С радостью как можно скорее покинул бы он Падую, но надо было дождаться обещанного рескрипта. В апреле Козимо говорил, что ждет его на лето в Тоскану. О, если бы эта поездка и стала окончательным переселением! Но распоряжений не приходило. Галилей не знал, где он проведет лето, однако планы его были твердо определены.

Он будет готовить расширенное итальянское переиздание «Звездного вестника», где подробно ответит и на все возражения, продолжит исследования Луны, перепечатает, как только дозволят, «Беседу» Кеплера. Если же его пребывание здесь затянется, то в начале августа, когда снова хорошо будет виден Юпитер, он возобновит наблюдения и, даст бог, точно определит периоды обращения Медицейских звезд, дабы раз и навсегда доказать, что это планеты.

Пожалованные двести скуди, писал Галилей Винте, будут очень кстати. Если ему велят оставаться пока здесь, деньги пойдут на переиздание «Звездного вестника». Если же прикажут выезжать, то он покроет ими хоть частично издержки по переселению. Тогда, конечно, будущее издание он осуществит — меркантильность Медичи не была для него секретом — целиком на свой счет.

Зная, какие сомнения гложат Козимо, Галилей решил потешить его тщеславие. Лишь к одним Медичи господь был столь милостив, что позволил открыть планеты, названные в их честь! Наблюдения Марса и Сатурна не обнаружили около них новых планет. Медицейские звезды остаются единственными в своем роде!

На следующий день из пришедшего с опозданием письма Галилей узнал, что Козимо распорядился медаль с изображением Медицейских звезд не бить.

Роффени убеждал Галилея, что они с Маджини возмущены намерением Мартина Горного опровергнуть «Звездный вестник» и помешают ему осуществить замысел. Письма шли через Венецию. Оттуда Сантини, знакомый Галилея, пересылал их в Падую. Он тоже уверял, что Маджини тут ни при чем. И переписал кусок письма, где тот рассказывал, как выгнал Мартина из дому. Его бы следовало вдобавок отколотить палками!

Болонский математик, продолжал Сантини, хотя и не может сейчас увидеть Медицейские звезды, больше не оспаривает их существования. Подробности Сантини хотел передать устно. Что это за сведения, если их лучше не поверять бумаге? О могущественных «хозяевах Болоньи», которые, угрожая отнять жалованье, заставляют ученых подписывать лживые декларации?

Посылая для передачи Кеплеру последние данные о наблюдениях новых планет, Галилей мог теперь подробней осведомить пражский двор об изменившейся позиции Маджини.

В Венеции, где Галилей выяснял, когда же дадут разрешение переиздать «Беседу», он получил вести от Винты. Тот сообщал, что прочел его письмо их высочествам. Козимо хотел тут же подписать рескрипт о его назначении, но была суббота и очень поздно. Пожалованные двести скуди Галилею вручат в ближайшие дни!

Напрасно ждал он следующей почты: из Флоренции не пришло ни рескрипта, ни денег. Новости из Болоньи тоже не радовали. Горкий-таки напечатал свою книжонку в соседнем городе! Людям Роффени не удалось его найти, чтобы силой отобрать весь тираж и как следует вздуть. Книги он оставил у Валтасара Капры. Горкий говорил, что поселится в коллегии иезуитов, где ему ничто не страшно. А Маджини твердил, что не пожалеет усилий, дабы показать свету свою непричастность к затее Горкого. Для него явилось бы позором быть заодно с человеком столь недалеким!

Странное впечатление оставляли все эти письма третьих лиц и выдержки из посланий Маджини, с его согласия переправляемые Галилею. Тот готов был уже поверять Маджини, когда Хасдаль вновь вверг его в сомнения. Прежде Цугмессер признался Хасдалю, что был в свое время оскорблен Галилеем в книге, направленной против Капры. Все обиды «оклеветанного математика» были связаны с давним спором о его роли в усовершенствовании пропорционального циркуля. Хасдаль советовал ликвидировать недоразумение. Галилей просил растолковать Цугмессеру, что у них нет оснований для вражды. Но тщетно. Теперь Цугмессер хулил Галилея, козыряя письмами из Болоньи. Двадцать четыре профессора подтверждали, что Галилей пытался доказать реальность описанного в «Звездном Вестнике», однако никто не смог увидеть того, что будто бы видел он.

Что за ложь! Конечно, пребывание в Болонье успехом не увенчалось, но это не его вина. Несколько человек тогда все-таки видели новые планеты, хотя и испытывали неуверенность. Откуда вдруг такое единодушие? Что это? Фальшивка с поддельными подписями или документ, свидетельствующий о всесилии «хозяев Болоньи», которые могут заставить профессоров поставить свои имена и не под такими еще шедеврами?

Цугмессер полон торжества. Одно дело слухи, а другое — официальное заключение университета! «Все, кто видел эти письма, — писал Хасдаль, — испытали смущение, даже те, кто прежде радовался открытиям вашей милости». О Кеплере ни слова. Или он теперь тоже среди тех, кого письма болонцев ввергли в растерянность и заставили усомниться в правдивости «Звездного вестника»?

От Козимо по-прежнему ни рескрипта, ни денег. Чем объяснить такую медлительность? Происками врагов? Они, конечно, с радостью встретили книжку Горкого, когда она появилась во Флоренции. Неизвестно какими судьбами, но книжка эта прежде всего попала в руки Лодовико делле Коломбе.

Старый знакомец! Галилей хорошо помнил этого заядлого перипатетика, крайне язвительного и нетерпимого, с одинаковым апломбом рассуждавшего обо всем на свете. Несколько лет назад, когда разгорелись споры о новой звезде, у них с Галилеем уже было столкновение. Правда, до открытой войны дело не дошло. Коломбе, несведущий ни в астрономии, ни в математике, тоже напечатал книжонку на столь животрепещущую тему. Его лжеученость высмеяли в брошюре, изданной под псевдонимом. Коломбе вообразил, что это случилось не без участия Галилея, и сыпал угрозами. Тогда Галилей посоветовал ему несколько умерить пыл. Коломбе пошел на попятную и, отвечая оппоненту, Галилея не задевал. А вот теперь, после «Звездного вестника», он жаждет постоять за Аристотелевы доктрины и ищет союзников?

Говорили, что еще какой-то немец выступил с опровержением «Звездного вестника». Называли даже Кеплера, уверяя, что он давно переписывается с Горким! А тот, как выяснилось, поддерживал приятельские отношения с Франческо Сицци, молодым флорентийцем, любителем астрологии, опекаемым Джованни Медичи. Сицци и прежде выражал несогласие со «Звездным вестником». Горкому оказывал покровительство Капра. О своих расхождениях с Галилеем Маджини писал Кеплеру.

Капра, Горкий, Коломбе, Маджини, Сицци, Джованни Медичи. Милая компания! Но Кеплер?! Слухи неожиданно подтвердились. Во Флоренции многие знали о дружеском послании, с которым Кеплер обратился к Горкому.

Великий герцог согласился принять Галилея на службу, но не спешил ставить под указом свою подпись. Да, он сам неоднократно видел Медицейские звезды, но можно ли ручаться, что это не обман зрения? Тут еще донесли, что печатается книга чуть ли не самого Маджини, где доказано, что около Юпитера нет никаких планет.

Козимо пребывал в дурном расположении духа. Боялся оплошать. Конечно, приятно слышать, что возле Сатурна и Марса не обнаружено планет, подобных Медицейским. Приятно, что никакой другой государь не сможет похвастаться планетами, названными в его честь. Но…

Целый месяц Козимо откладывал подписание указа. Он обрадовался, узнав, что книгу против Галилея сочинял не Маджини, а его переписчик, и вновь впал в тревогу, когда услышал о шуме вокруг этой книжки. К тому же посол запросил из Венеции разъяснений: ему часто, мол, задают вопрос, правда ли, что Галилей переходят на тосканскую службу. Он вынужден отвечать, что ничего не знает. Если это действительно так, то венецианцы могут испытать недовольство.

Придворные, друзья Галилея, сообщили Козимо, что Маджини возмущен выходкой Горного. Его опус — верх невежества. Своими колебаниями их высочество только подбадривает злопыхателей. Решение не бить медаль с Медицейскими звездами незаслуженно обидело Галилея. А в какое положение он поставлен? Его обнадежили, он отказался от преподавания в Падуе и остался ни с чем. Козимо познакомили с его недавним письмом. Галилей настойчиво повторял, что открытые им планеты лишь тогда перестанут быть планетами, когда Солнце не будет больше Солнцем. Убедите их высочество, просил он, что все слухи, вызывающие сомнения, рождены злобой и завистью. Как ценил это открытие величайший на свете король, ныне покойный Генрих IV, видно из послания, полученного весной из Парижа. Галилей переписал большой отрывок: его просили, чтобы он, если обнаружит еще какую-нибудь прекрасную звезду, назвал бы ее в честь короля Генриха.

Здесь было над чем задуматься и великому герцогу. Приближенные французского короля, люди осмотрительные, не сулили бы Галилею и его потомкам богатства и могущества, если бы хоть миг сомневались в существовании Медицейских планет. Звезды, названные в честь твоей династии. Это и впрямь может доставить известное удовлетворение…

Великий герцог Тосканы без особой охоты подписывает указ о назначении Галилея. Удовлетворение? Да. Если, конечно, через какое-то время подтвердится, что Медицейские звезды не порождение обманчивых линз.

Ученые Римской коллегии встретили «Звездный вестник» издевками. Вещи, рассказываемые Галилеем о Луне, вызывают, мол, хохот даже у камней! «Новые планеты», заявил Клавий, заставляют его смеяться: дело за небольшим — надо смастерить трубу, которая их порождает, и потом показывать простакам. Но постепенно математики Римской коллегии стали относиться все с большим интересом к зрительным трубам. Хотя Клавий, по слухам, мнения своего не изменил.

Когда в Падуе стали поговаривать о возможном отъезде Галилея, к нему зачастили кредиторы. То и дело возникали тягостные объяснения. Шкатулка, где хранились деньги, была пуста. Он ждал обещанные двести скуди и документ, утверждающий его в должности. Только в середине июля получил Галилей долгожданную бумагу.

Радость несколько померкла, когда он ее прочел. Звание-то ему придумали, а вот просьбу не удовлетворили. Месяц назад он просил, чтобы Винта уведомил Козимо о его стесненных обстоятельствах. Он рассказал о долгах зятьям, в которых очутился по милости братца, и молил выплатить вперед жалованье за два года. Здесь такую любезность оказывали ему неоднократно… Теперь его вежливо, но твердо поставили на место. Жалованье он будет получать равными долями два раза в год, начиная со дня приезда во Флоренцию.

А он так надеялся на эти деньги! Ситуация не из веселых. Тем более что и государевы двести скуди где-то застряли. Он не знал, чем погасить самые неотложные долги. Кредиторы все настойчивее стучались в двери его дома.

Наконец-то эта книжонка попала ему в руки! «Наикратчайшее странствование Мартина Горкого. Против «Звездного вестника», недавно посланного Галилео Галилеем ко всем философам и математикам».

Он, Горкий, много странствовал по земле. Теперь он намерен совершить короткую вылазку на небо, дабы обнаружить истину и доказать, что возле Юпитера никаких планет не существует.

Поразительная смесь невежества и самомнения! Горкий ничего не понял в «Беседе» Кеплера и объявил, что продолжает его дело. Кеплер, мол, отобрал у Галилея честь изобретения зрительной трубы и вернул ее Джамбатисте делла Порта, объяснение лунных пятен признал своей заслугой, звезды Млечного Пути возвратил древним ученым. У Галилея таким образом остаются лишь его «новые планеты». Отобрать их у него — задача самого Горкого.

Весной он был в Болонье, когда Галилей демонстрировал там свою трубу. Труба обманывает наблюдателя! Это могут подтвердить и болонские доктора «Вместо единственной горящей свечи она показывает две, вместо одной звезды — пару. Ночью 24 апреля он обнаружил около Юпитера два пятнышка, а на следующую ночь — четыре! Это результат галлюцинации, возникающей из-за отражения света Юпитера в линзах.

Ну и логика! Вначале Горкий твердит: никаких новых планет не существует, ибо он ничего рядом с Юпитером не видел, а потом признает, что видел возле него два «пятнышка», а на следующую ночь — четыре. Не стесняясь, Горкий признался, что самовольно «тысячью разных способов» испытывал Галилееву трубу.

Так вот кто в доме Маджини, словно вор, завладел его инструментом, когда он спал! Вот кто запачкал воском линзы, снимая с них слепки! Этот прохвост изображал из себя ревнителя истины. Он считал, что оказал науке Величайшую услугу, разоблачив обманщика, и твердил как одержимый: новых планет не существует — их Галилей выдумал из своей жадности к золоту!

В дом пришла смерть. Алессандро Пьерсанти, его верный слуга и крестный отец его детей, скончался. Долгая болезнь усугублялась тревогой. Все сбережения он отдал в долг двум польским дворянам, учившимся у Галилея. Те обещали, приехав на родину, прислать деньги, но за три года не ответили ни на одно письмо. Галилей даже обращался к Винте за содействием.

Вскоре после похорон, разбирая бумаги покойного, Галилей увидел знакомый почерк. Его собственная мать потихоньку от него переписывалась с Алессандро!

Погостив у него, она вернулась во Флоренцию, но интереса к Падуе не потеряла и велела сообщать обо всем, что говорят и делают в доме. Раньше Галилео, жаловалась она слуге, писал зятю, а теперь не пишет, «чтобы не посылать денег мне и Вирджинии или, быть может, чтобы не посылать двух линз, о коих я его многократно, хотя и тщетно просила». Но не в ее характере отступать от задуманного. Пусть Алессандро раздобудет ей несколько линз для зрительных труб! Те, которые предоставил Галилео, ее не удовлетворяют, она хочет получить отменнейшие.

Лучше бы он не находил этих писем. Матушка учила его слугу, как выкрасть линзы и тайком переправить! У Галилео их множество, ничего не стоит взять три-четыре штуки, спрятать их на дне шкатулочки, а сверху положить пилюли, которые ей прописали в Падуе. И конечно же, мать упрекала сына в неблагодарности. Галилей хорошо помнил те напряженные дни в конце января, когда, помышляя обнародовать свои открытия, он собирался в Венецию и у него исчезло несколько превосходных линз. Он не знал, на кого и подумать, А ведь именно из Венеции он благодарил Винту за согласие помочь ему в хлопотах, дабы заставить поляков возвратить долг его верному Алессандро…

Очередное письмо из Праги ничем не порадовало. Все сообщенное им о Маджини и его приспешниках, повторял Хасдаль, соответствует истине. Недоброжелатели Галилея здесь столь деятельны, что еще прежде, чем Цугмессер укатил со своим патроном в Вену, весь двор был отравлен клеветой.

«Бедный Кеплер не смог больше противостоять возражениям, которые подкреплялись письмами из Болоньи, где заявлялось, что вы, ваша милость, покинули Болонью уличенным и сконфуженным. Он признал победу противников, поскольку те опирались на окончательное заключение Болонского университета».

Ложь сделала свое дело! Перед «заключением университета» не устоял даже Кеплер. Это было для Галилея тем более тягостно, что около месяца назад он направил тосканскому послу для передачи Кеплеру результаты наблюдений, которые проводил после сдачи в печать «Звездного вестника». Почему же Кеплер попался на уловку каких-то действительных или мнимых болонцев? Почему пренебрег его, Галилея, новыми данными? А ведь он мог, если бы захотел, убедиться, как злоупотребляют опытами в Болонье. От него отступился даже Кеплер!

Торжеству противников новых открытий по иронии судьбы воспрепятствовал в Праге не знаменитый ученый, а взбалмошный император. Рудольфу II страсть как нравились зрительные трубы, и он велел прекратить разговоры, умаляющие это замечательное изобретение.

Вскоре после выхода в свет «Звездного вестника» Галилей получил рукописную копию трактата «Против движения Земли». Лодовико делле Коломбе не удержался-таки от выступления! Он счел, что настало время выйти на авансцену. Ведь на сей раз в его распоряжении не только весь арсенал философии перипатетиков: он может обратить против Галилея куда более грозное оружие — библейские тексты.

Омерзительнейший опус! Было бы честней, если бы Коломбе напечатал свою книжонку а открыто назвал бы человека, против которого она направлена. Он этого не сделал, считаясь с настроением тосканского двора. Как-никак новые планеты названы в честь Медичи! Имя Галилея он упомянул однажды, да и то с похвалой: ученому, свершившему такое открытие, язычники воздвигли бы золотую статую. Но это только дань дипломатии. Каждому, кто знаком со «Звездным вестником», ясно, в кого метит Коломбе, Он знает, чего хочет. Надежнейший способ уязвить Галилея — это бросить тень на его правоверие, показав, что его образ мыслей расходится со священным писанием. Ведь автор «Звездного вестника» провозгласил, что в будущей своей книге шестьюстами аргументами и опытами докажет движение Земли!

Коломбе обрел благодатную почву для наступления. Упорно повторял он доводы Аристотеля и Птолемея против движения Земли. Лишь из Неспособности к философии и тщеславного стремления к новизне Коперник и его последователи принялись защищать столь вздорную мысль! Здание, возведенное Коперником, не выдержало проверки философией и развалилось. Теперь опять находятся люди, мечтающие его восстановить. Их следует предостеречь: пусть они оставят эту затею — здание, возведенное не на фундаменте священного писания, все равно рухнет!

Но Коломбе идет дальше. Тезис о гористости Луны ложен и очень опасен. Действительно, стоит через зрительную трубу взглянуть на Луну, как начинает казаться, будто наблюдаешь другую Землю, с ее горами и долинами. Это обман зрения! На Луне нет никаких гор! Подобное противоречило бы не только всей натурфилософии и богословию, но и авторитету священного писания. Небесное тело не может быть обезображено какими-то неровностями! Лунная поверхность совершенно гладкая, а пятна объясняются игрою тени, так как тело Луны не везде одинаково плотно. Земля, конечно, не может светиться отраженным солнечным светом: в Библии говорится лишь о двух больших светилах — Солнце и Луне, в противном случае говорилось бы о трех. Каждый, кто видит в Луне «другую Землю», «другой мир», впадает в опаснейшее заблуждение, ибо богословы единодушны: значительная ошибка в философии вызывает подозрения и со стороны теологии. Иными словами, тот, кто защищает гористость Луны, подозрителен и в религиозном отношении.

Трудно было представить себе неразборчивого в средствах, спесивого софиста в роли поборника истины, Коломбе, по слухам, вертелся вокруг Джованни Медичи. Не этот ли незадачливый изобретатель пожелал из злопамятства насолить Галилею как раз в ту пору, когда государь Тосканы собирался пригласить его к себе на службу?

Отвечать синьору Коломбе Галилей не стал, хотя тот и призывал его высказаться. Противно, если самоуверенный пустослов ввязывается в серьезный спор, но вдвойне омерзительно, когда подленький донос выдают за ученое сочинение.

Отказ Козимо выплатить ему вперед жалованье поставил Галилея в тяжелое положение: он не может уехать из Падуи, не удовлетворив хотя бы самых настойчивых кредиторов. Значит, надо снова обращаться к друзьям, делать новые долги.

Да и объяснения с Мариной бередят душу. Ох, как трудно после стольких прожитых вместе лет отважиться на разрыв! Но не лучше ли именно теперь, перед отъездом в Тоскану, подвести под прошлым черту? Марина, помышляя о будущем своем замужестве, не против, чтобы дети остались у Галилея. Ливию, решают они, отец сразу заберет во Флоренцию, а четырехлетний Винченцо пока поживет с матерью. Разумеется, Галилео возьмет на себя попечение о том, чтобы Марина и сын ни в чем не нуждались.

Дни полны волнений. Задержка с отъездом тем более тягостна, что весть о его переселении только подстегнула клеветников. Ловок же этот Галилей — заморочил великого герцога планетами, коих не существует. Ведь их до сих пор не наблюдал, кроме Галилея, ни один астроном. А много ли значат свидетельства неискушенных людей, по простоте душевной принимающих обман зрения за реальность? Так превосходство его зрительных труб обращается в какой-то мере против него самого. Стиснув зубы, Галилей ждет часа, когда можно будет возобновить наблюдения Медицейских звезд. Он постарается установить точно периоды их обращения. Рассеет сомнения Кеплера. Не пожалеет усилий, чтобы Маджини безоговорочно признал новые планеты. Убедит Клавия, что тот поторопился их высмеивать.

25 июля 1610 года Галилей вновь видит рядом с Юпитером свои четыре звездочки.

По многу часов подряд проводит он у зрительной трубы. Упорство вознаграждается новым открытием. Галилей обнаруживает, что Сатурн состоит как бы из трех тел, причем центральное больше находящихся по сторонам. У Сатурна два спутника? Но почему тогда они не меняют своего положения? Да и находятся так близко к центральному телу, что кажутся соприкасающимися? В недостаточно сильную трубу «троякий Сатурн» вообще представлялся продолговатым, словно маслина.

Возобновил Галилей и наблюдения Венеры. Три месяца она была не видна, а теперь, после верхнего соединения с Солнцем, появилась как вечерняя звезда. Диск ее выглядел маленьким, хотя и очень ярким. С Венерой была связана одна из главных загадок астрономии. Еще в древности заметили, что Венера и Меркурий всегда наблюдаются на сравнительно небольшом расстоянии от Солнца, то восточней его, то западней. Где их сферы — над или под сферой Солнца, двигающейся вокруг Земли? Принадлежат ли они к «верхним» или «нижним» планетам? Обе точки зрения находили приверженцев.

Платон, по преданию, причислял Меркурий и Венеру к «верхним» планетам. Он полагал, что планеты получают весь свет от Солнца. Следовательно, такое небесное тело, совершая свое круговращение под сферой Солнца, должно было бы, наподобие Луны, обнаруживать разные фазы, то есть показывать освещенной лишь часть своего диска. Кроме того, как и Луна, оно должно время от времени затемнять часть солнечной поверхности. Однако никто не видел ни подобных затмений, ни фаз Венеры и Меркурия. Отсюда напрашивался вывод, что они не могут быть «нижними» планетами и их сферы расположены, следовательно, над сферой Солнца.

Тем не менее Птолемей причислил их к «нижним» планетам. Под сомнение была поставлена посылка Платона о том, что эти планеты, как и Луна, по природе своей темны. Довод о затмении Солнца Меркурием и Венерой тоже не был признан убедительным. Ведь дело шло об исключительно редких явлениях, да и те вдобавок легко могли остаться незамеченными, поскольку планета, проходящая перед диском Солнца, закрывала бы лишь незначительную часть его поверхности. Но находились люди, убежденные, что были свидетелями этого редчайшего явления. Коперник писал, что Аверроэс заметил на лике Солнца «нечто темное» и это случилось как раз в то время, когда Меркурий должен был находиться в соединении с Солнцем.

С древних времен существовало и другое мнение — Меркурий и Венера движутся не вокруг Земли, а в отличие от прочих планет — вокруг Солнца. Коперник мог и в этом сослаться на давным-давно высказанную мысль.

Однако почему же все-таки, если эти планеты вращаются вокруг Солнца, никто не видел их в форме полудиска или серпа?

Здесь было одно из преткновений Коперниковой системы.

Последователей своих Коперник поставил в затруднительное положение, ограничившись ссылкой на древних: Венера и Меркурий, следовательно, либо светятся собственным светом, либо, будучи прозрачными, пропускают солнечные лучи. Что думал об этом сам Коперник, так и осталось неясным. Кеплер склонялся к первой мысли: планеты, по его мнению, светились собственным светом.

Вскоре после создания зрительной трубы Галилея поразило странное различие между видом неподвижных звезд и планет. Он говорил об этом и в «Звездном вестнике». Пепельный свет Луны убеждал, что Земля, темная по природе своей, светилась достаточно ярко, отражая солнечные лучи. Что мешает и планеты считать в этом смысле подобными Земле? Однако нужны были доказательства.

Галилей был убежден, что планеты, будучи по природе темными телами, должны, вращаясь вокруг Солнца, менять свой лик наподобие Луны. Он жаждал разрешить вопрос о фазах планет. Но «вечерняя звезда» была видна теперь лишь как маленький яркий диск. Никакого намека на ущерб.

Течение звезд учит обуздывать нетерпеливость.

Есть, слава богу, во Флоренции у него настоящие друзья! Один из них даже умудрился раздобыть копию письма, о котором много говорили. Горкий в письме к Сицци приводил отрывок из полученного от Кеплера послания. Ни о какой враждебности к Галилею не было и помину. Кеплер, напротив, йытался, хотя и мягко, отговорить Горкого от выступления против «Звездного вестника». Написано это было еще до выхода в свет «Наикратчайшего странствования». Письма Горкого не заставили его усомниться в честности Галилея. А вот против «заключения Болонского университета» Кеплер не устоял!

Конец горестным раздумьям положило письмо из Праги. Джулиано Медичи сообщал, что наблюдения, посланные Галилеем еще в июне, он смог вручить Кеплеру лишь два дня назад. Кеплер бесконечно за них благодарит и «питает еще большую любовь и преданность к вашей милости».

С души свалился камень. Мимолетную слабость Кеплера, не разглядевшего обмана в истории с «заключением» болонцев, Хасдаль принял за признание победы тех, кто яростно отвергал новые открытия.

Отвечая послу, Галилей извинялся, что до сих пор не отправил в Прагу зрительной трубы. Ту, которую он предназначал для императора, ему пришлось отдать кардиналу Боргезе. В том же письме Галилей сообщал и о недавнем удивительном открытии. Однако латинскую фразу, говорящую о трояком Сатурне, он предусмотрительно зашифровал в виде анаграммы.

Эту новость Галилей хотел приберечь для второго издания «Звездного вестника». Винте он написал об увиденном, дабы поставить в известность государя. Галилей не скрыл, что нуждается в свидетелях, которые бы знали о его приоритете, если бы случилось, что кто-то другой обнаружит «странность Сатурна». Хотя он уверен, что никто самостоятельно этого не сделает. Он-то ведь знает, насколько его зрительная труба превосходит остальные!

От мысли напечатать здесь новое расширенное издание «Звездного вестника» пришлось отказаться. Обещанных двухсот скуди ему все еще не прислали. Галилей вынужден был отпустить гравера, жившего некоторое время в его доме. Переиздавать «Звездный вестник» он будет уже в Тоскане.

Несмотря на многочисленные и обременительные заботы, он продолжал наблюдения. Сатурн удивлял своей неизменностью: ни малейшей перемены в расположении трех его тел. Как бы долго ни просиживал Галилей ночью у зрительной трубы, он велел будить себя перед рассветом. На заре Медицейские звезды были особенно хорошо видны. Галилей тешил себя мыслью, что ему быстро удастся установить периоды их обращений.

Роффени слал ему письмо за письмом. Он возмущен выходкой Горкого! Когда Галилей, направляясь на родину, будет проездом в Болонье, то пусть окажет ему честь и остановится в его доме, Такое же приглашение он передает ему и от имени Маджини.

А что, если и впрямь, воспользовавшись приглашением, остановиться у Маджини?

Всякого рода изничтожители Галилеевых открытий ссылались на Кеплера и без тени смущения уверяли, что продолжают дело, начатое его «Беседой», Поэтому было особенно важно, как отнесся сам Кеплер к книжке Горкого, Тот, вероятно, не замедлил послать ее человеку, которым восторгался. Почему же он молчит? Промедление внушало беспокойство.

Когда же от Кеплера пришло письмо, то его начало могло породить лишь недоумение. О Горком ни слова! Кеплер получил от тосканского посла продолжение наблюдений Медицейских звезд. Это еще более усилило желание увидеть Галилеев инструмент, поскольку имевшиеся в Праге зрительные трубы не позволяли обнаружить Медицейские планеты.

Кеплер рассказывал о своих наблюдениях Луны. И вдруг:

«В то время как я пишу тебе это письмо, мне попадает в руки наглое сочинение некоего чеха, изданное в Модене. Я поражаюсь дерзости этого юнца, который, когда все итальянские ученые хранят молчание, один лишь, иноземец и невежда, возражает, еще ничего не поняв. Думаю, что, как маска лицедею, так и ему придала отваги безвестность его имени. Или, быть может, есть у тебя в Италии соперники, которые воспользовались чужестранцем, чтобы за мою, немца, ненавистную им «Беседу» отомстить разнузданностью чеха?»

Писанина Горкого не стоит того, чтобы Галилей тратил на нее время. Но там злоупотребляют его, Кеплера, «Беседой», и оп вынужден сделать необходимые разъяснения. С Горким он познакомился несколько лет назад и почти забыл его, когда тот, очутившись в Болонье, начал с ним переписку. Узнав из его писем, что у Галилея есть ревнивые недоброжелатели, он, Кеплер, поторопился написать «Беседу», дабы по возможности предвосхитить и ослабить нападки на «Звездный вестник». Он возмущен наглостью, с которой извращают смысл его послания. Ведь когда он указывал на предшественников Галилея, то делал это не для того, чтобы кто-то мог умалить значение «Звездного вестника», а, наоборот, дабы переубедить упрямцев, боящихся чрезмерной новизны. Выходка Горкого тем более непростительна, что тот достаточно хорошо знал его мнение и из писем. Он сам ничуть не сомневается относительно Медицейских планет, но все-таки сожалеет, что до сих пор нет подтверждающих высказываний других людей, которые помогли бы ему убедить маловеров.

«Поэтому, прошу тебя, Галилей, представь мне как можно скорее свидетелей! Из различных твоих писем к другим лицам я узнал, что ты не испытываешь недостатка в таких свидетелях. Но я, кроме тебя, не могу назвать никого, чтобы защитить добрую репутацию моей «Беседы». На тебе одном покоится все доказательство наблюдения».

Это письмо Галилей, если захочет, может опубликовать.

Горкий получил по заслугам. И, главное, это сделал именно Кеплер, ссылками на которого он пытался подкрепить свою безумную аргументацию!

Одновременно с посланием Кеплера пришло и письмо от Хасдаля. При дворе много говорят о Галилее. Книжка Горкого ходит по рукам. «Испанцы», то есть приверженцы воинствующего католицизма, мечтающие, чтобы Испания в союзе с католическими князьями Германии уничтожила бы силой оружия протестантскую ересь, а вместе с ней и всякие ростки свободомыслия, не скрывают враждебного отношения к Галилею. Здесь против него образовалась целая лига. Создали ее «испанцы» и их приспешники. Наука тут ни при чем. Многие ожесточенные противники Галилея откровенно признают, что не изучали астрономии, но тем не менее с яростью осуждают «Звездный вестник».

«Испанцы» считают, что во имя государственных интересов, — писал Хасдаль, — книгу вашей милости как пагубную для религии необходимо уничтожить. Однако они прикрываются религией, дабы позволить себе любое злодейство ради достижения единодержавия».

Этого надо было ждать. В Праге открыто говорили то, о чем давно шептались в Италии. Как тут не вспомнить патриарха Венеции и недостойную комедию, разыгранную в Академии Делиа! Пражские «испанцы» знали, где его, Галилея, ахиллесова пята. Если «Звездный вестник» нельзя опровергнуть учеными доводами, то надо обратить против него иное, куда более действенное оружие.

Книга, приносящая вред ортодоксии! Это пострашнее, чем злые пересуды о присвоенном изобретении, чем козни Маджини и насмешки Клавия. «Звездный вестник», пагубный для религии, должен быть уничтожен!

Способ старый, как мир: проповедника неугодных взглядов легче всего заставить замолчать, обвинив его в нечестивости и неправомыслии.

Чаша с цикутой уготована Сократу везде.