— За что сидишь?

И все отвечали:

— Совершенно ни за что!

Это какал-то чудовищная судебная ошибка.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Когда в Библии впервые упоминается болезнь?

— Яаков первый, о ком прямо сказано, что он болел. В одном комментарии говорится, что до него вообще никто не болел — люди просто умирали, когда истекал срок их жизни, вроде того, как кончается телефонная карточка. Качество первого разговора ничем не отличается от последнего. Яаков просил о каком-то знаке, предупреждении, предвестнике смерти, чтобы она не была столь ужасающе внезапна.

— Не на полуслове, если использовать вашу аналогию с телефонной карточкой.

— Да, вежливый человек прежде, чем положить трубку, завершает беседу и прощается. Тяжелая болезнь дает возможность внутренне подготовиться к смерти, осмыслить свою жизнь, привести в порядок дела, завещание составить. Кстати, раз уж мы заговорили об Яакове, он использовал полученное предупреждение: благословил детей и внуков, сделал распоряжение о похоронах.

— Стало быть, Яаков просил для себя, а получило все человечество. Щедрый дар.

— Просто идея была хорошая.

— Вы так считаете?

— Конечно. Ведь болезнь способна подтолкнуть человека к размышлению о важных вещах. Это такая сильная встряска, которая может основательно прочистить мозги.

— Или вызвать сотрясение мозга.

— Бывает и так.

— О Яакове сказано, что он заболел, когда ему было 147 лет. Он был стар.

— Болезнь и старость — явления одного порядка. Старость тоже не была присуща человеку изначальна. Они были встроены в ранее созданный механизм. Старость выполняет ту же функцию, что и болезнь. Один геронтолог сказал мне: «Старость — это адаптация организма к смерти». В 30 лет думают не о смерти, а о теле. Я бы даже сказал так: в 30 лет думают телом.

— А в 70 — нет? Старость и болезнь могут привести к тому же эффекту, хотя и в иной аранжировке. Телесные страдания заставляют человека сосредоточиться на них. Разве не так? Старик может думать о теле и телом не меньше, чем в молодости. Я вовсе не хочу сказать, что сбои организма непременно сужают духовные горизонты, но это довольно распространенный случай.

— Обыкновенно это бывает у тех, у кого духовные горизонты и без того были узки. А собственно, почему вы об этом заговорили? Будь вам 30, вы бы предпочли поговорить не о старости и болезни, а о женщинах.

— Будто мы с вами о женщинах не говорили!

— В самом деле? Стало быть, вы наконец созрели и для этой темы.

— В обыденном сознании здоровье — это безусловная ценность. А с религиозной точки зрения?

— Рамбам говорил, что поддержание здоровья — один из путей служения Всевышнему Рамбам был едва ли не лучшим врачом своего времени, и он никогда не стал бы заниматься медициной, если бы так не думал. Я целиком и полностью разделяю это мнение.

— И тем не менее курите.

— Вовсе не считаю, что мне это как-то особенно вредит: я же трубку курю. Однажды я беседовал в Англии с председателем комиссии по изучению вреда курения, и он сказал: «Трубка минимизирует вред курения». С этими словами он достал трубку и закурил. Как я могу не доверять специалисту? Здоровье — ценность, но, я вам скажу, болезнь — тоже ценность. Болезни стимулируют человека к переосмыслению своей жизни.

— Или не стимулируют — одно из двух. Человек может считать, что с ним все в порядке и беды, которые сваливаются ему на голову, совершенно незаслуженны. Достаточно распространенная реакция на страдания: «За что?! Как это несправедливо!»

— Могу рассказать вам по этому поводу один исторический анекдот. Однажды Фридрих Великий инспектировал тюрьму Он заходил в камеры и спрашивал: «За что сидишь?» И все отвечали ему: «Совершенно ни за что! То есть совершенно! Это какая-то чудовищная судебная ошибка, Ваше Величество». И только один человек сказал: «Я вор, Ваше Величество. Поймали меня, вот я и сижу».

— И что Фридрих?

— Он сказал: «Его надо немедленно изолировать, а не то этот грешник, не приведи Г-сподь, растлит мне собранный здесь сонм праведников». И вора отпустили.

— А ведь он даже не раскаялся!

— Не раскаялся. Но, в отличие от окружавших его праведников, он отдавал себе отчет в причинах своих неприятностей.

— Сдается мне, не так уж многие связывают свою болезнь с поведением. О курении я не говорю: как мы выяснили, с трубкой ничего страшного. Этиология болезней, как она описана в медицинских справочниках, не имеет нравственной природы. Соответственно и терапия исходит из совсем иных предпосылок. Больные пьют таблетки и (ведь бывает?) поправляются. Причем (тоже бывает) в первозданном нравственном состоянии.

— Почему бы и нет? Одни выздоравливают, потому что уже поняли, другие — поскольку все равно ничего не понимают: они оказались невменяемы и им придется подождать до следующего раза — авось поумнеют. Или не выздоравливают, если курс обучения уже завершен. Но все-таки обратите внимание, вот вы говорили о спонтанной реакции человека на болезнь: «За что?» Разве этот эмоциональный вопрос не предполагает нравственного механизма заболевания?