Хаим Сутин родился в 1893 году в небольшом местечке Смиловичи, неподалеку от Минска, в полуразрушенной деревянной хате, с маленькими окошечками, выходящими в лес. Хата была обнесена разваливающимся забором, вокруг которого росли дикие яблони, вишни, сливы. Летом детвора срывала плоды деревьев, объедалась ими – это была единственная, доступная им еда. В придорожной пыли купались куры, а осенью дожди превращали дороги в грязное месиво.

Смиловичи находились в изоляции от остального мира, и жизнь там текла по собственным законам. Туда не проникала никакая информация, никто не знал о том, что происходит в соседних губерниях, не говоря уже о мировых событиях.

Отец Хаима был портным, он мастерил нехитрые одежды, в основном перешивая старье. Главная задача была – выжить и прокормить одиннадцать детей. Хаим, самый младший и болезненный, был вечно голодным.

Иногда, летом или осенью, он убегал в леса и поля, прихватив с собой картофелину, кусок сахара и ломоть черного, непропеченного хлеба. Это был настоящий праздник для него. Мальчик был наедине с величием природы, и никто не мог отобрать у него это богатство.

Он не любил свой дом – его там частенько били, лишь голод приводил его туда. В маленьком полутемном помещении школы – так называлась тесная комната, в которой сидели грязные полуголодные дети, ему было немного лучше, чем дома – интересно было слушать, что говорит ребе, но и в школе его частенько колотили.

Мать была добрее отца, но, загнанная жизнью, она часто срывала злость на Хаиме, хотя, жалея и раскаиваясь, ночью целовала его. Прокормить одиннадцать детей и двоих взрослых ей было не под силу. Она, не выдержав жизненных испытаний, слегла и умерла, не будучи и сорока лет, оставив сиротами многочисленное потомство.

Хаим, желая уйти от страшной действительности, создавал свой мир, наполненный волшебными образами. В детстве на него огромное впечатление произвел еженедельный шабат. Он любовался старинным семисвечником, украшенным изображениями птиц и зверей, тенями на стене от зажженных свечей, его завораживали монотонные молитвы и покачивание из стороны в сторону, ритуальные песни и танцы. Маленький Хаим впитывал в себя всю эту атмосферу. Как потом, во взрослой жизни художника, ему это пригодилось! Он покорил мир своим непосредственным, детским восприятием действительности, своими наивными, точными рисунками.

В детстве Хаим рисовал, используя любой чистый кусочек бумаги. Рисовал мелом, углем, обожженной палочкой. Отец считал это баловством и требовал, чтобы Хаим помогал ему в шитье. Особенно трудно было зимой, когда некуда было удрать – ни в леса, ни в луга, и вся огромная семья собиралась в одной комнате. Топить было нечем. Тепло поддерживали дыханием. Хаим сидел на скамейке возле стола и шил при тусклом свете керосиновой лампы, слушая нескончаемые разговоры взрослых о том, как прокормить столько голодных ртов, как полицейские били евреев на воскресном базаре, о том, что в соседнем селе был погром.

Почему? – задавался вопросами мальчик. Почему евреев бьют? За что они несут наказание? Это было невозможно понять, это вселяло страх.

С этими вопросами он шел к единственному человеку, который его понимал и с которым он мог говорить – к деревенскому ребе, который заметил в мальчике способности к рисованию. Ребе поддерживал Хаима, подкармливал его, давал бумагу и карандаши для рисования.