В Алуште цены стабильные: койка – 1 рубль в сутки, раскладушка – 70 копеек, двое в одной койке – 1 рубль 50 коп., насчет большего количества человек в одной койке прейскурант умалчивает.

Света с сестрой Галей и приятельницей Ирой были обладательницами курсовок в доме отдыха «Колхозник» и снимали комнату напротив этого сельскохозяйственнооздоровительного заведения. Перед моим приездом Света сняла мне топчан у их соседки бабы Маши. Топчан был твердым, как гранитная плита, но баба Маша приравнивала его к раскладушке, то есть брала по 70 копеек в сутки. Оформляла она своих жильцов неофициально и катастрофически боялась милиции. Ее любимое слово было «ухмыляться». Точного смысла его я так и не понял. В первый же день она поведала мне удивительную историю.

– Вчерась, как вышла я из дома, гляжу, кто-то зашел во двор. А как увидела я милиционера, кричу жильцу: «Ухмыляйся, чтоб не видели». А милиционер ко мне – «Давай паспорта», а я ему: «Что мне ухмыляться – все как есть жильцы прописанные». Десятку все-таки пришлось ему дать.

На следующий день, когда Света пошла получать свою курсовочную пайку в пансионат «Колхозник», где питались люди весьма далекие от сельского хозяйства, я побрел в ближайшую диетстоловую. В курортных столовых полная демократия – совсем открытая кухня. Возможно, это сделали для вентиляции. Я выстоял длинную очередь и добрался, наконец, до подносов. Повар совершал магические действия – делал из хлеба котлеты. Загоняет в мясорубку буханку, перемалывает ее и без всякого зазрения совести лепит из этого фарша котлеты.

Вообще с отдыхающими здесь не сильно панькаются. Полная дама не может протиснуться между прилавком и штанкетным поручнем. Жалуется кассирше. Та немедленно парирует: «С вашей комплекцией вам есть не обязательно». Добрался, наконец, до меню. Читаю: «Суп с фиркадилками, омлет сыром». Название пугает, но голод не тетка – решил все-таки попробовать. Оказалось, ничего страшного – никакие «фиркадилки» в супе не плавали. Вообще суп оказался достаточно стерильным. Когда я случайно брызнул им на рубашку, я думал, что останется пятно. Рубашка высохла, и никаких следов этого изысканного блюда не осталось. В этот день решили пораньше лечь спать, чтобы утром отправиться на пляж.

Жизнь курортного населения начинается очень рано. Пляжники встают в пять утра и, как золотоискатели, бегут к морю застолбить участок. Обычно они втыкают четыре заостренных палки, на которых набрасывается простыня со штампом какого-нибудь из курортных заведений. К 9 часам утра, когда мы прибыли, пляж был уже полностью укомплектован – негде яблоку упасть. Вслед за нами пришла женщина с маленьким мальчиком. Когда они кое-как протиснулись и обосновались вместе с нами, мальчик спросил:

– Ма! А почему в море такая очередь?

В дальнейшем мы со Светой шли к морю попозже, так как это уже не играло никакой роли. Мы пробирались через дом отдыха. У ворот его сидит сторож и требует пропуска. Сидит он до 5 часов вечера, потом уходит, и все могут проходить. Можно проходить и днем в любое время через калитку, расположенную рядом, – за калитку сторож не отвечает.

По вечерам из дома отдыха доносилась музыка и крики. Там проводились культурно-массовые мероприятия. Массовиком-затейником была крупная дама с весьма зычным голосом. Периодически разносились звуки ее мощного контральто:

– Нужен один мужчина! Мне нужен только один настоящий мужчина! Неужели среди вас не найдется ни одного настоящего мужчины?

– Победили девушки! Приз, как всегда получают девушки, даже если они и не девушки! Ха-ха-ха! Похлопаем женщинам!

По вечерам мы отправлялись гулять «в центр». Там стояли две бочки с молодым вином. Висел прейскурант: «200 грамм вина – 22 копейки, стакан – 28 копеек». В стакане 200 грамм. Логики никакой, но переубедить невозможно – традиция. В кафе «Уют» очередь на два часа. – Нам не нужен уют, нам бы пожрать.

Иногда ходили всей компанией, с Галей и с Ирой. Ира была девушкой с не очень строгими моральными устоями, что приводило в ужас ее поклонника Игоря. Ира обычно шла сзади, изменяя ему на ходу. У нее появился еще один поклонник-кубинец. Она кокетничала с ним крайне незатейливо: «Я испанский знаю очень плохо. Я пока выучила только «да», а «нет» я еще не выучила».

Ах, курортные нравы, курортные нравы! Однажды молодой человек ухватил Галю за бедра сзади. Когда мы подошли, уверял, что обознался, думал, что это мама. В Алуште ночью мы были свидетелями, как одинокий молодой человек шел по улице. Вдруг из ворот выскочили две голые женщины и смело направились к нему… Молодой человек сначала опешил, а потом помчался со страшной скоростью в сторону Судака.

На третий день вечером решили гульнуть и отправились ужинать в ресторан на перевале. Он так и назывался «Перевал». Впечатление осталось тяжелое. Еда невкусная и холодная. Унитаз в уборной опутан колючей проволокой. Народу мало. Пьяный за соседним столиком все время кричал: «А я хочу есть лещ! Дайте мне есть лещ!» Игорь после третьей рюмки перестал отличать балык от шашлыка. И то и другое называл «башлык». В отношении шашлыка это было похоже на истину.

Ира исчезла, кубинец – тоже. Игорь выяснял, где она. Отвечали: «В туалете».

«Но туалет же не работает!» – восклицал он, и его нельзя было обвинить в отсутствии логики. Наконец, Ира с кубинцем появились, и все мы на последнем троллейбусе с песнями покатились вниз через спящие горы.

На следующий день мы со Светой решили бежать. Просто сесть в автобус и ехать на восток. Там небольшие местечки с отличными пляжами, – скажем, Морское. Так и сделали. Пока мы ждали автобус, познакомились с одним москвичом. Он был высокий, плечистый, с породистым иудейским профилем. Поначалу он был крайне неприветлив. Подошел он к нам первым и мрачно сообщил:

– Моя фамилия Либерман. Вы мне сразу не понравились.

Я был несколько удивлен.

– Чем же вызвано такое признание?

– Я терпеть не могу художников, потому что сам художник, клевый художник. А у вас в руках этюдник. Держу пари, что вы ни хрена до сих пор не нарисовали.

Тут он был прав на 100 процентов.

В автобусе разговорились. Язык у него был весьма лаконичным. Пейзаж – клевый, автобус – не клевый, Шагал – клевый художник, Модильяни – клевый художник, Поль Клей – не клевый.

– А вы где выходите? – вдруг спросил он.

– В Морском.

– Ну и я с вами! Надоело в одиночку скитаться. Хоть будет с кем лясы поточить.

– О том, кто клевый, а кто не клевый? – не удержался я.

– А хоть бы и так.

В Морском было тихо и пустынно. Сдающихся коек оказалось мало. У нас проверили паспорта и поселили в разные комнаты, но мы пока не сопротивлялись. Я с Либерманом оказался в одной комнате. Пока он с хозяином выяснял кто клевый, а кто не клевый, мы со Светой отправились к морю купаться и загорать. Народу почти не было, пляж был просто пустынным. Было тихо и спокойно, но как-то уж очень скучно.

На обратном пути зашли в столовую. Поразил хлеб: по консистенции – сметана, по вкусу – глина. Направлялись к месту нашего ночлега в каком-то сникшем настроении. Навстречу нам шел Либерман с чемоданом в руке.

– Ребята! Я здесь больше ни минуты находиться не могу. Здесь же тоскливо, как в этнографическом музее. Как вы можете здесь жить? Вы же урбанисты, такие же как и я. Лично я немедленно уезжаю.

Должен отметить, что мы совещались недолго.

– Обожди нас, мы сейчас.

Решили ехать в Ялту, а там дальше видно будет. В Ялте и автобусы, и троллейбусы, и теплоходы.

Автобус пришел полным. Вышло два человека, но от этого внутри свободнее не стало. Либерман тут же набросился на водителя:

– Шеф! Возьми в автобус!

– А я тебе говорю, что у меня не поезд. Уже семь стоячих и представитель из центра. Я же не резиновый.

– Шеф, подвези. Ты же клевый водитель, что тебе три человека?

– А я тебе говорю, что у меня автобус, а не паровоз.

– Шеф, я здесь больше ни минуты находиться не могу. Я порешу себя. Без ножа режешь.

Его напор и пятерка сверху сделали свое дело. Мы оказались в автобусе. Это путешествие трудно было назвать приятным. Ехать стоя по бесконечным серпантинам – удовольствие ниже среднего. В Ялте у автобуса нас встречала женщина с криками:

– Кому переночевать? Хороший дом, хороший сад. Три остановки троллейбуса и десять минут хода. Всего по рублю с человека.

Собрали группу человек десять и поехали. Вышли из троллейбуса по команде энергичной дамы и пошли. После получаса ходьбы окружающее жилье кончилось. Перешли на козьи тропы. На солидной высоте, когда уже готовились к скалолазанью, с дикими криками встретил нас ее сумасшедший супруг и сразу же начал идиотский научный диспут. Либерман его просто отпихнул. Тогда он бросился ко мне.

– Вот ты, – кричал он мне, – отвечай! Трубка длиной один метр, торчит сверху вниз, заткнута с одной стороны. Какое в ей давление? Отвечай немедленно. Ну? Ага! Не знаешь! А теперь слушай внимательно! Я командир старых партизан. Здесь был наш главный рубеж. Тут будет установлен памятник.

И он командирским жестом указал на дачный сортир, в котором была установлена параша в память о его бывших конфликтах с прокуратурой. Паспорта у нас отобрали якобы для прописки. Нас разместили на больничных металлических койках, которые располагались прямо в саду под абрикосовыми деревьями. Голос командира старых партизан звучал до двух часов ночи. Он импровизировал на научные и партизанские темы. В заключение он сказал, показывая на маленькую собачку-дворняжку:

– Ты не смотри, что она такая тихая сучка. Это шотландская овчарка, никого из дома не выпустит!

Ночью мы стали обдумывать план побега, хотя все осложнялось отсутствием паспортов и забравшей их хозяйки. В половине четвертого раздался крик:

– Альма! Сучка ты такая! Куда удрала? Кто людей стеречь будет? Завтра же пулю в живот. Пристрелю сучку, как есть! Я командир старых партизан. Я всех немцев перестрелял в Крыму! Стрельну раз, и тебя нет, пуля в животе! Вот сучка блудливая! Опять удрала! Опять мне вместо нее людей стеречь!

Когда мы покидали утром сие гостеприимное жилище, хозяин попытался вручить мне женский паспорт, уверяя, что сразу узнал меня по фотографии, потому как командир старых партизан.

В Ялтинском порту наши пути разошлись. Мы со Светой достали палубные билеты на теплоход до Херсона, а Либерман решил плыть в Сочи. До пяти часов кантовались в городе, а в пять сели на теплоход и отчалили. Спали, как и все пассажиры с палубными билетами, под звездами на палубе на чемоданах, благо погода была чудесная. А утром прибыли в Херсон. Здесь с билетами было проще. Во-первых, пароход шел до Киева три дня, проходя все шлюзы. Во-вторых, проезд на пароходе не оплачивался командированным. Мы посчитали оставшиеся ресурсы, и я решил шикануть. Мы взяли отдельную каюту со всеми удобствами на верхней палубе. Сдав чемоданы в камеру хранения, мы отправились осматривать город. Город производил тихое приятное впечатление.

После всех дорожных передряг хотелось спокойствия, а посему мы направились отдохнуть в городской парк. При входе стоял киоск все с теми же «товарами курортного спроса» – шляпы, косынки, пластмассовые пальмы, «мидален» – два яблочка, одна груша, кисть винограда, сделанные из папьемаше и привязанные проволочкой к желтенькой тарелочке. Афиши в парке обещали массу развлечений:

«Площадка для игры в домино и шахматы. Игра с личными домино и шахматами»

«Бильярды! Игра с персональными шарами, взятыми в пункте проката.»

«Вечер книги. Вечер обслуживает духовой оркестр!!!»

В общественном туалете, который пришлось посетить, тоже висел большой плакат: «Соблюдайте правила пользования уборной». Правила почему-то не были приведены. В будочке продавали синее мороженое.

Называлось «сливочное». Очевидно, было сделано из слив. Мы съели мороженое и, проигнорировав бильярды и рекламируемые забавы с личными домино, не дожидаясь бала книги с духовым оркестром, двинулись в порт.

Дорога домой была истинным отдыхом. Три дня тихого плавания с шлюзованием, остановки у причалов в небольших городках, где можно было за копейки купить яблоки, абрикосы и вареную кукурузу, нехитрые обеды, приготовленные судовым коком.

И, наконец, киевский речной вокзал – произведение Вадима Ивановича Гопкало – в свое время известного как самого молодого лауреата Сталинской премии. Впоследствии я с ним неоднократно встречался в Союзе архитекторов. Но пока я был еще молодой специалист. Меня больше привлекал знакомый Подол, на котором мы оказались, стоя в очереди в ожидании такси. Я бы мог попасть домой, просто сев на фуникулер, но нужно было проводить Свету. Подол в то время был довольно тихой частью города, и для меня это название было связано с моими предками.