Оказалось, что кабинет Эмиля был слишком мал для того, чтобы вместить всех приглашённых. Это стало заметно, когда Ана и Эмиль начали вносить в него стулья.

— Мы здесь задохнёмся! Давайте пойдём в другое место.

Ровно в восемь часов вечера все были в сборе.

Эмилю пришлось просить специального разрешения, чтобы созвать их в такой час.

— Да что такое? — спросил его начальник. — До восьми часов ты занят? На пирушку их приглашаешь, что ли?

— Нет… — смутился Эмиль. — Но…

— Ну а как, убийцу нашёл? — спросил начальник.

— Почти, — ответил Эмиль.

— Почти! Это ещё что за слово?

В конце концов ему всё же разрешили собрать людей в восемь часов вечера. Все горели нетерпением узнать разгадку этой старой тайны. Единственным неудобством мог быть спектакль Сырбу. Но спектакля в тот вечер не было.

— Нет, дорогая! — сказал он Ане, которая позвонила ему по этому случаю.

— Значит, вы придёте?

— А что я буду там делать, дорогая?

— Увидите своих… старых знакомых! — сказала Ана.

— Нет, я не могу, дорогая! Сегодня я должен совершить преступление!

— И всё-таки, — придёте?

— Ну хорошо, приду! С милицией лучше не ссориться. Тем более что скоро мне придётся сдавать экзамен на получение водительских прав.

— Желаю вам успеха! — засмеялась Ана. — Но знайте, что друзей и таких важных людей, как вы, мы заставляем сдавать экзамен по два-три раза — для того, чтобы уберечь их от несчастных случаев!

— Значит, вы превратили меня в феномен природы, дорогая?! Но скажите, дорогая, не обнаружили ли вы: убийца — это как раз я и есть?!

— Вам лучше знать, — ответила Ана.

Первым явился умирающий от любопытства Серджиу Орнару. Он приехал на своей развалине — «джипе», прошедшем не меньше двухсот тысяч километров, который стоил ему меньше, чем моторная лодка.

— С меня и такого довольно! — говаривал Орнару. — Ездить на окрестные озёра…

Затем появились супруги Нягу. Явно обеспокоенные, они старались поймать взгляд Эмиля, который делал всё, чтобы этого не случилось. Явился и бывший депутат, скандаля, что его потревожили. Эмиль напомнил ему, что, если он хочет, то может уйти, потому что его присутствие, по сути, не обязательно.

— Как это — уйти? — возмутился бывший депутат. — Я двадцать лет жду этой минуты!

«Двадцать лет… Почему?»

Актёр вошёл со стихами на устах:

— Бонжур, дорогие!

Филип Косма обменялся с Михэйляну, который пришёл ровно в восемь, одним единственным взглядом. Эмилю показалось, что бывший следователь нервничает. Трудно было представить себе такое о Михэйляну!

Не хватало лишь Пападата. Елену Фаркаш вызвали в последний момент, без приглашения. Теперь она шепталась с Аной. Наверняка о париках.

Каждый входящий смотрел на большой календарь, висящий на стене: 14 июня. Некоторые были взволнованы, другие обеспокоены…

Во всяком случае, каждый реагировал но-своему. Этого можно было ожидать: 14 июня было важной датой в жизни каждого из них. Пауль Михэйляну посмотрел на календарь, кажется, внимательнее других. И даже пару раз повернулся, чтобы взглянуть ещё раз. Это тоже было естественно: дата 14 июня знаменовала конец его карьеры следователя с блестящим будущим!

— Товарищи! — начал Эмиль. — Сегодня исполняется ровно двадцать лет с того дня, когда вы все попали в довольно-таки неприятную историю, которая…

Ана переводила взгляд с одного на другого.

Она знала, что за этим последует. Сначала Эмиль не хотел открывать ей мысль, пришедшую ему на «чае» в доме «Павла»:

— Извини, но я хочу преподнести тебе сюрприз, — сказал он. — Кстати, эту мысль мне подсказали твои размышления о людях «с деньгами» и «с душой» — и об их отношении к шантажу со стороны артистки.

— Тогда идея — моя, и я не позволяю тебе ею пользоваться!

По правде говоря, Эмиль просто «играл». Не мог же он оставить Ану в неведении, не объяснив ей своей затеи и результатов последних розысков.

И вот теперь Ана внимательно следила за реакцией каждого гостя на слова Эмиля.

Прежде всего, должны были быть выяснены обстоятельства кражи браслета. Поэтому вызвали и Елену Фаркаш — чтобы дать ей удовлетворение, публично объявив её невиновной.

В разговорах Аны и Эмиля вопрос о виновности Нягу совершенно прояснился. Две фразы, обронённые допрашиваемыми, позволили сделать окончательный вывод:

«Этот любовник камеристки!» — сказала Елена Фаркаш.

«Из дому вышел электрик из “Альхамбры”», — заявил бывший капитан Серджиу Орнару.

А супруги Нягу во что бы то ни стало хотели уверить Эмиля, что они познакомились во время следствия по делу о смерти артистки…

Ана смотрела на Ирину Добреску-Нягу. Бывшая камеристка тихо плакала.

Ирина хорошо помнила свой разговор с Нягу в тот день, когда она нашла госпожу мёртвой. Ночью они и в самом деле были вместе, в комнате служанки, находившейся в мансарде. Поэтому и не слышали выстрела. Ирина даже не была уверена, что выстрел произошёл в то время, когда Нягу ещё находился у неё.

Она слышала, как приехала Белла Кони, потому что держала окно, выходившее на двор, открытым. Она сделала это нарочно, чтобы знать, когда приедет госпожа и чтобы та не застала её с Нягу. Разумеется, свет был выключен.

Услышав шум машины, остановившейся перед домом, Ирина подошла к окошку и осторожно выглянула во двор. Она видела, как Белла Кони попрощалась с капитаном и вошла во двор. Когда она начала подниматься по ступенькам, что вели к главному входу, от стены отделилась тень и приблизилась к артистке. Ирина её узнала.

«Один её привёз, другой ждёт!» — тихо сказала она Нягу, который лежал, растянувшись, на её кровати.

Утром, найдя свою хозяйку мёртвой и позвонив сначала Орнару, затем врачу и в полицию, она вызвала по телефону Нягу, который снимал комнату в частном доме.

— Госпожа покончила самоубийством! — прошептала Ирина в трубку.

Нягу, ещё не опомнившийся ото сна, несколько секунд молчал.

— Ты ничего не знаешь, ничего не слышала! — заявил он ей. — Больше мне не звони. Встретимся вечером…

Но Ирине не удалось уйти в тот вечер: было много дел, много беготни. Друзья артистки, занимавшиеся её похоронами, посылали её с разными поручениями. Между тем, в вечерней газете кто-то высказал предположение, что здесь может быть и преступление. На следующий день, с самого утра, почти все газеты приводили данные и детали, доказывавшие существование «неизвестного», находившегося в тот час в доме. Газеты писали и о двух кофейных чашечках.

Лишь под вечер следующего дня Ирина встретилась с электриком.

— Что будем делать? — испуганно спросила она его.

— Ничего! — ответил Нягу. — Мы не должны быть замешаны в эту историю. Не стоит связываться с полицией, даже в качестве свидетелей…

— Но почему? Ведь мы… ведь нам нечего скрывать! То, что мы были вместе? Ну и что?

— Никогда нельзя предусмотреть всего. Узнают, что я был в доме, и всё запутается… Ещё, чего доброго, «он» ускользнёт, а я попаду в кутузку… Ведь бедняк всегда неправ…

Ирина не согласилась с ним. Она хотела во всём признаться и выдать «неизвестного», посетившего в ту ночь её хозяйку. Ведь она различила во дворе его силуэт.

— Во-первых, ты всё равно не сможешь ничего доказать… Во-вторых, может быть, тебе это показалось. Ведь было темно!

— Мне не могло показаться… я слишком хорошо его знаю!

— Это неизвестно… может быть, всё же ты ошиблась. А я, когда уходил, встретил у ворот этого забулдыгу, Орнару. Откуда ты знаешь, что это был не он?

— Я пойду в полицию и скажу, кто был в доме!

— Ты с ума сошла! Суёшься, куда не просят!

Ирина настаивала, и тогда, чтобы заставить её замолчать, Нягу признался, что «в минуту умопомрачения» он и в самом деле украл браслет. И если сейчас, когда начнётся следствие по поводу смерти артистки, узнают, что он был в её доме, станет ясно, что они знакомы уже давно и оба попадут в переделку. Ирина тогда много плакала, но наконец простила Нягу за «минуту умопомрачения», тем более что он признался, что, преследуемый страхом и мучимый угрызениями совести, выбросил браслет в канал.

Так всё произошло на самом деле. Но Ирина молчала. Не было никакого смысла поправлять Эмиля. Ведь, по сути, вина существовала. Её и её мужа.

Поэтому она и не пыталась оправдываться.

Нягу сидел, низко опустив голову, а бывшая костюмерша торжествующе оглядывалась.

В этот момент дверь открылась, и в кабинет, в сопровождении майора Николау, вошёл высокий мужчина средних лет. Оба были в штатском. Эмиль резко остановился, но мужчина сделал ему знак продолжать. Это был его начальник, полковник. Закрыв за собой дверь, вошедшие остановились возле неё, с любопытством глядя на странное сборище.

Эмиль продолжал:

— К тому же, в ночь преступления Нягу находился в доме Беллы Кони. Тот, кто вышел в ту ночь из дому, тот «неизвестный», который был опознан каким-то гулякой и о котором писали все газеты, был электрик Нягу.

Все головы повернулись к бывшему электрику театра «Альхамбра» — с упрёком, с ужасом. Люди обвиняли его в смерти актрисы.

— Нет, — поспешно продолжал Эмиль, заметив впечатление, которое его слова произвели на присутствующих. — Нет. Нягу и Ирина Добреску не виноваты в убийстве. Их вина заключается в том, что они видели второго «неизвестного». И промолчали.

Полковник и Николау внимательно слушали. Майор обменялся с Аной заговорщическим взглядом.

— Почему вы этого не сказали? — удивлённо воскликнул бывший депутат Джелу Ионеску.

— Теперь это не имеет никакого значения! — поспешил прервать его Эмиль, желая чтобы имя «неизвестного» осталось в тайне. Кстати, — продолжал он, — я вызвал вас сегодня, чтобы сообщить, что все пятеро, заподозренные в преступлении, в нём не виновны. Правда, побудительная причина была у всех, правда, никто из вас не смог представить удовлетворительного алиби, но правда и то, что ни один из вас не совершил этого преступления. В результате следствия, предпринятого в виду прекращения дела, вы объявляетесь вне всяких подозрений.

Ана знала, что за этим последует. Эмиль не позволит говорить никому, и прежде всего Нягу.

Впрочем, в этом не было никакой нужды. Никому больше не хотелось рыться в прошлом. Послышался лишь голос актёра:

— Слыхал, дорогой? А я-то двадцать лет был уверен, что убийца я!

Никто не засмеялся. Каждый знал, что мог быть убийцей Беллы Кони.

Однако Ана знала и то, что последует за этим. Сейчас все уйдут, и Эмиль задержит, для последнего разговора, одного Пауля Михэйляну.

Она услышала шёпот Орнару:

— Мы ждём вас в воскресенье. На сарамуру!

Все вышли. Кроме Михэйляну и «следователей» в комнате остались лишь полковник и майор, по-прежнему стоявшие на ногах. Только теперь они перешли в другой конец кабинета, к окну.

— Кофе? — предложил Эмиль, но Михэйляну отрицательно покачал головой.

Несколько мгновений все молчали, глядя на бывшего следователя. Он тоже смотрел на них. С грустной-грустной улыбкой.

Наконец Эмиль прервал молчание:

— Когда вы познакомились с Илие Аиоаней, мужем Флорики Аиоаней?

Ана знала; ведь она собирала материал!

Идея, возникшая у Эмиля в тот вечер, когда он услышал, что имя хозяина было Пауль, восходила к фразе, которую произнесла дочь Дины Коман:

— Я купила подарок дяде, ведь скоро день его ангела!

И старуха, поспешившая прервать её… А самым близким праздником был день святого Павла!

Может быть, дядя Дойны — Пауль Михэйляну?

Возможно…

— Проверим! — предложил Эмиль.

Ещё задолго до того, как они приступили к отысканию связи между Паулем Михэйляну и мужем женщины, удочеривший Дойну Коман, в своих спорах Ана и Эмиль пришли к следующему выводу:

Михэйляну сильно затягивал следствие по делу о краже браслета. Причина: он влюбился в Беллу Кони. Если бы не так, он наверняка уже давно уличил бы Нягу. Но следователь потерял голову. Влюбившись в танцовщицу, он затягивал следствие, устраивал бесконечные допросы, по сути, ничуть не интересуясь делом. Его единственным желанием было как можно дольше оставаться рядом с Беллой. О браслете и воре он уже и не думал! Дело о краже браслета кончилось связью между Беллой Кони и следователем Паулем Михэйляну.

То, что никто не убивал Беллу Кони, Эмилю стало ясно после «чая» у приятеля Аны.

Дойна Коман-Аиоаней купила подарок «для дяди». Этим дядей мог быть кто угодно. Но был ещё ряд неясных данных; связанные предположением Эмиля, они выстраивались наконец в стройном порядке:

— Фраза из показания Ирины Добреску относительно человека, находившегося в доме артистки: «Вам лучше знать!» — сказала она Михэйляну. Что это могло значить?

«Вам лучше знать, потому что там были вы!»

— Две чашечки кофе. Артистка Белла Кони никогда не заходила на кухню. Пауль Михэйляну, большой любитель кофе — в чём Эмиль имел возможность убедиться в Брази — сварил, в вечер смерти любимой женщины, две чашечки кофе — для неё и для себя.

Говоря о Пападате, Ирина отводила глаза. Её колебания свидетельствовали о том, что она «проговорилась», а потом решила исправить положение, сославшись на грека.

Её никак не устраивало, чтобы было произнесено имя Михэйляну: ведь в таком случае речь зашла бы о её возлюбленном.

— Впечатление Эмиля, что он видел где-то эти глаза, было связано с его посещением дома Флорики Аиоаней; и шло оно от фотографии, висевшей на стене: среди солдат, сфотографировавшихся на площади в Праге, были муж старухи и Пауль Михэйляну. Отсюда — впечатление Эмиля при первой встрече со следователем: «Я его где-то видел». Тогда он подумал, что это результат знакомства с фотографиями, напечатанными в газетах. Но была ещё и эта фотография. С тем же лицом, на котором почти не видно глаз.

Разыскания показали, что Пауль Михэйляну сражался плечом к плечу с Илие Аиоаней, который умер у него на руках, от ранения. Вернувшись домой, он узнал, что сын Илие Аиоаней тоже погиб на фронте и стал заботиться о жене своего бывшего сослуживца, и товарища по оружию. Он привёз Флорику Аиоаней к себе домой, и она стала чем-то вроде его сестры или матери. Ей же он поручил и дочь актрисы, в смерти которой он чувствовал себя в какой-то мере виноватым.

Он помогал им деньгами, посоветовал старухе удочерить девочку, чтобы она не носила имя Дины Коман, в своё время наделавшее столько шума. И наконец, через какое-то время, когда казалось, что больше нет никакой опасности, сблизился с обеими женщинами и назвался дядей Дойны. Он заботился о том, чтобы у этой девушки, которую любил, вероятно, как дочь, было всё необходимое.

— «Кольт 32».

Кольты были введены в стране в момент реорганизации полиции по английскому образцу, как показал Орнару. Следователью Паулю Михэйляну выдали это оружие.

— При встрече Эмиля с бывшим следователем Пауль Михэйляну, единственный, не употребил обычное выражение «дело Беллы Кони», хотя, быть может, был единственным, кто должен был употребить его, если учесть его роль в этом деле.

Пауль Михэйляну сказал: «Смерть Дины Коман».

Он назвал её по имени, не используя её сценического псевдонима.

Это, конечно, была второстепенная улика, а может быть даже и не улика, но, связанный со всеми остальными, этот факт показывал, что Пауль Михэйляну был не сторонним наблюдателем, а близким артистке человеком, который мог называть её лишь её настоящим именем.

Теперь Ана слушала, как Михэйляну ровным, тихим голосом излагал обстоятельства дела.

Уже с первого же заданного ему вопроса: «Когда вы познакомились с Илие Аиоаней?» — Михэйляну понял, что скрывать истину бесполезно, так как Эмиль Буня знает всё.

— Я любил Дину Коман. Но образ жизни артистки был мне чужд. Мне хотелось иметь семью… Я предложил Дине сохранить ребёнка и выйти за меня замуж. Она не хотела и слышать. Попросила меня помочь ей найти доктора…

— Она шантажировала вас? — спросил Эмиль.

Пауль Михэйляну молча взглянул на него. И после долгой паузы ответил:

— Нет!

Но было ясно, что Дина Коман его шантажировала. Не уверенный в искреннем расположении к себе окружающих, Пауль Михэйляну не хотел упоминать всуе имя усопшей.

Он продолжал:

— Под вечер того дня я позвонил Дине и сказал, что зайду к ней поговорить. Я решил не сдаваться и убедить её отказаться от жизни, которую она вела до тех пор. Незаметно для меня, она вынула из моего кармана револьвер и пригрозила, что, если я не помогу ей избавиться от «обузы», которая испортит ей карьеру, она застрелится…

Ана словно видела эту сцену: Дина с револьвером в руке, Михэйляну знает, что револьвер заряжен, он хочет помешать ей сделать глупость. Но он не знает этого мира! И, вероятно, не подозревает, что в этот момент Дина Коман — не Дина Коман, а Белла Кони, играющая сцену…

Он хочет отнять у неё револьвер. Следует небольшая схватка.

«Лёгкая царапина на правой руке» — отметит позднее судебно-медицинская экспертиза.

Револьвер разряжается.

Это «Кольт 32»…

Наступило молчание.

Эмиль Буня и забыл, что майор Николау и полковник всё ещё находятся в комнате. Теперь он увидел их и виновато улыбнулся. Почему виновато? Михэйляну посмотрел на Эмиля вопросительно. «Значит, теперь остаётся сказать всем, что Дина застрелилась сама… по слабости?»

Ана бросила взгляд на календарь. То же сделали:

И полковник…

И Николау…

И Михэйляну…

И Эмиль…

14 июня!

Единственным, кто ещё сидел в кресле, был Пауль Михэйляну. Его взгляд переходил от Аны к Эмилю, от Эмиля к тому высокому мужчине и потом к майору Николау…

— Я предлагаю идти! — сказал Эмиль, получив согласие выразившееся во взгляде начальника.

У Эмиля не было причин для «угрызений совести»: Михэйляну искупил свою вину, которая заключалась в том, что он не донёс на Дину Коман, которая покончила самоубийством, играя в жизни, как на сцене. Но как он может оправдаться перед всеми замешанными лицами, которых целые двадцать лет преследовал кошмар? «Убийца — один из нас. Кто же это?» На первый взгляд, все они спокойно занимались своим делом. Но Эмиль и Ана с первого же слова поняли, как мучился в глубине души каждый из них.

Михэйляну не женился и посвятил всю свою жизнь заботе о дочери любимой женщины. Кроме этого, он постарался так всё запутать чтобы никто и никогда не мог быть обвинён в этом «преступлении», потому что тогда ему пришлось бы сказать правду.

Они начали спускаться по ступенькам. Николау взял Эмиля под руку.

— А я-то думал, что ты гонишься за запоздалой славой! Вот ведь как… Он остановился на полуслове, явно смущённый.

«Ага! Снова единственное число, — подумал Эмиль. — Значит, вот в чём было дело»!

— Честно говоря, на Михэйляну я не подумал, — продолжал майор Николау другим тоном.

— Тогда зачем вы выписали имя Флорики Аиоаней… да ещё заглавными буквами?

— Хм… вначале я думал, что это не может быть простым совпадением… что, может быть, «кто-то» заставил эту женщину позаботиться о Дойне Коман и это мог быть только убийца или человек, хорошо знавший обо всём происшедшем.

— А зачем вы послали мне досье о краже браслета? — снова спросил Эмиль.

— Это — да! По двум причинам, и я вижу, что ты подхватил их на лету. Первое: чтобы ты заметил, что Михэйляну страшно затянул следствие. Второе: чтобы занялся электриком Нягу…

— Значит, если бы вы раньше сообщили мне свои подозрения, я мог бы скорее найти решение, — в голосе Эмиля прозвучал такой упрёк, что ему мог позавидовать сам Джордже Сырбу.

Ана и Михэйляну уже спустились и ждали Эмиля с Николау.

Ане хотелось заговорить с бывшим следователем, но она боялась начать. Тот помог девушке, во-время поддержав её.

— У меня такое впечатление, что Дойна знает…

— Да! — прервал Ану Пауль Михэйляну. — Я ей всё сказал…

— Зачем?

— Я люблю её, как собственную дочь… Дочь, которая… впрочем, это не важно! Я знал, что и она меня любит, и хотел убедиться, выдержит ли её любовь такое испытание.

— И она выдержала! — улыбаясь, подтвердила Ана.

Михэйляну вопросительно взглянул на неё:

— Откуда вы знаете?

— Ведь мы были у них, когда Дойна принесла подарок «для дяди» — сразу же после того, как просмотрела в Библиотеке Академии старые газеты…

— Да. Это я её послал…

— Впрочем, она же вас и… выдала!

Михэйляну вновь взглянул на неё вопросительно.

Ана вспомнила Флорику Аиоаней.

— Но… я надеюсь, что старушка не знает…

— Нет, нет! — улыбнулся Михэйляну. — Мы с Дойной решили, что «мама Флорика» не должна ничего знать… Дойна будет вести себя с ней по-прежнему… Впрочем, она её очень любит… очень, очень любит…

Наконец, подошли и Эмиль с майором.

— Мы заставили вас ждать! — извинился Эмиль.

— Это я виноват: я его задержал… — объяснил майор Николау.

На улице их ждал сюрприз. У входа стояла «развалина» Серджиу Орнару.

— Скорее! Чего вы копаетесь? — крикнул он, увидев, что они выходят.

— Зачем вы нас ждали? — спросил Эмиль, подходя к допотопному «джипу» бывшего капитана кавалерии.

— Как зачем? Во-первых, мне негде спать. А во-вторых, Филип Косма сунул в духовку огромного карпа и ждёт нас, по его словам, когда угодно! В час ночи, в два часа, в три часа…

Все сели в машину. Ресторан был близко, на той же улице.

— Ну, нашли убийцу? — спросил Орнару, поворачиваясь к заднему сидению.

— Установлено, что произошло самоубийство, — ответил Эмиль.

— Однако!.. Зачем же мы мучились целых двадцать лет?..

— Внимание! — крикнул Эмиль, чтобы переменить тему. — Здесь проходит пятый трамвай. Опасный перекрёсток.

— Мне очень жаль, — ответил Орнару, — но вы явно не понимаете, с кем говорите… Перед вами капитан кавалерии, трижды награждённый!..