Тетя Зина Халявская была фанаткой алкоголя. В ее подполе даже стоял памятник градусу – тридцатилитровая бутыль рябиновой настойки. Тетя Зина любила приложиться к алтарю. Сначала по разочку в день, потом чаще. А под конец совсем бросила представать пред светлы залиты очи мужа свово – дяди Вани. «Утратила смысл», – поясняла она глухо из подпола. И, скрипя домом, укладывалась между лагами. Декламировала «Некрасивую девочку» Заболоцкого и пьяно рыдала разными гадкими голосами.
– Окопалась, сука! Выходи! – взлаивал дядя Ваня.
В глазах его вспыхивал адский огонь, вздрагивал седой грязный чуб, худая жилистая шея наливалась венами. Тетя Зина затихала и показательно гремела пробкой алтаря. Дяди-Ванино пламя безвольно затухало. Он выходил на лавочку со свежей газеткой, отрывал аккуратно осьмушку и мастырил самокрутки толстыми непослушными пальцами. Часть газеты усиленно мял для разных важных нужд. Остатки пускал на гигиену стола, под закусь. Негоже жрать с поджопника. Наливал в два стакана – себе и соседскому псу Пудику. Приятная псина и власть осуждает.
– Выпьем или будем сиси мять? А, Пудик? Святая ты тварь. Дай тебе бох здоровья. И матушке твоей, Дамке, царствие небесное. А Ельцин-то мудло, ох мудло… Зинаида! Зинаида, – вдруг вновь взлаивал дядя Ваня, – блядь, иди, выпьем как люди!
– Здравствуйте, папа.
Дядя Ваня от такого культурного оборота оставил общество Пудика, прояснел взглядом, с натягом сфокусировался и внезапно расцвел, сверкая частоколом железных коронок.
– Вовка, каторжник, здорово! Сучара, едриш, бацильная, гнида казематная. Ни украсть, ни покараулить. Весь в мать, ети. Такой же пустодырый. Сучка лагерная. – Дядя Ваня внезапно переключался на октаву выше: – Зинаида! Иди, ёпа! Выблядок твой нарисовался.
Вся улица знала, что Вовка Халявский университетов не кончал. Был честным вором в законе уже сорок лет. С редкими ходками на волю. «Рецидивист», – говорил про Вовку мой отец. Мама смотрела строго в Халявскую сторону. Все дома в том околотке были в немилости. Пудик подозревался в преступном сговоре с Вовкой.
Тетя Зина умерла в обнимку со своим божеством. Хоронили прямо из подпола, сняв часть досок. Вскоре, жутко матерясь, ее догнал дядя Ваня. Зимой Вовка топил дом домом. Снял весь пол и вагонку со стен. А весной, стоя у забора и не сводя с меня глаз, читал «Некрасивую девочку» Заболоцкого.
Потом он исчез. Говаривали, переехал жить на помойку. Мама сняла гнев с Халявской стороны, изредка сетуя, мол, земля пропадает. Картошку бы посадить, эх…