Однако получить отцовское согласие было непросто. Джек-отец не испытывал никаких теплых отцовских чувств к Джеку-сыну. Это было очевидно, он даже не пытался этого скрывать. «Он мне слишком напоминает Ирму», – говорил Джек Уорнер.

Джек-младший вспоминает, что, когда он прибыл в полной военной форме на студию, его все радостно приветствовали. Все… кроме отца. Правда, он пригласил его в оффис, подвинул ему кресло. И тут Джек, как он рассказывал, «неудачно пошутил». Когда отец, вспоминая свою короткую военную службу, сказал, что он остался в звании лейтенанта, сын сказал: «хорошо, что ты не в форме, иначе ты должен был бы отдавать мне честь, – ведь я, как ты видишь, полковник».

Джек-старший помрачнел, замкнулся в себе, посмотрел на фотографию Анны в серебряной рамке. «Видишь ли…,– начал он, откашлявшись, – Анна очень нездорова, у нее не все в порядке с нервами. Твое присутствие будет ее раздражать. Это нарушит нашу жизнь, внесет в нее беспорядок. Если ты хочешь общаться со мной, то должен, прежде всего, наладить отношения с Анной».

Джек решил последовать отцовскому совету. Он впервые после войны надел элегантный костюм, заказал изящный букет цветов и отправился на курорт, где находилась в то время Анна.

Приехав, позвонил к ней в номер, сказав, что просит ее принять в удобное для нее время. Анна ответила, что собирается принимать ванну и просит его позвонить через час, тогда она с удовольствием с ним встретится. Джек бродил по морскому берегу, ожидая встречи с Анной, мысленно проговаривая вежливые фразы.

Когда он позвонил в назначенное время, ему ответили, что миссис Анна Уорнер выписалась из гостиницы и никто не может сказать – вернется ли она когда-нибудь.

Прошло несколько лет прежде чем Анна и Джек-младший увиделись вновь.

Старшие братья Гарри и Эйб знали о том, что Джек не хочет подпускать сына к бизнесу, это было предметом постоянных ссор между братьями. Гарри говорил, что если Джек не разрешит сыну работать в компании, тогда ему, Джеку, придется ее покинуть. «До тех пор пока я жив, я тут хозяин, а не твоя Анна!» – закричал Гарри и бросил телефонную трубку.

Отношения между братьями ухудшались, Гарри все больше времени проводил на ферме. Он увлекся разведением породистых лошадей и почти совсем отошел от студийных дел.

Дом Джека и Анны Уорнер в Беверли Хиллз стал настоящей «меккой» для кинозвезд. Получить приглашение на парти к Уорнерам означало пропуск в высший свет Голливуда. В роскошном доме гостили знаменитые музыканты, политики, художники. Джек заказал Сальвадору Дали два портрета – Анны и свой.

Художник был гостем четы Уорнер в течение трех месяцев. Дали сделал два заказных портрета, изобразив супругов в наиболее выгодном свете. Джек старался чтобы Дали чувствовал себя комфортно в их доме, предупреждал все желания знаменитого художника. У Дали была привычка машинально чертить что-либо на любом клочке бумаги, не гнушаясь и туалетной. Джек собирал все обрывки, вставлял их в серебряные рамки и вешал на стены.

Семейная идиллия Джека и Анны продолжалась несколько лет, затем супруги стали постепенно отдаляться друг от друга, поддерживая, однако, дружеские отношения. У каждого была своя личная жизнь, свои увлечения, свои любимые места. Джек большую часть времени проводил на юге Франции, много и увлеченно играл в казино, Анна не любила Европу, где преклонялись перед громкими титулами. Во время приемов ее почти не замечали – предпочтение отдавалось обладательницам известных фамилий, Анна чувствовала себя неловко. Джек играл роль богатого американского дядюшки, сорившего деньгами. Анна все чаще оставалась дома. Она страдала от диабета, много ела, располнела и отказывалась посещать светские приемы. С Джеком они виделись все реже…

На студии, тем временем, бушевали страсти. Основанный в 1938 году Комитет Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности развернул, ставшую печально знаменитой, голливудскую «охоту на ведьм».

Под руководством сенатора Джозефа Р. МакКарти комитет использовал методы огульных обвинений, давления на свидетелей, проводились слушания, на которых каждый, дававший показания или просто упомянутый, уже становился обвиняемым. В 1945 году по решению Палаты представителей комитет получил постоянный статус. Еще через два года аппеляционный суд федерального уровня предоставил ему право привлекать не идущих на сотрудничество свидетелей к ответственности за неуважение к Конгрессу.

Особого накала гонения достигли в октябре 1947 года, когда комитет провел серию слушаний по теме «подрывной деятельности» в сфере производства фильмов. Считалось, что индустрия кино оказалась «колыбелью коммунизма».

Был составлен первый список группы писателей, сценаристов и режиссеров, подозреваемых в симпатиях к коммунистам. Список состоял из десяти фамилий. Впоследствии их называли «голливудская десятка». Они отказались идти на сотрудничество с комитетом и через несколько недель были обвинены в неуважении к Конгрессу. Многие из них в дальнейшем получили тюремные сроки заключений.

«Дело Десяти», – как его называли, превратилось в настоящую инквизицию, число подозреваемых и преследуемых выросло до трехсот человек.

Один из братьев Эпштейн – известных сценаристов, которые работали над созданием фильма «Касабланка», рассказывал о том, как проходило заседание Комитета: «В тесной комнате стоял стол, за которым восседали члены комитета. Дышать там было совершенно нечем. Едкий дым сигар смешивался с запахом пота тех, кто находился по другую сторону стола. Журналисты, охочие до сенсаций, делали крупные планы, снимая лица знаменитостей. На следующий день фото «красных» и «комми», – как их называли, появлялись в крупных газетах. Человеческие жизни, профессиональные карьеры были разрушены».

На всех голливудских студиях работала широкая сеть информаторов-осведомителей. Совершалась систематическая чистка кинематографических рядов от левых и радикальных элементов.

27 октября 1947 года Джек Л. Уорнер предстал перед членами комитета. Отправляясь в Вашингтон, он был преисполнен решимости бороться. Он покажет им, негодяям, как унижать самого Уорнера, как позорить студию. Однако когда он попал в комнату, где проводились слушания, он потерял всю решимость отстаивать своих сотрудников. Перегнувшись через стол, комитетчики запугивали, шантажировали, фоторепортеры, толкаясь, делали «эксклюзивные фото». Предметом обвинения послужил фильм «Mission to Moscow».

Речь Джека носила оправдательный, не наступательный характер. Перед лицом комитетчиков он растерял все заготовленные слова, его ослепляли вспышки фотокамер, сбивали перекрестные вопросы членов комиссии.

– Фильм «Mission to Moscow» снимался во время войны, – начал Джек, – это была личная просьба президента Франклина Рузвельта…

Увидев мрачные и недоверчивые лица своих слушателей, Джек понял, что он не сможет их убедить, и занял иную позицию. Он начал заикаться, путаться в именах и датах, а закончил свою речь патриотическим лозунгом: «Мы готовы учредить специальный фонд, построить большой корабль и отправить на нем в Россию тех, кому не нравится наше американское правительство». Затем он сделал вещь совершенно недопустимую: он дал комитету список сценаристов, которых он подозревал в симпатиях к коммунистам. Среди них было и имя Говарда Коха, написавшего сценарий фильма «Mission to Moscow», а также имена братьев Эпштейн, создавших знаменитую «Касабланку».

Гарри Уорнер собрал общее собрание на студии, куда были приглашены все – от маникюрши до боссов. Он произнес яркую речь, в которой в течение 45 минут клеймил коммунистов и сказал: «если бы мой брат сочувствовал этим мерзавцам, я бы самолично надел на него петлю и потащил в ФБР».

В разгар кампании к нему пришел один из сценари-стов, подозреваемый в симпатиях к коммунистам.

– Мистер Уорнер, – начал он, – я не коммунист, я антикоммунист, вот документы, которые это подтверждают.

– Мне наплевать каким коммунистом ты являешься, убирайся вон!– закричал Уорнер, выталкивая бедолагу за двери.