Манюськин отдыхал у телевизора. В последнее время его стал сильно интересовать большой теннис. И он старался не пропускать ни одного мало-мальски значительного турнира. Конечно, сначала сильно раздражали многие названия. Ко всяким там тайм-брекам, геймам и сетам он постепенно привык и даже иногда щеголял ими перед домашними и Епиходом. Но почему не сказать все это нормально, по-русски, было все же непонятно… И еще вот этот, "Большой шлем"?! С какой, спрашивается, стати? И главное, спросить-то не у кого… Сам он в молодые годы недурно играл в пинг-понг да и в футбол, бывало, гоняли от души! Эх, времечко было… и куда все подевалось?..
Санька так резко ворвался, что Манюськин от неожиданности вздрогнул.
- Папаня! Тебе письмо! – заорал сын возбужденно с порога.
- Ты же видишь, я занят! Турнир "Луис… - задумался, а может все же Ролан?.. и осторожно добавил: - Гарос". - С Санькой всегда надо быть начеку. – Третий сет, пять шесть на тайм-бреке! Упорный такой аргентинец! - На самом деле ему стоило большого труда сохранять показное равнодушие. Последний раз он получал письмо пятнадцать лет назад от одного кореша, с которым вкалывал на "химии", тот просил выслать денег. Манюськин отправил ему тогда шесть рублей, но ни ответа, ни привета не получил. Застарелая обида снова скребанула по сердцу. – Откуда письмо, Санек?
- Я вижу, тебе неинтересно, - решил ответить тем же Санька. – Пойду, отнесу обратно! Наверно, по ошибке бросили!
- Не дури, сынок! От кого письмецо?
- Из Израиля! – выпалил Санька, наблюдая за реакцией отца и наслаждаясь произведенным эффектом.
- Откуда?! – переспросил изумленный Манюськин. – Из Израиля?! А не врешь?
- Чего врать-то! Ясно, по-английски написано, фром Исраэль! Чего не понять-то? Так что танцуй, папаня! – Санька ловко отскочил в сторону, когда отец попытался отобрать письмо.
- Я тебе сейчас дам, "танцуй"! – угрожающе произнес Манюськин, и Санька, поняв, что перебарщивать не стоит, нехотя отдал конверт.
- Действительно, из Израиля! – стал осматривать письмо Манюськин.
- Ударение на второй слог! - поправил его Санька и отошел на всякий случай подальше. – Кстати, и в названии турнира Ролан Гарос, тоже на втором слоге. Легко запомнить, у всех французских слов ударение в конце.
На замечание Манюськин решил не реагировать, не до педагогики. Только строго поинтересовался:
- Почему уголок надорван? Твоя работа?
- Охота была!
- Охота была! – передразнил Манюськин. – А попытка вскрытия налицо! Охота была, была охота на серых хищников, матерых и щенков! – неожиданно для себя увлекся песней. "Видимо, от волнения", - проанализировал он. Аккуратно надорвал конверт и развернул письмо. – Надо будет потом марочку отпарить… А написано по-нашему! – с некоторым разочарованием констатировал он и начал читать вслух: - Дорогой племянник! Мы безмерно счастливы, что, наконец, нашли тебя и твою семью! Спасибо, помогли знакомые ребята из Интерпола. Сема почему-то всегда был уверен, что где-то в тайге у него растет сын. Так… так, дальше всякая ерунда! Ага, вот это уже поинтереснее… Будем высылать к праздникам кошерную пищу… Хм, это уже просто неясно… Будем рады, целуем! Ждем в гости! Ваши дядя Солик и тетя Тина!
Манюськин поднял глаза и недоуменно уставился на сына.
- Выходит, папаня, мы с тобой евреи, ну и Светланка, конечно… - задумчиво произнес Санька. – Это, конечно, в корне меняет дело… То-то Илья Ефимыч расстроится!
- Какой еще Илья Ефимыч? – Манюськин был уже совершенно сбит с толку.
- Да, наш учитель, по математике! Первый раз, говорит, вижу русского парня, у которого так мозги работают!
- У какого русского парня? – поинтересовался Манюськин.
- У какого? – Санька тяжело вздохнул. – Какой же вы все же непонятливый, папенька! Это он про меня так говорил! Он же еще не знал, что я тоже еврей! У нас в классе только двое хорошо по математике соображают. Я и Морозов! Но у Морозова бабушка еврейка, он мне по секрету как-то сказал. Теперь, выходит, и я тоже… Полный, конечно, прикол!
- А мать говорила, что побежал пьяный на другой берег, в магазин! Все ему мало было! А уже ледоход вовсю! Ну и провалился, значит, под лед!
- Ну, это сказка для дураков, сразу было ясно, - хмыкнул Санька.
- Что значит для дураков?! Ты кого имеешь в виду? Смотри, договоришься у меня! – Манюськин снова перечитал письмо. – Ну и дела… А почему подписано – твой дядя Солик и тетя Тина? Солик? Странно! Что-то я такого имени не припомню…
- Ну, какой ты, право! Солик – это сокращенно, по-родственному! А полностью – Соломон, ну а Тина – возможно, Эрнестина, тут я не уверен, могут быть варианты.
- А может и Алевтина? – высказал предположение Манюськин.
- Ну, это вряд ли! Нам сейчас не об этом надо думать!
- А о чем? - растерянно поинтересовался Манюськин.
- Во-первых, придется делать обрезание! Если в платной, то баксов сто пятьдесят сдерут, не меньше! Но! – Санька сделал паузу и поднял вверх указательный палец. – Можно, наверняка, через синагогу! Я не узнавал, но чувствую, можно найти ход! И второе, придется браться за иврит!
- Это еще что такое? – Инициатива полностью переходила к Саньке, и Манюськин ничего не мог с этим поделать.
- Это, папаня, древнееврейский язык! Но букв меньше, чем у нас. Так что осилим, не боись!
- Вот я тебя сейчас, как тресну! Тогда увидишь, не боись! – взорвался Манюськин.
- Пожалуйста, - обиделся Санька. – Я больше слова не скажу. Сам будешь бегать, искать, где обрезание подешевле сделать! Да еще нарвешься, напортачат, тогда попомнишь Саньку!
- Кто это собрался делать обрезание? – услышав ключевое слово, спросила вошедшая Манюськина. Она наладилась ходить каждую неделю в баню, по блату. Свояченица Глобовой двоюродной сестры в качестве подработки проверяла на входе билеты. – Это возможно, конечно, и правильно, бабы в бане говорили, что очень даже и гигиенично в результате!
- Что ты такое несешь?! – остановил жену глава семейства. – Какие бабы? Что значит гигиенично?! У нас тут событие, даже не знаю, говорить ли тебе! Опять понесешь какую-нибудь околесицу!
- Только ты один у нас умный, остальные все – дураки! – не осталась в долгу супруга.
- Ну-ну, не заводись! Не до тебя! Тут важное письмо получено! – и он многозначительно замолчал.
- Из деревни? С моими что?! – обмерла Манюськина.
- Из какой деревни?! – поморщился Манюськин. – Из деревни!.. Из Израиля!
Но насладиться произведенным эффектом не дал Санька.
- Короче, мамуля, мы с батей евреи, ну и Светка в придачу! А ты – за бортом!
- Тоже мне новость! В деревне все знали, что ты, Семеныч, еврей! Когда студенты приезжали, тогда, мне мать рассказывала, коровник строили. Многие наши девки залетели! Кстати, и дружок твой закадычный, Епиход! Тоже еврей!
- Епиход тоже?! – чуть не упал от изумления Семеныч, это уже было свыше всяких сил. – Брешешь?
- Чего брехать-то! Это все знают! Только ты, как всегда, все последним узнаешь!
- Ты на что намекаешь? – возмутился Манюськин.
- Ни на что! Это я так, - дала она задний ход, понимая, что нельзя перебирать.
- Бать! А ты чего середку письма пропустил? Там про что речь-то шла? – поинтересовался Санька.
- Да ерунда какая-то! – отмахнулся Манюськин.
- Разреши взглянуть? – Сын аккуратно взял листок и быстро пробежал его глазами. – Ерунда? – иронично переспросил он. – Ну, ты, отец, даешь! Просто, нет слов! Дядька твой пишет, что твой отец, а мой, стало быть, дед изобрел лопатку! Ты понимаешь, лопатку!!!
- Великое дело! Лопатку изобрел! – ухмыльнулся снисходительно Манюськин. – Я таких тебе десяток сделаю и безо всяких там изобретений!
- Лопатку для турбины! Понимаешь?! – тяжело вздохнул Санька. – И запатентовал ее в Америке! – Он снова углубился в письмо. – Ну это… это просто фантастика! Прямо, голова идет кругом!
- Что фантастика, сынок? – восхищенно любуясь сыном, поинтересовалась Манюськина.
- Короче говоря, он все завещал тебе, батя!
- Лопатку?
- Да, батя, эту самую лопатку! – и выдержав драматическую паузу, добавил: - Которую купил "Бо-инг"! Сечешь фишку? И нам положено больше миллиона баксов! С ума сойти можно! Ей-богу!
Манюськин остолбенело смотрел на сына.
- Радоваться, конечно, рано! – посерьезнев, возвестил Санька. – Но! – Он поднял вверх указательный палец. – Есть хороший шанс! Самое трудное, будет доказать родство… Представляю, как "Боинг" упрется!
- А почему, сынок, "Боинг" упрется? Если он нам должен по справедливости!
- Ну, это, мамуля, ежу ясно! Кому охота деньгами-то делиться! Ну, ничего! Мы тоже не лыком шиты! Придется делать генетическую экспертизу на ДНК да хороших юристов нанимать!.. Причем только тамошних!
- Юристы, сынок, денег стоят! Я тут смотрела один сериал, "Все против всех" называется. Так там один, Карлос, несколько десятков тысяч песо проиграл в казино и…
- Мамуля, ты извини! – ласково прервал ее Санька. – Я уже все продумал! Только фиксированный процент от нашего лимона, иначе и, впрямь, разденут!
Мать обняла Саньку и поцеловала его в макушку.
- Какой все же ты у нас умный, сынок! Теперь хоть понятно в кого! – Покачав головой, искоса посмотрела на супруга.
Манюськин же впал в глубочайшую задумчивость: "… да, Санька настоящий еврей… Никаких сомнений… Как все расставил по местам! Неужели и Светка такая же головастая будет? Хотя девочке это ни к чему! Главное, чтоб задор был в глазах… ну и фигурка, конечно, да личико, чтоб не подкачали! Ну да, ладно, пора брать инициативу в свои руки!"
Но сделать это он не успел. В залу вошла манюськинская бабка. Все это время она сидела за ширмой и укачивала Светку. Конечно, у Сергей Иваныча ни о какой ширме и речи быть не могло. Но уши Иван Иваныча не только ширму, но и приличную тахту поставить позволяли.
- Чего расшумелись-то? Ребятенок только задремал! – упрекнула она домочадцев, хотя на самом деле ей все было по барабану, и ее просто разбирало сильнейшее любопытство.
- Мать! Ты говорила, что отец по пьянке утонул? Так? – ласково поинтересовался Манюськин.
- Чего вспомнил-то вдруг?! Хороший мужик был, царствие ему небесное! Ничего, бывало, из рук не выпадет! А крыльцо такое сделал, вся деревня приходила любоваться.
- Любоваться? На крыльцо? – переспросил Манюськин, шумно вздохнув. – Интересно, конечно, послушать! Ну, прямо, сага о… ну, этих, как их, еще недавно по ящику показывали? – повернулся он к Саньке.
- О Форсайтах, - подсказал тот.
- Вот именно! А шашку он не оставил? Ну, которой махал вместе с Семен Михалычем, в гражданскую?
- С каким Семен Михалычем? – с испугом переспросила бабка. – Ты чего, белены объелся?
- С каким! С тем самым, с Буденным! Командармом Первой Конной!
- Эк, хватил! Да отца твоего тогда еще и в проекте не было!
- Что правда, то правда! Вот этому я верю! В общем, у нас тут другая информация объявилась. Письмо получили от брата Семен Абрамыча Соломона, естественно, тоже Абрамыча. Вот так-то, мамаша! И зачем надо было все эти годы лапшу на уши вешать?
- Ничего я не вешала! Чего опять удумал? – сделала удивленное лицо бабка.
- А то, что отец мой – еврей! Вот что!
- Ничего не знаю и ничего не помню! Еврей он был или еще кто! Я и понятия тогда об этом не имела! – стала оправдываться бабка. – Веселый был да на гитаре играл! Все девки за ним бегали! И вообще, мне надо к Светке идти! Расшумелся! А если лялька проснется?! Об этом подумали?! – и быстро прошмыгнула обратно за ширму.
- Бабуля – крепкий орешек! – констатировал Санька. – Мы ей должны в ножки поклониться, что такого дедка толкового выбрала!
- Ну, ну, не забывайся! – осадил сына Манюськин.
- А ты, батя, если бы национальному вопросу больше внимания уделял, может, и выиграл бы тогда выборы! – парировал выпад Санька. – Человека интересуют три вещи! Деньги, секс и национальный вопрос! – на мгновение задумался. – Пожалуй, еще здоровье. Без него все остальное ни к чему! – мудро закончил он.
- Правильно, сыночка! И еще – крепкая дружная семья! Для женщины – это в первую очередь! – добавила Манюськина. – А некоторые этого не понимают!
- Это еще что за намеки?! – снова стал закипать Манюськин.
- Это, пап, в философском смысле! И я с этим полностью согласен, - встал на сторону матери Санька. – Об этом еще Энгельс писал!
- Ты, что и Энгельса читал? – поинтересовался подозрительно Манюськин.
Санька уклончиво пожал плечами.
А Манюськин снова неожиданно нырнул в ностальгические воспоминания. Припомнилось, как в классе шестом Фонарев обозвал его жидом. Он тогда сильно удивился, вроде не за что, но все же счел это за оскорбление. И они тогда с Епиходом и Глобовым, как следует, проучили Фонаря и его компанию. Хотя и были в меньшинстве… Ему захотелось рассказать это Саньке в качестве нравоучения, но он только произнес:
- Запомни, Санек! Врага побеждают не числом, а умением!
- Суворов! Полностью согласен! – моментально отреагировал тот, хотя заявление было явно не в тему. Но отец часто выдавал такое, минуя промежуточные умозаключения.
- Надо Иван Иваныча заставить, чтоб он нас прописал на свою жилплощадь… - задумчиво стал рассуждать вслух Манюськин. – Иначе опять все сорвется, как с выборáми! – вспомнив, заскрипел зубами от досады. – Из-за паспорта этого проклятого!
- С выборами, - тихо, как бы для себя, поправил его Санька.
- Что? – не расслышал глава семьи.
- Ничего, это я так, о своем, - решил больше не дразнить быка Санька. – Да, еще вот важный момент, отец! Соломон Абрамыч пишет про кошерную пищу. Так что теперь мы с тобой свинины ни-ни!
- Это еще, с какой стати? Ну, уж нет! Может, уже и щей кислых нельзя?
- Про щи не скажу, а вот мацу на пасху есть будем! Это факт! Я как-то пробовал, вполне сносная штука, особенно если с маслом.
"Маца с маслом?" – отупело повторил про себя Манюськин, а вслух громко произнес:
- Так, все! Я из-за вас Луис… Ролан? Один хрен! Важный турнир пропускаю! – и снова уставился в телевизор.
Каждый стал думать о своем. Санька стал решать, куда лучше после школы поступать, в Гарвард… или в Йельский университет? И что пора нырнуть во всемирную паутину и навести там справки по всем этим вопросам.
Манюськина же стала мечтать о коттеджах, морских круизах и что одеваться теперь будет только в самых модных бутиках. Достала из сумки журнал "Космополитен", который ей дала на время свояченица двоюродной сестры Глобовой, ну та, из бани, и углубилась в его изучение. Хотя в нем было много чего неприличного, так ее предупредила владелица.
Манюськину же не терпелось обо всем рассказать Епиходу. И обмозговать с ним ситуацию за кружечкой пива. Тем более что Епиход, как оказалось, тоже еврей, как и он, Манюськин.
- Так, черт! Я же договорился встретиться с Епиходом! Чуть не забыл! – резко вскочил Манюськин, чем немного напугал супругу. – Я ненадолго! – с этими словами он выскользнул из дома, а точнее из уха Иван Иваныча.
- Отец, мам, сегодня тепленький придет, - констатировал Санька. – Но ты его не пили, от такого, у кого хочешь, крыша поедет. Он еще молодцом держался. Я даже не ожидал!
- Что, сынок, с деньгами делать-то будем? Ты как думаешь?
- Об этом, мамуль, пока рано думать! Дело нам предстоит непростое, тут, как я понимаю, фифти-фифти, а если попросту, пятьдесят на пятьдесят.
- И то, правда, Санечка! Да и не в одних деньгах счастье, - она обняла сына и тихонько запела. Слух у нее был отменный, да и голос неплохой: "И в степи-и глухой за-амерза-ал ямщи-ик…" Металось, билось эхо в крутых сводах уха Иван Иваныча.