Помылась первый раз за год, хожу по дому в неглижах, пою в кулебяку и вдруг – мать честная, зеркало. Меня аж по первости отбросило. Муж заметил мое смятение, говорит:

– Хороша, царица.

Я говорю:

– Да куда уж там, жирная царица.

Он обиделся и говорит:

– Ну какая же ты жирная? Ты зимняя.

Когда к нам приезжают гости, мы показываем дом и говорим:

– А тут у нас тренажерный зал.

Гости говорят:

– Где?

А мы говорим:

– Да вот же, под одеждой. Вообще зимой вредно заниматься, поэтому мы на массе. Просим к столу.

К нам вообще не часто гости, потому что это как в Чехию съездить. Освинеть можно дня за два. А мы вдвоем как гоголевские старосветские помещики нашего времени. Лицо мужа моего дышит добротой, а я – большая хозяйка, и вся моя комната уставлена сундуками и ящичками, а также ящичками и сундуками.

Муж в один заглядывает и как заорет:

– Аааа, тут чьи-то зубы!

Я говорю:

– Чего так орать? Это мамины золотые коронки.

Он говорит:

– Зачем тебе?

Я говорю:

– А вдруг революция, и тебя раскулачат, а я тебя вызволю, подкупив охрану россыпью золота высшей пробы. Моя прабабулечка Марея, кстати, так и сделала в свое время.

Он говорит:

– Я больше в твои сундуки ни ногой, а то вдруг там еще какие части кого-нибудь.

Кошка Фрося у нас часто ведет себя как барыня из «Женитьбы Бальзаминова». Таскается лениво из угла в угол и ноет, ноет, как зуб больной. А во рту мухи любятся. Скучно, кулебяками пресытилась, тело бежевое залежалось. Любви бы. А кошка Чуча меж тем (женщина, кстати сказать, очень умная) сидит, подперев бигуди лапой, напрочь не закусывая, ибо не имеет такой глупой привычки, и внушает: «Добрая ты, добрая Фрося Атосовна, дай бог здоровья папеньке». Муж прибегает со слоном на руках и кричит:

– Потрогай, какая у нас Фросенька стала! Такая же, как ты – зимняя…