После цирковых упражнений меня посадили, наконец, на архитектурные чертежи. Я потихоньку стал познавать не только наш архитектурный второй этаж, но и смежников, сидевших в других зданиях, и самые интересные службы, от которых зависела наша жизнь и зарплата – наш полуподвал.

Я определил, что наши подвальные помещения были тщательно откалиброваны. В основном, там работали женщины. При этом самые полные дамы в институте были в машбюро, а самые изящные – в копировальном. Зная, что этот этаж принадлежит дамам, я был крайне удивлен, когда, спустившись вниз, услышал великолепный набор неформальной лексики. Монолог этот принадлежал тоже даме – начальнице библиотеки и архива. Она не стеснялась в выражениях. Но ее все любили, так как она обладала феноменальной памятью, знала весь свой архив наизусть и могла, не глядя, достать любую папку по любому объекту.

– Какого хрена ты мне притащил чертежи россыпью, так твою… Я за тебя комплектовать буду? Тра-та-та…

– Люда, потише. Испортишь молодого специалиста, – лепетал оторопевший ГИП.

– Ничего, пусть привыкает. Поработает со строителями и не такому научится.

У Люды я обнаружил невероятные ценности. Когда-то, сразу после войны, директором института был Таций, наш сосед снизу, пытавшийся вступить в спортивную борьбу с отцом. Он был, как я понял, большой книголюб, и излишки денег из бюджета института тратил на приобретение архитектурных изданий в комиссионных магазинах. Люда их бережно хранила, но мне, то ли из добрых побуждений, то ли почувствовав ценителя, давала их на долгое время щедрой рукой. Это были альманахи Санкт-Петербургского общества архитекторов-худож-ников, Московского общества, альбомы уникальных гравюр и экслибрисов.

После посещения Люды я отправлялся с поручениями либо в копирбюро, либо в машбюро. Машинописное бюро комплектовалось из самых плотных дам, так что создавалось впечатление, что для их приема на работу был введен весовой ценз. Все они с трудом пролезали в двери. В один прекрасный день, когда начался ремонт и покрасили стены и двери, машинистки провели три дня подряд во дворе. Они стояли, согнувшись, и натирали друг другу бензином пышные бедра, пытаясь оттереть масляную краску. Злые языки утверждали, что институтская машина в эти дни не ходила в связи с отсутствием горючего.

Я разрабатывал рабочие чертежи клуба из крупных блоков, которые проверял Александр Валерианович. Я был поражен, когда он вернул мне проверенные чертежи – мою двухмесячную работу, не найдя ни одной ошибки и продержав их всего один день.

– Как, неужели все так идеально?

– Саша, неужели вы не понимаете, что этого никто никогда нигде не построит? А если и найдется дурак, который решит построить клуб из крупных блоков, он первым делом выкинет наши чертежи, насует блоков, которые ему дадут, а все оставшиеся дыры будет закладывать кирпичом. Зачем же нам с вами терять время и здоровье на бессмысленную работу только ради того, чтобы Госстрой поставил еще одну птичку в графу «индустриализация».

Замечание было резонным, и это несколько охладило мой производственный пыл.

Во время этой работы я часто вспоминал нашего, всеми любимого, преподавателя конструкций Юровского. Однажды в институте я придумал девятиэтажный жилой дом из двух типов блоков. Я еле дождался утра, чтобы побежать в институт и показать ему свое блестящее открытие. Он посмотрел на меня, весьма мило улыбнулся и спокойно сказал:

– Саша! Я вас очень прошу – не нужно сенсаций! Сделайте сорок типов, и я вам поставлю пятерку.

Рабочий день начинался в полдевятого. Обычно, когда я приходил, моя визави Надежда Алексеевна была уже на месте. Пока я раскладывал свои чертежи и инструменты, она просила:

– Саша, расскажите какой-нибудь анекдот, чтобы начать день в хорошем настроении.

– Да я же не знаю, Надежда Алексеевна.

– Все-то вы знаете. И если старшие просят, вы не должны отказываться.

Она любила анекдоты, заразительно смеялась, но воспринимала их как-то по-своему.

– Ну хорошо, Надежда Алексеевна, слушайте.

– Громче. Пусть все слушают. Я хочу, чтобы у всех было хорошее настроение.

– А если он неприличный? – спрашивала застенчивая Бетти.

– Ничего, не треснешь, – отвечала ее начальница командирским голосом. – Давай!

– Приходит человек в морг, – начинал я с веселенькой тематики. «Скажите, пожалуйста, сюда Рабиновича не привозили?» «А у него есть какие-нибудь особые приметы?» «Да, он сильно заикается».

Надежда Алексеевна хохотала до упаду.

– Подумайте, какой тупой человек. Нашел примету – заикается. Мало ли людей заикается.

Вот тут уже начинали смеяться все, даже застенчивая Бетти.

После этого Фима исполнял старую хулиганскую песенку:

Бетти краснела, махала на него рукой, и рабочий день начинался.

Из темного угла раздавался голос Ивана Николаевича:

– Фима, ты бы лучше, чем к Бетти приставать, следил бы за своими чертежами.

– Если вы скажете, что там что-то не так, то я скажу, что вы ошибаетесь.

– Вот смотри. Лист 7. Примечание № 1. «Прежде чем выстроить здание, прочитайте все примечания». Что за дурацкие стихи.

– А я их специально пишу, потому что примечаний никто не читает. Вот вы тоже в первый раз прочли, а я их пишу регулярно на всех листах.

Из угла возле окна я ежедневно слушал разговоры на навозно-кормовые темы. Там сидел ГИП Николай Сергеевич, который проектировал животноводческие постройки. Его часто посещали смежники.

– Это водопровод для маточной фермы, а это для внематочной.

– Сколько раз, Жора, я вам говорил что только беременность может так называться, а фермы бывают маточные и откормочные.

Жора носил звучную фамилию Трубецкой. Я его называл «князь Паоло». Он не знал, как на это реагировать, и отвечал: «Сам такой». Он пришел к нам из авиации. Говорят, он был хорошим летчиком. Но с проектированием у него было туго. Сначала он попал в нашу мастерскую на роль конструктора. После того как он запроектировал фундаменты под первый этаж и фундаменты под второй этаж и пытался отстоять свое необычное решение, от него постарались избавиться. Поскольку был дефицит с сантехниками, он пошел в водопроводчики. Там дело обстояло не намного лучше. Первым его самостоятельным произведением был водопровод в школе. Начался длительный и бессмысленный диспут между ним и Ольгой Ивановной:

– Жора, что же вы наделали! Какая верхняя разводка? Где вы проложите трубы?

– На чердаке, – твердо ответил Жора.

– Но здание же бесчердачное! Посмотрите на фасад. Нету крыши.

– Такого не бывает. Хоть какой-то чердак же есть!

– Нету никакого.

– Так сделайте, – не задумываясь, отвечал князь.

Диспут заходил в тупик. Очередным его произведением стал наш клуб.

– Князь Паоло, что же вы наделали? – это уже я выяснял с ним отношения. – Трубы проходят через все двери на высоте полтора метра. Как же люди ходить-то будут?

– Не графья, нагнутся, – ответил Жора, включаясь в геральдическую терминологию.