?

— Ну, раввин все-таки прояснил ему ситуацию.

 

В поисках национальной идеи

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если рядом с одним домом построить другой, третий, сотый — превратится ли автоматически скопление домов в город? Если собрать сто, тысячу, миллион человек — станут ли они единым народом? Вовсе не обязательно. Число не играет тут определяющей роли. И полмиллиона способны стать народом, а сто миллионов — так и остаться толпой.

— Допустим, они стали народом. Вопрос в том — каким? Результат зависит от национальной идеи, интегрирующей отдельных людей с различными интересами в единое целое.

— В связи с тем, что вы сказали, я приведу сейчас классический энтомологический пример. В северной Африки обитают безобидные насекомые, похожие на кузнечиков, они щиплют себе потихоньку травку на одном месте, никого не обижают и не имеют ни малейшей склонности к путешествиям. Но время от времени, в силу различных обстоятельств, эти насекомые начинают интенсивно размножаться. Когда их плотность достигает критического уровня, происходят биологические сдвиги: насекомые изменяют размеры и окраску, меняется и их поведение — они собираются в огромные стаи, и нашествие саранчи повергает земледельцев в ужас. Саранча преодолевает многие сотни километров и опустошает целые страны.

— Нечто подобное происходит и у леммингов.

— Совершенно верно, и у леммингов тоже. Возникает ситуация, когда «индивидуалисты» превращаются в «общество».

— Безобидные индивидуалисты — в опасное общество.

— Ну это же не более чем аналогия. Я просто хотел продемонстрировать, что при образовании общества возникает новое качество. В данном случае — действительно опасное. Но ведь людям совершенно не обязательно превращаться в саранчу или леммингов.

— В истории такое бывало.

— В истории и такое тоже бывало. Но я вам приведу сейчас забавный пример из нынешней израильской жизни. Резервисты у нас регулярно призываются на военные сборы. Этим людям может быть и тридцать, и сорок лет, и они, естественно, сильно отличаются друг от друга. Среди них есть преподаватели, ученые, банкиры — и у каждого свой неповторимый жизненный опыт, способности и интересы. Но, облачившись в военную форму, почтенные отцы семейств дружно свистят вслед каждой девчонке и обмениваются грубыми шутками. Надо полагать, мало кто из них ведет себя дома подобным образом. Что с ними произошло? Какая муха их укусила? Почему бы этим взрослым образованным людям не поговорить о философии, экономике или искусстве?

— А вы действительно полагаете, что многие из них вне армии интересуются философией? Позвольте усомниться.

— Ну почему же, кто-то вполне может интересоваться. Но на сборах у этого интереса мало шансов проявиться. Нечто подобное и в подростковых компаниях. Выйдя на улицу, подросток немедленно напяливает на себя социальную личину, востребованную уличным социумом. Конечно, теоретически тинейджеры могли бы поговорить о поэзии. Но их объединяет вовсе не любовь к литературе. Все они вынуждены принимать готовые правила игры, отыскивать некий интегрирующий «общий знаменатель». Разбившего в школе стекло не станут осуждать, а над тем, кто попробует читать вслух стихи, непременно начнут издеваться.

— Вы привели примеры, когда общество понижает уровень каждого своего члена. Как и в случае с саранчой, тут нет ничего позитивного.

— Верно. Но те же резервисты во время многочисленных войн показали себя с самой лучшей стороны. Объединившая их идея стимулировала мужество и стойкость. Да и компания подростков при определенных условиях вполне способна создать музыкальный ансамбль или спортивную команду.

— В России сейчас существует популярная общественная игра: поиск пропавшей национальной идеи — идеи, которая могла бы интегрировать российское общество. Вчера национальная идея была, а сегодня пропала. Нужда пришла, хватились, а ее нет как нет.

— Вы что же, предлагаете мне принять участие в поисковых мероприятих?

— Ни в коем случае! Ведь если бы вы ее, паче чаяния, обнаружили, она бы тут же оказалась не русской, а еврейской. Я, собственно, в связи с этим хотел вас спросить: как обстоят дела с национальной идеей в еврейском мире? Все в порядке или тоже надо отыскивать?

— Да уж я бы никак не сказал, что все в порядке.

— Вы имеете в виду еврейство в Израиле или в России?

— К сожалению, в обоих случаях картина не слишком утешительная. Если говорить о России, а в более широком смысле — обо всех странах бывшего СССР (ситуация в них примерно одинаковая), создается впечатление, что еврейская национальная идея здесь — это антисемитизм. Именно он главным образом интегрирует еврейство, не скрепленное никаким собственным внутренним клеем и объединенное только благодаря давлению извне.

— Но в Израиле-то этих проблем, надо полагать, нет.

— Как сказать. Израиль ведь тоже в значительной мере сплочен благодаря постоянной внешней опасности. На протяжении вот уже пятидесяти лет, то есть с самого момента создания Израиля, продолжаются неутихающие споры: что, собственно, объединяет граждан сионистского государства? Допустим, я родился в почтенном раввинском семействе выходцев из Литвы, репатриировавшихся из Ковно. И вот я встречаю еврея, в младенчестве привезенного из Марокко. Его отец был кузнецом в Касабланке. Мы оба строим единое общество. Но какое? На какой основе?

В этом-то весь вопрос. Что мы собираемся делать? В какую сторону идти? Будет ли созданное нами общество интегрировать лучшее, что есть в каждом из нас, создавая новое позитивное качество, или же, напротив, понижать уровень каждого? На этим вопросом ломают голову в Иерусалиме, но мне кажется, несмотря на острую национальную специфику, этот вопрос во многих отношениях сходным образом стоит и в Москве.

 

В фантомном мире

«Здесь» меня пинали ногами — «там» три ангела будут подавать мне пальто

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Однажды один еврейский торговец отправился зимой в далекую поездку. Была метель, кони сбились с пути, он целый день не ел, замерз, натерпелся страху. Наконец ночью въехал в незнакомое местечко. Во всех домах темно, только в одном горит свеча — раввин читает Тору. Раввин принял торговца, накормил, обогрел, выпили. И тут у них состоялся такой разговор.

Торговец. Видишь, какая у меня собачья жизнь!

Раввин. Ну а прибыль-то?

Торговец. Какая прибыль! Еле концы с концами свожу, хорошо хоть дети накормлены — одна надежда, что за эти муки получу я награду на небесах.

Раввин. Послушай, ты с утра до вечера в трудах, терпишь лишения, из кожи лезешь вон, чтобы заработать, и при всем при том заработок твой ничтожен, но ведь для той, небесной, жизни ты пальцем о палец не ударил и никаких лишений не претерпел — так с чего же ты взял, что «там» твой заработок будет больше?

— Я бы не назвал слова раввина утешительными.

— Раввин полагал, что его гость нуждается не в утешении, а в назидании.

— Ясное дело, последнее слово остается за назиданием. Это очень удобно. Купец лишается возможности изложить свое понимание. Как бы очевидно, что ответить ему решительно нечего, что он ошеломлен неожиданно свалившейся ему на голову истиной и будет размышлять о ней в своем долгом и трудном пути по заснеженному жизненному полю. Вопрос «с чего же ты взял?» оказывается риторическим.

— Насколько я понимаю, вам хотелось бы ответить на этот вопрос вместо купца.

Первый. Купец вовсе не считае — Скажем так: я могу попытаться. Позиция купца не может быть интерпретирована однозначно. Я могу предложить два варианта. т, что небесная жизнь требует каких-то специальных трудов — они универсальны: что нужно «здесь», нужно и «там». Он берет на себя определенные обязательства и, выполняя их, получает за это положенную плату: сейчас лишь мизерный аванс (хорошо, он готов подождать), основная плата полагается после смерти.

— А второй вариант?

— Купец полагает, что страдания «здесь» и награда «там» жестко увязаны. Они находятся как бы в противофазе: плюс в земном существовании — минус в посмертном, и наоборот. Вот что мог сказать купец, а может быть, и еще что-нибудь, если бы в вашей притче с одинокой свечой истины во мраке жизненной ночи не была предусмотрительно поставлена точка.

— Насчет жизненных трудов. Ведь и ворона трудится: добывает корм, строит гнездо, высиживает птенцов, защищает их, учит летать. Все эти труды — необходимые условия ее существования, однако они не дают ей ни малейшего шанса для будущей жизни.

— Вы полагаете, ворона лишена будущей жизни?

— Несомненно. А что, жалко ворону?

— Да нет, зачем ей, ведь небесная жизнь была обеспечена ей и в посюстороннем существовании.

— У вороны, как, впрочем, и у человека, есть животная душа, не имеющая потенции бессмертия. Но у человека есть, сверх того, еще бессмертная божественная душа, которая дает ему возможность посмертного существования.

Между тем купец из притчи живет, как ворона, с поправкой на интеллектуальную развитость. Почему же тогда у него должно быть перед вороной какое-то преимущество? Раввин в своем разговоре с торговцем апеллирует к специфически человеческим возможностям собеседника — к тому, что отличает его от зверей и птиц.

Что же касается небесных наград за земные страдания, то это действительно популярная и в высшей степени утешительная теория: чем хуже «здесь», тем лучше «там»; «здесь» я несчастен, унижен и оскорблен, зато «там» с лихвой получу все то, чего был лишен «здесь»; «здесь» меня пинали ногами — «там» три ангела будут подавать мне пальто; «здесь» я болен — «там» здоров; «здесь» я полное ничтожество — «там» сижу на златом крыльце в бриллиантовом венце.

— Понятно: кто был ничем, тот станет всем. Но три ангела на одно пальто — явный перебор. Мне кажется, хватило бы и одного.

— Зато почет какой! Эта теория может, конечно, согревать несчастного человека, но в конце концов ему придется убедиться в ее иллюзорности. Если ты ложишься спать, как собака, ты не проснешься, как лев. Наоборот, правда, бывает.

— Хорошо. Легли спать. И проснулись без тела. И что дальше?

— Дальше выясняется, что душа свободна от телесных ограничений, но совершенно не представляет, как ей в этих условиях жить. И начинает жить своим прошлым. Это можно сравнить со сном, в котором вы ходите на работу, пытаетесь разрешить любовные коллизии или сделать политическую карьеру. Еврейская мистика называет это «фантомным миром».

— Напрашивается аналогия с фантомными болями.

— Да, состояния очень похожи. Ноги нет, но она болит, ноет, чешется. Человек умер, но не понимает этого, застревает в фантомном мире. Души праведников могут моментально проскочить это тягостное состояние. Души, не готовые к бестелесному существованию, могут пребывать там бесконечно долго. Пока не проснутся.

— Так, может статься, многие только мнят себя живыми, а на самом деле пребывают в фантомном мире? Может быть, и наш разговор там происходит?

— Очень может быть. В земном мире избавиться от иллюзий трудно, в фантомном — еще трудней. И в том, и в другом случае нужна воля проснуться.

— Значит, наш торговец может веками путешествовать по иллюзорным заснеженным полям, претерпевая фантомные лишения в бессмысленной надежде на будущие награды?

— Ну, раввин все-таки прояснил ему ситуацию.

 

Тигры на свадьбе

Можно поучиться у кошки гигиене, а у голубей супружеской верности, а можно — гигиене у голубей, а любовным отношениям у кошек. Кому, что нравится.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В Талмуде упоминается не дошедший до нас сборник «Лисьи притчи».

— Вызывает ассоциации с Пу Сунлино [19]Пу Сунлин (1640–1715) — китайский писатель, автор многочисленных новелл, героями которых были лисы-оборотни.
.

— Случайное совпадение. Так вот, в этом сборнике было собрано больше трехсот историй о животных. И не обязательно о лисах. Сохранилось только три. Такая, к примеру.

Согласно преданию Соломон знал языки зверей и птиц. Однажды он слышит, как на крыше дворца беседуют две птички — самочка и самец.

Самец. Знаешь, какой я могучий?! Сейчас как топну, так дворец и развалится!

Соломон. Послушай, ну что ты несешь?! Зачем ты морочишь ей голову?

Самец. Ты меня просто удивляешь: ты что, никогда не слышал, как парень с девушкой разговаривает?!

Самочка. Что сказал этот человек?

Самец. Он очень просил не разрушать дворец — жалко, говорит, такой хороший.

Самочка. А ты?

Самец. Я сказал: ладно уж, раз ты просишь, так и быть, не буду.

В псалмах, в книге Иова есть прекрасные описания самых разнообразных животных. Чтобы по-настоящему понять эти тексты, надо видеть тех, кто в них упомянут.

— В Иерусалиме это ведь совсем нетрудно — у вас же есть прекрасный зоопарк библейских животных.

— Верно, хороший зоопарк; одно время я был членом его общественного совета. Пост директора занимал тогда мой добрый знакомый, кстати, родом с Украины, герпетолог; он совмещал свою работу в зоопарке с преподаванием в университете. У него была уйма идей, и он их успешно воплощал в жизнь. Тигры во времена его правления размножались в зоопарке так активно, что их даже продавали. Тигриные мамаши не слишком интересовались младенцами, и он брал их домой и выкармливал молоком из соски. Когда его дочь выходила замуж, хупу поставили рядом с тигриным вольером.

— Ну да, вы же сказали, что у него была уйма идей. Действительно творческий человек.

— Он любил свою дочь, и он любил тигров. Тигры — красивые животные. Я проводил церемонию — единственная в своем роде хупа; тигры были совсем рядом.

— А еще каких-нибудь экзотических случаев, связанных с зоопарком, не припомните?

— Вы знаете, что в «Шулхан арухе» говорится об одном животном, которое заслуживает того, чтобы было произнесено благословение?

— Это кто же, интересно?

— Слон. Он такой большой и совершенно нетривиально использует свой нос. Так вот, однажды к воротам зоопарка подъехала машина, и люди попросили в виде исключения разрешить им проехать на территорию.

— Зачем?

— В машине сидел глубокий старик, и ему было известно, что он скоро умрет. За всю его большую жизнь ему так и не представилось случая произнести благословение на слона. Он рассматривал это как большое жизненное упущение.

Старик уже не мог ходить. Его вынесли из машины и поднесли к слоновьему вольеру. И он наконец исполнил свою мечту.

— А каков текст благословения?

— «Благословен Ты, Г-споди, Б-же наш, Царь вселенной, Разнообразящий творение».

— И что же, это благословение зарезервировано за одним только слоном?

— Нет, почему, оно произносится и при встрече с обезьяной. Вообще относится к диковинным существам, вызывающим удивление.

— Значит, работники зоопарка, если только «Шулхан арух» для них значим, проходя мимо вольеров со слоном или муравьедом, должны каждый раз произносить благословение?

— Движущая сила этого благословения — благодарное удивление, но если вы тридцать раз на дню проходите мимо слона, он перестает быть для вас диковинным существом, вы перестаете ему удивляться. Так что благословение произносится, если вы не видели слона не меньше тридцати дней. Считается, что за это время утраченная способность удивляться слону должна полностью восстановиться.

В Талмуде говорится о том, у каких животных чему можно научиться. У муравьев — взаимному сотрудничеству: если муравей нашел что-нибудь, другие муравьи никогда не попытаются отнять у него находку. Кошка зарывает экскременты. Голуби верны в супружестве. Этот ряд легко продолжить. Приведу свой пример: вот, скажем, енот — он никогда не станет есть, предварительно не помыв лапы.

— Как сказано в одной детской книжке, «он умное животное и очень чистоплотное». Означают ли ваши примеры, что природа сама по себе дает человеку образцы поведения?

— Никоим образом! Это Талмуд дает образцы, снабжая их иллюстрациями из мира природы. Природа сама по себе ничему не учит. Или, что то же самое, учит совершенно противоположным вещам, в сущности — чему угодно. Природа не дает критерия отбора. При желании можно позаимствовать образцы гигиены у голубей, а стиль любовных отношений у кошек.

— Некоторые именно так и делают.

— Почему бы и нет: в конце концов, все зависит от ваших установок. Когда у вас заранее есть готовая модель поведения, вы всегда сможете подыскать природный аналог.

 

Летающие тарелки

Чудес на свете столько, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Сколько уж времени мы с вами беседуем, поговорили о самых различных вещах: о деньгах, о собаках, о ругательствах, о застолье, о том, что слон нетривиально пользуется своим носом. Мне кажется, пришла пора поговорить и о духовном.

— Что вы имеете в виду?

— Как что! Экстрасенсов, конечно! Ну еще там летающие тарелки, телекинез, привидения и астрологические прогнозы.

— Я бы добавил для комплекта черную магию.

— Вот-вот! Ее-то в первую голову! Порча и сглаз актуальны для нас. Куда ни кинь глаз, везде порча и всюду сглаз.

— Что делать: у людей сильна потребность веры, причем для многих во что именно — вопрос десятый. Ну, во всяком случае, не первый. В течение веков Россия была очень религиозной страной, и хотя революция шла под знаменем атеизма, но религиозное отношение к жизни никуда не делось: просто религией стал марксизм, а коммунистическая партия превратилась в церковь со всеми ее атрибутами. И вот все это рухнуло. Люди оказались в пустом космосе. Аристотель говорил, что природа не терпит пустоты. И действительно не терпит. Теперь эта пустота в значительной мере заполняется сглазом и летающими тарелками: в сущности, одни суеверия заменяются другими. Мне кажется, в России сейчас существует тенденция отката к тому, что было еще до христианства, — к колдовству, к магии. Надо сказать, что марксизм был все-таки довольно скучной религией. Читать фэнтези куда интересней, чем Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. А продолжатели еще скучнее.

— Нельзя их винить: жанр такой — не разгуляешься.

— Это верно. Нынешние суеверия, конечно, поживей.

— Вы не могли бы привести какое-нибудь кардинальное отличие религии от магии?

— Магия не предъявляет человеку нравственных требований, она вовсе не предполагает со стороны человека внутренних усилий. Кстати, магические представления были в СССР частью официальной доктрины, когда главным биологом был Лысенко. В России появилась сейчас еще одна конкурирующая религия: деньги. Причем, что интересно, в этой религии, как и в христианстве, первые апостолы — евреи. Крушение коммунизма, приведшее ко всем этим последствиям, — чисто российское явление. Однако проблема, которую условно можно назвать проблемой летающих тарелок, носит всеобщий характер. И это связано с крушением еще одной религии — религии науки. Ее жрецы не носят ритуальных одежд, никто специально не формулировал ее символ веры, однако ее основной постулат всем хорошо известен: посредством науки можно решить любые проблемы. Во время опроса, проведенного в канун XX века, нескольких ученых спросили, в чем они видят наиболее трудные проблемы будущего столетия. И вот один из них сказал: с увеличением интенсивности уличного движения возникнет вопрос уборки и утилизации навоза. С навозом человечество, как мы знаем, справилось. Другой вопрос, что машины, заменившие лошадей, пачкают окружающую среду куда больше животных. И что с машинами делать — пока совершенно непонятно. Разумеется, и эта проблема будет решена — тогда возникнет новая, не исключено, что еще более сложная и неприятная. И вот что важно: развитие науки не решило экзистенциальных проблем человека, а ведь на это многие надеялись. Люди не стали счастливее, брак прочнее, а дети умнее. Национал-социалисты пришли к власти в стране, где была первоклассная наука.

Успехи науки вовсе не проясняют научную картину мира — скорей уж наоборот. У меня есть приятель — профессор физики. Он серьезно занимается каббалой. И он говорит: когда я перехожу от физики к каббале, я перехожу из мира мистики в мир рационального. Когда ученый XIX века видел дьявола, он говорил: ты не существуешь. Ученый XX века уже не может так сказать, он говорит в этом случае: ты феномен. Вчера наука была самоуверенна, сегодня это уже далеко не так. И вот черти, которые прятались по углам и дырам, повылезали наружу. Мыши обнаружили, что кота нет, и устроили пир. Сегодня астроном сменил профессию: перепрофилировавшись в астролога, он стал популярной фигурой и зарабатывает не в пример больше. В одном из фантастических романов Кларка рассказывается, как родилось человечество, как возникла культура: все это организовали пришельцы из дальнего космоса. Я бы не сказал, что эта версия сильно отличается от той, что выдвинули греки три тысячи лет назад. Старые байки на современном жаргоне.

— Вы считаете, что так называемые паранормальные явления — лишь плод квазирелигиозных фантазий и что им вообще не соответствует никакая реальность?

— Я так не считаю. Есть какие-то факты, которые мы не можем понять и объяснить. Иллюзионист в цирке разрезает женщину пополам. Женщина определенно есть. Разрезает? Да, вроде бы разрезает. Что-то происходит, но что именно, я не знаю. Я стою перед чем-то, что не вписывается в мои представления. Что с того? Это нормально. Один из героев Шекспира говорит, что на свете есть чудеса, которые и не снились нашим мудрецам. Кстати, то же самое (почти дословно) говорится в «Книге хазара». Итак, у нас есть непонятные факты, но все-таки это еще не основание, чтобы смешивать их с откровенными глупостями и выстраивать фантастические конструкции. Если вначале у нас в руках было что-то реальное, хотя и требующее объяснений, то после проведенных трансформаций возникает смесь, которая в принципе никуда не годится. Можно слепить пирожок из грязи и натыкать туда изюминок. Можно даже сказать: вот пирожок с изюмом, кушайте на здоровье. В известном смысле это действительно пирожок с изюмом, но, на мой вкус, предлагаемое кулинарное произведение сделано все-таки из основной субстанции, а посему несъедобно. Знаете, Вольтер в свое время сказал: если кто-нибудь не верит в бесконечность, он должен вспомнить о человеческой глупости.

 

Мир на Ближнем Востоке — это холодная война

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Наталии Зубковой

— Вот уже более полугода продолжаются беспорядки на территории Палестинской автономии. Когда же они прекратятся и чем вообще может закончиться нынешнее противостояние? — Беспорядки и напряженность — черты нашей повседневной жизни. Камнепад и теракты время от времени происходили, происходят и будут происходить. Последний всплеск был заранее спланирован. Люди вышли на улицу не спонтанно. Спланированы эти выступления были, условно говоря, Арафатом. Под Арафатом я понимаю всех, кто способен поднять палестинцев. Это был хороший расчет — выбран удачный момент. Поскольку речь идет не о действиях организованной армии, никто не мог заранее предсказать масштаба выступлений. И тем не менее все было под палестинским контролем. Архитекторы этих акций хотели спорадической стрельбы, но не хотели войны. Так и вышло. Детальным планированием никто не занимался. Многое из произошедшего было в общих чертах разрешено сверху. Скажем, Арафат разрешил кидать камни, но не уточнил, где и сколько кидать.

Не случайно и то, что палестинцы с готовностью подхватили этот призыв. Это была не реакция на то или иное событие, не сиюминутное настроение: палестинцы всегда готовы к выступлениям против Израиля, и никого у нас это не удивило. Многих удивило другое — то, что к выступлениям палестинцев присоединились израильские арабы, но на самом деле и в этом нет ничего удивительного.

Практически в любой стране мира (исключение составляют, пожалуй, только искусственно созданные Соединенные Штаты) есть небольшие этнические группы, которые предпочли бы передвинуть межгосударственные границы и вместе с территорией, на которой живут, оказаться в соседней стране — таким образом воссоединившись со своим народом. Однако создается впечатление, что израильские арабы как раз и не хотят переместиться со своей землей в Палестинскую автономию! Израильские арабы не доверяют руководству автономии и предпочитают оставаться независимыми внутри Израиля, нежели стать частью палестинского государства. Это факт, а не умозрительные рассуждения. В рамках мирных переговоров предлагалось произвести обмен приграничными территориями — передать под контроль палестинцев одну из арабских деревень. Но ее жители воспротивились такому обмену. Что весьма показательно. Тем не менее израильские арабы, конечно, не являются равноправными гражданами Израиля. Тому есть много причин — объективных и не очень. Но было бы странно рассчитывать на равные права при неравных обязанностях. Никакие политические акции в демократических странах обычно не несут в себе серьезной угрозы. Люди, недовольные теми или иными решениями правительства, выходят на митинги, на демонстрации, устраивают забастовки. Но они не бросают камни и не берутся за оружие, что позволяют себе израильские арабы. А уж коли они позволяют себе неконвенционные действия, то должны ожидать и особого к себе отношения со стороны властей. Правда, что многие израильские арабы живут в бедности. Но ведь все познается в сравнении. Это бедность по израильским меркам. А если сравнить их положение с уровнем жизни братьев-арабов из соседних стран, видно, что израильские арабы живут раза в два-три лучше. Это — факты. Перейду к их оценке. Не убежден, и мировая история утверждает меня в моей позиции, что экономическое бесправие является побудительным мотивом национальных или религиозных восстаний. Есть расхожее мнение, что достаточно голодных накормить, чтобы они сидели тихо и не высовывались. Такое положение справедливо для животных, но совсем не всегда для людей. Лидерами социальных революций в разных странах мира были как раз не голодные. Голодным, как правило, не до восстаний — им надо думать о хлебе насущном. Но игра на экономическом бесправии обычно дает хорошие результаты. Я вовсе не завидую израильским арабам. Они в тяжелом положении — не в финансовом и даже не в социальном, но в национальном. Ведь живут они в национальном — еврейском — государстве, что ставит их перед выбором: идентифицировать себя с этим государством или чувствовать себя отделенным от него. Выбор этот отягощен тем, что большинство их родственников и друзей живет по другую сторону. А потому любой израильский араб вынужден чуть ли не на каждом шагу задаваться вопросом: кто я — израильский араб или арабский израильтянин? А может быть, я — израильский палестинец или палестинский израильтянин? Они раздираемы внутренними противоречиями, которыми умело воспользовались организаторы беспорядков. Нисколько не сомневаюсь, что выступления израильских арабов были организованы сверху. Подумайте сами, если бы это было не так, как бы должны были себя повести израильские арабы, да и палестинцы при избрании Шарона на пост премьер-министра? Очевидно, что все они должны были немедленно взяться за оружие. Но ничего подобного не произошло.

— Каковы, на ваш взгляд, перспективы мирного процесса? Можно ли надеяться на реальный возврат за стол переговоров или это будет только видимость миротворческой деятельности с обеих сторон?

— Арабы вряд ли готовы заключить мир с Израилем. И дело тут не в национализме. Давайте вспомним историю, посмотрим на геополитическую карту региона.

По мнению арабов — и у них есть политические, экономические и культурные основания так думать, — мы вторглись на их территорию. Мы инородное тело. Соответственно арабы отторгают нас, как человеческий организм отторгает введенный в него любой инородный предмет. Это происходит рефлекторно. Предлагаю такую параллель. Человеку имплантировали здоровое сердце, которое обеспечит ему жизнь. Без нового сердца организм бы погиб. И тем не менее организм автоматически отторгает источник своей же жизни. Люди с пересаженным сердцем ежедневно принимают лекарства, подавляющие действие отторгающей силы. На что была похожа Палестина полтора века тому назад, до прихода туда евреев? Сколько людей жило там и как они жили? Сохранилась масса документов, подтверждающих плачевное состояние этой земли и ее населения. И поэтому смело можно сказать, что нынешний палестинский народ сформировался по большей части благодаря присутствию в регионе евреев. Да и сама жизнь в Палестине — результат прихода сюда евреев. Но это положение вещей не изменило силы отторжения, которые палестинцы и другие арабы испытывают в отношении евреев. И сила эта будет действовать всегда — насколько люди могут говорить это самое «всегда». Это реальность. С этой точки зрения и надо смотреть на мирный процесс в ближневосточном регионе. Сейчас никто во Франции не помышляет о возвращении тех регионов Швейцарии, которые когда-то были частью Франции, и наоборот. Об этом не помышляют ни власти, ни отдельные граждане этих стран. В нашем регионе ситуация совсем иная. Потому я и убежден (а я уж точно не являюсь приверженцем правового лагеря), что мирное сосуществование у нас — это не более чем прекращение огня. Возможно, правильнее было бы назвать этот мир холодной войной. Возьмите любой мирный договор, который заключал Израиль с арабскими странами. Предприниматели этих стран по большей части были сторонниками заключения мирного договора с Израилем даже притом, что они опасались израильского влияния. Простые люди обычно предпочитают мир войне: война не украшает жизнь и никто не хочет погибнуть. Однако интеллигенция арабских стран придерживается откровенно антиизраильских настроений. Это относится и к нынешнему Египту, который заключил мир с Израилем вот уже двадцать лет назад. Антиизраильские взгляды исповедуют и университетские профессора, и журналисты и религиозные и светские люди. Все они согласны с тем, что Израиль должен быть исторгнут из региона.

Правительство Иордании всегда очень прилично относилось к Израилю. И до сих пор на правительственном уровне иордано-израильские отношения намного лучше, чем египетско-израильские. То же можно сказать и о населении. Египтяне по сути довольно приветливые люди. Но все же в Иордании к израильским туристам традиционно относятся куда лучше, чем в Египте. При всем при том совсем недавно Израиль посетили три иорданских журналиста, которые приехали по собственной инициативе, чтобы взять интервью у израильских политиков и общественных деятелей. За это их, как предателей, вышвырнули из иорданского союза журналистов.

Я привел этот пример, чтобы показать, что антиизраильские настроения исповедуют не темные люди, движимые предрассудками, а просвещенная интеллигенция. Тех же убеждений придерживается религиозная элита, хотя, возможно, к войне призывают немногие. Спору нет, и там есть отдельные люди, миролюбиво относящиеся к Израилю. Но они составляют исключение.

Повторюсь: арабы не готовы согласиться с существованием Израиля, а потому никакого иного мира, кроме неких договоренностей, обеспечивающих прекращение огня, я в обозримом будущем не вижу. Например, таких договоренностей, какие есть у нас с Египтом.

— Однако за этот договор Израиль заплатил Египту огромной территорией — всем Синаем. Готов ли Израиль платить подобную цену палестинцам?

— Глупо думать, что за мир надо непременно платить землей. Бывают случаи, когда обе договаривающиеся стороны соглашаются с тем, что какая-то территория действительно должна быть передана одной из сторон. Наш случай не таков. Ведь палестинцы считают, что нам ничего не принадлежит, что мы не имеем права ни на пядь этой земли. Они хотят, чтобы мы исчезли как государство, как народ.

Я не говорю, что арабы строят сиюминутные планы уничтожение Израиля. Они не согласны с существованием Израиля в принципе и надеются рано или поздно «решить вопрос».

Причем они не против собственно евреев. Я встречался с одним высокопоставленным чиновником из Марокко. Он мило рассуждал, какие чудесные отношения у них были и остаются с евреями. Он не лукавил: он согласен иметь их подданными. Но он не хочет иметь с ними дело как с самостоятельным государством. Так что когда палестинцы говорят, что хотят сбросить евреев в море, речь обычно идет о государстве, а не об отдельных людях. Арабы ни на минуту не забывают о своей победе над государством крестоносцев. На эту победу у арабов ушло около двухсот лет. На самом деле государство крестоносцев погибло из-за внутренних и внешних причин. Но не в этом дело. Арабы-победители не уничтожили и не изгнали всех христиан, живших там. Мы не знаем о фактах широкомасштабной резни «неверных». Арабы лишь взяли власть в свои руки, уничтожив государство крестоносцев. Эта история является для нынешних арабов моделью в контексте борьбы с Израилем. И изменить это представление очень трудно.

Но люди продолжают жить. И пытаются как-то договариваться, заключать соглашения мирного сосуществования. Не всякому эти соглашения нравятся. Мало ли что случается между мужем и женой. Не всегда обоих супругов устраивает то, как сложился их брак, далеко не всегда бывших супругов устраивают условия развода, но они вынуждены принять их, чтобы жить дальше.

— Может ли в эти договоренности с палестинцами быть включен вопрос Иерусалима?

— В принципе это может быть сделано. Проблема Иерусалима — это искусственно созданная проблема, от начала и до конца. Иерусалим никогда не был важен арабам. Арабы правили на территории Палестины в течение долгих лет. Но их столицей никогда не был Иерусалим. Столицей был Рамле — городок около Лода. Этот город и основан арабами. Если посмотреть на карту, то вполне понятно, почему Рамле был столицей. Этот город находится практически в самом центре страны, главная железнодорожная развязка была в Лоде. а не в Иерусалиме. То есть раньше арабы при выборе столицы исходили из чисто практических соображений. Да и сегодня их подход не изменился. Они знают мир и понимают, что тот, кто владеет Иерусалимом, находится в особом положении. Потому им и нужен Иерусалим. За последние годы сотни тысяч арабов перебрались в Иерусалим. По чисто практическим соображениям: это большой город, где выгодно вести бизнес. Самые крупные коммерческие предприятия в арабском Иерусалиме находятся в руках хевронской мафии. (Это не мафия в прямом смысле слова, так называют иерусалимцы коммерсантов — выходцев из Хеврона.) И переехали они из Хеврона в Иерусалим вовсе не за тем, чтобы быть поближе к Храмовой горе, к мечети Аль-Акса, а чтобы делать бизнес, который принимает совсем иные масштабы в большом коммерческом центре. Почему евреи стремились из Витебска в Москву? Москва никогда не была для евреев священным городом. Они искали в большом городе средства реализовать свои возможности. То же делают и рядовые палестинцы. А Иерусалим? На самом деле для людей намного важнее решить вопрос о возвращении палестинских беженцев, чем о владении мечетями.

Но вот ведь как получается. Предположим, вы хотите выставить определенные условия, но противная сторона не может принять их. Не может — и все. Даже полная капитуляция всегда осуществляется на каких-то условиях. Она не может быть совсем уж безусловной. Всегда есть ограничения. Пренебречь условиями можно, только физически уничтожив противника. Иначе приходится с ним считаться. Так что палестинцам приходится считаться с Израилем, и наоборот. Повторюсь: все нынешние переговоры, стремление договориться не есть решение стратегической задачи. Все это попытки лишь заморозить ситуацию. Ни о каком глобальном мирном соглашении речь не идет.

Зачем Арафат устроил все эти беспорядки? Все очень просто. Шли переговоры. Сам факт ведения переговоров означает, что ситуация нестабильна, что что-то меняется. Этот момент особенно хорош, чтобы оказать давление: есть шанс получить дополнительные преимущества. Что же касается людских потерь… Как-то довольно давно мне довелось беседовать с израильским офицером, побывавшим в египетском плену. Поскольку он был не рядовым солдатом, египтяне содержали его в неплохих условиях, вели с ним пространные беседы. Это было уже не в средние века, никто его не пытал, содержали, как положено содержать военнопленных в цивилизованных странах. Ему, конечно, повезло меньше, чем итальянским военнопленным, которых было немало в Иерусалиме после Второй мировой войны. Я тогда был шестилетним мальчиком и хорошо их помню. Они свободно разгуливали по Иерусалиму, никто не следил за ними, не конвоировал их. А на ночь они возвращались в бараки. Понятно, что в Египте израильскому офицеру такой свободы не давали. Так вот, во время одной из бесед египетский офицер сказал израильтянину: «Вы можете убить десять тысяч арабов — мы восполним эту потерю за одну ночь». И это чистая правда! Наш разговор происходил много лет назад в Египте, но реальность с тех пор не изменилась. Арафата совершенно не волнуют людские потери: он решил оказать давление на переговорах — и сделал это. Одна из главных ошибок Барака состояла в том, что он действовал, не принимая во внимание, кто его партнер по переговорам. Есть правила торговли на восточном базаре: там ведут себя совсем не так, как в парижском бутике. Обычно в западном магазине вам выставляют цену. В крайнем случае можно спросить, не дадут ли вам небольшую скидку, если заплатите наличными? Ничего больше. Вам решать, покупать или нет за предлагаемую цену, изменить ее не в ваших силах. Так вел себя Барак с Арафатом в Кемп-Дэвиде. Приехал и выставил свою цену. Но Арафат — человек с восточного базара. Он на самом деле другой человек, у него действительно своя логика, он не придуривается. Он — с восточного базара. А как там ведут дела? Вам называют цену, и вы тут же предлагаете свою, которая составляет половину или даже четверть названной торговцем. Вы начинаете торговаться, то есть вступаете в переговоры, и приходите к консенсусу. Иными словами, первая рыночная цена обычно очень далека от той, за которую хозяин готов отдать свой товар. Он начинает издалека. И того же ждет от партнера или клиента. Таков закон ранка. Но если ты появляешься на рынке, называешь цену и объявляешь, что обсуждать ее не станешь, никто не будет иметь с тобой дела. Именно Барак выступил в Кемп-Дэвиде в роли такого горе-торговца. Хотя, казалось бы, что он мог бы уже чему-то научиться. Не первый день играет на этом поле.

— Существует ли реальная угроза большой войны в Израиле?

— Прошлым августом мне этот же вопрос задал специальный уполномоченный американского президента на Ближнем Востоке Дэннис Росс. Ему я ответил то же, что скажу вам сейчас. Я вижу беспорядки, но не вижу большой войны. Тишины и спокойствия обещать не могу. Но даже если к власти в Израиле придут ультраправые, большой войны не будет.

Вспомним войну в Персидском заливе. Саддам Хусейн кидал «скады» на Израиль. Но ни одна арабская страна его не поддержала. А ведь тогда у нас еще не было мирного договора с Иорданией. И единственно, кто открыто радовался этим бомбардировкам, израильские арабы. Они танцевали на крышах своих домов. Удивительно, что многие забыли об этом — во время недавних беспорядков поражались позиции этой части населения страны.

В Израиле живет миллион арабов, которые по объективным причинам не могут быть полностью лояльны. С этой проблемой нам предстоит жить долгие годы.

 

Апология болезни

— За что сидишь?

И все отвечали:

— Совершенно ни за что!

Это какал-то чудовищная судебная ошибка.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Когда в Библии впервые упоминается болезнь?

— Яаков первый, о ком прямо сказано, что он болел. В одном комментарии говорится, что до него вообще никто не болел — люди просто умирали, когда истекал срок их жизни, вроде того, как кончается телефонная карточка. Качество первого разговора ничем не отличается от последнего. Яаков просил о каком-то знаке, предупреждении, предвестнике смерти, чтобы она не была столь ужасающе внезапна.

— Не на полуслове, если использовать вашу аналогию с телефонной карточкой.

— Да, вежливый человек прежде, чем положить трубку, завершает беседу и прощается. Тяжелая болезнь дает возможность внутренне подготовиться к смерти, осмыслить свою жизнь, привести в порядок дела, завещание составить. Кстати, раз уж мы заговорили об Яакове, он использовал полученное предупреждение: благословил детей и внуков, сделал распоряжение о похоронах.

— Стало быть, Яаков просил для себя, а получило все человечество. Щедрый дар.

— Просто идея была хорошая.

— Вы так считаете?

— Конечно. Ведь болезнь способна подтолкнуть человека к размышлению о важных вещах. Это такая сильная встряска, которая может основательно прочистить мозги.

— Или вызвать сотрясение мозга.

— Бывает и так.

— О Яакове сказано, что он заболел, когда ему было 147 лет. Он был стар.

— Болезнь и старость — явления одного порядка. Старость тоже не была присуща человеку изначальна. Они были встроены в ранее созданный механизм. Старость выполняет ту же функцию, что и болезнь. Один геронтолог сказал мне: «Старость — это адаптация организма к смерти». В 30 лет думают не о смерти, а о теле. Я бы даже сказал так: в 30 лет думают телом.

— А в 70 — нет? Старость и болезнь могут привести к тому же эффекту, хотя и в иной аранжировке. Телесные страдания заставляют человека сосредоточиться на них. Разве не так? Старик может думать о теле и телом не меньше, чем в молодости. Я вовсе не хочу сказать, что сбои организма непременно сужают духовные горизонты, но это довольно распространенный случай.

— Обыкновенно это бывает у тех, у кого духовные горизонты и без того были узки. А собственно, почему вы об этом заговорили? Будь вам 30, вы бы предпочли поговорить не о старости и болезни, а о женщинах.

— Будто мы с вами о женщинах не говорили!

— В самом деле? Стало быть, вы наконец созрели и для этой темы.

— В обыденном сознании здоровье — это безусловная ценность. А с религиозной точки зрения?

— Рамбам говорил, что поддержание здоровья — один из путей служения Всевышнему Рамбам был едва ли не лучшим врачом своего времени, и он никогда не стал бы заниматься медициной, если бы так не думал. Я целиком и полностью разделяю это мнение.

— И тем не менее курите.

— Вовсе не считаю, что мне это как-то особенно вредит: я же трубку курю. Однажды я беседовал в Англии с председателем комиссии по изучению вреда курения, и он сказал: «Трубка минимизирует вред курения». С этими словами он достал трубку и закурил. Как я могу не доверять специалисту? Здоровье — ценность, но, я вам скажу, болезнь — тоже ценность. Болезни стимулируют человека к переосмыслению своей жизни.

— Или не стимулируют — одно из двух. Человек может считать, что с ним все в порядке и беды, которые сваливаются ему на голову, совершенно незаслуженны. Достаточно распространенная реакция на страдания: «За что?! Как это несправедливо!»

— Могу рассказать вам по этому поводу один исторический анекдот. Однажды Фридрих Великий инспектировал тюрьму Он заходил в камеры и спрашивал: «За что сидишь?» И все отвечали ему: «Совершенно ни за что! То есть совершенно! Это какая-то чудовищная судебная ошибка, Ваше Величество». И только один человек сказал: «Я вор, Ваше Величество. Поймали меня, вот я и сижу».

— И что Фридрих?

— Он сказал: «Его надо немедленно изолировать, а не то этот грешник, не приведи Г-сподь, растлит мне собранный здесь сонм праведников». И вора отпустили.

— А ведь он даже не раскаялся!

— Не раскаялся. Но, в отличие от окружавших его праведников, он отдавал себе отчет в причинах своих неприятностей.

— Сдается мне, не так уж многие связывают свою болезнь с поведением. О курении я не говорю: как мы выяснили, с трубкой ничего страшного. Этиология болезней, как она описана в медицинских справочниках, не имеет нравственной природы. Соответственно и терапия исходит из совсем иных предпосылок. Больные пьют таблетки и (ведь бывает?) поправляются. Причем (тоже бывает) в первозданном нравственном состоянии.

— Почему бы и нет? Одни выздоравливают, потому что уже поняли, другие — поскольку все равно ничего не понимают: они оказались невменяемы и им придется подождать до следующего раза — авось поумнеют. Или не выздоравливают, если курс обучения уже завершен. Но все-таки обратите внимание, вот вы говорили о спонтанной реакции человека на болезнь: «За что?» Разве этот эмоциональный вопрос не предполагает нравственного механизма заболевания?

 

Феномен Распутина

Нравственные достоинства необходимы целителям не больше, чем баскетболистам.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Выяснилось, что при прочих равных у одних врачей результаты постоянно существенно выше, чем у других. И рационально это никак не объяснимо. Конечно, на целительском поприще немало жуликов, но, если очистить истории о чудесных исцелениях от мусора и блефа, окажется, что да, действительно есть люди, которые могут исцелять сверхъестественным образом.

— Или представляющимся нам таковым. Ведь совершенно не обязательно, что у этих врачей был какой-то необыкновенный целительский дар. Они могли быть просто внимательнее к своим больным, нежели их коллеги, душевнее к ним относиться, внушать уверенность в выздоровлении. Тут нет ничего особенно чудесного.

— Может быть, и так, но все-таки есть люди, которые действительно могут лечить сверхъестественным способом. Не часто, но такое бывает. Или вы сомневаетесь?

— Ну почему же. Я такую возможность вполне допускаю, кроме того, я слышал массу историй о чудесных исцелениях. А кто их не слышал? Кстати, раз уж мы об этом заговорили, существует популярная идея, что целители должны быть непременно людьми высоких нравственных качеств. Люди хотят видеть истину, добро и красоту в одном флаконе.

— Такая точка зрения и хороша, и психологически понятна — только вот вряд ли верна. Некоторые считают, что поэты непременно должны быть интеллектуалами. Еще Сократ обращал на это внимание. Кажется, в «Пире» он замечает, что поэты вполне могут не понимать, что они такое написали. И в России, и в Америке, и в Израиле эстрадным звездам и спортсменам журналисты часто задают вопросы о политике, о философии, об искусстве, могут спросить и о смысле жизни. Обыкновенно те отвечают безо всякого смущения, и выглядит это глуповато.

Но бывают и исключения. Один американский баскетболист на такого рода вопрос резонно ответил: «С какой стати вы меня об этом спрашиваете? Почему вы считаете, что я в этом разбираюсь? Ведь я всего-навсего баскетболист. Я только и умею что забрасывать мяч в корзину. Спросите меня что-нибудь про баскетбол». Человек умеет исцелять? Прекрасно, если он при этом еще и исполнен нравственных совершенств, но это вовсе не обязательно. Он просто умеет то, что умеет. Да вот возьмите хотя бы вашего Распутина. Очень умелый целитель. Пример Распутина демонстрирует, что нравственные достоинства необходимы целителям не больше, чем баскетболистам.

— Да, Распутин мне тоже пришел в голову. А вот еще говорят, что целители ни в коем случае не должны брать денег — под угрозой потери своего чудодейственного дара.

— Думаю, это такой же миф, как и о нравственном совершенстве. Некоторые считают, что работа художника по заказу убивает талант. И тоже приводят убедительные примеры, хотя нет ничего проще, чем привести массу впечатляющих примеров противоположного свойства. Любые способности сплошь и рядом обостряются, когда их носитель, что называется, в ударе. Даже у самых талантливых целителей все зависит от настроения. Есть женщины, которые хорошеют от комплимента. Если человек любит деньги, то за хорошую плату у него может даже лучше получиться. В Талмуде говорится, что если врач не берет денег, так он ничего и не делает. Трезвая констатация факта, исходящая из понимания человеческой природы.

— Бывают ведь и исключения.

— Конечно, бывают. Врачи тут ничем не отличаются от людей других профессий. Но ведь нас интересуют не исключения. Я вам напомню сейчас одну известную библейскую историю. Она не имеет отношения к врачам, но тем не менее имеет отношение к обсуждаемой теме. Я говорю о благословении Исаака. Прежде чем благословить своего первенца, он попросил его принести ему чего-нибудь вкусненького. И эта отсрочка имела потом серьезные последствия. Он что, не мог благословить без угощения? Конечно, мог! Но он хотел перед делом, которое считал важным и серьезным, поднять себе настроение.

— Вы скептически относитесь к феномену исчезающих от корыстолюбия способностей, а между тем многие говорят об этом как о непреложном и многократно наблюдаемом и воспроизводимом факте. Вот, например, Джуна. Знаменитая целительница, Брежнева лечила. Говорят, после того, как она стала брать деньги за свои медицинские услуги, дар покинул ее.

— А у Брежнева не брала? Я думаю, он находил способы расплачиваться с ней каким-то другим способом, который, надо полагать, ее вполне устраивал. Она могла лишиться своего дара по самым разным причинам — вовсе не обязательно из-за денег. Это лишь одно из возможных объяснений.

— Гак вы считаете, что такое объяснение все-таки возможно?

— Я считаю неверной эту концепцию в принципе, но это вовсе не значит, что у каких-то конкретных людей в конкретных обстоятельствах не может наблюдаться подобный эффект. Людям свойственно задумываться о природе своего дара. Они могут давать ему самые разнообразные объяснения, в том числе и такие, которые будут стимулировать их к более нравственной, к более духовной жизни. Если они убеждены, что деньги могут ослабить их способности, если они сосредоточены на этой мысли и испытывают комплекс вины и поэтому напряжены, не уверены в себе и сами ставят свои способности под вопрос, вероятность успеха становится куда меньше. Я же говорю: у человека все получается лучше, когда он в ударе.

— Значит, у человека, лишенного нравственной рефлексии, дела должны идти лучше?

— Вы полагаете, что испортить настроение способны только угрызения совести? Уверяю вас, у человека, не знающего, что это такое, есть масса других причин для огорчений.

 

Что называть чудом?

Границы между чудесным и обыденным размыты — невидимые чудеса случаются каждодневно.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Кажется, я знаю, что он ответил.

— ?

— Должно быть, он сказал: «Нет, это привычка!»

— Верно! А вы как думаете, это чудо или привычка?

— Смотря что называть «чудом». Все ведь зависит от дефиниции. Я вам расскажу старый английский анекдот. Авторство приписывается Дизраэли. Он задавал вопрос: «Чем отличается беда от катастрофы?» И сам же отвечал на него: «Если Гладстон упадет с крыши парламента и не свернет себе шею, — это беда, но не катастрофа. Если же он свернет себе шею, — это катастрофа, но не беда».

— Могу вам рассказать структурно идентичный анекдот, правда, не английский, а советский. «Если корова упала в яму и переломала себе ноги, это беда, но не катастрофа. Если же самолет с Политбюро развалился в воздухе, это катастрофа, но не беда». Но мы отвлеклись от чуда.

— Слово «чудо» имеет на иврите эквиваленты с несколько разным смыслом. Например, слово «пеле» — это какое-то крайне маловероятное или совсем уж невероятное событие. Несмотря на эти определения, удивительные события, противоречащие нашим привычным ожиданиям, время от времени случаются и откладываются в человеческой памяти. А слово «нес» означает совсем иное: это тоже чудо, но чудо совсем иного рода — это знак Всевышнего человеку.

— Вы не могли бы привести какой-нибудь пример.

— Пожалуйста. Поскольку речь у нас сегодня постоянно заходит о падениях, я этот ряд и продолжу. Вот, допустим, падает с неба метеорит. Падает он, падает и вдруг за два метра от земли зависает в воздухе. Это модель «пеле». Сенсация немедленно попадает на первые страницы всех газет, космический осколок, парящий в

воздухе, демонстрируется по всем новостным программам TV — по некоторым, даже предваряя глупости, которые говорят политики. Однако, обратите внимание, это невероятное событие ничего, в сущности, не значит, оно никак не влияет ни на чью жизнь. Висит себе? Ну и пускай висит! Теперь оставим все то же самое, правда, с одним существенным добавлением: метеорит зависает над чьей-то головой. Это уже послание конкретному человеку, который, казалось, был обречен получить небесную оплеуху, но почему-то не получил, — это, «нес». Если Москва-река в районе Большого каменного моста вдруг расступится и обнажится донная дорожка, ведущая из Замоскворечья к Кремлю, — это «пеле».

— Могу себе представить: на мосту и у парапета набережной толпятся зеваки, телевидение снимает с церетелиевского колосса, кружат вертолеты, милиция безуспешно пытается ликвидировать чудовищную пробку от Александровского сада до Полянки.

— Что вы хотите: «пеле» всегда поражает воображение. Если же море расступается, чтобы дать возможность евреям выйти из Египта, — это «нес». В первом случае необычайное природное явление — не более того; во втором — знак евреям, знак египтянам, знак всему миру, читающему Библию.

— В вышедшей в СССР тридцать с лишним лет назад «Философской энциклопедии» есть статья «Чудо». Ее написал известный вам Сергей Аверинцев. Появление тогда этой статьи само по себе было чудом. Он тоже приводит пример с расступившимся морем. И рассматривает эту историю в рамках изложенной вами концепции: не то важно, что воды расступились («пеле»), а то, что Всевышний сделал это ради евреев («нес»).

— Больше тридцати лет назад, вы говорите? Сергей Аверинцев знающий человек. Он участвует в одном нашем проекте по изданию классических еврейских текстов.

— С одной стороны, если следовать в русле ваших примеров, «нес» — это «пеле» плюс некоторое послание свыше. Или даже так: «пеле» как упаковка для «нес». Но, с другой стороны, для того, кто мыслит в такой системе координат, послание свыше совершенно необязательно требует чего-то сверхъестественного — оно ведь может быть передано и менее эффектным способом. И вообще, при таком подходе, если отделить «пеле» от «нес», граница между чудесным и обыденным становится размыта и неопределенна.

— Вы правы, это действительно так: мир полон «нес» — надо только уметь эти чудеса видеть. Такое представление о чуде закреплено в нашей литургии. Трижды в день мы благодарим Всевышнего за «каждодневные чудеса» — за их постоянство и непрерывность. И здесь как раз используется слово «нес». Эти чудеса могут не бросаться в глаза, они могут быть лишены необычности, эффекта и драматизма, присущих «пеле», но от этого не становятся менее значимы.

— Вы говорите: «Надо уметь их видеть». И что же, все трижды в день благодарящие их действительно видят?

— Не все. Но те, у кого недостаточно острое зрение, все-таки знают, что такие чудеса есть и что они заслуживают благодарности. Вот, например, книга Эстер. В истории о спасении еврейского народа от угрозы уничтожения, казалось бы, нет ничего чудесного. Всевышний не только не производит сверхъестественных вмешательств — Он вообще в этом тексте не упоминается, единственная такая книга во всей Библии. Все действия персонажей тщательно мотивированы, механизм действий подробно выписан. «Пеле» демонстративно отсутствует. Однако «нес» — нерв этой книги. Неупомянутый Всевышний невидимо стоит за происходящими событиями. Каждый отдельный элемент повествования объясним вполне естественными причинами, но единство и целостность сообщает всей картине именно «нес».

 

За кого болеет Всевышний?

Наполеон и Зидан — не французы. Оба они национальные герои. И оба проиграли.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Я слышал, в Абу-Гоше [30]Абу-Гош — арабская деревня в десяти километрах от Иерусалима, традиционно дружественная к евреям.
один предприимчивый ресторатор поставил большой экран, и к нему повалили евреи смотреть чемпионат. В отличие от иерусалимских баров, здесь не надо опасаться терактов. На то он и рассчитывал. И вот возникает островок еврейско-арабского взаимопонимания и даже единства в море ненависти: все любят футбол, все болеют за Англию.

— Что вы хотите: мандатная держава! Общая история!

— А израильские арабы за национальную сборную болеют?

— Это может казаться странным, но да, болеют. Новое время — подъем национальных государств. Новейшее время — государств, играющих в футбол. «Футбо-лизация» — одна из важных проекций глобализации. История замещается историей футбола. Поражение русских от японцев воспроизводит кампанию 1904–1905 года, катастрофа Франции на чемпионате — кампанию 1812-1814-го. Национальные герои — Наполеон и Зидан не французы. Тогда проиграли — сейчас проиграли.

— Зато бескровно.

— Другие времена, другие правила игры, хотя, как вы знаете, и футбол тоже чреват. Я вообще-то доволен, что французы вылетели — они столь безобразно ведут себя по отношению к Израилю, а в последнее время уже совсем позабыли о соблюдении приличий, откупаются нами от арабского национализма. Пусть немного пострадают: в отличие от наших, их страдания связаны исключительно с самолюбием. Я как-то выступал на радио в Париже, а там тогда был взрыв в метро. Меня спросили, что я по этому поводу думаю. Я ответил цитатой из Притчей: посеявший ветер пожнет бурю. Переводчица побледнела: до чего же я бестактен, до чего не политкорректен! Но перевела точно.

— А на радио и на телевидении о футболе говорить не приходилось?

— Однажды, но это было довольно давно, и не в Париже, а в Иерусалиме. Меня пригласили участвовать в программе, где всяких патентованных мудрецов спрашивают о смысле жизни, политических прогнозах и других важных вещах. На закуску ведущий неожиданно спросил у присутствующих, есть ли шансы у Петах-Тиквы выиграть у Маккаби.

— Вопрос не для мудрецов.

— Вот мудрецы и затруднились. А я так даже проанализировал турнирную ситуацию. После этого я стал популярен: ко мне подходили незнакомые люди на улице, пожимали руку и говорили, что передача была исключительно содержательной, но помнили, естественно, только о футболе.

— Если вы и сейчас склонны к футбольным прогнозам, скажите, когда сборная Израиля попадет на чемпионат мира?

— С большой вероятностью уже в следующий раз. У нас неплохая сборная, главный ее недостаток — зависимость от настроения и соответственно отсутствие стабильности. Если это преодолеть, все будет в порядке. Лет тридцать назад мы уже пробивались на чемпионат. Почему бы не сделать это еще раз? Я думаю, шансы есть. Футбол популярен, он прогрессирует, его любят. В Израиле чтут день субботний. Только по-разному: одни в синагоге, другие на стадионе, но отношение одно и то же — религиозное.

— А на стадион не боятся ходить? Теракты не пугают?

— Может, и боятся, но ходят. Не думаю, что болельщиков на стадионах стало меньше. Та же картина, что и в синагогах. Есть вещи сильнее страха: в одном случае общая молитва, в другом — любимая команда. Когда иерусалимский «Бетар» неудачно выступает, полгорода в трауре.

— Люди в кипе в израильских клубах играют?

— Конечно, играют. Большинство израильских футболистов — выходцы из традиционной еврейской среды. Порой футбольная команда в полном составе идет перед матчем к кабалисту за благословением.

— Ну и как, помогает?

— Прямо надо сказать: не всегда. Главный раввин Великобритании Джонатан Сакс рассказал мне забавную историю.

— О кабалистических благословениях? Они что, и в Англии практикуются?

— Если английские футоболисты и пользуются благословениями, то не кабалистическими. Но история не о том. Главный раввин Англии Джонатан Сакс — ревностный футбольный болельщик. И архиепископ Кентерберийский — тоже. Причем болеют они за одну и ту же команду — за «Арсенал». Поскольку они люди известные, то их футбольные пристрастия тоже хороши известны. Однажды оба они были на матче, и и случилось так, что «Арсенал» проиграл с разгромным счетом. Событие редчайшее! Все были в шоке. Газета «Тайме» опубликовала статью, автор которой не сомневался, что почтенные духовные лица несомненно молились за победу любимой команды (как же иначе!). И вот вам результат! Ничто не демонстрирует тщетность молитв лучше, чем это происшествие. Джонатан Сакс тут же отправил в газету теологическое опровержение. «Не знаю, с какой стати автор сделал такие выводы, — написал раввин, — но они совершенно ошибочны. Я действительно молился о победе «Арсенала». Думаю, то же самое делал и архиепископ Кентерберийский. Ну и что из этого следует? Тщетность наших молитв на том злополучном матче никоим образом не доказывает тщетности молитв вообще».

— Почему?

— Да потому что Всевышний болел в тот день за «Манчестер Юнайтед»!

«Новое время»

 

Поговорим о странностях любви

Гиви, ты любишь помидоры? — Есть люблю, а так — нет.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Я вам сейчас расскажу одну старую историю про любовь.

Однажды рыбак поймал огромную щуку. «Ого! — воскликнул он. — Пан любит щук!» — и тотчас отправился к пану. Услышав слова рыбака, несчастная щука воспряла духом: пан ее любит! Рыбак пришел на кухню, где все только и говорили, как пан любит щук. Рыба к тому времени едва дышала — вся надежда была на пана: ведь он ее любит. Наконец пришел пан и стал давать указания, как это чудо готовить. Он был не только большой гурман, но и большой кулинар. Тут щука поняла, каким способом ее будут любить, и продолжала размышлять о превратностях любви уже в кастрюле.

— Это звучит, как хороший тост. Остается только завершить его сильной кодой: «Так выпьемте за любовь!» Я в качестве алаверды расскажу вам грузинский анекдот, типологически похожий на байку про щуку. «Гиви, ты любишь помидоры?» — «Есть люблю, а так — нет». Впрочем, у этих двух историй есть одно существенное отличие — в главном герое. В вашей истории это объект любви, а в грузинской — субъект.

— Есть и еще одно различие. Бедная щука — жертва не только рыбацкой и кулинарной страсти, но и филологической ошибки: она слишком однозначно понимала слово «любовь».

— Что вы хотите от рыбы — люди путаются!

— Ну ваш-то Гиви все-таки отдавал себе отчет, что любить еду и любить «так» — совершенно разные вещи.

— Хотя не совсем понятно, какой смысл вкладывал филологически тонкий Гиви в емкое словцо «так»; может быть, не исключительно эротический. Во всяком случае, он понимал, что есть такой вид любви, когда то, что любишь, не съедается.

— Например, горы. В отличие от щуки и помидоров их уж никак не съешь. Восхищаясь горами, невозможно стремиться к обладанию. Это просто не может прийти в голову.

— Эстетическое чувство по самой своей природе лишено заинтересованности. В полной мере восхититься красотой женщины можно лишь в том случае, если восхищение беспримесно, если вы не хотите ее съесть. В примере с горами у вас просто нет выбора: стремлению к обладанию поставлен физический предел — горы нельзя положить в рюкзак и принести домой. А вот, скажем, цветок можно. Поставить в вазу и любоваться.

— Все зависит от характера любви. Если любишь, зачем укорачивать жизнь любимого? Впрочем, люди сплошь и рядом именно так и делают: их любовь неразрывно связана с обладанием. А цветок не может защитить себя от такой любви.

— В «Лекциях по дзен-буддизму» Судзуки сравнивает стихотворения Теннисона и Басе, посвященные цветку [32]Сей компаративистский пассаж позаимствовал у Дайсэцу Судзуки Эрих Фромм («Быть или иметь»), у Эриха Фромма Татьяна Касаткина («Русский читатель над японским романом». Новый мир № 4, 2001), а у Касаткиной (с благодарностью) участник этого разговора.
. Теннисон срывает цветок и, глядя на него, размышляет о том, что, пойми он суть одного этого маленького цветка, он понял бы суть человека и Б-га. Стихотворение Басе я процитирую, это совсем нетрудно:

Внимательно вглядись!

Цветы пастушьей сумки

Увидишь под плетнем!

Судзуки поясняет, что восклицательные знаки в переводе этого хокку — эквиваленты непереводимых языковых средств, призванных передать восхищение. Отношение к цветку носит у двух поэтов не личный, а культурный, цивилизационный характер: западная культура ориентирована на обладание, японская — на созерцание.

— В контексте нашего разговора сопоставление Судзуки было бы более впечатляющим, если бы оба поэта испытывали к цветку чувство любви. Между тем это совсем не так. Если Басе цветок действительно любит и призывает читателей разделить свою любовь и восхищение, то для Теннисона цветок лишь средство для интеллектуальных упражнений. Но ведь Теннисон ясно декларирует свою позицию и никому не морочит голову разговорами о любви: ни цветку, ни нам, ни (что еще важнее) самому себе. Когда один человек признается в любви другому, ситуация оказывается куда более сложной. «Я тебя люблю» — что это значит? Что он (или она) имеет в виду? И отдает ли себе отчет, что стоит за этим обязывающим признанием? Любит ли один человек другого как личность или же он для него лишь средство получения сексуального удовольствия? Вариант любви к рыбе и к помидорам. Но я хотел бы вернуться к горам: чувство, которое человек испытывает при виде гор, — это модель идеальной любви: чем сильнее любит человек, тем больше он концентрируется на объекте своей любви и меньше на самом себе, в пределе он совсем забывает о себе, ему ничего не надо от любимого — лишь бы тот просто был.

— Что же, в таком случае и взаимность необязательна?

— А разве горы отвечают нам взаимностью? Разве вы ждете от них ответного чувства? Басе даже в голову не могло прийти, что цветок должен его любить. Совершенная любовь концентрируется на любимом полностью. Без оглядки на себя.

— Испытывать такое чувство к цветку или к горам проще и естественнее, чем к человеку.

— Я же говорю о совершенной любви, а совершенство всегда редкость. Но к нему можно стремиться, а можно недоумевать, для чего такая любовь вообще нужна. Конечно, ни для чего! Ухи из нее не сваришь. Некоторые люди и к Б-гу относятся, как пан к щуке: они просто не умеют по-другому. Б-г для них не Любимый, а внутренняя подпорка или деловой партнер, с которым отношения строятся по принципу: «ты — мне, я — тебе». Совершенная любовь — любовь Иова. Его страдания велики и непрерывно возрастают, а душа, несмотря ни на что, стремится к Б-гу. Присутствие Б-га (о чем многие не подозревают) само по себе наполняет счастьем, независимо от уровня здоровья, богатства и даже понимания, что с тобой происходит.

— Если Его присутствие постоянно и оно так действует, причем «само по себе», то счастливы должны быть все: включая и тех многих, которые об этом не подозревают.

— Его присутствию надо открыться, все дело в ориентации души.

— Когда Иов потерял богатство и здоровье, когда погибли его дети, изменилось и его отношение к Б-гу: ему уже недостаточно было просто любить Б-га, как любят горы или цветок, — он жаждал иной любви, он жаждал Его ответа.

— Что ж, когда любовь Иова стала такой, Б-г ответил ему.

 

Кто проглотил Йону?

Праведники подобны рыбам, выброшенным на сушу, — наш мир не их стихия

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

В повествовании о творении мира говорится о создании «больших рыб» [33]Быт 1:21.
. Во всяком случае, именно так написано в самом распространенном в России переводе — синодальном, но в оригинале рыб нет — там используется загадочное слово «таниним». Переводчики ломают голову, о чем здесь идет речь. Судя по словоупотреблению в Библии, то ли чудища морские, то ли змеи, то ли драконы. А может быть, динозавры? А в современном иврите вообще крокодилы. Но уж никак не рыбы.

— Вопрос остается открытым. В начале века в Палестине жил один зоолог — Ахарони. Он написал любопытные мемуары. В Первую мировую войну его хотели призвать в армию. Он обратился лично к Гамаль-паше, и тот освободил его от призыва. Ахарони обещал паше составить коллекцию животных, обитающих на территории Османской империи. Паше идея понравилась. По-видимому, именно по заданию Ахарони, был убит последний палестинский медведь — жертва зоологической науки. Ахарони сказал паше: «Вы властитель всех людей в этой стране, а я — зверей». Ну как было такого человека поставить под ружье!

— В связи с чем вы его вспомнили?

— В связи с «таниним». Он считал, что это обобщающее название для разнообразных животных. Он даже некоторых птиц включал в эту группу.

— А что говорят комментаторы?

— Комментаторы вовсе не озабочены соотнесением текста с естественно-научными представлениями. Есть такое мнение (и оно текстуально обосновано), что здесь говорится о левиафане. Это такой мифологический зверь, царь океана. Он неоднократно упоминается в Библии, о нем есть множество легенд в народном фольклоре.

— Значит, все-таки не динозавры.

— Слышу в вашем голосе сожаление. Так соблазнительно подверстать библейский текст под теорию происхождения видов. Нет, не динозавры. Рядом с левиафаном они мелковаты. Говорят, полгода Иордан должен течь — как раз ему на один глоток, может, и хватит.

— Ну, Иордан не Волга. Если левиафан, почему тогда множественное число?

— Вс-вышний парочку сотворил: самца и самку, но самку пришлось убить, поскольку, если бы они стали размножаться, так и всего мира бы им не хватило: уж больно велики. А самец погибнет в конце времен. Мясо этой пары будут вкушать праведники на эсхатологическом пиру. Но мясо самки, конечно, вкуснее.

— Почему?

— Потому что с икрой.

— И в каком же морозильнике хранится ее мясо?

— С какой стати вас это вообще занимает? Я же говорю: мясо левиафана — эксклюзивное удовольствие для праведников; нас с вами на этот пир определенно не пригласят. Я тут как-то читал Зингера в английском переводе. Рассказ о еврейском мальчике, которому морочили голову и пытались убедить, что он уже в раю. И в подтверждение угостили мясом кита.

Праведники подобны рыбам, выброшенным на сушу, — наш мир не их стихия.

— Ну понятно: переводчик попал в западню омонимии. «Левиафан» на идише действительно «кит», но здесь-то имелся в виду очевидным образом левиафан.

— Простодушный переводчик полагал, что для его ремесла достаточно знать язык. Обычная история. Нет, надо знать еще кое-что. Хотя бы, что кит — существо некошерное, и еврейский мальчик из традиционной среды не стал бы его есть даже в раю.

— Но ведь Зингера переводил Сол Белоу. У него таких ляпов быть не должно.

— Это был не Белоу.

— Я слышал, Зингер вообще не разрешал никому переводить свои произведения — только Белоу. А кто хочет на прочие языки, пожалуйста, пусть пользуется английскими переводами Белоу. Белоу был для Зингера гарантией адекватности.

— Как видите, опасения Зингера оправдались.

— Мы начали разговор с того, что большая рыба вытеснила из текста левиафана (если только «таниним» действительно левиафан), вы рассказали историю, как левиафана потеснил кит — естественно поговорить о рыбе, которая уступила в переводе киту. Я говорю о ките, который глотает в синодальном переводе Иону. Но в оригинале-то рыба.

— Да, просто большая рыба.

— Оно и понятно: маленькой рыбе проглотить Иону было бы затруднительно. Мог бы карась проглотить Иону? Да ни за что!

— Вы считаете, большой рыбе было проще? Вообще многих интересует вопрос, как это Иона мог оказаться в рыбьем чреве. И в неповрежденном состоянии выйти. Вы случайно не знаете?

— Понятия не имею.

— Есть один старый немецкий анекдот. Ему уже лет двести. Ученик задает тот же вопрос, что и вы: «Господин учитель, как это Иона мог оказаться в рыбьем брюхе?»

— «Ты что, евреев не знаешь? Такой народ: куда хочешь пролезут». Как видите, господин учитель объяснил это чрезвычайное происшествие не анатомическими особенностями рыбы, а особенностями еврейского национального характера.

— Не больно-то Иона туда стремился. Инициативу проявила рыба, а вовсе не он.

— Кстати, в этой истории с Ионой и рыбой есть один интересный аспект, на который не все обращают внимание. Вс-вышний повелевает рыбе проглотить Иону.

— Ну так что?

— А то, что это редчайший библейский эпизод, когда Вс-вышний обращается к животному. Вот, например, Валаамова ослица. Б-г не стал с ней разговаривать — послал ангела.

— Позвольте, но ведь и ангел с ней не разговаривал (о чем говорить с ослицей!) — только с ее хозяином.

— В нашем предании сохранились кое-какие уточняющие детали, в том числе, и разговор, о котором Библия умалчивает.

— А есть еще примеры обращения Вс-вышнего к животным?

— Есть. В самом начале Библии Он говорит со змеем. Знаете, что общего у рыб и у змей?

— ?

— У них нет век. Глаза у них всегда открыты. На эту особенность рыб обращается внимание в каббале. Вообще там много чего сказано о рыбах. Праведники уподобляются рыбам: они, как рыбы, выброшенные на сушу. Они всю жизнь проводят не в соприродной им стихии и обретают ее только после смерти.

 

Особенности национальной неохоты?

Если осел упал, помогите ослу подняться

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Сердце ваше томится ожиданием, и вдруг — но одни охотники поймут меня, — вдруг в глубокой тишине раздается особого рода карканье и шипение, слышится мерный взмах проворных крыл — и вальдшнеп, красиво наклонив свой длинный нос, плавно вылетает из-за темной березы навстречу вашему выстрелу.

" Записки охотника", Иван Тургенев

— Один из наиболее впечатляющих контрастов между еврейским и русским менталитетом — отношение к охоте. В России охота — излюбленная национальная забава, опоэтизированная в литературе, развлечение политической знати при всех режимах. Между тем специфическая и едва ли не уникальная особенность еврейской культуры — отсутствие охоты.

— Мы не убиваем живых существ ради развлечения. Это категорически запрещено.

— А ради пропитания?

— Охота в еврейском мире в принципе не может быть источником пропитания. Во-первых, наша традиция разрешает использовать мясо только определенных, главным образом домашних, животных. Во-вторых, они должны быть умерщвлены определенным способом, иначе их мясо непригодно для употребления в пищу. Соблюдение этих правил делает охоту невозможной.

— Сын Исаака — Исав — был охотник.

- Ну так он и не считается евреем. Согласно преданию, Исав был не только охотник, но и разбойник; для нас охотник в известном смысле всегда разбойник. В Шулхан арухе богатый еврей задает вопрос о возможности охоты, и этот вопрос вызывает недоумение и возмущение: как вообще можно об этом спрашивать?! Как можно находить удовольствие в занятии Исава?! Охотником был Нимрод, и он в нашей традиции символ нечестия и бунта против Всевышнего.

— Так что еврей Записки охотника написать никак не мог бы.

Еврей, как вы прекрасно знаете, может не только написать Записки охотника, но и вообще сделать что угодно. Но еврей с еврейским миропониманием — конечно нет.

— О Самсоне и Давиде рассказывается, что они убивали львов.

- Ну так что же! Если это и была охота, то охотниками были львы; просто им не повезло: они сами стали жертвами. Самсон и Давид защищались от нападающих зверей и защищались успешно — это не охота. У нас запрещено убийство, но если человек убьет, защищая свою жизнь, он не нарушит закона.

— Типологически еврейская культура времен Торы — скотоводческая; негативные библейские персонажи олицетворяют иные типы культур: Нимрод и Исав — охотничью, Каин — земледельческую.

— Верно, и эта типология объясняет многое, например подчеркнуто презрительное отношение к собаке, которое вы можете найти во многих библейских текстах, — между тем в охотничьей культуре ее статус очень высок.

— В книге Товита собака — вполне положительный персонаж.

— Книга Товита не входит в наш библейский канон. А объяснить эту собаку довольно просто — влияние охотничьей культуры Ирана.

Вы упомянули, что охота в России — развлечение политической знати при всех режимах. Ну так на Востоке охота в древности была специфическим царским спортом — охотничья культура! Ко времени Талмуда у нас произошла смена типа культуры — культура стала земледельческой. В древности все вожди Израиля были пастухами: патриархи, Моисей, Давид. В эпоху Талмуда пастух — это уже, скорее, отрицательный персонаж, грубый и невежественный человек. Но на всем протяжении нашей истории отношение к охоте оставалось последовательно отрицательным.

Однако эта типология объясняет многое, но не все. В еврейской культуре есть дополнительная важная специфика. Отношение к охоте — это частный случай общей идеи о непричинении страданий живым существам.

— До определенных пределов. Все-таки еврейская культура не вегетарианская, животных убивают, и, надо полагать, радости от ножа мясника они не испытывают.

- Речь идет о непричинении ненужных страданий. Убивает специально обученный человек, к которому, кстати сказать, предъявляются высокие нравственные требования. Он убивает животное максимально быстро и, насколько это вообще возможно, безболезненно. Для этого разработана специальная технология. Но убой животных — это необходимость, а не развлечение. Гладиаторские бои с животными и уж тем более с людьми, жадная до крови публика — эти специфические элементы римской цивилизации — вызывали у евреев отвращение.

— Реш Лакиш был гладиатором.

— Ну так пока он был гладиатором, он был вне еврейского мира, потом он раскаялся и вернулся. Идея непричинения страданий живым существам имеет множество измерений. Я вам хочу проиллюстрировать ее на примере одной талмудической дискуссии. В ней обсуждается технология откорма гусей, и некоторые приемы тогдашнего птицеводства объявляются совершенно недопустимыми.

— О чем шла речь?

— Ну, скажем, нашими нееврейскими соседями практиковалось насильственное кормление или выдергивание перьев.

— А это еще зачем?

— Считалось, что это повышает качество мяса. Я вам более того скажу: не только причинение страданий, но и неоказание помощи животным считается безнравственным.

— Что вы имеете в виду?

- Вот вам один из обсуждаемых в Талмуде примеров. Осел вез неподъемный груз и упал. Так его надо не палкой колотить, а помочь подняться.

— У Маяковского есть знаменитое стихотворение: Хорошее отношение к лошадям…

- Да, оно переведено на иврит. Если бы хозяином этой маяковской лошади был еврей, по нашему закону он был бы обязан помочь ей подняться. В стихотворении Маяковского, если я правильно помню, ничего подобного не происходит.

"Новое время"_____________________________________________

Исав — в еврейской традиции олицетворяет чуждый и враждебный еврейству мир.

Шулхан арух — составленный в XVI веке религиозно-правовой кодекс, сохраняющий свою полную актуальность и поныне. Нимрод — царь, внук Хама.

Книга Товита не входит в еврейский библейский канон. В православную и католическую Библию она входит в качестве второ-канонической книги (то есть книги с несколько пониженным статусом). В протестантский канон, по составу идентичный еврейскому, она не входит.

Реш Лакиш — знаменитый мудрец Талмуда конца третьего века. До своего возвращения к Торе Реш Лакиш был не только гладиатором, но и главарем шайки разбойников.

 

Партия муравья

Если, бы муравей был наделен человеческим сознанием, он бы непременно вступил в коммунистическую партию.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Интересы семьи и общества как целого отнюдь не всегда совпадают. Там, где не надо считаться с семьей, можно достичь более рационального с точки зрения государства разделения труда. Во всяком случае, так представляется на первый взгляд. Примечания

—  Что вы имеете в виду?

— Ну, например, армия. Если она будет принимать во внимание интересы семьи, она моментально перестанет быть армией, она просто развалится. Представьте себе ситуацию, когда солдату надо заступать в караул, а он говорит: увольте, сегодня никак не могу — у ребенка скарлатина. Это же абсурд!

В нашем представлении амазонки — чисто мифологические персонажи, однако некоторые историки полагают, что в древности в Дагомее действительно существовало женское войско. У этих женщин, естественно, не было семьи, и их абсолютной преданности царю не мешали какие бы то ни было домашние обязательства. Кстати. Дагомея была тогда весьма агрессивным государством.

Семья с неизбежностью порождает двойную лояльность, в семье с неизбежностью возникают дополнительные обязательства относительно использования времени и человеческих ресурсов. Поэтому все более или менее тоталитарные общества, даже не ставя себе такой сознательной цели, разрушают семью, хотя на декларативном уровне могут проявлять заботу о ее укреплении. Для проведения индустриализации советскому правительству потребовалась колоссальная мобилизация трудовых ресурсов — понятно, что интересы отдельного человека, интересы семьи в расчет вообще не принимались.

—  Троцкий выдвинул в свое время концепцию трудовых армий.

— А Сталин ее полностью осуществил, используя рабочую силу в лагерях и шарашках. Обратите внимание: в рабовладельческом обществе существовал тот же самый подход. Хозяин использовал рабов там, где и как он пожелает. Семья в эту схему никак не вписывается. Ей просто нет в этой схеме места.

—  Я думаю, помимо тех экономических причин разрушения семьи, о которых вы говорите, существовали резоны и явным образом идеологические. Тоталитарное государство в принципе не могло позволить, чтобы существовали общественные ячейки, которые не были бы для него абсолютно прозрачны и не были бы ему абсолютно подчинены.

— Ну конечно! И Павлик Морозов тут просто символическая фигура. Можно сказать, что компартия была в России воистину богом — ревнивым и мстительным. И иных богов перед лицом своим не терпела. Между прочим, Сталин с большим подозрением относился к науке именно потому, что она предполагала научную лояльность, но ему-то было ясно, что лояльность должна быть только одна!

Интересно, что у общественных насекомых: пчел, муравьев, термитов — рабочие особи вообще лишены пола. Для биологического воспроизводства существует специализированная матка и строго ограниченный комплект специализированных самцов-оплодотворителей. Очень рациональная организация.

По существу, в муравейнике осуществлен коммунистический идеал — все подчинено единому плану, все товарищи, все работают вместе, помногу и самоотверженно, не отвлекаясь понапрасну от производства: едят мало, не напиваются, не безобразничают, не конфликтуют, сексуально не озабочены и о детях у них голова не болит.

Если бы муравей был наделен человеческим сознанием, он бы непременно вступил в коммунистическую партию. Причем его бы с радостью приняли: он подходит по всем статьям.

—  Морально устойчив.

- Муравей исключительно морально устойчив! Конечно, он особо не задумывается, но от него это и не требуется, от него этого никто и не ждет. Более того, с известной точки зрения отсутствие задумчивости — это не недостаток, а достоинство и даже добродетель. Зачем ему думать? Для этой цели существует коллективный разум, эффективность которого засвидетельствована тысячелетиями муравьиной практики.

Идеал муравейника — это не только коммунистический идеал, это и фашистский идеал, точно так же это идеал классического капиталиста-эксплуататора прошлого века: рабочие должны работать — семья только отвлекает и создает ненужные проблемы. Среди копытных самое эффективное животное — мул, потому что у него нет семейных проблем.

—  Но люди-то все-таки не муравьи и не мулы.

— Конечно. В человеке заложены потребности, с которыми трудно справиться тоталитарному обществу. Но оно может эти потребности в значительной мере подавить и извратить. В результате бесчеловечного коммунистического эксперимента, когда десятки миллионов людей оказались за колючей проволокой, семья в XX веке в России оказалась фактически разрушена.

—  Все-таки ваши выводы звучат уж чересчур сильно. Люди в России, как и везде, женятся, рождаются дети, внуки. Почему вы считаете, что семья разрушена?

- А вы посмотрите, каков в значительной мере состав российской семьи: бабушка, мама, дочка, внучка. Мужчина в семье превратился в фикцию. Социальные причины, породившие распад семьи в России, ушли в прошлое, но отработанный механизм обладает инерционностью, так что ситуация неполной семьи продолжает воспроизводиться от поколения к поколению. Для женщины, воспитанной без отца, самоочевидно, что семья не слишком нуждается в мужчине, что она может прекрасно функционировать и без него — она сама так выросла, у нее такой опыт. Вероятность, что ее семья будет неполной, гораздо выше, чем у женщины, которая росла в семье с отцом.

—  Ну погодите, а что, на Западе с семьей дела обстоят так уж благополучно? Там что, неполные семьи — исключительное явление?

А вот ответа на этот вопрос придется подождать: раввин ответит на него через месяц.

 

Семья на свободе

Порой необходимо заболеть, чтобы задуматься о здоровье.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

—  В прошлый раз мы говорили с вами о семье в тоталитарном обществе, о том, насколько пострадал институт семьи в России в период коммунистического правления. Однако же, естественно, возникает вопрос: а что, на Западе с семьей дела обстоят так уж благополучно? Там что, неполные семьи — исключительное явление?

— Я бы этого не сказал.

—  Но там ведь никакого тоталитарного режима не было, никто не ломал человеческую жизнь, не разлучал людей, не разрушал семьи. Стало быть, и при либерализме институт семьи переживает не лучшие времена.

— Не лучшие, но, разумеется, по совершенно иным причинам, нежели в СССР. В отличие от тоталитарного режима, существовавшего в России, западное общество навязывает свою идеологию, не используя силовых методов. Семья распадается не только в том случае, когда ночью мужчину забирают на 25 лет без права переписки, но и безо всяких трагических обстоятельств, когда у вполне благополучных людей нет воли и решимости ее поддерживать, поскольку они просто не считают ее слишком большой ценностью. Эффективная реклама определенного образа жизни оказывается для семьи не менее губительной, нежели ее прямое разрушение посредством насилия. И дело, разумеется, вовсе не в том, что сознательно ведется рекламная кампания, направленная на распад семьи, — ничего подобного. Тоталитарное общество тоже ведь не ставило себе целью разрушить семью — это стало неизбежным следствием определенных социальных процессов. Западному обществу навязывается идеал человека, который ориентирован на максимальное получение удовольствия и поэтому должен делать ровно то, что ему хочется, ни в чем себе не отказывая. Понятно, что для человека с такой жизненной установкой семейные узы обременительны.

—  Сейчас в этом отношении России мало чем отличается от Запада. Масштабно рекламируются и в значительной мере воспринимаются те же самые жизненные идеалы.

— Я хочу обратить ваше внимание на забавный парадокс: если в тоталитарном обществе допустима лояльность только в отношении государства, то в современном западном мире в предельном случае допустима тоже только одна-единственная лояльность — по отношению к самому себе. И та, и другая установка оказываются для семьи губительны: в обоих случаях семья просто не принимается в расчет.

Доведенная до логического завершения ситуация лояльности самому себе — это человек на необитаемом острове. Есть такой анекдот. Мама говорит ребенку: ну почему, почему ты не такой нонконформист, как все?! Тоталитарное общество навязывает людям идеал конформизма, западное — идеал нонконформизма, но зачастую разница оказывается только в словах. Допустим, вам пришла в голову замечательная мысль провести отпуск в Португалии. Между тем жена хочет в Таиланд, а ребенок канючит, чтобы вы немедленно поиграли с ним в лошадки. Совершенно очевидно, что то, чего хотите вы — дело самое что ни на есть стоящее (иначе бы вы этого не хотели). Поэтому надо послать домашних куда подальше и лететь в Португалию. Теперь представьте себе, что ваша жена мыслит и чувствует точно таким же образом, и она думает: да пропади ты пропадом в своей Португалии, глаза б мои на тебя не смотрели! И тут же летит в Таиланд.

—  А может, ничего страшного? Отдохнут малость друг от друга, проветрятся, наберутся новых впечатлений, забудут о ссорах, соскучатся, и все будет хорошо. Еще лучше прежнего!

— Я в этом сильно сомневаюсь. Когда мужчина и женщина одинаково убеждены, что в жизни приоритетны собственные желания, когда они в принципе не готовы к компромиссу или же понимают компромисс как полное согласие другой стороны на продиктованные ей условия, то еще лучше прежнего весьма мало вероятно. Короткое время, пока мужчина и женщина друг в друга влюблены и их желания более-менее совпадают, — все в порядке. Ну, скажем так: в относительном порядке. Однако эта идиллия длится обычно не более трех месяцев. Семья не может быть построена на таком фундаменте. Чтобы она устояла, нужны совершенно иные установки.

—  И какие же?

— Человек должен знать, что вовсе не всегда следует руководствоваться своими сиюминутными желаниями, что влюбленность как приходит, так и проходит, что для поддержания семьи необходимы определенные усилия, которые надо предпринимать всю жизнь. Все это, разумеется, имеет смысл только в том случае, если вы считаете, что семья — это действительно ценность.

—  Ваш взгляд на нынешнее состояние семьи и в России, и на Западе исполнен скепсиса. А что, по вашему мнению, ждет нас дальше? Существующие разрушительные тенденции будут набирать силу?

— В ближайшей перспективе — очень возможно. Если же попытаться дать более глобальную оценку, то я, в общем-то, скорей уж оптимист: мне представляется, что через несколько поколений статус семьи с неизбежностью возрастет. Дело в том, что нормальная, полная семья соответствует глубочайшим потребностям человеческой души.

Бернард Шоу сказал как-то, что для брака типична ситуация, когда мужчина хочет ехать на север, женщина — на запад и в конце концов они едут на северо-запад, куда никто из них вовсе не собирался. Разумеется, семья не может существовать без противоречия интересов жены и мужа, детей и родителей, но разрешение этих противоречий стимулирует взаимное творчество и создает особую эмоциональную атмосферу, в которой люди так нуждаются.

—  Недавно в России проводился социологический опрос подростков 13–15 лет. Выяснялась их ценностная ориентация. Респонденты должны были расположить в порядке предпочтительности жизненные ценности. Так вот, результат этого исследования оказался достаточно неожиданным: большинство подростков поставили на первое место семью. Хорошая семья была для них важнее денег, карьеры, здоровья, творчества и (что уж совсем удивительно) даже любви. Мне кажется, многие из них ответили так вовсе не потому, что они выросли в хороших семьях, а потому, что семьи с той особой эмоциональной атмосферой, о которой вы говорите, была для них как раз тем, чего им остро недоставало.

— Порой необходимо заболеть, чтобы задуматься о здоровье. Я думаю, люди в конце концов научатся относиться к семье как к важной и приоритетной ценности. На месте разрушенных городов всегда вырастает трава.

 

Может ли повториться Холокост?

Ребе неоднократно повторял: проявление еврейским государством слабости или политической уступчивости приведет к многочисленным жертвам. В Катастрофу это, тем не менее, не выльется…

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы раввина Йосефа Херсонского

— Любавичский ребе неоднократно говорил о том, что Холокост не повторится. Во время войны в заливе 1991 года Ребе утверждал, что Израиль — самое надежное место для евреев и не стоит опасаться жертв. Как следует воспринимать эти два высказывания? Пожеланием или утверждением были слова Ребе о том, что Катастрофа не повторится? И второе: можем ли мы сегодня провести аналогию между словами Ребе в отношении войны с Ираком тогда, в 1991-м, и современной ситуацией?

— Сегодня в Израиле многие готовятся к войне, закупают воду и другие запасы. В моем доме таких приготовлений нет, и вовсе не потому, что у меня не доходят до этого руки, — просто не готовятся.

— Значит ли это, что войны не будет?

— Нет! Ребе не говорил, что войны не будет. Давайте пойдем по порядку, и коли уж мы затронули тему Катастрофы, уточним терминологию. Так мы называем гибель миллионов евреев во время Второй мировой войны, подразумевая масштаб потерь: тогда погибла треть еврейского народа. Говоря, что Катастрофа не повторится, Ребе имел в виду масштабность потерь, а не то, что их не будет вообще.

Но масштабность потерь может быть не только количественной, но и качественной. Например, во время погромов Хмельницкого евреев погибло меньше, чем при Гитлере, но качественно эти две трагедии вполне сопоставимы. Один из современных биологов утверждает: следствием погромов Хмельницкого стал рост числа генных заболеваний у восточноевропейских евреев, потому что после «освободительной войны украинского народа» в Восточной Европе их осталось всего 5000 семей.

— Следует ли все-таки понимать слова Ребе о Катастрофе как пожелание?

— Мне кажется, это было утверждением. Однако Ребе не сказал, что евреи не будут погибать. Более того, он неоднократно повторял: проявление еврейским государством слабости или политической уступчивости приведет к многочисленным жертвам. В Катастрофу это, тем не менее, не выльется.

— А применительно к войне с Ираком? Можно ли спроецировать сказанное Ребе в прошлый раз на современную ближневосточную ситуацию?

— Ребе говорил, что Израиль — место, которое хранит Б-г. Таких угроз, как угроза, исходящая от Ирака, не следует опасаться. Нам следует лишь правильно понимать его слова. В 1990 году Ребе говорил: не следует опасаться, — а его слова интерпретировали в том смысле, что ни один СКАД не упадет на Израиль, и это было неверно. Действительно, Ребе такого не говорил.

И действительно, Израилю эти ракетные удары сколько-нибудь серьезного ущерба не причинили. За все время войны погибли лишь несколько человек, да и те — не от СКАДов, а от инфарктов при панике или задохнулись в противогазах. Достаточно сравнить ущерб, нанесенный такими ракетными ударами в других странах и в Израиле.

Нынешняя ситуация отличается тем, что угроза принципиально меньше. Во-первых, Саддам не обладает большим количеством оружия. Во-вторых, его можно назвать «нормальным сумасшедшим»: он, безусловно, ненавидит евреев, но не настолько, чтобы погибнуть самому, ради того, чтоб погубить еще нескольких. Почувствовав, что удавка на его шее затягивается, он, скорее всего, попытается сбежать.

В свете всего этого я считаю, что война все-таки будет, но не думаю, что мы от этого пострадаем. Мне кажется, слова Ребе относятся и к сегодняшней ситуации: люди не погибнут. Тем более что это утверждение основывается не только на сокровенных тайнах Торы, но и видно невооруженным глазом.

Интересен факт, что Израиль всегда был достаточно безопасным местом со времен крестовых походов. Даже во время второй мировой войны германские и итальянские войска не нанесли этой земле серьезного ущерба, хотя и планировали захватить Эрец Исраэль.

 

Вектор святости

Вера в простых людей — английская традиция. Немецкое изобретение — вера в гениев.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы раввина Михаила ГОРЕЛИКА

- Вы обращали внимание, как географически ориентирован мир Толкиена?

— С запада на восток. Запад — свободные народы, Восток — средоточие тьмы.

- А еще западнее, за океаном, — мир святости. Как вы полагаете, почему именно так?

— Потому что в реальном мире на западе действительно жили свободные народы. В СССР, когда хотели опубликовать книгу сомнительного (с точки зрения власти) идеологического содержания, писалось предисловие, в котором давалась приемлемая для цензуры интерпретация. В предисловии к изданным в начале 1980-х — ”Хранителям” говорится, что Толкиен пророчески угадал: судьбы мира решаются на Востоке. Зто действительно так: империя зла пала — вот и решение судеб. И нацистская Германия была на востоке. А с кайзеровской Германией Толкиен воевал в Первую мировую.

- Толкиен был все-таки филолог и медиевист, а не политолог и журналист. Кроме того, он был католик и прекрасно отдавал себе отчет, что вектор христианской святости ориентирован как раз наоборот: восток — место святости. Во всех церквах вход на западе, алтарь на востоке.

— Это убедительно, однако Толкиен все-таки не пожелал ориентировать свой мир таким образом. Вы можете это как- то объяснить?

— Не могу ничего утверждать определенно: я же не знаю, чем он руководствовался, но если говорить не о замыслах, а о фактах, то Толкиен воспроизводит географическую ориентацию святости, соответствующую еврейской картине мира.

— Позвольте, но разве не сказано в Библии, что Бог насадил рай на востоке?

- На востоке от чего? Очевидно, что от Самого Себя. Повествование ведется с Его точки зрения. Бог обращен на восток, но Сам Он находится на западе. В Библии святость всегда связана именно с западом. О юге говорится: “справа”, о севере: “слева”. Это если смотреть с запада. Библия и смотрит с запада.

— А почему тогда направление святости в синагогах называется “Мизрах” (“Восток”)?

- Синагоги во всем мире ориентированы на Иерусалим, а в Иерусалиме — на Храм. В Европе и Северной Америке это, главным образом, направление на юго-восток. В древности мы жили в иных странах, и соответственно ориентация была иной. В Вавилонском Талмуде Страна Израиля многократно называется “Западом”. И это понятно: Вавилон (территория нынешнего Ирака) находился восточнее. В Талмуде задается вопрос: откуда приходит Шхина (Божественное Присутствие)? Ответ: солнце встает на востоке и заходит на западе — склоняется перед Творцом. Пророк Иезекииль саркастически говорит о людях, которые кланяются восходящему солнцу, повернувшись спиной к Святилищу. Вход в Храм был с востока. Святая святых — на западе.

— В романе Толкиена есть одна любопытная особенность: огромная книга, и ни разу не упоминается Бог, даже бог идиоматических выражений. Это умолчание представляется мне концептуальным. Объяснить его, должно быть, можно по-разному, но, во всяком случае, налицо скрупулезное выполнение третьей заповеди [38]“Не произноси имени Господа, Бога твоего, попусту… “(Исход 20:7).
.

- В литературе это пример далеко не единственный. В рассказах рабби Нахмана[39]Рабби Нахман из Брацлава (1772 — 1810) — основатель одного из направлений в хасидизме, оказавших существенное влияние на еврейскую мысль (в частности, на Мартина Бубера)
Всевышний тоже прямо нигде не назван. Рабби Нахман объяснял, почему: во всем сущем так много Бога, что называть Его нет нужды. Вера тех, кто беспрерывно упоминает Имя Божие, — сомнительна.

— Про веру — это вы говорите или рабби Нахман?

- Нет, это уже я. Но для него это было очевидно. Могу привести вам пример не только далекого от Толкиена рабби Нахмана, но и близкого ему Клайва Льюиса: он ведь тоже в своих сказках напрямую Всевышнего не называет.

— Совпадение географического вектора святости Толкиена с Библией и Талмудом — идея для меня совершенно неожиданная. Вы увидели в романе еще какие-нибудь совпадения этого ряда?

- В тексте Толкиена заложена масса образов, которые имеют соответствие в еврейских текстах. Саруман ведь, по существу, двойник Люцифера. Все знал, все понимал, располагал неограниченными возможностями для роста и вот тем не менее выбрал то, что выбрал. Печальный пример эволюции того, кто обладал некогда истинным уровнем, величием и могуществом. И чем он кончает?

Или Арагорн — образ Мессии. Он сын и внук царя, но об этом никто не догадывается. Он воюет со злом, но его подлинное величие до времени скрыто. Сокрушив империю зла, он устанавливает во всем мире мессианское царство. А Гендальф очень напоминает пророка Илью: столь же суров и вездесущ.

И все-таки они, как и многие другие герои “Властелина колец”, описаны достаточно схематично, они равны самим себе, в них нет сложности и внутренней динамики. Иное дело хоббиты. Они самые человечные и нормальные. Они “недомерки”: трусы, обжоры, болтуны, лентяи — одним словом, обыватели, вовсе не расположенные ни к подвигам, ни к святости. Но вот наступает час испытаний, и недомерки оказываются истинно высокими. Одна из магистральных идей романа: судьба мира зависит именно от них, а не от сильных и великих. Эту же идею вы можете найти в хасидском фольклоре, где многократно утверждается значимость обывателя, важность самого обыкновенного человека.

— У Честертона то же самое, но только он, в отличие от Толкиена, не нуждался в эвфемизме “хоббиты” — он прямо называет вещи своими именами.

- Ну так он писал в другом жанре. А вообще, вера в простых людей — английская традиция. Немецкое изобретение — вера в гениев..

 

Снимающий границы Интернет

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Пафос традиционного общества — утверждение границ. Пафос современного мира — их ликвидация.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

—  Мне хотелось бы предложить вам для обсуждения какую-нибудь тему, максимально далекую от еврейских религиозных проблем.

- Пожалуйста, но я не уверен, что вам это удастся.

—  Почему?

— Видите ли, с точки зрения иудаизма мир со всем, что в нем есть, дан человеку для освоения и размышления. Поэтому любой предмет, любое явление заслуживает религиозного осмысления.

—  Ну, а скажем, интернет он тоже заслуживает?

- Почему бы и нет? Интернет очень интересное явление. Один из символов нашего времени, резко противостоящий миру традиционализма. Традиционный мир весь построен на границах. Границы это его пафос, непременная часть его веры, его понимания жизни.

—  Что вы имеете в виду, говоря «границы»?

- Я говорю о границах в самом широком смысле, то есть не только о границах между государствами, хотя и о них, разумеется, тоже (они-то для Интернета абсолютно проницаемы). Я говорю о границах, запретах, ограничениях, разделениях и разграничениях в целом. Например, для греков в древности была очень важна культурная граница между эллинами и варварами. В традиционных обществах существует четкая граница между «можно», «нужно» и «нельзя». В разных культурах эти понятия могут иметь разные наполнения, но сам феномен один и тот же. В чем главный пафос Интернета? В кардинальном снятии границ. А если взглянуть чуть шире, это ведь важное самоопределение современного мира в целом: абсолютная открытость и снятие всех границ, полное их упразднение за ненадобностью. Речь идет не о каких-то изживших себя, утративших свой смысл границах, а о границах вообще, границах как таковых.

Проблема в том, что, когда открытость, казалось бы, достигает максимума, она порождает проблему границ на новом уровне.

—  Вы могли бы привести какой-нибудь пример?

- Да сколько угодно! Не так давно в США было проведено исследование интеллекта различных этнических групп. В результате исследователи пришли к выводу, что IQ (принятый в науке коэффициент интеллекта) у афро-американцев ниже, чем у других обследованных групп. Результаты этой работы отказались печатать все издания, куда исследователи обращались. Причем, что интересно, никто не ставил под вопрос метод исследования, никто не ставил под вопрос научную корректность. Но просто, оказывается, существуют определенные границы того, что можно говорить и печатать, а что ни при каких условиях нельзя.

—  Само слово «афро-американец» свидетельство границ корректности, которых не так давно вообще не существовало.

- Ну да, конечно. Забавно, что аббревиатура «РС» обозначает и персональный компьютер, и политическую корректность. Так вот РС в смысле политической корректности входит в явное противоречие со свободой слова, которая в принципе никакой политической корректностью ограничена быть не должна. Или пример совсем из другой области: существуют ли границы искусства, и если да, каковы они? Как-то в музее мне попался на глаза концептуальный экспонат, который представлял собой размещенные в пространстве предметы нижнего белья. Произведение называлось: «Вечность». Дело совсем не в том, что у меня несколько иное представление о вечности, а в том, кого выставлять в музее: в ситуации отсутствия критериев каждый может претендовать на то, что он художник. Я мог бы привести еще массу примеров, но принципиально они ничего нового не прибавят. Мир без границ противостоит миру с границами. Можно задать вопрос: какой из них лучше? Но на него нет объективного ответа: ответ зависит от выбора отвечающего: в каком мире он хочет жить. Это связано не с политикой, но с общим восприятием мира и жизни. Мир находится сейчас в поисках новых границ, новых парадигм: старые уже перестали удовлетворять людей, а новые еще не найдены.

—  А как быть с религиозным осмыслением то, с чего вы начали?

- «Новое», «старое» эти слова сами по себе достаточно неопределенны, они нуждаются в уточнении. Новое относительно чего? Относительно чего-то уже существующего, ставшего привычным и само собой разумеющимся? Но в таком случае «новые» парадигмы могут на самом деле оказаться очень старыми. С другой стороны, то, что представляется многим старым, может содержать неисчерпаемый потенциал новизны.

Разумеется, речь идет здесь не об обветшалости и слабости: такая старость не может содержать ничего нового и позитивного. Скорей уж это удел многого из того, что совсем недавно почиталось большой новостью. Жизнь показывает, что тотальное снятие всех и всяческих границ, как правило, не способствует здоровью: ни физическому, ни духовному. Между тем проверенные временем старые истины и старые границы с их «можно», «нужно», «нельзя» по-прежнему сохраняют молодость, силу и обаяние.

И может быть, нынешнее разрушение границ как раз и позволит взглянуть на эту проблему по-новому. Так бывает, когда сносят обветшавшие и давно отслужившие свой срок постройки, и вот, благодаря этому, открывается вдруг вид на древнее прекрасное здание, который эти никчемные дома закрывали.

«Новое время»

 

О несовершенстве мира

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

—  В прошлый раз мы с вами говорили об интернете как о символе мира, который хочет жить без границ. И о том кризисе, который возникает при последовательном снятии всех границ и оборачивается поиском новых границ: новых «нельзя», «можно» и «нужно». И вы сказали, что в результате этого кризиса человек поворачивается лицом к традиционным ценностям.

- Вовсе не обязательно. Но это одна из возможностей. Одна из многих возможностей.

—  Ну, хорошо, положим, он делает именно такой выбор. Не окажется ли он в своеобразной ловушке, перейдя от мира без границ к законсервированному, архаичному и враждебному современности миру с железобетонными границами, через которые не то что птица — не может перелететь даже ветер времени?

- Ну, почему же непременно «законсервированному, архаичному и враждебному»? И потом, ведь нередко бывает, что ветер времени — это чумное поветрие; тогда пусть он действительно лучше задержится на границе, и если она способна это поветрие удержать, то честь ей и хвала! Впрочем, проблема, о которой вы говорите, реально существует. Действительно, отличительная черта традиционного общества — нелюбовь к новшествам. Это, кстати, относится и к науке и к бизнесу. Вспомните, сколько веков держалось в науке аристотелианство и как институт цехов боролся против любых нововведений. У традиционного общества настоящий страх перед новыми вещами. И этот страх религиозно обоснован: Всевышний не создал этих вещей? Ведь не создал? А раз не создал, значит, и не надо. Если бы Всевышний хотел, чтобы мы летали, мы бы рождались с крыльями.

—  Вы хотите сказать, что в рамках такого подхода к миру изменения нехороши с религиозной точки зрения? Что стальные руки-крылья — как бы вызов Всевышнему, Который создал человека бескрылым?

- Именно так. Но дело в том, что еврейское понимание жизни, на котором было построено и стоит и поныне еврейское традиционное общество, придерживается иной точки зрения. Мы считаем, что Всевышний действительно создал мир несовершенным, что мир, созданный Им, требует усовершенствования.

—  Я не ослышался?

- Нет, вы поняли правильно. В Талмуде приводится дискуссия, которая имела место во втором веке, но сохраняет свою актуальность и поныне. Знаменитый законоучитель рабби Акива обсуждал с одним высокопоставленным римским чиновником как раз ту же самую проблему, что и мы с вами. Академическая сторона дела волновала римлянина не в первую очередь. Речь шла о вещах, имеющих четкий политический смысл: римская власть объявила обрезание уголовным преступлением. Чиновник не хотел эксцессов и адресовал свой теологический аргумент через рабби Акиву всему еврейскому миру. Аргумент представлялся ему безукоризненным: если Всевышний сотворил человека совершенным, обрезание бессмысленно. Рабби Акива этот аргумент не принял — он твердо стоял на том, что человек может улучшить мир, созданный Всевышним, более того, человек просто обязан это делать. Обрезание в конце концов — частный случай. Например, хлеб — разве хлеб не более совершенное создание, нежели пшеница? Еврейская мысль вошла в конфликт с римской политикой, и рабби Акиву в конце концов отправили для продолжения дискуссии в руки к палачу, который оперировал совершенно иными (не имеющими прямого отношения к теологии) аргументами, в результате чего законоучитель принял мученическую смерть, не только не изменив своей уверенности в том, что мир, в котором мы живем, нуждается в совершенствовании, но даже получив тому серьезное подтверждение. Эта дискуссия о совершенстве и несовершенстве мира и воле Всевышнего отражает самый широкий спектр жизненных ситуаций. Если все на свете совершается по воле Всевышнего, может быть, не стоит обращаться к врачу?

Еврейские законоучители сравнивали врача с крестьянином. Крестьянин ведь не оставляет поля в исходном природном состоянии, он трудится, чтобы изменить его, — без этого не видать ему урожая. Точно так же врач оказывает воздействие на тело пациента. И это не противоречие воле Всевышнего — это как раз исполнение Его воли. Обратите внимание: процент евреев-врачей в мире превосходит все мыслимые пропорции. А в Израиле их больше, чем где бы то ни было, и что с ними делать — вообще непонятно.

—  Надо полагать, все это относится не только к сельскому хозяйству и медицине?

- Ну, конечно. Мир, созданный Всевышним, принципиально незавершен, долг человека его постоянно совершенствовать во всех сферах. Это относится и к техническому прогрессу, и к общественной деятельности. Еврей может не иметь никакого отношения к еврейской религии или иметь о ней самое смутное и превратное представление, может о ней не думать и даже вообще ничего о ней не знать, но идеи, которые иудаизм сделал неотъемлемой частью еврейского общественного сознания, выветрить из него очень трудно. Еврей — каких бы политических и даже мировоззренческих взглядов он ни придерживался — уверен, что мир можно и нужно менять. Религиозный еврей считает, что от него это требует Всевышний. Для нерелигиозного еврея это и так ясно само по себе. И вот в этом пункте евреи могут быть для мира очень полезны, но могут быть и очень опасны. Полезны — когда осознают свою ответственность, опасны — когда воля к совершенствованию мира ничем не ограничена и питается исключительно пафосом исторических преобразований.

Не потому ли в мире нет революции, в которой евреи не приняли бы самого активного участия? А если обратиться к науке — посмотрите, сколько евреев среди творцов атомной бомбы. Прогресс — опасная штука.

 

Ненормативная лексика — это норма

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

«Человек с улицы хочет, чтобы с ним говорили на языке улицы. Именно так говорит политическая элита Израиля»

— Знаете, в моем детстве радио играло колоссальную роль: детские передачи, радиопостановки, произведения советских композиторов, исполненные значительности голоса дикторов, утренняя гимнастика, «Пионерская зорька», «Наш микрофон установлен на центральном стадионе "Динамо"», надгробная речь товарища Берия — большой пласт имперской культуры. А у вас как?

— Никак. У нас дома вообще не было радио. И наша семья не составляла исключения. Во-первых, дорогое удовольствие; во-вторых, особенной потребности не было.

— В Москве имелось специальное проводное вещание, оно и сейчас есть. Репродуктор во времена моего детства был у всех, такая черная «тарелка», необходимый атрибут скудного быта. Во время войны он не выключался. По нему передавали воздушную тревогу. Привычка держать радио постоянно включенным сохранялась и после войны.

— В моем детстве ничего подобного не было.

— Но радио-то существовало?

— Конечно, существовало. Было правительственное радио на иврите под контролем мандатных властей, были подпольные станции. Их слушали, новости обсуждались, и мы, дети, об этом тоже прекрасно знали.

— А что, слушать подпольные станции было не опасно?

— Вы все-таки не забывайте: британский мандат — это не советская власть. Слушавший радио не нарушал никакого закона. Чего ему было бояться? С какой стати? Голоса дикторов подпольных станций все знали, они были важней, чем Левитан в России.

— Однако из этого следует, что радио все-таки было популярно.

— Все относительно. Конечно, куда популярней, чем сегодня, но в подлинном смысле оно не было популярным. С газетами сравнить совершенно невозможно.

— То, что вы говорите, очень странно.

— Все дело в менталитете. Для нас текст сакрален.

— Но не газетный же.

— Когда есть традиция почитания текста, вчитывания в текст, когда она глубоко укоренена, то может существовать и такого рода аберрация. В детстве я был очень близок к своему дяде. Он сильно повлиял на меня. Так вот, он не читал газету — он изучал газету. Я помню, мне было лет одиннадцать, я процитировал ему по какому-то случаю Черниховского. Он спросил: «И как ты это понимаешь?» — «Да ничего особенного, просто хорошо сказано». — «Э нет». И, к моему изумлению, он стал комментировать этот отрывок, причем столь тонко и глубоко, что и сам Черниховский его вряд ли бы понял. Дяде в голову не могло прийти, что в напечатанном тексте нет ничего серьезного, что это «просто так», что это всего лишь игра слов. Такое суперуважение к тексту было свойственно отнюдь не только моему дяде.

Конечно, у произносимого по радио устного слова в таком культурном контексте совершенно иной, несопоставимый с напечатанным словом, статус. Кто-то что-то сказал, может быть, что-то мудрое, но, скорей всего, полную чушь — ни вернуться, ни продумать, ни обсудить невозможно. Естественно воспринимать это как нечто в высшей степени несерьезное.

— На радио существуют какие-то нормы, соглашения, ограничения? Я имею в виду язык.

— Раньше существовали. Например, надо было следить за произношением, читая буквы «айн» и «хет». Правда, с этим давно покончено: теперь каждый произносит как хочет. И вообще, делают массу ошибок, не испытывая от этого ни малейшего дискомфорта.

— Ну если «айн» не произносят, значит, вообще все позволено. После этого даже неловко спрашивать про ненормативную лексику.

— Нет на радио такого понятия «ненормативная лексика» — теперь любая лексика нормативна, теперь можно все.

— А в газетах?

— В приличных газетах существуют ограничения.

— Но и в них встречается ненормативная лексика, не так ли?

— Только в виде цитаты, и то дозированно. На радио — пожалуйста, от первого лица, это же обиходная лексика, сколько угодно. Радио рассчитано на человека с улицы, а человек с улицы хочет, чтобы с ним говорили на языке улицы. Именно так говорит политическая элита Израиля, и это народу нравится.

— Но все-таки невозможно себе представить, что все считают такое положение нормальным.

— Радио, как телевидение и как Интернет, — сгущенное проявление демократии: диктует большинство. Некоторые филологи считают, что это нормально, что это естественное развитие языка. Кроме того, знаете, есть такая педагогическая установка: детям можно все. Вот и у нас на радио то же самое. Конечно, есть те, кто возмущается.

— И что?

— Красит человек стену на улице в субботу. Его спрашивает прохожий: «Ты чего в субботу работаешь?» — «Нет проблем, я переговорил с раввином». — «И что раввин?» — «Нельзя, говорит, красить в субботу». — «Ну так что ж ты?» — «Да плевать я хотел на раввина!»

 

Мы приняли Тору всерье

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы московской журналистки Марины Тульской

«Человек с улицы хочет, чтобы с ним говорили на языке улицы. Именно так говорит политическая элита Израиля»

—  Расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей семье.

— По материнской линии моя семья происходит из Белоруссии, по отцовской — из Польши. Мама выросла в Тамбове. А я родился в Израиле, в Иерусалиме, и до сих пор там живу. Учился на физико-математическом факультете Еврейского университета в Иерусалиме. После учебы два года преподавал в средней школе. А потом перешел, что называется, на совершенно другие рельсы.

—  И это было связано с верой?

- В каком-то смысле у меня все связано с ней. Даже сам факт моей учебы в университете. Я искал свой путь в жизни и, с моей точки зрения, Всевышний ставил мне много препятствий. Мои родители не были религиозными, общество, в котором я жил, в значительной степени тоже не было религиозным. И духовная жизнь, которую я вел, не была связана с иудаизмом.

—  И когда же наступил тот переломный момент, который определил вашу дальнейшую жизнь?

— У нас, евреев, это, как правило, не происходит одномоментно. Мы ведем постоянную борьбу с самим собой, обществом, с судьбой. И победитель в этой борьбе в конечном итоге приходит к тому, к чему пришел я. У меня какое-то время был ученик, очень образованный и интеллигентный человек, писатель. Через какое-то время он стал религиозным человеком и впоследствии основал кибуц (сельскохозяйственное поселение — М. Т.). Я его спросил: «Почему ты это сделал?» Он ответил: «В книге Иова я наткнулся на фразу, с которой тот обращался к Богу: "Что человек, что Ты возвеличиваешь его, и что обращаешь на него внимание Твое?" И я подумал: если Всевышний так относится ко мне, как я могу не ответить Ему взаимностью?!» И знаете, услышанное от этого человека изменило мою жизнь.

Когда наступают тяжелые времена, я вспоминаю эту историю и этот разговор с моим учеником.

—  Происходило ли с вами что-то необычное, мистическое?

— Если мистика означает видеть ангелов глазами, то нет. Если мистика — это ощущение присутствия Творца, понимание того, что Он ведет тебя различными путями, то такой мистики было в моей жизни много.

—  Вы много ездите, бываете в еврейских общинах разных стран, ведь, насколько я понимаю, иудаизм — это вера одной семьи, а именно еврейского народа?

— Совершенно верно. Мы, евреи, видим себя в качестве народа священников, народа, который весь служит Всевышнему. Поэтому, учитывая это, я работаю во многих странах, и много людей работают вместе со мной. Есть просветительские центры, основанные мной, и ко мне обращаются люди со всех концов света. Диапазон широк: от местных сумасшедших — до глав правительств разных стран.

—  В каких странах вы работали?

— О, география самая широкая! От Чили до Канады, от Гонконга и Сингапура до Австралии, от одного конца Штатов до другого. От Петропавловска-Камчатского до Калининграда. Я, конечно, бываю и в Европе, но реже.

Кстати, небольшая, но очень сильная еврейская община есть в Южно-Африканской республике. Было бы прекрасно, если бы еврейская община России стала столь же влиятельной, как и община ЮАР. В России есть евреи, которые занимают серьезное положение в экономике, искусстве, научном мире, но, если рассматривать российскую еврейскую общину как нечто целостное, то она, к сожалению, стоит на одном из последних мест в мире.

—  Вы часто бываете в России?

— По крайней мере каждый месяц. Мне очень важно происходящее здесь, и я буду рад, если мои знания и потенциал будут востребованы в еще большей степени, чем сегодня. Я останусь другом вашей страны, пока живу на этом свете.

—  А как вы относитесь к тем евреям, которые приняли крещение?

— Если это происходит из соображений моды, выгоды или ради карьеры, то грош цена такому человеку. И его христианство тоже ничего не стоит. Но порой бывает, что крещеный еврей становится гораздо более рьяным христианином, чем прирожденные христиане. Есть определенный процент евреев, которые, крестившись, еще вдобавок становились антисемитами.

Хорошо это или плохо? Чтобы ответить на этот вопрос, я должен рассказать одну историю. Когда-то давно я был в Грузии и встретился там с главой Грузинской Церкви. Мы с ним часто беседовали. И он сказал мне, что на протяжении многих лет Грузия и Грузинская Церковь дружественно относились к евреям. В то время там была маленькая внутрицерковная группа, настроенная антисемитски. И проблема как раз в том и состояла, что ее предводителем был крещеный еврей.

К слову, вспомнился один старый еврейский анекдот. Однажды польский шляхтич зашел в церковь помолиться. Стоит он перед распятием и просит о помощи. И, заканчивая свою молитву, говорит: «Послушай! В конце концов вспомни: кто ты, а кто я! Ты — жид, а я — шляхтич».

—  Ваши дети тоже раввины?

— Это не передается по наследству. У меня дочь и два сына. Дочь зовут Эстер, старшего сына — Менахем, правда, у него есть еще два имени — Яков и Цви. Дочь, естественно, раввином стать не может, но старший сын — раввин в одном из университетских городков в США. Младший сын только что женился, и я не знаю, что с ним будет дальше. Вполне возможно, он станет раввином или педагогом, или отправится с просветительской миссией в какие-то дальние страны… Но, насколько я знаю его характер, больше всего он хотел бы сидеть дома и писать стихи на религиозные темы.

—  К какой ветви иудаизма вы принадлежите?

— Я отношу себя к хасидам, одному из основных направлений в ортодоксальном иудаизме. Оно включает в себя десятки движений и течений, и одно из них, любавичское, наиболее близко мне по своему мировоззрению и подходу к служению Всевышнему.

—  Почему вы избрали именно хасидизм?

— С юных лет я знал, что моя семья принадлежала к потомкам великих учителей хасидизма, что я прямой потомок ребе из Ворки и ребе из Слонима. Все, что я в детстве знал об иудаизме, приходило ко мне через призму этого наследия. Были времена, когда я не был уверен в том, что буду соблюдать субботу и ходить в синагогу, но и тогда речь шла только о хасидской синагоге. Для меня религиозный еврей — это в первую очередь хасид. Подлинно еврейские стиль и образ жизни, примеры личностей, вдохновлявших на подражание, в моих глазах были всегда связаны с хасидизмом. Лишь многие годы спустя определяющими для меня стали учение и мировоззрение, но первый выбор предначертало происхождение.

—  Что отличает хасидов от представителей других ветвей иудаизма?

— Кто-то из великих определил разницу между хасидами и иными религиозными евреями так: «Мы приняли Тору всерьез!» Смысл сказанного в том, что хасиды стараются подогнать свои желания и нужды под законодательные и мировоззренческие положения Торы, а не наоборот. Хасиды не пытаются сделать свою веру более удобной, истолковывать положения Торы аллегорически, осовременивать в угоду моде и господствующему общественному мнению и мировоззрению. В этом главное и наиболее существенное (как фактическое, так и историческое) отличие хасидизма от иных направлений в иудаизме.

Что же до обычно приводимых внешних различий, то за исключением экзотических ныне видов старинной одежды, которые до сих пор в ходу у некоторых направлений, все иные характерные проявления хасидского образа жизни были заимствованы, в явной или скрытой форме, другими течениями в традиционном ортодоксальном иудаизме. Когда-то у хасидов было еще одно важное отличие: ирония и сомнения, в первую очередь по отношению к самим себе. Теперь все одинаково деловиты и уверены в своей правоте. И это грустно…

—  Каббала непосредственно связана с хасидизмом?

— Точнее говоря, это хасидизм связан с каббалой (эзотерическое, мистическое течение в иудаизме. — Прим. ред.). Разницу между ними можно уподобить различиям между чистой и прикладной математикой. Если каббала изучает духовную структуру мироздания и все его составляющие, то хасидизм занимается прикладными исследованиями: как человек должен взаимодействовать с Богом, миром и собственной душой. Вообще же каббала является неотъемлемой частью всего ортодоксального иудаизма.

Скажу даже определеннее: в иудаизме иной теологической школы, кроме каббалистической, нет! Нельзя всерьез заниматься теологическими исследованиями без понимания каббалы.

—  Где можно изучать каббалу?

— Основные центры по ее изучению находятся в Израиле. Есть школы каббалистов, где ее серьезно изучают денно и нощно, синагоги, где молятся с применением каббалистических техник и методов. Впрочем, в основном изучают ее теоретические аспекты. Применяющих свои знания в повседневной жизни, на практике, очень немного, а честных и психически здоровых среди них еще меньше.

Большинство «любимцев публики» не являются подлинными каббалистами — знатоками учения и праведниками. Истинных знатоков очень мало, и они практически неизвестны широким кругам. Им это просто не нужно и неинтересно.

—  Сейчас в России открывается много центров по изучению каббалы. С чем, на ваш взгляд, это связано?

— Резкая смена шкалы ценностей, духовный вакуум, погоня за деньгами — все эти признаки смутного времени порождают нездоровый интерес к волшебным средствам для решения проблем: магии, мистике, эзотерике. На этом фоне понятен и закономерен возникший интерес к каббале как одному из проявлений мистического видения мира.

Впрочем, этот интерес не трансформируется ни в теологические исследования, ни в образ жизни. Так, спекуляция на интересе… А еврейского в этой магии не больше, чем в культе «вуду», разве что терминология.

«Независимая газета»

 

Опасность печали

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Печаль не грех, но разрушает человека больше, чем любой грех.

— Печаль многообразна: от конкретной причины и безо всяких причин, кратковременная и сопровождающая человека всю жизнь, становящаяся частью его личности; печаль от неудачи, от рухнувших надежд, от разбитого сердца, от плохой погоды. Печаль — опасное чувство.

— Чем же оно так особенно опасно? И потом, разве есть чувства неопасные? Каждое посвоему потенциально опасно.

— Иные чувства могут быть опасны для окружающих, печаль — для самого печалящегося.

— А гнев не опасен для гневающегося? А любовь для любящего? А страх для боящегося?

— Все это так, но у печали есть своя специфическая опасность. Гнев ведь по природе своей преходящ, и страх (если это не патология) преходящ. И любовь, бывает, проходит. Что касается страстной любви, то она вообще бывает скоротечна. Печаль же имеет склонность задержаться в душе, а то и вовсе поселиться в ней, в конечном счете завладеть ею. И гнев, и страх, и любовь направлены наружу, печаль — внутрь. Гнев, любовь, страх (если это не парализующий страх) предполагают действие — действие печали ограничивается переживанием, и это переживание разрушительно. В молодости я, бывало, вспыхивал, и порой мне не удавалось с собой справиться. С возрастом приобретаешь опыт, но для этого нужны годы. Однажды, чтобы дать выход своим чувствам, я ударил по шкафу и сломал его. И гнев прошел. Действие разряжает гнев. Но вы не можете таким образом разрядить печаль. Гнев — это гром, молния, ливень, что-то мощное, сильное, но и быстро проходящее, а печаль — нескончаемая плохая погода, упадок сил, ощущение, что солнца не будет уже никогда.

Специфическая опасность печали в ее амбивалентности: кисла и в то же время сладка, совсем как китайский суп. Она травит душу, но в ней есть тонкое, губительное наслаждение: людям нравится печалиться. Человек засыпает в снегу, ему хорошо, тепло, и он замерзает. В печали есть непременный оттенок нарциссизма.

— В любой?

— Да, конечно, это ее непременное свойство, ведь в печали человек замыкается на самом себе и отгораживается от мира. Пестует свою печаль наедине с собой, и она его постепенно убивает. Чем больше печаль длится, тем больше парализует.

— Это уже не печаль, а депрессия.

— Стойкая печаль с неизбежностью ведет к депрессии. Аарон из Карлина говорил: «Печаль не грех, но разрушает человека больше, чем любой грех».

— Чтобы сказать такое, надо иметь глубокий опыт печали. И понимание греха.

— У Аарона это было.

— Стало быть, вы полагаете, что печаль только лишь деструктивна, что в ней нет ничего позитивного?

— Да, это так. Имеется, правда, одно исключение: печаль может побудить поэта написать меланхолическое стихотворение.

— Разве этого мало! Вот видите, значит, и печаль сгодилась для чего-то хорошего. Есть прекрасные стихи, исполненные печали.

— О да, стихи могут быть красивы, печаль может быть красива, смерть, если ее опоэтизировать, тоже может быть красива. То, что хорошо для поэзии, не всег-да хорошо для поэта. Постоянная печаль — это медленное умирание. Она подобна рассеянному склерозу: болезнь неизлечима, результат известен.

— «Прогноз неблагоприятный», как говорят медики. Профессиональный эвфемизм неизбежной смерти. Но, сдается мне, вы все-таки говорите не о печали, а о тоске, скорби, унынии, депрессии, вы говорите, по существу, о болезни, потому с болезнью и сравниваете. Печаль — нечто иное. Во всяком случае, я так это понимаю. А вы не считаете, что печаль дает возможность человеку побыть наедине с самим собой, отрешиться от суеты, очистить душу от ерунды, которая казалась важной?

— Побыть наедине с самим собой никогда не вредно, отрешиться от суеты тоже хорошо, очищать душу от ерунды надо постоянно, но только не погружаясь в печаль. Печаль — это «нет» миру.

— В СССР был такой молодежный шлягер с припевом, исполненным идиотического оптимизма: «Не надо печалиться — вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди! Надейся и жди! Надейся и жди!» Острословы сразу же полиморфировали «надейся» в «разденься». Как бы и напрашивалось. Естественно, нет ничего хорошего, когда человек полностью замыкается в печали. Но это все-таки проблема меры: постоянное «да» ничем не лучше постоянного «нет». Две стороны одной медали.

— Вы ошибаетесь: это не две стороны одной медали, это разные медали. В «Тании» сказано, что антоним радости не печаль, но «мрирут». Слово «мрирут» означает в переводе с иврита и горечь, и недовольство. Печаль замыкает человека в самоудовлетворенном бездействии — недовольство заставляет действовать.

— В Библии есть примеры печали?

— Сколько угодно! Даже Всевышний печалился.

— Это когда же?

— Когда увидел, до чего дошло допотопное человечество.

— Вот видите, даже Всевышний!

— Да, но Он недолго печалился. Он сразу же стал действовать!

 

По Торе и по понятием

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Анны Рудницкой, МН

Слабость к деньгам — это не порок, а искушение. Если верить раввину Адину Штейнзальцу, то и с ним можно бороться

— Первое и очень важное положение: религия предписывает еврею соблюдать закон той страны, в которой он живет. Это не просто гражданский — это его религиозный долг. Однако есть исключения. Нужно соблюдать закон, но не беззаконие. Если в стране грабительские законы, то это обязательство теряет силу.

— Кто определяет, насколько хороши законы?

— Собрание раввинов. Например, в царской России была черта оседлости — явно дискриминационная по отношению к евреям мера. Многие евреи тем не менее выбирались жить в столицы. Раввины им этого не запрещали. В Америке один молодой человек, который не хотел участвовать в войне во Вьетнаме, обратился в раввинский суд Бостона с просьбой признать войну незаконной. Правда, к чести того суда стоит сказать, что, пока он рассматривал дело, война закончилась.

— Про современное российское законодательство что скажете?

— Чудесное законодательство. Единственная проблема — что никто его не соблюдает.

— Кроме уважения к Уголовному кодексу, есть какие-то еще обязательные к соблюдению правила?

— Как только мы разобрались с законом, дальше начинается как раз область этики — тех норм, за нарушение которых отвечают уже не перед судом. Есть в иудаизме такое понятие, как «воровство со знанием». Например, если вы рекламируете свою пищевую добавку и говорите, что от ее употребления все поумнеют, то вы непосредственно нарушаете закон о рекламе, который запрещает вводить потребителей в заблуждение. Чтобы соблюсти закон, вы можете сказать, что ваша пищевая добавка лучше всех других добавок. Этого нельзя проверить, этим вы не сообщили заведомо недостоверной информации. Но с точки зрения еврейской этики это называется «воровство со знанием», и оно запрещено.

— Любая реклама — это «воровство со знанием». Как же тогда вести торговлю?

— В Талмуде есть история про одного раввина, жена которого держала рыбную лавку. Однажды жены не было дома, и за продавца в лавке остался сам раввин. Когда к нему пришел покупатель и попросил селедки, раввин сказал ему: «Ты знаешь, моя селедка хорошая, но у соседа в лавке за углом она еще лучше — сходи к нему…»

— Вы хотите сказать, что это и есть пример для подражания?

— Нет, потому что дальше в Талмуде написано, что раввин должен оставаться раввином, а торговать селедкой лучше его жене. Но это иллюстрация того, что есть некое высшее воплощение этических законов — внутреннее благородство, которое присуще не всем, но к которому стоит стремиться.

— Как же, однако, быть продавцу пищевых добавок?

— Чтобы не нарушить ни уголовных, ни этических законов, ему достаточно просто сказать, что его добавка — хорошая.

— Женщина, которая красит волосы или пользуется косметикой, тоже совершает «воровство со знанием»? Ведь она намеренно вводит окружающих в заблуждение.

— Хороший вопрос. Но ответ на него — нет. Во-первых, потому что женщина таким образом не участвует в бизнесе. А во-вторых, потому что всегда следует иметь в виду фон, на котором происходят события. Женщина не совершает «воровство со знанием», потому что окружающим уже известно, что женщины красят волосы и пользуются косметикой — и потому таким образом она никого не способна обмануть. Ведь и одежда тоже зачастую скрывает тело таким образом, что оно выглядит совсем не так, как в обнаженном виде. И только мужчины в силу своего идеализма верят, что и под одеждой все окажется так же прекрасно, как снаружи…

— Вы называете это идеализмом?..

— Некоторые называют это глупостью. Но я склонен считать это идеализмом.

— Значит, если все окружающие знают, что ты врешь, то это уже не считается обманом?

— Мы живем в мире лжи — так хасидизм называет существующий мир. Наш мир пропитан ложью, которая не подпадает ни под какие законы, кроме собственно человеческих. И это давний спор, который ведется со времен Талмуда: нужно ли принять ложь как составляющую мира, смириться с ее существованием? Вот конкретный пример: допустим, я накануне свадьбы узнал чтото плохое о невесте. Нужно ли мне во время свадьбы подойти к жениху и сообщить ему об этом? По законам иудаизма, у еврея нет религиозной обязанности в таком случае говорить правду. Скажу больше: как-то ко мне пришла девушка, которая собиралась замуж, и я объяснил ей, что брак — это не судебный процесс, и ей совсем не обязательно всегда говорить мужу правду, правду и только правду, ибо для брака это вещь нездоровая, чреватая и опасная. Через полгода я встретил на улице ее мужа. По его нездоровому взгляду я понял, что девушка не послушалась моего совета. Еще через полгода они развелись.

— Где гарантия, что «ложь во спасение» не превратится просто в ложь ради удобства?

— Это всегда вопрос личного выбора, личной ответственности — который и есть главный вопрос этики. Расскажу вам историю одного бизнесмена, которую я услышал в Англии. Он как раз искал совета у раввинов, когда попал в такую ситуацию. Некая компания, производившая не важно что, вдруг решила, что ей дешевле и выгоднее перенести часть производства в Китай. Его наняли в качестве переговорщика для заключения договора с китайскими партнерами, однако когда он приехал на место и увидел, в каких ужасных условиях трудятся там рабочие и чем достигается такая дешевизна, то его одолели сомнения. С одной стороны, он профессионал и должен сделать свою работу — подписать контракт. С другой стороны, тогда получится, что он помогает эксплуатации этих людей… Это очень непростой выбор. Никакие юридические законы уже не действуют — это только вопрос совести.

— Вам приходилось слышать о подобных проблемах российских бизнесменов ?

— У меня есть подозрение, что для них пока главные другие проблемы. Разговор о деловой этике начинается тогда, когда заканчиваются проблемы с Уголовным кодексом. Однако мне трудно винить их за то, что их бизнес менее цивилизован, чем в других странах, в Европе или Америке. Многое зависит от общества, в котором ты существуешь. Если живешь в джунглях, то довольно тяжело думать об этических проблемах — тебя просто съедят.

— А что в результате решил тот человек, побывавший в Китае?

— Насколько я знаю, он перепродал права на ведение сделки другому адвокату.

 

Хорошая девушка

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Снег падает с неба и может себе позволить быть чистым. Если бы он летел снизу вверх, он был бы окрашен грязью и кровью.

— Зима шестьдесят седьмого — шестьдесят восьмого годов выдалась в Иерусалиме на редкость снежной. И нанесла экономике ущерб более серьезный, чем Шестидневная война. Во всяком случае, во время войны не было перебоев с подачей воды и электроэнергии. В России деревья приспособлены держать снег, в Израиле — нет. Деревья не выдерживают одновременного воздействия ветра и снега: ломаются, падают. Одно такое дерево упало на машину тогдашнего иерусалимского мэра Тедди Колека и разбило ее.

— Вы полагаете, это была злонамеренная акция — дерево действовало, как шахид?

— Учитывая крайне низкую вероятность события, ваша версия достойна рассмотрения. Когда я впервые попал в Россию, я много общался с одним академиком. Мы беседовали с ним о разных вещах, я объяснял ему законы субботы.

— Он был еврей?

— Нет, но, в отличие от многих евреев, ему было интересно. Ученым свойственно обыкновенно интеллектуальное любопытство. Он прекрасно эту тему освоил и, встречаясь потом с израильтянами, хорошо понимал, какие именно законы они нарушают и в чем именно. Я помню, мы обсуждали с ним, что значит по-русски «завтра».

— Ну и как, выяснили?

— Я рассказал ему такую историю. Однажды в Египет приехал один аргентинец — у него там были какие-то дела. И каждый раз, когда он задавал вопрос «когда?», ему отвечали «букра». Наконец он спросил: «Я все время слышу: "букра" да "букра", что это, в конце концов, значит?» И ему ответили: «"Букра" — это "маньяна", но только не так быстро». «Завтра» похоже на «букра», но только еще медленней. В Израиле в таких случаях говорят: «После праздников». Не волнуйтесь, все будет сделано в лучшем виде. Когда? А после праздников. Моему собеседнику эта идиома пришлась по вкусу, и он тоже в соответствующих обстоятельствах стал пускать ее в ход.

— Это имеет отношение к снегу?

— Да, определенным образом. Дело в том, что значительную часть зимы я провел тогда в Москве, и снега не было. Я уверял своего московского друга, что мое пребывание в Москве несовместимо со снегом.

— Он поверил?

— Он был человек науки и привык считаться с фактами. Я уезжал — начинал идти снег, я приезжал — снегопад тотчас кончался. Эксперимент был вполне воспроизводим.

— В Библии снег всегда используется как поэтическая метафора: в Торе, в псалмах, в книге Иова, у пророка Исайи. Есть, правда, одно упоминание в Маккавейских книгах, где о снеге говорится в чисто бытовом, техническом ключе. Снег мешал эллинистическому полководцу Трифону проводить операцию против еврейских повстанцев.

— Вы все-таки не совсем правы. Один эпизод я вам сразу приведу. Речь идет о некоем бойце Давида, который «убил льва во рву в снежный день». С другой стороны, единичность упоминаний о снеге понятна: это крайне редкое явление, ну бывает в Иерусалиме раз за зиму, ну на Хермоне лежит, а во многих местах его вообще никогда не видят. Например, в Тель-Авиве. За всю мою жизнь, может быть, однажды в Тель-Авиве снег выпал. Это было грандиозное событие.

— В эту зиму после снегопада в выходные тельавивцы бросились в Иерусалим — посмотреть на снег, поиграть в снежки. На всех дорогах чудовищные пробки. Я впервые видел снег в Иерусалиме — производит впечатление: заснеженные улицы, которые никто не убирает, сугробы на Яффо и Кинг Джордж, сломанные и поваленные деревья, парализованный общественный транспорт, машины в снежном плену. Сюрреалистические картины.

— Вы сами отвечаете на вопрос, почему упоминания снега в Библии нечасты. Когда в Иерусалиме случались снегопады, люди сидели дома и ничего заслуживающего внимания не происходило. Войны зимой не велись: дождь, снег, стужа, разбитые дороги, проблемы с продовольствием…

— В Чечне зимой боевые действия затихают.

— Вот и в наших горах то же самое. Поход Трифона — исключение. Лет двести пятьдесят назад снега в Иерусалиме было столько, что люди не могли добраться до синагог. Почти нигде не было миньяна. Самое невероятное, что это произошло на Шавуот. Но это все-таки один раз за всю историю.

— В Талмуде снег упоминается?

— В Мишне есть пассаж, посвященный различению оттенков белого цвета: белый, как снег; белый, как овечья шерсть; белый, как яичная скорлупа; белый, как известковая побелка.

— Надо полагать, мудрецы обсуждали не искусствоведческую проблему?

— Медицинскую. Речь шла о цвете пораженного проказой участка кожи.

— Меня это давно занимало: снег как метафора чистоты и святости и в то же время ужасной болезни.

— Святость и болезнь — вне эстетических категорий. Красота и добро совершенно не обязательно пересекаются и редко когда совпадают. У ивритского слова «тов» (хороший) есть разные проекции: эстетическая, этическая, прагматическая. Чтобы понять, что имеется в виду, когда говорят «бахура това» (хорошая девушка), надо знать контекст. Раввин, плейбой и администратор ателье имеют в виду разные вещи.

 

Опыт молитвы важен, но еще важнее, что происходит после нее

Недавно отметил пятнадцатилетие со дня основания Институт изучения иудаизма в СНГ под руководством известного во всем мире израильского библеиста, просветителя и педагога раввина Адина Штейнзальца. Одновременно с этим юбилеем вышла пятая часть подготовленного Институтом академического издания Талмуда на русском языке — второй том "Антологии Аггады". С раввином Адином Штейнзальцем, посетившим Москву в связи с этими событиями, встретился корреспондент ГАЗЕТЫ Кирилл Решетников.

— Ваша деятельность в России продолжается уже пятнадцать лет. Довольны ли вы в целом ее результатами?

— Обычно я не бываю удовлетворен тем, что делаю, — я имею в виду свою деятельность вообще… Мы пытаемся действовать как можно более широко. Наш проект — образовательный. Под образованием обычно имеется в виду обучение детей, мы же понимаем его шире. Большая проблема заключается в том, что у нас пока недостаточно контактов и средств для того, что мы хотели бы осуществить. Другая проблема связана с тем, что мы пока работаем на индивидуальном уровне. Это, конечно, имеет свои плюсы, но хотелось бы добиться того, чтобы отдельные индивидуумы объединились, стали участниками более гармоничного, согласованного движения. Я имею в виду не административную организацию, а нечто другое. Могу привести один пример. Вот сейчас все слушают музыку, правда? Теперь ее гораздо больше, чем раньше, она звучит буквально везде, и это важная перемена в жизни людей. Но ведь те, кто слушает музыку, — это не какая-то определенная группа, не движение любителей музыки, а люди, объединенные внутренне, естественным путем. Чего-то подобного хотим достичь и мы.

— Но ведь это, по-моему, частично уже достигнуто…

— Частично — да. Мы хорошо известны, представление о нас имеют все. Если я захочу выступить, люди придут и будут меня слушать. Но это (прошу прощения за американизм, я вообще не люблю американизмы) называется name recognition, номинальная известность. Моя работа, как я уже сказал, — это образование. Но образование — не то, что происходит в школе, а то, что происходит после занятий. Не лекция, а то, что следует за ней. Знаете, как, например, сравнивали Сократа и Демосфена? Когда Сократ кончает говорить, ему все аплодируют. А слова Демосфена все по-настоящему принимают, им следуют.

С первой, формальной учебной стадией у нас все в порядке, но остается вторая. Опыт молитвы важен, но еще важнее то, что происходит после нее. Если вы читаете лекции по истории русской поэзии, по зоологии или астрономии, то вы в принципе не ожидаете, что после этого что-то изменится, что-то произойдет. В нашем же случае все иначе. Впрочем, когда я преподавал математику в школе, главное для меня опять-таки заключалось не в том, чтобы дети обязательно все поняли, а в том, чтобы впоследствии они могли воспользоваться узнанным.

— Как устроен проект по переводу Вавилонского Талмуда на русский?

— Я занимаюсь переводом Талмуда на современный иврит с комментариями. А русская версия — это прямой перевод с современного иврита. Таков общий принцип. По идее, это должна быть антология, посвященная жанрам Талмуда. Ведь в Талмуде и Библии представлены разные жанры: там есть книги закона, книги мудрости, исторические книги, и все они неотделимы друг от друга.

— Как вы смотрите на современное соотношение иврита и идиша? Можно ли рассматривать культуру идиш в качестве субкультуры внутри еврейского мира? — Да, можно. На идише изданы тысячи книг, но сам я не занимаюсь проектами, связанными с идишем.

— Уделяете ли вы внимание проектам, направленным на нееврейскую аудиторию?

— Да, конечно. Иначе зачем бы мои книги переводились, например, на китайский? Ведь я как-никак принадлежу к человечеству.

 

Есть универсальный закон — невозможно сделать что — то из ничего

Раввин Адин Штейнзальц (Эвен Исраэль) всемирно известный ученый и педагог родился в 1937 году в Иерусалиме. Получил традиционное еврейское образование. Параллельно изучал математику, физику и химию в Еврейском университете в Иерусалиме. В возрасте 24–х лет (в 1961 г.), создал новаторскую, единственную в своем роде в Израиле школу и стал самым молодым директором школы в стране. В 1965 году основал Израильский институт талмудических публикаций. Начиная с этого времени, работает над монументальным трудом — комментированным переводом Талмуда на современный иврит и другие языки. На сегодняшний день вышли 32 тома этого уникального труда. В 1988 году совместно с Российской Академией Наук приступает к осуществлению ряда общеобразовательных проектов в СССР.

Раввин Адин Штейнзальц признанный авторитет в сферах еврейского образования и права, создатель и глава сети новаторских учебных заведений «Мекор Хаим» в Израиле, а также ряда просветительских организаций в СНГ, где в 1989 году под его руководством был открыт Институт изучения иудаизма. Тысячи евреев России и других стран считают его своим духовным наставником.

А.Штейнзальц почетный доктор ряда университетов Израиля и США. За свою деятельность в 1998 году он удостоен самой высокой государственной награды — Премии Израиля. Публикует огромное количество книг и статей, посвященных самому широкому кругу тем: иудаизму, науке, искусству, философии, мистике. Его многочисленные труды переведены на английский, французский, немецкий, голландский, русский, итальянский, японский и китайский языки. Они представляют собой классический образец еврейской просветительской литературы — как в плане содержания, так и в отношении педагогического воздействия.

В этом году в начале июня раби Штензальц был в Балтиморе и любезно согласился встретиться с редакцией «Спектра».

— Сейчас евреи в Израиле и во всем мире переживают тяжелые времена. Как Вы думаете, какой взгляд на жизнь, какие свойства личности могут помочь достойно пережить это время?

— Видите ли, есть люди, которые знают ответы на все вопросы, я к ним не отношусь, но ответить попытаюсь.

Что может помочь — реалистичный взгляд на жизнь. Одна из основных проблем человека или группы людей — мы никогда не знаем до конца, что вокруг нас происходит. Но само знание, что можно пережить трудные времена уже помогает. Это то, что я называю оптимизмом. У евреев уже были тяжелые времена, и они выжили.

Философ и математик Лейбниц (1646–1716) в результате философских размышлений пришел к выводу, что наш мир — наилучший из возможных. Его современник Вольтер (1694–1778), с другой стороны, считал, что наш мир — наихудший из возможных. С еврейской точки зрения, наш мир — наихудший из небезнадежных миров. В какой — то степени это оптимистичный взгляд — какая-то надежда есть. С другой стороны — это не американский оптимизм, когда всегда «I am fine», когда я в порядке, ты в порядке, всё в порядке. И даже если есть трудности, то они кратковременные, а жизнь в целом хороша.

Евреи же, в основном, живут в жестоком мире, и на это есть масса причин. Они всегда в центре внимания других народов, у них нет естественных друзей. Иногда у евреев бывали временные союзники, но никогда не было постоянных друзей. У государства Израиль, в частности, бывали лучшие времена, да и у евреев вообще бывали места, где им неплохо жилось, но всегда это было временным явлением. Это значит, что мы всегда должны быть готовы к ухудшению ситуации, и государство Израиль всегда должно быть готово к войне.

Сейчас трудно найти на карте более неподходящее для Израиля место, и поэтому я не думаю, чтобы конфликт с арабами можно было разрешить в обозримом будущем. Происходит это из-за того что Израиль физически и эмоционально воспринимается арабами как инородное тело. Подобным образом человеческое тело пытается отторгнуть инородный орган во время пересадки, и врачам приходится прибегать к различным ухищрениям, чтобы пересаживаемый орган не был отторгнут.

Основатель сионизма Теодор Герцель (1860–1904) в свое время выступал за создание еврейского государства в Уганде. Тогда это место выглядело привлекательно, но сейчас после войн и геноцида местного населения в той области Африки мало кто согласился бы там жить. Барон Гирш предлагал переселить евреев Аргентину, но и там сейчас неспокойно. Можно сказать, что если выбирать место для еврейского государства по соседям, то наилучшим местом будет Антарктида или даже Луна — на Земле в любом месте у евреев найдутся враги. Где-то будет труднее, где-то не так трудно, но все равно будет трудно. В 1825 году Мордехай Мануэль Ноах на острове Гранд Айленд около Ниагарского водопада основал для евреев город — убежище по имени Арарат. Не думаю, что это было бы спокойным местом, если бы там действительно появилось еврейское государство. Я был в Хабаровске, который находится относительно недалеко от еврейской автономной области, и если бы Биробиджан стал еврейским государством, то, я думаю, появились бы проблемы и там. В каких-то местах еврейскому государству было бы легче, но все равно было бы не просто.

Наша настоящая проблема — это антисемитизм, мы одиноки в этом мире и поэтому будем инородным телом в любом месте. Основатели светского сионизма считали, что если мы станем народом, как все народы, то антисемитизм исчезнет. В действительности произошло переключение антисемитизма с евреев-индивидуумов на еврейское государство. Сегодня еврейское государство находится в таком же положении, как некогда еврей-индивидуум. Есть масса причин, почему можно ненавидеть евреев, но сейчас эти причины отошли на второй план. Сегодня главной причиной антисемитизма является не образ жизни евреев в Балтиморе, Москве или каком-либо другом месте, а именно государство Израиль. Теперь евреев ненавидят во всех точках Земного шара именно из-за еврейского государства.

Странным образом еврейское государство не только не разрешило так называемый еврейский вопрос, но создало дополнительные трудности. Получается, что если арбы побеждают нас в войне, то все нас презирают. Если же мы их побеждаем, то все нас ненавидят. В любом случае для мира в целом это небольшая разница. В Советском Союзе власть дискриминировала евреев из-за того, что они капиталисты, космополиты и в сердце своем предатели родины. На Западе не любили евреев из-за того, что они коммунисты, чужаки и им нельзя доверять. Не имеет значение обоснование ненависти, результат один и тот же. Главное — это ненависть к евреям, потом уже подгоняется обоснование. Когда-то обоснованием было то, что все евреи чужеземцы, странные, непонятные, одеваются не так, делают что-то не так, поэтому их и ненавидели — это то, что называется ксенофобией.

В результате часть евреев пыталась ассимилироваться: одеваться как все, разговаривать на местном языке, изучать культуру и науку. Но их еще больше ненавидели, так как теперь они слишком много знают: говорят лучше по-английски, чем англичане, по-русски, чем русские, во всём преуспевают, «отнимают у местного народа его землю и душу». Нееврей может заметить, что среди выдающихся писателей и ученых множество евреев. В большей степени это относилось к Советскому Союзу, но не только. Например, в лабораториях Лос-Аламоса, где была разработана атомная бомба, большинство научных сотрудников были евреи. Может быть, среди младших научных сотрудников евреев и не было большинство, но среди ведущих ученых, начиная с Роберта Оппенгеймера и Эдварда Теллера, за редким исключением, все были евреями. То же самое происходило, когда делали атомную бомбу в Советском Союзе. Дело дошло до того, что исследовательский центр по разработке атомной энергии стали называть синагогой даже в неофициальный переписке. И тогда ненавидели евреев как раз из-за их успехов, из-за того, что они слишком благополучно ассимилировали.

Так или иначе, либо евреи отделены от неевреев в темной и непонятной ешиве, и тогда их ненавидят из-за того, что они не такие как все, либо они активно участвуют в жизни общества, и тогда их ненавидят из-за того, что они лучше других. В Советском Союзе ввели даже негласный процент на количество евреев, которых принимали в институт или брали на работу, именно потому, что хотели ограничить участие евреев в жизни общества. У меня есть старый друг — потомок двух самых богатых еврейских семей из России: семьи Гальперин и Гинзбург. Детство он провел в России, но затем эмигрировал в Европу и стал профессором в Женеве. Однажды на встрече с профессором из Советского Союза, мой друг спросил его о том, почему евреев с большим трудом принимают в институты и университеты — ведь это не справедливо и не эффективно. Тот ответил, что он филолог, и если бы в этой области всех принимали на равных основаниях, то у него классе было бы 4 % армян, 3 % грузин, 90 % евреев и может быть 3 % русских. Он не может позволить себе такое распределение в классе по национальностям, и поэтому ему ничего не остается, как ввести квоты для того, чтобы распределение в классе в какой-то мере соответствовало распределению национальностей по стране. Конечно же, это не официальное объяснение, но это точка зрения человека, который пытается объяснить себе, зачем он «отсеивает» евреев. То есть, если ты делаешь как все и даже лучше других, то тебя все равно ненавидят. Если же ты делаешь не как все, то ты становишься обузой, но в любом случае сначала тебя ненавидят, а уж затем выдумывают причину.

Что мы можем сделать? Во-первых, мы должны об этом знать. Не думаю, что лично у меня есть паранойя, не думаю, что у евреев должна быть паранойя, но евреи должны понимать, что они чужие в этом мире. И это означает, что никто их на самом деле не будет любить. Поэтому мне придется тяжело работать, делать лучше других, чтобы хотя бы выжить в этом мире. А для того, чтобы только быть наравне с другими, мне придется быть лучше других. Как ни странно, но американские евреи также говорят, что хотя Америка — страна равных возможностей и здесь нет явной дискриминации, но для того чтобы добиться успеха, надо быть существенно лучше других.

То же самое относится и к государству Израиль: только для того, чтобы выжить, Израилю надо быть существенно лучше соседей. Отчасти проблема Израиля состоит в том, что евреи живут среди евреев, и со временем возникает чувство лени, и тогда не хватает сил стремиться быть лучше. Как в военное время, так и в мирное необходимо, чтобы у Израиля была самая сильная армия в регионе. Сильная армия необходима хотя бы для того, чтобы сохранить друзей, не говоря о сдерживании врагов. Также для того чтобы выжить, у Израиля должна быть очень сильная экономика.

А для того чтобы достичь успехов, нам необходимо внутренне быть очень хорошо организованными. С самого начала истории евреи страдали от двойной проблемы: с одной стороны мы хотим быть самими собой и значит отличаться от других. Однажды меня пригласили на исследовательскую работу в Йельский университет. Мне надо было заполнить анкету, и все было просто, пока я не дошел до графы о расовой принадлежности. Университету эта информация была нужна для того, чтобы передать статистику федеральному правительству. Хотя я и выгляжу как человек европейской расы, но евреи в целом не принадлежат к европейской расе: евреи бывают как белые, так и черные. Поэтому я не мог выбрать европейскую расу, равно как черную или желтую расы. Израиль не расистское государство, и поэтому с таким вопросом до сих пор мне не приходилось сталкиваться. В конце списка рас в анкете значилась «другая раса», и хотя исходно под другой расой имелись в виду видимо аборигены Австралии и пигмеи, я отметил, что принадлежу к другой расе. Действительно евреи — они другие, отличаются от остальных народов. Быть другим означает, что придется тяжело работать, сильнее стараться только для того, чтобы быть на уровне. Если я так делаю — у меня есть шанс, если же не делаю, то упускаю свой шанс.

С другой стороны у всех евреев есть страстное желание быть обычными для этого мира людьми. Это желание появилось не в последние 100 лет, а уже 2,5 тыс. лет еврейский народ хотел быть таким, как другие народы. Быть обычным народом. В новелле Томаса Манна «Антонио Крейгер» рассказывается о художнике нееврее, который мечтал стать обыкновенным человеком, обычным для его окружения буржуа. Он не хотел душу художника, он не хотел проблемы художника, он хотел быть как все другие. Но он был неспособен на это. Именно в этом и заключается еврейская проблема. В Израиле есть большое желание стать обычными людьми, а это означает, что не надо много работать, и делать лишь то, что положено, не надо стремиться всегда что — то улучшить, а делать привычным способом, что будет вполне достаточно, скажем, для американца. Кто-то мне сказал, что Балтимор — это замечательный город, поскольку в нем живет больше людей, у которых нет амбиций, чем в каком-либо другом городе Америки.

— Вопрос из другой области. Вы написали довольно много замечательных книг, например, «Роза о тринадцати лепестках». В свое время в Советском Союзе мы подпольно перепечатывали эти книги. Вопрос: что вас заставляет писать книги, как вы это делаете, зачем вы это делаете?

— Это очень трудно объяснить — объяснение будет еще более непонятным. Я когда-то написал книгу и, возможно, она когда-нибудь выйдет в свет. В этой книге я рассматриваю некоторые проблемы евреев, разницу между ними, но не с теологической точки зрения, а скорее в рамках социологии. В частности в этой книге рассматривается специфически еврейский комплекс, который можно назвать комплексом Машиаха. Этот комплекс состоит в том, что любой еврей в какой-то период своей жизни мечтает стать спасителем мира. Мы все «грешим» этим комплексом, и иногда он проявляется в рамках иудаизма, а иногда этот комплекс находит выражение в других областях жизни. Нередко с возрастом мы забываем об этом стремлении, но если припомнить, то в молодости мы были полны желанием изменить мир. Основатель немецкой социал — демократии Фердинанд Лассаль (1825–1864) в своих мемуарах пишет, что когда ему было около восьми лет, он, будучи еврейским мальчиком, мечтал на конях спасти еврейский народ. Позже он стал социалистом — другом и оппонентом Карла Маркса. Что их объединяет — это то, что они одной «породы» с присущими ей комплексами. Настоящая фамилия Маркса — Горовиц или Гуревич. Конструктор советских МИГов Гуревич из того же замечательного еврейского рода, прославившегося своими выдающимися представителями на протяжении нескольких сотен лет. Из-за этого самого комплекса я и пишу книги.

Не могу сказать, чтобы это было настоящим объяснением, почему я пишу книги. Например, есть большой набор интонаций, мелодик речи, характерных для евреев. Некоторые из них настолько характерны для евреев, что если кто-то обладает такой мелодикой речи, можно утверждать, что он еврей. Однажды такую мелодику речи врачи обнаружили у молодой женщины из Нидерландов, у которой отец нееврей. А до этого такая мелодика была обнаружена только у тех, у кого оба родителя евреи. В частной беседе с этой женщиной, когда врачи пообещали не разглашать информацию, выяснилось, что настоящим отцом девочки был еврей, а не тот, кто был записан в официальных документах. Помимо физических мелодик, есть социологические мелодики. Комплекс Машиаха и есть такая социологическая мелодика, которой в той или иной мере обладает подавляющее большинство евреев. Из-за такой еврейской мелодики я и пишу книги.

— И сейчас немало евреев, которые из — за этого еврейского комплекса стремятся стать спасителями мира. Один из них — Михаэль Лайтман, который недавно приезжал в Вашингтон с рекламой своего подхода к изучению Каббалы. Он считает, что только изучение Каббалы, глубинного понимания устройства нашего мира, предложенным им способом может спасти этот мир. Не могли бы вы высказать ваше мнение к его методам изучения Каббалы?

— Мне кажется, что подход Лайтмана к изучению Каббалы неправильный и вредный. Точно также мне кажется неправильным подход тех, которые обучают Каббале известную актрису Мадонну здесь в Америке. Последнее время Каббала стала очень популярна как в России, так и за ее пределами. Когда к тебе приходит кто-то и заявляет, что он может продать мудрость за 10 копеек без каких-либо других условий — такому человеку в принципе нельзя доверять, и очевидно, что здесь какой-то подлог. Либо пытаются продать дешевку, либо вместе с рекламируемым товаром хотят всучить что-то совсем не безопасное. По методу Лайтмана достаточно повторять набор каббалистических формул, чтобы стать другим человеком. И я не верю, что в результате такого повторения можно было бы стать другим человеком. Такой подход может показаться безобидным, но проблема, что когда доверяешь себя таким каббалистам, то вообще перестаешь развиваться. Я пытаюсь об этом говорить в России и за ее пределами, и, по-видимому, мои слова многим не нравятся.

Есть универсальный закон, который справедлив в теологии, физике, экономике, компьютерах, и заключается он в том, что невозможно сделать что-то из ничего. В физике — это второй закон термодинамики, в компьютерах — невозможно из бесполезных данных (мусора) сделать что-то стоящее (если на входе бесполезные данные, то и на выходе будет бесполезные данные: garbage in — garbage out), в экономике — невозможно получить прибыль без капиталовложений. Таким образом, если ничего не вкладываешь, то никаких результатов не получишь, а можно лишь обмануть, ввести в заблуждение окружающих. Было немало «вечных двигателей», которые, в конце концов, оказались фальшивками. Люди считают, что Б-г может творить из ничего, и, поэтому, вместе с Б-гом тоже можно творить из ничего. Мне кажется, что Вс-вышний также придерживается этого закона: если ничего не вкладываешь, то ничего не получишь (без труда не выловишь и рыбку из пруда). Человек не может приобрести мудрость или святость без усилий, вклада со своей стороны. Без этого закона растение не будет расти, работа никогда не будет завершена. В этом ошибка подхода Лайтмана.

В России, и не только сейчас, популярны книги по магии, особенно по черной магии. И довольно часто под магией понимают возможность добиться чего-то без реальных усилий. В старые времена люди понимали, что если заключаешь союз с дьяволом, то дьявол в конечном итоге от тебя что-то получит: даже если не отдашь душу, то все равно за это придется заплатить. Сейчас же думают, что можно играть с дьяволом и обвести его вокруг пальца, получив, как в лотерее, больше, чем вложишь.

— С другой стороны в русской ментальности всегда присутствовали сказки про Емелю, который лежит на печи, а все происходит «по щучьему велению, по моему хотению». Нельзя сказать, чтобы это стремление было новым.

— Действительно, в русских сказках всегда Иванушка дурачок всегда выходит победителем своих умных братьев и ему достается в жены прекрасная принцесса. Конечно, не только в России, все глупцы и лентяи мечтают об этом, но в реальности обычно Иванушка дурачок умирает от голода или побирается на улице, а все достается более умному и трудолюбивому брату. Я хочу сказать, что очень соблазнительно верить, что с помощью какого-то волшебства или секрета, можно добиться чудесных результатов, но даже если в этом что-то есть и удастся чего — то добиться, то за секрет придется заплатить своей кровью. Если не хочешь платить, то ничего не получишь.

Не могли бы вы рассказать, как появились религии, откуда они взялись? Можно спросить по — другому, почему у всех народов, начиная с самых примитивных до самых цивилизованных есть какая — то религия.

— Действительно, у любого народа всегда есть какая — то религия, и даже когда люди думают, что освобождаются от религии, — просто меняют одну религию на другую. Мы все, и я не исключение, пережили то, что называется научным социализмом. Конечно, это не научный и не социализм, хотя называли его научным социализмом, марксизмом, ленинизмом, сталинизмом, но по сути это была религия, и множество людей действительно верили в него. Видимо люди не могут обойтись без религии. То, что Сталин «батюшка» или кто — то другой разница небольшая, но очевидно без «батюшки» не обойтись. Нужен портрет на стене и лампада под ним — российский способ религиозного самовыражения. У евреев это выглядело немного по — другому — они изучали книги новой религии от корки до корки, как до этого они в молодости или их отцы изучали талмуд. Характер людей не сильно изменился, изменился лишь внешний образ.

В России марксизм — ленинизм стал религией, в основе которой — ложь. Когда я первый раз приехал в Москву в 1989 году, меня пригласили выступить в Академии общественных наук. Я не боялся сказать, что думаю, хотя никакой посольской защиты у меня не было (у СССР и Израиля в то время не было дипломатических отношений), даже паспорт у меня под каким — то предлогом забрали, и я разгуливал по Москве без какого — либо удостоверения личности. Мой доклад был о причинах провала социалистической революции в России, в котором я высказал точку зрения, что в основе марксизма — ленинизма заложен ложный принцип — достаточно поменять экономику, и сознание человека изменится соответственно. В реальности без изменения человеческой природы любые изменения в экономике оказывались надувательством. Возьмем, к примеру, колхоз. Эмоционально людям очень сложно согласиться поделиться своей собственностью с другими. Можно насильственно заставить пойти на раздел частной собственности, но закончится это тем, что все будут друг друга обманывать, и, в конце концов, такой эксперимент обречен на провал. Поскольку произошло это в России, то там занялись фальсификацией и приписками: колхоз, например, никогда не бывал убыточным. Однажды, еще до восстановления дипломатических отношений Израиля и СССР, меня в Израиле посетил советский писатель. Он рассказал мне, что родом из Молдавии, и в свое время Молдавия была фруктовым садом Европы, а сейчас после многих лет советского режима, там нельзя и яблока купить. И это странно, так как Россия очень богатая страна и люди там не слишком ленивые и готовы работать. Даже в моей семье, несмотря на перенесенные в России страдания, считается, что русские люди в основном хорошие люди. И это удивительно, так как моя мама выросла в Тамбове во время революции. Время было тяжелое: город попеременно переходил то к «красным», то к «белым», постоянная опасность, голод, еврейская семья в изгнании в исконно русском городе (не думаю, что есть много более русских городов, чем Тамбов). Моя мама и другие родственники были свидетелями жестокости, убийств, но все же впечатление, которое у них осталось, что русские люди в основном хорошие люди.

Несмотря на обилие хороших людей в России, среди которых немало действительно талантливых людей, в стране был и есть беспорядок. Коммунизм не помог исправить ситуацию, а наоборот обострил её, так как стал просто новой религией, но лишь на фасаде, не изменив при этом сущности людей. Если не менять природу людей, то любые благие начиная обречены на провал, и это постоянно повторяется в истории.

— Нередко люди, которые стоят у истоков общественных движений, религий, понимают сущность. Например, праотцы Авраам, Ицхак, Яаков, Моисей понимали глубинный смысл религии. Но со временем это перерастает в иерархическую, закостенелую организацию, в которой сущность подменяется ритуалом, процедурой. Почему так происходит?

— Проблема в том, что с одной стороны, когда объединяется множество людей, то появляется организация, а когда есть организация, появляется структура, когда есть структура, то появляется бюрократия, когда есть бюрократия, то появляется глупость. С другой стороны так вышло, что евреи никогда не были большим народом, и, видимо, поэтому сложившаяся структура получилась открытой снизу. Всегда была возможность подняться вверх, несмотря на происхождение, и часто у способных людей был и есть шанс. У бедного талантливого еврейского юноши есть больше шансов, чем в, практически, любом другом обществе в подобной ситуации. Происходит это, потому что люди в обществе на это готовы, и поэтому расслоение в обществе в основном происходит в зависимости от способностей. Конечно, структура есть, но, по крайней мере, она открыта снизу. Кто — то назвал это открытой аристократией. Еврейская история полна людей, которые начинали с нуля. Иногда происхождение помогает, но это не останавливает остальных. Возьмем, к примеру, сказки, в которых удачливым оказывается младший брат, или истории про еврейских трудолюбивых мальчиков, которые смогли много достичь. В еврейском обществе есть возможность не только для интеллектуального роста, но и для эмоционального: святых людей мерили не по их родителям или по окружению, в котором они выросли. Такая структура была и, возможно, до сих пор является наиболее жизнеспособной структурой. Конечно, даже в такой жизнеспособной структуре есть омертвевшие части, с которыми иногда приходится сталкиваться, приходится иметь дело и с бюрократией и с глупостью. К сожалению, невозможно избавиться от глупости, но, с другой стороны, невозможно искоренить мудрость. Есть глупые люди, есть плохие, и некоторые из них занимают руководящие посты, но все зависит от того, насколько система открыто относится к изменениям. И во многом наша система основана на том, что ты на самом деле можешь сделать, каких результатов можешь достичь.

— Довольно часто у людей, которые понимают суть, есть конфликт с системой. Взять, например, рабби Шломо Карлебаха или, например, Вас. И у Вас также были проблемы с бюрократами от религии.

— Ничего не поделаешь. Я знал Шломо Карлебаха, и мы встречались несколько раз. Конечно, у него были проблемы. Но иногда критика в отношении человека бывает правильной, поскольку все же в какой — то степени должна быть система и должен быть порядок. Нередко бывают новаторы, которые получают по голове. Возможно, быть умным приносит большое удовлетворение, но это не значит, что тебе будет сопутствовать успех в обществе. Довольно велик шанс, что умный от кого — нибудь получит по голове: таковы правила игры. Если будешь придерживаться принятых норм, то будешь относительно в безопасности, если же нет, то рискуешь получить по голове.

Не многие знают, что помимо музыкальных способностей у Шломо Карлебаха был неординарно развитый интеллект, который в какой — то мере для него был наказанием. Ведь, когда играешь и поешь для людей, то те, кто приходят на твои концерты, обычно не готовы воспринимать тебя интеллектуально. Поэтому в какой — то степени он был одинок даже среди единомышленников, а это только усиливало его переживания. Он знал, что если пытаешься пробить стену, то можешь поцарапаться, но из — за этого он не переживал. Надо понимать, что бывают времена, когда надо нарушать принятые правила, а когда нет. Есть люди по природе склонные к порядку, рутине, а есть революционеры, по природе склонные к изменениям. Революции могут нанести больше вреда, чем пользы, и надо понимать, что может быть исправлено, а что нет, что может быть изменено, а что нет.

— Но ведь и Бааль Шем Тов был революционер. В те времена иудаизм довольно сильно закостенел, и Бааль Шем Том сумел его оживить. Я не уверен, что у него это получилось бы сегодня, так как религиозная структура сейчас намного крепче.

— Нет, структура не крепче. Система, которая однажды уже была взломана, не может быть сильнее, чем была до этого. Кажется, что ничто не может помешать слаженной работе системы, но на самом деле можно увидеть насколько она шаткая, и далеко не все её части так уж крепки. Даже есть части системы, которые не стоят того, чтобы с ними сражаться, поскольку есть другие более важные дела. Иногда, когда сталкиваешься с системой, возникает сильное желание «дать по мордам». Позже понимаешь, что даже если это сделаешь, эти люди даже не поймут причину твоих действий. Им просто невозможно что — либо объяснить. Таких людей приходится либо обходить, либо перескакивать — более быстрый и легкий способ справиться с системой.

Всё в нашем мире так устроено — есть масса зафиксированных законов и правил, различных систем: биологические системы, большие системы, малые системы, системы с подсистемами. Если бы системы не изменялись, то ничего нового в мире не происходило бы. Получается, что иногда системы всё же ломаются или бывают взломаны. У микробов, например, очень надежный способ размножения путем деления клеток, но изредка один раз за 200 поколений размножение происходит необычным способом с рекомбинацией генов. Без такого механизма резко повышается вероятность вымирания целого вида микробов. Надо понимать, что есть смысл и в фиксированной системе, но с другой стороны и здоровая система должна осознавать, что необходимо давать возможность вносить изменения. Иногда революционные изменения настолько мощные, что могут привести к полному развалу.

Посмотрим, например, что Мао дзе Дун сделал с Китаем. С моей точки зрения Мао был просто дурак, даже не сумасшедший, хотя и писал стихи. Он сделал революцию в Китае, но это ему показалось недостаточно, и тогда он сделал революцию в революции. Он уничтожил намного больше людей, чем Сталин, но ничего не достиг. Несколько лет тому назад я побывал в Китае и встречался в местных университетах с профессорами, у которых не было даже университетского образования. Во время культурной революции их ещё студентами выслали на поля. Позже вернули в университеты, где они заняли вакантные к моменту окончания культурной революции профессорские должности. Иногда люди, как Мао, хотят снова и снова делать революции. Нельзя делать революции слишком часто и надеяться, что добавишь что — то новое, а не приведешь к развалу. То, что сделал Мао — это был один большой процесс разрушения, который никому ничего хорошего не принёс.

Получается, что иногда бывает слишком много революций, слишком много огня, слишком много новшеств, и ничего хорошего из этого не выходит. С другой стороны, когда всё происходит строго по порядку, и не понимаешь, что иногда надо изменяться, то застопориваешься и начинаешь смердеть и разлагаться. Должна быть комбинация обеих тенденций в любой структуре в мире: и в литературе, и в искусстве, и в науке, и в любой другой области. После изменения необходимо время для стабилизации, а потом необходимо сделать новое изменение и так далее. Неправильно слишком часто делать изменения — это приведет к тому, что придется начать с более низкого уровня. Если же станешь излишне стабильным, то погибнешь. Таковы неотъемлемые части жизни, и иногда кто — то может из — за этого пострадать.

— Сейчас распространилось множество истории об экстрасенсах и других сверхъестественных вещах. Что Вы об этом думаете, насколько правдоподобно они выглядят в ваших глазах?

— Я слышал много сверхъестественных историй, которые выглядели довольно правдоподобно, но по природе своей я не человек склонный верить всему. Просто «я верю» для меня не существует. Есть вещи, в которые я верю, но стараюсь использовать это качество очень экономно лишь для важных вещей. Например, я не верю газетам. Мой подход: все, что написано в газетах — это ложь. Случайно что — то может оказаться правдой, но это скорее исключение из правила. Во время своего первого пребывания в России, я отметил два доказательства существования Б — га: первое (русское) — потому что газета «Правда» отрицает существование Б — га, второе (израильское) — то, что Израиль продолжает существовать с таким правительством, доказывает, что Б — г существует.

Я не верю в истории об экстрасенсах, равно как и в другие чудеса. Возможно, что даже, если я увижу это собственными глазами, я всё равно не поверю. Вполне вероятно, что люди могут воспринимать мир по — другому и могут обладать какими — то необычными способностями. Однажды я посетил в Бурятии в Улан — Удэ буддийский монастырь. Интересно, что в Бурятии есть и шаманы и ламы, причем нередко в одном лице. Шаман — это тот, кто в основном работает с человеческим сознанием (парапсихолог), а буддийский лама с другой стороны занимается изучением священных книг (ученый). Такое сочетание чрезвычайно редко встречается, что делает Бурятию уникальным местом. Мне было интересно узнать у монахов, каким образом они добиваются такого сочетания.

— Тогда получается, что Моше — рабейну — шаман?

— Это как раз то, что я хочу сказать. Есть люди, которые могут совмещать рациональный подход и нерациональный подход одновременно, но такие люди встречаются чрезвычайно редко и их просто так не найдешь в больнице. В XVIII веке кто — то сказал, что каждый великий математик по определению сумасшедший, но не каждый сумасшедший — великий математик. Можно сказать, что все кто, действительно, могли предвидеть — немного сумасшедшие, необычные люди, но это не значит, что каждый больной в психиатрической больнице обладает подобным даром.

Несколько лет назад со мной произошла забавная история, в которой я столкнулся с таким явлением как автоматическое письмо. Меня попросили встретиться с представителями военных из Болгарии, которые по делам приехали в Иерусалим, и среди них была молодая женщина, которая обладала способностью автоматического письма. Эта женщина вполне обычный человек, замужем, но иногда с ней случаются приступы автоматического письма. Никто не мог понять, о чем она пишет, включая её саму. Однако у них было впечатление, что эти тексты — ключ к контактам с внеземными цивилизациями из — за картинок, встречавшихся в тексте. Военные обратились ко мне с надеждой, что, возможно, мне удастся понять или хотя бы что — то распознать. Выглядело это очень странно: два болгарских генерала и девушка с двумя телохранителями. Очевидно, они считали, что у них в руках что — то чрезвычайно важное. Позже я поинтересовался, почему они не обратились к экспертам по расшифровке в США или в России. Оказалось, что они боялись доверить информацию, которая по их представлениям была заложена в этих текстах. Получается, что Израиль в их глазах не представлял опасности. Во время беседы у женщины случился приступ автоматического письма. В этот раз текст был написан не на том непонятном языке, а на староболгарском, и это было что — то вроде поэтического послания для меня. Женщина не знала ни староболгарского языка, ни также как, кто и почему послал это текст. Всё же я не поверил, что послание от инопланетян, несмотря на послание для меня и картинки из других текстов. Я верю, что человек устроен гораздо сложнее, и у него множество слоев, о которых он сам может не подозревать. Люди сами по себе не сверхъестественны, и поэтому мой совет стараться действовать в рамках этого мира. В этом случае люди из болгарского правительства очень серьёзно отнеслись к текстам этой женщины: это была не группа сумасшедших с улицы, они, возможно, специально приехали в Израиль в надежде, что им удастся приоткрыть, что стоит за этими письменами.

— Вы поняли послание, которое предназначалось для Вас?

— Да, мне его перевели. Это было очень лестное послание в четыре строчки о том, какие великие дела мне надлежит сделать, однако ничего особенно интересного для меня в нем не содержалось. Поэтому я не поверил, что это послание было написано во время встречи и для именно меня. Видимо эти люди каким — то образом проверяли эту женщину, всё же они связаны с правительством, хотя и не очень большой страны, а в правительстве не одни идиоты сидят. У них была надежда, что в их руках ключ к другим мирам.

Одна из обычных ошибок — люди думают, что если человек верующий, то он верит во всё. На самом деле как раз наоборот: как верующий, я верю в определенные вещи, далеко не во все, а тем более во всякие глупости. Есть люди, у которых велика сила веры, они верят и в белую и черную магии и в каббалу и в различные христианские секты и в буддизм и в ламаизм и в различные виды йоги. Я восхищаюсь этими людьми, так как их голова может вместить столько мусора. И всё же я не собираюсь идти их путем. Я видел много сверхъестественных посланий, однако не видел ничего убедительного, поскольку, когда встречаешься с чем — то глубоким и высоким, то ожидаешь новое понимание или новую парадигму. Когда же этого не получаешь, то не можешь воспринимать эти послания серьёзно. Но людей всегда будут привлекать подобные сверхъестественные вещи.

Как я уже говорил, как бы это ни было тяжело воспринять, но реальное продвижение не происходит само собой, без усилий. Реальное продвижение происходит постепенно, циклически под небольшим углом и без скачков от нуля до бесконечности без каких — либо усилий. Люди, которые верят в такие скачки, обычно обманывают сами себя. Главный раввин Кременчуга еще до революции говорил: «Кого человек может обмануть? Б — га не обманешь — он и так всё знает. Не обманешь и других людей — они этого не позволят. Получается, что легче всего обмануть себя, но это не такое большое достижение обмануть дурака».

— Давайте перейдем от философских вопросов к ситуации в Израиле, к «Дорожной карте» и ко всем сопутствующим событиям. Мы, как журналисты, должны иметь какую — то точку зрения на все эти события.

— Я не думаю, что журналисты должны сообщать точки зрения. Они, по — моему, должны сообщать` факты, а пророчества лучше оставлять пророкам. Часто журналисты думают, что раз они пишут в газетах, то они больше понимают и знают. Но ведь это не так. Почему вы думаете, что имеете право говорить другим людям, что правильно, а что — неправильно? Я понимаю, что искушение указывать другим очень большое. Если вы держите ручку, или микрофон — это не говорит о том, что вы мудрее других!

— Но, что происходит в Израиле? Я не могу этого понять.

— Что происходит в Израиле? По сути, всё просто. Посмотрите. Америка становится все более и более могущественной. Иракцы получили свой урок в этой войне. Но это также хороший урок для всего мира, что американцы готовы действовать жестко. Так что это — своего рода «педагогический прием». Учитель, когда приходит в школу, знает, что должен это когда — нибудь сделать. Он должен взять какого — нибудь «плохого мальчика» и примерно его наказать. Во — первых, потому что он это заслуживает. А во — вторых, чтобы все другие поняли, что с этим учителем шутки плохи. Посмотрите, Иран заговорил по — другому. Северная Корея заговорила по — другому. Вовсе не потому, что они стали умнее. Но то, что было сделано с Ираком — очень убедительно. Это язык, который поймет кто угодно. И Израиль тоже это очень хорошо понял.

Я не думаю, что американцы глубоко понимаю ситуацию и ее сложность. Но это — другой разговор. Факт в том, что руководители Израиля, кто бы ни оказался на этом месте, — вынуждены будут подчиняться диктату Америки. Выбор состоит в том, чтобы сказать два раза «Нет» а потом «Да» или, например, три раза «Нет» и лишь потом «Да». Но это не такая уж принципиальная разница.

Вновь, как много раз в нашей истории, что может спасти Израиль? Две вещи, которые нельзя отнести к рациональным. Первая — ее, наверно, можно назвать сверхъестественной помощью от Б — га. И она может продолжаться. И вторая — это то, что арабы обычно действуют против своих же собственных интересов. Аба Эбан выразил это знаменитой фразой: «Арабы никогда не упускают возможность упустить возможность».

Вот, вы видите, даже Шарон: он просто ждет. Есть такая американская поговорка: «Дайте им достаточно веревки, и надейтесь, что они сами повесятся». Я не знаю, повесятся ли арабы. Потому что они с течением времени становятся мудрее, а мы — становимся менее мудрыми.

Кроме того, так много сил, которые хотят нас уничтожить, что есть шанс, что им это когда-то удастся.

А тем временем я думаю, что Шарон играет. Я не знаю, что у него на уме. Я даже не уверен, знает ли он, что у него на уме. Он во многих отношениях остается генералом на поле битвы. Хороший генерал не должен увлекаться планами, он должен хорошо видеть, как развивается ситуация, и действовать адекватно ей. Вот он и делает то, что, по его видению, правильно. Он делает шаг вперед. Потом — отступает на шаг назад и ждет, пока кто — нибудь на стороне врага совершит ошибку. По моим представлениям, его способ действия имеет примерно такие мотивы.

Далее, населения Израиля. Люди в Израиле очень устали от всего этого. Жить в Израиле сейчас очень утомительно. Все эти хорошие люди, начиная от Шимона Переса, и вплоть до Авигдора Либермана, хотя и произносят речи, не говорят ничего выдающегося нового. Все устали. Шарон говорит бессмыслицу. Либерман говорит другую бессмыслицу. Йоси Бейлин говорит еще одну третью бессмыслицу. И никто не представляет, как будут дальше развиваться события. Наша сторона не знает, противоположная тоже не знает. Просто продолжаем играть свои роли.

— Вы сказали: «Ни Шарон, ни Либерман, — они не знают, что они…»

— Нет, не то, что они не знают… Я в прошлом достаточно близко был знаком с Шимоном Пересом. И он мне говорил вещи, которые обычно не говорят публично. И не потому, что он хочет это утаить или обмануть. Он говорил: «У меня есть ситуация. Я должен действовать в этой ситуации. У меня нет «идей». А не буду работать с тем, что невозможно». Он говорил: «Наша проблема — это то, что здесь слишком много арабов. Если бы после войны 1967 года, вместо того чтобы писать статьи, стихи и т. д., 2 млн. или 3 млн. американских евреев приехали в Израиль, — ситуация была бы совсем другая. Я хочу отдать обратно Шхем, Хеврон и другие места не потому, что я хочу их отдать. Я не вижу других выходов из этой ситуации. Мы не можем эти места удерживать все время, и мы должны отступить. А если бы там было больше евреев, приехавших и поселившихся там, — то ситуация была бы другая. Но они ведь не приехали! И я не могу их заставить приехать! Вот такова моя ситуация!»

Конечно, Шарон может говорить разные слова. Кто же будет возражать против того, чтобы был мир. Вопрос в том, что вы собираетесь делать для того, чтобы его достичь.

Даже вы не настолько молоды, чтобы не помнить, как, например, мир определялся Советским Союзом: миром называлась то, что хорошо для Советского Союза. И это было определением. Имея такое определение, легко можно заключить, что советские танки — это танки мира. А американские танки — это танки войны. Очевидно! Если вы определяете «Мир — это то, что хорошо для меня», то ваши танки, ваши ракеты, ваши атомные бомбы будут «оружием на страже мира». И они это говорили много раз!

— Это еще связано с тем, что в русском языке мир — это омоним, означающий и противоположность войны и вселенную.

— Да, в русском языке так, но в иврите это не так, и в арабском тоже не так. В арабском языке есть замечательное слово «салам». Оно имеет массу разных смыслов в том числе на духовных уровнях. Но вопрос в том, что конкретно люди имеют в виду, говоря «салам». И в большинстве случаев имеется в виду «если вы будете делать, что я хочу, чтобы вы делали, — это и будет мир — салам».

Израиль находится в замешательстве. И нет никого, кто указал бы другой ясный путь, что надо делать. Я читал много прекрасных работ. И, в основном, это те же самые слова, только слова. Но чтобы это было с одной стороны правильно, а с другой — выполнимо, — таких предложений почти нет.

Одно из самых лучших решений этих всех проблем было бы привезти 6 млн. евреев в Израиль и разместить их за пределами зеленой черты. Ситуация сразу станет совсем другая. Это — очень хороший совет.

— Но Америка не позволит это сделать.

— Нет, дело не в том, что Америка не позволила бы. Евреи не захотят ехать! Евреи не захотят приезжать в Израиль.

Так что не Америка, сами евреи не захотят приезжать. Вот почему вы не сможете это исполнить. Вы можете говорить, что это было бы прекрасным решением. Вы можете высказать много других прекрасных решений. Но они будут хорошими, если на них согласится противоположная сторона. Например, есть предложение об обмене населением. Об обмене населением между Израилем и арабскими странами. Это хорошая идея, очень правильная и справедливая, и имеет массу подтверждающих прецедентов в истории. А на практике это не может быть сделано. Вы можете стать членом Кнессета и рассуждать об этом.

Как я понимаю, любое правительство Израиля имеет очень мало возможностей в области международных отношений. Наш выбор, по которым мы можем идти, — очень ограничен. Потому что у нас мало силы, и потому что мы живем в очень напряженном месте на Земле.

Еще одно ограничение связано вот с чем. Если бы какие — то подобные вещи случались где — нибудь в Африке, все было бы иначе. Что бы ни произошло в Израиле — становится немедленно новостью во всем мире. И поэтому то, что случается в Израиле — это как пылинка в глазу. Вы можете иметь килограмм грязи на вашей ноге и об этом не беспокоиться. Но если хоть чуть — чуть попадет в ваш глаз — это заметите сразу.

Поэтому есть вещи, которые могут быть сделаны в Африке, в Латинской Америке. Их, например, постоянно делают в Колумбии. Но их нельзя сделать у нас.

— Спасибо. До свидания.

 

Освободители мира

Интервью опубликовано в газете «Вести», 23 декабря 2004 года.

ЖЕСТОКОВЫЙНЫЙ ХАРАКТЕР — Ирина Солганик

Знаменитый раввин Адин Штейнзальц, переводчик Талмуда, популяризатор иудаизма, почетный доктор крупнейших заграничных университетов, основатель школ и йешив в Израиле и просветительских учреждений в России, принимал нас в центре собственного имени, расположенном в чудном центральном иерусалимском месте. Вопросов к нему накопилось множество; выдающийся человек, чей, вероятно, главный жизненный подвиг заключается в переводе Вавилонского Талмуда на современный иврит, в сопровождении справочного аппарата (вышли уже 38 томов), благосклонно готов был на все ответить. Сидя у компьютерного экрана, он набивал и посасывал видавшую виды трубочку, при этом глаза его были необыкновенно светлы и живы, смеялись и занимались чем-то своим.

Пятнадцать лет прошло с того знаменательного момента, когда раввин Штейнзальц открыл первую в России йешиву (впрочем, сгоревшую в 1996 году). Ныне он по-прежнему занят распространением на российских просторах еврейского образования — во всяком случае, в Москве имеется возглавляемый им культурно-образовательный центр, существующий в единстве и гармонии с иерусалимским Институтом изучения иудаизма в СНГ. Это обстоятельство, собственно, и послужило отправной точкой для нашей пространной беседы, перекинувшейся в дальнейшем на темы каббалистические и политические и затронувшей также психологию и тяжелый еврейский характер.

— Уважаемый рабби, последние пятнадцать лет вы пытаетесь привить российским евреям интерес к иудаизму. Но почему, по-вашему, в России не произошло того, что можно было бы назвать еврейским национальным пробуждением?

— Как вы справедливо заметили, я пытался расширить и углубить интерес российских евреев к иудаизму, — в этом и состояла главная цель. Что же касается пробуждения в широком смысле, то могу ответить вам следующим образом: у всех народов в СНГ произошло национальное пробуждение, у евреев — в значительно меньшей степени. Почему — вопрос чрезвычайно сложный; быть может, речь идет о единственном успехе Сталина, которому удалось сломать еврейский народ. В остальном, на мой взгляд, он преуспел не слишком.

У российских евреев полностью исчезло ощущение национальной гордости; между тем именно эту гордость мы пытаемся пробудить на протяжении последних пятнадцати лет. Ведь признаться в своем еврействе можно двумя способами. Первый из них подразумевает, что я не виновен в том, что — еврей, и если бы мог, от этого бы избавился. Но можно положить точно ту же песню на другую мелодию — объявить, что я получил свое еврейство по наследству и отнюдь не собираюсь от него отказываться. Напротив, будучи персоной королевских кровей, я готов взять себе в жены только принцессу.

Одна из главных проблем состоит в следующем — раньше евреи жили довольно скученно, в каждом городе было известно, где именно они обитают. Сегодня такого нет, евреи повсюду, и при этом не поддерживают друг с другом отношения; посему почти невозможно выяснить, где они есть, а где их нет. Мне рассказывали о таком случае — представители «Джойнта» явились в некий город в Сибири и направились к мэру, о котором было известно, что он — еврей. Мэр ничего не знал о других своих соплеменниках и порекомендовал посланникам «Джойнта» обратиться к некой даме из местного дома культуры, сказав, что, может, она в курсе. Выяснилось, что сама эта дама — еврейка, о чем мэр не догадывался, несмотря на то что они вместе проработали лет двадцать. В общем, взявшись за поиски евреев, люди из «Джойнта» выяснили, что таковых в упомянутом городе — полторы тысячи. При этом каждый еврей предполагал, что он — единственный в этой местности.

Я сам побывал во множестве мест, от Калининграда и до Хабаровска. Помнится, в Алма-Ате мне сказали о том, что многие до сих пор боятся признаться в своем еврействе — и это не на Украине, а в Казахстане, где антисемитизма никогда не было.

Одно дело, когда евреи собраны в одном месте и к ним можно обратиться как к общине; совсем другое, когда они рассеяны — в этом случае до них весьма трудно добраться. Мы пользуемся, конечно, еврейскими газетами, но с их помощью отнюдь не всегда удается установить связи и отношения, ведь аудитория некоторых из них не превышает пары десятков читателей; впрочем, это только часть проблемы.

Имеется и другая — еврею советскому и постсоветскому об иудаизме известно меньше, чем ничего. То, что он знает, чаще всего не имеет никакого отношения к действительности; кроме того, у него нет воспоминаний, связывающих его с еврейством.

Там, где советская власть утвердилась позже, памяти осталось больше — например, в Молдавии; в России, напротив, евреи ничего не помнят. Посему задача наша особенно сложная — нам следует обучить не тех, кто желал бы узнать об иудаизме, но тех, кто уверен — иудаизм отнюдь не является предметом, который надобно знать.

Хочу напомнить вам и о следующем обстоятельстве: когда открылся железный занавес, первым делом в Израиль выехали те, кто испытывал интерес к еврейской теме. Еще раньше, в 1946 году, Советский Союз покинула группа хабадников, о которых один идишский автор в своих воспоминаниях написал, что хабадники единственные в России сохранили человеческий облик.

Исторические примеры свидетельствуют о том, что, дабы уничтожить народ, достаточно убить или же выслать его лидеров, — без них все рассыплется. То же произошло и в России. Да, конечно, осталась еврейская интеллектуальная элита или же те, кто весьма преуспел в финансовом смысле; но как евреи они — ничто. Люди эти могут быть преуспевающими или талантливыми, но они ничего общего не имеют с иудаизмом.

Таким образом, последние 15 лет мы имели дело с общиной, лишенной лидеров; при этом за нами не стояли ни политические, ни финансовые организации. Мы не могли покупать людей — мы их только убеждали, а это не в пример труднее; в том числе мы выпускали книги.

Но, конечно, невозможно ждать, чтобы человек, прочтя книгу, кардинально изменился. Судя по моему не такому уж бедному опыту, у евреев подобной конверсии практически не бывает, в отличие от представителей других народов. Русский встает утром — и вот он уже новообращенный христианин; с евреями этого не происходит.

Причина — в еврейском упрямстве, жестоковыйности; еврея никуда невозможно сдвинуть. С религиозным евреем ничего нельзя было сделать, он стоял на своем до конца, и та же черта проявляется в еврее нерелигиозном; таков наш характер.

Я был знаком с одним человеком, являвшимся секретарем палестинской компартии (ПКП), нелегальной при англичанах. В 1929 году эта компартия поддерживала учиненные арабами погромы, полагая их антиимпериалистическим деянием. Секретарем ПКП был польский еврей Бергер (Барзилай), которого англичане схватили и выслали в Россию, а там он стал заместителем председателя Коминтерна Димитрова. В 1936 году Бергера взяли, началось расследование; как и все, он признал свою вину, но когда дело дошло до суда, стал все отрицать. Собственно, эта история повторялась трижды — он во всем признавался, а на суде категорически отрицал собственную вину.

Следователи были изрядно утомлены; в конце концов его отправили в Сибирь на 25 лет. Бергера освободили в 1948 году как польского гражданина; в Израиль он приехал уже религиозным евреем, одетым в черное, с бородой. Увидев его, я сказал, что для того, чтобы в чем-либо убедить еврея, следует сослать его на 25 лет в Сибирь, — быть может, это на него повлияет. Все прочие методы не очень работают.

— Скажите, рабби, почему вы не используете современные формы воздействия на общественное мнение, как в России, так и в других странах? Я имею в виду средства массовой информации, к которым успешно прибегают исламские теологи, — к примеру, Тарик Рамадан во Франции регулярно возникает на телеэкранах.

— На самом деле я тоже появляюсь на французском телевидении. Наверное, Франция — единственная страна, где я не могу спокойно пройтись по улице. Меня узнают, причем зрители полагают, что точно так же, как они видят меня, я вижу их, а посему — узнаю. В других странах, конечно, такого нет, но там мы тоже предпринимаем попытки воздействовать на общественное мнение.

Проблема тут следующая: когда некто выступает в синагоге, он обращается к кругу своих знакомых. Но в той же России, к примеру, у нас практически нет «своих людей».

Конечно, серии моих статей появляются едва ли не во всех российских еврейских газетах, но это, как я уже говорил, небольшие издания, а значит, локальная аудитория. Имеется у нас и сайт в Интернете, на мой взгляд, весьма внушительный. Но, конечно, если б была возможность, мы делали бы поболее.

— Писатель А. Б. Йегошуа недавно высказался в том духе, что ему представляется весьма симпатичным факт изучения Мадонной Каббалы; ведь почему, собственно, все западные люди должны быть буддистами — пусть лучше штудируют еврейскую мистику. В этой связи хочу вас спросить, как вы относитесь к формам популяризации Каббалы, предложенным чрезвычайно известным ныне в Америке и в Европе раввином Бергом?

— Как заметила моя жена, кстати, уроженка Самарканда (супруга раввина Штейнзальца — племянница знаменитого фантаста Айзека Азимова. — И. С.), когда Мадонна находилась в Израиле, об иудаизме говорили больше, чем когда бы то ни было. В то же время отношения между Каббалой и тем, что изучает Мадонна, примерно такие же, как между любовью и порнографией (хотя связь между этими вещами, безусловно, имеется).

Очевидно, что порнографией интересуется масса народу. Точно так же имеется немало желающих заниматься тем, что преподают в упоминавшихся вами центрах Берга. Последний, кстати, приезжал ко мне много лет назад, еще до того, как занялся нынешним успешным предприятием, в основу которого положен иудаизм без заповедей.

Я не против популяризации как таковой; в данном случае нет речи о том, что я предпочитаю сохранять тайну. Я считаю, что можно описывать то или иное явление, не прибегая к профессиональному жаргону, но следует при этом избегать искажений, соблюдая истинные ориентиры; тогда все в порядке.

Между прочим, как-то обсуждался вопрос, как можно сделать иудаизм более популярным, предлагалось упростить то одну, то другую составную часть. Тогда я сказал: у меня предложение получше — если каждую субботу приглашать в синагогу обнаженную танцовщицу, то иудаизм, безусловно, окажется более популярным. Это несколько похоже на упоминавшуюся вами популяризацию Каббалы.

Те, кто занимается ныне на Западе распространением Каббалы, напоминают христиан второго поколения — они почти не упоминают о связи сего мистического учения с иудаизмом и пытаются перевести Каббалу в плоскость универсального; с этой точки зрения пользы для евреев нет практически никакой.

— Вы как-то сказали, что в Израиле создан новый еврей, который является подражанием абстрактному идеалу нееврея. Вы далее отмечали, сколь далеко израильтянин ушел от еврея; но какого эталонного еврея вы себе представляете?

— Я назову вам некоторые характеристики: так, евреи в неком общем смысле — люди думающие, израильтяне — нет.

Здесь, в Израиле, произошли весьма существенные изменения; если всюду в диаспоре евреи знали, что им следует быть самыми лучшими, чем бы они ни занимались, то израильтяне думают, что они уже самые лучшие. Вы здесь живете и сами можете видеть, что ощущение, будто «я — номер один», существует.

Кроме того, евреям свойствен так называемый комплекс Мессии, освободителя мира. Если помните, в числе народовольцев были евреи, хотя никто их об этом не просил. Среди большевиков, меньшевиков, анархистов имелось множество евреев; более того, один из видных русских анархистов скончался в Герцлии.

Все эти люди, безусловно, жаждали стать освободителями, — это и есть комплекс Мессии в действии; о еврейской амбициозности я в данном случае не говорю.

— Вам тоже свойствен комплекс Мессии?

— Безусловно, ведь я — еврей. Фердинанд Лассаль писал в своих воспоминаниях, что в детстве он был уверен, что станет Мессией. Сначала Лассаль, потом Карл Маркс, потом Лев Троцкий-Точно так же евреи вторгаются в различные религиозные конфессии, будь то движение Хари Кришна или любое другое. К примеру, я получал письма от человека, возглавлявшего самый крупный в мире буддистский монастырь в Шри-Ланке; в процессе переписки неожиданно выяснилось, что он еврей из Галиции. В общем, еврей готов освободить мир если не в качестве еврея, то в обличье христианина, мусульманина, буддиста, социалиста, — у него имеется к этому непреодолимая внутренняя потребность.

Но в Израиле произошли коренные изменения; здесь было решено создать нового еврея — наполовину Спартака, наполовину РАМБАМа. У нас понадеялись, что гены РАМБАМа будут переданы по наследству, но, как выяснилось, чтобы получить гения, следует основательно потрудиться. Спартака оказалось вывести проще, с РАМБАМом произошел сбой. Мы видим результаты опыта.

— Вы некогда говорили о том, что Тель-Авив был построен людьми светскими, которые тем не менее мыслили по-еврейски, и посему тель-авивские улицы, пересекаясь, никогда не образуют крестообразной фигуры. Не кажется ли вам, что современная политическая и светская элита точно так же сохранила глубиннун связь с еврейским образом мыслей?

— Отцы-основатели отличались о последующих поколений, которые воспитывались совершенно иначе — как сабры; я, кстати, тоже сабра, но меня в этом смысле воспитали недостаточно спешно.

Во всяком случае, политические руководители, с которыми я знаком, как мне представляется, связей с еврейским образом мыслей не сохранили. Когда Ицхак Рабин был еще жив, я публично заявил о том, что он не сумел поладить с евреями, зато, отправившись в Америку, легко нашел общий язык с неевреями. Я тогда назвал его гоем, настроенным просионистски.

Я не знаю, из какой семьи Арик Шарон, но вот дед Биньямина Нетаниягу был раввином и весьма значительной личностью, — сам же Биби не столь плохой человек, каким его представляют. Как-то я сказал, что наша политическая элита — и Шарон, и Нетаниягу, и Барак, и Ольмерт — все люди религиозные, очень религиозные. Каждое утро они встают и отправляют культ — смотрят в зеркало, где видят своего бога, и воздают ему почести. Разница между ними — самая случайная, для меня они — практически одно и то же.

В заключение хочу сказать вам следующее: у нас в Израиле все время стремятся к нормализации, к ассимиляции, к тому, чтобы быть, «как другие народы». Согласно статистике, с каждым годом становится все больше еврейских девушек, выходящих замуж за арабов, — а это, право, не лучший жизненный сценарий. Здесь бы происходила еще более внушительная ассимиляция, если бы этому не препятствовали те самые неевреи, с которыми мы желаем соединиться.

Теодор Герцль полагал, что, когда мы станем «нормальным народом», нас перестанут ненавидеть. Но произошло нечто другое — ненависть к единичному еврею сменилась ненавистью к государству евреев. Нас теперь ненавидят как страну, и в этом смысле немногое изменилось.

 

Еврейское счастье католической церкви

«Шпигель»: Является ли, c вашей точки зрения, соглашение о взаимном признании, подписанное Ватиканом и Израилем тридцатого декабря тысяча девятьсот девяносто третьего года, новой точкой отсчета, началом эпохи религиозного сближения иудеев и христиан?

р. Штейнзальц: Полагаю, что нет. Рим очень ясно обозначил, что сторонами в этом договоре являются государство Ватикан и государство Израиль, а не религиозные общины.

«Шпигель»: Получается, что «новая эра» после двух тысяч лет ненависти и преследований так и не наступила?

р. Штейнзальц: Визит Иоанна-Павла Второго в римскую синагогу в апреле тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в духовном смысле был гораздо более содержательным, чем установление дипломатических отношений: папа проявил свою солидарность с еврейским народом, что уже само по себе является религиозным событием. Признание же Израиля де-юре, напротив, было политическим актом, хотя и запоздалым.

«Шпигель»: Что же, в конце концов, побудило Ватикан к изменению своей политики?

р. Штейнзальц: Многие факторы. Например здесь, в Израиле, церковь имеет свои деловые интересы — имущество, включая земельные участки, финансовые активы, налоговые льготы. И потом, Ватикан стремится оказывать большее влияние на местные христианские институты. Монашеские ордена, к примеру, в Израиле более независимы, чем ему бы хотелось.

Если вернуться к теме религиозных аспектов еврейско-христианских отношений, то мне как-то довелось просмотреть изданную ватиканской Конгрегацией веры концепцию католического вероучения: это подлинный шедевр, в котором на протяжении многих страниц подтверждается неизменность прежних утверждений и отрицаются все новации. Нет-нет, для Ватикана признание Израиля не является религиозным жестом. Прежде Рим боялся разорвать или ослабить дипломатические и экономические связи с мусульманскими странами, но сегодня это уже не так актуально. Теперь, когда в Ватикане восторжествовал прагматизм, его отношения с Израилем несколько нормализовались. В конце концов, католическая церковь имеет здесь общину, и, кроме того, она постоянно теряет свое влияние.

«Шпигель»: Однако церковь провозгласила отказ от антисемитских предрассудков еще на Втором Ватиканском соборе…

р. Штейнзальц: Ну, это из совершенно иной области. Если вы имеете в виду общественные, а не теологические проблемы, существующие между христианами и евреями, то здесь действительно имели место некоторые изменения. Косметические. И Второй Ватиканский собор, конечно, явился в этом вопросе поворотным пунктом, хотя в последующие годы дальнейшее продвижение в этом направлении было весьма слабым.

«Шпигель»: Почему же подобное положение вещей продолжается вплоть до сегодняшнего дня, по прошествии стольких лет после Второго Ватиканского собора? Можно ли надеяться, что этот процесс, пусть даже столь медленный, способен разрядить обстановку в религиозной сфере?

р. Штейнзальц: Между евреями и христианами всегда существовал тот тип отношений, который я бы определил как «фрейдистский комплекс», — в силу их сложности, неоднозначности и перегруженности опытом для обеих сторон.

Разница между шагами, сделанными католической церковью в ее отношениях с иудаизмом, и усилиями, предпринимаемыми ею для нормализации отношений с исламом, буддизмом и другими религиями, состоит в том, что с последними и в теологическом, и в эмоциональном планах у нее проблем меньше. Несомненно, и в отношении иных религий также существуют — или намечаются — соперничество и конфликты. Однако, в отличие от иудаизма, для самих христиан они находятся, образно выражаясь, за пределами семейного круга.

«Шпигель»: Внутрисемейные конфликты горше?

р. Штейнзальц: Несомненно! Вспомните хотя бы трагическую историю межхристианских отношений. У иудаизма с христианством много общих теологических посылок, но антагонизма гораздо больше. Впрочем, похоже, что в наших отношениях все теологические проблемы нерелевантны по той причине, что иудаизму попросту отказывали до сих пор в праве на существование. Об этом, как правило, часто забывают.

«Шпигель»: Никейский собор определил евреев как врагов, наравне с язычниками. Однако это было так давно, около тысячи шестисот лет назад…

р. Штейнзальц: Тем не менее. Я считаю, что по отношению к церкви у нас гораздо больше проблем, чем у нее по отношению к нам. Уже тысячи лет в нашей среде ведется дискуссия о том, является ли христианство язычеством, поскольку в основе его служения лежит догмат о Троице. Можно ли в таком случае назвать христианство монотеизмом, а христиан, соответственно, «братьями по вере», или нет?

Вам это может показаться парадоксальным, но с исламом у нас гораздо меньше теологических разногласий. Если заменить многие догматы иудаизма на мусульманские, то большинство евреев просто не заметят подмены. С догматами христианства проделать подобное просто невозможно. Для нас это столь же неприемлемо, как и для церкви — признание абсолютного единства Б-га.

Христианство считало сам факт нашего существования неоправданным пережитком, курьезом. Единственная причина, по который мы имели право на жизнь, по словам Августина Блаженного, состояла в том, что наше бедственное положение должно свидетельствовать о наказании за неприятие Иисуса. Безусловная родовая связь с иудаизмом воспринималась христианами как оскорбление, а преследование евреев — как религиозный долг.

Так продолжалось до тех пор, пока евреи не обрели снова свое государство. Это стало подлинной теологической проблемой для христианского сознания.

«Шпигель»: Но ведь и для евреев христиане являлись еретиками!

р. Штейнзальц: Вот только мы никогда не старались загнать христиан в гетто, чтобы они были живым напоминанием об их грехах, как они это делали с нами.

«Шпигель»: Средневековое гетто продолжает оставаться травмой для еврейского самосознания?

р. Штейнзальц: Несомненно. Церковь рассматривала еврейский народ — согласно формулировке Арнольда Тойнби — как отсталую культуру, развитие которой остановилось на ранней стадии. Подобная характеристика для нас звучит достаточно оскорбительно.

«Шпигель»: Да и с теологической точки зрения она вряд ли оправдана. Но фундаментальный антисемитизм Никейского собора сменился официальным соглашением евреев с Ватиканом, в котором тот обязуется вместе с государством Израиль бороться с любым проявлением антисемитизма. Не свидетельствует ли это о радикальных переменах?

р. Штейнзальц: Да, и в Риме, наконец, осознали, что антисемитизм противоречит основным принципам христианства. Поскольку оно не признает национальных и расовых различий, а только религиозные, то люди всех национальностей для него должны быть равны. Когда сегодня заявляют, что католическая церковь борется с антисемитизмом, это так же похвально, как и провозглашенная ею борьба с бедностью: похоже, оба явления рассматриваются церковью как зло, а стало быть, она наконец решила, что бедность — это все же порок, и не только для духовенства.

«Шпигель»: Как вы думаете, являлся ли взаимный страх христиан и иудеев тем фактором, на котором базировалось их обоюдное неприятие друг друга?

р. Штейнзальц: Конечно! Отцы церкви хотели максимально дистанцироваться от евреев и изобретали с этой целью различные ухищрения, ставшие впоследствии нормативным поведением. Например, именно по этой причине еженедельный день отдыха — субботу — христиане перенесли на воскресенье, хотя внятной теологической причины для этого не было. Постановили, что католические священники не могут носить бороду, чтобы отличались от раввинов. И, наконец, христиане позаботились переделать календарь так, чтобы христианская Пасха по времени никогда не совпадала с еврейским Песахом.

«Шпигель»: А с еврейской стороны?

р. Штейнзальц: Неприятие часто проявлялось даже на внешнем уровне, иногда доходя до абсурда. Приведу пример: при императоре Константине христианство стало государственной религией, а крест — священным символом церкви. Так вот, уже в наше время в еврейских школах знак сложения — «плюс» — писали без нижней части, для того, чтобы тетрадки по математике у еврейских школьников не были испещрены символами другой религии. Неприятие креста было столь велико, что первые проектировщики улиц Тель-Авива старались по возможности избегать перекрещения улиц под прямым углом. Как следствие, сегодня транспортное движение в старом Тель-Авиве беспорядочно.

«Шпигель»: А не являлось ли это просто-напросто истерией?

р. Штейнзальц: Это был страх перед угнетением, породивший антипатию, отвращение и ненависть.

«Шпигель»: Христианство учит отвечать на ненависть любовью.

р. Штейнзальц: О да! Мы, евреи, хорошо помним, как нас принуждали подставить левую щеку, после того, как нас ударяли по правой. Христиане же, которые вроде бы именно так и должны себя вести, обычно поступают иначе. Более того, мы не считаем более высокой мораль, требующую подставить вторую щеку. Это уже серьезное отличие на теологическом уровне.

Дело в том, что столетия гонений породили глубокие ответные чувства. Как правило, люди не отвечают на ненависть любовью.

«Шпигель»: Ну а если все-таки кто-либо из евреев переходит в христианство?

р. Штейнзальц: С теологической точки зрения такой еврей в наших глазах является ренегатом. Он оставил свой народ, продал себя. Отношение евреев к выкрестам всегда было таким.

«Шпигель»: А сегодня?

р. Штейнзальц: Сегодня по отношению к выкрестам мы испытываем такое же чувство, какое честный военный испытывает по отношению к дезертиру. Впрочем, складывается впечатление, что для перехода в иную конфессию евреи сегодня не ищут теологические основания; мало кто из выкрестов знаком с иудаизмом, да и с догматами христианства. И зачастую именно они становятся самыми оголтелыми антисемитами.

«Шпигель»: Израильтянин-христианин, по вашему мнению, и сегодня столь же немыслим, как и прежде?

р. Штейнзальц: Израильтяне-христиане — их немало среди арабов, однако среди коренных израильтян-евреев — это почти нонсенс!

«Шпигель»: В соглашении, подписанном между Ватиканом и Израилем, ни разу, ни в одном пункте не упомянут главный объект раздора трех религий — Иерусалим. Что это означает?

р. Штейнзальц: То, что важнейшая проблема, религиозная, еще не разрешена. Признать Иерусалим нашей столицей, главным еврейским городом, для католической церкви всегда было проблематично с теологической точки зрения. Ведь они должны согласиться с тем, что евреи живут в Иерусалиме не только как этнос, но и как представители своей религии.

«Шпигель»: Почему вы, иудеи-ортодоксы, имеющие так много раввинов в своих рядах, настолько неохотно откликаетесь на предложения об участии в иудео-христианских конференциях?

р. Штейнзальц: Меня часто спрашивают, почему я не принимаю участия в подобных конференциях, несмотря на то, что имею так много друзей среди христиан, в частности, среди духовенства. Понимаете ли, я придерживаюсь той точки зрения, что диалог возможен только на основе партнерства, при приблизительно равных исходных условиях.

«Шпигель»: А их по-прежнему нет?

р. Штейнзальц: Проблема нашего диалога следующая: я никогда не делал попыток заставить христиан перейти в другую религию. У меня нет такого желания, и это не является моим долгом. Среди идеалов иудаизма спасение заблудших душ неевреев не значится: мы считаем, что праведным иноверцам в любом случае обеспечено место в грядущем мире, в то время как вера христиан, напротив, обязывает их попытаться вызволить мою душу из адского огня и привести ее на небеса.

Диалог с кем-либо, кто пытается меня охмурить, невозможен. Изначально мы оказываемся в неравных условиях — подобно тому, как мы находимся в неравных условиях с Организацией освобождения Палестины. Почему мы не можем добиться того, чтобы ООП изменила оскорбительный для нас пункт об отрицании государства Израиль и его еврейского характера и внесла поправку в свою хартию?

Когда сама наша легитимность стоит под вопросом, не может быть никакого диалога о мире или урегулировании, в лучшем случае — о временном перемирии.

«Шпигель»: И поэтому «"нет" иудео-христианским конференциям!»?

Штейнзальц: Я отношусь к мероприятиям подобного рода как к возвращению в средневековье, когда между нами велись принудительно организованные диспуты. Исторически у нас к теологическим дискуссиям труднопреодолимое отвращение. На подобных конференциях вместе с хорошими христианами принимают участие плохие евреи.

«Шпигель»: Но ведь папа во время визита в Израиль коленопреклоненно молил о прощении за гонения. Он говорил, что это была его «великая мечта» — пасть перед евреями на колени и попросить прощения, как это сделал Вилли Брандт перед памятником жертвам Варшавского гетто. Изменил ли подобный жест ваши взгляды?

Штейнзальц: Я не отвечу на этот вопрос. Я родился в Израиле, и у меня никогда не было ощущения, что христиане меня преследуют. Что же касается моих родителей, родившихся в христианских странах, то их чувства были иными. И для таких людей, как они, подобный жест папы был бы явно недостаточным.

«Шпигель»: Благодарим вас за эту беседу.

 

Свеча тьмы

«Разве день Г-сподень не мрак, а свет? Он — тьма, и нет в нем сияния»

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если у вас нет возражений, давайте поговорим о тьме. — А что, разве о свете мы уже говорили?

— Нет, не говорили. А почему вы спрашиваете? Вы считаете, что разговор о тьме надо непременно начинать со света?

— Ну почему же, совершенно необязательно, но все-таки в этой паре — «свет — тьма» — как-то естественнее начинать со света. С точки зрения рациональной свет и тьма равно сложные вещи, но в интуитивном восприятии свет естественней, понятней, проще. И поэтому «лучше». Вот параллельный пример. Сладость — первое воспринимаемое человеком вкусовое ощущение, сладость от рождения дана как нечто хорошее и приятное, к ней не надо привыкать. А к горечи надо: это сложное ощущение — чтобы к нему привыкнуть, научиться его дифференцировать, тем более полюбить, нужны время и опыт. Вы пиво горькое любите?

— Пью с удовольствием.

— А в детстве оно вряд ли бы вам понравилось. В Библии противопоставление «сладкое — горькое» более или менее идентична противопоставлению «свет — тьма». Более того, Екклесиаст говорит даже о сладости света — вкусовой образ зрения. Красивый и редкий образ. Сладость и свет нам понятны и приятны, поэтому они становятся символом всего хорошего. Напротив, тьма непонятна и неприятна. Во тьме мы хуже ориентируемся, не видим препятствий, опасностей…

— Либо склонны воображать иллюзорные препятствия и опасности.

— И так, разумеется, тоже бывает. Известно, что темнота может негативно влиять на здоровье, вгонять в депрессию. В северных странах полярная ночь длится долго. В Скандинавии практикуются специальные физиотерапевтические процедуры, призванные компенсировать дефицит света.

— Такие вещи есть и в России.

— Ничего удивительного: север. Эмоционально тьма нехороша. Поэтому наше отношение к ней негативно — она становится символом всего плохого, враждебного. Свет — добро, тьма — зло. Вы найдете в псалмах, у пророков, в притчах массу таких примеров. Община кумранитов делила мир на сынов света и сынов тьмы. Естественно, сынами света они считали самих себя.

Человек склонен давать этическую оценку, исходя из ощущений: приятно — хорошо, неприятно — плохо. На самом деле неприятное отнюдь не всегда плохо. Порой происходит как раз наоборот: сладкая конфета бывает вредна, горькая пилюля — полезна. Пророки сознавали эту проблему.

Есть интересное место у Йешаяѓу, где извращенность чувств становится метафорой нравственной извращенности: он говорит о тех, кто сладкое называет горьким, свет — тьмой, а добро — злом. Заметьте: сладость, свет и добро здесь подаются в едином пакете.

Пророк Амос говорит о неком человеке, погрязшем в грехах. Тот призывает Всевышнего, совершенно не понимая, что его ждет, если этот призыв будет услышан. Знал бы — не просил.

— Этим он не слишком отличается от всех прочих людей. Кто вообще это в состоянии понять!

— Вы так считаете? Между тем многие люди пребывают в уверенности, что понимают. Амос не обещает этому человеку ничего хорошего. Г-сподь станет для него не светом — он станет для него тьмой и ужасом. «Разве день Г-сподень не мрак, а свет? Он — тьма, и нет в нем сияния». Как видите, тут уже нет однозначности в понимании тьмы. Персонаж Амоса ожидает света, но получит тьму и очевидным образом воспримет ее как зло, однако Б-г не творит зла. В иудаизме свет Всевышнего — символ Его милосердия, тьма — символ Его справедливости и правосудия. В кабале есть даже такой образ: «свеча тьмы». Но, в сущности, несчастья, точнее, то, что мы воспринимаем таким образом, — скрытые формы милосердия.

— В русском словесном обиходе есть горестная констатация: Г-сподь посетил. Смерть, пожар, разорение — Г-сподь посетил. Я бы не стал утверждать, что русское традиционное сознание воспринимает такие посещения как скрытые формы милосердия, но во всяком случае бедствия получают высшую санкцию и потому внутренне принимаются.

— Конструктивное сознание. Следующий шаг — понять смысл посещения.

У Ѓалевиесть такие строки: «Из-под солнца Твоего — в тень Твою, Из-под гнева Твоего — в тьму Твою». Здесь символика света и тьмы инвертируется. Свет Г-сподень невыносим — тень и тьма милосердны. Ѓалеви ссылается здесь на псалом девяносто первый, где говорится, что человек в тени Всевышнего пребывает под Его защитой. Читатель, для которого Ѓалеви писал, хорошо знал псалмы, девяносто первый — из самых известных, входит в корпус молитв, так что эта важная ссылка легко прочитывалась.

И еще одно существенное замечание: после прихода Машиаха скрытое откроется, снимется противопоставление света и тьмы: ночь будет светить, тьма — сиять.

— Интересно, это произойдет потому, что тьма изменит свою природу или потому что зрение улучшится?

 

Яблоко и червяк

Чтобы решить проблему, необязательно знать правду

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

В Талмуде рассказывается такая история. Приходят в суд двое мужчин и женщина. Первый мужчина утверждает, что женщина его жена, а второй мужчина его раб. Второй мужчина обвиняет первого во лжи. Он утверждает, что женщина его жена, а тот (лживый) мужчина его раб. Женщина говорит, что оба мужчины лгут: на самом деле оба они ее рабы, а она вообще не замужем.

— И что, проводится следствие?

— К сожалению, это невозможно, поскольку и свидетели, и документы отсутствуют.

— Царь Соломон проводил в таких случаях следственный эксперимент, а Даниил ловил лжесвидетелей на противоречиях.

— У них была возможность установить истину — в нашей истории такой возможности нет. На примере этой ситуации обсуждается общая проблема: можно ли что-нибудь сделать, когда истина принципиально недоступна. Мудрецы Талмуда отвечают на этот вопрос положительно. Судья принимает решение, исходя из предположения, что каждый из троих говорит правду.

— Как можно это предполагать, когда их показания противоречат друг другу?

— Предположить, как вы знаете, можно что угодно. В математике существует способ доказательства, когда делается некоторое предположение. У первого мужчины есть жена и раб? Суд верит ему и требует отпустить на волю раба и дать развод жене. То же самое относительно второго мужчины. У незамужней женщины два раба? Суд верит ей, подтверждает ее статус незамужней женщины и требует отпустить на волю рабов. Все свободны, никто никому ничего не должен.

Если я спрошу у судьи, где правда, он ответит: «Не знаю, а возможно, никогда не узнаю, у меня нет инструмента, с помощью которого я мог бы это выяснить, однако чтобы решить проблему, необязательно знать правду».

— Да, но если кто-то из участников этой тяжбы говорит правду, он страдает из-за несправедливого решения суда: женщина лишается рабов, мужчина — жены и раба.

— Конечно, при таком решении кто-то может пострадать (если лгут все трое, не пострадает никто), но при другом решении кто-то может пострадать гораздо сильнее.

— Минимизация ущерба. Пример из теории игр. Знаете, мне это напоминает старый анекдот. Два спорящих приходят к раввину. Первый излагает свое мнение. Раввин говорит: ты прав. Второй излагает мнение, несовместимое с первым. Раввин говорит: и ты прав. Тогда случившийся здесь третий говорит: как же так? это же невозможно! они не могут быть правы оба! Раввин говорит: и ты тоже прав.

— У этого анекдота талмудические корни, но между нашей историей и этим анекдотом большая разница. Судья ведь не говорит никому, что тот прав. Судья не знает правды, не надеется ее узнать и вообще не ставит себе такой цели. Он говорит: «предположим», и его предположение, что все правы, условно и инструментально; задача, которую он перед собой ставит, прагматична и утилитарна: что делать? Можно ли ответить на этот вопрос, не зная правды? Судья считает, что не только можно, но и нужно.

— Король Лир восклицает: нет виноватых! Тургенев инвертирует эту мысль и приходит в ужас: ведь если нет виноватых, значит, нет и правых! Раввин из анекдота кардинально релятивизирует саму идею правоты. Если правы все, то не прав никто. Раввин каждому раздает по горячему пирожку и (в отличие от вашего судьи) не несет за свою юридическую щедрость ни какой ответственности — и ты тоже прав: мне не жалко.

— В этом анекдоте просто констатируется очевидный факт, что в конфликтной ситуации каждая сторона может обладать относительной правотой. Например, яблоко и червяк. Каждый из них прав.

— Если судья я, то я безоговорочно беру сторону яблока, поскольку хочу съесть его сам.

— Раввин же сказал: и ты прав. У яблока, у червя и у вас своя картина мира, своя правда и свой интерес. Но этот интерес может быть и чисто академическим — без стремления съесть. Скажем, спор между Птоломеем и Коперником. С точки зрения теории относительности правы оба: вопрос в системе координат. Человек Луны может считать, что Земля и Солнце вращаются вокруг Луны — и он тоже будет прав. Или другой пример. Какая теория света верна: волновая или корпускулярная? В зависимости от целей и методов ученый может по воскресеньям, вторникам и четвергам полагать, что свет имеет квантовую природу, а по понедельникам, средам и пятницам — волновую.

— Ну да, а по субботам — Божественную.

— Очень может быть. Я, собственно, привел эти примеры для того, чтобы показать, что науку можно развивать, не зная, как обстоят дела «на самом деле», и такой подход роднит современную науку с подходом мудрецов Талмуда в рамках той модели, которую мы обсуждаем.

Невыявленность правды, ее относительность и множественность — свойство нашего мира. Один мальчик тяжело болел, был в коме, врачи его вытащили. Очнувшись, он сказал: «Я видел перевернутый мир: те, кто здесь наверху, там внизу, а кто здесь внизу, там наверху». Дедушка спросил: «А мы?» — «А мы на месте». Дедушка сказал: «Ты видел правдивый мир». Наша жизнь полна двусмысленности и иллюзий. Правда смешана с ложью, и порой очень трудно отличить одно от другого. Конечно, и в нашем мире существуют разные уровни, но это лишь разные уровни отсутствия правды. «Правдивый мир» — мир грядущий.

 

Метафорфозы китча

Герой как герой, солдат как солдат, подлец как подлец

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если говорить о китче, для начала не худо бы уточнить дефиницию.  — Не уверен, что это что-нибудь даст.

— Почему? В словаре "китч" определяется как "дешевка, безвкусная массовая продукция". Вы с этим согласны?

— Согласен, однако благодаря этому определению мы не сильно продвинулись. Скажем, "безвкусная" — что это значит? Понятие предполагает некоторый эталон вкуса, но он у нас с вами вовсе не обязательно совпадает. С "дешевкой" — все тоже не так уж и очевидно. Приведу вам в пример две выставки: одну из них я видел в Эрмитаже — "Золото скифов", другую — в Музее Израиля в Иерусалиме: "Французский фарфор восемнадцатого века".

— Довольно странное сочетание. Что может их объединять? И при чем тут китч?

— Именно китч их и объединяет. На выставке "Золото скифов" экспонаты выглядели столь замечательно, что невольно приходила в голову мысль о подделке. Так вот, все, кроме золота, было китчем. Но это был китч, прошедший через века и в силу этого переставший быть таковым. То же самое на выставке французского фарфора: для своего времени — очевидный китч. Но сейчас это отнюдь не дешевка. И в переносном, и в самом прямом смысле. Коллекционеры платят за эти фарфоровые штучки большие деньги.

— Могу привести пример того же ряда: открытки конца девятнадцатого — начала двадцатого века.

— Правильно: время превращает дешевку в художественную ценность. Скажем, Вайзата был редкостным дураком, таким дураком, что выделялся на фоне всех других дураков.

— Откуда вы это взяли? В тексте ничего подобного не сказано.

— В тексте — нет; в рассказах вокруг текста — да. В еврейском словесном обиходе имя Вайзата стало нарицательным, оно превратилось в сертификат глупости. Когда человека хотят обозвать кретином, его называют Вайзатой. Может быть, сегодня Вайзата выглядел бы большим мудрецом — ведь прошло две с половиной тысячи лет. Пройдет столько же — и сегодняшняя чушь будет в большой цене.

— Если доживет.

— С большой вероятностью. Чушь обладает большой живучестью.

— Время может превратить дешевку в ценность, в то, что высоко ценимо узкими элитарными группами, но проблема китча — все-таки в массовой востребованности современниками, китч всегда в настоящем времени. Словарное определение содержит непременное условие: массовость. С этой точки зрения китч восемнадцатого века в принципе не может сегодня рассматриваться как китч, потому что это раритет, редкость, он никак не соотносится с тем, что наводняет рынок, равно как и с сегодняшним массовым сознанием.

— Естественно. Китч — это то, что востребовано народом, а не элитой. С другой стороны, из того, что народ что-то любит, вовсе не следует, что это непременно китч. Существует народная культура, которая не имеет к китчу никакого отношения. Китч — набор расхожих штампов, то, что ожидаемо. Запишите девчачью болтовню на улице — будет китч. Если кто-то собирается говорить о любви, и вы скажете: сейчас будет китч, — я уже заранее более-менее знаю, как и что он будет говорить: китч клиширован, китч не содержит никаких неожиданностей.

— При советской власти был такой лозунг: "Искусство принадлежит народу". Классическое утверждение китча.

— Социалистический реализм — это китч, насаждаемый сверху. Герой как герой, солдат как солдат, подлец как подлец — шаг в сторону, и это уже измена эстетическому (и этическому) идеалу.

— В нацистской Германии, в фашистской Италии было то же самое. Если взять сионистское искусство — тоже то же самое. С другой стороны, сильно ли отличается Голливуд? Герой как герой, солдат как солдат, подлец как подлец.

— Нацистская — значит национал-социалистическая. Близкая форма сознания. Что касается сионистского Израиля, то в некотором смысле это духовная колония России. Голливуд, в отличие от соцреализма, — проект коммерческий, а не идеологический, Голливуд насильственно не насаждался сверху. Но, конечно, в части примитивизации жизни общие черты есть. Они бросаются в глаза.

Один англичанин, забыл его имя, некоторое время работал в Голливуде и потом написал несколько сатирических сценариев, посвященных голливудской жизни. В одном из них действует писатель-сценарист, который всегда приходит на свои премьеры с маленьким сыном. А фильмы совсем не детские. На недоуменные вопросы он отвечает: это уровень моей аудитории — если фильмы превосходят понимание восьмилетнего ребенка средних умственных способностей, значит, я что-то недоработал. Конечно, этот сценарист подан иронически, но гротеск лишь обнажает суть: люди, которые делают голливудское кино, нисколько не заблуждаются относительно истинной ценности своей продукции и, соответственно, невысокого мнения о ее потребителях.

— Невысокого, зато адекватного: товар-то продается!

— Если я хочу продвинуть на рынок свою продукцию, скажем, обувь, какие я себе задачи ставлю? Простой пошив, простой дизайн, дешевые материалы — большие деньги. Потребители прекрасно это понимают, но обувь другого качества им просто не по карману.

— Вы уверены, что понимают? А если реклама убедила их, что лучше обуви не бывает, просто быть не может, и каждый уважающий себя человек должен носить в наступившем сезоне именно это?

— Человеку приятно сознавать, что он покупает вещь не потому, что у него нет денег на лучшую, а потому, что эта вещь и есть самая лучшая. Следуя рекламе, он поднимает уровень самоуважения

 

Лис смотрит телевизор

Политические ограничения создают нетривиальные способы заработка

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— У Кишона есть старый рассказ. Приходит телевизионный техник к профессору. Чинит. Выставляет счет. Профессор: «Да я столько за месяц не зарабатываю!» Техник: «Ну так что! Когда я был профессором, я тоже столько за месяц не зарабатывал».

— Странное устройство общества, где техник востребован больше, чем профессор. Впрочем, в России сейчас примерно то же самое.

— В Израиле была своя специфика. Во-первых, телевидение появилось у нас в шестьдесят седьмом году — лет на двадцать позже, чем в других странах. И это был настоящий бум. Во-вторых, оно у нас было принципиально черно-белое, в то время как во всем мире уже цветное.

— Что значит принципиально черно-белое?

— Это такое следствие тогдашнего израильского социализма, своеобразно понятой идеи равенства и справедливости. Цветной телевизор стоил существенно дороже черно-белого — роскошь, которую не все могли себе позволить. Бен-Гурион считал, что цветное телевидение приведет к усилению социального неравенства, а следовательно, и социальной напряженности. Он полагал это крайне нежелательным и решил снять проблему самым простым способом. Цветные фильмы превращались в черно-белые. Однако у людей все-таки были цветные телевизоры, и чтобы их возможности не пропадали втуне, умельцы мастерили декодеры, которые позволяли возвращать фильмам краски. Телетехники тогда хорошо зарабатывали.

— Я помню, во времена моей молодости в России существовал такой подпольный бизнес: в приемники добавлялся коротковолновый диапазон — от двадцати пяти и ниже. — Зачем? — В этом диапазоне западные станции не глушили. Политические ограничения создают нетривиальные способы заработка. Так что, идее равенства так и не удалось восторжествовать у вас в полном объеме?

— Не удалось. В полном объеме восторжествовать ей всегда затруднительно — даже в тоталитарном обществе, где неизбежно появляются люди, которые более равны, чем все остальные.

— А почему израильское телевидение появилось столь поздно?

— Бен-Гурион полагал, что телевидение евреям не нужно: в самом деле, мы взрослые, разумные люди — зачем нам эти глупости, зачем делать из людей идиотов?

— Такие вещи решал единолично Бен-Гурион?

— Да, у него было достаточно власти.

— Тогда почему телевидение в Израиле вообще возникло?

— Исключительно из пропагандистских нужд. После Шестидневной войны остро встал вопрос обращения к арабскому населению. Первые передачи были на арабском языке.

— Что не годилось для евреев, сгодилось для арабов? Что русскому здорово, то немцу смерть?

— Просто это действительно был самый эффективный способ коммуникации. Кроме того, как вы видите, сгодилось и для евреев.

— Вы разделяете точку зрения Бен-Гуриона на телевидение?

— Вполне. Баронесса Мирьям Ротшильд, дочь того самого Ротшильда, которому Бальфур адресовал свою знаменитую декларацию, рассказала мне такую историю. В Америке у нее был дом в лесу. Вечерами она иногда смотрела телевизор. Однажды в открытую дверь вошел лис, сел рядом с ней и стал смотреть. Фильм кончился — лис ушел. Она сделала из этой истории вывод, что телевизор хорошо соответствует животному сознанию.

— Вы с ней согласны? — По-моему, эта история очень убедительна.

— Пу Сунлин с вами едва ли бы согласился. Он бы решил, что лис — оборотень.

— Мнение специалиста заслуживает внимания, но когда есть несколько объяснений, предпочтительней самое простое. Телевизор любят смотреть кошки и собаки, и я готов допустить, что среди них попадаются порой отдельные оборотни, но я бы очень удивился, если бы все они сплошь оказались оборотнями. Животным просто нравится телевизор, и они его смотрят, зрелище их увлекает. Трудно себе представить, чтобы лис пристроился рядом с баронессой Ротшильд почитать вместе с ней открытую книгу.

— Ну почему же, все зависит от круга чтения баронессы.

— Боюсь, даже самому продвинутому лису это было бы затруднительно, независимо от качества книги, потому что чтение — это специфически человеческое занятие, а телевизор — нет.

Телевизор — идеальное средство манипулирования сознанием. Вот вам показывают ребенка с камнем в руке перед танком. Эмоционально это производит очень сильное впечатление, это способно совершенно парализовать разум. За кадром остается контекст. Что заставило ребенка оказаться с камнем перед танком, как его воспитывали, что у него в голове, кто его послал, кто вложил ему в руку камень?

У Рейгана на столе стояла фотография раненой арабской девочки. Знаменитое фото, обошедшее все СМИ. Говорят, оно повлияло на позицию США в отношении Израиля. Потом выяснилось, что это не девочка, а мальчик, причем пострадавший не от израильской бомбы, а в автомобильной аварии. И это довольно типичный случай

 

Без комплиментов

«Прежде чем бросить камень в английское телевидение, посмотрите американское»

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Может ли религиозный еврей смотреть телевизор в субботу?

— Разве вы не знаете, что включать и выключать электрические устройства в субботу запрещается?

— Хорошо, а если мы включили его в пятницу?

— Теоретически, если рассматривать телевизор просто как одно из многих электрических устройств, можно, но только зачем? Суббота дана вовсе не для того, чтобы смотреть телевизор. Я полагаю, что и другие дни недели стоит использовать более содержательно: жизнь коротка, зачем тратить ее на всякую ерунду?

Кроме того, тут есть еще один специфический аспект. На израильском телевидении работают евреи, они работают и по субботам. Пусть мой телевизор включен в пятницу. Когда я смотрю его в субботу, я пользуюсь трудом этих людей. Я не могу повлиять на их решение работать по субботам, но если я смотрю в этот день телевизор, получается, что они нарушают одну из важнейших заповедей для моего удовольствия.

— Последний аргумент относится только к Израилю?

— А в России, по-вашему, мало евреев на телевидении работают?

— У вас есть телевизор?

— Сам аппарат есть, но он мне нужен только для просмотра видео. У меня и антенны нет.

— А как же тогда новости? Все израильтяне смотрят новости.

— Значит, не все.

— Вам что, неинтересно? Вы внутренне отстраняетесь от политических новостей?

— Ну почему же, в Израиле новости вас не обойдут: их постоянно передают по радио, кроме того, я просматриваю газеты.

— Насколько типично ваше отношение к телевизору для еврейского ортодоксального мира?

— Общее отношение к телевидению — к тому телевидению, которое реально существует, — конечно, негативно. Секс, насилие, реклама, очевидная политическая ангажированность; основное время занимает продукция крайне низкого эстетического и интеллектуального уровня.

— А что, на израильском телевидении секс и насилие так уж широко представлены?

— Если говорить о снятии ограничений вообще, то это по кабельному каналу за отдельную плату. Но и того, что показывают «для всех», хватает.

— Мне трудно представить, что на израильском телевидении отсутствуют серьезные и качественные программы. И, кроме того, почему бы ни смотреть новости?

— Допустим, есть отдельные интересные программы, есть новости: вы правы, это действительно так — ну и что это принципиально меняет? Еврейская религиозная семья — за редким исключением — семья, где много детей. Вы же не поставите у телевизора контролера, который бы отслеживал, когда включить, когда переключить, когда выключить, а если бы даже и поставили, сам контролер нуждается в контроле. Нет телевизора — не надо детям ничего дополнительно запрещать. Кроме того, существует масса интересных вещей помимо телевизора, почему у него должен быть приоритет?

— Так что, люди ортодоксального мира вообще не смотрят телевизор?

— Почему же, кто-то смотрит, кто-то не смотрит. Ортодоксальный мир не един. Некоторые раввины запрещают смотреть телевизор, другие разрешают. Люди смотрят документальные фильмы, фильмы о природе, новостные программы, есть те, кто любит спорт. Я знаком с одним телетехником. Он рассказывал, что у него бывают заказы и в ультраортодоксальных

районах.

— Тогда напрашивается вопрос: почему в Израиле нет религиозного канала?

— Очень дорогое удовольствие.

— А разве религиозный сектор не представляет собой серьезный экономический фактор?

— Это, безусловно, так, но для того, чтобы он был в полной мере задействован, необходимо, чтобы телевизор стали смотреть те, кто никогда его не смотрел, у кого и потребности такой нет, они просто не понимают, зачем это нужно.

— Значит, таких людей много?

— Да. И чтобы их убедить, чтобы завоевать их доверие, изменить их сознание, требуется время, и оно будет временем убытков. Кроме того, у вас нет никакой гарантии, что вам вообще удастся включить таких людей в телевизионную культуру. Это очень рискованно.

Гораздо перспективнее проект с более широкими зрительскими рамками. Такой проект существует, это канал «Тхелет». Он рассчитан не только на религиозных людей, но и на зрителей с традиционными ценностями, а также на тех, для кого просто важны определенные моральные рамки. Я слышал, что число абонентов растет, но удивился бы, если бы узнал, что «Тхелет» экономически очень успешен. В Израиле есть государственный образовательный канал. На нем нет рекламы, он существует исключительно за счет государственного финансирования, постоянно сокращающегося. Соответственно качество программ на этом канале оставляет желать лучшего.

— Но вы ведь дурного мнения и о хорошо финансируемых коммерческих каналах.

— В Англии говорят: прежде чем бросить камень в английское телевидение, посмотрите американское.

— И какое же телевидение вы предлагаете посмотреть, прежде чем бросить камень в израильское?

— Посмотрите арабское.

— Вы полагаете, для израильского телевидения это звучит как комплимент?

— Это не более чем шутка. И потом, с какой стати я должен делать израильскому телевидению комплименты!

 

Для среднего обывателя

Если бы король Хусейн поверил израильскому радио, ближневосточная карта была бы сегодня иной

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В юности я постоянно слушал западные станции и «Голос Израиля», до шестьдесят восьмого (до ввода войск в Чехословакию) не глушили, но и потом все равно как-то умудрялся. Слушание иностранных станций, обмен информацией, обсуждение ее — существенная часть постсоветской культуры. В Шестидневную войну я вообще от приемника не отходил; обычный график работы «Голоса Израиля» был сломан, последние известия передавали каждый час. По голосу диктора определял станцию. Прекрасно помню Анатолия Максимовича Гольдберга с Би-би-си. Потом как-то попалось его фото. Совершенно непохож! Тембр, интонация, темп речи — все порождало иной образ.

— Я неоднократно слушал по радио Игаля Алона. Он производил впечатление тонкого, интеллигентного человека, и вот мы как-то встретились… — И вы поняли, что заблуждались.

— Нет, но он оказался ниже меня, и это незначительное обстоятельство почему-то меня поразило, я испытал чувство разочарования. На сознательном уровне, слушая Игаля Алона, я вовсе не думал, что он непременно высок, но, видимо, такой образ сложился бессознательно. Радио требует от человека творческого усилия — он должен сам выстраивать визуальный ряд. — Порой, как мы видим, ошибается.

— Все-таки, чтобы ошибиться, надо что-то вообразить. Это творческая ошибка. Телевидение кардинально освобождает от такого рода ошибок, от внутренних усилий, вообще ничего от человека не требует, можно бездумно смотреть картинки.

— Мне сейчас пришло в голову еще одно объяснение разного статуса радио в СССР и Израиле. Россию отделял от всего мира железный занавес — радио пробивало в нем брешь. Я слушал по нему новости, но оно было, кроме того, источником новых знаний и идей. Для моего поколения и моей культурной ниши западное радио было не только идеологическим, но и культурным, и мировоззренческим фактором. Советские власти прекрасно это понимали, поэтому не жалели денег на глушение. Государство искусственно поднимало статус радио именно в силу того, что не могло его полностью контролировать. После краха СССР, разрушения железного занавеса, упразднения тотального контроля за СМИ статус западного вещания на русском языке резко понизился.

Специфический советский феномен. В Израиле не могло быть ничего подобного. Вы говорите, западные станции ориентировались на интеллигентного слушателя?

— В разной мере, но в общем, конечно, да.

Это могут позволить себе только государственные станции, и это совсем не характерно для радио. «Нормальное» радио предназначено для среднего идиота. Много примитивной музыки, упрощенные тексты, игры, реклама… Здесь случился пожар, там кража, министр — коррупционер, в центре города пробки. Главное — новости: их-то как раз все и слушают. В основном, в машинах.

— Все это так, но ведь есть интеллигентные программы, аналитика. И даже целые станции. Скажем, станция «Орфей» в России и «Коль ѓа-музика» в Израиле целый день передают классическую музыку. И никакой рекламы.

На радио есть, конечно, всякое. Но только какое место классическая музыка занимает в общей сетке вещания? Какой процент людей его слушает? Радио в принципе не может быть ориентировано на интеллигента.

— Тогда почему вы выступаете по радио?

Я отдаю себе отчет в том, что меня слушают не слишком многие. Однако все-таки больше, чем может вместить средний зал. Так что это имеет смысл.

— Арабские станции ведут передачи на Израиль?

Раньше вели; возможно, и сейчас ведут. Но неуспешно. Они совершенно не представляют себе израильскую психологию. И, кроме того, говорят на плохом иврите, их иврит вызывает смех. Их никто не слушает.

— Как китайское вещание на русском в моей юности. И в языковом, и в психологическом отношении это было смехотворно. А арабы израильское радио слушают?

— Арабский язык — второй государственный язык Израиля, и у нас, естественно, есть вещание на арабском языке. Оно адресовано в первую очередь израильским арабам и арабам, живущим в автономии, но его слушают и за границей. Арабы доверяют нам больше, чем собственным станциям. Относительно правдивости своих СМИ у них нет иллюзий. В 1967 король Хусейн не поверил нашему радио, и это привело к трагическим для него последствиям. Во время Шестидневной войны наше арабское вещание было даже оперативней ивритского. Оно первым сообщило об уничтожении египетской авиации. — А что король думал о телевизионных репортажах с фронта — что это фальсификация?

У нас вообще телевидения тогда не было.

— То есть как это?!

А так. Оно после этой войны только и возникло.