Елену Фаркаш они нашли в её мастерской, в студии Национального театра на площади Амзей.
Хотя ей не могло быть больше пятидесяти пяти лет, выглядела она очень старой. Лицо в морщинах, волосы совсем седые; на самом кончике носа торчали пресвитерские очки, стёкла которых не скрывали глаз, очень красных из-за требовавшей кропотливого труда профессии.
На женщине был накрахмаленный белый халат, на ногах — домашние тапочки. Она была погружена в работу. Рядом, держа в руках начатые или ещё не законченные парики, сидели три девушки. Самая младшая, лет пятнадцати, расчёсывала почти готовый парик.
Они были так заняты, что даже не услышали стук в дверь, так что Эмилю и Ане пришлось войти без приглашения.
Лишь теперь все повернули к ним головы.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила Елена Фаркаш.
— Мы хотели бы… Хотели бы оторвать вас на несколько минут… — с самым кротким выражением лица начал Эмиль.
— Я на части разрываюсь, никак не поспеваю! — воскликнула женщина. — Но в чём дело?
— Лучше бы нам поговорить в более уединённом месте. Не почему-нибудь, но мы хотим расспросить вас о вещах, которые не могут интересовать этих девушек… да к тому же мы оторвём их от работы.
— От работы вы нас и так отрываете, — пробормотала мастерица. Эмиль сделал вид, что не расслышал.
Дав девушкам несколько указаний в связи с париками, над которыми они работали, Елена Фаркаш перешла в соседнюю комнату, где у неё было что-то вроде собственного кабинета, и, поправляя на носу очки, взглянула на незваных гостей.
— Чем могу быть полезна?
— Знаете… она — студентка юридического факультета… последнего курса… — начал Эмиль.
Но так как мастерица стояла, скрестив руки и ничем ему не помогая, остановился.
— Я пишу работу о… старых уголовных делах. То есть, по криминалистике… — добавила Ана.
Женщина всё ещё не понимала. Она нервно пожала плечами и резко заметила:
— Меня интересуют только пьесы и персонажи, для которых я должна делать парики.
— Мы хотели бы, чтобы вы сказали нам несколько слов о случае, которому были свидетельницей! — уточнил Эмиль. — Речь идёт о Бёлле Кони.
— Свидетельницей? Я?.. Ох… Эта сумасшедшая танцовщица? — в сильном удивлении воскликнула Елена Фаркаш.
— Именно!
— Боже мой! Что это вам вздумалось? — перекрестилась женщина. — Почему вы не оставите мертвецов в покое?
Эмиль и Ана смущённо переглянулись, делая вид, что не понимают вопроса хозяйки.
— Я рассчитываю на вашу любезность… Данные, которые я могу получить от вас, могут оказаться очень важными для моей дипломной работы, — быстро подхватила Ана.
— Помните ли вы историю танцовщицы? — спросил Эмиль, делая вид, что не замечает волнения мастерицы.
— Как же мне не помнить? Такие вещи не так-то легко забываются! К тому же, меня обвиняли в краже её браслета. Господи, какой стыд! — воскликнула Елена Фаркаш, которая явно ещё сердилась на актрису за это несправедливое обвинение.
— Но ведь прямо вас никто не обвинял, — попытался успокоить её Эмиль.
— Разумеется! Но они даже в газете написали, что меня подозревали! Я чуть работу не потеряла! Хорошо, что ей никто не поверил, все знали, что она сумасшедшая.
Ещё одно открытие! Ана не ожидала, что такое старое обвинение ещё может вывести кого-нибудь из себя. Говорят, что время стирает всё, но поведение Елены Фаркаш доказывало обратное. «Её очень огорчило это подозрение», — подумала Ана, вспоминая фразу из заявления мастерицы: «У меня ведь четверо детей!» Эмиль прервал ход её размышлений:
— В конце концов было сказано, что актриса потеряла свой браслет по дороге, — попытался он успокоить женщину. Однако следующее её заявление снова насторожило обоих:
— Нет, она его не потеряла! Я знаю, что его украли, — настаивала мастерица.
— То есть как это — знаете?
— Это Нягу, электрик, украл его.
— Какой Нягу?
— Как какой? Любовник камеристки.
— Тот, за которого она вышла замуж?
— Точно! Я была уверена, что украл он, но не хотела настаивать. Пусть лучше думают, что она его потеряла, а то, если продолжать эту историю, они могли бы извлечь на свет божий ещё кто его знает сколько гадостей. Я не поручилась бы, что в деле не была замешана и камеристка.
— Но ведь камеристка познакомилась с Нягу только во время следствия, — нащупывал почву Эмиль.
— Это она пусть скажет своей бабушке! — засмеялась мастерица.
— Они были знакомы давно? — Эмиль с нетерпением ждал ответа.
— А то нет! Месяца два… Камеристка… как же её звали? Глядите-ка, забыла!
— Ирина Добреску.
— Да… Ирина… — облегчённо вздохнула мастерица, которая явно не в состоянии была бы продолжать рассказ, если бы не вспомнила это имя. Значит, однажды вечером Ирина пришла в кабаре… Белла Кони подготовила новый номер и пригласила её тоже. Мы все были за кулисами. И этот электрик… Нягу… Они всё время шептались. Он и Ирина… Потом я своими ушами слышала, как она сказала ему, чтобы он пришёл к госпоже на квартиру, починить какие-то там выключатели и утюг. И ещё что-то… Когда кончилась вся эта шумиха, года через два-три, один молоденький парнишка, обучавшийся при Нягу, сказал мне, что тоже слышал в тот день, как он разговаривал с Ириной. Значит, я не ошиблась.
Эмиль был весь внимание. Казалось, кража браслета начинала как-то связываться с убийством актрисы. Во всяком случае, было ясно, что Ирина Нягу лгала. Почему?
Эмиль решил пойти дальше; он начал задавать новые вопросы, связанные с показаниями Елены Фаркаш.
— Среди ваших показаний я прочёл об анонимных письмах, о телефонном звонке… Кстати, вы так и не вспомнили, кому мог принадлежать тот голос?
— Нет. Не смогла! И поверьте, что я часто мучилась этим. И со временем всё сильнее, потому что каждый раз переживала всю историю заново и каждый раз, казалось, снова слышала этот прямо загробный голос. Но сколько бы я ни пыталась определить, кому он принадлежит, — всё напрасно! Словно каким-то чудом он терял свой знакомый мне тембр… Вы мне верите?
— Конечно… Почему бы мне вам не верить?.. Вы сказали, что с тех пор не раз переживали эту историю заново. А не появился ли в связи с этим какой-нибудь новый элемент? То есть… вы понимаете, что я хочу сказать? — спросил Эмиль, опасаясь, как бы её не сбило с толку слово «элемент».
— Очень хорошо понимаю… Нет, я не вспомнила ничего нового. Кстати, вы знаете, говорили даже, будто это я её убила, чтобы отомстить за то, что она обвинила меня в краже. Боже упаси! Хорошо, что этому никто не поверил!..
Эмиль заметил, что мастерица никак не может забыть случай с браслетом и возвращается к нему, о чём бы ни заходила речь.
— У неё было много друзей?
— Ха, друзей… Да, много…
— В то время — кто был ей всех ближе? — поинтересовался Эмиль. — Разумеется, если вы это помните.
— Я ведь сказала, что помню всё! Значит, кто был ей всех ближе? Прежде всего, у неё были близкие «явно» и близкие «тайно».
— Не понимаю, — бросил Эмиль.
— Э-э… не понимаете! Ну, знакомые — друзья, с которыми она «показывалась на людях» и другие, о которых она молчала, как могила.
— Как звали тех, с которыми она показывалась?
— Так ведь… их тогда называли: актёр, депутат, капитан, директор ресторана «Альхамбра» и кто-то ещё… Ах да! Тот самый старик, который подарил ей этот несчастный браслет! Пападат!
«Опять браслет!» — подумал Эмиль и поспешил перейти к новому вопросу.
— А из тех, о которых она молчала, как могила, вы никого не могли бы назвать?
— Вы не знали Беллу Кони! Вокруг неё были только самые высокопоставленные люди. И о них никто ничего не знал.
— В своём тогдашнем показании вы заявили, что в свой последний вечер мадам Белла Кони уехала из театра с капитаном Серджиу Орнару.
— Да, с ним, он и сам так показал.
— У них была связь?
— Ну… связь… — многозначительно покачала головой мастерица. — Связь у неё была со многими… Артистка кабаре, чего же вы хотите? Считалось, что она талантлива! А красива она была, это уж точно! Как статуя! — с искренним восхищением воскликнула женщина. — Но теперь, что же… теперь всё это в прошлом.
— У вас никогда не было подозрения о том, кто бы, например, мог быть убийцей? — поинтересовалась Ана.
— Конечно было… Многие! Я каждый вечер слышала в уборной такое, что другому доведётся услышать разве что раз в жизни. И угрозы, и шутки, и всё, что угодно.
— Вы слышали, чтобы кто-нибудь угрожал ей прямо?
— Капитан Орнару, например, и не однажды. Да и актёр, маэстро Джордже Сырбу, сказал ей однажды вечером: «Дорогая Белла, наверное, я тебя убью, ты уж не обижайся!» Вы не знаете его, маэстро Сырбу. Он, даже когда сердится, всё равно говорит: «дорогая», но со всем тем может послать вас к чёрту.
— А Белла Кони что ответила?
— Она? Засмеялась. Засмеялась, как обычно… У меня всё время было впечатление, что она и над своей жизнью издевается. Удивляюсь, как она не думала, что ей ведь нужно растить дочку…
— Я слышал, что девочке живётся хорошо.
— Ну уж, хорошо… без матери, без отца… Чего уж тут хорошего!
— Я хочу сказать, что у неё есть всё необходимое.
— Я тоже слышала… её одна женщина удочерила… Вышивальщица или что-то в этом роде…
— А вы эту женщину знаете?
— Откуда мне её знать? — удивилась мастерица.
— Извините… я думал, может быть, это была какая-нибудь знакомая мадам Беллы…
— Никакая она не знакомая… Насколько мне известно даже и не родственница… Совсем неизвестная женщина.
— А как она появилась, эта неизвестная? — Эмиль наконец вслух задал вопрос, который столько раз задавал себе мысленно.
— Бог её знает! Говорят, она взяла девочку из приюта…
Слово «приют» напоминало Ане вопросы, которые обязана была задать она.
— Значит, девочку отправили в приют?
— Так ведь… кто же бы стал за ней смотреть? — пожала плечами бывшая костюмерша.
Появление этой женщины, которая словно с неба свалилась и вдруг взяла к себе девочку, всегда казалось Эмилю подозрительным. Он всё время спрашивал себя, что это за персонаж — не родственница, не знакомая, которая появляется как раз в момент драмы и берёт к себе Дойну? Но слова мастерицы, казалось бы, разъясняли дело. «Если только женщина взяла Дойну из приюта…»
Разговор прервала одна из учениц, которая вошла, чтобы попросить у мастерицы совета относительно изготовляемого парика.
Эмиль и Ана встали.
— Мы пойдём, у вас много дела…
— И ещё какого дела!.. Вы и не знаете, какое это проклятое ремесло! Перебрать целый парик, волосок к волоску… Когда я отсюда выхожу, я света белого не вижу… Честное слово!
— Красивый парик, — сказала Ана, глядя на тот, что принесла помощница мастерицы.
— Это для королевы… Если вам нравится, я могу сделать и вам… Только принесите волосы… у меня нет… Когда вам надоест ваш цвет волос, лучше надеть парик, чем краситься. Краска убивает волосы! — со знанием дела объясняла женщина.
— Да… да… я как-нибудь зайду…
— Пожалуйста… только не в самые горячие дни… Когда мы готовим, например, Шекспира, у меня просто глаза на лоб лезут!
* * *
…Когда они вышли из мастерской Елены Фаркаш, было уже около двенадцати. На небе собирались тучи. Люди торопливо шли по улицам, убегая от надвигающегося дождя. Ана молчала, задумавшись.
— Что с тобой? — спросил Эмиль.
— Ничего… Я всё удивляюсь, как некоторые люди могут таить обиду всю жизнь!
— Это особый случай…
— Как бы то ни было… до сих пор у неё уже должно было пройти…
— Ведь она продолжала жить в той же среде, это и заставляло её всё время вспоминать о своей неприятности, — попытался оправдать мастерицу Эмиль.
— Но она говорила так, словно её обвинили в краже не двадцать лет тому назад, а сегодня!
— Может быть, это было единственное более или менее значительное событие в её жизни. Ведь она сама призналась, что с тех пор не раз переживала его снова… Держу пари, что каждый раз, когда она встречается с Джордже Сырбу, он говорит ей что-нибудь по этому поводу…
— Возможно, — ответила Ана. — И всё же нельзя так зло говорить о человеке, умершем двадцать лет тому назад, что бы он тебе ни сделал. Нужно учитывать обстоятельства…
Эмиль взглянул на неё краешком глаза. Конечно, Ана думала сейчас об обстоятельствах, приведших к смерти её отца. Он один знал, какое глубокое понимание и подлинный гуманизм проявила она по отношению к людям, которые невольно способствовали созданию того безвыходного положения, в которое он попал тогда.
— Всё же мы узнали кое-что новое… — сказал Эмиль, чтобы отвлечь её от грустных мыслей.
— Не слишком-то много.
— Мы и не можем рассчитывать на многое по прошествии стольких лет.
— Ты, конечно, имеешь в виду прямые угрозы капитана кавалерии и моего любимого актёра? — спросила Ана.
Эмиль засмеялся, вспомнив, каким тоном «продекламировал» актёр свою угрозу.
— Ты смеёшься над моим любимым актёром? — притворилась Ана обиженной.
— Нет! Разве я смею! — сказал Эмиль и добавил другим тоном: — Но мы узнали, что мастерица прямо обвиняет Нягу в краже браслета.
— Ведь Ирина нам это сказала… Её мужа заподозрили первым.
— Да, но Ирина Нягу скрыла от нас тот факт, что она знала электрика раньше.
— Может быть, это просто навязчивая идея мастерицы.
Эмиль вспомнил, с какой настойчивостью повторяла Ирина, что познакомилась с Нягу во время следствия после смерти актрисы.
— Значит, можно сказать, что Ирина Нягу, урождённая Добреску, нас обманула.
— Или хотела это сделать, — поправила его Ана.
— А с какой целью?
— Может быть, она ещё тогда так сказала, чтобы её не заподозрили в краже браслета, — предположила Ана.
— Хорошо… Но сейчас-то ей зачем врать? Из-за обвинения в воровстве, выдвинутого двадцать лет тому назад… Кстати, об этом она упомянула лишь вскользь…
И Эмиль снова вспомнил о своих наблюдениях, сделанных во время разговора с Ириной. Когда, почти против её воли, зашёл разговор о краже, женщина начала запинаться, останавливаться на каждом шагу, взвешивать каждое слово… Именно поэтому он и сказал ей, уходя, чтобы она разыскала его, если вспомнит что-нибудь новое.
— А о том, что Нягу кто-то звонил в тот день в театр? — снова спросил Эмиль.
— Вероятно, назначали свидание.
— Где? — спросил Эмиль, и по его тону было ясно, что ответ для него очень важен.
— Где? — пожала плечами Ана. — Может быть, в театре, может быть, в кино… а может быть… в доме артистки.
— Может быть, в доме, — повторил как бы про себя Эмиль и принялся монотонным голосом распутывать нить своих догадок: — Электрик мог уйти из театра только после окончания спектакля. Значит, почти одновременно с Беллой Кони. Я сказал «почти», потому что артистка обычно задерживалась: нужно было разгримироваться, может быть, выпить стаканчик с очередным поклонником…
— Ты хочешь сказать, что в тот час, когда было совершено преступление, Нягу находился в доме артистки?
— Вполне возможно.
— И убил её, чтобы отомстить за обвинение в краже! — воскликнула Ана тоном, о котором нельзя было сказать наверное, шутливый он или серьёзный.
— Ну, не совсем так…
Эмиль хотел что-то добавить, но, заметив, что они подошли к большому зданию, на первом этаже которого находилась кондитерская «Нестор», резко остановился. Несколько мгновений он колебался, потом взял Ану за локоть.
— Пойдём со мной! У меня есть для тебя сюрприз! — сказал Эмиль и потянул её на боковую улочку, где был вход в здание.
— Не хочу больше никаких тайн! — воспротивилась Ана.
— Не бойся! Пошли! — настаивал он с той же загадочной улыбкой.
— Ну, готово! Теперь-то уж мы поймаем убийцу!