Это было похоже на чудо: разноцветные стекла, собранные рукой Мастера в единое целое, вдруг засветились, заговорили, рассказывая удивительные библейские истории: вот Илья, взмывающий в небеса на огненной колеснице, вот Яков, охраняемый Архангелом, а это – Давид, входящий в Иерусалим.
Все пришедшие на торжественное открытие витражей в новой резиденции президента Израиля: мужчины во фраках, дамы в вечерних туалетах, аплодировали высокому, стройному, моложавому на вид человеку с гривой седых волос. А он, как бы смущаясь своего таланта, лишь неловко раскланивался, желая сократить аплодисменты и поздравления.
Он, 76-летний Рейвен Рубин, и его верная Эстер знали, как сложен и труден был путь, приведший подростка из Бессарабии в этот роскошный зал, как невероятно сложно было ему, приближающемуся к восьмому десятку лет жизни, принять решение, освоить совершенно неизвестную ему ранее технику витража, работать по двенадцать часов одновременно на трех станках. Однако эта работа была ему в радость – он Мастер, всегда любящий экспериментировать, был счастлив видеть плоды своего труда. «Радость души – в творчестве», – Рейвин любил повторять эти слова Шекспира. Он посвятил свою жизнь и творчество своей нации, своей стране – Израилю.
* * *
«Я рисовал всегда лишь то, что любил: свою семью, страну, свой народ». Это темы, к которым он всегда возвращался в своем творчестве, это то, с чего он начал свою жизнь художника.
О, эти маленькие еврейские местечки – штеттл, как их называют! Они так похожи – в какой бы стране мира не находились: Польше, Белоруссии, Украине или Румынии, где родился Рейвен Рубин. Маленькие домики, одна главная улица, мощенная булыжником, синагога, хедер. Вот в таком штеттл 13 ноября 1893 года в семье раввина Зеликовича родился внук. Фаня Зеликович, дочь раввина, была доброй, преданной семье женщиной. Ее муж Джойл обладал красивым голосом – он был гордостью синагоги и ее прихожан, а дедушка – раввин Зеликович, был старейшиной местечка. К нему шли за советом, в радости и горе.
Восьмой ребенок в семье, Рейвен уже в три года пошел в хедер. Там он проявил удивительные способности к рисованию, гуманитарным наукам и пению. Он был первым в семье, кто говорил и писал по-румынски и по-русски. Растущая дороговизна и другие обстоятельства привели к тому, что Зеликовичи поменяли место жительства. Семья из Румынии переезжает в молдавское местечко Фальтичени. Там находилась многочисленная родня Зеликовичей. Там они чувствовали себя спокойнее и увереннее.
Фальтичени – удивительно живописное местечко. Оно навсегда запомнилось Рейвену как «зеленый рай». «Там я пас коров, выгоняя их из стойла рано утром и загоняя поздно вечером. Пока они жевали траву, я лежал под деревом в тенистой прохладе и рисовал», – вспоминает художник. Его постоянным спутником была Библия, которую он уже знал наизусть. Персонажи Библии стали даже большей реальностью для него, чем окружающие его люди. Его мечтой стало попасть в Палестину, и мальчик мечтал об этом еще и еще раз, рисуя персонажей Библии. Шли годы. Мальчик превратился во взрослого юношу, который уже твердо знал, что станет художником. Он откладывал деньги, заработанные на выпасе коров, ездил в Бельцы, покупал там краски, бумагу. И вот однажды, заворачивая краски в обрывок газеты, он увидел объявление о конкурсе на лучший рисунок. Какова же была его досада, когда он увидел, что газета обрывается на том месте, где должен был быть адрес! В результате поисков газету все-таки удалось раздобыть. Там был и адрес – Иерусалим, Сионистский конгресс.
Трудно в это поверить, но случилось так, что через год, когда ему было семнадцать, он получил письмо из Вены. Автор письма сообщал, что он увидел рисунки Рубина в Сионистском конгрессе и хочет их купить. В письмо были вложены две золотые монеты. Автор, так и оставшийся неизвестным благодетелем, советовал Рубину отправиться в Иерусалим и начать обучение в Школе рисунка и живописи, которую основал профессор Борис Шац.
Невозможно было представить юношу, воспитанного в строго ортодоксальной еврейской семье, занимающимся живописью. Однако судьба распорядилась иначе, и спустя недолгое время он получил письмо от профессора Шаца, уведомляющее его, что он принят в студенты Школы рисунка и живописи.
Легко сказать: юноша из штеттл едет учиться в Иерусалим – Землю Обетованную!
По этому поводу был созван семейный совет. Заседали несколько дней, но, в конце концов, решили послать Рейвена в Палестину.
Когда Рубин прибыл в Иерусалим в 1912 году, это был небольшой, сонный восточный город, с числом жителей около 6 тысяч и, конечно, ни о какой живописи на высоком уровне не могло быть и речи.
Школа рисунка оказалась маленькой комнаткой, да к тому же «шефа» не было – Борис Шац уехал в Америку. Рейвен был горько разочарован. Он оказался один в незнакомой стране, обманутый в своих надеждах и ожиданиях. Однако не время было унывать – каждый день стоил денег. Рейвен взялся вырезать шкатулки из слоновой кости – пошел в ученики к местному мастеру.
Неизвестно как бы сложилась его дальнейшая судьба, возможно, мир так никогда бы и не узнал о великом таланте Рейвена Рубина, если бы не случай. Турист из Германии, купив шкатулку, выполненную молодым резчиком, был восхищен работой и пожелал познакомиться с мастером. Разговорившись с Рейвеном, спросил, зачем он попусту тратит время в мастерской, обладая таким талантом. «Тебе нужно ехать в Париж, учиться живописи», – сказал он Рубину.
Идея учиться в Париже всегда владела Рубиным, но как осуществить эту мечту, откуда взять деньги для далекого путешествия?
Одно было безусловно: оставаться в Палестине было бессмысленно. И вот Рейвен пускается в далекое трудное путешествие. Оно осложнилось еще и тем, что на корабле началась холера. Всех пассажиров поместили в карантинный барак в Порт-Саиде. Те, кто имели деньги, смогли откупиться, а таких как Рубин, безденежных, поместили в тюрьму до дальнейшего выяснения личностей.
Рейвену удалось привлечь внимание прохожих своими песнями, которые он громко распевал в камере.
Он разговорился с одним из них, рассказал о своем тягостном положении, и тот согласился взять его на поруки. Застряв в Порт-Саиде, Рубин начал рисовать возле дешевого ресторана. Он продавал свои рисунки за гроши, но смог себя прокормить и отложить деньги на продолжение пути. Было ему тогда девятнадцать лет.
