З.К.: Господин Рав, мне кажется очевидным, что евреи и внешне, и по поведению уподобляются местным жителям. С другой стороны, те же люди сознают себя евреями и нередко готовы жизнь отдать за свое еврейство. Не странно ли это?

Рав: Если вы хотите составить представление о жителях какой-то страны, познакомьтесь с ее евреями. Английский еврей будет квитнэссенцией англичанина, а французский еврей – более француз, чем сами французы. Почему? Ответ прост, хоть и не утешителен. Потому что надо выжить. А чтобы выжить, надо быть незаметным. Вот урок, который усваивает тот, кого часто бьют.

Еврею надо сыграть образ, впитать язык, надо быть актером, чтобы выглядеть таким, как все вокруг. Это можно наблюдать даже на членах одной семьи. У многих из нас есть родственники в разных уголках света. Собираются кузены на семейное празднество – и что же мы видим? Кузен Майкл – американец, кузен Алекс – израильтянин, а кузина Софа и ее детки – типичные белорусы. Но ведь их родители братья!

Века преследований развили в евреях необыкновенную способность подражать, имитировать, перенимать всякие ужимки, походку, словечки и интонацию. Посмотрите на выражения лиц, на то, как люди движутся, на их мимику и пластику – вот то, что создает образ, а это черты гораздо более характерные, чем даже цвет глаз или оттенок кожи. Это адаптация людей, которые все время живут на чужбине и которые очень цепко хватаются за то, что составляет характер данного места. Ситуация в некотором роде анекдотическая: евреи говорят на более правильном языке, чем коренной народ, лучше начитаны в его литературе и истории, лучше разбираются в политике, которую они при первой же возможности стараются взять в свои руки. Вам это слышать в новинку? Копия в известном смысле превосходит оригинал!

З.К.: Если на евреев так сильно влияет окружение, почему в Израиле все так не похожи друг на друга?..

Рав: Полагаю, это пройдет. Только потребует времени. Но здесь есть одна особенность. Дело в том, что в Израиле перед евреем нет модели. Когда-то, на заре государства, такая модель была. Вы слышали выражение «детки Тнувы»? Мечта сиониста-киббуцника. Воображаемая, конечно. Все в одинаковых шапочках, шортах, сандалиях. Все идут строем и поют хором. Разве заметишь тут несходство черт лица, характера… Все одинаковые. Но это не привилось. Хотя был создан типаж: жесты, прическа, мимика. То, о чем мы говорили.

З.К.: Это как поется в снова популярной Песне о дружбе: «Так припомним их всех – чуб волной и душа нараспашку…»

Рав: Сегодня этот образ больше не идеал. Да и гегемонии тех людей уже не существует. Что-то от типажа еще можно наблюдать в армии, хотя это другой типаж. Армия без унификации невозможна. Но в обществе в целом…

Этнические вопросы давно занимают меня. В связи с этим я наблюдаю за жизнью разных евреев и размышляю. Ведь в Израиле и сегодня браки чаще всего совершаются между евреями одной общины. Но около четверти браков – межобщинные. А это значит, что если так будет продолжаться, то через несколько поколений все перемешаются.

З.К.: Мне трудно с этим согласиться. Это слишком вольный прогноз.

Рав: Конечно, прогноз. Но отражает тенденцию. Впрочем, возможны всякие отклонения. Когда-то многие в Израиле уповали на модель «плавильного котла». Более того, считали, что «плавильный котел» вознесет еврев ввысь. На деле «плавильный котел», – а он, в первую очередь, выражается в том, что все израильтяне переходят на иврит, – сказался в резком снижении уровня.

Израиль – молодая страна, и она спешит. Спешит создать новое государство: новую экономику, новую политику, новую армию. Демократическое государство, где все равны. Ну есть ли у этой страны время и запас усилий для того, чтобы вникать во все наше этническое разнообразие? Конечно, нет! И потому делается ставка на усреднение, причем не от каждого по чуть-чуть, а на какой-то умозрительный «новый» образец.

Когда прибывала очередная волна алии, кто мог позволить себе роскошь изучать незнакомую еврейскую культуру новой этнической общины? Думали переплавить все в общем котле и получить унифицированного еврейского жителя Израиля. Не вышло. Шлаки, может и переплавились, и всплыли на поверхность, но благородные ценности общин ускользнули, затаились. А из половинок людей целые человечки не складываются.

З.К.: Вот мы и пришли к апологии диаспоры. Как же быть с заповедью о переезде в Землю Обетованную, которая, насколько мне известно, превалирует над многими другими заповедями?

Рав: Любая эмиграция сопряжена с потерями. Одна из потерь – культура. Новое место требует или навязывает иную культуру. Чем быстрее новые иммигранты смешаются с другой общиной, тем поверхностнее они освоют новую культуру и тем менее они будут ценить прежнюю. Но если этническая группа и на новом месте будет держаться целостности, если не поспешит пережениться с евреями из других общин, то ее укорененность в своей культуре будет более осознанной и глубокой, а знакомство с новым окружением – полноценнее.

З.К.: А что Вы скажете о евреях в сугубо религиозном квартале Иерусалима Меа Шеарим? Уж кто, как не они, укоренены в своей культуре. Тех местечек и городов давно нет на карте Европы, а наши евреи скрупулезно воспроизводят все ритуалы, которые, как они полагают, заложили в странах рассеяния их далекие предки. Каждый точно знает, к какой общине относится. Но что можно сказать об их «знакомстве с новым окружением»? Во всяком случае, оно не отразилось на их манере одеваться.

Рав: Одежда – часть культуры. Евреи боялись, что сменив одежду, потеряют и культуру. Сегодня в Иерусалиме можно встретить сугубо богобоязненных ашкеназов в перевязанных кушаками долгополых халатах. Строго говоря, это сефардское, даже арабское, одеяние, так называемое джубе. Его уж и арабы почти не носят, а евреи-ашкеназы – да. Это смешно! А говорят на идише. Идиш тоже древность, старинный язык.

З.К.: Но все-таки большинство ашкеназских ультраортодоксов носит черные шелковые лапсердаки и шапку с лисьей оторочкой – штреймл. А это, как мне кажется, одежда щеголей из польской шляхты?

Рав: Ну конечно! И снова – шляхты нет, мода почти два века, как прошла, а евреи ее сохранили! Они держатся за свою старую культуру, а культура связана с дальним местом и с дальней эпохой. Так и дошло до нас все вместе.

Просто удивительно, как евреи впитали черты других народов и остались верны себе. Известно, как горды поляки. Польскую гордость переняли и жившие там евреи. Посмотрите в Тель-Авиве. Он будет голодать, но костюм – с иголочки. И победительный вид.

З.К.: То же и женщины. Обязательно прическа из парикмахерской и косметика.

Рав: Польский гонор! Важно, каким я предстану перед другими, а что у меня в кошельке или на душе – касается только меня. И евреи ведут себя так же. Этот гонор не позволил польским евреям «пачкать руки» грязной работой, и они страшно голодали. А немецкие евреи брались за любое дело. Жить-то надо! Но главное потому, что немцы не гнушаются никаким трудом. А польские евреи здесь очень бедствовали. Повадки шляхтичей… Как штреймл.

Я много колесил по свету. И всегда смотрел по сторонам. Я убедился, что евреи поразительным образом перенимают не то чтобы культуру – самый характер своей страны.

З.К.: У меня в связи с этим есть грустный опыт. Был у меня ученик один. Одессит. Попросил гостевой вызов, приехал, пришел в гости. Сидим, разговариваем. Муж, дети, я. По-русски, разумеется. Он у нас несколько дней прожил и вдруг за чаем говорит: «Не евреи вы. Русская интеллигенция. Евреи не такие. Вот я – еврей». Ну, муж посмеялся, а я – обиделась. До сих пор помню.

Рав: И я посмеюсь. Вы откуда? Из Москвы? Так Москва не Одесса. Значит, и евреи там разные. Я как-то приехал в Одессу, собралась огромная толпа евреев. А я им говорю (надеюсь, они мне простили это): «Евреи Одессы – каждый знает, чем они знамениты. Анекдотами и мошенниками». И что вы думаете? Все покатились со смеху. А скажи я то же самое в Москве? В лучшем случае, вымученная улыбка. Холодом ответили бы в Москве на такое приветствие. Мошенники!..

Увы! Как мы судим о евреях не из нашей общины? Да и из нашей. По каким-то дешевым внешним признакам.

Внешность общины – разве ею исчерпывается этническая традиция? Внешность – шелуха, клипот. Перед войной в Гамбурге были две общины: сефардская и ашкеназская. Евреи как евреи. Только по праздникам сефарды надевали свои старинные традиционные одежды, и становилось ясно, что они другие.

З.К.: Позвольте с Вами не согласиться. То есть, конечно, там было так, но это не всегда и не всюду так.

Рав: Верно, но как часто я слышал от собеседников: я – франк и я – йеки (прозвище немецких евреев). Потому что родословие говорило о предках из Испании, а последние поколения и традиция формировались в Германии. И фамилии изменялись. Вот к примеру фамилия Буним в России. Что за фамилия? А французская: Бо+Ним, т.е. Доброе Имя, или Шем-Тов, – имя, принятое у сефардов. Или характерная для польских евреев фамилия Шпринцак…

З.К.: …от женского имени Шпринца…

Рав: А что это за имя? Эсперанца, Надежда то есть. Опять сефардского происхождения.

Конечно, у каждой общины свои книги, свои молитвенники. И есть между ними различия. Но или это непринципиальные различия, или мы говорим, что каждый внес что-то свое и ценное.

Евреи, как вечные странники, чутки ко всякого рода переменам. Они быстрее реагируют на них и изменяются, потому что им категорически необходимо выжить. Так, за много столетий у евреев развилась жизненно важная способность к приспособлению.

З.К.: Да, да, я читала, как Ницше восхищался этой «удивительной» и «подражания достойной» еврейской чертой: умению приспособиться к любым условиям и пережить любые катаклизмы.

Рав: Достойно подражания? Возможно. Но представим себе старого актера. Вот он сидит в последний раз в своей гримерной. Снимает грим. Что видит он в зеркале? Кто он на самом деле? Он сыграл так много ролей, что успел забыть, какова его собственная роль.

Даже ребенок знает, что хамелеон может менять окраску. Но тогда какого же цвета хамелеон? Зеленый? Серый? Должен же у него быть свой цвет!..

З.К.: Я слышала такое мнение, будто еврейский народ по сути имеет женскую природу. В чем природа женщины? Повторять за кем-то, подражать. Говоря проще, евреи – исполнители и интерпретаторы, а не создатели нового.

Рав: Вейнингер писал об этом. Весьма подробно.

З.К.: Отто Вейнингер? Тот еврей, что ненавидел евреев и, будучи последовательным антисемитом, покончил с собой.?..

Рав: Именно. Да… есть правда в том, что он писал. Я, в общем, с этим согласен… Взять Израиль: сколько музыкантов приехало сюда из СССР, сколько учителей русской литературы! И эти люди освоили профессии не для проформы. Они отдались им всей душой, у них талант. Талант исполнителей и интерпретаторов. Но что в этом исполнении принадлежит им, и что – автору чужого народа? И было ли у них, что учить, чтобы познавать свое? Себя?..

З.К.: Вот мы и нащупали болевую точку. Если даже духовная жизнь еврея всего лишь дань месту, мимикрия, что же свое, неизменное? Ведь при всем нашем сходстве с окружением, оно знает, что мы евреи. Получается, что евреи с момента рождения обречены на раздвоение личности.

Рав: Да, раздвоение личности. И евреи помнили об этом и сохраняли дистанцию. Отсюда всегда, в любой стране, знание нескольких языков, своего и чужого. Сокранить дистанцию – вот в чем была задача. Они сохраняли дистанцию, не потому что боялись чужой культуры. Их заботила судьба своей культуры!.. На иврит переведены и «Доктор Живаго», и «Москва-Петушки» Ерофеева. И я убежден, что выражу общее мнение: герой повести «Москва-Петушки» нам ближе, чем Живаго. Несмотря на различие национальности.

Было такое словечко в ходу: люфтменш («человек воздуха»). Это евреев так высокомерно называли. Странно, но благодаря специфическому экономическому положению евреев, которое, кстати сказать, сионисты-социалисты намеревались исправить, ибо нехорошо не заниматься физическим трудом… Да, так благодаря этому евреи предвосхитили современное общество.

Ведь чем характеризуется современное общество? В первую очередь тем, что лишь весьма малый процент населения созидает материальные ценности. Приносит материальную пользу. Это один из главных параметров развитого современного общества. И под этим углом рассмотрения цели социалистов-сионистов выглядят атавизмом, а еврейский образ жизни в диаспоре – прогрессивным. Потому что евреи занимались развитием духа и услуг, а не добычей полезных ископаемых, например. Тем, чем сегодня хочет заниматься большинство людей.

З.К.: И в Израиле тоже. Выходит, и строительство «своими руками» еврейского государства, и сионистская модель израильтянина – все несовременно? Атавистично?

Рав: Мы отвлеклись. Мы говорили о том, кого копирует еврей в Израиле. Первые сионисты хотели копировать араба, жителя земли. Сейчас это история. Более того, образ араба вызывает скорее антагонизм. Кто из евреев сейчас покрывает голову кафией или носит арабский халат, как можно увидеть на фотографиях 1906 года?

Но модель по-прежнему находится вовне. Мы, израильтяне, не подражаем какому-то определенному народу. Мы подражаем некоему абстрактному нееврею. Хотим быть, как все. Но что общего может быть у всех? Ясно, что это всегда будет нечто поверхностное, ширпотреб, не затрагивающий ядра культуры. В отличие от еврея в диаспоре, который перенимает идею приютившей его нации, скажем, русскую идею в образе Степана Степановича Иванова, израильтянин не докапывается ни до какой идеи. И то, чему он подражает, – шелуха, что-то там нееврейское…

Когда евреи пеклись о своем еврействе в окружении людей другой национальности, они издали поглядывали на чужаков и составили свое обобщенное представление о них. А когда этот отстраненный «гой» сделался моделью для израильтянина, мы получили таких израильских евреев, которые более неевреи, чем самый чистокровный нееврей.

Двойная природа еврея из диаспоры придала ему особое духовное богатство, отчего с ними обычно интереснее. Преуспевающие молодые люди в Израиле всегда ищут себе русских евреек, потому что те внутренне богаче.

З.К.: Что же – опять выходит, что жизнь в диаспоре предпочтительнее жизни в Израиле?

Рав: Выходит то, что в каждом месте еврея поджидают свои опасности. Жизнь в диаспоре, как жизнь в маске, приводит к тому, что путь к себе отодвигается на периферию жизни и становится все более долгим.

Известно так много случаев, когда воинственные атеисты, профессиональные революционеры, рабочие-интернационалисты и т.п., попав в сталинские или более поздние лагеря вдруг открывали в себе еврея. В самых неподходящих для еврейского образа жизни условиях. Почему? Когда человека из благополучной жизни бросают в лагерь, он начинает копаться в душе. Пересматривает свою жизнь и в конце концов добирается до своего глубоко запрятанного еврейства. Но когда жизнь идет своим чередом, мы не склонны задумываться. И в результате – ассимиляция. Да-да, повсюду – и в Израиле – ассимиляция.

В книге «Вопросов и ответов» 17 века обсуждается один вполне конкретный вопрос: надо ли менять имена детям человека, который крестился, когда дети были уже взрослыми. (Дело в том, что если еврей меняет религию, то его детям не принято давать имя отца, они считаются как бы детьми деда.) Из обсуждения мы узнаем, что в Венгрии был один удачливый еврей, и знатная и богатая вдова полюбила его и сказала, что отдаст ему титул и богатство, если он крестится и женится на ней. И он крестился и женился.

Раввины и община его осудили и от него отдалились. А он время от времени жертвовал на нужды общины солидные суммы.

Прошло сколько-то лет. Вдруг в том городе евреев обвинили в ритуальном убийстве. Кровавый навет. И наш выкрест, почтенный христианин и богатейший житель города, встал и сказал: «Это ложь. Я сам был евреем. И я знаю, что никакого подмешивания христианской крови в мацу не было и быть не может». Он спас евреев: его уверенные слова возымели действие.

Этот человек рисковал всем: положением, богатством, может быть жизнью.

З.К.: Это напоминает мне слова Мордехая из книги Эстер: «И кто знает, не для этого ли часа ты стала царицей?»

Рав: Верно, но я хочу подчеркнуть, что этого человека никто не принуждал креститься. Он сам избрал путь отречения от еврейства. Его не заботило, что он не накладывал тфиллин. И все-таки в недрах его души лежало зерно. Да, оно было окутано мраком многих слоев чужой культуры, но вот он услышал о готовящемся преступлении, и зерно дало мощный росток.

Так и в Израиле. Так и везде. Я убежден, что в каждом еврее лежит под спудом такое зерно и ждет своего часа. И совсем не обязательно ждать трагедии. Это случается с людьми, испытавшими сильное потрясение, причем и положительное. Случается в непредсказуемых обстоятельствах. С теми, кто не мог помнить, не мог сказать, как наш герой: я знаю, я сам был евреем. И все-таки оно прорастает.

Я встречаю стольких людей. С возрастом люди начинают размышлять о многом. В том числе, о своих корнях. Собирают по крупицам историю своей семьи.

З.К.: Знаете, сколько таких людей, как правило пенсионеров, я встречала в архивах?

Рав: Знаю. Всему свое время. Помню, я был совсем пацаном, когда была жива моя бабушка. Интереснейшую судьбу прожила она. Я мог бы с ней тогда разговаривать часами, столько всего узнать. Но тогда это меня не интересовало. А теперь ее уже нет. Так уж оно устроено. То, что в двадцать лет горит, требует тебя безотлагательно, со временем как-то тускнеет, теряет значение, забывается. Человек идет копаться в своих корнях, ищет, где бывали, что делали такой-то прадед и такая-то бабка, а находит себя. Из глубины.

З.К.: Выходит, старые люди знают об этом возвращении заранее и потому стараются воспитать в молодых чувство причастности. А дети и внуки сопротивляются.

Рав: Нет. Это заложено и в молодых. Я задаюсь вопросом: вот передо мною 25-летний человек, вот его родители. Где же фамильное сходство? Его нет. Или оно почти неуловимо. Но проходят годы, и сходство становится настолько разительным, что невозможно скрыть изумление – откуда оно взялось?

Когда-то давно я сказал об этом одному молодому человеку. Он посмеялся и ничего не ответил. Он просто взял и ушел из дому. Оставил родительский кров на 23 года. Когда он вернулся, мы встретились вновь. «Ты только посмотри на моего отца, – сказал он мне. – Все черты, которые некогда раздражали меня в нем, сегодня я нахожу в себе». Теперь бы я сформулировал это так: генотип сильнее фенотипа.

Как-то спросили младенца, что такое жизнь? «Детский сад, – ответило дитя. И подумав: – школа, работа, потом ты дедушка, потом говоришь на идише, потом умрешь».

Поэтому я против идеи «плавильного котла». Это решение проблем, но это плохое решение. Белый цвет состоит из семи разных цветов. Но только – чистых цветов. Если же цвета грязные, белого не получишь. Создание израильтянина, как и создание любой личности, требует долгих последовательных усилий. Лишь в процессе воспитания под воздействием многих этнических влияний возникнет объединенная община, культура которой будет богаче каждой из составляющих ее культур.

З.К.: Но где же взять мозги и память, чтобы это богатство вместить? Получается, что чем больше разных общин в Израиле и чем дальше от древности мы живем, тем больше знаний мы должны освоить, вширь и вглубь?!

Рав: Не волнуйтесь, старое либо обновляется, т.е. получает актуальное звучание, либо исчезает. Знаете, писатель был такой – Айзек Азимов. Вообще-то он Ицик. Он – родственник моей жены, она в девичестве звалась Азимова. Да, так в воспоминаниях покойного писателя я прочел, что на уроках математики их учили запоминать названия монет разных стран и переводить достоинство одной монеты в другие. Этим нагружали детский ум. Сейчас, когда появились новые отрасли знания, компьютеры, например, эти упражнения забыты, зато детей мучают другим. Вне всякой оценки, хорошо это или плохо, я констатирую – это факт.

Баланс между старым и новым – вещь сложная. Когда моя бабушка было еще девочкой, у них помидоры не ели, их называли трефными яблоками. Сейчас это вызывает у нас улыбку.

Культура «плавильного котла» не может быть богатой, потому что отрезана от корней. Уравниловка зиждется на отречении от прежнего своеобразия, и когда она насаждается силой, как было в СССР, на место утраченной богатейшей культуре еврейства приходит посредственная советскость. Но если говорить о русских людях, им повезло: Сталин сохранил их национальную классику. Хуже было в Китае, где в годы «культурной революции» национальная классика была объявлена вне закона. Сожаления достойна ситуация у нас в Израиле (а я ведь коренной израильтянин, я родился в Иерусалиме) – наша интеллигенция не умеет читать памятники своей культуры.

И все же пока мы помним, кто и откуда пришел, пока в школах дети пишут домашнюю работу «Мои корни», есть надежда на возрождение интереса к своей этнической культуре, а значит – и на повышение общенационального культурного уровня.