Тяжелые обстоятельства, окружавшие Кампанеллу, постоянно заставляли его тратить драгоценное время на занятия, к которым не лежала душа. Однако его сокровенные мысли были те же, что и в юности. Он по-прежнему мечтал об изгнании испанцев с родной земли. Внимательно следя за событиями, происходившими на юге Италии, он обдумывал планы освобождения. Да, Неаполитанское королевство было действительно хитрой приманкой, которую дьявол бросил, чтобы поссорить испанцев с французами. Кампанелла видел, что справиться с Испанией будет не легко. Обсуждая с молодыми калабрийцами создавшуюся обстановку, он все больше приходил к выводу, что выступить против испанцев следует тогда, когда можно будет рассчитывать на помощь Франции. Томмазо Пиньятелли, самый нетерпеливый из учеников Кампанеллы, весь горел от страстного желания немедленно ринуться в борьбу. Сколько же придется ждать, пока будет достигнута секретная договоренность с Францией?

Кампанелла убедил его, что на это не потребуется много времени. Не зря он давно уже вступил в тесные сношения с французским послом, часто бывает в его резиденции и ведет долгие беседы. В посольстве он встречает людей, которые проявляют большой интерес к его философским сочинениям и политическим идеям. Граф Брассак, посол, сообщил о Кампанелле своему правительству и постоянно пишет о нем влиятельным родственникам и друзьям. Пиньятелли с радостью воспринял это известие, и Кампанелла, отправляясь к Брассаку, стал брать его с собой.

Среди знакомых французов находился и Габриэль Ноде, молодой поэт, изучавший медицину в Париже и Падуе. Он служил библиотекарем у кардинала Баньо. Ноде относился с великим уважением к Кампанелле и не жалел усилий, чтобы слава о нем широко распространилась по Франции. Они настолько сблизились, что встречались два-три раза в неделю. Ноде умолял Кампанеллу, чтобы тот использовал его в качестве секретаря и позволил бы ему помогать в работе над новыми произведениями. Он обещал быстро опубликовать их в Париже или Лионе. Кампанелла внял его просьбам и продиктовал ему «Книгу о моих собственных сочинениях» и автобиографические заметки, озаглавленные «Жизнь Кампанеллы».

Видный французский философ Пьер Гассенди, несмотря на молодость, известный своей смелой критикой Аристотеля, сперва через Ноде прислал приветы Кампанелле, а потом вступил с ним в переписку. Гассенди старался быть в курсе работ итальянских ученых и высоко ценил Галилея. Кампанелла ответил Гассенди письмом, где не только выразил свою полную уверенность в правильности системы Коперника, но и высказал горечь, что ее нельзя исповедовать в открытую. Вскоре Кампанелла стал обмениваться письмами и с другом Гассенди, Клодом Пейреском, который учился у Галилея в Падуе и теперь, живя в своем поместье в Провансе, продолжал испытывать пристрастие к естественным наукам и философии. Чем больше укреплялись связи Кампанеллы с французами, тем сильнее и ожесточеннее становились нападки со стороны его римских врагов.

Мостро всегда и везде оправдывал свое прозвище. Его двуличие, непостоянство, лживость и злость были воистину чудовищными. Ему ничего не стоило сегодня проклинать то, чем он восторгался вчера. И каждый раз он ссылался при этом на «непреложные» истины богословия. Кампанелла чувствовал, что кардинал Барберини и его помощники достигли желаемого. Двери дворца, где жил Урбан, были передним закрыты. Желая оттянуть окончательный разрыв с папой, Томмазо решил ответить ударом на удар. Мостро обычно подкреплял свои нападки на Кампанеллу ссылками на теологию. Он, верховный цензор, считал свой авторитет неоспоримым. А так ли уж он силен в богословии? При известном умении не трудно было доказать, что его собственные суждения содержат ересь. Кампанелла внимательно разобрал книгу Мостро «Литании». В ней чрезмерное самомнение мешалось с невежеством. Он нашел кучу ошибок. Вот здесь Мостро стоит на точке зрения язычников, а здесь прямо проповедует ересь, почерпнутую из талмуда. Он то и дело насмехается над вещами, священными для истинного католика.

Во время свидания с папой Кампанелла убедительно и логично доказал Урбану, что сам Мостро — еретик и богохульник. Это было уже слишком. Любимец папы и выдающийся теолог, которым гордится католическая церковь, объявляется еретиком! Папа дал волю своему гневу. Давно уже известно, что Кампанелла, используя свое дьявольское умение спорить, может доказать все, что угодно! Его речи — это сплошное издевательство над богословием!

Урбан назвал Кампанеллу лжецом и выгнал его вон. Для кардинала Барберини и всей испанской партии настали дни злорадного торжества. Они старательно, неделя за неделей, делали все, чтобы ускорить разрыв. Теперь они задумали обрушить на его голову новый удар. Специальным постановлением запрещались не только его произведения, не прошедшие цензуры, но и те, которые, имея одобрение Конгрегации индекса, были или будут изданы в любом месте, помимо Рима. На деле это означало, что запрету подлежали вообще все книги Кампанеллы, и изданная в Неаполе «Философия, основанная на ощущениях» и сочинения, опубликованные за границей. Постановление было составлено очень хитро. В Риме, разумеется, не издадут ни одной из его работ, даже одобренных цензурой, а если он попытается напечатать их в каком-нибудь городке, лежащем хотя бы и поблизости от столицы, они все равно, считаясь запрещенными, будут конфискованы.

В апреле 1632 года Кампанелла узнал, что в январе во Флоренции было закончено печатание «Диалога о приливах и отливах». Книга Галилея вышла в свет под новым названием — «Диалог о двух главнейших системах мира, птолемеевой и коперниковой». Радость, которую испытал Кампанелла от этого известия, не смогло даже омрачить чувство горечи: сообщение об опубликовании «Диалога» он получил не от самого Галилея, а из Франции, от философов, с которыми поддерживал переписку.

А разве это был первый случай незаслуженного и обидного невнимания со стороны Галилея? Два года тому назад, когда Галилей приезжал в Рим, он многим показывал рукопись «Диалога», а Кампанеллу, который всегда принимал так близко к сердцу все, что касалось Галилея, он обошел. Кампанелла упрекнул его, что он не прислал ему своей новой книги.

Из-за чумы первые два экземпляра «Диалога» прибыли в Рим только в конце мая. Но они предназначались Чиамполи и кардиналу Барберини. Хотя Галилей и ответил, что книгу выслал, ждать ее пришлось долго. Лишь в июле Филиппе Магалотти передал «Диалог» Кампанелле. Он с жадностью набросился на книгу. Его поразила смелость и глубина мысли Галилея. Учение Коперника о движении Земли получило в этом трактате дальнейшее развитие. А как тонко и остроумно Галилей высмеивал Простака — Симпличио, который схоластическими доводами защищал систему Птолемея! Кампанелле было ясно, какое огромное значение будет иметь «Диалог» для утверждения и распространения нового мировоззрения. Однако он не сомневался, что крайне реакционное крыло церковников, которые все больше и больше прибирали к рукам Урбана, встретят «Диалог» ненавистью и проклятьями.

В письмах к Галилею Кампанелла выражал свое восхищение «Диалогом», говорил о начале нового века, снова повторял свое давнее желание пожить вместе с ним где-нибудь в загородном доме, занимаясь наукой. Он не скрывал от Галилея нависшей над ним опасности. Урбан, прочтя «Диалог», высказал неудовольствие. Книгой занялась инквизиция. Мостро, тот самый Мостро, который еще совсем недавно не нашел в книге ничего предосудительного, теперь развернул бурную деятельность, чтобы ее запретить. Он повелел типографу Ландини, издавшему «Диалог», немедленно прекратить продажу книги. В инквизицию был вызван Магалотти и допрошен о восьми экземплярах «Диалога», которые он привез в Рим. Особенно рьяно действовали против Галилея иезуиты. Они обвиняли его в сознательном нарушении декрета 1616 года и возмущались еретическим Духом его книги. Их оружием были не только богословские аргументы. Они не гнушались никакими средствами, чтобы восстановить папу против Галилея. С этой целью иезуиты нарочно распустили слух, что в своем сочинении под видом Симпличио Галилей вывел самого Урбана.

Кампанелла извещал Галилея о работе комиссии, которая занималась его делом. Надо было быть готовым ко всему. Позиция Кампанеллы в этой борьбе была с самого начала совершенно определенной: он намерен был без всяких колебаний выступить на стороне Галилея, невзирая ни на собственное тяжелое положение, ни на ссору с папой, ни на декрет 1616 года. Он гордился тем, что был автором запрещенной церковью «Апологии Галилея», что он был единственным из друзей великого ученого, кто не испугался репрессий и напечатал книгу в его защиту. Он не побоялся этого сделать, даже когда сидел в тюрьме. Теперь тем более он отдаст все свои силы, чтобы помочь Галилею в беде. Кампанелла предложил, если дело дойдет до процесса, выступить защитником Галилея.

23 сентября конгрегация Святой службы под председательством самого папы потребовала, чтобы Галилей лично явился в Рим.

Мостро старался всеми средствами помешать Кампанелле защищать Галилея. Когда Томмазо понял, что ни папа, ни комиссия не хотят его выслушать, он сумел уговорить одного из кардиналов, чтобы тот поддержал Галилея. Но из этой затеи ничего не вышло. Инквизиция настаивала, чтобы Галилей, не откладывая, приехал в Рим.

Кампанелла хотел, чтобы его «Апология Галилея» была рассмотрена комиссией. Что за неслыханная дерзость представлять в Святую службу запрещенное сочинение, напечатанное еретиками в Германии, и наперекор декрету доказывать, что в приверженности к учению Коперника нет ничего преступного!

Мостро грозил Кампанелле страшными карами. Но тот не унимался и повсюду объявлял, что намерен выступать на процессе в качестве официального защитника Галилея. Терпение Урбана иссякло. Кампанелле велели немедленно убраться из Рима, молча сидеть во Фраскати и не совать носа в дела инквизиции, если он не хочет окончить дни свои в тюрьме. Ему пришлось подчиниться. Другого выхода не было. Во Фраскати Кампанелла постоянно думал о Галилее. Сделал ли он в его защиту все, что мог? Временами ему даже казалось, что он вел себя недостаточно мужественно. Его не утешало сознание, что никто из сторонников Галилея не защищал его так горячо и так самоотверженно, как он.

Вызов в Рим был передан Галилею флорентийским инквизитором.

Из-за плохого самочувствия Галилей медлил с отъездом. В декабре он совсем слег в постель. Врачи опасались за его жизнь. Не обращая внимания на свидетельства врачей, инквизиторы продолжали настаивать на его приезде. Они не постыдились угрожать насилием ученому с мировым именем, старому и совершенно больному. Если Галилей не приедет сам, то «его арестуют и отправят в Рим в кандалах».

Он прибыл в Город св. Петра 13 февраля. Здесь он увидел, что тучи над его головой сгустились до предела. Урбан, который когда-то милостиво с ним беседовал и с любопытством расспрашивал о его открытиях, теперь не пожелал взять его под защиту. Да, в былые времена Маттео Барберини даже в своих стихах хвалил Галилея, но тогда он не был папой, а Галилей не написал «Диалога о двух системах», где собрал новые аргументы в пользу коперниковой теории, которую церковь осудила как «глупую, абсурдную и еретичную».

С формальной стороны обвинить Галилея было не очень просто. «Диалог» дважды был разрешен цензурой — сперва в Риме, потом во Флоренции. Но это не смутило инквизиторов. Галилею поставили в вину, что он, написав работу о системе Коперника, сознательно нарушил декрет 1616 года. На допросах Галилей умело защищался. Кто может доказать, что в «Диалоге» истинные мысли автора выражает Сагредо, а не Симпличио, приверженец Птолемея? Ему очень помогло, что он внял совету Кампанеллы и написал свое сочинение в форме диалога. Галилей категорически заявлял, что он написал «Диалог» с единственной целью: чтобы всем стало ясно, насколько доводы Коперника неубедительны и ошибочны!

От него все время требовали признаний, что намерения его были преступны. Он упорно не соглашался. Ему начали грозить пытками. Но Галилей по-прежнему стоял на своем: он не разделяет взглядов Коперника. Он хорошо знал, что в его положении легче всего было защищаться настойчиво отрицая наличие злого намерения.

21 июня 1633 года Галилею был зачитан приговор. Инквизиционный трибунал объявлял его «сильно заподозренным в ереси» и приговорил к отречению, покаянию и лишению свободы на неопределенный срок. «Диалог о двух главнейших системах мира» вносился в список запрещенных книг. На следующий день Галилей в церкви св. Марии-над-Минервой, в той самой церкви, где и Кампанелла в молодости совершал обряд покаяния, на коленях публично покаялся и подписал акт отречения. На долгие годы, вплоть до самой смерти, он стал узником инквизиции. Ему навсегда запретили в беседах с кем бы то ни было касаться вопроса о движении Земли и что-либо писать на эту тему.

Время от времени Урбана VIII, как и прежде, охватывали приступы суеверного страха: то звезды снова предсказывали гибель, то вдруг в опочивальне папы — дурная примета! — нашли неизвестно откуда взявшуюся сову. Но теперь Урбан обходился без услуг Кампанеллы. Разрыв между ними был полным. Во дворец Кампанеллу больше не пускали. Враги продолжали его травить. Он обращал на это мало внимания. Его помыслы были заняты другим.

Всю свою жизнь он тяжело переживал неудачу калабрийского восстания. Тридцать три года он провел в тюрьме, и всегда мечта о свободе была для него мечтой о продолжении борьбы за освобождение родины от ига иноземцев. Его не покидала уверенность, что Италия станет свободной. То, чего не смог сделать он, совершит новое поколение борцов!

Он окружал себя молодежью и употреблял все свое влияние, чтобы воспитать из земляков-калабрийцев смелых людей, которые не пожалеют жизни ради торжества справедливости. Томмазо Пиньятелли, любимый ученик, должен был осуществить его замыслы. Они часто говорили о восстании. Надо было привлечь к участию в нем возможно большее число людей. На родине еще оставался кое-кто из старых заговорщиков. Многие, правда, умерли, но ведь жили их дети! С Калабрией поддерживалась постоянная и надежная связь. Там очень активно действовал Джузеппе Грилло, который еще в 1599 году был одним из верных помощников Кампанеллы. Его друг, Антонио Пепе, приехав в Рим из Сквиллаче, рассказал об обстановке в Калабрии.

Первое восстание не удалось, потому что правительство вице-короля было заранее предупреждено о выступлении. Помня о роковой неудаче, надо было теперь так организовать заговор, чтобы и в самом Неаполе нанести испанцам неожиданный удар и лишить их отряды руководства. Томмазо Пиньятелли ратовал за необходимость устроить покушение на вице-короля и его ближайших сподвижников. Насколько легче будет бороться с испанцами, когда их главари будут заколоты, застрелены или отравлены!

В Неаполе план Пиньятелли энергично поддерживал Микеле Червеллоне. Червеллоне! Тридцать лет тому назад он потерпел провал, когда устраивал побег Кампанеллы из Кастель Нуово. Эта попытка стоила ему десяти лет каторги. Он полностью отбыл на галерах свой срок и остался все таким же безрассудно смелым.

Кампанелла предостерегал, что не следует особенно увлекаться идеей покушения на вице-короля. Здесь малейшая неосторожность сразу погубит все дело. Он хотел придать заговору широкий размах. Очень ли будет опасен вице-король, когда в порт Неаполя войдет грозная армада союзников? Кампанелла строил свои планы на военной помощи восставшим со стороны Франции и Венеции. Вместе с Пиньятелли он обсуждал их в доме французского посла. Граф Брассак относился к ним положительно. Джузеппе Грилло поехал в Венецию, чтобы вести там переговоры.

Наконец настал долгожданный день, когда Томмазо Пиньятелли отправился на юг. Обнимая любимого ученика и единомышленника, Кампанелла волновался. Вновь наступила пора действий, а не слов!

Первые месяцы все шло хорошо. Многие калабрийцы готовы были взяться за оружие. Снова в Россано, Сквиллаче, Стиньяно и Катанцаро стали собираться заговорщики.

Не получая окончательного ответа от Синьории, Грилло завязал в Венеции сношения с французским послом, и тот передал ему обещание Людовика XIII оказать помощь. Об этом же говорил Кампанелле и новый французский посол в Риме. Обстановка была благоприятной для подготовки выступления. Только не следовало излишне торопиться.

Поэтому Кампанеллу очень обеспокоило известие, которое неожиданно пришло из Неаполя. Пиньятелли передавал, что Микеле Червеллоне знает секрет приготовления сильнейшего яда, испарения которого, лишенные запаха, незаметно убивают людей. Достаточно нескольких суток, чтобы отравить вице-короля и все его правительство.

Кампанелла немедленно послал в Неаполь гонца: Пиньятелли не должен делать никаких необдуманных шагов и предпринимать слишком рискованных и поспешных действий.

Но было уже поздно. Томмазо Пиньятелли был арестован испанскими властями 15 августа.

В Рим, спасаясь бегством, тайно прибыл брат Кампанеллы Джампьетро. Он принес вести о непоправимом. Один из заговорщиков, капитан Помпео Мацца из Катанцаро, сообщил вице-королю о готовившемся покушении. Роль самого Червеллоне во всем этом деле была крайне двусмысленной и непонятной. Так или иначе, его подробнейшие показания очень повредили другим. Чего он только не нагородил! Он рассказал и о сношениях с французским послом и о людях, которые в Риме сочувствовали заговору. Калабрийцам, по его словам, была обещана помощь не только французов и венецианцев, но и голландцев. Вице-король с самого начала был убежден, что главный вдохновитель и руководитель заговора — это Кампанелла.

Пиньятелли держался молодцом и не признавался. Тем не менее число арестованных росло с катастрофической быстротой. В Калабрию были посланы сильные войсковые части. Следы привели карателей в родные места Кампанеллы. Испанцы стали хватать его друзей и родственников. Начались насилия и грабежи. Кое-где произошли жаркие стычки, но испанских солдат было слишком много. Дом Джампьетро был разграблен. Ему самому чудом удалось спастись, но его сын Доминико, любимый племянник Кампанеллы, попал в руки испанцев. Теперь он сидел в тюрьме.

Джампьетро был очень встревожен судьбой самого Кампанеллы. В Неаполе упорно ходили слухи, что вице-король намерен решительным образом требовать от папы его выдачи. Неужели опять тюрьма, допросы, пытки — и в довершение всего — смерть на плахе или виселице?

Несчастье, разразившееся в Калабрии, глубоко потрясло Кампанеллу. На задний план ушли и его обычные занятия, и работа над задуманным десятитомным собранием сочинений, и неприятности, связанные с продолжающимися кознями врагов. Кардинал Барберини и Мостро следили за каждым его шагом. В обход строгого запрещения публиковать книги Кампанелла сумел напечатать «Монархию Мессии» в Иези, маленьком городке, расположенном на севере Италии. Агенты инквизиции — на этот раз им следовало отдать должное — работали усердно. Книга не успела выйти в свет, как была конфискована, хотя раньше она дважды получала одобрение самого Мостро, и тот называл ее верхом учености и лицемерно ратовал за ее распространение. Правда, тогда Кампанелла был еще в фаворе у папы.

Кампанелла делал все возможное, чтобы помочь Пиньятелли и его товарищам. Он был в курсе того, как шло следствие. Пиньятелли вел себя мужественно. Вице-король никакими средствами не мог заставить его признаться, что он связан с Кампанеллой. Однако Джампьетро убеждал Томмазо бежать, пока папа не выдал его испанцам. Кампанелла решительно отказывался: побег будет доказательством его участия в заговоре и сделает еще более угрожающим и без того тяжелое положение Пиньятелли и других арестованных!

Внешне Кампанелла не подавал и виду, что имеет хоть малейшее отношение к процессу, затеянному в Калабрии. Он, когда был здоров, по-прежнему посещал ученые собрания, беседовал на философские темы, навещал французского посла. Граф Ноаль не отличался большими способностями к дипломатии, и. если бы не его связи при дворе, никогда не удержался бы на посту посла. Однако человек он был неплохой и относился к Кампанелле с искренней симпатией. Ноаль провел студенческие годы в Падуе и считал себя учеником Галилея. Он аккуратно доносил правительству о своих политических беседах с Кампанеллой, в которых тот постоянно выражал страстную приверженность к Франции, и, ведя обширную переписку, информировал своих многочисленных друзей о знаменитом философе. Он уверял Кампанеллу, что если тому когда-нибудь доведется побывать во Франции, то там он встретит самый радушный прием как со стороны образованного общества, так и со стороны официальных кругов.

Весна 1634 года принесла Кампанелле новые беды. В марте по распоряжению церковных властей в ответ на настойчивые домогательства вице-короля был арестован в Риме и направлен в Неаполь Антонио Пепе. Одновременно вице-король официально потребовал от Венецианской республики выдачи Джузеппе Грилло. Может статься, не сегодня-завтра папа прикажет арестовать Кампанеллу. Различные люди советовали ему бежать. Если следственные материалы покажут участие Кампанеллы в заговоре, то Урбан, разумеется, не замедлит его выдать. Но он не хотел слышать ни уговоров, ни предостережений. Пиньятелли все еще держался. Неужели ему изменит выдержка?

В апреле Кампанелла узнал, что большая партия его земляков и родственников, содержавшихся в тюрьмах Калабрии, была переведена в Неаполь. Процесс вступал в решающую фазу. Джампьетро умолял брата бежать, пока не поздно. Он снова отказался. На людях Кампанелла ничем не проявлял ни своего горя, ни своей тревоги. Когда наступила жара, он, как обычно, уехал во Фраскати.

В сентябре дело Томмазо Пиньятелли было закончено. Представитель Святой службы заявил, что следствие надо продолжать, поскольку добытых материалов недостаточно, чтобы считать Пиньятелли изобличенным. Вице-король был против дальнейших затяжек. Было решено лишить Пиньятелли сана и передать в руки светской власти. Приговор не заставил себя долго ждать: Пиньятелли надлежало обезглавить на Рыночной площади. Перед казнью его следовало подвергнуть страшнейшей пытке, которая вынудила бы его назвать соучастников.

Пиньятелли последней пытки не выдержал. Он признался, как вместе с Кампанеллой вынашивал планы заговора. Он рассказал, что Кампанелла, смертельный враг Испании, мечтает об освобождении Неаполитанского королевства и ждет помощи французов, «как евреи ждут мессии». Он упомянул и о переговоpax, которые велись с французским послом. Секретарь тщательно запротоколировал его слова. Как только пытка кончилась, Пиньятелли с ужасом понял, что он почти погубил учителя. Он собрал свои силы и отрекся от показаний. По закону его должны были через двадцать четыре часа снова пытать, чтобы он еще раз подтвердил вырванные пыткой слова. Нет, никакие муки не заставят его этого сделать! Вице-король не захотел рисковать. Для него было достаточно тех протоколов, которые были уже налицо. Пиньятелли и на Рыночной площади перед толпой будет отказываться от своих признаний?! С ним надо было немедленно кончать!

Томмазо Пиньятелли был удавлен прямо в своей камере. Власти распустили по городу слух, что вице-королева, вняв его мольбам, смилостивилась над ним и помогла ему избежать позора публичной казни.

Известия о трагедии, разыгравшейся в Неаполе, застали Кампанеллу во Фраскати. Пиньятелли уже не было в живых! Вероятно, скоро папе будет вручено официальное требование о выдаче Кампанеллы, подкрепленное ссылками на признания Пиньятелли. Больше ждать было нечего. Кампанелла рассчитывал, что сам Урбан не поторопится выдать его испанцам из страха, что он знает слишком многое о планах папы, направленных против короля Филиппа.

Опасность от этого не становилась меньше. Стоит только испанцам заметить, что Урбан тянет, как они тут же найдут средства прибрать Кампанеллу к рукам. Испанский посол содержал, такую сильную стражу, что она не пускала римских полицейских на улицу, где находилось здание посольства, и нередко затевала с ними кровавые столкновения. А сколько было секретных агентов, шпионов, наемных убийц! Похищения людей и убийства из-за угла были обычным явлением. Кампанелла не чувствовал себя в безопасности ни в Фраскати, ни в монастыре. Куда бежать?

Единственно надежным пристанищем казалось ему французское посольство. Он спешно поехал в Рим. Граф Ноаль принял его хорошо, но не утаил от него своей озабоченности. Он, конечно, вправе воспользоваться его гостеприимством, а дальше что? Ведь он не может остаться в здании посольства навсегда! Кампанелла попросил Ноаля, чтобы тот добился у Урбана аудиенции и раскрыл папе глаза на то, к каким опасным последствиям поведет выдача его испанцам.

Ноаль немедленно отправился в Кастельгандольфо, в загородную резиденцию Урбана. Папа обещал поддержку, но очень скоро передумал. Ночью он прислал к Ноалю гонца и уведомил его, что берет свое обещание обратно. В настоящий момент он не может рисковать новым обострением отношений с Испанией, что неминуемо, если он открыто станет защищать Кампанеллу. Урбан попросту умывал руки. Пусть французский посол сам делает, что в его силах, если хочет спасти своего протеже. Ноаль колебался. От правительства на этот счет он не получал никаких инструкций. А если взяться помочь Кампанелле на свой страх и риск, то как это сделать? Он согласен дать ему документы, необходимые для въезда во Францию, но это вовсе не означает, что Кампанелла благополучно доберется до границы.

Кампанелла не мог больше ждать. Вместе с Филиппо Борелли он бросился во Дворец св. Марка, в посольство Венецианской республики. Он знал, что Венеция решительно отказалась выдать Грилло испанцам. Кампанелла не побоялся поднять посла с постели. Он просил разрешения приехать в Венецию. Альвизо Контарини выслушал его благожелательно и учтиво. Он сказал ему несколько комплиментов, но в то же самое время дал ему ясно понять, что не хочет доставлять своему правительству новых осложнений, которые неизбежно возникнут, если Кампанелла укроется в Венеции.

Надо было попытаться достичь Франции. Дороги изобиловали заставами, караулами, патрулями. Без документов нельзя было ехать. А оставаться дальше в доме Ноаля было тоже опасно. Посол предупредил его, что среди слуг есть испанские шпионы.

Кампанелла должен был во что бы то ни стало получить от папы документы на выезд. Вероятно граф Ноаль недостаточно энергично показал папе, что ему грозит, если Кампанелла попадет в руки испанцев. Он не имел ни желания, ни времени особенно церемониться с Урбаном. Он поставил его в известность, что Урбан может оказаться в очень щекотливом положении. Нет никаких гарантий, что в Неаполе слабый, больной Кампанелла захочет под пытками скрывать истину об известных ему секретных сношениях папы с французами. Он просил немногого — только паспорт на беспрепятственный выезд из Италии.

Ему прислали требуемые документы. Кампанелла усмехнулся: паспорт был подписан кардиналом Барберини. Для пущей осторожности документы были оформлены на фальшивое имя. Отныне Кампанелла звался Лючио Берарди. Ему настойчиво рекомендовали взять путь на Чивитавеккья. Он принял к сведению этот совет.

Сборы проходили в безумной спешке. Не было времени собрать даже самого необходимого. Он вынужден был оставить и весь свой скромный гардероб, и рукописи, и книги, и небольшую коллекцию старинных медалей и монет, которую очень любил. Врач Пьер Бурдело объяснил ему, как лучше всего добраться до живущего в Провансе Клода Пейреска, где ему обеспечено гостеприимство. Посол вручил ему несколько рекомендательных писем. В эти тревожные часы Кампанелла по-настоящему оценил дружбу Ноаля. Он сам вникал во все мелочи и старался сделать отъезд Кампанеллы по возможности безопасным. Он не доверял слугам и хотел, чтобы во время сборов не было чужих глаз. Кампанелла сбросил свою обычную доминиканскую одежду и напялил на себя рясу капуцина. Было решено, что Филиппо Борелли поедет с ним под видом слуги.

Глубокой ночью к черному ходу особняка был подан экипаж. Ноаль предоставил в распоряжение Кампанеллы собственную посольскую карету. Но это было еще не все. Он приказал четверым молодцам из своей личной охраны сопровождать Кампанеллу, пока он, целый и невредимый, не поднимется на корабль. Мало ли какие неожиданности подстерегают в дороге путника, даже если он и снабжен паспортом, где красуется подпись кардинала Барберини!

Быстро несущаяся карета прогромыхала колесами по улицам спящего Рима и, миновав заставу, выехала за город. Кампанелла не думал, что его враги горят особенным желанием выпустить его за границу, хотя это и было равносильно пожизненной ссылке. Они не выдали его испанцам, потому что побоялись возможных разоблачений. Они упорно советовали ему держать путь на Чивитавеккья. Но он слишком хорошо знал всю эту компанию — Урбана, кардинала Барберини, Мостро. Ему совсем не улыбалась мысль, что они с удовольствием вычитают в «Аввизи», как ночью неизвестные бандиты в пустынном месте напали на карету и зарезали старика капуцина, который случайно оказался переодетым Кампанеллой. Они, может быть, даже обвинят в происшедшем испанцев.

Выехав из Рима, Кампанелла тут же приказал кучеру повернуть на другую дорогу. Да, он знает, что она и длиннее и хуже, но он все-таки предпочитает оставить в стороне Чивитавеккья и направиться в Ливорно!