Разбудили меня, по ощущениям, часа через четыре. Это Ваен расстарался, сказал, что если планы в силе, то надо поспешать.

Заставить двигаться усталое тело, которое даже на ощупь казалось опухшим, удалось исключительно после двадцать пятого понукания и образа растерзанной Киры перед глазами. Только благодаря этому аутотренингу надпочечники соблаговолили впрыснуть кровь толи́ку адреналина. День начался.

День-то начался, а мозг еще не очнулся, потому на Ваена я обратила внимание не сразу. Оппа, с какого перепугу он такой нарядный? Вместо привычной черной одежды нежно-лазоревый шелк кружевной, вот как есть гипюровой, рубашки и светло-серый идеального кроя, расшитый лазоревыми же галунами, камзол. Пошла и молча переоделась в бархат и новенький жакет, чтобы соответствовать Ваену и своему дорогущему плащу. Заодно стереотипы потрепанные подкорректировала, совсем за собой следить перестала, что Кира с вечера магией почистит, то и натягивала не глядя. Нарядиться, это правильно! Кочевники, это же так очевидно, ценят яркое. Выводов два: я к встрече не готова и здоровье мое требует внимания.

Зато мужчины, похоже, готовы вполне. Гунар бодр, Ваен азартен, а я, мать-самозванка, пытаюсь скрыть абсолютное отсутствие конструктивизма в мыслях. Сара, озабоченно трепеща одежками, что-то шепнула Гунару и тот влил в меня какое-то зелье. Пофиг. Зелье умеренно горькое, освежающее, а если Гунару не доверять, то как жить?

До рассвета еще часа три, если верить внутреннему хронометру. Рань несусветная и бессмысленная, на мой взгляд! Но мужчины, они местные, могут о нравах кочевников знать больше.

И верно, малый обоз из четырех кибиток, крытых все тем же войлоком, уже готов был тронуться, но почему-то стоял, и, похоже, стоял давно, даже запряженные лошадки, крепенькие и мохнатые, откровенно дремали. Что-то наших знакомцев задержало, только поэтому мы их и застали.

— Яркой луны, — поприветствовал Гунар выскочивших нам навстречу незнакомых парней. Бурнусы распахнуты, капюшоны откинуты, изогнутые клинки наголо, жуть.

— Я Нина Корреш, пришла проводить шамана Халаха. — Пока топали, я выпала из мыслительного каматоза, зелье у Гунара классное, да.

— Он занят, горожанка.

Горожанка, это я, да? А что, логично, раз они для нас — кочевники.

— А уважаемый Фарх-ар не согласится с нами поговорить? Хотелось бы увидеть и его.

— Занят!

— А Дораш-ар-пасса?

Незнакомый кочевник зашипел что-то обвинительно-ругательное.

— Он болен? — А ведь для Ваена эта фырчаще-шипящая какофония имела какой-то смысл. — Среди нас имеется целитель, мы можем помочь.

— Помогли вчера, наверно вы и есть те, кто отравил Дораша?

Та-ак. Парень, похоже, животом мается, а тут в воздухе витает мысль, об отравлении, и отравили именно мы, потому как ел он вчера у нас на пиру. И неважно, что Халах и Фарх здоровы, а Дораш где угодно, чем угодно травануться мог, если только это не… Ой, мама…

— Фарх-ар, Нина здесь! — Хорошо, что голос попридержала в последний момент, вспомнив о предрассветной тишине, но и этого хватило, чтобы вдали забрехали собаки, а лошадки вскинули головы испуганно всхрапывая.

Дальняя кибитка качнулась, приоткрылся полог, плеснуло неярким светом. Из темноты материализовался мой знакомец. Без бурнуса он выглядел не таким огромным, распущенные волосы всклокочены, скулы каменеют, как мегалиты Стоунхенджа, глаза злые, прищуренные. Ой! Да не было бы рядом со мной двух представительных спутников, молча бы скрутил мою хлипкую шейку, руки вон так и подергиваются в нетерпении…

— Опять ты? Какое горе ты еще принесла, гюрза блеклая…

— Что с парнем? Живо говори, а лучше покажи, болван, с нами целитель! — Про гюрзу лепечешь? Бери выше, кобра я, кобра, а что блеклая, так на правду не обижаются.

Из интересующей меня кибитки раздалась гортанная команда, Фарх взметнул руки в досаде. В ладонях моих мужчин засияло. Правильно, фаербол против меча, это убедительно.

— Пойдемте. Шаман зовет. — Убитый тревогой, отчаявшийся отец делает мучительно трудный шаг в сторону, так ему не хочется нас пускать.

Дораш лежал скрючившись от боли, поджав ноги к животу, на пожелтевшем виске блестел жирной пленкой пот. Халах делал над ним какие-то пассы. Едва мы с Гунаром вошли, оставив Ваена снаружи, как он бессильно уронил руки уступил удобное местечко целителю.

Уговорить парня повернуться на спину стоило некоторых усилий. Старый целитель комментировал все, что улавливали его чуткие пальцы-локаторы. Тошнота несильная. Резь в области пупка, и правее.

Только не аппендикс, только не аппендикс. Но подсознание уже знало, что да, он треклятый.

— Жар есть? — Гунар кивнул и по́днял на меня глаза. Ткнула пальцем повыше паха, в то место, где по моим непросвещенным прикидкам может быть этот гадостный отросток кишки. — Воспаление есть?

Пальцы целителя затрепетали в указанном месте. А я молилась, чтобы тутошнее целительство имело власть над этой проблемой, потому как антибиотиков нет, о хирургическом вмешательстве и речи не идет, разве что хилерство получило шанс на развитие в этом так похожем на родной, мире.

О воспалении аппендикса и его признаках я знала многое, так же как и о накладывании жгутов, фиксации переломов, обработке химических и иных ожогов. С людьми работала, на опасном производстве, за технику безопасности отвечала. Много чего знала по верхам из оказания первой помощи. Однажды кубометр опилок руками перетрясла в поисках оторванного станком пальца. Обрубок этот промышленной вытяжкой утянуло в бункер выгрузки. Успела, пока скорая ехала. Спасли мужику конечность.

Меж тем, Дораш под руками Гунара немного расслабился, надо полагать, что целитель не только диагностикой занимался, но и обезболивал по-тихому.

— Есть воспаление. Сильное. Вот такое. — Гунар показал пальцами овал сантиметра в четыре. Он был деловит и спокоен. — Мне часа три понадобится, чтобы его остановить.

За три часа эти психи первобытные нас тут в капусту порубают, стоит пацану застонать погромче. И сил на три часа Гунару, наверняка не хватит.

— А если вот так, — моя синенькая послушной перчаткой облепила ладонь. Ткани же восстанавливает и гематомы сгоняет только так, у Киры на руках я все шрамчики вывела, а она с огнем работает.

— Давай попробуем.

Так мы и действовали. Точнее, работал Гунар. Велел мне излучать только из одного пальца и водил моей рукой туда-сюда, по своему усмотрению. В мою задачу входило не дергаться, дышать в такт с дядюшкой и забыть про отсиженные коленки. Ваен закинул в кибитку еще пару светляков и стало видно, что парнишка уже не в забытьи, он просто крепко спит. Еще бледноват, зато уже без лихорадочного цветения на скулах. Через некоторое время к нам присоединил свои силы отдохнувший Халах. Пришлось пожертвовать другую руку. Он, наверняка, как и Гунар, знает, что делать с этой энергией.

Шаман знал. Их невербальное общение с лекарем меня удивляло даже сквозь боль в затекающей спине. Старики переглядывались и единым движением смещали свои руки. А в их руках зажаты мои, лишь указательные пальцы торчат, а на кончиках синенькие наперстки силы. Синхронисты чертовы.

Общие представления о принципах физиотерапии и смутные — об энергетических потоках, позволяли предположить, что эти два товарища лечат своей магией, а моей только лишь усиливают воздействие, но усиливают, видать, здорово, потому как шаман уже и не прячет радостного удивления. Что они там видят, чародеи хреновы? Надеюсь, что-то о-очень хорошее, потому как сил уже нету сидеть в этой пыточной позе. На коленках, с откляченным приподнятым задом и вытянутыми вперед руками. Между ног беззаботно спящего парня сижу, на минуточку, и мне это не прибавляет комфорта, потому как шея устает держать голову приподнятой и ее, мою бедовую, приходится опускать почти что к паху юнца, а оттуда, извините, потягивает не французским парфюмом. А дышать и так трудно.