(Архив Валентины Георгиевны Штейнберг-Алоничевой)

ПИСЬМА АРКАДИЯ АКИМОВИЧА ШТЕЙНБЕРГА ЭДИКУ и ВСЕМ СЫНОВЬЯМ, 1947–1949 гг

1

Мой дорогой Эдинька!

До сих пор я не писал тебе писем. Но я не писал их тебе не потому, что забыл тебя. Нет, я всегда помню о тебе, а просто у меня не было возможности много писать, и поэтому я в первую очередь писал письма мамочке и бабушке Зине. Теперь, после того, как наша мамочка побывала у меня и рассказала мне о тебе, я решил сразу тебе написать письмо и в дальнейшем писать тебе, а ты обязательно мне аккуратно отвечай. Надеюсь, ты не забыл своего папу и вспоминаешь о нем иногда.

Ты теперь большой, взрослый сын, грамотный, но мне очень больно, что ты вырос без меня, что я не мог быть с тобой эти годы для того, чтобы помочь тебе учиться, а также нашему Бобке.

Бедной мамочке трудно одной, бабушка Зина тоже горюет и не может утешиться, Ясик далеко, в Риге, я на дальнем Севере, в республике Коми. Выходит, что зам.папа – это ты. Выходит, что на тебе лежит обязанность помочь бабушке и мамочке в их нелегкой жизни. А чем ты можешь им лучше всего помочь? Конечно, хорошими успехами в ученье и примерным поведением.

Мамочка мне говорила, что ты хороший, серьезный мальчик. Трудно тебе представить, как я обрадовался, когда услышал от мамочки это сообщение о тебе. Ты ведь уже все понимаешь, в том числе и всю тяжесть условий, в которых я нахожусь, все трудности, стоящие перед мамочкой и бабушкой Зиной. Мне так легко бороться с злой судьбой, зная, что ты твердо стоишь на своем посту. Будь мужчиной, дорогой сынок. Бери пример со своего старшего брата Ясика, который смело проложил себе дорогу к морю и будет штурманом дальнего плавания. Будь же и ты примером для Бориса. На тебе лежит трудная задача – помочь в его воспитании – он ведь моложе тебя.

А когда я вернусь к вам – мы заживем на славу, все вместе, дружной, веселой семьей.

Жду от тебя подробных писем о твоей жизни и ученье, а я тебе в следующих письмах напишу о нашей жизни, о здешней северной природе, о своей работе.

Не горюй, сынок! Будет и на нашей улице праздник! Карамба!

2

Дорогой Эдинька!

Ты, наверно, очень занят, много учишься и читаешь, занимаешься общественной работой и спортом, времени остается мало. Поэтому-то я так редко получаю от тебя письма. Не думаю, чтобы ты вовсе не думал обо мне. В конце концов – папа-то ведь у тебя один, хотя и далекий и давно отсутствующий. В этом я не очень-то и виноват, тем более что изрядно скучаю по всем вам, в частности – по тебе. Я представляю себе, что ты стал совсем большой. Интересно – на кого ты похож? На меня или на маму? В будущем году мы с тобою, наверно, увидимся. Вот будет интересно! Я уверен, что мы с тобою по-настоящему подружимся, многое расскажем друг другу, а потом, захватив Ясика и Борю, мужской компанией поедем куда-нибудь в большой поход по лесам и рекам. Напиши мне – ты любишь природу? Умеешь ли ты ловить рыбу? Знаешь ли ты хорошо поле и лес? А может быть, ты вовсе не интересуешься путешествиями и любишь что-нибудь другое? Напиши мне, сын мой, что ты больше всего любишь и кем хочешь стать, когда кончишь школу? Дружишь ли ты с Борей?

Жду твоего письма и крепко-крепко целую тебя.

3

Дорогие, любимые мои сыновья Эдинька и Боренька!

Я, к сожалению, вовсе не получаю от вас писем, хотя сам несколько раз писал вам. Наверное, и вы мне писали, только письма ваши почему-то пропадают. Я так скучаю без вас, мне так тоскливо без ваших писем, что я себе пару пальцев отрубил бы охотно, если б знал, что это поможет.

Я хотел бы, чтобы вы вспоминали обо мне хотя бы в десять раз меньше, чем я вспоминаю о вас, и этого с меня хватило бы с избытком. Я представляю себе, как вы с мамочкой там живете, а меня с вами все нет, и так грустно становится, что хуже не бывает.

Вы теперь уже совсем большие, грамотные, взрослые школьники-старшеклассники. Я думаю, что у вас есть много разных новостей, о которых вы могли бы написать. Вот и пишите. Пишите лучше открыточки. Они вернее доходят.

Я очень прошу вас хорошо учиться, не мучить мамочку и слушаться ее, дружить между собой и со старшим братом Ясиком. Он родной и хороший и обещал мне вас никому в обиду не давать.

Пишите, мои родные мальчики, папе, который очень любит вас, никогда не забывает и мечтает о том времени, когда он будет вместе со своими любимыми сыновьями неразлучно. Целую вас, дорогие, крепко, крепко! Жду ответа с большой надеждой и нетерпением.

4

Дорогие мои сыновья, Эдинька и Боренька!

Я продолжаю жить на старом месте, работаю и учусь и очень много и часто думаю о вас. Очень хочу, чтобы вы часто мне писали о себе, о матери и о том, как вы живете и учитесь.

Надеюсь, что вы не огорчаете мамочку и слушаетесь во всем. Ей очень трудно без меня, а если вы не будете ей помогать и слушаться, то будет маме вовсе плохо. Жду от вас подробных писем. Что делает Ясик? Бывает ли часто у вас? Как вы с ним дружите?

Напишите мне обо всем и о ваших успехах в учебе и о том, какие книжки читаете и чем увлекаетесь.

Очень вас люблю, всегда помню и крепко, крепко целую.

5

Дорогие Эдик и Боря!

Я вам два раза писал, но, очевидно, письма не дошли. Спасибо, ребята, что написали. Я люблю вас, дорогие мои сыны, и очень горюю, что не могу быть с вами. Скучаю без вас.

Но, ничего! Мы еще наденем широкополые шляпы и пойдем ловить рыбу все вместе. А пока учитесь, слушайтесь маму и не огорчайте ее. Любите друг друга и Ясика тоже, помните, что вы братья, и не забывайте вашего далекого папку.

Пишите мне письма, я обязательно буду отвечать. Пишите обо всем и учитесь хорошо.

Ваш любящий папа.

ПИСЬМА АРКАДИЯ АКИМОВИЧА ШТЕЙНБЕРГА ЭДИКУ и БОРЕ ПОСЛЕ 1950 г., из ССЫЛКИ (Ухта–Москва)

Почти все эти письма не имеют датировки, по ним видно, что Аркадий Акимович надеялся, что семья переберется к нему на время его пребывания в Ухте. Однако Валентина Георгиевна боялась покинуть Москву, лишиться работы, прописки и жилья. И только после смерти Сталина Аркадий Акимович смог приехать в Тарусу.

6

Дорогие мои, любимые сыновья, Эдинька и Боренька!

Вы оба так мало времени жили со своим папой, что, наверное, не можете себе и представить – как сильно он страдает от того, что оторван от вас. Суровая жизнь заставляет меня заполнять мои дни напряженной работой, мне приходится очень много и напряженно учиться, несмотря на то что я давным-давно вышел из школьного возраста. Но иногда мысль о вас – родных моих и далеких сынах – так мучительно гнетет меня, что я охотно отдал бы пять лет жизни, лишь бы на один денек перенестись к вам, обнять вас крепко-крепко, поцеловать ваши бедовые головы, а там будь что будет!

Мне всегда вас не хватает, и всегда кажется мне, что вы оба так отвыкли от меня, что когда судьба нам улыбнется и мы сможем увидеться и, может быть, жить вместе, то будет вам не так легко снова сродниться со мной.

Видите, я пишу вам все откровенно, как большим, взрослым мальчикам, и хотел бы, чтобы вы из этого моего письма поняли и почувствовали, что нужно папе писать чаще и регулярнее.

Мне очень трудно бывает иногда, и только весточка о горячо любимых моих детях, их письма, сознание того, что они помнят обо мне, любят меня, ждут меня, – только это может скрасить мою жизнь, прибавить мне сил для дальнейшей борьбы с жизненными невзгодами. Я очень прошу вас: попросите настоятельно маму, чтобы она снялась с вами, и пусть эта хорошая и долгожданная фотография прибудет, наконец, ко мне.

Подумайте только! Ясик шлет мне часто письма и прекрасные свои фото, а ваших фотографий у меня нет, кроме позапрошлогодней маленькой карточки и еще допотопной фотографии, где вы совсем маленькие сняты в Чистополе в 1941 году.

Пишите мне, родные мои, любимые сыновья, о своей жизни, об учебе. Пишите, чем увлекаетесь, что читаете, какие ваши любимые книжки, бываете ли вы часто в театре, цирке, кино, с кем дружите?

Я от всей души, от всего сердца хочу, чтобы вы были очень хорошими мальчиками, чтобы вы помогали маме, которая так много работает, устает, чтобы вы не забывали бабушку и деда, и дружили между собой и с вашим старшим братом. Не знаю – так ли это. Ведь вы редко пишете мне и очень короткие письма.

Теперь я буду ждать от вас ответа и особенно фотокарточки, где вы обязательно сниметесь с мамой. Крепко, горячо обнимаю и целую вас, и с нетерпением жду того времени, когда мы будем вместе.

Ваш любящий отец, Аркадий.

7

Мой дорогой сын Эдя!

Я с большой радостью прочитал твое письмо. Вижу, что ты молодец: учишься не зря и понимаешь толк в жизни. Стихи продолжай писать. Я думаю, что они у тебя будут становиться все лучше и лучше. Это дело требует большого и постоянного упражнения. Советую тебе писать о вещах, которые ты повседневно видишь и хорошо знаешь. Тогда и стихи будут получаться интереснее. Этому учит меня мой многолетний опыт.

Я счастлив, что ты меня не забываешь. Судьба разлучила нас, но я никогда не забываю своих дорогих, любимых сыновей и, конечно, тебя, моего родного Эдиньку. Настанет счастливый день, и мы все соберемся и покажем другим, что мы еще многое можем сделать.

Я узнал, что вы – ты и Боренька, очень дружите с Ясиком. Это самое радостное известие, которое я мог бы получить. Ваша братская дружба – это мое великое счастье. Пусть она живет вовеки.

Береги нашу маму. Слушайся ее и хорошо учись. Маме очень трудно приходится, и ты должен ей помогать во всем, где только можешь. Крепко, крепко целую тебя.

Твой папа.

Пиши мне часто, прошу тебя. Па.

8

Мои дорогие, любимые сыновья!

Хорошо мне было с вами эти несколько коротких дней, зато очень тяжело расставаться. Сижу я сейчас в своей Ухте и думаю о вас всех, о себе, и очень мне тоскливо, признаться – хотя тосковать не в моем обычае, но что ж поделаешь – скучаю. Так мне вас не хватает!

Здесь стоят переменные погоды: один день дождит, а другой – солнце, тепло, даже в расстегнутом кителе жарковато. Лето не хочет уходить никак, а осень ленива, наступает вяло, не спешит.

Мои дела постепенно устраиваются, мне предлагают несколько мест на выбор: одни в самом городе, другие в других участках. Я еще не остановился твердо ни на одном, так как мой выбор зависит также и от нашей мамы, которой я писал об этих делах. Вот получу от нее ответ с ее мнением и сразу же буду оформляться. Работу предлагают неплохую, и хотя оклад сначала и не очень большой, но зато в недалеком будущем, по мере того как я овладею ходом производства, – этот оклад будет быстро и заметно увеличиваться.

С квартирой я тоже пока ожидаю, потому что она будет зависеть от места работы. При всех обстоятельствах я больше всего хочу, чтобы вы приехали ко мне и мы зажили бы по-человечески все вместе.

Я выяснил вопрос о школе: она здесь очень хороша, учебное дело поставлено очень солидно, хорошие преподаватели, приличные кабинеты, есть славные ребята. Я думаю, что вы оба прекрасно можете закончить на севере свое среднее образование, причем в трудных вопросах я бы мог вам основательно помочь. Летом на каникулы мы бы все куда-нибудь поехали либо провели бы отдых на месте, в северных лесах, на реке Ухте, причем к нам приедет Тарзан, и мы побродим основательно все вместе по окрестностям Ухты и по району.

Впрочем, это будет видно впереди, а пока что, по-моему, надо незамедлительно готовиться к нашему воссоединению. Я со своей стороны сделаю для этого все необходимое, а что касается вас, то вам надо, во-первых, исправно заниматься пока на месте, чтобы перевестись в здешнюю школу с не очень стыдными отметками и характеристиками; во-вторых, с помощью и под руководством Ясика привести в порядок нашу бедную библиотеку, так как она нам всем очень пригодится. Кроме того, совершенно ясно, что вы оба должны всячески просить нашу маму и не создавать ей лишних хлопот, которых у нее и без вас будет хватать по горло. Наоборот, в этом трудном и ответственном вопросе, нашего переезда, она должна в вас найти лучших помощников. Вы ведь отнюдь не дети. Я вижу в вас хорошую опору, на которую можно положиться в трудную минуту, добрых товарищей, которые не подведут.

Вы ведь понимаете, что матери тяжело решиться на такую пытку, что и ее и меня, а следовательно и вас, ожидают немалые трудности. Все эти трудности, каковы они бы ни были, можно шутя преодолеть, нужно лишь по-настоящему захотеть, нужно только по-настоящему дружно взяться за дело – и победа будет за нами. Ведь дело наше правое.

Долгие годы были мы разлучены. Разве не пора нам быть всем вместе? А если это сейчас невозможно в Москве, то что ж? Разве на Москве сошелся клином свет? Поживем пока здесь, не так уж это худо будет, а комната наша сохранится, пока Эдя, окончив десятилетку, приедет снова в Москву – жить, учиться и работать, а за ним и Борис. А там видно будет – может быть, через пару-другую лет мне удастся добиться разрешения вернуться. Это во многом будет зависеть от моей литературной работы, которую я буду вести здесь весьма усиленно. Так, я думаю, должна пойти наша жизнь, а там – и на нашей улице, авось, праздник будет!

Сейчас я жду ответа мамы и, получив его, сразу же закреплюсь на работе и устроюсь с квартирой, а затем – жду вас.

Прошу писать мне о делах со всей основательностью и со всеми подробностями – меня интересует каждая мелочь вашей жизни. Еще раз прошу матери нервы не трепать. Ей трудно, и если вы, наши сыновья, не поможете нам вашей дисциплинированностью в эту нелегкую минуту, то от кого же ждать тогда помощи? Когда корабль делает сложный маневр, полный поворот на 180 градусов, то от команды требуется, в момент поворота, – выдержка, точность, дисциплина. Иначе поворот может не удастся и произойти крушение. А я этого крушения не хочу ни за что, да и вы его не хотите.

Крепко, крепко целую вас, сыны мои, жму вам руки и нетерпеливо жду к себе.

9

Мои дорогие мальчики!

Вы совершенно бессовестно забыли меня и даже не отвечаете на письма. Обижен я всерьез. Почему не пишете? Не о чем? Незачем? Не пойму.

Из наших затей пока ничего не выходит. Не можем мы еще съехаться. Не позволяют материальные средства, и мать никак с Москвой не расстается. Ну, да это вы сами знаете. Не буду писать о том – как это мне горько. Я очень тоскую по вас и больше всего на свете хочу жить с вами. Скажу лишь одно: я приму (и уже принял) все меры, какие только возможно, для того, чтобы создать материальную базу, которая позволила бы мне обеспечить вашу жизнь со мной. И я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Все мои мысли, стремления, вся воля – направлены только лишь на это. И если вы тоже этого хотите, то я прошу у вас немногого: добросовестно учиться, не создавать матери лишних затруднений своими эксцентрическими фокусами (Боб!!!), беречь нашу библиотеку и периодически мне писать о своих делах и жизни. Вот и все.

Мне живется не сладко, я очень скучаю. Задача, которую я перед собой поставил, – нелегка, но если вы помните мои заветы, то на 90 % облегчите мне и жизнь, и работу.

Я думаю, что перезимовать нам придется раздельно, но весною рыбу ловить мы уже будем вместе.

Обнимаю вас, родные мои, и крепко, крепко, много раз целую.

10

Дорогой Эдинька!

Мне бывает очень грустно, когда я не получаю ни от тебя, ни от Бореньки в течение очень долгого времени писем. Мне начинает казаться, что мои сыновья совсем забыли папу. А я никогда о вас не забываю. У меня над кроватью висят фотокарточки – Ясика, твоя и Бори, и я каждый вечер, прежде чем потушить свет и лечь спать, гляжу на ваши рожицы и засыпаю с мыслью о вас.

Мама мне тоже не пишет, и, таким образом, я не знаю ничего о вашей жизни, об учении и т.д.

Ты должен взять себе за правило писать мне регулярно, два раза в месяц по открыточке! Вот это будет радость для меня!

Я работаю много, скучаю и с нетерпением жду того дня, когда мы будем все вместе.

Крепко целую тебя, твой папа.

11

Эдюня, дорогой мой!

Пишу несколько слов, т.к. очень устал от мощных писем маме и безобразному Бобу, которого я все же очень люблю, несмотря на то что он врун и трусишка.

Прежде всего, я очень прошу тебя серьезно взяться за свое здоровье: рыбий жир, витамин «С» и свежий воздух. Курение тебе, безусловно, вредно, и ты это хорошо чувствуешь сам. Я ничего от тебя в этом отношении не требую как отец, но очень прошу тебя – максимально ограничь себя в этом отношении. Я сам сейчас курю не больше 5–6 сигарет в день, а ведь я курю 30 лет!

Не буду тебе писать о своих делах и планах. Об этом я подробно писал маме и пишу сейчас. Она тебя посвятит подробно. Тебе же лично скажу, что очень рассчитываю на твою товарищескую помощь маме, а следовательно и мне, в решении очень трудных и многочисленных задач, связанных с переездом. А жить нам нужно всем вместе, это, по-моему, ясно, как дважды два. Между прочим позаботься о рыболовных принадлежностях: сатурн самый тонкий и средний побольше, крючки самые маленькие под тушку, обычные средние, лески шелковые плетеные, лески волосяные (побольше таких, они очень хорошие, поплавки перовые). Постарайся раздобыть у дяди Шуры наше складное удилище. В общем, собирай это добро. Здесь абсолютно ничего нет для рыбной ловли, и, чего ты не привезешь, того у нас не будет.

Летом у меня 42 дня отпуска, а при возможности добавлю две недельки за свой счет. Это два месяца. Мы их с тобой используем на все сто процентов. Берегись, рыба! Разживемся лодкой и поплывем по реке километров за 50–60. А мама будет за нами скучать, если не поедем вместе.

Насчет книг и прочего – я уже писал раньше, добавить нечего. Бориса снаряди в путь основательно. Пусть мать сдаст в багаж все, что только можно послать вперед. Я здесь встречу Борю и получу этот багаж, так что ему придется везти только квитанцию. Вообще, без твоей энергичной помощи матери не обойтись, и я уверен, что ты не подкачаешь.

Будь здоров, дорогой мой. Очень хочу поскорей тебя видеть. Крепко жму руку. Аркадий.

Письмо Аркадия Акимовича Эдику из Тарусы в Москву. Аркадий Акимович после ухтинской ссылки переезжает в Тарусу, где снимает комнату, и забирает к себе младшего сына Бориса. Эдик остается первое время с Валентиной Георгиевной в Москве и пытается сдать экзамены в художественную школу, но, видимо, их не выдерживает. И, судя по последнему письму Аркадия Акимовича к Валентине Георгиевне, Эдик тоже, не поступив в училище, переезжает к отцу в Тарусу.

12

Мой дорогой Пусенька!

С большим огорчением узнал я о твоем разочаровании по поводу приема в школу. Вместе с тем, признаюсь тебе, что в известной степени я был подготовлен к такому исходу и считаю, что ты тоже должен был ожидать возможной неудачи. Чего греха таить! Ведь ты же абсолютно не готовился к испытаниям, проявив максимум легкомыслия в этом направлении! Ты же мог совершенно свободно еще полгода тому назад начать заниматься, взяв себе, если тебе трудно одному, репетитора. Ты достаточно зарабатывал, чтобы себе позволить такую – не роскошь, необходимость, и мать пошла бы, несомненно, тебе навстречу. Школа – это не кино, а учеба – не игра в расшибалку. Насколько серьезно ты относился к предстоящему экзамену, показывает уже то, что последние дни перед испытаниями ты полностью посвятил рыбной ловле, встречам с приятелями, карнавалу и проч., вместо того чтобы взяться за учебники и подзубрить то, в чем ты особенно слаб. Из всего этого любой человек сделает единственно возможный вывод, что твое желание учиться не проявляется на деле, а существует пока только на одних словах.

Можешь не сомневаться в том, что я всегда готов «взять» тебя, готов жить с тобою и помочь тебе, в чем только могу. Но сегодня еще такой план неосуществим. Ты знаешь, насколько мала комнатка, в которой мы с Борисом живем в Тарусе, а ведь в ней мне надо работать, писать, печатать, заниматься. Здесь же должен учить уроки и Борис. Если вас будет двое, то мне уже работать не придется, – не заткну ли я вам обоим рты? Значит, надо снимать две комнаты: одну для вас обоих, другую для себя, надо их отапливать, заводить хозяйство, нанимать хозяйку и т.д. и т.п. На все это у меня сейчас нет даже и десятой доли необходимых средств. Не говоря уже о том, что эти две комнаты надо еще где-то найти.

Работы для тебя подходящей в Тарусе абсолютно нет: единственное производство – каменный карьер на Игнатовской горе, но ведь это тяжелая и совершенно не подходящая для тебя работа. То, что предлагает мать: сдать комнату в Москве и приехать ей вместе с тобою сюда и жить нам всем вместе – было бы, конечно, очень хорошо, если бы было осуществимо. Но я думаю, что ты достаточно взрослый человек для того, чтобы понимать, что этот вариант, при всей его кажущейся заманчивости, является самым неосуществимым из всех возможных. Как видишь, я в этом отношении вполне с тобою откровенен и полагаю, что меня здесь поймешь.

Приезжать же матери с тобою в Тарусу и жить отдельно от меня, сняв комнату, было бы просто глупо, и вовсе уж не целесообразно, и никак не заманчиво ни для матери, ни для меня и ни для кого.

Итак, остается один исход: взяться тебе за ум по-настоящему, а не на словах, проявить свое желание учиться не слезами, которым цена три копейки в базарный день, а твердой волей, усидчивостью, прилежанием, т.е. проявить на деле. Тебе надо собрать все учебники, договориться с преподавателем и начать повторять все, что ты забыл, и учить то, чего ты никогда не знал, готовясь к поступлению в 8-й класс не при помощи списывания чужих безграмотных диктантов, сдавания за тебя математики посторонними студентами, а с помощью своих собственных знаний, в которых ты был бы уверен, идя на экзамен. В этом тебе поможет мать, в этом тебе помогу и я, но при условии, что ты докажешь по-настоящему серьезность твоего желания учиться. Я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы организовать дела так, чтобы мы могли быть вместе. Для этого мне нужно в первую очередь очень много работать, зарабатывать достаточное количество денег, а во-вторых вернуть себе мой дом, где достаточно места для нас всех, и школьников и писателей.

Через неделю я буду в Москве, и мы поговорим подробнее. Не огорчайся, Пусенька! Все поправимо, кроме смерти, а мы еще живы и будем жить!

Привет от Бориса.

А. А. ШТЕЙНБЕРГ – В. Г. ШТЕЙНБЕРГ-АЛОНИЧЕВОЙ

13

Дорогая Валюшка! <…> Эдик воспрял духом и вполне втянулся в учебу. Рисунки его меня поразили. Это зрелые, умелые работы человека, у которого глаз и рука прирожденного художника. Я в его годы и не мечтал так рисовать, несомненно, что это его настоящая дорога. Убежден, что иной у него не будет. Способности, настолько большие и здоровые, что и слепому они ясны. Причем, что самое удивительное, он работает необычайно последовательно, шаг за шагом, с громадной выдержкой и логикой – мыслит, с пером в руках. Удивительно!..

Целую тебя крепко. Не скучай и не дури. Твой Ка

К. ПАУСТОВСКИЙ – Э. ШТЕЙНБЕРГУ

В архиве Валентины Георгиевны сохранились письма Татьяны Алексеевны Паустовской от 1956 года к Аркадию Акимовичу, в которых та просит помочь найти ей дом в Тарусе. Просьба ознаменовалась покупкой. Паустовские стали жителями Тарусы. О дружеском отношении двух семей свидетельствуют и вышедшие в 1961 году «Тарусские страницы». Видимо, записка Константина Георгиевича к Эдику относится к этому периоду.

Эдик – папа просил нас привезти его папку с рукописью и с книгой Петефи (кажется). Папка лежит или на радио, или в большом шкафу.

Мы уедем около часу. Принеси, пожалуйста, папку, или мы за ней заедем, если ты будешь дома. Можешь дать папку Алешке, он принесет.

(Архив Галины Иосифовны Маневич)

Е. ШИФФЕРС – Э. ШТЕЙНБЕРГУ

17

Москва, 1970

Эдик,

Я слишком долго собирался написать о тебе хоть несколько строк, чтобы не ограничиваться одними разговорами, да все никак не могу собраться, поэтому решил написать тебе несколько слов, тем более что у тебя свежо в памяти обсуждение последних работ, когда Мишенька бесновался.

Я считаю, что ты очень крупный свидетель о Духе и о тех метафизических процессах, которые творятся где-то в других измерениях, чтобы потом обрушиться на нашу грешную землю. Я считаю твою живопись глубоко религиозной, именно как живопись, а не иконопись, нахожу очень много сходного с катакомбными росписями первохристианских общин. Твой рост в очищении себя как свидетеля для меня несомненен, преображение твое идет и в бытовой жизни, и в живописи. Я назвал твои работы с «кубами-камнями» свидетельством о Страшном Суде и ссылался на книгу «Пастырь» Ерма, творение I–II века, чтимое как писание «Мужей Апостольских». Привожу несколько выдержек из этой книги, дабы ты сам укрепился в сказанном, дерзал далее, молился бы, как ребенок, Господу, чтобы помог тебе выразить точнее и полнее то, что ты чувствуешь. Цитирую по изданию: С-ПБ, 1895 год, «Писание Мужей Апостольских» в русском переводе, с введением и примечаниями к книге Протоиерея П. Преображенского.

а) «Выслушай теперь объяснение башни, я открою все, и не докучай мне более об откровении. Итак, башня, которую видишь строющеюся, это я, Церковь, которая явилась теперь тебе и являлась прежде».

«Прим. I. Устройство Церкви, как оно описывается у Ермы, изображено посредством живописи в находящихся в Неаполе древних катакомб христианских. В живописной картине одной римской пещеры изображен так же огромный белый квадратный камень, древний, но с новою дверью, над которой воздвигается здание башни» /стр. 169/.

б) «Выслушай теперь и о камнях, употребляющихся в здание. Камни квадратные и белые, хорошо прилаживающиеся своими спайками, это суть апостолы, епископы, учители и диаконы, которые ходили в святом учении Божием, надзирали, учили…» /стр. 170/

в) «Желаешь знать, кто те камни, которые были разсекаемы и отбрасывались далеко от башни?» Я говорю: «Желаю, Госпожа». – «Это суть сыны беззакония, которые уверовали притворно, и от которых не отступила неправда всякого рода; потому они не имеют спасения, что не годны в здание Церкви по неправдам своим, – они разсечены и отброшены далеко по гневу Господа за то, что оскорбили Его. Камни с трещинами, это суть те, которые имеют в сердцах своих вражду друг против друга, и не имеют мира между собою; сойдясь, они являются мирными, но когда разойдутся, злоба удерживается в сердцах их. Это – трещины, которые имеют камни. Камни укороченные, это те, которые хотя уверовали, но имеют еще много неправды; поэтому они коротки и не цельны».

Засим – довольно, смешно не знать Терновскому, что человеки именуются камнями Церкви, смешно и притворно защищать Св. Иоанна Богослова с Его «четырехугольным градом – Невестой» от наших «недостойных» упоминаний; Господь с ним, но фарисействующие будут судиться строже всех, хотя я лично думаю, что ни он, ни Левидов Христа не любят, а стало быть, и не веруют. Терновскому, кстати, скажи об этом издании при случае, чтобы он больше не говорил, что Папа Климент Римский жил в VI веке. Если ты помнишь, заходил разговор об объективной ценности твоего свидетельства, так вот: эта объективная ценность и была продемонстрирована Левидовым, который стал выкрикивать, что «намазанное черное с расщелиной» не есть религиозное свидетельство. Левидов узнал себя в этом отваливающемся от белого основания по Крестному Гневу Божию камне, душа его всколыхнулась, а когда я помолился о нем, то пришли слезы. Обнимаю тебя, желаю света. Твой Евг.

В. Кандинский «О духовном в искусстве».

«Художник, прежде всего, должен попытаться изменить положение, признав свой долг по отношению к искусству, а значит, и к самому себе; считая себя не господином положения, а служителем высшим целям, обязательства которого точны, велики и святы. Он должен воспитывать себя и научиться углубляться, должен, прежде всего, культивировать душу и развивать ее, чтобы его талант стал облачением чего-то, а не был бы потерянной перчаткой с незнакомой руки – пустым и бессмысленным подобием руки. Художник должен иметь, что сказать, так как его задача – не владение формой, а приспособление этой формы к содержанию. Художник в жизни – не счастливчик: он не имеет права жить без обязанностей, труд его тяжек, и этот труд зачастую становится его Крестом».

«И мы видим, что общее родство произведений не только не ослабляется на протяжении тысячелетий, а все более и более усиливается, оно заключается не вне, не во внешнем, а в корне всех основ – в мистическом содержании искусства… Художник должен быть слепым к “признанной” и “непризнанной” форме и глухим к указаниям и желаниям времени. Его отверстый глаз должен быть направлен на внутреннюю жизнь, и ухо его должно быть всегда обращено к голосу внутренней необходимости. Тогда он будет прибегать ко всякому дозволенному и недозволенному средству. Таков единственный путь, приводящий к выражению мистически необходимого».

«Склонность синего к углублению настолько велика, что она делается интенсивной именно в более темных тонах и внутренне проявляется характернее. Чем темнее синий цвет, тем более он зовет человека в бесконечное, пробуждает в нем тоску по непорочному и, в конце концов, – сверхчувственному. Это цвет неба, как мы представляем его себе при звучании слова “небо”. Синий типично небесный цвет. При сильном его углублении развивается элемент покоя. Погружаясь в черное, он приобретает признак нечеловеческой печали. Он становится бесконечной углубленностью в состоянии сосредоточенности, для которой конца нет и не может быть».

«…Белый цвет действует на нашу психику, как великое безмолвие, которое для нас абсолютно… Это безмолвие не мертво, оно полно возможностей. Белый цвет звучит, как молчание, которое может быть внезапно понято. Белое – это Ничто, которое юно, или еще точнее – это Ничто доначальное, до рождения Сущее».

Браман Чаттерджи. «Сокровенная религиозная философия Индии».

«Становясь на иную точку зрения, на точку зрения цветовую. Мы можем рассматривать вселенную, как прекрасную цветовую гармонию… Отсюда естественный переход к геометрическому виду вселенной и к представлению эволюции, как процесса математического. Ибо цвета располагаются в формах и фигурах. Вы не можете воспринимать цвет иначе, как в известных формах в пространстве, формы же эти всегда правильны и геометричны. Примером могут служить кристаллы и снежинки, которые в безукоризненной правильности своих построений – только подробность, отражающая гармонию Всего. Затем, геометрические фигуры могут быть приведены к числам, откуда числовая точка зрения на вселенную; этот процесс превращения был в постоянном употреблении у греческих философов. Но для них геометрическая концепция космоса была наиболее свойственна, откуда и надпись, которая виднелась на фронтоне всех их школ: “Тот не войдет сюда, кто не знает геометрии”».

P.S. Эти выдержки приколоть к моему предыдущему письму о Страшном Суде в связи с книжкой «Пастырь» Ерма и скандалом в благородном доме по поводу оценки художника Э.Ш. богословом Е.Ш. как художника катакомбного.

И. БАХТЕРЕВ

18

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Ленинград–Москва, 1970

Дорогие Галя, Эдик!

Желаю в 1971 году всего самого хорошего: обязательно купить колесо (хотя бы от старой телеги), выдать замуж Василия и, по возможности, конечно, уничтожить на кухне потолок, чтобы смотреть, что делается выше. Это очень интересно.

Привет от моего многочисленного семейства.

Ваш Игорь Бахтерев.

М. ГРОБМАН

19

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Москва, 1969

1

Эдик, я имею право без всякого на то видимого повода неожиданно изъясниться тебе в любви?

Я люблю тебя, обнимаю, целую и… кажется, уже пришла пора распить бутылочку в Текстильщиках.

2

Милый мой Эдька!

Вот мы и расстались, на сколько? Год, два, десять, вечность?

Сейчас мы живем в 3-х комнатной квартире в коттедже в окрестностях Иерусалима. Через 4 месяца нам предоставят квартиру в Иерусалиме на наш выбор: или чтоб мы купили ее, или же платили квартплату. Деньги дают в кредит, если их нет. А сейчас мы, по идее, должны ходить в языковую школу, но мы с Иркой, а особенно я, совсем туда не показываемся, учим язык на ходу.

Иерусалим прекрасен: старый город – это лабиринт с узенькими улочками, смешение всех племен и религий, колокольный звон, базар арабский: драгоценности, древности, необыкновенные вещи и одежда, иконы (плохие), фрукты, ковры, бронза, оружие, посуда, серебро, золото, кофейни, сладости, куры и индюшки на вертелах, монахи, солдаты, туристы, террористы, пиетисты, коммунисты, слависты, солисты, акмеисты, аквалангисты, квартлючисты, чиркмазунилепинисты……

Впрочем, улицы Тель-Авива тоже полны сотен магазинов и магазинчиков, лавок, ресторанчиков, забегаловок и пр. и пр.

Мы живем в горах, и сам Иерусалим тоже в горах, солнце, камни, крепости, цветы, кактусы, солнце. Я уже начал рисовать и уже нарисовал довольно прилично. Через месяц приблизительно у меня выставка в Тель-Авиве, в павильоне Рубинштейн музея модерного искусства. Музей Модерн Арт в Тель-Авиве – это чудо архитектуры – великолепно. И вообще, архитектура здесь хороша.

Люди, Эдька, прелестные. Очень доброжелательные, щедрые. У многих ведь за плечами ужасное прошлое, и они лучше знают цену жизни. Очень хорошее отношение к России, и очень многие говорят по-русски, особенно в Тель-Авиве. Вообще Тель-Авив более современный город, а Иерусалим – аскетический и богомольный, но и в нем достаточно энергии.

Яшка, несмотря на все переезды и впечатления, еще не отвык от Москвы и не понимает, как она далека. Златочка растет – чистая сабра, она будет помнить только одно небо – небо земли Ханаан.

Эдуард Аркадьевич! Я хотел бы иметь фото с Ваших работ на память. И т.д. и т.п.

Галочка, ау, не болей, не хмурься, целую тебя. Персональный поцелуй Веронике Африкановне. Целуем все маневичское гнездо петрово. Пишите нам письма. А ты, Эдик, пиши мне регулярно, как дневник, обо всем.

Эдинька, обнимаю, целую. Целую Валентину Георгиевну. Жду твоих писем. Пиши разборчиво. Твой Мишка.

Мевасерет Цион.

P.S. В Израиле приняты два вида обращения друг к другу: господин и товарищ, т.е. хавер.

И. ШЕТЛИК

20

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Прага–Москва, 1973

Милый Эдик Штейнберг.

Большое Вам спасибо за Ваше письмо. Я очень рад, что не ошибался и точно вспомнил, что мы были когда-то с Кафкой у Вас в мастерской во время, когда осуществили симпозиум по некоторым вопросам изобразительного искусства между делегациями советского и чехословацкого союза художников. Но это уже кажется очень давно!

Потому мне было очень приятно – после знакомства с фотографиями ваших картин у Халупецкого – увидеть новые фотографии Ваших работ, которые показала Ваша жена. И как фотографии не смогут показать точно картины, помогают нашему представлению о Вашем творчестве: и это в сути дела мне очень понравилось. Особенно тонкость и чувственность Вашей живописи уважаю.

Я рад, что Вашей жене у нас было приятно познакомиться с людьми, городами и природой. К сожалению, не было много времени посетить более мастерских, чем нам удалось. Тоже начинающийся сезон лета и отпусков нам не дал возможность увидеть работу многих художников, которые бы могли ей тоже понравиться. Но, надеюсь, что и эта программа, которую Галя увидела, была для нее интересная. Нам всем она здесь очень понравилась как тихая, очень скромная, с большой интеллигенцией и чувственностью.

Надеюсь, что тоже Вы с Галей посетите нашу родину. Нам бы это было очень приятно, Вам и Вашей жене показать у нас то, что бы Вас оба интересовало.

Спасибо за Ваше приглашение. Я надеюсь – и очень рад – приехать в СССР чем скорей мне это будет возможно. Но как я работаю в музее, сложно найти время поездки, если она не по служебному пути. И сам отпуск короткий, во время которого хочется быть с семьей, и не забывать друзей.

Еще раз спасибо за Ваше письмо и очень мудрые слова, которые я внимательно читал.

Сердечный привет Вашей жене и всем друзьям.

P.S. Приветы от Кафки и других друзей Вашей жене и Вам!

Б. и Н. ШРАГИНЫ

21

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Нью-Йорк–Москва

1

Natasha and Boris поздравляют вас, ребята, с Рождеством Христовым и Новым годом!

Ваша фотография, такая хорошая, висит у нас на самом видном месте в гостиной. Мы по ней водим экскурсии.

Эдик, молись за нас. Но сейчас покой у нас на душе и хорошо. Беспокоимся за Москву и душой у вас. В общем, не вышло у нас уехать, все равно остались. Но ничего, здесь тоже люди есть хорошие, но наши лучше, здесь все какие-то недосоленые и недоперченые. А в общем мир един.

Целуем крепко. Пишите. Наташа, Боря.

2

Милые Эдик и Галя!

С Новым годом поздравляем и с Рождеством Христовым!

Будьте счастливы, ребята. У нас такие светлые воспоминания о вас. Пишите нам. Мы вас любим.

ИЗ ПИСЕМ Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ в МОСКВУ от ЖИТЕЛЕЙ ДЕРЕВНИ ПОГОРЕЛКА

С 1973 по 1994 год мы проводили почти каждое лето в этой деревне. Эти люди и стали персонажами «Деревенского цикла» Штейнберга 1985–1987.

П. А. Лебедев – Э. Штейнбергу

Здравствуй, многоуважаемый Эдуард Аркадьевич, передаю я тебе и Гале по сердечному привету и пожелаю всего хорошего в вашей жизни, а главное не болеть. Получил я от Вас два письма с фотокарточками, за которые сердечно благодарю, а также узнал, что Вы, Эдик, схоронили свою мать. Конечно, это большая тоска для жизни Вам. Пару слов о себе и своем здоровье. Эдик, дела у меня не очень важные. Весь месяц февраль болел <…> Чужие люди топили печку и ухаживали за мной <…> Ну, вот у меня, пожалуй, и все <…>

До свидания, Эдик и Галя. Будьте здоровы. Пишите, как у Вас проходит жизнь и ваше здоровье.

С приветом к вам знакомый

П. Деречев – Э. Штейнбергу, Г. Маневич

Здравствуйте, Эдик и Галя… Рыбачить пока некогда. Дома работы много. Поймал 12 штук налимов <…> Вода уже начинает спадать. Тетя Надя у нас умерла в марте. А дядю Мишу увез Леонид в Оренбург. Так что у меня сейчас даже и своих никого не осталось. Ну, а в остальном у нас все по-старому. До свидания.

П. Деречев – Э. Штейнбергу, Г. Маневич

Привет с Погорелки. Здравствуйте, Эдик и Галя! Письмо Ваше получил, спасибо. Сразу же пишу ответ, чтобы Вы получили, пока Эдик еще не поехал в Погорелку. В Погорелке все по-прежнему. Тишина и по деревне почти никого не видно. Погода холодная и валит снег, но я думаю, что это все растает. Река выше Б. Какши уже встала. Рыбалкой сейчас не занимаюсь, занялся охотой. Недавно стрелял волка у озера под горой, и снова не удачно. Сначала шел на меня, а потом пошел в сторону, так что пришлось стрелять далековато. Перед морозами убил 5 селезней. Вот это сейчас дичь, не то, что летом <…> Эдик, когда поедешь, то привези курить, если есть дешевые сигареты или беломор <…> До свидания. Жду в гости.

Н. и Е. Зайцевы – Э. Штейнбергу, Г. Маневич

Здравствуйте, Галя и Эдик, первым долгом я перед вами прошу извинения, что долго не писала письма <…> бандероль получили и как вас благодарить за это за все не знаю <…> опишу о себе, живем пока в своей квартире, корову держим и кур, поросенок 3 месяца, корова сейчас не доит, отелится 23 февраля, из деревни все перевезли <…> еще опишу, помер Геннадий Зайцев 14 января. Коля ходил хоронить его, он помер в городе у дочери, а хоронили там на ихнем кладбище, конечно, хлебнули хорошо винца с хлебцем <…> до свидания, остаемся живы-здоровы, того и вам желаем.

Целуем вас Зайцевы

Г. МАНЕВИЧ – Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Из всех моих писем Эдику, правда не столь многочисленных, сохранились только эти.

Москва–Погорелка, 1977, 1978

1

Эдичек дорогой, здравствуй!

Как ты со своей Фикулей там себя чувствуешь? Не гнетут ли тебя постоянные дожди? Здесь они жутко надоели. Все время хочу спать. Однако приходится суетиться и дома, и на работе.

Вчера, благодаря Валерику, отправила тебе две посылки тушенки по 12 банок. Мало того, что он достал тушенку, привез ее мне, он еще купил мне деревянные ящики и помог все до конца. Это самая сложная операция, которую я провернула за последнее время.

Мама себя опять очень плохо чувствует. В санаторий ее не пускают. Надо искать человека, который хотя бы с ней мог пожить то время, когда я буду в отпуске. Миша сбежал из лагеря, в общем, Леночку застали дома «очень приятные» новости.

Что же касается твоих дел, то я отдала материал для Лизы. Нашла старые Андреевские слайды, 3 новых, несколько фотографий и статью Пацукова. Был вчера Пьетро и сказал, что корреспондент «Униты» сделал материал о выставке, но он его еще не видел. В понедельник ему, т.е. корреспонденту, позвоню.

Жигаловы получили письмо от Халупецкого, последний сообщил им, что сделал информацию о выставке во «Флешарт». Звонил Терновский, поздравлял и слал поклон. Покупателей пока нет. И вот печальная новость. Коллекция Франкфурта остается в Москве, у его матери. Министерство отказалось от Неизвестного. Он, как обычный европеец, может вывезти: 3 живописи, 5 графики – любые. Запрет только на альбом Ильи.

Вот, кажется, и все новости. Меня удивило только то, что ты не прислал с Леной и Петей никаких указаний для Шифферса и адреса Вити шахунского. Они ведь сидят в ожидании. Как в пьесе Беккета. Будешь звонить в Москву, обязательно позвони им. Необходима какая-то ясность.

Кабаковы, видимо, не приедут, у Вики плохо с отцом, а на вторую половину лета они собираются на юг. В середине июля прибудут Ленька с сыном и с Галей, так только что доложила мне Ира Рубанова. А пока – хорошенького понемножку.

Очень хочу в деревню, даже в дождь. Всем большой, большой привет. Что тебе послать, если будет оказия, или с Леночкиными посылками? Позвони обязательно. Целую крепко, крепко.

P.S. Если Шифферсов не застанешь, то дай телеграмму. Еще раз тебя целую. Все шлют тебе привет. Людовик, по словам Пьетро, велел тебе передать, что уедет в Италию устроить семью и тогда появится у тебя. Ну, Бог с ним. Сам обязательно напиши шахунскому.

2

Милый Эдик!

Пишу тебе, как-то грустно на душе. Прямо скажем, тоска. Хотя погода стоит пока хорошая, светит солнышко, и на улице жарко.

Леночка уезжает. Не знаю, как быть с мамой. Видимо, буду часто ночевать у нее. Поэтому если будешь мне звонить, то звони домой, на работу, к маме.

Новостей московских не знаю. Никого не вижу. Вика сообщила, что Оскара Рабина лишили подданства. Вот и все. У Танечки Ольшевской – твоей крестной мамочки – случился выкидыш на 6 месяце, только что позвонила Ольга Людвиговна. Жалко ее до слез.

Шифферсы к тебе не приедут, поэтому если у меня все будет в порядке и с мамой тоже ничего не случится, то хочу брать билет на 14 июля, чтоб 15 быть уже у тебя. Ты, пожалуйста, не грусти, если что нужно, то позвони.

В Москве никого уже нет. Все разбредаются отдыхать, кто куда. Витя на даче, Эдик едет в Новосибирск, Жигалов уехал в деревню, Световы на даче (Зойка поступила в институт). Петя уехал в Югославию, но собирается после возвращения поехать в деревню. Кабаковы тоже, 15–20, планы поездки на юг совсем отпали.

Посылаю тебе 50 рублей и блок сигарет. Колбасу, если будешь есть, обязательно чисть, она немного в холодильнике, видимо, от сырости, покрылась плесенью.

Привет всем. Перед отъездом съезжу на кладбище. С праздником 7 июля, рождеством Иоанна Предтечи!

Б. ЛИСИЦКИЙ

22

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Новосибирск–Москва, 1979–1980

1

Дорогой Эдик!

Спасибо за письмо и за предложение пожить у вас. В Москве буду, судя по всему, в начале сентября. И если осенью ты все еще будешь существовать в твоей не совсем Ясной Поляне, то, возможно, прикачу к тебе, естественно, предупредив телеграммой, дабы ловить, собирать и жарить, а главное, вести извечные российские диалоги.

Как жизнь, работа, натуральное хозяйство?

Больше ничего не пишу, потому что времена писем уже давно кончились, тем более что, как пишет Тынянов: «Тогда стали рыться в разговорах и нумеровать шепоты…»

Гале привет.

Обнимаю, твой Борис.

P.S. Из «Проекта об устройстве высшей полиции» Бенкендорфа, представленного Николаю I в январе 1826 года:

«Вскрытие корреспонденции составляет одно из средств тайной полиции и, при том самое лучшее, так как оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в некоторых городах почтмейстеров, известных своей честностью и усердием».

2

Дорогой Эдик!

Спасибо тебе за Новогоднюю открытку и прими мои, еще более запоздалые, но самые теплые и искренние поздравления. Ты действуешь правильно, и если при этом сохраняешь еще внутреннее равновесие, то чего еще можно пожелать в этой неустойчивой жизни… Ты прав, что без любви – мрак, но любовь, как вера; ее не придумывают…

За то время, что мы не виделись: 30 октября очередной отказ, 10 декабря умерла мать. И ровно месяц назад я ее похоронил здесь, в Сибири, а не в Ганновере, где у нее место на кладбище, рядом с ее первым мужем. Чем дальше во времени ее кончина, тем более я чувствую, кого потерял!

Ты понимаешь, что со смертью матери усложняется и мое основное дело, если учесть еще и то, что я женился (я не из тех, кто может существовать в одиночестве) – видишь, насколько все не просто.

Возможно, в конце января буду в Москве, тогда сможем поговорить о многом, – с бумагой все это несколько сложнее.

Большой привет Гале, всем ребятам. Я всех вас помню и люблю. Обнимаю тебя, твой Борис.

3

Дорогие!

Как уже говорил по телефону, то, что нужно, получено (более чем быстро). После Нового года подадим.

Стирайте и ешьте!

Привет всем хорошим людям.

Целуем.

P.S. Галочка! Посылаю бруснику, маринованные грибы и жареные. Жареные – вывали на сковородку, добавь муку и картошки. И должно быть вкусно. Присоединяюсь к Борисиным поцелуям. Привет Мартину. Пишите нам иногда, пожалуйста. Наташа.

4

Дорогой Эдик!

С Новым годом вас, и чтобы все было хорошо… За сигареты спасибо большое, все получили. О какой боязни меня здесь говоришь?..

Что с вашим каталогом? Увидимся теперь после их решения. От всей этой анонимности – сдохнуть можно, а гадать надоело. Будь здоров! Работа – единственное счастье… Гале привет.

Обнимаю. Твой Борис.

Эдик, Галя, спасибо огромное за сигареты. С Новым годом. Целую вас. Всего вам хорошего. Наташа.

5

Сотебе Парк Берне

Лондон, Цюрих, Нью-Йорк, Женева

Предаукционный осмотр

Собрание Полетт Годар-Ремарк

Сезанн, Дега, Монэ, Пизарро, Ренуар, а также

Ряд художников русского и европейского авангарда

Малевич – Родченко – Пуни – Ларионов

Выставка: Вилла Розей и т.д. Цюрих

Аукцион: 6 и 7 ноября в Нью-Йорке

Вот так кончаются жизни реальные и продолжается жизнь искусства… Ты же знаешь, что Полетт Годар – бывшая жена Чаплина и вдова Ремарка.

Гале привет!

Обнимаю, твой Борис.

Р. ЯБЛОНКА

23

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Варшава–Москва, 1980

Дорогой друг.

Так пришло, что мне теперь очень тяжело приехать в Москву, очень долго я вас уже не видел. Как поживаешь, как искусство? Я штудирую искусство и философию на университете в ВОСНИМ, и у меня теперь очень мало времени на поездки. Но я думаю один день позвоню до тебя с Москвы и скажу, Эдик, давай встретимся. Только когда?

Всего хорошего в Новом году.

Е. ШИФФЕРС – Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Это послание было написано Эдику в день его рождения, оно сопровождалось фотографией и рисунками Шифферса. Этот лист кто-то у нас позаимствовал для ознакомления и не вернул. Остался только текст. Такого рода послания Евгений Шифферс готовил на юбилейные даты своим близким друзьям. «Бегемот» – название художественно-философского сочинения, которое писал наш немецкий друг Мартин Хюттель. В одной из глав этого странного сочинения он хотел описать творческие идеи Эдика Штейнберга, Владимира Янкилевского и Ильи Кабакова.

Москва, 3 марта 1981 г.

Поздравление туземному художнику, выполненное в манере писем к исследователю Бегемота.

…итак, выяснилось, что приезжий профессор истории из свободной зоны не Фридрих Шлегель. Он так и не понял, что босой туземец хотел быть вежливым и поддержать беседу, начатую немцами о том, что «историк – это пророк, обращенный назад». Он не услышал призыва покопаться в прошлом, уже зная созревшее в нем будущее, чтобы увидеть кое-что интересное. Тем более стоит об этом подумать нам, тем более что это занятие будет иметь прямое отношение к судьбе туземного художника, которого мы теперь поздравляем… Когда 19 век стал настойчиво стучаться в мир людей, то северных варваров (германцев, туманных англичан и снежных руссов) охватило нечто вроде эпидемии, с такой лихорадочной поспешностью начали они исследовать статус творчества вообще и гения, как носителя этой функции по преимуществу, в частности; словно какая-то заразная тень легла на организмы, потребовав от них всех сил иммунитета. Новалис, Джон Китс, Шопенгауэр, Пушкин – все они описали гения, скорее как «читателя», но не как «сочинителя», скорее как «стенографиста», записывающего некое трансцендентное наличному горизонту сообщение… припоминается всечеловеческий архетипический сюжет «призвания певца» и служения певца как воспроизводителя «старых богов», как устроителя символической ограды от мутационных внушений чужих…

Теперь, из века ХХ-го, делается все более ясным, что нас уже тогда предостерегали о том, что внешнее будущее принесет тотальный контроль над символическим аппаратом, что писцы предложат читать только свое, что надо воспитывать внутренний слух, чтобы услышать и записать для чтения послание из-за гроба, из глубины почвы прародителей, послание-архетип, как абрис-экран защиты от внутренних мутирующих облучений: «от того, что по всем дорогам, от того, что по всем порогам, приближалась медленно тень. Ветер рвал со стены афиши, дым плясал вприсядку на крыше, и кладбищем пахла сирень». Мандельштам и Ахматова, эти русские, но и вселенские чтецы, прочитали продиктованное им из глубины послание о Рябом Деспоте, как носителе «жирных пальцев Падишаха», в свой черед лишь тени грядущего Губителя с руками и пальцами, прямо противоположными дланям Распятого Спасителя. Нам кажется, что и наш друг, туземный художник, ощущает эти пахучие жирные пальцы у своего горла, а потому и не может никак и никогда обмануться рабством ценностей свободной зоны, он – художник, то есть тот, кто прикован к произведению, ибо «художник принадлежит своему произведению, произведение же не принадлежит художнику». Он прикован, как внимательный зритель к тому шифру, который он в акте творчества стенографирует. И мы видим каждый раз в его записи иероглиф свободы, ибо он пишет трансляцию о чистой возможности картины, а не самое ее. Подлежащее записанных фраз пусто, а потому и синтаксис бесконечен на этих холстах: здесь даются сразу все возможные картины, которые можно реализовать, соединив составляющие элементы с пустотой. Здесь дан абрис интуиции Будды, его своеобразный портрет. Соединив элементы с пустотой, можно выстроить из себя часть храма, но можно и разметать их в пепел староверских гарей перед тенью окончательного ужаса потери образа Божьего… По способу выявления символов данное послание более мощно, чем даже столь полюбившаяся романтикам музыка, ибо сочетание звуков и их порядок уже как бы дают слушающему единичное прочтение, тогда как наш стареющий туземец дает символы возможности живописи, но не единичный, пусть прекрасный, результат: кто из композиторов написал возможность музыки, где все звучания соединяются в бесконечные сочленения, перемежаясь рядами и рядом с развитием темы? Я думаю, что исследователь Бегемота, пробравшийся в страну Жирных Пальцев, набрел здесь на послание о возможностях христианства в любых условиях. И о возможностях строить личную историю, несмотря на упавшую тень.

Привет, привет.

«Стяжи чистоту в делах своих, чтоб озарялась душа твоя в молитве, и памятованием о смерти возжигалась РАДОСТЬ в уме твоем» – так сказал Св. Исаак Сирин, пусть это станет твоим устремлением, раб Божий Эд.

В. ГОГОЛЕВ

24

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Москва, 1982

Э.Ш.

Св. В. СВЕШНИКОВ

25

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Москва, середина 80-х гг.

1

Возлюбленных о Христе Штейнбергов поздравляю с великим праздником Рождества Христова и Новолетием.

Дай вам Господи никогда не сходить со смиренного, спасительного, узкого пути исполнения заповедей Божиих и иметь благодарность за все случающееся.

С любовью,

2

Дорогие Эдик и Галя!

Поздравляю вас с Рождеством Христовым. Желаю вам всех истинных благ. Милость Божия буди с вами.

Я. КЛУСАКОВА

26

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Прага–Москва, 1982

Дорогие Галя и Эдик,

тысячи приветов из золотой Праги в красную Москву.

Я сообщаю Вам радостную новинку: после долгих лет я наконец стала выездной, и моя первая дорога за границу ведет, естественно, в первую страну социализма. Рустам приглашает нас с Павликом на свою дачу под Баку: в Москву мы прилетим 12-го июня. Если вы будете в это время в Москве, мы с Вами можем после многих лет разлуки наконец встретиться. И Галя увидит своего крестника, которому в ноябре исполнится уже 12 лет! А моему второму сыну уже год. Он так же хороший, как Павлик.

Мы с Павликом задержимся в Москве дня два – напишите мне, пожалуйста, если Вы будете в половине июня в Москве и можем ли вам позвонить.

Я пишу Вам мало, но вспоминаю Вас часто. Ежедневно просыпаюсь под одной из картин Эдика, на них все время смотрят и мои дети; поэтому они у меня растут такие хорошие и умные!

Еще раз много приветов, всего Вам хорошего.

В. ПИВОВАРОВ

28

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Прага–Москва, начало 1980 г.

1

Эдюша, дорогой, здравствуй!

Пишу тебе из своего прекрасного далека в твое прекрасное далеко. Уже неделя, как в Праге Ира с Пашкой. Они живут у нас, в нашей маленькой квартире, но как-то мы тут все уместились и разместились. Ира будет тут в Праге около месяца, а потом уедет и оставит Пашу со мной, и я в начале сентября, т.е. тогда же, когда и вы, вернусь с Пашей в Москву.

Тут со мной произошла неприятная история. 21 марта я с одним чином отправил в Москву посылочку для Пашки, разные сладости, печенья и т.п. И с ней письма тебе и Лиле. Тип этот исчез, и я не смог найти его, посылка появилась у Паши через два месяца, а письма испарились. В этом письме я подробно описывал, как тут в Праге у нас гостила Галя Кунгурова. Я ей передал твою точку зрения на историю с картинами. Обо всем этом писать уже бесполезно, увидимся, и я тебе все расскажу. Но то, что это письмо исчезло, мне очень обидно. Я надеюсь, что этот чин просто его не взял.

Что рассказать о себе? Ну, как-то живу, старина! К самой житейской и бытовой стороне уже маленько привык. Очень много было забот и работ у нас с новой квартирой. Милена получила квартиру, так называемой 4 категории – т.е. без ванной, без отопления, без телефона, без лифта и т.д. Необходимо было сделать большую реконструкцию, ремонт, соединив маленькую кладовочку с уборной, сделали душ, в коридорчике сделали кухню, провести надо было туда воду, изменить всю электрику, положить кафель на кухне. Сейчас все уже в порядке за исключением отопления. Есть отопление только в одной комнате – электрическое. А в другой, может быть, к осени удастся получить разрешение на газовое отопление. Все эти заботы легли на плечи Милены, ведь договариваться с рабочими, доставать разные бройлеры, печи и т.п. я не мог. Мы переселились 5 мая и сейчас уже живем два месяца в новой квартире, но еще не закончили всякие мелочи.

За эти полгода посетили меня в моем Михайловском, кроме Гали, из наших Илья Кабаков и Нина Шульгина. Илья был две недели, и я проводил с ним целые дни. Должен сказать, что, конечно, для меня была огромная радость увидеть близкого человека, но зрелище он производил ужасающее. Это был человек, который приехал в железобетонном мешке собственных концепций, и его главной заботой было ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не понимать. Это была психическая защита от любых форм постороннего воздействия. Я даже думаю, что он и ехать-то не хотел. Вика, видимо, решила, что уже не удобно отказываться от многочисленных приглашений, и настояла на этой поездке. Эта поездка была на редкость бесполезная и для Ильи, и для наших пражских друзей. Илья не мог и не хотел понимать искусство чехов, а те при самом благожелательном отношении не могли понять Илью, т.к. в своем бронированном мешке он настолько потерял способность контакта, что был не в состоянии каким-то образом ввести и заинтересовать своими идеями наших чешских коллег.

С другой стороны, я прекрасно понимаю, что каждый художник имеет право защищаться любым способом, если он в этом испытывает внутреннюю необходимость и если подобная защита помогает ему варить в своем железобетонном мешке свою похлебку. С Ильей, собственно, так и происходит. Все вообще-то в порядке, только сам визит этот был абсурден.

Ниночка Шульгина была по своим переводческим делам в Братиславе и приехала в Прагу почти исключительно повидаться со мной. Рассказывала о всяких московских новостях, например о борьбе с «пивоваровщиной» в ДЕТГИЗе, под которую попали Лидочка, ее муж и некоторые другие молодые художники.

Ну вот, дорогой мой, такие дела!

Сам я, кроме разных хозяйственных устроительных дел, сделал полсотни цветных рисунков и один альбом. Писать маслом в квартирных условиях не совсем удобно. Но у меня сейчас есть возможность временно использовать мастерскую одного знакомого, и я надеюсь начать писать. Долгонько собираюсь, ты прав, старина! Ну, а остальное до встречи.

Обнимаю тебя и желаю набраться новых сил. Галочку целую. Самые сердечные и добрые вам пожелания от Милены. Если все будет в порядке, то в сентябре она приедет вместе со мной в Москву на выставку Москва–Париж. Я тоже дрожу от нетерпения увидеть эту выставку.

Еще раз целую и люблю, всегда и бесконечно ваш В.П.

2

Дорогие мои и любимые, Эдик и Галочка!

Сердечно вас поздравляю с Новым годом и Рождеством. И я, и Милена желаем вам счастья, здоровья и творческой энергии.

Вы, видимо, знаете, что у нас было трудное время. Милена целый месяц была в больнице, и мне пришлось быть мамой. Ну, месяц выдержал. Сдал Машеньку с рук на руки в полном порядке. Милена чувствует себя лучше, хотя еще будет ходить на лечение, и время от времени побаливают у нее ее несчастные женские органы.

Новости у нас такие. Похоже, будет у меня мастерская. Сейчас это в стадии оформления. Правда очень маленькая, метров 15–16, но светлая. При моем желании делать большие вещи, мастерская эта ни к черту не годится, но лучше хоть что-то, чем ничего. Выгода ее, что она в пяти минутах от нашего дома.

Другая новость – купили у меня две картины в пражскую национальную галерею. Что весьма приятно. В Праге сейчас несколько выставок. Одна из них – выставка современной испанской живописи, на которой три огромные вещи Миро и три тоже больших картины Антонио Тапиеса. О других я не говорю, но эти ошеломляют своей огромной свободой, светом и пульсирующей жизнью.

Недалеко, в другом зале, выставка советского искусства с 1917 года до современности. Я оттуда выскочил, как ошпаренный. Такой тяжелый коричневый воздух. Это при том, что там были даже Малевич, Петров-Водкин, Лабас. Нет, им не удалось этот воздух чем-то разрядить. Основная масса – это 30–50-е годы. Я просто как будто снова очутился на выставке в каком-нибудь родном 51 году. Интересно, что вообще впечатление, что ты не на выставке. Это что угодно, только не художественная выставка – морг, показ наглядных пособий, архив этнографических документов – не знаю, что еще.

Прочел я тут на досуге 70-е годы нашего доброго общего друга. Слышал, что у тебя, Володи и Миши Шварцмана очень резкие возражения. Что касается последних двух, то это можно понять, Володю он лишь упоминает и не останавливается на нем из-за полного отсутствия его интереса к нему, а о Шварцмане пишет довольно резко. Если бы писал я, я бы написал еще резче, ибо, чем больше проходит времени и чем больше освобождаюсь я от наших домашних стереотипов, тем яснее вижу, насколько это дутый пузырь. Что же касается фрагментов – главок о тебе, Вейсберге и Яковлеве, то мне показалось, что написаны они с большой теплотой и глубоким уважением. С точки зрения же проникновения в сущность каждого из названных, то это вопрос более проблематичный. На мой взгляд, наименее удачный кусок о Яковлеве, которого Илья понимает лишь фрагментарно. Яковлев – явление, гораздо более сложное и глубокое, он практически не поддается рациональному анализу. Однако, бесспорно, исключительно ценная часть посвящена собственному творчеству. Это необычайно редкий, если не сказать уникальный пример в истории искусств подобного самоанализа.

Еще хочу сказать тебе одну вещь, касающуюся тебя. Тот месяц, когда Милена была в больнице, я каждый день гулял по два часа в парке с колясочкой. Много времени у меня было, и я ходил и размышлял. Размышлял о многих вещах, чаще всего о всякой ерунде, но и о серьезных вещах тоже. Приходили мне в голову разные глупости. Например, я составил такой график – мои самые близкие люди – в середине был я, потом шел круг самых близких, за ним немного менее близких, затем круг еще немножко менее близких и т.д., потом я составил подобный график любимых художников. Этот график был несколько иной. В центре тоже, конечно, был я, а вокруг были пять художников, как бы самых главных в моей жизни, а уже за ними группами как-то распределились сами собой остальные художники мои любимые, которых в общей сложности набралось чуть больше 20-ти. К чему я все это рассказываю? Просто эти пять самых главных – Ван Гог, Моранди, Шагал, Штейнберг, Кабаков. И в том первом графике самых близких людей, в том самом первом круге самых близких тоже пять, и среди них тоже Штейнберг.

Теперь, мой дорогой Эдик, ты понимаешь, зачем я рассказываю так долго о моих глупых графиках, составленных во время прогулки с детской коляской.

Буду тебе очень признателен, если ты передашь мои самые добрые пожелания и поздравления с Новым годом Володе Янкилевскому от меня и от Милены. И Римме тоже. Мы с ним не переписываемся, но я очень часто о нем думаю.

Целую тебя и Галочку.

3

Дорогие Эдик и Галя!

Посылаю вам приглашение, давайте начинайте действовать. Все мы очень вас ждем и будем вам бесконечно рады. Что касается времени приезда, то вы можете выбрать любое удобное для вас время.

Надо только подумать, как быть с Рождеством. Дело в том, что недели за две до Рождества и недели две после него все визиты, гости, посещения и встречи отменяются. Рождество тут, если вы помните, 25 декабря. Так что, может быть, самое лучшее время, начало декабря, так чтобы и по художникам походить, и кусок Рождества застать. Рождество тут так прекрасно, что стоит в это время тут быть. Но, разумеется, как получится. Держите меня только в курсе событий, и если получите разрешение, то обязательно позвоните.

У нас сейчас все болеют – Милена, Маша и я гриппуем. На меня вдруг снизошла Муза, и я за несколько дней написал два десятка стихотворений. Перепишу для вас парочку.

Стихи, написанные в уборной.

* * *

Ну, а одна вещь случилась ужасная. Не буду об этом разводить, нет сил у меня на это, только сообщаю. Пашка бросил институт. Воздействовать на него у меня уже нет никаких возможностей.

Целую и люблю вас.

М. СЛАВИЦКАЯ – Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Милена Славицкая пишет о выставке московских художников в музее Берна, от участия в которой отказался Эдик.

Прага–Москва, конец 1980-х гг.

Дорогие Галя и Эдик.

Я понимаю, что мое мнение не много обозначает, но тем не менее хочу выразить свое несогласие и возмущение выбором авторов для выставки в Берне, где будут картины, которые не отвечают объективной ситуации на московской художественной, так называемой неофициальной сцене. Именно я очень возмущена, что нет тебя, Эдик, хотя не знаю доводы, может, ты сам отказался от участия, но для как зрителя и историка твое не присутствие, представляет очень серьезный недостаток этой выставки, который, на мой взгляд, нуждается в публичной критике.

Ошибок, конечно, много, но ошибки всегда бывают в таких вещах, это можно понять (например, присутствие некоторых просто слабых художников), но есть вещи, ошибки, причем сознательные, которых нельзя допускать. К ним принадлежит твое неучастие, а также не присутствие Калинина и Яковлева, и не присутствие Виктора в каталоге.

Разве можно делать выставку, например, 20-х годов Paris de Ecole, на которой бы не было, например, Делоне или Брака, просто так, потому что не поместились.

С Виктором вопрос сложнее, поскольку выбор ограничен художниками, живущими в Москве, хотя и здесь довод его отсутствия в каталоге лежит в другом месте, чем в этом ограничении.

Короче, поскольку у меня нет возможности публично написать критику этого выбора на месте, где бы это было заметно, считаю своим долгом сделать это хотя бы письмом и использовать единственную возможность публикации, которая у меня есть в чешском журнале Ателиер, куда я писала статью о московских художниках осенью этого года. Здесь хочу опубликовать свою критику, хотя это смешно и бесполезно, в виде донкихотского поступка. Когда статья выйдет, пришлю ее.

Всего хорошего, дорогие друзья. Надеюсь вас увидеть в Праге еще в этом году.

Х. ГЮНТЕР

29

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Бохум–Москва, 1977, 1981, 1987

1

Дорогие Эдик и Галя.

Поздравляю Вас с Новым годом и желаю успешной работы.

Может быть, с конца февраля опять буду в Москве.

Эту открытку получил от Табузина, одного из югославских наивных, когда был в Загребе в октябре.

2

Мой дорогой Эдик.

После приезда домой я едва мог привыкнуть к нашему образу жизни, хотя был в Москве лишь три недели. Чем более вникаю в ваш мир, тем более мне кажется, что я странник между двумя мирами.

Я очень обрадовался, что плакаты, рабочие материалы и все остальное пришли очень скоро, после Пасхи. И ваши посылки пришли. Спасибо!

Работы очень много. В Билефельде идет семестр. Кроме этого готовлю доклад «Утопия после революции», который буду читать на симпозиуме об утопии в Билефельде.

Несколько дней тому назад получил письмо из Парижа, которое прикладываю. Ответ можешь прислать через Бернхарда. Другое письмо передай Сильвестру.

Обнимаю тебя и Галю.

3

Мой дорогой Эдик,

Совсем недалеко от Мурнау, где была написана эта картина, сидим с Карлой, вспоминаем тебя и Галю, и желаем всего хорошего на Новый год.

Вероятно, в марте приеду в Москву.

Э. СТАММ

32

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Стокгольм–Москва, 1981, 1982

1

Дорогой Эдик!

Два дня тому назад я получила письмо от тебя и от твоего немецкого друга. Извини меня ради Бога, что долго не писала. Несколько раз старалась звонить, но Вас не было, и Ханс тоже недавно сказал, что он вас тоже не нашел. Я ему, между прочим, все сказала о ситуации, чтобы вам рассказать.

Ситуация такая: ничего не случилось. Были две выставки весной, где продалась только одна картина. Еще выставка, которую устроил друг Неизвестного в июле. Результат: продал одну картину. Поскольку в первом случае галерейщик ставил все картины под рамками, и это помешало продаже картин. Он вообще хуже работал, чем мы думали, и я немножко огорчена!

Сейчас вот этот друг Неизвестного, который более серьезный человек, просит сделать еще выставку в Северной Швеции. И потом, может быть, будет стараться сделать что-то в ФРГ, где у него есть какие-то контакты с галереями. Я поддерживаю эту идею!

Я чувствую, что ты думаешь, что я тебя обманываю, но это совсем не так!!! Просто трудно это все, так как выставки до сих пор не очень хорошо получались. Но это тоже зависит от общего климата на рынке искусства.

Ничего не пропадает, нужно только иметь терпение. И я должна, конечно, проинформировать тебя лучше, чем сделала.

Твой немецкий друг просил меня послать ему диапозитивы. Между прочим, я не получала раньше от него письмо! Он говорит, что написал в галерею и не получил ответ. Это может быть, но я лично от него первый раз слышала. Как я помню, я их тебе послала, но может быть, я ошибаюсь, и только послала Эрнсту. Звонила галерейщику сегодня, но он болеет, говорят. Не лучше ли послать тебе эти диапозитивы? Занимаюсь, короче говоря, как только будут конкретные возможности. Сегодня только есть планы.

Как ты понимаешь, никаких денег не получила. Если будут, я тебе, конечно, пошлю в каком-то варианте.

P.S. Я сама замечаю, что я уже чувствую и пишу хуже по-русски.

P.S. Целую Вас и надеюсь, что все будет лучше!

2

Дорогие друзья!

Старалась выполнить просьбу Гали. Я надеюсь, что тебе понравятся эти вещи, Галя! С размером брюк было очень трудно, и, может быть, нужно будет их перешить. Если я приеду в Москву, я привезу еще кое-что.

У меня все прекрасно! Ханс, наверное, уже устал рассказывать, что к осени я еду работать в Лондон. Для меня это место – мечта! К чему я стремилась, и я очень удивляюсь, что мечта уже выполнилась. Надеемся, что все будет нормально.

С выставками в Северной Швеции получилось так, как и с другими. Очень хорошая критика, но ничего не продали. Как жалко это все!!

Ваш немецкий друг написал о планах выставки в Германии, в Бохуме, в следующем году. Конечно, он может взять то, что есть здесь. Я ему напишу об этом.

Ханс предлагает мне приехать в Москву в мае. Я еще не решила окончательно. Денег мало, как всегда. Но очень хотела бы вас видеть и поболтать! Посмотрим…

Целую и обнимаю Вас! С искренней дружбой!

М. ХЮТТЕЛЬ

33

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Бохум–Москва, 1982

1

Дорогой Эдик, дорогая Галя.

Спасибо большое за письма. Я не очень хорошо понял письмо. Это не вопрос языка, а только вопрос слова благодарность. Знаете, я сам виноват и меня нужно сказать благодарность. У меня духовный кризис, потому что мне нужно изменить мировоззрение. Я не хочу сказать, что философия до сих пор, пока мне было удобно, было для меня просто гавно, но не хватает знания. Поэтому мне нужно изучить русское мировоззрение, византинизм, платонизм, нео-платонизм и т.д. Мне очень помогают в этом картины Эдика, потому что там я вижу новый мир. Если я подумаю, я сделаю эту рекламу Эдика, на исправление этого духовного мира. Поэтому мне нужно сказать Эдику и Гале благодарность за помощь. В этом смысле вы больше помогали мне, чем я могу. Так же не стоит – по моему – кто чему помогал, не стоит – вы или я, а лучше говорить: кто-нибудь хочет выразить духовный мир.

Я заказал журналы и выслал. Также книги Жени. Какие книги Набокова вам нужно? Я с удовольствием посылаю.

Как всегда я изменяю текст статьи о Эдике о Илье. Надеюсь, что они будут яснее. Прочитайте, пожалуйста, чтобы я мог отбросить ошибки. Я чувствую виноват в этом деле, потому что я всегда хочу изучать, как школьник, и мне нужно помочь, потому что мне немного трудно понять искусство.

Надеюсь, что это мое желание изучать духовный мир искусства вам понять не трудно.

2

Дорогой Эдик, дорогая Галя.

Получил ваши письма, письмо Володи, Бори и Гарольда. Спасибо особенно Гале, потому что она так хорошо написала о творчестве Эдика, что тоже Вольфганг сказал, как умно она понимает картины его. Мне действительно помочь, потому что литературы об Эдике, которая я здесь нашел, с ошибками. Например, читал о влиянии Вейсберга для Штейнберга и просто в статье цитировал эту информацию. Если возможно и Галя хочет, было бы интересно читать больше в этом смысле.

Говорю об искусстве Господин … Шпильман мне сказал случайно, что 2 картины Эдика показаны на выставке, по-моему в городском музее Soest (недалеко отсюда). Мало значит, но лучше чем ничего. Его позиция как директора плохая, как я раньше писал, в этом году у него нет денег. Культурные лица Бохума не интересуются искусством востока. И он так же не знает, будет ли дальше директором музея или нет. Он мне сказал, что также сейчас нет возможности напечать ксерокс бесплатно – это было бы важнее для каталога Ильи и Анатолия. Городские музеи хотят сделать архив восточного искусства только потом, когда уже новое здание открывается – следующей весной. Я сам, конечно, могу сделать маленький тираж приблизительно 10–20 экземпляров и послать куда нужно, например на выставку конгресса как документ. Я также кончил книжку адаптированных иллюстраций Ильи и посылаю быстрее. Надеюсь найти издательство. Важно, как мне сказали, что такое издание хорошо и поэтому стоит ждать немножко для большего тиража. А нужно, чтоб все материалы в порядке, чтобы все возможности я мог использовать.

Говорить о деньгах (средств сатаны), лучше отдать для искусства, чем отдать на капиталистический банк, купить акции. Сейчас у меня – до августа много денег, я легче получил эту государственную помощь, чем я думал (и больше). Для меня почти ничего не нужно. Жду, чтобы мне дали визу в сентябре.

Я пишу маленькое письмо к Вальтеру, но еще не ясно зачем, потому что я только могу сказать, что выставка должен быть в начале 83 года в Билефельде. Но может быть, нужно констатировать быстрее.

Я перевожу статью Ракитина с удовольствием для каталога. Извините, что я написал Чаадаев вместо Тютчева, изменю, конечно. Спасибо Володе за фотографии, я возьму для Бегемота. Спасибо Евгению, магистру философии и любви, и Боре за письма о жизни в лесу.

Целую вас.

3

Для Эдика и Гали напоминание от вашего друга Мартина.

Жил … был Солнце.

Жил … был Большой Э. и маленькая Г.

Куда ты идешь? – спрашивала Г.

На солнце. – отвечал Э.

И так ушли Иосиф и Мария, чтобы у них было бы ценность.

Они встретились с ослом.

Куда вы идете?

На солнце.

Я с вами!

Потом они встретились с собакой.

Куда вы идете?

На солнце!

Я с вами!

Потом они встретились с кошкой.

Куда вы идете?

На солнце!

Я с вами!

Потом они встретились с петухом.

Куда вы идете?

На солнце!

Я с вами!

Долго они шли через мир. Они были во всех странах. Потом они пришли в К. Потом они пришли в конце мира.

Куда вы идете?

На солнце!

Я пойду!

И так они пришли все: большой Э., маленькая Г., осел, собака, мишка, петух и К. на солнце.

А солнце поет:

Абулио абулуай

Уоуай

Алабул алабул

Мнсфт

Елсамен бландриди

Наямама нама

В. ШЛОТТ – Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Бохум–Москва

1

Дорогая Галюшка, дорогой Эдик.

Спасибо вам за два письма, отосланные верным нашим приятелем перед Рождеством и в начале Нового года. К сожалению, только сегодня – три недели после трусливого захвата П. милитаристами (последней надежды нео-сталинской бюрократической хазы!) я могу реагировать (мы были срочно заняты призывами, резолюциями… манифестами… и наши ученые-мещане наконец чуть-чуть проснулись!).

Наши дураки (социалдемократы и т.д.) до сих пор не понимали, что удар постсоветской бюрократии направлялся и против нас (или лучше говоря: представляет собой последнее оружие окостенелой сталинской бюрократии, этакая сволочь…). И наш трусливый Шмидт ползал на карачках вокруг кремлевского горца, который послал приказы по Польше: «Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз». И наши польские собраты снова идут в подполье… и кровь демократии проливается…

О глиняная жизнь! О умиранье века!

Вот предпоследний привет Мартина, он же делал вид, как будто Польша лежит в Африке: «Дорогие друзья, может быть, я приеду в Москву в феврале. Я думаю всегда о вас. Целую вас. Ваш Мартин».

Крепко обнимаю вас, я тоскую по кухне в Москве.

Сердечно, Вольфганг.

М. привезет вещи для Жени и Володи.

Есть ли какие-то статьи из Петрограда?

2

Дорогая Галюшка, дорогой Эдик, сердечный привет из Праги, где я побываю несколько дней службы, т.е. «изучаю» подземный партийный климат в поисках… Пражские художники (Пивоваров, Кафка) передают тебе привет. Сердечно обнимаю всех добрых людей в Москве.

В. ЯНКИЛЕВСКИЙ

34

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Москва–Погорелка, начало 80-х гг.

1

Дорогие Галочка и Эдик!

Все у нас, Слава Богу. С Леной благополучно закончилось, и теперь мы поедем, наверное, 8 августа куда-нибудь в сторону Белоруссии или Прибалтики дней на 20, на машине все вместе. Видимо, с нами поедет и Боря Лисицкий с семьей.

Галочка, я поехал в горком к Чудиной по поводу Саши Данилова, а она ничего не знает, говорит, что никакой командировки не давала. Я позвонил из горкома тете Саши, она мне сказала, что телеграмма пришла в горком и ей оттуда позвонили. Но парень, который ездил с Сашей, рассказал следующее: они работали в каком-то совхозе, получили деньги (Саша 1000 рублей), и Саша пошел выпивать с какими-то чучмеками на берег реки. Потом исчез. Через два дня всплыл труп, в одежде без денег и документов. Это было 9 июля. Я сказал Чудиной, что надо помочь тете и ребенку, она обещала. Наверное, рублей сто дадут. Позвонил Сашиной тете (к сожалению, я забыл, как ее зовут) и передал ей разговор с Чудиной (кстати, та обещала также сделать выставку посмертную). Вот все, что удалось узнать и сделать.

В Москве тихо. Открылась выставка Франциско, очень хорошая и духовная. Приезжала какая-то немка, привезла книжку для вас (Константин Леонтьев) и записку от Вольфганга, что он будет в начале сентября (числа 8-ого). Выдали мне билет.

Эдик, сигареты я сегодня тебе посылаю, не знаю, что придет раньше – письмо или сигареты.

Крепко вас обнимаю, ваш В.Я.

2

Дорогие Галя, Эдик.

Посылаем апельсины и лимоны. Большой привет от меня Анше. Желаю ей поменьше мучений.

Мама все еще в больнице, пережила три кризиса, похожа на скелет, вставать не может. Все время около нее дежурим (и ночью).

Москва пуста, машин мало, людей тоже. Много солдат и милиции, как военное положение. Иностранцев (туристов) на улицах не видно, так что в метро объявляют по-английски для русских бабок.

Илья скоро едет к вам (25-ого кажется).

Целуем вас.

Ваши Римма, Володя.

3

Дорогие Галя и Эдик, вот уже скоро пройдет лето, а мы сидим в Москве и неизвестно поедем или нет куда-нибудь (может быть, в сентябре). Сейчас детей отправили на юг и отдыхаем от них. Работается плохо. Нашел столяра неплохого, заказал ему много разных рам (очень дорого, дороже, чем у Миши), но делает хорошо и быстро.

В Москве ничего не происходит, только выставка японского дизайна, кстати не очень хорошая, Какая-то сумбурная.

Илья написал книгу: 60-ые годы и 70-ые годы, где обосновывает (в 70-х) первенство стиля Комара и Меламида и всех остальных. Все остальные неактуальны, «эстетичны» и музейны. О нас по два слова. Формирование исторического мнения.

Время все поставит на места, как и всегда, но как и всегда поражает, насколько ослепляет людей поверхностный, актуальный слой существования, как художников, начиная от Глазунова и кончая Кабаковым, так и искусствоведов, начиная от философствующего Гройса и кончая несчастным полудилетантом Пацюковым. От полной беспомощности в анализе пластической структуры произведения к самоутверждению через жонглирование спекулятивными моментами концептуального искусства с самоуверенным видом.

А какая, собственно, разница между анализом «магазина» Кабакова и «Иван Грозный убивает своего сына». Вот и выясняется, что вся методология Гройсов, в принципе, это болтовня пошлого гида в Третьяковской галерее (с той, правда, разницей, что тот честнее, он рассказывает о том, что видит). Вот почему все эти пошляки и кинулись в концепт, его легко объяснять, а если владеешь сложной терминологией, то и легко выдать себя за апологета современного искусства. Их как магнитом тянет друг к другу, и свиваются в бесовскую метель, и вьются вокруг режима, и спаяны с ним намертво.

Как вы отдыхаете, есть ли грибы, рыба? Очень я жалею, что не купил дом Анши.

Целую вас.

4

Дорогой Эдик, приехать не удастся, т.к. нам дали путевки в Гурзуф с 25 августа.

Дом Генаши мы хотим купить, и я тебя прошу с ним или его поверенными договориться. Посылаю тебе 200 р. задатка, а приеду туда уже следующим летом, может быть, с тобой, когда ты поедешь сажать огород, и там все дела закончу.

Если тебе не трудно, посмотри дом, в каком там все состоянии и что нужно делать.

Мы приедем 20-ого сентября. Новостей пока никаких, никого и ничего.

Спасибо тебе за заботы. Целуем вас.

М. ГРОБМАН – Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Тель-Авив–Москва, 1986

Дорогие и любимые Эдик и Галка!

Появилась счастливая возможность передать вам письмо через друзей. 11 февраля 1981 года я послал вам письмо и до сих пор не знаю, дошло ли оно. Ответьте, жаль, если пропало, и знать впредь, но надеюсь, что дошло.

Мы уже как третий год живем в Тель-Авиве, на берегу Средиземного моря. Яшка в армии, летчик. Златка в школе, что не мешает ей быть актрисой. Ирка иногда работает в издательствах.

Не так давно, я был около полугода в Америке, в основном в Нью-Йорке. Художники наши живут там с большим напрягом и амбициями, страшно ревнивы, и вообще атмосфера не столько художественная, сколько спортивная. Но я думаю, что это из-за недавней эмиграции, проходит время, и все отстаивается, и каждый занимает место своего уровня. Без сомнения, некоторые из наших станут очень даже известными в Штатах.

Не знаю, дошло ли до вас все то, что было мной издано, посылаю кое-что и прошу отписать о впечатлении.

Общие с Борей Свешниковым друзья рассказали мне, что он в восхищении от «Голема» Мейринка, посылаю ему через тебя эту книгу – текст я привез из Москвы, и тут мы ее издали.

Посылаю тебе журнал и открытку со Златкой и прошу тебя передать их моей матушке, адрес прилагаю.

Вам с Галкой – мои стихи, каталоги, проспекты и прочее. Все, что в нескольких вариантах, – распорядитесь, как знаете, но желательно, чтоб это увидели в первую очередь московские художники. Эдик, Галка – обязательно. И очень бы хотелось получить московские горкомовские и прочие издания такого типа.

Эдик, все те издания, где есть имя Володи Яковлева, передай ему, пожалуйста, по экземпляру.

Целуем с Иркой вас крепко-крепко, с любовью.

Г. РУГЕ

38

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Москва, 1988

Господину Штейнбергу Э. с супругой.

30, 50, 55, а теперь и 60.

Круглые даты я продолжаю и дальше отмечать в Москве. И тот, кто хочет отпраздновать со мной 70-летний юбилей, должен сначала прийти на мое 60-летие 09.08.1988.

Сердечно приглашаю Вас и жду с 19.30 до …

А. и С. МАРТИНИ

39

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Бохум–Москва, 1988

Дорогие друзья!

С большой радостью на днях узнали о выставке Эдика в Москве. Кроме содержательной статьи мы заметили на опубликованной фотографии, что Вы оба, кажется, стали как-то моложе. Надеемся, что это не только внешний вид.

Воспринимаем выставку, как знак того возрождения связи с прошлым, которая характеризует нормальное развитие любого периода. Как знак того, что пришли в себя. Это нас радует и даст повод для размышления. Я очень удовлетворен тем фактом, что мои прогнозы оказались не «оптимистическими», но скорее реалистическими.

Краткими словами: мы очень тронуты событиями.

Желаем Вам всего наилучшего.

В. РАКИТИН

40

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Франкфурт–Москва, 1989

Дорогие Галя и Эдик, с Пасхой Вас, милые, Христос Воскресе!

Галя, посмотрел я свой текст от французов, и, мне кажется, он не совсем (или совсем не) подходит к альбому. Конечно, если у Алика есть еще время, то я мог бы сделать другой текст к началу мая. Для этого я хотел бы знать хронологические рамки (насколько я понял – 1968–1976) и, главное, какие будут работы репродуцированы, каких авторов.

Дж. ФАЙНЕС

41

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Москва–Женева, 1989

Дорогие Галя и Эдик.

Я хочу еще раз Вас поблагодарить за замечательный проведенный с вами вечер. Я очень благодарен Володе Немухину, что он меня познакомил с такими исключительными людьми.

Я надеюсь, что это только начало нашего знакомства и что вы примете мое приглашение приехать ко мне в Женеву и познакомиться с моей семьей.

Вы, Галя, настоящая героиня, и я был глубоко тронут рассказом Эдика о том, как Вы ему помогали пережить трудные времена и стать теперь выдающимся художником. Я очень рад, что сегодня Вам живется хорошо и что Вы почти ни в чем не нуждаетесь.

Дорогой Эдик, я был счастлив вашим приглашением посетить вашу мастерскую. Ваши работы необыкновенные, и они меня очень глубоко тронули. Я люблю все ваши циклы, и ваши совсем последние работы, особенно замечательны. Триптих, который вы написали в декабре, я особенно полюбил, и эту работу вы должны непременно сохранить для Третьяковской или для Русского музея.

Цикл «Деревенский» – потрясающее произведение – перевод в живописи постепенно исчезающих последних трех семейств умирающей деревни, просто сжимает сердце. Концепт совсем уникальный, но волшебство в том, как вы сумели передать это впечатление в абстрактных полотнах.

Надеюсь, что в ближайшее время мы снова увидимся.

С сердечным приветом,

(Архив Галины Иосифовны Маневич)

Ю. ВЮРТ

42

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Москва, 1990

Дорогой господин Штейнберг.

В последнее время, каждый раз встречая Вашу супругу, мы договаривались организовать встречу между нами. Я пытался дозвониться Вам несколько раз с конца месяца мая, к сожалению, безуспешно.

Так как 27 июня я ухожу в отпуск, я решил позволить себе послать Вам несколько слов, чтобы сказать Вам, что я не забыл наш проект. Может быть, будет возможность организовать встречу до 27 июня? Я был бы очень рад! В противном случае, это будет, наверно, после моего возвращения в Москву, около 16 августа.

Есть вероятность, что я мало сделал для разговора с Вами.

В ожидании Вас снова увидеть я передаю Вам и Вашей супруге мое дружеское приветствие.

Д. МИТТЕРАН

43

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Париж, 1991

Дорогой господин Штейнберг!

Имею честь сердечно благодарить Вас за Ваше такое щедрое участие в создании художественного образа свободы, которое будет иллюстрировать Декларацию прав человека: иллюстрацию, которая была нужна человечеству. Мы знаем, что еще две трети детей развивающихся стран неграмотны и не умеют читать.

Мне было бы очень приятно принять Вас в Париже на первой выставке произведений этого цикла в Национальном музее Жоржа Помпиду, которая откроет целый ряд подобных выставок в больших музеях всех пяти континентов.

Для меня это, кроме того, будет поводом ознакомить Вас с гуманитарными акциями и их дальнейшим развитием. Ваше участие в них не только желательно, но и необходимо.

Примите уверения нашего к Вам уважения и благодарности.

В. ЯНКИЛЕВСКИЙ – Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Нью-Йорк–Париж, 1990

1

Дорогие Галя и Эдик.

Посылаю вам экземпляр моей статьи, которую я здесь опубликую или в «Континенте», или еще где-нибудь. Очень бы хотелось ее (и я думаю, очень важно) опубликовать в Москве. Может быть, вы сможете это устроить. Все зашло слишком далеко.

Наш «друг» просто спятил, в него вселился сатана. Даже его «сподвижники» зовут его «начальник». Он написал свою статью в «Беседу» после нашей с тобой выставки в 1978 году (откуда появилась вертикаль). Фаворский свет – «оно», ты наверху – я в подвале. Видимо, он заболел после этого и закомплексовал.

Теперь это стало социальным явлением.

Здесь жить довольно тяжело, много агрессии и интриг, об искусстве говорят только в смысле цены. Я все больше и больше тоскую о нашем золотом времени, когда мы не знали, сколько стоят наши картины. Это уже в прошлом, но это время всегда будет в нас, и от имени этого времени надо остановить эту осатанелую свору. Тут мне рассказали историю, как большая компания «бесов» во главе с Приговым в Москве ночью пыталась изнасиловать в троллейбусе девочку, их было человек 10–15. И только вмешательство водителя и моего друга-рассказчика ее спасло. Вот так. Все как в классической литературе.

Целуем вас и скучаем. Напишите нам по адресу: 176 Broadway 9b.

Мы, наверное, будем здесь до сентября (выставка намечена на сентябрь), а там видно будет.

2

Дорогие Галя и Эдик.

Посылаем вам пригласительный билет на выставку, которую подготовила Инесса Ламм в галерее Бермана. Кажется, она собрала всех, у кого прямоугольные холсты (идея выставки, конечно, очень искусственная, но не от слова «искусство»). Кроме твоих вещей и еще нескольких, остальные не имеют к идее «квадрата» никакого отношения, кроме формы холста.

Вещи на выставку дали разные американские галереи, которые уже изменили позицию по отношению к Берману-Нахамкину. Твоя вещь от той галереи, куда мы передали твой билет из Парижа.

Мы пока снимаем квартиру в очень хорошем месте, недалеко от Сохо. Пока еще не обговорили условия. Сколько мы здесь будем, пока не знаем.

Поздравляем с успехом на «Decouvertes», все постепенно становится на свои места.

Может быть, в мае появимся в Германии ненадолго и, если вы будете там, увидимся.

Целуем вас и

3

Дорогие Галя и Эдик.

Поздравляем вас с выставкой и уверены, что открытие прошло замечательно.

Мы здесь застряли до начала мая, т.к. должны получить «грин карт». Нам назначили на 5 мая. Ее дают на всю жизнь, так что это очень важно.

Что касается Хаттон, то она до сих пор не разберется с хозяином дома, который ее то ли выгоняет, то ли оставляет. Поэтому мы до сих пор не знаем, когда будет выставка, то ли через месяц в этом (старом) помещении, то ли в новом, но уже в начале нового сезона.

Я пока начал серию холстов, думаю, закончу к маю штук десять. Дышится здесь хорошо, и жизнь (галерейная) начинает бурлить.

Дима подготовил выставку и откроет 30 марта (правда, галерея говенная), но Дима, впервые за много лет, работал систематически, почти без срывов и, конечно, счастлив и никуда отсюда не хочет уезжать. Москвы боится, как смерти.

В остальном в русской компании изменений нет, все так же не могут выскочить из своего сложившегося (не лучшим образом) положения, но бодро друг за другом дают интервью в «Новом русском слове», которые одновременно вызывают смех и грусть. Поскольку их никто (среди американцев) не замечает, они друг перед другом (и перед русской публикой) бьют себя в грудь, навешивают сами на себя награды и так самоутверждаются. Печальное зрелище.

Последние два интервью – Неизвестного и Сокова. Мифология не после жизни, а впереди нее.

Мы вернемся 10 мая. Застанем ли вас в Париже или вы уже уедете в Чикаго?

Напишите нам, как вы живете, как идет выставка, какие новости на полустанке «Paris».

Обнимаем вас с любовью.

Париж–Москва, 1995

4

Эдик, посылаю тебе статью в «Р.М.» о нашем «друге». Все, кто были на «представлении», кроме его прихлебателей, говорят то же, что и в газете. Эмоциональная пустота, идеологическая заданность. Во французских газетах, конечно, появились купленные статьи, но чисто описательные. Никто не смог выдавить из себя никакого восторга. Думаю, что это начало конца.

Римма едет за паспортами в Москву, она вам позвонит. Обнимаю тебя и Галю.

Париж, 1997

5

Графоманское послание другу Эдику Штейнбергу

к 60-летию его пребывания на Земле.

Эпиграф

Дорогому Эдику с любовью.

Т. ОЛЬШЕВСКАЯ

44

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Москва–Париж, 1991

1

Уж не один раз начинала писать вам и никак не могла закончить. В тот же день, когда Леночка сообщила телефон Симоны, и я ней созвонилась, заболела гриппом, и по сей день душит кашель. И опять сбежал Рэм, ищем четвертый день. Держимся из последних сил.

Думала, что Леночка сможет встретиться с Симоной, но и она заболела этим дурацким гриппом.

Очень трудно писать, собраться с мыслями. Мне приходится разрываться на сто частей: стоянии в очередях, помогать Толе, дом. Толя продолжает работать, но хочет максимально сократить свою бурную деятельность. Страшные налоги при конечной прибыли не дадут выжить. Надо срочно прятаться под крышу какого-нибудь творческого союза, которые налогами пока не будут облагаться. Да и вообще невозможно что-либо прогнозировать на будущее. Силы, и физические, и психические, иссякли. Но их необходимо восстанавливать. А это только одно – Вера, которая нас держит от окончательного отчаяния.

Я практически ни с кем не вижусь, кроме Леночки. Со Световыми изредка перезваниваемся. После совместных изданий отношения охладились. З. А. не терпит критики в свой адрес, а ей кажется, что эти брошюры спасут Россию от погибели. У каждого своя версия на спасение, а при этом полнейшая оторванность от реальной жизни, сплошное лицемерие, фальшь и глупость. Все мессии, пророки, неординарные личности, вокруг которых должны все крутиться и вертеться. Если проблема, то обязательно в глобальных, космических масштабах.

Бог с ними. Каждый проживает свою жизнь, свою судьбу, и хотелось бы от своих близких побольше сострадания и снисхождения, а не приговора, которые очень любит выносить Е. Шифферс.

Все наше общество, а в особенности интеллигенция – огромная психбольница с неизлечимыми клиентами.

Что еще? У Леночки в доме то же, что и было. Петя приезжает на 2–3 дня. Дом – перевалочный пункт. Уже ничего не скрывается и становится нормой. Более того, он укоряет Лену, что она в этой ситуации не на высоте. Боже мой! Член дворянского собрания в обнимку с большевиками и Андреем Голициным мистифицирует семейную жизнь. И оказывается, ему так дозволено. Все критерии морали и нравственности сместились. Бедная Леночка. Как только начинает немного в себя приходить, опять по голове. Как это можно все выдержать?

Не спешите сюда. Дождитесь весны. К весне кое-что должно определиться. Самое главное не пасть духом, а все остальное можно пережить. Очень вас не хватает. Вся прошлая жизнь канула куда-то в бездну. Гарику не могу дозвониться, да и он не звонит. Но, конечно, дозвонюсь.

Крепко вас целуем, обнимаем.

2

Дорогие Галочка и Эдик!

Христос Воскресе!

Письмо, которое я послала с Симоной, было несколько сумбурное и довольно мрачное. Оно соответствовало моему состоянию в те дни.

Я тебе писала, Галочка, что пропал Рэм. Мы его нашли спустя почти месяц во Владимирской области, за Вязниками. История фантастическая. Конечно же, мы страшно рады и счастливы.

Ну, а во всем остальном все по-прежнему. Книги расходятся с трудом. Самые сложные – поэзия. С религиозными книгами тоже тяжко. Приходится крутиться, как уж на сковородке.

В Москве все храмы, в особенности те, что восстанавливаются, поделены между Памятью и прочим населением. Дело доходит до убийств (зверски убит отец Серафим, настоятель храма около Ленкома, кажется Рождества Богородицы). Нам очень много приходится разъезжать по храмам и сталкиваться со звериной ненавистью к евреям, доходящей до неприятия Библии. Все это производит тяжкое и угнетающее впечатление.

На днях опять поеду в монастырь под Ригу. Очень хотела, чтобы со мной поехала Леночка, но она связана по рукам и ногам своим семейством. Из-за болезни Мишки и Иры ей приходится водить Митю из яслей. Сама чувствует себя очень плохо. Не знаю, как ее вырвать из этого колдовского круга.

К сожалению, в моем письме опять сплошной минор. Приедете и сами все увидите, будете постепенно втягиваться и привыкать к этой обстановке.

Нищих стало еще больше. Сидят в переходах метро женщины с грудными детьми, инвалиды. Это постепенно становится привычным, и мало кто на них реагирует. Ведь все это уже было.

Галочка, может ты черкнешь мне несколько слов. Ира будет возвращаться числа 19 апреля. Может быть, под большим вопросом, в апреле удастся приехать в Париж Толе с делегацией от Академии наук. Устраивает эту поездку Лен. Я бы очень хотела, чтобы он куда-нибудь смотался, а то мозги заходят за мозги.

Что вам еще написать, мои хорошие? Ничего больше на ум не приходит. Телевизор больше не включаем, и смотреть, и слушать тошно. Но все же есть еще очень славные люди. Может быть, все-таки выскочим.

Целуем вас нежно.

Г. КАРЕТНИКОВ

45

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Москва–Париж, 1991

1

Дорогие Эдик и Галя.

Одному Господу известно, что происходит в этой стране, что будет с ней, с нами и нашими детьми. Разлажено все, и все разваливается. Озлобленность провоцируется коммунистами, которые цепляются за остатки своих имперских пайков. Нам же жрать решительно нечего, да и не на что. Думаю, что к вашему приезду лучше не станет. Прочувствуете все сами.

Завтра суд над взломщиками вашего дома (квартиры). О нем подробно расскажет Дима.

Алик картины в мастерскую еще не вернул. Обещал на этой неделе.

Стас звонил позавчера и сообщил, что завез весь материал. Проверю в первых числах апреля. Постараюсь тогда же найти в Тарусе кафельщика. Без кафеля на стенах невозможно закончить монтаж душа, толчка и проч.

Уже тепло, и можно было бы открыть воду. Но Юлий с В. П. в Тарусе не живут, а за полдня всех не оббежишь.

Вообще же, тоска смертельная, а рассказывать о том, что внутри, как оказалось, кроме вас, мне некому.

Спасибо вам за обувь, штаны и сигареты.

Простите мне мои просьбы и эти рваные мысли.

Целую вас, до встречи.

2

Дорогие Галя и Эдик.

Сел только сейчас за письмо к вам, но понял, что разучился или не умел это делать. Ведь важно сообщить о том, что интересно для вас и о чем вам не известно. Конечно же, сопереживать ситуации в Париже по теле-радио информации и из слухов – состояние не вполне адекватное тому, что испытывается здесь при столкновении впрямую с кошмаром распада. Во всем виноваты мы сами, да только сознаться не хотим.

Цены, вы видели, возможно, по телевидению, безумные. Народ, однако, пока не ропщет, и даже смиренно-молча выстаивает по часу-полтара в очередях за хлебом. В светлое время дня хлеб есть (в среднем 3 рубля за батон) очень плохого качества. Молока Москве не хватает, за молоком давятся. Сахар стал стоить 7 рублей за кг, но его нет. Копчености продаются не везде (кг – за 130–140–150 р.). Это пока. Промтоваров никаких, да и страшно думать о ценах, когда они появляются. И все-таки это не голод, не бедствие пока для Москвы. Платили бы людям за их труд соответственно. Эдик, старик, мы же об этом уже столько проговорили.

Нашу телерадиокомпанию ликвидировали. Возьмут ли меня в новую, которая теперь будет называться «Останкино», – большой вопрос. Е. Яковлев оставит под собой прежних начальников. Я у них как кость в горле. Во всяком случае, предупреждение об увольнении я подписал вместе со всеми. Через полтора месяца могу стать безработным. Искусство, с которым я был связан, нынче не пользуется спросом.

Ф. Светов живет в твоей мастерской, хотя не сразу соображает, с кем разговаривает. Тамара передает привет и ждет твоего возвращения. У Леночки с Верой Африкановной переменно. Они написали письмо отдельно.

В Калугу звонил. Женя просила не сообщать, но, думается, лучше вам знать о том, что Витя разбил машину вдребезги без последствий для собственного здоровья (перевернулся по первому снежку). В этой связи мне неловко было спрашивать о его работе в Тарусе. Слава Богу, остался жив и здоров.

Харальд гриппует в канун Рождества, но проживает на вашей площади в чистоте и оптимизме. В конце месяца собирается на время отбыть из СНГ.

Письмо Левинсону переслал по почте. Он так просил. Дешевка он, что-то не разговаривается мне с ним.

Спасибо тебе, Эдик, за предновогоднюю посылку. Это было очень кстати, особенно сыр, без которого мать обходится с трудом. Мы с ней встретили Новый год, вспоминая тебя добрыми словами. Она и сейчас шлет вам привет и поздравления с Рождеством (запоздалые, но искренние, поверьте).

Храни Господь и вас. Целую. Гарик.

06 января 1992 года. Москва

P.S. Чуть было не забыл. Из Семенова звонил Генаша. Он вышел из больницы. Говорил очень быстро. Умирать не собирается с Божьей и твоей, Эдик, помощью. Умоляет прислать еще лекарства на второй курс.

А Костя просит тебя привезти пару детских свитеров для внуков (10–12 лет). Старик, я только передаю тебе то, о чем просят! Не ругай меня за неумение быть громоотводом. Там, в Семенове, свои нюансы во взаимоотношениях твоих друзей и знакомых. Однако, ношу на себя ты взваливаешь каждый раз сам. Деньги Саше переслал. Скучаю без вас, не с кем обмолвиться.

3

Дорогие Галя и Эдик.

Пользуюсь новой оказией, чтобы напомнить вам о Москве и России.

Вчера и сегодня здесь, наконец, зима. Много снега, мороз, и даже пуржит. В квартире у вас тепло. Харальд заклеил все щели в окнах. Он здесь замерзал.

Зима, похоже, и в душах большинства ваших сограждан. Способность улыбаться сохраняют еще ваши иностранные друзья, а в тепле и сытости пребывают разве только новые «хозяева жизни». Но и им не до улыбок. Вы их ведь тоже видите по телевидению.

Бог знает, что здесь будет. Все зыбко, и все распадается.

Мне не позволяют хандрить музыка и живая работа. Работаю пока до 4-го марта. Очень устал от собственного максимализма, но ничего не могу поделать, если слышу фальшь и если распадается форма – не соглашаюсь и даже зверею.

А что у вас? Напишите, если будет желание и время. Звонить сейчас очень накладно.

Целую вас. Гарик.

4

Дорогой Эдик, привет.

Спешу написать тебе немного. Через час Харольд уходит, а надо письмо передать через него, кто-то из России летит в ваши (?) края.

Свидетельство ваше разыскал и передал Харольду, получите все вместе, я надеюсь.

Это странно, Эдик, устроен мир, и мы в нем странники.

Ты так чувствуешь себя в Париже… Впрочем, эгоизм почти синоним одиночества. Тут мы, может быть, совпадаем. Разве дело в чужой квартире и не «твоих» вещах? Дух не совпадает с плотью, существо с оболочкой.

Русские, Эдик, в массе своей, не страдают. Да, Генашка болен, да, он отработал на подлецов. Но он был согласен так жить. Страдают те, для которых такая жизнь – ад.

Не отчаивайся, старик, думая о своих 55-ти. Ты в этом мире оставишь достаточно для размышления.

Постараюсь в начале мая съездить в Тарусу и что-нибудь посадить.

С арендной платой за мастерские в Москве пока все вполне ясно. Раньше цены повысили до немыслимых размеров, затем, вроде бы, отменили. Теперь идет беспредел на уровне начальников ДЭЗ-ов. Похоже, они будут теперь хозяевами жизни.

На днях все узнаю подробнее. Не волнуйся, старик, и береги себя вместе с Галочкой.

Тебе все передают привет, и матушка моя тоже. Она воюет со мной и замалчивает всякую информацию в стремлении удержать меня возле себя в квартире. А моя жизнь пока еще в работе, да и на эту жизнь ведь надо пахать, зарабатывать. Платят ведь гроши. Она этого не понимает и скрывает от меня даже деловые звонки. Дорого ли обойдется телефонный автоответчик? Вот о чем, не стесняясь, я хотел бы тебя попросить. Купи, если сможешь для меня, но не надрывайся.

Целую тебя и Галю. Напишу подробнее в ближайшее время.

Р. – П. ТЮРИН

46

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Париж–Брюссель, 1992

Мой дорогой Штейнберг,

В Новый год, согласно обычаю, высказываются желания всего доброго. Друзья близко или далеко. Хотя с опозданием, шлю вам свои: счастливого 1992 года, не слишком озабоченного всем, что нам морочит голову и на Востоке и на Западе.

Храню в памяти прекрасный концертный вечер в прошлом году с Володей и Риммой. Надеюсь, что нам будет дано пережить его равно вместе.

Время от времени мы, я и моя жена, встречаем ваши работы на выставках. В Амстердаме они были, вне всякого сомнения, лучшие из всего показанного.

С желанием встретить вас в Москве, в Париже или в Брюсселе.

P.S. С Жанин и Мишель все хорошо. Они все еще в Тель-Авиве. Когда мы встречаемся, мы говорим о… Вас!

В. ЗИГЛЬ

47

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Вена–Париж

1

Дорогие друзья.

Гунди поедет в Москву и будет рассказывать вам о нашей жизни в Вене. Очень часто мы думаем о Вас, наших беседах, квартире на улице Пушкина, о мастерской. Поклонники искусства Эдика, мы очень часто смотрим на прекрасные картины, которые живут среди нас в качестве собеседников и друзей.

Желаю Вам всего хорошего.

2

Дорогие друзья.

Мы каждый день живем с Вами – везде у нас «висит» Эдик. Было хорошо быть с Вами в Париже. Надеюсь, что Вы будете здоровы в следующем году. Что касается нас – все в порядке. Надо сделать планы видеть друг друга в Париже, в Вене или в Германии.

С Рождеством Христовым и Новым годом,

3

Дорогие друзья, спасибо за приглашение на 23 марта. К сожалению, мы не сможем быть с Вами, но планируем путешествие во Францию в июле. Вы еще будете?

Желаем большого успеха и прежде всего крепкого здоровья.

4

Дорогие друзья.

Нет таких друзей, о которых я так часто думаю, как о вас. Это не только из-за картин, которые везде вокруг у нас в доме, также из-за поэзии Бродского, с которым Вы нас познакомили (сопровождающей… стрелу Э.Ш.): древко новое…

У нас все просто. Работаем мы в МИДе (опять) с чеченцами (из которых многие беженцы у нас), а дочка в университете.

Когда мы увидимся? Есть возможность одной поездки в Вену? Надо обязательно встретиться в следующем году. С Новым годом!

5

Привет из Вены, милые друзья!

Как вы живете? Ваш телефон не отвечает, и мы не знаем, как связаться с Вами. У нас все нормально. Мы надеемся – так же у Вас.

Наилучшие пожелания.

6

Cher Edik.

Галя только что позвонила, и мы знаем, что Вы снова в Париже, но что ты, к сожалению, в госпитале. Гунди и я крепко думаем о тебе – с наилучшими пожеланиями и сердечными молитвами. У меня также была авария (операция на сердце) – все хорошо получилось – надежда для тебя. Всего хорошего так же для Гали. Вальтер.

Ф. РОТЕНБЕРГ

48

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Иерусалим–Париж, 1994

Дорогие Галя и Эдик.

Надеюсь, что вы здоровы и Эдик хорошо работает. Перед отъездом в Израиль я вам звонил два раза, но ответа не было, хотел пообщаться и рассказать о встрече с Мариной Бессоновой.

Прежде всего я вас сердечно благодарю за ваше содействие познакомиться с Мариной Бессоновой. Она произвела на меня очень хорошее впечатление, как человек, и какой у нее глаз. Выбрала она у меня 6 полотен. Я вам их покажу, когда вернусь в Париж. Я успел сфотографировать и сделать слайды 5 × 5 см, и мы их проявили срочно в лаборатории не далеко от вас, и успели их передать ей. Мы здесь останемся до 29-ого декабря. Хотели вернуться раньше, но дочь уговорила остаться до 29-ого декабря. Я еще не совсем успел здесь очухаться. Все меняется так быстро. В Иерусалимском музее идет грандиозная выставка 180-ти работ Писсаро. Также идет большая, хорошо оформленная, выставка печатной графики израильских художников. Я не знал и вдруг обнаружил хорошо обрамленных 5 моих гравюр 1970-го года и попал в солидный каталог.

Есть у меня здесь и друзья и враги. Ведь это нормально. Я со многими не нахожу языка. Люди стали шероховатыми. Все время здесь террор, и люди нервны.

Несмотря на хорошую погоду и чудный воздух в Иерусалиме, я все время немного простужен и начал подкашливать. Был я у Гробмана. Жена его Ира издает журнал на русском языке «Зеркало». На одной из выставок встретил профессора Кампфа. Он американец и живет частично здесь. У него дом здесь, в Израиле, около Хайфы, и он нас пригласил его навестить. Он меня пригласил в Нью-Йорк в 1972 году в Еврейский музей, где у меня была ретроспектива 3 месяца. Также пригласил в 1991 году в коллективную выставку в музее в Лондоне. Он пишет книги. Если он будет в Париже, то я постараюсь его привести к вам. Когда поеду к нему, то прихвачу ваш каталог, который я купил здесь в прошлом году. Перед отъездом в Израиль, я успел увидеть выставку Пуссена. Большой он мастер. Все меняется. Когда-то были мастера и другой язык. Сегодня другой язык, и уже сегодняшний язык начинает меняться. По-моему, это нормально.

Извините меня за такой почерк и ошибки. Я так давно не пишу по-русски.

Дочка наша хорошо учится на втором курсе, т.е. второй год на медицинском факультете, здесь, в Иерусалимском университете.

Ну, пока, привет вам от Карины.

С глубоким почтением, Фима.

P.S. Если что-то вам понадобится – звоните.

Эту открытку Карина просила меня вам отправить, зная, что вам она понравится. Это очень красивая церковь, но снята очень странно. Я там когда-то бывал. Иерусалим насыщен храмами, церквями и мечетями. Красивый город. Мы живем в хорошем районе. Вокруг деревья и цветы.

В. ШЛОТТ – Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Эдик Штейнберг был приглашен на симпозиум Бременским университетом по вопросам современного искусства.

Бремен, 1990

1

Европа.

Мои собеседники, многоуважаемые туристы, прошу Вас позвонить, как только Вы приезжали из Worpswede (или после 20.00 часов).

Бремен–Париж, 1998

2

Милая Галя, дорогой Эдик.

Как чудесно, что мы встретились после 1000 зим и лет. Вы почти не изменились по виду! В промежуточное время Rise послал мне по твоему желанию монографию, пожалуй – и я уже начал сочинять рецензию. Теперь я желаю вам крепкого здоровья и дальнейших успехов.

Бремен–Париж, 2005

3

Милая Галюшка, дорогой Эдик.

Сперва – перед тем как высказать наилучшие пожелания по случаю Нового года… – Я хотел бы поблагодарить вас за приглашение к новой выставке в галерее «Bernard». Смотря на твои последние композиции (2004 года!), бросается в глаза, что ты вернулся к твоим шедеврам 70-х годов с маленьким различием, что контуры гораздо яснее более яркие! Мы бы с удовольствием (т.е. с моей подругой) поехали в Париж 17 февраля… Тем более, что у Володи Я. новая мастерская, которую пока не видел. Посмотрим подходит ли эта дата. Эдик, я очень рад тому, что у тебя творческая и художественная энергия снова появилась… У меня, лучше говоря, у нас в институте, новый самиздатский проект начинается. После наших выставок теперь научные размышления подводят к новым сюжетам. Ну ладно, стало быть поболтаем обо всем в этом году!

Галюшка, а у тебя тоже все в порядке? Я как раз открыл два слайда 80-х лет с тобой и с Эдиком. Пошлю развернутую фотографию в следующем письме.

Я желаю вам от всего сердца здоровья, творческих успехов и мудрости.

Ваш, о вас думающий друг, Вольфганг Шлотт.

Бремен–Париж, 2005

4

Милая Галюшка, дорогой Эдик.

«Картины Штейнберга кишат существами-знаками: одни стремятся к контакту… другие пугливо уходят на глубину, третьи…»

Спасибо за твои прекрасно моделированные каталоги с изображениями произведений из последних лет, которые до сих пор не видел. Смотря на них, у меня сразу же впечатление, что старый мастер снова находит свою духовную силу 80-х лет. От своего сердца я поздравляю тебя с выставками последних лет. Мне особенно понравилась композиция 203 стр. 92 (Русский музей). Сверкающий свет, абстрактные знаки, символическая теплота и острые размылины…

А теперь? Вы собираетесь в Москву и в Тарусу. «Возвращение в деревенскую простоту». Для этого я желаю вам здоровья, творческой энергии и счастливого отдыха. Мы с подругой будем в Норвегии. Я вообще буду в первый раз в Скандинавии, северней Копенгагена. Пусть Бог сохранит вас там в России-матушке.

Сердечно обнимаю вас, Вольф.

Бремен–Париж, 2005

5

Дорогая Галюшка, дорогой Эдик.

Я надеялся, что приеду в Париж в августе, чтобы видеть вас, но, к сожалению, одна выставка (с фотографии инакомыслящих в восточной Европе) и конференция об искусстве в Бремене расстраивают мои планы. Вчера я услышал, что ты, Эдик, чувствуешь себя хуже, чем зимой. Поэтому я решил сразу отослать письмо, которое уже лежит несколько месяцев. Каково состояние болезни, против какой химиотерапия должна помочь? Можешь ли ты еще работать? Хотя я только могу подозревать, как ты поживаешь. Я все чаще в мыслях у вас в Париже. Вчера, обрабатывая статью о В. Пивоварове, я увидел его картину, на которой ты, Галюшка и Фика видны. Все это на момент моих воспоминаний о совместных часах в квартире на Пушкинской. Они так сильны, что я смог вас чувствовать как-то телесно. Ну ладно, позвоню вам в воскресенье! Желаю вам всего доброго.

Я крепко целую вас, Вольфганг.

Надеюсь, что я не писал, как курица лапой.

Бремен–Париж, 2005

6

Мои дорогие друзья,

Я надеюсь, что вы вернулись в Париж, чтобы перезимовать в столице «свободного» мира. Эдик, ты же в курсе дела, что новая книга о тебе появилась. Считаю ее и Клаудию хорошим примером того, что даже немецкие искусствоведы понимают русских художников. Вы здоровы, не так ли?! Желаю вам всего хорошего, крепкого здоровья. Я обнимаю вас от всего сердца, с Новым годом.

Л. ЛАПИН

52

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

После смерти московского эстонца – Юло Соостера между кругом московских художников: И. Кабаков, Б. Жутовский, В. Янкилевский, Э. Штейнберг – и эстонским кругом художников и искусствоведов установились очень прочные творческие и человеческие контакты. Именно на эту тему замысливалась выставка «Москва–Таллин». Выставка состоялась, но Эдик так и не написал своего текста к каталогу.

Таллин–Париж, 1994

Дорогой Эдик!

Спасибо за встречу и беседы в Париже! Было как когда-то в Москве! Рад за ваши успехи.

«Москва-Таллин» потихоньку движется. Проблема денег как всегда. Но действуем! Надеемся, что осенью встретимся в Таллине на конференции.

Если будешь летом в России, можешь ехать в Таллин – посылай письмо, и я посылаю тебе приглашение!

21 мая будет наша выставка в Cateau. Посылаем приглашение, если будешь во Франции, заходи! Поднимаем тосты!

Красивой весны! Вам всем! С любовью!

Р. МЭЛЬ

53

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Таллин–Париж, 1994

Дорогой Эдик!

Наш проект движется. Может быть не идеально. Знаю, что парижане были против Иосифа Бакштейна. Мы со своей стороны не смогли и не можем влиять на решения Москвы и не только Москвы, а также Сороса. Но могу заверить тебя, что хоть формальное ведение русской стороны проекта за Институтом современного искусства, идейное руководство проекта полностью лежит на Виталике Пацюкове, с которым мы встречались недавно в Таллине. Верю, что Пацюков знает и любит всех нас и наше искусство!

И, может быть, самое главное: каталог (Лео Лапин) и фильм (Марк Соосаар) делаем – ведь мы в Таллине (не Бакштейн). Говоря сейчас про каталог: хотел бы ты от себя что-нибудь написать? Если да, тогда сделай это! Очень просим, чтобы ты посылал диапозитивы и фотографии для каталога прямо в Таллин, так как через Москву теряем время. Срок сейчас уже не больше 30 дней.

Еще раз: прости меня, я не могу решать за российскую сторону ничего. Но могу тебя заверить, что выставка (наверняка) состоится в любом случае; и думаю, что другой попытки, другой возможности не будет. Надеюсь, что ты будешь с нами! Иначе духовные и художественные потери будут для всех нас огромные.

Огромный привет всем нашим парижанам.

Ф. и Н. КОЛЬМАН

54

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Париж, 1995

Дорогой Эдик, с днем Рождения!

Может быть, все другие тебе скажут какой ты хороший, молодой, гигант, красивый и т.д., и т.д. ….. Я очень хочу сказать только одно: чтобы ты всегда был моим другом, и все! И не уезжайте на слишком долгое время!

С Фредом мы желаем тебе самого хорошего в жизни: здоровья и юмора.

Целуем тебя очень искренне и крепко.

P.S. Я тебе заказала подарок сегодня, но он будет готов только через 10 дней, извини, что я тут с пустыми руками, но… увы!

К. БЕЕЛИТЦ

55

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Берлин–Париж, 1996

1

Дорогой Эдик.

Спасибо за твое письмо, была очень рада слышать о тебе.

Пишешь, что Клод Бернар показывает твои картины в Кельне. Это мне интересует и если мне получится, хочу поехать, чтобы тебя встретить и посмотреть работы. Ты можешь мне писать или звонить осенью, когда знаешь точно в какое время Вы будете в Кельне?

Думаю, что у вас есть мой телефон, но все-таки еще раз напишу: (0)30/623…

Пока желаю тебе и Гале всего хорошего. Надеюсь, что Вы проводите прекрасное лето в Москве (или в Тарусе?).

До осени.

Берлин–Москва, 2003

2

Дорогая Галя, дорогой Эдик.

Как Вы уже знаете, мне надо разрешение на опубликование картин. Я тебя прошу, Эдик, подписать и датировать заявление и послать мне обратно.

Мне теперь еще надо детализировать (можно так сказать?) фотографии и заключить контракт с издательством. Надеюсь, что книга выйдет осенью 2004.

Выставки в Петербурге и в Москве меня интересуют. Вы уже знаете точно когда?

Я Вас оба очень благодарю за помощь в связи моей работой.

С большим приветом,

Берлин–Москва, 2004

3

Дорогая Галя, дорогой Эдик!

Посылаю вам копии моих иллюстраций. Многие из картин я сняла сама, но, к сожалению, не все. Я отметила красным крестиком те иллюстрации, с которых мне нужны слайды или фотографии (не репродукции из каталогов, потому что график мне сказала, что иначе будет сильно заметно зерно – pixel).

В дополнение к этим меня интересуют еще слайды/фотографии двух картин:

– Минус два года (в каталоге Броссара 1992 – стр. 129),

– Композиция, памяти Николая Федорова 1972 (в каталоге Риеза 1998 – стр. 35).

Если у вас есть эти фотоматериалы, то они мне были бы очень полезны. Конечно, я все в скором времени пошлю вам обратно.

И еще у меня вторая просьба. Я не уверена, правильна ли моя информация о том, где и у кого находятся работы. Поэтому я под репродукциями от руки написала те сведения, которые имеются у меня. Если они не правильные, то не смогли бы вы написать, где эти картины действительно находятся, и послать мои копии мне обратно?

Спасибо за помощь!

С большим приветом,

Л. ТАЛОЧКИН

57

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Москва–Париж, 1996

1

Дорогие Эдик и Галя, здравствуйте!

Как-то я прозевал ваш отъезд. Позвонил, а мне ответили, что вас уже два дня, как нет. А жаль.

Эдик, я разузнал все в отношении гранта для Володи Яковлева. Обращались вы все не в фонд Сороса, а в фонд Поллока. Оттуда Шмельковой пришел официальный ответ с отказом. А фонд Сороса гранты «на бедность» даже не рассматривает. У них такого в уставе не записано, а потому на фонд Сороса в Москву не могли прийти деньги для Володи Яковлева, ни на Фонд, ни на Центр Современного искусства Сороса, где работает Алпатова.

Эдик, не думай – я Есю «Кирпича» не защищаю: он жулик известный. Но здесь ему возможности украсть не представилось, но можешь не сомневаться, что ежели бы представилась, то он бы не побрезговал.

В Москве все идет своим чередом. Ничего из ряда вон выходящего не происходит, а ежели и происходит, то я не знаю.

В Третьяковке 7-ого октября почему-то Японский фестиваль. В Лаврушинском какая-то япоша будет народные песенки распевать, а потом на Крымской произойдет «чайная церемония». Интересно, зрителям по чашке чая дадут или как? Видимо, наша главная галерея сделала под японскую тусовку свои помещения. Что делать – у них финансы поют романсы. По слухам, в недалеком будущем большую часть экспозиции они свернут, чтобы смотрителей уволить. А сотрудники будут получать по 30 % от зарплаты. Почти все, кроме начальства, зарплата которого, видимо, не изменится, начали приискивать себе новые места, но что же ты у нас сейчас найдешь – безработица. На большую дорогу сил нет выйти, а на панель – возраст уже не тот. А Третьяковке надо вообще все залы на Крымской cдать под Всероссийский Салон Иномарок. Помещение там для этого вполне подойдет. Автомобилисты им заодно крышу поехавшую починят, чтобы с потолка не капало. А у задней стенки можно наружный лифт пристроить. Чтобы машины на этажи закатывать. Денег будет уйма! Хотя сотрудникам все равно на зарплату не хватит, и ее придется снизить до 10 %. А вследствие этого нужно будет устроить Большой Аукцион по распродаже Национального Достояния. Представляешь, сколько денег будет! Но сотрудникам придется снизить зарплату до 3 %. А когда с национальным достоянием будет покончено, то можно будет аукцион по его распродаже преобразовать во Всемирную Ярмарку по торговле краденым с постоянно действующим аукционом. ЦДХ тоже влить в эту систему, чтобы зря место не пропадало, а рядом парк еще застроить торговыми корпусами. На зарплату сотрудникам уж тут денег совсем не останется, и клиенты их отстреляют, чтобы под ногами не путались. Так и будет решена проблема нехватки денег на зарплату сотрудникам Третьяковской галереи и вообще музейного дела России. Такие дела…

На этом я и распрощаюсь. Я, собственно, хотел только про Яковлева и его пропавший грант написать, но слишком много чистой бумаги оставалось, что сам понимаешь, нерационально. Счастливо! Напишите о парижской жизни.

Москва–Париж, 1998

2

Галя, Эдик, здравствуйте!

Получил вашу открыточку. Спасибо! Только вы зря ее в конверт упрятали. На то она открыткой и называется, чтобы в открытом виде пересылаться. Нужно было прямо на нее марку наклеить и в почтовый ящик бросить, а то в конвертах они всегда идут дольше, чем даже письма, а конверты с открытками всегда приходят какими-то измызганными. Видимо всем почтарям кажется, что это не открытка, а пачка франков или еще чего-нибудь покруче, вроде фунтов. А в Москву тебе, Эдик, совершенно зря хочется, потому что в Москве ничего хорошего нет. Вот в Тарусе, наверное, очень неплохо, но я там не был несколько лет, и тебе это виднее, хотя наша «совцивилизация» потихоньку поганит все благословенные уголки земли, до которых добраться может.

«Триумф», о котором вы пишете, мне не знаком, но за привет от него спасибо.

В Москве, как всегда, жизнь бьет чем ни попадя по чему ни попадя. В конце мая, вероятно, присудят Госпремии по культуре и искусству. Выставка. Желающих ее схватить заканчивается в Третьяках на Крымской. По слухам, по изо ее получат Красулин и Зверьков. Когда из соискателей вывели Чуйкова, то из жюри вышел в знак протеста Инфантэ, которого туда впендюрили в прошлом году, после того как он сам стал лауреатом.

У меня продолжается передача работ в запасник РГГУ. В сентябре они хотят открыть экспозицию, но вряд ли успеют с ремонтом помещений. На мой взгляд, до Нового года ничего не откроется. Впрочем, это, наверное, и не слишком важно: важнее, что рано или поздно, но музей откроют. Я ни с кем не соревнуюсь. Важно, чтобы коллекция осталась жить и после меня, что крайне редко случается с коллекциями. Чаще они умирают раньше своих хозяев, потому что для большинства они не цель, а средство для того, чтобы однажды себе «красивую жизнь» устроить. На этом коллекция Русанова кончилась, да и глезеровская тоже, ну, и от собрания Жени Нутовича не так много осталось, хотя у него еще много великолепных вещей.

На этом я и закончу. Вот только отправить сегодня не смогу, потому что марок нет и почта сегодня закрыта из-за ихних большевистских праздников, а когда они кончатся, то тут и деньги сразу кончатся, и придется пенсии дожидаться, а там, глядишь, и новые ихние милитаристские праздники нагрянут. Что делать – страна такая…

Счастливо! Пишите открыточки.

P.S. Сегодня уже 11-ое мая. Иду наконец-то за марками. В этом месяце пенсию дали 400 р.

С. ОДАРЧЕНКО

58

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Париж, 1993

1

Дорогие Эдик и Галина.

Я звонила вам, чтоб зайти к вам, и ответил мне ваш друг, художник Миша. У меня к вам большая просьба, то есть к Галине.

Я сейчас для издательства работаю над творчеством Андрея Платонова. Я должна поехать в Москву, чтоб там на месте порыться в разных бумагах и рукописях. Мне очень нужно встретить его дочь, но нет ее адреса. Галина, можете ли вы этот адрес для меня найти? Я буду вам очень благодарна.

Вообще, я в гораздо лучшей форме, чем в прошлом году, когда мы виделись. Я буду рада вас увидеть, когда вы будете опять в Париже. Думаю, что вы будете тоже рады моей перемене. В прошлом году я была очень больна и много плакала, но это совсем прошло, и я теперь веселая и нормально воспитанный человек!

Всего хорошего желаю, и до скорого.

Париж, 1994

2

Дорогой Эдик.

Спасибо, что ты показал твои картины вчера вечером. Мы все были так этому рады!

Ты сказал мне, что я тебе о твоих картинах мало говорю! Это правда. Я не нахожу русских слов в разговоре, а вчера по-французски я сказала, что чувствую Морису, и тебе было досадно, что ты меня не понимаешь. Вот и я тебе написала сегодня утром стихи. Они, конечно, немножко несуразные, так как я не владею совсем русском языке, ты это знаешь, но все-таки мне хочется, чтоб ты знал, как я чувствую твою работу и твой подарок:

Целую тебя и Галю.

Париж, 2000

3

Милый, драгоценный Эдик.

Значит приходится бороться, и еще ты не знаешь как. Я чуть-чуть растерялась, а теперь только думаю, как мне при тебе и при Гале быть, сердечно Вас любить и поддерживать. Может быть придется оставаться в Париже.

Скоро у меня кончится школа и будет только работа два раза в неделю в Париже. В среду утром смогу вам покупки делать, если Галечка устала, а как только будет возможность ко мне приезжать. И я наконец буду знать для кого я так старалась в прошлом году и сажала столько цветов.

Не унывать – не стоит об этом говорить, я все поняла, слушая Галю. Радоваться будем после, будем надеяться, держаться друг за друга покрепче.

Ты из тех, который ежедневно своей работой даришь всем нам свою великолепную душу и жизнь. Так же делает поэт. В субботу вечером после работы я села в поезд поздно вечером. На вокзале там дул ледяной ветер. Может быть ночью придется одной у машины суетиться, потому она не хочет двигаться. Ну, приехала домой, пошла взять письма и газеты. Там пакет.

Дома я зажгла лампы. Растут мои цветы тихо у окна. Открыла пакет. Мне посылает стихи большой поэт F. Cheng – и вот уже не лампы сияют, а замечательная душа, как ангел она стала около меня.

Вот так и ты, когда я думаю. Эта чистота души у большого поэта или художника, дар Бога. Бог вас держит близко к себе, так близко, что вы каждый день можете нам передавать то, что вы слышите, его музыку. Значит правду говорит Галя, пока нормально, ты работаешь и передаешь нам все просто и чисто.

Нам только об этом и говорить опасно, можно разбиться.

Смотреть на сад легче, хотя он тоже замечательный и красивый, но никогда он не будет таким значительным, как некоторые стихи, некоторая музыка и некоторые картины.

Стоит дерево, все залито солнцем, оно стоит как в церкви, птички легко поют, хулиганят. Еще никто не проснулся, и по-настоящему петь не начали…

Я забыла в Париже мой аппарат, чтоб включать телефон в электричество, так что звонить не могу. Надо из дома ехать до телефона на улице. Тут в деревне есть будка.

Позвони или я позвоню из Парижа в среду. Целую вас двоих крепко-прикрепко.

Париж, 2003

4

Дорогие Эдик и Галя.

Вот опять пишу. Я не знаю, если первое письмо к вам уже дошло или нет.

Я у вас была и опять радуюсь, что была. Друзья вокруг стола, а стол, как всегда, со всякими вкусными вещами, и Галя улыбается. Я пришла, чтоб смотреть на твои картины, а тут люди. Ну ничего, поговорим. Разговор какой-то нелепый, но все равно. А потом, наконец, пошли и посмотрели на картины.

Ну вот мне хочется сказать, что картины великолепные, больше чем великолепные. Смотришь и возникает идея, что каждая картина тебя уводит в тот иной мир, где ты хочешь жить. Воздушный, спокойный, кроткий мир, мир философии, но той, которую философы искали и не нашли, а просто говорили о том, что есть такой мир, и только нужно стараться и на этот путь вступить. А тут картина на пути, и ты можешь эту картину у себя иметь и ощущать путь, и с этой картиной просто сидеть, смотреть на нее, и тебе уже искать пути не нужно, вот он перед тобой. Мудрость, доброта, баланс и даже игра, игра изящная, как ангела-клоуна. Ты играешь, и у тебя руки и кисти, как голуби, которым ты доверяешь. И доверяя твоей и Галиной доброте, можно только немножко легче жить.

Вот это и есть самое главное, когда один другому, церковь в которой зажжена свечка, свечка не обыкновенная, а свечка святая светлого духа нашего, твоего, может быть русского, никогда неугасимого духа.

Спасибо за все. Целую вас обоих крепко.

Л. КАРДЕНАС

59

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Париж–Москва, 1993

1

Эдик, дорогой!

Стихи Иосифа передо мной. Название: «Персидская стрела». Февраль 1993 года. Не опубликованные! Они еще теплые и о преходящем тепле… Остальное увидишь, когда приедешь. Ждем вас.

Босфор–Париж, 1994

2

Эдик, Галя, дорогие, как хорошо на мирном Босфоре! Город – великолепие и ад тесно связаны – пахнет то левкоями, то шашлыком, а Айя София неописуема, т.е. представить себе, как этот купол подвешен без божества, невозможно.

Париж–Москва, 1997

3

Боже, как без вас плохо! Выставка через три дня. Я уже за пределами усталости и волнения. Люблю и жду вас окрепшими!

Сенегал–Париж, 1997

4

Дорогие!

Вот пирога для Эдика, хата для Гали и мой любимый баобаб. «Отпуск» подходит к концу. В кавычках, потому что я тут строю необъятную стену. Ее основной интерес в том, что я уже в Африке не туристка – знаю, как узнаешь, когда работаешь вместе в 30-градусную жару. Мне тут хорошо. Часто о вас думаю с большой нежностью.

Сенегал–Париж

5

Эдик!

Говорили о твоих новых новогодних, «белых» картинах, белых одеждах, Пастернаке.

Вот:

Думаю о вас. Ваша Лена.

Сенегал–Париж, 2009

6

Вас, дорогие, с наступающим Рождеством от Лены, Луиджи + 350 ребят.

К. БЕРНАР

60

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Париж–Москва, 1999

Галерея Клода Бернара.

Господину Эдику Штейнбергу.

Дорогой Эдик!

Как Вы проводите лето в Москве? Я ясно представляю Вас в Тарусе на рыбной ловле. Может, вечером вы берете кисти…

В Париже сезон заканчивается ни шатко, ни валко. После 14 июля Париж понемногу пустеет. Сегодня заканчивается выставка Сугиямы, и мы готовимся к сентябрьской развеске.

Мы готовим также FIAC, Международную ярмарку современного искусства на 2000 год. Что ты думаешь о выставке твоих гуашей весной? Ты прекрасно знаешь галерею и представляешь необходимое для выставки количество работ. Я знаю, что в твоей мастерской в Париже работы тоже есть. Могу представить, что летний отпуск даст тебе вдохновение на создание новых гуашей.

До конца июля я в Галерее, потом я перемещусь в Турен. Мой номер телефона: 00-33…… Ты можешь ответить и на адрес Галереи или в Берснадьер.

Жду новостей, привет Гале!

С. МАРТИНИ

61

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Бохум–Париж, 2001, 2004, 2006, 2007

1

С Новым годом, дорогие Галя и Эдик!

На старой пленке нашла я, между прочим, этот снимок: на кухне в старой квартире Вашей на Пушкина улице…

Мне помнится Ваше гостеприимство, разговоры, встречи, картины…

С благодарностью Вас обнимаю!

2

Дорогой Эдик!

Поздравляю тебя с днем рождения, желаю радости, силы, здоровья и всего, что тебе хочется!

В Wuppertal идет очень хорошая выставка: 70 картин Моранди, много офортов. Ты мне первым рассказал о нем!

Целую.

3

Дорогой Эдик!

Перед тем, как вы уедете в Тарусу на лето, я хочу тебе сказать, что вовремя вспомнила твой день рождения и в мыслях – но, к сожалению, не по почте – послала тебе наилучшие пожелания. Я никогда не забуду наши встречи в Москве (на Пушкинской и в мастерской), в Париже и в Бохуме. Летом последняя дочь Каролина закончит школу, это значит, наконец, кончится семейная фаза моей жизни. Новая свобода впереди! Что будет? Посмотрим. Немножко продолжаю еще работать в школе…

Обнимаю.

4

Дорогие Галя и Эдик!

Нашла эти фотографии с важными лицами, сделанные во время нашего пребывания в Москве в 80-е годы, но главное – какие прекрасные (и до сих пор у меня висящие) картины на стене! Спасибо за звонок, Галя! Всех благ и с Новым годом и Рождеством! Ваша Сюзан. 30.12.2007

Ф. БАЙЕР

62

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Хайденхайм–Париж, 2000, 2006

1

Дорогой Эдуард, дорогая Галина.

Вот и опять мы провели вместе несколько замечательных часов в Париже. Скоро нам понадобится для наших фотографий и картин большой архив. К сожалению, мы не можем посетить выставку 29.02.2000. Но мы желаем и в дальнейшем больших успехов. И еще больше радуемся выставке в Ингольштадте.

Пожалуйста, сообщите нам, когда мы можем вас забрать с Ингольштадта, Нюренберга или Мюнхена. Вы будете нашими гостями. Мы будем Вас опекать и обо всем заботиться. Мы заберем Вас с вокзала или из аэропорта. Мы радуемся Вашему приезду.

С наилучшими пожеланиями с Хайденхайма.

2

Дорогой Эдуард.

С удовольствием посылаю Вам каталог нашей очень удавшейся выставки друзей русского искусства. Часто вспоминаем мы чудесное время, которое нам довелось провести вместе с Вами. При этом случае хочу пригласить Вас в Зильбермюле.

Вы и Ваша Галина добро пожаловать к нам, так же мы охотно предоставим Вам жилье «кошер» на одну или несколько недель.

Мы будем рады услышать о Вас.

С дружеским приветом,

С. ХАНСГЕН

63

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Бохум–Париж, 2005

Дорогие Галя и Эдик!

Поздравляю Вас с Рождеством и Новым годом. Желаю Вам, чтобы 2006 был счастливым.

С удовольствием вспоминаю путешествие в Тарусу!

В феврале будет маленький симпозиум по поводу юбилея Ханса. Во время симпозиума Мартин собирается показать выставку-однодневку. На обложке каталога должен быть коллаж Эдика, но это должен быть сюрприз для Ханса.

С сердечным приветом,

В. В. КАНТОР

64

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Женева–Париж, 2006

Моше Вячеслав Кантор и Давид Шмидт

Имеют честь пригласить Вас на свадьбу своих детей Дарьи Шмидт и Зеева Владимира Кантора в воскресенье, 10 сентября 2006 года в 19 часов в Зале Вилсон, отель Президент Вилсон, Женева.

Дорогие Эдуард и Галина!

Мы будем рады приветствовать Вас в Женеве на свадьбе Дарьи Шмидт и Владимира Кантора.

Праздничный вечер состоится 10 сентября 2006 года, в 19 часов в Зале Вилсон, отель Президент Вилсон, Женева.

Мы хотим Вас проинформировать, что для Вас забронирован номер в отеле Президент Вилсон с 9 по 11 сентября.

С уважением Вера Керова, по поручению г-на В. Кантора.

Ж. – К. МАРКАДЭ

65

– Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Ле-Пам–Париж, 1999–2010

1

Дорогие Галя и Эдик!

Спасибо за приглашение на выставку в Леверкузене. Поздравляю с ней и с очень богатой монографией Риза, который мне ее прислал.

Вряд ли смогу выбраться в это время из вихря разнородных работ и задач, с которыми я немилосердно – для себя – вечно запаздываю.

Обнимаю вас обоих и остаюсь искренне преданный ваш Ваня или Ж. Клод.

2

С Новым годом и Рождеством Христовым!

Дорогие Галя и Эдик! Спасибо за поздравления и за чудные рисунки-эстампы. В свою очередь желаю вам здоровья и творческих сил в 2003 году.

3

Христос Воскресе!

Дорогие Галя и Эдик!

Я знаю об операции Эдика и о его теперешнем трудном состоянии здоровья.

Хочу выразить вам обоим свою симпатию и искреннюю дружбу. Дай бог вам выйти из временного положения боли и печали.

С самыми сердечными чувствами, ваш Жан Клод.

4

С Новым 2010 годом и Рождеством Христовым!

Спасибо, дорогие Галя и Эдик, за новогодние поздравления. В свою очередь желаю вам полного выздоровления и творческих сил.

С самыми дружескими чувствами, ваш Жан-Клод.

В. ДУДАКОВ

66

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Москва, 2009

2009

А. ШАТСКИХ

67

– Э. и Г. ШТЕЙНБЕРГ

Нью-Йорк–Париж, 2009

Дорогие Эдик и Галя.

Отсылаю статью вам и пану Петру. Все эти недели, что я писала ее, я жила в ауре работ Эдика – но фоном для меня был, как вы догадываетесь, Малевич.

Про искусство Эдика написаны столь удивительные, столь блестящие работы уникальных людей – я имею в виду прежде всего Е. Шифферса, – что трудно даже отдаленно приблизиться к их глубине. И высказывания самого Эдика такие искренние, такие цельные, такие талантливые, что неизбежно словеса простых историков и критиков выглядят блеклыми тенями истинных слов. Так что не обессудьте. Тем более, что созерцание работ всегда предпочтительнее и существеннее, нежели чтение любых текстов о них.

Очень хочу надеяться, что здоровье Эдика пребывает на более-менее стабильном уровне.

Желаю вам обоим здоровья и крепости духа.

С искренним почитанием, Саша Шатских.

Д. ЛЕВЕРС

68

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Тур–Париж, 2008, 2010

1

Размышляя над гуашами Эдика Штейнберга, увиденными в 2008 году в Миноторе Тель-Авива:

2

Так называемые «Бедные книги» – некоммерческое издание небольших произведений, где почерк поэта объединен с оригинальным выступлением художника, – были представлены в 2004 и в 2006 годах в доме Ронсара. Сегодня коллекция, которую начал издавать Даниель Леверс, стала богаче на более чем двести книг.

«Бедная книга» – книга богатая, поскольку она обогащена взглядом многих других людей. Как писал Рене Шар, «освободим все место для красоты».

Вокруг выставки:

– Школьные семинары «проиллюстрированный поэт» для детей с 10 лет.

– Ежедневно «Взгляд на творчество».

– Каталог «Богатство бедной книги» в издательстве Галлимар.

Дорогой месье!

Я предлагаю Вам участие в коллекции «Дань уважения». Я могу Вам выслать книгу «Богатство бедной книги» издательства Галлимар.

С восхищением и наилучшими пожеланиями

3

Дорогой Эдик и милая Галина!

Я уже давно вас не видел. Надеюсь, что у вас все хорошо, но много думал о вас в это лето и об удушающих московских пожарах.

Ольга пытается устроиться в маленьком домишке на юге Франции (район Безье на юго-западе), и я разрываюсь между этим местом и Туром, из которого я вам пишу.

Издательство Галлимар будет готовить в 2011 году новое издание «Бедных книг», наши великолепные книги будут переизданы.

Дорогой Эдик! Мне очень нравится ваше искусство, его чистота, ваша требовательность мастера и Ваша символическая образность, взывающее к припоминанию (парус на море или озере). Я очень люблю в Вас и Галине чувствительных и чистых людей, которыми вы являетесь.

Думаю о Вас всегда дружески, Даниель Леверс

Перевод Натальи Смирновой

Ф. ШАПОН

69

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Париж, 2011

Дорогие друзья!

Я с удовольствием поехал бы на Сотбис и слушал бы Доминика Фернандеса о известном художнике, которого я люблю. С удовольствием посмотрел бы фильм Жиля Бастианелли, а потом и недавние картины.

Но! Увы! Сегодня у меня плохой день: кружится голова, и болит сердце.

Не рискую озадачить Вас своим нездоровьем и сердечной слабостью. Сердце мое, хоть и слабое, бьется рядом с Вами, не сомневайтесь! Вам известно мое сердечное же к Вам обоим расположение и мое восхищение таким тонким и утонченным мастером. Был бы счастлив засвидетельствовать ему свое безоблачное восхищение.

Примите же, дорогие друзья, мои сожаления и уверения в совершеннейшем к вам почтении.

Перевод Натальи Смирновой

Б. КЮППЕРС

70

– Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Вена–Париж, 2000

1

Дорогой Эдик.

Мне очень жаль, что ты заболел. Надеюсь, что ты имеешь врачей, которые тебе помогают. В Париже, кажется, есть хороший институт, может быть, обратиться за помощью туда.

Я думаю часто о тебе и о Гале. Всегда удивлялся, что Вы мои друзья, несмотря на мою невыразительную жизнь.

Обнимаю Вас.

Вена–Париж, 2008

2

Дорогая Галя, дорогой Эдик.

После встреч, которые мне важны, я часто чувствую неудовлетворение собой. Это так и после свидания с вами. Я был очень рад вас видеть. А сейчас боюсь, что внес досаду своим образом спорить в разговорах. В данном случае опять о Троцком, православной церкви, вашем «славянофильстве» и так далее. В своих внутренних взглядах я более мягкий и нерешительный, чем кажется. Может быть, причина моей страсти к спорам как раз это мое чрезмерное нерасположение к вялому согласию. Надеюсь, что вы это понимаете и не воспринимаете, как будто я безразличен в отношении к тому, что вам важно и что вы переживаете.

Я был рад, когда прочитал в братиславском каталоге твое посвящение, Эдик. Мне очень хорошо, когда ты, Галя, кричишь «Бернар» по телефону и когда ты, Эдик, берешь меня под руку.

Меньше кури, Эдик. Более снисходительно смотри на тривиальность других, Галя. Люблю вас.

Вена–Париж, 2010

3

Дорогой Эдик.

Я слышал, что ты после операции еще очень слаб и трудно тебе дышать. Надеюсь, что тебе скоро будет легче.

На днях здесь началась весна. Внизу дети выбегают из двери церковного здания, кричат, носятся во все стороны без цели, ударяют мяч, толкают друг друга на трехколесных велосипедах. А я наблюдаю, как это прекрасно и какое счастье жить.

Мне очень хотелось бы в один день опять сидеть с Галей и с тобой за одним столом, как однажды в Москве и в последний раз в Вене. А прежде всего, надеюсь, что ты скоро сможешь еще работать.

Пока, привет. Привет и от Антуанет.

Вена–Париж, 10.01.2012–26.03.2012

4

Дорогой Эдик!

Мне очень жаль, что тебе приходится столько страдать. Всегда считал великим счастьем, что мы познакомились с тобой еще в московские времена. Сейчас хотел бы брать тебя под руку, как ты последний раз брал меня на венских улицах. Думаю о тебе и о бедной Гале.

5

Дорогой Эдик.

Я нахожусь в пути по Германии. Завтра буду в Гамбурге. Там с Даниэлем пойду на постановку «Фауста» Гете, в которой один и тот же актер играет роли и Фауста, и Мефистофеля. Но самом деле я хочу встретиться с сыном, потому что беспокоит меня, что он играет в карты в казино, вместо того чтобы серьезно взяться за диссертацию. Что за заботы! Ты, может быть, скажешь.

Несколько дней назад я встретился со своими сестрами и братом, поводом были похороны двоюродной сестры на Рейне. В переполненной церкви протестантский пастор читал из книги Иов и писем Павла, но ни слова не сказал об особенностях умершей, а она была умная женщина с красивой улыбкой. Но все-таки некоторые из присутствующих начали плакать, когда мы пели лютеранские песни.

Мы переночевали у родственников, к которым мы добрались паромом через Рейн. У них нельзя произнести вслух определенные слова, как, например, кухня или обед, потому что собака Майя сразу бежит на кухню или кладет свою морду на стол. Такие слова только можно называть по буквам, значит к-у-х-н-я.

После встречи с сыном в Гамбурге мы с Антуанетой поедем на два дня на остров Северного моря. Там будем гулять по широкому песчаному берегу и наблюдать за чайками и облаками.

Не обижайся, пожалуйста, из-за того, что я тебе пишу, что мне приходит в голову. Прошу тебя воспринять письмо просто как знак того, что я думаю о тебе. В последнее время я часто вспоминаю о том, как мы с тобой и Галей ехали на машине по Москве и на мосту у парка им. Горького почти столкнулись с машиной, которая ехала прямо нам навстречу, а как я был рад тому, что внезапное движение руки спасло нас от беды.

Привет от Антуанеты. Обнимаю тебя и Галю.

6

Дорогой Эдик.

Пишу тебе в поезде обратно с того острова в Северном море, где был два дня с Антуанетой. Солнце светило, сильный мороз. На берегу чайки и маленькие, очень быстро бегающие, птички, делят подарки моря.

Галя мне по телефону сообщила, в каком состоянии ты находишься. Надеюсь, что ты, не смотря на мучения, не падаешь духом. Когда думаю о вас, думаю, что ты и Галя относитесь к наилучшему в моей жизни.

Обнимаю тебя.

7

Дорогой Эдик.

Прежде чем покупать рекомендованную книгу, читаю несколько страниц и решаюсь. Так сделай и с моим письмом. Брось его под кровать, ибо даже при сознании твоей ситуации ничего ценного не пришло мне на ум. Расскажу тебе немного, чем занимаюсь в настоящее время, вместо серьезного.

Напряженно дома и в оркестре дилетантов. Разучиваю две симфонии для концерта к концу марта в венском концертгаузе: симфонию, которую молодой Моцарт написал в Париже, когда там умерла его мать, и симфонию еще более молодого Франца Шуберта, написанную им для директора своей школы. Сижу среди вторых скрипок и очень мучаюсь над бешеным темпом. Дирижер Тициано, итальянец, страдает от головной боли, почти ничего не говорит, а главным образом гудит «до-ре-ми-фа-соль» и показывает пальцами и палочкой, как мы должны что-то исполнять. Сердится, когда кто-то из нас в свои паузы тихо беседует с соседом. Не понимает, что нам, иностранцам, иногда надо объяснять, что он хочет.

Кроме того, занимаюсь и камерной музыкой. Разучиваем струнный квартет для выступления в июне. Наш пианист – профессор психологии и лечит артистов венской филармонии от стресса. У рояля сидит без ботинок, а желает, что я на скрипке «подыгрывал» ему эффектные вступления в пьесу. Виолончелист работал пять лет в симфоническом оркестре Египта в Каире. После того как его любовница родила сына, отчаянно ищет место в одном из профессиональных оркестров Вены. Но на такие места претендует масса конкурентов.

И так далее. Извини. Письмо является попыткой обнять тебя.

8

Дорогой Эдик.

Я чувствую себя идиотом. Заметивши, насколько тебе трудно говорить, я со своей стороны по телефону ничего тебе не сказал и не рассказал. Очень мне хотелось бы тебе помочь.

Написал тебе об оркестре. Концерт прошел драматично. Непосредственно перед началом взорвался окончательный спор между дирижером и председательницей объединения оркестра. Руководство объединения несколько дней назад решило, что этот концерт будет последним под палкой итальянца и что объединение после него для проб и следующего концерта будет искать другого гастролирующего дирижера. Тициано, как его называют, является хорошим музыкантом, но плохим педагогом. Обидели его тем, что решили о смене за его спиной.

Но, когда концертный зал уже заполнялся и мы уже сидели на сцене, он явился, как будто ничего не случилось, в наилучшем виде. Со своей очаровательной улыбкой на лице приветствовал и публику и нас.

Концерт мы исполняли с размахом, удалось нам лучше, чем на репетициях. Наконец большие аплодисменты, дирижер поклонился один раз, принял цветы, и мы тоже аплодировали ему, били смычками по пультам. Аплодисменты продолжались, публика вызывала на бис, но Тициано больше не вернулся. Мы сидели, публика ждала, это становилось странным. Наконец потушили свет в зале, и все стали в нерешительности выходить. Так, человек под аплодисменты исчез как будто навсегда. Мы его и за сценой не нашли.

В эту неделю будут пробы с кандидатами на место дирижера. Я еще не знаю, хочу ли участвовать.

Больше ничего исторического в моей жизни нет, но истории есть.

Обнимаю тебя. Привет Гале.