В это неспокойное для архитекторов время приятели стали наседать на меня: «Пора, мол, поступать в аспирантуру, пора двигать архитектурную науку вбок, ибо вперед мы не сможем, да и назад не дадут». Ну что ж, аспирантура, так аспирантура. Стаж уже был вполне достаточным. Но куда? Академии уже не было, и я решил попытать счастья в родном КИСИ.
Расклад такой: 2 места, 4 претендента. Я был единственным, кто сдал на все пятерки. Иду спокойно за результатами. Оказывается, что принято двое других, с тройками. Ничего не могу понять – иду к ректору Калишуку. Он встречает меня ласково, долго жмет руку и говорит вкрадчивым голосом:
– Понимаете, в чем дело, – при этом он смотрит вбок. – У нас для вас нет настоящего руководителя. У вашего отца есть аспиранты, а других хороших руководителей у нас, к сожалению, нет. Не можем же мы вас направить к собственному отцу.
– Почему? Мы с ним в хороших отношениях.
– Ну, знаете ли, так не полагается.
– А почему же меня сразу не предупредили, до экзаменов?
– Это вина нашего руководства аспирантурой. Не волнуйтесь, их за это накажут.
– Я за них не волнуюсь, я за себя волнуюсь. Возьмите кого-нибудь по совместительству. Есть масса специалистов из бывшей Академии.
– У нас нет на это денег. Но, знаете, мне в голову пришла идея! Обратитесь к заместителю министра высшего и среднего специального образования. Он очень душевный человек. Он нам кого-нибудь порекомендует в руководители, и мы вас примем.
Я отправился на Крещатик на прием к душевному человеку, заседавшему рядом с магазином «Фарфор, фаянс». Я записался на прием к заместителю министра. Встретил он меня не менее радушно. Когда я изложил ему суть дела, он был неподдельно возмущен.
– Бюрократы! Какой абсурд! Какая некомпетентность!!! Да этого просто не может быть! Чтобы сын из-за отца не мог заниматься наукой. И вы говорите, все пятерки?! Да они что, с ума сошли?! Выйдите, пожалуйста, из кабинета, я должен серьезно поговорить с Калишуком по телефону.
Я засел в приемной. Минут через двадцать появилась секретарша и сообщила:
– Ваш вопрос решен. Поезжайте к Калишуку.
В приподнятом настроении я ворвался в приемную Калишука. Когда он меня принял, он говорил еще более сладким голосом.
– Хорошо, что вы зашли. А я вот недавно беседовал с заместителем министра специально о вас. И знаете, что мы решили – приходите поступать на будущий год, мы вам будем очень рады и постараемся придумать что-нибудь с руководителем.
Я опять бросился в министерство. Секретарша встретила меня во всеоружии:
– Заместитель министра в курсе ваших дел. Но сейчас он перегружен и не сможет вас принять в ближайшие дни. Кроме того, кандидатуры аспирантов уже утверждены.
Круг замкнулся. С антисемитизмом мне приходилось встречаться довольно часто. Но такого откровенного государственного антисемитизма я не ожидал. Архитекторы ощущали это меньше, чем другие деятели культуры. Однако при приеме в институты и на работу пятая графа была одной из основных. Во многом это зависело от руководства.
На будущий год я опять решил идти в КИСИ, но приятели отговорили, и я подал документы в КиевЗНИИЭП. Мне предстояло сдать экзамены, предварительно пройдя собеседование.
За пару дней до собеседования мы как-то вечером сидели в гостях у Толика, выпивали, закусывали и беседовали «за архитектуру». Где-то после 11 вечера появился его шеф Авраам Моисеевич Милецкий. Милецкий был известным архитектором, который проектировал Парк Славы, горисполком, гостиницу «Москва» и т. д. Кроме того, он был человеком очень эрудированным, дружил со многими художниками и писателями, в том числе, с Виктором Платоновичем Некрасовым. Тут же разговор зашел о его новом детище – Киевском автовокзале. Этот объект считался неординарным. Там уже начались отделочные работы. Милецкий предложил съездить посмотреть. Я засомневался:
– Кто же нас пустит на стройку ночью?
– А там сейчас как раз кипит работа, – ответил он.
– Где же вы нашли таких рабочих, которые работают по ночам?
– А там нет рабочих. Там художники – Ада Рыбачук и Володя Мельниченко. Они делают два мозаичных панно.
В начале первого словили такси. Поехали: он, Толик и я. На автовокзале, несмотря на позднее время, мы застали четверых человек. Среди них были Ада Рыбачук и Володя Мельниченко, с которыми нам было очень интересно познакомиться. Мы знали их заочно – это были молодые, но уже известные художники-монументалисты. Они ездили на Крайний Север и привезли оттуда великолепные рисунки и книгу «Остров Колгуев». Кроме них там был скульптор Валентин Селибер и прораб. Пока Милецкий беседовал с художниками, прораб начал изливать мне свою душу.
– Понимаете, в чем дело: проект Милецкому не утвердили – сказали, что это не наша архитектура – много стекла, пахнет конструктивизмом. После этого он сделал проект попроще, который быстро утвердили, но строить он решил первый. И вот началось: чертежей у меня нет, он их разрабатывает по ходу дела, а детали придумывает на месте. И с тех пор стройка пошла наперекосяк. Есть Милецкий – работаем, нет Милецкого – курим. А тут еще художники…
А с художниками происходило следующее. Они должны были сделать два мозаичных панно. Они их и делали, но только днем. А ночью, когда расходились рабочие, они обдирали плиточную облицовку с колонн, сделанную за день, и делали новую. Причем нужно было сделать так, чтобы колонны, облицованные накануне, были к утру готовы. Аду и Володю не устраивал тот скучный рисунок, который делали плиточники. Они еле стояли на ногах и засыпали на ходу. Им помогал Валентин Селибер. Мы с Толиком тоже предложили свою помощь, и они с удовольствием ее приняли.
Следующим вечером мы приехали на Московскую площадь и принялись за работу. За аспирантуру я не боялся, так как первым было собеседование. Мы работали несколько дней, вернее, ночей. И вот однажды под утро я сказал, что уеду пораньше – первым троллейбусом, поскольку у меня собеседование.
– В котором часу? – спросил Валентин.
– В девять, но я хочу переодеться.
– Можешь не спешить. Выедем в восемь. У меня «Волга», я тебя подвезу, а из дому тебе там пройти два шага.
Ровно в восемь мы выехали. На улице Горького двигатель заглох и не подавал больше никаких признаков жизни. После получасовых возгласов Валентина «одну минуточку, я уже, кажется, знаю в чем дело», я помчался на Красноармейскую ловить такси. В комнату, где сидела комиссия по собеседованию, я ворвался с опозданием на 15 минут. Во главе комиссии сидел невозмутимый Евгений Иванович Катонин, академик, впоследствии мой научный руководитель. Я не ошибся, называя его академиком – Академии может и не быть, но настоящий академик им и останется.
Евгений Иванович посмотрел на меня крайне удивленно.
– Виноват. Но почему вы, собственно, опаздываете, и чем объяснить ваш столь экстравагантный вид?
Переодеться я, естественно, не успел, и вид у меня был, действительно, несколько странным. Я предстал в костюме, забрызганном раствором.
– Извините, пожалуйста, но я прямо с автовокзала.
– И откуда же вы изволили приехать в таком виде?
– Я не совсем точно выразился. Я со стройки, со строительства автовокзала.
– Это, конечно, похвально, что молодой архитектор занимается проблемами строительства, но опаздывать впредь не рекомендую. Еще пять минут, и мы бы разошлись. Ну раз уж вы пришли, приступим. Какую тэму вы решили избрать для своих исследований? (Евгений Иванович был ленинградцем).
Я понял, что все-таки пронесло, и начал уже более внятно отвечать на вопросы.
Экзамены прошли весьма успешно. С клаузурой (однодневным проектом) мне вообще повезло. Мне предложили сделать проект школы, а я как раз в это время проектировал школу. Так что все нормативы и новую литературу по школам я знал наизусть. Было разрешено пользоваться академической библиотекой. Пока остальные претенденты сидели в библиотеке, я уже закончил эскиз. Наконец, настал последний экзамен – рисунок и акварель. На натюрморт нам дали 6 часов. Этого было вполне достаточно. Но после этого мы должны были сделать два наброска по полчаса с живой натуры карандашом. Привели весьма кокетливую даму-натурщицу. Первые полчаса она позировала стоя, вторые полчаса сидя. Наконец, наступил долгожданный перекур. Во время перекура она подошла ко мне. Дама оказалась многоопытной, и сразу перешла на «ты».
– Мне понравилось, как ты меня нарисовал, твой рисунок был классным! Это последний экзамен?
– Да. Финита ля комедия.
– Это я не понимаю. Если последний, то мы завтра можем с тобой пойти на пляж.
– Нет, завтра я буду отсыпаться. – Сказывались автовокзальные ночи.
– Ну, не хочешь на пляже, можно и дома. Запиши мой телефон.
Я удивился такой простоте нравов, но телефон записал, и не пожалел об этом. Она была неплохой натурщицей.
Впоследствии я убедился, что это не было экстраординарным явлением. Однажды мы сидели в мастерской знакомого скульптора, выпивали, закусывали и беседовали о предстоящем конкурсе и интригах в Союзе художников. Вдруг без стука вошла интересная девушка.
– А вы не знаете, где Клоков? Он хотел, чтобы я ему попозировала.
Время для позирования, скажем прямо, было не самым удачным – 11 часов вечера, но неисповедимы методы работы творческих личностей.
– Нет, девушка, мы его не видели.
– А вы не хотите меня полепить?
– Что с тобой делать? – мрачным голосом ответил захмелевший скульптор. – Лепить, говоришь? Сегодня я не в форме.
– Ну, тогда завтра. Я тут, с твоего разрешения, останусь. Там у тебя, я вижу, на антресолях тахта. Я на ней могу поспать.
Когда я на следующий день зашел в мастерскую узнать, все ли в порядке, то обнаружил своего приятеля в весьма мрачном и неконтактном состоянии, зато девица была весьма бодрой. О лепке никто не вспоминал. Она поставила чайник, потребовала денег на пиво и закуску к завтраку и, вообще, чувствовала себя полной хозяйкой. Метонахождение Клокова уже никого не интересовало.