Инфарктников было много – в реанимации долго не держали, и через два дня Константина Константиновича перевели в обычную палату на шесть человек. Анна Эразмовна сидела на койке и кормила его куриным бульоном с фрикадельками.
– Это мама сварила, правда вкусно? Она вам привет передает, – фальшиво бодрым тоном говорила она.
– Вкусно, Анечка, только я больше не могу. Не лезет. Я должен тебе что-то сказать.
– Тин Тиныч, миленький, мы потом поговорим, вам сейчас волноваться нельзя.
– Потом? Когда это потом? Да забери ты эту тарелку! – повысил голос старик.
– Ладно, ладно, – испугалась Анна Эразмовна. Она поставила тарелку на тумбочку и стала гладить большую, очень холодную руку, лежавшую поверх простыни.
– Ты знаешь, я Любочку очень любил. Я так радовался, что они встречались, думал, наконец, и у меня будет семья.
Старик горько улыбнулся и замолчал.
– Только это был не человек, – собравшись с силами, продолжал он. – Я молчал. Я должен был молчать. Он сказал, что иначе убьет детей. Он мне описал, как это сделает, как это раньше делал. Подробно описал, в деталях…
Слезы катились по впавшим щекам, и она вытирала их краем простыни.
– Возьми, это Любина, – старик судорожным движением вытащил из-под тельняшки цепочку. Он приподнялся, она потянула ее наверх, кулак разжался, и блеснули кровавые глазки крошечной золотой обезьянки. – Поменялись мы. Она сказала – на счастье. А я ей крестик надел. Чтоб спасал и сохранял. Не спас и не сохранил.
Такая тоска звенела в этих словах, что утешения были бессмысленны. То, что он сказал дальше, было еще хуже:
– В сорок первом, перед тем, как мы Одессу оставили, меня в голову ранило. Тяжело ранило. Осколок так там и остался. Жалко, что не убило.
– Ну, что вы такое говорите, нельзя такие вещи говорить, – сокрушенно произнесла Анна Эразмовна.
Она поцеловала колючую щеку, пообещала прийти завтра и убежала.
Ночью он умер.
Прошло еще две недели. Была середина июля, сотрудники один за другим уходили в отпуск. После всех этих событий Анна Эразмовна ловила отходняк. В библиотеке никто ничего не узнал. Ей, правда, чуть не влепили выговор за то, что забыла повесить на ВОХРе ключи от отдела, но она объяснила, что встретила во дворе Константина Константиновича, ему было плохо, она повела его домой, по дороге он упал, инфаркт, скорая…, короче, какие ключи? Книгу она потихоньку отдала Алине, недаром в годы расцвета их занятий эрудизмом она написала ей стиш про то, что с таким человеком можно идти в разведку.
Константина Константиновича с почетом хоронила вся библиотека, много теплых слов сказали о нем люди, ветеранши плакали, вспоминая молодость и былую славу заведения.
Любимые подруги, интеллигентные дамы неуловимого возраста, давно уже что-то подозревали и изнемогали от любопытства. Перед тем, как разъехаться кто куда, они собрались у Тани, той самой, что дошла до Центрального телевидения. Место встречи изменить было нельзя: квартира у Тани была отдельная, ее собственная комната большая, родители к диким воплям и ржанию относились лояльно.
Анна Эразмовна дремала на диване. Надя, закинув ногу на ногу, листала «Космополитэн». Несколько лет назад она покинула библиотеку и пристроилась в коридорах власти – платили там так же, а морочили голову меньше.
В глубине квартиры, на кухне суетилась Таня. Ждали подругу Галю, она же Курочка, она же Галина Бланка. Галя опаздывала всегда и всюду, это было что-то физиологическое.
Зазвенел звонок. Таня бросилась открывать, и в комнату вошли смеющиеся Галя и Леонид Владимирович, он же кузен Леонидас, он же просто Кузен.
– Еду по Щепкина, вижу – Галка. Я ей сигналю, сигналю, она даже головы не повернула, гордо себе чешет дальше.
– Ну, откуда я могла знать, что это меня? -смущенно лепетала Галя.
– Ка-а-анечно, приличные девушки в такие машины не садятся, – томно протянула Надежда.
– А в трамвай приличные девушки садятся? – ожила Анна Эразмовна. – Сдается мне, кыця солодка, ты пользуешься исключительно городским транспортом?
– Ка-а-амунальным, – поправила просвещенная госслужащая. – Кстати, сегодня утром в трамвай вообпде влезть нельзя было. Кондукторша, молоденькая, хорошенькая, застряла посреди вагона и кричит: «Не зажимайте меня! Я прямо вся стерлась на этой работе!»
– А что я сегодня на базаре видела! -воскликнула Курочка. – На контейнере висят счеты, а под ними бумажка: «Контрольный калькулятор».
– Девчонки, это все мелочи жизни! Я вам счас такое прочитаю – три точки и не жить! Просматриваю я старые газеты и в «Известиях рабочих, крестьянских и солдатских депутатов» за девятнадцатый год нахожу объявление. Внимание! Зачитываю!
Идя вчера с работы, я упала в бессознательном состоянии от гололеда. Придя в себя, на мне не оказалось бордовой шали. Умоляю добрых людей возвратить мне, так как я женщина очень бедная.
А дальше фамилия и адрес!
Дамочки впали в транс:
– Настоящая цукер-бубочка! Нет, это форменный блинчик!
сметая все на своем пути, закружилась по комнате Галка.
В любимом кресле уютно устроился Леонид Владимирович и, снисходительно улыбаясь, наблюдал за резвящимися кузинами. Он привык быть единственным представителем сильного пола в этой дурацкой компании. Танин муж был вечно в рейсе, Надя давно развелась, а Галя никого не допускала до свого білого тіла.
– Все это, конечно, интересно, только кушать очень хочется, – наконец не выдержал он.
– Ой, картошка! – опомнилась Таня и убежала на кухню. Все бросились ей помогать. Через пять минут на журнальном столике стояла печеная картошечка с салом, тюлечка, помидорки, икорочка из синих и бутылочка «Перлини степу».
Под чаек и кофеек сытая и умиротворенная компашка приготовилась выслушать повествование Эразмы Роттердамской.
– Даже не знаю, с чего начать, – начала она и поведала изумленной публике о своих приключениях. Время от времени подруги перебивали ее вопросами и комментариями.
– А как ты догадалась, что Жорка – внук Константина Константиновича?
– Вещий сон видела, а там подсказка была. Мне аж три таких сна приснились.
Подруги тут же потребовали изложить их в мелких подробностях.
– Нет, я не расскажу, я стыдаюсь.
Они обсудили количество снов и пришли к выводу, что три ~ это гораздо лучше, чем четыре. Четвертым сном все давно уже сыты по горло.
– Ладно, пошли дальше. Фамилия Тин Тиныча – Ставраки, а думая о Жорке, я всю дорогу почему-то о Греции вспоминала и, что интересно, о Древней. Видимо мое умненькое подсознание уловило фамильное сходство.
О том, что Георгий напоминал ей то ли Аполлона, то ли Геракла, она умолчала.
– А чтобы удостовериться, я пошла к Александре Захаровне, хоть убейте не могла фамилию Тин Тиныча вспомнить. И Маразли в голове крутился и Фемилиди какой-то, кто угодно, только не Ставрвки. И представьте себе – какая везуха, по ходу дела Захаровна рассказала, что, когда в пятьдесят третьем году она пришла в библиотеку, он был уже женат и притом на нашей, на библиотечной девице, ее Мариной звали. Он во время войны в морской пехоте воевал, помните, их немцы «черная смерть» называли, так он, конечно, хотел идти плавать. А его отец, оказывается, тоже у нас всю жизнь переплетчиком проработал, он сына с этой Мариной и познакомил. Захаровна сказала, что такой красавицы она больше никогда не встречала.
Анна Эразмовна вдруг почему-то вспомнила Риту Виноградову и замолчала.
– Дальше, дальше, – торопили девицы.
– Ну, вот, – продолжала она, – плавать он не пошел, со своей Мариной расставаться не захотел, а стал работать у нас, он с детства отцу помогал, в общем, рабочая династия. В сорок седьмом у них дочка родилась, Женечка. Они ребенка с младенчества на море таскали, оба на море помешаны были, плавали потрясающе. Всю дорогу заплывы устраивали, соревнования «кто дальше, кто дольше» – идиотизм какой-то. Летом пятьдесят четвертого во время такого заплыва Марина утонула. Представляете, ребенок на берегу, в море входят мама и папа, а выходит один папа. В школу Женя уже без мамы пошла, и только ей семнадцать исполнилось, она вместо того, чтобы в институт поступать, замуж выскочила. Захаровна сказала, то ли за грузина, то ли за армянина, и он ее увез в Москву, он был московский грузин-армянин. Для отца это было страшным ударом. Он дочку обожал, а тут она его бросает. Только это еще не вечер. Через год Женя рожает ребенка, роды тяжелые, вот… она умирает! А ребенка папаша куда-то увозит! Представляете? Можно умом тронуться. Между прочим, Захаровна считает, что Тин Тиныч был слегка того, что он на море до поздней осени ходил потому, что искал свою Марину. Ее ведь так и не нашли.
Анна Эразмовна продолжала рассказ и дошла до упавшего карниза и путешествия на чердак.
– Зачем ты туда полезла? Разве тебе не было страшно? – недоумевали подруги.
– Сама на себя удивляюсь. А страшно было только один момент, и то слегка, когда замок отвалился. Кстати, Леня, я давно хотела тебя спросить, как называется это колечко с палочкой, на которой резьба, ну, на которое замок вешают?
– Скоба, – сдавленно ответил муженек. Напрасно, ох, напрасно не обращала на него внимания Анна Эразмовна.
– Скоба? Никогда бы не подумала! -воскликнула она. – Так одна из этих скоб была вытащена, там ракушняк, это для Жорки была не проблема.
Повествование дошло до кульминационного момента.
– Девочки, я не могу вам объяснить, что со мной происходило. Меня всю трясло, притом не от страха, а… знаю я вас, вы сейчас смеяться будете,…от возбуждения, ну, очень похоже на… это самое…
Никто не смеялся.
– А когда Андрей руку с ножом из кармана вытащил, и до меня дошло, что сейчас будет, я заорала, как ненормальная.
– Почему как? – язвительно поинтересовался муженек, но она его не услышала.
– Как же так случилось, что Андрей не только не убил, а даже не поцарапал Георгия? -недоумевали девицы.
– А вы догадайтесь, эрудиты вы или кто?
Гипотезы выдвигались самые разнообразные
вплоть до предположения о том, что Георгий был персонификацией инфернального зла, в смысле, исчадием ада.
– Что-то в этом, конечно, есть, – задумчиво изрекла Анна Эразмовна, – но, на самом деле, правильного ответа команда не нашла. Переплетный нож обычно точится с одной стороны, с правой. А если человек левша, то, естественно, – с левой. Поразительно, я ведь сто раз видела, как Тин Тиныч работает, и совершенно не брала в голову, что он левша. Так что у ножа правая сторона была тупая, а левая – острая, как бритва.
– А как же у Жорки получилось? Он что, тоже был левшой? – не догоняли подруги.
– Элементарно, Ватсон. Он сзади убивал. Левой рукой рот зажимал, а правой – от левогоуха до правого…
Это объяснение сопровождалось показом. Она вскочила, схватила со стола нож, подбежала сзади к Леониду Владимировичу, зажала ему левой ладошкой рот, а нож поднесла к горлу.
– Вот так он Андрюшу держал. Еще доля секунды, и он бы его зарезал. Только бог не фраер. Боже мой, какая у меня в голове каша с этим Богом! – воскликнула она в полной тишине.
Народ потрясенно слушал про ужасы нашего городка.
– Тин Тиныч всадил ему клинок прямо в сердце. Он взял с собой нож для резки картона, выпустил на всю длину и ударил сзади, нож через легкое прошел, кровь изо рта фонтаном… На Андрея много попало.
– Как он это все перенес? – дрожащим голосом спросила Таня.
– Ой, девочки, я не знаю. Эти нынешние дети какие-то совсем другие. Может, потому, что по телику непрерывно кого-то убивают, может, мир изменился. Мне казалось, ему было совсем не страшно.
– Нет, я считаю иначе, – твердо сказала Галя. – Ему было очень-очень страшно, но он сумел побороть страх, сумел броситься на убийцу…
– Слушай, Андрею за это ничего не будет? -Надю интересовали конкретные вещи.
– За что, за это? – удивилась Анна Эразмовна.
– Как, за что? За попытку убийства.
– Какую такую попытку? Какого такого убийства? Ребенок случайно мимо проходил.
– А переплетный нож?
– Какой нож? Кто его видел? Ой, я ж вас с ментом Васей не познакомила.
Рассказ о Васе вызвал у Нади нетюддельный интерес, и она тут же взяла его телефоны.
– Он мне про Жорку все объяснил. Его отец был не грузин и не армянин, а чеченец.
– Вот вам и чеченский след, – насмешливо сказала Таня.
– Смейся, смейся, только ничего смешного тут нет. Мне Вася о Жорке такое рассказал… Благодарил, что я им мысль про его отца подала, он ведь фамилию поменял. Среди тех, кто по лестнице бежал, даже московские менты были. Вот!
– Благодарил, значит? – еще более сдавленным голосом спросил Леонид Владимирович.
Анна Эразмовна, полностью утратившая бдительность, опять вскочила:
– Вы думаете, этот сумасшедший вечерок так и кончился? Я домой побежала, Кузена за барки, мы в кардиологию, там нам список на целый лист, мы по аптекам…
На этом сольная партия Анны Эразмов ны оборвалась. Вступил муж. Его оценка ее умственных способностей была дана в выражениях, для печатанья непригодных.
На следующий день, восемнадцатого июля, в субботу, супруги отправились на катере в Аркадию. Они прорвались в первых рядах и заняли скамейку у самого борта. Катер отошел от морвокзала, обогнул маяк и поплыл вдоль берега.
«Пора», – сказал Леонид Владимирович. Анна Эразмовна незаметно вытащила из торбы продолговатый предмет, плотно завернутый в полотняную тряпочку, и бросила его в море.