28 сентября 1990 года лучшему немецкому боксеру всех времен Максу Шмелингу исполнилось восемьдесят пять лет. Несмотря на свои годы, этот крепкий еще мужчина все еще работал и пользовался большим вниманием и поклонников бокса, и прессы.

«Я пережил кайзеровское государство, – рассказывал Макс Шмелинг, – и у меня не осталось о нем добрых воспоминаний. Был голод в 1914–1918 годах. Отец мой служил на флоте, мать – на почте. Жили на гроши, к тому же мне приходилось заботиться о братьях и сестрах. До 1919 года в Германии практически не было никакого бокса, его «занесли» к нам военнопленные. В том году чемпионом мира среди тяжеловесов стал Джек Дэмпси. Затем он отстоял свой титул в 19 21 году в матче против Жоржа Карпантье. Об этом тогда много писали, на экранах даже шел фильм, на который меня водил отец. Мне тот фильм очень понравился, и я увлекся боксом. Я пошел в маленький спортивный клуб у нас в Гамбурге. А потом мы переселились в Рурскую область, там в 1924 году я и провел свой первый профессиональный бой. «На кону» тогда было восемьдесят марок.

Бокс тогда был жесткий, гораздо жестче, чем сегодня. Мы боксировали по двадцать раундов, притом перчатки были четырехунцевыми. Но я считаю мой вид спорта одним из самых благородных: у боксеров нет возможности ускользнуть, спрятаться, пойти на обман. Тут или ты бьешь, или тебя бьют. Все честно.

Когда я понял, что бокс становится моей профессией, я поехал в Берлин. Стать настоящим чемпионом можно было лишь там. В столице жили знаменитые писатели, артисты, музыканты. И, конечно, популярные спортсмены. Это был свой мир, будто большая семья. Кстати, текст в программке, выпущенной к моему бою с Францем Динером, написал знаменитый драматург Бертольд Брехт. Он был большим поклонником бокса».

В 1925 году Макс Шмелинг стал чемпионом Европы в полутяжелом весе, три года спустя – чемпионом Германии, а затем и чемпионом Европы в тяжелом весе. Привлекаемый блеском американского ринга, высокими гонорарами, мечтая переплавить европейское золото на мировое, он отправился в США – мекку мирового бокса.

В 1928 году в нью-йоркском порту Шмелинг сошел с парохода. Земля, давно желанная, встретила его холодно. Небоскребы Манхэттена наводили ужас, пассажиров заокеанских судов ждали представители прессы, встречали знакомые, друзья… Шмелинга не ждал никто. Он стоял со своим менеджером на опустевшем причале и не знал, куда пойти. Через некоторое время дотошный репортер вызнал, что в Америку приехал немецкий боксер, и в газетах появилась фотография: Шмелинг с растерянным взглядом, один на пустой пристани. Подпись под фотографией гласила: «Сто двадцать килограммов лимбургского сыра прибыло, чтобы его переделали в сто десять килограммов рыбьего мяса». Из этой витиеватой подписи Шмелинг должен был понять, что никто из могущественных людей, стоящих за рингом, не собирается кормить себя рыбьим мясом.

Это было начало конца его волшебного сна.

Уже десять месяцев жил Шмелинг в Нью-Йорке, но никто из местных менеджеров не собирался организовывать ему хоть какой-нибудь матч. Он просто никого не интересовал. Его же менеджер, с которым он приехал из Европы, не был вхож в общество воротил профессионального бокса Америки. Поняв, что боксер не самая главная фигура в боксе, Макс Шмелинг расстается со своим менеджером Артуром Бюловым, который, кстати, частично финансировал его поездку в Штаты. Бюлов, разочарованный, возвращается обратно в Германию, а Шмелинг завязывает связи с американским менеджером Джо Джекобсом. И с тех пор все пошло по-иному.

У Джекобса много друзей, среди которых есть отличный тренер Макс Мэхон. Вместе они организуют все для Шмелинга. Первые шаги сделаны. Шмелинг уже может боксировать в Америке. Через несколько дней Макс Мэхон передает своему ученику аккуратно перевязанный пакет с тысячей долларов. Но чтобы новый подопечный не смутился и не подумал, что этой тысячей долларов он связан на долгое время, Мэхон говорит, что эти деньги прислал какой-то дальний родственник Шмелинга из Нью-Джерси. Шмелинг никогда о таком родственнике не слышал, да и шито это все белыми нитками, но деньги взял: ведь тысяча долларов для него была целым состоянием!

Следующую тысячу долларов Макс Шмелинг получил, когда выступил в «Мэдисон Сквер-гардене» против Джо Монте. В то время Монте был одним из претендентов на титул абсолютного чемпиона мира, и гонорар в тысячу долларов за победу в этом матче был довольно мал. Но выбирать Шмелинг не мог и вынужден был согласиться. И соперника, и гонорар ему устанавливал менеджер. Шмелинг победил в восьмом раунде нокаутом.

Во время боя произошел случай, повлиявший на всю дальнейшую карьеру Шмелинга. К рингу подскочил крупнейший специалист того времени в области бокса Тэкс Риккард и закричал: «Посмотрите, какая феноменальная правая!» Громкий выкрик знаменитого специалиста не мог остаться незамеченным газетчиками. На это он и был рассчитан. Ожидалось, что все газеты расскажут о том, какую феноменальную правую руку имеет Макс Шмелинг. И действительно, об этом все написали, и в одно мгновенье Шмелинг очутился в центре внимания.

Много лет спустя выяснилось, что выкрик Тэкса Риккарда был оплачен Джекобсом, менеджером Шмелинга. Джекобс прекрасно знал об эффективности и значении подобной рекламы. За доллары даже такой человек, как Риккард, исполнил цирковой номер.

С этого момента путь для Шмелинга был открыт. Если бы вы, читатель, не знали, что все это происходило в 1928 году, то можно было бы подумать, что это махинация сегодняшнего дня.

Однажды «неизвестный мужчина» предложил Шмелингу двадцать пять тысяч долларов за то, чтобы тот разошелся с менеджером Джекобсом и подписал контракт с этим незнакомым меценатом. Шмелинг к тому времени уже достаточно поднаторел во многих делах, творящихся вокруг ринга, и, конечно, ответил отказом. Позже его догадка подтвердилась: менеджер Джекобс устраивал проверку. На всякий случай Джекобс, якобы только что узнавший о визите незнакомца и его целях, разъяренный ворвался к Шмелингу и пригрозил, что если он порвет с ним контракт или только подумает об этом, то он, Джекобс, уж постарается, чтобы у Шмелинга отняли боксерскую лицензию.

Кроме этого фиктивного предложения, Шмелинг получил и целый ряд настоящих. Ему предлагали ездить по Америке и выступать в различных ночных заведениях, на киностудиях, в варьете. За все это обещали хорошие гонорары. Но Шмелинг отвергал все предложения. Вернее сказать, отвергал все предложения его менеджер. Он был уверен, что настанет время более крупного бизнеса. Потом он все же отправляет Шмелинга в турне по Америке, но лишь для того, чтобы его узнали, познакомились с ним. Шмелинг боксирует в матчах с заранее обусловленным результатом, все его соперники – это партнеры по тренировкам. Весь этот бродячий цирк путешествует с места на место, переезжает из города в город. Джекобс собирает щедрую мзду, старается при этом не очень обделять боксеров, причем чем дальше, тем больше перепадает Шмелингу. Этим менеджер все больше связывает его по рукам и ногам. Теперь исключено, чтобы Шмелинг смог сам когда-нибудь освободиться от этого менеджера.

Шмелинг вместе с партнерами выступает в двадцати четырех городах Соединенных Штатов: от Детройта через Филадельфию, Милуоки, Лос-Анджелес вплоть до Сан-Франциско. И везде он демонстрирует свою феноменальную правую. Когда дело дошло до подведения итогов, то выяснилось, что все эти театральные выступления за вычетом расходов на переезды принесли Шмелингу тысячу долларов. Таков был контракт, подготовленный Джекобсом. Низкая сумма вознаграждения была выставлена специально: в данном случае турне было организовано не с целью заработков, а для рекламы, а она, как известно, требует больших расходов.

Потом приходит первый крупный успех: победа над испанским баском Паолино Ускудуном. Америка любит сенсации, и Шмелинг уже в числе тех, кто претендует на титул чемпиона мира. И вот подписаны условия матча между Максом Шмелингом и Джеком Шарки. Этот матч должен решить, кто же займет трон, освобожденный незадолго до этого Джинном Туннеем, ушедшим с ринга непобежденным.

Вся Америка ждет этого боя. Ежедневно выходят газеты с броскими, кричащими заголовками, посвященными предстоящей битве на ринге. Вопрос о том, кто станет чемпионом мира, приобрел особую остроту. Дело заключалось в том, что впервые на эту честь претендовал европейский боксер.

Конкуренты усиленно готовились к встрече. Джек Шарки вел тренировку, забаррикадировавшись от нескромных взоров в Оринджберге, в штате Южная Каролина.

Шмелинг (вернее, его менеджер Джо Джекобс) обставил подготовку к бою в истинно американском духе, и тренировка Шмелинга шла под звук фанфар и грохот барабана. Джекобс разбил тренировочный лагерь Шмелинга в Эдинкотте, небольшом городке в четырех часах езды по железной дороге от Нью-Йорка. Он снял маленький стадион, вмещающий полторы тысячи зрителей, и за один доллар пускал всех желающих посмотреть тренировку будущего чемпиона. Ежедневная выручка шла на оплату массажистов, врача, целого кухонного штата, сторожа и в особенности спарринг-партнеров, которые в лагере не задерживались, так как кулаки Шмелинга быстро выводили их из строя. Люди Джекобса усиленно распространяли слухи, будто Шмелинг уже сменил несколько дюжин спарринг-партнеров.

12 июня 1930 года на «Янки-стадионе» в Нью-Йорке состоялся бой, который, по мнению очевидцев, превзошел все, что происходило до этого на ринге.

С самого начала бой повел американец. Его перевес, который в первом раунде выявился лишь в сильном хуке справа в челюсть, увеличивался в дальнейшем с такой очевидностью, что в третьем раунде у Шмелинга после серии жестоких ударов в ближнем бою оказался закрытым правый глаз. В перерыве после этого раунда секунданты Шмелинга были вынуждены массировать ему шею льдом, в то время как Шарки отказывался от услуг секундантов и проводил время в разглядывании публики, сидящей вокруг ринга.

Казалось, все ясно, и восемьдесят тысяч зрителей ждали, что Шмелинг будет скоро нокаутирован, когда тот, внезапно проведя ряд ударов слева в лицо противника, доказал, что бой еще не окончен. За шесть секунд до конца четвертого раунда Шмелинг атаковал, слегка подпрыгивая, получил резкий хук и упал. Рефери Джим Краули, который в это время стоял сзади немецкого боксера, спокойно начинает счет, но в это время звучит щелчок микрофона, и изумленный стадион слышит металлический голос репродуктора: «Боковой судья Барпс, отметив запрещенный удар, дисквалифицирует Джека Шарки. Победителем и чемпионом мира объявляется Макс Шмелинг!»

Это была сенсация! Чемпион мира лежит без сознания на полу, рефери на ринге смущен, ибо отсчитал уже законный нокаут и был застигнут врасплох голосом из репродуктора, зрители свистят, так как не согласны с объявленным решением. Но незначительная часть зрителей аплодирует. Менеджер Джо Джекобс сидит в первом ряду у ринга и спокойно раскуривает трубку.

Еще никогда в истории бокса звание абсолютного чемпиона мира не было получено путем дисквалификации противника за неправильный удар. И никогда матч такого значения не был столь обескураживающим в смысле качества самих противников.

Сейчас, много лет спустя, очень трудно докопаться до истины и установить точно, был ли действительно тот удар нанесен не по правилам или решение было заранее обусловлено.

Вы заметили, что Шмелинг атаковал, слегка подпрыгивая? Я сознательно акцентировал ваше внимание на этом обстоятельстве. Иные боксеры подпрыгивают специально, чтобы наталкивать противника на неправильные удары. Правда, если доказано, что такой удар нанесен по вине пострадавшего, то наказание не налагается. Но не всегда это удается удостоверить, а факт нанесения неправильного удара доказать зачастую очень просто. Одним из методов заставить противника ударить ниже пояса является прыжок, когда противник направил удар в живот чуть выше линии трусов.

Повторяю, сейчас трудно докопаться до истины, но при всех случаях абсолютно точно известно, что рефери на ринге не констатировал нечистый удар. Удивление вызывает и тот факт, что никакого понятия о дисквалификации не имел и никто из боковых судей, кроме Барнса.

Объективности ради надо отметить, что Шарки ни на секунду не отрицал того, что он ударил ниже пояса. Он, конечно, жалел о том, что этот случай лишил его верной и быстрой победы. Со своей стороны и Шмелинг заявил, что очень разочарован таким окончанием боя, потому что считал, что после завершения трудного периода первых четырех раундов его преимущество будет несомненным. Но когда много лет спустя журналист спросил у Шмелинга: «Вы никогда не стыдились такой победы?», умудренный жизнью седой ветеран грустно ответил:

«То была корона без блеска».

До матча симпатии толпы, собравшейся на «Янки-стадионе», были скорее на стороне Шмелинга, тем более что выход на ринг Джеки Шарки, закутанного в звездно-полосатый американский флаг, выглядел не слишком спортивно. Однако почти с самого начала зрители были разочарованы неуверенным ведением боя Шмелингом, над которым Шарки явно превалировал и по классу, и по силе.

За этот матч Макс Шмелинг получил сто семьдесят тысяч долларов. Сюда следует приплюсовать гонорары за киносъемки и интервью для радиокомпаний, а также за их право на трансляцию репортажа, контракт с концерном прессы, для которого новоиспеченный чемпион мира должен был написать серию статей о боксе. Одновременно для нового чемпиона мира был подготовлен контракт, по которому ему предстояло выступить в шестидесяти городах Соединенных Штатов Америки. Так на одном матче Шмелинг заработал сразу около миллиона долларов. Ну, а сколько положил себе в карман господин Джекобс, сказать трудно, ибо эти данные обычно не предаются гласности.

Макс Шмелинг, получив все гонорары и подписав все контракты, сделал красивый жест: он заявил, что не может принять чемпионский титул, доставшийся ему при столь странных обстоятельствах. Однако если заглянуть в архив Нью-йоркской боксерской комиссии – в то время высшего органа в профессиональном боксе, – сравнить даты, стоящие на двух разных документах, – заявлении Шмелинга и решении комиссии, то можно сделать недвусмысленный вывод: красивый жест Шмелинга последовал после того, как Нью-йоркская боксерская комиссия отказалась признать его победителем в бою против Шарки.

Кроме того, и в прессе стали высказываться сомнения, а так как не было ярких доказательств правоты Шмелинга, да и многое наталкивало на мысль, что здесь не обошлось без закулисных махинаций, то постепенно сомнение выкристаллизовалось в недоверие, причем не только в Америке, но и в Европе.

Странную позицию заняла лишь немецкая пресса. Почти все немецкие журналы пытались внушить своим читателям, что Макс Шмелинг преследовал заранее намеченную цель и давал время пронестись грозе. Он, мол, уже начинал набирать темп, когда получил удар ниже пояса. В течение пятнадцати раундов матча его превосходство в дыхании должно было сказаться, и он выиграл бы матч по очкам. Любопытный план боя, который состоит в том, чтобы дать прежде всего закрыть себе глаз!

Шмелинг, не обращая особого внимания на выпады прессы, продолжал стричь купоны с победного боя. А в Америке пресса продолжает строить догадки о закулисной стороне неожиданного решения арбитров и критиковать Шмелинга. Пожалуй, ни одного абсолютного чемпиона мира не критиковали так ожесточенно, как его. Вся мировая печать упрекала Шмелинга в том, что, выиграв звание чемпиона, он без зазрения совести уклоняется от боев.

Наконец год спустя после того, как Шмелинг стал чемпионом мира, из Америки приходит вызов: Джекобс требует, чтобы он приехал отстаивать свой титул. Имя соперника, вызвавшего его на бой, – Уильям Янг Стриблинг. Он был неплохим боксером, с прекрасными физическими данными и хорошей техникой. Когда любители бокса узнали, что Шмелинг в Кливленде встретится со Стриблингом, то многие злорадно думали: «Ну и попадет теперь этому антиспортивному чемпиону!»

Однако Макс Шмелинг заставил своего соперника сдаться за четырнадцать секунд до конца матча. Собственно, слово «сдаться» не совсем подходит, но после того как в течение последнего, пятнадцатого раунда Стриблинг был в глубоком нокдауне и пролежал на полу девять секунд, он уже настолько явно проиграл, что рефери Блэк остановил бой, не дождавшись четырнадцати секунд до конца матча.

Результат этого матча, где против обыкновения фаворитом был соискатель, а не чемпион, явился большим сюрпризом для всех, кроме, может быть, самого Шмелинга и его менеджера. Действительно, в течение тринадцати месяцев, невзирая на все более и более настойчивые требования комиссий всех стран, Шмелинг уклонялся от матчей так решительно и упорно, что мысль о его слабости внедрилась в умы всех боксеров и боксерских деятелей. Может быть, это делалось специально для того, чтобы потом эти предсказания были опровергнуты? Трудно сказать. Во всяком случае, бой складывался так: четыре первых раунда были в пользу Стриблинга, пятый и девятый закончились вничью, во всех остальных ярко выявилось преимущество Шмелинга.

Интерес публики к матчу был невелик. Присутствовало всего тридцать пять тысяч зрителей. Организатор матча потерял на этом деле пятьдесят тысяч долларов.

Корреспондент «Нью-Йорк геральд» так описывает этот бой:

«Макс Шмелинг проявил себя значительно более техничным, и «удары штопором» Стриблинга на него почти не действовали. Побежденный заявил, весьма по-спортивному, что после пятого раунда, когда он получил сильный удар правым хуком в лицо, он почувствовал, что на победу у него нет никаких шансов».

Таким образом, ведя вначале матч, Стриблинг внезапно оказался не в состоянии развить свой успех. Очевидно, американский боксер начал терять спортивную форму, а Шмелинг очень вырос. Помогло и то, что Стриблинг плохо выдерживал «длинную дистанцию», всегда слабея во второй половине матча, так что у «стайера» Шмелинга оказались большие шансы в сравнении со «спринтером» Стриблингом, когда дистанция равнялась пятнадцати раундам.

Эта победа резко изменила отношение к Шмелингу. Америка признает его чемпионом мира, готова торжественно вручить ему золотой чемпионский пояс, а боксерская комиссия дает разрешение выгравировать его имя на подставке скульптуры Мальдуна, где навеки остались имена всех чемпионов мира. Казалось, все забыли злосчастный матч с Джеком Шарки. Сам президент Соединенных Штатов Рузвельт навещает Шмелинга в его тренировочном лагере. Ему достаются высшие почести, его славят как величайшего из великих.

Однако он всего лишь боксер и, даже будучи чемпионом мира, обязан беспрекословно выполнять волю своего менеджера. И Шмелинг выступает в боях, за которые он не может получить даже гонорара, подобающего титулу чемпиона мира, но зато может все вдруг потерять – ведь любой боксер хочет удачно выступить в бою против чемпиона мира!

Прошел почти год, и вот 22 июня 1932 года в Нью-Йорке в матче встретились Макс Шмелинг и Джек Шарки. На этот раз колесо фортуны повернулось в другую сторону. Шмелинг с самого начала матча имеет явный перевес. Кончается пятнадцатый раунд, и оба боксера ждут подсчета очков. Никто из присутствующих ни на секунду не сомневался, что был свидетелем совершенно очевидной победы Шмелинга по очкам. Рефери выходит на середину ринга, подзывает к себе обоих соперников, поднимая в знак победы руку боксера, провозглашает победителем Джека Шарки. Забитый до отказа зал онемел, Шмелинг удивлен.

На следующий день корреспондент «Нью-Йорк геральд» написал: «Во втором матче Шмелинг – Шарки было три неожиданности: первая – присутствие на этом матче семидесяти тысяч зрителей, когда организаторы ждали не больше половины; вторая – значительный прогресс фактического победителя боя, Макса Шмелинга; и третья, наконец, – результат, данный рефери и единственным судьей Смитом».

Вся американская пресса в один голос говорит, что Шмелинг совершенно очевидно выиграл у Шарки, у которого к концу матча один глаз совсем заплыл и закрылся. Она присуждает восемь раундов побежденному и только шесть победителю (хотя он был тяжелее на восемь килограммов), считая, что в одном раунде – ничья.

После объявления рефери Смитом решения об итогах матча почти все присутствующие в зале поняли, что на их глазах был разыгран спектакль. Получилось, что как Шмелинг был в свое время провозглашен чемпионом мира, точно так же сейчас он был лишен этого звания.

Новый чемпион мира Джек Шарки уходит с ринга. Огорченный Макс Шмелинг продолжает стоять, приковывая к себе внимание зрителей. Его менеджер Джо Джекобс сидит в своем кресле, как будто бы его ничто не может вывести из равновесия, и когда Шмелинг вопросительно смотрит на него, Джекобс отводит взгляд и начинает беседовать со своим соседом.

Вердикт, вынесенный по поводу этого матча, где оба боксера скорее старались выиграть по очкам, чем нокаутом, вызвал бурю протестов, и многие газеты требовали, чтобы этот вопрос был пересмотрен. Говорят, будто Джек Шарки и Гэнбот Смит были старыми друзьями, и менеджер Шмелинга Джо Джекобс, узнав, что рефери назначен Смит, открыто заявил: «Мой боксер побит».

В общем, даже неискушенному читателю понятно, что в этих матчах далеко не все было в порядке. Много лет спустя появились статьи, которые пролили свет на эти два матча. В этих статьях аргументированно доказывается, что для того чтобы продолжать свою карьеру, Шмелинг обязательно должен был выиграть первый матч у Шарки и, кроме этого, победа Шмелинга давала возможность организовать матч-реванш, чем, естественно, повышался интерес к матчу. В наши дни трудно (а, может быть, и невозможно) совершенно точно доказать, что была договоренность между менеджерами обоих боксеров. Ясно одно, что тяжелый нокаут, в который послал Шмелинга Шарки в первом матче, ломал весь план – лишал возможности провести матч-реванш. Именно поэтому и пришлось прибегнуть к крайней мере – дисквалификации Шарки.

Когда после этого поражения Макс Шмелинг возвратился в Германию, приняли его довольно холодно. Перспектива, открывшаяся перед ним, не была радостной. Мало матчей, мелкие победы, а главное, необычно низкий гонорар. Казалось, его карьера подошла к концу. В Германии уже вырос к тому времени другой боксер с большими перспективами, и к нему было обращено внимание прессы: Вальтер Нойсель.

И тут в игру вступили силы откуда-то из-за кулис. Шмелингу предложили бой с боксером, на которого Германия возлагала большие надежды. 24 августа 1934 года в Гамбурге Макс Шмелинг встретился с Вальтером Нойселем. Девять раундов шел необычайно жестокий бой, довольно ровный, оба боксера осыпали друг друга градом ударов. И вдруг Нойсель сдался. Девяносто тысяч зрителей опять славят Шмелинга как победителя. Но это уже не столь важно. Гораздо интереснее вопрос, почему Нойсель выбросил полотенце. Ни в одном документе, в том числе в протоколе матча, нет ни единой записи о ранении или травме, которые принудили бы его сдаться. Не приложена к протоколу и медицинская справка. В протоколе матча есть лишь констатация: «В девятом раунде Нойсель сдался».

Итак, человек, прошедший уже пик своего мастерства, боксерская карьера которого клонилась к закату, после неожиданной и довольно-таки проблематичной победы снова резко повысился в цене.

В то время из Америки приходили известия о новом явлении на профессиональном ринге, о негре, который победил всех своих соперников и в невероятно короткий срок добился целого ряда блистательных побед, о боксерском гении, имя которому Джо Луис. Американские газеты сформулировали эти сообщения довольно четко: «Человек, который победит Джо Луиса, будет величайшим боксером всех времен!»

Менеджеры и организаторы боев как в Германии, так и в Америке, и среди них в первую очередь Джо Джекобс, быстро поняли, что единственный боксер из Европы, который может надеяться на успех в бою с Луисом, – это Макс Шмелинг. Он уже был в Америке, знает все, что творится вокруг ринга; кроме этого, он связан контрактом, о нем очень много писали американские газеты, и поэтому в США он достаточно популярен. Короче, все доводы были в пользу Шмелинга.

Но он уже не был тем Шмелингом, каким его знала Америка. У себя в Германии он побеждал лишь слабых соперников, иногда и проигрывал им, поэтому его нельзя было сразу выставить против Джо Луиса. Поэтому-то и был разыгран закулисный спектакль: бой с Нойселем, дабы популярность Шмелинга снова полезла в гору. В этом спектакле должен был победить обязательно Шмелинг, почему и сдался Нойсель. В пользу этой гипотезы говорит тот факт, что сразу же после матча в Германии были отпечатаны стотысячным тиражом специальные журналы, которые самолетом доставили в США, чтобы американцы узнали, как в Гамбурге девяносто тысяч зрителей праздновали победу Шмелинга.

Результаты не замедлили сказаться. Шмелинг приглашен в Соединенные Штаты Америки на матч с Луисом, который тогда еще не был чемпионом мира.

Все славят Шмелинга за отвагу, удивляются, откуда у него взялась смелость для этого матча, пишут, что Луис не может проиграть, говорят, что это будет не бой, а избиение Шмелинга. Лишь Джо Джекобс и Макс Мэхон твердо уверены в победе Шмелинга. Даже удивительно, как порой прозорливы бывают менеджеры и устроители матчей!

19 июня 1936 года, день матча.

Рано утром оба соперника встречаются у врача на медицинском осмотре. Шмелинг показывает Луису свою знаменитую правую и спрашивает, как она ему нравится. Луис молчит. Когда оба боксера закончили медосмотр и вышли из кабинета врача, Шмелинг вновь обращается к Луису:

– Всего лучшего на сегодняшний вечер, Джо!

Знал ли в тот момент Шмелинг, каким будет результат вечернего матча? Знал ли это и Джо Луис?

Луис ничего не ответил на пожелание Шмелинга. Он вообще в этот день был так мрачен, что многие, кто привык видеть Джо постоянно улыбающимся, не узнавали его.

Барометр тотализатора совершенно четко показывал на победу Джо Луиса. Об этом говорило соотношение ставок у букмекеров: десять к одному. В зале не было ни одного зрителя, который бы верил в поражение Луиса. Результат матча принес горькое разочарование, с одной стороны, и фантастические прибыли – с другой.

Макс Шмелинг победил в двенадцатом раунде нокаутом!

В отчетах журналистов, написанных сразу после матча, говорилось, что это была победа воли, что счастье в данном случае вообще не играло никакой роли, что Шмелинг предвидел необычайно жестокий и трудный бой, что все дело решил один отличный удар.

Возможно, что так оно и было. Трудно по прошествии стольких лет найти доказательства обратного.

Ну, а как отозвался о матче и обо всем, что происходило вокруг ринга, сам Макс Шмелинг? Приведем отрывок из его воспоминаний, а затем по другим фактам постараемся получить полное представление об этом бое.

«Матч состоялся 19 июня 1936 года на «Янки-стадионе» в Нью-Йорке, вмещающем девяносто тысяч зрителей. Когда проходил предыдущий бой Ала Гайнера и Тони Галенто, на стадионе было уже примерно шестьдесят тысяч зрителей.

Перед самым боем пришел ко мне в раздевалку мой старый восьмидесятилетний друг Том О'Роурки. Он всегда был моим почитателем и пожелал мне успеха и в этом бою. Он сказал, что, насколько он осведомлен, я должен выиграть. В это мгновение ему стало плохо, и он тут же упал. Сердечный приступ замертво свалил его, и он окончил жизнь в моей раздевалке. Этот пример говорит о том, что и сильного боксера, каким в свое время был Том, нервы способны положить на лопатки.

По дороге на ринг я чуть не оглох от крика публики. Многие спрашивали, сколько раундов я намерен выстоять на ногах, другие аплодировали за то, что я вообще вышел на этот бой.

Началось представление участников, а это в Америке большая, хорошо продуманная церемония, целая программа. Кроме нас зрителям были представлены присутствующие на матче многие бывшие чемпионы мира. Самую большую овацию заслужили Джек Дэмпси и Джинн Тунней. Они подошли сначала в мой угол и пожали мне руку, затем то же проделали и с Луисом. Эта процедура тянулась довольно долго, как великолепно продуманное ревю с четкой режиссурой. Нельзя сказать, что этот театр перед боем способствовал успокоению нервов, но, думаю, мои нервы были в порядке.

Около меня стояли Джо Джекобс, Макс Мэхон, Джо Мейлоун и Док Кэсей – настоящая элита боксерского мира. Долгие годы стоял Док Кэсей в моем углу как секундант. Его преимуществом было то, что он досконально знал всех боксеров, знал он подробно и все матчи Луиса, некоторые из них судил в качестве рефери на ринге. Помню, в тот раз перед боем он сказал мне, чтобы я каждый раз перед концом раунда атаковал Луиса серией сильных прямых ударов, что будет Луису трудно перенести, и весь минутный перерыв между раундами уйдет у него на то, чтобы прийти в себя. Я последовал этому совету.

Рефери на ринге Артур Донован дал команду к началу боя. В Нью-Йорке к началу зовет не гонг, а звенит звонок. Я встал посреди ринга. Джо прыгнул из своего угла, как кошка. Я прикрывался левой и старался подстроиться под соперника. Иногда я бил правой, и это было ощутимо для Луиса. Он вынужден был работать лишь одной левой, чтобы поддерживать между нами определенное расстояние, и он так и не смог нанести мне настоящего подготовленного удара.

Во втором раунде я нанес ему сильный удар правой, на этот раз по корпусу, но в ответ на это получил целую серию ударов от него слева. Атаковал он здорово, но я особо ничего не чувствовал. Потом левым прямым он нанес мне мощный удар в левый глаз. У меня потекли слезы и, как говорят, искры из глаз посыпались. Но я терпел эти удары, чтобы при случае показать ему, что такое моя правая. Повезло мне во втором раунде. В этот удар по подбородку Луиса я вложил всю свою силу. На секунду он был ошарашен, но тут же взял себя в руки. Впервые публика зааплодировала мне. Зал свистел, топал ногами и нестерпимо визжал, все это доносилось до меня, как звуки с далекой планеты. Луис ответил мне серией ударов, но они были не очень сильны. Позже мои друзья говорили мне, что в эти минуты никто еще не возлагал надежды на меня.

Третий раунд я начал с мощного удара правой, который снова пришелся в подбородок Луиса. Я знал, что мой соперник остерегается моей правой, боится того удара, в который я могу вложить всю свою силу. Единственной моей целью в этот момент было получить возможность произвести этот удар. Но я должен был и сам не выпускать из внимания, что у Джо тоже был уничтожающий удар. Один из таких ударов я пропустил в эти секунды, и ощущение было такое, будто меня огрели поленом. Джо Луис неотступно надвигался на меня, проводя серию легких прямых ударов. В те злосчастные мгновения я ругал себя за то, что не мог как следует подставить руки под удары. Я плохо контролировал эту его серию: глаза заливали слезы, и, тем не менее, я знал, что должен победить!

Луис продолжал атаковать и в четвертом раунде. Он так быстро производил удары, что я не успевал уходить от них. Мне было не до атак, за что я ругал себя и искал выхода из создавшегося положения. При этом я говорил себе, что не имею права спешить с решающим ударом потому, что сам могу налететь на такой же удар. Я снова и снова говорил себе, что у меня еще имеется в распоряжении одиннадцать раундов – вполне достаточно времени, чтобы рассчитаться.

Во время одного из маневров я разгадал намерение Луиса загнать меня в угол ринга и там в ближнем бою поставить точку. Поэтому я старался изо всех сил удержать соперника на дистанции. И вот тут я решил, что могу поставить его в такую стойку, которая была бы выгодна мне. Было это в конце раунда, я вспомнил совет Дока Кэсея и, отразив очередную атаку, сильно ударил левой. Моя перчатка со всей силой угодила прямо в подбородок, Луис заходил кругами. Я двинулся за ним и успел еще несколько раз его сильно ударить. Этого Луис уже выдержать не смог и рухнул на пол.

Весь заполненный битком стадион зашумел, помня, что некоторое время назад я сам бегал от Луиса. Поэтому для зрителей было непонятно происходящее. Луис сидел на полу: из-за того, что вокруг был ужасный шум и визг, мы не слышали сигнала об окончании раунда, и, когда Луис встал, мы продолжили бой, так что рефери Донован вынужден был разнимать нас.

До пятого раунда Луис так агрессивно наступал, что весь зал, видимо, чувствовал, насколько он зол. Он рьяно атаковал и искал возможность скорее закончить бой. Но я был готов к этому и при каждом удобном случае наносил ему удары правой. Он был уже оглушен, но продолжал стоять на ногах. И вот тут я почувствовал, что значит принимать удары от Луиса. Доставалось, в общем, каждому из нас. Его лицо еще больше распухло от ударов, чем мой глаз. Когда раунд закончился, у него уже не было сил самому дойти до угла, и добрался он лишь с помощью секундантов.

Но даже в таком состоянии Луис имел столько силы в своих кулаках, что мог одним ударом выиграть бой нокаутом. Я знал об этом и старался быть предельно внимательным и в течение всего шестого раунда. В следующем, седьмом, раунде он как будто ожил. Он нанес мне несколько ударов такой силы, что я уже думал, что это мой конец.

В восьмом раунде он размяк, сила его ударов была уже намного слабее. А потом я его снова встретил правой. На этот раз победа была мне обеспечена. Правда, дважды ему удалось нанести мне мощные удары, но они носили скорее комический характер, потому что он уже не мог их контролировать, а просто махал вокруг себя руками по воздуху. На два таких взмаха я и нарвался.

Дальнейшие четыре раунда я удивлялся, где он берет мужество и волю для продолжения боя! Никто другой не выдержал бы этого, но он продолжал стоять вплоть до двенадцатого раунда. Это уже был не боксер, а живая тренировочная груша, по которой я мог беспрепятственно бить. Луис получал и получал удары, ничего вокруг не видя, но все же стоял и даже пытался отвечать. Потом он уже не мог и этого делать. После моего удара правой он пролетел через весь ринг, я прыгнул вслед за ним и нанес ему еще удар. Луис рухнул на пол.

Лишь мгновение длилась процедура, когда рефери Донован отсчитал и произнес «Ау т!»

Это был миг славы, я чувствовал себя в Америке как дома. Это был мой самый великий бой!»…

Так писал Макс Шмелинг. Но вот другие факты.

Еще перед первым матчем, невзирая на то, каким будет его результат, был подписан контракт на ответный бой. Это был случай, подобный тому, который произошел много лет спустя и взбудоражил общественность. Речь идет о матче Клея с Листоном. Подписание контракта заранее на ответный матч само по себе нелогично. Матч-реванш может быть лишь при том условии, что в первом матче побеждает претендент. Побежденный экс-чемпион имеет право на реванш. Но если в первом матче побеждает чемпион, то соискатель, естественно, не может требовать ответного матча. Ведь право на матч с чемпионом мира надо завоевать, такого матча ждет уже следующий претендент.

Следующий факт. Имеется письменное свидетельство – письмо Джо Джекобса своему другу, в котором читаем следующее:

«Это было великолепно! (Речь идет о матче Шмелинга с Луисом. – В. Ш.). Но намного более интересным, чем требовалось бы в отношении гонораров для меня и моего подопечного, было то обстоятельство, что перед матчем ставки были настолько завышены в сторону Луиса, что котировались в отношении десять к одному, так что можешь себе представить – именно с тотализатора был наш наибольший заработок!»

Казалось бы, это ничего не значит, но на самом деле этим сказано все. Как могли Джекобс и другие устроители рисковать высокой ставкой на победу Шмелинга, если бы этот боксер не имел никаких шансов победить Луиса? А какие основания были у Джекобса и компании предполагать, что Шмелинг на закате своей боксерской карьеры может победить молодого, в отличной форме и ни разу не побывавшего в нокауте соперника?

Это лишь догадка, но с далеко идущими выводами, если учесть, что спустя небольшой отрезок времени Джо Луис победил того же Макса Шмелинга через две минуты и четыре секунды нокаутом и этот нокаут был, по сути дела, концом боксерской карьеры Шмелинга. Об этом нельзя забывать. Хотя бы потому, что этот случай фигурировал в материалах комиссии сенатора Кефовера, занимавшейся махинациями в американском профессиональном боксе. Вывод комиссии в отношении другого менеджера – Фрэнки Карбо и его боксера Кида Джевайлена был таков: «Так как Карбо понимал, что его питомец уже не сможет приносить ему такой прибыли, как прежде, он решил его при случае выгодно продать». Нечто подобное замысливал, вероятно, и Джекобс.

Приходится еще раз пожалеть, что многое из этого уже нельзя доказать, да и наказать, как говорят юристы, «за давностью лет». Но нельзя верить созданной фашистами легенде о непобедимости Макса Шмелинга. Нацисты подняли победу Шмелинга на высоту, среднюю между «освобождением Рейнской области» и «аншлюссом Австрии», сделав вывод о превосходстве арийской расы. Когда много лет спустя журналист спросил уже сильно постаревшего Шмелинга: «Вы не чувствовали, что вами злоупотребляли?», бывший боксер ответил:

– Но мне это давало возможность помогать спортсменам, способствовать развитию бокса в Германии. Но уже в 1933 году я не пользовался благосклонностью нацистов, ибо потерпел самое тяжелое поражение от американца Макса Бэра, еврея по национальности. В 1934 году меня вызвал к себе руководитель спорта в рейхе и заявил мне, что я нанес ущерб Германии. Пару месяцев спустя, когда я был в США, получил его письменное требование – расстаться с моим менеджером-евреем Джо Джекобсом. Но я не мог сделать этого. Я уважал своего менеджера и был бы без него в Америке как без рук.

После побед Шмелинга распространились слухи о том, что боксер является любимчиком самого Гитлера. И действительно, через некоторое время последовало приглашение к фюреру на чашечку чая. По приказу вождя имперский скульптор профессор Торак изваял статую в три с половиной метра ростом. Ус п е х и спортсмена нацистская пропаганда постаралась использовать в своих целях. Шмелинг стал олицетворением победы немецкого фашизма над Америкой, арийской расы над черной.

В 1990 году на встрече с журналистом молодежной берлинской газеты «Юнгевельт» Шмелинг рассказывал об этом:

– Руководители третьего рейха официально принимали не только меня, чемпиона мира, но и других знаменитых спортсменов. Но в отличие от многих я никогда не был членом нацистской партии и отказывался получить в дар почетный кинжал СА – символ членства в СА. Я проиграл в 1938 году Джо Луису уже в первом раунде. Я был нокаутирован, и после этого в стране оказался просто «списанным». Геббельс же, чтобы как-то объяснить такую победу Луиса, распространил слух, что американец положил в свои перчатки свинец.

В начале войны, призвав меня вместе с артистом Бернхардом Минетти в армию, пытались сделать из нас идолов для молодежи.

Журналист спросил:

– А использование вас как парашютиста и ваше участие в десантной операции на остров Крит не способствовало тому, что молодые немцы стали в войне храбрее?

– Этого добивался Геббельс. Но мое участие в десантной операции было весьма далеким от героического. Со своим тяжелым весом я так спускался с парашютом, что у меня полетели оба мениска, и я тяжело травмировал спину. Меня привезли в госпиталь в Афинах, где у меня взял интервью американский корреспондент. Тогда немецкая печать писала о чудовищных злодеяниях английских солдат и назвала меня в качестве примера. Но я сказал американскому журналисту, что вижу в них честных противников – воинов. Это было иначе, чем говорил Геббельс, и за эти слова меня привлекли к военному суду в Темпельхофе. Но затем процесс замяли. Мой последний бой, состоявшийся после войны, против Рихарда Фогта на «Лесной сцене» в Западном Берлине, принес мне сорок тысяч марок. На них я купил поместье в Холленштедте.

В этом своем поместье Макс Шмелинг жил до конца своих дней. В 1987 году умерла его жена Анни Ондра, дочь словацкого офицера, с которой они прожили, как говорится, душа в душу с 1933 года.

На вопрос журналиста, богат ли он, Шмелинг ответил:

– Что значит богат? Тот, кто здоров, а я, к счастью, здоров, может считать себя очень богатым. Я заработал много денег, но и знал, что с ними делать. К сожалению, мне и моей жене не посчастливилось иметь детей. Когда моя жена умерла, я продал на аукционе ее драгоценности, а полученные от распродажи сто двадцать тысяч марок отдал больным детям. Думаю, что Анни Ондра меня за это похвалила бы.

Закончить рассказ о боксере, вокруг имени которого было наплетено много мифов и легенд, в основном связанных с фашистской пропагандой, я хочу одним небольшим фактом, попавшим в американские газеты в 1989 году. Газеты сообщили, что в штате Невада день 6 декабря 1989 года был объявлен «Днем Макса Шмелинга». За что такая честь? Слово самому Максу Шмелингу:

– В 1938 году во время «Хрустальной ночи» (ночи погромов) два еврейских юноши – Хенри и Вернер Левины – прибежали ко мне и несколько дней скрывались в моем доме. Я почти забыл о том случае, когда меня вдруг пригласил к себе миллионер Хенри Левин, который теперь живет в Лас-Вегасе (США). Когда я был там 6 декабря 1989 года, меня приветствовали тысяча восемьсот приглашенных гостей, а губернатор штата Невада назвал тот день в мою честь…

Макс Шмелинг прожил большую жизнь. Он скончался в возрасте девяноста девяти лет, до столетия не хватило совсем немного.