1. БИЛЕТ ПО ИСТОРИИ

Мы уже знаем, как партийное руководство скрывало сведения о еврейских корнях В.И. со стороны матери, заставляя молчать и исследователей, и членов семьи Ульяновых, изымая и пряча архивные документы. В полной мере это относится к калмыцким предкам вождя революции со стороны отца И.Н. Ульянова.

Еще в 30-е годы пришлось с этим столкнуться неутомимой М.С. Шагинян. При сборе материала для романа «Семья Ульяновых» она провела много времени в архивах Пензы, Ульяновска и Астрахани. По ее свидетельству, в астраханском архиве хранились некоторые документы Калмыцкой автономной республики, имеющие отношение к Ульяновым. В очерке «Как я работала над «Семьей Ульяновых» Шагинян пишет: «…Открывались работниками (архивов. — М.Ш.) прямо при мне. К сожалению, этот архив, видимо, сильно пострадал во время Великой Отечественной войны и после нее, так что многие документы, виденные, переписанные и переснятые мной в тридцатые годы, утеряны. Во всяком случае, новые работники архива запрашивали меня недавно о фотографиях могильного памятника брата Ильи Николаевича и его отца».

Полагаю, что писательница ошибалась и документы не утеряны, а изъяты в не столь далекие времена. В соответствии с Положением об Архивном фонде КПСС, утвержденным секретариатом ЦК КПСС 28 декабря 1966 г., и более ранними решениями руководства партии по этому вопросу, астраханские документы могли попасть в ЦПА ИМЯ при ЦК КПСС, как имеющие прямое отношение к В.И. При изъятии таких материалов в описи архивных дел ставился штамп «выбыло» без указания, куда, когда и по чьему распоряжению. Поэтому исследователь, читающий опись, мог подумать (на это и рассчитано проставление штампа), что дело исчезло безвозвратно и надо отказаться от попыток его разыскать.

Свой роман, как вспоминает Шагинян, она писала в тесном контакте с Н.К. Крупской и Д.И. Ульяновым. «Оба они были моими консультантами и рецензентами, а Дмитрий Ильич по выходе книги моей из печати подарил мне в Горках свою рукопись воспоминаний о детстве Ленина».

Дорого обошлась Шагинян первая часть «Семьи Ульяновых», носившая тогда название «Билет по истории», опубликованная в журнале «Красная новь» (1938, № 1) и в том же году вышедшая отдельной книгой. Роман подвергся критике на самом высоком уровне — было принято специальное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 г. «О романе Мариэтты Шагинян «Билет по истории», часть 1, «Семья Ульяновых».

Сталин, к этому времени единоличный хозяин в партии, был хитрым и коварным политиком. Поэтому в постановлении ни слова впрямую не говорится о генеалогических вопросах. Сталин публично никогда не раскрывал карты. Он всячески раздувал второстепенные вопросы, чтобы закрепить иконообразную ипостась В.И. и тем самым возвеличить самого себя — «гениального продолжателя бессмертного дела великого Ленина». Вспомним письмо Сталина от 16 февраля 1938 г. по поводу книги Смирновой «Рассказы о детстве Сталина», где он вроде бы обвиняет автора в создании культа личности вождя, а в действительности протестует против неконтролируемого распространения информации историко-биографического характера.

Постановление о романе Шагинян, продолжая эту линию, предписывало политические, эстетические и цензурные стандарты для литературы о Ленине.

Не замедлила и реакция «собратьев по перу». Уже через четыре дня после выхода постановления состоялось заседание президиума Союза писателей СССР, рассмотревшее вопрос о книге М.С. Шагинян «Билет но истории». Там, наряду с другими членами правления, выступили А.А. Фадеев и В.В. Ермилов (известный своими нападками на В.В. Маяковского), признавшие свою вину за ее публикацию. Фадеев заявил: «Все товарищи из тех, которые были виноваты в этой части, они понесли по своей линии соответствующее партийное наказание, в частности т. Ермилов за эту ошибку снят с редактирования «Красной нови». Ему вторил В.В. Ермилов: «…Только после разговора с тт. из ЦК, когда нам простыми и ясными словами в этом разговоре было объяснено, в чем пошлость вещи, почему нельзя с такими ресурсами и так брать такую тему, только после этого мы поняли свою огромную ошибку и это для нас было громадным уроком, в частности для меня». Члены правления также все осознали и в своем решении, объявив выговор Фадееву и Ермилову, подчеркнули, что «применяя псевдонаучные методы исследования так называемой родословной Ленина, М.С. Шагинян дает искаженное представление о национальном лице Ленина, величайшего пролетарского революционера, гения человечества, выдвинутого русским народом и являющегося его национальной гордостью». Исходя из этого президиум Союза писателей «считает, что М.С. Шагинян вольно или невольно создала произведение идеологически враждебное, и объявляет М.С.Шагинян суровое порицание».

Но это решение, видимо, ЦК (а может, и самому Сталину) показалось слишком слабым. ИЗ сентября 1938 г. состоялось новое заседание президиума Союза писателей по этому же вопросу. Оно отменило прежнее решение как неправильное и утвердило новое:

«1) Всецело одобрить и принять к неуклонному руководству постановление ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 г. по поводу романа Мариэтты Шагинян «Билет по истории», часть 1-я «Семья Ульяновых».

2) Признать, что правление ССП и его руководящие деятели проглядели выход в свет политически вредного и идеологически враждебного произведения, каким является роман Мариэтты Шагинян «Билет по истории».

3) Объявить Мариэтте Шагинян выговор.

4) Объявить выговор редакции «Красной нови» в лице тт. Фадеева и Ермилова за напечатание в журнале политически вредного и идеологически враждебного произведения Мариэтты Шагинян «Билет по истории».

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) касалось не только романа Шагинян. Оно осуждало также и «поведение Крупской, которая, получив рукописи романа Шагинян, не только не воспрепятствовала появлению романа в свет, но, наоборот, всячески поощряла Шагинян, давала о рукописи положительные отзывы и консультировала Шагинян по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку». (Обратите внимание: не книга, не роман, а презрительное «книжка». Чувствуется стиль Сталина, его направляющая рука. Книгу Смирновой «Рассказы о детстве Сталина» в своем письме в Детгиз ЦК ВЛКСМ он тоже называет «книжкой».) Далее в постановлении говорилось: «Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская сделала все это без ведома и согласия ЦК ВКП(б), за спиной ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепартийное дело составления произведений о Ленине в частное и семейное дело и выступая в роли монополиста и истолкователя общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда никаких прав не давал».

В тексте постановления, однако, нет ни слова о Д.И. Ульянове, который, как мы знаем, тоже читал в рукописи роман Шагинян. Почему?

28 ноября 1937 г. Д.И. Ульянов написал рецензию на рукопись романа М.С. Шагинян «Билет по истории» и отослал ее в редакцию журнала «Красная новь», которая приняла решение о публикации романа. В этой рецензии он писал: «Автор очень категоричен в вопросе о происхождении Ильи Николаевича: «Потомок степных калмыков»… Думаю, что так безоговорочно утверждать нельзя; автор берет на себя слишком большую смелость. Конечно, мы живем не в III империи (имеется в виду Третий рейх — гитлеровская Германия. — М.Ш.), и расовые вопросы не имеют для нас значения; нам неважно, был ли отец Ильича «чистокровным» калмыком или калмыком такой-то пробы, но справедливость требует сказать, что автор романа, несмотря на свои изыскания в Астрахани, имеет не больше права, чем всякий другой из нас, делать такие категорические выводы. Да и с какой целью он это делает? Что это по существу должно или может характеризовать?

В какую семью на Руси не попала монгольская кровь — если не в период татарского ига, то в последующие века, когда русские жили бок о бок с монгольскими племенами. Особенно в таком полутатарском городе, как Астрахань. Нет надобности особенно разбираться в семейных летописях, чтобы объяснить раскосые глаза или выдающиеся больше обычного скулы. Если бы характеристика предков касалась существа дела, например, особого склада ума, каких-либо талантов или особых способностей и пристрастий, тогда бы это было важно. Но вопросы о чистокровности и кровности сами по себе не стоят ломаного гроша».

Обращает на себя внимание некоторая нелогичность автора рецензии. Д.И. Ульянов протестует против упоминания в четвертой главе романа («Воспоминания другого детства») о калмыцком происхождении матери И.Н. Ульянова — А.А. Смирновой. В романе же об этом всего одна фраза (возможно, правда, что в представленной в редакцию рукописи об этом говорилось больше). Однако он ничего не имеет против подробного рассказа в третьей главе («Воспоминания одного детства») о немецких и шведских предках В.И. Чем же они лучше предков калмыцких?

М.С. Шагинян пыталась объяснить это спецификой политического момента. В 1965 г. она писала мне: «Я смотрю на понятие национальность абсолютно, как Вы, т. е. не придаю ни малейшего значения, кроме фактического и исторического. Но напоминаю Вам, что моя книга «Семья Ульяновых» была изъята на 22 года (а я за нее порядком пострадала) из-за того, что открыла калмыцкое происхождение в роде отца (И.Н. Ульянова. — М.Ш.) и этим воспользовались фашистские газеты в 37 году».

Ссылка на «фашистские газеты» в данном случае — дань официальной пропаганде тех лет. Дело, конечно, заключалось в том, что обнародованием сведений о калмыцком происхождении В.И. был недоволен Сталин.

Когда отмечался 50-летний юбилей Шагинян, Д.И. Ульянов, возможно желая извиниться перед ней за резкую, несправедливую рецензию, написал в статье под названием «Роман о семье Ульяновых», что писательница «не просто фиксировала исторические факты о семье Ульяновых, а воплотила их в художественные образы. Тем не менее она не исказила исторических фактов. Этому значительно помогло и то, что товарищ Шагинян предоставила нам — мне и Надежде Константиновне — возможность познакомиться с первой книгой романа «Билет по истории» в рукописи, до ее напечатания, и мы предварительно обменялись с ней мнениями, внеся некоторые коррективы и фактические исправления. Это обстоятельство позволило автору романа внести соответствующие изменения в роман, благодаря чему изложение первой части значительно выиграло».

Вероятно, именно благодаря тому, что Д.И. Ульянов в рецензии на рукопись Шагинян выступил с вполне устраивавших Сталина позиций, он и не подвергся критике.

Что же касается Н.К. Крупской, то с ней у Сталина были старые счеты, еще с мартовского инцидента 1923 г. Тогда Сталин угрожал Крупской и после ультимативного требования В.И. вынужден был перед ней извиниться. Простить такого унижения Сталин не мог и пользовался всяким удобным случаем, чтобы «поставить ее на место». Крупская отлично это понимала и тяжело переживала все новые и новые придирки к ней Сталина. И в то же время, как рассказывала мне Шагинян, успокаивала опальную писательницу как могла.

Авторы книги, специально посвященной отношениям Крупской и Сталина, В.А. Куманев и И.С. Куликова, касаются в ней и эпизодов, связанных с произведениями Шагинян. Сначала они ссылаются на теплое письмо Крупской к Шагинян от 18 марта 1938 г. в ответ на просьбу последней, высказанную в письме от 25 февраля 1938 г., рассказать как можно полнее о своем детстве и сообщают, что она поддержала писательницу. А затем утверждают, что 28 марта 1938 г. Крупская в записках, направленных в журналы «Огонек» и «Молодая гвардия», отказывается помогать Шагинян в работе над романом»'. Что, по мнению авторов книги, вызвало ужасное волнение Шагинян. Текста записок Крупской авторы при этом не приводят (а в «Огоньке» и «Молодой гвардии» они в свое время не были опубликованы). Не называется и архив, где они хранятся ныне. О содержании записки Крупской в журнал «Огонек» ничего сказать нельзя, так как авторы книги ее не цитируют, а где оригинал — не известно. В записке же, адресованной в «Молодую гвардию», Крупская дает оценку рассказу «Володя Ульянов» и, в частности, пишет: «Мне рассказ очень не понравился, слабо показано влияние эпохи, в которой рос и складывался Владимир Ильич… Я против этой беллетристики, искажающей действительность». Приведя эту цитату, авторы далее (видимо, пересказывая продолжение записки) сообщают, что Крупская «решительным образом отказывалась от дальнейшего участия в судьбе литературных поисков Мариэтты Шагинян». «Можно только догадываться, почему так действовала Крупская, — пишут Куманев и Куликова, — но несомненно было то, что сделано это было по «высочайшему требованию».

С этим, на мой взгляд, никак нельзя согласиться. Прежде всего из книги двух авторов остается неясным, кто же автор рассказа «Володя Ульянов», раскритикованного Крупской и по этой причине так и не увидевшего света? Мариэтта Шагинян? Вольно или невольно, Куманев и Куликова подталкивают к такому выводу. Но Шагинян ни в воспоминаниях о Крупской, ни в письмах, ни в статьях об этом не упоминает. Зная ее характер, трудно предположить, что она стала бы утаивать эпизод, связанный с оценкой ее труда безмерно уважаемой ею Крупской, какова бы эта оценка ни была. С другой стороны, известно, что со своими произведениями, посвященными семье Ульяновых, писательница знакомила Крупскую еще в рукописи, до отправки в редакцию. Она подробно пишет об этом в связи с работой над романом «Билет по истории»: «Когда я закончила первую часть работы вчерне, она была послана мною на отзыв Надежде Константиновне. Отзыв ее и предложенные ею поправки стали для меня компасом в работе и определили ее судьбу. Вот отрывки из этого замечательного письма-рецензии: «…читая Вашу рукопись, я почувствовала, насколько правильно подошли Вы к вопросу. Пожалуй, только опытный писатель может, на основе изучения материалов, дать картину той эпохи. Это имеет большое значение и с точки зрения исторической. Мне понравился не только Ваш замысел, но и сама рукопись…»

Далее следуют указания и поправки общего и частного характера, имевшие решающее значение для моей работы. Вторая часть первого варианта понравилась Надежде Константиновне меньше первой части, — и я ее радикально переработала. Конкретные указания (их было восемь) я тщательно продумала и осуществила»’.

Эти строки, на мой взгляд, дают право утверждать, что Крупская критиковала не Шагинян. Ее она защищала сколько могла, то есть до решения Политбюро ЦК ВКП(б). И, наконец, Куманев и Куликова не правы еще в одном. Если бы в записке Крупской действительно критиковался рассказ Шагинян, Сталин, по логике вещей, должен был быть очень заинтересован в широком распространении по стране признания Крупской своих «ошибочных взглядов». А записки эти не были опубликованы, ни при жизни Сталина, ни после его смерти.

В 1956 г. постановление ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 г., на долгие годы скрывшее роман Шагинян от читателей, было отменено. (Напомню, что, как мы уже знаем, осуждающие Шагинян решения Союза писателей отменены так и не были.) Писательница превратила роман в тетралогию и 22 апреля 1972 г. за свою «Ленинизму» была удостоена Ленинской премии. Спустя четыре года, в 1976 г., за литературную деятельность ей присвоили звание Героя Социалистического Труда.

Но даже после столь высокой оценки многие «доблестные» литературные критики, говоря о романе «Семья Ульяновых», тщательно обходили страницы, посвященные генеалогии В.И. А.Д. Глезер в книге воспоминаний «Человек с двойным дном» в главе «Дружба народов» пишет: «О сколько хлопот с тобой, дружба народов! Народному поэту Калмыкии Давиду Кугультинову это невдомек, и он настаивает напечатать в «Правде» свою поэму, в которой дедушка Ленина фигурирует как калмык, что вроде бы соответствует архивным документам. Кугультинова уговаривают не рыться в божественной родословной. Какая разница для революции и пролетариата, кто дедушка вождя! Но поэт упрямится: если нет разницы, то зачем скрывать. Не шовинизмом ли это пахнет?

«Не шовинизмом», — успокаивают его работники «Правды», возвращая ему поэму».

А попробовали бы не вернуть и напечатать, когда калмыцкое происхождение В.И. не признавал ЦК КПСС!

 

2. КРЕПОСТНЫЕ ИЗ СЕЛА АНДРОСОВО

В романе «Семья Ульяновых» М.С. Шагинян почти не касалась нижегородской ветви рода, за исключением одного ее представителя — Николая Васильевича Ульянова. Однажды его внук в письменном виде признался, что ничего о нем не знает. Участвуя во Всероссийской переписи членов РКП(б), проводившейся 13 февраля 1922 г., В.И., заполняя таблицу «Социальное и национальное положение», в графе «основная профессия или занятие, должность, чин родителей» указывает: 1) Дед (отцовск. стар.) — не знаю; 2) Отец — директор народных училищ (чин — действительный статский советник — В.И. не указывает. — М.Ш.). 3) Мать — прочерк, а графа «национальность» — вообще никак не заполнена. Думаю, это не случайно. В.И., безусловно, хорошо знал о смешанном национальном происхождении своих родителей, но ни его, ни членов его семьи оно никогда не волновало. Ульяновы, как было принято в российских интеллигентных семьях, не придавали этому значения. Правда, несколько раньше, 14 декабря 1921 г., отвечая на вопросы анкеты делегатов XI Всероссийской конференции РКП(б), В.И. указывает свою национальность— великоросс. В анкете для делегатов X Всероссийского съезда РКП(б) В.И. пишет: русский', ибо русским он считал себя по воспитанию, по культуре, по духу.

Происхождение отца В.И. — И.Н.Ульянова интересовало не только его родных и исследователей, но и высшие партийные инстанции. Особенно интенсивно работу в этом направлении начали вести после обнаружения в ленинградских архивах документов о еврейском происхождении деда В.И. по материнской линии — А.Д. Бланка. И эти усилия дали результаты. В 1968 г. научный сотрудник Государственного архива Астраханской области Р.М. Мостовая обнаружила в делах Астраханского земского нижнего суда за 1797–1798 гг. «Списки именные ожидаемых к причислению зашедших (беглых) из разных губерний помещичьих крестьян».

В них под номером «223» значится «Николай Васильев сын Ульянин (так писалась первоначально фамилия деда В.И. — М.Ш.), 25 лет, Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова, помещика Степана Михайловича Брехова. Отлучился [1]791 году». Данная архивная запись дала толчок поискам в Государственном архиве Горьковской (ныне Нижегородской) области. И здесь архивистов ждал успех. Сотрудница архива Н.И. Привалова при участии тогдашнего директора ТАЖитовой и заведующей областным архивным отделом М.П. Третьяковой обнаружила документы, свидетельствующие о том, что прадеда В.И. звали Никита Григорьев сын Ульянин и жил он с 1711 по 1779 г. Семья его, что типично для крепостных той поры, была разлучена. Сам Никита Григорьевич и его младший сын Феофан были дворовыми людьми помещицы Марфы Семеновны Мякининой, урожденной Пановой (родственницы Бреховых). Ей после смерти деда, отставного прапорщика Михаила Семеновича Панова, в 1759 г. принадлежала половина села Андросова. О более дальних предках В.И. в архиве не имелось сведений. Казалось, ниточка оборвалась. Однако спустя почти тридцать лет москвич В.А. Могильников обратился к материалам, хранящимся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА), и выявил новые документы о предках В.И., изучая историю землевладений помещиков Бреховых, купивших село Андросово у Пановых, владевших им с середины XVII в. (Андросово было дано в приданое Марии Леонтьевне Нечаевой при выходе ее замуж за Андрея Лукича Панова). Леонтию Андросовичу Нечаеву, отцу МЛ. Пановой, видимо, и принадлежал крепостной Андрей Ульянин, о котором мы больше ничего не знаем. Каких-либо сведений об Андрее Ульянине Могильников не нашел. О его существовании он узнал из переписной книги Арзамасского уезда за 1646 г., где говорится, что за помещиком АЛ. Пановым числятся «в дер. Еропкине крестьяне… во дворе Гришка Андреев сын с пасынком Куземкою Васильевым».

Читатель отметит — в деревне Еропкине, а не в Андросове. И будет прав. Однако деревня Еропкино также принадлежала Л.А. Нечаеву, а в 1627 г. была пожалована жильцу (так сказано в архивном документе) АЛ. Панову. В 1646 г. деревня Еропкино была отдана «на прожиток» вдове Л.А. Нечаева Пелагее Назарьевне.

После смерти П.Н. Нечаевой деревня Еропкино с жившими в ней крепостными крестьянами перешла в руки второй жены АЛ. Панова Анисьи Александровны, вышедшей после смерти мужа вторично замуж за жильца Ивана Григорьевича Протопопова, вероятнее всего, не ранее 1654 г..

К этому времени Г.А. Ульянин, имевший, кроме пасынка Куземки Васильева, сына Алексея, бежал вместе с ними (в 1646 г.) в Свияжский уезд. Однако не позднее 1677 г. беглецы были возвращены своему помещику И.Г. Протопопову, о чем сообщает переписная книга Арзамасского уезда за 1677 г. Но в этой книге Г.А. Ульянин записан в качестве племянника Куземки Васильева, у которого был сын Иван, 1653 г. рождения.

Какой же записи переписной книги Арзамасского уезда верить— за 1646 или за 1677 г.? Могильников считает правильной запись 1646 г. На мой же взгляд, точнее запись 1677 г. И вот почему. По сведениям, приведенным Могильниковым, Г.А. Ульянин упоминается в 1646 г. как взрослый женатый человек, имевший уже пасынка. В 1653 г., судя по приведенным данным, у его пасынка родился сын. На сколько же лет Ульянин был моложе своей жены? А если они были ровесники, то сколько ему было лет, когда он скончался в 1723 г.? Полагаю, что даже при том произволе, который могли творить помещики со своими крепостными, до того, чтобы женить младенца на взрослой женщине, они не доходили. Так что Г.А. Ульянин, по нашему мнению, скорее всего племянник Кузьмы Васильевича (Куземки Васильева). И прожил он около 90 лет, а то и более.

Здесь также возникают довольно любопытные вопросы. Во-первых, сколько лет было Г.А. Ульянину, когда в 1711 г. у него родился Никита? Во-вторых, не было ли у помещиков И.Г. Протопопова и М.С. Панова одновременно двух крестьян, носивших одно и то же имя, отчество и фамилию — Григорий Андреевич Ульянин? Разного возраста, но находившихся в родстве. Такое исключать тоже не следует.

Как бы там ни было, Андрей и Григорий Ульянины — это реальные лица, первые из известных нам представителей рода Ульяновых. Третьим представителем этого рода являлся уже упоминавшийся выше Никита Григорьевич Ульянин. Он и его дети, Василий (1733–1770) и Мирон (р. в 1735 г., с 1755 г. был рекрутом), как сообщает Могильников, упоминаются в материалах ревизий, хранящихся в РГАДА.

В.Н. Ульянин с рождения и примерно до 1762 г. был крепостным капрала Л.Я. Панова, правнука М.С. Панова, помещика деревни Андросово, которому принадлежали отец Никита (до 1759 г.) и дед Григорий. После 1762 г. В.Н. Ульянин был уступлен помещику С.М. Брехову.

 

3. «СЫН УЛЬЯНИН» СТАНОВИТСЯ УЛЬЯНОВЫМ

Жизнь В.Н. Ульянина была, как мы видим, короткой. После его смерти на руках молодой вдовы Анны Семеновны (р. 1735) осталось четверо детей: дочь Екатерина (р. 1750), которая вышла замуж за своего односельчанина, и сыновья Самойла (р. 1762), Порфирий (р. ок. 1765) и Николай (р. 1768). Братья были способными людьми и обучились, по всей видимости от отца и деда, грамоте. Можно уверенно утверждать, что дед В.Н. Ульянин владел грамотой, поскольку грамотным был его старший браг Алексей Григорьевич, подавший в июне 1694 г. челобитную за М.С. и А.С. Пановых о нападении на них крестьян Арзамасского уезда деревни Андросово.

Братья Ульянины стали своего рода делопроизводителями помещиков Бреховых, составляли различные документы, часть из которых сохранилась в нижегородских архивах. В 1791 г. Николай Ульянин был отпущен помещиком С.М. Бреховым на оброк (а не получил вольную, как утверждает А.А. Арутюнов). Он поселился в Астраханской губернии, проживая там, как показывают документы, «без письменного вида, в работах по разным людям.

Н.В. Ульянину повезло. Астраханские власти добились высочайшего указа от 19 июля 1797 г. о том, что помещичьи крестьяне, поселившиеся в Астраханской губернии до момента его издания, не будут возвращаться своим помещикам, а поступят в распоряжение Нижнего земского суда, который и выдаст им билет на право свободного проживания в губернии. Однако сразу такого билета Ульянин не получил. Помешала эпидемия, по всей видимости, холера, свирепствовавшая в Астраханской губернии в 1796–1798 гг. Только в декабре 1799 г. такая бумага была получена и Ульянин причислен к казенным крестьянам села Новопавловского, в 47 верстах от Астрахани. В приказе Астраханского земского Нижнего суда старосте старозашедшего общества (к нему относился, согласно указу 19 июля 1797 г., Ульянин) Ивану Блинову указываются и приметы Николая Васильевича: «…ростом 2 аршина 5 вершков (164,5 см. — М.Ш.), волосы на голове, усы и борода светло-русые, глаза карие, лицом бел, чист…» Можем ли мы определить его национальность? В перечне лиц мужского пола г.Астрахани для рекрутского набора 1837 г. указано, что Н.В.Ульянин «коренного российского происхождения». Но, на мой взгляд, эти слова означают лишь то, что человек родился в России. Неважно, кто он по национальности — вепс, удмурт, татарин, черемис, чуваш, мордвин и тщ. Он — россиянин. Слово же «русский» означает конкретную национальность.

В главе «Владимир Ульянов» литературного сценария «Россия, которую мы потеряли», а затем и в одноименном документальном фильме кинорежиссер С.С. Говорухин утверждает, не ссылаясь, правда, на источник, что Н.В. Ульянов— чуваш. Действительно, кроме русских, в Нижегородской губернии проживали черемисы, татары, чуваши и мордва. Причем описание внешнего облика чувашей достаточно близко совпадает с приметами Н.В. Ульянина: «Антропологически чуваши представляют смесь белокурого типа, предполагается — финского, и темного — монголоидного. Блондины имеют прямые светло-русые волосы, серые глаза, белую, часто веснушчатую кожу, широкое лицо и вдавленный посредине нос».

Однако с не меньшим основанием можно предположить и то, что Н.В. Ульянин был мордвином. Почти половина жителей нагорной полосы, а именно к ней относится Сергачский район, состояла из обрусевшей мордвы. «Физический тип мордвы не отличается от русского. Мордва-эрзя — белокуры и сероглазы. Мордва охотно занимается земледелием. В домашнем быту не отличается от русских и вступает с ними в супружество».

Поэтому, учитывая этнический состав Сергачской округи, трудно утверждать, кем по национальности был Н.В. Ульянин. Бесспорно лишь, что по вероисповеданию он был православным. Не исключено, что в жилах В.И. смешалась кровь разных народов, населявших Поволжье. И еще один любопытный момент. Среди депутатов первой Государственной думы был уроженец Саратовской губернии Григорий Карпович Ульянов (р. 1864), мордвин по национальности. Если положить рядом портреты Г.К. Ульянова и И.Н. Ульянова, то, на мой взгляд, в них есть немалое сходство. Может быть, они родственники? Это нуждается в дополнительном исследовании.

Итак, Н.В. Ульянин, став свободным человеком, поселился в селе Новопавловском, где жило много его земляков, и занялся портняжным ремеслом. Правда, в ноябре 1802 г. Михаил Степанович Брехов, сын к этому времени уже умершего помещика С.М. Брехова, попытался отдать Ульянина в рекруты.

В доношений «В собрание господ губернского дворянства предводителей Нижегородской губернии вотчины капитана Михайлы Степановича Брехова от служителя Никифора Никифорова», написанном по поручению М.С. Брехова, говорится, что в связи с императорским указом от 9 сентября 1802 г. о наборе в армию с 500 душ двух рекрутов М.С. Брехов прилагает к данному доношению квитанцию Нижегородской казенной палаты от 31 октября 1802 г. за № 7773 «на зашедшего в Астраханскую губернию и причисленного к платежу государственных податей по Астраханскому уезду крестьянина Николая Васильева» и просит призвать его в качестве рекрута от поместья. Но было уже поздно. В соответствии с указом от 19 июля 1797 г. Н.В. Ульянин больше не считался крепостным. Видимо, чтобы сбить нижегородские власти с толку, Н. Никифоров пишет не так, как было тогда принято: «Николай Васильев сын Ульянин», а просто «Николай Васильев».

В момент написания доношения Н.В.Ульянин, как сказано выше, проживал в селе Новопавловском. Но из его заявления на имя астраханского губернатора Д.В.Тенишева от 27 января 1803 г. можно сделать вывод, что он давно уже проживает в Астрахани, где занимается портняжным мастерством, и поэтому просит прописать его в Астраханский посад. 26 июля 1803 г. губернское правление удовлетворило эту просьбу. В 1808 г. Ульянин был приписан к сословию астраханских мещан и вступил в цех портных. Правда, почти в течение 30 лет он так и не смог внести в кассу ремесленной управы десятирублевый взнос из-за отсутствия денег.

Женился Н.В.Ульянин, по всей видимости, в конце 1811 г. на Анне Алексеевне Смирновой, которая, судя по ревизской сказке 1816 г., была моложе мужа на 19 лет. В 1812 г. у них родился первенец Александр, умерший в возрасте 4 месяцев. Так что М.С. Шагинян не права, утверждая в своем романе, что Н.В. Ульянин женился на шестом десятке лет. В семье, не считая Александра, было еще четверо детей: Василий (1819–1878), Мария (1821–1877), Феодосия (1823–1908) и Илья (1831–1886). Жила семья в собственном двухэтажном (низ каменный, верх деревянный) доме. Вероятно, поэтому в «Ведомостях об астраханских мещанах, состоящих неплательщиками за 1822 год подушной подати и прочих повинностей» значится уже не портной Н.В. Ульянин, а домовладелец Н.В. Ульянов. И с тех пор он везде фигурирует только под фамилией Ульянов.

Семье Ульяновых жилось тяжело. Кроме самого Ульянова, его жены и четверых детей, в нее входила еще и свояченица (сестра жены) Татьяна Алексеевна Смирнова, крестная мать своих племянников Василия и Ильи и племянницы Феодосии. Т.А.Смирнова воспитывала всех детей А.А. и Н.В. Ульяновых.

Поставить на ноги детей Н.В. Ульянов не успел. После 5 июня 1836 г. он скончался. Когда точно— не установлено. А.С.Марков ссылается на два документа, в которых 1836 г. указан как год его смерти. Эта дата, казалось бы, противоречит «Перечню лиц мужскою пола г. Астрахани для рекрутского набора 1837 года», в котором упоминаются «Николай Васильевич Ульянов и его дети Василий и Илья коренного российского происхождения». Но если «Перечень» был составлен в 1836 г. еще до смерти Н.В. Ульянова, то противоречие исчезает. Возможным было и недобросовестное отношение к служебным обязанностям чиновника, составившего «Перечень» без предварительной проверки проживавших в Астрахани рекрутов. Вероятно, именно на основании «Перечня» А.Арутюнов считает, что Н.В.Ульянов скончался в 1837 г. Труднее объяснить, почему Т.А.Житова называет годом смерти Ульянова 1838 г..

 

4. ОТЕЦ НАЧИНАЕТ СВОЙ ПУТЬ

После смерти Н.В. Ульянова все тяготы по содержанию семьи легли на плечи его старшего сына Василия. И он с честью выполнил эту обязанность, пожертвовав, ради блага родных, созданием собственного семейного очага. Именно Василию Николаевичу его младший брат Илья Николаевич Ульянов обязан тем, чего достиг в своей жизни. А достиг он, как известно, очень многого. Крестьянский сын, благодаря способностям и упорству, получил высшее образование, стал известным педагогом. Он дослужился до должности директора народных училищ и чина действительного статского советника, равного генеральскому.

Все это дало право его вдове М.А. Ульяновой обратиться в Симбирское дворянское собрание с просьбой о причислении семьи Ульяновых к дворянству. Указ правительствующего Сената от б ноября 1886 г., за № 4562 утвердил в дворянском достоинстве членов семьи Ульяновых: Марию Александровну и детей— Александра, Владимира, Дмитрия, Ольгу и Марию (Анна, достигшая к этому моменту совершеннолетия, в соответствии с действующим в России законодательством, к потомственному дворянству не была причислена). Пройденная Ульяновыми за два поколения дистанция на социальной лестнице не может не поражать.

Уехав из Астрахани на учебу в Казань, а затем служа в Пензе, Нижнем Новгороде, Симбирске, И.Н. Ульянов навещал своих астраханских родных. В 1868 или 1869 г. его жена с детьми Анной и Александром также побывала в Астрахани у родственников. Это была первая и последняя встреча А.А. Ульяновой с внуками. Умерла она, согласно метрической книге Гостино-Николаевской церкви г. Астрахани, 26 октября 1871 г. в возрасте 83 лет. Однако на ее могильном камне выбиты другие даты — день смерти — 28 октября 1871 г. и возраст 87 лет. Чему же верить? На мой взгляд, метрическая книга — более надежный источник.

Аналогичная ситуация с датой смерти В.Н. Ульянова. Из метрической книги той же церкви, но за 1878 г., известно, что он умер от чахотки 12 апреля 1878 г. в возрасте 55 лет, а на могильном камне указан возраст 60 лет, правда, уточнено время смерти — 4 часа пополудни. Это несоответствие можно объяснить незнанием точных дат теми, кто заказывал надгробие по поручению фирмы братьев Сапожниковых, где В.Н.Ульянов работал.

До глубокой старости дожила так и не создавшая своей семьи Феодосия Николаевна. Умерла она в 1908 г., прожив всю жизнь в семье сестры Марии. М.Н. Ульянова вскоре после смерти отца вышла замуж за вдовца Николая Захаровича Горшкова. В возрасте 32 лет она овдовела. На ее руках остались двое пасынков — Константин и Александр — и двое сыновей — Иван и Степан. Потомки С. Горшкова, двоюродного брата В.И., живы и сегодня. Такова история нижегородской ветви предков В.И.

Достоверность этой ветви ставит под сомнение А.А.Арутюнов в своей книге «Феномен Владимира Ульянова (Ленина)». При этом Арутюнов игнорирует наличие серьезных научных работ на эту тему либо просто не знает о них. Не упоминает он многократно цитировавшуюся выше книгу А.С. Маркова «Ульяновы в Астрахани», написанную на основе архивных источников (два издания — в 1970 и 1983 гг.). Не упоминает статью Т.А. Житовой «К истории семьи Ульяновых», где она еще в 1972 г. подробно рассказала о том, как была установлена родственная связь между жившими в селе Андросово Ульяниными и Ульяновым, жившим в Астрахани. В этих работах достоверно освещены практически все вопросы, которые Арутюнов считает нерешенными или спорными. Не выдерживают критики, в частности, замечания Арутюнова о том, что неизвестна судьба сестер И.Н. Ульянова — Марии и Феодосии.

Единственно ценное, что имеется в работе Арутюнова, это приводимые им данные из «ревизских сказок». Эти данные противоречивы и усложняют определение возраста Н.В. Ульянова. Но противоречия эти объясняются просто. «Ревизские сказки» составлялись со слов крестьян, или даже не их самих, а старосты, приказчика и пр. Поэтому точности в них могло не быть.

Можно уверенно говорить о некорректном подходе Арутюнова к фактам и в связи с другими аспектами родословной В.И. Чего стоит, к примеру, такая фраза: «В семье Бланк дети говорили на немецком языке. А поскольку в Симбирске не было немецких школ, то естественно, они вынуждены были обучаться в русских учебных заведениях».

Семья А.Д.Бланка в Симбирске не жила (как, впрочем, и какие-либо другие Бланки). Дети его, кроме сына Дмитрия, учились дома, а не в учебных заведениях.

 

5. КАЛМЫЦКАЯ КРОВЬ

В произведениях М.С. Шагинян, объединенных в «Лениниану», достаточно полно и объективно представлена родословная В.И. с отцовской стороны. В романе «Семья Ульяновых» она пишет, что мать И.Н. Ульянова, ААСмирнова, «вышла из уважаемого в астраханском мещанстве крещеного калмыцкого рода». А в очерке «Предки Ленина (Наброски к биографии)», опубликованном впервые в журнале «Новый мир» в 1937 г. (№ 11), Шагинян прямо говорит: «есть документ о том, что отец Анны Алексеевны был крещеный калмык». Именно эти сведения и вызвали гнев И.В.Сталина. Можно только пожалеть, что Шагинян не нашла способа включить документ о калмыцком происхождении астраханского мещанина Смирнова в свою публикацию.

Тогда нельзя было бы заявлять, как это сделал в первом издании своей книги «Ульяновы в Астрахани» А.С. Марков: «…утверждение Мариэтты Шагинян, что Алексей Лукьянович Смирнов родом из крещеных калмыков, документально не доказано».

Во втором издании книги А.С.Марков обосновывает, почему, по его мнению, АЛ. Смирнов не мог быть крещеным калмыком. Он пишет: «Мещанских старост выбирали из людей, хорошо известных в городе, имеющих значительную недвижимую собственность и хорошо знающих грамоту.

Алексей Лукьянович имел большой дом около Казанской церкви, два каменных выхода с ледниками. По сохранившимся рапортам в Астраханский магистрат, написанным собственноручно Алексеем Смирновым, видно, что он имел завидный опыт составлять деловые письма. Не исключено, что Алексей Лукьянович помог своему будущему зятю Николаю Ульянову вступить в сословие мещан».

Последнее вполне вероятно. Но где убедительные доказательства того, что АЛ. Смирнов не является крещеным калмыком? А.С. Марков делает вид, будто не знает о том, что Шагинян имела копию документа, о котором упоминала. Сами же документы, о которых она говорила, были, вероятно, изъяты по указанию партийных органов без следов этого изъятия и хранятся теперь в каком-либо из специальных архивов (таких архивов может быть два: РЦХИДНИ и Архив Президента России). Из архива Шагинян после ее смерти копия документа о крещении АЛ. Смирнова также могла быть изъята. В ее фонде, переданном для хранения в Центральный государственный архив литературы и искусства, документ по этой же причине отсутствует.

Напомню также, что по законам Российской империи инородец, ставший православным, считался русским и пользовался равными правами. И если АЛ. Смирнов, по утверждению А.С.Маркова, был известным человеком в Астрахани, хорошо владел грамотой и т. д. и т. п., то это ничего не говорит о его национальности.

Непонятно, почему, будучи грамотным, АЛ. Смирнов так и не научил расписываться свою дочь Анну Алексеевну, жену Н.В.Ульянова? В выписке из настольного регистра Астраханской ремесленной управы о выплате 100 рублей мещанину Н.В. Ульянову, в частности, говорится, что «вместо нее (ААУльяновой. — М.Ш.) неграмотной по приказанию ее родной сын Василий Николаевич Ульянов расписался».

Далеко не все ясно и по поводу материального положения АЛ. Смирнова и размеров его дома. Во втором издании своей книги А.С. Марков называет его бедным астраханским мещанином, имевшим деревянный дом в четыре квадратных сажени (18,2 кв.м. — М.Ш.) [433] на Луковской улице, где селилась астраханская беднота. В первом издании он был назван богатым человеком. Тогда было непонятно, зачем ему выдавать свою дочь замуж за бедняка Н.В. Ульянова? Правда, об Ульянове одновременно говорится, что он имел в 1835 г. дом, оцененный властями в 700 рублей, а им самим в 260 рублей, что в те времена составляло немалую сумму. Но, как мы знаем, для В.И. годились только бедные предки. Как же в действительности обстояло дело, в богатстве или в бедности пребывали Смирновы, при противоречивых сведениях, сообщенных А.С. Марковым в двух изданиях его книги, — ответить сегодня трудно.

 

6. ЗАГАДОЧНАЯ РАБЫНЯ АЛЕКСАНДРА

Кроме вопросов, связанных с принадлежностью Смирновых к калмыкам, перед М.С. Шагинян неожиданно встала проблема калмыцкого происхождения Н.В. Ульянова. В Астраханском областном архиве она обнаружила, а затем и опубликовала приказ Астраханской казенной палаты № 698 от 21 февраля 1825 г., хранившийся в то время в этом архиве и затем переданный в архив Астраханского обкома КПСС. Приказ этот касается судьбы некоей Александры Ульяновой. В нем, в частности, говорится: «отсужденную от рабства, проживавшую у астраханского купца Михайлы Моисеева дворовую девку Александру Ульянову причислить по ее желанию в астраханское мещанство и для щету взнесть в окладную книгу на 1825 год… с прописанием оного указа тебе, старосте Смирнову (тестю Н.В. Ульянова. — М.Ш.) дать сей приказ и велеть помянутую девку Ульянову причислить в здешнее мещанство на основании оного указа оной палаты». Шагинян считала, что этот документ позволяет сделать вывод о социальном положении А. Ульяновой. Тем более что в другом приказе, за № 902 от 14 мая 1825 г., еще раз подчеркивается: «Указом Астраханское губернское правление от 10-го минувшего марта под № 3891-м о причислении в здешнее мещанство отсужденную от рабства дворовую девку Александру Ульянову приказали означенную девку Ульянову отдать ее тебе, старосте Смирнову, при приказе, которая при сем и посылается, и велеть написать о ней в двойном числе ревизскую сказку, представить в сей Магистрат при рапорте».

По мнению Шагинян, А.Ульянова была крепостной, которую выкупил АЛ. Смирнов. По какой причине, не известно. Однако Шагинян намекает на родство А. Ульяновой и Н.В. Ульянова: «Если найдутся документы, подтверждающие родство Александры Ульяновой с дедом Ленина, то очевидно, что и Николай Васильевич происходил из крепостных»’.

Документов об этом родстве Шагинян так и не обнаружила. Насколько мне известно, не обнаружили их и другие исследователи.

После опубликования очерка Шагинян в «Новом мире» иркутский историк М.А. Гудошников обратил внимание писательницы на тот факт, что слова «отсужденная от рабства» не тождественны словам «отпущенная на волю», относящимся к крепостным. И он прав. Действительно, в России купцы не могли приобретать крепостных, но имели право покупать рабов из киргиз-кайсаков (казахов) и калмыков. Вопрос о подобном рабстве глубоко освещен С.С. Шашковым, отметившим, что оно процветало в России во второй половине XVIII в.. Только 23 мая 1808 г. правительство начало вводить определенные ограничения. Был издан указ, согласно которому все купленные или выменянные в рабство дети «… б) по достижении 25-летнего возраста, все без изъятия должны быть свободными… г) каждый купленный или выменянный невольник, по истечении 25-летнего возраста, как свободный, должен избрать состояние по способности и произволению». Правда, пока этот указ касался лишь детей киргиз-кайсаков (казахов).

Спустя семнадцать лет, 8 октября 1825 г., было высочайше утверждено мнение Государственного Совета «О времени служения киргиз-кайсаков, калмыков и других азиатцев, приобретенных меною до 1808 года и после оного и о воспрещении на будущее приобретать людей сего рода меною или куплею», которое и дало возможность таким, как Александра Ульянова, получить свободу. Но она была освобождена уже в марте 1825 г., т. е. на 7 месяцев раньше, чем был издан этот закон. На мой взгляд, это объясняется тем, что она подпадала под действие указа от 13 февраля 1819 г., по которому киргизы и калмыки, купленные после издания указа от 23 мая 1808 г., становились свободными после достижения 25-летнего возраста.

Необходимо подчеркнуть в связи с этим, что мы не знаем точной даты рождения А. Ульяновой.

Напомню, что свободной А. Ульянова стала благодаря ходатайству АЛ. Смирнова. «Трудно предположить, — пишет в новой редакции своего очерка Шагинян, — что Александра Ульянова и Николай Васильевич Ульянов не только однофамильцы, но и одинаково тесно связанные с семьей старосты Алексея Смирнова, были чужими друг другу людьми. В Астрахани коренных русских фамилий было мало. Очень многие произошли в ней от пришельцев, от крещеных калмыков и татар и от выкупивших себя на волю оброчных крестьян». Таким образом, И.Н. Ульянов не только со стороны матери — А.А. Смирновой — уходит корнями в калмыцкий народ. Со стороны его отца — Н.В. Ульянова — также могла быть и калмыцкая кровь, если, конечно, Александра Ульянова была его родственницей.

А.С. Марков возражает Шагинян в первом издании своей книги «Ульяновы в Астрахани». По его мнению, русская девушка Александра Ульянова могла оказаться в плену, попала в руки работорговцев и была продана в рабство в каком-нибудь степном улусе или на рынках Хивы и Бухары. Кажется все логично. Только возникает вопрос: где в то время русская девушка могла попасть в плен?

По другой версии, предлагаемой Марковым, купец Михаил Моисеев «купил степнячку-несмышленыша, окрестил ее в русскую веру и трудилась она день-деньской, от зари до зари на подворье астраханского купца». И здесь не все стыкуется. Почему купец Михаил Моисеев дал своей рабыне фамилию Ульянова? Совпадение получилось бы слишком невероятное.

Убежден, если бы Шагинян хоть самую малость сомневалась в правильности первоначальных выводов о национальном происхождении А. Ульяновой, она отразила бы это при переиздании очерка «Предки Ленина (Наброски к биографии)». Ведь именно так она и поступила, когда открылись новые документы о происхождении и национальности деда В.И. с материнской стороны — АД· Бланка. В то же время Марков во втором издании своей книги «Ульяновы в Астрахани», так же, как и Ж.А. Трофимов, выпустивший несколько книг о знаменитой семье, вообще касаются вопроса о калмыцких родственниках И.Н.Ульянова. Здесь они оказываются в хорошей компании. В выдержавшей восемь изданий официальной биографии В.И., созданной в ИМЯ при ЦК КПСС, о калмыцком происхождении Смирновых также умалчивается, что несложно при их русской фамилии.

В.А. Солоухин в своей книге «При свете дня» пытается запутать достаточно легкий вопрос о нижегородских и астраханских предках В.И. С этой целью он совмещает роман «Рождение сына» с очерком «Предки Ленина» и утверждает, что не случайно Шагинян в главе пятнадцатой «У астраханской бабушки» не называет эту бабушку по имени. По мнению Солоухина, бабушку в действительности звали не Анна Алексеевна Смирнова, а Александра Ульянова. Он считает, что Шагинян в ходе работы в астраханском архиве докопалась до истины или догадалась, что жена Н.В. Ульянова, ААСмирнова, и «отчужденная» от рабства Александра Ульянова — одно и то же лицо. Сказать правду читателю Шагинян в то время не имела права, а врать — не хотелось. И Солоухин берет на себя смелость сказать эту правду. По его мнению, имел место инцест, т. е. близкородственный брак. «Степень инцеста в браке Ульянова с Ульяновой, — пишет Солоухин, — нам неизвестна». Никаких доказательств в пользу этого никогда не существовавшего брака Солоухин, естественно, привести не может, но его это не смущает. Инцест необходим ему, чтобы объяснить в В.И. «признаки вырождения: облысение в 23 года, периодические приступы нервной (мозговой, как окажется впоследствии) болезни, патологическая агрессивность».

Но облысение может наступить ранее 23 лет, атеросклероз ранее 40 лет, а агрессивность характера далеко не всегда является признаком вырождения. Примеров можно привести много. Но не буду утомлять читателя, а перейду к главе, посвященной последним годам жизни В.И., его болезни и смерти.