Похоже, Агнес понемногу приходила в себя. Но при этом она словно отдалилась от меня, словно уже не искала или не находила близости со мной. Когда мы гуляли, она шла рядом, погруженная в свои мысли, если я брал ее за руку, она вскоре снова высвобождала ее. Она много читала антологию Нортона. Когда меня не было дома, она часто играла на виолончели. Я слышал музыку, подходя к двери, но, как только я входил в квартиру, она прекращала играть.

— Сыграешь мне что-нибудь? — предложил я как-то. Она ответила только:

— Нет.

Пока она укладывала инструмент в футляр, я листал ее ноты.

— Вы разве не играете Шуберта?

— Больше не играем, — улыбнулась Агнес, — они посчитали, что сейчас это не подходящая для меня музыка. Теперь мы играем Моцарта.

— Я не люблю Моцарта.

— Я тоже.

Наступали предрождественские недели. Впервые в этом году пошел снег. Агнес украсила квартиру белыми звездами, сплетенными из полосок бумаги. Я подарил ей кассету с рождественскими мелодиями, которую она постоянно слушала, хотя считала, что эта музыка ужасна и только европеец может купить такой китч. Когда я по вечерам возвращался из библиотеки домой, она мельком целовала меня в губы. Потом часто зажигала свечи. Она говорила, что много думает о своем детстве, но ничего не рассказывала о нем. Она расспрашивала меня о рождественных обычаях у меня на родине. Мы пекли коврижки, и они не получались у нас по-настоящему, потому что не было нужных ароматных трав, а еще я соорудил для Агнес из еловых ветвей и свернутых газет рождественский венок.

— Вообще-то поздновато, — заметил я.

— Это не страшно, — ответила она.

В постели Агнес часто отворачивалась от меня и спала скорчившись, только на своей стороне. Когда она принимала душ, то снова закрывала дверь и раздевалась в ванной, как в первые недели, когда мы были вместе. Но я полагал, что это уладится и все будет хорошо.

Агнес была активна, как никогда прежде. Она много занималась спортом, плавала и записалась в фитнес-клуб. Снова стала регулярно ходить на репетиции квартета, бывала в гостях у коллег по университету и брала работу домой. Она получила новые снимки кристаллических решеток и подолгу сидела у окна, рассматривая их на просвет.

— Уже давно было известно, что они выглядят именно так. Намного раньше, чем появилась возможность подтвердить это экспериментально. Теоретически можно для любого кристалла — за незначительным исключением — путем соответствующих операций построить симметричного двойника.

— Да? И как это? — спросил я.

— Благодаря взаимодействию атомов и молекул. У каждой частицы точно определенное место по отношению к другим. Однако идеальные кристаллы встречаются очень редко. В реальности приходится постоянно сталкиваться с нарушениями структуры и ошибками в построении кристаллических решеток.

Однажды мы с Агнес пошли к озеру и взяли черствого хлеба, чтобы покормить птиц. Когда магазины закрылись и народ схлынул, мы пошли гулять по центру города и стали рассматривать витрины. Я боялся, что детские вещи, которые можно при этом увидеть, выведут Агнес из равновесия, однако она была спокойна. Когда я спросил ее об этом, она ответила только:

— Да я в любой момент могу завести ребенка.

— Ты хотела бы ребенка?

— Может быть. Когда-нибудь.

Когда мы вернулись домой, Агнес сказала:

— Квартиру нужно срочно убрать. К Рождеству все должно блестеть.

— Мы не ждем гостей.

— Это не имеет значения. Мы будем убирать для себя. Ты вообще ничего не делал, пока меня не было.

Мы занимались уборкой весь вечер.

— У тебя еще меньше вещей, чем у меня, — заметила Агнес, когда мы наконец закончили работу.

— Но ведь это только небольшая часть. Основное я оставил в Швейцарии. Мебель, одежду и прежде всего книги.

— Я все время забываю, что ты здесь только в гостях.

— Я мог бы остаться. Или ты могла бы поехать со мной.

— Да. Может быть. Это было бы happy ending для твоей истории.

— Для нашей истории.