В тех рассмотрениях, которые мы предпринимаем в области нашей духовной науки, заключено порой то, что, как кажется, мы не можем применить непосредственно в области повседневной жизни. Но это всего лишь видимость. То, что мы узнаем о тайнах духовного мира, всегда, каждый час, каждое мгновенье имеет большое, глубинное значение для нашей души. И то, что кажется далеким от нас лично, оказывается как раз очень близким к тому, в чем нуждается наша душа в её наиболее внутренних глубинах. В случае физически–чувственного мира дело обстоит так, что мы знакомимся с ним, чтобы узнать его содержание. В случае духовного мира дело состоит, главным образом в том, что мы сами должны представлять себе, обдумывать то, что он дает нам как мысли, как представления; затем эти мысли работают в нашей душе порой совсем бессознательно. И то, над чем работает тогда душа, может казаться далеким от неё; но на самом деле оно может быть близко к высшему в нашей душе.

Итак, сегодня мы хотим заняться рассмотрением, которое мы уже часто предпринимали с определенной точки зрения; однако сегодня мы снова предпримем его с другой точки зрения. Давайте займемся тем, что, по всей видимости, так далеко от нас, людей, в этой физической жизни; займемся жизнью, которая протекает между смертью и новым рождением. Именно сегодня мне хотелось бы в простой форме рассказать вам о кое–каких результатах духовных исследований, рассказать после того, как мы хорошо подготовимся к тому, чтобы правильно понять их. Распознать, понять эти вещи человек может, если он будет всё снова и снова по новому обдумывать их; благодаря своим собственным силам они становятся понятными в душе. А тот, кто не понимает их, должен, прежде всего, убедиться в том, что он еще недостаточно часто обдумывал их. Открыты они могут быть посредством духовной науки, но понятными они могут стать, если мы все чаще и чаще будем прорабатывать их в душе. Тогда они будут подкрепляться фактами, которые встретятся нам в жизни, если мы будем рассматривать эту жизнь точно; они будут подкрепляться фактами из жизни.

Прежде всего, я хочу сказать, что, — как это следует из различных наших циклов и из прочих рассмотрений, — что существует одно затруднение, если мы рассматриваем жизнь между смертью и новым рождением. Это затруднение состоит в том, что эта жизнь совершенно, совершенно иная, нежели та, что мы можем представить себе здесь в физическом мире, посредством органов физического тела. Нам надо ознакомиться с совершенно другими представлениями.

Если здесь, на физическом плане, мы вступаем в отношение с вещами, находящимися вокруг нас, то мы знаем, что лишь малая часть существ, окружающих нас в физическом мире имеет такое отношение к нашим собственным действиям, к нашему собственному волеизъявлению, что об этом отношении мы можем сказать: наше собственное волеизъявление приносит горе или радость тому, кто находится в нашем окружении. — Это мы можем сказать относительно той части нашего физического окружения, которую мы причисляем к царству животных и к царству людей. И напротив, — хотя мы знаем, что при духовном рассмотрении вещей дело обстоит иначе, но об этом речь теперь не идет, — и напротив, мы с полным правом убеждены в том, что вся минеральная природа, включая всё то, чем являются воздух и вода, а также по большей части растительная природа — бесчувственны по отношению к тому, что мы называем удовольствием и страданием, если поступки исходят от нас самих.

В том окружении, в котором находится так называемый умерший, дело обстоит не так. В том окружении, где находится так называемый умерший, всё, что принадлежит этому окружению таково, что действия этого умершего пробуждают в этом окружении или удовольствие, или страдание. Умерший вообще не может ничего сделать, он не может даже, — если я позволю себе выразиться образно, — пошевелить своими членами, без того, чтобы из–за того, что он делает, в его окружении не было бы пробуждено удовольствие или страдание.

Тут только надо правильно всё это себе представить. Надо усвоить мысль, что жизнь между смертью и новым рождением устроена так, что всё, что мы делаем, вызывает эхо в окружении; что мы в течение всего времени между смертью и новым рождением всегда стоим перед тем, что мы не можем ничего сделать, что мы не можем, говоря образно, даже пошевелиться, не вызвав тем самым удовольствие или неудовольствие в нашем окружении. Ибо то, что здесь, на физическом плане мы имеем в нашем окружении в качестве минерального царства, для умерших не существует. Точно так же не существует для них нашего обычного растительного царства. Эти царства, как вы можете узнать из моей книги «Теософия» («Духоведение») существуют там, но в совершенно иной форме. В том виде, как они существуют здесь, в виде бесчувственного царства, они в духовном мире не существуют. Первым царством из тех, которое существует здесь, на физическом плане, и которое имеет некоторое значение для умерших вследствие того, что его можно сравнить с тем, что имеют умершие в своём окружении, — это животное царство. Только это, конечно, не отдельные животные, которые существуют здесь, на физическом плане, но всё окружение таково, что оно действует, как действуют животные. Всё окружение реагирует так, что от того, кто что–либо делает, исходит удовольствие или страдание. Будучи здесь, на физическом плане, мы стоим на минеральной почве; умершие стоят на такой почве, живут в таком окружении, которое мы в этом смысле могли бы назвать животным окружением. Итак, с самого начала умерший живет двумя царствами выше (то есть выше минерального и растительного — прим. перев.). Вся жизнь между смертью и новым рождением состоит, — имея в виду наиболее внешнюю деятельность, — в изучении (животного царства), причём не таком, как мы изучаем животное царство здесь, — ведь мы здесь изучаем его лишь внешним образом, с внешней стороны. Вся жизнь между смертью и новым рождением состоит в том, что человек всё более и более точно изучает животный мир как таковой. Ибо в этой жизни между смертью и новым рождением человек должен подготовить все те силы, которые, исходя из Космоса, организуют наше тело, о чём мы здесь на физическом плане совсем ничего не знаем. Как будет сформировано наше тело вплоть до его малейших частей, это человек узнает между смертью и новым рождением. Ибо это физическое тело человек подготавливает в некотором смысле, как сумму всей животности. Он строит его сам.

Чтобы точнее овладеть этим представлением, надо в любом случае ознакомиться с одним понятием, с одной идеей, которая весьма чужда современному человеку. Нынешнее человечество хотя и убеждено в том, что если стрелка компаса ориентирована с севера на юг, то есть показывает одним концом на север, другим — на юг, это свойство относится не к самой магнитной стрелке, но Земля как целое является космическим магнитом, один полюс которого направлен на юг, другой — на север. Следовало бы считать глупостью, если бы некто стал утверждать, что стрелка показывает направление только посредством сил, заключённых в ней самой. Однако в том случае, когда из зародыша развивается животное или человек, вся наука сегодня, всё мышление отрицает космическое воздействие. То, что в случае магнитной стрелки рассматривают как глупость, принимается как должное, если, скажем, в курице формируется яйцо. Однако, если в курице формируется яйцо, в этом фактически принимает участие весь Космос; здесь на Земле, возникает лишь побуждение к такому формированию. Всё то, что формируется в яйце, является выражением космических сил, и сама курица, — так же как и в случае человека, — является лишь местом, вместилищем, в котором Космос, вся мировая система всё это формирует. Вот с чем надо познакомиться. И вот со всей этой системой сил, протягивающейся через Космос, совместно работает, сотрудничает человек между смертью и новым рождением в обществе высших существ, с существами высших иерархий. Человек всегда работает между смертью и новым рождением; он не остаётся праздным, безработным, он там работает в духовном.

Первое царство, с которым знакомится человек, это животное царство. С тем, чтобы он осуществлял это знакомство правильно, связано, главным образом, следующее; если человек попробует сделать что–либо неправильно, он должен будет тотчас же испытывать боль, страдания его окружения. Если же он делает что–то правильно, он испытывает удовольствие его окружения, радость его окружения. Таким образом, он прорабатывает себя насквозь, производя удовольствие и радость; он прорабатывает себя так, что, в конце концов, его душевное обретает такую форму, что оно может спуститься вниз и гармонировать с тем, что будет жить на Земле как физическое тело. Душевное начало ни в коем случае не смогло бы спуститься вниз, если бы оно само не выработало физическую форму.

Итак, животное царство суть то, с чем приходится знакомиться вначале. Следующим, ближайшим царством является то, которое здесь мы имеем как человеческое царство. Минеральное и растительное царства удаляются в первую очередь. С человеческим царством дело, во всяком случае, обстоит так, что умерший испытывает, — если использовать обычные понятия, которые мы имеем здесь, — испытывает некоторые ограничения относительно знакомства с людьми. Именно между смертью и новым рождением он может, — сразу же после смерти или вскоре после неё, — вступать в отношения, завязывать связи только с теми человеческими душами, — независимо от того, находятся ли они тут, на Земле, или уже находятся по ту сторону, — с которыми он, так или иначе, был кармически связан на Земле в своей последней, или в более ранней инкарнации. Другие души проходят мимо него, их он не воспринимает. Животность, животное начало он воспринимает как одно целое; из человеческих душ — только тех, — их он распознаёт всё точнее и точнее, — с которыми он вступил в кармические отношения здесь, на Земле. Число таких душ не так уж мало, вы не должны полагать, что оно мало, ведь для некоторых людей остались позади, истекли многие земные жизни. В каждой земной жизни завязывалось целое множество кармических отношений; из них сплелась сеть, которая там, по ту сторону, раскинулась над нашими знакомствами. Кроме этого круга, вне его, остаются только те люди, с которыми мы никогда не был знакомы. Отсюда вы видите, что важно обратить внимание на следующее: земная жизнь во всей Вселенной продолжает иметь для человека своё исключительно действенное значение. Если бы мы не переживали земной жизни, мы и в духовном мире не смогли бы завязать никаких отношений. Те отношения, которые кармически завязаны здесь, на Земле, продолжаются затем между смертью и новым рождением. Можно видеть, если человек в состоянии заглядывать в тот мир, как постепенно так называемый умерший завязывает всё больше и больше связей, и все эти связи возникают из тех, которые были кармически завязаны здесь, на Земле. И если мы можем сказать, что с первым царством, с которым приходит в соприкосновенье так называемый умерший, — с животным царством, — дело обстоит так, что всем, что он делает, даже если он всего лишь пошевелится, он вызывает в своём окружении удовольствие или страдание, то в отношении того, что он переживает в человеческом царстве, можно сказать, что там умерший находится в еще более тонкой, внутренней связи с людьми в душевном элементе. Тут он сам находится внутри. С душой, с которой умерший будет знакомиться, этот умерший знакомится так, как если бы он сам находился внутри этой души. После смерти человек знакомится с какой–либо душой так, как знакомится он здесь с собственным пальцем или головой, или ухом; он чувствует себя внутри. Такая связь носит гораздо более интимно–внутренний, утончённый характер, нежели это может быть здесь, на Земле. Таковы два основных переживания для совместного бытия с человеческими душами между смертью и новым рождением; человек находится или внутри другой души, или вне неё, снаружи. Также и по отношению к тем, кого человек знает, он находится попеременно внутри, или снаружи. Встреча с ними, встреча с этими душами всегда состоит в том, что человек чувствует себя единым, что человек находится внутри них. Пребывание во вне, снаружи, означает, что человек не замечает их. Также как здесь, когда человек на что–то смотрит, тогда он это воспринимает; если же он смотрит не туда, он этого больше не воспринимает. Там по отношению к человеческим душам человек находится внутри, если он в состоянии направить на них своё внимание; если же он этого не может, он находится снаружи.

В том, что я сейчас предлагаю вам, вы имеете, я бы сказал, основную структуру совместного бытия души с другими душами для времени между смертью и новым рождением. Подобным же образом, будучи внутри или снаружи находится затем человек между смертью и новым рождением по отношению к существам других иерархий, Ангелам, Архангелам, и так далее. Только чем выше царство, тем больше чувствует себя после смерти человек связанным с этим царством, чувствует себя несомым этим царством; он чувствует, что оно мощно несёт его. Итак, Архангелы несут человека мощнее, чем Ангелы, Архаи — еще мощнее, чем Архангелы, и так далее.

В познании духовного мира как такового люди сегодня видят ещё известные трудности. Можно было бы освобождаться от этих трудностей, если бы люди, хоть немного больше познакомились с тайнами духовного мира. Однако+ есть двоякое, что можно назвать в связи с этим ознакомлением с духовным миром. Первое — это такое знакомство, когда человек достигает достаточно полной уверенности относительно вечного в его собственной природе. Это знание о том, что в человеческой природе заложено сущностное ядро, которое вечно, которое идет через смерть и рождение. Это знание, столь чуждое современному человеку, может быть достигнуто относительно легко, и оно действительно достигается, — если только у человека достаточно терпения, — достигается на пути, описанном в моей книге «Как достигнуть познания высших миров» и других книгах. Это достигается на этом пути. Это познание одного рода.

Познанием другого рода является то, что мы можем назвать непосредственным общением с существами духовного мира, конкретным, непосредственным общением; из него мы хотим сегодня выделить то общение, которое человек, находясь здесь, может иметь с так называемыми умершими. Это нечто такое, что вполне возможно, хотя и сопряжено с большими трудностями, нежели то, что было только что охарактеризовано (имеется в виду достижение уверенности в наличии у человека «вечного ядра» — примеч. перев.). Характеризованное как первое суть нечто, что может быть легко достигнуто. Другое, настоящее общение с отдельными умершими, хотя и вполне возможно, но достигается труднее, поскольку от того, кто ищет такого общения, требуется внимательность, осмотрительность. Для такого особенного общения требуется, чтобы человек смог подчинить себя определенному воспитанию, определённой строгой дисциплине. Ибо существует очень значительный закон относительно общения с духовным миром. Он может быть высказан следующим образом, говорят так: то, что для людей здесь является по большей мере низшими влечениями, будучи рассмотрено с другой стороны, с духовной стороны, является высшей жизнью. Вот отчего может случиться так, что если человек не подчиняет себя строгой дисциплине, он из–за прямого общения с так называемыми умершими, почувствует пробуждение низших влечений. Если мы встречаемся с духовным миром лишь в общем, если мы развиваем познания о нашем собственном бессмертии, и, тем самым, имеем дело с душевно–духовным, то не может быть и речи, чтобы могло подступить нечто нечистое. Но если мы имеем дело с конкретным отдельным умершим, то всегда возникает отношение этого отдельного умершего к, — как бы странно это ни звучало, — к нашей системе кровообращения и нервной системе. Умерший вживается в те влечения, инстинкты, которые изживаются в кровеносной и нервной системах; из–за этого могут возбуждаться низшие влечения. Естественно, опасность этого может представлять только для того, кто не очистил свою природу посредством строгой дисциплины, строгого воспитания. Следует подчеркнуть это, ибо именно в этом причина того, почему Ветхий Завет категорически воспрещает людям общаться с умершими; а не потому, что это грешно, если это делается правильным образом. Естественно, следует отказаться от методов современного спиритизма. Если общение происходит духовно, это не грешно, но если человек не культивирует, не обеспечивает такое общение чистыми одушевлёнными мыслями, оно может легко привести к тому, что человека, как сказано, будут подстрекать низшие страсти. Не умершие разжигают эти страсти, но тот элемент, в котором живут умершие. Представьте себе: то, что здесь мы ощущаем как животность, является основным элементом, в котором живут умершие. Царство, в котором живут умершие может очень легко, — когда оно обрушивается в нас, — перевернуться, опрокинуться; в нас может стать низшим то, что там, в сущности, является высшим. Очень важно обратить на это пристальное внимание. Это должно быть обязательно сказано, если говорят об общении так называемых живых с так называемыми умершими, поскольку это является оккультным фактом.

Но только в том случае, если человек говорит об этом общении, он может характеризовать духовный мир правильно, как он есть. Ибо именно в том, что здесь переживается, обнаруживаешь, насколько иным является духовный мир, нежели физический мир здесь.

Теперь я хочу сказать вам кое–что, что для человека не полностью развившего своё ясновидение, возможно, покажется незначительным; но это близко касается нас, если мы задумываемся над тем, как перейти к вещам, более близким к жизни. Если тот, чьё ясновидение сформировалось полностью, общается с умершим, ему приходится общаться таким образом, что из этого общения становится видно, почему человек так далёк от какого–либо знания об умерших; я имею виду знание, полученное путем непосредственного восприятия. Как бы странно, как бы ни гротескно это не звучало; вся форма общения, к которой мы привыкли здесь, в физическом мире, должна категорически измениться, перевернуться, если общение связывает того, кто находится здесь, и умершего. Здесь, если мы говорим с человеком, если мы говорим из физического тела к другому физическому телу, то тут говорим мы; когда мы говорим, мы знаем: это говорим мы, слова исходят от нас. Если собеседник нам отвечает, или человек обращается к нам, то мы знаем: слова исходят от него. Все эти отношения полностью переворачиваются, опрокидываются, если мы общаемся, говорим с умершим; — можно сказать «говорим», ибо общение может быть и речью, разговором. Но все переворачивается, вещи происходят наоборот, так что, если мы спрашиваем умершего или что–либо говорим ему, то, что мы говорим, мы слышим как исходящее от него. Так мы воспринимаем. Итак, он, будучи по ту сторону, инспирирует в нашей душе то, о чём мы его спросили, то, что мы ему сказали. Если же нам отвечает он, или говорит нам нечто, тогда это исходит из нашей собственной души. Это нечто такое, что весьма непривычно, необычно для человек здесь, в физическом мире. Человек привык к тому, что сказанное из его существа выходит наружу. Для общения с умершими надо привыкнуть к тому, что от них слышишь то, что говоришь сам. А как исходящее из своей собственной души слышишь то, что отвечают они.

Когда об этих вещах рассказывают, то они в той абстрактной форме, в которой о них рассказывают, понимаются, конечно, с легкостью. Однако по–настоящему привыкнуть к тому, чтобы вести такое совершенно перевёрнутое общение, вывернутое наизнанку по отношению к тому, что привычно здесь, на физическом плане, — привыкнуть к этому, несмотря ни на что, чрезвычайно трудно. Действительно так странно звучит: то, что человеку очень непривычно производить такое «переворачивание», такие изменения, обусловливает то, что человек не воспринимает умерших, которые постоянно находятся здесь, которые всегда находятся вокруг нас. Человек думает: если что–то исходит из нашей души, то исходит от нас. Мы очень далеки от того, чтобы как–либо интимно обращать внимание на то, является ли исходящей из духовного окружения инспирацией нечто такое, о чём мы можем сказать, что оно исходит от нас самих. Человек охотно опирается на то, что стало для него привычным на физическом плане. Если же нечто приходит из окружения, человек приписывает это чему–то постороннему, чему–то чуждому. Это большое заблуждение, в которое можно впасть.

Тем самым я подчеркиваю для вас отличительные особенности общения так называемых живых с так называемыми умершими. Если вы из этого примера захотите уяснить себе только то, что в духовном мире вещи самым радикальным образом происходят наоборот, что человек должен полностью вывернуть, перелицевать себя, то тем самым вы овладеете важным понятием, которое постоянно необходимо человеку, если он хочет проникнуть в духовный мир. Вы овладеете понятием, применять которое в конкретных случаях, в частностях, чрезвычайно трудно. Но чтобы как следует понять физический мир, мир, который, в сущности, повсюду проникнут духовным началом, надо обладать понятием об этом переворачивании, «переставлении». А поскольку это понятие отсутствует в нынешней науке, поскольку и в общественном сознании его нет, физический мир понимают не духовно. Это ощутимо именно в том случае, когда человек прикладывает немало усилий, чтобы понять мир. Порой человек бывает вынужден от этого отказаться. Годы тому назад я, опираясь на некоторые представления Гёте о внешнем человеческом физическом организме, выступал перед большим числом наших друзей во время Генерального Собрания в Берлине. Я пытался разъяснить, что голова в своей форме может быть понята только в том случае, если её будут понимать как полный «перевертыш» всего остального организма. Никто не понимал, что кости нашей руки должны быть вывернуты наизнанку как перчатка для того, чтобы из них получились кости головы. Это трудно понять, однако, не сформулировав представление об этом, анатомию понять нельзя. Об этом я упомянул лишь мимоходом. Так легче будет понять то, что я говорил вам сегодня про общение с умершими.

Видите ли, то, что я сейчас изложил, имеет место постоянно. Вы все, здесь сидящие, постоянно общаетесь с умершими, только в обычной жизни люди об этом не знают, поскольку это происходит на подсознательном уровне, в подсознании. Ясновидческое сознание не наколдовывает ничего нового. Оно лишь поднимает наверх, в сознание, то, что уже существует в духовном мире. Вы все постоянно общаетесь с умершими.

Теперь давайте немного познакомимся с тем, как происходит в отдельных случаях это общение с умершими. Если какой–либо умерший ушел, тогда, как кто–то остался, вы могли бы спросить: как могу я сблизиться с этим умершим? Сблизиться так, чтобы он пережил меня в себе? — Это то, о чём я только что говорил. Как мне снова приблизиться к умершему, приблизиться так, чтобы я мог жить в нём? Вы должны были бы задать этот вопрос. На этот вопрос нельзя ответить правильно, если принимать во внимание только те понятия, которые стали привычными здесь, на физическом плане. Наше обычное сознание мы имеем только от пробуждения до засыпания. Однако для человека в целом, другая часть сознания, остающаяся в обычной жизни между засыпанием и пробуждением притуплённой, расслабленной, является столь же важной, как сознание между пробуждением и засыпанием. Человек в полном смысле не становится бессознательным, когда он спит, но сознание его притупляется настолько, что он обычно ничего не воспринимает. Сознание притупляется, но при рассмотрении отношения человека к духовному миру, надо брать человека в целом, всего человека, и бодрствующего, и спящего.

Вспомните свою собственную биографию. Она всегда рассматривает ход жизни с известными прорехами, разрывами. Биография описывает только то, что происходит от пробуждения до засыпания; затем жизнь прерывается. Бодрствование — сон, бодрствование — сон. Но в то время, когда вы спите, вы тоже существуете, и, если рассматривать всего человека, надо обратить внимание на состояние бодрствования и на состояние сна. Если же мы обращаем внимание на общение человека с духовным миром, мы должны принять к сведению и нечто третье. Ибо помимо бодрствования и сна существует нечто третье, что, в случае общения с духовным миром, является более важным, нежели просто бодрствование и сон. А именно, это пробуждение и засыпание. Это пробуждение и засыпание длятся всего одно мгновенье, и человек сразу же переходит в другое состояние. Но если человек развивает чувствительность по отношению к этому моменту пробуждения и засыпания, тогда именно этот миг пробуждения и засыпания становится ключом к духовному миру; этот миг величайшим образом служит для объяснения духовного мира.

При пробуждении дело обстоит так: вы знаете, что в деревне, — хотя сейчас даже в деревне такие вещи исчезают, — но когда мы, пожилые люди, были молоды, люди в деревне говорили: если просыпаешься, то не надо сразу смотреть на светлое окно, надо ещё немного побыть в темноте. — Люди в деревне знали об общении с духовным миром. Они ещё знали об этом, и они не хотели в момент пробуждения сразу же выходить на дневной свет, они хотели немного сконцентрироваться, собраться, чтобы удержать, сохранить нечто от того, что колоссальным образом проходит через человеческую душу в момент пробуждения. Нам мешает то, что мы сразу же вступаем в полный дневной свет. В городе это делают уже едва ли. Там, когда мы просыпаемся, нам мешает не только полный дневной свет, но и шум на улице, звонки трамвая, и так далее. Вся культурная жизнь идет к тому, чтобы, насколько это возможно, затруднить человеку общение с духовным миром. Тем самым не говорится ничего против этой внешней материальной культуры, но данный факт надо принимать к сведению.

При засыпании дело обстоит так, что в момент засыпания духовный мир снова подступает к нам колоссальным образом, но мы засыпаем сразу же, мы утрачиваем сознание о том, что проходит через нашу душу. Но в некоторых случаях бывают исключения. Именно моменты пробуждения и засыпания наиболее значительны для общения с так называемыми умершими, а также, — в иных случаях, — с духовными существами других миров. Для того чтобы понять то, что мне надо будет сказать в этом отношении, непременно необходимо, чтобы вы усвоили представления, которые здесь, на физическом плане, неприменимы, а поэтому их, собственно, и нет. Одно представление таково: то, что во временном отношении проходит мимо, минует, в духовном не минует, но остаётся в наличии. Это одно представление, которое в физической жизни мы имеем лишь по отношению к пространству. Если мы стоим перед деревом, а затем уходим прочь, а ещё позднее вернемся и посмотрим, то дерево не исчезнет, оно будет находиться там же. Так в духовном мире обстоит дело со временем. Если вы сейчас переживаете нечто, то это уходит прочь для физического сознания; но будучи рассмотрено духовно, оно не уходит прочь. Вы можете духовно посмотреть на него, как на дерево. Достойно внимания, что Рихард Вагнер осознавал эти вещи, на что указывают его слова: здесь время становится пространством . Тайна состоит в том, что в духовном мире есть дистанции, удаления, которые здесь, в физическом мире не проявляются. То, что событие прошло, означает лишь то, что оно отдалилось. На это я попрошу вас, — для случая, который мы рассматриваем, — обратить особое внимание. Ибо для жителей Земли в физическом мире дело обстоит так, что в момент пробуждения и засыпания события проходят мимо; если же мы находимся в духовном мире, мы при пробуждении отстоим лишь немного, чуть–чуть дальше от момента засыпания. На это надо обратить внимание. Если мы засыпаем, мы оказываемся напротив какого–либо умершего, — как было сказано, мы делаем это постоянно, только обычно это остаётся в подсознании, — когда же мы просыпаемся, мы тоже стоим напротив какого–либо умершего. Для нашего физического сознания это два разных момента. Для духовного сознания первое всего лишь отстоит от другого немного дальше, чем при непосредственном столкновении. На это я прошу вас обратить внимание связи с тем, о чем я сейчас буду рассказывать, иначе вам не удастся понять дальнейшее.

Пробуждение и засыпание, как я уже сказал, имеют совершенно особую важность для общения с умершим. В переживаниях человека в момент засыпания и пробуждения дело почти никогда не обходится без контакта с умершим. Момент засыпания в отношении общения с умершим особенно благоприятен для того, чтобы обратиться к умершему. Если мы хотим что–либо спросить у умершего, мы можем вынашивать этот вопрос, сохраняя его до момента засыпания. Итак, мы наш вопрос, наше обращение или то, что мы хотим сообщить, удерживаем до момента засыпания. Когда же наступает этот благоприятный момент, тут то мы и обращаемся с нашим вопросом к умершему, тут это сделать легче всего. Дело может осуществляться и иначе, но так — это самое легкое. Итак, когда мы зачитываем вслух (vorlesen) умершему, мы, тем самым, подходим к умершему. Я, впрочем, полагаю, что непосредственное общение наиболее благоприятно, — относительно того, что мы направляем умершему, — если то, что нам надо сказать ему, мы говорим в момент засыпания. И наоборот, относительно того, что сообщает нам умерший, самым благоприятным моментом является момент пробуждения. И снова дело обстоит так, что ни у кого не бывает, чтобы он с момента пробуждения, — когда он может об этом узнать, — не получал бы многочисленных сообщений от умерших. Мы, в сущности, постоянно говорим с умершими в подсознании нашей души. При засыпании мы задаём умершим вопросы. Мы говорим им то, о чём нам надо сказать им в глубине души. При пробуждении умершие говорят с нами. Тут они дают нам ответы. Мы должны иметь представление о том, что это всего лишь два разных пункта, и что в высшем смысле, то, что следует друг за другом, подряд, является, в сущности, одновременным, как два места на Земле являются одновременными, то есть время в них протекает синхронно. Для общения с умершими первое — более благоприятно, второе — неблагоприятно.

Мы можем поставить вопрос: что же благоприятствует нашему общению с умершими? Мои дорогие друзья, человек не может хорошо общаться с умершими, исходя из тех же мотивов, по которым мы говорим, — в основном, — с живыми. Этого они не слышат, этого они не воспринимают на слух. Итак, если человек, исходя из того же настроения, с которым говорят друг с другом в кафе или на файф–о–клок, за чашкой чая, решит поболтать с умершим, то у него ничего не получится. То, что мы по возможности делаем, чтобы поставить вопрос умершему, чтобы мы могли что–то сообщить умершему, — это соединение, увязывание эмоциональной жизни с представлениями. Допустим, что кто–то прошел через врата смерти. Вы хотите, чтобы ваше подсознание вечером передало бы сообщение этому умершему. У вас нет необходимости делать это сообщение в сознании. Вы можете весь день готовиться. Если вы в двенадцать часов дня подготовите сообщение, а вечером в десять часов пойдете спать, оно дойдет по ту сторону, к умершему, при засыпании. Однако вопрос должен быть поставлен определенным образом; не только на мыслительном уровне, на уровне представлений. Нет, вы должны направить этот вопрос умершему в чувстве и в воле. Вы должны направить его, развивая при этом сердечную, душевную заинтересованность по отношению к умершему. Вы должны вспомнить, где вы особенным образом, в любви общались с умершим, обращались к нему, и именно с таким, исполненным любви настроением, обратиться у умершему. То есть, не абстрактно, но с участием, с теплом вы должны обращаться к умершему. Тогда в душе это может получить такое продолжение, что вечером, до засыпания, без того, чтобы вы об этом знали, оно станет вопросом к умершему. Или же вы попытаетесь пробудить в своей душе то, что было особенно интересно для умершего. Или, особенно хорошо следующее: вы размышляете над тем, как вы жили с умершим здесь. Вы вызываете в своём воображении конкретный момент, когда вы были с ним вместе, и затем спрашиваете: что меня особенно интересовало в умершем? Что меня особенно пленяло в нём? Когда у меня действительно возникало впечатление, когда я, в прошлом, — говорил: я люблю то, что он говорит, он поддерживает меня, это ценно для меня, у меня возник глубокий интерес к тому, что он сказал? — Если вы восстановите в воображении такие моменты, — перенесёте их в настоящее время, — когда вы были сильно связаны с умершим, когда вы сильно интересовались им, и если затем вы обернёте это так, как если бы вы хотели что–то сказать ему, хотели поговорить с умершим, — если вы разовьете чистое чувство, и из интереса, который вы проявили, разовьёте вопрос, то этот вопрос останется в душе. Вечером же этот вопрос или сообщение отправится по ту сторону, к умершему. При этом обычное человеческое сознание может, — как правило, — мало знать об этом, поскольку человек вслед за этим заснет. Однако очень часто это остается во сне; во сне существует то, что было отправлено туда, по ту сторону. Значительная часть снов, если даже они по содержанию не сбываются, снится нам непосредственно об умерших, хотя мы неправильно толкуем такие сны. Мы считаем их известиями, посланными от умерших, однако они представляют собой ни что иное, как отзвуки вопросов или сообщений, которые мы направляем к умершим. Мы не должны верить, что умершие говорят нам что–то, если мы видим сон, но в сновидениях мы должны видеть нечто, что изошло из нашей собственной души и что идет туда, к умершим. Сновидение является отзвуком этого. Если мы разовьёмся настолько, что сможем воспринимать в момент засыпания наши вопросы или сообщения к умершим, то для нас это проявится так, как если бы умерший заговорил. Оттуда к нам во сне являются отзвуки, как если бы мы получили известие от умершего; однако исходит оно от нас. Человек поймёт это только тогда, когда ему станет понятно ясновидческое отношение к умершему. Если кажется, что умерший говорит к нам, это значит, что мы говорим ему; этого человек может не знать, если он не научится сравнивать.

Итак, пробуждение представляет собой тот момент, когда умерший особенно хорошо подступает к нам. Каждому человеку от умершего приходит очень многое в момент пробуждения. Не правда ли, вообще многое из того, что мы предпринимаем в жизни, инспирируется, в сущности, от умерших, или даже от существ высших иерархий. Но только мы приписываем это себе, как исходящее из нашей собственной души. Из нашей души наружу исходит то, что говорят умершие. Наступает дневная жизнь, момент пробуждения минует, и у нас редко возникает возможность наблюдать те внутренние, интимные вещи, которые поднимаются из нашей души. Если же мы их наблюдаем, мы, вследствие излишнего тщеславия, приписываем себе самим всё, что исходит из нашей души. Но во всём этом живёт, — причём в гораздо большей степени, нежели исходит из нашей души, — живёт то, что должны были сказать наши ушедшие умершие. Ведь то, что нам говорят умершие, кажется поднимающимся из нашей собственной души. Если бы люди вообще знали, какова жизнь на самом деле, тогда они благодаря этому знанию развивали бы совершенно особенное, исполненное пиетета ощущении по отношению к духовному миру, в котором мы постоянно находимся и в котором находятся наши умершие. Мы бы узнали, что многое из того, что мы совершаем, в сущности, делают в нас умершие. В духовной науке следует развивать это знание не как внешнее и теоретическое, но как нечто такое, что, как некая внутренняя жизнь всё больше и больше входит в душу. Надо развивать это знание о том, что вокруг нас подобно воздуху, которым мы дышим, находится духовный мир, и что умершие находятся вокруг нас, что нам просто не свойственно их воспринимать. Эти умершие говорят к нашему внутреннему миру, но наш внутренний мир мы истолковываем для себя неправильно. Если бы мы понимали его правильно, то именно благодаря восприятию нашего внутреннего мира мы знали бы о нашей связи с душами, которые являются так называемыми умершими.

Есть, однако, большая разница между умершими, в зависимости от того, прошла ли душа через врата смерти в относительно раннем, или в относительно позднем возрасте. Существует большая разница в том, умирают ли маленькие дети, которые очень хотели бы быть с нами, или умирают люди, более старшие по отношению к нам, более молодым. Если человек хочет на основе опыта в духовном мире характеризовать эту разницу, он может сделать это примерно следующим образом. Если умирают маленькие дети или подростки, то тайна совместного бытия с такими умершими детьми может быть высказана так: с точки зрения духовного наблюдения мы, в сущности, не теряем таких детей (verliert man eigentlich diese Kinder nicht). Духовно они остаются здесь. Дети, рано умершие в жизни, действительно в самой высокой степени духовно всегда остаются непосредственно здесь. Мы ещё будем более близко рассматривать эти вещи. Мне бы хотелось в качестве медитативного изречения поставить перед вашими душами слова, которые можно обдумывать дальше: дети, которые умерли у нас, не потеряны для нас; мы не теряем их, духовно они всегда остаются тут. А в случае пожилых людей, которые умирают, можно сказать противоположное. Тут можно сказать: они не теряют нас. Детей не теряем мы, а старые люди не теряют нас. Старые люди, когда умирают, обладают большой притягательной силой к духовному миру, но благодаря этому они имеют власть так воздействовать на физический мир, что они легче подходят, получают доступ к нам. Они, хотя и отдаляются от физического мира гораздо больше, чем дети, которые остаются около нас, но они (пожилые умершие) наделяются более высокими способностями восприятия, нежели те люди, которые умирают молодыми. Пожилые помнят нас. Если человек знакомится в духовном мире с различными душами, умершими в юном или позднем возрасте, то умершие старыми живут благодаря тому, что у них есть силы, позволяющие им с большей легкостью проникать в земные души. Они не оставляют эти земные души, тогда как детей не оставляем мы, так что они в большей или меньшей степени остаются в сфере земных людей.

Это можно также характеризовать и по иному. Видите ли, даже для того, что человек со своею душою переживает на обычном физическом плане, он, в сущности, не всегда имеет вполне глубокие ощущения. Если у нас умирает человек, мы печалимся, мы испытываем от этого боль. Я часто говорил, когда у нас самих умирали в Обществе хорошие друзья: в задачу антропософски ориентированной духовной науки не входит тривиально утешать людей от боли, заговаривать их от боли. Боль эта является правомерной, справедливой, надо стать сильным, чтобы переносить её, но не следует позволять заговаривать себя от этой боли. Однако человек не различает боль в том отношении, вызвана ли она уходом юного умершего, или уходом старого человека. И всё же при духовном рассмотрении обнаруживается большая, огромная разница. Можно сказать: тот, кто остался здесь, по отношению к ушедшему от него ребенку, — будь это его собственный ребенок, или тот, кого он любил, переживает, — если мне будет позволено употребить, так сказать, техническое выражение, — переживает боль сострадания. — Дети, в сущности, остаются при нас, и, вследствие того, что мы были связаны с ними, они остаются так близко от нас, что переносят свою боль в наши души, и мы ощущаем их боль, то, что они хотели бы находиться здесь. Их боль облегчается вследствие того, что мы берём её на себя, мы её переносим с ними. В сущности, ребёнок чувствует в нас. И это хорошо, что он чувствует вместе с нами, тем самым его боль облегчается. И напротив, боль, которую мы испытываем, если умирает, уходит старый человек, — будь это наши родители или друзья, — эту боль можно назвать эгоистической. Человек, умерший в старости, не покидает нас, поэтому чувство у него не такое, как в случае юного умершего. Он удерживается с нами, помнит нас, он нас не оставляет. Здесь, в теле мы имеем чувство, что мы его потеряли; поэтому боль приходит только к нам. Это эгоистическая боль. Мы не испытываем того чувства, как в случае с детьми, но ощущаем собственную боль, боль для нас, мы чувствуем, что нам больно.

В действительности, следовало бы очень точно различать эти два вида боли: эгоистическую боль по отношению к пожилым людям и боль сострадания в случае молодых людей. Ребёнок живёт в нас дальше, и мы чувствуем, собственно, то, что чувствует ребёнок. Настоящую печаль нашей собственной души мы имеем лишь по отношению к пожилым умершим. Это не лишено значения.

Именно на таких примерах можно видеть, что знание о духовном мире имеет большое значение. Ведь вы видите: в соответствие с вышеописанным может быть построен в известном смысле похоронный ритуал, культ умерших (Totenkultus). По отношению к ребёнку, который у нас умер, не совсем пригоден всецело индивидуальный похоронный ритуал. По отношению к ребёнку, поскольку он и без того живёт в нас дальше и остаётся с нами, было бы хорошо, если бы поминовение его переживалось так, что больше внимания обращалось на всеобщее, чтобы живущему с нами ребёнку давалось нечто всеобщее. Поэтому, например, при погребальной службе для ребёнка в церемониале сама служба над умершим предпочтительней, нежели особенная надгробная речь. Я бы сказал так: в случае выбора конфессий, католической или протестантской, этот выбор определяется тем, что лучше подходит для данного случая. В католической церкви особая надгробная речь не полагается, она отсутствует, там существует траурный церемониал, ритуал. Он представляет собой нечто всеобщее, он одинаков для всех. А то, что может быть одинаковым для всех, особенно хорошо для детей; хорошо, если тут поминовение можно организовать так, чтобы оно могло быть одинаковым для всех. Для умерших в пожилом возрасте большое значение имеет индивидуальное. В случае пожилого умершего наилучшим является тот траурный церемониал, при котором непосредственным образом рассматривается жизнь данного умершего. Особая протестантская надгробная речь, которая ориентирована на жизнь умершего, будет иметь большее значение для умершего; в данном случае католический ритуал имеет меньшее значение. Однако в случае поминовения дело обстоит иначе: для ребёнка наилучшее, если создаётся настроение, которое связывает человека с ребёнком; ребёнку пытаются направить мысли, которые затем, при засыпании человека, отправятся к ребёнку. Эти мысли могут носить всеобщий характер, так, например, мысли о вещах, которые могут быть направлены ко всем умершим. В случае пожилых людей необходимо, чтобы при поминовении был акцентирован именно этот отдельный человек, человек с его спецификой, чтобы ориентировались индивидуально на данного отдельного человека (умершего), размышляя о том, что было ему близко, о том, что было пережито вместе с ним. В случае пожилого человека, для того, чтобы вступить с ним правильным образом в общение, имеет значение — восстановить в воображении его существо, оживить его существо в себе самом. Итак, нужны не только воспоминания о том, что говорил умерший кому–то, особо затрагивая его эмоции: важно, чем он был как индивидуальность, что было ценно для него в мире. Пробуждая это в себе, мы получаем способность вступить в отношения с пожилым умершим и правильно провести поминовение. Итак, вы видите: для пиетета, развиваемого нами, имеет значение знать, как надо вести себя по отношению к молодым и старым умершим.

Вспомните, как часто оказывается актуальным в настоящее время, когда так много людей умирает молодыми, то, что мы можем сказать себе: они, собственно, в полной мере находятся здесь, они не потеряны для мира. Я уже говорил с вами об этом с другой точки зрения, но ведь в духовном необходимо рассматривать вещи с разных точек зрения. И если удастся овладеть сознанием о духовном мире, то тогда из этой бесконечной трагичности настоящего времени будут развиваться духовные отношения, чтобы, — поскольку умершие остаются здесь, будучи молодыми людьми, — посредством такого общения с умершими могла бы возникнуть активная духовная жизнь. Она возникнет, если материализм не сможет раскрыть свои силы настолько, чтобы Ариман раскинул свои сети и смог победить все человеческие силы.

То, что я сказал вам сегодня, таково, что кое–кто здесь, на физическом плане, наверное, скажет: меня это (вопрос об умерших — примеч. перев.) не касается, мне было бы милее иметь дело с тем, что можно сделать утром или вечером, чтобы вступить в правильные отношения с духовным миром. Но в таком случае человек мыслит не совсем правильно. При отношении к духовному миру речь идет о том, чтобы вообще развивать мысли о нём. И когда кому–то кажется, что умершие далеки от него, что ему ближе его собственная жизнь, именно тогда следует развивать те мысли, которые мы развивали сегодня. Мы должны пропустить их через свою душу, обдумывая то, что по видимости чуждо непосредственной внешней жизни. Именно это возвышает нашу душу, даёт нашей душе духовную силу и духовную пищу. Ибо не то, что кому–то кажется близким, приводит его в духовный мир, но то, что, прежде всего, исходит наружу из самого духовного мира. Поэтому не отвращайтесь от того, чтобы всесторонне обдумывать такие мысли, давать этим мыслям почаще жить в душе. Ибо нет ничего важнее для жизни, в том числе и для материальной жизни, чем иметь всеохватывающее убеждение в существовании совместного бытия с духовным. Если бы люди нового времени не утеряли столь сильно связь с этим духовным, то эти тяжелые времена не наступили бы в настоящем. Наличие этой глубокой связи мы наблюдаем сегодня лишь у очень немногих людей; в будущем она будет наблюдаться. Сегодня верят: если человек прошел через врата смерти, его деятельность по отношению к физическому плану прекращается. Но нет, она не прекращается. Постоянное активное общение имеет место между так называемыми умершими и так называемыми живыми. Мы должны сказать: те, кто прошел через врата смерти, не прекращают быть здесь. Лишь наши глаза прекращают их видеть, но они находятся здесь. Наши мысли, наши чувства, наши волевые импульсы, — все они тесно связаны с ними. Ибо именно для умерших важны слова Евангелия: «Не ищите во внешнем…Царство Духа посреди вас есть» Л к; 17, 20

Так же не следует искать умерших посредством чего–либо внешнего, но надо лишь сознавать, что они постоянно находятся здесь. Вся историческая, вся социальная, вся этическая жизнь проходит посредством взаимодействия так называемых живущих с так называемыми умершими. Человек может испытать особенное укрепление всего своего существа, благодаря тому, что он всё больше и больше проникается не только тем сознанием, которое возникает у него, когда он пребывает в надежном положении здесь в физическом мире, но проникается также и тем сознанием, которое возникает у него, когда он, исходя из верного внутреннего чувства может сказать по отношению к своим любимым ушедшим: «Умершие находятся посреди нас». Ибо это тоже составляет истинное знание, это тоже относится к истинному знанию духовного мира, которое слагается из многих частей. Можно сказать: мы в истинном смысле обладаем знанием о духовном мире, если образ наших мыслей, форма нашей речи о духовном мире таковы, что исходят из самого этого духовного мира.

Тезис: умершие находятся посреди нас — сам по себе является подтверждением наличия духовного мира, и только духовный мир может вызвать в нас истинное сознание того, что умершие находятся посреди нас.