1

За деревьями торчит, упираясь в небо, большой серый ящик – дом. Если на него долго смотреть, от такого унылого зрелища под ложечкой засосет. Зато на девятом этаже пылает на солнце ярким желтым лепестком штора. За этим окном живет Денис. Все зовут его Дэн – так проще и короче. А сам он не возражает.

Послышался какой-то непонятный шум. Нет, это не отец. Две женщины о чем-то спорили, шагая по скверу.

Отца нет. Уже довольно долго Денис ждет его здесь. Обычно по этой дорожке он рулит домой. Но не слышно, не видно товарища Пожарникова Ф. А. Куда-то завалился. Уже третий день нет. Бывает такое с ним.

Подумал об отце, и даже заскрипело внутри от ярости. Давай, Дэн, скрип запрячем поглубже и сожмем свои нервишки в кулак. Сейчас дыши носом и любуйся шторой, за ней сидит твоя сестрица и работает над концертом Моцарта – готовится к конкурсу. Это она сама так выражается: «Я должна поработать».

Крутой человечек Мышонок! Вообще-то она – Маша Пожарникова. В четвертый класс ходит. Денис считает, что она на Мышонка здорово похожа, точнее, – ушастая, шныряет туда-сюда, пищит, и ничем ее никогда не прищемить. А всего от горшка два вершка. На музыке просто помешана. Целый день готова не расставаться со скрипкой – на обед не дозовешься! Нет, никакая она не «чмокнутая» и не «сдвинутая»: в куклы играет, в Деда Мороза верит, сказки разные слушает, от мультиков не оторвать. Но вот насчет скрипки – тут уж не троньте, господа синьоры!

Опять где-то глубоко-глубоко внутри, где, наверно, живет так называемая душа, стало нехорошо – кисло сделалось.

Препаршивое настроение. И этому есть объяснение: уже третий день как отец «ушел в штопор». Он сам так называет подобное состояние. Короче, в запое. Но от того, как называть это состояние, никому не легче, потому что Пожарников Ф. А. может возникнуть здесь в любую минуту и, «как последняя скотина», – это тоже из словаря отца, – начнет дико материться, орать, рваться в дом «к любимой дочке», а вот это уже крайне нежелательно.

Денис уже обошел всех его дружков с синими носами, так называемых бутыльников, кто-то Конструктора видел, даже общался, но ничего конкретного. Дружки сами пребывают не в лучшем состоянии. Информация от них на уровне пробки. И поэтому остается только ждать появления Федора Андреевича. Так раньше все называли отца, а сейчас он просто Конструктор. И не более. Прозвище такое дал ему народ. Он на самом деле был когда-то конструктором. И даже главным. А сейчас знакомые отворачиваются. Да он и сам старается проскользнуть незаметно. Но это лишь в том случае, если в мозгах еще теплится какая-то мысль. А то начинает всех учить жить, да так учить, что уши вянут.

До конкурса осталось два дня и две ночи. Никто и ничто не должно помешать Мышонку готовиться к выступлению.

Денис чувствует, как она напряжена. Искры сыплются во все стороны. Как на уроке физики во время опытов.

Обычно мама всегда помогала ей. Но сейчас мамы нет дома – заболела. Уже больше недели лежит в больнице, в неврологическом отделении.

Самый главный человек для Мышонка – Надежда Арнольдовна. Она возглавляет Музыкальный центр для особо одаренных детей и заботится о них день и ночь. А как проходят родительские собрания – настоящий цирк! Денис любит бывать на таких представлениях.

Родители сидят в зале, где обычно выступают ученики. Арнольдовна солдатским шагом марширует по сцене между роялем и столом. Высоченная, худющая, как телеграфный столб. И на «столбе» все развевается: она всегда носит длинные платья с разными оборками, кружевами и прочими штуками. Седые волосы на голове все в завитушках, и те подпрыгивают, трясутся в такт четким шагом – умора! Но в зале никто даже не чихнет. Все не сводят с нее глаз. Даже в кресла вжимаются, когда она начинает потрясать дневниками. «Ребятки! Я довожу до вашего сведения…» «Ребятками» она называет родителей учеников. «Ребятки, умоляю, не смейте пережимать педали: дети наши очень чувствительны!..» И ей наплевать, кто родители – продавщица мороженого или крутой директор ресторана. Ей главное, чтобы скрипачка или пианист, которые учатся в центре, были всегда в хорошей форме.

Строгая – жуть! У Мышонка даже кончики ушей белеют, когда рассказывает, как Арнольдовна отчитывает за опоздание на занятие. Не занимался, дурака валял – сразу такие фокусы замечает! И тут только держись. Но ученики обожают ее. Зато «ребятки» дрожат. С ними она строго разговаривает. Никого не щадит. «Ребятки, – говорит Арнольдовна, – занятия музыкой – это вам не цветочки собирать с детками на даче. И не песику хвостик причесывать. Это ежедневный тяжелый физический труд! Душа ваших деток в постоянном напряжении! Такое не каждому дано вынести. И вы, уважаемые, должны помнить это! Талант ваших деток – дар Божий, и сегодня он в ваших руках…»

Кого в центре только нет – со всей России народ! И татары, и чуваши, чеченцы. Из Якутии два брата-близнеца на трубах играют. Мышонка Арнольдовна зацепила на утреннике в школе, где та пиликала на скрипке, и взяла к себе, сразу определила к учительнице.

А один пацан у них есть, ну совершенно слепой, так бацает на фоно! Все зовут его Алеша-Музыка. С концертами Рахманинова и Чайковского уже выступает. И джаз рубит здорово! Денис в этом разбирается: отец с пеленок привил ему любовь к классическому джазу.

Под пальцами Алеши фоно точно оживает. Сама Арнольдовна приходит его слушать и замирает у двери, незаметно слёзы вытирает. Она услышала его выступление в детдоме для слепых, под Мурманском, и никаких вопросов: сразу на самолет – и в Москву.

Денис даже сначала не поверил, что Алеша слепой. Глаза как у всех. И вроде смотрит на тебя. Решил – лапша! Но оказалось, Алеша ни разу в жизни не видел синее небо и как плывут розовые облака по нему. Обалдеть можно!

Алеша чувствует цвет. «Только я, – говорит он, – не могу это объяснить словами. У тебя на голове волосы черные, а у твоей Марии светлые. Я и звуки так же чувствую, как цвет. Аккорды для меня как цветные мазки. А твоя Мария ужасно талантлива, и мне кажется, что она тоже не только слышит, но и видит звуки, чувствует их, почти как я… Мы с ней играем Шуберта, Моцарта. Это такое наслаждение, Дэн, я даже не могу передать словами!..»

Денис, приводя Мышонка на занятия, всегда старается встретиться с Алешей. У центра есть общежитие, где он живет. Денис приносит ему что-нибудь пожевать вкусненькое: яблоки он любит.

Разговаривать с Алешей очень интересно. Он так много знает обо всем, что просто удивительно. Честно! С двумя глазами такого не нахватаешься!

Уже неделя прошла, как его увезли на концерты в Польшу. Обещал позвонить. Арнольдовна приучает его к выступлениям. Она гордится Алешей. «Наш бриллиант!» – называет она его. А ему бывает трудно в таких поездках. «Хорошо, – говорит, – что рояль всегда рядом, а то с тоски по ребятам, что остались в центре, буквально подыхаю». Так прямо и говорит. Ему можно верить: он никогда не врет.

Дэн, штора, кажется, сдвинулась с места!

Ага, Мышонок высунула нос из-за занавески. Как она выражается, «у меня пауза на тридцать шесть тактов». С куклами начинает играть – чего только не выдумывает: обучает нотам, стихи разучивает, физкультурой занимается…

Раздался свист – и тишина.

Похоже, Гольд подал голос. Хотя и Косой почти так же свистит, иногда под Гольда мозги морочит, чтобы потом похохотать.

Из своего укрытия Денис не хотел вылезать: за кустами у него пункт наблюдения, отсюда сразу обе дорожки видны, что ведут к дому, отец только здесь может появиться.

Даже если дома Мышонок, и то опасно оставлять квартиру без присмотра. Отец однажды затолкал ее в ванную и унес несколько книг, нужных маме. Ему же наплевать на всех и на всё! Лишь бы бутылем с водярой отовариться.

За спиной хрустнуло. Обернулся – Гольд! Только он умеет возникать так неожиданно.

– Ну как? – выдохнул Гольд, переводя дыхание после бега.

– Пока никак.

– И у меня пусто: никто не видел дядю Федю.

– Зря бегал. Их благородие сейчас, наверно, залегли где-нибудь в вонючем подвале и расслабляются.

– Да, наверное, спит дядя Федя. – Гольд печально качнул длиннющими руками-рубильниками. Он любит отца Дениса и очень переживает, когда тот уходит в очередной «штопор». – А ты, Дэн, пока расслабься. Мышонок знает, как действовать с отцом, если тот появится без тебя.

– Да, она все знает. Инструктаж проведен.

Яша Гольдштейн – друг Дэна. Еще в детском саду сидели рядом на горшках. В школе всегда вместе. У Яши родители погибли в аварии, и воспитывает его сестра матери, тетя Зина. Гольд ее любит. Тетя Зина болеет часто, и Гольд помогает ей по хозяйству.

А еще он великий «экспериментатор» – принимает участие во всяких опытах на уроках физики и химии. И всегда что-нибудь происходит, когда он начинает активничать.

В прошлом году отмечали окончание восьмого класса, и Гольд решил продемонстрировать свое знание физики. Приволок в школу какую-то штуковину. «Я, – говорит, – хочу показать вам в действии прибор, над которым втайне от всего человечества бился дома целых два месяца. Много специальной литературы изучил».

Директорша и учительница по физике возражать не стали.

Физичка говорит: «Яша у нас очень способный, – но сама ему шепчет: – Может, Яша, в другой раз покажешь свой опыт?»

Гольд будто оглох.

На всякий случай отвели директоршу в сторону, подальше от странного прибора.

Гольд достал из рюкзака стабилизатор, кучу разных проводов. Никого даже близко не подпускает. Бывает у него такой «сход с резьбы». И шипит на всех, как удав: «Не трожьте! Сам налажу! Не подходи близко!» Покрутил, повертел и наконец залез на стул, чтоб сделать объявление.

Это потрясное выступление весь класс надолго запомнил.

«Мой прибор, как и знаменитая люстра Чижевского, вырабатывает целебные ионы, нужные человеческому организму. Свой прибор я довел, можно сказать, до совершенства. И вы сейчас лично убедитесь в этом…»

Конечно, еще что-то говорил, а потом приступил к действию.

Прибор заработал. Лампочки замигали, в воздухе запахло чем-то… «Чувствуете?! – орет не своим голосом Гольд. – Ионы уже полетели!»

И тут зашипело что-то, а потом так рвануло, что в классе в нескольких окнах стекла – вдрызг! Конечно, электричество на первом этаже школы сразу вырубилось, ко всем чертям. Короче, народ получил кайф по полной программе.

Гольд в темноте начал лапшу вешать: мол, это сопротивление полетело, напряжение в школе не то. И обещал повторить опыт…

А вообще-то Денис и Гольд не могут спокойно жить, если им нечего паять или клеить. Всему этому они обязаны в первую очередь отцу Дениса, который работал главным конструктором в «почтовом ящике», как раньше называли разные военные предприятия. Сколько себя помнит Денис, вечерами отец колдовал над моделями вертолетов, самолетов, яхт, и все это, точно живое, двигалось, взлетало, комната была заполнена запахами канифоли, столярного клея. Денису и передалась страсть создавать модели, оживлять их. И рядом – всегда Гольд. Дружище Гольд.

Когда «ящик» закрыли, отец очень переживал. Мама успокаивала его, убеждала, что он обязательно найдет работу по специальности. Но тот ничего не нашел. Куда-то устраивался и увольнялся, устраивался и увольнялся… Последнее время отец работает сторожем в пивном баре. Каждую ночь мама плакала. Хоть и закрывала дверь в спальню, но Денис все слышал. И вот уже вторую неделю мама лежит в больнице – не может поднять руку. Боль страшная. Доктора сказали, что это на почве стресса. Денис знает: все самые страшные болезни от нервов, от проклятых стрессов.

Конечно, он тоже немало принес огорчений маме. Помнит, как она плакала…

– Дэн, надо поговорить… – Гольд поморщился, отвел глаза в сторону. Когда он так морщится, наверняка выдаст что-то паршивое.

– Я насчет Муравья…

– Отчудил что-нибудь?

– Не совсем… У нас в школе всё дыбом.

– Не понял?

– Всю неделю было нормально, а вчера какие-то хмыри припилили на большой перемене – я тебе не успел рассказать – и стали совать всем таблетки: «Витаминчики! Бесплатно! Хавайте, чуваки, любимые сосульки Пинка Флойда! Сладость и отпад!» И народ попер на халяву! Я руками махал, пацаны из класса помогали, врезали кому-то. Но все словно чумовые сделались! А на последнем уроке директорша вызвала «Скорую»: из шестого класса два сопляка задергались – блевота и крыша поехала. Пережрали «витаминчиков». Менты, конечно, прикатили. А толку… Никто не знает, никто не видел… Теперь понял?

– Ну а что Муравей? Опять рванул из дома?

– Не знаю пока… – Гольд виновато переминался с ноги на ногу.

– Он эти дни какой-то замороченный был. Сидит в классе и в одну точку пялится и молчит, молчит. Я с ним хочу потолковать, а он не врубается. Понес полную дурь: «Зачем гитара, зачем музыка? Дерьмо одно кругом…» Хотел с ним поглубже рассмотреть эти вопросы, а его опять заклинило. И тут эти «витамины» возникли! Я видел, как Муравей ухватил пару штук. Говорю: «Выкини – пришибу!» Он как дернул от меня.

– Что за хмыри с «витаминами»?

– Одного я видел в метро, когда в спортшколу ехал. И еще разок столкнулся с ним у «трех вокзалов», он с Веркой-Ярославкой о чем-то очень задушевно толковал.

– Надо его засечь, Гольд.

– И еще там девица была незнакомая, коротенькая и жиряга, как пончик, волосы белые-белые, и очень разговорчивая. Вплотную занималась этими «витаминами», прямо пихала в карманы к пацанам.

– И шугануть некому было?

– Знаешь, все как-то очень быстро произошло. Я даже растерялся. Похоже, отработано все у них, как часы. Распихали «витаминки» и сразу смылись на тачке.

– Номер запомнил?

– Ха! Они же ученые – грязью залепили! Синий «жигуль».

– А Косой где был? Видел его?

– Он в сторонке ошивался: вроде начхать на всё. Но я не об этом хочу сказать. Муравей как рванул от меня, так и кранты! Нет дома – звонил. Мать, конечно, орет. Ты знаешь ее. Уже целую ночь пропадает Муравей.

– В «замочной скважине» с Веркой разговаривал?

– Нет нигде Верки. В «замочную скважину» залез, проверил – пусто. И никто не знает, никто не видел. Короче – туман.

– Это уже плохой туман… Что-то тут не то… Я сейчас никак не могу уйти отсюда, Гольд. Я Верку выкопал бы из-под земли!

– Дэн, остынь! Я же ищу Муравья. Найдем – уши оборвем.

Яша отвалил.

С Муравьем, конечно, надо разобраться и подлечить ему мозги.

Голова Гольда исчезла за разноцветными осенними кустами.

Денис сжал кулаки.

Вот тебе, Дэн, и прокол! Не был в школе какую-то неделю – и уже ля-ля! Да, есть староста в классе – Звонариха. С пятого класса она староста, но что толку? Всем эта должность до большой лампочки. А Звонарихе даже нравится. Нет, если честно, без дураков, она делает все, что положено. Но ведь самое главное – держать класс в руках! А в этом она совершенная слабачка.

Тут уже вроде твои полномочия, Дэн. Правда, сопливые. Кто тебя выбирал? Кто назначал? Да никто.

Все началось с заварухи. Поперли пацаны из соседнего класса, хотели надавать по шее Гольду, Муравью и еще кое-кому. Гольд еще не занимался боксом и был ростом куда ниже Дениса. Короче, в классе тогда наступила какая-то болотная тишина: мол, лупите нас, а мы будем сопатки подставлять. И Денис тут понял, что кто-то должен взять все на себя, чтоб организовать всех и дать хороший отпор. Решился – взял на себя. И утерли сопатки. Не отступили. С тех пор Денис стал в классе негласным лидером.

Будто сто лет прошло. Гольд давно уже серьезно занимается боксом и вымахал выше всех в классе. Денису не лег на душу бокс. Увлекся йогой и может выполнить такие мудреные позы, что Мышонок пищит от восторга.

У Муравья отличный музыкальный слух – стал на гитаре бацать. И еще как! Ни один вечер в школе без него не обходится. Организовал группу и назвал ее «Ветер». Теперь почти в каждом классе есть своя музыкальная группа. Но, конечно, Муравей на всю школу только один. И группа такая крутая только одна.

Последнее время Денис тоже чувствовал: Муравья заносит. Говорит, а глаза куда-то в сторону плывут… И вот – будьте здоровы! – «оторвался»! Пока не поздно, надо остановить. Денис знает, что случается, когда не выдерживают тормоза.

Чаще всего он ищет отца вблизи знаменитой «площади трех вокзалов» – Ярославского, Ленинградского и Казанского.

Свернул в сторону от ментов, таксистов, проституток и остального криминала, что светится на плешке, и ты в дремучих дебрях, где даже днем ходить надо с оглядкой: котелок могут запросто пробить ради интереса или сам залетишь в такую вонючую щель, что потом три года искать будут. Развеселая житуха в тех местах! Под ногами хруст от использованных шприцов, крысы шныряют, зыркают остренько глазенками. Всех здешних они знают и не боятся, дружат даже, особенно с бомжихами-пацанками.

Верка-Ярославка самый знаменитый кадр там. Денис давно знает ее. Она рванула от предков и ошивается в столице. А эти вокзалы для нее дом родной! Сколько раз в детдом отводили, отвозили, а она опять тут как тут. Как начнет выступать – держись только! Ее только заведи! «Здесь мне никто не капает на мозги. Никакие детдомовские подушки не променяю на эту свободную житуху!»

Две здоровенные крысы, Муся и Буся, приходят ночью к Верке, в ее «спальню». Пацаны притаранили с помойки матрац, обили его весь кружевами, загородку сделали из картона и фанеры. «Спальня у меня как у маркизы парижской! – смеется Верка. – А Муся и Буся охраняют от разной двуногой твари». Короче, с Веркой не заскучаешь! А сколько раз выводила она Дениса на отца, когда тот уходил в очередной «штопор» и залегал где-нибудь, а Верка затаскивала его в свой угол, подальше от разной мрази.

«Замочной скважиной» называет Верка этот потайной угол, где обосновалась с несколькими пацанками и тремя пацанами. Туда никого из взрослых мужиков не подпускают близко, и только дяде Феде-Конструктору разрешают откидывать мослы.

Кажется, Верка еще не окончательно села на иглу, осторожничает, знает свою дозу – знает, чем такое заканчивается. Худенькая, как травинка. Последнее время красит губы синей помадой – писк! Кашлять стала. И нехорошо так кашляет. Надо Доктору Сержу сказать, чтоб отвез ее на рентген. Доктору Сержу она доверяет. А самой Верке доверять опасно. За лишние бабки многое может сотворить. Последнее время с подружкой Соней-Москвой снимаются у каких-то подонков в мутных фильмах. Этим делом она уже давно занимается. Иностранцы приезжают снимать и платят исключительно «зеленью». Там, в америках, Германиях, за такие съемки им мигом дадут хороший срок, а у нас отмазывают своим баблом все, что пожелают. Забугорная мразь!

Надо, Дэн, смотаться к «трем вокзалам». Есть вопросы к Верке.

На миг прикрыл глаза. И увидел себя. Да, Дэн, подонок – это ты… Сам был настоящим дерьмом…

Это случилось два года назад. Отец запил по-страшному, до́ма скандалы… Мать все время была в слезах…

И Денис решил не идти домой. Совсем не возвращаться! И стал с пацанами пить. И совсем незнакомые пацаны с ним пили, но очень веселые. Бабки быстро закончились, а все хотят еще выпить. Надо! А бабок нету, пусто в карманах!

И кто-то кинул идею: вскрыть палатку. Стали вскрывать, и почти сразу возникли менты… Засвистели…

Не помнит, куда бежал, с кем бежал, как долго бежал…

Вот тогда Верка и затащила его в свою конуру. Два дня там отсыпался.

Когда открыл глаза – это он хорошо помнит! – увидел, как Верка с Сонькой варят «ханку». И тут же вмазываются. И пацанам, что рядом с ними в норе, вмазывают наркоту.

Верка поняла, что он проснулся.

«Ага, дышишь! Хочешь попробовать? Сразу все забудешь! И на радуге еще покатаешься! Кайф схватишь! – Верка трясла перед его носом шприцем и хохотала. И Сонька хохотала. И пацаньё гоготало. – Или слабо? Боишься мамочку, папочку? В угол носом поставят!»

И все вокруг заливались хохотом.

Рот Верки, с выбитыми зубами, и сейчас прямо перед его глазами.

«Сосунок!» – хохочет Верка.

«Сопля! – заливается хохотом Сонька. – Понос прошиб малыша!»

«Ему соску надо купить! – визжит Верка от восторга. – Ну, попробуем сладенького? Не пожалеешь!»

И ему захотелось забыться! Тогда ему вмазали…

Вот это, Дэн, ты уже хорошо помнишь: Верка не пожалела для тебя дозы.

Едва не подох ты тогда, сопливый Дэн! Все вокруг утонуло в темноте, черной-черной…

Уже потом Гольд рассказывал, как искал тебя. И нашел в этой самой «замочной скважине». Все разбежались. И Верка с Сонькой рванули – испугались! Думали, Дэн уже мертвяк! В штаны наложили! А Гольд один корячился, никак не мог вытащить тебя оттуда…

Случайно рядом оказался Доктор Серж. Он со своими друзьями шарил по щелям и выискивал бомжат-малолеток, накачанных наркотой, и развозил их по больницам. Вместе с Доктором и его друзьями вытащили тебя, подонок, из «замочной скважины» – и сразу в реанимацию, под капельницу…

С тех пор они с Гольдом и дружат с Доктором Сержем. И вместе с ним собирают соплят бомжат по разным щелям и помойкам.

А Верка в своей «замочной скважине» продолжает кайфовать.

Но Денис видел, как однажды она крепко перетрухала: ее дружок Укроп перебрал дозу и захрипел. Сразу вытащили его к дороге. Денис вызвал «Скорую». И все стояли в сторонке, смотрели, как подкатили доктора.

Денис потом забежал в больницу узнать, как там дышит Укроп. Докторша сказала, что тот уже не дышит – умер. И она все выспрашивала домашний адрес или хотя бы имя, фамилию Укропа, но Денис ничего не мог ей сказать. Он действительно ничего не знал. Вроде где-то на Таганке живут его родители, но он их презирал за что-то и ушел из дома. В карты любил жульничать, даже подрабатывал этим делом. Но с Веркой у них была любовь. Настоящая. Денис это видел.

Верка сильно переживала из-за смерти Укропа. Но потихоньку успокоилась.

И она не знала настоящего имени Укропа и откуда тот возник на «площади трех вокзалов». Может, лапшу вешала, как всегда?

Денис уже давно понял, что там, где дымит наркота, никому нельзя верить. Ни на грамм! Ни на секунду! Продадут мать, отца и кого угодно, и всего за одну дозу.

Даже зубами скрипнул: что с Муравьем, Дэн? Неужели загремел с наркотой? Последнее время скрытным стал. Раньше приходил, брал книжки, с Мышонком говорили о музыке, джаз вместе слушали. Мышонок его уважает. Познакомила с Алешей-Музыкой. И они друг другу очень понравились. Играли вместе, импровизировали… А в какой-то момент будто ему мозги заклинило: стал от всех скрываться.

Тогда у них опять с матерью что-то не заладилось. Что там – не разобраться. Мать всегда: «Вадик, мой мальчик, Вадик!» А тот из дома сбегал – факт! Два раза! И брат Никита какой-то странный. Жили все вместе – и вдруг ушел. Теперь отдельно живет.

Денис и Гольд давно не заглядывали к Муравью.

Звонишь, звонишь – наконец мать приоткроет дверь и в щелку: «Не мешайте! У нас ремонт! И не отвлекайте Вадика!» Сам Муравей ничего толком объяснить не может, тоже о ремонте бред несет. Раньше они с отцом на футбол ходили, но у того недавно что-то с сердцем случилось – и умер внезапно. Муравей страшно переживал. Он очень любил отца. Короче, вот с тех самых пор Муравей и стал еще более странным и время от времени выкидывал разные штучки.

Ладно, Дэн лопоухий, будем следить за Муравьем.

И почему-то подумал о Косом: ведет двойную жизнь, точно!

Откуда дорогие шмотки? А мобильник? Такого навороченного ни у кого в школе нет! И все знают: отец от водяры не просыхает, одна мать где-то вкалывает.

Откуда баксы? С луны сваливаются?

Косой всем активно вешает лапшу – везет в игре на автомате! Сказки! «Однорукие» никогда не проиграют. Только в доме Дениса три мужика продули все, что имели, – машины, вещи, деньги. Один квартиру хотел заложить, но жена подняла шум. А свистопуп Косой – в выигрыше! Ха-ха! И еще раз ха-ха в десятой степени! Не надо нам штамповать мозги!

У Дениса давняя «любовь» с Косым: тот хотел завести шестерок в их классе – полный прокол!

Косого все время надо держать под прицелом. Ничего хорошего от него никогда не дождешься.

Затарахтело, загремело…

Вытянул шею, прислушался.

Ясно: это бабуля Жанна прогуливает пацана Толяна. Тот лежит в коляске барином с вечной соской во рту и блаженствует.

А вот уже и видно сквозь кусты, как величественно выплывает коляска, обвешанная сумками, авоськами с продуктами, тут и пара бидонов, и древний зонтик от солнца и дождя, раскладной стульчик и еще всякая нужная для бабульки дребедень.

Баба Жанна хромает, толкая рукой коляску и опираясь на палочку. Без нее никак: нога больная. На голове набекрень соломенная шляпка с бантиком. Эту шляпен-цию она не снимает до холодов. Только бантики меняет. Сегодня розовый пришпилила. Баба Жанна говорит, что шляпка напоминает ей далекую молодость и месяц, проведенный на берегу Черного моря, ей даже снится рокот прибоя, лицо обдают соленые брызги, и она плывет куда-то, качаясь на волнах… Баба Жанна ужасный романтик! Там, наверно, у нее была большая любовь, но об этом она никогда…

Стоп, Дэн! Тормози!

У Дениса в шее даже что-то хрустнуло – так здорово он вытянул голову и чуть не вывалился с грохотом из кустов.

Дэн, черт побери, протри свои окуляры!

Протер – нет, не исчезло видение!

Возле бабы Жанны шагала… Цапля вышагивает! Собственной персоной! И руками вон как размахивает! Откуда она свалилась?!

В начале сентября в класс пришла новенькая. Она оказалась выше всех девчонок, да еще у нее была такая тонкая длинная шея. Денис сразу дал новенькой прозвище Цапля. Про себя он стал так ее звать. Таких же длинноногих и тоненьких цапель видел в зоопарке.

Классная, Зоя Дмитриевна, постучала карандашиком по столу.

– Познакомьтесь – нашу новенькую зовут Танечка Барканова. Она приехала из далеких Арабских Эмиратов, где работали ее родители. Таня расскажет вам много интересного о той жаркой стране.

Классная испарилась.

В классе полно свободных мест, но новенькая села за последнюю парту. На переменке ее окружили девчонки. Оказалось, что в Москве она не бывала и все здесь ей в новинку. Родители – специалисты по нефти и газу. Мать заболела, и они уехали оттуда. Не каждый может переносить страшную жару.

Все это Денис услышал краем уха. С новенькой он пока даже парой слов не обмолвился. И вот, пожалуйста, прискакала!

Ой, а шагает как! Ну прямо вылитая цапля! И что она здесь забыла?

Бабуля Жанна о чем-то живенько толкует с ней. Будто они сто лет уже знакомы. Почему у тебя, Дэн, язык становится каменным и во рту все пересыхает, если начинаешь говорить с незнакомым человеком?

Как сороки трещат. И пустые бидоны позванивают.

Привстал на цыпочки и чуть не загремел на землю. Нет, Дэн, так ты ничего не увидишь и не услышишь, только шею сломаешь и в гипсе скакать будешь.

Раздался свист, вернее, шип. Так шипеть-свистеть умел только один человек во всей Москве – баба Жанна.

Дэн, тебя вызывают! Бабуля Жанна! Надо идти!

Выскользнул из кустов – и он позади коляски. И уже рядом.

– Приветик!

Цапля ойкнула и подпрыгнула чуть не на метр.

– Ой, мамочка!..

– Зачем так пугать нас, молодой человек! – засверкала сталью зубов баба Жанна.

Она совсем недавно «обновила свой гарнитур в ротовой полости» и все никак не может привыкнуть к новым зубам, что ей сделали в поликлинике. Иногда шепелявит, а то даже язык прикусывала. Зато улыбка теперь просто бесподобная, как у голливудской вампирши.

– Танечка пришла к нам в гости. Она мне рассказывает, как живут в Арабских Эмиратах… Ой, да я же чуть не забыла! Ребятки, милые, мне надо срочно слетать до магазина. Сейчас туда должны привезти свеженькие сырочки и прочее. Прошу понаблюдать за Толянчиком, пока я туда-сюда…

Через какое-то мгновение бабуля Жанна, вооруженная бидонами и сумками, резво помаршировала в сторону магазина, звонко постукивая палочкой по асфальту.

Дунул свеженький ветерок, зашуршали в кустах сохнущие листья.

Давай, Дэн, развлекай товарища.

Денис только сейчас как следует рассмотрел новенькую. Она не была такой тонкой и длинной, какой показалась ему, когда увидел впервые в классе.

– С Жанной Николаевной так интересно разговаривать!

– Очень интересно. Ты ее давно знаешь?

– Только сейчас познакомились.

– Понял: экскурсия по Москве 2000 года. Но здесь ничего интересного. Раньше бараки стояли – теперь настроили дома-ящики. Нет ни одного памятника. Даже дебильного. Хотя есть! Местные бандитози регулярно устраивают тут веселые «разборки» и вчера оставили дорогим согражданам два дряхлых сгоревших «форда». Видок у тачек развеселый…

– По-моему, они печально выглядят. Видела их, мимо проходила. А здесь я вот зачем. Даже не знаю, как сказать… В школе девочки рассказали, что твоя сестра очень хорошо играет на скрипке…

– Играет. Ну и что из этого?

– Очень хотела бы поговорить с ней. Если можно… – И замолчала, переминается с ноги на ногу.

Ага, ждет ответа.

Дэн, а зачем ей это? Зачем она это накручивает?

Какие-то у нее странные глаза… Зеленые-зеленые! Ни у кого в классе нет таких светофоров. Точно нет.

На щеках ямочки.

Спиралька из волос, что висит над ухом, так смешно дергается…

Дэн, она продолжает молчать, уставилась своими светофорами. Пауза большая… Уже, пожалуй, «на все десять тактов», как изрекла бы сейчас Мышонок.

– Если, конечно, можно, – повторила она.

– А зачем тебе это нужно?

– Я тоже играю на скрипке.

– Очень рад. Но Маша не Давид Ойстрах, и не Владимир Спиваков, и не японская мормышка-вундеркинд. Ее зовут вроде…

– Эту девочку зовут Саяка Сёдзи.

– Точно! И потому советую купить записи этих гигантов скрипки, смотри на их портреты и слушай сколько душе угодно.

– Диски у меня есть, слушаю и смотрю… Но я хочу поговорить с живым человеком.

– С живым… О-о-о! Это уже… Значит, для тебя это важно?

– Очень.

– Кошмар! Вопрос жизни и смерти?

– Почти! – Спиралька над ухом резко дернулась и замерла.

– Ну народ пошел! Сразу чувствуется, что ты перегрелась среди арабов и верблюдов.

– Не надо о верблюдах. Кстати, они очень умные. Я хотела с тобой еще в школе поговорить, но там как-то все не получалось.

– Откуда пронюхала мои координаты?

– Какие координаты?

– Точку! – Денис ткнул ногой в расщелину на асфальте. – Место расположения в этом мегаполисе скромного жилища Пожарникова Дэ. Эф.

– У Гали в тетрадке прочитала, пока она записывала все мои данные.

– Ну, ты прямо настоящий детектив!

Коляска неожиданно ожила: оттуда раздалось громкое пыхтение, сопение и еще что-то, выражающее крайнее недовольство.

– Ага, Толян очнулся! Он ужасно обижается, когда на него не обращают внимания. – Денис наклонился над коляской. – Салютик! Как дела, разбойник? – Пыхтение усилилось. – Только давайте, товарищ, без истерик! Рядом с тобой народ. Сейчас бабуля прискачет. Лежи и думай о чем-нибудь космическом.

– Его, наверное, покатать надо, – сказала Таня.

– Можно и прокатить, – согласился Денис. – Это он обожает.

Заскрежетали колесики. Коляска сдвинулась и, поскрипывая, покатилась.

Ну и что дальше будем делать, Дэн? Катать коляску с Цаплей? Она заинтересовалась сеструхой – «вопрос жизни и смерти»… Когда про Мышонка пронюхала? Может, лапшу вешает? От этих длинноногих все, что угодно, можно ожидать! Надо ей тоже мозги покрутить.

– Сейчас, наверно, жарковато в Эмиратах?

– Очень. Там стараются работать, когда уходит жара.

– Правда, что там все богатые, бабки им прямо девать некуда?

– Да, живут хорошо, но все не так просто. И к такой жизни страна пришла не сразу. Главное их богатство – нефть и сами люди. Раньше там был только песок, а сейчас настоящая сказка. Каждый отвечает за жизнь определенного дерева, куста – поливают, ухаживают. И кругом все цветет, все в зелени…

Из коляски вдруг донеслось громкое и радостное гуканье.

– Ага! И Толяну захотелось послушать про ту волшебную страну. И конечно, всех-всех в той стране учат игре на скрипке, да?

– Нет, что ты! – Таня рассмеялась. – До этого они еще не додумались! Жена нашего посла когда-то закончила консерваторию и решила, что дети россиян, которые там работают, могли бы получить хоть какое-то представление о музыке. Она организовала класс скрипки и фортепьяно. Желающие появились. Мама меня на скрипку определила: слух у меня хороший. Но ведь слух – это еще не всё… Согласен?

– Полностью.

– Вот я и хочу разобраться в себе. Потому и пришла…

– Думаешь, Мышонок что-нибудь прояснит тебе?

– Какой мышонок?

– Сестра. Каждый человек похож на кого-то. Разве не так? А она просто вылитый мышонок. Вот, к примеру, я, Пожарников Дэ. Эф., на кого похож? Вроде на удава. Так мне иногда кажется. И Гольд так считает.

– Ну ты скажешь! – засмеялась Таня. – Удавы разве такие… А я тогда на кого похожа?

– У-у-у-у, сложный вопросик… – Внимательно оглядел Таню. – Ну, если приблизительно, то… на эдакую птичку.

– На какую птичку? Синичку? Сову? Ворону?

– Нет! Эти совсем из другого репертуара. Скорее, цапля.

– Ой! И правда – цапля! – засмеялась Таня. – У Баркановой Тэ. Пэ. действительно длиннющие ноги. И шея вполне соответствующая. А крылышки где? Может, они у меня еще вырастут? Такие маленькие-маленькие… Маша сейчас дома? – спросила она вдруг как-то совсем неожиданно. Без всякого перехода.

– Да, дома. Работает над Моцартом. К конкурсу готовится.

– Что за конкурс?

– О! Этот конкурс весной сорвался: кто-то из главных заболел гриппом, и перенесли на сентябрь. Там, в центре, постоянно что-то происходит. Моя задача более скромная – помогать, как могу, чем могу, чтоб спокойно дышала, чтоб никто ей не мешал. А конкурс уже висит на самом кончике носа.

– И поэтому ты не ходишь в школу больше недели?

Дэн, что-то товарищ Барканова Тэ. Пэ. слишком любопытна. И глаза не прячет. Серьезно так смотрит. Очень даже серьезно.

– А кто за Мышонком будет смотреть? Тебе, наверно, уже нарисовали в классе про обстановочку у меня дома. Но я уточню. Дома кислая обстановочка. Папаша крепко поддает. Сорвался с тормозов и никак не может остановиться. Ты знаешь, что это такое?

– Читала, по телевизору видела.

– Литература, телик – мура. Когда с тобой рядом такое, это уже пострашнее. И вообще… – Денис вспомнил последнее «представление», которое выдал ему отец, и даже перехватило дыхание. С трудом проглотил сухой комок, вдруг застрявший в горле. – И вообще, лучше не знать об этом. Вот я и охраняю Мышонка. Видишь серую коробку, что уткнулась антеннами в небо? Золотая штора на окне. Не туда смотрим! Вправо руль крутим!

– Кручу! Вижу! Такая красивая штора!

– Это наше окно. Она сейчас там.

– А где отец сейчас?

– Провалился.

– То есть как – провалился? – испуганно вздрогнула Таня.

– Бывает с ним такое – нет и нет. Вот я и жду здесь.

– А мама где?

– В больнице. В неврологии лежит.

– Что-нибудь серьезное?

– После стресса… Еще с неделю собираются держать ее там.

– Да, правда, «кислая обстановочка». – Таня тряхнула головой, подергала себя за спиральку, облизнула пересохшие губы. – Я сейчас что-то скажу, ты только не отказывайся сразу… Ладно? Разреши мне, пожалуйста, помогать тебе.

Дэн, кажется, ты ослышался! Цапля выдает что-то не то…

– Под ногами я не буду мешаться, – продолжала она. – Смогу, например, провожать Машу до центра. Мне можно кое-что поручать, постараюсь не подвести. Значит, мы договорились?..

– Но…

– А ты помогаешь мне.

– Не врубаюсь, чем я могу помочь товарищу…

– Я о-очень хитрая и коварная. И сейчас ты все поймешь и оценишь. Ты, конечно, уже понял, что я совершенно ничего не соображаю по предметам, где упоминается хоть один игрек или икс. Ну тупая такая!..

Из коляски послышались какие-то совершенно странные звуки.

– Толян, а тебе-то что не нравится? – Денис притормозил и съехал с тропинки в траву. – Птички кругом чирикают…

– А мы сейчас посмотрим, что ему не нравится. – Таня сунула руку в коляску к Толяну. – Все ясно. Он просто мокренький. Надо сменить памперс. – Она ловко одной рукой извлекла пацана из коляски, точно вылущила орех из скорлупы, а другой достала из бокового кармана сумки розовый пакет с памперсами и пеленками. И так же ловко и быстро перепеленала его. – Ой, какой же ты глазастенький! При-ве-тик! Ку-ку!

Толян лыбился от уха до уха, махал ручками, ножками и наконец огласил всю ближайшую местность ликующим воплем.

– Слушай, Толян просто в восторге от тебя! – засмеялся Денис.

– Я же говорю – могу пригодиться. Ну а теперь мы пойдем обратно в колясочку. Там очень хорошо. – Таня уложила пацаненка. – Вот какие мы молодцы! Какие мы умненькие!

– Здорово у тебя получается. Где нахваталась?

– В нашем российском квартале, где мы все это время жили, было довольно много детей и что-то вроде яслей, а нянечек, конечно, не хватало. И все помогали ухаживать за детишками. Там мы очень дружно жили, а иначе нельзя: страна чужая…

Дэн, а ведь ты не ответил насчет иксов-игреков. И всего остального…

Честно говоря, он терпеть не мог, когда кто-то пытался сунуть нос в его проблемы. Привык сам справляться со всем.

Тебе, Дэн, не кажется, что получается какой-то «диссонанс», как сейчас наверняка выразилась бы Мышонок. До мажор наехал на соль минор!

Но, синьоры, прошу учесть: это инициатива принадлежит совсем не Пожарникову Д. Ф. Тебе, дружище Дэн, в крайне категорической форме была предложена помощь. Просто неприлично отказываться от подобных предложений. Обидеть можно человека. Да и вообще, известно, что человек человеку друг, товарищ и тому подобное. И давайте потому пожмем друг другу руки. С иксами разберемся запросто. Иксы и всякие игреки для нас самое развеселенькое дело…

– Молодые люди! – послышался голос бабы Жанны. – Где вы, ребятки? Куда сбежали? А-у-у!

– Ага, потеряла своего Толяна! А мы сейчас скажем, что террористы напали! И отняли! Требуют выкуп! Прячемся!

– Ты что! Она же… Здесь мы! – закричала Таня и вытолкнула коляску на дорожку. – Мы идем!

Вот и бабуля Жанна, загруженная покупками по самый бантик.

– Куда вы ускакали, милые? А я даже пожалела, что оставила вам коляску, – видите, уже у меня и рук не хватает! Сложила бы всё сюда. – Она говорила и распихивала, раскладывала свои покупки по углам коляски. – Толянчик вас особо не беспокоил, надеюсь? Он очень дисциплинированный молодой человек.

– И способный! – поддакнул Денис. – Даже продемонстрировал нам свой классный вокал! Спел кое-что из оперы Чайковского.

– Какой молодчина! Да, он непременно будет петь!

– Мы сменили ему памперс, – сказала Таня.

– Совсем молодцы! Значит, нашли пакет. Они у нас всегда есть в запасе. На всякий пожарный случай.

– Конечно, нашли. В кармашке.

– Но я тут, товарищи, совсем ни при чем, это все она. – Денис кивнул на Таню. – Только она!

– Мой мальчик, но я же знаю, на что ты способен. И твой опыт наверняка не пройдет даром для нашего подопечного. – Закончив возиться с покупками, баба Жанна достала зеркальце и поправила шляпку, которая сползла на самое ухо. – Ой! И никто не скажет, что я выгляжу как прожженная бандитка. «Где мой черный пистолет?» – хрипло пропела она.

– «На Большом Каретном!» – в тон ей пропел Денис строчку из песни Высоцкого.

– Совершенно верно… – Баба Жанна поднесла к близоруким глазам часики-медальон, которые всегда висят на цепочке у нее на груди. – О-о, молодые люди, к сожалению, мы с Толянчиком должны вас покинуть: у нас столько дел! – Она сверкнула стальной улыбкой, мило лязгнула зубами и толкнула коляску. – Вы меня очень выручили! Спаси вас Бог! Танюша, надеюсь, мы еще свидимся, и не раз!

Зацокала палочка, заскрипели колеса. И уже не видно бабы Жанны за акациями.

– Что у нее с ногой? – спросила Таня. – Так сильно хромает…

– Лет сто проработала операционной сестрой, а в хирургии работают только стоя. И во время операции стоят по пять-шесть часов. Это не над компьютером пухнуть. Со знаменитыми хирургами работала, рассказывала, как оперируют сердце… Видела часики у нее на шее? Швейцарские! «Единственная моя ценность и память о той прекрасной жизни», – говорит бабуля. Подарил очень знаменитый хирург – академик по капитальному ремонту сердца. На часиках надпись: «Милой и дорогой Жанночке, моей бессменной и верной помощнице». Прямо из дома иногда увозили ее ночью на машине, если вдруг в больнице возникало что-то очень сложное. И заработала, как говорит, «красивенький букет болячек разных». В прошлом году ей половинку стопы хирурги отхрюкали: гангрена началась. И теперь «тук-тук палка – это скачет Жанна-галка»! Шутит так сама над собой. Кроме этих часиков и почетных грамот, у нее дома ничего. Пусто. Нет, есть книжки! Она поэзию обожает.

– А Толян?

– Толян?.. О-о! Толян! У молодого человека определенно большое будущее. Бабуля не сомневается: «Будет петь! Как Паваротти или Хворостовский!» Или, в крайнем случае, Кобзон. Папочка – будущий академик, мамочка – будущий профессор. И всегда рядом наша безотказная бабуля со стальными зубами.

– Обожди-обожди! Неужели у академика нет денег, чтобы купить коляску поновее? Эта же вся ржавая! А бидоны, авоськи зачем?

– Ба-а! Неужели ничего не поняла? Это же антиквариат! Ретро! За эту коляску или за такой красивый бидончик сейчас отвалят о-го-го! Уже предотвращено одно покушение.

– Денис, ты меня считаешь за полную дуру, да?

– Нет, не считаю. Но разве я не сказал, что мамочка – будущий профессор, а папочка – будущий академик. А сейчас Юля и Веня – два нищих студента, учатся в медицинском. По ночам дежурят в больнице, чтоб своему Толяну купить памперсы. Они оба из одного детдома. А баба Жанна, как бывший медик, вообще замечательный человек и их соседка по квартире, хочет, чтоб Юля и Веня закончили институт и стали докторами. Сама мечтала об этом – не смогла. Вот и помогает им. И поэтому… Опять забыл смазать колесики! Противно скрипят. Смотри, с нашей шторой что-то происходит! Видишь?

– Вижу. Сдвинулась в сторону…

– Неужели опять кукла спикировала вниз? Мышонок с куклятами здорово достает меня. Говорит, что они выпрыгивают без всякого разрешения! И без парашюта! Представляешь, как это опасно для них?

– А какие у нее куклы?

– О-о! Необыкновенные! Тренькают на разных языках. В основном тряпичные. Ага, задернула!

– Центр, где она учится, далеко находится?

– Метро «Таганка», а там близко центр-музей Высоцкого. Была там?

– Не успела пока.

– Обязательно сходи! Больше у нас так никто не поет. Точно, никто. И Мышонок любит.

– У тебя друг – Яша?

– Да, Гольд. И Муравей.

– Это Вадим Муравьев?

– Да.

– Его почему-то сегодня не было в школе.

– Слышала, как он лабает на гитаре?

– Еще не слышала. Говорят, высший класс.

– Высший! Еще, значит, услышишь.

– Денис… – Таня как-то совсем тихо заговорила. – В классе шум о наркотиках. И я видела вчера, как на перемене было что-то непонятное… Какие-то «витамины»! Про Вадима говорят, что он схватил эти «витамины» и куда-то рванул. Ты об этом знаешь?

– Знаю. Сейчас только Гольд приходил. Он ищет Муравья.

– Как же это могло случиться?

– Да вот и случилось… Слабаки оказались! Мы уже давно всем классом, да и всей школой, решили объявить войну наркоте и курению. И вроде все держались… Теперь будем что-то срочно решать.

– В стране, где мы жили, строго с наркотиками: смертная казнь за распространение. Ведь эти типы – самые настоящие убийцы! Зарабатывают деньги на человеческой слабости. И в других странах, я читала, тоже строго наказывают… А в нашей…

– Да, пока слабовато. Ладно, об этом потом. Так на чем мы остановились? Ага. Вперед! – скомандовал Денис и размашисто зашагал по дорожке. – Движемся в сторону серого ящика в темпе allegretto росо mosso, как любит говорить Мышонок! Быстро, быстрее…

– Ольга Павловна, жена нашего посла, тоже любила так говорить, когда проводила с нами занятия. Ты, наверно, на чем-то играешь?

– А то! На нервах. И люблю, чтоб все звучало в до мажоре.

– А серьезно?

– Я охранник. Слежу, чтоб никто не мешал Мышонку дышать и работать. Вот это и есть моя главная игра. Ну а с Мышонком как потанцуешь – так заговоришь не только на итальянском. – Денис покосился на вышагивающую рядом Таню и сам себя даже похвалил: «Дэн, ты все-таки придумал ей отличное прозвище – Цапля!

Никаких вопросов!» – Только не болтни Мышонку, что из-за нее пропускаю школу.

– Почему?

– Придушит. Она ни о чем не должна знать, а то устроит большую шумягу. С ее училкой в школе я договорился, что Мышонок не валяет дурочку, занимается дома. Конечно, накрутил про разные ее ангины, бронхиты! Короче, там полный штиль. А насчет меня даже не догадывается. Принципиальная – жуть! И очень чувствительная! В каждое слово вслушивается.

– Я все поняла. Ничего лишнего не ляпну. А на переменках какой-то пацан так выпендривается: весь в коже ходит, мобильник дорогущий, цепь на шее. В черных очках гуляет по коридору, а в ушах плеер. Так это смешно! А наши девочки глаз не сводят. Прямо артист! Строит из себя Рэмбо.

– Это не артист. И не Рэмбо. Shit на палочке!

– Дерьмо на палочке? Do you speak English?

– Yes. Just a bit.

– You have an excellent pronunciation!

– It runs in my family. Take no notice. А пацан – это Косой. Глаза у него в полном порядке, но сам он все делает наперекосяк. Потому и стал Косым.

Вскоре они уже подходили к дому, который чем ближе, тем все более унылое впечатление производил.

Зашуршали и слегка раздвинулись кусты, из них высунула морду огромная догиня и проводила уходящих грустным взглядом. Заворчала и снова исчезла в кустах.

2

Цапля, конечно, здорово помогла. Денис сразу бросился искать отца и Муравья. Облазил все ближайшие подвалы в округе и добрался все-таки и до «трех вокзалов».

Гольда не встретил. Но соплята сказали, что видели его, и совсем недавно. Значит, тоже где-то поблизости крутится.

Нигде нет Верки-Ярославки! Провалилась. Мобильник молчит. «Аппарат абонента находится вне зоны…» Хотя что значит «провалилась»?! Проваливаться ей совсем некуда. Старый приемчик: оне не желають разговаривать с вами, Дэн!

Чувствует: будет серьезный разговор, и легла на дно. Она всё знает. Всегда. И кожей чувствует опасность. Потому и выживает здесь. А шестерки-соплявки молчат! Даже боятся рот раскрыть! Пригрозила. Она же тут самая главная!..

В ее «штаб», что в «замочной скважине», решил не идти: нет смысла. Верка не дура и отлично понимает, где он будет ее искать, и, чтоб не усложнять себе жизнь, заныкалась где-нибудь в сторонке.

Мобильник Муравья тоже глухо молчит. Гольду пока не стал звонить: зачем полоскать ему зря мозги. Он ищет! И не надо мешать. Если что-то – сам мигом объявится.

Вылез по ржавой осклизлой лесенке из канализационного люка, где проверил метров двести коллектора. В этой самой вонючей дыре уже однажды обнаруживал отца. Тот залез сюда с одним, тоже бывшим инженером. Потом два дня отмачивал отца в ванне. А бывший инженер недавно умер. Цирроз печени. От пьянки болезнь.

Сегодня здесь пусто. Одни крысы весело шлындают. Дошел до угла и затормозил: дальше нет смысла шлепать. Давай, Дэн, подышим свежим воздухом.

В соседней дыре чуть фонарик не расколотил. А без него никак: темнота и кругом кабели, стены с острыми выступами. И конечно, саданулся коленкой. И фонарик о кирпич шмякнул – тот выключился. Думал – хана! Включил – работает! От радости даже боль в ноге прошла.

Нашел в дыре двух бомжей. Встречал их уже у гастронома поблизости. Даже разговаривал. Оба бывшие инженер и художник.

У них керосиновая лампа горит. Радиоприемник торчит на ведре, и оттуда попса долбонит, кто-то на французском языке лопочет. А мужики с очень серьезным видом жуют хлебару, запивают его кефиром и газеты просматривают – ученый народ пошел бомжевать. И по всему видно, крепко обосновались. Даже начали готовиться к зиме: шубейки висят, шапки теплые. Вроде все у них хорошо – живи не хочу. Свободный человек на свободной земле. Вернее, под землей. Менты никогда не полезут в такую дыру. Вот если бы вонь и сырость исчезли, тогда хоть герань разводи или кактусы.

Конструктора они, конечно, знают, но не видели.

Побазарили немного о жизни. Мужички поинтересовались, как продвигается ремонт Большого театра, как новый мэр борется с автомобилистами-бомбилами и с коррупцией. Академики! Отвалил от них.

Ветерок подул – хорошо! Нос и, кажется, все тело насквозь пропитались сладковато-кислым запахом гнили. Сейчас его не вытравить – только горячий душ поможет. Скорей бы добраться до водички! И занырнуть поглубже в ванну, и лежать на дне, пока дыхалку не перехватит…

На душе муть страшная. И еще злость! Яростная! И прямо за горло она хватает! Что делать, Дэн? Отец ведет себя самым поганым образом, не считаясь ни с мамой, ни с Мышонком. О себе, Дэн, вообще старайся не думать и молчи. Да, молчи, Дэн! Ты должен зарубить на своем сопливом носу: родитель видит в тебе только охранника, который не дает ему что-нибудь утянуть из дома и пропить. И потому он не хочет да и не желает даже взглянуть тебе в глаза! А ты, сопливый Дэн, учить его вздумал! Да ему наплевать на всех и на всё…

Вернулся домой – и бегом в ванную!

Вода шипит, острые иголки горячих струек вонзаются в кожу, бьют по телу. Открыл шампунь – и сразу сосной запахло. Для Мышонка купил: она прямо балдеет от такого запаха.

Конечно, в лесу, где живые сосны, каждая иголочка, каждая травинка живая, тот воздух не сравнить ни с какими шампунями. Но доберись до этого леса! Мама выйдет из больницы, и сделаем вылазку на природу. Обязательно!

Денис помнит, что когда-то – как это было давно! – выезжали за город. Отец привязывал гамак. Мама лежала в нем и читала, Мышонок носилась как сумасшедшая. Собирали малину… О-о, лесная малина – такая вкуснятина! Не сравнить с теми ягодами, что в магазине лежат в пакетиках, замороженные. И сейчас он помнит ту нежную сладость, которая сразу наполняла рот ароматом, даже одна лесная ягодка… Мама с отцом о чем-то переговаривались… Над чем-то вместе смеялись… Денис хорошо помнит, какой звонкий голос был тогда у мамы…

Неужели все это было?

Цапли нет, ускакала.

Все ясно: когда позвонил Мышонку и сказал, что уже видит на горизонте золотые шторы, Цапля это услышала и сразу скрылась. Удивительно, как же они не столкнулись?

А зачем она рванула? Вот чудачка!

Мышонок торжественно сообщила: «Таня обещала прийти завтра».

Дэн, ты будешь свободен – ищи родителя! И Муравья!

Начал возиться на кухне: скрипачки не должны голодать, им нужны всякие калории, витаминчики…

И тут заквакал мобильник.

Гольд каким-то придушенным голосом сообщил, что нет нигде ни Муравья, ни дяди Феди.

Денис по его голосу чувствовал, как Гольду сейчас кисло лазить по вонючим щелям и подвалам в одиночку. Даже очень кисло!

– Ты где сейчас? – спросил Денис.

– Возле гастронома.

– Мне соплявки сказали, что недавно тебя видели.

– И я их видел. Молчат, как партизаны. А Верка мобильник отключила, зараза! И смылась куда-то!

– С ней мы еще разберемся. Никуда она не смылась, а просто на дно залегла. Боится, что за уши возьмем.

– Факт, боится. – Гольд дышал уже полегче. – Чуть шею не сломал, когда в люк лез, что за бывшим детсадом. Лесенку там кто-то покалечил. Ты смотри, осторожней действуй.

– Я до этого люка не допер.

– И не ходи. Там какая-то пьянь. Все в полной отключке.

Кот, по кличке Апельсин, внимательно прислушивался к их разговору. Временами со значением шевелил усами, словно понимая, о чем идет речь. У них с Гольдом большая дружба.

– Я сейчас хочу проверить еще пару закутков.

– Гольд, конечно, там сейчас вдвоем лучше… Но я боюсь оставить Мышонка одну: ночь. Вдруг заявится «их благородие», и на хорошем взводе, а Мышонок, сам знаешь…

– Дэн, кончай такой разговор! Перезвоню! Будь!

– Вот мы и поговорили, Апельсин. – Денис выключил мобильник и прислушался к скрипке за стеной. – Работает! Слышишь, Апельсин? Пилит и пилит! Разве может выдержать такое дело нормальный человек? И разве я могу сейчас уйти и оставить Мышонка? Нервы у нее, сам знаешь, в напряге, прямо звенят! А без меня такое может начаться…

Апельсин громко мяукнул, тряхнул ушами и заиграл хвостом.

– Вижу, согласен со мной. Никак нельзя оставлять Мышонка одну ночью. Даже с тобой, рыжий.

Для Апельсина в холодильнике лежали сладенькие косточки, тот любит пошуршать ими.

А мы, Дэн, давай вплотную займемся грибным супом. Этот супец – бесподобная штука! И Мышонок всегда просит добавки…

Ну вот, тарелку умял, а вкуса и не почувствовал. В голове настоящий круговорот, и мысли какие-то тревожные, нехорошие.

Конечно, отец здорово всех достал, и особенно маму. Однако сейчас в башке засел Муравей. Прямо как кол застрял этот придурок! А то кто же еще?! Исчез! Решил по полной программе «оторваться».

Снова позвонил по мобильнику и потом еще, еще… «Аппарат абонента выключен или…»

И как будто увидел Муравья: лежит в каком-то загаженном углу, сжался в комочек… Дрожит от холода… Крысы шныряют… пищат…

– Куда же ты заныкался?! – У Дениса даже защемило под ложечкой, до того стало жалко друга. – Куда умотал?..

Врубил воду посильнее в раковине и начал мыть посуду.

Ложки, чашки туда-сюда, гром-звон… Также гремит мама, когда нервы у нее вот-вот… И правда, успокаивает этот звон-трезвон да еще шум воды… Если глаза прикрыть хоть на мгновение – вроде возле водопада стоишь, Ниагарского или еще какого-нибудь, и грохочет…

Стоп, Дэн! Цапля укатила домой, а задачки? Придет завтра с пустой тетрадкой – и готова «пара»! АБЕ тут же влепит! Запросто!

Почему ушла?

Потом разберемся – сейчас надо позвонить. А телефончик?

Она не оставила тебе, тупица Дэн, своего номера.

Не дергайся! Мышонку могла оставить? Точно!

Подошел к двери, за которой раздавалось пиликанье. Постучал.

– Кто там? – Скрипка замолкла.

– Почтальон Печкин! Разрешите?..

– Входите, Печкин!

Мышонок сидит перед пюпитром. Видок строгий.

– Как ваше настроение? Как господин Моцарт поживает?

– Он отлично поживает. – Мышонок слегка повернула нос в сторону Дениса, задергала им, ушами зашевелила – чувствует: пришел не так просто, нужно что-то ему. – Что вас тревожит, глубокоуважаемый сэр? – Она недавно прочитала «Приключения Оливера Твиста» и потому только так общается с народом.

– Ну-у, как попроще бы сказать… Видите ли…

– Не тяните резину, сэр! Что вы хотите от меня?

– Дай, думаю, загляну… Про настроение спрошу… Про успехи…

– Не мутите воду, сэр! Терпеть этого не могу! Что нужно?

– Видите ли, многоуважаемая мисс, у вас совсем недавно была в гостях большая любительница классической музыки… И скрипка для нее является… э-э-э-э, как бы выразиться помягче… ну-у-у-у-у…

– Сэр, изъясняйтесь короче. У меня очень мало времени.

– Понял. Прошу извинить… Я хотел бы сейчас сказать пару слов этой любительнице по телефону, но, к сожалению…

– A-а, несчастный! У вас, оказывается, даже нет ее номера? – Какая же она догадливая! – И почему, сэр, вы такой… ну такой тяпа-растяпистый?

– Суета закрутила, мисс, сплоховал… – Она обожает, когда ей вот так подыгрывают. – И потому явился к вам…

– Ха-ха! Явился не запылился. Записывайте!

Мышонок нашарила на столе бумажку и продиктовала номер телефона Цапли.

– Благодарю вас, мисс, благодарю… Счастлив видеть вас в любое время дня и ночи!.. Прощайте! – пятясь к двери, точно от английской королевы, Денис выскользнул из комнаты.

Дозвониться до Цапли не составило труда. Сразу узнал ее голос.

– Приветик! Вас беспокоит товарищ из высокого серого ящика.

– Приветик! И что же вы хотите сказать, товарищ из ящика?

– По-моему, мы о чем-то договаривались? Открываем учебник с иксами, игреками и начинаем ра-бо-тать…

– Может, не надо? Считай, что я пошутила.

– АБЕ таких шуток не поймет. Мы выполняем домашнее задание, потом ты все это разбираешь, что к чему, вникаешь. Давайте, давайте, товарищ Архимед! Пошевеливайтесь!

Домашнее задание разобрали довольно быстро. Денис понял, что с иксами у Цапли нет почти никакого контакта, и потому старался объяснять как можно проще. Порой ему даже казалось, что АБЕ (так звали чудаковатого учителя алгебры и геометрии Константина Ивановича) остался бы доволен, послушав, как он здорово все «разжевывает» – глотай только!

За окнами стояла уже сплошная темень, когда они разом опустили трубки на аппараты.

Дело сделано. Теперь, Дэн, у Цапли есть над чем потрудиться.

А почему ты, Дэн, не отлипаешь от телефона? Ты еще должен кому-то звонить? Не должен – обязан! Может, зря сейчас Гольд корячится и ищет Муравья? Тот уже, наверно, давно дома дрыхнет и чихает на всех!

Мать Муравья сразу ответила. И конечно, она была на взводе. Дэн это сразу почувствовал по тому, как она резко сорвала трубку и какой горячей сразу стала эта трубка. Просто раскаленная.

– Слушаю! Говорите!!!

– Здравствуйте, тетя Вера. Это Денис…

– А-а-а, объявился! Где мой Вадик?! – сразу же закричала она. – Куда вы его дели? Я к чертям собачьим разнесу всю вашу идиотскую школу! Я министру буду писать! Учителя палец о палец не хотят ударить! Никто даже не думает протянуть моему Вадику руку помощи! Он такой тихий, домашний… Никто из вас не стоит даже мизинца его! Хулиган на хулигане!

И понеслось! Денис уже понял, что Муравей не приполз домой. Сдвинул трубку в сторону, чтобы визгливый крик не бил по ушам.

В небольшую паузу между криками Денис только сумел вставить, чтобы мать успокоилась, что Вадик скоро будет дома. Положил трубку и даже как-то отскочил от тумбочки с телефоном, словно испугавшись, что от тети Веры «получит по брылам, как и все подонки, которых она выведет на чистую воду и заставит ответить за издевательства над Вадиком».

Окончен разговор.

– Апельсин, слышал, как меня умыли? – Но кота рядом не было, тот все еще трудился над косточками в кухне. – Так тебе и надо, Дэн, получил по соплям – и теперь радуйся!

А вот как все это выдерживает Муравей? Тетя Вера с ним не сюсюкается. Это для других – «мой Вадик, мой мальчик»… Слышали мы, как она врезала Муравью, когда тот хотел открыть нам дверь. С тех пор почти и не ходили к нему. На пороге сразу возникает тетя Вера: «Нет Вадика дома!» А он дома! Из окна только что выглядывал! Но мать не подпускала его к двери.

А какой шум стоял в школе в прошлом году, когда так же исчез Муравей!

Старший брат Никита через неделю отыскал его в Нижнем Новгороде. И никто не понял, зачем Муравей мотанул туда. Весь какой-то пришибленный вернулся в школу. Потихоньку пришел в себя. Потом опять выкинул что-то похожее.

Короче, не знаешь, чего можно от Муравья ожидать. Но последнее время вроде поутих и приналег на музыку, даже начал сочинять для гитары.

Денис и Гольд любят Муравья, несмотря на всю его придурь. И насчет «никто не протянет руку помощи» тетя Вера зря наговаривает. Сколько раз пацаны хотели отметелить Вадьку за то, что нес туфту. Но Гольд с Денисом не давали его в обиду. А у него есть дурацкая привычка: тут присочинит, там лапшу повесит на уши и думает, что все сплошняком лохи. А потом в глаза боится смотреть.

И опять увидел Муравья, да так четко, – беспомощного… всего в соплях, в грязи… стонущего…

Позвонить Доктору Сержу? Тот сразу оценит всю обстановочку.

Доктор Серж – так все зовут Сергея Каменкова, студента Первого меда. Это он вместе с Гольдом вытащил Дениса из того дерьма, в котором сейчас полощется Муравей.

Нажал кнопку на мобильнике – вызвал Доктора Сержа. И снова: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…»

Что-то стряслось с мобильником Сержа. Денис хорошо знает, что Серж не отключает его ни днем ни ночью. Другого телефона, кроме мобильника, у Сержа нет, значит, надо ждать, когда тот сам позвонит.

Будем ждать, Дэн. Этому нас не учить.

– Дениска! – пищит Мышонок. – Ты меня слышишь?

– Да! – Он подошел к спальне. – Я вас слушаю, мисс.

– А почему сразу не отвечаешь? Я тебя зову, зову.

– Плохо, значит, зовешь.

– Нет, ты о чем-то крепко задумался. О чем? Разве ты скажешь! Ладно, у каждого из нас свои тайны. Позвонил Тане?

– Позвонил. Тебе привет.

– Вот и врешь! Она думает, что я уже сплю. А Таня, оказывается, говорит по-арабски. Показала мне, как пишутся арабские буквы, – это так интересно! Знаешь, зачем я тебя позвала?

– Конечно.

– Он все знает! Ну скажите, пожалуйста! Так зачем?

– Захотела перед сном пообщаться с умным человеком.

– Ой, умереть можно! Да, конечно, ты великий математик и даже иногда «способен отличить мажор от минора», как говорит наша Арнольдовна. А я хотела спросить тебя: не будешь возражать, если мы с Таней сходим в больницу к мамочке?

– Сходите, не возражаю. А ты думаешь, у Цапли найдется время для такого мероприятия? – спросил Денис, пошагав обратно в кухню.

– Не поняла! Какая «цапля»? – услышал он за спиной.

– Любительница музыки и знаток арабского языка. Разве ты не заметила – она точь-в-точь цапля!

На какое-то время воцарилась тишина. Потом стало слышно, как шлепают по полу босые ноги. В дверях возникла Мышонок в голубой фланелевой рубашке до пят.

– Ты… ты… спятил?! – не пропищала – с выдохом просипела она, и лицо ее покрылось красными пятнами. Даже заикаться начала. – Ты… ты к-как посмел назвать Таню?! Как тебе не стыдно! – Мышонок яростно топнула ножкой. Он еще никогда не видел сестру такой рассерженной. – Это же… Я… Я знаешь, что те-тебе сделаю!!! Не смей так называть Таню!!! Никогда! Понял?! – и потрясла перед его носом маленькими сжатыми кулачками. – Иначе мы с тобой так разругаемся!.. Так… – Она обошла вокруг Дениса, разглядывая его как-то по-особому, брезгливо прищуренными глазками, словно какое-то паршивое насекомое рассматривала, а ее губы, уши и жиденькие косички подрагивали. – Вы, Денис Пожарников, очень… очень расстроили меня. Весьма огорчили. И чтобы больше подобного не повторялось никогда! Ни-ког-да!..

Денис знал, что именно так порой разговаривает Надежда Арнольдовна со своими учениками в центре, когда те отмочат что-нибудь чрезвычайное.

– Денис Пожарников, вы, надеюсь, поняли меня?

– Понял, товарищ Пожарникова.

– Я этому очень рада, – серьезно произнесла сестра и, не оборачиваясь, вся строгая, неприступная, прямая, как гвоздик, пошагала в спальню. Возле двери притормозила, обернулась. – Мы с Таней подружились. Она мне очень понравилась. Очень! Умоляю тебя: никогда не обижай мою подругу! – И она улыбнулась. У нее чертовски замечательная улыбка, ну совсем как у мамы. – Я тебя прощаю, Дэн. Я тебя люблю и только поэтому прощаю. Но за тобой нужен глаз да глаз, иначе ты можешь натворить такой ерунды, что потом не расхлебаешь никакой ложкой-поварешкой. Спокойной ночи, братик!

– Спокойно ночи, дорогая сестрица! Я тебя тоже очень люблю!

Ушла Мышонок. Растворилась в темноте спальни.

Доволен? Ты получил нокаут по всем правилам бокса!

– Дэн! – послышалось из спальни.

– Слушаю вас, мисс?

– Ты можешь подойти ко мне?

– Yes!

Из-под одеяла торчал нос Мышонка, и глаза светились, как лампочки по сто ватт.

– Ты знаешь, что такое воскресная школа?

– Воскресная? – Денис задумался. – Наверное, она связана с выходным днем. Кажется, есть в церкви такие школы. Да, там!

– Правильно. В церкви такие школы. Мы с тобой крещеные?

– Ну-у… не знаю. Никогда об этом не задумывался.

– Почему не задумывался?

– Не знаю почему, – пожал плечами Денис.

– В нашем центре и в школе очень многие носят крестики. А в твоем классе разве не носят? Зачем, по-твоему, эти крестики?

– Нравится – и носят. Вон у нас в классе Сыр и Гвоздь таскают подковы на цепях. На счастье, говорят! Кровяные мозоли натерли на шее, но не сдаются.

– Сыр и Гвоздь – дубари и дебилы. Они по-человечески говорить не умеют: из пяти слов четыре – мат. Это грязь. И стыд. И счастья им не видать, как своих немытых ушей.

– Согласен, дубари. Ну а насчет крестиков… Сейчас их полно продают. Раньше запрещали, теперь, пожалуйста, носи не хочу! Есть еще вопросы у матросов?

– Вопросов нет. Но ты должен знать: крестики носят только те, кого крестили в храме. А если крестили, значит, Бог взял их под свою защиту. Он беспокоится о них, помогает в трудные минуты.

– Слушай! Ты откуда всего этого нахваталась?

– Оттуда! – выкрикнула Маша и нырнула под одеяло, спряталась с головой. – Всё! Разговор окончен! Вали отсюда! Быстро!

– Мышонок… Зачем ты так?.. – Денис тронул ее плечо, остро выпирающее под одеялом. – Что случилось, Мышонок? Мы никогда с тобой об этом не говорили – ни о крестах, ни о Боге… И не понимаю, зачем ты все это начала. A-а, понял! Тебя достала… – и чуть не вырвалось: «Цапля»! – но сдержался. – Новая подруга достала, да? Вижу, она большая говорунья, даже очень…

– Перестань! – Маша высунулась из-под одеяла. – Никто меня не доставал! Понял?! И Таня тут совсем ни при чем! Гуляй!

– Успокойся, ушастик, прошу! Я поговорю с мамой, все выясню… Завтра же. – Денис погладил руку Маши, ее тоненькие нежные пальчики, которые чего только не выделывают на скрипке. – Все-все узнаю, разузнаю и тебе доложу. А сейчас давай спать. Нужно хорошо отдыхать, чтоб потом работать над концертом господина Моцарта. Я думаю, он слышит, как ты играешь, и радуется, что есть вот такая ушастая, глазастая, безумно любящая его. И я люблю Вольфганга Амадеевича. Очень. А теперь спим, спим, ушастик.

Вышел, прикрыл дверь.

Мышонок что-то стала много рассуждать… Надо разобраться с этой Таней. Но все равно она типичная Цапля. Ладно, это держим в уме.

Подружились! Пусть будет так. Нет возражений. Конечно, без господина Моцарта тут не обошлось. Точно, не обошлось.

Перевел взгляд на узкую дверь – там мамин кабинет. Когда-то отец отгородил часть комнаты, чтобы никто не мешал ей работать.

Надо туда зайти: мама просила принести французский роман, начала переводить его и застряла из-за болезни. Мама – классная переводчица. Денис знает об этом – читал отзывы о ее работах. И она переводит только хорошие книги, никакой дребедени.

Щелкнул замок.

На письменном столе – лампа с зеленым абажуром. Бумаги, компьютер, словари – будто мама вышла отсюда на минутку. Компьютер, считай, настоящий антиквариат. Но пока еще фурычит.

Ничего, ма, Дэн купит тебе классный компьютер! Со всеми примочками! Вот соберет бабок…

Ага, вот и книжка, которая нужна.

Полистал. Дэн, ты во французском слабак и не листай зря страницы. И закладок полно – можешь спутать что-нибудь.

Мобильник захрюкал.

– Слушаю, Гольд!

– Дэн… – Какие-то помехи, шум. – Ты слышишь меня?

– Слышу!

Что-то продолжает шуметь, хрипеть.

– Я нашел Муравья! Откопал! Возле старого общежития!

– Какой он?

– Плохой! Чумной весь! Под наркотой! Не смогу дотащить его до метрухи. И не пустят туда. Слышишь? Он ногами совсем не шевелит! И тяжелый – не сдвинуть… Что делать?

– Замри пока!.. – Денис стал лихорадочно прокручивать в голове варианты этой непростой задачки, чтобы найти оптимальное решение. Знает он эту развалюху, бывшее общежитие, – более гнилое место трудно найти, и там всегда собираются самые угорелые, у которых, кроме наркоты, ничего в мозгах не застревает. Сержу не сообщишь. – Гольд, слушай! Я сейчас самой Муравьихе позвоню! Пора ей отвечать за «тихого Вадика». Надо взять телефон Никиты!

– Она тебя не пошлет подальше?

– Пусть попробует! Буду с Никитой разговаривать, чтоб приехал к тебе и забрал Муравья. Пусть выручает брата! Мы потом вправим тому мозги!

– А что мне делать сейчас? Он чуть дышит! Я звонил Сержу, у того мобила молчит.

– Я тоже звонил – тишина. На «скорой» к тебе не проехать?

– Нет, не смогут… Он очень плохой… И молчит…

– Ладно, жди. Я звоню мамаше, и потом решим, что делать дальше.

Денис набрал номер квартиры Муравьевых.

– Алло! Кто говорит?! – Голос тети Веры ударил по ушам.

– Это опять Денис. Мы нашли Вадика…

– Господи! Где он? Когда наконец он будет дома?

– Очень скоро, но нам нужна машина…

– Так везите его скорее! И вы еще мне ответите за Вадика! Все будете отвечать, как один! Найду на вас управу! В министерство напишу! И всю вашу школу, всех вас…

– Тетя Вера! Прошу вас: перестаньте кричать! – Денис резко перебил Муравьиху. – И послушайте, что я скажу вам!

– Щенок! Ты с кем так разговариваешь?! – взвизгнула тетя Вера, будто ее прищемили дверью, и мобильник чуть не разорвало от ее «чудного» голоса. – Ты что себе позволяешь!..

– Вадик может умереть!!! – теперь уже заорал Денис. – Нужна машина! Срочно! Дайте мне номер мобильника Никиты!

Воцарилась тишина. Денису показалось, что прошла целая вечность, пока не услышал заикающийся голос тети Веры:

– Ты… т-ты… с-с-с ума спятил! Он ни-ни… никому не дает номер сво… своего… И не путайте его! Не путайте! – Голос ее снова окреп.

– Не кричите, тетя Вера! Никита должен поехать за своим братом! Иначе будет очень плохо! Вы меня поняли?! Будет очень плохо! «Скорая помощь» туда не может проехать! Тетя Вера, срочно давайте мне телефон Никиты! Я сам все ему объясню! Надо спасать Вадика!

– A-а… Сейчас… ага… Записывай! – И она тут же продиктовала номер мобильника Никиты. Наизусть знала. – А что с Вадиком? Объясни! Прошу тебя…

– Сейчас некогда объяснять! Я позвоню!

Отключил Муравьиху. Тишина. Только в голове гул от ее крика. И сердце громко колотится. Никогда еще так резко со взрослыми не разговаривал.

Дэн, возьми себя в руки. Пара вдохов, Дэн. Сосредоточься…

С Никитой Денис почти не общался. Очень гордый старший братец у Муравья. Большого бизнесмена из себя строит. Разговаривает сквозь зубы, будто великое одолжение тебе делает. Знает его контору Денис: на мелочевке там все держится.

– Слушаю. – В мобильнике тихий и недовольный голос.

– Здравствуй, Никита. Я Денис, друг Вадима…

– Откуда у тебя номер моего мобильника?! – затряслась, заорала трубка, захлебываясь и хрипя.

– Об этом потом. Вадиму срочно нужна твоя помощь…

– У тебя мой номер! Откуда? Отвечай!..

– От верблюда! – перебил, не выдержав, Денис. – Твой брат сейчас загнется запросто, пока ты тут орешь, понял? Он очень плох! А у нас нет тачки! Вадима спасать надо, понял?

Пауза. Целых десять тактов. Вдохнул, выдохнул…

Охриплое дыхание в трубке, рядом с ухом. Разволновался братик: не привык, чтобы с ним так толковали.

Дэн, у тебя самого рука дергается. Вдох-выдох… еще вдох…

Двенадцатый такт пошел. Не слишком ли затянулась пауза?

– Что с Вадимом?

Наконец дошло-доехало!

– Кратко говорю. Меня не было в школе. Пришли чужие с наркотой. Как мне рассказали, Вадим ухватил наркоту и сразу смылся из школы. Мы второй день его ищем, и вот только сейчас Гольд позвонил мне, что нашел его. Но тот в полной отключке. «Скорая» туда не проедет. Давай заводи тачку. В больницу сразу придется везти, под капельницу. В реанимацию. Гольд тебе скажет куда: он знает.

– Куда мне сейчас ехать?

– Метро «Красносельская». Гольд ждет возле метрухи. Только надо быстрей!

– Понял! Поехал!

Тут же переключил мобильник на Гольда.

– Да! – заорал Гольд дурным голосом: видно, несладко ему там.

– Едет! Шуруй к «Красносельской» и жди там! А потом сразу в реанимацию везите – знаешь куда!

– Всё! Бегу!

Тишина.

Представил, как в темноте скачет Гольд. Там даже днем не разбежишься: шею сломать можно. Поганое местечко, гнилое.

С тачкой решили вопрос. Никита врубился. Теперь все зависит от того, как скоро привезут Муравья в больницу.

Дэн, а сердце у Муравья не клюкнется? Гольд говорит, что очень плохой.

Должно выдержать. Держись, Муравейник! Надо в порядке доехать до больницы. А то кто же будет у нас лучшим гитаристом в школе? Как без тебя группа «Ветер»? Дыши носом, Муравей!

Минут через пятнадцать надо ждать звонка.

Пробежал глазами по книжному шкафу – сколько здесь любимых книг! Жюль Верн, Майн Рид, Беляев, стихи, фантастика… Стругацкие! Герберт Уэллс! Сборник песен Высоцкого, «Робинзон Крузо»…

Уселся в кресло. Представил, как мама скучает по этому креслу, по своему столу, вот по этим бумагам…

Английский, французский, испанский – с этих языков она переводит повести, романы, какие-то научные статьи. Прабабушка училась в гимназии, все эти языки знала, жила за границей. Знал языки и дедушка, отец мамы. «У нас это наследственное заболевание!» – шутит мама. Поэтому она «вбивала» английский в Дениса – с самого детства. И «вбила». Англичанка Зойпална никогда его не спрашивает, чтоб не тратить зря время. А вот с Мышонком получилось сложнее: мама уже не успевала с ней заниматься. Конечно, отец тут всех подвел под монастырь…

А разве не подвел?! Перед глазами – полка книжного шкафа, и в ней торчат темные прорехи, точно зубы кто-то выдрал с корнем, – это отец унес книги. «Им цены нет!» – сквозь слезы вырвалось у мамы, когда обнаружила пропажу.

Всплыло в памяти безумное, опухшее, сизое от пьянки лицо отца.

Дэн, что делать? Неужели нет никакого выхода?!

Страшная ненависть иногда захлестывала его, и тогда он старался уйти из дома, чтобы не видеть, не слышать. Казалось, еще мгновение – и за боль, причиняемую маме, он может совершить черт знает что…

Нет, это не выход, Дэн. Но и продолжать жить так тоже нельзя!

Задел коленом приоткрытый нижний ящик стола. Хотел задвинуть его, но блеснула какая-то табличка.

Никогда не заглядывал в эти ящики. Нагнулся и вытянул большой фотоальбом. На переплете – бронзовая пластинка, и на ней выбито: «Любимой Еленочке в день рождения! Вечно твой Федор».

Раскрыл альбом. Много незнакомых лиц. Мама и отец – еще студенты. Какие-то плакаты, знамена, все веселые… Море, и в волнах мама. Она машет кому-то рукой, смеется… Молодая, красивая, веселая…

А дальше – не поверил глазам! – лежат аккуратно оформленные картонные бланки, и на них выведено:

«Свидетельство о венчании

раба Божиего Феодора с рабой Божией Еленой.

Венчание совершено в храме Спаса Нерукотворного.

Таинство венчания совершил

иеромонах Сергий (Александров)».

«Свидетельство о крещении

Таинство совершено над

Пожарниковым Дионисием Феодоровичем.

Крещение совершено в храме Воскресения Христова.

Таинство крещения совершил

протоиерей Евгений (Калугин)».

«Свидетельство о крещении

Таинство совершено над

Пожарниковой Марией Феодоровной…»

В пластиковом пакетике лежат два серебряных крестика.

– Дэн, ты что-нибудь понимаешь? – произнес он громко.

Совершенно обалдевший, перечитал написанное на картонках: «Венчание совершено…», «Свидетельство о крещении»…

Еще раз перечитал. Даже потер картонки пальцами – не верил глазам своим! И даже понюхал их.

Глаза отметили имя – Дионисий. Такое не совсем привычное имечко… Значит, это он, Денис, – Дионисий… Красиво!

Смотреть фотографии уже не стал. Потом!

Долго рассматривал крестики. Никогда раньше не держал в руках. На каждом из них распятый на кресте Иисус Христос – такое же изображение видел на картинах, в книгах. На обратной стороне выбито: «Спаси и сохрани». Цепочки тонкие, нежные-нежные…

Разложил на темной глади стола крестики, цепочки полукругом возле каждого – красотища какая! Как бы сейчас пищала от восторга Мышонок! Вот и ответ ей и Тане! Они крещеные!

В кармане ожил мобильник. Денис взглянул и удивился: высвечен совершенно незнакомый номер.

– Слушаю!

– Дэн, это Сергей Каменков! – прозвучал знакомый голос.

– Серж! Доктор! А я обзвонился! Что случилось? Куда пропал?

– Ничего страшного. Какой-то тип увел у меня мобильник! Взял на время у знакомого. Как живем, Дэн? Как Машенька?

– Все нормально. Мышонок пилит на скрипке. Готовится к конкурсу. Сейчас сны смотрит…

– А мы тут нашли Федора Андреевича…

– Где?!

– Об этом потом. До дома он не дошагает. И плачет…

– Нагадил, а теперь весь в соплях! Сколько можно!

– Дэн, тихо. Учись прощать. Сейчас мы его подбросим к дому. Жди.

Мобильник замолчал.

Серж опять выручил!

Значит, «прощать»… Ладно, посмотрим на поведение.

Денис посмотрел на крестики: как ярко светятся они на темном лаке!

Мышонка не будем трогать. Праздник для нее устроим позже.

Вышел из кабинета.

Спит Мышонок. Даже отсюда слышно, как сопит, – устала! Еще бы – вкалывает, как индийский слон на лесозаготовке в джунглях.

В темпе марша готовим горячую воду! В простонародье – это помывка, отмочка, а в медицине – обработка в санпропускнике. Так Серж называет место, где человека отмывают от гадости, пакости и доводят до стерильной чистоты. Уже заполнил ванную, и тут Гольд звонит.

– Рассказывай!

– Чего рассказывать?! Прикатил Никита, злой как черт. Как будто мы с тобой виноваты. А Муравей совсем не вяжет. Никита все еще думал, что мы лапшу вешаем. Увидел братца – заикаться начал. Ну, потаранили Муравья до тачки. Я сказал, куда надо рулить. Никита жал на всю катушку – понял, что дело пахнет керосином.

В седьмую больницу сдали Муравья. И сразу его в реанимацию…

– Мне надо туда ехать?

– Зачем? Все сделано, как надо. Я – домой. С Никитой поговорил. Он уже был без всяких закидонов. А дядю Федю я везде искал, нет нигде… Вот завтра с утра нацелился…

– Нашелся дядя Федя!

– Уря-а-а! – радостно заорал Гольд. – Сам заявился?

– Ты что! Сейчас Серж лично доставит ценный груз. Он нашел.

– Доктору горячий приветик! Всё! До завтра, Дэн!

Хорошая весть и плохая одновременно. Нашли доходягу – и загремел в реанимацию! Откапают, конечно. Они просто обязаны откапать!

С Сержем не раз привозили в ту реанимацию соплят в таком же состоянии. Доктора там что надо! Правда, двух пацанов не удалось спасти: сердце не выдержало.

Какой наркотик заглотнул Муравей? А если он после «витаминчика» добавил еще чего-нибудь?

Есть сейчас синтетическая дурь в ампулах: одну дозу вколотили – и ты уже привязан. Серж говорит, что «синтетика» – страшная вещь, мигом разрушает печенку, мозг и все нервы. И нет никакого лекарства, чтоб спасти.

Звон-трезвон – Доктор Серж прикатил!

– В целости и сохранности доставлен Федор Андреевич! – Серж улыбается на пороге, поглаживая свою шкиперскую бороду.

В прихожей появляется отец. Он вжался спиной в стену, дрожит. Весь какой-то маленький, съежившийся. Смотрит в сторону.

– Иди в ванную! – скомандовал Денис.

Отец безмолвно проскользнул мимо.

– Не дергайся, Дэн. Спокойно поговори. Без шума.

– Пойдем. Чай готов, – сказал Денис. – Заварочка специальная для господина Доктора.

– Уважая тебя, «только один глоток», как говорит моя тетушка.

И вот перед Доктором стоит большая фарфоровая чашка, пышущая жаром, и из нее по всей кухне разливается непередаваемый аромат чая. Серж только из этой кружки пьет чай в доме Дениса.

– Сейчас еду, – Серж говорит и бесстрашно отпивает обжигающий чай, – смотрю: возле гастронома тусуются рязанские пацаны.

– Черный, белый и рыжий?

– Они самые.

– Но ты же их оформил две недели назад в детский дом?

– Да, оформил. С таким трудом договорился! А эти мухоморы рванули оттуда. Увидели мою тачку, но не шевелятся. Все под кайфом – клея нанюхались. Орут: «В гробу мы видали ваш приют! Там свободы человеку нет! Мы свободу любим! И клей „Момент“!»

– Столько труда – и зря… Ты, Серж, обиделся на них?

– У нас, Дэн, кожа должна быть как у носорогов, а нервы как канаты на корабле. Обижаться не имеем права, тем более на тех, кого уже обидела наша суровая действительность. Еще есть вопросы?

– Нет вопросов у матросов. Может, еще сами придут? Вернутся? Васю из Мордовии помнишь? Три раза убегал, а сейчас уже в школе учится.

– Васю помню. Но эти кролики что-то уж очень упертые. Привыкли к такой «свободе». Будем думать, как вернуть их… – Серж выпил последний глоток раскаленного чая и перевернул чашку вверх дном. – Должен заехать в больницу. Спасибо за чаёк. Звони. А с отцом помягче старайся. Это же болезнь! Всё не так просто, дружище. Созревает у меня кое-что в голове, как помочь Андреичу… Потом поговорим. Спешу. Бывай!

– Бывай! – Со звоном врезали ладонь в ладонь.

Уехал Доктор.

Из головы никак не выходили слова Сержа о свободе, за которую сопливые пацаны расплачиваются жизнью. Один такой пацан прямо перед глазами стоит. Как живой.

Его звали Кудрявый. Жил на вокзалах несколько лет. У него были огромные синие глаза и черные кудрявые волосы до плеч. От родителей рванул. С его слов, страшные алкаши. Так вот, Кудрявого четыре раза Доктор отвозил в приют, самый лучший в Москве, при церкви. А сколько Денис с ним говорил, ведь с мозгами пацан. Но поживет Кудрявый неделю-другую в приюте – и опять на вокзалы. Всегда записку оставлял, где выводил каракулями: «Прашу прастить. Немогу в ниволе жить. Хачу на свабоде жить. Спасиба всем». Он в школу не ходил никогда. Мог прочесть только названия магазинов и сигарет. Мужики, даже из очень крутых, к такому красавчику в очередь записывались. На БМВ приезжали, на «меринах». Дрались из-за него. В конце концов Кудрявый подхватил СПИД и еще какую-то гадость. Но все равно не успокоился. А потом исчез. Нашли его в канализационном люке с перерезанным горлом. Точка! У педиков мода – ножом прикалывать. Нет больше Кудрявого. Отгулял. Теперь получил он свободу. Полную. Полнее уже некуда.

Таким трёкнутым Доктор ставит один диагноз: «Неизлечимо болен гнилой свободой».

Ага, в ванной дверь скрипнула… тихо так скрипнула…

Дэн, готовься: «их благородие» сейчас притопают.

Шорох за спиной. У двери в кухню, прислонясь к косяку, замер отец. В красивом синем махровом халате, который мама подарила ему когда-то, выглядел он совсем кисло: тощие костлявые голые ноги торчат, как сучки, и, кажется, вот-вот подломятся.

– Садимся! Всё на столе: грибной суп, колбаса, заварка свежая, кипяток в чайнике, печенье!

– Спасибо… – едва слышно произнес отец и, оттолкнувшись от косяка, как-то кособоко шагнул к столу. Сразу потянулся дрожащей рукой к хлебу. Обернулся к Денису. Глаза заполнены слезами, голос то и дело прерывался: – Прости… Я плохой… Очень плохой отец… Прости…

– Ладно-ладно. Давай рубай, а то остынет…

Вышел из кухни.

Залез в кресло с ногами. Чертовски удобное кресло! Когда не надо никуда бежать сломя голову или мчаться на мопеде, он всегда усаживается в него с какой-нибудь книженцией. Если нет Мышонка, можно врубить музыку. Есть кассеты, диски с такими записями – закачаешься! В школе ни у кого нет такой коллекции.

Стук ложкой прекратился. Зашумела вода в раковине – посуду за собой решил убрать. А вот это уже зря: никогда у него это не получалось хорошо.

Шарканье тапочек – тяжело дышит уже рядом. Лицо порозовело, и руки не очень дергаются.

– Спасибо, Денис. Очень вкусный суп. А мама где?

– В больнице. Ты это забыл?

– Нет, не забыл. Но я думал, что она уже выздоровела.

– Она еще там.

– Ей лучше?

– Лучше. Скоро должны выписать.

– Прости… Я последняя сволочь… Я не знаю, что происходит со мной… что-то ужасное…

– Скажи, ты знаешь, что это такое? – Денис вытянул руки, на ладонях – документы о крещении и два серебряных крестика. И тут же свидетельство о венчании. – Тебе знакомы эти бумаги?

Отец прищурился, откинул с лица еще влажные волосы, склонился к картонкам, к крестикам.

– Да… это… – Он перевел взгляд на Дениса. – Но ты же сам видишь… Все написано…

– Но почему мы с Машей ничего об этом не знали?

– Не знаю, как-то так получилось. – Отец виновато развел руками.

– У тебя есть крестик?

– У меня?.. – Он стал судорожно шарить руками под халатом по голой худой груди. – Был, как же… Да, был… Я его потерял!

– Потерял ты не только его. Иди спать. Завтра не выходи из дома. Еда на кухне. Ешь и спи. И думай, как мы все будем жить дальше.

– Да, ты прав… Конечно… Прости меня… – Отец вышел из комнаты, с трудом переставляя худые ноги. Халат болтается, как на вешалке, руки висят точно плети.

Смотреть в глаза отцу Дэн не может. Не может! Да! И этого не объяснить никакими словами. Просто нет сил смотреть – и всё тут!

Сжал в кулаке крестики. Они даже впились в ладонь.

Зажмурился. Нет, не от боли. Стало мокро в глазах…

Спокойно… Спокойно, Дэн… Сожми зубы покрепче… Давай послушаем тишину.

Тикают часы. Надежно так тикают.

Все будет хорошо. Вдохни, Дэн, поглубже… Выдохни…

Чей это нос тычется в руку?

Апельсинчик! Пришел…

– Рыженький ты мой, умный-разумный! Давай поговорим, побеседуем… Ну, прижмись покрепче!..

Вся комната заполнилась громким мурлыканьем.

3

Утром нацарапал записку: «Мышонок! Отец дома. Завтракай, делай уроки. Моцарту приветик! Скоро буду. Д.».

Будить не стал: у нее свой будильник, вернее, целых два. Второй недавно купил по личной просьбе Мышонка. «От звона одного, – как говорит она, – я могу открыть только один глаз, а на второй сил нет». Тут дублер и выдает соло! И выбрал часики по просьбе трудящихся с таким отвратительным звоном, что кровь стынет в жилах!

Он прекрасно понимает Мышонка: у самого сил нет открывать сразу оба глаза, а тем более покидать тепленькое лежбище. Конечно, иногда позволяет себе расслабиться, даже устраивает выходной. Но в последнее время не получается.

Из подсобки подвала вывел «за рога» «шумахера», как он называет свой мопед, надел шлем, подарок знакомого байкера, и газанул!

Два-три раза в неделю он гоняет на фирму «Пассет», выполняя работу курьера. Нормально получается: от фирмы нет претензий, а у него бабки в кармане. И они сейчас совсем не лишние: одна мама работает, от отца – пусто! «Жизнь без денег – состояние унизительное и грустное» – это юмор бабы Жанны. Однажды не на что было купить хлеба, мама пошла занимать. Потом всю ночь плакала. Он слышал. И вот тогда он что-то понял. С тех пор и стал ломать голову, как заработать, хотя бы немного! И придумал. Но все оказалось непросто. Кому только не предлагал свои услуги! «Малыш, такое дело не по твоим зубам! И отваливай!» Подобные ответы еще ничего. А то и слушать даже не желали, сразу посылали далеко-далеко.

И он присмотрел фирму «Пассет». Несколько дней наблюдал за передвижением: кто выходит, входит, на каких тачках прибывают. И вычислил главного, понаблюдал, как тот общается. Позвонил, и ему назвали фамилию, имя директора фирмы. Теперь надо было продумать, как заставить обратить на себя внимание. Главное, не мямлить!

Раз пять переписывал письмо. Конечно, сделал его на компьютере. Вроде неплохо получилось, даже самому понравилось.

«Фирма „Пассет“,

генеральному директору Толкунову А. П.

от Пожарникова Дениса Ф.

Многоуважаемый Андрей Петрович!

Предлагаю Вашей фирме свою кандидатуру в качестве курьера. На фирме наверняка имеется документация, которую крайне нежелательно отправлять факсом и тем более почтой. Гарантирую быструю доставку корреспонденции в любую точку г. Москвы и полную ее сохранность.

Знаю английский язык.

С искренним уважением,

Пожарников Д.»

Купил конверт для официальных писем.

С конвертом в кармане стал выжидать подходящего случая, чтобы передать письмо непосредственно директору.

И однажды подкараулил такой момент. Как сейчас помнит, моросил дождик, но, когда подкатила машина, выглянуло яркое солнце. Из дверей офиса вышли охранники. (Вот их он очень боялся: запросто могут дать по шее и не подпустить.) Первым вылез директор и стал помогать молодой красивой женщине.

И тут Денис рванулся к машине.

– Андрей Петрович! Можно вас побеспокоить? У меня для вас важное письмо! – выкрикнул Денис. А два амбала уже отталкивали. – Очень важное письмо, Андрей Петрович!

– Отпустите парня! – негромко скомандовал тот.

Охранники послушно расступились, и Денис подошел к директору.

– Спасибо… – Денис протянул конверт. – Лично вам.

– Ты уверен в этом? – Директор не брал письмо из рук Дениса.

– Уверен, Андрей Петрович. Очень прошу прочесть.

Невысокого роста, крепко сбитый толстячок («гриб боровик» – так про себя называл директора Денис) взглянул на него и взял конверт. Пробежал глазами по тексту, потом пристально уставился на Дениса, даже один глаз прищурил, точно прицелился ему в зрачок. Помолчал, пожевал губами-пельмешками.

– Как я понимаю, ты и есть этот… Пожарников Денис Эф.?

– Да, это я.

– How come you know the language? – произнес директор на вполне сносном английском, как сказала бы мама.

– My mother knows English, German, Spanish…

– What do you want it for? – Гриб-боровик тряхнул письмом.

– I need money, sir. My father is ill… Он правда болен!

– Do you think you could make a lot of money out of that?

– It's up to you, sir. I'll do my best.

– Have you approached anybody else with an offer like that?

– Yes, I have, sir. Two companies. But they didn't grasp my idea.

– Так-так… Значит, никто ничего не понял… Так-так… А как разыскал нашу фирму?

– А я тут недалеко живу. И решил лично к вам обратиться.

– Хм!.. Забавно… – Директор почмокал пухлыми губками, оглядел Дениса с ног до головы. Покрутил, подергал пальцами, и как-то смешно у него это получилось: пальцы были коротенькие, розовые, похожие на сардельки, затем взглянул на женщину, стоявшую рядом и, видимо, ничего не понявшую из их разговора. – Зайдем ко мне.

Вошли в помещение. Потом прошли по длинному коридору, в конце которого – лифт. Директор пропустил женщину, потом кивнул Денису:

– Вперед!

Бесшумно взлетели на шестой этаж.

– Галочка, прошу вас, зайдите пока в бар. Я скоро подойду, – и, не дожидаясь ответа, покатился по коридору.

Двери, двери… Вот и приемная. Секретарша со строгими глазами. Она сразу же вскочила, увидев директора.

– Вам, Андрей Петрович, звонили Закрутин и Доровский…

– Понял. – Директор на мгновение приостановился. – Меня пока нет, Катерина. Я вас вызову.

– Садись! – скомандовал директор, заходя в кабинет и сбрасывая пиджак на диван. Налил в стакан шипучки. Придвинул бутылку Денису.

– Спасибо.

– Так о чем же мы будем говорить?.. – Андрей Петрович сел в кресло, крутнулся на нем пару раз, – видно, ему это очень нравилось. Потом взял карандаш, поиграл им и взглянул на Дениса цепкими глазками. – Живешь, значит, где-то близко…

– Да. И у меня мопед есть.

– Мопед… Знаешь, чем занимается наша фирма?

– Не знаю. Но я уверен, вы не изготавливаете наркотики.

– Нет, мы этим не занимаемся. А наркотики тебя волнуют?

– Я их ненавижу. Вместе с друзьями я с ними борюсь.

– Угу… – Директор постучал карандашом по столу. – Так… Ты, значит, еще и борец… Что ж, борец, давай попробуем! – И он весело и в тоже время пристально посмотрел на Дениса. – Почта такая на фирме у нас есть. Два-три раза в неделю ее нужно доставлять по определенным адресам. Два условия: почту доставлять быстро и никто не должен знать об этом. Понятно?

– Yes, – кивнул Дэн.

– Так-так… Оплата… Мы должны присмотреться к тебе. И потом всё решим. Согласен?

– Согласен. Вопрос можно задать?

– Конечно.

– Куда и кому звонить, чтобы получить почту для отправки?

– Серьезный вопрос. – Директор включил селектор. – Катерина…

Тут же раздался голос секретаря:

– Слушаю вас, Андрей Петрович?

– Сейчас к вам подойдет молодой человек. Оформите пропуск, дайте все необходимые телефоны, объясните, где забирать спецпочту. – Обратился к Денису: – Сейчас можешь поехать?

– Могу.

– Катерина, письма Агееву пусть выдадут курьеру прямо сейчас.

Директор отключил селектор и снова заиграл карандашом. Потом поднялся с кресла, прокатился колобком по кабинету из стороны в сторону, подошел к окну, выглянул на улицу. Он как будто забыл о собеседнике.

– Прошу извинить, Андрей Петрович. Мне теперь можно идти? – спросил Денис, вставая с кресла.

Директор повернулся и поднял указательный палец-сардельку.

– Мгновение! Доставил почту – должен расписаться в журнале. И только тогда звони, что работа сделана. Есть еще вопросы?

– Пока нет.

– Тогда иди к секретарю. И вперед! – Директор улыбнулся и протянул руку: – Надеюсь, все будет у нас отлично, борец!

– Я буду стараться, Андрей Петрович.

Рука у директора, к удивлению, оказалась крепкой, сильной.

И вот гоняет он на своем «шумахере», развозит какую-то срочную документацию по разным адресам.

Вчера позвонили из фирмы и сказали забрать почту не в 16 часов, как обычно, а пораньше.

Звякнул Гольду, пусть доложит старосте – «болеет Пожарников, ангина страшенная!» Гольд, конечно, в курсе, что он занят разными важными делами: конкурс Мышонка, болезнь матери. Тот все знает. Только о фирме «Пассет» – ничего! Раз директор просил не болтать, значит, так нужно. Правда, сказал Гольду, что одна контора иногда приглашает его разбирать почту, где нужно знание английского. И за такую работу отваливают кое-что. Но это уже другой разговор.

И вот Денис уже мчался с конвертами, сложенными в рюкзак.

Он почти никогда не ездит по шоссе, зная, что в любой момент могут сшибить. Дороги совсем не для мопедов и велосипедистов. Добирается до нужных фирм всякими закоулками, переулками и постепенно разработал такие маршруты, где не надо дергаться, когда на тебя прет тачка или троллейбус, и не надо дышать бензиновой гарью.

Развез почту, доложил на фирму – и свободен как птица, Дэн.

Прикинул, куда ближе – в больницу к Муравью или в больницу к маме. К Муравью дорога короче.

Весело выруливал по переулкам, как вдруг увидел знакомую фигуру. Резко тормознул у старого толстого дуба.

Косой! Со спины узнал его по оттопыренным ушам и кожанке в бляхах. Тот стоял у четырехэтажного дома. Одна стена была покрашена в желтый цвет, и на ней реклама: «Фирма „Глобус“ продает горящие путевки!»

Косой разговаривал с крепким амбалом. Рядом – синий «жигуль». Из тачки вылез рыжий парень. Уже втроем о чем-то толкуют.

Из дома выбежала толстушка с голубыми волосами. Они стали что-то очень горячо обсуждать.

Поговорили и разбежались: Косой свернул за угол, толстушка исчезла в доме, амбал с рыжим сели в тачку, и та резво так развернулась и порулила куда-то.

Пока ехал к Муравью, из головы все не выходила эта странная встреча с Косым. Почему тот торчит возле этого дома, когда в школе вовсю идут уроки? Кто такие амбал, Рыжий и эта толстушка Мальвина? Не видел Денис их никогда. Что Косой делает в чужом районе? Короче, Дэн, сплошняком вопросы и вопросики.

Вот и больница. Был здесь вместе с Доктором Сержем: привозили соплят в реанимацию. Укладывали их тут под капельницы. У входа в отделение прохаживалась мать Муравья. Повернуть обратно уже нельзя: сразу его засекла.

– Ага, дружок заявился! Кто дал ему эту гадость?! – Тетя Вера, как клещ, вцепилась в рукав. – Он мог умереть! Понимаешь? Ты хоть это понимаешь?! Кто дал ему наркотик?! Отвечай!

– Мы пока не знаем, – ответил Денис как можно спокойнее и стараясь освободиться из цепких пальцев Муравьихи. – Ищем!

– Ищете?! – взвизгнула та на весь коридор и затопала мощными ногами на высоченных каблуках. – Где искать?! Кого искать?! Вы… вы настоящие негодяи! Бросили мальчика!..

Рядом возникла медсестра. Под белоснежной шапочкой седые волосы. Большие округлые очки в черной оправе закрывали своими стеклами почти все ее маленькое сухонькое лицо. В одной руке она держала подставку для капельницы, а в другой – два полотенца.

Денис сразу вспомнил бабулю Жанну – так эта медсестра была на нее похожа. Наверно, так же и баба Жанна носилась по своему хирургическому отделению, в таком же халате, шапочке…

– Пожалуйста, тише. В больнице нельзя так шуметь. Здесь лежат тяжелобольные… – негромко произнесла медсестра.

– А мне наплевать! – Тетя Вера даже кулаками взмахнула. – У меня здесь сын! И никто не хочет помочь моему Вадику! Меня не подпускают!

– Дорогая моя, я вас умоляю!.. – Медсестра подошла вплотную к тете Вере. – Где ваша совесть? Куда ваше сердечко запряталось, миленькая? Господи! Здесь лежат очень больные люди!

Она казалась совсем пигалицей по сравнению с тетей Верой, которая своим огромным животом и могучими руками могла бы одним движением, как мошку-комарика, отбросить эту худенькую бабульку в халатике. Но Муравьиха вдруг отшатнулась от нее, открыла рот, наверно, чтобы закричать, завизжать, но издала только хлюпающий звук. Закрыла рот и снова открыла. И застыла так.

Медсестра улыбнулась, морщинки на ее лице задвигались и тоже как бы заулыбались. Она тряхнула головой, так что пух седых волос взметнулся над ее плечами, и пошла по коридору, привычно держа в одной руке тяжелую подставку для переливания.

Тетя Вера какое-то время смотрела ей вслед, потом медленно повернулась к Денису и только тогда захлопнула рот.

– Какие грубияны здесь!.. – произнесла она едва слышно. – Нет, ты только смотри! Видел? Как себя ведут, а?! Хамы! И даже не хотят поговорить. Все, все меня оскорбляют! – Из глаз тети Веры потоком хлынули слезы. – Это же мой Вадик… мой единственный… Что делать? Я ничего не понимаю… – Она размазывала слезы по щекам. – Вадик – под капельницей! Что же это такое? Как можно такое пережить?..

– Вы, тетя Вера… – Денис наконец освободился от ее руки и отодвинулся в сторону, – успокойтесь и идите сейчас домой… А здесь очень хорошие доктора, я знаю это. Все будет хорошо!..

– Да-да, конечно… Я пойду… Нет, не домой – что мне там делать?! Нет! Я уже не могу смотреть на эту страшную дверь. Меня туда не пускают! К Вадику не пускают!

– Тетя Вера, туда никогда никого посторонних не пускают.

– Какая же я посторонняя?!

– Вы не посторонняя. Но там больные, там…

– Идиоты собрались там! – перебила Муравьиха. – Разве это медики? Это инквизиторы! Нет, они так просто не отделаются от меня! Фу-у-у, сердце защемило… – Она вытерла ладонью слезы и полезла в сумку. Достала какие-то таблетки и проглотила сразу несколько штук. – Сейчас бы посидеть надо…

– Кресло есть в коридоре, за углом, – подсказал Денис.

– Очень хорошо. Значит, я буду рядом. Нет, миленькие, вы от меня так просто не отделаетесь! Не выйдет! – Она погрозила кулаком в сторону двери, достала еще какое-то лекарство и проглотила таблетку. Потом решительно пошагала в сторону кресла, что-то бормоча и размахивая руками.

Денис дождался, пока Муравьиха скроется за углом, и подошел к двери в отделение реанимации, на всякий случай толкнул плечом. Ха! Она всегда закрыта!

Взглянул на большую светлую кнопку – вызов медиков из отделения. Не стоит нажимать. Это Доктору Сержу можно. И тот нажимал. Приглашали зайти внутрь, или прямо у двери происходил разговор о состоянии пацана, которого доставили сюда. С Сержем разговаривают хорошо. Отчаливай, Дэн, подальше от этой кнопки.

И вдруг вспомнил про лифт! С первого этажа прямо в реанимацию шурует лифт: по нему из приемного отделения доставляют тяжелых. И медсестры оттуда спускаются по разным делам. И соплят поднимали всегда на лифте из приемного отделения. Дэн, как же ты мог это забыть!

Метеором скатился вниз по широким ступенькам, буквально летел по ним, а местами даже и над ними. Перевел дыхание только у лифта. На его дверце висела табличка: «Посторонним вход воспрещен!»

Он и не собирается входить в него. А стоять здесь никому не запрещено. Вот и постоим, вот и подождем!

Какой ты умница, Дэн! И скромность, еще раз скромность! А сколько у тебя природной смекалки! Такое блестящее решение проблемы! Кто еще мог дошурупить до всего этого! Только ты способен на подобное. Это же прямо на Нобелевскую премию тянет!

Лифтершу он хорошо запомнил – весьма своеобразная тетечка. Всех прямо насквозь сверлит глазами, будто вычисляет террориста или посетителя с дозой наркоты для знакомого в реанимации.

Тишина в лифте. И начальницы рядом не видно.

Через какое-то время за дверцами зашумело – лифт ожил! А вот появилась медсестра из реанимации. Сразу узнал ее. В руках – гора пустых картонных коробок.

– Здравствуйте! Давайте я вам помогу!

Медсестра тоже узнала его и улыбнулась.

– Здравствуй. Мне до аптеки надо все это хозяйство донести.

Денис взял самые большие коробки, и пошагали к выходу.

– Опять с Сержем подкинули нам работенку? – спросила медсестра.

– Нет, сейчас другое у меня… А что было в этих картонках?

– Резиновые перчатки, бинты и всякое прочее… Бинтов уже в помине нет: израсходованы, перчатки в помойке, а коробки нужно сдавать: все на учете! Строго! И таскаем мы их туда-сюда.

– Я к другу пришел – Муравьев фамилия. Лежит у вас.

– Да, есть у нас такой доходянчик, этой ночью привезли. Какой-то он недокормленный… А за дверью не его мамочка выступает?

– Она. У нее с нервами не совсем.

– Это мы уже поняли. Друга твоего привезли к нам совсем плохим. Доктора консилиум собрали. Чего только не делали, но вроде раздышали. А почти не надеялись. Еще пара часов – и не смогли бы спасти.

– Мы искали его почти два дня.

– Кто же твоего друга так наказал? На наркомана он совсем не похож.

– Он просто придурок! А вот кто дал ему наркотик, не знаем пока. Ищем гада. Значит, Муравей наш будет жить?

– Обязан, – улыбнулась медсестра. – Вот и пришли. За помощь спасибо. Но к Муравью пока нельзя. Понял? И не смотри так.

– Я понимаю. Вы уж там его лечите как следует. Он классный гитарист.

– Станет здоровеньким – пусть приходит к нам, поиграет.

– Обязательно придет. Я сам приведу.

Мопед несется дальше, пофыркивает: не совсем ему нравится, что хозяин то и дело прибавляет газ. Мелькают дома, переулки, тачки…

Какой молодец Гольд! Это ведь он нашел Муравья. Муравьиха одно твердит: «Негодяи вы все!» Ничего не хочет понимать. Почему она такая упертая? Доктору Сержу надо бы ее обследовать…

Вот и больница. Отделение неврологии на первом этаже.

Зашел в уже знакомую палату, а на койке, где лежала мама, какая-то женщина с газетой в руках.

Из дальнего угла раздался голос:

– Твою маму перевели в кардиологию.

– Зачем? – растерянно спросил Денис.

– С сердцем у нее что-то…

Кардиологическое отделение на пятом этаже.

О чем только не передумал, пока мчался вверх по ступенькам.

Бабушку несколько раз «скорая» привозила из дома прямиком сюда, и подлечивали ее сердце, «изношенное, как тряпка» – так всегда говорила бабушка. Но однажды не довезли до больницы. Обширный инфаркт.

Потом Денис решил выяснить для себя, что это за штука – инфаркт. Раскопал в книгах, прочитал. Элементарная штука: в сердце перестает поступать кровь, и всё! Похоже на то, как глохнет мотор, если перекрыть подачу бензина. Конечно, не всегда умирают и лечить можно. По телику слышал, когда выступали академики, профессора. Главное, не опоздать, поставить вовремя диагноз. Ну а бабушке уже ничто не могло помочь…

Влетел в коридор и сразу в ординаторскую – там врачи! Две докторши в белоснежных халатах сидят, что-то пишут. Они одновременно оторвались от своих бумаг и уставились на него. Строго так.

– Извините… Здравствуйте… Мама моя у вас… из неврологии ее к вам перевели… Я – Пожарников… – И он задохнулся, сбился и замолчал.

Докторша, сидевшая у окна, улыбнулась, глаза за голубоватыми стеклами уже не казались строгими. Ее коллега снова взялась за писанину.

– Садись, Пожарников. – Она показала рукой на кресло, стоявшее рядом со столом.

Кресло оказалось таким мягким, что провалился в него почти по самые уши.

– Как тебя зовут?

– Денис. Я хочу знать, что случилось с мамой.

– У нее возникли неприятности с сердцем, поставили ей вчера капельницу. И сегодня сильные боли уже почти исчезли…

– Кардиограмму делали?

– Делали. Ты знаешь, что это такое?

– Знаю. Бабушка умерла от инфаркта. У мамы не инфаркт?

– Нет. Неполадки с пульсом. Но сейчас уже все, можно сказать, восстановилось. У Елены Павловны плоховато с нервами, и, возможно, в них главная причина. Ты не огорчаешь маму?

– Нет… Стараюсь не огорчать. Конечно, не всегда получается… – Ему стало трудно говорить, очень трудно. Пересохло во рту. – С отцом у нас не очень, потому все это… Мы с сестрой помогаем маме… Она будет лежать в вашем отделении?

– Пока. Пожалуй, еще дня два.

– Вы назначите ей лечение после стационара?

– Обязательно.

– Это хорошо. Я сам буду следить, как она пьет таблетки. А вы немножко построже с ней, скажите, что надо следить за собой. А то она совсем не думает о себе. Мне можно сейчас зайти к ней?

– Конечно. Она будет рада. Восьмая палата.

Денис вышел из ординаторской. От докторши остались самые хорошие впечатления: она уж точно вылечит маму! А дома они с Мышонком возьмут ее под строгий контроль! Чтоб ни одну таблетку не забыла выпить!

Из приоткрытой в палате двери видно четыре кровати и четыре тумбочки.

Денис шепотом поздоровался и на цыпочках прошел к койке, стоявшей в дальнем углу. Присел рядом на стул.

Мама тихо-тихо дышит. Ее волосы разметались по белой подушке. А какие руки у мамы худые!.. Лицо бледное, под глазами кожа синяя…

Денис давно не видел ее такой беззащитной. Сердце защемило от жалости. И он ничем не может сейчас помочь ей…

Мама открыла глаза.

– Дениска! – Она радостно заулыбалась. – Как ты меня нашел?

– Очень просто. Почему не позвонила?

– Не хотела вас пугать. Ничего страшного. Сегодня уже хотела позвонить, а ты тут как тут.

– После капельницы стало лучше?

– Да. Откуда знаешь про капельницу?

– А я все знаю! С докторшей разговаривал сейчас.

– С Галиной Владимировной?

– Да. Она мне рассказала… Ма, ты не переживай, все будет хорошо, вот увидишь. Отец дома, отсыпается… Я его отмыл…

– Машенька мне уже позвонила.

– Она – гигант! Вкалывает по десять часов!

– Рассказала, что к ней приходит Таня, что они подружились.

На груди матери блеснула цепочка. И Денис сразу подумал о крестиках, которые нашел в столе, и обо всем, что прочитал вчера вечером.

Пакетик с крестиками – в кармане. Нет, Дэн, сейчас не время что-то выяснять! Это потом…

– Апельсин очень скучает, ждет тебя… Книгу я принес! А теперь прошу: заказывайте мне, товарищ, чего вам хочется – кисленького, сладенького?

– У меня здесь все есть, Дениска. Кормят замечательно. А у тебя деньги, наверно, закончились? Занимаешь у бабы Жанны, да? Я сегодня позвоню в издательство, чтобы тебе выдали мой аванс.

– Ма, никаких звонков! Мы живем нормально. Для Мышонка даже котлеты из курятины варганю по твоему рецепту. Фрукты-овощи! Машка жует – треск идет! «Растущий организм»! – так говорит великая Арнольдовна. А «здоровье молодых талантов» надо очень поддерживать! А бабок у нас дома до ушей! И об этом прошу не беспокоиться, товарищ.

– Не морочь мне голову! Откуда у тебя могут быть деньги?

– Ма, ты забыла? Я тебе говорил: по Интернету раскопал одну контору, им нужны переводы разных технических текстов. Работа непыльная. Перевел – отвез! Деньги на стол! Еще текст – пожалуйста!

Дэн, ты большой говорун! Ну молоти мамочке! Успокой ее, чтобы не волновалась! И не делай ни одной паузы.

Появилась медсестра. Взглянула значительно. Понял: пора сматывать удочки.

– «Шумахер», шуруем домой!

Шоссе забито тачками – туда лучше не соваться.

Ну-ка тормознем, Дэн. Возле этой чугунной ограды нельзя не тормознуть: старинные мастера отливали тонкие листочки из чугуна, а виноградные гроздья прямо просятся в руку. Ощутил прохладу металла и замер – увидел церковь…

Стены ее словно светились сквозь поредевшую листву старых лип, как часовые, стоящие за тонкой вязью ограды. Куда-то ввысь уходила белоснежная колокольня, купола все в бликах осеннего солнца, слепят глаза… Сияющие кресты как бы плыли среди пушистых облаков по бездонной синеве неба.

Дэн, шире глаза раскрой, неужели ты раньше не видел этого чуда?

Не видел! Сколько раз здесь притормаживал. Замечал только то, что перед самым носом. Посмотрел, погладил ограду – и дальше погазовал.

Да нет! Видел церковь и раньше! Конечно! В Новый год. В январе. Праздник…

Ну напрягись! Рождество? Точно, Рождество Христово! Так называется праздник. Отмечают в 12 часов ночи. Это он хорошо помнит.

Приходили с пацанами сюда заранее. Даже стояли внутри в церкви какое-то время. Но долго не выдерживали. Раздражала теснота, от духоты и запахов кружилась голова…

А люди словно ничего не замечали, безотрывно смотрели на священника, крестились, что-то пели вместе с хором. И пение было очень красивое.

Потом все шли вокруг церкви. В руках у людей трепетали на ветру желтоватые язычки горящих свечей. Возглавлял шествие священник…

Стоп! Но это ему вспомнился совсем другой праздник. Весной. Как же он называется?

Ну, «книжный червяк», как обзывает тебя Гольд, давай двигай своими извилинами. Читал, в кино видел… В твоих альбомах есть картины…

Есть! Это крестный ход! Точно! Он весной – Пасха! Так называется этот праздник. Бабушка всегда красила яйца…

Дэн, а ведь ты можешь смело войти в церковь: ты крещеный! У тебя есть документ об этом и крестик! Поставим свечку, чтобы мама скорей выздоравливала. И за отца, чтобы завязывал с пьянкой и снова человеком стал! За Муравья! За Мышонка!

Боком протиснулся в огромную дверь и вошел внутрь. Огляделся и даже растерялся – будто не туда попал. В ночь на праздник Рождества все здесь сияло, люстры горели… А сейчас полумрак. И тихо-тихо. Прислушался: откуда-то доносился приглушенный монотонный голос. Мерцают свечи на высоких подставках.

Постепенно глаза привыкли.

На стенах – иконы в красивых рамах. В углу – пожилая женщина перебирает какие-то книжки на полках. И тут же прилавок. Подошел. Разложены крестики разные, цепочки, маленькие иконки… А вот и свечки!

Достал деньги.

– Дайте, пожалуйста, четыре свечки.

– Пожалуйста, сынок.

Отошел в сторону, в полумрак.

Теперь, Дэн, кумекай, куда поставить.

Голос звучит то тише, то громче и почти на одной ноте. Но это не раздражает, наоборот, хочется слушать его и слушать…

Вспомнил: у мамы над головой, где стоит кушетка, висит небольшая икона – такая темная дощечка. И при бабушке она висела. Бабушка иногда подолгу стояла перед ней. С иконки смотрят мудрые глаза, и строго так… Мол, подумайте!..

Да, глядя на Пожарниковых, есть над чем поломать голову…

Неожиданно Денис ощутил на своем плече чью-то руку. Рядом стоял мужчина с аккуратно подстриженной черной бородой и в длинной темной одежде.

– Думаешь, куда поставить свечки? – Голос у незнакомца тихий, но четкий, и было в нем что-то такое, будто сто лет они уже знакомы.

– Да, – кивнул Денис. – Но пока не знаю…

– Я тебя никогда не видел в нашем храме, – продолжал незнакомец, не снимая руку с плеча Дениса. – Ты крещеный?

– Само собой! – гордо сказал Денис.

– И крестик есть у тебя?

– А как же! – Он достал из кармана пакетик. – Вот крестики.

– Но здесь два…

– Два! Мой и сестры. Правда, я не знаю, какой крестик мой. Я нашел этот пакетик только вчера. И документы о крещении есть на меня и на сестру. – Он достал из кармана картонки. – Пожалуйста, здесь все написано.

Незнакомец взял листы.

– Ты, значит, Дионисий?

– Да. Там так написано.

– Красивое имя. А меня зовут отец Вадим. Я священник, служу здесь. Где же твоя сестра Мария?

– Дома. Она еще ничего не знает! Я не сказал ей, что нашел эти крестики и документы. Сегодня скажу.

– Обязательно скажи. Значит, ты сегодня решил прийти в тот самый храм, где тебя и Марию крестили…

– Не понял? Я просто зашел…

– Зашел!.. – улыбнулся священник. – Это хорошо. Значит, ноги сами привели именно сюда.

– Дошло! – Денис тоже улыбнулся. – Вот здорово! А я хотел только поставить здесь свечки…

– Друг мой Дионисий, раз ты крещеный, нужно надеть крестик.

– Который?

– Это не важно. Давай я тебе помогу. – И цепочка с крестиком оказалась на груди Дениса. – За кого хотел поставить свечки?

– Мама в больнице сейчас. За отца. За сестру Машу. Хочу, чтобы все хорошо было у них. А еще друг у меня очень болен.

– Все правильно. Ты молодец! Сейчас мы поставим эти свечки. Но ставят их не только за живых, но и за тех, кто умер и был тебе близок, кого ты любил, уважал. У тебя же есть такие люди?

– А как же! Бабушка умерла. Соседка тетя Тоня умерла, она помогала нам. Лешка Грибов, мой друг… Какие-то гады обкололи наркотой, а в больнице не спасли – не успели. Вроде пока всё.

– Иди за мной, – сказал отец Вадим.

Остановились перед небольшим столиком, где горело много свечей.

– Как звали твою бабушку?

– Баба Оля.

– Ольга. Зажги свечку и поставь сюда – этот столик называется панихидным, или кануном. На нем свечи горят в память об умерших, за упокой их душ.

Денис зажег свечу от уже горевшей на кануне и вставил ее в специальную лунку.

– Теперь перекрестись. Это делается так: три пальца складывают вместе. Вот так… – И священник перекрестился.

Денис соединил пальцы на правой руке и тоже перекрестился; как-то неловко получилось у него это.

– Хорошо. Теперь подумай о бабушке, вспомни, какая она была, сколько всем и тебе сделала добра, как любила тебя… И чтобы там, куда она навсегда ушла от нас, было бы ее душе хорошо.

Денис вспомнил теплые бабушкины руки, как она рассказывала ему сказки, как вместе читали книги и как она помогала маме во всем…

– Свечи должны гореть? – спросил Денис.

– Горящая свеча – знак души, знак горящей огнем веры в светлую нашу будущую жизнь. Вот тебе еще свечи, поставь их за упокой души соседки и твоего друга.

– Это тетя Тоня и Лешка.

– Антонина и Алексей – так надо их называть.

Денис поставил свечи, перекрестился, и теперь это получилось у него уже безо всякого внутреннего напряжения.

Стояли молча. Денис вспоминал…

– Теперь, – священник тронул Дениса за руку, – пойдем и поставим свечки за здравие твоей мамы, отца, сестры, друга.

Они переходили от одной иконы к другой…

Когда закончили, уселись на скамье у стены.

У Дениса вдруг появилась куча вопросов. Прочел уйму книг, но оказалось, еще столько всего не знал – о Боге, о подвигах святых, которые спасали Русь от страшных бед, и еще о многом-многом другом. И они говорили, говорили…

– Чувствую, сегодня твоя душа изрядно потрудилась. И надо ей немного отдохнуть. – Отец Вадим улыбнулся и встал со скамьи. – Ты узнал всего лишь каплю из того огромного океана, что тебе еще нужно понять, полюбить или отвергнуть. У нас есть воскресная школа, буду рад видеть там тебя и Марию. Приходят много ребят. Ты хочешь что-то сказать мне, да?

– Да, – сказал Денис. – Я хотел бы спросить про отца…

И Денис рассказал, о чем думал в последнее время. Боль за отца, за его сломанную жизнь буквально заставила выплеснуть все наружу.

– Я иногда так ненавижу его… – Денис не отводил глаз от священника. – Он дает тысячу обещаний маме и тут же все забывает! И я… и мне уже кажется…

– Остановись. Успокойся. – Священник обнял Дениса за плечи. – Отец твой сможет прийти ко мне сюда?

– Когда?

– Да хоть сегодня.

Денис вышел из храма и сразу позвонил домой.

– Привет, братик! Куда пропал? – зазвенел голос Мышонка.

– Сейчас появлюсь. Чем занимаемся?

– Работаю над второй частью… Там одно место есть, где резкий переход… Ты знаешь это место! Ну никак не получается у меня!..

– Мышонок, у тебя все получится! Уже получалось! Успокойся! Питалась?

– Угу.

– Отца кормила?

– Угу. Одежда его сушится. Исхудал – жуть! Изучает газеты.

– Пусть изучает. И чтоб никуда из дома! Продолжай работать.

– Слушаюсь, ваше благородие!

Дэн вывел мопед за ограду, взглянул на купола – на сердце было необыкновенно легко. Как говорит Мышонок, когда у нее отличное настроение, «внутри звучат фанфары!».

Пиликнул мобильник. Сообщение от Гольда: «Никите звони! Хочет поговорить!»

Давай, Дэн, поговорим. Интересный будет разговор.

– Слушаю, – прохрипел мобильник.

– Привет! Это Денис. Мне передали…

– Слушай меня внимательно, – перебил Никита. – Я знаю, что вы ищете тех подонков, что «подшутили» над Вадимом. Если что-то обозначится, никаких движений. Здесь, как я понял, по-серьезному разбираться надо. Договорились?

– Да. Я сейчас из больницы. К Вадиму пока не пускают. Но знакомая медсестра из реанимации сказала, что он вышел из тяжелого состояния. Тетя Вера рвется в палату – не пускают, и она всех медиков посылает очень и очень далеко. Меня увидела – сразу стала обвинять во всем…

– Не бери в голову. У нее с нервами непорядок, я уже советовался с докторами… С ней не так просто… Вадим, как из больницы выйдет, жить будет у меня. Мать пока не знает. И смотри не проговорись. Что нужно – звони в любое время.

– Понял. Зря не будем беспокоить. Пока!

Поговорили. Тишина в мобильнике.

Уже хорошо, что Никита поможет с поисками подонков. И хорошо, что он решил взять Вадика к себе. Иначе тот загнется.

Дома открыл дверь и без шума прошел в прихожую.

Ха! Мышонка разве обхитришь! Абсолютный слух!

– Приполз? У нас порядок! А у тебя, кажется, есть новости? – Она кометой вылетела навстречу и прямо впилась в него глазенками.

– Тишина на палубе. Продолжайте, товарищ, работать. Обедать мы вас позовем.

– Ах, ах! Какой вы строгий, сэр! Что-то задумал, да? – верещала она, двигая ушами. – Я чувствую! Что-то слишком видок у вас, сэр, торжественный!

– Фантазируете, дорогая мисс! – сказал Денис как можно спокойнее и улыбаясь. Новости, конечно, есть! В кармане ее крестик. И даже побывал в церкви, где их крестили. Но это он расскажет ей позже. Так решил, пока ехал домой. А сейчас надо поговорить с отцом. И очень серьезно. Но какой у нее чертовски чуткий нос! Настоящий Мышонок! – Я вас очень прошу успокоиться, мисс, а то придется вызывать «Скорую». Я сейчас шурую на кухню, куда скоро вас приглашу. Будет кое-что вкусненькое.

– Обожаю вкусненькое! Пошла зубки точить! – пискнула и поскакала к себе. – А глиссандо уже получается! Буду его шлифовать! Оно безумно красивое!

Денис еще не снял рюкзак, а из комнаты уже звучал великий Моцарт.

Отец на раскладушке изучал газету. Увидел Дениса и отложил ее, спустил ноги на пол.

– Надо поговорить. – Сын сел на стул, прямо на газеты.

– Слушаю. – Отец с трудом проглотил подкативший к горлу комок.

– Помнишь церковь, где крестили меня и Машу?

– Конечно. Она тут недалеко…

– Я там был сейчас. Священник хочет встретиться с тобой.

– Зачем?

– Я рассказал ему, как тебе тяжело. Как нам всем плохо…

– Да, понимаю… Значит, так… Да-да… – Отец с растерянным видом провел рукой по щекам, подбородку. – Побрился вот… А когда мне идти к нему?

– Прямо сейчас и пойдем. Вместе пойдем.

Из спальни вынес костюм отца, рубашку. Совсем новые туфли нашел под шкафом.

– Одеваемся!

Отец сидел вжав голову в худые, торчащие углами плечи. Денис, кажется, только сейчас разглядел, как он сильно отощал. Даже зажмурился, отвернулся и пошагал на кухню.

Вскоре раздался голос отца:

– Я готов. – Он уже стоял у двери.

– Годится… Вполне! – Денис заулыбался: теперь отец совсем не походил на занюханного алкаша, которого приволок вечером Серж. – Честное слово! Причесочку модную сочиним потом, не возражаешь?

– Ну да… – Отец попробовал улыбнуться, но это слабовато у него получилось. Пригладил волосы на голове, непослушно торчавшие во все стороны. – Я их вымыл… Отросли слегка…

– Это мы победим. Держи. – Денис достал из кармана расческу.

– Спасибо… Моя где-то завалялась…

– Потом отыщем!

Мышонок так была увлечена отработкой трудного глиссандо, что даже не отреагировала на слова брата, что ему нужно выйти с отцом.

Шли молча. Денис краем глаза поглядывал на отца. Лицо у него как бы затвердело – видно, весь напряжен, словно внутри какая-то страшная сила спряталась и он боится, как бы та не вырвалась наружу.

Проходя мимо ограды, Денис не удержался и тронул рукой чугунное кружево – вновь поздоровался и как бы предупредил, как старого знакомого, что пришли они сюда по очень важному делу.

– Обожди… – Денис задержал отца за рукав. – На меня не обижайся. А священник очень хороший человек. Его зовут отец Вадим. Я о тебе ничего плохого не сказал, не думай. Сам расскажешь все, что считаешь нужным. Пойдем, да?

– Пойдем.

Денис сразу подошел к женщине, у которой покупал свечи.

– Можно позвать отца Вадима?

– Он сейчас придет. – Женщина улыбнулась Денису и сняла с полки книжку в красивом темно-синем переплете. – Я знала, что ты придешь, и приготовила ее тебе. Читай внимательно.

На переплете поблескивало серебром название: «Житие преподобного Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца».

– Большое спасибо.

– Приходи к нам в воскресную школу, там очень интересно.

– Приду. Обязательно.

Денис издалека увидел священника.

– Отца привел!

– Ты можешь идти. Дорогу сюда ты уже знаешь.

Когда он вышел из храма, яркое солнце слепило глаза. Всё так же плыли кресты между облаками, похожими на бригантины, которые неслись по синему небу-океану с раздутыми парусами.

Взглянул на стену: висят разные объявления. Много фоток детей из воскресной школы: ребята в древних храмах, в гостях у художников, создающих иконы, едут куда-то в автобусе…

Тут же потемневшая от времени бронзовая плита: «Храм заложен в 1705 году…» Дальше не разобрать: полустерто.

Погладил бронзу. Провел рукой по стене: прохладная, будто литая. И словно ощутил дыхание старинного здания.

Сколько лет прошло! А сколько всего видели и слышали эти стены!

Ты, Дэн, здесь получил крестик, который сейчас греется на твоей груди. И Маша сегодня получит свой крестик… Обязательно! И вместе придут сюда. Она полетит! И Таню притащит! Как пить дать, притащит!

Возьмем с собой Гольда. И Муравья, когда того из больницы выпишут. Будем вместе ходить в воскресную школу.

В квартирах друзей он видел иконы на стенах. Может, Гольд и Муравей уже знают многое из того, о чем ему сегодня рассказывал отец Вадим. И есть крестики у обоих! Видел! Значит, крещеные. Но никогда ничего не говорили!

Ладно, с этим мы еще разберемся. Будет разговор с Гольдом.

Денис подумал об отце: наверное, сидят со священником на той же самой скамейке. Им надо многое обсудить.

Вокруг церкви – широкая дорожка из брусчатки. Камни уложены давным-давно, и так мастерски – лезвие ножика между ними не просунуть, отполированы тысячами ног.

На клумбах – яркие осенние георгины. Таких красивых цветов Денис не видел даже в центре Москвы.

Подошел к большим каменным надгробиям, вросшим в землю. Камни местами уже потрескались, стерлись надписи. Еле видны малопонятные старославянские буквы, обрывки фраз, слов… На одном из камней разглядел: «1805… Арсений… купец первой гильдии…»

Прошел дальше – невысокая металлическая ограда, за которой возвышался красивый резной деревянный крест, и на нем табличка. В глаза сразу бросилась надпись: «Здесь покоится раб Божий протоиерей Евгений Калугин…»

Дэн! Так это же… это имя написано на картонках!

Внимательно перечитал надпись. Умер год назад, а прожил девяносто пять лет. Ну конечно, это он крестил их с Мышонком. И отец сказал, что священник был старенький, с длинной седой бородой.

На могиле пышно разрослись бархатцы. А среди зелени и цветов, в небольшой закрытой стеклянной чашечке, трепетал огонек горящей свечки. Кто-то поставил ее сюда, и, видно, не в первый раз: на дне чашки собрался воск. И эта догорала.

Мышонку расскажем про эту могилку. Вместе сюда придем. И тоже зажжем свечку и поставим, и чтоб также горела.

Надо на могилы бабушки и дедушки тоже принести и поставить свечки.

Денис взглянул на часы. Ждать отца не стоит: там будет долгий разговор, это ясно.

В сквере тишина, не видно колясок с пискунами. В это время дня их бывает много. Бабули Жанны тоже нет, – наверно, укатила вместе с Толяном за продуктами или еще куда-нибудь. У нее дел выше шляпы! Она даже в детскую консультацию возила пацана: студентам некогда. Наверное, и в первый класс придется ей отводить Толяна, как «ответственной за воспитание!» – шутит она так. «Усыновлю Толяна!» – тоже ее фирменная шуточка. А пацану это даже понравится. Точно! Он почти не видит и не слышит мамку Юлю, как и отца родного Веню, им вечно некогда! А потом, когда институт закончат, – ха-ха! – совсем не будет времени у них! Зато с бабой Жанной у Толяна полный духовный контакт.

Из-за все еще густых кустов акации донесся какой-то шумок. Прислушался – ясно: мелюзга тусуется, клей нюхает! Уже сколько раз вместе с Гольдом давали им по шее! А те опять закупали «Момент» и заваливались сюда. Понравилось им это тихое местечко.

Раздвинул ветви – на полянке пятиклашки Дым, Голик и Хомяк уткнулись носами в пакеты и сопят вовсю. Уже готовенькие.

– Салютик! – Денис вышел к пацанам. – Балдеем, значит…

– Ага… – с трудом просипел Хомяк, уже неспособный даже разлепить веки. – Хо… хорошо! Кайф! О-о-о!.. Хошь – попробуй… А-а-а…

Денис рванул пакеты у Хомяка, у Голика, потом и у Дыма.

– Хмырь! Чо надо?! – Дым вылупил налитые кровью глаза. – Вали отсюда! Отдай! – И вцепился в пакет.

– Я тебе сейчас отдам! Мотайте отсюда!

За спиной – треск веток.

Обернулся – Косой стоит и криво ухмыляется. Весь в коже и цепях, в ухе серьга болтается. Из одного кармана куртки торчат черные очки, из другого – мобильник. Экипировочка – круче некуда!

– Приветик! – Косой стащил с головы наушники от плеера.

– Приветик.

– В школе без тебя просто плесень – все ребята заскучали.

– Ну, это кто как, – усомнился Дэн.

– Это точно. Дэн, почему ты не дышишь ровно?

– Не понял?

– Людям жить мешаешь! Кто тебя просит лечить лохматых? Им нравится «Момент», и зачем встревать? Пущай питонятся. Или авторитет закалываешь? Пузыри налево – направо! «Победим наркоту! Давите курильщиков! Не пейте пива! Не занимайтесь сексом!» Неужели ты насерьезку в эту дешевую пену включился? Нам всем лапшу вешают! Ты чо, не допетрил до этого еще? Не понял?!

– Ты, Косой, что-то стал много говорить. Ну прямо философ!

– А Косой азбуку знает! Вот Дэн зря кукарекает. Это я тебе говорю, как философ философу. Или думаешь, в школе тебе премию выдадут? А хо-хо не хо-хо? Уже давно все премии расписаны! Их получат, как всегда, любимчики. И ты отлично знаешь, как их зовут. А Пожарников им нужен как прокладка! Используют и выкинут! Или еще не врубился? У тебя же котелок вон какой! Прямо Менделеев!

– Слушаю и радуюсь: ты хорошо подковался!

– Ага, Интернет смотрю! Там всё четко говорят.

– И потому начал обзаводиться шестерками, да? За пару тюбиков «Момента» покупаешь их?

– Ты меня, Дэн, зря считаешь за дешевку. Учти: каждый живет, как может и как хочет. Демократия! И не дави. Зачем вы с Гольдом давите на всех? Ведь лохматым очень нравится нюхать клей. Понял? Вот ты уже успел схватить кайф от наркоты, на полную катушку отрывался. Или выскочило из мозгов? А они чем хуже тебя?

– Не хуже. Потому и не хочу, чтоб их откачивали в реанимации, как меня тогда. Ты же сам там не был! А там заказывают гробы!

– До этого не дойдет. А ты, значит, решил ментом заделаться? После школы, конечно, пойдешь учиться на следака?

– Об этом пока не думал. А ты куда заявление пишешь?

– Да вот хочу в банкиры податься… И давай по-хорошему кончать этот шухер. Не трожь лохматых. А то вдруг пересечемся как-нибудь, и тогда…

– Что – тогда?! Ты же трусливый шакал!

– Чего?! А если я тебе сейчас черепуху пробью? – Косой рванул руку из кармана – сверкнула сталь кастета. – Уродом сделаю! Дырку хочешь иметь в черепухе?! Большу-у-ю!

– Хочу! Попробуй! – Денис отскочил и выхватил из заднего кармана джинсов кусок велосипедной цепи, закрутил перед носом Косого. – Ну давай! Делай урода! – И шагнул вперед. – Ну! Кто кого! Давай! Посмотрим, кто сейчас уродом станет! А то давай на кулаках? Или слабо?!

– Заткнись! – Косой, видно, решил не лезть на рожон и нехотя сунул кастет в карман. – Считай, я тебя предупредил. Запомни: твое вшивое поведение не нравится кой-кому. Запиши это в свой дневник.

– Запишу! Но ты расшифруй: кому не нравится?

– Кому? Тому! Ладно, лечить тебя не собираюсь. Я сказал, ты вроде что-то слышал. Кончаем базар. – Косой сплюнул себе под ноги, достал сигарету, закурил. – Всё! Финиш! – И исчез за кустами.

Денис спрятал цепь в задний карман джинсов. Эта крепенькая цепуха уже не раз выручала его в тоскливых ситуациях.

Поглубже вдохнул, выдохнул… Всё, Дэн, проехали, спокойненько…

Сейчас – домой, торжественно вручим Мышонку крестик и документ о крещении.

Представил глаза Мышонка. Сколько будет писка, визга, шума!

Дэн, подышали, на облака посмотрели – теперь вперед!

Он вышел на дорожку. Лохматых, конечно, сдуло отсюда ветром. Наверняка рванули за дальние кусты. Там уж точно их никто не побеспокоит, и нюхай клей, пока глаза не вылезут. Нет, нельзя сопляков отдавать Косому!

Вдалеке промелькнула бабуля Жанна с коляской.

Денис поднял глаза на свое окно, где штора светится золотом и незаметно перешел на бег. Чиркают кроссовки по асфальту: раз-чирк, два-чирк… Отличные кроссовочки ты, Дэн, оторвал, прямо отдыхают ноги во время бега!

– Дениска! Дениска! – Баба Жанна подала откуда-то голос.

Завертел головой: ну конечно, на соседней дорожке, за кустами, движется «боевой экипаж». Пара прыжков – и уже рядом.

– Физкульт-приветик!

– Физкульт-салютик! – в той же тональности пропела баба Жанна, и будущая звезда оперы гукнула в унисон из коляски. – Нам донесла разведка, что Федор Андреевич уже дома!

– Точно! Вчера доставлен Доктором Сержем в полном здравии!

– А здравие нашего гитариста? – Баба Жанна всегда в курсе всех школьных событий. И откуда она успевала все это разузнавать?

– В реанимации загорает Муравей. Сказали, что уже вполне…

– Так до сих пор и неизвестно, кто ему «помог» попасть туда?

– Будем искать. Обязательно найдем!

– Только не лезьте на рожон. Это же нелюди! У них кругом глаза и уши. К нам в хирургию как-то привезли капитана милиции – двадцать ножевых ран! Накрыл точку, где товар хранили. Потом его выследили эти… Едва спасли… Как мамочка чувствует себя?

– Скоро выпишут.

– Я так и не проведала ее. С кем Толяна оставить! Передай мамочке: бабка Жанна ждет ее не дождется… Ты сейчас домой?

– Домой.

– Дениска, очень прошу, заскочи ко мне: розетка барахлит. А я без телевизора, без последних известий – никак! Не засну, если не посмотрю. Вдруг где-то что-то, а я не в курсе! – Баба Жанна засверкала стальной улыбкой, и все морщинки на ее лице дружно заулыбались. В коляске послышалось движение, кряхтенье: Толяну не нравилось, что забыли о его персоне. Бабуля наклонилась над коляской и тут вся скособочилась, прикусила губу. – С самого утра ноженька ноет и ноет – к перемене погоды. Она точнее всякого барометра… Значит, забежишь?

– Само собой!

– Ключ дать?

– Есть! А вы свой не теряйте больше! В запасе у меня нет.

– Теперь уже не потеряю – держу в своем спец-кармане.

…Дом бабы Жанны почти рядом и выглядит такой же унылой коробкой, из которой торчат балконы-бородавки. До восьмого этажа Дениса дотащил лифт, насквозь пропахший мочой и разрисованный цветными фломастерами.

Ключ от квартиры бабы Жанны с давних пор у Дениса. Он приходит приводить в порядок то краны на кухне, то еще какую-нибудь дребедень, но главное, что бабулька время от времени умудряется терять свои ключи, и пришлось пару раз открывать замки зверским способом.

Розетка для телевизора оказалась в кошмарном состоянии – как он сам этого не заметил? – и на кухне развалилась, едва тронул отверткой. Рвануть могло!

Вспомнил эксперимент Гольда в школе. Бабуле Жанне явно повезло. И халтурщик Дэн был бы виноват.

Надо проверить всю электропроводку в квартире! Быстро!

Начнем с комнаты, которую бабулька гордо называет «гостиная». Здесь она «принимает гостей». На древней скрипучей кушетке читает, спит, «вылеживает натруженные косточки». Но особенно «вылеживать» их не удается: Толян ждет! И с утра пораньше она скачет к будущим профессорам, чтобы принимать у них эстафету. Живут они в этом же подъезде.

Сначала, Дэн, заглянем под стол. Лет сто не засовывал туда нос. Оттуда идет проводка к телику и настольной лампе. Нагнулся – и сразу уперся носом в спортивные сумки. Что это такое? Откуда они взялись? Машинально пересчитал: семь сумок! Но удивляться некогда, надо работать. Все вопросики потом. Осмотрел проводку: придется попотеть. Изоляционной лентой не обойтись. В темпе марша домой, и тащим сюда розетки, провода и прочую дребедень!

Едва вошел в прихожую, как раздался писк Мышонка:

– Ты куда дел папку?

– Скоро появится.

– Появится?! – Мышонок пулей вылетела из комнаты и наступила на хвост Апельсину, который ждал Дениса у двери. Кот, оскорбленный и униженный, завопил и рванул из прихожей с такой скоростью, что даже стул уронил. – Апельсинчик! Прости! – И она повернулась к брату. – Не понимаю! Откуда появится?! Немедленно отвечай!!!

– Ну, достала! Ладно, слушай. – Хотел в спокойной обстановке рассказать Мышонку про найденные крестики и про все остальное – не вышло! Глазища раскрыла, как на врага! – Значит, такие дела…

Вошли в комнату. Мышонок глаз не спускает. Вся в напряжении.

– Закроем глаза, мисс Скрипка! – скомандовал Денис.

– Это еще зачем?

– Надо так! Ну, зажмурься! И покрепче! Есть?

– Есть! – выдохнула Мышонок. – Что дальше?

– Вдохни поглубже… P-раз… выдохнули!

– Открывать глаза?

– Минуточку! Как пел товарищ Высоцкий, «это только присказка – сказка впереди». – Достал картонки и положил сверху крестик. – Открывайте, мисс! Смелее!

Мышонок уставилась на документы, на крестик. Удивленно и непонимающе.

– Что это?

– Это твой крестик! Личный!

– Мой?! Почему он мой? У меня нет и не было…

– Читать умеешь? Что тут написано? И читай внимательно!

Мышонок тонкими пальчиками осторожно раскрыла удостоверения о крещении и зашевелила губами. Прочла. Снова перечитала. Подняла на Дениса глаза – они сияли! Тысячу лет не видел у Мышонка таких чудесных глаз!

– Значит, я… и ты… мы оба… – почему-то говорила шепотом, сжимая в руках картонки, словно боясь, что они вместе с таким замечательным текстом могут исчезнуть так же вдруг, как неожиданно появились. – И этот крестик мой? Навсегда мой?

– Твой и навсегда, – улыбнулся Денис и слегка тронул пальцем ее покрасневшее и мелко-мелко подрагивающее ухо. – Успокоимся!

– А твой где?

– Пожалуйста! – Денис распахнул рубашку на груди. – Такой же.

Мышонок внимательно осмотрела крестик брата и свой. А потом, словно очнувшись, взмахнула обеими руками, точно крыльями, и изо всех силенок подпрыгнула так, что прямо к потолку взлетела, к самой люстре, – возможно, это Денису только показалось, – и завизжала.

У Дениса заложило уши! Она взяла такое верхнее ля, что великому трубачу Армстронгу можно просто отдыхать, как и фанфарам Большого симфонического оркестра. Апельсин, оглушенный и сбитый с толку всем, что происходит в квартире, рванул на шкаф и с испугом и недоумением таращился оттуда.

– Мамочка родненькая! Где ты все это взял?!

– Нашел в столе, где мама работает…

– Дениска! – Мышонок заскакала, запрыгала вокруг него. – Дениска! Это так здо́рово! Ты даже не представляешь, как здо́рово! – Резко затормозила. – Ну а теперь рассказывай все с самого начала! Обожди! Сначала надень мне крестик.

– Слушаюсь, мисс!

Мышонок, счастливо попискивая, устроила крестик у себя на груди, погладила его.

– Вот и мой на законном месте… Ведь так? На своем?! А теперь слушаю!

– Я на столе у мамы должен был взять книжку. В ящике увидел альбом, где лежали эти удостоверения и крестики. Потом решил зайти в церковь поставить свечки за здоровье мамы и чтоб конкурс у тебя прошел хорошо, чтоб отец не дурил. И тут подходит священник. Я показал крестики. Он сказал, что это тот самый храм, где нас с тобой крестили. Ты знаешь эту церковь? Она недалеко.

– Конечно, знаю! Красивая такая! Хочу тоже туда пойти!

– Вместе пойдем, не тараторь. Там есть воскресная школа, и мы будем в нее ходить.

– Конечно!

– Я рассказал священнику про отца и отвел его в храм.

– Значит, папка сейчас в церкви?

– Да. Отец Вадим разговаривает с ним.

– А когда он вернется?

– Нескоро, наверно. Ему всё рассказать надо. Всё, понимаешь!

– А мама знает?

– Пока не знает.

– Звоним? Прямо сейчас!

– Обожди. Давай не будем беспокоить ее сейчас. Не надо волновать. Пока главное, чтобы она поправилась, Мышонок. Потом мы ей сразу все расскажем, поняла?

– Ты прав. Потом! Но я позвоню Тане, пусть обрадуется.

– Звони. А я к бабе Жанне смотаюсь, поставлю новые розетки.

Мышонок умчалась к себе. За ней, задрав хвост, поскакал Апельсин.

А ты, Дэн, тащи с антресолей все нужное: розетки, провода, саморезы, изоленту…

Бабы Жанны в сквере не видно. Издалека заметил, что коляска Толяна возле подъезда, где ее оставляют и на ночь. Такой антиквариат пальцем никто не смеет тронуть.

На дорожке стоит девушка. Покрутила головой. Постояла. Закурила сигаретину, потряхивая белоснежными волосами. Потом рывком подняла повыше на плечо сумку и весело процокала в шикарных белых туфельках мимо Дениса. На щиколотке ноги сверкали две цепочки. В школе девчонки так же выпендриваются – цепочки привязывают, бусы. Аверкина, есть такая чумовая в классе, даже привесила к ноге колокольчик. АБЕ вызвал ее к доске. Та почапала, вся гордая, а звон на весь класс! АБЕ сразу не врубился, а когда просек, серьезно так говорит: «Это, по-моему, очень конструктивное решение. Надеюсь, этот колокол поможет вам, Аверкина, победить на олимпиаде по математике. А еще можно и на другую ногу повесить! Староста, немедленно запишите Аверкину в команду! Она нас теперь не подведет!»

Все животами легли на парты. Народ знал, какая напряженка у Аверкиной с точными науками. Не помог ей «колокол»…

Бабулька даже не заметила, как он открыл дверь и вошел. Она на кухне – гремит, готовит обед Толяну. А тот, с пальцем во рту, тихо подремывал на кушетке. Все заняты делом.

Сначала заменил проводку в «гостиной», потом взялся за розетки. Сдвинул тумбочку, забитую старыми журналами «Вокруг света», «Наука и жизнь», «Новый мир», – бабулька перечитывает их. Но больше всего она любит Есенина, Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Для стихов у нее есть специальная полка над тумбочкой.

Сумки не мешали ковыряться с проводами: они стояли слегка в стороне и стало их меньше. Машинально пересчитал: шесть штук. И снова пересчитал: шесть! А где же седьмая? Куда делась?

Стоп! Перед глазами беленькие туфельки. Они звонко цокают…

Да, у той девушки была такая же сумка. Точь-в-точь! И вышла она, видимо, из этого подъезда…

Ну и что! Таких сумок в магазине горы – бери не хочу!

В темпе allegro presto закончил.

Баба Жанна все еще колдует на кухне.

– Прошу принять работу! Включаем хрустальные люстры и телик, настольные лампы! Наша фирма дает гарантию – двести лет!

– Дениска, я твоя должница! – Баба Жанна восхищенно защелкала сталью зубов, любуясь новенькими розетками. – Прямо шикарно! Нет, это сделано на все триста лет!

– Один вопросик можно нарисовать?

– Боже мой, и он еще спрашивает разрешения! Слушаю вас, мой друг и главный мастер!

– Как мне показалось, глубокоуважаемая Жанна Николаевна, вы тайком от народа решили рвануть из нашей страны вместе с Толяном! Куда бежим? Куршевель? Гималаи? Южная Америка? Вещички уже собраны! Значит, бросаете нас на произвол судьбы?!

– Что… ч-что т-ты г-говоришь? – Баба Жанна едва не выронила из рук ложку, которой размешивала кашку дрыхнущему супермену. – Куда бежать? Или я ослышалась?

– Вы не ослышались. Я вот этой штукой, – Денис ткнул пальцем себе в нос, – врезался в сумки, что стоят под вашим столом! Все готово к вашему бегству!

– Господи! Ну что ты мелешь! – Баба Жанна замотала головой. – Бог мой, меня так просили не говорить! Обещай – никому-никому! В магазине подошла симпатичная девушка, прямо в слезах вся… Издалека приехала. В институт не поступила и занялась мелким бизнесом – торговала семенами морковки, укропа, цветов и всяким другим. Это как-то помогало выжить, поступила на курсы… И тут бандиты возникли: «Давай деньги!» Угрожают, что товар отнимут. А как ей жить дальше? Что делать? Вот она и попросила помочь в беде: чтобы временно хранила я у себя дома эти семена. Просила, чтоб я никому ни слова, – бандиты могут пронюхать. Обещала даже заплатить за беспокойство… Вот и принесла эти сумки… Я не смогла ей отказать. Она совсем недавно прибегала и унесла одну.

Громко закряхтел Толян – очнулось будущее светило.

– О-о! Проснулся, как по часам, сейчас же у нас перекус! Давай чайку попьем, Дениска? Расскажешь что-нибудь бабке…

– Спасибо, баб Жан! Жму домой. У Мышонка завтра… сама знаешь… Со скрипкой спит прямо в обнимку…

– Ой, знаю! Потому даже боюсь спрашивать… И молюсь за нее!

…Апельсин уже в прихожей орет нехорошим голосом: «Где пропадал?! Почему меня не кормишь? И о сестрице совсем забыл!»

– Спокойно, товарищ усатик, ничего не забыл!

И вот на плите уже все шипит, булькает…

Мышонок за столом, ковыряет вилкой – ее мысли витают где-то далеко-далеко. И лучше ее не дергать в такие минуты. Это Денис знает.

Апельсин облизывается с довольным видом. У этого рыжего мордоворота всегда полный порядок с аппетитом и настроением.

За окном быстро темнеет.

Включил телик и сразу попал на документальный фильм Кусто. Отлично снято: кажется, что ты рядом с аквалангистами, акулы мимо шуруют и еще разные какие-то огромные красивые рыбёхи…

Апельсин тоже глаз не отрывает от рыб, даже мурлыкать перестал. Он обожает смотреть фильмы про рыб и прочий животный мир.

Мышонок утихла – спит, отдыхает от диезов и бемолей.

Денис забрался в кресло, взял книжку, что подарили в храме, – о жизни великого святого Сергия. Никогда не читал ничего похожего!

Звонок в прихожей – отец! Только он так звонит! А то под ложечкой стало уже как-то посасывать – нет и нет его…

– Денис! – заговорил отец, едва переступил порог. – Со мной никогда такого не бывало! Я почувствовал, как освобождаюсь от всей той грязи! Мы обсуждали разные проблемы… Отец Вадим предложил мне интересную работу! Я снова могу быть полезен, понимаешь!

Прошли в комнату.

Отец продолжал рассказывать свои впечатления о новых знакомых, о предстоящей работе. Денис видел, как посветлело его лицо, расправились плечи.

Потом они сидели на кухне. Чайник пронзительным ментовским свистом умолял выключить его. Выключали и по новой наливали крепкий чаёк в чашки. И говорили, говорили… Апельсин мурлыкал на всю кухню, запрыгивал на колени то к отцу, то к Денису, терся усатой мордой, тыкался носом в подбородок.

4

Когда Денис проснулся, отца уже не было дома. Вскоре выбралась из своей норки Мышонок. И понеслось! Закружилось! С конкурсами всегда такая куролесица. Неожиданно сваливаются десятки самых разных дел, и все надо, срочно надо.

Куда-то запропастился любимый бант Мышонка. Она его всегда цепляла на макушку во время подобных мероприятий. Этот бант как бы успокаивает ее и мобилизует. Так она говорит.

Обнаружили бант почему-то в кармане зимней куртки. Но самое сложное оказалось приладить этот бант на голову Мышонку. У мамы это как-то быстро, ловко получалось. А тут то вкривь, то вкось! Наконец Денис тремя заколками-невидимками прицепил его.

Добирались, как обычно, на метро и семь минут в темпе марша.

Во дворе у центра уже вовсю шуршит народ – болеть за своих козявок собрались родные, родные родных и знакомые.

Мышонок исчезла за дверью, дернув носом и изобразив зверскую улыбочку, – мол, держись, Дэн, пошла рубить уголь!

Денис пристроился возле старой березы. Время текло ужасно медленно, и, кажется, вечность прошла, пока Арнольдовна не объявила на весь двор: «Просим ждать!» – и захлопнула за собой дверь.

Ни звука из здания. Тишина как в бочке.

Денис достал мобильник и позвонил Гольду.

– Слушаю, Дэн!

– Ты где сейчас?

– Я умотал с двух уроков: у меня сегодня полно дел на почте. Сейчас тащу инвалидам пенсию. В двух домах лифты клюкнулись, и на десятый этаж своим ходом – такое веселое дело!

– Для будущего чемпиона по боксу – отличная тренировка. Ты вообще должен забыть про лифт.

– А я и забыл! Как на тренажере, работаю! Вдох – выдох… Как наша скрипачка?

– Арнольдовна уволокла всех гладиаторов в зал. И сейчас они там насмерть сражаются. Во дворе атмосфера как под высоковольтными проводами.

– Мышонок выдаст профессорам высший класс! Я уверен!

С Гольдом все понятно. Он работает на почте уже несколько лет. Почти ветеран. А задачка у него важная – разносить пенсию инвалидам и старикам разным, кто не может сам доползти до Сбербанка и на сберкнижку не желает откладывать. И Гольд завоевал особое доверие: старики его зовут «наш Гольдик». Уважают. Короче, у Гольда «крупный бизнес», как сам шутит. И то ладно – подмога для домашнего бюджета.

Вдруг Денис почувствовал, что кто-то смотрит на него. Обернулся – Таня! Улыбается. В руках держит три стаканчика пломбира.

– Приветик!

– Салютик!.. Откуда мы свалились? – удивился Денис.

– Из школы. Удрала с истории. Ой, сейчас уже должны выходить!.. Да, сейчас!

– Откуда знаешь?

– Чувствую. Взяла Маше пломбирчик. У нее, наверное, такой мандраж, такой, что мне даже представить страшно!..

Денис взглянул на Таню. Она, прикусив губу, не отрывала глаз от знаменитой двери. Спиральки над ухом дергались, и даже кончик носа побледнел.

Таня вопросительно посмотрела на него в упор зелеными глазами.

– Что? – Спиральки успокоились. – Хочешь что-то сказать?

– Почему у тебя глаза такие зеленые?

– Не знаю. И у мамы зеленые. А что? Это плохо?

Денис не ответил.

– Ты хотела поговорить с Мышонком о скрипке. Говорила?

– Да! – И снова задергались спиральки. – Я потом тебе все расскажу. Они уже идут… Вот сейчас появятся…

И точно! Распахнулась дверь, и двор сразу заполнился молодыми дарованиями, из-за которых затеян весь этот сыр-бор. Народ ожил, запищали козявки на разные голоса.

Вот и Мышонок – вылетела, как будто из рогатки пульнули.

– О-ой! Танечка! Пришла… Ой, молодчина! Фу-у… А там что было, что было! – затараторила, размахивая руками и подпрыгивая. – Я, конечно, две паузы скушала… И не заметила! Слышу рояль… Я рот раскрыла и слушаю, слушаю… Но потом как очухалась! И дальше, дальше рубить! Тут как раз это глиссандо… Ой! А потом…

– Успокойся. – Таня вложила Маше в руку мороженое. – Держи!

– Ой, пломбирчик! – откусила и снова затараторила: – Олежка из класса валторны вышел на сцену – и плюх на пол! Зацепился за свою собственную ногу. Никто даже не засмеялся. Но валторну не выпустил из рук! Представляете! Поднялся да так сыграл, такой класс выдал! А Ниночка Фролова подошла к роялю и мимо стула – бах! Сидит на полу, улыбается, как будто ничего не случилось… Она тоже здорово играла… А я… я целых две паузы слопала! Целых две…

– Мышонок! Не пищать! Дыши носом! – Денис сжал худенькое плечико сестры. – Дыши носом и лопай мороженое!

Мышонок вплотную занялась мороженым. Облизывалась и смотрела сияющими глазенками то на Дениса, то на Таню. И было видно, какого великого труда ей стоит сдерживать себя, как все бурлит у нее внутри.

Как-то совсем неожиданно, хотя все этого только и ждали, из двери раздался чей-то негромкий голос:

– Приглашаем всех в зал! Просим!

Народ стал ломиться в дверь, будто на последнюю электричку опаздывали. Через какую-то минуту все расселись по креслам и затихли. Даже дышать, кажется, перестали.

На сцене, за длинным столом, сидели несколько человек, они перекладывали какие-то бумажки, записывали, переговаривались.

– Это профессора и преподаватели из консерватории и Гнесинки! – прошептала Маша и вжалась в плечо Дениса остреньким подбородком. – Они нас слушали… Ой, как же я боюсь!..

Появилась Арнольдовна. Строго взглянула на сидящих в зале и направилась к членам комиссии. Потом подошла к краю сцены и стала рассказывать о центре, как и кого в нем учат. Представила членов жюри, сидящих за столом. Профессора и известные музыканты кланялись, кивая седыми головами, улыбались, приглаживали волосы на висках. Сама Арнольдовна вся расцвела в улыбке.

– Дорогие мои! Сегодняшний конкурс – это лишь одно мгновение, где нам было очень трудно, поверьте мне, отобрать лучших… У кого-то из наших молодых дарований не выдержали нервы или помешала еще какая-то причина, и поэтому не стоит огорчаться, если что-то сегодня не получилось, – еще все впереди! А назвать имена тех, кто сегодня смог особенно отличиться, я просто обязана.

У Дениса даже заложило уши от волнения: смешались имена лауреатов, дипломантов и прочих, прочих… На сцену выбегали нарядные девочки с бантами в волосах и без бантов, пацаны в белоснежных рубашках с бабочками…

То и дело гремели аплодисменты, а за спиной Дениса уже кто-то хлюпал носом и кого-то успокаивали…

– По классу скрипки лауреат конкурса – Мария Пожарникова! – объявила Арнольдовна. – Преподаватель – Нонна Ивановна Зоркина.

Денис не успел от волнения выдохнуть, как мимо него с писком пронеслась Мышонок. И вот она уже на сцене. Арнольдовна вручает ей какие-то бумаги, обнимает, целует. Аплодисменты…

Это же Мышонку хлопают! Рядом изо всех сил кто-то бьет в ладошки, что-то восторженно кричит Таня. И пожилые люди, сидящие впереди, тоже хлопают, улыбаются…

Мышонок прилетела обратно. Диплом сияет золотыми буквами. Сунула его в руки Денису, а сама вдруг начала обливаться слезами, и тут же смеяться, и снова рыдать. Хорошо, что у Дениса было два чистых носовых платка, а то хоть рубашку снимай. И Таня утирает ей слезы платочками… И обе тут же смеются, обнимаются… Вот и пойми их…

Потом сами преподаватели и профессора говорили о том, какое значение музыка имеет для человека и всего человечества. Рассказывали о своих встречах с великими музыкантами, композиторами…

У Мышонка слезы высохли, и она уже слушала со сверкающими глазами. Денис видел, что сестра готова снова пилить на своей скрипке с утра до вечера и отрабатывать очередное глиссандо.

Нет, Дэн, ты в этой жизни ни черта не понимаешь! Музыка – это явно не диезы и бемоли, не сочетание звуков, а еще что-то такое, что твоему хилому воображению совсем не понять.

Наконец народ с радостным шумом выкатился из зала на свежий воздух.

Мышонок закружила по двору, запищала, заверещала на все голоса, на которые только была способна. Таня схватила Дениса и Мышонка за руки, и они втроем принялись отплясывать вокруг старой березы что-то невероятно безумное. К ним присоединились мамаши и папаши со своими юными дарованиями. Фаготы, скрипки и валторны отрывались вовсю, с визгом срывали с себя банты, бабочки и швыряли всю эту разноцветную шелуху в яркое синее небо. Наверное, вот так же туземцы праздновали победу над кровожадным противником.

На балконе второго этажа вся комиссия во главе с великолепной Арнольдовной тоже радовалась, глядя, как резвятся их «птенчики».

Солнце посылало на землю прощальное осеннее тепло.

Дэн, сейчас бы подбросить Мышонка к этому солнцу! И чтоб она уселась на облако: она давно мечтает покататься на нем! А разве не заслужила? Вон какое симпатичное облачко плывет!

Ожил мобильник у Тани. Оказывается, мать плохо почувствовала себя, ей надо бежать домой. Она сунула какие-то бумажки в карман Дениса, поцеловала Мышонка в нос и галопом на метруху.

Денис с Мышонком решили проведать маму в больнице, но сначала позвонили ей, доложили об успехах.

От мамы последовала команда немедленно отправляться домой: лауреата надо накормить и напоить! Еще мама сказала, что чувствует себя хорошо, а после такого радостного сообщения вообще все болячки выскочат из нее разом.

Дорогой попытались стащить с головы Мышонка бант, который скособочился, как парус на сломанной штормом мачте. Это оказалось непросто.

Дома Денис торжественно вытащил из холодильника любимый шоколадный торт Мышонка. Кровью и потом заработала!

Маша была на седьмом небе – с визгом скачет по комнатам, кружась и размахивая руками. И конечно, Апельсин галопом за ней следом. Он обожает повеселиться.

Снова позвонили маме и опять в подробностях рассказали ей, как проходил конкурс, сколько было волнения, слез и смеха.

Мышонок приказала Денису отрезать часть торта и спрятать в холодильник: придет папа, а потом пир будет продолжен с Таней и Гольдом.

Задребезжал мобильник Дениса – это, конечно, был Гольд.

– Слушаю!

– Докладывай, как дела у Мышонка!

– Ха-а-а! С Мышонком мы теперь можем разговаривать только на «вы»: Арнольдовна вручила ей диплом лауреата! Это тебе не ля-ля!

– А я говорил, что всех профессоров она поставит на уши!

– Приходи – обмоем! И торт тебя ждет.

– Приду, но только не сегодня. Дэн, пацаны засекли очень подозрительный дом на Пирогова, что возле магазина.

– В четыре этажа? На нем реклама: «Фирма „Глобус“ продает горящие путевки!»?

– А ты откуда про него знаешь?

– Жал на «шумахере» и вижу: Косой торчит у этого дома и еще амбал килограммов на сто двадцать, какой-то рыжий. Потом девка выскочила…

– Пацаны сказали, что это та самая девка, которая приносила «витамины» в школу. Я думаю, Никите пока не будем говорить.

– Подождем. Надо с наркотой засечь, чтоб выкрутиться не смогли.

– Засечем! Завтра придешь в школу?

– А как же! Вылечился. Поговорим подробнее там. Пока, Гольд!

Мышонок блаженствует за столом, смакует торт, отламывая от него ложечкой по кусочку. Апельсин застыл на стуле, точно изваяние, глаза таращит. И мурлычет на всю кухню. Но это он не еду выпрашивает, а просто так выражает любовь и преданность своей хозяйке. К сладкому он безразличен. Другое дело – кусок рыбы.

Денис вздрогнул – забыл про магазин! Чем изволите кормить завтра сестрицу и другой народ? И вообще пусто в холодильнике!

– Я – в магазин! – крикнул он из прихожей. – За жрачкой!

На улице еще издали увидел бабу Жанну с коляской.

– Физкульт-привет!

– Салют, Дениска! – обрадовалась баба Жанна. – А я тут нашего богатыря пеленаю – такую лужу нафу-фырил!..

– С ним надо строго поговорить – совсем распустился!

– Сама виновата – задумалась и не слышала его позывных… Скажи лучше, как у Машеньки дела? А то тут хожу-хожу, гляжу-гляжу, а от вас ни слуху ни духу…

– О-о-о! – Денис, выпятив нижнюю губу, гордо прошепелявил: – Теперича, мадам, Мария Пожарникова – лавреат! Скрипка нумер один!

– Господи, как же я рада за нее! – У бабы Жанны глаза наполнились слезами, она перекрестилась. – Господи… Я уж молила Его, просила… Помог. Теперь и мамочке, Еленочке нашей, станет спокойнее, на поправку сразу пойдет. Вот увидишь! Это же всё нервы, нервы! А утром гляжу: Федор Андреич бежит, и радостный такой. «Меня в храм взяли! Отец Вадим предложил работу!» И глаза прямо светятся. Дай-то Бог! Я отца Вадима давно знаю – очень серьезный батюшка.

– Теперь и я его знаю.

– Да? – Она как-то по-особому, пристально посмотрела на Дениса. Слёз в глазах уже не было. Улыбнулась. – Вот и славно… Слушай, я у себя в сумке обнаружила баночку маслин! Как это понять? Откуда появились? Я не покупала. Дело твоих рук, проказник?

– Жанна Николаевна, за кого вы меня принимаете? – совершенно искренне возмутился Денис. – Неужели вы думаете?..

– Молодой человек, не морочьте старушке седую голову! Не смей больше делать подобное! – В голосе бабули появились строгие нотки, но она сразу заулыбалась. – Маслины, между прочим, оказались даже очень-очень вкусные! И как раз по моим зубам!

– Я в этом не сомневался!

И они оба захохотали.

– Дениска, не балуй больше так! – Баба Жанна обняла шутника. – У тебя самого полно расходов, а ты тут еще нам подбрасываешь.

– Между прочим, у меня от денег в карманах дырки!

А это значит, как говорят господа англичане, «А beggar can never be bankrupt!» – «Бедняк никогда не обанкротится!»

– И куда сейчас мчится дырявый карман? Куда несет тебя ветер?

– В магазин. Хавчик закончился. Вам купить что-нибудь?

– Нет-нет, я уже отоварилась. Знаешь, у меня одна проблема возникла. Гуляем мы с Толяном, и подплывает ко мне какая-то дама, весьма респектабельная. «Я, – говорит, – живу тут недалеко и часто вас вижу с коляской. Хотела бы вас кое о чем попросить. Мы с мужем очень заняты, а у нас дома собачка, она страшно скучает одна, и прогуливать ее нужно, а нам с мужем ну совсем некогда. Не могли бы вы помочь нам, поухаживать за нашей любимицей? Мы были бы вам весьма благодарны…» – Баба Жанна смотрела на Дениса в упор, очень серьезно смотрела. – И знаешь, я согласилась. Она сказала, что будет платить мне, и назвала сумму. Это три моих пенсии! Представляешь? Я смогу Толяну покупать хорошие памперсы. И студентам помогу немного, а то они совсем отощали! Ты меня не осуждаешь, Дениска? По-моему, в этом нет ничего…

– Все нормально, баба Жанна. Вы делаете работу – вам за нее платят. – Денис улыбнулся. – И всё о’кей!

– Нет, конечно, не всё о’кей… – Баба Жанна улыбнулась, и такая жалкая получилась у нее улыбка… Ладошкой смахнула с глаз что-то блеснувшее. – Я никогда не думала, что придется мне… Но что делать? Надо же как-то крутиться-вертеться! Ведь так? Да и это тоже работа: я буду честно помогать людям.

– Конечно, работа! И нормальная! – сказал Денис. – С собачкой погулять – разве плохо? Ха-ха! Да еще за хорошие баксы! И я согласился бы! Всё нормалёк!

Никаких вопросов у матросов! Главное, чтоб энто животное некусачее было.

– Что ты! Такая махонькая, лохматенькая. Хозяйка уже меня познакомила с ней – ласковая! Я не разбираюсь в породах. Микки зовут. «Теперь, – говорит, – мы с легкой душой сможем задерживаться на работе допоздна, а то испереживались».

– Пусть трудятся! И не забывают о своевременной оплате. А вообще, надо подумать… Создать фирму: «Помощь собаководам»! А?!

– Блестящая мысль!

– Баба Жанна, прошу продумать и все записать… А я побежал!

Магазин недалеко от сквера. Денис всегда этот путь пробегал в темпе vivacissimo. Так исполняет Мышонок то самое глиссандо в концерте Моцарта, которое никак у нее не получалось. Ну а сегодня, после такого замечательного конкурса, надо пробежать еще «быстрее, быстрее»! Пусть Вольфганг Амадей Моцарт оценит, в каком темпе вкалывает трудовой народ, в том числе и Дэн.

Подумал о бабе Жанне, улыбнулся. Он знает, что она обожает маслины, только не может позволить себе купить их. Вот он и подбрасывает иногда баночку. А то и сайру запрячет в коляску к Толяну. Бабулька рыбку уважает. Спрятал в пеленках – и сюрпризик на месте!

Подумал о собачке, которая «не кусачая» и за которой теперь баба Жанна должна присматривать. Все нормально, баба Жанна! Да эта работа в сто раз получше работы киоскера! Кукуй там десять часов за окошечком, как в клетке, с разными чумовыми журналами и зубной пастой! А тут – гуляй по свежему воздуху, и заодно Толян приобщится к животному миру. Собака – друг человека!

Дэн, короче, скоро у нашей бабули из карманов будут торчать «зеленые», и можно будет смело заказать фарфоровые зубы. Подскажем.

Что-то зашуршало в кустах. На бегу повернул голову – в листве блеснули два глаза.

– Приветик! – Денис остановился. – Ну иди сюда! Почему я тебя давно не видел? Где пропадала?

К нему вышла, прихрамывая, огромная белая в черных пятнах догиня. Старенькая уже. Но даже с покалеченной лапой она выглядела красавицей. Больше года мотается здесь. Никто не знает, откуда она взялась. Со здешними собаками не дружит. Два месяца назад какие-то подонки перебили ей ногу, и теперь она уже не к каждому подходит. Денис сразу дал ей имя Бася.

Вместе с бабой Жанной лечили ее. Баба Жанна по всем правилам сложила переломанные косточки. Хотели на рентген отвезти, но потом поняли, что Бася никуда не поедет – она всегда вздрагивает и рычит, если тачка где-то рядом пыхтит.

Срослись косточки довольно быстро, и с ноги сняли повязку. Только осталась хромота. И баба Жанна шутит: «Теперь мы с ней на пару хромоногие! А то мне одной даже скучно было!»

– Рассказывай, как делишки?

Бася уткнулась горячей мордой ему в колено, тяжело задышала, застонала.

– Ножка болит, да? Завтра я тебе анальгинчик притащу. Вот увидишь, полегчает. Я даже Апельсину давал… Он уже пенсионер и тоже иногда от боли стонет… Никто не обижает? Ах ты, ушастая! Не знал, что встретимся. У меня дома косточка есть. Завтра жди. И ты, дружище, держись, не унывай! Не обижайся на нас, мы ведь такой разный народ. И нервные есть, а придурков – о-о-о! – не сосчитать. Дурь в мозгах кипит, когда накеросинятся, ты от таких подальше…

5

Только что Доктор Серж позвонил, что движется на своем «мерине» мимо резиденции Пожарниковых и, если Денис не занят важными государственными делами, может прихватить его на мероприятие, которое имеет кодовое название «Поиск соплят».

Серж, отправляясь в район «трех вокзалов», всегда старается брать Дениса с Гольдом: они хорошо ориентируются там во всех щелях, подвалах и прочих злачных местах и помогают выковыривать оттуда пацанят.

Через минуту Денис уже стоял у подъезда.

Господин Доктор с грохотом подкатил на своем знаменитом «мерседесе-бенце». Его тачка известна всей округе и особенно соплятам, но им под более точным названием – «чтобтынезаглох».

Чихая и жалобно фыркая, явно в предчувствии очередного капремонта, древний «мерин» затормозил. Рядом с Доктором был только один Андрюша, друг Сержа и большой умелец задушевных бесед с соплятами. Те, затаив дыхание и вытаращив зенки, слушают его рассказы об ужасном вреде для человека наркоты и алкоголя. И каждый раз клятвенно обещают прекратить заниматься всем этим мерзким безобразием. Но потом опять всё сначала: вмазывают наркоту и глушат всякую гадость вроде моющих средств и разных разбавителей красок. Одеколон для них уже почти коньяк. Их отвозит на «мерине» Доктор Серж или какая-нибудь «скорая» до ближайшей реанимации. Но все равно «Синий крест» под водительством Доктора Сержа не теряет надежды, что соплята когда-нибудь покинут вонючие щели, пойдут учиться, получат разные хорошие профессии. Вообще станут просто нормальными человеками. И уже есть такие – вытащил Доктор!

С грохотом самосвала «мерс» помчался к дому Гольда.

Вот Гольд уже сидит рядом с Денисом и кряхтит, устраивая свои длинные грабли сорок шестого размера.

– Тебя кто-то слегка царапнул? – Доктор покосился на Гольда, выруливая в очередной проулок.

Денис тоже заметил под правым глазом друга великолепный фингал темно-фиолетового цвета.

– Это он свалился со стула, когда заснул, решая математику.

– Неоригинально мыслим! – усмехнулся Гольд, продолжая бороться со своими ногами. – Обыкновенная тренировка. С Димкой Шутовым мы вчера три раунда отработали. В последнем я слегка зевнул, и он мне тут же врезал прямой. Неплохо сработал. Ну, я слегка обиделся и провел апперкот. И у него тоже остался приличный знак. Теперь в полном расчете. Через неделю будет квалификация, если нормально проведу бои, разряд дадут. Тренер нас обоих готовит к разряду.

– Гольд, мы все в тебя верим! – Доктор даже просигналил торжественно, чем перепугал двух граждан на тротуаре. – Только не работай без шлема, а то отшибут мозги. Это очень нежная штука, и к ним нужно относиться с великим почтением.

– Наш тренер Сергей Дмитрии тоже про это всегда толкует. И еще он ненавидит грязный бокс. Сам когда-то от грязи пострадал. На чемпионате России. Сергей Дмитрии там одному боксеру все три раунда вздохнуть не давал и уже явно выигрывал по очкам. А тот «артист» врезал ему своим затылком, да так ловко, что судья даже проморгал. Сам Дмитрии тогда по-горячему ничего не понял. Потом поставили диагноз: перелом скуловой кости, сотрясение мозга.

– Бокс надо запретить! – подал голос Андрюша. – Калечащий вид спорта! И все мордобои, вроде кикбоксинга, боев без правил. Уже были бои рабов-гладиаторов, когда цирк ревел: «Убей! Убей!» А мы чем лучше?! В двадцать первом веке на ринге два человека друг друга калечат! И это в «век прогресса»! Вокруг спортсменов скачут журналисты, их показывают по телику, сколько выбито зубов, поломано костей…

– Бокс можно сделать цивилизованным, Андрюша, – сказал Серж.

– А кто это сделает? Всем подавай кровь! Газеты и ТВ с ума сходят…

Друзья завелись, а у Дениса с Гольдом разговор по делу.

– Как настроение в школе? Тоскуют по «витаминчикам»?

– Вроде тихо. Косой ходит по коридорам, как на тусовке, – весь в цепях, гремит ими. Мои стрельцы держат его под постоянным наблюдением. Но вчера вечером упустили – рванул куда-то.

– Как Муравей дышит?

– Я ходил в больницу, не пускают к нему, но нормально вроде. Так сказали. Передал ему мобильник.

– Никита сказал, что тетю Веру лечить нужно. Болезнь у нее какая-то… Наверно, и Муравей потому чудит. Никогда ничего не скажет, а потом выкидывает всякие кренделя.

– Да, раньше другим был. Я по мобиле спросил, кто наркоту ему дал и кто вмазал. Ответил: «Ничего не помню!»

– Придурка валяет.

– Мне кажется, он боится сказать.

– Похоже, – согласился Денис. – Но братец Никита его дожмет.

– Хорошо, если так.

– Господа, прибыли! – Серж резко сбросил скорость. – На нашем обычном месте встанем?

– Да! – дружно ответили Денис с Гольдом.

«Мерин» заскрипел тормозами и, резко вздрогнув, застыл рядом с фонарным столбом. Здесь посветлее, чем в других местах. Рядом гастроном, на его широких ступеньках всегда кто-нибудь «отдыхает», накеросинясь до одурения. Гастроном этот трудится на благо народа с утра до утра. В нем всегда можно приобрести любой товар – от вкусной калорийной булочки и бананов до ветчины. Но главный товар здесь, который особо ценится народом, – дешевая водяра и прочая жидкость, что активно продается в отделе «Сопутствующие товары».

Менты как бы не замечают ничего. Главное, чтобы не было шума и трупов. Правда, то и другое иногда возникает, но все быстро гасится – и опять тишина. О наркоте и говорить нечего: здесь тебе предложат на любой вкус.

Уходя на поиски соплят, в тачке всегда кого-то оставляют, иначе не только колеса снимут, но и мотор сдадут на металлолом. Сегодня сторожит Гольд, его очередь.

Сразу пошагали к детскому садику, вернее, туда, где сейчас стоит нечто без окон и дверей. Шум был, что воздвигнут на этом месте высоченное ультрасовременное здание, но все почему-то заглохло, на радость местному населению. Тут много подвалов, подземных ходов и прочих щелей, где можно спрятаться от ментов, а то и просто помереть. Такое здесь совсем не редкость.

А потом случайно находят изгрызанный крысами труп «неизвестного».

Решили начать с осмотра ближайшего подвала. От него шли подземные ходы, неизвестно кем, когда и для чего вырытые. Здесь застревали соплята, которые еще плохо ориентировались в темных закоулках, или те, у кого наступала отключка после большой дозы и им уже было все равно, куда сунуться носом.

Андрюша включил фонарь, который всегда брали с собой. Яркий луч света вспорол темноту и уткнулся в разлом бетонных плит, потом заскользил по пустым барабанам от кабелей, по мешкам с окаменелым цементом, каким-то выступавшим из земли железякам и наконец нашарил ход в подвал – тот темнел узкой кривой щелью.

Спешить тут нельзя: черепухой саданешься обо что-нибудь или разорвешь куртку и джинсы о разные штыри, крючья, проволоку. И еще не забывай смотреть под ноги, чтоб не вляпаться во что-нибудь. И конечно, кругом шныряют наглые крысы: они здесь полные хозяева и на разных «туристов» совершенно не обращают внимания.

То боком, то на карачках потихоньку просочились вниз, где просторнее. И трубы теплоцентрали здесь. Вот поэтому с наступлением холодов сюда и стекаются бомжи, как тараканы, лепятся вдоль теплых труб.

Денис свернул в сторону от труб, в тесный низкий подземный ход, стены которого выложены столетним кирпичом.

У него из головы не выходили мысли о Верке-Ярославке. Ей, конечно, передали, что ее ищут, и залегла на дно. Этому ее не учить! Хитрая – жуть! Так спрячется, что ни одна ученая собака не вынюхает. Ну а бежать отсюда навсегда не в ее характере. Никогда Верка не рванет с «трех вокзалов». Это же ее царство-государство! Она тут «первая леди» – так себя называет.

Впереди замерцал неровный свет. Возле костра, разложенного на куске жести, сидели трое пацанов – старые знакомые. Это уже не соплята, а вполне серьезные бомжи. Они даже не дернулись, когда подошли Андрей, Денис и Серж.

– Пожрать принесли? – деловито спросил самый старший, который называл себя то Ван, то Борька, короче – Ван-Бор. Так его все зовут. В этих местах пацаны меняют свои имена, фамилии, скрывают, где их дом родной. И очень любят сочинять всякие страшилки о своей прошлой жизни. – Мы как раз навострились поужинать! – продолжал Ван-Бор.

– Обойдетесь. Смотрю, разбаловали вас тут, – сказал Серж.

– Совсем не жалеешь детей, командир! – хмыкнул Ван-Бор.

– А что вас жалеть? Красиво здесь устроились.

– Уметь надо, господин Доктор! – хихикнул Ван-Бор, снимая с головы наушники крутого плеера. – Не желаем послушать? Клёвый отрыв! Болт, Зубатый, чего спим? Усадить гостей! Сейчас мы им коньячок изобразим. А то давно не виделись! «Пять звездочек», не какая-то там мозольная жидкость! В хрусталь нальем! И культурно побазарим.

Пацаны скатились с кресел.

– В другой раз побазарим, Ван-Бор. Некогда сегодня, – остановил их Серж.

– Ё-моё! Да вам всегда некогда! Поэтому все шибко нервные, ну прямо психи. А нервные клетки не восстанавливаются. Так говорю, Доктор? Потому ученые разные раньше времени копыта и откидывают. Правильно мыслю, а, Доктор?

Ван-Бор выделялся среди многих привокзальных бомжующих пацанов – раньше учился в школе, правда, неизвестно, до какого класса. Откуда возник в этих местах, тоже никто не знает. Всякий раз у него – новая «легенда», и одна страшней другой. То из Чечни бежал, чудом спасся, а всех родных зарезали, короче, сплошная кровь; или мозги пудрит, что жил на Камчатке, возле вулкана, и родные погибли во время извержения лавы. Трепанет, а потом зубы скалит – рад, что смог хорошего тумана напустить. Любит читать книжки, и не только детективы. Но самое клёвое – это его умение поговорить. Может запудрить мозги любому, что помогает «красиво зарабатывать милостыню», как он называет это дело. У него водятся бабки. К наркоте равнодушен, не пьет, как многие здесь, и уже давно задался целью купить тачку, беря пример с пацана-бомжа, почти «прописанного» на Киевском вокзале. Про того пацана в газете писали. И Ван-Бор носит ту статью у себя в кармане, как талисман.

Они с Веркой-Ярославкой держат в руках всех бомжат-соплявок, что присосались к этим местам. У Верки вообще-то власть покруче. Она авторитет «трех вокзалов», с ней считаются даже менты и урки разных мастей.

В стороне от костра, у стенки, поблескивает лаком журнальный столик с резными ножками, правда, одной ножки вовсе нет, а другая сломана и перевязана проволокой. Но это ерунда.

На столике – гора глянцевых журналов, два мобильника и бутылка вина. Три фонаря «летучая мышь» стоят на ящике. Фонари эти здесь на все случаи жизни, без них тут как без глаз.

А Ван-Бор восседал в кресле. Это его любимое место. Кресло стояло, наверно, в кабинете крутого начальника, пока не загремело на помойку. Удобное, на нем и храпака можно задать.

Вдоль стен – большие картонные коробки, из которых торчат матрацы, одеяла. Несколько дырявых раскладушек, перевязанных веревками.

Сюда вонь канализации почти не доходит, но все равно воздух спертый, давит на виски, а в носу потом долго сидит запах кислой тухлятины.

Пацаны в напряге – ожидают ужина. Скоро к гастроному должна подкатить тачка службы «Милосердие», и пацаны получат приличную порцию еды, а то еще и разное шмотье привозят – секонд-хенд. Ну а большего и не нужно: все остальное они добудут сами на улицах.

– А как же насчет курева? – И Ван-Бор заскулил каким-то болезненным, слабеньким голоском. – Подкиньте сигаретку несчастному, судьбой обиженному! Маманя померла в страшных муках от тубика, папаню, героя войны, фулиганы зарезали! А я, всеми брошенный и весь покалеченный…

– Кончай самодеятельность! – поморщился Серж.

– Ага, обидеть слабенького кажный могёт! Сигаретку хоть подай, хороший человек!..

– Ван-Бор, зачем такой дешевый скулёж тебе? – Серж прошелся вокруг костра, посмотрел по сторонам. – Или в юмористы записался?

– Ага, записался. На пару с Петросяном буду вкалывать. Понял, Доктор, насчет курева завязал. Ведь это страшно подумать: один грамм никотина убивает наповал двух крокодилов или гробит трех бомжей!..

– Больные есть?

– Больных здесь не бывает, командир! – ответил Ван-Бор. – У нас здесь народ закаленный. Больные находятся, согласно инструкции, в больнице или в морге.

– За бочкой вроде, а? – Пацан, по кличке Болт, мотнул головой на тонкой длинной шее и уперся преданными, точно собачьими, глазами в Ван-Бора. – Там, кажись, есть… Нынче дергался ктой-то… а?

Денис помнит, как однажды вытаскивали отсюда Болта и потом прямиком в реанимацию, – наркоту перебрал.

Едва откапали придурка. Больше не колется. На «Момент» и другую дрянь переключился.

– За бочкой? – хмыкнул Ван-Бор и глянул в темный провал подземного хода. – Да, какое-то чучело воняло там. Если еще дышит. Проводи гостей, Болт.

Этот подземный ход повыше и пошире. Подошли к большой железной бочке. На куче тряпья лежал пацан лет двенадцати и, кажется, уже не дышал.

Серж с трудом отыскал пульс у него на руке.

– Живой… Но совсем слабый пульс… Откуда он?

– Хрен его знает, – просипел простуженным голосом Болт. – Но он из приезжих. Вродь из Казани припилил…

– Когда ему наркоту вмазали?

– Энто мы не в курсе. Приполз уже такой… Весь вонючий.

– Почему мне не позвонили? – спросил Серж.

– Дык откуда мы знаем, чего с ним? Может, простыл. Вроде поначалу кашлял… Сейчас кругом грипп энтот… По радиво мы слышали… Карантин, кажись…

– Профессор, я не об этом спрашиваю! – заорал Серж. – Почему не позвонили?! Кому я мобилу оплачиваю?! Мы же договаривались!

– Дык мы чего? Ждали, вот-вот оклемается. А он вона как…

– Все ясно. Вытаскиваем? – Серж взглянул на Андрея.

– Конечно, пока Болт своей болтовней совсем не закрутил нам мозги.

– Только быстро, Андрюха! Дэн, с фонарем вперед! И бегом!

Денис освещал пространство под ногами, там то и дело попадались обломки кирпичей, мусор, какая-то проволока…

Серж с Андреем несли на руках пацана. Тот даже не шевелился и только время от времени издавал хриплые стоны.

Самое трудное, конечно, вытащить его наружу. Пришлось здорово попотеть. Наконец выбрались на воздух. Вздохнули.

Серж сделал пацану укол, чтобы поддержать сердце, а то можно и не довезти до больницы.

Гольд издалека увидел их с «грузом» и побежал навстречу. Тащить даже соплявок в таком состоянии тяжело, а этот дохляк ноги отрастил будь здоров и цеплялся ими за все подряд.

Принялись устраивать пацана в тачку, подложили целлофановую пленку, а Серж уже звонит в больницу, чтобы в реанимации приготовились. Насилу дозвонился. Но тут вышел большой прокол.

– Серж, у нас совсем нет мест: после аварии привезли сразу несколько искалеченных… – Из мобильника доносился голос врача, его Серж знает уже сто лет, тот многих пацанов спас.

– Алешка, брось эти шуточки! Какая к черту авария? Вчера мы договорились! – взорвался Серж. – Заведующий сказал, что в любое время можем привозить соплявок. Ты же сам рядом стоял! Пацан очень тяжелый. Концы запросто отдаст!

– Серж, клянусь, нет даже одного места! Ты же знаешь наше вшивое отделение – всего семь коек! – в ответ заорала трубка. – Уже весь коридор забит крайне тяжелыми! И там уже места нет, понимаешь?! И позвонили, что еще пять человек везут! А впереди ночь! Куда сунуть вашего? В туалет?! Некуда! Звони Петровой в двадцатую. Я уже туда двух мужиков сбагрил, прямо с коек снял. Там большое отделение…

И Серж начал звонить в двадцатую. Разговор был длинный. Там тоже перебор с больными. Но все же договорились. «Дрогнуло сердце Петровой», как пошутил Серж. Найдут уголок пацану. Только в ту больницу дорога уж больно дальняя.

– Ребятки, на сегодня работа закончена. – Доктор завел мотор. – Мы с Андрюшей в двадцатую, а вас вытряхнем по дороге.

– У меня тут дело есть, – сказал Денис.

– Какое еще дело? – удивился Гольд.

– Ладно, мы уехали. – Доктор резко газанул с места – и тишина.

– Какое у тебя здесь дело? – Гольд уставился на Дениса.

– С Веркой надо поговорить.

– Тогда я тоже остаюсь.

– Гольд, тормози. Ты уже наскакался. Теперь моя очередь. Шуруй до дома до хаты.

Денис постоял немного, вслушиваясь в шаги уходящего друга, и направился обратно к щели. Фонаря нет – достал из кармана зажигалку. Сто лет, как завязал с куревом, но зажигалка всегда при нем. У Гольда такая же. И частенько выручает их ее маленький желтенький язычок. Правда, надо знать место как свои пять пальцев, где идешь-ползешь, иначе так покалечишься – ни одна больница не вылечит. Пацаньё под наркотой, когда ползли в темноте, не раз животы себе пороли до кишок или глаза вышибали.

Вот уже и знакомый вход в щель темнеет между плитами. Пригнулся и нырнул в темноту. Здесь он мог пройти метров десять – пятнадцать на ощупь, здесь знал каждый выступ.

Включил зажигалку, быстро огляделся и выключил. Экономить надо! Пошел вдоль стены, и снова – чирик-чирик! – задергался огонек в руке. Тут, главное, нельзя спешить. В темноте ноги и руки – твои глаза, которыми ощупываешь все, «осматриваешь» каждый метр пространства около себя.

Здоровенная крыса прошмыгнула между ног – почувствовал ее упругое крепкое тело. Специально ударилась о ботинок, пискнула по-особому: мол, не обольщайся! Я главная!

Он ненавидел этих мерзких хвостатых тварей. А до чего умные! Храбро сидит такая усатая-хвостатая перед тобой и смотрит в глаза не мигая и все вроде понимает. Никакого страха в ней. Она хозяйка в этом вонючем царстве.

Денис еще немного прошел в полной темноте. Ага, знакомый запах дыма – точно, костер уже рядом. Впереди посветлело.

И тут до него донесся резкий голос, будто наждаком по ржавой железке водят. Верка! Ее за километр узнать можно!

Дэн, сейчас мы эту фифу прищучим!

Еще чуток продвинулся вперед.

Вся гоп-компания перед ним как на блюдечке. Верка сидела в кресле Болта и потягивала сигарету. На корточках, как кутёнок, притулился у ее ног Болт и не сводит глаз с «принцессы». Зубатый съежился на раскладушке – похоже, спит. Почему-то он все время спит, как ни придешь, – совсем слабак. Болеет, наверно. Ван-Бор с газетой развалился на своем месте. Ученый! С прессой знакомится.

– Куда чмокнутого повезли, не знаешь? – скрипнула Верка, запуская над головой очередную порцию колечек из дыма.

– Не сказал Доктор. – Ван-Бор уселся поудобнее. – Болт, вы там о чем базарили так долго?

– Доктор все приставал: «Почему не позвонили?»

– Почему-почему! По кочану! – огрызнулся Ван-Бор. – Надоели эти чмоки. Как тараканы, лезут, лезут, и все сюда.

– Доктор обиделся, что ты не позвонил ему.

– А у меня зарядка в мобиле села. И у нас тут не общежитие. Вер, у тебя есть кадр, который сечет в электричестве?

– А зачем тебе такой? – откликнулась Верка.

– Электричество хочу провести сюда. Компьютер купим.

– Телик поставим! – замахал руками Болт. – Игры разные купим. Я видел в магазине! Бум-бах! Тра-та-та! Ой, клёвые игры!

– Ты, Болт, будешь продавать билеты. Ну как, Вер? Достанешь кадра? Я уже рассчитал… Хорошие бабки будем делать.

– Ты, Ван-Бор, жирно жить хочешь, – скрипнула, как провела подпилком по железу, Верка.

– Ага, хочу. Есть мысль… В газете читал, как один наш мозгляк с банков бабки скачивал. С американских! А то совсем зажрались! Вот он их и тряханул…

– Прежде чем ты их тряханешь, тебе уши отрежут, и не только уши.

– «„Это мы еще поглядим“, – сказал слепой». Есть один «академик» у меня на приколе. Я уже закидывал крючок и получил положительный ответ. Ему только нужна хорошая техника. А нас тут, под землей, сто лет никто не вычислит.

– Ван-Бор, не встревай! Не советую. Знала я кое-кого. Когда накрыли их контору, устроили им такой кирдык…

Денису надоело слушать трёп, и он вышел из темноты.

– Приветик жителям «Пентагона»!

Ван-Бор даже не дернулся.

– Ой, кто к нам приполз! Какие люди! – весело заскрипела Верка, но Денис заметил, как она вжалась в кресло. – Сколько лет не виделись!

– А ты чо не умотал с Доктором? – удивленно хрипанул Ван-Бор.

– Да забыл тут кое-что.

– Ладушки. Вы пока выясняйте, а я поехала! – Верка положила недокуренную сигарету в пепельницу и стала выбираться из кресла.

– Не спеши, Вер. Ван-Бор, пусть пацаны подышат в стороне.

– Болт, Зубатый, хромайте отсюда! – скомандовал Ван-Бор.

Пацаны исчезли в темноте.

– Дэн, у меня правда нет времени! – затараторила Верка. – Я уже давно собиралась уйти, обещала кой-кому…

– И я кое-что кое-кому обещал, – негромко сказал Денис. – Кто дал Муравью наркоту? – Он не отводил глаз от Веркиного лица. – Ну, говори! Ну!!!

– Ты чернуху не лепи мне!

– А ты не прячь глаза! Не виляй в сторону!

– Твоему доходяге Муравью никто ничего не давал! И не парь мне мозги!

– А он мне все выдал! – Денис понял, что надо давить, иначе не выжать из нее ничего. – Прямо на тебя указал!

– Лажа! – заорала Верка и даже задохнулась от негодования. – Он у вас придурок! Чистый баклан! Знать ничего не знаю!

– А зачем пряталась, когда Гольд тебя искал?

– Никто не прятался! У подруги была! Можешь проверить! Только сегодня приехала!

– Но почему Муравей на тебя указал? Ты мне что обещала?! – Денис теперь взорвался. – В «Пентагоне» ничего нашим пацанам не давать! Ни за какие бабки! Обещала или нет?! А это знаешь как называется? Знаешь?! У Муравья братан шутить не любит. Он с мужиками из ОМОНа нагрянет сюда и всю эту помойку, весь ваш «Пентагон» с корнем! Он сам так сказал! Муравьев-старший с вами базарить о насморке не будет! И ему плевать, рванула ты куда-то или не рванула!

Даже при мерцающем свете костра и двух керосиновых ламп, стоявших на журнальном столике, было видно, как Верка вцепилась в ручки кресла тонкими пальцами с длиннющими ногтями с разноцветным лаком, как задергались ее губы, как нервно заёрзала она в большом уютном кресле.

– Кто привел Муравья сюда? – Денис повернулся к Ван-Бору.

– Не был он здесь! – Это уже Ван-Бор психанул. – Зуб даю! Сто лет не видел его! По барабану нам твой Муравей!

– А где ему вмазали наркоту? Откуда такая наркота у него? Это не дурь героиновая – «синтетика»! От нее уже подыхали у вас здесь! Ну, что молчите?!

Наступила какая-то тяжелая тишина, в которой, казалось, ничего не было слышно, кроме громких ударов сердца, – это у Дениса оно так стучало. Да еще охриплое дыхание Верки путалось где-то над головами, в грязных углах, в паутине.

– Долго молчать будем? – прервал тишину Денис. – Или братана приглашать на собеседование?

– Обожди… Сейчас скажу, Дэн… – Голос Верки, на удивление, теперь совсем не скрипел, а звучал тихо и мягко. – Сейчас скажу…

Маленькое личико Верки как бы уменьшилось еще, и остались на нем только длиннющие ресницы, окрашенные в разные цвета радуги – любит такой выпендрёж! – и пухлые губы, сверкающие синей помадой.

Крыса зашуршала где-то в углу. В костре потрескивают деревяшки.

Верка громко шмыгает конопатым носом, отчего вздрагивают колечки на бледных ноздрях – пирсинг вшивый! В нос, уши, шею и еще куда-то навтыкала разных железяк и очень гордится этим.

Верка набрала воздуха побольше, губы облизнула.

– Возле гастронома недавно с девками торчала. Хотела уходить и гляжу: Муравей на меня гребет. И сразу цап за руку: «Ты меня не видела! Никому ни слова! Отвалим!» А руку не отпускает, прямо вцепился! Зенки такие нехорошие и пялится, пялится. Я: «Чего пришел? Чего зенки пучишь?» Молчит. Я: «Мне некогда, у меня поезд!» А он все пялится. И наконец заговорил: «Верка, ты только не смейся… Мне очень плохо. Вот скажи: ты зачем живешь? Ты думала об этом?» И все пялится. Никогда его таким не видела. И по новой: «Ну скажи, зачем мы все живем?! Ты вот зачем живешь?!» Я что-то стала квакать… И тут у него слезы из глаз как потекли, как потекли! И шепчет на ухо: «Я не хочу жить, Верка! Я это уже давно понял. Совсем не хочу! Не получается у меня ничего!» Я ему: «Придурок! Ты вон как на гитаре бацаешь!» А он мне: «Это никому не нужно! Вот отец мой умер… Сказали, сердце не выдержало… Не выдержало! Оно у него все могло выдержать, а ему… а его…» И как захохочет, ну как бешеный! Я даже трухнула. А он: «Ты ничего не знаешь! Никто никогда не узнает!.. У каждого своя очередь… И теперь пришла моя очередь…» И вытащил из кармана ампулу. Я сразу узнала ее. С такой враз можно отбросить копыта. Я ему: «Где достал эту дурь?» А он плачет и хохочет, как перегруженный. Я ему: «Подохнешь! Выкинь глупость из мозгов! Кто тебе дал?» А он хохочет: «Много знать – вредно для здоровья! Ты меня не видела! Поняла?!» И отвалил. Тут мобила звонит – подруга потеряла меня совсем. Короче, я к подруге рванула. Всё! Больше ничего не знаю. И отвали от меня!

Снова тишина повисла над головами.

Ван-Бор не сопит.

– Прямо так и сказал: «Не хочу жить»? – Денис уставился в Веркины глаза. Когда вешает лапшу, они всегда бегают у нее, а тут застыли черными угольками. – Так прямо и сказал?! Так и сказал, да?!

– Да, так прямо и выдал. – Верка снова закурила, выпустила несколько красивых колечек и заскрипела уже своим обычным голосом – задвигала рашпилем по железяке. – Вы все какие-то чмокнутые… Чего вам не живется нормально? Вот мы с Ван-Бором по баночке пивка высосали – и в полном кайфе… Переходи-ка ты, Дэн, жить к нам. И Муравья пристроим. И Гольда. Четыре дня здесь – три дня дома, чтоб никакого шума. Нам тут скоро электричество проведут. Телик купим.

– И компьютер! В Интернет выйдем! – поддержал Ван-Бор. – По шахматам турнир устроим!

– Красиво рисуете, товарищи. Ладно, это мы обдумаем…

– Нет, Дэн, даже не думай: у тебя кишка не выдержит. И все вы шибко гордые.

– Мы не гордые, Ван-Бор. Вер, а откуда у тебя такая маечка?

– От верблюда! Полный отпад, да? – Верка игриво задвигала плечами, и из-под маечки выглянули тощие ключицы, точно кривые сухие веточки. – В ней я жутко сексуальная! Аж сопли текут кое у кого! Прямо удержа нет, так текут…

– Эту майку прямо из Америки, из Белого дома, притаранили! – хохотнул Ван-Бор.

– От самого президента, да?! – громко расхохотался Денис.

– А чего скалишься? Подарок очень крутого мэна. Он майку в самом Голливуде оторвал! И обещал снять меня в киношке. Уже придумали название: «Горячая любовь на рельсах»! Я в главной роли! «Зелеными» заплатят. А потом по Интернету запустят! На весь шарик скоро прогремит ваша малышка Верунчик! Интервью буду давать.

– Ты там на энтих рельсах смотри не простудись, дурочка! – подал голос Ван-Бор. – Ой, холодющие они!..

– А у меня анальгинчик есть! Жуть как помогает!

– Малышка Верунчик, а этот крутой мэн перевел тебе, что на майке накорябано?

– Само собой! «Майд ин Америка»! И еще тра-ля-ля! Так?

– Почти. Хочешь, переведу тебе это «тра-ля-ля»?

– Шуруй! Переводи! – Верка залилась звонким хохотом и закинула длинные ноги на ободранный подлокотник кресла.

– Прошу внимания! Начинаем переводить! – сказал Денис.

– Ой, не шевелюсь! За эту маечку Зойка-Трясучка предлагала мне десять «зеленых». А хо-хо не хо-хо?! Дареное не продается!

– Малышка, нынче все продается! – подал голос Ван-Бор.

– Заткнись! Ты же ни черта не понимаешь в поп-культуре! И чо там накорябали америкашки, Дэн? Мы вас слухаем!

– Слухайте. «Америка – самая великая страна в мире!» – прочитал Денис с чувством, почти нараспев.

– Правильно! Мэн мне так и сказал! Майка – последний писк!

– На спине продолжение. Переводить?

– Жми, дави! – Верка села боком и, мотая ножками, повернулась в кресле.

– «Лучшие клизмы в мире сделаны в Америке! Наша клизма всегда поможет вашей любимой заднице! – на одном дыхании и с выражением выдал Денис текст, сияющий ярким золотом на майке. – Ждем заказы в любое время суток по телефону, факсу…»

– Заткнись! – Верка взвизгнула и вскочила на ноги. Замахала руками перед носом Дениса, захлебываясь от ярости. Из глаз во все стороны разлетались искры. – Ты все выдумал! Назло мне! Чтоб унавозить меня! Дерьмом считаешь меня! И потому все врешь, врешь!!!

– Вот это ты зря, – ответил Денис. – Зачем мне врать? Давай перепишу эту лабуду на листок, и айда на площадь! Прямо сейчас! Там знатоки мигом переведут. И я заплачу тебе «зелеными», если лажу выдал! Сто баксов отдам! Ван-Бор – свидетель! Ну, айда на площадь!

– «Клизма»! «Лучшая в Америке»! – Ван-Бор скорчился в кресле от смеха. – Ой, не могу! Пупок сейчас развяжется! Спасите-помогите! «Клизма, лучшая в Америке»! Ой, подохну! Теперь у тебя будет кличка – Верка-Клизма! Сейчас в животе все лопнет… Верка-Клизма! Золота не пожалели для такого сраного шмотья! Ай да америкашки! Из Голливуда прямо! 0-ой… помогите мне!

Верка всхлипнула. Из глаз ручьем потекли разноцветные слёзы. Но вот, словно очнувшись, одним движением руки с силой рванула с груди майку – и в ее пальцах осталась тонкая тряпица.

– Козел! Гнида он поганая!

Она обтерла тряпкой разноцветные подтеки со щек, с глаз и швырнула ее в картонную коробку.

Закурила. Сигарета дрожала, прямо прыгала в ее пальцах.

Голая до пояса, тощая – каждое ребро можно пересчитать, она была похожа на жалкого птенчика, выпавшего из гнезда на асфальт. Шмыгала носом и все затягивалась сигаретой, затягивалась. Фиолетовые наколки каких-то цветочков на ее худых плечах дергались. Маленькие груди торчали, как незрелые помидорки, и тоже дергались.

Вдруг Верка широко улыбнулась, сверкнула острыми зубками, между которыми чернели пробелы, отбросила окурок. Она вся как-то выпрямилась и уже не походила на птенца.

– Ты, Верка, настоящая пробка! Схватила по сопатке! – Глаза у нее стали какими-то развеселыми, шальными. – Я совсем забыла, что этот мэн хочет снять Верку в киношке! Он хочет на мне заколотить жирные бабки. Он это умеет… Он сможет… Как же у меня выскочило это из башки! – Она врезала себе по голове кулачком и рассмеялась. – Я ему сделаю такой «клип»! На всю оставшуюся жизнь запомнит Верку-Ярославку. Я ему морду сожгу! Поняли? Есть у меня пузырек с кислотой – насквозь все прожигает. Я изображу ему на морде этот «клип»! Ой как изображу!..

– Плюнь на него! – просипел из своего кресла Ван-Бор. – За вонючего клопа срок тянуть! Ты что! Он жеваной жвачки не стоит!

Верка снова закурила, вся окуталась противным сигаретным дымом.

– У него какая тачка? – спросил Ван-Бор.

Верка молчала, только пыхтела сигаретой.

– Спрашиваю: у этого клопа какая тачка?! – заорал Ван-Бор.

– Крутая, и не одна, – едва слышно выдавила из себя Верка. – И не две даже.

– Значит, не будет их. Дам команду пацанам – изуродуют так красиво, что даже сам не узнает их. А кислотой не надо, пусть дышит жабрами. И воняет. Все горе у клопа еще впереди.

– Ты не знаешь его, Ван-Бор. Мы все для него самое-самое дешевое дерьмо. Я ему очень многое прощала. Размазывал он меня уже не раз. Умеет ласковые слова говорить, прямо в душу залазит. И снова гадит там. Вроде не заметишь сразу, потом расчухаешь, а поезд уже ушел. На мне и подругах моих знаешь сколько бабок он сколотил? Вагон и маленькую тележку! Нет, таких надо наказывать строго. Тачки он еще купит, а вот зенки себе уже никогда не закажет, даже за бугром.

Потом Верка надела новую кофтёнку – пальмы на груди и тигр на спине. Немного успокоилась. Но Денис понимал: от своего решения наказать паршивого «мэна» она вряд ли откажется.

Поговорили еще немного. Денис догадался, что Верка не имеет никакого отношения к ампуле. И Муравью крупно повезло: вколотил не целиком, а то не спасла бы ни одна реанимация мира. Правда, Дэн – не смог расколоть Верку, у кого можно отовариться такой дурью. Она только жмурилась и трясла головой: «Ходит у кого-то по волосатым лапам, но не знаю у кого. Под большим колпаком эта дурь…» Боится сказать или действительно не знает. Вообще-то она всегда любит хвалиться, что на «ее законной» территории «трех вокзалов» знает каждую собаку и кошку. И тут один ответ: здорово боится торгашей «синтетики». В незнанку решила уйти. Лишнее слово, сказанное Веркой, дорого может ей обойтись.

Думая обо всем этом, Денис шагал домой. Переходил дорогу к метрухе, и прямо рядом с ним резко тормознул белый «мерс».

Из него выскочили три наштукатуренные девки под градусом и, хохоча, стали обниматься, пританцовывать и даже пытались петь.

Денис сразу узнал ту, что выходила вчера из дома бабы Жанны с сумкой на плече. Она особенно отрывалась, с визгом крутила над головой, точно пращу, маленькую серебристую сумочку, пытаясь заехать по головам своим подружкам, но те увертывались, приседая. А вот сама не удержалась на ногах и клюкнулась на асфальт. Полетели в разные стороны красивые туфельки. И Денис тут же придумал ей прозвище – Белая туфелька.

Подружки подняли ее, принялись отряхивать пыль, а сами чуть не падают, плохо стоят на ногах.

Белая туфелька, заливаясь смехом, проскакала мимо Дениса, и терпкий запах духов ударил ему в нос.

Все это время из кабины «мерина» на девушек смотрел мужчина, поглаживая рукой щеку с большим грубым шрамом.

Тормознули рядом две черные тачки, и вылезли пьяные амбалы. Один из них свистнул девушкам. С радостными криками те рванулись к машинам и, толкаясь, полезли внутрь. Умчалась Белая туфелька с развеселыми подругами.

Белый «мерин» все продолжал стоять, только водитель прикрыл стекло в кабине. Наверно, кого-то поджидает.

Денис спустился в метро.

Дэн, насчет Белой туфельки у матросов вопросов нет. Бабе Жанне представилась разнесчастной. Лапша! И ясно, чем она подрабатывает, какими семенами…

Вагон мягко потряхивало, глаза сами собой слипались. Дэн, не проспи свою остановку!

Резкий запах духов, застрявший в носу, все еще напоминал о Белой туфельке. И никак не отделаться от этого противного запаха.

6

Апельсин, как всегда, встречал в прихожей.

– Как дела, рыжий? В доме порядок? – Апельсин громко мурлыкнул и задрал кверху хвост. – Понял: у вас все в порядке.

Гремела музыка. Мышонок слушала скрипку с оркестром – играл великий скрипач. Она часто слушает великих. А как же иначе!

Вместе с Апельсином забрались в любимое кресло и послушали музыку. Потом пошлепали на кухню.

Вскоре возникла сестрица. Вся загадочная. Это Денис сразу просек: уши торчали как-то по-особому вызывающе.

– Ты вылавливал соплявок, а чем, по-твоему, занималась я?

– Чем? – Денис взглянул на Мышонка уже внимательней. – Тебе полагался отдых, ты должна была расслабиться. Ну конечно, покалякала с куклятами, посетила ванну, вымыла свои расчудесные кудри.

– Это само собой. К вашему сведению, я постоянно ухаживаю за своими волосами. Не то что некоторые, кто моет их раз в месяц. Но это всё мелочи и совсем не то. Спорим, не угадаешь! На сто рублей! А?! Нет, на все двести!

– Ха! Ишь чего захотела. Тоже мне лохотронщица. Стоп! Ты позвонила подружке Тане!

– Тепло… Почти горячо, но еще не очень…

– Обзвонила девчонок по центру! Посплетничала.

– Ха-ха! Очень мелко плаваете! Ладно, сегодня я очень добренькая и потому прощаю вам, сударь, вашу недогадливость. Даже Апельсин трясет усами, сожалея, как вы беспомощны и недогадливы. Я позвонила нашей мамочке!

– Так это само собой – я сразу подумал!

– Поздно! Вы большой тугодум, синьор Помидор! Да, позвонила мамочке и разговаривала с ней. И мне показалось, что голос у нее не совсем такой… Услышала в ее голосе минор. И поехала к ней!

– Ну ты даешь! Мы же договорились на завтра!

– «Договорились»! Я же слышала ее голос, понял! И сразу поехала. Но не одна. Ну… угадай – с кем?! Раз… два… три… Еще на двести баксов могу разорить! Ой, ну совсем мозги не варят! – Она закружилась вокруг Дениса, принюхиваясь. – Как же от тебя несет какой-то плесенью! Кислятиной! Фу-у-у! Надо отмываться. Так с кем же я могла отправиться в такое путешествие? Молчишь, несчастный! С нашим… Ну?.. Раз, два… Апельсином! Повязала ему на шею свой любимый голубой бант, посадила в сумку – и полный вперед! Allegro! Prestissimo!!! – Маша вонзила в воздух свой маленький кулачок и потрясла им, как заправский дирижер. – Мигом доехали!

– Ну дела-а… – только и смог выдавить из себя Денис.

– Видел бы ты, как мамулечка обрадовалась, когда мы прилетели к ней! А как обрадовалась Апельсину! Ты даже представить не можешь! Все в палате так смеялись, так смеялись, когда я его вытащила… А ему – чихать!

Он сразу к мамочке прыгнул на грудь, стал тереться головой о ее щеку и так замурлыкал, так замурлыкал! Прямо на всю палату! Это было что-то бесподобное!.. Мамочка улыбается, а у самой слезы… И у других… Но это были хорошие слезы, Дэн! Счастливые! Теперь все болячки у нашей мамулечки исчезнут! И мамулечку очень скоро выпишут из больницы! Да-да! И будем опять все вместе! Ведь так?

– Конечно, так… Мышонок, ты… ты просто супер!

– Ха-ха! Я всегда супер, только некоторые не замечают.

– Да вы что? Я потрясен, сударыня!

– Ладно, мы еще раз тебя прощаем. Кстати, звонил Алеша-Музыка и поздравил, что хорошо выступила на конкурсе. Он всё обо всех знает! Тебе горячий привет. Ждет не дождется, когда вернется в центр и ты придешь к нему в гости с яблоками.

– Где он сейчас?

– В Праге. Там какой-то очень большой фестиваль. «Я, – говорит, – опять влип». Такой смешной!

– Алеша-Музыка – гениальный пианист, Мышонок!

– Это все знают, Дениска. И потому его возят по фестивалям. «А мне, – говорит, – хочется спокойно поработать. У меня, – говорит, – такие планы, такие планы!..» Я просто преклоняюсь перед ним. Честно! Ладно, всё! Мы и так много потратили времени на разговоры, а мне еще надо поработать… Скажи: «Пошла вон! Мотай работать!»

– Сударыня, на ужин изволите откушать омлет?

– Если вас, сударь, это не затруднит! – кивнула Маша, исчезая в своей комнате.

– А ты что уставился? – Денис потряс кулаком коту, застывшему на стуле с брезгливым выражением на усатой морде. – Тоже хорош! Бант ему нацепили! Ишь мордастый!.. Ну, ладно, ладно, и мы что-нибудь такое изобразим, что все закачаетесь. Ваш Дэн не так прост. А пока вперед, мыться! Кой-кому из благородных запашок помойки не ндравится, раздражает, видите ли!

Вышел из ванной новорожденным. Переоделся. Рубашку и джинсы бросил на стул, а ремень аккуратно повесил на спинку.

Особенно он любит смотреть на этот ремень, ложась спать. Поблескивают в полумраке стальные пластинки – небольшие квадраты и кругляши, на них выбиты гербы многих российских городов бывших республик СССР. Древний ремень! Если в него уткнуться носом, то почувствуешь запах пота, впитавшегося в кожу. Хозяин ремня прошел через многое. Воевал в Чечне – попадал под обстрелы, ходил в атаку.

Совсем случайно достался Денису этот ремень. Рулил на «шумахере» с пачкой писем за спиной и увидел старика. Тот стоял, облокотившись на стену, и прижимал руки к груди.

Затормозил: не пьяный – этих он сразу определяет. Лицо белое, как бумага. Пот градом катится по лицу.

– «Скорую» надо мне… Сердце, браток… Вызывай «Скорую»…

– Куда вызывать? Какая это улица?

– Это Пролетарская… Я не живу здесь… Я просто шел…

Денис вызвал по мобильнику «Скорую». Там сначала не могли понять, куда выезжать, к кому, зачем. Объяснил. Приехали минут через семь-восемь. Сразу старичка на носилки – и в машину. Денис только успел спросить, в какую больницу увозят.

На следующий день он решил заехать в больницу, узнать, как себя чувствует тот старичок. Фамилию не запомнил, но в приемном отделении сразу сказали, что знают про вчерашнее утро, когда прямо с улицы привезли больного. В реанимацию положили. Фамилия его Калмыков. Туда не пустили, конечно. Через пару дней снова зашел. Калмыкова уже перевели в кардиологию.

Мужчина узнал Дениса, едва тот заглянул в палату, обрадовался. Тогда они и познакомились.

Калмыков Борис Борисович оказался совсем не старичком, как показалось Денису. Седая голова – это после Чечни. Там был серьезно ранен. Подлечился и стал служить в МЧС, выезжал в разные горячие точки в России и за ее пределами, вытаскивал людей из-под обломков рухнувших домов после землетрясений и взрывов в результате терактов. Но наступил и его сердцу предел: дало сбой.

Несколько раз навещал Денис своего нового знакомого. Пришел и перед самой выпиской Калмыкова из больницы.

– Хочу подарить тебе кое-что… – Борис Борисович достал из тумбочки широкий кожаный ремень, покрытый красивыми стальными пластинками. – Мне его подарил полковник. Видишь царапину – след от штыка. Эта пластинка спасла полковнику жизнь. А вот выбоина – след от пули. Почти в упор стреляли. Тогда уже мне помог этот ремень. Теперь ты носи его.

С тех пор Денис не расстается с ремнем. На джинсах он сидит как родной. Сразу приладил к нему мобильник. В школе ни у кого нет такого знаменитого ремня. Пацаны каждую пластиночку общупали, осмотрели со всех сторон.

Из кармана рубашки выпали какие-то исписанные торопливым почерком листки. Дэн, ты стареешь – склероз! Их Таня тебе сунула, когда прощалась.

Читал и не верил своим глазам.

…

…

…

«Ты только не смейся, я вот сяду иногда, и мне хочется записать, о чем думаю, мечтаю. Наверное, все это глупо и нелепо. Еще я люблю рисовать, особенно акварелью. Но я не могу, совсем не могу решать всякие задачки, мне от них прямо плохо делается! Голова начинает кружиться, и тошнит. Наверное, я дура. Я ненавижу задачки! Иксы и игреки мне даже ночью снятся – такие жуткие, страшные, зубами на меня лязгают! Начинаю плакать. Подушка вся мокрая от слез. Дурочка, да? Конечно. Опилками набитая. Кто-то этих иксов вообще не замечает и плюет на них. А у меня вот такое к ним отношение… Ты извини, что я тебе дала прочитать эти стихи, – мне некому больше показать их.

Таня»

Денис тряхнул головой.

– Вот это да! Надо же…

Дважды перечитал все с самого начала.

– Да-а-а… Ну-у дает!.. – И у него чуть не вырвалось – «Цапля!» И снова тряхнул головой, да так сильно, что даже хрустнуло в шее и зазвенело в затылке. – Ну Таня! Ну Танечка дает! Стихи сочиняет!

И еще раз перечитал, осмысливая каждую строку. Потом мысли всякие закрутились в голове. Представлял, как она записывала, зачеркивала, закусив губу, и снова выписывала на листочке слово за словом… слово за словом…

Взглянул на часы: время еще детское. Два прыжка – и у телефона, стоящего на тумбочке в прихожей.

– Алло? – В трубке негромко, как-то настороженно прозвучал знакомый голос. – Алло? Я вас слушаю…

– Извините… – ответил он каким-то хриплым голосом. – Это вас беспокоит…

– Денис! – обрадовалась Таня, и голос стал совершенно другим. – Зачем ты так пугаешь меня?

– Старик Дэн сейчас ознакомился с вашими бумагами… – Он почувствовал, как в конце тонкого, бесконечно длинного телефонного провода замерло дыхание. Даже показалось, что слышит, как там громко колотится сердце. Или это у него самого оно бухает на всю комнату? – Тань, мне все очень понравилось… Честное слово, поверь!

– Ты не смеешься?

– Самое честнейшее! У тебя же настоящий талант!

– Не надо таких громких слов!..

– Но ведь здорово написала! А еще стихи есть? Наверняка есть! Я в этом уверен! Дашь прочесть?

– Конечно.

– А что случилось дома?

– У мамы астма и еще всякое… Иногда ей бывает плохо…

– Сейчас все нормально?

– Нормально.

– Почему же голос такой кислый?

– Да вот смотрю в учебник – ничего не понимаю! А завтра меня спросит АБЕ. Это точно… И уже коленки дрожжи продают…

– Неужели ты боишься нашего АБЕ? Он же такой классный! А какая симпатичная лысина у него! И вообще, я считаю, он у нас самый-самый супер из учителей!

– Нет, я против него ничего не имею… Он добрый. И даже не ругает: чувствует, что я ничегошеньки не соображаю. Но мне стыдно, понимаешь? Просто очень стыдно… самой себя! – Голос Тани задрожал и, казалось, вот оборвется и соскользнет с провода, исчезнет, растворится.

– Спокойно! Никаких соплей! Почему не позвонила? Мы же договаривались. Ладно! Бери учебник, товарищ Пифагор, и говори, что задано. Все эти иксы и игреки у нас сейчас попляшут, горькими слезами обревутся. Айн момент! – Денис сбегал за учебником. – У нас все готово, товарищ! Называем параграф, номер задачи! Ручка, бумага е?

– Е!

– Тогда пошуровали! Как командовал Д’Артаньян своим корешам-мушкетерам? «Шпаги из ножен! Галопом вперед!»

И поскакали… Денис пробегал глазами по задачке и почти сразу диктовал решение. Для него все это семечки!

Таня, едва успевая за ним, записывала.

Но после каждой задачки он делал паузу, как АБЕ на уроке, и уже медленно растолковывал все заковыристое простыми, доходчивыми словами.

Среди математических формул Денис чувствовал себя как рыба в воде. Ему огромное наслаждение доставляло двигаться по запутанным дорожкам задания, чтобы выбрать единственную, ту, которая кратчайшим образом приведет к цели. Он, точно с живыми, обращался с формулами, видя, как по его желанию они становятся послушными…

Он любил и очень уважал АБЕ. Тот никогда не сидел во время урока – ходил по рядам и заглядывал каждому в тетрадь. Объясняя, всегда жестикулировал – обеими руками, указкой, классным журналом. Огромные очки с толстенными стеклами каким-то чудом держались на самом кончике его носа, а увеличенные ими глаза будто плавали перед ним. На лысой черепушке, похожей на очищенную редиску, торчало всего несколько клочков седых волос, и он нежно их поглаживал, выслушивая даже самые нелепые ответы.

В алгебре Денис да еще двое в классе рубили, остальным все было до фонаря. Но всегда на уроках АБЕ стояла какая-то благодатная тишина, словно наслаждался народ, наблюдая, как учитель расправляется с формулами, как шутит. Особенно любили слушать его рассказы о жизни великих ученых. И так здорово у него это получалось, будто был знаком с каждым лично, чаёк вместе попивали. И ни разу он не повысил ни на кого голос. А на других уроках и не поймешь, кто кого хочет переорать: училка – гладиаторов или они – училку. Иногда целый урок все стоят на ушах! Училка в слезах, девчонки в соплях. Жуть!

АБЕ знал, что у Дениса с иксами полные лады, и не вызывал к доске. Зато во время контрольных вручал ему листок с такими хитрыми задачками, от которых у ученика по спине пробегали мурашки и все внутри начинало звенеть в предвкушении предстоящего поиска, радостной борьбы.

Кроме Гольда, никто не знал, даже не догадывался, что у них с АБЕ идет большая игра – «решишь – не решишь».

Иногда, получив новую задачку, Денис так увлекался, что забывал обо всем, начинал бормотать что-то невразумительное, царапая ручкой по листку. И тут Гольд врезал кулаком в бок – возвращал в реальную действительность: «Чо шуршишь? Тихо сиди! Не возникай!»

Сам же АБЕ незаметно поглядывал на Дениса, поблескивал очками и слегка улыбался. «Вроде крепенько достал я тебя? Это тебе не водичку переливать из бассейна А в бассейн Б! Тут надо серьезно пошевелить извилинами!»

– Вот и всё на завтра, – донеслось до Дениса из трубки.

– Стоп! Знаешь, последнюю можно долбануть совсем иначе: хипповый вариантик появился! Закачаться можно! Записываем!

– С ума сошел! Какой еще вариантик?! – взмолилась Таня. – В классе все в курсе, что я полный ноль в алгебре, а ты еще мне что-то предлагаешь. Представляешь, это же будет настоящий цирк: Барканова решает задачки «хипповыми вариантиками»! Надо мной все обхохочутся! И АБЕ первый!

– Ладно, оставим этот вариант… – Денис с сожалением вздохнул. – А так здорово можно крутануть… и так красиво! Ладно! Всё! Точка! Ну а теперь ты уже поняла, что делать дальше?

– Да, сейчас я все это, что ты надиктовал, вызубрю, чтобы не совсем полной дурой выглядеть, когда АБЕ спросит…

– Не нагнетай! Все будет нормально.

– Я постараюсь. А у меня есть предложение.

– Весь внимание.

– Давай в воскресенье, если оно у тебя и Маши не занято, съездим в Сергиев Посад.

– Хорошая мысль. Правда, мы там уже были всем классом.

– В Троицкий храм заходили?

– Не помню… Вот Музей игрушек помню. А что в том храме?

– Этот храм самый главный: в нем хранятся мощи святого Сергия, основателя лавры.

– Ну да! У меня книжка как раз есть про его житие и чудеса. Еще не успел прочесть… Говоришь – в воскресенье? А мы с Мышонком хотели пойти в школу. Она при храме, который рядом с нами.

– Воскресная школа?

– Ага!

– Барканова из 9 «А» может присоединиться к вам?

– К вам, товарищ Барканова из 9 «А», у матросов нет вопросов!

– Спасибо за доверие, товарищ Пожарников. Значит, после школы сразу поедем в Сергиев Посад?

– Конечно! Слушай, а почему ты такая… сообразительная?

– Сама не знаю! – Таня залилась смехом. – Наверное, от радости, что так здорово раздолбали задачки. Завтра АБЕ будет смотреть на меня и удивляться… А вообще-то его не удивишь. Он отлично знает, что я не способна на такой подвиг. И может, догадается, чьи мозги тут потрудились на самом деле.

– Ну и что? Народная мудрость гласит: «Сам погибай, а товарища выручай!» Е?

– Е! Но есть и другая пословица: «Сколько веревочке ни виться…»

– Товарищ Барканова! – перебил строгим голосом Денис. – А разве вы будете безразлично наблюдать, как тонет в пучине беззащитный человек, вроде меня, и не протянете ему руку?! Фу-у-у… Выдохся… Нет больше сил… Короче, все вызубрить, чтоб от зубов отскакивало! И АБЕ будет доволен. Дошло?

– Вызубрю. Маша уже спит?

– Только-только затихла. Вся в работе – пилит и пилит…

– Не пилит, а играет. Она бесподобная!.. Знаешь, что я хочу тебе сказать… Ты, кажется, не понял, зачем мне с Машей надо было встретиться. Помнишь? Так вот, я увидела Машу – как она держит в руках скрипку, как дышит на нее – и поняла: заниматься не своей работой человеку, я имею в виду себя, противопоказано. Так нельзя. И сказала маме об этом. И отцу. Мама переживает. Нет, конечно, я не засуну скрипку под диван – буду играть. Но это все уже будет совсем по-другому выглядеть. Ты со мной согласен?

– В принципе… Хотя…

– Давай безо всяких «хотя». Как ты сам говоришь – «всё! Точка!». Апельсину привет! Спок ночи!

– Не бросай трубку! В Сергиев Посад надо обязательно поехать! Но не в это воскресенье. Вот Муравья вышибут под зад домой. Мы всей развеселой командой и двинем в лавру, на поклон святому Сергию. И еще захватим длинноногого Гольда. И бабу Жанну с Толяном! Нет возражений?

– Ты что! А я и не подумала. Бабу Жанну – обязательно! Она будет очень рада!

– Да, для нее это будет праздник, а то она совсем закисла дома. Вот теперь точка! И спок ночи!

– Спок!

Денис повесил трубку. Осторожно так уложил ее, ведь по этим проводкам сейчас туда-сюда проносились слова… столько слов!..

Взглянул на листок, лежавший рядом с учебником.

Прикрыл глаза. Дэн, а ведь ее голос, наверно, еще где-то в проводах, вот в этой трубке, рядом с твоими дурацкими ушами. Конечно, он знал, что, согласно физике и всяким прочим законам, в этих тонких медных проводках-ниточках давно уже ничего нет. Но почему же слышится ему голос Тани? И кажется, что он где-то близко-близко…

Брякнул звонок у двери – родитель!

В прихожую вошел отец с газетным свертком в руке.

– О-ля-ля! – только и смог произнести удивленный Денис, когда отец развернул сверток.

Там был шикарный букет белых роз.

– Это нашей маме. Завтра исполняется восемнадцать лет со дня нашей свадьбы. Хочу утром отнести цветы ей в больницу.

– Мама будет очень рада. А откуда у тебя деньги? Это дорого…

– Я попросил аванс, и мне дали в храме. Цветы, наверное, надо поставить в воду?

– Это мы запросто!

– С отцом Вадимом мне так легко, просто, он сразу всё понимает… Я ему рассказал про себя всё… буквально всё…

– И правильно. Ну а теперь моемся, ужинаем.

Отец стоял переминаясь с ноги на ногу.

– Иди мойся, а то совсем остынет ужин.

– Да, я тебе должен сказать… Я звонил в центр, где учится Маша. Спросил, как прошел конкурс. Маша стала лауреатом? Это на самом деле?

– Да, на самом деле.

– Ты меня прости, я без разрешения позвонил. Но не подумай, ничего не говорил лишнего, только спросил о конкурсе.

– Хорошо, что позвонил. Я хотел рассказать тебе, как придешь.

– Я очень рад за Машеньку. Подарок ей принес… – Отец достал из кармана небольшую коробочку. Открыл. – Взгляни.

В коробочке лежала миниатюрная икона.

– Владимирская Божия Матерь.

– Красивая какая! – восхищенно произнес Денис, глядя на добрые, все понимающие глаза. – Это Мама Христа, да?

– Да, и образ, по преданию, был написан еще при жизни Марии.

– Ты должен сам подарить. – Денис протянул коробочку отцу.

– Я уйду очень рано, Машенька еще будет спать. А если я напишу ей записку и мы оставим все у нее на столе?

– Отлично придумал! – улыбнулся Денис. – Так и сделаем!

Апельсин проводил отца до ванной и галопом обратно на кухню.

– Помогать пришел? Ух ты, бандюган! – Денис почесал у Апельсина за ухом, и тот радостно замурлыкал. – «Пой песню, пой, рыжий ковбой!..»

Тонкий нежный запах исходит от цветов.

Когда последний раз в их доме стояли цветы? Склеротик Дэн, напрягись, вспомни! Не помнишь. Как этим розам обрадуется мама! Перед выпиской из больницы он тоже купит цветы. Мама откроет дверь и увидит их в вазе на столе… Представил ее радостные глаза…

Запиликал мобильник – Гольд.

– Привет длинноносым!

– Салют кривоногим! Сообщаю: мои стрельцы сегодня пасли Косого. Сейчас звонили. Косой снова вошел в тот самый дом и не выходит оттуда… Что-то не нравится мне этот домик.

– И мне не нравится. Но Никите говорить пока рано, нужны факты и только факты. Ты меня понял?

– Понял. Завтра я на первый урок не успею. Из деревни едет вторая тетушка, надо встретить. Не была в Москве лет двести.

– Встречай. А я недавно имел базар с нашей кинозвездой.

– С Веркой?

– С ней. Она видела Муравья, и даже ампулу тот ей показывал. Сказала ему, что он может подохнуть, если вколотит, а он – ха-ха… Где достал такую дурь – не выдал. И она не знает.

– Врет, зараза!

– Да, верить нельзя. Я по всем ее адресам пройдусь. Она, кажется, здорово боится торговца этой дурью. Вякнет – пришьют. С этим делом надо разбираться. Как наш Муравей?

– Пока не выписывают. Чихать начал, доходяга.

– Ничего, вылечат. Главное, чтоб потом он не расслабился. А то мне Верка тут всякого набазарила… Потом расскажу. С Доктором надо поговорить.

– После уроков заканчиваем модель?

– Уже давно пора! Материал есть, клей есть.

– Тогда усё, как говорит моя маманя.

Мобильники отключены.

Прислушался: вода в ванной уже не шумела.

– Твое ученое мнение, рыжий? – Денис взглянул на кота, сидящего на табуретке рядом с раковиной, даже брызги воды не пугают его, только морщится. – Наш родитель перестанет куролесить? В норму придет?

Апельсин многозначительно пошевелил усами.

– Я с тобой вполне согласен: будем надеяться.

На пороге появился отец.

– Помылся?

– Да.

– Ну и хорошо. Вон и Апельсин рад, что ты пришел. Садись ужинать. Все горячее на плите. Сам клади. А это праздничный торт. А я налью воду в вазу.

– Спасибо. Мама наша как там?

– Уже ничего. Вполне ничего. Скоро выпишут. Настроение хорошее. Особенно после победы Мышонка на конкурсе. Но я еще ей не говорил, что ты начал работать в храме…

– Я это должен сам сказать. И завтра скажу. Обязательно. Часов в одиннадцать поеду в больницу… Утром.

А потом у меня разные дела в городе по поручению отца Вадима. Много дел… Денис?

– Что? – Сын повернулся к отцу.

– Ты веришь в меня?.. Мне веришь?

– Конечно, верю.

– Спасибо. Ну, продолжай, продолжай обрезать розы. Этот шум воды в раковине… Так хорошо мне от него… Мне кажется, наша мама моет посуду, вода так же шумела. Я любил сидеть вот на этом стуле, и мы с мамой разговаривали, как прошел день у нее, у меня… Я подумал: когда мама выйдет из больницы, мы с тобой займемся квартирой – уже давно не меняли обои, потолки надо покрасить…

Денис принялся счищать кожицу с последнего стебля. Включил посильнее воду… Пусть шумит! Пусть как следует шумит!

7

Денис открыл глаза и взглянул на часы.

Отец ушел уже на работу.

Улыбнулся, представив, как Мышонок проснется, протрет глазенки, скатится с постели, а перед самым носом записка, иконка, – тут только держись, какой будет писк и вопли!..

А у тебя, засоня Дэн, сегодня проза жизни: надо шуровать в школу. Хватит заставлять Гольда придумывать разные страшные истории про твои болезни. Гайморит вылечил, лихорадку победил. Температура нормальная. Все микробы обезглавлены и растоптаны. Хватай книжки, тетрадки – и шагом марш!

Гольд сегодня может и не дохромать до школы: встретить на вокзале очередную тетушку из деревни – задачка не из простых. У той небось всякие узелки, сумки, заполненные банками с огурчиками, грибочками, и прочее, и прочее. И надо доставить тетушку и весь товар в целости и сохранности, чтобы народ не затоптал в метрухе, чтобы не расколотить банки-склянки.

Что будут грибочки, Денис ничуть не сомневается. Тетушка часто присылает своей сестрице и ненаглядному племянничку деревенские подарочки через родственницу-проводницу. Денис вместе с Гольдом ходят на вокзал встречать поезда с посылками. Потом на кухне у Гольда проводят дегустацию. Вот подумал об этой вкуснотище – и слюнки потекли.

Дэн, ты что-то слишком рассиропился – огурчики, грибочки! Сейчас думай, как будем говорить с народом в классе, чтобы никого не обидеть, и в тоже время очень серьезный вопрос на повестке – прокол с наркотой! О «витаминчиках»! Как такое получилось? Почему мозги у народа не сработали? Неужели и дальше так дешево будем прокалываться?!

Наверняка возникнут вопросы. Вот, Дэн, и будем расклевывать их, и до конца! А то опять появится на горизонте какая-нибудь дурь, и будем снова все очень дружно хлопать ушами.

Прислушался: тишина. Мышонок еще сны сладкие видит.

Подумал, что неплохо бы сейчас добежать до бабули Жанны – успеет до школы! – еще разок спросить про развеселую блондиночку. Странное впечатление осталось после встречи с Белой туфелькой возле метрухи. И ужасно захотелось засунуть нос в сумки под столом – что за товар в них лежит, из-за которого Белая туфелька залила горючими слезами бабулю Жанну.

Через несколько минут он уже нажимал веселенькую голубую кнопку – недавно поставил новый звонок у двери квартиры бабули.

Никакого движения в прихожей на трезвон, хотя звоночек здесь очень даже громкий: чтобы на кухне было слышно, просила.

Еще пару раз вдавил пуговку.

Дэн, ты лопух! Сейчас бабуля уже на своем боевом посту – с Толяном. Будущие профессора рванули в институт.

Нет бабули – так это даже лучше, значит, в спокойной обстановке разберемся с сумочками девицы.

Денис достал ключ и вошел в прихожую. Запер дверь изнутри на ключ и вытащил его, чтобы не перепугать бабулю, если вдруг надумает вернуться.

Сразу под стол – сумки на месте. И только хотел засунуть нос внутрь, как раздался трезвон в прихожей. Звонок прямо надрывался! Нет, это не бабуля! Зачем ей звонить? У нее есть ключ.

И снова: дзынь-дрынь-дзынь! Через паузу – дзынь-дзынь!

Дэн, кто-то с утра пожаловал в гости к нашему одуванчику. Может, соседке нужна соль или спички?

Два прыжка – и он в прихожей, вжался носом в обшивку двери. И увидел в глазок мордочку Белой туфельки. Сразу узнал ее! Ха-ха! А хозяйки нетути дома! Зря пришла! Прокол, дорогуша!

Белая туфелька, прикусив накрашенную губку, продолжала звонить. Смотрите-ка, настырная какая!..

И неожиданно заскрежетал замок – это Белая туфелька пыталась открыть дверь! Здорово живем! Бабуля отдала ей свой ключ!

Замок с большой придурью – всегда заедает, и потому надо хорошо повозиться с ним, чтобы открыть.

Дэн, что делать? Спрятаться! В туалет? Исключено! В газовую плиту?

Замок вот-вот откроется…

Ага, под кушетку можно! Под ней тесно, зато надежно! Втиснулся ужом и замер. Весь ушел в слух.

Еще щелчок… еще… и дверь открылась! Сумела! Ну мастер!

Цок-цок каблучки… Туда-сюда…. Туда-сюда…

Перед носом Дениса появились белые туфельки на тонких высоких каблучках. На одной из ног, над лодыжкой, две цепочки. Красивенькие цепухи, одна витая, другая из пластиночек.

Неужели баба Жанна отдала ключ? А почему бы и не отдать? Девочка слезу пустила! Ну а бабуля даже кофточку последнюю снимет – только попросите.

Стоп, стоп! Бабуля не могла отдать свой ключ! У нее же нет запасного! А она ушла из дома к Толяну и сама заперла дверь!

Вдруг до него дошло: отмычкой работала Белая туфелька! Молоток!..

Вопросик: зачем в такую рань прискакала сюда? Сначала звонила – проверяла, дома баба Жанна или нет.

Каблучки опять зацокали. Кажется, к столу подошла.

Тишина. Какой-то шорох… Как будто бумагой шуршит.

Ни черта не видно!

Коснулся носом пола, и ужасно захотелось чихнуть.

Весь сжался, задержал дыхание… Только твоего чиха не хватало сейчас, Дэн! Сам виноват: у бабули нет сил вытирать пыль под кушеткой. Надо устроить в ее апартаментах генеральную уборку, заодно и кухню покрасить, и рамы оконные…

Как же щекочет в носу! 0-ой… Особенно в левой ноздре! Держись, Дэн! Терпи! Не дыши!

Изо всех сил сжал пальцами переносицу – Доктор Серж научил. Ага, всё, порядок! Пронесло! А то был бы настоящий цирк!

Опять каблучки зацокали. И уже рядом. Хоп! – скрипнула и застонала кушетка – присела Белая туфелька. Перед самым носом торчат каблучки – можно потрогать и цепочки пальцем подцепить.

Дэн, а если сейчас схватить ее за ногу? Вот будет номер! Нет, такие шуточки в сторону.

– Марат, новый товар я уже занесла. Беру старый и плыву к ячейке. Какой номер сегодня? Поняла! Завтра звоню в семнадцать.

Каблучки цок-цок! Хлопнула дверь, звонко щелкнул замок. Тишина.

Денис еще немного полежал, уткнув нос в пол. Затем выбрался из-под кушетки – и сразу к окну. Белая туфелька уже вышла из подъезда. Спортивная сумка на плече. Головкой туда-сюда, закурила и пошуровала в сторону гастронома.

Дэн, что делать?

В башке шторм семь баллов, уже паруса трещат! Мысли крутятся, вертятся, сшибая друг дружку… О каком новом «товаре» говорила Белая туфелька? «Беру старый…» Взяла сумку – значит, в сумке старый! Что за «товар»? Это потом посмотрим… «Плыву к ячейке…» А это что значит?

Рванем за Белой туфелькой! Разберемся, куда она «плывет»!

Догнал ее, когда была у гастронома. Держался несколько в отдалении.

Дэн, давай прокрутим условия задачки. Что-то многовато иксов и игреков. Под столом бабули девица организовала склад: в сумках находится какой-то «товар». Белая туфелька приносит его и уносит. Пользовалась отмычкой, чтобы войти в квартиру. Странный разговор по мобильнику. Куда-то «поплыла» с «товаром»…

Целая куча вопросиков, и все заковыристые. Давай врежем по шее хотя бы одному иксу! Девица пустила слезу: влипла в жуткую ситуацию, бандиты обижают. Бабуля взяла ее под свое воробьиное крылышко. Появился в квартире склад.

Но Белая туфелька не похожа на разнесчастную – у метрухи хорошо отрывалась!

Что еще мы знаем? К сожалению, пока всё. Хиловато, Дэн, не густо. Иксов не уменьшилось…

Белая туфелька притормозила, головкой по сторонам – и в подземку. Но тут резко повернула – и уже шагает в сторону автобусных остановок. Хорошо ориентируется – значит, знакомы ей эти места. Потихоньку пошла. Чувствуется, что сумка тяжелая.

Таксист, проезжавший мимо, сбавил скорость, приглашает. Не хватало только этого! Чтоб на тачке рванула из-под самого носа!

Белая туфелька отрицательно махнула ручкой. Молодчина!

До остановки автобуса дошлепали. Народ топчется, скучает. Денис затерялся среди пацанов – похоже, студенты, которые что-то с жаром обсуждали.

Белая туфелька опустила сумку себе под ноги – устала.

Наконец выплыл из-за угла автобус.

Давка, шумок у дверей, но вот все вползли и успокоились. Туфельку прижали к задней стенке, возле дверей.

Едем, едем. Народ все втискивается и втискивается.

Конечная – «площадь трех вокзалов»! Знакомая остановочка.

Белая туфелька соскочила с подножки, с усилием закинула на плечо сумку и пошагала в сторону Казанского. Видимо, уже хаживала здесь не раз.

Дэн, шаркни в сторону, чтобы не засветиться!

Дружно заворачиваем за угол вокзала, и Белая туфелька бодренько так спускается по ступенькам в подвал и шагает в сторону автоматических камер хранения.

Давненько сюда не заглядывал. Вдоль стен выстроились ящики, где можно оставить вещи. Удобная штука: запомнил код – и гуляй не хочу.

Денис уже понял, про какие ячейки толковала по мобильнику Белая туфелька.

Народу не густо. Возятся с чемоданами, сумками, перекладывают что-то туда-сюда. Каждый занят своим делом, на соседей не обращает никакого внимания.

Туфелька подошла к ящику и с облегчением опустила сумку на пол. Пробежала по залу остреньким взглядом. Потом втолкнула сумку в ячейку для хранения и захлопнула дверцу. Достала зеркальце из сумочки, губки подкрасила. Вытащила пакет в цветочках и пошагала в дальний угол зала, где никого нет.

Принялась причесываться, а сама по залу глазками, глазками… Ничего подозрительного не заметила и как бы нехотя открыла самую крайнюю ячейку. Какой-то сверток, который взяла из ячейки, сунула в пакет с цветочками. Отошла в сторону и снова начала причесываться. Потом присела возле дремлющей старушки и стала обеими руками что-то перекладывать в пакете, а головкой иногда незаметно крутила из стороны в сторону.

Во время всей этой «операции» Денис стоял возле теток, заваленных грудой пакетов, сумок. Тетки перебирали вещи, перемещая их из одного баула в другой, громко спорили о каких-то покупках, рядом крутились пацанята…

Туфелька медленно поплыла к выходу из камеры хранения. Вышла и сразу задымила сигаретой, поглядывая то по сторонам, то на свои часики. Покурив, пошла к метрухе. И сразу на кольцевую.

До станции «Проспект Мира» доехали без всяких приключений.

Денис изучал дебильную рекламу, когда засек краем глаза, что Белая туфелька вылетела из вагона. Он успел выскользнуть из уже закрывающихся дверей. На станции Белой туфельки не видно. Смылась?! Унюхала?! Не может такого быть, потому что такого быть не может! Это АБЕ выносит такой приговор бредовому ответу у классной доски.

Дэн, спок! Она никак не могла засечь тебя! Может, просто на всякий пожарный случай решила проверить, нет ли хвоста.

Гудит метруха. Мелькают перед глазами лица, сумки и снова лица, лица…

Привстал на цыпочки.

Дэн, ха-ха! Ты, конечно, большой лопух, но еще и везунчик! По широкой лестнице, ведущей к выходу в город, поднималась Белая туфелька! И кажется, даже отсюда, издалека, он услышал звонкое цоканье каблучков по мраморным ступеням.

Догнал ее уже на выходе из станции. Конечно, не бросился обнимать, а незаметно просочился вслед за здоровенным мужиком, который каким-то совершенно непонятным образом тащил в руках сразу три огромных чемодана, да еще на плече у него висел далеко не маленький рюкзачок. Рядом семенила тощая, как карандаш, дама в огромной шляпе и что-то беспрерывно трещала мужику, размахивая руками. Тот только мотал башкой и пёр вперед, как бульдозер, распихивая чемоданами пассажиров.

Под прикрытием этой парочки Дениса вынесло из дверей метро прямо к проспекту Мира.

Шум города. Бабульки с букетиками цветов, носильщики, таксисты, мужики и женщины с детьми, пацаны с огромными рюкзаками за плечами, видно, ехать куда-то собрались и что-то хором гундосят под гитару…

Представил тетку Гольда, как на нее обрушилось все это. Хорошо, что длинноногий топает рядышком…

Белая туфелька цокает по площади, как по родной, – даже ручкой помахала кому-то. Ну совсем своя здесь.

Вышла на улицу и тормознула у газетного киоска. Поводила носиком по журналам, книжкам, торчащим за стеклом. Оглянулась – и к окошечку. Быстро что-то вытащила из своего цветастого пакета и протянула киоскерше.

Денис даже привстал на цыпочки и увидел: это не деньги! Точно, не бабки! А какой-то пакетик. Небольшой пакетик.

Из окошечка передали газету. И она сразу отвалила от киоска. На ходу, не разворачивая, сунула газету в пакет.

Еще у трех газетных киосков останавливалась Белая туфелька. И повторялось одно и тоже: в окошечко вместо денег протягивала какой-то пакетик, получала газету – и дальше.

Тут Денис уже просто обнаглел: подошел к боковому стеклу киоска и разглядел, что за пакетик – в таких продают семена цветов!

Девушка получила очередную газету. Дальше самое смешное: все газеты она одним махом засунула в мусорную урну и стала трепаться по мобильнику.

Денис слегка расслабился, загляделся на что-то и – ля-ля! – даже не заметил машину, тормознувшую в стороне. Туфелька вскочила в нее. Только успел увидеть взметнувшиеся белоснежным облаком волосы. Хлопнула дверца, и тачка, резко газанув, умчалась.

Ну ты растяпа, Дэн! Как дешево тебя накололи!

Подошел к месту, где только что стояла Белая туфелька. На асфальте валялась недокуренная дамская сигарета. В воздухе все еще висел терпкий запах духов.

Теперь, Дэн, после того как тебя так красиво умыли, можешь купить булку-калорийку. Поработай челюстями, раз мозги не шурупят.

Шагая обратно к метрухе, он по очереди заглядывал во все газетные киоски, к которым подходила Белая туфелька.

В киосках, как на подбор, сидели весьма симпатичные женщины, у одной даже огромный котище дремал на полке. Стеклянные стенки заставлены журналами, детективами и газетами. Рядом с ними висят на липучках яркие пакетики с различными семенами и бумажки: «Радость для дачников!»

– Скажите, пожалуйста, сколько стоит пакетик семян морковки?

– Зачем тебе, мальчик? Все равно же не будешь покупать!

– Почему не буду? – совершенно искренне возмутился Денис. – Мы в школе сделали теплицу. Сбегаю за деньгами и куплю! Мы проводим эксперименты по биологии, понимаете…

– Понимаю. Приходи с деньгами, и тогда будем разговаривать.

Примерно такой же разговор состоялся у Дениса с хозяйками киосков. Кто отвечал с улыбкой, а одна тетка, хмыкнув, послала подальше.

И тут на него вдруг прямо до тошноты навалилась тоска. Зря убил время на эту Туфельку! Сыщика решил изобразить! Волну погнал! А это обыкновенная торгашка! Не знает, куда семена пристроить, и мельтешит. А пока семена лежат у бабули Жанны под столом, трудится на панели, чтоб золотые цепочки на ноги вешать! Семенами такое не заработаешь!

Уже шел третий урок, когда Денис сунул нос в полураскрытую дверь. Народ в классе радостно загудел. Извинился за опоздание перед Веревгеньевной. Историчка милостиво разрешила ему сесть за парту. С историей у Дениса проблем нет. Самое главное, не спутать разные исторические даты. Веревгеньевна за этим следит, как сокол. Вот великий экспериментатор Гольд, бывает, такое сморозит, что у нее даже начинает краснеть и вздрагивать кончик носа и она хватается за сердце, чтобы то вдруг случайно не выскочило из груди.

У Гольда – это он сам не может толком объяснить – в мозгу почему-то жуткая мешанина из разных исторических событий и дат: никак не может их запомнить и вечно путает, когда и кто с кем воевал, кто и когда выпустил какой-то манифест, подавил восстание или произвел революционный переворот. И тогда он начинает изворачиваться, разводить философию, закатывать глаза к потолку. Насчет этого он большой артист.

Но Веревгеньевна на такие дешевые штучки не клюет и прерывает его красноречие одним взмахом руки: «Ушел в сторону, Гольдштейн! Не сочиняй разную белиберду! Возьми себя в руки! Когда произошло это событие? Дата! Пожалуйста, отвечай!» Ну, он и брякает. И спокойно так брякает. Его же попросили. А он очень вежливый.

И тут у Веревгеньевны нос подрагивает. «Зачем ты надо мной издеваешься, Гольдштейн? Неужели тебе не совестно? За что ты так не уважаешь меня? Неужели тебе не стыдно смотреть в глаза своим товарищам? Неужели не в силах запомнить такую важную дату?!»

И пошло-поехало… Она начинала рассказывать, что происходило в те мрачные давнопрошедшие времена, конечно совсем позабыв о негоднике Гольдштейне. Она вся как бы перемещалась в прошлое. Класс в полном кайфе: народ обожает слушать рассказы Веревгеньевны.

Место Гольда пустое – разбирается со своей теткой. Великое дело! Вечером снимем пробу с маринованных грибочков!

Незаметно взглянул на последнюю парту: Таня уткнулась носом в книжку. Спиралька возле уха подрагивает. Можно сделать вывод – встреча с АБЕ прошла без особых потрясений.

На большой перемене весь класс стоял на ушах. Староста Галька Звонариха, вскочив на парту, лупила указкой по учебнику, орала что-то восторженное. Сестры-двойняшки Селезневы скакали, словно горные козы, многие отплясывали танец дикарей из племени Мумбо-Юмбо. Рогачева и Ефименко то и дело набрасывались на пацанов и целовали всех подряд. Денису под руки попала чья-то кофточка, и, размахивая ею, как флагом, он носился по классу и тоже что-то кричал.

А случилось следующее: классная Марина Дмитриевна объявила, что вокально-инструментальная группа «Ветер» награждена главной премией на конкурсе школьных коллективов. Что такое группа «Ветер»? Ее создал Муравей! Солисты все тутошние – обе сеструхи Селезневы, Ефименко и Рогачева, Сережка Мыльцев и Гришка Петров. Все поют в группе! А сам Дэн вместе с Гольдом рубят ритм на барабанах.

Конкурс проходил в прошлом месяце, выступали музыкальные группы чуть не со всей столицы. И «Ветер» под чутким руководством Муравья утерла всем сопатки. По всем правилам утер! Потом сама Арнольдовна из центра прослушивала игру Вадика на гитаре и сказала, что ему надо обязательно учиться музыке. И она поможет, подскажет…

Марина Дмитриевна объявила и, трезво оценив обстановку, что народ от радости начнет швырять ее к потолку, мигом испарилась из класса, желая остаться в живых.

Безумствующие от восторга гладиаторы остались праздновать победу. Было чертовски обидно, что нет с ними главного виновника торжества – Муравья! Доктора держат его в больнице, где он то кашляет, то чихает и никак не поправится.

Постановили единогласно: провести у больницы манифестацию в честь победы группы «Ветер». И чтобы доктора знали: они лечат знаменитого Муравья!

После уроков всем классом двинули к больнице.

Муравей стоял у открытого окна. Рукой помахивал и лыбился. Рядом с ним стояли товарищи по болячкам и тоже вовсю радовались. В белоснежных халатиках высунулись медсестры. На всех этажах корпуса распахнули окна и слушали записи песен группы «Ветер». Песни были те самые, что принесли им победу. И народ хлопал и кричал: «Еще давай! Еще да-вай! Да-вай!»

Муравей, это тебе салют! Все в больнице теперь знают про тебя, Муравей, и какую клёвую музыку ты сочиняешь! После твоих песен у больных все болезни должны сами излечиваться!

Денис пришел домой, а там его уже ждал Гольд. Он почесывал за ухом Апельсина и травил Мышонку что-то про «черные дыры» в космосе и самые последние сведения об инопланетянах.

Мышонок слушала раскрыв рот. Она обожала «лекции» Гольда.

– Все айда на кухню! – прервал Денис друга. – Сейчас полопаем кашку гречневую! Очень пользительная организьму!

– Внимание! – Гольд потряс в воздухе своим здоровенным кулаком и рванул в прихожую. Оказывается, он притащил две баночки грибов и припрятал в углу прихожей. – От тетушки подарочки! – Гольд водрузил банки на стол.

– Уря-а-а! – восторженно пропели дуэтом Маша и Денис.

– Грузди еще не дозрели, как сказала тетя. А вот маслята уже в полной форме: можно смело рубать!

Начался пир. От маринованных маслят только за ушами трещало…

Потом Денис и Гольд занялись вплотную шхуной – надо же закончить! И работы там осталось уже не так много, но заминочка все-таки вышла: не оказалось нужной материи для парусов. Да еще надо кроить и шить, чего ни Денис, не Гольд не умели.

– Слушай, а если привлечем к этому делу Барканову? – спросил Денис.

– Какую такую Барканову? – не врубился сразу Гольд.

– Новенькую, которая к нам в класс пришла.

– Новенькая? При чем тут она? – насторожился Гольд.

– Оказалось, она на скрипке пилит и приходит к Мышонку. Они вдвоем обсуждают музыку и тэ. дэ.

– Не понял! А шхуна-то с какого бока? – Гольд уперся в Дениса своими огромными коровьими глазищами. – Зачем нам эта Барканова?

– У нее отец тоже любит паять, клеить, делает разные модели. Она всегда помогала ему. Она видела нашу шхуну и сказала, что будет рада, если мы привлечем ее к нашему делу. Вот пусть она и займется парусами – подберет ткань и сошьет… А?

– Понял…

– Что ты понял? Чего зенки выпятил?

– Да так… – Гольд неопределенно как-то дернул плечами. – Ладно, привлечем. Попробуем. Поглядим на ее талант. Тем более в классе шум стоит: здорово начала кумекать по алгебре. Прямо Архимед! АБЕ в восторге.

Денис этого будто не слышал – шаркал напильником, стачивая лишнее у детали, что должна вписаться в корму.

Вот вроде все закончено. Осмотрели шхуну со всех боков, в сторону отошли – красивая!

– За парусами теперь дело… – подытожил Гольд.

– Вот пусть Барканова и поработает руками и мозгами.

– Пусть! И потараним шхуну в яхт-клуб. Пущай по-таращутся, юнги сопливые!

– Но надо еще разок покрасить. И паруса поставим, как положено.

– Это само собой.

– Без них – будто без штанов.

– И без трусов! – Гольд дико загоготал, перепугав кота.

Денис пошел провожать друга и решил заодно заскочить к бабе Жанне, доложить о победе группы «Ветер» и про салют у больницы для Муравья, который ему устроил класс.

Затылок Гольда исчез за кустами, и Денис достал мобильник.

– Привет, Денис! Что новенького?

– Товарищ Барканова не раздумала попотеть над нашей шхуной?

– Не раздумала.

– Тогда первое ответственное поручение: подыскать ткань, пригодную для парусов. Они должны быть красивые и крепкие, чтоб под иглой не расползались. Есть вопросы у матросов?

– Когда нужна ткань?

– Чем быстрее, тем лучше!

– Поручение принято!

Поговорили. Теперь бабулю Жанну навестим.

Возле дома, под древней липой, где обычно дневала и ночевала коляска Толяна, пусто. Значит, бабуля укатила в сквер, там дышит кислородом и беседует с будущим академиком. А заодно собачку прогуливает. Первый раз в жизни у нее появился бизнес без подоходного налога.

Денис давно заметил, что баба Жанна совершенно не тяготится одиночеством, да и какое там одиночество, если в коляске покрякивает на разные голоса Толян, а по скверу снуют знакомые. Они всегда рады покалякать с бабой Жанной, поделиться последними новостями, а то и поплакаться. А бабулька всегда найдет доброе слово и успокоит.

Если никого нет, то она достает книжку из спецкармана, что сама пришила к задней стенке коляски. Кроме книжек там что только не лежит, но главное – это плоскогубцы и отвертка: в антикварной «карете» часто заедают колесики, и тут никак не обойтись без инструмента. Бабуля уже сама запросто производит срочный ремонт коляски, не ждет Дениса.

Покрутил головой по сторонам: не видно бабули. Пробежал по главному «прошпекту», от которого расходятся дорожки, покрытые асфальтом, а кое-где просто присыпанные мелкой галькой, что противно шуршит под ногами и всегда попадает в кроссовки. Выковыривать ее потом оттуда – жуткая мутотень. Тишина. По кривым дорожкам, где камушки, бабуля не ездит, но любит иногда свернуть в сторонку и посидеть за кустами на складном стульчике, который всегда при ней, – отдохнуть. Сидит, больную ногу поглаживает и какую-нибудь книжку читает. А то читает вслух Толяну стихи, хочет, чтобы «молодой человек уже сейчас впитывал подлинную красоту слова». И вполне можно ожидать, что когда Толян заговорит, то сразу в рифму и изобразит что-нибудь вроде: «У Лукоморья дуб зеленый…»

И тут ему показалось… Ну да! Знакомый скулёж – так только одна Бася умеет.

Прислушался – где-то невдалеке.

Негромко свистнул: у догини слух отличный и она всегда выходит из кустов на его зов.

Скулёж сильнее! Нехороший какой-то… Неужели опять какой-нибудь урод покалечил ее?

Шагнул в кусты.

– Бася! Где ты? Отзовись!

Зашуршала листва на земле, показалась морда собаки и тут же исчезла.

– Эй, ты куда?!

Денис раздвинул ветви. Догиня где-то рядом… Еще пара шагов. По лицу хлестнула ветка. Он пригнулся и увидел между кустами знакомую коляску. Как-то криво она стоит.

Собака рядом тихо поскуливает.

Рванулся к коляске. Толян сидит засунув палец в рот и обсасывает его. Увидел Дениса, вытащил палец и пропел тонко-тонко: «А-а-а-а!..» И снова палец в рот.

– Отлично! Ля второй октавы! А где наша бабуля? И что ты тут делаешь?

В ответ – сопение Толяна. Петь больше не желает. Исполнил свою коронную партию.

– Баба Жанна! – Голос среди пожухлых кустов прозвучал глухо. И тогда Денис закричал: – Баба Жанна! Где ты?! Баба Жан-на!

Тишина.

Нет рядом догини. Куда рванула? Только что здесь стояла.

– Бася! – Громко свистнул. – Ко мне!

И опять жалобное поскуливание.

Шагнул на голос догини.

За деревом, на траве, нелепо раскинув руки, лежала баба Жанна. Шляпка ее валялась рядом. Глаза закрыты.

– Баба Жанна… Ты это чего?.. Что с тобой, баба Жанна?!

Наклонился. Лицо у бабы Жанны белое как бумага. А на шее из-под кофточки видны глубокие царапины и синяки.

Еще громче и жалобней заскулила догиня и ткнулась Дэну в ногу, обдала горячим дыханием.

– Баба Жанна, что с тобой?! Отвечай!

Лицо у нее… Вспомнил сейчас! Он вбежал тогда в комнату – его бабушка лежала на диване. Все пропахло лекарствами, даже сейчас помнит те запахи. И лицо у нее белое-белое… вот такое же, как сейчас у бабы Жанны…

Неужели стало плохо с сердцем? Она жаловалась на боли. Но почему оказалась в этих кустах?

Осторожно тронул руку – проверить пульс: рука холодная! Совсем! Прямо ледяная!

А где часики? Они всегда висели на цепочке у нее на груди!

Убили, ограбили и затащили сюда! И коляску завезли, чтобы никто ничего не увидел!

– Баба Жанна… Ну как же так?.. – Слезы потекли из глаз Дениса. – Ты здесь всех-всех знаешь, и тебя знают, любят… Кто это был? Кто, баба Жанна?! – закричал Денис, но голоса своего не услышал.

В голове все смешалось. Надо позвать кого-нибудь… Кричать? Уже поздно… Уже никто ничем не поможет…

Дрожащей рукой снял с пояса мобильник: надо позвонить! Кому? Ясно кому! Высветилось: «Д-р Серж».

– Привет, Дэн! Я тебя слушаю!

– Серж… – Голос у Дениса срывался. – Серж… Я сейчас… Я в сквере… Ты знаешь его… У нас тут…

– Говори медленнее. Я ничего не понимаю. Какой сквер?..

– Серж! Я сейчас в кустах сквера нашел бабу Жанну. Ее кто-то убил! Она мертвая! Вот она лежит…

– Мертвая?! – переспросил Серж.

– Да! Ее убили!

– Ты не ошибаешься, Дэн? Кто ее мог убить? Успокойся. Прощупай пульс, как я тебя учил.

– Нет пульса! Нет! Совсем холодная рука! Я случайно увидел! Хотел поговорить… А ее нигде не было, и я начал искать везде… И нашел – догиня показала. Рядом в кустах коляска с Толяном. Тот в порядке. Приезжай, Серж… Надо что-то делать! А я не знаю…

– Спокойно, Дэн. Возьми себя в руки. В милицию звонил?

– Нет, тебе первому… Часы с нее сняли! Вместе с цепочкой!

– Слушай меня внимательно, Дэн. Я уже еду. А ты сейчас звони в милицию и в «Скорую». Ты же знаешь, такой порядок. Они должны приехать на место преступления. Еду!

Мобильник замолк.

– Баба Жанна… Ну как же?..

В ногах – мелкая противная дрожь. И руки казались какими-то чужими. В голове пусто-пусто, как в большом барабане. Только где-то у затылка громко тукало.

Надо звонить. Да, такой порядок. Серж прав: надо! По-ря-док!

В милиции сразу поняли, что к чему, а в «Скорой» никак не врубались. «Когда случилось? Год рождения? Улица? Какой сквер?»

Наконец, кажется, все выяснили. «Выезжаем!»

Догиня поскуливает, не отходит. Чувствует, что кислое здесь дело, очень даже кислое. Бабу Жанну она любила и всегда выходила к ней из кустов. И гуляли вместе, беседовали.

Собака ничего не видела. Она бросилась бы защищать бабу Жанну. Точно, бросилась бы! Значит, все произошло неожиданно для бабы Жанны: она ведь ловкая и могла бы запросто дать сдачи, палкой огрела бы или закричала…

Погладил догиню, и та прижалась к нему.

– Плохи дела у нас… Пойдем ментов встречать и «Скорую».

Еще раз взглянул на лежащую бабу Жанну. Ходить вокруг нельзя и трогать ничего нельзя – это он знает. Здесь следователь должен искать следы, которые наверняка оставил убийца.

– Пошли, Васенька! И Толяна с собой прихватим…

Нет, коляску нельзя трогать! На ней должны быть отпечатки пальцев! Ведь коляску кто-то притащил сюда! А Толяну до лампочки, ничего не понимает… Ладно, пусть сосет палец, не будем его отрывать от важного дела.

Выбрался из кустов на главную дорожку сквера. Пусто. Нет никого.

Теперь для Юли и Вени возникает большая проблема: с кем оставлять Толяна. Ничего, выкрутятся как-нибудь.

Позвонил Гольду. Тот толком ничего не понял, но сейчас примчится.

Послышался звук сирены. Круто развернулся ментовский газик, вышли двое в форме, двое в гражданке.

– Сюда! – Денис замахал рукой. – Сюда!

Команда зашагала к Денису.

Догиня, увидев приближающихся незнакомцев, заворчала.

– Бася… – Денис потрепал ее за ухом и подтолкнул. – Давай шуруй отсюда. Если надо, крикну. Давай!

Догиня покосилась на мальчика и нехотя похромала в кусты.

Главным образом пришлось разговаривать со следователем. Его звали Николай Александрович Авдеев. Высокий, прилично накачанный. Говорил негромко, четко произнося каждую фразу. Из кармана куртки торчали шариковые ручки, но он все, что говорил Денис, записывал на диктофон, лишь иногда делая пометки в блокноте. Задавал самые разные вопросы, многие из них вроде совсем не относились к делу.

Интересовало его буквально все: знакомые бабы Жанны, что за народ живет в ближайших домах, кто ее соседи, есть ли наркоманы…

Серж приехал раньше «Скорой». Гольд тоже прискакал, в стороне стоит, ногти грызет.

Вместе со следователем приехал фотограф, весь обвешанный фотокамерами. Невысокий, жилистый и быстрый, как кузнечик, он скакал с одного места на другое, щелкал затворами аппаратов, то пригибаясь, то опускаясь на колени, то почти ложась на траву рядом с бабой Жанной. Когда фотографировал коляску, чуть не выколол себе глаз сучком.

Толян – ни звука. Только сопение стало погромче.

Следователь что-то сказал фотографу, и тот снова заскакал вокруг бабы Жанны. Щелк-щелк! Бабу Жанну никогда при жизни столько не фотографировали.

У нее дома на полке, между книг, стоит большая цветная фотография в красивой рамке. Та фотка сделана на юбилее бабы Жанны, когда профессор подарил ей часики. На фотке профессор обнимает бабу Жанну за плечи, вокруг медики улыбаются. Старушка любила эту фотографию. Бывали дни, когда она брала ее с полки, ставила на тумбочку возле кушетки. Денис знал, что это были какие-то особые для старушки даты. Тогда она вспоминала, как проходили сложные операции, как профессор готовился к ним, как переживал неудачи…

Следователь захотел взглянуть на квартиру бабы Жанны. Вместе с Денисом пошагали туда.

Следак заглянул во все углы, даже в древний одежный шкаф. Порылся среди книжек на полке. Взял в руки фотографию.

– Это баба Жанна во время своего юбилея, – пояснил Денис.

– Кто с ней рядом? – спросил Николай Александрович.

– Профессор Зубков Федор Иванович.

– Знаменитый профессор Зубков?

– Ага. Он очень уважал бабу Жанну, они вместе работали. Во время сложных операций он только ее ставил к операционному столу. Сюда приезжал к ней на день рождения, когда она уже не работала. Нога у нее очень болела…

– Зубков очень крупный ученый. – Следак прошелся по комнате. – Ты когда последний раз был здесь?

– Сегодня утром.

– В квартире всё на месте? Ничего не пропало?

– Всё на месте. А пропадать нечему: у нее, кроме часиков, книжек и этой фотки, ничего и не было.

– О чем вы разговаривали сегодня?

– А мы не разговаривали. Ее не было дома.

– Как же ты сюда попал?

– Элементарно. Позвонил – тишина. Значит, нет дома. Решил, что ушла за Толяном, – родители его утром уезжают в институт. Решил войти: у меня свой ключ. Дело у меня тут одно было…

– Дело? Значит, ты зашел, зная, что хозяйки нет дома? – Следак смотрел на Дениса пристально, слегка прищурясь. – Какое дело?

– Хотел кое-что проверить. – Денис оказался возле стола и приподнял старенькую китайскую скатерть. Баба Жанна рассказывала, что из самого Пекина прислали ей эту скатерть в благодарность за операцию. Заглянул под стол. Обернулся, растерянно глядя на следака. – Черт! Ничего нет… Пусто!

– А что там должно быть? – Следователь смотрел еще внимательнее.

– Сумки… Вот я и хотел проверить, что в них…

– Какие сумки?

– Спортивные. – Денис все еще не мог прийти в себя. – Семь штук… Тут такая история… Несколько дней назад я стал ремонтировать розетки в ее комнате, решил проверить проводку. И под столом увидел новенькие спортивные сумки. Баба Жанна потом мне рассказала историю, как в магазине к ней подошла девушка в слезах и стала упрашивать помочь – подержать некоторое время сумки у себя дома…

Денису пришлось рассказать про Белую туфельку, как увидел ее у метро, в квартире, как выслеживал возле газетных киосков.

Николай Александрович слушал очень внимательно. Его заинтересовала эта история да и сама Белая туфелька.

Вместе со следователем вернулись в сквер. Там туча народа: бабу Жанну вся округа знала. Возле коляски – соседи бабы Жанны, Гольд. И Таня тут, обнимает Мышонка, обе в слезах.

Толян, на удивление, спокоен, только всё сосет палец и моргает широко раскрытыми глазищами. И такие серьезные они у него. Будто понимает, что произошло что-то очень страшное.

– Увезли уже бабу Жанну, – прошипел Гольд в самое ухо.

И опять Денису к самому горлу подкатил тугой комок, откуда-то из груди поднялся. Надо сжать зубы, до боли сжать, чтобы слезы не потекли.

Почувствовал на своем плече чью-то крепкую руку. Это был Серж. Тот обнял его за плечи.

– Никак не могу поверить, что нет нашей бабы Жанны. Она была Человеком с большой буквы. Но какая-то сволота решила… Вокруг нас ужасно жестокий мир, Дэн. А она не хотела верить в это. Возьми себя в руки. Баба Жанна не терпела соплей.

Подошел следователь.

– Денис, завтра в два часа зайди ко мне. Кабинет триста шестнадцать.

– Понял, Николай Александрович. В два часа.

Следак и вся команда в тачке. Хлопнула дверца – и нет их. Будто и не было здесь никого.

«Скорая» давным-давно отчалила.

Народ не расходится, люди что-то обсуждают.

Денис смотрел вокруг себя каким-то отстраненным взглядом, будто сейчас здесь стоит совсем не он, а кто-то другой. И вообще, все, что произошло в сквере, казалось ему совершенно нереальным. Перед глазами стояло белое лицо бабы Жанны, он все еще чувствует прикосновение к ее руке и холод неживого тела. Ее тонкая шея неестественно повернута набок, синяки, царапины… Шляпка на траве валяется…

Неужели это случилось на самом деле и ничего-ничего уже нельзя изменить?

– Дениска, я не понимаю… – Мышонок дергает за рукав.

Денис не ответил. Он не знает, что сказать.

– Ну ты что молчишь, Дениска?

Он заметил, что нет коляски.

– Где Толян?

– Его увезла тетя Рая, соседка бабы Жанны. Ты не беспокойся, она присмотрит за ним, – ответила Таня.

Денис с Мышонком проводили Таню и Гольда до метро.

Дома Денис автоматически почистил зубы, о чем-то поговорил с сестрой и уже не помнил, как оказался в постели. Сразу заснул беспокойным сном.

8

Открыл глаза. Стрелки будильника показывали без четверти семь: не проспал! Денис припомнил, что не заводил его вчера. Точно, не заводил.

За стеной у соседей что-то глухо грохнуло, точно с кровати кто-то шмякнулся. Такое не исключено. В той квартире проживает известный на весь дом, да и на всю ближайшую округу сантехник дядя Юрга. Имя у него необыкновенное. В космос запустили Юрия Гагарина, и тут он родился. Папаша был в таком восторге, что решил: уж если свершились разом два таких чуда, то надо назвать своего сына Юрга, что сокращенно означало «Юрий Гагарин».

В паспортном столе не хотели записывать ребенка под таким именем. Отец разбушевался: «В Кремль напишу! Не дают увековечить имя великого человека!» Увековечили. У дяди Юрги мягкий характер, и он никогда не отказывается, когда за установку очередного унитаза народ благодарит его, вручая бутылёк «на промывку вентиля». Домой он возвращается такой «промытый», что может доползти только до лифта на первом этаже, но войти в него уже не способен.

Баба Жанна много раз проводила с ним беседы о вреде «промывок». Он с ней соглашался, плакал на ее плече, божился, но у него был один ответ: «Очень я вас уважаю, прямо безмерно! Но не могу я обидеть клиента своим отказом. Совесть не позволяет».

Опять грохнуло за стеной, зазвенело: что-то разбили.

Денис тряхнул головой. О чем ты думаешь, что слушаешь?! Какое тебе сейчас дело до Юрги? Дэн, ты просто боишься думать о главном – бабы Жанны нет! Нет ее! И никогда уже ты не увидишь ее!

И свело скулы. Захотелось закричать. Защипало в глазах.

Дальше действовал, как робот, – чистил зубы, обтирался до боли полотенцем, что-то проглотил на кухне. Написал записку Мышонку – и в школу.

В сквере остановился возле того места. Пошел дальше. В голове пусто, как в почтовом ящике.

Гольд уже за партой. Отодвинулся молча. Говорить не о чем.

Уныло тянутся урок за уроком. Кто-то что-то бормочет у доски. На все наплевать! Хочется уйти куда-нибудь, чтобы никого не видеть, не слышать.

На перемене в класс сунул свой облупленный нос Ромка Конопатый.

– Гольд!

Гольд исчез и почти тут же вернулся.

– Выйди, – прошипел он.

В коридоре, как всегда на переменке, пыль столбом. Народ носится, орет, тыкает кулаками друг дружку. Вдоль стен девчонки выстроились: идет показ мод. Пацанам на это, ясно, наплевать.

Гольд с Денисом отошли от двери.

– Есть информация, что в восемнадцатой школе будут скоро раздавать «витаминчики»!

– Когда? – Мысли в голове Дениса ворочаются туго, точно плохо смазанные шестеренки.

– Через полчаса или час. Может, и раньше.

– Кто будет раздавать? – Мозги очухались, заработали четко.

– Не знаю! Косого нет в школе. И мои стрельцы нигде не могут засечь его. Надо действовать! Школа недалеко…

Денис молчал, прокручивая в голове варианты.

– Айда мотанем! – продолжал Гольд. – И на месте уже решим, что и как…

– Само собой ничего не решится, – сказал Денис. – Раздадут придуркам «витамины» и рванут со свистом. А мы со своими соплями опять останемся. Так хочешь?

– А как еще? Зато будем знать, кто в этом деле замешан.

– А толку?! Они же смоются – и нет их!

– Не ори. – Гольд кивнул в сторону пацанов, торчавших возле окна. – Секи, как Репа шеей крутит и ушами шевелит.

– Репа? А что ему-то до нас? Я с ним вроде общался как-то…

– «Общался»! – скривился Гольд, точно зуб заныл. – Репа теперь на службе у Косого – первая шестерка!

– Продался, хмырь! Ладно, будем иметь в виду. – И объявил на весь коридор: – Во двор айда, там кислородом отоваримся!

– И сероводородом! – захохотал Гольд.

Выкатились. Во дворе пискари мельтешат. Отошли в сторону.

– Надо брать только с «товаром»! Понял? – сказал Денис. – Чтоб не смогли отвертеться! Иначе замнут – ищи потом свищи! А они тем временем уже другую программу разработают. У них мозги насчет этого здорово шурупят!

– Это понятно. Значит, Никиту вызываем?

– Обожди! Ты на все сто уверен, что прикатят с «витаминами»? Прямо сейчас? Ну! На все сто?!

– Не дави. На все сто никто не может быть уверен. Представь: они выехали, а тут – бац! – и прокол баллона! Вот тебе и сто процентов! У меня есть точная информация, что раздают «витамины» в школах. Так же, как у нас. И сегодня у них по графику восемнадцатая. Понял? – сказал Гольд.

– «По графику»! А откуда ты просек этот график?

– Мои пацаны всё пронюхали.

– Ха-ха… «Пацаны»! Ладно, поговорим с Никитой…

– Скажи – следим! Должны быть с наркотой. Пусть решит, как ему приготовиться, чтоб брать их. Если приедут, то мы сразу же сообщаем ему.

Денис снял мобилу с ремня.

– Слушаю. – Голос Никиты совсем рядом.

– Привет. Это Денис.

– Привет. Понял, что Денис. Какие проблемы?

– К восемнадцатой школе сейчас должны подкатить барыги с «витаминами». В соседних школах были недавно, раздавали…

Изложил Никите все, о чем только что говорили с Гольдом. И Никита согласился: он будет ждать звонка.

– Слышал? Все понял? – Денис быстро повернулся к Гольду.

– Понял.

– Гребем со двора по одному. И в разные стороны.

Денис пополз еле двигаясь, цепляясь ногой за ногу. У ворот поторчал и поплелся в сторону магазина, стоящего возле жилого дома.

Гольд потащился вразвалочку в другую сторону.

Когда школьный двор оказался за спиной, оба рванули бегом. И вот они уже у соседней школы. Сразу запрыгнули в высоченные кусты, которые густо разрослись вдоль полуразрушенного забора.

Весь школьный двор отсюда виден как на блюдечке. Пусто. Народ в классах сидит.

Малыш с тетрадками в руке проскакал галопом по ступенькам и исчез в здании.

Тишина.

– Думаешь, долго придется ждать? – Денис взглянул на часы.

– К нам они приезжали на большой перемене.

Наконец в дверях показался длинный, сутулый и тощий пацан, из девятого или десятого класса. Закурил как деловой. Закашлялся с надрывом, с хрипом, точно старикан.

– Знаешь глистопёра? – спросил Денис.

– Не-е… В нашу секцию такие дохляки не ходят.

Пацан вроде забеспокоился. Закружил, заходил по ступенькам, то и дело поглядывая на часы и по сторонам.

– Видал, как у него нервы колотят! – прошептал Гольд.

– Лечить его надо.

Дохляк достал мобилу, повертел в руках и тут же сунул обратно в карман.

Послышался шум мотора. Это синий «жигуленок» тащился в сторону школы. Подкатил к воротам на школьный двор, чихнул и замер.

– Гольд, это же та самая тачка, что я видел!

– Ага… Замрем пока… – прошептал Гольд.

Дохляк перестал курить, уставился в сторону машины.

Дверца тачки приоткрылась.

Пацан покрутил головой по сторонам и свистнул три раза. Негромко так свистнул.

Из тачки вылез рыжий парень. Денис сразу узнал его и включил мобильник.

– Слушаю! – Голос Никиты ударил в ухо.

– Прибыл синий «жигуленок» и тормознул у школы. Шестерка уже ждет на крыльце. А из тачки вылез рыжий парень. Я уже видел его…

– Не дергайтесь. Мы рулим к вам.

– Тормози за магазином, рядом со школой. Мы с Гольдом в кустах, сразу вас увидим.

– Не вылезать! Слушать только меня, когда команду дам! Всё!

Рыжий закурил. Заглянул в тачку, и оттуда выскочил Косой. Это уже сюрпризик! Он замахал руками Дохляку. Тот сразу пошагал к волейбольной площадке. Весело так пошагал, вприпрыжку.

– Видал? – прошептал Денис. – Знакомая личность!

– Очень знакомая. Косой, значит, серьезно влез в это дело.

– По самые сопли! Придурок! Теперь уже вряд ли вылезет.

Вот уже компашка тусуется у волейбольной сетки.

Из-за дома напротив слегка выглянул сияющий бампер черного «мерса» – это подкатил Никита.

– Смотри, наши!

– Ага, – кивнул Гольд. – Оттуда хорошо видно.

На волейбольной площадке идет разговор. Рыжий передал Дохляку сверток, и тот засунул его к себе под джинсуху. Косой смеется над чем-то, руками размахивает.

А к площадке уже бежали Никита и еще трое крепких ребят. Аккуратно бежали: ни Рыжий, ни Дохляк с Косым не могли видеть их. Вот уже отступление к тачке им перекрыто.

И вдруг раздался резкий пронзительный свист. Кажется, совсем близко. Денис и Гольд от неожиданности даже вздрогнули и переглянулись, ведь рядом никого не было.

Рыжий и Косой, получив знак, как по команде, рванули в разные стороны. А глистопёр от растерянности сразу споткнулся, упал, вскочил и заметался по двору нелепыми прыжками, точно кролик, запертый в клетку.

– Ну придурок! Далеко не убегут! – Напряженный шепот Гольда обжигал ухо Денису. – Смотри! Сейчас скрутят!

И тут Денис увидел, как из дверцы «жигулей» медленно появляется чья-то нога. Ха! Толстушка с голубыми волосами! Та самая, что торчала рядом с Рыжим возле дома! И она тут во всей красе!

Мальвина быстро-быстро засеменила ножками. Она спешила на другую сторону улицы.

Дэн, она ведь запросто может уйти! Смоется в какую-нибудь дыру!

Толстушка уже вот-вот подкатится к строящемуся дому.

И Дэна точно выбросило из кустов. Выскочил, пригнулся, чтобы бежать.

Шорох за спиной. Кто-то тронул его за плечо.

Денис обернулся: рядом возник незнакомый мужик, он скалился, поблескивая фиксами. Почти все его лицо закрывали большие черные очки.

– Куда так торопишься, баклан?

– Ты… Тебе чего надо? – Денис даже не успел удивиться появлению незнакомца.

Фикса сверкнула вдруг совсем близко, и в тот же миг какая-то сила толкнула Дениса в живот. Перед глазами мелькнуло что-то ослепительно белое. Обожгло горячим, и Денис закричал от жуткой боли, а может, и не закричал, потому что уже ничего не слышал, проваливаясь в бездонную немую черноту…

9

Захотелось повернуть голову, но что-то мешало…

«Надо открыть глаза», – подумал Денис.

А они почему-то никак не открываются. Нет сил разлепить веки.

«Почему?» – хочет спросить и не может.

Но вот получилось! И стало светло-светло! Где он?

Возникла какая-то тень. Нет, это вовсе не тень: прямо на него сверху смотрели чьи-то глаза, спрятанные за стеклами очков. Все какое-то размытое…

– Привет! – донеслось откуда-то сверху, глухо, неразборчиво. – Ты меня слышишь? Парниша? Здравствуй, Денис! – Вот уже и получше слышно.

Моргнул стекляшкам: «Слышу! Приветик!»

Лицо с очками исчезло. Осталось только что-то белое-белое, и ничего больше. Какое-то сопение рядом…

Где-то звучат голоса… неразборчиво… И что-то сопит, сопит…

– Отключаем аппарат! – раздался громкий и четкий голос.

Сопение прекратилось.

Чьи-то руки трогают лицо, что-то снимают с него… Теперь можно пошевелить губами…

И снова над ним глаза. И он уже довольно четко видит их за стекляшками. Человек улыбается.

– Вот мы и приехали! Дышать ничего не мешает?

Денис попытался что-то ответить, но губы, словно чужие, совсем не слушались его.

– Я тебя понял, парниша! Все нормально! Все будет хорошо!

Очки выпали из поля зрения.

Тишина. Вслушался в нее: шорохи, неясные звуки…

Неожиданно прямо над ним появилось лицо мамы. Он сразу узнал ее огромные глаза. Они совсем рядом. Почему в них слезы?

– Дениска! Маленький мой…

Он почувствовал прикосновение пальцев мамы к лицу, и ему стало так хорошо-хорошо!

– Ма… ма-ма… – выдохнул Денис. – Что со мной?

– Ты в больнице. Тебя лечат здесь… Бандит ударил ножом.

Прикрыл глаза: слабость навалилась.

– Отдыхай, Дениска, отдыхай.

Снова чьи-то глухие неразборчивые голоса… Кто-то трогает его руку…

– Лежи спокойно, Дениска. – Голос матери рядом. – Тебе сейчас поставят капельницу, чтобы сил набирался.

Дорогой голос то приближался, то уплывал куда-то вдаль…

Денис быстро шел на поправку.

Со слов матери, он уже знал, как все произошло. И еще Гольд, когда приходил, изложил все подробно, в красках. Это классно у него получается.

Короче, когда Денис выскочил из кустов, из-за угла дома выбежал мужик и ударил его ножом. И сразу смотался на белой тачке, которая пряталась за домом.

Гольд с Никитой вызвали «Скорую», и Дениса отвезли в реанимацию. Ну а всю ту компашку скрутили.

Вскоре Дениса посетил следователь.

– Вот мы и снова встретились. – Николай Александрович улыбнулся и поправил на плечах тесноватый голубой халат. Пристроился на стуле рядом с кроватью Дениса, достал из кармана блокнот. – Ты меня здорово подвел. Договорились о встрече. Ну, я жду, жду… А оказалось, Пожарников решил один с бандитами разбираться. Мне нужно уточнить кое-что, – продолжал он. – Твой друг Яша Гольдштейн рассказал много интересного. Теперь я хотел бы, чтоб и ты помог мне. Надо вспомнить лицо того, кто ударил тебя ножом. Ты видел его близко. Я понимаю, сразу это очень трудно, но попытайся. В мозгу остается информация, надо только оживить ее. Попробуй восстановить каждую минуту, секунду. Нам это очень важно. Белую машину пока не удалось найти.

– Те, кого задержали с «товаром», должны знать его! – сказал Денис. – Это он предупредил их свистом.

– Все задержанные возле школы хором отрицают, что слышали свист. Это понятно: они боятся.

– А убийцу бабы Жанны нашли?

– Ищем. Там тоже есть много вопросов. Ты знал, что лежало в сумках, которые были под столом?

– Не успел узнать! Я ведь вам уже рассказывал. Баба Жанна говорила про семена для садоводов. Вот я и пошел, чтобы это проверить, и не успел. Белая туфелька появилась. Ее взяли?

– К сожалению, нет. Провалилась как сквозь землю.

– Вот черт! Куда они все проваливаются? – Денис хлопнул ладонью по кровати. – Как же так? Такие большие сумки! И в камере хранения никаких следов?

– Но ты же не назвал мне номера тех ячеек. Наша встреча не состоялась…

– Ну да! Я же сюда загремел… Вот гадство! Но я запомнил все места, куда Туфелька совала свой нос! Пишите!

Следак записал номера ячеек в камере хранения, расположение киосков.

– Всё, отдыхай. Теперь у меня много материала.

– А баба Жанна?! – напомнил следователю Денис. – Даже зацепки нет, кто убил ее? Она была самый-самый добрый человек изо всех, кого я знал! – Он так разволновался, что даже закололо в боку и перехватило дыхание. – Мы… мы с Гольдом будем искать убийцу… И найдем! Точно найдем! Под землей будем искать! Мне помогут!..

– Успокойся. – Николай Александрович накрыл своей рукой руку Дениса. – У нас уже есть кое-какие версии. Ты знал, что на коляске есть карман, где Жанна Николаевна держала книжки и даже зачем-то плоскогубцы и отвертку?

– Это для ремонта коляски! Она на одних соплях держалась, антиквариат. А слегка подкрутил – и дальше поехали. Вот и положила инструмент в спецкарман. Так она этот карман называла, сама пришила. В нем лежало все нужное для жизни. Анальгинчик, например…

– Про тетрадь в зеленой обложке знаешь? – поинтересовался следак.

– А то! Вся ее главная бухгалтерия там! Пенсия у бабульки была не шибко велика. И потому все свои расходы до копеечки записывала! «Проснусь ночью, – говорит, – вспомню, что еще надо купить, и давай заново пересчитывать. Прямо как у Пушкина скупой рыцарь. А я, значит, рыцарша». Шуточка такая была у бабы Жанны.

– Кроме бухгалтерии в той тетради еще много разных записей: дни рождения, адреса… Знаешь Альберта Якушева?

– А кто его не знает! Родители – алкаши. Из дома дергал. Но пацан нормальный. Жрать дома было нечего, он и стянул у какой-то тетки сумку с батоном колбасы. И в колонию сразу. Мы чуть не всем домом ходили просить, чтоб не судили его, на поруки хотели взять. Нас даже слушать не стали. «Опасный преступник, надо срочно изолировать!» А настоящие бандюги на «мерсах» и БМВ в открытую катаются – им хоть бы хны! И все их знают! Или не так?!

– Об этом мы потом поговорим. Ты знаешь, что Жанна Николаевна продолжала искать адвоката, чтобы пересмотреть дело Якушева?

– Говорила мне как-то. Но на это нужны большие бабки.

– Но она все равно искала. Ей помогали друзья.

– Это здорово! А мне ни слова…

– Она посылала Якушеву в колонию теплые носки, свитер.

– Насчет посылок я в курсе. Она мне два раза давала их отправить. До этого мы с Гольдом ходили по домам и собирали разные вещи.

– Ты сам заглядывал в эту тетрадь?

– Нет, зачем? И не имею права.

– А последняя ее запись такая: «Аня ночью еще принесла одну сумку и забрала одну. Она плачет и рассказывает мне про свою тяжелую жизнь, но я ей уже почему-то не верю. Отчего-то тяжело на душе…»

– Значит, Белую туфельку зовут Аня. И, видите, баба Жанна тоже что-то почувствовала.

– Да, почувствовала. В спецкармане мы нашли пакетик с семенами.

– Баба Жанна положила его туда?

– А кто же еще? Похоже, она открыла его и, видимо, все поняла… Ведь в пакетике были совсем не семена.

– Наркота! – вырвалось у Дениса. – Вот дубарь! Как же я сразу не врубился!

– Эта «милая девушка» решила организовать у бабы Жанны точку для хранения наркотика. Тихое место, безобидная старушка. Жанна Николаевна, я думаю, хотела отнести пакетик на проверку, но не успела: они убрали ее. Это их обычный метод. Изобразили грабеж. А вот спецкарман не нашли. В коляске все было перевернуто, ты видел.

– Вот гады! Я виноват – не успел! Где теперь их искать?

– Ищем. Про пакетики – никому! Твоя задача сейчас лечиться и вспоминать все-все, что успел увидеть тогда.

Дениса перевели в хирургическое отделение. Дело уже шло к выписке. Навещал Доктор Серж. Гольд даже притащил баночку с вареньем – привет от тети! Обсуждали, как у Муравья выбить из башки дурь. Он лежит в этой же больнице, только в терапии.

Денис теребил своего врача Сергея Александровича, просился на выписку. Врач улыбался: «Придет срок, и выгоним. Каждому овощу свое время».

Вчера вечером примчался Гольд. Видок у него взъерошенный, точно от банды убегал. Глаза таращит и молчит, никак заговорить не может.

– Ты что какой-то не такой? – удивился Денис.

– Ага, не такой… Сейчас ко мне наши пацаны прибежали…

– Носом дыши. Что случилось?

– Что, что… – Гольд зачем-то огляделся и едва слышно просипел: – Хана Косому! Понял?!

– Не понял!

– Умер Косой! Кранты! Этой ночью.

– Умер? – переспросил Денис. – Так он же у ментов в СИЗО – так мне следак сказал.

– Да, там! Уже хотели перевести его под домашний арест. И мать предупредили, сказали, чтоб глаз с него не спускала. А тут звонят ей: «Ваш сын умер. Врачи поставили диагноз: сердечный приступ». Она бегает во дворе, кричит не своим голосом. Мозги совсем поехали… Во дела какие!..

– Сердце? – Денис покачал головой. – Он вроде здоровый был.

– Как лось здоровый! Я же с ним дрался. Крепкий пенек. Я потом его даже приглашал к нам в секцию. Классный боксер был бы. Тренер наш сделал бы. Но Косой не захотел: «До лампочки мне ваш спорт!» И вот привет от белых тапочек! Нет Косого!

– Тут, по-моему, дело не совсем чистое, – сказал Денис.

– Ну! И мне так кажется! Он же вроде начал колоться…

– Меня следак о чем только не спрашивал: и про его семью, про соседей, с кем он последнее время тусовался…

– И меня спрашивал… Помнишь, Димку Дуста замели с наркотой? Он тогда совсем обнаглел, прямо по классам торговал «конфетками от усталости». Его тоже в изолятор сунули, и тоже стало плохо с сердцем – не проснулся утром. Димка и Косой, видно, знали что-то лишнее, и наркоделяги решили точку поставить. У них это запросто. – Гольд зашипел еще тише и снова закрутил головой по сторонам. – Косой последнее время каким королем ходил: весь в коже, мобильник дорогущий! А откуда у него могли быть бабки? Во! У этих подонков кругом сети. И даже не подумаешь… Вроде с тобой ля-ля, а сами вынюхивают ситуацию, как да что. На крови бизнес строят! Нашего тренера прямо трясет, когда о наркоманах слышит, – лучшего друга у него сгубили.

Гольд еще доложил, как классно провел с теткой экскурсию, – на Красную площадь возил, в храм Христа Спасителя и Новодевичий монастырь. Тетушка оказалась очень знающая и рассказывала Гольду такое о монастыре, о чем тот не услышал бы даже от экскурсовода.

Денис долго не мог заснуть и все думал о проклятых наркотиках. Как победить эту беду? Что надо сделать для этого?

Утром пришел отец. Разговаривали в коридоре. Сказал, что доволен работой в храме, и передал привет от отца Вадима. Говорили мало. Они понимали друг друга без лишних слов. Плечи отца уже окрепли и перестали быть похожими на вешалки.

Решили, как Дениса выпишут, сразу в хозмаг вместе пойдут и подберут обои. И конечно, в кухне поставят новую раковину, где мама перемывает тонны посуды. С кухни начнут ремонт!

Денис видел из окна палаты, как отец шел к выходу из больницы – походка стала прежняя, уверенная. Отец обернулся и помахал рукой. И сын помахал ему в ответ.

Он уже привык к своей новой палате. Изучил все трещины на потолке и стенах. Тоже без ремонта лет двести. Сергей Александрович во время обхода все время косится на эти трещины и морщится. Бизнесмен, которому он недавно сделал операцию и спас от смерти, вроде обещал выделить деньги на ремонт.

В палате вместе с Денисом лежат еще двое. Здесь не сопят аппараты для искусственного дыхания, не торчат стойки с капельницами, нет мониторов, по которым определяют работу сердца, пульса и еще многое другое. «Здесь можно даже остаться в живых», как шутит дядя Саша, чья койка стоит напротив.

В реанимации Денис видел, как на экране монитора, стоявшего на соседней тумбочке, все кривые вдруг замерли. Самого больного ему видно не было, но он понял: что-то случилось, и сразу крикнул медсестру.

Тут же заметались белые и синие халаты, больному стали делать уколы, но прямые линии как бы затвердели и не желали продолжать свой веселый бег по монитору. Потом экран отключили и совсем убрали.

Через какое-то время койку с больным вывезли из палаты. Рядом осталось пустое место. Санитарка, тяжело вздыхая, собирала с пола разбитые ампулы, что-то подтирала.

И тут Денис понял, что сейчас он увидел смерть. И его удивило: это произошло как-то слишком просто, слишком обычно.

Вспомнил свою бабушку, которую очень любил. Он не видел, как она умерла. Как всегда, накормила его и Мышонка, пошутила с ними, и они убежали в школу. У нее было больное сердце. Потом он долго не мог понять: куда она могла уйти? Как может человек умереть? Почему такое случается? И бабушка для него все еще остается живой: он же не видел, как это случилось.

В палате, где он сейчас лежит, даже думается иначе, чем в реанимации. Теперь и маме легче, а то измучилась – несколько суток провела возле его койки, пока он находился без сознания. Ее пустили в это «заповедное» место в виде исключения. Потом ему, когда пришел в себя, все это рассказали.

Денис то и дело начинал перебирать в памяти, стараясь ничего не упустить, как все произошло, прежде чем он очутился в больнице.

Со слов Гольда, мужчина выскочил из-за угла. Рассмотреть его не удалось: он просто не успел – так все быстро произошло. Гольд даже и не понял ничего. Увидел, что Денис вдруг повалился на землю, а мужика уже нет, сразу рванул за дом, где пряталась белая тачка, а его и след простыл.

Сам Денис запомнил только черные очки на лице нападавшего, блеск фикс – и больше ничего. Да, еще какое-то белое пятно запомнил. Вот это «облако» до сих пор мелькает перед глазами, и он никак не поймет, что это такое.

Тогда прямо в «скорой» ему поставили капельницу. Этого Денис тоже не помнит. И как Гольд ехал на «скорой» рядом с ним, не помнит.

Сейчас бы потолковать с Гольдом, но не получится. Мобильник, который всегда был на ремне, находится у следака в сейфе. Этот телефон является вещественным доказательством покушения на драгоценную жизнь гражданина Пожарникова Дениса. Так сказал следак.

Дэн, мобильник спас тебе жизнь! И не только он!

Бандюга ударил ножом дважды. Сначала попал в мобилу, и та смягчила удар, второй раз пришелся в ремень, угодил точно в стальную бляху. И только потом нож соскользнул в легкое.

Доктор в реанимации – отличный дядечка! – подойдет к койке и начинает протирать тряпочкой стекляшки, смотрит вприщурку и всегда улыбается. Голос скрипучий, но такой приятный.

– Ты, парниша, явно рожден под счастливой звездой! Дама, что гуляет с большой ржавой косой, упорно кружила рядом, однако тут просчиталась! Мы этой окаянной по шее врезали и в тартарары отослали. И твой мобильник, и замечательный ремень здорово помогли: они уберегли тебя от смерти. Ножик у бандюгана очень серьезный был.

Денис скосил глаза к стулу: ремень висит на спинке. Маму попросил, чтобы он находился рядом. Протянул руку и погладил ремень, полюбовался бляшками.

Вот эта стальная бляха – твоя спасительница, Дэн. На отшлифованной до зеркального блеска поверхности с гербом Белорусской республики палец ощущает царапину, да и хорошо она видна – отметина от бандитского ножа.

Дэн, как выскочим из больницы – сразу к Борису Борисовичу. Доложим товарищу капитану про его счастливый ремень. Пусть погладит, пощупает еще одну новенькую боевую зазубрину.

Откинулся на подушку. Давай расслабимся, Дэн.

Подумал о Гольде, улыбнулся: скоро должен пришлепать Длинная нога! А ведь здорово подходит ему такое прозвище! Отныне будем величать Гольда – Длинная нога! И можно выдать еще покруче – Длинная кривая нога.

И следак, наверно, сегодня тоже притопает – надеется, что Денис вспомнил что-нибудь. А у бестолочи Дэна в котелке полное ля-ля.

И снова пронеслось в памяти: девица с голубыми волосами семенит короткими ножками, она уже возле дома… За спиной движение – мужик в темных очках возник откуда-то… За ним что-то белеет… И всё! Опять какой-то светлый туман, похожий на облако…

Что это? Как подъехала тачка – не заметили. Оба с Гольдом лопухнулись тогда на все сто. Нет, на все пятьсот плюс сто!

Стоп! А если тачка с бандитом заранее подкатила и уже стояла на шухере? Спряталась за углом! Потому они и не увидели ее. А из тачки тоже не сразу заметили Никиту: тут и у бандюги вышел хороший прокол! Поздно свистнул!

Дэн, господину следаку надо доложить про такой вариант.

Николай Александрович сказал, что та коротконогая Мальвина была в голубом парике. Значит, она меняла их. Ведь Гольд видел ее в школе блондинкой. Еще следак сказал, что в том доме, где «Фирма „Горящие путевки…“», обнаружили «синтетику» и тяжелый наркотик, гору всяких таблеток и «витаминов».

– Паря, ты сейчас особо не дави подушку, а то ночью будешь глазами хлопать! – Это голос дяди Саши.

С ним Денис познакомился, как только перевели в эту палату. Дядя Саша выглядел очень внушительно: огромный, с пудовыми кулаками, с могучим голосом. Тельняшка, руки в якорях и русалках, на правом плече – маяк, на спине красуется красавец крейсер. Дядя Саша шутит: «Следы сопливого выпендрежа! После службы вернулся домой – и хоть не выходи на пляж: начинают изучать тебя, как картину в Третьяковке. Надоело – жуть! А свести такое художество слишком дорого. И еще весь в рубцах буду. Вот и хожу в этой шкуре, как мамонт. Ну а сейчас молодняк выкобенивается от сквозняка в мозгах – в нос, в пупок, язык и другие интересные места цепляют всякую дребедень. Стали совсем как папуасы дикие. Уже конкурсы проводят – у кого лучше, у кого страшнее!»

К флоту он уже давно не имеет отношения, но иногда штормит его и в газовой котельной, где работает мастером. От шуточек дяди Саши часто достается Илье, чья койка стоит в углу. Илья только улыбается да кивает. Он тихий, молчаливый. У него, как понял Денис, работа связана с какой-то вреднющей химией. Там и нажил язву желудка. На днях оперировали. Но кроме язвы у Ильи еще куча разных болячек. Как говорит дядя Саша, «наш Илия – живое пособие для студентов-медиков».

Денис приоткрыл один глаз, но этого уже достаточно, чтобы дядя Саша отреагировал.

– Ага! Разведка не дремлет!

– А я и не спал!

– Ага, значит, это я на всю палату храпака давал? Свидетель! – И дядя Саша ткнул здоровенным пальцем в сторону Ильи. – Давай докладывай, что видел во сне!

А мы расшифруем все твои видения с научной точки. Книжку я недавно купил, так там все по полочкам разложено. Насчет всяких кошек, собак, ведьм, слов разных… В этом соннике черным по белому написано: «Если приснился слон с золотыми бивнями, будете иметь кучу денег! Приснился верблюд с тремя горбами – прибавку к зарплате!» Так я этих слонов и трехгорбых видел уже столько, что можно зоопарк открывать. Нет, у меня самого вырастет горб или бивни, прежде чем зарплату прибавят…

«Может, и правда спал?» – подумал Денис. Временами на него еще накатывала какая-то дурацкая слабость.

– Ничего не помню, дядя Саша, хоть из автомата стреляй.

– Значит, еще не в полной форме. И в твоем организме еще вовсю происходит борьба с той паршивостью, в которой пребывал. Вот что я тут прочитал: «Согласно последним научным данным…»

Раздался негромкий стук, и дверь палаты приоткрылась. Вошел молодой человек в черном пиджаке, на белоснежной рубахе полыхал шикарный красный галстук.

– Здравствуйте. – Он окинул взглядом помещение и остановился на мальчике. – Вы Пожарников Денис?

– Точно, он! – громыхнул дядя Саша, пока Денис собирался что-то вякнуть. – Мы подтверждаем!

«Влип, это новый следак! – затосковал Денис. – Начнет сейчас тянуть кота за хвост, и крути ему все сначала. Николай Александрович не предупредил почему-то…»

Красный галстук подрулил к койке. В руке большой пакет.

– Прошу расписаться в получении. – Он поставил пакет на стул и протянул тетрадь Денису. – Вот здесь, пожалуйста.

Денис расписался.

– Что это? – кивнул на пакет. – Не динамит?

– Нет! – Галстук улыбнулся. – Это привет от фирмы «Пассет». Шеф желает вам скорейшего выздоровления. До свиданья!

Красный галстук исчез, будто его здесь и не было.

В палате тишина. Даже кровать под дядей Сашей не скрипнула ни разу. Даже Илья не кашлянул.

– Ага, премьера детективчика началась! – нарушил тишину голос дяди Саши. – Пошел новый сериал! Герои те же, но вдруг возникает весьма подозрительная личность и приносит неизвестно что в пакете. «Привет от фирмы»! Этот «привет» оставляет на стуле, а сам тут же исчезает!

Денис молчит: он все еще не пришел в себя от такого странного визита.

– Ладно, паря, откупоривай этот «привет», только осторожно! Знаем мы эти шуточки! Могут такую штучку прислать, что всю нашу больницу мигом… того… – Дядя Саша, дежуря по ночам в котельной, глотает безмерное количество детективов-ужастиков и потому ко многому относится с крайним подозрением. – И за пару секунд – всё в пыль! Послушай, не тикает? И осторожно действуй! Не доставай ничего! Загляни сначала!

– Понял! – Денис заглянул в пакет. – О-го-го! Не взорвемся! Сладкая бомба! – И извлек за розовую ленточку торт. – Ха-ха! Шоколадный! Рубать будем эту бомбу, дядя Саша! – Под тортом что-то еще лежало. Вытянул наружу и почти сразу понял, что это. От неожиданности, от восторга голос куда-то делся, и только просипел едва-едва слышно: – Это же… мобила! И какая крутая! – Денис вытер пот со лба и улыбнулся соседям по палате.

– Ну-ка покажь! – Дядя Саша протянул руку, и Денис уложил на ладонь, похожую на совковую лопату, новенький мобильник. – 0, какая отличная машина! Илья, тебе такие красивые презенты преподносило начальство? Лично мне никогда. Хотя вижу уж такие вещие сны… О-о-о!

Пока дядя Саша философствовал, Денис засунул нос поглубже в пакет, где еще что-то белело на дне. Открыл конверт – сто долларов! И письмо…

Дэн, это же лично тебе письмо от самого шефа!

Буковка к буковке выведены золотым перышком «Паркера». Таким четким и убористым почерком шеф пишет и разные записки, которые развозил Денис вместе с пакетами.

«Денис!

Я был в отъезде. Вернулся и узнал, что случилась беда. Твой домашний адрес мы, растяпы, потеряли, а мобильник у тебя почему-то упорно молчал.

Наконец отыскали тебя. Посылаю премию и небольшой подарок – мобильник.

Я думаю, он тебе пригодится.

Восхищен – ты отчаянно смелый парень!

Скорей выздоравливай. Наша фирма ждет тебя.

Жму руку.

А. П.»

– Знатный подарочек! – Дядя Саша осторожно положил телефон на кровать Дениса. – А что пишут господа из фирмы?

– Директор был в отъезде, адрес мой потеряли. Это все директор сделал. Он такой, знаете… хороший! Нормальный такой мужик!

– Чувствуем. Это славно, когда про тебя не забывают… и такое хорошее отношение. А вот я сколько лет оттрубил в котельной, но как приболел, вроде уже и не нужен. Отработанный материал. «Усё, Федя, умойся и перекрестись, что живой пока», как говорит соседка. А ты на фирме, видать, большая шишка, раз так уважают.

– Нет, маленькая. Я перевожу разные тексты с английского.

– Так ты, считай, профессор! Язык знаешь! О-о! А кто научил?

Денис не успел ответить, как распахнулась дверь, и почти сразу палату заполнили белые халаты – вошли студенты из медицинского училища. Человек двенадцать. С ними пришел на обход врач Дениса, он же – заведующий хирургическим отделением Сергей Александрович.

Доктор часто приводит студентов на обходы в палаты и рассказывает им про разные болезни и операции, которые делают хирурги в отделении. Денис уже давно заметил: белым халатам, что таскаются стадом за врачом, все это до лампочки. Девушки шепчутся, подкрашивают губки и реснички, хотя там уже по килограмму краски, а пацаны, их всегда меньше, зевают, ковыряются в носу и карманах, почти у всех в ушах плееры – попсу слушают, дергаются. И становится обидно за доктора, которому никак не удается расшевелить мозги этим болванам.

– Как себя чувствуем, Александр Кузьмич? Расскажите нам о своей болезни. – Врач остановился возле койки дяди Саши. Обход в палате всегда начинали с него.

Денис уже слышал, как дядя Саша красочно описывает свое состояние, и знал, какие вопросы задаст ему доктор. Потом белые халаты начнут безразлично пялиться на Илью. А дальше уже очередь самого доходяги Дениса Пожарникова, переведенного сюда из реанимации, который чуть не отбросил коньки, если бы не вызвали «Скорую»…

Денис уткнулся носом в подушку. Передышку сделаем перед своим выступлением. Услышим, когда белые халаты зашуршат рядом. Неохота смотреть на них. Скукота.

Какой-то запах донесся до Дениса. Принюхался: точно, попахивает в палате. Девчонки вообще-то любят духами поливаться, но этот запах… что-то знакомое в нем…

Белые халаты все еще возле дяди Саши. Одно удовольствие слушать его – всегда что-нибудь новенькое выдаст из своей бурной жизни: то в шторм попал, то акулы чуть не слопали… Доктор, зная эти его способности, всегда притормаживает своего пациента.

– Александр Кузьмич, а теперь расскажите, как вас доставили к нам на «скорой».

Денис приподнял голову: сейчас начнется! Соло выдаст дядя Саша!

– Это все соседка Мария Иванна! Если б не она, помер, как пить дать! Она в «Скорую» давай сразу звонить: так, мол, и так… А как везли, этого уж совсем не помню! Сплошной мрак! Полная отключка центральной нервной системы. Зато теперь состояние лучше некуда! И вот прямо при таких симпатичных свидетелях прошу вас срочно выписать меня домой, а то начинаю жиром обрастать здесь!

– Выпишем, Александр Кузьмич. На днях. А теперь прошу… – Доктор обвел глазами полусонные лица студентов. – Задумайтесь! Была проведена сложная операция. Чем занимались медики с нашим больным потом, уже после операции? Чем? Ну?! Симкина, очнитесь! Скажите нам, что самое главное для больного после операции?

У Симкиной, дремавшей на плече подружки, резко задергались зеленые ресницы и темно-зеленые губы.

– Ну-у-у… Вообще-то… – Она игриво потерла лоб пальчиками с длиннющими разноцветными ногтями. – Ну, так сказать…

– Вы, Симкина, мыслите почти правильно… – Глуховатый голос доктора слегка дрогнул. – Но только не надо «вообще» и «так сказать». Вы кто? Вы – будущие медики и потому должны запомнить, как говорится, на всю оставшуюся жизнь, что самое главное для больного после операции – это… Ну, что? Хором! Раз! Два! Ор-га-ни-за-ция хо-ро-ше-го вы-ха-жи-ва-ния! – продирижировал доктор нестройным хором белых халатов. – Иначе говоря, за больным после операции необходим хороший, правильный уход. Симкина, повторите!

Скрипнула и приоткрылась дверь, заглянула медсестра Дина.

– Сергей Александрович, извините! Вас в пятую палату очень просят подойти! Опять с Сидоровым плохо!

– Иду! – Заведующий повернулся к студентам: – Идите ко мне в кабинет! Буду каждого спрашивать об уходе за больными!

И уже нет доктора. Убежал.

– «Симкина, повторите!» – крякнул кто-то из толпы, изображая доктора.

И все весело заржали.

Белые халаты задвигались и потихоньку потекли к двери.

Опять выкинул что-то Сидоров. Все отделение держит в напряжении. Денис даже как-то заглянул в пятую палату, чтобы рассмотреть этого Сидорова. Вполне нормальный мужичок – лысоват, голова круглая, как футбольный мяч, газету изучает. Тихо лежит. А вот временами вдруг начинает срывать с себя бинты, опрокидывает капельницы и пытается бежать, спасать кого-то. С мозгами у него что-то не того. Кажется, на учете у психов. Оттуда привезли на срочную операцию. А когда куролесит, никакие снотворные не помогают. Все это Денис от дяди Саши узнал: тот в курсе всех дел хирургического отделения.

Стучали каблучки. А знакомый запах стал сильнее! Денис принюхался… Так это же… Ну да! Те самые духи…

Повыше приподнял голову – и сразу узнал ее! Среди шуршащих накрахмаленных халатиков вышагивает Белая туфелька! Из-под шапочки на плечи выбился локон выбеленных волос, в ухе болтаются тяжелые висюльки. Он их заметил еще возле метро, когда она, поддатая, скакала рядом и эти висюльки смешно мотались из стороны в сторону – казалось, вот-вот оборвутся, вылетят из уха. На ногах те самые белые туфельки и две цепушки над лодыжкой, туда-сюда.

Все это Денис увидел как-то сразу, и чуть не вырвалось: «Стой!» Но какая-то сила словно зажала ему рот, глубже втолкнула в койку, в подушку. И заработало в мозгу: «Надо что-то делать!»

Белых халатов уже нет в палате.

– Испарились господа студенты. И клизму, поди, в руках не удержат. Паря… Денис! – Дядя Саша повысил голос. – Что с тобой? Почему не отзываемся? Задремал, что ли?

– Ага, задремал. – Денис взглянул на мобилу, лежащую рядом, сунул ее в карман. – Душно что-то в палате, я выйду.

– Точно, душно. Девицы своими духами весь наш кислород ликвидировали! Иди, схвати свеженького воздуха, а мы проветримся.

В коридоре никого.

Он уже частенько прогуливается по нему и знает, что кабинет заведующего за углом. Студенты там, халатами шуршат, ждут не дождутся, когда доктор закончит занятия. До фонаря им всё.

«Дэн, кончай философию! Надо брать Туфельку за жабры! Прямо здесь! Сейчас!»

Прижался лбом к прохладному стеклу, прикрыл глаза. И увидел Мальвину: она осторожно вылезала из тачки… За спиной шорох… Незнакомец совсем рядом… Лицо закрыто большими черными очками… Лыбится… Фиксы блестят…

Ну, еще, еще сожмем веки, и чтоб внутри все сжалось!

Черная кожанка на нем… Она болталась на узких плечах… Нет, мужик не улыбался: оскал перекосил лицо – это рубец так изуродовал всю его щеку. За черной кожанкой белеет тачка. Приоткрыта дверь – и чье-то лицо… Это же Белая туфелька высунулась и поправляет рукой светлые волосы, разбросанные по плечам! Это они похожи на облако, легкое пушистое облако!

И все это Денис видит сейчас ярко, четко.

Незнакомец рядом… запах сигарет… фиксы совсем близко… И всё – больше ничего. Дальше провал, темнота.

Денис оттолкнулся лбом от стекла. Протер глаза. Как же голова устала! В мозгу сработало что-то! Бывает такое! По телику видел передачу, академик выступал: «Мозг пока еще для нас является тайной, в нем столько непонятного и непознанного. Что мы знаем о неограниченных возможностях мозга? Мы задействуем лишь ничтожные доли его способностей, а все остальное, можно сказать, дремлет. Но иногда он как бы просыпается. Возможно, ждет команду».

А вот и проснулся! Сработали в мозгу какие-то контакты. Они получили нужную команду!

И сразу все вспомнил! До мелочи! Тачка, лицо, фиксы, волосы Белой туфельки…

Слабость охватила все тело, захотелось присесть или прилечь. До кресла далеко. На полу плохо. Навалимся на подоконник грудью, здесь ветерок. И дышим, дышим…

По вискам бегут ручейки пота. Противный такой… Приоткроем окно… Ага, легче от прохлады… Теперь можно смахнуть рукавом пот с лица, с глаз…

Дэн, какой же ты слабак! Но зато все вспомнил! Не зря следак долбил по котелку: «Вспомнишь! Обязательно вспомнишь!» Как дятел, долбил.

Дэн, тебя сейчас можно вывесить на балкон, на веревочку, и пристегнуть прищепкой!

Дышим, дышим! Как учат йоги. Потихоньку, не торопясь. Спешить нам уже некуда… Дышим. Проходит слабость…

Что делать дальше, Дэн – Дрожащая нога? Так будем звать тебя. Достанем мобильник. Ага, заряжен. Спасибо, шеф! Можно звонить куда угодно! Хоть на Луну!

На Луну пока подождем. Кому сейчас звоним?

Дэн, кажется, ты еще не совсем очухался. Следаку Николаю Александровичу звоним!

Тот накорябал на листочке номер своего мобильника – на всякий пожарный случай. И где этот листочек? Куда ты, балбес, засунул его? У склеротиков и разных придурков всегда с такими записочками-листочками проблемы. Они просто не могут жить без листочков!

Не придуряйся, в твоем котелке все цифры застревают, как в памяти компьютера. Один раз взглянул – и записано в мозгу!

Давай, Дэн, звони! Только сначала подтяни штаны, а то свалятся. Ремень в палате остался. Да и не для больничных брючат он.

– Авдеев слушает, – прозвучало возле уха Дениса.

– Николай Александрович, здравствуйте! Это Денис Пожарников.

– Здравствуй. Я думал, ты потерял мой телефон. Как себя чувствуешь?

– Отлично, как космонавт!

– Нам помогла твоя хорошая память: прошлись по киоскам и камерам хранения, которые ты назвал, собрали большой урожай. Теперь задача у тебя – дальше вспоминай!

– А я вспомнил! Вот прямо сейчас вспомнил. Поэтому и звоню! За спиной мужика стоял белый «мерс». Тот же «мерин» я видел раньше возле метрухи. Я вам рассказывал – когда из тачки выскочила Белая туфелька с подружками. За рулем сидел этот самый мужик в кожанке, только без черных очков. Я сейчас вспомнил его по рубцу на щеке. Большой такой рубец! А еще, когда он обернулся на шорох, я увидел тачку, и в ней была открыта дверь, и оттуда… оттуда выглядывала…

– Отдышись, Денис, не торопись. Успокойся.

– Ага, отдышался. Там была… Белая туфелька! Эта самая Аня! И она сейчас здесь! В больнице! Я сразу узнал ее!

– Что она делает у вас?

– Она, видимо, учится в медицинском колледже. Пришла со студентами. Сергей Александрович только что делал в нашей палате обход вместе с ними. Смотрю – эта самая Аня топчется.

– Где теперь эти студенты?

– В кабинете заведующего сидят. Ее надо прямо сейчас брать!

– Успокойся, Денис. Ты откуда звонишь?

– Из коридора. Кабинет заведующего недалеко…

– Хорошо. Там и стой. И не уходи никуда. Я еду!

– Понял.

– Если вдруг что-то важное увидишь, сразу же звони.

– Обождите, не отключайте!

– Еще что-нибудь?

– Что случилось с Косым? С Мишкой Вишняковым?

– Откуда узнал? – удивился следак.

– Разведка наша работает, Николай Александрович.

– Я не хотел волновать тебя…

– Его убили, да? – перебил Денис. – Из-за наркоты?

– Разбираемся. Потом поговорим.

Отключены мобильники.

Будем следить за коридором.

Косому, значит, кранты. Решил пожить круто. И даже теорию разработал: «Чихать на всех! Главное – бабла схватить побольше!» А что от его наркоты будут загибаться пацаны, с кем рядом за партой сидел, в одном доме жил, – ему чихать! Вот и начихался. Выше ушей схватил бабла. Теперь оно ему очень пригодится!

Вспомнил дамочек, работающих в газетных киосках. Очки в дорогих оправах, причесочки. И у них наркота! С улыбочками обслуживали! Такие в сто раз страшнее любого бомжа, сидящего на игле! Тот уже болен! А эти: «Пожалуйста! И заходите, подберем, что пожелаете, – хоть героинчика, хоть „синтетику“…»

Этим дамочкам никогда не снятся мертвяки? Которых в морг от передозировки привозят? Нет, наверно. Ведь они их не видели. Но надо все-таки Доктора Сержа об этом спросить. А может, следак знает.

Взглянул на мобильник – какой подарок! А как хорошо лежит в руке! Как красиво лежит!

Дэн, ты хоть и порядочный лопух, но вроде все четко изложил товарищу следователю. И сейчас он уже должен подкатить.

Покрутил в руках мобильник, ощупал со всех сторон, погладил, расстегнул кожаный футлярчик, застегнул, снова расстегнул и даже понюхал: он же еще не успел рассмотреть его как следует. Супер! О такой мобиле ты, губошлёп, даже думать не мог: не по твоим карманам машина!

Ай да шеф! Вечером позвоним Андрею Петровичу, когда тот уже от дел освободится. Доложим, что скоро будем готовы продолжить службу!

Дэн лопоухий, а ведь тебе здорово повезло! Кому еще отваливают такие крутые подарочки?!

Ладно, утрем сопли. Вдох… выдох…

В коридоре тишина, из кабинета никто из студентов не выползает.

Следак, наверно, позвонил доктору. Конечно, позвонил. Сейчас примчится за Белой туфелькой. Интересно, какую лапшу начнет вешать ему на уши эта гадючка? На шухере торчала! Следила вместе с фиксатым, как пройдет в школе операция «Витаминчики»!

Неужели бабу Жанну задушила она? А с кем еще баба Жанна могла бы спокойно разговаривать! И наверно, они разговаривали… И та выжидала, когда баба Жанна отвернется… На пальчиках колечки красивенькие! В крови колечки-то! Этим подонкам все равно, что муха, что человек! Ничего, теперь она на хорошем крючке сидит! По уши влипла! Думали, нет бабы Жанны – и дальше кайфуем? Ха-ха! Достанет тебя следак, завоешь, заскулишь!

Всё! О Белой туфельке думать – все равно что носом в помойку заглядывать.

Пахнуло свежим ветерком из окна – и загулял он по коридору.

Вроде, Дэн, ты уже надышался. Звоним ребятам? Нет, идет урок, подождем до перемены. А вот с мамулей поговорим!

– Алло? Алло, я вас слушаю… – Голос мамы рядом, Дэн видит ее глаза, усталые, напряженные, губу прикусила, прижала мобильник к уху. – Говорите, я вас слушаю… Говорите…

– Говорим, говорим! Это вас беспокоит Пожарников-младший.

– Дениска! Господи! Зачем так пугаешь меня? Что молчишь?!

– Я просто слушаю, как ты дышишь.

– Вот дурачок!

– Ма, ты сегодня не приходи. Обход уже был, и доктор объявил, что у меня все замечательно и скоро будем думать о выписке домой. Ну, еще парочка дней… Как поживает Мышонок?

– Работает, работает. Сейчас позову.

– Не надо! Не отвлекай! Сам позвоню ей. Папа приходил. Хорошо покалякали.

– Я рада за него. Может, все хорошо сложится… Апельсин подошел. Услышал, что ты говоришь, скучает по тебе.

– Дай ему послушать меня! Апельсин, приветик! Приду, уши надеру, рыжий! И ты знаешь за что!

– Он так зашевелил ушами, Дениска! И хвостом! Сладенького принести?

– Ма, моя тумбочка скоро лопнет. Значит, сегодня не приходишь.

– Ты у кого-то одолжил телефон?

– Ага, у очень хорошего соседа. – Денис улыбался, представив, как потом расскажет про фирму, про шефа. Только не будем вникать в подробности, Дэн, мама знает, что ты переводишь статьи, и пока этого достаточно. – Ма, ты не болей больше. Слышишь? Не болей!

– Я буду стараться. Дениска, я очень виновата перед тобой и Машенькой, что крестики не отдала вам и не сказала…

– Ма, ты это брось! – перебил Денис. – Об этом мы уже говорили! Выкинь из головы! У нас все нормально теперь. Всё! Да! И не смей ни о чем плохом думать!

– Дениска, успокойся! Я потом еще позвоню. Отдыхай. Целую.

Мобильник уже молчит, но голос мамы все еще рядом. Такой он теплый-теплый!.. Даже сжалось что-то внутри…

В коридоре никого. Ужасно захотелось пробежаться сейчас по дорожкам сквера. Из кустов Бася выскочит. А бабы Жанны нет… Нет! Ушла баба Жанна… Унеслась ее светлая душа куда-то. Может, сейчас где-то здесь, в больнице, рядом. И все видит, слышит…

Читал о бессмертии души интервью знаменитого ученого. Тот приводил примеры, что душа существует. После смерти человека она в особом тонком мире, который не воспринимается живым человеком. Надо, Дэн, с отцом Вадимом поговорить о душе. Вот выгонят из больницы – вопросов накопилось целое море… Океан!

По двору больницы шагает очень знакомая фигура. И жмет прямиком к хирургическому корпусу.

Через пару минут в коридоре появился Николай Александрович.

– Иди к себе в палату! – помахал рукой. – Позову, если понадобишься.

Дэн, пошлепали отдыхать на койку, а то опять начнешь потеть.

– Подышал, господин переводчик? – Дядя Саша оторвался от книжки.

– Так точно!

– А мы хороший сквознячок устроили. Я тут изучаю одну книженцию. И такая она – о-о-о! Потом вместе обсудим, а то мои мозги уже начинают вибрировать.

Подушка обняла со всех сторон голову Дениса, и сладкая дремота мигом навалилась на него.

Мелькали чьи-то незнакомые и знакомые лица… А вот Мышонок со скрипкой в руке и кричит что-то… Гольд откуда-то выскочил и размахивает большой кружкой и вилкой… Возник АБЕ и строго так грозит пальцем, потом начинает быстро-быстро выводить мелом на доске какие-то странные формулы и поглядывает, подмигивает… И вдруг чей-то резкий, грубый голос: «Не дорезали тебя, значит! Повезло тебе!» Он напрягается и никак не может понять, чей это голос. И мелькают чьи-то размытые лица, фигуры… Он несется на мопеде и везет срочную почту для шефа… Навстречу летят огромные машины, похожие на бронетранспортеры, но почему-то обитые фанерой со всех сторон, и эта фанера раздувается, раздувается, скрипит, отлетает кусками…

10

– Командир!

Денис открыл глаза.

Это дядя Саша стоит у двери с книжкой под мышкой и улыбается.

– Кончай давить подушку! Гости пришли!

– Кто? – Денис еще не пришел в себя ото сна. – Какие еще гости?

– Очень даже хорошие. В коридоре гуляют.

Тряхнул головой, вылетели из нее голоса, грохот моторов, лица, свист ветра… И сразу подумал: следователь! Какая-нибудь неувязочка вышла с Белой туфелькой? Или поняла, что хана ей, и рванула?

В коридоре у окна стояла Таня. Она бросилась навстречу.

– Зачем разбудили тебя? Я же просила!

– Спокойно, товарищ. Пожарников не спал, он просто находился в состоянии некоторой задумчивости. Хотел позвонить тебе и задать вопросики о школьных делишках. По химии не схватила «пару»?

– Нет, все-все выучила. И сачканула с нее! Говорю: «Грипп! Голова сейчас лопнет! Всех-всех вокруг заражу!»

Оба расхохотались.

– Грипп – отличная штука! Я вот целую неделю находился в тяжелейшем состоянии. Неизвестно, как смог выжить! Окно пошире откроем? Подышим?

– Откроем! Подышим!

Денис распахнул окно. По небу проплывали облака.

– Смотри, какое облако! Похоже на крокодила! – сказала Таня. – Сейчас слопает соседнее: оно такое беззащитное…

– Не слопает! Видишь, катер несется? И сейчас торпедой врежет по крокодилу! Смотри! Хана зубастому! В клочья! Мы с Гольдом хотели как-то делать модель торпедного катера, но влезли по самые уши в эту шхуну. Не все, конечно, получилось, как задумали…

– Все удалось, ты не прав! Просто шхуна все время у тебя перед глазами, и ты привык – так бывает. Я Гольду уже отдала паруса. Он сразу начал приделывать их. Ой! Гольд просил не говорить… Вот помело! Мы с ним хотели тебе сюрприз сделать…

– Спок, товарищ! Как раз сегодня я собрался спросить его насчет парусов, а то он что-то крепко замолчал и даже, кажется, вспоминать не собирался.

– А я вот проболталась… Но ты ничего-ничего не знаешь! Хорошо? А то Гольд меня прибьет! Он такой строгий! Знаешь, я в храме была, в котором тебя с Машей крестили.

– Когда?

– Ты в реанимации лежал… Я молилась за тебя и записку подала о здравии, свечки поставила…

– Ну ты даешь!

– Так полагается. Боженька все слышит… и знает…

– Отца Вадима видела?

– Конечно, видела. Исповедовалась у него. Он так хорошо разговаривал со мной. И ты сходи к нему на исповедь, когда выпишут.

– Я не знаю, как это… Только в книжках читал…

– Я все тебе объясню. Всё. В храме есть замечательная икона святого великомученика Пантелеймона. Он занимался врачеванием и принял мученическую смерть за веру. Возле его иконы очень часто происходят исцеления.

– Я видел эту икону. Меня отец Вадим подводил к ней, и я поставил там свечки. Жалко, в Сергиев Посад сорвалась поездочка. Не в ту сторону тогда уволокли Пожарникова. Все наши планы нарушились…

– А я одна в Сергиев Посад ездила и молилась возле мощей святого Сергия. И видишь, тебя очень быстро перевели из реанимации…

– Значит, и отсюда скоро вышибут!

– Я хотела Машу взять с собой, но побоялась. И даже не сказала ей ничего, а то она расстроилась бы.

– Все правильно. Нервишки у нее как струны… А я прочел про святого Сергия. Мама принесла книжку, когда уже пришел в себя и стал шевелить мозгами. Мы обязательно поедем в Сергиев Посад! Всей командой двинем! И Муравья возьмем, того скоро тоже выпишут. Жалко, бабы Жанны нет. Она обязательно поехала бы… С Толяном, конечно.

– Она мне снилась. Что-то говорит, а сама улыбается… – Из глаз Тани потекли слезы. Размазала их пальцами. – Мы за нее должны молиться… Она такая необыкновенная была…

У Дениса вдруг перехватило дыхание. Сжал зубы изо всех сил.

– Мама рассказала, что на кладбище было очень много людей. И профессора приехали…

– Я их видела. Один такой высокий, седой, стоял и плакал…

– Это Зубков. Знаменитый хирург. Он подарил ей те часики, с которыми баба Жана никогда не расставалась.

– Неужели не найдут этих гадов?

– Найдут! Обязательно! Тань, ты приходи сюда с учебником, а то у меня мозги уже атрофировались. И мы тут долбанем по задачке.

– Нет, не надо.

– Чего не надо? – не понял Денис.

– Не надо долбать задачки. – Таня замотала головой. – Пусть будет как есть. Кого мы обманываем? Двойка мозгов мне не прибавит и не убавит. Так?

– Какая двойка? – опять не понял Денис. – Мы же всё решим. И полный вперед! На всех парусах! И никаких вопросиков!

– Нет… Не надо… – Таня шмыгнула носом.

– Как это – не надо?

Таня хотела что-то сказать, но только покачала головой, и глаза ее наполнились слезами.

– Потом, мы потом поговорим! Я должна идти! – И рванулась от окна.

– Стоп! – Денис крепко держал ее за рукав. – Как это – потом? Мы так не договаривались. Что случилось? Ну, говори!

Таня отвернулась.

– Скажи! Что случилось?

– Мне стыдно говорить об этом… – едва слышно произнесла девочка.

– Тань… Таня! – Денис осторожно провел пальцами по ее щеке, мокрой от слез. – Обидели? Да? Только не молчи, прошу. Кто?! Что тебе сделали?

– Все знают… – Таня с трудом выдавливала слово за словом. – И давно знают… да… да… я же дуб в алгебре и геометрии… полный…

– Что тут особенного? Чушь! У каждого своя мозоль! Вон Гольд никак не запомнит ни одной даты по истории, над задачками дрыхнет. А кто знает в классе иностранный язык? Перед Джексонами, Стингами, Куперами сопли от восторга глотают, а по-английски двух слов связать не могут! Кишка тонка! Ума не хватает хотя бы узнать, о чем поют их кумиры. А ты вон как здорово рубишь! И английский, и французский, и арабский! Ну а алгебра… Это у кого как. В классе, сама знаешь, сколько человек шурупит в ней, ну а остальным чихать – не хотят мозги вывихивать или такие же Архимеды, как ты. Ну и что за беда? Сидят со своими двойками и в носу ковыряют. А ты изо всех сил хочешь победить задачку – и не получается! И что из этого следует?

– А то! АБЕ мне ставит трояк за домашнюю работу, а другим лепит по «паре».

– Все правильно! Эти другие даже учебник не открывали! Им до лампочки! А ты всё вызубрила! Разве не так? Правила назубок! Все формулы назубок! Мало? А эти… Молчу! И ты учти, наш АБЕ не какой-то дебил сырой: он все видит и все понимает! У него все по-честному. Кто трудится, тот и получает что положено.

– Но мне не легче от этого. Знаешь, какие записки грязные подбрасывают мне?! Такое написано, столько разных гадостей!.. В классе компашка, ты их знаешь. Я не тусуюсь с ними, и поэтому они считают, что я задираю нос, презираю их. А мне просто некогда…

– Значит, так. Предположим… Это как в задачке – ты начинаешь хватать «пары» у АБЕ. Дальше поехали. Компашка довольна. Ты больше ничего не зубришь, учебник с иксами под стол, и у тебя полный кайф – есть время ковырять в носу. И ты влезаешь в эту тусовку по самые уши! И все кругом ля-ля! Так, значит?

– В нее я не влезаю ни при каких условиях. Мне совсем не нужны и неинтересны их дела. У меня есть чем заняться.

– Ха! Это и требовалось доказать! Но это, товарищ, уже совсем другая задачка! Здесь даже закон Архимеда рыдает. А раз так, то мы двинем от противного: я тебе дарю красивый пакетик, и ты аккуратно, не читая, бросаешь в него всю дрянь, поступающую на твое имя. Накопилось – в помойку. И задачке кирдык! И продолжаем жить по своим правилам. Что говорит наш замечательный АБЕ? «Человек хоть иногда должен общаться один на один со своим серым веществом». Вот так наш АБЕ говорит. Мне очень понравилось, даже записал и наизусть выучил. Короче – кому задачки решать, кому на фоно или скрипухе лабать, а кому стихи сочинять. «Ведь наша жизнь не сплошные иксы и игреки!» Это тоже АБЕ сказал. Согласна? Вот и привели мы все к единому знаменателю. Вопросы есть? Если появятся, давай решать их вместе. А сейчас я должен звякнуть Гольду, по кличке Длинная кривая нога.

Чик-чик-чирик – и набрали номер.

– Ой, какой красивый мобильник! – воскликнула Таня. – Твой?

– Тихо… Потом… Что-то молчит Длинная нога…

– Алле. Слюшаем вас. – Голос – как у помойного кота, которому прищемили хвост. Не любит Гольд чужих звонков. – Ну, слюшаем вас!

– Слюшайте, слюшайте, – тоже загнусавил Денис. – Как ваше поганое самочуйствие? В туалет после химии сколько раз заскакивали?

– Дэн!!! – завопил Гольд, оглушив Дениса.

– А то кто же еще, Длинная кривая нога!

– Ну ты даешь! А я никак не врежусь! Откуда звонишь?

– Из Африки. И не ори так – больных перепугаешь.

– У моряка взял мобильник?

– У него.

– Слушай! Я звоню Муравью – и «аппарат абонента выключен…». Надо бы взглянуть, чем мозгляк занят, почему у него мобила в отключке. Он в пятой палате.

– Знаю! Пошел выяснять!

Мобильник в карман, вытер рукавом вспотевший лоб.

– Что случилось? – спросила Таня.

– Схожу в терапию. Почему-то Муравей молчит. Вечно какие-то проблемы у этого доходяги. Ты здесь жди!

– Конечно.

Терапевтический корпус рядом. По двору надо прогуляться. В коридоре в креслах дремлют бабульки с вязаньем. Вот и пятая палата.

Открыл без стука – трое мужичков лежат, Муравья не видно.

– Здрасте… Не скажете, где Вадим Муравьев?

Лысый в очках и с газетой в руках равнодушно покачал головой.

– В углу его койка.

Денис сразу увидел на подушке выключенный мобильник.

– Куда он ушел?! – закричал Денис, а у самого внутри все затряслось, задрожало.

– Ты чего, пацан? – вытянул длинную шею мужик с усами.

– Куда он пошел, спрашиваю?! Где Вадим?!

– Чего шумим? – снял очки лысый. – Может, в туалет. Ишь ты, разорался!

Денис вылетел из палаты.

Туалеты в конце коридора, как и в хирургии. Бросился на запах хлорки – вот они, эти самые «Ж» и «М»!

Рванул ручку кабинки мужского туалета – заперто!

– Муравей! Вадим! – заколотил Денис кулаками в запертую изнутри дверь. – Муравей! Это я! – Толкнул боком, но ничего не получается: ослабел. – Муравей!

Из другой кабинки выглянул мужик в синей пижаме.

– Чего орешь?

– Там заперся Вадим! Что-то случилось!

Мужик подошел и, ничего не спрашивая, навалился крепким плечом на дверь.

– Ух ты! – выдохнул мужик, сразу обеими руками крепко ухватился за ручку и рванул ее на себя – дверь нараспашку. – Ух ты! – опять выдохнул мужик и повернулся к Денису. – Чего это он, а?

На полу, возле унитаза, валялся весь какой-то скомканный Муравей. Точно дырявый мешок с опилками. И не шевелился.

Денис увидел обрывок шнурка! Рванулся, оттолкнул пижаму и начал стаскивать с шеи Муравья этот обрывок.

Лицо Муравья белое-белое, а руки Дениса дрожат, никак не развязать проклятый узел: выскальзывает из пальцев.

– Вадька… Я сейчас… Потерпи! Мужик, где ты?!

Мужика нет. Через мгновение возникли белые халаты. Дениса сразу оттерли в сторону и вынесли Муравья из туалета. Запахло нашатырем. Начали делать искусственное дыхание.

На Дениса навалилась слабость. Опустился на кафель, прижался затылком к прохладной стене. Кружилась голова, звенело в ушах.

Мелькают чьи-то ноги, его толкают, что-то кричат… На все это наплевать – перед глазами бесцветное лицо, уши белые, как бумага, ссадина на ключице, обрывок грязного шнурка…

Затарахтела колесиками каталка – Муравья повезли куда-то.

«Муравей, зачем ты это сделал?! Мы не оставили бы тебя в беде… Зачем, Муравейчик?..»

Денис шептал, а может, и не шептал, но где-то в голове эти слова отдавались, стучали в висках, звенели…

Мелкий озноб временами пробегает по телу Дениса. Липкий пот сползает между лопаток, по груди, заливает глаза, затекает по губам в рот… И нет сил обтереть рукавом лицо, глаза. Но все это ерунда, на все это наплевать. Зачем? Зачем Муравей это сделал?..

Белый халат навис над ним, и рядом еще халат…

– Вот он! – раздался женский голос.

Тут же острый запах нашатыря – мокрый шмоток ваты сунули ему под нос. И никак не освободиться из цепких пальцев.

– Спокойно, спокойно, дружок. Теперь потихоньку встаем… Молодец! – над ухом гудит мужской голос.

Ноги точно чужие, но крепкая рука поддерживает, выводит в коридор. Все расплывается, нечеткое, бесформенное.

– Держись, дружок. Шагаем, шагаем, – все повторяет тот же голос. Такой хороший голос…

Скосил глаза: белый халат держит его под руку… Черная борода. Такие бороды только у докторов и итальянских мафиози. Клёвая бородка…

Большая светлая комната, и Денис уже лежит на кушетке. Голова провалилась в подушку.

Какие-то шорохи, неясные голоса. С усилием приоткрыл глаза. Рядом все та же черная борода.

– Полежи немного, надо прийти в себя. У тебя была операция?

– Да. Он жив? – выдохнул едва слышно, но Борода услышал его.

– Конечно, жив. А ты молодец. Тебя зовут Денис?

– Да. Мне позвонили, что молчит мобильник Вадима. Я и пошел к нему. Мобила лежала на подушке, выключенная. Ну я и рванул в туалет…

– Ты очень вовремя нашел его.

– Вот придурок!.. Где он сейчас?

– В своей палате.

– Я хочу пойти к нему. – Денис рывком поднялся с кушетки.

– Немного обожди. – Борода рукой задержал Дениса. – Голова кружится?

– Нет. Я должен видеть Муравья!

– Сейчас увидишь. Осторожно поднимайся. – Борода смотрит очень внимательно. – Вадим под капельницей, спит. Будить не надо – сам проснется. И не задавай ему никаких вопросов. Разговаривай, как будто ничего не произошло. Постарайся отвлечь чем-то. В нем, видимо, произошел какой-то надлом. Мамаша приходила и устраивала нам представление. Ты ее хорошо знаешь?

– Знаю. Характер у нее тот еще. Недавно у Муравья отец умер. Короче, житуха там так себе.

– Да, дело не совсем простое. – Доктор погладил бороду, помолчал. – Я только что говорил по телефону со старшим братом Вадима. Он попозже придет. Никита уже был у меня раньше, сказал, что постарается помочь брату. Сейчас от вас, друзей, многое зависит. Ну а теперь пойдем.

Вышли из ординаторской. Доктор рядом. Ноги больше не дрожат.

Коридор заполнен больными. Халаты, лица, глаза, пижамы…

– Расходитесь, расходитесь! – Голос медсестры слышен где-то впереди.

Доктор остановился, открыл дверь палаты.

Муравей лежит на койке. Медсестра возится с капельницей. Лицо у Муравья все еще белое.

Доктор посчитал пульс.

– Вторую капельницу будем ставить, Андрей Иванович?

– Потом решим.

– Он долго будет так лежать? – спросил Денис.

– Скоро проснется, – ответил доктор.

– Значит, я остаюсь с ним.

Медсестра взглянула на врача.

– Все нормально. – Андрей Иванович надавил рукой на плечо Дениса и опустил его на стул. – Сиди. Все будет хорошо. – И вышел вместе с медсестрой.

Из голубенького пластикового кулька, висящего на штативе, по трубке в вену Муравья беспрерывно скатывается капля за каплей.

Тихо. Только газета шелестит.

Повернул голову: трое больных, которые были здесь и раньше, сидели на койках с застывшими, напряженными лицами.

Лысый старательно протирает очки, не отрывая глаз от Дениса.

– Вишь как… – Он виновато развел руками. – Проглядели! Кто бы подумал, а? Мы с ним тут даже кроссворды отгадывали…

Другие два мужичка молчали, только кивали.

– Как энциклопедия, что ни спрошу – все знает. Учитесь вместе?

– Да. Учимся.

Денис подошел к окну: надо звонить Гольду. И Тане. Новенький мобильник уже совсем привычно лежит в руке.

– Да! Слушаю! Ну что там? – сразу заорал Гольд.

– Не ори. Муравью пока не звони. Он приболел слегка. Вали сюда в темпе галопа. Я у него в палате.

– Нет, ты скажи, что с нашим Муравьем?

– Давай без вопросов. При-бо-лел. Андрея Ивановича знаешь?

– Конечно! Борода как у пирата. Я с ним уже держал беседу.

– Сначала зайди к Бороде. И все узнаешь. А потом шуруй в палату. Ты меня понял?

– Всё загадочки какие-то загадываем…

– Надо так. Доктор сказал, что все объяснит тебе. Понял?

Отключил мобилу. Муравей спит. В лице уже появились краски.

Теперь с Таней разговор.

– Слушаю вас? – нерешительный голос Тани. – Кто это?

– Это я…

– Мамочка, а я никак не пойму, кто звонит!

– Пожарников Дэ. Эф. звонит. Ты стоишь у окна?

– Да. Смотрю на больничный двор. Надо здесь клумбы разбить с цветами… Разобрался, почему не отвечал Вадим?

– Разобрался. Сейчас иди в терапию. Корпус рядом. Поднимись на второй этаж и у входа жди Гольда. Он должен прибежать. Вместе с ним зайдите в ординаторскую, к доктору (Андрей Иванович зовут, Гольд знает его), он вам все объяснит. Муравей спит, с ним все нормально. Я сейчас в его палате сижу.

– Как это – нормально?! Что-то случилось?

– Приболел. Имеет право. Все остальное скажет доктор. И что-нибудь смешное вспомни – например, про верблюдов. Вот Муравью это и выдашь, когда в палату придешь. Помнишь, как мне рассказывала? Какие они умные! А теперь шуруй в терапию. Все поняла?

– Совсем ничего не поняла… При чем тут смешные верблюды?

– Притом. Всё в порядке, товарищ Архимед. Действуй, как сказал! Подробности при личной встрече!

Хорошо поговорили, Дэн, мобильник прямо разогрелся. Никто ничего не понял, но это не имеет никакого значения. Поудобнее устроился на кривобоком скрипучем стуле.

Мужички продолжают наблюдение. Тихо ведут себя.

Прислушался к дыханию Муравья – спокойное, ровное. Доктор Серж говорил: если дыхание хорошее, то, значит, маячит выписка домой, микробы в страшной панике уже отступили. «В человеческом организме, – как любит выражаться Серж, – живет полным-полно разных микробов. Как в коммунальной квартире. И все эти гады затаились, ждут, когда человеку станет худо, когда тот ослабеет».

Серж показал толстенную книгу – «Микробиология» называется. В ней про вирусы и микробы. Дэн стал читать – прямо фантастика! Эти гады, оказывается, дышат и размножаются, реагируют на все, что вокруг них творится. И уже появились такие микробы, что даже лекарств не боятся, – их травят, а они тут же изменяются, да так, что никакие лекарства на них уже не действуют. И опять человек на грани жизни и смерти. И снова ученые идут в бой, ищут способ, как прихлопнуть это зловредное войско.

Прямо захватывающая книга! Похлеще детектива! Серж давно намекает, чтобы поступал в медицинский. Надо подумать. А с математикой как же? В науке тоже идет жуткий бой, и столько разного накручено – дыхалку прямо захватывает! Вот и думай.

Из голубого пакетика капельки продолжают весело скатываться в трубочку, а по ней уже бегом в вену. И прямиком в кровь идут! Сразу в сердце лекарство поступает!

Все нормально будет у тебя, Муравей! Главное, чтобы ты успокоился. Ты жуть какой дерганый. В последнее время вообще «открытая рана», как любила говорить бабуля Жанна. У тебя спросить толком ничего нельзя. Сразу в кусты или молчок, и не поймешь, что в твоей башке засело. Уходишь в точку. А так нельзя!

Тетю Веру, Муравьиху, с дороги не сдвинуть – настоящий бульдозер! Даже Борода почувствовал, какой она «оригинальный» человек. Ничего не видит, не слышит – только себя. И выжимает все из своего Вадика! Ей так хочется! Ей так нравится! А Муравей чем виноват? От такой житухи мозги точно набок полезут. Вон Никита рванул, не выдержал!

Ага, Вадим ресницами задергал… Просыпается!

– Привет! Хватит дрыхнуть, ваше муравьиное благородие!

Вадим смотрел на Дениса не мигая и очень серьезно. Нет, не серьезно, а как-то чересчур пристально, будто увидел его впервые и никак не разберется, что за чучело торчит на стуле перед ним.

– А у тебя хорошая палата: солнышко вовсю светит! Чтоб ты не скучал, я решил заскочить. Весь народ, что дремлет в школе за партами, тебе горячий привет посылает! И есть отличная новость! Алеша-Музыка сейчас за бугор укатил и там выступает. Совсем недавно позвонил Мышонку. «Все, – говорит, – хорошо, но только надоело жить в гостиницах, домой хочется. Москва снится. Свой родной центр снится». Всем приветы шлет! А тебе – особый! Сказал, что в свободное время сочиняет композиции для фоно, гитары и скрипки. «Передай, – говорит, – Вадику: как вернусь, сразу начнем вкалывать. И теперь, – говорит, – не спрячется Муравей от меня. Я, – говорит, – жутко настырный, и он придет ко мне! Не зря же сочиняю!» Муравей, ты представляешь, как классно зазвучат вместе скрипка, гитара и фоно!

– Дэн… – Денис это не услышал, а понял по движению губ, по страдальческим глазам Муравья. – Дэн…

– Пить дать? Да?

– Дэн… – Вот теперь он уже четко слышит голос Муравья. – Я не хочу идти домой…

– Об этом ты обожди! Не думай ни о чем.

– Нет, Дэн… – Из-под ресниц Вадима выкатилась одной прозрачной горошинкой слеза и поползла, поползла по его худой щеке, а за ней еще горошина, еще… – Ты меня не понял. Папа умер. Сказали, что с сердцем что-то… А он был крепкий, ты же знаешь. Я его так любил! И теперь моя очередь. Дома так плохо… Я не смогу…

– Вадь, мы уже говорили с Никитой. Он тебя заберет к себе, обещал. У тебя отличный брат! Но не надо пока об этом. Не нагнетай. Все уладится, Вадь, вот увидишь. Надо только верить в хорошее. И все у тебя получится. Будешь лабать на гитаре. У тебя талант! Ты даже не понимаешь, что это такое! Помнишь, как слушала тебя Арнольдовна? У нее челюсть чуть не выпала! В Гнесинку поступишь! Сама Арнольдовна так сказала. А сейчас, пока тут лежишь, есть время, и думай, как группе «Ветер» новый репертуар сделать. Я нотную бумагу принесу. Народ ждет не дождется, когда ты что-нибудь новенькое сочинишь.

Денис почувствовал горячее дыхание в свой затылок. Обернулся – ну конечно, Гольд, кто еще может так сопеть! И рядом товарищ Архимед улыбается. Значит, встретились и были у Бороды.

– Муравейчик, физкульт-привет! Мы вот тут подумали и решили провести срочное собрание в твоей палате, – загнусавил Гольд дурным голосом. – На повестку выносится один вопрос: умыкнуть тебя отселя! Товарищи по палате не возражают? – Повернулся к мужичкам. – Они помогут нам! Не возражаете? Единогласно! Слегка отдохнем и начнем собираться.

Открылась дверь, и в палате появился Борода.

– Кажется, кто-то куда-то собирается? Если через окно, то сразу предупреждаю: пустой номер! Пятый этаж. Если надумаете прыгать, травма вся переполнена, мест свободных нет, да и не хватит на вас гипса. Если лестницу притащите, внизу вас уже будет ждать дворник дядя Вася с крепенькой метлой. Через дверь тоже не выйдет: видеонаблюдение!

– Да мы просто фантазируем, Андрей Иванович!

– И я фантазирую, – улыбнулся доктор. – Потому что нет у нас никакого видеонаблюдения. А побегов у нас пока еще никто не совершал. И прошу не засорять мозги Вадиму. Но зато я хочу – а это уже на полном серьезе – попросить Вадима сочинить что-нибудь, пока лежит в нашем отделении. И когда выйдет от нас здоровым, чтобы группа «Ветер» дала нам концерт. Зал у нас прекрасный. Даже Спиваков приезжал и играл, остался доволен акустикой. Так что, Вадим, времени у тебя в обрез: скоро выпишем – давай сочиняй, готовься к концерту. Вас, уважаемые, я беру в свидетели. Все слышали?

– Все! – дружно заорал народ в палате.

– Благодарю за поддержку!

И зашумели, засмеялись, заговорили, перебивая друг друга.

Таня взяла слово и стала рассказывать про верблюдов. Ребята хохочут. Лысый со своими коллегами по несчастью заливаются смехом. И Муравей улыбается!

Денис взглянул на Бороду – тот подмигнул: мол, все в порядке, этим же курсом дальше шуруйте!

Гольд что-то травит… Таня смеется, Борода… И Муравей! И хорошо так! Раньше у него была вот такая же улыбка. Значит, все будет нормально, Дэн!

В кармане ожил мобильник. Мелодия совсем незнакомая наяривает. Кажется, кому-то очень понадобился Пожарников. Отплываем в сторону, чтобы не мешать народу.

– Алле, Пожарников весь внимание…

– Хороший голос у тебя, Пожарников. Кажется, выздоравливаем?

– Стараюсь изо всех сил, Николай Александрович! – Денис сразу узнал голос следователя.

– Скажи, у кого есть ключи от квартиры Жанны Николаевны?

– У меня есть, но сейчас они дома. Баба Жанна ключи держала в спецкармане, что на коляске. А сейчас, наверно, они у соседки.

– Значит, возьмем у соседей.

– С Белой туфелькой познакомились?

– А как же! Сейчас в моем кабинете пишет сочинение, как докатилась до такой «развеселой» жизни.

– У нее отмычка должна быть! И вы спросите, спросите у этой клизмы паршивой про бабу Жанну! Сволота! Это она, больше некому! – И задохнулся. Закружилась голова, все поплыло перед глазами, потеряло четкие очертания. Точно обручем перехватило горло, и через силу он прохрипел: – Это она… она убила… больше некому.

– Денис, спокойно, возьми себя в руки. Мы у нее все спросим. Завтра заеду к тебе, уточним некоторые детали. Пока всё. До завтра! Ты меня слышишь, Денис?!

– Слышу… слышу… До завтра, Николай Александрович.

Окончен разговор. Протолкнул, проглотил тугой соленый комок. Нет больше железного обруча на горле. И стало легко дышать. Изо всех сил тряхнул головой.

И снова он видит друзей, слышит их веселые голоса. Муравей лыбится, как раньше, от уха до уха. Значит, все нормально, Дэн! Вперед на полных парусах!