Штеменко Сергей Матвеевич

Генеральный штаб в годы войны

Литературная запись Сомова Г. А.

{1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания после текста.

Аннотация издательства: Книга дает яркое представление о работе Генерального штаба в военное время Перед читателем раскрывается роль Ставки, Генштаба и командования фронтов в разработке планов важнейших операций Великой Отечественной войны и их проведении. Хорошо обрисованы люди, в том числе видные военачальники. Вторая книга мемуаров посвящена освободительной миссии Красной Армии за рубежами СССР, совместной борьбе освобождаемых стран против фашистской Германии. Рассчитана на массового читателя.

Биографическая справка: ШТЕМЕНКО Сергей Матвеевич (1907-1976), генерал армии (1968). Член КПСС с 1930. В Советской Армии с 1926. Окончил школу зенитной артиллерии (1930), Военную академию механизации и моторизации РККА (1937), Военную академию Генштаба (1940). С 1940 - в Генштабе, старший помощник начальника отдела. В июне 1941 подполковник. В ходе войны с августа 1941 заместитель начальника, с июля 1942 начальник направления в Оперативном управлении, с апреля 1943 1-й заместитель начальника и с мая 1943 начальник Оперативного управления Генштаба. Участвовал в планировании операций по разгрому вооруженных сил фашистской Германии и милитаристской Японии. С 1946 начальник Главного управления и заместитель начальника Генштаба, в 1948-52 начальник Генштаба, заместитель министра Вооруженных Сил СССР (с февраля 1950 военного министра СССР), с 1952 на ответственных должностях в войсках и Генштабе. С 1962 начальник Главного штаба Сухопутных войск, с 1964 начальник Главного управления - заместитель начальника Генштаба, с 1968 1-й заместитель начальника Генштаба - начальник штаба Объединенных Вооруженных Сил государств - участников Варшавского договора. Кандидат в члены ЦК КПСС в 1952-56. Награжден орденом Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 1-й степени, орденами Кутузова 1-й степени, Суворова 2-й степени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, "За службу Родине в Вооруженных силах" 3-й степени. ("Великая Отечественная Война 1941-1945". Энциклопедия. Москва. "Советская энциклопедия". 1985. Стр. 796.) (Великая Отечественная война. Энциклопедия. Москва. "Советская энциклопедия", 1985. Стр. 824.) \\\ Андриянов П.М.

Содержание

Книга первая

К читателям

Глава 1. Перед войной

Глава 2. В дни огорчений и надежд

Глава 3. Гроза на юге

Глава 4. Накануне Сталинградской битвы

Глава 5. На переломе

Глава 6. Вторая военная зима

Глава 7. Дела и люди Генерального штаба

Глава 8. Перед Курской битвой

Глава 9. От Курска до Киева

Глава 10. Поездка в Тегеран

Глава 11. В Крыму

Глава 12. "Багратион"

Глава 13. На прибалтийских фронтах

Глава 14. Последняя кампания

Глава 15. Разгром Квантунской армии

Глава 16. Победителям и героям

Книга вторая

К читателям

Глава 1. Еще раз о делах и людях Генерального штаба

Глава 2. У истоков боевого содружества

Глава 3. На варшавском направлении

Глава 4. Освобождение Румынии

Глава 5. По дорогам героев Шипки

Глава 6. В Югославии

Глава 7. В центре Европы

Глава 8. Слово о штабах

Глава 9. Через Карпаты в Словакию

Глава 10. На Вену

Глава 11. Направление второстепенное

Глава 12. На последних рубежах в Европе

Глава 13. Размышления о труде полководческом

Вместо заключения

К читателям

Прошло шесть лет после выхода в свет первого издания этой книги{1}. Автор получил множество писем, в которых читатели, давая оценку книге, делились своими впечатлениями о событиях, изложенных на ее страницах, уточняли отдельные факты и настоятельно рекомендовали продолжить рассказ о работе Генерального штаба в годы минувшей войны. Выполняя эти пожелания, я написал вторую книгу воспоминаний, которая вышла в Воениздате в 1973 году. И вот теперь представляю второе издание первой книги "Генеральный штаб в годы войны", дополненное и исправленное по замечаниям и предложениям читателей.

Следует заметить, что за последние годы значительно расширился круг мемуаристов. Опубликованы воспоминания наших прославленных полководцев - Г. К. Жукова, А. М. Василевского, К. К. Рокоссовского, И. С. Конева, К. А. Мерецкова, а также А. А. Гречко, К. С. Москаленко и других военачальников, где достойное место уделено деятельности Ставки, командования фронтов и армий. Тем не менее эти интересные труды не исчерпывают тему советского высшего военного руководства и не повторяют того, что было написано раньше.

Ставка Верховного Главнокомандования и ее рабочий орган - Генеральный штаб в ту военную трудную пору выполняли задачи огромной важности и ответственности. Они твердо держали в своих руках планирование кампаний войны и руководство операциями, распоряжались резервами, внимательно следили за развитием событий на обширных пространствах, охваченных огнем боев. Ни один поворот фронта или армии не проходил без их ведома. Ни на минуту не утрачивались здесь живые контакты с войсками. Представители Ставки и Генерального штаба все время находились на решающих участках в действующей армии, контролировали исполнение директив и приказов Верховного Главнокомандующего, вносили свои предложения по ходу боев. О том, что Ставка и Генеральный штаб успешно справились со своими задачами, убедительно свидетельствуют итоги Великой Отечественной войны. В соревновании воли, знаний и искусства управления войсками советские военачальники одержали верх над высшим военным руководством пресловутого третьего рейха.

Каким же образом достигнуто это? Как жил и работал в годы войны коллектив Генерального штаба, и прежде всего генералы и офицеры - операторы, рассказывается в моей книге. Речь идет главным образом именно о коллективе, потому что только коллективный разум и коллективный опыт в состоянии были охватить с должной полнотой явления войны и найти пути правильного решения труднейших задач, возникавших перед Вооруженными Силами. Но поскольку каждый коллектив слагается из отдельных лиц - руководителей и исполнителей, я не считал себя вправе обойти молчанием персональную работу тех, с кем ближе всего соприкасался тогда.

Должен еще раз оговориться, что название книги не следует понимать буквально. Это не всестороннее и детальное описание (а тем более исследование) поистине всеобъемлющей деятельности Генерального штаба. Автор и не пытался ставить перед собой такую обширную задачу... Нет в книге и хронологически последовательного описания всего хода вооруженной борьбы советского народа с гитлеровской Германией и ее сателлитами, хотя Великая Отечественная война и составляет основу моих воспоминаний.

АВТОР

1975 г.

Книга первая

Глава 1. Перед войной

Дорога, которой я не выбирал. - Мои наставники и однокашники по Академии Генштаба. - Освободительный поход в Западную Украину. - Стажировка в Оперативном управлении. - Назначение в Генеральный штаб - Май - июнь 1941 года. - Роковая ночь. - Размышления о степени нашей готовности к войне. Состояние механизированных войск. - Авиация. - Флот. - Вопросы, часто не получающие ответа.

После окончания Академии моторизации и механизации РККА я второй год командовал в Харькове, а затем под Житомиром отдельным учебным тяжелым танковым батальоном. Мы гордились своими сухопутными броненосцами Т-35 и Т-28, с которыми ежегодно бывали на парадах в Москве в составе тяжелой танковой бригады РГК.

Танк Т-35 был пятибашенным. На вооружении имел три пушки и пять пулеметов. Весил 50 тонн. Экипаж его состоял из десяти человек, в том числе двух средних командиров. А всего в батальоне насчитывалось около ста человек командного состава - дружный, спаянный коллектив.

Я был очень доволен службой, с рвением отдавался ей и мечтал только об одном - подольше покомандовать этой полюбившейся мне частью. А тут вдруг телеграмма из округа о зачислении меня и начальника штаба бригады (моего однокашника по академии) майора Н. Н. Радкевича слушателями Академии Генерального штаба. Ни он, ни особенно я не имели ни малейшего желания так скоро снова ехать на учебу и потому сразу же стали искать обходные пути.

Мне повезло. Работая председателем окружной комиссии по выпуску одногодичников в соседнем учебном полку, я должен был доложить результаты непосредственно начальнику бронетанковых войск Киевского военного округа комбригу Я. Н. Федоренко. Выбрал при этом удобный момент и попросил Якова Николаевича послать в академию вместо меня кого-нибудь другого. Против ожидания, он сразу же одобрил мое решение и твердо заявил:

- Работайте спокойно. Никуда не поедете.

Это было в августе 1938 года. А в сентябре, когда я выполнял обязанности посредника на полевых учениях в бригаде М. Е. Катукова, меня срочно отозвали к месту службы и приказали сдавать батальон: из Москвы поступило категорическое требование о немедленном выезде на учебу. Через три дня вместе с Радкевичем мы тронулись в путь.

Как оказалось, среди отобранных в академию настроения, подобные нашим, были не таким уж исключительным явлением. На мандатной комиссии несколько человек заявили самоотвод, опасаясь, что после учебы не придется уже командовать. Лица с образованием в объеме Академии Генштаба в то время исчислялись единицами, и мы полагали, что путь отсюда лежит только в штабы.

Всем отказали. Добился своего лишь полковник С. С. Бирюзов. Не без содействия со стороны замнаркома Е. А. Щаденко он уехал все-таки и впоследствии командовал дивизией.

К тому времени Академия Генерального штаба уже прочно встала на ноги. Создание этого высшего военно-учебного заведения было велением времени. Красная Армия, во всех отношениях вполне современная, не имела еще в необходимом количестве кадров с высокой оперативно-стратегической подготовкой. Вплоть до 1936 года командный состав оперативного звена готовился только на одногодичном факультете Академии имени М. В. Фрунзе. До поры до времени это было хорошо. Но во второй половине тридцатых годов жизнь настоятельно потребовала наладить более массовую и глубокую подготовку руководящих военных кадров. К тому же надо было развивать теорию оперативного искусства, чем Академия имени М. В. Фрунзе из-за своего профиля в должных размерах заниматься не могла.

В Академию Генерального штаба собрали весь цвет тогдашних теоретиков военного дела. Среди них - В. А. Медиков, Д. М. Карбышев, Н. Н. Шварц, А. И. Готовцев, Г. С. Иссерсон, А. В. Кирпичников, Н. А. Левицкий, Н. И. Трубецкой, Ф. П. Шафалович, Е. А. Шиловский, П. П. Ионов.

Особой, как мне кажется, популярностью пользовался в нашей слушательской среде Дмитрий Михайлович Карбышев, ученый-инженер, умевший преподнести свой, казалось бы, "сухой" предмет очень остроумно, оригинальными и простыми методами помогавший нам запоминать сложные технические расчеты. На всю жизнь запала в память его практическая формула расчета сил и средств при оборудовании позиций заграждениями из колючей проволоки: один батальон, один час, один километр, одна тонна, один ряд. Шутники-острословы переиначили ее: один сапер, один топор, один день, один пень. Шутка дошла до Карбышева и нисколько не обидела его. Он и сам при случае не упускал возможности пошутить. Пожалуй, ни одна из его лекций не обходилась без этого.

Более строгими по тону, я бы сказал, более "академичными", но столь же глубокими, содержательными были лекции Г. С. Иссерсона по оперативному искусству и стратегии, а также лекции по тактике высших соединений, которые читал А. В. Голубев. Добрую память оставили о себе и такие талантливые преподаватели, как А. В. Кирпичников, В. К. Мордвинов, Е. А. Шиловский, С. Н. Красильников. Все они отлично знали предмет и были великолепными методистами.

Очень сильным оказался в академии и состав военных историков. Они умели строить свои лекции таким образом, что слушателям была ясно видна не только общая линия развития армий и способов военных действий, но и то, что с пользой можно взять из прошлого для современности. Особенно выделялся в этом отношении В. А. Меликов, читавший историю первой мировой войны и буквально влюбленный в нее. Иногда он увлекался настолько, что сядет, бывало, лицом к схемам, развешанным на стойках, и ведет свой интересный, красочный рассказ, повернувшись спиной к слушателям. Звенел звонок на перерыв, а лекция продолжалась. Даже завзятые курильщики не покидали своих мест. Только когда в классе появлялся другой преподаватель, мы отрывались наконец от битвы на Марне или драматических событий в Августовских лесах.

С таким же жаром читалась история русско-японской войны профессором Н. А. Левицким. Он свободно излагал материал и так же покорял слушателей подробностями и перипетиями сражения или боя, воссоздавая зримую картину борьбы воли и ума военачальников.

Среди преподавателей встречались и наши сверстники, равные с нами в званиях. Например, майор И. С. Глебов преподавал артиллерию, подполковник К. Ф. Скоробогаткин - химдело. Оба они окончили эту же академию в том же 1938 году. А начальниками групп и нашими руководителями по тактике были полковники И. X. Баграмян, В. В. Курасов, А. И. Гастилович. И надо сказать, что уже в то время чувствовалась незаурядность этих людей. Среди слушателей они пользовались всеобщим уважением, во-первых, за свои знания, а во-вторых, за разумное сочетание высокой требовательности с товарищеским отношением к нам.

В самом конце августа 1939 года прямо с занятий большую группу слушателей, в том числе и меня, вызвали к начальнику курса полковнику В. Я. Семенову. Недоумевая, что бы это могло означать, мы явились в его кабинет и тут узнали, что на следующий день должны быть все в Оперативном управлении Генштаба. Зачем и для чего, Семенов не объяснил. Возможно, он и сам не знал этого.

Время тогда стояло тревожное. Возмущенное человечество не успело еще привыкнуть к трагическому факту удушения фашизмом республиканской Испании, не опомнилось от грубого насилия Муссолини над слабой Абиссинией, как Гитлер захватил Австрию, Чехословакию, Клайпедскую область Литвы, превратив последнюю в базу нападения на Польшу. Народы протестовали против этих неслыханных актов произвола, но мюнхенские умиротворители, по существу, поощряли главарей фашизма на новые злодеяния. Неспокойно было и на восточных рубежах страны, где нам уже дважды пришлось скрестить оружие с японскими милитаристами: сначала у озера Хасан, затем на Халхин-Голе. Чувство настороженности вызывал провал переговоров между военными миссиями Англии, Франции и СССР, заранее подстроенный нашими недоброжелателями. Словом, в воздухе пахло грозой, и мы прибыли в Генеральный штаб готовыми ко всему.

Принял нас помощник начальника Оперативного управления комбриг А. Ф. Анисов. Он сообщил, что в Киевском Особом военном округе скоро начнутся большие маневры и нам предстоит принять в них участие.

- Делу будет польза и вам стажировка,- заявил напоследок Анисов.

Вернувшись в академию, узнали, что такие же маневры проводятся и в Белорусском Особом военном округе, куда тоже едет группа слушателей нашей академии.

Как всегда, в своем кругу обсуждая происходящее, мы искали связь между ним и нашей собственной жизнью, нашими ближайшими перспективами. Складывалась уже привычка анализировать события, в том числе и мировые. Ведь бок о бок с нами находились люди, успевшие понюхать пороху в Испании и на Дальнем Востоке.

Воспитанные на идеях марксизма-ленинизма, мы твердо помнили о капиталистическом окружении. Каждый, конечно, понимал, что все наши пятилетки, имевшие своей целью построение коммунизма в СССР, были направлены и на то, чтобы экономически обеспечить победу, если придется воевать. Страна создала новые, передовые отрасли промышленности - автомобильную, тракторную, авиационную. Быстро развивались нефтедобыча и нефтеперерабатывающее производство. Улучшалось качество и росло количество вооружения и техники для Советской Армии. Нам было известно, что новейшие образцы советских танков - KB и Т-34 - превосходны и войска получат их в ближайшие годы. Лучше становились и отечественные самолеты, советские корабли, особенно подводные лодки. Радикально совершенствовались артиллерия и средства связи.

А разве не знали мы об увеличении общей численности армии, особенно технических родов войск! За те же восемь-девять лет стрелковые войска удвоились, а численность танковых и механизированных войск возросла в 12 раз.

Менялся порядок комплектования Вооруженных Сил. От территориальных формирований отказались. На очереди был Закон о всеобщей воинской обязанности. Кадровый принцип строительства армии и флота становился, таким образом, единственным и безраздельным. Одновременно удлинялись сроки действительной военной службы. Партия и правительство делали все для того, чтобы Советская Армия смогла защитить Отчизну в грозный час.

С чувством твердой уверенности в нашей силе выезжали мы на маневры. Неожиданная командировка пришлась нам по душе. Она сулила интересную практику в применении знаний, приобретенных за год учебы. В поезд на Киев садились все в приподнятом настроении.

Но пока ехали, случилось то, что не могло не омрачить нас: утром 1 сентября 1939 года фашистская Германия напала на Польшу. Из местных газет, которые мы хватали на станциях, ничего нельзя было понять как следует. Однако сам факт вторжения и необычайно высокие темпы немецкого продвижения по территории Польши заставляли задуматься об очень серьезных последствиях.

В те годы командиры Советской Армии внимательно изучали и достаточно хорошо знали состояние польских вооруженных сил. И по техническому оснащению, и по подготовке личного состава армия панской Польши стояла далеко от уровня, который можно было назвать передовым. Многое в ней носило показной характер. Однако мы не склонны были слишком переоценивать и возможности германской армии: ведь до тех пор она еще не вела настоящих боевых действий.

Под стук колес мысли обгоняли друг друга. Обстановка у западных границ страны теперь невольно ассоциировалась с той, которая предшествовала событиям на Хасане и Халхин-Голе. Становилось понятнее и то, почему и нас направили на эти большие маневры в приграничные Особые военные округа.

В Киеве мы представились начальнику штаба округа Н. Ф. Ватутину и тотчас же были распределены по отделам. Меня, как танкиста, назначили в распоряжение начальника бронетанковых войск округа Я. Н. Федоренко.

С новой обстановкой и новыми людьми освоились быстро. От нас не скрывали, что развитие военных действий в Польше принимает крайне неблагоприятный характер. Говорили, что если так пойдет дальше, то не исключена угроза для нашей страны, и от Советской Армии могут потребоваться "особые меры".

В Москве с 1 сентября работала внеочередная сессия Верховного Совета СССР. Она уже приняла Закон о всеобщей воинской обязанности.

3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии, а в округ пришла телеграмма Наркома обороны, предлагавшая задержать увольнение красноармейцев, отслуживших свой срок. Отпуска командному составу тоже прекращались. В семи военных округах - Ленинградском, Калининском, Московском, Харьковском, Орловском, а также в Киевском и Белорусском Особых - все части и соединения, вся система связи приводились в боевую готовность.

Вступление в войну Англии и Франции должно было, конечно, подстегнуть Гитлера и ускорить развязку с Польшей. А что дальше? Перебросит ли Германия свои войска на запад, или... Шли-то они на восток!

Еще через два дня можно было уже уверенно сказать, что главные силы армии буржуазной Польши на южном фланге польско-германского фронта разбиты и немецко-фашистские танковые соединения нацелились на Варшаву. В штаб Киевского военного округа поступило указание поднять войска и военные учреждения на большие учебные сборы с призывом из запаса военнообязанных. Первым днем сбора назначалось 7 сентября.

А польский фронт продолжал рушиться. Панское правительство Мосьцицкого разбежалось. 7 сентября бросил Варшаву главнокомандующий польской армией Рыдз-Смиглы. В конце следующего дня стало известно, что немецкие танки завязали сражение у стен польской столицы. Варшава стойко оборонялась усилиями трудового люда, но в других районах страны обстановка была удручающей. Еще больше усложнилось и без того сложное положение проживавших в Польше украинцев и белорусов.

Нарком обороны предупредил командующего войсками округа о подготовке к походу в Западную Украину. Киевский военный округ развертывался в Украинский фронт под командованием командарма 1 ранга С. К. Тимошенко. Соседний Белорусский военный округ во главе с командармом 2 ранга М. П. Ковалевым тоже преобразовывался во фронт.

С этого момента мы уже не ведали покоя ни днем ни ночью: контролировали развертывание войск, оснащение их вооружением и техникой, стягивание в исходные районы. В районе Перга, Олевск, Белокоровичи сосредоточивался 15-й отдельный стрелковый корпус; в районе Новоград-Волынский, Славута, Шепетовка 5-я армия; в районе Купель, Сатанов, Проскуров - 6-я армия; в районе Гусятин, Каменец-Подольский, Новая Ушица, Ярмолинцы - 12-я армия. На румынском участке границы располагалась не входившая в состав Украинского фронта 13-я армия. Штаб фронта перебрался в Проскуров. Меня к этому времени перевели в распоряжение начальника оперативного отдела В. М. Злобина.

Стало известно, что правительство Польши нашло приют в боярской Румынии. Это вносило новые поправки в обстановку - теперь не оставалось никаких надежд на сколько-нибудь серьезное сопротивление в Польше наступающим с запада гитлеровским войскам. Буржуазное польское государство и его армия не могли обеспечить безопасность своему народу.

В столь ответственный момент Советское правительство приняло решение взять под свою защиту мирную жизнь населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Об этом было объявлено всему миру. Заявлялось также, что с нашей стороны будет сделано все возможное, чтобы вызволить из злополучной войны весь польский народ.

Решение Советского правительства обеспечивалось военными мерами. Украинский фронт получил директиву: к исходу 16 сентября войскам быть готовыми к решительному наступлению, а 17 сентября перейти госграницу. Шепетовской группе под командованием И. Г. Советникова предписывалось наступать на Ровно, Луцк и к исходу второго дня овладеть Луцком. Волочиская группа во главе с Ф. И. Голиковым нацеливалась на Тернополь, Львов и к исходу 18 сентября должна была овладеть Буском, Перемышлянами, то есть вплотную подойти ко Львову. Каменец-Подольской группе, которой командовал И. В. Тюленев, предстояло двигаться на Чертков и на второй день овладеть Станиславом. Было приказано оружия не применять, если польские войска не окажут вооруженного сопротивления. Готовились, однако, к худшему.

С польской границы докладывали: по шоссе Львов - Тернополь сплошным потоком отходили на восток и в сторону Румынии разбитые польские части, в сохранившихся войсках утрачено управление, оружия не хватает; немцы подошли к Львову и угрожают городу с юга, а севернее его ведут бои на Западном Буге. Однако чувствовалось, что и в этих условиях поляки принимали меры на случай наших активных действий. Вблизи границы СССР появились польские гусарские части. На подволочиской стражнице устанавливались пулеметы.

В ночь на 17 сентября я находился на НП 6-й армии. Здесь, как обычно на пороге больших событий, воцарилась деловая напряженность. Поминутно звонили телефоны, один за другим появлялись и исчезали связные из дивизий. И все-таки казалось, что время тянется невыносимо медленно.

Наконец обусловленный приказом срок перехода границы настал. Ровно в 5 часов была подана команда, и войска пошли вперед. Первые тревожные запросы. Первые донесения уже с польской территории:

- Организованного сопротивления нигде оказано не было...

- Войска продвигаются успешно. В Подволочиске в помещении вокзала захвачено много солдат и офицеров польской армии, пулеметы и другое вооружение...

- Повсюду - толпы беженцев, в их числе военные... Вскоре двинулся вперед и штаб 6-й армии. А я к исходу дня возвратился с докладом об обстановке в штаб фронта в Проскуров. Не успел поужинать, как Злобин вызывает к себе.

- Надо несколько изменить задачу Шепетовской группе войск. Показал по карте, в чем состояло это изменение. Сообщил, что штаб группы находится в Ровно. Вручил запечатанный пакет с письменным распоряжением. Напоследок напомнил:

- Изучите хорошенько маршрут. Возьмите на пограничной заставе надежного проводника и охрану. На месте надо быть к утру.

Выехал я на фордике и вскоре прибыл в Славуту, в погранотряд. Оттуда меня сопроводили до заставы, а там в мое распоряжение был выделен в качестве проводника старшина с пулеметом. Второй ручной пулемет дали мне самому и вдобавок еще наделили каждого тремя гранатами. Предосторожность не лишняя! По дорогам бродили разрозненные группы гусаров, а то и просто бандиты.

Старшина, не теряя времени, приладил впереди пулемет и уселся рядом с шофером. Я со своим пулеметом устроился сзади. Границу проехали уже в темноте, и тут выяснилось, что мой проводник знает дорогу только на 3-4 километра за рекой Горынь. Дальше ехали по карте и вскоре заблудились. Я помнил маршрут наизусть. Однако на местности дорог оказалось вдвое больше, чем на карте. К тому же - ночь. Выберешь, кажется, верный путь, едешь-едешь и вдруг упираешься в какой-нибудь темный и словно бы заброшенный хутор. Кругом ни души.

Времени у меня оставалось в обрез. Положение складывалось неприятное: можно было запоздать с доставкой пакета. Мы привыкли у себя в СССР к большим деревням, где всегда найдешь знающего дороги человека. А здесь - ни деревень, ни людей.

Решил все-таки отыскать кого-нибудь на хуторах и расспросить, как добраться до Ровно. Подъехали к одному хутору. На наши крики и стуки никто не ответил. Поехали к другому, заметив в окне тусклый огонек. Но, едва мы приблизились, огонек погас. Перед нами - высокий забор, громадные ворота, рубленый дом, как крепость, с одним только окном на улицу.

Постучали. Молчок. Еще раз стукнули. Ответа нет.

- Лезем в окно,- приказал я старшине.

Окно открыли. Осветил комнату фонариком, в ней никого нет. Стали звать. Опять ни звука.

Но влезть в окно мы не успели: на пороге комнаты появился старый дед и молча поднял вверх трясущиеся руки.

Польский язык я знал плохо - только одну зиму посещал кружок при Доме Красной Армии 3-й кавалерийской дивизии имени Котовского. Да и было это давненько - в 1931 году. Попытался собрать в памяти полузабытые польские слова. Как нарочно, вспоминались не те, что требовались. С грехом пополам все же объяснил деду, что мы ищем шлях на Ровно.

Дед немного успокоился. Заговорил быстро-быстро, мешая украинскую речь с польской, размахивая руками. Он не понимал карты, я не понимал деда, а время шло.

Попросил деда поехать с нами. Тот полез почему-то в окно. Мы со старшиной подхватили его под руки. усадили в машину и минут через сорок, после замысловатых петель по лесу, выехали все-таки на Ровенское шоссе. Деда высадили. Он принялся кланяться и благодарить нас, а мы его.

Часа через два достигли Ровно. Штаб я разыскал в здании бывшей гимназии. Задание удалось выполнить в срок.

В обратный путь отправились с восходом солнца. Как хорошо ехать днем! Все было яснее ясного. И карта оказалась хорошей, и дорог стало вроде бы меньше. К полудню я был уже в штабе фронта.

Отдыхать, однако, не пришлось. Меня вместе с полковником Вармашкиным заместителем начальника бронетанковых войск - опять вызвал начальник оперативного отдела. Надо было ехать в Тернополь и организовать там дозаправку танков, прибывающих на усиление группы. Кроме того, мы получили приказ: направлять в обход подходившие части и не давать оседать в городе тыловым частям и учреждениям.

В Тернополь приехали, когда его только что прошли передовые части. За ними следовала 5-я кавалерийская дивизия под командованием широко известного в то время Я. С. Шарабурко. Мы его дивизию в город не пустили. Произошел скандал. Комдив наскакивал на нас. Вармашкин тыкал ему в нос наш мандат. Но и с мандатом мы чувствовали свое бессилие перед напористым конником. Только упоминание имени С. К. Тимошенко охладило его пыл, и дивизия направилась в обход города.

Тем временем подошли танки, а цистерн с горючим мы еще не отыскали. Теперь танковый командир величал нас по-всякому, требуя горючего. Наконец появился капитан, возглавлявший колонну цистерн. Оказывается, по пути он попал в пробку и потому опоздал с доставкой горючего на два часа.

Танки заправились, и мы приступили к выполнению своей второй задачи очищению города от тылов. Дело это было очень трудным. Наступала ночь, и мало кто изъявлял желание покидать город до рассвета.

Неожиданно с костела, расположенного в центре города, полоснул по улице плотный пулеметный огонь. Заржали кони, забегали люди. Поднялась ответная стрельба. Прекратить ее нельзя было до самого рассвета. Время от времени она вспыхивала то в одном, то в другом конце города. В костеле мы обнаружили утром груды пустых гильз, но того, кто вел огонь по улице, задержать не удалось. Говорили, что это - ксендз, успевший улизнуть потайным ходом.

В Тернополе мы пробыли еще сутки и вернулись в штаб фронта, который вскоре перебрался во Львов. Там он разместился в здании бывшего кадетского корпуса.

Город был опрятен и по-своему наряден. Вдоль мощеных улиц высились богатые особняки. А в сельской местности, всего в 10-12 километрах от Львова, начиналось царство бедности, если не сказать больше - нищеты. Деревенские мальчишки, попривыкнув к нам - а это случилось уже через два-три дня,- стали, как и везде, общительными, доверчивыми. Они глазели на проходившие войска, потом вдруг становились на голову и так стояли вдоль дороги столбиками. Сначала мы недоумевали: что сие значит? Потом нам разъяснили, что таким способом они просят подарить им карандаш. И тут наш комсостав пустил в ход коробки "Тактики", а также все другие запасы карандашей. Дело дошло до того, что в некоторых штабах нечем стало наносить на карты обстановку.

Продвижение наших войск по территории тогдашней Польши было приостановлено на рубеже Ковель, Владимир-Волынский, западнее Львов, Тышковница, река Стрый, Долина. В оперативном отделе спешно подготавливался отчет о действиях войск Украинского фронта по освобождению Западной Украины. Когда эта работа закончилась, меня вызвал Н. Ф. Ватутин и приказал доставить отчет в Генеральный штаб.

- До Киева полетите на самолете,- сказал он,- а дальше поедете поездом. За портфель с документами и картами отвечаете головой. В Генштабе все сдадите лично комбригу Василевскому.

Когда я прибыл на аэродром, меня уже поджидал там самолет У-2. Вести его должен был молоденький летчик в звании лейтенанта.

- Маршрут знаете? - спросил я.

- Знаю,- твердо ответил он.

На всякий случай проверил его карту. Там все было в полном порядке: прочерчен маршрут, проставлены километраж и расчетное время. Можно лететь.

Через полчаса наш самолет попал в туман. Стали выбираться, поднялись на высоту до тысячи метров. Там было светло, но внизу земля не просматривалась.

- Правильно ли летим? - забеспокоился я.

- Точно по курсу! - доложил летчик.

Минут через двадцать под нами открылась земля, но железной дороги, вдоль которой мы летели раньше, не оказалось. Куда-то пропала.

- Она - севернее километрах в двадцати,- успокоил меня летчик.

- Давай к ней...

Но севернее мы ничего не обнаружили и повернули круто на юг. Там тоже дороги не было. Я забеспокоился: как бы не попасть к немцам за демаркационную линию.

Наконец исчезнувшую железнодорожную линию удалось обнаружить. Пошли вдоль нее до первой станции. Снизились и прочитали: "Наркевичи". Значит, находимся между Тернополем и Проскуровом. Здесь немцев нет.

Дальше все шло хорошо. Заправились горючим в Проскурове и благополучно долетели до Киева. На следующий день я уже был в Москве и вручил портфель с документами А. М. Василевскому. От него узнал, что в штаб фронта возвращаться не следует: все слушатели Академии Генерального штаба отзываются из войск для продолжения учебы.

Проучились мы еще несколько месяцев, и снова вызов в Генштаб. Началась советско-финляндская война.

Большую группу слушателей академии взяли на усиление Оперативного управления Генерального штаба. В их числе оказался и я.

В нашу задачу входило собирать данные по обстановке, анализировать их, вести карты боевых действий, составлять оперативные сводки, передавать в войска различные директивы и распоряжения. Короче, мы приобщались к оперативной работе во всей ее широте и многообразии. На мою долю выпала сначала 9-я армия, которая вела бои на суомуссалминском направлении, а затем к ней добавилась еще и 14-я армия с петсамского направления. Оба эти направления были, как известно, второстепенными. Основные же события развертывались на Карельском перешейке и в районе Ладожского озера.

Так как работа велась непрерывно, все мы были разбиты на две смены. Смена работала круглые сутки. Сменялись в 19.00 и сразу шли спать. Тогда слова "спать" не боялись и не заменяли его более деликатным "отдыхать".

Весь следующий день, как правило, занимались в академии, а вечером опять на сутки заступали дежурить в Генштабе. Доставалось крепко, но мы не роптали: дело интересное и к тому же война! Мы были молоды, полны сил, и все казалось нам нипочем.

Зима 1940 года отличалась суровостью. Стояли сильные морозы. Маневренные действия войск крайне ограничивал глубокий снежный покров. 9-я и 14-я армии растянулись вдоль дорог и медленно продвигались вперед, отбивая атаки выходивших на их тылы финских лыжных батальонов. Сплошной фронт был лишь на Карельском перешейке, где вели бои 7-я и 13-я армии под командованием К. А. Мерецкова и В. Д. Грендаля.

Надо прямо сказать, что в то время наши войска оказались малоприспособленными вести войну в условиях Финского театра. Леса и озера, бездорожье и снега были для них серьезным препятствием. Очень тяжело пришлось, в частности, 44-й стрелковой дивизии, которая прибыла с Украины и сразу же под Суомуссалми попала в окружение. Командовал этой дивизией А. И. Виноградов.

Для расследования обстоятельств дела и оказания помощи окруженным по указанию И. В. Сталина в 9-ю армию был послан Л. З. Мехлис. Донесения его часто проходили через мои руки и всегда оставляли в душе горький осадок: они были черны как ночь. Пользуясь предоставленными ему правами, Мехлис снимал с командных постов десятки людей, тут же заменяя их другими, привезенными с собой. Для комдива Виноградова он потребовал расстрела за потерю управления дивизией. Позже мне не раз приходилось встречаться с Мехлисом, и тут я окончательно убедился, что человек этот всегда был склонен к самым крайним мерам.

После советско-финляндской войны - 12 марта 1940 года слушатели Академии Генштаба опять вернулись к нормальной учебе. Наш курс на месяц выехал в Винницу, где на местности отрабатывались различные оперативные и тактические задачи, а также вождение колонн. В последнем случае слушателю указывался определенный маршрут, как правило по проселочным дорогам, и он обязан был провести по нему воображаемую колонну, фактически обозначенную только одной машиной. Ездили обычно ночью. Ведущий сидел с шофером в кабине, а остальные в кузове автомашины, готовые к смене ведущего.

На академии заметно стали сказываться выводы, сделанные высшим командованием из опыта только что закончившейся войны. Была значительно поднята дисциплина. Из учебного процесса изымалось все отжившее, устаревшее. Особый упор делался на полевую выучку, на разработку сложных форм операции и боя, умение организовывать взаимодействие войск. Воспитательная работа перестраивалась таким образом, чтобы формировать командиров, готовых к любым испытаниям.

Пришлось подтягиваться до уровня новых требований. Все мы понимали, что это необходимо и очень поможет в нашей последующей службе в войсках, где вся система боевой и политической подготовки пересматривалась и приспосабливалась к тому, что нужно на войне.

Осенью сдали государственные экзамены. Перед выпуском нас опрашивали, кто на какую работу желает пойти. Я просился на командную. В какой военный округ назначат - особой роли не играло. Территорию, как говорится, мы не выбирали.

На выпускном вечере от Генштаба присутствовал А. М. Василевский. Он поздравил нас и объявил, что те, кто работал во время советско-финляндской войны в Генштабе, очевидно, будут туда и назначены. На другой день я и мой друг по двум академиям Николай Антосенков подали по команде рапорты с просьбой не назначать нас в Генштаб, а послать в механизированные корпуса, которые в то время начали формироваться. Просьбу Антосенкова удовлетворили, а я вместе с А. А. Грызловым, С. М. Енюковым, В. Д. Уткиным, Г. В. Ивановым и некоторыми другими был направлен в Оперативное управление Генштаба.

Тогда начальником управления был генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, который пробыл в этой должности несколько месяцев, после чего был назначен заместителем начальника Генштаба. На его место пришел генерал-лейтенант Г. К. Маландин, остававшийся во главе Оперативного управления до первых дней войны. Такая поспешность в подборе и перемещении столь ответственных должностных лиц едва ли была полезна.

Моим непосредственным начальником оказался генерал-майор М. Н. Шарохин. Я был назначен к нему старшим помощником. Уведомленный, очевидно, о моем нежелании служить в Генштабе, он сразу же предупредил, что с этими настроениями надо покончить и по-настоящему браться за дело. Поняв, что плетью обуха не перешибешь, я решил последовать его благому совету и временно посвятить себя штабной работе. Тогда я не мог представить себе, что она станет моей пожизненной профессией.

Осень 1940 и зиму 1941 года пришлось потратить на тщательное изучение и военно-географическое описание Ближневосточного театра. С марта приступили к разработке командно-штабных учений в Закавказском и Среднеазиатском военных округах, намеченных на май.

В апреле генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин проводил командно-штабное учение в Ленинградском военном округе, и я ездил к нему с докладом. Доклад прошел гладко: Николай Федорович утвердил наши разработки почти без замечаний и отпустил меня, сказав, что учение в ЗакВО будет проводить либо начальник Генштаба, либо он - Ватутин.

В мае основной состав нашего отдела отправился в Тбилиси. Нас усилили за счет других отделов. С нами выехали полковник С. И. Гунеев, подполковник Г. В. Иванов, майоры В. Д. Уткин и М. А. Красковец. Перед самым отъездом выяснилось, что ни начальник Генштаба, ни его заместитель выехать не могут и учениями будут руководить командующие войсками: в ЗакВО - Д. Т. Козлов, в САВО - С. Г. Трофименко. Однако уже на другой день после нашего приезда в Тбилиси генерал-лейтенанта Козлова срочно вызвали в Москву. Чувствовалось, что в Москве происходит нечто не совсем обычное.

Руководить учением стал генерал-майор М. Н. Шарохин, а в роли начальника штаба руководства пришлось выступить мне. Фронтом командовал заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант П. И. Батов. Обязанности начальника штаба фронта выполнял генерал-майор Ф. И. Толбухин.

После разбора учений в ЗакВО пароходом направились из Баку в Красноводск, а оттуда поездом в Мары, где нас уже поджидал начальник штаба САВО генерал-майор М. И. Казаков. Как выяснилось, командующий войсками округа генерал С. Г. Трофименко заболел. Учением и здесь руководил М. Н. Шарохин.

Во время игры мне удалось вместе с Шарохиным и начальником оперативного отдела штаба САВО полковником Чернышевичем проехать по границе от Серахса до Ашхабада и далее через Кизил-Атрек до Гасан-Кули с целью изучения театра.

Возвращались в Москву с легким сердцем. Учения прошли в целом хорошо.

21 июня утром наш поезд прибыл к перрону Казанского вокзала столицы. День ушел на оформление и сдачу документов. М. Н. Шарохин добился разрешения для участников поездки отдыхать два дня: воскресенье - 22 и понедельник - 23 июня.

Но отдыхать не пришлось. В ночь на 22 июня, ровно в 2 часа, ко мне на квартиру прибыл связной и передал сигнал тревоги. А еще через полчаса я уже был в Генштабе.

Война началась.

Теперь, когда от той роковой ночи нас отделяют десятилетия, появилось множество самых разных оценок тогдашнего состояния наших Вооруженных Сил.

Иные говорят, что мы совсем не были готовы к отражению нападения противника, что армия наша воспитывалась в расчете на легкую победу. И хотя подобного рода высказывания принадлежат, как правило, людям невоенным, вокруг них громоздится обычно непролазный частокол мудреной специальной терминологии. Утверждается, например, что из-за неверного якобы понимания характера и содержания начального периода войны у нас неправильно обучались войска боевым действиям именно в этот период.

Утверждение столь же смелое, сколь и невежественное. Ведь понятие "начальный период войны" - категория оперативно-стратегическая, никогда не оказывавшая сколько-нибудь существенного влияния на обучение солдата, роты, полка, даже дивизии. И солдат, и рота, и полк, и дивизия действуют в общем-то одинаково в любом периоде войны. Они должны решительно наступать, упорно обороняться и умело маневрировать во всех случаях, независимо от того, когда ведется бой: в начале войны или в конце ее. В уставах на сей счет никогда не было никаких разграничений. Нет их и сейчас.

Довольно часты разговоры о том, что у нас-де недооценивалась опасность войны с Германией. В защиту этого неверного соображения выдвигаются подчас совсем смешные доводы о неудачной будто бы дислокации войск в военных округах, на которые возлагалось прикрытие и оборона западных границ. Почему неудачной? А потому, видите ли, что крупные силы, входившие в состав приграничных округов, были расположены не на границе, а на удалении от нее. Между тем и практикой и теорией давно доказано, что в любом виде боевых действий главные силы обязательно эшелонируются в глубину. Где больше должно быть сил и как глубоко надлежит их эшелонировать - вопрос очень сложный. Здесь все зависит от обстановки и замысла военачальника.

Элементарной неосведомленностью в военном деле объясняется, видимо, и то, что некоторые товарищи объявляют ошибочным известное положение довоенных уставов Советской Армии о подчиненной роли обороны по отношению к наступлению. Таким приходится напомнить, что это положение действительно и поныне.

Одним словом, в ряде случаев люди, рассуждающие о войне, пошли, на наш взгляд, по неправильному пути, не дав себе труда как следует изучить суть дела, которое берутся критиковать. В итоге же похвальное их стремление разобраться в причинах неудач, постигших нас в 1941 году, перерастало в свою противоположность, порождало вредную путаницу. Отождествлялись совсем не тождественные понятия и явления: скажем, готовность авиации к боевым вылетам, артиллерии к открытию огня, пехоты к отражению атак противника с готовностью страны и армии в целом к ведению войны с сильным врагом.

В этой связи мне хотелось бы высказать свою точку зрения, не претендуя, разумеется, на полноту и оригинальность суждений, а руководствуясь лишь общеизвестными историческими фактами, здравым смыслом и опытом работы в Генеральном штабе.

Была ли у нашей страны потенциальная возможность воевать против сильного противника? Да, была. Кто, кроме недругов, может отрицать, что к началу сороковых годов Советский Союз из страны экономически отсталой стал поистине могучей социалистической державой?

В результате осуществления пятилетних планов развития народного хозяйства у нас имелись все необходимые материально-технические предпосылки для разгрома любого врага, и война подтвердила это. Мы построили свою мощную по тем временам металлургию и вплотную подошли к Германии по производству стали и чугуна. В 1940 году стали выплавлялось в СССР более 18 миллионов тонн, а в Германии - 19 миллионов с небольшим; чугуна мы получили около 15 миллионов тонн, а Германия - лишь 14 миллионов. Третий рейх несколько превосходил нас в производстве электроэнергии (около 63 миллиардов киловатт-часов у них, 48 миллиардов у нас), но зато далеко отстал по сравнению с нами в добыче нефти. Выросла и наша нефтеперерабатывающая промышленность, без которой были бы мертвы советские танки и самолеты. Созданы были отечественное машиностроение, авиастроение, тракторостроение, приборостроение. Подверглось коренной перестройке на основе сплошной коллективизации сельское хозяйство. Чрезвычайно велики были культурные завоевания советского строя, что позволило нам вырастить изумившие весь мир кадры ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих и, конечно, воинов - от солдата до маршала.

В предвоенные годы развернулось бурное строительство многомиллионной кадровой армии. Только такая армия была способна надлежащим образом встретить врага. Численность ее к середине 1941 года перевалила за 5 миллионов человек. Одновременно проводилось перевооружение. То же самое происходило на флоте и в авиации. Все Советские Вооруженные Силы приводились в соответствие с требованиями современной войны как в организационном, так и в техническом отношении.

Все более сильными становились, в частности, наши танковые войска. Подтвердить это можно хотя бы тем, что в 1940 году было сформировано 9 механизированных корпусов. В феврале - марте 1941 года началось формирование новых мехкорпусов (по две танковые и одной моторизованной дивизии в каждом). Набирало темпы производство танков. В 1941 году промышленность могла дать 5500 единиц. Однако к началу войны мы еще значительно уступали противнику в численности современных танков, не успели закончить перевооружение войск на новую технику, насытить мощными KB и Т-34 уже сформированные и еще формируемые механизированные корпуса даже в наиболее ответственных приграничных округах Прибалтийском, Западном и Киевском Особых, Одесском. Эти округа, принявшие на себя главный удар фашистской Германии, располагали весьма небольшим количеством современных танков. Старые же машины не могли оказать решающего влияния на ход предстоящих операций, да и их не хватало здесь до штата наполовину. В том, что войска имели мало KB и Т-34, заключалась наша беда. Но если говорить о возможностях СССР по развитию танковых войск, то они оказались достаточными для того, чтобы в ходе Великой Отечественной войны превзойти врага.

Начиная с 1939 года в СССР принимались, можно сказать, чрезвычайные меры по укреплению производственной базы авиационной промышленности, расширению конструкторских организаций, по созданию новых боевых самолетов всех типов и налаживанию их массового производства. Положение с авиацией накануне войны в какой-то степени напоминало положение с танками: промышленность давала большое количество самолетов, но по своим тактико-техническим данным они были отчасти устаревшими, отчасти не такими, каких требовала война. Излишнее предпочтение оказывалось тихоходным бомбардировщикам, с недостаточной дальностью полета и, по существу, беззащитным против истребителей.

Обладая главным - хорошей по тем временам авиационной промышленностью,Советское государство вынуждено было в короткий срок обновить самолетный парк. Беда наша состояла опять-таки в том, что времени на это не хватило, хотя темп взяли исключительно высокий. В 1940 году удалось выпустить лишь 64 истребителя Як-1 и 20 истребителей МиГ-3, пикирующих бомбардировщиков Пе-2 имелось только 2. За первую же половину 1941 года суммарный выпуск новейших истребителей Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3 достиг 1946 единиц, бомбардировщиков Пе-2 было выпущено 458, штурмовиков Ил-2 - 249, а всего свыше 2650 самолетов.

В июле 1940 года Центральный Комитет партии и Совнарком СССР приняли важное постановление "О реорганизации авиационных сил Красной Армии". Оно определило план перевооружения авиачастей, формирования новых авиаполков, порядок обучения летчиков управлению новой техникой. Этот документ, несомненно, ускорил подготовку ВВС к войне.

Задолго до войны в Советской стране были созданы новые, воздушно-десантные войска, которых не имелось еще ни в одной из армий мира. Наши достижения в этой области демонстрировались на Киевских маневрах в 1935 году, а затем в Белоруссии и немало удивили иностранных наблюдателей. К 1940 году численность воздушно-десантных войск увеличилась вдвое.

Огромный шаг вперед сделал Военно-Морской Флот. В течение двух пятилеток на отечественных судостроительных заводах для него было построено свыше 500 кораблей разных классов. Особенно быстрый рост боевого состава флота наблюдался накануне войны. К моменту нападения на нас гитлеровской Германии в строю находилось 3 линкора, 7 крейсеров, 54 лидера и эсминца, 212 подводных лодок, 287 торпедных катеров и более 2500 самолетов.

Существовавшая на Севере с 25 июня 1933 года военная флотилия к 11 мая 1937 года переформировалась в Северный флот. В результате ускоренного судостроительства к началу Великой Отечественной войны этот самый молодой из наших военных флотов имел внушительный боевой состав и продолжал уверенно наращивать силы.

Росли и совершенствовались старые наши флоты, в частности Краснознаменный Балтийский флот. Он получил новые базы - Таллин, Ханко и другие, каждая из которых сыграла немаловажную роль в ходе вооруженной борьбы на этом морском театре.

Советские Вооруженные Силы руководствовались передовой военной наукой. У нас раньше, чем в других армиях мира, была разработана теория глубокой операции с использованием крупных масс танков, авиации, артиллерии, воздушных десантов. Корни этой теории восходят к самому началу тридцатых годов. Передовой являлась и наша военная доктрина, направленная на защиту социалистического Отечества и предусматривавшая ведение войны с решительными целями объединенными усилиями всех видов Вооруженных Сил и родов войск. Роль тех и других, равно как и принципы их боевого использования, определялась в основном правильно.

Правда, в ходе Великой Отечественной войны кое-что подверглось уточнению, от некоторых положений и вовсе пришлось отказаться, но на то и практика, всегда подправляющая теорию. В целом же наша военная доктрина и наша военная наука остались незыблемыми и послужили хорошей основой для подготовки военных кадров, которые сумели превзойти своим искусством немецко-фашистский генералитет, гитлеровское офицерство.

Конечно, большим несчастьем для нашей армии и страны в целом было то, что накануне Великой Отечественной войны мы лишились многих опытных военачальников. Молодым пришлось трудно. Они обретали необходимый опыт уже в ходе боев и нередко расплачивались за это слишком дорогой ценой. Но как бы то ни было, в конечном счете молодые кадры тоже научились бить врага, и победа оказалась на нашей стороне.

Наконец, еще один вопрос из тех, которые часто ставятся перед нами, военными, и от ответа на которые мы почему-то предпочитаем уклоняться: допускалась ли нами сама возможность нападения на нас Германии в 1941 году и делалось ли что-либо практически для отражения этого нападения? Да, допускалась! Да, делалось!

Договор о ненападении, заключенный в 1939 году по предложению Германии, не вызывал иллюзий. Было понятно, что это лишь отсрочка, что рано или поздно фашистская Германия, поощряемая империалистическими кругами западных держав, ринется на Восток. Поэтому Коммунистическая партия и Советское правительство предпринимали энергичные меры по укреплению обороноспособности страны.

Начнем с оперативного плана. Наш оперативный план сосредоточения и развертывания Вооруженных Сил на случай войны, который в обиходе Генерального штаба именовали планом отражения агрессии, называл наиболее вероятным и главным противником именно гитлеровскую Германию. Предполагалось также, что на стороне Германии выступят против СССР Финляндия, Румыния, Венгрия и Италия. Под руководством Б. М. Шапошникова непосредственно работали над планом Н. Ф. Ватутин, Л, М. Василевский, В. Д. Иванов, А. Ф. Анисов, а впоследствии Г. К. Маландин.

5 октября 1940 года план докладывался И. В. Сталину наркомом С. К. Тимошенко и новым начальником Генштаба К. А. Мерецковым. Имелось в виду, что будущая война с первого же дня примет характер очень напряженных и сложных операций всех видов Вооруженных Сил на суше, море и в воздухе. Ожидалось, что нападение мощных танковых и пехотных группировок противника будет сопровождаться авиационными ударами по советским войскам и объектам тыла, имеющим большое военное значение. План исходил из того, что советские войска полностью подготовятся к отражению противника и сумеют отбить его удары силами и средствами пограничных округов на территории, прилегающей к государственной границе. В последующем предусматривалось наше решительное наступление и войсками, выдвигаемыми из глубины страны.

Все составные части плана были тщательно увязаны между собой и с работой народного хозяйства, транспорта, связи. В последующем были созданы планы развертывания войск военных округов.

Таким образом, в оперативном плане верно определялся характер возможной войны, правильно решался вопрос о вероятном противнике и направлении его действий.

По свидетельству К. А. Мерецкова, И. В. Сталин высказал мнение, что Германия свои основные усилия направит не на западном направлении, как было записано в плане, а на юго-западном, с тем чтобы прежде всего захватить наиболее богатые промышленные, сельскохозяйственные и сырьевые районы Советского Союза. Нарком обороны, недавно прибывший с юго-западного направления, видимо, тоже придерживался этой точки зрения. Во всяком случае, ни он, ни Генштаб не возразили против этого заключения Сталина.

Генштабу было приказано исправить план, а это повлекло за собой сосредоточение главной группировки советских войск не на западном, как предусматривалось ранее, а на юго-западном направлении.

Как показали события Великой Отечественной войны, данный прогноз оказался ошибочным. Главный удар Гитлер нанес все-таки на западном направлении, и советскому командованию пришлось исправлять допущенный просчет и сосредоточивать главные силы на западное, смоленско-московское направление. Это привело к известному замешательству, так как некоторые войска уже выгрузились не там, где им впоследствии пришлось драться, и потере драгоценного времени.

Нелишне, далее, напомнить и о том, что перед самым началом войны в пограничные округа под строжайшим секретом стали стягиваться дополнительные войска. Из глубины страны на запад перебрасывалось пять армий: 22-я под командованием генерала Ф. А. Ершакова. 20-я под командованием Ф. II. Ремезова, 21-я под командованием В. Ф. Герасименко, 19-я под командованием II. С. Конева и 16-я армия под командованием М. Ф. Лукина. Всего перемещалось 28 дивизий. Из Московского военного округа в Винницу отправилась оперативная группа, развернувшаяся там в управление Южного фронта. Наркомат Военно-Морского Флота своим распоряжением усилил на флотах разведку и охранение, перебазировал часть сил Краснознаменного Балтийского флота из Либавы и Таллина в более безопасные места. А в самый канун войны Балтийский, Северный и Черноморский флоты были приведены в состояние повышенной готовности.

Как же можно забывать обо всем этом? Как можно сбрасывать со счетов всю ту огромную работу, какая проводилась партией и правительством накануне войны по подготовке страны и армии к отпору врагу? Другой вопрос, что из-за недостатка времени нам не удалось в полном объеме решить вставшие перед нами задачи, такие, например, как формирование механизированных корпусов и новых авиационных полков, оборудование укрепрайонов в новых приграничных районах и другие. Как уже говорилось, страна не могла к июню 1941 года полностью оснастить войска новым оружием и техникой, в силу чего не все советские дивизии были укомплектованы и многие из них испытывали недостаток этого вооружения, боевых машин, транспорта, средств связи, а возможности старого оружия и военной техники отставали от тех требований, которые предъявила война.

Следует учитывать и то обстоятельство, что враг давно уже перевел всю экономику на военные рельсы. Он использовал военно-промышленный потенциал почти всей Западной Европы и в этом отношении добился большого превосходства над Советской страной. Его армия была полностью отмобилизована и готова к действиям. Удельный вес нового вооружения и новой техники, а также уровень моторизации сил вермахта были поэтому более высокими, чем у нас.

Наконец, надо сказать, что фашистской Германии удалось использовать элемент внезапности. Агрессор напал на СССР, побив все рекорды вероломства. Ситуацию еще более усложнило то, что своевременно не были отданы единые для Вооруженных Сил распоряжения о полной боевой готовности. Войска (кроме флота и соединений Одесского военного округа) не успели поэтому занять предусмотренные планом оборонительные позиции, сменить аэродромы, поднять самолеты в воздух, осуществить другие необходимые в той обстановке мероприятия.

Нельзя забывать и об ошибках в определении порядка действий и силы первоначальных ударов врага. Высшее советское командование предполагало, что противник не станет вводить сразу все силы на всем советско-германском фронте и это позволит сдержать агрессора, используя войска так называемого прикрытия. Но война развернулась не так: гитлеровские захватчики ринулись вперед ударными группировками войск на всем протяжении западной границы нашего государства. Отбить этот удар силами, расположенными в пограничной зоне, к тому же не вполне готовыми к немедленным действиям, мы не смогли.

Просчеты и упущения в подготовке войск к отражению первого удара немецко-фашистских захватчиков, бесспорно, осложнили наше положение при вступлении в единоборство с колоссальной милитаристской машиной гитлеровской Германии, опиравшейся на экономические и военные ресурсы многих стран Европы. Но при всем при том фашистская армия сразу стала нести огромный урон, а через полгода отборные ее корпуса и дивизии были наголову разбиты под Москвой. Здесь начался коренной поворот в ходе войны.

Таковы уроки истории, и о них всегда следует помнить.

Глава 2. В дни огорчений и надежд

В Генштабе - спокойная деловитость. - Не вина, а беда операторов. Юго-Западное направление. - Первые воздушные налеты на Москву - Оперативное управление перебирается в метро. - Один из труднейших месяцев войны. - Вклад Вязьмы и Тулы в оборону столицы. - Традиционный Октябрьский парад. - Итоги первого военного полугодия.-Мои встречи с Б. М. Шапошниковым.

С первых минут войны обстановка в Генеральном штабе приобрела хоть и тревожный, но деловой характер. Никто из нас не сомневался, что расчеты Гитлера на внезапность могут дать ему только временный военный выигрыш. И начальники и подчиненные действовали с обычной уверенностью. Товарищи из Северо-Западного, Западного и Юго-Западного отделов передавали распоряжения войскам, связывались по телеграфному аппарату Бодо со штабами округов, которые теперь становились фронтовыми управлениями. Остальные отделы пытались заниматься своей повседневной работой, однако война отодвигала ее куда-то на задний план. Да и людей здесь стало меньше: некоторых офицеров сразу же перебросили отсюда на помощь активным отделам.

События развивались с молниеносной быстротой. Враг свирепо атаковал наши войска с воздуха, на стыках фронтов сосредоточил усилия мощных танковых групп. С Северо-Западного фронта доносили о крайне тяжелом положении левофланговой 11-й армии, которой командовал генерал В. II. Морозов, и соседней с ней 8-й армии П. П. Собенникова. Последняя, оказавшись под угрозой окружения, вынуждена была отходить к Риге. Не легче пришлось и 4-й армии А. А. Коробкова, оборонявшейся на левом фланге Западного фронта. Она тоже приняла на себя главный удар танковой группы противника, была смята и продолжала сопротивление, не имея сплошного фронта. На Юго-Западном фронте шел тяжелый бой в районе Перемышля, но Перемышль держался. Немецкие дивизии, сосредоточенные в Финляндии и Румынии, пока что стояли на исходных рубежах.

Одним из узких мест оказалась связь с фронтами, в первую очередь с Западным. Она была очень неустойчивой. Из-за частых нарушений связи мы не всегда знали обстановку с необходимыми подробностями. На неудовлетворительное состояние связи со своими войсками сетовали и штабы фронтов. Поэтому, если нам и удавалось связываться с ними, мы все равно не получали достаточно полной информации о положении войск.

За всеми этими хлопотами, поглотившими каждого из нас без остатка, не заметили, как прошел первый день войны. На картах появились многочисленные синие стрелы, обозначая направление действий ударных группировок противника.

23 июня стало известно, что Советом Народных Комиссаров и ЦК партии принято решение о создании Ставки Главного Командования Вооруженных Сил СССР высшего органа руководства действиями армии и флота. В состав ее вошли Нарком обороны С. К. Тимошенко (председатель), начальник Генерального штаба Г. К. Жуков, И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный и Нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. При Ставке образован институт постоянных советников в составе Б. М. Шапошникова, К. А. Мерецкова, Н. Ф. Ватутина, Н. Н. Воронова, А. И. Микояна, Н. А. Вознесенского, А. А. Жданова и других. Генеральный штаб стал рабочим органом Ставки, хотя на этот счет никаких официальных указаний не отдавалось.

У нас в Оперативном управлении люди тоже расставлялись по-новому. Теперь уже почти все мы работали фактически по направлениям: Западному, Северо-Западному и Юго-Западному. Для удобства общения друг с другом перебрались в зал заседаний. Вдоль стен расставили рабочие столы. Телеграф рядом. Здесь же вблизи - кабинеты наркома и начальника Генштаба. В зале вместе с нами и машинистки. Тесно, шумно, но все трудятся сосредоточенно.

Почти безотлучно находятся в Генштабе начальник артиллерии Н. Н. Воронов, помощник командующего войсками Московского военного округа по ПВО М. С. Громадин, начальник Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлев, начальник Управления связи П. П. Гапич, начальник военных сообщений Н. И. Трубецкой. Нам, операторам, приходится поддерживать контакты с аппаратом каждого из них, в особенности с органами военных сообщений, поскольку передвижение войск из внутренних округов к линии фронта нуждается в неослабном контроле.

Эшелоны с войсками идут на запад и юго-запад сплошным потоком. То одного, то другого из нас направляют на станции выгрузки. Сложность и переменчивость обстановки нередко вынуждали прекращать выгрузку и направлять эшелоны на какую-то иную станцию. Случалось, что командование и штаб дивизии выгружались в одном месте, а полки в другом или даже в нескольких местах на значительном удалении. Распоряжения и директивы, адресованные войскам, иногда устаревали, не достигнув адресата. За всем этим оператор обязан был следить и своевременно принимать надлежащие меры. Мы вели карты обстановки, передавали в войска дополнительные указания, принимали оттуда новую информацию, писали справки и донесения. Офицеры, возглавляемые полковником В. В. Курасовым, обобщали все эти материалы и готовили доклады в Ставку.

Довольно частыми стали командировки в действующую армию. Главным образом для уточнения истинного начертания переднего края обороны наших войск, для установления фактов захвата противником того или иного населенного пункта. В этих случаях оператор садился, как правило, на самолет СБ и отправлялся по назначению.

Чаще всего такие полеты совершались на Западный фронт. Положение там все усложнялось, а связь не налаживалась. 28 июня пал Минск, и одиннадцать наших дивизий, оказавшихся западнее его, вынуждены были продолжать борьбу уже в тылу противника. Генштаб узнал об этом не сразу. Позднее стало известно и о героической борьбе окруженного гарнизона Брестской крепости, которая продолжалась почти месяц.

Первые дни войны вскрыли несовершенство организационной структуры во многих звеньях Генерального штаба. Теперь годилось далеко не все из того, что казалось достаточно хорошим в мирное время. Перестраивались на ходу.

Я уже упоминал, как с самого начала боевых действий мы встали перед необходимостью подкрепить за счет других Северо-Западный, Западный и Юго-Западный отделы. В дальнейшем же выяснилось, что с системой отделов вообще следует распроститься. Они вроде бы отвечали своему назначению только до тех пор, пока на каждом из стратегических направлений не развернулось по нескольку фронтов. С этого момента окончательно выявилась практическая непригодность старой организации. Потребовалось выделить на каждый фронт специальную группу операторов во главе с опытным начальником. Работать стало лучше, и в августе 1941 года отделы были упразднены.

Были и другие осложнения. В один из дней стало известно, что на Западном фронте за потерю управления войсками сняты со своих постов командующий Д. Г. Павлов, начальник штаба В. Е. Климовских, начальник оперативного управления генерал-майор П. II. Семенов. Потом началась перестановка кадров и у нас. Г. К. Маландин получил назначение на место В. Е. Климовских - стал начальником штаба Западного фронта. Начальника Генерального штаба Г. К. Жукова назначили командующим Резервным фронтом. В Генштаб вернулся маршал Б. М. Шапошников. Начальником Оперативного управления выдвинули В. М. Злобина. Комиссара Генштаба С. К. Кожевникова вскоре сменил опытный политработник Ф. Е. Боков.

Понятно, что все эти замены и перемещения начальников нервировали и вызывали порой чувство внутреннего протеста. К тому же под влиянием наших временных неудач на фронте некоторые товарищи прониклись излишней подозрительностью. В какой-то мере это болезненное явление коснулось и Генштаба. Как-то один из прибывших к нам фронтовиков, наблюдая работу полковника А. А. Грызлова над картой, обвинил его в преувеличении мощи противника. К счастью, наша партийная организация оказалась достаточно зрелой и отвергла нелепые домыслы. Не последнюю роль при этом сыграл только что избранный секретарем партбюро полковник М. Н. Березин. Человек умный и смелый, сам опытный оператор, он умел сплотить коммунистов на решение первостепенных задач.

Не виной, а бедой нашей являлось то, что не всегда мы располагали достаточно подробными данными о положении своих войск. Впрочем, не легче доставались и данные о противнике. К каким только ухищрениям не приходилось прибегать! Помню, однажды нам никак не удавалось установить положение сторон на одном из участков Западного фронта. Линии боевой связи оказались поврежденными. Тогда кто-то из операторов решил позвонить по обычному телефону в один из сельсоветов интересующего нас района. На его звонок отозвался председатель сельсовета. Спрашиваем: есть ли в селе наши войска? Отвечает, что нет. А немцы? Оказывается, и немцев нет, но они заняли ближние деревни председатель назвал, какие именно. В итоге на оперативных картах появилось вполне достоверное, как потом подтвердилось, положение сторон в данном районе.

Мы и в последующем, когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию.

Вспоминая первые месяцы войны, не могу не сказать здесь также о многократных наших попытках добиться перевода в действующую армию. Само по себе это стремление было очень благородным. В основе его лежали самые высокие чувства. Но требовалось же кому-то работать и в Генеральном штабе. Партийной организации пришлось и тут воздействовать на людей всей силой своего авторитета - убеждать, разъяснять, доказывать. И все же наиболее настойчивые иногда достигали цели. Удалось это, например, А. А. Гречко. Он проработал вместе с нами всего недели две, обратился лично к начальнику Генштаба и был назначен командиром 34-й кавалерийской дивизии. Сам сформировал ее, а затем увел на фронт.

Меня перебросили на усиление Юго-Западного отдела. На его направлении шли тогда упорные бои, и там уже побывал в качестве представителя Ставки Г. К. Жуков. В районе Луцк, Броды, Ровно наше командование пыталось контрударом разгромить противника и организовать устойчивый фронт. Кроме пехоты в контрударе приняло участие несколько механизированных корпусов, которые вступали в дело по мере подхода: 8-й мехкорпус под командованием генерала Д. И. Рябышева, 9-й - К. К. Рокоссовского, 15-й - И. И. Карпезо, 19-й - Н. В. Фекленко, 22-й - С. М. Кондрусева.

Нашим войскам не удалось остановить и разгромить противника, но его ударная группировка, нацеленная на Киев, была в том сражении ослаблена и задержана.

5-я армия, возглавляемая генерал-майором М. И. Потаповым, прочно удерживала Полесье и район, к нему прилегающий. Она стала, что называется, бельмом на глазу гитлеровских генералов, оказала врагу сильнейшее сопротивление и нанесла ему значительный урон. Немецко-фашистским войскам не удалось здесь быстро прорвать фронт. Дивизии Потапова сбили их с дороги Луцк Ровно - Житомир и вынудили отказаться от немедленного удара на Киев.

Сохранились любопытные признания противника. 19 июля в директиве No 33 Гитлер констатировал, что продвижение северного фланга группы армий "Юг" задержано укреплениями Киева и действиями 5-й советской армии. 30 июля из Берлина последовало категорическое приказание: "5-ю армию красных, ведущую бой в болотистой местности северо-западнее Киева, вынудить принять бой западнее Днепра, в ходе которого она должна быть уничтожена. Своевременно предотвратить опасность прорыва ее через Припять на север..." И далее еще раз: "С перехватом путей подхода к Овруч и Мозырь должна быть полностью уничтожена 5-я русская армия".

Вопреки всем этим замыслам противника, войска М. И. Потапова продолжали героически бороться. Гитлер был взбешен. 21 августа за его подписью появляется новый документ, обязывающий главнокомандующего сухопутными войсками обеспечить ввод в действие таких сил группы армий "Центр", которые смогли бы уничтожить 5-ю русскую армию.

5-я армия держалась до второй половины сентября 1941 года. На ее же долю выпали и тяжкие бои к востоку от Киева. Но жертвы, понесенные в этих боях, оказались не напрасными. Здесь была положена одна из первых прочных плит в основание наших последующих побед.

С 5 августа почти на два с половиной месяца приковала к себе противника героическая Одесса. Ставка придавала ей особое значение и приказала: "Одесский район оборонять... до последнего бойца". Защитники города - войска и население - стояли насмерть. Ни бомбардировки с воздуха, ни бешеные атаки с суши не могли сломить сопротивление Приморской армии, моряков Черноморского флота и жителей города. Одесса стала городом-героем, а вся страна и армия узнали в те дни имена И. Е. Петрова, П. И. Крылова, Г. В. Жукова и других руководителей и героев обороны Одессы.

30 октября 1941 года началась оборона Севастополя. Прижатые врагом к морю, советские воины сражались с беззаветной отвагой и самоотвержением. Сковать противника в Крыму в то время - значило не допустить его через Таманский полуостров на Кавказ к нашей нефти и другим богатейшим ресурсам. "Севастополя не сдавать ни в коем случае",- потребовала тогда Ставка. Командовать Севастопольским оборонительным районом по традиции стал командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Сухопутные войска в Севастополе возглавил переброшенный сюда из Одессы с Приморской армией ее командующий - генерал И. Е. Петров.

22 июля вражеские самолеты провели первую бомбежку Москвы. Мы вышли на улицу и смотрели, как сотни прожекторов бороздили небо и в его глубинах вспыхивали разрывы снарядов зенитной артиллерии.

В подвале здания Генштаба оборудовали бомбоубежище и обязали всех свободных от работы во время воздушных налетов находиться там.

Из Москвы начали эвакуировать семьи военнослужащих. Я тоже после первой бомбежки отправил жену с матерью и двумя детьми в Новосибирск. Без всякого адреса, к кому - неизвестно.

На Казанском вокзале было темно. Столпились тысячи людей. Еле втиснул своих в вагон. Дочку подал через окно, так как в дверь пробиться было уже невозможно.

Жене дал письмо к генерал-лейтенанту П. М. Злобину - в те дни заместителю командующего войсками Сибирского военного округа. Но, как выяснилось позднее, на прием к Злобину попасть она не смогла. Спасибо женоргу горкома партии - та помогла всем, чем могла. Главное - устроила мое семейство на квартиру.

А на фронтах - все тяжелее. 30 июня был создан Государственный Комитет Обороны во главе с И. В. Сталиным. В руках ГКО сосредоточилась вся полнота власти. 10 июля он постановил образовать три главных командования по направлениям: Северо-Западное с К. Е. Ворошиловым в качестве главнокомандующего, Западное - во главе с С. К. Тимошенко и Юго-Западное, которое возглавил С. М. Буденный. Ставка Главного Командования преобразована в Ставку Верховного Командования, а несколько позже, 8 августа, в Ставку Верховного Главнокомандования. И. В. Сталин стал Верховным Главнокомандующим.

Наши взоры и помыслы в те дни были устремлены к Смоленску. В этот район удалось подтянуть значительные резервы советских войск и задержать здесь врага, закрыть ему ворота на Москву, нанося чувствительные контрудары. Хотя сам Смоленск пал 16 июля, восточное его битва кипела на широком фронте до конца первой декады сентября. Здесь впервые с успехом были применены наши прославившиеся впоследствии "катюши".

Под Ельней удалось нанести противнику чувствительное поражение и отбросить его из этого района.

Бомбежки Москвы усилились. Воздушные тревоги объявлялись почти каждую ночь. Иногда бомбы падали недалеко от Генштаба. Оборудованное в подвале бомбоубежище теперь приходилось использовать и для работы, а оно оказалось совершенно неприспособленным к этому.

Вскоре последовало решение: на ночь Генштабу перебираться в помещение станции метро "Белорусская". Там были оборудованы командный пункт и узел связи.

Теперь мы каждый вечер собирали документы в чемоданы и ехали к Белорусскому вокзалу. В течение всей ночи на одной половине метрополитеновского перрона функционировал центральный командный пункт, тогда как другая половина, отгороженная от первой только фанерной перегородкой, с наступлением сумерек заполнялась жителями Москвы, в основном женщинами и детьми. Так же, как и мы, они являлись сюда, не ожидая сигнала тревоги, и располагались на ночевку. Работать в таких условиях было, конечно, не очень удобно, а самое главное - при ежедневных сборах и переездах терялось много драгоценного времени, нарушался рабочий ритм.

Вскоре мы отказались от этого и перебрались в здание на улице Кирова. Станция метро "Кировская" тоже была полностью в нашем распоряжении. Поезда здесь уже не останавливались. Перрон, на котором мы расположились, отгораживался от путей высокой фанерной стеной. В одном его углу - узел связи, в другом - кабинет Сталина, а в середине - шеренги столиков, за которыми работали мы. Место начальника Генштаба - рядом с кабинетом Верховного.

Надвигалась осень. Нажим противника был очень сильным. И под Москвой, и под Ленинградом, и на Украине. По всему фронту!

Сейчас подтверждено документально, что немецко-фашистское командование не могло осуществить захват Москвы без предварительного овладения Ленинградом и создания на севере общего фронта с финнами, а на юге - без разгрома нашей группировки в районе Киева. Помимо чисто военных соображений захват Украины имел для фашистской Германии большое экономическое значение. Еще 4 августа 1941 года Гитлер собирал в Борисове командующих армиями группы "Центр", и там все сошлись на таком именно варианте последующих наступательных действий. Об этом же шла речь на совещании у Гитлера 23 августа. Таким образом, исход борьбы на главном, Западном направлении в большей, чем когда бы то ни было, степени зависел в тог момент от стойкости ленинградцев и киевлян.

Сентябрь 1941 года оказался для нас одним из труднейших военных месяцев. Население Москвы заметно уменьшилось. Мужчины ушли в армию и народное ополчение. Женщины и дети либо эвакуировались, либо встали к станкам вместо мужчин. Очень многие были заняты строительством укреплений на подступах к столице. Да и в самом городе, прямо на улицах, появились надолбы, противотанковые ежи, противопехотные заграждения. Часть правительства переехала в Куйбышев. Члены Государственного Комитета Обороны и Ставка остались в Москве.

Поступление информации о боевой обстановке опять ухудшилось. Мы снова рыскали на самолетах СБ и У-2 в поисках колонн войск, мест расположения штабов. Во время одного из таких полетов был ранен мой земляк с Дона и однокашник по двум академиям подполковник Г. В. Иванов.

Несколько часов находился он в воздухе, ведя воздушную разведку. К концу полета на самолет напали 6 "мессершмиттов". Двух из них удалось подбить. Но и наш самолет был изрешечен. Пять вражеских пуль прошили Иванова. Командир корабля капитан А. С. Рудевич все-таки дотянул самолет до аэродрома и приземлился. Тяжело раненный, Георгин Васильевич нашел в себе силы доложить руководству Генштаба весьма ценные данные об обстановке на Западном фронте.

Немецко-фашистские войска прорвались к Ленинграду. Но личный состав Ленинградского фронта, Краснознаменного Балтийского флота и жители города поклялись не отдавать в руки врага колыбель революции и с честью сдержали эту клятву. Город устоял, хотя и был стиснут в блокадном кольце.

Наши войска удержали в своих руках важный участок южного побережья Финского залива от Петергофа до реки Воронка. Здесь отбивала врага 8-я армия Ленинградского фронта. Она не только оборонялась на так называемом ораниенбаумском пятачке. Она наносила чувствительные удары, отвлекающие силы противника с главного направления его наступления на Ленинград.

План противника - создать в районе Ленинграда общий немецко-финский фронт - провалился. 4-я танковая группа немцев, составлявшая основу их тарана, нацеленного на Ленинград, потерпела поражение и была серьезно ослаблена. А это оказало прямое влияние на последующее развитие борьбы, поскольку враг намеревался после взятия Ленинграда перебросить отсюда танки под Москву.

Своеобразная обстановка сложилась на юге. Чтобы обеспечить южное, правое крыло своей центральной группировки, предназначенной в будущем для захвата Москвы, Гитлер вынужден был временно перенацелить 2-ю танковую группу Гудериана с московского на киевское направление. В сентябре она совместно с танковой группой Клейста, 2, 6 и 17-й армиями противника, а также многочисленной авиацией пытались захватить столицу Украины. Однако и здесь враг встретил упорное сопротивление. На подготовленном киевлянами оборонительном рубеже по реке Ирпень отошедшие сюда советские войска вместе с вновь созданной 37-й армией и народным ополчением стояли насмерть 70 дней.

Враг вынужден был избегать фронтальных ударов, маневрировать, искать разрывы в расположении наших войск. Только 15 сентября танки Гудериана и Клейста, обходившие Киев с севера и юга, соединились наконец в районе Лохвицы. На обширном пространстве восточнее Киева подверглись окружению примерно одна треть сил 5, 37, 26-й и отчасти войска 21-й и 38-й армий. Тяжелую судьбу окруженных сполна разделило и командование Юго-Западного фронта. Боролись до конца. Командующий генерал-полковник М. П. Кирпонос, начальник штаба фронта генерал-лейтенант В. И. Тупиков, члены Военного совета секретарь ЦК КП(б)У М. А. Бурмистенко и дивизионный комиссар Е. П. Рыков погибли. Израненный командующий армией М. И. Потапов и некоторые командиры соединений попали в плен. Часть работников штаба фронта вывел из окружения начальник оперативного отдела генерал-майор И. X. Баграмян.

Сражение в районе Киева, так же как и стойкая оборона Ленинграда и Одессы, сыграло свою роль. В ходе его 2-я танковая группа немцев, предназначенная для генерального наступления на Москву, понесла значительные потери. Кроме того, киевское сражение затормозило темп продвижения лавины вражеских войск на самом Юго-Западном направлении и позволило нам выиграть время для подготовки обороны на новых рубежах. Заслуга защитников Киева по достоинству отмечена присвоением столице Украины звания города-героя.

С этим же периодом совпала у нас новая реорганизация органов управления войсками. Опыт создания главных командований по направлениям себя не оправдал. Они оказались лишним промежуточным звеном между Ставкой и фронтами. Правом принимать важные решения главкомы не обладали. Их намерения могли проводиться в жизнь только при утверждении Ставкой. Не имея полноценных штабов, не обладая средствами связи, не располагая резервами, главкомы не могли реально влиять на ход операций, а потому уже в августе - сентябре были упразднены. Несколько позже некоторые из главных командований временно восстанавливались (например, Западное - с 1 февраля по 5 мая 1942 года н Юго-Западное - с 24 декабря 1941 года по 23 июня 1942 года), даже возникали вновь (Северо-Кавказское - с 26 апреля по 20 мая 1942 года), но затем боевая практика совершенно отвергла их.

К концу сентября 1941 года оперативно-стратегическая обстановка сложилась крайне неблагоприятно для нас. Немецко-фашистские войска вплотную придвинулись к Ленинграду, на Западном направлении захватили Витебск и Смоленск, на юге достигли линии Мелитополь, Запорожье, Красноград. К нам непрерывно стекались сведения о перегруппировке сил противника и сосредоточении их в районах Духовщины, Ярцева, Смоленска, Рославля, Шостки, Глухова. Не оставалось никаких сомнений в том, что подготавливается наступление непосредственно на Москву. Генштабу было известно, что Гитлер предназначил для этого группу армий "Центр" под командованием фельдмаршала Бока численностью более миллиона человек с 1700 танками и штурмовыми орудиями при сильной авиационной поддержке. Эти данные в последующем подтвердились.

Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Главнокомандования приняли соответствующие контрмеры. Основные силы созданного еще в июле Резервного фронта расположили за Западным, увеличив таким образом глубину обороны. Для действий на дальних подступах к столице привлекались некоторые дивизии московского народного ополчения, сформированного из добровольцев. В строжайшей тайне в глубине страны проводилось формирование и обучение резервных армий, о существовании которых знали только члены Ставки и отдельные связанные с этим лица из Генштаба. Готовились к переброске на запад несколько хорошо подготовленных дивизий из Забайкалья и с Дальнего Востока. Ускоренно шло строительство Вяземского и Можайского укрепленных районов. Создавалась так называемая Московская зона обороны, рубежи которой вкруговую опоясывали столицу на ближайших подступах, в пригородах и, наконец, в самом городе до Бульварного кольца включительно.

Ставка посылала своих представителей в войска, чтобы они на месте разобрались во всех деталях обстановки, посоветовались с командованием соединений и оперативных объединений, как лучше решить коренные вопросы обороны Москвы. От Генштаба на Западный фронт в октябре выезжала комиссия ГКО, в которой от Ставки работал А. М. Василевский.

Партийные организации Москвы, Тулы и многих других городов, примыкавших к столице на вероятных направлениях ударов противника, поднимали на помощь войскам население. Все больше и больше добровольцев вступало в народное ополчение, истребительные отряды, пожарные дружины и другие военизированные формирования. Промышленность перестраивалась на производство военной продукции.

На фоне повсеместного, действительно массового героизма, охватившего тогда всех советских люден от мала до велика, мне как-то особо запомнился героический поступок красноармейца Тетерина Алексея Васильевича. Этот симпатичный паренек из деревни Харино Рязанской области, только весною призванный в армию, проходил службу в батальоне охраны Наркомата обороны. С тех пор как противник усилил ночные бомбардировки Москвы, на весь личный состав батальона легла дополнительная задача - борьба с пожарами от зажигательных бомб. В ночь на 21 сентября зажигалка, пробив крышу здания Генштаба, попала на чердак. Тетерин накрыл ее каской, однако брызги термита продолжали лететь во все стороны, угрожая пожаром. Тогда Тетерин навалился на бомбу своим телом и все же потушил ее. Он умер от ожогов, но охраняемый им объект был спасен.

* * *

В конце сентября у нас в Оперативном управлении состоялось очередное партийное собрание. Несмотря на чрезвычайную занятость, пришли почти все, в том числе и начальник Генштаба Б. М. Шапошников. Обсуждался единственный вопрос - "Текущий момент и задачи коммунистов". Докладчиком был А. М. Василевский.

Александр Михайлович не приукрашивал положения. Он прямо заявил, что обстановка создалась архитяжелая, требующая от каждого отдачи всех сил, а может быть, и жизни. Дальше будет, возможно, еще труднее. Но падать духом не следует. Ленинград стойко держится, враг там не прошел. Это позволяет думать, что никаких новых фронтов севернее Москвы не возникнет и наши резервы, припасенные про черный день, останутся в сохранности.

Каждое слово доклада было проникнуто глубокой верой в конечную нашу победу, в мудрость партии и Советского правительства. Это собрание - одно из ярчайших моих воспоминаний того периода. И мне и всем моим товарищам по службе оно дало тогда мощный заряд бодрости и мужества.

А 30 сентября враг начал свое генеральное наступление на Москву. Развернулось гигантское кровопролитное сражение. Ударным группировкам немецко-фашистских войск уже в начале октября удалось на нескольких направлениях глубоко вклиниться в нашу оборону. 3 октября вражеские танки ворвались в Орел. 6 октября пал Брянск, 12 октября - Калуга. Большая часть сил 19, 20, 24 и 32-й армий, а также некоторые другие войска Западного, Резервного и Брянского фронтов оказались окруженными под Вязьмой и в районе Трубчевска. Но и в окружении они дрались с ожесточением и почти на две недели оттянули на себя 28 дивизий противника.

Самоотверженная борьба советских войск в районе Вязьмы под командованием бывшего коменданта города Москвы генерала М. Ф. Лукина имела важное значение и в другом плане: она помогла нам выиграть необходимое время для того, чтобы посадить войска на два можайских рубежа обороны и закончить последние приготовления к отпору на других подступах к столице.

Так же бесценен вклад, внесенный Тулой. Передовые части танковой армии Гудериана прорвались сюда в конце октября. Но все их попытки завладеть городом были отбиты. Вместе с войсками Красной Армии на защиту Тулы поднялось население. Был создан Тульский рабочий полк. Его возглавили А. П. Горшков (командир) и Г. А. Агеев (комиссар). Гитлеровцы держали город под артиллерийским и минометным огнем. Были дни, когда положение становилось отчаянным. Однако стойкость и мужество защитников Тулы оказались крепче немецкой брони.

С развертыванием битвы за Москву участились выезды работников Генштаба на фронт для уточнения обстановки и проверки выполнения войсками директив Ставки. Выезжали М. Н. Шарохин, В. В. Курасов, Ф. И. Шевченко. А. М. Василевский почти безотлучно находился в Ставке Верховного Главнокомандования.

Первая половина октября оказалась особенно тревожной. Речь уже шла о судьбе Москвы. И. В. Сталин отозвал Жукова с Ленинградского фронта, где враг был остановлен у самого города. Георгию Константиновичу было поручено командовать войсками Западного фронта, штаб которого размещался в Алабино, а затем в Перхушково.

В первых числах ноября противника удалось остановить на всех направлениях. Первое генеральное наступление немцев на Москву было отбито.

Чтобы при любых обстоятельствах обеспечить надежное управление войсками, Ставка Верховного Главнокомандования решила разделить Генеральный штаб на две группы. Первую, небольшую группу оставили в Москве под руководством А. М. Василевского, а вторую, куда входил основной состав Генштаба, сочли нужным разместить за пределами столицы. Переезд совершался двумя железнодорожными эшелонами, комендантом одного из них был Ф. И. Шевченко, а другого - я.

С утра 17 октября началась погрузка в вагоны сейфов. Отправление поезда назначалось на 19 часов. Доступ к эшелону осуществлялся только по пропускам. Однако на перроне народу собралось предостаточно. Один гражданин, обратившись ко мне за содействием, отрекомендовался:

- Немецкий писатель-антифашист Вилли Бределъ.

Я не мог разместить его в эшелоне Генерального штаба, по постарался устроить в санитарный поезд, который отправлялся в тыл страны с этого же вокзала.

В эшелоне, где ехал Б. М. Шапошников, с разрешения М. И. Шарохина занял отдельное купе знаменитый французский писатель Ромен Роллан с супругой. Начальник Генштаба, узнав об этом, пригласил их к себе и долго с ними беседовал. Супруги Роллан сошли с поезда в Горьком.

К месту назначения мы прибыли 18 октября, а утром 19-го я поспешил в обратный путь. По расчету мне надлежало остаться в Москве с группой А. М. Василевского.

Возвращался уже не поездом, а на автомашине. К Москве подъезжал ночью в самый разгар налета вражеской авиации. Суровой и величественной предстала передо мной столица. Десятки прожекторов словно голубыми кинжалами пронзали тьму. Вспыхивали и мгновенно гасли красноватые разрывы зенитных снарядов. Колыхали край неба багряные сполохи на боевых позициях артиллерии.

Прямой маршрут по Москве оказался перекрытым, и нам пришлось ехать через столь хорошо знакомое мне Лефортово. Здесь начиналась когда-то моя военная служба, протекали годы учебы в академии, и теперь невольно все это всплыло в памяти...

В Москву я приехал весной 1925 года из казачьей станицы Урюпинской (ныне г. Урюпинск Волгоградской области).

И дед и отец мой, уроженцы этой же станицы, имели, как и все казаки на Дону, фамилию на "ов" - Штеменковы. Но после смерти отца в 1916 году мать переделала ее на украинский лад. В Урюпинской я три зимы ходил в церковноприходскую школу и уже после революции закончил школу II ступени. Житье было тогда трудное, и на семейном совете решили, что мне и одному из моих сводных братьев надо, как тогда говорили, "ехать на заработки". В Новочеркасске или Ростове зацепиться было не за кого, а в Москве жила сестра отчима. Это и предопределило выбор города.

Конечно, мне, восемнадцатилетнему парню, впервые, кстати, надевшему настоящие ботинки, очень хотелось учиться, "выбиться в люди", стать агрономом. Но ткнулся я в одно, другое место и убедился, что учиться пока не придется: стипендии не обещали, с общежитием было плохо, рекомендаций - никаких.

До глубокой осени 1925 года пришлось пилить дрова, таскать кирпичи на строительстве Центрального телеграфа на Тверской (ныне улица Горького), быть грузчиком... Словом, делать ту работу, которую удавалось получить на бирже труда у Красных ворот. И жилье у меня было соответствующее: сначала чердак холодильника, на котором работал муж тетки, а потом келья на самом верху колокольни церкви, в которой размещался тогда городской ломбард...

Не знаю, как бы сложилась дальше моя судьба, но вмешался случай. В одном из писем, полученных из дома, сообщили, что приезжал на побывку парень с нашей Ольховской улицы, который еще при мне был призван в армию, а теперь учился в Тверской кавалерийской школе. Он-то и сказал, что таких, мол, как я, принимают, и приглашал приезжать. Перспектива стать кавалеристом мне пришлась по душе. Пошел в военкомат наводить справки. А там сказали, что, если я хочу поступить в военную школу, - пожалуйста, как раз идет набор в Московскую пехотную школу имени М. Ю. Ашенбреннера. Кто такой Ашенбреннер, я не знал, но в пехоту идти не хотел: засмеют в станице...

Помыкавшись несколько дней, все же решил произвести разведку. В Лефортово на Красноказарменной улице нашел эту пехотную школу. А недалеко от нее еще две - Московскую артиллерийскую имени Л. Б. Красина и Военно-инженерную. Инженеры меня тогда мало интересовали. В артшколе же выяснил, что она готовила командиров взводов для конной (!) артиллерии и учиться надо было 4 года.

Без особого сожаления я расстался с прежней мечтой учиться на агронома и подал заявление в школу.

Надежд на поступление, правда, было мало. За полтора года скитаний за книгу, конечно, не брался и многое перезабыл, до экзаменов оставался всего месяц. Но, как говорится, было бы желание. В октябре 1926 года мы с моим станичником Петром Васильевым стали курсантами Московской артиллерийской школы. Оба попали в 3-ю конно-горную батарею, чем были весьма довольны...

Снова в Лефортово я попал в 1933 году, теперь уже слушателем Академии моторизации и механизации РККА.

В академии тогда было три факультета - командно-инженерный, эксплуатационный и промышленный. Я учился на командно-инженерном, переименованном впоследствии в командный, который выпускал командиров-танкистов. Военные предметы преподавались глубоко и, надо сказать, интересно. Тактика, оперативное искусство, военная история, военная география, изучение и вождение танков были моими любимыми дисциплинами. Большое внимание уделялось высшей математике, механике, физике, термодинамике, общественным дисциплинам. Изучали мы, кроме того, один из иностранных языков, военную администрацию и другие предметы. И весьма активно занимались спортом. Коня я окончательно сменил на мотоцикл. Тем более что на праздничных парадах академия выступала на мотоциклах. На втором курсе даже участвовал в мотопробеге Москва - Харьков - Москва. А во время очередной стажировки получил удостоверение летчика-наблюдателя.

Жил здесь же, в Лефортово. Первый год - в общежитии. На втором году получил комнату в девять квадратных метров и привез семью из Киева. Мать спала на кровати, мы с женой - на полу и родившаяся у нас дочка - в корыте возле нас. Поэтому, когда через год поселились в большей комнате дома, в строительстве которого на территории академии мы сами участвовали, то это уже казалось вершиной комфорта.

Вместе с нами жили и учились в те годы слушатели, ставшие потом видными военачальниками: И. Д. Черняховский, А. А. Епишев, П. П. Полубояров, Г. Н. Орел, конструктор танков Ж. Я. Котин, Г. С. Сидорович и другие...

Погрузившись в воспоминания, я и не заметил, как машина миновала Лефортово и подходила к Кировской...

Жизнь в оперативной группе, как называли первый эшелон Генштаба, отличалась исключительной напряженностью. Понятия дня и ночи у нас полностью стерлись. Круглые сутки приходилось быть на своих рабочих местах. Но так как без сна обойтись все-таки нельзя, то на станцию метрополитена нам подавали для этого поезд. Вначале спали сидя. Потом стали подавать классные железнодорожные вагоны, где мы устраивались с большим удобством.

И. В. Сталин в свой подземный кабинет спускался лишь при объявлении воздушной тревоги. В остальное время он предпочитал находиться в отведенном ему флигельке во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и принимал доклады.

А бомбежки Москвы все усиливались. Одиночные самолеты противника прорывались к столице не только ночью, но и днем. В ночь на 29 октября фугасная бомба угодила во двор нашего здания. Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров. Некоторые тяжело. Дежурившего по Генштабу подполковника И. И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения. При падении он изуродовал лицо. Остальные пострадали главным образом от осколков оконного стекла и ударов вырванных рам. В числе пострадавших оказался и Александр Михайлович Василевский, но он продолжал работать.

Я в момент взрыва шел по коридору. Когда понял, что случилось, опасность уже миновала. Здание сильно тряхнуло, как при землетрясении (я его испытал в 1927 году в Крыму). Послышался звон стекла. Впереди и позади меня захлопали двери. Те из них, что были на запорах, сорвались с петель. Потом на какое-то мгновение воцарилась тишина, показавшаяся мне особенно глубокой. Затем слух стал различать хлопки зениток и хруст стеклянной крошки под ногами окровавленных людей, выходивших из комнат.

После этого случая мы совсем перебрались в метро. На пять дней лишились горячего питания: наша столовая и кухня были сильно повреждены взрывом. Пока их восстанавливали, пришлось обходиться бутербродами.

Так мы жили, так трудились в самые, пожалуй, критические дни войны, в дни больших огорчений и великих надежд. Горько было оттого, что немецко-фашистские танки и автоматчики достигли уже тех недальних мест, куда перед войной москвичи выезжали на воскресные прогулки. Но нас не оставляла уверенность, что это пиррова победа. Враг идет уже на последнем дыхании, захлебываясь собственной кровью. И все мы надеялись, что именно здесь он будет наконец разбит.

Обстановка отличалась исключительной сложностью, противоречивостью, но собирать данные о ней стало теперь куда проще. По крайней мере на главном направлении. Обычно рано утром несколько офицеров-операторов садились в машины и отправлялись в Перхушково, где разместился штаб Западного фронта, объезжали штабы армий, располагавшиеся на удалении всего 20-30 километров от Москвы. И на рабочей карте начальника Управления все уточнялось до мельчайших подробностей.

6 ноября в Москве, как всегда, проходило торжественное собрание трудящихся. Только не в Большом театре, а на перроне станции метро "Маяковская". Утром 7 ноября состоялся традиционный парад войск на Красной площади. Готовился он в строжайшей тайне. Даже участникам парада не объявлялось заранее, для чего их тренируют. Предположения высказывались разные, но большинство сходилось на том, что это просто "сколачиваются подразделения" перед отправкой на фронт. Командовал парадом генерал П. А. Артемьев, занимавший в то время пост командующего войсками Московского военного округа и возглавлявший Московскую зону обороны. Оркестром дирижировал капельмейстер оркестра дивизии имени Дзержинского военинтендант 1 ранга В. Л. Агапкин, автор знаменитого марша "Прощание славянки", который с 1912 года волнует сердца людей.

На этом беспримерном в истории параде Верховный Главнокомандующий напутствовал войска словами: "На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии!"

А заканчивалась его речь пожеланием: "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!"

Сталин говорил от имени партии, от имени Советского правительства, и эти призывы набатом прозвучали над страной.

Ровно через неделю после того гитлеровцы предприняли новое наступление на Москву. на сей раз главный удар наносился в полосе 30-й армии Калининского и 16-й армии Западного фронтов. Бои затянулись до декабря. Однако враг не достиг сколько-нибудь значительных успехов. Своим правым флангом он продвинулся лишь до Каширы, а левым вышел на канал Москва - Волга в районе Яхромы. В одном месте ему удалось даже форсировать канал, но ненадолго. На рубеже Конаково, Дмитров, Дедовск, Кубинка, Серпухов, Тула, Серебряные Пруды немецко-фашистские войска были окончательно истощены и остановлены. Так провалилось второе наступление гитлеровцев на Москву.

А тем временем тщательно сберегаемые резервы Ставки подтягивались к столице. К северу от нее появились 1-я ударная и 20-я армии, юго-восточнее 10-я, 61-я, а также 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Несколько свежих армий тогда же было выдвинуто на другие участки советско-германского фронта, где враг продолжал еще нажимать.

К тому времени наши планы вырисовывались так: сначала было намечено нанести удары по тихвинской и ростовской (на Дону) группировкам противника; после их разгрома, сковав врага на северо-западном и южном направлениях, решено было перейти в контрнаступление на западном направлении - под Москвой. С 12 ноября началось наступление под Тихвином, и к 7 декабря позиции противника там были прорваны. На юге 29 ноября советские войска освободили Ростов. А 5-6 декабря началось контрнаступление наших войск под Москвой.

Противник не ожидал ничего подобного. Как выяснилось позже, он не обнаружил сосредоточения двух новых армий севернее Москвы. И, конечно, заплатил за это чрезвычайно дорого.

Ход и исход нашего победоносного контрнаступления зимой 1941/42 года описан достаточно подробно, и нет нужды еще раз возвращаться к этому. Позволю себе задержать внимание читателя лишь на некоторых, самых общих выводах, которые мы сделали для себя по истечении первого военного полугодия.

Во-первых, Советская Армия устояла против натиска самой сильной армии капиталистического мира.

Во-вторых, она развеяла в прах миф о непобедимости гитлеровцев, делом доказала, что их можно бить и в конечном счете разбить.

В-третьих, мы похоронили надежды Гитлера на молниеносную победу; в ходе войны произошел поворот в нашу пользу; борьба предстояла долгая и изнурительная, в перспективе проигрышная для противника.

В-четвертых, положение нашей страны оставалось пока тяжелым: враг захватил сотни городов, тысячи сел, под пятой оккупантов оказались многие экономически важные районы - Прибалтика, Белоруссия, большая часть Украины и Донбасса; немецкими войсками занят Крым, блокирован Ленинград, осажден Севастополь; потенциальные возможности противника для ведения войны еще очень велики.

В-пятых, наши возможности тоже далеко не исчерпаны. Наоборот, с каждым месяцем они увеличивались: эвакуированная на восток промышленность прочно становилась на ноги, в глубине страны успешно накапливались многочисленные резервы, в тылу врага все шире разворачивалось партизанское движение.

В-шестых, войска наши получили закалку и некоторый боевой опыт, стали действовать организованней и уверенней; налаживалось надежное управление ими.

В-седьмых, отдалилась угроза войны на два фронта. Разгром немцев под Москвой охладил пыл японских милитаристов.

События этого полугодия, особенно битва под Москвой, еще раз наглядно показали, сколь огромна организующая и вдохновляющая сила Коммунистической партии, как умеет она в критические моменты поднимать весь народ на защиту Отечества.

Велик был и международный резонанс подмосковной нашей победы. Она перечеркнула все расчеты гитлеровцев на изоляцию СССР. 1 января 1942 года 25 государств подписали с нами декларацию о сотрудничестве в войне против фашистской Германии.

А изменилось ли что в самом Генеральном штабе? Да, конечно. Еще в декабре вернулся второй эшелон. На месте его прежней работы остался лишь запасный узел связи с минимальным числом операторов.

Многие опытные генштабисты получили назначения в войска. Начальники отделов В. В. Курасов, П. Н. Кокорев, а затем и М. Н. Шарохин пошли начальниками штабов фронтов и армии. Нас - молодежь - ставили вместо них. Меня, в частности, назначили начальником Ближневосточного отдела.

В работе Оперативного управления и Генштаба в целом установился более четкий ритм. Б. М. Шапошников и А. М. Василевский получили возможность сосредоточиться на крупных вопросах, глубже анализировать обстановку. Ежедневно один-два раза они ездили с докладами в Ставку. Все остальное с успехом выполнялось в отделах. В частности, наш отдел нес основное бремя забот, связанных с пребыванием советских войск в Иране.

Бремя это было отнюдь не легким. В Иране одно время находились три наши армии: 53-я Отдельная Среднеазиатская, 47-я и 44-я. Ввели мы их туда по предложению англичан в конце августа 1941 года на основании договора, заключенного между Ираном и Советской Россией в 1921 году. Договором предусматривалась возможность такой акции в случае возникновения опасности использования иранской территории каким-то другим государством в ущерб интересам СССР. Гитлер же, как известно, делал серьезную ставку на Иран, намереваясь ударить оттуда по советскому Закавказью, а в дальнейшем воспользоваться Ираном как своего рода трамплином для прыжка немецких дивизий с Балкан на Индию. Тут уж затрагивались интересы нашего союзника Великобритании, и она тоже ввела войска в южные районы Ирана. Это прибавило хлопот Генштабу: потребовалась увязка многих вопросов с Наркоматом иностранных дел.

За обстановкой в Иране пристально следил Верховный Главнокомандующий, и на мне лежала обязанность систематически докладывать о ней Б. М. Шапошникову. Борис Михайлович был обаятельным человеком и к таким, как я, молодым тогда полковникам относился с истинно отеческой теплотой. Если что получалось у нас не так, он не бранился, даже не повышал голоса, а лишь спрашивал с укоризной:

- Что же это вы, голубчик?

От такого вопроса мы готовы были провалиться сквозь землю, ошибки свои запоминали надолго и уже никогда не повторяли их.

Как-то я был вызван к Шапошникову далеко за полночь. Борис Михайлович сидел за столом в белой рубашке, с подтяжками на плечах. Китель висел на стуле.

- Садитесь, голубчик,- пригласил он совсем по-домашнему. Мы относительно быстро покончили с делами, но начальник Генерального штаба не спешил отпускать меня. Настроение у него было в тот раз особенно хорошим, и, просматривая карту, он стал вдруг вспоминать, как сам служил когда-то в Средней Азии. Борис Михайлович на память знал особенности здешних операционных направлений, отлично помнил местность. Я тоже наизусть знал театр. Получилась увлекательная беседа.

В последующем такие беседы возникали у нас неоднократно, и я черпал из них очень много полезного для работы своего отдела и для себя лично.

Глава 3. Гроза на юге

Фронт стабилизируется. Что в перспективе? - Просчеты в прогнозах. События в Крыму. - Мера ответственности. - Наступление под Харьковом. Противоречивые оценки. - Одна беда следует за другой. - "Воевать надо не числом, а умением". - Перехваченный приказ. - На воронежском направлении. Тучи сгущаются. - Новый фронт - Сталинградский.

Новый, 1942 год мы, генштабисты, не праздновали, но на душе у всех - было празднично - радовали успехи наших войск под Москвой. Настроение еще более поднялось 23 февраля: в своем приказе по случаю 24-й годовщины Красной Армии Народный комиссар обороны заявил, что недалек тот день, когда Красная Армия разгромит врага и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена.

К весне, однако, фронт стабилизировался. На 1 апреля он проходил от Ленинграда по реке Волхов, восточное Старой Руссы, огибал с востока район Демянска, далее следовал на Холм, Велиж, Демидов, Белый, образовывая ржевско-вяземский выступ, все еще удерживаемый противником, захватывал Киров, Сухиничи, Белев, подступал к Мценску, оставлял по нашу сторону Новосиль, Тим, Волчанск, создавал выступ в сторону врага в районе Балаклея, Лозовая, Барвенково, отсекал Красный Лиман, Дебальцево, Куйбышево и спускался к югу по реке Миус.

В Генеральном штабе произошла реорганизация. Начальниками направлений назначались лица, командовавшие фронтами и армиями, или но крайней мере начальники штабов объединений. Предполагалось, что эти люди, обладающие авторитетом и опытом, сумеют лучше влиять на события и более оперативно осуществлять связь с действующей армией. Нм предоставлялось право лично докладывать в Ставке. До этого прежние начальники направлений с докладами в Ставку не ездили.

Вскоре выяснилось, что в результате этой реформы много времени расходуется впустую. Удлинились сроки прохождения данных об обстановке до начальника Генштаба. Раньше мы обычно сами принимали эти данные на телеграфе, тут же наносили их на карту и немедленно шли с докладом к начальнику Генштаба. Теперь появилось промежуточное звено. С телеграфа информацию принимали "замы", то есть бывшие начальники направлений, и докладывали новому начальнику направления. Тот изучал информацию и лишь после этого шел с докладом к начальнику Генштаба. Такая многоступенчатость в работе, естественно, повлекла за собой не повышение, а понижение оперативности. Каких-то особенных выводов и предложений об обстановке, которых ждали, к сожалению, не последовало. В Ставку новые начальники направлений съездили, по-моему, всего один-два раза. Такой порядок существовал недолго. Было признано, что старая система работы лучше, и примерно через месяц мы опять к ней вернулись.

Основная тяжесть руководства Генштабом лежала на плечах Бориса Михайловича Шапошникова. Несмотря на тяжелую болезнь, он успевал выполнять всю необходимую работу в Генштабе и к тому же не малую роль играл в Ставке. Сердце сжималось всякий раз, когда мы видели своего начальника: он непривычно ссутулился, покашливал, но никогда не жаловался. А его умение сохранять выдержку, обходительность просто поражало. Первым помощником Б. М. Шапошникова по должности и значению был начальник нашего Оперативного управления А. М. Василевский, ему под стать: знающий, решительный, доброжелательный.

Реформа в Генштабе нас, рядовых исполнителей, не затронула - мы продолжали денно и нощно нести свою службу. Бесперебойно собирали данные об обстановке, анализировали их, докладывали о своих выводах и предложениях непосредственным начальникам, вели всю расчетную, информационную и другую работу. Война требовала полной отдачи сил и никому не давала ни минуты отдыха. Однако мы были поглощены не одними текущими делами. Каждый генштабист жил не только отзвуком контрнаступления под Москвой, но и ожиданием грядущих перемен. По характеру заданий и множеству сопутствующих им деталей, заметных, быть может, только генштабистам, мы понимали, что "наверху" готовятся к новой кампании.

Самые важные вопросы стратегического планирования обсуждались предварительно в Ставке в узком кругу лиц - И. В. Сталин, Б. М. Шапошников, Г. К. Жуков. А. М. Василевский, Н. Г. Кузнецов. Обычно сначала намечали принципиальное решение, которое затем рассматривалось Центральным Комитетом партии или Государственным Комитетом Обороны. Только после этого Генеральный штаб начинал детально планировать и готовить кампанию или стратегическую операцию. На этой стадии к стратегическому планированию привлекались командующие фронтами н специалисты - начальник тыла Л. В. Хрулев, командующий артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронов, командующий авиацией Л. А. Новиков, командующий бронетанковыми войсками Я. Н. Федоренко и другие.

В начале марта 1942 года Ставка рассмотрела перспективы развития военных операций на летнюю кампанию. Надо сказать, что еще в самом начале года И. В. Сталин приказал подготовить известное всем военачальникам того времени директивное письмо от 10 января 1942 года и сам продиктовал основные его положения. Намерения противника и наши задачи оценивались в этом письме следующим образом: "После того как Красной Армии удалось достаточно измотать немецко-фашистские войска, она перешла в контрнаступление и погнала на запад немецких захватчиков.

Для того чтобы задержать наше продвижение, немцы перешли к обороне и стали строить оборонительные рубежи с окопами, заграждениями, полевыми укреплениями. Немцы рассчитывают задержать таким образом наше наступление до весны, чтобы весной, собрав силы, вновь перейти в наступление против Красной Армии. Немцы хотят, следовательно, выиграть время и получить передышку.

Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году".

Теперь, когда весна уже наступила, следовало задать себе вопрос, как оправдались эти положения Ставки. Отвечая на него, в Генштабе не закрывали глаза на действительность, а она свидетельствовала, что положение на фронтах, сложное и неустойчивое, еще далеко от желаемого. Противник, безусловно, понес серьезное поражение под Москвой и в ходе общего наступления советских войск зимой 1942 года. Однако теперь наше наступление затухало - не было для его развития необходимых сил и средств. Враг же отнюдь не был сломлен. Мало того, он стабилизировал линию фронта, а период относительного затишья в боевых действиях использовал. чтобы пополнить поредевшие войска, вооружение и боевую технику. Конечно, время работало на нас: советское военное хозяйство слаживалось и готовилось давать фронту все необходимое вооружение и боевую технику. Морально-боевые качества советских воинов укрепились, чему немало способствовали победы под Москвой, Тихвином и Ростовом. Люди закалились, накопили боевой опыт:, стали искуснее бить врага. Командиры совершенствовали управление боем. В тылу немецко-фашистских войск разгорелась партизанская борьба.

В Генштабе не сомневались, что гитлеровское командование отлично понимает, чем грозит ему затягивание войны, и постарается не дать возможности СССР полностью наладить работу военного хозяйства, постарается сорвать подготовку наших резервов. Германии, кроме того, необходимо было упрочить международные позиции, втянуть в войну на своей стороне Японию, Турцию, а может быть, и другие страны, сохранить престиж у сателлитов. Предполагалось, что все это, вместе взятое, очевидно, побудит фашистское военное руководство к активным действиям. Как, где, когда и какими силами предпримет враг наступление - было неясно. Однако в Генштабе были убеждены, что наступать одновременно на всем протяжении восточного фронта он уже не сможет: для этого гитлеровская Германия, как полагали, не обладает ни силами, ни средствами. К тому же вермахту дорого обошелся опыт 1941 года, когда его войска рвались вперед на всех направлениях. Этот опыт не мог быть не учтен, и активных операций немецко-фашистских войск следовало ожидать лишь на каком-то одном, особо важном стратегическом направлении.

При оценке значения участков стратегического фронта бросался в глаза прежде всего ржевско-вяземский выступ. Он близко подходил к Москве и был занят войсками самой мощной группы армий противника - "Центр" (свыше 70 дивизий, из них много танковых и моторизованных), полоса действий которой простиралась от Великих Лук до Новосиля. И хотя в тылу этой группы вражеских армий, юго-западнее Вязьмы, героически продолжали сражаться в тяжелейших условиях полного окружения войска генералов П. А. Белова и М. Г. Ефремова, ржевский выступ был как бы вражеским тараном, нацеленным на Москву.

Должен сказать, что советское стратегическое руководство во главе с И. В. Сталиным было убеждено, что рано или поздно враг снова обрушит удар на Москву. Это убеждение Верховного Главнокомандующего основывалось не только на опасности, угрожавшей с ржевского выступа. Поступили данные из-за рубежа о том, что гитлеровское командование пока не отказалось от своего замысла захватить нашу столицу. И. В. Сталин допускал различные варианты действий противника, но полагал, что во всех случаях целью операций вермахта и общим направлением его наступления будет Москва. Другие члены Ставки, Генеральный штаб и большинство командующих фронтами разделяли такое мнение.

Исходя из этого, считалось, что судьба летней кампании 1942 года, от которой зависел последующий ход войны, будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное - московское - направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль.

Как выяснилось впоследствии, прогноз Ставки и Генштаба был ошибочным. Гитлеровское командование поставило своим вооруженным силам задачу: на центральном участке фронта - сохранить положение, на севере - взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта - прорваться на Кавказ. Конкретизируя задачу, ставка Гитлера в директиве No 41 от 5 апреля 1942 года указала: "...в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке (выделено мной.- С. Ш.) с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет".

План этот выражал интересы германских монополий, их стремление овладеть богатейшими промышленными и сырьевыми районами Советской страны, пробраться по суше к Ближнему Востоку. Гитлеровские генералы намеревались прервать наши связи с союзниками через Иран и подтолкнуть Турцию к вступлению в войну на стороне фашистской Германии.

От ошибочного прогноза Ставки относительно главного удара противника логически потянулась нить к недооценке южного направления. Здесь не были размещены резервы Ставки - основное средство влияния стратегического руководства на ход важных операций. Не были и проработаны варианты наших действий на случай резкого изменения обстановки. В свою очередь недооценка роли южного направления повлекла за собой терпимость к промахам командования Юго-Западного и отчасти Южного фронтов.

Тогда же, весной, Ставка рассмотрела соображения относительно действий Советских Вооруженных Сил летом 1942 года. Мнения полностью не совпадали. Все признали, что для решительного наступления наши силы пока не готовы необходимые резервы еще формировались. Б. М. Шапошников и Г. К. Жуков твердо высказались за временную стратегическую оборону. Они считали, что проводить широкое наступление не следует. Г. К. Жуков сделал оговорку: на центральном направлении, по его мнению, в начале лета следовало провести операцию по разгрому ржевско-вяземской группировки врага и ликвидации опасного ржевского выступа. И. В. Сталин согласился с тем, что до поры до времени нужно обороняться. Однако сказал: надо не сидеть сложа руки, а обороняться самым активным образом. Он потребовал одновременно со стратегической обороной провести ряд частных наступательных операций, чтобы закрепить успехи, достигнутые зимой, улучшить оперативно-стратегическое положение советских войск, сорвать подготовку наступления противника и тем самым удержать в наших руках стратегическую инициативу. Г. К. Жуков не разделял эту точку зрения, считая, что наступательные операции, которые предлагал провести Верховный Главнокомандующий, поглотят наши резервы и подготовка к последующему генеральному наступлению очень осложнится. Поскольку решающее слово принадлежало все-таки Верховному Главнокомандующему, то согласились с ним. Операции наметили в Крыму, под Ленинградом и Демянском, на смоленском и льговско-курском направлениях,

То, что наступательные действия должны были развернуться на большом количестве участков, грозило бедой: наши войска оказывались втянутыми в операции с сомнительным исходом, дробились силы, которых и так было мало. Неблагоприятному повороту событий способствовали к тому же настойчивые предложения Военного совета Юго-Западного направления провести силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов большое наступление под Харьковом, за успех которого командование направления "ручалось головой".

Свои предложения Военный совет Юго-Западного направления формулировал в документе, который назывался "Доклад по обстановке, сложившейся в середине марта на фронтах Юго-Западного направления, и о перспективах боевых действий в весенне-летний период 1942 года". Он был составлен 22 марта от руки в двух экземплярах.

Состояние противника в этом докладе оценивалось так: "Противник доведен активными действиями наших войск до такого состояния, что без притока крупных стратегических резервов и значительного пополнения людьми и материальной частью не способен предпринять операции с решительной целью". Предполагалось, что враг, несмотря на поражение под Москвой, весной будет вновь стремиться к захвату советской столицы. Его главный удар ожидался из районов Брянска и Орла в обход Москвы с юга и юго-востока для выхода на Волгу в районе Горького, чтобы таким образом изолировать Москву от Поволжья и Урала, а затем взять ее.

На юге командование Юго-Западного направления предполагало вероятным наступление второстепенной, хотя и крупной группировки войск противника с задачей овладеть нижним течением Дона и вторгнуться на Кавказ к источникам нефти. Считался возможным еще один второстепенный удар - от Курска на Воронеж.

В докладе приводились расчеты возможных сил противника в полосе Юго-Западного направления к началу активных действий. Силы эти были очень внушительны: 102 дивизии, из них танковых - 9, моторизованных - 7, СС - 3, более 3100 танков, почти 3000 орудий, около 1000 боевых самолетов.

"Независимо от этого,- говорилось в докладе,- войска Юго-Западного направления в период весенне-летней кампании должны стремиться к достижению основной стратегической цели - разгромить противостоящие силы противника и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Первомайск, Николаев" (выделено мной. - С. III.).

Замечу попутно, что это был тот рубеж, который советским войскам удалось достигнуть только осенью 1943 года. Кроме того, нельзя было не обратить внимания на угрожающе большую численность вражеской группировки - 102 дивизии!

Но на бумаге выходило все гладко и с замыслом действий наших войск, хотя командование Юго-Западного направления просило пополнения людьми, вооружением и материальными средствами. И все же его соображения вызвали сомнения в Генштабе и в Ставке.

Генштабу было приказано одновременно с работой над планом весенних и летних операций произвести и необходимые расчеты, касающиеся предложений командования Юго-Западного направления. Расчеты показали, что для проведения операции под Харьковом потребуются большие резервные силы и средства, которыми страна не располагала. О расчетах доложили Верховному Главнокомандующему; тот с ними согласился и лично предложил главкому направления С. К. Тимошенко операций столь значительного масштаба не проводить, а разработать новый план.

Невольно может возникнуть вопрос: разве по концентрации гитлеровских войск нельзя было еще весной сделать вывод о направлении их главного удара на юг? Следовало бы! Но, видимо, И. В. Сталин считал, что большая часть этой вражеской группировки будет все-таки брошена на Москву. И если операция, предлагаемая С. К. Тимошенко, может сковать силы гитлеровцев, ослабит их натиск на Москву, то почему бы ее не провести?

30 марта новый план был готов и через А. М. Василевского вручен И. В. Сталину. Верховному Главнокомандующему докладывалось: "В соответствии с Вашими личными указаниями нами разработан общий план действий войск Юго-Западного направления на апрель - май месяцы 1942 г.

1. Основная цель действий войск Юго-Западного направления в этот период овладеть г. Харьковом, а затем произвести перегруппировку войск, ударом с северо-востока захватить Днепропетровск и Синельниково и лишить этим противника важнейших переправ через р. Днепр и железнодорожного узла Синельниково.

На остальном протяжении фронта войска Юго-Западного направления прочно обороняют ныне занимаемые рубежи". Наступление предлагалось провести силами одного Юго-Западного фронта, которым также командовал С. К. Тимошенко.

Далее следовал расчет необходимых для захвата Харькова сил и средств, были сформулированы замысел операции, соображения по ее проведению, группировке войск. Наступление предполагалось начать 20 апреля.

Рассмотрев этот план, И. В. Сталин разрешил операцию, на первый взгляд заманчивую, хотя и предупредил тогда С. К. Тимошенко, чтобы на резервы Ставки тот не надеялся. Сомнения же Генерального штаба были "разрешены" приказом: "...считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться".

В соответствии с решением И. В. Сталина на Юго-Западном направлении был разработан еще один "План действий войск Юго-Западного направления на апрель май 1942 г." от 10 апреля 1942 года.

В нем было написано: "Частными целями для фронтов являются: для Юго-Западного фронта - разгром харьковской группировки противника и выход на линию Никитовка, Карловка, Вузовка для обеспечения последующих действий войск Южного фронта в направлении Днепропетровск; для Южного фронта - прочная оборона занимаемых рубежей и прикрытие ростовского, ворошиловградского направлений и района Барвенково, Славянок, Изюм".

Это и был план последующей крайне неудачной для нас операции, о которой речь пойдет несколько позже.

В мае на Северо-Западном фронте нам удалось взять за горло демянскую группировку противника. Ее загнали с узкий коридор и сужали его день и ночь. Враг ожесточенно сопротивлялся. Операция привлекла наши крупные силы. но противнику все же удалось, хотя и с большими потерями, удержать свои позиции.

Дальнейшие события, менявшие обстановку на советско-германском фронте не в нашу пользу, начались тоже в мае. Я их хорошо помню, так как происходили они главным образом на порученном мне направлении. Прежде всего потерпел тяжелую неудачу Крымский фронт. Он был сформирован в начале 1942 года с целью освобождения Крыма и к маю оборонял Керченский полуостров в самой узкой его части, на так называемых Ак-Монайских позициях. В состав фронта входили 44, 51 и 47-я армии со средствами усиления. Командующим фронтом был генерал-лейтенант Д. Т. Козлов, членом Военного совета - дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин, начальником штаба - генерал-майор Ф. И. Толбухин.

Еще в конце января Ставка направила туда в качестве своего представителя Л. З. Мехлиса. Из Генштаба с ним поехал генерал-майор П. П. Вечный. Они должны были помочь командованию фронта подготовить и провести операцию по деблокированию Севастополя. Мехлис, по своему обычаю, вместо того, чтобы помогать, стал перетасовывать руководящие кадры. И прежде всего он заменил начальника штаба фронта Толбухина генерал-майором Вечным.

В феврале - апреле Крымский фронт при поддержке Черноморского флота трижды пытался прорвать вражескую оборону, но успеха не имел и сам вынужден был перейти к обороне. Оперативное построение фронта между тем не отвечало задачам обороны. Группировка войск оставалась наступательной. Левый фланг, примыкавший к Черному морю, оказался слабым. Командующий войсками объяснял это тем, что после некоторого улучшения исходных позиций фронт непременно будет наступать. Но наступление все откладывалось, оборона, вопреки указаниям Генштаба, не укреплялась, Мехлис же лишь препирался с командующим.

А противник готовил наступление. Он намеревался сбросить советские войска с Керченского полуострова и затем обрушиться всеми силами на героически оборонявшийся Севастополь. Безошибочно определив слабое место на приморском фланге нашей 44-й армии, противник нацелил сюда крупные силы танков и авиации, готовил высадку морского десанта. Прорыв здесь нашей обороны с последующим развитием наступления на север и северо-восток позволял врагу выйти в тыл армиям Крымского фронта.

Нам было известно о приготовлениях немцев. Фронтовая разведка точно установила даже день, намеченный ими для перехода к активным действиям. Об этом накануне было сообщено войскам. Однако ни представитель Ставки, ни командующий фронтом не предприняли надлежащих мер, чтобы отразить удар.

8 мая немцы нанесли этот удар, прорвали наши позиции и стали быстро развивать успех. Оборона Крымского фронта, не имевшего резервов в глубине, была дезорганизована, управление войсками потеряно. После двенадцати дней боев в таких условиях, несмотря на героизм войск, Крымский фронт потерпел очень тяжелое поражение. 4 июля 1942 года пал Севастополь, и Крымский полуостров оказался полностью в руках врага. Только подземный гарнизон Аджимушкайских каменоломен продолжал беспримерное в истории войны сопротивление да партизаны сражались в горах.

В анналах истории Великой Отечественной войны сохранились два красноречивых документа. Один из них - телеграмма Л. З. Мехлиса Верховному Главнокомандующему от 8 мая 1942 года: "Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7 мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект н немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10-15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии".

От Верховного Главнокомандующего не укрылась попытка представителя Ставки уйти от ответственности, и в ответ он телеграфировал: "Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы - не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если "вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать", а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значит, вы еще не поняли, что вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки. Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте".

Насколько мне известно, эта телеграмма Верховного Главнокомандующего была первым документом, определявшим обязанности представителя Ставки и меру его ответственности.

К слову сказать, за поражение Крымфронта Мехлис сразу же был освобожден от должности заместителя Наркома обороны и снижен в воинском звании. Его уже больше никогда не направляли в войска в качестве представителя Ставки.

Генерал Козлов и другие должностные лица, повинные в поражении под Керчью, также были сняты со своих постов и снижены в званиях. Уцелевшие войска трех наших армий с трудом преодолели пролив и оказались на Таманском полуострове. После этого 47-я армия была поставлена здесь в оборону, 51-я, пополнившись, вошла в состав Южного фронта, а 44-ю вывели для укомплектования в район Махачкалы. На базе управления Крымского фронта 20 мая 1942 года был сформирован Северо-Кавказский фронт под командованием С. М. Буденного. В оперативном отношении С. М. Буденному были подчинены весь Черноморский флот и Азовская флотилия. Фронт получил задачу оборонять восточный берег Азовского моря, Керченский пролив и побережье Черного моря до Лазаревской.

Пока продолжались бои на Керченском полуострове, армии Юго-Западного фронта перешли в наступление под Харьковом. Генштаб с большим опасением следил за событиями. Поначалу они развивались успешно, и Верховный Главнокомандующий упрекнул Генштаб в предубежденном подходе к столь удачной операции. Однако вскоре все круто изменилось.

Советские войска продвигались вперед, а немецкое командование тем временем, вопреки нашим прогнозам, начало главную из своих операций, намеченных на 1942 год. Для того чтобы вермахт мог достичь поставленных ему задач, он должен был разгромить наши Юго-Западный и Южный фронты, и в первую очередь ликвидировать барвенковский выступ, откуда левая ударная группа Юго-Западного фронта наступала на Харьков. Выступ этот расчленял группировку немецко-фашистских сил, нависая над Донбассом.

Разведка наших фронтов проглядела подготовку армейской группы Клейста, который в районе Краматорска сосредоточил одиннадцать дивизий с большим количеством танков. Поэтому удар, предпринятый оттуда с утра 17 мая, был совершенно неожиданным для 9-й армии и всего Южного фронта. Эта армия, перед тем ослабленная в боях местного значения, не смогла отразить натиск. За сутки боя враг продвинулся на 20 километров, причем мощь его удара не убывала, а возрастала - в дело вводились все новые н новые группы танков и мотопехоты. Очень быстро наметилась угроза тылу нашей 57-й армии, находившейся западнее 9-й, и всей ударной группировке Юго-Западного фронта, наступающей на Харьков с юга.

Эти события получили тогда противоречивую оценку. Военный совет Юго-Западного направления большого беспокойства не проявил, хотя и доложил Ставке, что нужно укрепить Южный фронт за счет резервов Верховного Главнокомандования. И. В. Сталин согласился с этим и выделил войска; однако в район боевых действий они могли попасть только на третьи и четвертые сутки. Поскольку обстановка изменилась, главком направления начал, правда неторопливо, готовить контрудар собственными силами, не прекращая наступления на Харьков, которое, но его мнению, развивалось нормально.

В Генеральном штабе, напротив, действия противника вызвали тревогу. Она была вполне обоснованной. Операторы понимали, как трудно сочетать стратегическую оборону с крупными наступательными операциями, тем более что в то время у нас не было достаточно возможностей для такой сложной формы борьбы. Не хватало еще вооружения и боевой техники, формирование и, главное, обучение резервов не успевали за развитием событий и потребностями войны. Складывающаяся обстановка была опасной и для южного направления, где, как уже говорилось, Ставка вообще не имела резервов.

Вечером 17 мая 1942 года А. М. Василевский связался со своим прежним сослуживцем по Генштабу генералом А. Ф. Анисовым - начальником штаба 57-й армии. Тот не скрыл горькой правды и дал понять Александру Михайловичу, что положение на их фронте принимает критический характер. Доклад Анисова глубоко взволновал А. М. Василевского и вместе с тем позволил ему верно оценить развернувшееся наступление противника как прелюдию к действиям весьма крупного масштаба. Гитлеровское командование намеревалось сначала ликвидировать барвенковский выступ, а затем полностью разгромить советские войска под Харьковом. У Александра Михайловича были и чисто личные причины для волнений: прошла всего неделя с тех пор, как он принял обязанности начальника Генштаба, и его деятельность на этом высоком государственном посту началась, таким образом, при крайне неблагоприятной военной обстановке (Б. М. Шапошников из-за обострения болезни вынужден был перейти на более спокойную работу начальника Высшей военной академии).

Офицеров, занимавшихся в Генштабе ближневосточным и другими смежными направлениями, передали в помощь товарищам, имевшим дело с Юго-Западным и Южным фронтами.

Остановить гитлеровские войска можно было только наличными силами Южного и Юго-Западного фронтов. Требовалось немедленно прекратить наступление на Харьков, чтобы отразить угрозу с юга. А. М. Василевский тотчас же предложил это Верховному Главнокомандующему. И. В. Сталин переговорил по Бодо с Военным советом Юго-Западного направления. Военный совет смотрел на обстановку по-прежнему оптимистично. Он заверил, что в результате нашего контрудара положение на юге скоро нормализуется, и настоял на продолжении наступления.

Но улучшения не наступило. Напротив, дела шли все хуже и хуже. 18 мая обстановка крайне обострилась: выявился танковый клин немецких войск, направленный в спину нашим 6-й и 57-й армиям и группе генерала Л. В. Бобкина. А. М. Василевский снова предложил Верховному Главнокомандующему остановить Харьковскую операцию и повернуть нашу ударную группировку на юг для отпора врагу. Однако и на этот раз И. В. Сталин подошел к телеграфному аппарату и потребовал, чтобы Военный совет Юго-Западного направления дал оценку обстановки. Главнокомандующий С. К. Тимошенко вновь ответил успокоительными заверениями, и наступление продолжалось. Еще сутки драгоценного времени были потеряны.

А обстановка час от часу все обострялась. Надо было немедленно проводить мероприятия, направленные на отражение противника. Во второй половине дня 19 мая угроза окружения наших войск в барвенковском выступе стала очевидной. Лишь тогда С. К. Тимошенко решил прекратить Харьковскую операцию и повернуть силы южной группировки против наступающего врага. Решение запоздало: войска начали выполнять приказ лишь ночью, бесценное время снова было потеряно. Вражеские танки нанесли тяжелое поражение 9-й армии и отбросили ее за Северский Донец. Затем противник стремительно рванулся на тылы 6-й, 57-й армий и группы генерала Бобкина. Вскоре эти войска попали в окружение.

Опоздание с решением прекратить наступление, отвести наступающие армии Юго-Западного фронта и организовать отпор врагу быстро привело к серьезным последствиям. Из-за перебоев в управлении войсками на барвенковском выступе и утраты планомерности боевых действий 57-ю и 6-ю армии, а также группу генерала Бобкина из окружения вызволить не удалось. Значительная часть этих войск после полуторамесячных героических сражений, дорого обошедшихся врагу, погибла или попала в плен. Командарм 57-й К. II. Подлас, А. Ф. Анисов, Л. В. Бобкин и многие другие генералы и офицеры погибли в бою.

Неблагоприятно сложилась обстановка и на купянском направлении, где 28-я армия генерала Д. И. Рябышева наступала из района Волчанска на Харьков с севера. Первоначальный успех, достигнутый армией, был тоже парализован контрдействиями противника. Армии угрожало окружение, и она отходила, можно сказать, неорганизованно, так как управление войсками было потеряно.

Все это вынудило Юго-Западный и Южный фронты форсированно отойти на рубеж рек Северский Донец и Оскол.

Но и на этом неудачи не кончились. Одна беда следовала за другой. Штаб Юго-Западного фронта не разработал заранее плана действий на случай вынужденного отхода войск. Не были оборудованы промежуточные рубежи обороны. Не существовало обеспеченного силами и средствами плана прикрытия отхода. Все это пришлось срочно импровизировать. Вскоре почувствовались серьезные нарушения в работе тыла: в войсках не хватало боеприпасов и горючего, хотя они были на фронтовых и армейских базах. Их просто не успели подать бойцам. Впоследствии запасы с этих баз своевременно на восток не вывезли, и они достались противнику.

В полосе Южного фронта обстановка сложилась не так тяжело. Потеряв в боях значительные силы, фронт все же сохранил управление войсками, организованность и способность к стойкой обороне. Быстро ощутив это, враг перегруппировался и основной удар стал развивать в полосе Юго-Западного фронта, не останавливая своего натиска ни на один день.

Осложнялось положение и на других участках советско-германского фронта.

В апреле противник начал сжимать в тиски группу войск П. А. Белова и М. Г. Ефремова в районе Вязьмы. Очевидно, он задумал покончить с этими войсками, которые совместно с партизанами висели на коммуникациях 9-й, 3-й танковой и 4-й немецких армий. С середины апреля группа вела крайне тяжелые бои, прорываясь из окружения. Одна часть войск под командованием генерала П. А. Белова двигалась в район Кирова, указанный командованием Западного направления. Шла она лесами, через партизанские районы; где можно, обходила крупные силы противника, а там, где нельзя было уклониться от его ударов, яростно сражалась.

18 июля 1942 года эта часть войск прорвалась в указанном ей районе в расположение Западного фронта. Вторая часть войск также вышла из окружения и северо-западнее Ярцева соединилась с Калининским фронтом. Однако не вся. Длинная дорога с тяжелыми боями была уже не под силу отважному и мужественному командующему 33-й армией генерал-лейтенанту М. Г. Ефремову и беспредельно утомленным воинам, которых командарм возглавлял. Он запросил разрешения выйти из окружения по кратчайшему, но наиболее опасному пути. Главнокомандующий Западным направлением генерал армии Г. К. Жуков возражал, поскольку риск был слишком велик, но Ставка видела, что выбора нет, и дала свое согласие.

19 апреля 1942 года в бою под деревней Жары Смоленской области М. Г. Ефремов был окружен врагами и тяжело ранен; предпочитая смерть плену, он покончил с собой. Погибли и его товарищи.

До конца июня поредевшие войска Юго-Западного фронта вели под Харьковом тяжелую борьбу: прорывались из окружения, отходили и оборонялись на подступах к реке Оскол. А силы противника продолжали возрастать. Гитлеровское командование сосредоточило на юге нашей страны четыре свои полевые (2, 6, 11 и 17-я) и две танковые (1-я и 4-я) армии. Кроме того, сюда прибыли 2-я венгерская, 8-я итальянская и 3-я румынская армии. Управление немецкими войсками подверглось серьезной реорганизации. Были образованы две группы армий- "А", нацеленная на нижнее течение Дона и отсюда на Кавказ, и "Б", нацеленная на среднее течение Дона и район Сталинграда.

Обстановка все время оставалась крайне напряженной. Противник господствовал в воздухе и наносил массированные авиационные удары по нашим отходящим войскам, не давая им возможности организованно подготовить и занять оборону. Вражеские танки и пехота при мощной поддержке артиллерии и авиации предпринимали частые атаки.

Положение на Юго-Западном фронте вызывало большую озабоченность Ставки и Генерального штаба. Избежавшие окружения войска понесли чувствительные потери и плохо управлялись. С. К. Тимошенко просил подкрепления, особенно стрелковые дивизии. Верховный Главнокомандующий, понимая положение, дал фронту четыре танковых корпуса - 13, 22, 23 и 24-й,- которые в середине июня прибыли в район боевых действий к западу от Валуйки. В пехоте же Верховный отказал.

- Стрелковых дивизий не можем дать,- говорил он Военному совету Юго-Западного направления при переговорах по прямому проводу 13 июня 1942 года, - так как у нас нет теперь готовых дивизий. Придется обойтись собственными силами, улучшить управление войсками.

Поскольку С. К. Тимошенко не раз ссылался на мощь танковых сил противника, Верховный Главнокомандующий указал:

- Танков у вас больше, чем у противника. Беда в том, что они либо стоят у вас, либо пускаются в бой разрозненно, отдельными бригадами. Ставка предлагает вам сосредоточить действия 22-го танкового корпуса, 23-го танкового корпуса и 13-го танкового корпуса где-либо в одном месте, скажем в районе Великого Бурлука, и ударить по танковым группам противника. Если бы наши танковые корпуса действовали сосредоточенно и большой массой, у вас не было бы той картины, которая создалась.

И. В. Сталин предложил подумать о массировании сил авиации и направил на фронт, чтобы помочь организовать воздушное противодействие врагу, генерала Г. А. Ворожейкина - мастера этого дела. Кроме того, Верховный Главнокомандующий потребовал активизировать действия на Южном фронте.

Главком направления указания принимал к исполнению, но пехоту и вооружение все-таки настойчиво просил. На эти просьбы Верховный Главнокомандующий еще раз, уже письменно, вынужден был ответить: "...у Ставки нет готовых к бою новых дивизий... Наши ресурсы по вооружению ограничены, и учтите, что кроме вашего фронта есть еще у нас другие фронты... Воевать надо не числом, а умением".

В Генштабе дни, наполненные напряженной работой, не шли - бежали.

Все напряженно ждали, что вот-вот начнется активный натиск группы армий "Центр" на Москву. Но время шло, и, кроме акций против вырывавшихся из окружения войск П. А. Белова, не было иного признака намерений противника повторить наступление на советскую столицу. В ночь на 20 июня с Юго-Западного фронта сообщили, что захвачен оперативный план немецкого командования. В Генштабе взволновались: такое случается не часто. Оказалось, самолет противника из-за плохой погоды потерял ориентировку, попал под огонь нашей зенитной артиллерии и был сбит. Два офицера сгорели, а один - майор - остался жив. Он пытался уничтожить документы и скрыться; наши солдаты настигли его, и в перестрелке он был убит. Так к нам попали карта с нанесенными на нее задачами 40-го танкового корпуса и 4-й танковой армии немцев и много других документов, среди них шифрованные. К шифру быстро удалось найти ключ.

По мнению маршала С. К. Тимошенко, документы позволяли вскрыть замыслы противника на ближайшее время: нанести поражение фланговым армиям Юго-Западного фронта-21-й на севере и 9-й на юге, а затем, наступая против центра фронта, развить успех в направлении Воронежа с рубежа Валуйки, Купянск. А. М. Василевский немедленно доложил об этих документах Верховному Главнокомандующему. Тот заподозрил, что бумаги подсунуты нарочно, чтобы обмануть нас относительно подлинных замыслов немецкого командования, и вызвал по телеграфу командующего фронтом. К аппарату в Валуйках подошли все члены Военного совета. Говорил С. К. Тимошенко. Он твердо заявил, что документы не вызывают сомнений, высказал свои соображения о намерениях противника и доложил о принятых мерах.

И. В. Сталин потребовал держать в секрете то, что мы узнали о планах немецкого командования. "Возможно,- продиктовал он телеграфисту, - что перехваченный приказ вскрывает лишь один уголок оперативного плана противника. Можно полагать, что немцы постараются что-нибудь выкинуть в день годовщины войны и к этой дате приурочивают свои операции". Он утвердил мероприятия фронта, сообщил, что Ставка принимает меры насчет стыка Юго-Западного фронта с Брянским, и сказал, чтобы фронт как можно скорее постарался перебить с воздуха живую силу противника, его танки, узлы связи и авиацию на аэродромах. Здесь следовало упредить врага, самолеты которого были очень активны.

С. К. Тимошенко остался доволен переговорами, но все же под конец попросил: "Было бы хорошо, если бы в районе Короча можно было бы от вас получить одну стрелковую дивизию. Остальное все, изложенное вами, устраивает нас, будем выполнять". И. В. Сталин ответил: "Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5-6 дивизий, а их, к сожалению, не продают".

На следующий день, 21 июня 1942 года, Ставка приняла решение о ликвидации Юго-Западного направления. С. К. Тимошенко оставался командующим войсками Юго-Западного фронта. А. М. Василевскому пришлось вылететь на этот фронт, чтобы на месте точнее разобраться в обстановке.

Прибыл А. М. Василевский в Валуйки как раз вовремя: в 3 часа 22 июня противник начал артиллерийскую подготовку на участках 38-и и 9-й армий, а затем его пехота и танки крупными массами перешли в наступление. Отдельные группы танков, как докладывал фронт, насчитывали по 100-150 машин. В ряде мест наша оборона оказалась прорванной. Чтобы избежать окружения, войска пришлось отвести восточнее, на рубежи по рекам Оскол и Северский Донец.

Как только в Генштабе узнали эти новости, о них доложили Ставке. Верховный Главнокомандующий тотчас же подошел к телеграфу и потребовал от С. К. Тимошенко доклада по обстановке. Затем Сталин пригласил А. М. Василевского дать оценку положения. А. М. Василевский доложил, что враг проводит операцию с расчетом окружить и уничтожить четыре дивизии 38-й армии, которой в это время командовал генерал К. Г. Москаленко. Представитель Ставки подтвердил правильность решения командующего фронтом об отводе соединений. Под Волчанском группировка противника закончила сосредоточение точно в тех районах, которые предусматривались в документах, захваченных на сбитом недавно немецком самолете. Это тоже было очень важно: значит, надо ждать в ближайшие дни решительных действий гитлеровских войск и на других направлениях.

Верховный Главнокомандующий, не заметив каких-либо расхождений в оценке обстановки представителем Ставки и командующим фронтом, санкционировал отход войск на реки Оскол и Северский Донец, но потребовал задержать там противника "при всех условиях". Не прошел он и мимо настораживающего замечания А. М. Василевского о вероятности большого наступления противника и в заключение переговоров коротко заметил: "Хорошо бы завтра или послезавтра выехать Василевскому в Москву". Договорились, что Александр Михайлович вылетит не завтра, а через день - 24 июня.

Последняя декада июня 1942 года была очень важной и для противника. Он заканчивал сосредоточение и развертывание трех мощных ударных группировок: одной - в районе северо-восточнее Курска, другой - северо-восточнее Харькова (ее в Генштабе именовали волчанской) и третьей - в районе Краматорска. Эти-то группировки и должны были захватить Кавказ и овладеть средним и нижним течением Дона н Волги. Для пополнения своих сил только на воронежское направление гитлеровское командование дополнительно перебросило 28 дивизий.

Теперь доподлинно известно, что операция противника, получившая условное наименование "Синяя", предусматривала разгром советских войск на южном фланге советско-германского фронта в два этапа. Прежде всего предполагалось достичь успеха на воронежском направлении. Для этого предназначались курская и волчанская группировки войск, которые наносили удар по стыку наших Брянского и Юго-Западного фронтов, а стыки, как всем ясно, всегда были самым уязвимым местом оперативно-стратегического фронта.

Достигнув Дона, командование противника планировало повернуть свою 4-ю танковую армию вдоль западного берега реки на юг и отсечь пути отхода основных сил нашего Юго-Западного фронта на восток. К этому времени ударная группировка немецких войск (в нее входила 1-я танковая армия), наступающая из района Краматорска, должна была разгромить наш Южный фронт и через Ростов ворваться на Кавказ. Частью сил одновременно предполагалось через сальские и калмыцкие степи выйти на Нижнюю Волгу. Гитлеровские стратеги готовились таким образом создать гигантское окружение советских войск в крайне неудобном для их обороны обширном районе. А дальше, как говорится, все было уже делом техники: на безводных, выжженных южным солнцем, гладких, как стол, степных просторах стали бы властвовать танковые и авиационные кулаки противника.

К сожалению, из доставленных со сбитого самолета документов немецкого командования все еще не было ясно, где именно будет нанесен главный удар. Группировка немецко-фашистских войск на подступах к Москве держалась пока пассивно. Это, однако, вовсе не значило, что она и впредь будет вести себя так же, особенно если немцы ворвутся в Воронеж, откуда можно было бы начать обходный маневр и отрезать Москву от юга и востока страны. Верховный Главнокомандующий и Генеральный штаб по-прежнему считали, что Москва - главная цель планов противника.

Генеральный штаб кроме обычных данных об обстановке на фронтах особенно тщательно готовил ежедневные справки о состоянии резервных сил, в первую очередь армейских объединений. Поскольку резервные армии формировались в районах, обеспечивающих быстрое сосредоточение этих сил под Москвой, Воронежем и на среднем течении Дона, Ставка не предпринимала их перегруппировок.

...28 июня с Брянского фронта, которым тогда командовал генерал Ф. И. Голиков, доложили, что враг нанес мощный удар на воронежском направлении. Через день начался сильный натиск на Юго-Западный фронт - наступала 6-я немецкая армия с большим количеством танков. Удары отразить не удалось. Оборона 40-й армии М. А. Парсегова на Брянском, 21-й В. Н. Гордова и 28-й генерала Д. И. Рябышева на Юго-Западном фронтах оказалась прорванной. Танки и мотопехота противника рвались через Касторное на Воронеж с запада и через Волоконовку на Коротояк - с юго-запада. Наносились также сильные авиационные удары с воздуха.

После прорыва крупных танковых сил противника в полосе Юго-Западного фронта, где они преодолели реку Оскол у Чернянки, на стыке с Брянским фронтом образовался опасный танковый кулак, который мог ударить в тыл и тому и другому фронту.

В то же время и в полосе Брянского фронта сильная танковая группировка противника вышла в район Горшечное (100 километров севернее Чернянки). В случае поворота этой группировки на юг, навстречу находящимся у Чернянки немецким войскам, части наших 40-й и 21-й армий попали бы в окружение к западу от Оскола. Помимо того, враг продолжал сохранять свободу маневра с целью отсечения путей отхода на восток главных сил обоих наших фронтов.

Генеральный штаб быстро определил угрозу, возникшую на стыке двух фронтов. Прежде всех забеспокоился Н. Ф. Ватутин, который в это время исполнял обязанности начальника Оперативного управления Генштаба. Николай Федорович знал, что общее соотношение сил на юге - в полосах действий групп армий "А" и "Б" -отнюдь не в нашу пользу. У противника на 1 июля 1942 года было 900 тысяч солдат и офицеров, более 1200 танков, свыше 17 тысяч орудий и минометов, 1640 боевых самолетов. Брянский, Юго-Западный и Южный фронты могли противопоставить 655 тысяч человек, 740 танков, 14200 орудий и минометов, около 1000 боевых самолетов. Таким образом, наши войска уступали врагу в численности. К тому же тот держал в руках оперативно-стратегическую инициативу. В данных обстоятельствах это было чрезвычайно большое преимущество, обеспечивающее гитлеровскому командованию свободу выбора направления удара и возможность создавать решительное превосходство сил и средств на этом направлении.

Понимая, насколько сложно маневрировать наличными силами наших фронтов в создавшихся условиях, Н. Ф. Ватутин немедленно доложил И. В. Сталину об угрожающей обстановке. Верховный Главнокомандующий приказал вне всякой очереди передать следующую телеграмму: "Командующему Юго-Западным фронтом товарищу Тимошенко.

На Вашем фронте противник прорвался через р. Оскол и накапливает силы на восточном берегу реки в тылу Юго-Западного фронта. Это создает смертельную опасность как для Юго-Западного, так и для Брянского фронта.

Прошу Вас принять все необходимые срочные меры для ликвидации этого прорыва. Жду Ваших сообщений о принятых мерах.

И. Сталин.

2 июля 42. 16.05".

Противник, однако, не стал окружать советские войска западнее Оскола, а, выполняя оперативный план своей ставки, стремительно развивал наступление на Воронеж.

И. В. Сталин тогда с особым вниманием присматривался к району Воронежа. Возможно, он предполагал, что, прорвавшись сюда, немецкие войска форсируют Дон и начнут обходное движение в тыл Москвы. Стремясь упрочить положение на воронежском направлении, Ставка приказала выдвинуть на левый берег Дона три армии - 3, 6 и 5-ю резервные, которые были затем переименованы соответственно в 60, 6 и 63-ю армии. Они заняли оборону от Задонска до Клетской. Одновременно Брянскому фронту передавалась и только что сформированная 5-я танковая армия опытного и храброго генерала А. И. Лизюкова для контрудара но северному флангу противника, наступающего на Воронеж. Советское стратегическое руководство и Генеральный штаб полагали, что если начать контрудар без промедления, то эта армия совместно с 17-м танковым корпусом фронта сумеет изменить обстановку в нашу пользу. Кроме того, фронту передавался 18-й танковый корпус.

В Генеральном штабе с большим нетерпением ждали известий о начале контрудара. А их не поступало. Командующий фронтом задачу танкам не поставил и в течение всего дня 3 июля 1942 года. Это обстоятельство настораживало, и И. В. Сталин приказал А. М. Василевскому вылететь 4 июля на Брянский фронт и помочь быстро организовать отпор противнику под Воронежем.

Контрудар Брянского фронта начался только утром 6 июля. Единого мощного натиска войск не получилось - корпуса и бригады действовали разрозненно, и танкам противника в тот же день удалось ворваться в западную часть Воронежа. Правда, немецкое командование было вынуждено развернуть против 5-й танковой армии часть своих сил. Противника разгромить не удалось, но и восточную часть Воронежа ему не отдали. Линия фронта здесь установилась прочно.

Что же касается Юго-Западного фронта, то там на оборонительный рубеж, построенный в тылу, Ставка спешно вывела части пяти укрепрайонов. Но оборона, не обеспеченная в должной мере полевыми войсками, в северной части рубежа была преодолена врагом. Основные силы Юго-Западного фронта продолжали отходить.

В те трудные дни нашего отступления на юге не радовали и вести из Крыма. 30 июня утром командование Северо-Кавказского фронта - С. М. Буденный, Г. Ф. Захаров и И. С. Исаков - сообщило, что руководители обороны Севастополя доложили о критической обстановке в городе: враг ворвался с севера на Корабельную сторону. В переданном в Ставку докладе севастопольцев прямо говорилось: "Боевые действия принимают характер уличных боев... Противник резко увеличил нажим авиацией, танками; учитывая резкое снижение нашей боевой мощи, надо считать, в таком положении мы продержимся максимум два-три дня". Военный совет фронта просил разрешить эвакуацию войск и населения, продолжая сопротивление врагу до конца.

Ставка утвердила эти предложения, и эвакуация началась. Но защитники города-героя продолжали сражаться в отдельных районах до 9-12 июля. Часть бойцов перешла на партизанские методы борьбы в горах. Героическая оборона Севастополя завершилась. Его защитники надолго приковали целую армию гитлеровского вермахта, не дали врагу использовать отличную базу флота на Черном море, постоянно угрожая его флангу и тылу на юге. Тем самым они решили большую оперативно-стратегическую задачу. "Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа", - писал 13 июня 1942 года И. В. Сталин в своем приветствии воинам осажденного города. В летописи героизма, проявленного в Великой Отечественной войне, появилась новая страница о подвиге города-героя Севастополя.

...Горький запах горящих хлебов, перегретого железа и крови стоял над родными мне полями Дона. Высоко в небо вздымались тучи дыма и пыли на трудных дорогах нашего отступления... Танки и моторизованные части немецких войск были уже в Воронеже, а пехота длинными, гадючьего цвета колоннами ползла и ползла с запада. Под ударами танков и пехоты, под бомбежкой вражеской авиации, с непрерывными тяжелыми боями отходили на восток наши воины.

Теперь недалеко от военных дорог лежала моя родина - станица Урюпинская. Представлял себе, как в эти тяжкие дни лета 1942 года горемычные солдатки выходили там на баз и, загородив глаза от солнечных лучей ладонью, с тревогой всматривались в даль, вслушивались в гул битвы на западе...

Противник, достигнув Воронежа и о сбив наш контрудар, должен был повернуть на юг 4-ю танковую армию. Осуществить маневр достаточно быстро ему, однако, не удалось, поскольку советские войска связали эту армию своими оборонительными действиями. Наши настойчивые контратаки сорвали все сроки, намеченные гитлеровским командованием. Таким образом, на воронежском направлении героизм воинов, заставивших врага промедлить с наступлением, помог войскам Юго-Западного фронта избежать еще большей беды. Только через несколько дней, прикрываясь с востока Доном, танки противника достигли района Россоши. Отчетливо обозначился замысел немецкого командования - окружить главные силы Юго-Западного фронта в большой излучине Дона.

Вскоре Ставка разделила Брянский фронт на два - Брянский и Воронежский. Это значительно улучшило управление войсками, тем более что командующим Брянским фронтом был назначен генерал К. К. Рокоссовский, а Воронежским генерал Н. Ф. Ватутин - выдающиеся советские полководцы. Они активизировали действия войск, и положение на этих фронтах стабилизировалось.

Особую важность в этой до чрезвычайности напряженной обстановке приобретала организованность отхода войск Юго-Западного фронта, твердость и гибкость управления ими. Противник превосходил наши войска в подвижности и маневренности, ему удавалось вклиниваться в наши боевые порядки, окружать отдельные части и соединения. А управление войсками оставляло желать много лучшего. Чтобы укрепить руководство Юго-Западного фронта, Верховный Главнокомандующий приказал направить туда начальником штаба опытного и обстрелянного штабиста генерала Павла Ивановича Бодина. Нового начальника штаба, однако, не пожаловали своим вниманием ни командующий, ни член Военного совета фронта, хотя Бодин хорошо знал свое дело и во многом способствовал улучшению управления войсками фронта. Несогласие не шло на пользу делу, тем более что положение на южном фланге советско-германского фронта становилось все более угрожающим. 6 июля 1942 года командующий Юго-Западным фронтом и член Военного совета, не предупредив начальника штаба, выехали на ВПУ вспомогательный пункт управления - в Гороховке. ВПУ этот был плохо обеспечен средствами связи, там не было ни одного оперативного работника. Непонятный отъезд командующего фронтом резко ослабил его влияние на ход боевых действии. П. И. Бодин был вынужден спешно направить в Гороховку средства связи и офицеров-операторов.

В самый напряженный момент отступления с Юго-Западного фронта в Генштаб перестали поступать доклады об обстановке - их не было целые сутки. А враг наступал уже под Россошью, где наши войска пытались организовать оборону по южному берегу реки Черная Калитва. Операторы Генштаба сбились с ног, стремясь узнать, удалось ли остановить противника. Если нет и он форсирует реку, то возможен его прорыв на Кантемировку, и тогда обход главных сил нашего Юго-Западного фронта с востока станет фактом со всеми вытекающими последствиями.

Естественно, что такая неопределенность крайне нервировала стратегическое руководство. Вернувшийся с фронта А. М. Василевский выслушал раздраженные замечания Верховного Главнокомандующего, который требовал от Генерального штаба ясности о положении на фронтах, хотя мы и сами понимали, что оно грозит стать чрезвычайно тяжелым.

С уходом Н. Ф. Ватутина временное исполнение обязанностей начальника Оперативного управления Генштаба было возложено на генерал-майора П. Г. Тихомирова. Он буквально не отходил от аппарата Бодо, "выколачивая" у Бодина данные об обстановке. "Примите все меры, чтобы скорее выяснить обстановку на вашем правом фланге, - телеграфировал он Бодину утром 8 июля. - Это сейчас один из основных вопросов, о котором беспокоится Ставка. И по этому вопросу больше всего с вами хотел говорить тов. Василевский. Когда надеетесь восстановить связь с ВПУ?"

Бодин отвечал сдержанно: "Как только я добьюсь связи с ВПУ по проводу и выясню положение на р. Черная Калитва, я немедленно донесу вам... Перешел на посылку офицеров связи на самолетах и машинами во все места, откуда мне нужны данные".

Советское Верховное Главнокомандование прилагало огромные усилия, чтобы решительно поправить положение на Юго-Западном фронте. Там стояли две неотложные задачи. Во-первых, надо было любой ценой создать прочную оборону на правом фланге и остановить противника, не дать ему прорваться на Кантемировку. Это можно и нужно было сделать за счет собственных сил фронта, поскольку от вражеских ударов пострадали в основном две правофланговые армии - 21-я и 28-я, а остальные отводились более или менее планомерно. Во-вторых, требовалось особенно прочно обеспечить стык Юго-Западного и Южного фронтов, так как их фланги расходились в районе Миллерово и враг мог использовать брешь для охватывающего маневра. Над этими задачами и работали в Генштабе направленцы Юго-Западного и Южного фронтов.

А. М. Василевский буквально разрывался между Ставкой и Генеральным штабом. Его энергия была поистине неисчерпаема. Он требовал, советовал, передавал личные распоряжения Верховного Главнокомандующего. 8 июля вечером он сообщил на фронт, что И. В. Сталин учел просьбы Военного совета Юго-Западного фронта и санкционировал назначение генерала Д. Н. Никишева командующим 57-й армией. Затем Александр Михайлович продиктовал: "В то же время товарищ Сталин приказал передать. что "укрепление в настоящий момент правого фланга фронта с тем, чтобы во что бы то ни стало приостановить дальнейшее продвижение противника на юг - чем создается исключительная угроза не только армиям Юго-Западного фронта, но и Южному фронту в целом, - является основной задачей Военного совета фронта". Если это сделано не будет, то Ставка вынуждена будет принять самые решительные меры, вплоть до предания суду".

Решительный тон Верховного Главнокомандующего ничего хорошего не предвещал, но положение на фронте не улучшалось. Утром 9 июля А. М. Василевский снова связался по телеграфу с П. И. Бодиным. Новости были неутешительны. Танки и пехота противника прорвались между Россошью и Ольховаткой, форсировали Черную Калитву и устремились на юг.

П. И. Бодин докладывал обстановку в Генштаб уже с нового командного пункта, размещенного в Калаче. Маршал С. К. Тимошенко по-прежнему находился на вспомогательном пункте управления в Гороховке - в четырех с половиной часах езды на автомашине от Калача. Бодин даже пожаловался: "Всю сложность обстановки, какая назрела у нас, передать маршалу шифром по радио или с офицером связи не удается и невозможно. Доложил свои соображения тов. Хрущеву. Мы пришли к выводу о необходимости приезда маршала на основной КП. Ответа не получили, но через лиц, прибывших от маршала, узнали, что с приездом на основной КП он не торопится. Его отсутствие не позволяет проводить все неотложные мероприятия по проведению решения в жизнь с должной быстротой и решительностью... Время идет, обстановка будет усложняться, и хотя все мероприятия уже проводятся, но без доклада маршалу. У меня есть определенные опасения, что это дело добром не кончится. Считаю необходимым со стороны Ставки дать нужные указания".

А. М. Василевский, уточнив вопрос о стыке Юго-Западного и Южного фронтов, еще раз вернулся к указаниям Ставки: "...Я их передавал вчера, повторил сегодня... и вновь повторяю, что Ставка категорически требует принятия самых решительных мер к усилению вашего правого фланга, чего, к сожалению, оказывается, до сих пор еще не сделано. Какие еще указания Ставки вам нужны?"

П. И. Бодин заверил, что все распоряжения о перегруппировках войск в связи с новой обстановкой уже отданы. Затем он еще раз сказал, что будет "для пользы дела более удобным управлять фронтом в сложившихся условиях с основного КП, отказавшись от ВПУ. По этому вопросу прошу указаний командования командованию фронта". "Товарищ Бодин! - ответил Василевский. - Если это необходимо, можете передать командующему фронтом, что Ставка считает - в целях удобства управления командующему фронтом лучше быть на основном КП".

П. И. Бодин не замедлил передать командующему рекомендацию Ставки. Это помогло, и маршал перебрался в Калач. Только теперь командование фронта собралось на командном пункте, откуда было удобно управлять войсками в соответствии с развитием обстановки.

В полдень 9 июля И. В. Сталин лично связался с командующим по телеграфу и потребовал доложить обстановку на правом фланге фронта, соображения о плане действий и предложения о возможной помощи со стороны Южного фронта. С. К. Тимошенко доложил обстановку и сделал следующий вывод: "Из всего наблюдаемого войсковой разведкой и по данным авиации противник все свои танковые силы и мотопехоту устремляет на юго-восток, преследуя, очевидно, цель захлестнуть удерживающие рубеж обороны 28-ю и 38-ю армии, и тем самым грозит выводом своей группировки на глубокие тылы Юго-Западного и Южного фронтов". Командующий признал, таким образом, что над советскими войсками нависла огромная опасность. Он полагал, что за счет собственных возможностей фронт в состоянии только временно сдержать противника на направлении Кантемировка, Миллерово, но решительного отпора дать не сумеет, и просил дополнительные войска, особенно авиацию.

Серьезно обострилась обстановка и на Южном фронте. Гитлеровское командование нанесло мощный удар по правофланговым 37-й и 12-й армиям. Наступала лавина танков и мотопехоты 1-й танковой армии генерал-полковника Клейста, в состав которой кроме двух армейских входили три танковых корпуса, С воздуха их поддерживала сильная авиация.

Вскоре выявилось, что свои основные усилия противник направил в стык наших Юго-Западного и Южного фронтов и в обход с севера густонаселенных промышленных районов Донбасса, неудобных для танковых действий. Теперь замысел гитлеровского командования раскрылся в полном объеме: оно предполагало не только выйти на тылы Юго-Западного и Южного фронтов, но и рассечь наши войска, чтобы затем по частям уничтожить их.

Замысел врага был понятен, однако Южный фронт не располагал свободными силами, чтобы ему противодействовать или по крайней мере задержать продвижение неприятельских танков и мотопехоты. Генерал Р. Я. Малиновский, который командовал Южным фронтом, первоначально решил было остановить немецко-фашистские войска на рубеже Миллерово, Петропавловка, Черкасское. Но от этого решения пришлось почти сразу отказаться, поскольку более маневренные части противника опережали нас в выходе на этот рубеж. Южному фронту пришлось загибать северный фланг на восток, чтобы не дать врагу охватить этот фланг и прорваться в тыл.

Командующий просил Ставку помочь отвлекающими ударами со стороны Юго-Западного фронта и выделить дополнительно танки и авиацию, "чтобы раз и навсегда отбить охоту противнику двигаться между Доном и Донцом на мои глубокие тылы в общем стремлении на Сталинград".

Генеральному штабу стали ясны общее направление развития операций и стратегические намерения гитлеровского командования на южном фланге советско-германского фронта. Враг стремился выйти к Сталинграду и на Северный Кавказ и отсечь все наши войска на юге - эти районы становились теперь центром вооруженной борьбы на советско-германском фронте. Причем быстро изменить развитие событий в нашу пользу было не так-то просто.

По мнению Генштаба, целесообразно было все наши силы, которые действовали от Лиски до устья Дона, свести в один фронт и подчинить его Р. Я. Малиновскому. Конечно, фронт занимал огромное пространство, но здесь был опытный, хорошо работающий штаб во главе с генералом А. И. Антоновым, и он, без сомнения, мог успешно управлять войсками.

О соображениях Генштаба А. М. Василевский доложил Верховному Главнокомандующему. Оказалось, что И. В. Сталин думает так же. И когда Р. Я. Малиновский во время переговоров упомянул о Сталинграде, Верховный Главнокомандующий продиктовал ему: "В нынешней обстановке немцы имеют главную задачу выйти на Сталинград, перерезать единственную оставшуюся железнодорожную линию Сталинград - Тихорецкая, связывающую север с югом, разрезать таким образом весь советский фронт надвое и прервать связь между севером и тремя южными фронтами, а именно: Юго-Западным, Южным и Северо-Кавказским. Это теперь самая большая опасность (выделено мной,- С. Ш.). Юго-Западный фронт не в состоянии отразить продвижение противника главным образом потому, что руководство фронта лишено связи с частями в несколько дезорганизовано. Оно не связано с 9-й армией и не управляет ею. 21-я армия ушла за Дон и приводит себя в порядок. Осталось во фронте две армии: 28-я и 38-я и группа Никишева, с которыми фронт не имеет регулярной связи. Так дальше продолжаться не может. Мы считаем своевременным армии Южного фронта и армии Юго-Западного фронта... объединить в Южный фронт под Вашим командованием с общей протяженностью линии фронта от Ростова до Дона в районе Вешенская. Что касается Юго-Западного фронта, то есть его штаба и аппарата, то мы думаем весь этот аппарат переместить в Сталинград с подчинением ему 5-й резервной армии, 7-й резервной армии - она стоит в Сталинграде - и 1-й резервной армии, которая скоро прибудет в Сталинград, с тем чтобы все эти три армии вместе с 21-й армией составили Сталинградский фронт с задачей не допустить противника до Дона в районе Сталинграда".

Вслед за этим А. М. Василевский передал Р. Я. Малиновскому директиву Ставки No 170495, где задача Сталинградского фронта, соседнего с Южным, была сформулирована так: "...прочно занять Сталинградский рубеж западнее р. Дон и ни при каких условиях не допустить прорыва противника восточнее этого рубежа в сторону Сталинграда". Директива эта была передана в 2 часа 45 минут 12 июля 1942 года.

Дали директиву и Юго-Западному фронту. В преамбуле ее замысел противника был разъяснен так же, как Верховный Главнокомандующий разъяснил его Р. Я. Малиновскому, но указывалось: "...Ставка обращает особое внимание на то, чтобы не допустить прорыва противника к Сталинграду".

Так был создан Сталинградский фронт. В его состав входили три резервные армии, о которых уже говорилось, и 21-я армия. В последующем к ним прибавились 28, 38 и 57-я армии, 8-я воздушная армия и Волжская военная флотилия. С 23 июля вместо С. К. Тимошенко фронтом стал командовать генерал В. Н. Гордов, членом Военного совета был Н. С. Хрущев, начальником штаба остался генерал П. И. Бодин.

Мне теперь приходилось с утроенным вниманием следить за развитием обстановки: операции вот-вот могли перекинуться на Кавказ. Начальник Генштаба обратил внимание Верховного Главнокомандующего на то, что противник может появиться на Северном Кавказе и минуя район Ростова: форсирует Дон где-то под Верхне-Курмоярской или чуть западнее. И. В. Сталин приказал оборону левого берега Дона от этой станицы до устья возложить на Северо-Кавказский фронт. Однако войска фронта ослабили, срочно передав на более опасное сталинградское направление Орджоникидзевское и Житомирское пехотное и Краснодарское пулеметно-минометное военные училища. На северокавказцев легли также многие другие задачи, обусловленные отходом войск Сталинградского фронта. В Генштабе на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств рассчитали силы, которые можно было бы привлечь для обороны Кавказа, изучали вероятные варианты выдвижения и выгодные рубежи развертывания войск, мобилизационные возможности района и вообще все, что относилось к организации отпора врагу на Кавказе.

События продолжали развиваться неблагоприятно для нас. Вскоре главные силы 4-й немецкой танковой армии обошли с востока части наших 38-й и 9-й армий. Противник выдвинулся через Морозовскую до переправ через Дон у Цимлянской, где встретил противодействие слабо укомплектованных войск нашей 51-й армии. Одновременно танки противника с мотопехотой совершили рывок с севера на Лихую, Шахты и Новочеркасск, отрезая основные силы Южного фронта в Донбассе. Обстановка на этом фронте становилась все тяжелее, и 16 июля А. М. Василевский по указанию Ставки информировал командующего Северо-Кавказским фронтом, что "Южный фронт в ближайшие дни начинает отход с занимаемого фронта на рубеж южного берега р. Дон от Верхне-Курмоярская и далее по Ростовскому укрепрайону". Ответственность за удержание рубежа реки Дон оставлялась за Северо-Кавказским фронтом.

А гитлеровское командование между тем продолжало мощный нажим крупных масс танков и пехоты 6-й немецкой армии генерала Паулюса против 62-й армии Сталинградского фронта{2} в большой излучине Дона к западу от Калача. Противник замышлял охватить оба фланга 62-й армии, окружить ее и уничтожить западнее Дона. Если бы этот замысел удался, враг расчистил бы себе дорогу и был бы у ворот Сталинграда, перерезал бы его железнодорожное сообщение с севером. Перед советским стратегическим руководством сразу вставало множество проблем: остановить противника на дальних подступах к Сталинграду, дать ему отпор на Нижнем Дону, отвести из-под удара армии Южного фронта, закрыть для него пути на Кавказ.

Начинались Сталинградская эпопея и героическая оборона Кавказа.

Глава 4. Накануне Сталинградской битвы

Где ждать главный удар противника? - Положение на Среднем Дону обостряется. - Верховный Главнокомандующий предупреждает: опасность на правом фланге фронта. - А. М. Василевский в войсках. - Приказ "Ни шагу назад!". Гитлеровские стратеги раздваивают силы. - Проект директивы о причинах поражения на юге не проходит. - Офицер Генштаба докладывает о положении в Сталинграде. - Ставка и Генеральный штаб анализируют обстановку. - "Нужно искать иное решение". - Как рождалась идея разгрома противника под Сталинградом. - Замысел операции.

Июль в 1942 году выдался знойный, сухой. Казалось, металл и камень плавятся под палящим солнцем. Нестерпимая жара стояла повсюду, но в оперативных сводках фронтов о ней сообщалось по-деловому коротко. Ведь главное-то было не в погоде. События на советско-германском фронте развивались по-прежнему неблагоприятно для нас. На юге враг рвался вперед. Следовало найти способы сорвать планы врага и разгромить его войска. Кабинеты нашей и гитлеровской ставок были тоже своего рода полем сражения, где противоборствовали умы стратегов. Многое зависело не только от количества и качества сил и средств каждой стороны, но и от того, какой из них удастся найти лучшие способы и формы вооруженной борьбы, которые в конечном счете смогут создать перелом в ходе войны. Это понимали все советские генштабисты и трудились самоотверженно, на пределе человеческих возможностей.

Верховный Главнокомандующий не сомневался, что основная задача вермахта оставалась прежней - захват Москвы. С учетом этого и Генштаб в июле 1942 года анализировал общую оперативно-стратегическую обстановку и события на южном фланге советско-германского фронта. Надо было решить, какое из двух направлений - на Кавказ или на Сталинград - главное. От этого решения зависели распределение войск и материальных средств, использование стратегических резервов, формы взаимодействия фронтов, характер подготовительных мероприятий и многое другое.

В Генштабе учитывали, что кавказское направление связано для противника с необходимостью преодолеть мощную горную преграду с относительно слабо развитой сетью удобных дорог. Прорыв нашей обороны в горах требовал больших наличных сил, а в будущем значительного пополнения войск людьми и техникой. Основное ударное средство противника - многочисленные танки могли разгуляться только на полях Кубани, а в горных условиях они теряли значительную долю своих боевых возможностей. Положение гитлеровских войск на Кавказе серьезно осложнилось бы и тем, что их флангу и тылу при благоприятных условиях мог угрожать наш Сталинградский фронт и войска, сосредоточенные в районе южнее Воронежа.

В целом Генштаб считал маловероятным, что свои главные операции гитлеровские войска развернут на Кавказе. По оценкам генштабистов, более перспективным для противника было сталинградское направление. Здесь местность благоприятствовала ведению широких боевых действий всеми видами войск и до самой Волги не было крупных водных преград, кроме Дона. С выходом противника на Волгу положение советских фронтов стало бы весьма сложным, а страна оказалась бы отрезанной от источников нефти на Кавказе. Нарушились бы и линии, по которым союзники снабжали нас через Иран.

А. М. Василевский, непосредственно работавший над анализом обстановки на фронтах в тесном содружестве с операторами, разведчиками и другими генштабистами, доложил обо всех этих соображениях Верховному Главнокомандующему. Тот рассмотрел их с позиций угрозы Москве и согласился, что сталинградское направление следует признать главным.

Однако, как стало известно позже, немецко-фашистские стратеги главным направлением своих усилий считали Кавказ. Они планировали быстро ворваться сперва на Северный Кавказ, чтобы сильным танковым охватом захлестнуть и отрезать Южный фронт на Нижнем Дону, в районе южнее и юго-восточнее Ростова. По их расчетам, пока пехота будет уничтожать попавшие в петлю советские войска, подвижные силы вермахта стремительно ворвутся в предгорья Кавказа и устремятся по основным горным проходам к Черноморскому побережью, Баку и в Закавказье. Помогать им со стороны Керченского пролива станут переправленные из Крыма соединения 11-й армии. Предполагалось, что на труднодоступных путях через Главный Кавказский хребет успех обеспечат специально обученные горные соединения. А за Кавказом... За Кавказом гитлеровцам уже рисовались заманчивые перспективы успешного похода на Ближний Восток, для соединения с Роммелем, и в Индию.

Для выхода на Северный Кавказ и глубокого охвата Южного фронта противник предназначал главные силы группы армий "А", в том числе 1-ю танковую армию, много авиации и мотопехоты. 22 июля в районе Но-вочеркасска и Ростова враг пытался рассечь оборону 56-й армии и других войск нашего Южного фронта, опередить их с переправой через Дон и, непосредственно охватывая с востока, окружить и уничтожить. На большом участке фронта от Цимлянской (уже захваченной противником) до Ростова создавалось выгодное исходное положение для вступления гитлеровской армии на Кавказ.

Одновременно с походом на Кавказ ставка Гитлера планировала широкое наступление на Среднем Дону и Нижней Волге. На сталинградском направлении группа армий "Б", в состав которой входила 6-я немецкая армия, при поддержке большого количества танков 4-й танковой армии и авиации, а также войск сателлитов должна была оборудовать оборонительные позиции на реке Дон и в то же время нанести удар по Сталинграду, разгромить советские войска, захватить город и нарушить наши перевозки по Волге.

Задача была как бы комплексной: с одной стороны - подготовить оборонительные позиции, вероятно обеспечивающие фланг и тыл гитлеровских войск на кавказском направлении, с другой - захватить Сталинград.

Для того чтобы выполнить ее, немецкое командование намеревалось сначала окружить и вырвать из общего построения советских войск 62-ю армию. Это привело бы к возникновению широкой бреши в обороне Сталинградского фронта и позволило бы противнику выйти к Волге севернее Сталинграда. Одновременно подготавливался такой же прорыв южнее Сталинграда. В совокупности эти удары создали бы противнику благоприятные условия для еще большего окружения советских войск. Ведь в случае его прорывов к Волге все наши силы на этом направлении оказались бы под угрозой выхода им в тыл с севера и юга вражеских войск. Гитлеровцы ожидали поистине грандиозных последствий, поскольку советские войска были бы уничтожены и вся Нижняя Волга оказалась бы в их руках. Таковы были планы немецко-фашистского стратегического руководства.

Забегая вперед, напомню, что события на юге нашей страны пошли не так, как того хотел враг. Сказалась самоуверенность военной элиты, толпившейся вокруг Гитлера. Немецкие генералы считали, что предопределены не только окружение и разгром советских войск, отходящих за Ростов в степи Северного Кавказа, но и захват германскими войсками Черноморского побережья, района Баку и Закавказья. Гитлер и его клика ожидали, что среди народов многонационального Кавказа начнется междоусобица, рассчитывали если не на помощь этих народов, то на их сочувствие. Это, по мысли фашистских политиканов, открыло бы "зеленую улицу" оккупантам и тем самым привело бы к отпадению Кавказа от Страны Советов. В обозе вражеских войск уже тащились некоторые недобитые белогвардейские князья и беки. Они должны была содействовать рейху в установлении власти на Кавказе. Надо ли говорить, что эти надежды с самого начала были обречены на провал.

Германские стратеги полагали также, что советское командование не сумеет своевременно организовать прочную оборону Кавказа и тем более сосредоточить большую массу войск на сталинградском направлении, чтобы создать угрозу тылу их кавказской группировки.

Опережая события, гитлеровская ставка решила, что для решения военных задач на юге имеющихся здесь сил вполне хватит. Поэтому она двинула 11-ю армию из Крыма не на Кавказ, а под Ленинград. Там эта армия была растрепана войсками Волховского фронта в августе 1942 года.

В конечном счете замыслы противника на юге не были обеспечены необходимыми силами и средствами, оказались проигрышными. Однако враг отчаянно боролся за их выполнение и доставил нам много неприятностей.

Пользуясь захваченной в свои руки инициативой, 6-я немецкая армия генерала Паулюса 17-22 июля наступала уже на сталинградском направлении. Она сбила наши передовые отряды на реках Чир и Цимла, подошла к переднему краю обороны главных сил на рубеже Клетская, Суровикино, Верхне-Курмоярская. Теперь противник практически начал выполнять замысел окружения и разгрома 62-й армии Сталинградского фронта, которой командовал генерал-майор В. Я. Колпакчи. Для этого по обоим флангам 62-й армии с 22 июля наносились мощные удары, сходящиеся в районе Калача.

Советские генштабисты относительно точно предвидели, как, куда и зачем станет наступать армия Паулюса. Анализ боев немецких передовых отрядов и последующие боевые действия показывали, что противник стремится прорваться к Волге. В Генштабе не сомневались, что гитлеровское командование будет действовать по канонам классического военного искусства и предпримет попытку захватить в клещи 62-ю армию, нанося удары с севера, из района Боковская, и с юга, из района Морозовская, по направлениям, смыкающимся под Калачом. Господство в воздухе обеспечивало противнику весьма серьезные преимущества.

В предвидении решающих событий, стремясь парировать замысел гитлеровского командования, а затем и сорвать его, Сталинградскому фронту поручили в самом срочном порядке сформировать 4-ю и 1-ю танковые армии в районах Иловля и Калач. Командующим 4-й танковой армией был назначен генерал-майор В. Д. Крюченкин, а 1-й - генерал-майор К. С. Москаленко.

23 июля крупные силы танков и пехоты противника вклинились в нашу оборону на правом фланге 62-й армии. С воздуха их поддержала мощная авиагруппа.

Результаты натиска вражеских войск на различных участках южного фланга советско-германского фронта были тщательно рассмотрены в Ставке советского Верховного Главнокомандования. Сталинградское направление признали особо опасным. Вечером И. В. Сталин связался по телеграфу с Военным советом фронта. Командующий фронтом генерал В. Н. Гордов доложил, что из 150 немецких танков, участвовавших в бою, 35 было подбито, но враг не остановлен. Не оставалось никаких сомнений в том, что гитлеровцы устремляются к Сталинграду.

"Главное теперь, - телеграфировал Верховный Главнокомандующий Гордову, не переправы у Цимлянской... а правый фланг фронта. Противник выброской своих частей в район Цимлы отвлек наше внимание на юг, и в это самое время он подводил потихоньку главные силы к правому флангу фронта. Эта военная хитрость противнику удалась благодаря отсутствию у нас надежной разведки. Это дело надо учесть, и нужно всемерно усилить правый фланг фронта".

И. В. Сталин потребовал сосредоточить на правом фланге девять десятых всей авиации. "На диверсии и фокусы противника в районе Цимлы не обращать внимания и всю силу удара перенести, повторяю, на правый фланг фронта",- приказал он и сообщил о силах и средствах, которые Ставка направляла в распоряжение фронта, об утверждении плана формирования 1-й и 4-й наших танковых армии.

"Имейте в виду,- предупредил Верховный Главнокомандующий Гордова,- если противник прорвет правый фланг и подойдет к Дону в район Гумрака или севернее, то он отрежет ваши железнодорожные сообщения с севером. Поэтому правый фланг вашего фронта считаю теперь решающим".

Верховный Главнокомандующий поставил фронту еще одну важную задачу, оказавшую значительное влияние на последующий ход битвы под Сталинградом:

"Требую, чтобы оборонительный рубеж западнее Дона от Клетская через Рожковскую до Нижней Калиновки был сохранен в наших руках беспрекословно.

Противника, вклинившегося в этот рубеж в районе действий гвардейской дивизии (имеется в виду 33-я гвардейская стрелковая дивизия.- С. Ш.), уничтожить во что бы то ни стало. У вас есть для этого силы, и вы должны это сделать. Категорически воспрещаю отход от указанного оборонительного рубежа..."

В. Н. Гордову все было понятно. Однако И. В. Сталин сделал еще одно пояснение, касающееся командарма-62 генерала В. Я. Колпакчи:

"...имейте в виду, что Колпакчи - очень нервный и впечатлительный человек. Хорошо бы направить к Колпакчи кого-либо покрепче для поддержания духа, а если Гордов сам выедет к нему, будет еще лучше".

Предвидя, что назревают важные события, Верховный Главнокомандующий направил на Сталинградский фронт в качестве представителя Ставки А. М. Василевского с небольшой группой офицеров, приказав ему разобраться в обстановке и оказать помощь командованию фронта.

Обстановка в полосе 62-й армии становилась все более острой буквально на глазах у начальника Генерального штаба. Противник продолжал нажим и на участке Клетская, Евстратовский сумел добиться заметных успехов: прорвался в глубину обороны и окружил две наши дивизии. Обойдя основные силы 62-й армии, враг приблизился к Дону. Это грозило нам новыми, еще более тяжкими неудачами и прорывом гитлеровских войск к Сталинграду.

А. М. Василевскому совместно с командованием фронта пришлось принять вынужденное, но в той обстановке единственно правильное решение: немедленно провести контрудар еще не закончившими формирование силами 1-й и 4-й танковых армий. Время было дороже всего. Промедлишь, упустишь его - противник форсирует Дон и закрепится на достигнутом рубеже. Тогда уж столкнуть его обратно будет чрезвычайно трудно.

Командующие танковыми армиями получили приказ действовать без промедления наличными силами, разгромить вклинившегося в наши боевые порядки противника и восстановить оборону. Задача состояла в том, чтобы ударами с севера и юга подсечь под основание клин фашистских войск. Уже в 10 часов 25 июля в наступление пошел один из корпусов 1-й танковой армии К. С. Москаленко. За ним вступали в дело другие ее силы. Войска армии, действуя очень решительно, заставили противника перейти к обороне, а затем и отступить, С рассветом 27 июля нанесла удар 4-я танковая армия В. Д. Крюченкина, которой активно помогали пехота и артиллерия 62-й и 64-й армий...

Для Генерального штаба эти дни, как, впрочем, и все другие, были крайне напряженными. Я теперь с головой погрузился в свою основную работу. Враг вышел на порог Северного Кавказа. 24 июля наши войска оставили Ростов. На Нижнем Дону началась оборонительная операция войск Южного и Северо-Кавказского фронтов. Враг здесь обладал превосходством над нашими войсками в танках и авиации, а следовательно, в подвижности и маневренности. Никаких серьезных, подготовленных к бою оборонительных рубежей южнее Ростова у нас не было.

В Генштабе остался за главного генерал П. Г. Тихомиров. Верховный Главнокомандующий потребовал, чтобы он доложил, где и как, по его мнению, следует строить оборону Кавказа. Мы в Оперативном управлении, рассчитав все и взвесив, пришли к выводу, что с танками противника в кубанских степях бороться будет трудно, тем более что на Северном Кавказе у нас имелось много конницы и мало противотанковых средств, а подходящих естественных рубежей для организации обороны поблизости не было. Поэтому мы считали, что строить оборону надо по реке Терек и предгорьям Кавказского хребта.

И. В. Сталин приказал запросить мнение командующего Северо-Кавказским фронтом С. М. Буденного и члена Военного совета адмирала И. С. Исакова. Они ответили: "Главной и основной линией обороны должны быть река Терек и Кавказский хребет. Для обороны военно-морских баз - Новороссийск, Анапа, Туапсе - 47-ю армию с отдельным стрелковым корпусом подчинить в оперативном отношении Черноморскому флоту". Таким образом, точки зрения совпали. Кроме того, мы предложили ряд мероприятий, связанных с формированием на Кавказе резервов, с организацией снабжения войск через Каспийское море и по суше, с выделением фронту авиации, а также с другими насущными для обороны Кавказа делами.

Организовав контрудар танковых армий на Дону, А. М. Василевский прилетел в Москву и доложил Ставке свои выводы и предложения относительно Сталинградского фронта. Но пока он летел, на земле уже произошли изменения: противник локализовал развитие нашего контрудара. В ночь на 26 июля И. В. Сталин приказал Александру Михайловичу лично связаться со Сталинградским фронтом и передать строгое предупреждение:

"Ставка категорически требует от Военного совета фронта... сделать все, чтобы немедленно ликвидировать прорвавшегося противника и восстановить положение".

26 июля Верховный Главнокомандующий приказал Василевскому передать фронту еще более резкую директиву:

"Действия командования Сталинградского фронта вызывают у Ставки Верховного Главнокомандования возмущение... Ставка требует, чтобы в ближайшие дни сталинградский рубеж - оборонительная линия от Клетская до Калмыков была бы безусловно восстановлена и чтобы противник был отогнан за линию реки Чир. Если Военный совет фронта не способен на это дело, пусть заявит об этом прямо и честно.

Ставка требует от командования Сталинградского фронта ясного ответа о готовности исполнить данную директиву".

Ответа командования фронта А. М. Василевский долго ждал у аппарата, но генерала В. Н. Гордова, находившегося в войсках 62-й армии, не смогли сразу найти. Ответ пришел чуть позже - командование заверило Ставку, что все ее указания будут выполнены.

Нужно сказать, что Верховный Главнокомандующий, видимо, чувствовал недостаточную обоснованность чрезвычайно резкого тона этой директивы. Дело в том, что непосредственно на поле сражения противник обладал превосходством, особенно в танках и авиации. В состав Сталинградского фронта тогда входило 38 дивизий. Половина из них - по 6-8 тысяч человек, а остальные всего по 1-3 тысячи человек. Этим слабым соединениям пришлось воевать на фронте протяженностью 530 километров. Всего фронт имел 187 тысяч человек, 360 танков, 337 исправных боевых самолетов, около 7900 орудий и минометов, а противник 250 тысяч человек, почти 740 танков, 1200 самолетов, 7500 орудий и минометов. Соотношение сил, таким образом, было в пользу противника: в людях - 1,4 :1, орудиях и минометах - 1:1, танках - 2:1, самолетах - 3,6 : 1. Поэтому, чтобы выполнить задачи, выпавшие на долю фронта, от каждого воина требовалось чрезвычайное напряжение сил.

Верховный Главнокомандующий принял к сведению заверения Военного совета Сталинградского фронта в том, что директивные указания Ставки будут выполнены, но все же счел нужным снова направить Александра Михайловича в самое горячее место советско-германского фронта: этого требовали обстоятельства. В час ночи 27 июля 1942 года начальник Генерального штаба уже был на пункте управления Сталинградского фронта.

Затем Верховный Главнокомандующий велел подготовить особо строгий приказ: потребовать, чтобы войска безусловно удержали занимаемые ими рубежи. Дальнейший отход на восток, по его мнению, грозил стране тяжкими бедами. И. В. Сталин продиктовал основные положения приказа и распорядился, чтобы Генеральный штаб тщательно контролировал его неукоснительное выполнение войсками.

Приказ этот, на мой взгляд,- один из наиболее интересных и важных документов войны. Он рисовал точную картину общего положения на фронтах, состояния противника, ставил советским войскам неотложные задачи. Общее положение страны оценивалось кратко и выразительно: "Наша Родина переживает тяжелые дни". В приказе требовалось: "...в корне пресекать разговоры о том, что... у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог... Пора кончить отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв". Далее говорилось, что войска должны остановиться на занимаемых ими рубежах, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это ни стоило (выделено мной.-С. Ш.).

Очень дальновидной была формулировка, касающаяся состояния противника и характера ближайшего этапа войны. Она может служить примером глубокого стратегического предвидения: "Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев,- это значит обеспечить за нами победу... Можем ли выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов".

Причины неудач на фронте в каждом конкретном случае были, конечно, свои. Однако приказ выделял то общее, что касалось всех воинов, подчеркивал самое неотложное: "Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину..."

Приказ содержал много практических требований. Приведу одно из них, думается, весьма существенное: "Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование - ни шагу назад без приказа высшего командования".

28 июля 1942 года И. В. Сталин, как Нарком обороны, подписал этот приказ, получивший номер 227. Текст размножили, разослали в действующую армию и зачитали всем воинам. На следующий день, 29 июля, Главное политическое управление Красной Армии издало директиву о разъяснении приказа бойцам и командирам. Все мощное политическое влияние коммунистов в армии было направлено на безусловное выполнение требования "Ни шагу назад!". Генеральный штаб вменил в обязанность своим офицерам в войсках проверять на месте, как проводится приказ в жизнь.

ЦК партии и Главное политическое управление организовали в войсках широкое разъяснение смысла приказа, значения упорной обороны каждого рубежа родной земли. На фронт, непосредственно в воинские части, выехали члены ЦК партии, в том числе Д. З. Мануильский и Е. М. Ярославский, многие писатели и общественные деятели. Разъяснением приказа занимались все политические работники, все партийные организации. И неудивительно, что приказ No 227 чрезвычайно благотворно повлиял на боеспособность войск. Каждый глубоко проникся мыслью о необходимости стоять насмерть в бою и делал для победы все, что мог. И прежде всего там, где было особенно тяжело - на сталинградском направлении.

Контрудар 1-й и 4-й танковых армий Сталинградского фронта хотя и не привел к разгрому 6-й армии немцев, но в значительной мере дезорганизовал действия противника и временно лишил его наступательной способности. Окружить нашу 62-ю армию не удалось. Вместе с тем провалилась попытка врага одним махом захватить переправы через Дон и выйти к Сталинграду. Гитлеровскому командованию стало ясно: если наступать только силами 6-й армии, то к Волге не прорваться. А что будет, если советские войска еще и опрокинут эту армию?

Для ставки вермахта настал час важного решения. Предстояло определить, куда в условиях осложнившейся обстановки на Дону следует устремиться главным силам войск на южном фланге: на Кавказ или к Волге? Гитлеровские стратеги решили: на Сталинград! Логическим следствием их решения был крутой поворот на Сталинград с плацдарма у Цимлянской 4-й немецкой танковой армии, ранее нацеленной на Кавказ.

Многие буржуазные историки и особенно бывшие генералы гитлеровской армии рассматривают это решение как личную ошибку "профана" Гитлера. Однако дело обстояло совсем не так. Гитлеровское командование теперь расплачивалось за переоценку своих возможностей, за грубое пренебрежение таким мощным противником, каким была Советская Армия, за то, что не предвидело возможности создания советским стратегическим руководством на сталинградском направлении сильной группировки войск, таящей смертельную угрозу для армий вермахта, нацеленных на Кавказ.

Положение, возникшее в конце июля на южном фланге советско-германского фронта, означало, что при всех условиях противник одновременно с операциями на Кавказе должен был ломать и нашу оборону на сталинградском направлении. Хотя самонадеянный враг полагал, что предотвратить оккупацию Кавказа нам уже не удастся, он не мог не отдавать себе отчета в том, что оставлять Сталинградский фронт на фланге группы армий "А" довольно опасно.

Заметим, что решение одновременно наступать на Кавказ и на Сталинград имеющимися силами было, безусловно, ошибкой противника. Итог достаточно хорошо известен: был создан перелом в ходе войны в нашу пользу. Однако, чтобы этот перелом стал фактом, нашей армии пришлось преодолеть много тяжелых испытаний.

План использования немецко-фашистских войск на сталинградском направлении, как писал в своей книге "Поход на Сталинград" немецкий генерал Г. Дёрр, "был прост и ясен": обе армии (4-я танковая армия южнее, а 6-я армия севернее Сталинграда) наносили удар в направлении Волги, у реки поворачивали соответственно налево и направо и брали в клещи весь район Сталинграда с оборонявшими его войсками... Но не так "просто" оказалось реализовать этот план! В большой излучине Дона развернулись упорные сражения. Нам удалось на некоторый срок стабилизировать оборону 62-й и 64-й армий Сталинградского фронта. Было выиграно чрезвычайно важное время. Генеральный штаб принял все меры, чтобы сосредоточить в районе Сталинграда резервные войска - туда шло десять стрелковых дивизий. На дальних и ближних подступах к городу создавались инженерные укрепления полевого типа. И. В. Сталин, хорошо знавший местность в этом районе по гражданской войне, сам указывал Генштабу рубежи обороны. Партийная организация Сталинграда мобилизовала население на оборонительные работы. Тысячи жителей города копали противотанковые рвы, траншеи, создавали опорные пункты оборонительных обводов под Сталинградом. Работали напряженно, спешно, поскольку разведка приносила тревожные вести: соединения 6-й немецкой армии, ранее оборонявшиеся на участке Павловск, Вешенская, сменены частями 8-й итальянской армии и сосредоточивались на сталинградское направление. Генеральный штаб доложил Ставке, что противник в ближайшее время начнет активные действия под Сталинградом.

В Генштабе прикинули возможности управления войсками в районе Сталинграда. Протяженность линии фронта здесь была значительной, а действия противника могли развернуться не только на Сталинград, но и южнее. В состав Сталинградского фронта включили 51-ю армию, которая оборонялась за Доном, к югу от Цимлянской. Посчитали, что будет лучше, если на сталинградском направлении станет действовать не одно фронтовое объединение, а два. В этой мысли укрепились, когда узнали, что 4-я танковая армия противника поворачивает на восток. 5 августа Ставка отдала директиву разделить Сталинградский фронт на два фронта - Сталинградский и Юго-Восточный. Разграничительная линия прошла по стыку между 62-й и 64-й армиями от Морозовской через Верхне-Чирскую на Сталинград (последний пункт для Юго-Восточного фронта включительно).

6 августа противник, подтянув и перегруппировав силы, перешел в наступление. Удары приходились по северному и южному флангам советских армий, обороняющихся западнее Дона. Замысел немецко-фашистского командования отрезать 62-ю и 64-ю армии от Сталинграда - был для Генштаба ясен, но противодействовать ему было пока нечем: резервы еще не подошли. В полосе Сталинградского фронта создалось тревожное положение, враг овладел переправами через Дон. Командование фронта выразило серьезные опасения за устойчивость обороны.

Когда П. Г. Тихомиров 9 августа 1942 года доложил И. В. Сталину донесение с фронта, тот приказал передать:

"Я поражен вашей близорукостью и растерянностью. Сил у вас много, а справиться с положением не хватает у вас хребта. Жду от вас сообщение о ликвидации тревожного положения на вашем фронте".

Оптимистического сообщения с фронта не последовало. Враг усиливал нажим. Советские воины стояли насмерть, но положение день ото дня становилось серьезнее. Сталинград вот-вот должен был превратиться в арену непосредственных боевых действий. А. М. Василевский, вернувшийся на короткий срок в Генеральный штаб, опять был направлен Верховным Главнокомандующим под Сталинград.

В Генеральном штабе произошла очередная смена начальника Оперативного управления. Произошло это так. Примерно в те же дни, когда готовился приказ No 227, Верховный Главнокомандующий велел генералу П. Г. Тихомирову подумать над причинами неудач под Харьковом. Он добавил, что командованием всех степеней были допущены тогда ошибки и надо, чтобы их не повторяли другие. Тихомиров засел за подготовку проекта директивы. Мне в числе других офицеров тоже пришлось представлять ему данные за Южный фронт, войска которого теперь были влиты в состав Северо-Кавказского фронта и вели тяжелые оборонительные действия к югу от Ростова на моем, так сказать, направлении. В качестве материалов для директивы были использованы донесения фронтов, сведения о потерях, ленты телеграфных переговоров и другие документы.

Неизвестно, каким хотел видеть И. В. Сталин проект директивы о причинах наших неудач на юге летом 1942 года. Но тот вариант, который был подготовлен, ему не только не понравился, но и был расценен как вредный. Верховный Главнокомандующий ходу ему не дал, а автора велел от руководства Оперативным управлением освободить, а затем и вовсе откомандировать из Генерального штаба. В сентябре 1942 года Петр Георгиевич был назначен заместителем командующего 42-й армией Ленинградского фронта. Обязанности начальника Оперативного управления легли на плечи генерал-майора В. Д. Иванова.

Противник, наступая к Волге, использовал малейшие промежутки в оперативном построении советских войск и немедленно бросал в них свои танки при сильной поддержке бомбовыми и штурмовыми ударами с воздуха. За танками шла пехота. Бои были ожесточенными и неумолимо приближались к Сталинграду.

Генеральному штабу пришлось подумать о положении в самом городе, который стал ближним тылом войск и угрожал стать фронтом. Оттуда доходили неблагоприятные известия. Эвакуированное с запада население осело здесь и оказалось в трудном положении под бомбежками фашистских самолетов. Офицерам Генерального штаба на Юго-Восточном фронте во главе с Н. В. Резниковым поручили проверить обстановку в городе.

"Город перенаселен,- писал Резников.- Дошло даже до того, что люди живут под заборами, в садах, на берегу р. Волги, в лодках и т. д. Эвакуация города проходит слишком медленно из-за отсутствия достаточного количества средств передвижения и плохой работы эвакобюро: люди, ожидающие средств передвижения, на эвакобазах проживают по 5- 6 суток.

...Все школы и клубы переполнены ранеными. Госпитали продолжают оставаться в городе. Светомаскировка плохая...

Со своей стороны считаю необходимым сделать следующее:

1. Город перевести на осадное положение.

2. Ускорить эвакуацию города. В первую очередь эвакуировать госпитали и во вторую очередь жителей города. В городе оставить из населения только тех, кто работает на предприятиях и способен помогать армии в обороне города. Из имущества оставить только то, что нужно для обороны города.

3. Навести идеальный порядок в городе, для чего назначить требовательного коменданта г. Сталинграда.

4. В целях поддержания революционного порядка в городе обязательно необходимо войска НКВД и милицию подчинить начальнику гарнизона, действовать и отходить только по его приказу.

5. Не допускать с началом боя за город передвижения через город тылов и других войсковых частей, для чего сделать обходные пути севернее Сталинграда".

Дело требовало неотложного вмешательства самых высоких руководящих органов. Владимир Дмитриевич Иванов, возглавивший Оперативное управление Генштаба, направил командующему Юго-Восточным фронтом указание о наведении порядка в городе. Копию послали Н. М. Швернику "для принятия мер". Тогда Н. М. Шверник являлся председателем комиссии по эвакуации заводов и другого государственного имущества из зоны военных действий в глубь страны. 22 августа на докладе Н. В. Резникова появилась новая отметка о том, что указания начальника Генерального штаба и директива Ставки даны кому следует и по поводу Сталинграда состоялось соответствующее постановление.

Эти меры были как нельзя кстати. 23 августа 1942 года танковые и моторизованные войска противника, развивавшие удар против правого фланга 62-й армии, вырвались к Волге почти на северной окраине Сталинграда. 62-я армия оказалась отрезанной от основных сил Сталинградского фронта. В то же время 4-й немецкий воздушный флот жестоко бомбардировал город и произвел большие разрушения, хотя и сам недосчитался 90 самолетов, сбитых советскими летчиками и зенитной артиллерией. Связь со Сталинградом по телефону и телеграфу была прервана. Наш старший начальник - А. М. Василевский, находившийся в войсках 62-й армии, был вынужден докладывать Верховному Главнокомандующему по радио короткими передачами. Телефонисты и телеграфисты принимали все меры для восстановления связи. Кое-как они сумели передать нам сообщение Военного совета Юго-Восточного фронта о выходе противника к Волге. Поздно ночью проводную связь наладили, и Ставка непосредственно от А. М. Василевского получила подробную характеристику обстановки в районе Сталинграда.

Прорыв противника к Волге севернее Сталинграда был локализован. Не удалось врагу с ходу овладеть городом. 62-я и 64-я армии стояли непоколебимо, хотя обстановка была до чрезвычайности тяжелой. Войска города-героя мужественно сопротивлялись и надолго приковали к себе крупную ударную группировку вермахта. Туда же потянулись основные пополнения противника и армий его сателлитов. Район Сталинграда стал пунктом, где решалась основная стратегическая задача на данном этапе войны.

В начале сентября положение 62-й и 64-й армий продолжало ухудшаться. Прорвавшегося к Волге врага ликвидировать не удавалось. На место прибыли представитель Государственного Комитета Обороны Г. М. Маленков и представители Ставки - генерал армии Г. К. Жуков и генерал-полковник А. М. Василевский. Основная задача их состояла в том, чтобы найти пути ликвидации прорвавшегося к Волге противника и обеспечить успех нашей обороны в Сталинграде.

Обе противоборствующие стороны под Сталинградом искали тогда решения задач, не меняя в основном группировку войск, которая сложилась в конце августа. Советская группировка не имела ясно выраженного массирования сил, в том числе и к северу от Сталинграда. В этом крылась одна из причин того, что все попытки уничтожить прорвавшегося к Волге противника терпели неудачу. Кроме того, командующий 6-й немецкой армией генерал Паулюс догадался, что Красная Армия будет наносить контрудары именно севернее города, и сосредоточил здесь весьма крупные силы и средства. Немецко-фашистские войска в созданном ими коридоре к Волге сумели прочно закрепиться, а силы наших армий - 4-й танковой, 24-й, 1-й гвардейской и 66-й - в непрерывных боях заметно убавились. В самом Сталинграде враг день ото дня наращивал свои усилия. Без помощи извне, без отвлечения сил противника на другие направления удержать Сталинград было невозможно. Поэтому удары названных выше советских армий по необходимости снова и снова повторялись.

Были недочеты и в управлении советскими войсками в районе Сталинграда. В Генштабе это ощутили быстро, поскольку в ответственный момент борьбы за Сталинград оттуда стали вдруг сильно запаздывать боевые донесения, адресованные Ставке Верховного Главнокомандования. Ф. Е. Боков, остававшийся за начальника Генерального штаба, получив, видимо, внушение от И. В. Сталина по поводу очередного опоздания информации с фронта, в ночь на 5 сентября 1942 года связался по Бодо с начальником штаба Сталинградского фронта генералом Д. Н. Никишевым. Вот лента их переговоров:

"- Товарищ Никишев, почему от Вас все время опаздывает представление боевых донесений на имя тов. Сталина?

- Докладываю: Первое. Не очень хорошо обстоит дело с управлением (связь), как у нас с армиями и особенно - в армиях. Второе. Оперативный отдел и вообще штаб работает в четырех местах: Сталинград, Красная Слобода, Ивановка и Ольховка. Откровенно докладываю - зашиваюсь. Фактически выполняю обязанности и начальника отдела и всех... Вот почему запаздывают. В ближайшие дни этот вопрос будет отрегулирован, штаб соберется. Донесение сейчас иду докладывать...

- Постарайтесь наладить четко работу штаба. Директивы Ставки и указания Генерального штаба должны выполняться точно в установленные сроки. Все.

- Есть, постараться. Налажу в ближайшее время. Ясно. Будет точно выполняться, как Вы указываете"{3}.

К чести фронтового штаба, надо сказать, что управление войсками вскоре действительно улучшилось, чему немало способствовала твердая рука представителей Ставки.

Истощение сил некоторых армий Сталинградского фронта при настой-чивых попытках ликвидировать прорыв противника к Волге и соединиться с 62-й армией не укрылось от внимания Г. К. Жукова и А. М. Василевского. На запрос И. В. Сталина 7 сентября 1942 года - достаточно ли сил имеют наши фронты для полного разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом - представители Ставки и представитель ГКО четко ответили: "Для полного разгрома противника под Сталинградом тех сил, которые имеются под Сталинградом у обоих фронтов, явно не хватит. Необходимо дополнительную группу войск сосредоточить с тем, чтобы в кратчайший срок нанести более сильный удар противнику"{4}.

Представители Ставки, фронтовые и армейские командования в то же время не прекращали попыток улучшить положение под Сталинградом наличными силами. При этом большое беспокойство советского командования вызывало несоответствие линейного расположения наших войск в районе Сталинграда тем задачам, которые стояли перед ними.

Во время доклада обстановки на фронтах в ночь на 10 сентября 1942 года Верховный Главнокомандующий выразил крайнее неудовольствие по поводу топтания на месте наших армий к северу от Сталинграда и большое беспокойство в связи с дальнейшим обострением обстановки в самом городе. В 4 часа 30 минут полковник И. И. Бойков (начальник направления на Сталинградский фронт) связался с начальником оперативного управления фронта И. Н. Рухле и спросил: не лучше ли будет собрать "сгусток сил" на фронте одной из армий (была названа 1-я гв. армия) и протаранить оборону противника так, чтобы облегчить положение в Сталинграде, нависнуть на фланге группировки противника, а затем провести и сам фланговый удар. Тот ответил, что всякая перегруппировка связана с потерей времени и снижением нажима на противника, а это очень невыгодно для Сталинграда. Обстановка требовала усиливать нажим и, наступая, перегруппировываться{5}.

Так и делали, но это наступление в условиях чрезвычайно напряженной обстановки успехом не увенчалось. Новая попытка советского командования восстановить связь с 62-й армией ударом с севера потерпела 10 сентября 1942 года еще одну неудачу.

А как обстояли дела в стане противника? Фашистское командование не решило своей главной задачи - овладения Сталинградом. Немецкое наступление здесь застопорилось, причем наиболее боеспособные, хорошо вооруженные и управляемые немецко-фашистские войска находились на решающем направлении в центре фронта в компактной группировке, а на флангах у них были значительно менее боеспособные, хуже вооруженные венгерская, итальянская и румынская армии. Битва на Кавказе, хотя и дала заметные территориальные успехи, не была завершена - Баку и Черноморское побережье оставались для гитлеровских войск недосягаемы. Отборные соединения вермахта завязли на Тереке и перевалах Кавказского хребта.

...11 сентября 1942 года в ставку Гитлера под Винницей были вызваны командующий группой армий "Б" фон Вейхс и командующий 6-й армией Паулюс для доклада о положении в районе Сталинграда. В целом оно оценивалось как вполне благоприятное. Еще накануне совещания с фон Вейхсом и Паулюсом начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер сделал в своем военном дневнике короткую запись: "У Сталинграда отрадные успехи в наступлении, на северном участке - успешное отражение атак противника". Тем не менее доклады у фюрера, по оценке того же Гальдера, "прошли в ледяной атмосфере".

От генералов потребовали предельно быстрого захвата города. Посчитали, что десяти дней на это хватит, и приказали приступить к штурму Сталинграда 14 или 15 сентября. Они же считали это нереальным и привели доводы, доказывающие существование реальной угрозы гитлеровским войскам в районе Сталинграда. Паулюс указал на то, что немецкий фронт под Сталинградом является слабым. Наибольшая опасность усматривалась на левом фланге 6-й армии, где находились войска итальянских и других союзников Германии. По мнению Паулюса, создалась необходимость использовать немецкие соединения на участке союзников и держать их там в качестве резерва группы армий.

Совещание продолжалось два дня. Относительно конечных результатов действий мнения разошлись. Оба командующих придерживались "среднего решения": учитывая сильное сопротивление советских войск, не пытаться полностью овладеть городом, но добиться, чтобы Сталинград потерял свое значение как центр военной промышленности и узел коммуникаций. Это, мол, можно сделать и с помощью тяжелого оружия. Особенно упорствовал командующий 6-й армией. Участник обсуждения Гальдер выразил свое впечатление, записав в дневнике 12 сентября 1942 года всего одно слово: "Паулюс!" На следующий день, 13 сентября, Гитлер подписал директиву. Группе армий "Б" было приказано подготовить "среднее решение" вопроса о начертании линии фронта. Вместе с тем там же было сказано: "Если наступление натолкнется на слабеющее сопротивление противника, то следует предпринять усиленные попытки уничтожить врага ударом подвижных войск через конечный рубеж, намеченный по "среднему решению".

Удар на Астрахань не отменялся, и его приказывалось готовить. Что же касается левого фланга 6-й немецкой армии, вызывавшего у немецкого командования большие опасения, то здесь в спешном порядке стали оборудовать оборонительные позиции на Дону западнее и южнее Воронежа. Кроме того, в сентябре - октябре на участок фронта от Клетской до Еланской была переброшена 3-я румынская армия. В отношении правого фланга 6-й армии командование противника опасений не проявило, полагая, что удар на Астрахань будет успешным и необходимость обеспечения фланга отпадет сама по себе.

Тщательный анализ положения, который систематически производился в Ставке и Генштабе, в середине сентября позволял сделать вывод, что в недалеком будущем возникнет возможность решительно изменить обстановку к лучшему. Под Сталинградом противник уже не мог наступать и практически был остановлен. Не менее важно было и то, что в глубине европейской части страны, в Сибири и Средней Азии заканчивали формирование и подготовку крупные резервы Ставки, которые можно было подтянуть под Сталинград. Эти войска, особенно танковые, представляли собой мощную силу, которая могла решительно изменить обстановку под Сталинградом в нашу пользу.

Кроме того, в результате хорошо организованной и всесторонней партийно-политической работы во всех без исключения действующих и резервных войсках уже изживались элементы недисциплинированности и неорганизованности, которые отмечались в приказе No 227. Резко возросла стойкость нашей обороны и повысился моральный дух войск. Укрепились единоначалие и авторитет командного состава. Теперь нужны были тщательное планирование и необходимая материальная подготовка операций, а также некоторое время, чтобы создать у личного состава войск высокий наступательный порыв, решительность и готовность сокрушить противника.

12 сентября 1942 года состоялось совещание И. В. Сталина с Г. К. Жуковым и А. М. Василевским. Верховный Главнокомандующий и оба докладчика не были удовлетворены итогами военных действий в районе Сталинграда. "Нужно искать иное решение" - таков был единодушный вывод, сделанный в результате обсуждения положения под Сталинградом. Жукову и Василевскому было поручено разработать замысел операции по разгрому ударных сил противника на Волге.

Всю следующую ночь Г. К. Жуков и А. М. Василевский провели у карты района Сталинграда. Генштабисты-операторы, официально не поставленные в известность относительно цели этой работы, конечно, догадывались, в чем дело. Они представляли справочные данные для начальника Генштаба о противнике, своих войсках, особенно резервах, возможностях и сроках их сосредоточения на сталинградское направление. Наконец карта замысла Жукова и Василевского была готова. Сталин с ними согласился: ключ к победе - в решительном контрнаступлении на южном фланге советско-германского фронта.

Было решено прорвать оборону противника на флангах 6-й и 4-й танковой армий немцев северо-западнее и южнее Сталинграда, окружить и уничтожить сталинградскую группировку противника. В последующем предполагалось развивать наступление всех наших сил в общем направлении на Ростов. Одновременно намечалось провести отвлекающие наступательные операции на западном направлении.

Для контрнаступления предназначались силы трех фронтов: вновь создаваемого к юго-востоку от Воронежа (пока безымянного) и двух существующих Сталинградского и Юго-Восточного, Волжской речной флотилии, авиации дальнего действия. В состав фронтов вливались соединения и объединения стратегических резервов Ставки, в которых большой удельный вес имели подвижные войска, особенно танковые.

Г. К. Жуков, А. М. Василевский, а затем Н. Н. Воронов и Г. А. Ворожейкин убыли на фронт в качестве представителей Ставки, чтобы на месте, в войсках, доработать намеченный в основных чертах замысел операции. С ними отправились и наши товарищи: генерал-майор С. И. Тетешкин во главе небольшой группы офицеров - с Г. К. Жуковым, полковник А. А. Грызлов и группа офицеров - с А. М. Василевским.

После того как Ставка приняла принципиальное решение о контрнаступлении, забот у нас заметно прибавилось: то ускорить подготовку резервов, то принять меры для сосредоточения материальных средств, то подготовить те или иные оперативные расчеты. А когда С. И. Тетешкин, А. А. Грызлов и другие наши товарищи, помогавшие Г. К. Жукову и А. М. Василевскому готовить контрнаступление на месте, вошли в курс дела, то работы стало еще больше. На фронтах, где находились представители Ставки, к работе над планом разгрома противника под Сталинградом были подключены соответствующие военные советы.

Таким образом, с середины сентября 1942 года разработка замысла и плана грандиозного контрнаступления Советских Вооруженных Сил проводилась одновременно в нескольких центрах: в Ставке, Генеральном штабе и на фронтах при твердом руководящем влиянии Ставки. Как ни волновали советских людей события, происходящие на южном фланге советско-германского фронта, в Генеральном штабе царила атмосфера глубокой уверенности в том, что война подошла к переломному моменту.

Следует сказать, что в конце сентября немецкое командование предприняло ряд мер для обеспечения флангов ударной группировки в районе Сталинграда, повышения устойчивости войск сателлитов.

Наряду с тем возникла реальная угроза потери маневренности немецких войск, поскольку 6-я армия и танки 14-го танкового корпуса втянулись в уличные бои в Сталинграде. Сохранить маневренные возможности танков было для противника особенно важно в связи с тем, что резервов у него уже не имелось и парировать наши удары было бы нечем. Однако решить эту проблему было отнюдь не просто. Надо было вывести войска из борьбы за город, а центр тяжести операций перенести из Сталинграда в большую излучину Дона, где для таких действий имелось необходимое пространство. Как предполагали гитлеровские стратеги, маневренное ведение операций не позволило бы советским войскам захватить инициативу в свои руки{6}.

Намерения противника в районе Сталинграда не опирались на должное превосходство в силах и средствах. Но самоуверенный противник уповална мнимое превосходство стратегического мышления немецко-фашистского генералитета. Гитлеровские армии, надеясь, что победа для них близка, истекали кровью, но наступления не прекращали.

Изверившись в способности генерал-фельдмаршала Листа овладеть Кавказом, Гитлер взял управление войсками на этом участке фронта лично на себя. На сталинградском направлении он делать этого не стал, но усиливал свое влияние на командование 6-й немецкой армии. Чтобы заставить румын сражаться лучше и с их помощью обезопасить фланги немецкой группировки, в генеральном штабе сухопутных войск Германии появился план создания новой группы армий "Дон" под командованием румынского диктатора И. Антонеску. Был даже образован штаб группы армий, в действие, правда, не введенный{7}. Затея с Антонеску не прошла, ее похоронил генеральный штаб вермахта, где сидели особо приближенные к Гитлеру военачальники, не собиравшиеся даже номинально делиться с кем-нибудь властью. Они же воспротивились и выводу хотя бы части войск 6-й армии из Сталинграда на простор степей. Сосредоточение войск в большую излучину Дона затянулось. Только тогда, когда советские войска начали контрнаступление, под Рычковский, Нижне-Чирскую и Тормосин, а также под Котельниково стали стягиваться соединения противника.

Чтобы не возвращаться более к этому вопросу, позволю себе сказать, что намерение немецкого командования закрепить за собой базу в большой излучине Дона было вскрыто нашей Ставкой и Генштабом и разрушено путем активных действий советских войск.

Советское Верховное Главнокомандование н Генеральный штаб предвидели, что враг, попав в окружение, станет отчаянно бороться. Но каковы будут способы противодействия нашим операциям со стороны противника? Прежде всего, следовало ожидать попыток врага вырваться из кольца окружения ударом в западном направлении на Средний Дон. Навстречу этому удару мог быть организован деблокирующий удар, который к тому же не исключался и в качестве самостоятельной операции. В обоих случаях большая излучина Дона играла бы существенную роль. Как стало известно впоследствии, оба эти варианта обсуждались в ставке противника. Работая над замыслом контрнаступления, Ставка и Генеральный штаб понимали, что враг будет пытаться подать руку помощи войскам, попавшим в беду под Сталинградом. Поэтому искусство окружения требовало от советских войск применения таких форм наступления, которые исключили бы возможность освобождения окруженного противника.

В связи с этим в результате совместной работы Ставки, Генерального штаба и военных советов фронтов был разработан классический для того времени способ окружения сталинградской группировки врага, который, без преувеличения можно сказать, затмил знаменитые Канны. По решению советского стратегического руководства кроме непосредственного фронта окружения создавался еще и внешний фронт, направленный против попыток немецкого командования деблокировать окруженные войска ударами извне. Идея такого внешнего фронта подробно прорабатывалась на картах; силы, потребные для его создания, тщательно просчитывались; рубежи возможных действий определялись особо внимательно. Окружение 6-й немецкой армии представлялось советскому Генштабу только началом нашей победы под Сталинградом. Главное - широкое развитие наступательных операций по разгрому врага на южном фланге советско-германского фронта и ликвидация окруженного противника - лежало впереди.

В двадцатых числах сентября операторы Генштаба уже в полную силу работали над этими вопросами, накапливали разного рода оперативно-стратегические соображения. Мысли и предложения представителей Ставки, которыми они делились непосредственно с Верховным Главнокомандующим, попадали и к нам через С. И. Тетешкина и А. А. Грызлова. В Оперативном управлении велась даже особая карта в единственном строго секретном экземпляре. Эта карта, датированная 27 сентября 1942 года, выполненная И. И. Войковым под наблюдением генерала В. Д. Иванова, сохранилась. Карта очень наглядно показывает ход работы над замыслом контрнаступления и передает решительную цель, которая стояла тогда перед советскими войсками.

Составители карты показали, в частности, сосредоточение стратегических резервов, создание юго-восточнее Воронежа нового фронта в составе трех общевойсковых армий и двух мощных конно-механизированных групп. Согласно замыслу, новому фронту предстояло наступать с плацдарма на правом берегу Дона в районе Серафимовича и вырваться к Тацинской, что позволило бы перехватить железнодорожные и другие пути противника из-под Сталинграда на запад. Затем фронт должен был наступать через Каменск в район Ростова, где и пересекались бы пути отхода немецко-фашистских войск не только из-под Сталинграда, но и с Кавказа. Одновременно с этим мыслилось провести окружение и разгром 6-й немецкой армии непосредственно под Сталинградом. Это предполагалось выполнить силами Сталинградского и Юго-Восточного фронтов при содействии Закавказского. Последнему предстояло нанести удар из района Георгиевска через сальские степи на северо-запад, что должно было создать угрозу тылу кавказской и астраханской группировок противника.

На карте Генштаба, о которой говорилось выше, ясно просматривались и недостатки в замысле. Так, непосредственно для окружения мощной 6-й немецкой армии выделялись сравнительно слабые силы, особенно с юга (с севера намечена 21-я армия в составе 10 дивизий, тогда как с юга противника окружала 51-я армия, имевшая всего четыре дивизии и бригаду). Подвижные войска в состав ударных группировок, предназначенных для окружения 6-й немецкой армии, не намечались. Маневр Сталинградского и Юго-Восточного фронтов на окружение был сложным:

сначала он планировался в малую излучину Дона с последующим поворотом войск в восточном направлении на Сталинград для рассечения и уничтожения окруженного противника. После поворота на Сталинград требовалось форсирование Дона. Внешний фронт окружения располагался на большом удалении от внутреннего, что осложняло бы взаимодействие советских войск. При превосходстве противника в танках и авиации открытая местность в сальских степях являлась малоподходящей для наступления Закавказского фронта. Немецкому командованию оставлялось, кроме того, большое пространство для маневра на Северном Кавказе.

Эта карта, подписанная И. И. Войковым, отображала только начальный этап работы над планом разгрома противника в районе Сталинграда и на южном фланге советско-германского фронта. При окончательной доводке общего плана контрнаступления наших войск идея удара на Ростов через Каменск нашла выражение в плане Ставки, известном под кодовым наименованием "Сатурн". Ударные группировки войск, окружающих противника, были усилены танковыми и механизированными корпусами.

Глубокая проработка вопросов нашего контрнаступления, выполненная генштабистами, помогла советскому командованию решить в последующем задачи разгрома оперативных резервов группы армий "Дон", стягиваемых с конца ноября 1942 года в районе Нижне-Чирская, Тормосин, что немало способствовало провалу попыток противника вызволить 6-ю армию из окружения ударами извне.

Генералу В. Д. Иванову пришлось по указанию А. М. Василевского выехать затем в район Сталинграда, где он участвовал в рекогносцировках совместно с начальником Генштаба - представителем Ставки. В ходе работы на местности в районе Сарпинских озер были детально изучены условия действий родов войск, соединений и объединений. Результаты рекогносцировок позволили создать план наступления Сталинградского фронта в том окончательном виде, как он нам ныне известен. Подобная же работа была проведена Г. К. Жуковым на других фронтах.

Я намеренно опускаю все, что связано с разработкой плана контрнаступления под Сталинградом и подготовкой операции в войсках. Об этом хорошо сказано в воспоминаниях Г. К. Жукова, А. М. Василевского, Н. Н. Воронова, Г. А. Ворожейкина и многих других авторов. Достаточно известны ход и результаты битвы под Сталинградом. Ныне эта операция вошла в историю как шедевр военного искусства. Позволю себе сказать только, что немалую роль при достижении победы сыграло превосходство стратегической мысли советских военачальников, Ставки советского Верховного Главнокомандования и Генштаба над замыслами стратегов и высших органов стратегического руководства гитлеровской Германии. Наш Генеральный штаб в этом историческом сражении на юге страны успешно справился со своими обязанностями, был надежным помощником Верховного Главнокомандования, а ставка Гитлера не сумела добиться своих целей или противодействовать нашим замыслам. Она опоздала с созданием группы армий "Дон", чтобы освободить 6-ю и 4-ю танковую армии, в оперативном отношении действовала шаблонно.

На Нюрнбергском процессе над военными преступниками адвокат Геринга иронически заметил, что, находясь в плену, фельдмаршал Паулюс читал лекции по стратегии в советской Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова (чего на самом деле не было). Паулюс, который присутствовал на заседании как свидетель, ответил: "Советская стратегия оказалась настолько выше нашей, что я вряд ли мог понадобиться русским, хотя бы для того, чтобы преподавать в школе унтер-офицеров. Лучшее тому доказательство - исход битвы на Волге, в результате которой я оказался в плену, а также и то, что все эти господа сидят здесь на скамье подсудимых". Более уничтожающей оценки преступным стратегам фашистской Германии, пожалуй, и не сделаешь!

Глава 5. На переломе

Угроза Кавказу. - Мой первый доклад в Ставке. - Командировка в Закавказье. - Прочно закрыть перевалы. - Щит на Черноморском побережье. - Враг остановлен. - Предвестники наступления на Северном Кавказе. - Внимание Верховного Главнокомандования приковано к Черноморской группе. - А не создать ли конармию? - План "Горы" и план "Море". - Таманский плацдарм. - Два десанта под Новороссийском. - Маршал Г. К. Жуков на Кубани. - Крах Голубой линии.

Уход А. М. Василевского на пост начальника Генштаба чрезвычайно тяжело сказался на работе Оперативного управления. В течение полугода здесь сменилось несколько начальников. Эту должность поочередно занимали П. И. Бодин, дважды А. Н. Боголюбов, В. Д. Иванов, а между ними обязанности начальника управления временно исполняли П. Г. Тихомиров, П. П. Вечный, Ш. Н. Гениатуллин.

Поскольку А. М. Василевский по распоряжению Верховного Главнокомандующего большую часть времени проводил на фронтах, в его отсутствие во главе Генштаба оставался комиссар Ф. Е. Боков - прекрасный человек, хороший партийный работник, но для выполнения чисто оперативных функций не подготовленный.

Длительные разъезды по фронтам начальника Генерального штаба и частая смена начальников Оперативного управления создали у нас атмосферу нервозности, из-за чего нередко нарушалась четкость в работе. За один-два месяца пребывания во главе Управления никто не успевал как следует войти в курс дела, врасти в обстановку, а значит, и не мог уверенно чувствовать себя при выезде в Ставку с докладом. Приходилось "на всякий случай" держать возле себя начальников направлений - вдруг понадобится какая-либо справка. В "предбаннике", как мы называли приемную начальника Оперативного управления, всегда было полно народу. Некоторые и здесь пытались что-то делать, сидели, склонившись над какими-то документами, а большинство теряло время попусту...

Это было тем досаднее, что обстановка снова накалялась и от всех нас требовались особенно четкие действия.

Когда стало очевидно, что немецко-фашистские войска обязательно будут пробиваться на юг вдоль Каспийского побережья и через Кавказский хребет, перед нами очень остро встал новый неотвратимый вопрос: не поддержат ли их турецкие сторонники? Если в Иране все обстояло теперь относительно благополучно, то с Турцией было иначе. В середине 1942 года никто не мог поручиться за то, что она не выступит на стороне Германии. Неспроста ведь на границе с советским Закавказьем сосредоточились тогда двадцать шесть турецких дивизий.

Советско-турецкую границу приходилось держать на прочном замке, обеспечивая ее от всяких неожиданностей силами 45-й армии. На случай, если турецкое наступление пойдет через Иран на Баку, принимались необходимые меры предосторожности и на ирано-турецкой границе. Там стоял теперь наш 15-й кавалерийский корпус, усиленный стрелковой дивизией и танковой бригадой.

Должен заметить, что план прикрытия Закавказья существовал и в мирное время. В 1941 году, после ввода наших войск в Иран, он был уточнен, однако должного значения ему не придавалось. К концу же 1941 года, когда немцы захватили Ростов и впервые пытались проникнуть на Кавказ, потребовалась коренная переработка этого плана с учетом необходимости прочно прикрыть Закавказье не только со стороны Турции, а и с севера. Причем северное направление в создавшихся условиях приобретало значение главного.

Закавказский фронт, созданный еще в 1941 году, первоначально имел в своем составе 45-ю, 46-ю армии и войска, находившиеся в Иране. В июне 1942 года в него вошла также 44-я армия, доукомплектованная в районе Махачкалы. Прикрывалось Закавказье и войсками другого фронта - Северо-Кавказского. Но всех этих сил было явно недостаточно. По предложению Генерального штаба началась спешная переброска сюда войск из Средней Азии и иных мест.

23 июня Военный совет Закавказского фронта представил в Москву план обороны Закавказья уже в новом, переработанном виде. И тут-то еще отчетливее зазияли все прорехи.

Недостаток сил, естественно, сказался и на плане их использования. Совершенно правильно укрепляя бакинское направление выдвижением на реку Терек 44-й армии, командование фронта оставляло почти беззащитным весь Главный Кавказский хребет. Эта задача возлагалась на малочисленную 46-ю армию. В результате на Марухском перевале, например, оборону занимала всего одна стрелковая рота с минометным взводом и взводом саперов, а Клухор прикрывался двумя стрелковыми ротами и саперным взводом.

Такими силами удержать перевалы было, конечно, немыслимо. Указав командующему фронтом на эти изъяны плана. Генеральный штаб тут же занялся изысканием резервов, за счет которых можно было бы подкрепить оборону Закавказья. В течение августа туда были переброшены дополнительно 10-й и 11-й гвардейские стрелковые корпуса, а также одиннадцать отдельных стрелковых бригад.

Для удобства управления войска, оборонявшиеся по рекам Урух и Терек, были сведены в так называемую Северную группу под командованием И. И. Масленникова. Сюда вошли 44-я армия, группа войск генерала В. Н. Курдюмова, влившаяся в 9-ю армию, а затем и 37-я армия, отошедшая из Донбасса и с Дона. Генералу Масленникову ставилась задача прочно прикрыть бакинское направление и основной проход через Кавказский хребет - Военно-Грузинскую дорогу.

Большие организационные мероприятия проводились на Северо-Кавказском фронте. Еще 28 июля в его состав влились армии отошедшего сюда и подвергшегося расформированию Южного фронта. Здесь были созданы две оперативные группы Донская под командованием генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского и Приморская под командованием генерал-полковника Я. Т. Черевиченко.

В конце июля и в течение всей первой половины августа шли тяжелые оборонительные бои на полях Кубани. Советские войска дрались героически, но противник тем не менее шаг за шагом продвигался вперед и в двадцатых числах августа вышел на Терек. Здесь вступила в бой уже Северная группа войск Закавказского фронта. Ахиллесовой ее пятой была слабая вооруженность. Например, 417-я стрелковая дивизия по состоянию на 10 августа имела всего 500 винтовок. 151-я дивизия была вооружена только наполовину, да и то винтовками иностранных марок. Одна из стрелковых бригад оказалась вооруженной такими же винтовками лишь на 30 процентов и совсем не располагала пулеметами и артиллерией.

Все это внушало большую тревогу. И не напрасно. Клухорский перевал противнику удалось взять коротким внезапным ударом. В штабе 46-й армии узнали об этом только на третий день.

С обороной Закавказья у меня тесно связаны воспоминания о первой поездке с докладом в Ставку. Было это так.

Однажды ночью из Кремля позвонил Ф. Е. Боков и приказал полковнику К. Ф. Васильченко, заменившему полковника И. И. Войкова, и мне явиться туда же со своими рабочими картами. Поехали на присланной за нами машине. В Кремле нас встретил незнакомый мне подполковник и провел на второй этаж в приемную Сталина. Оба мы волновались, понимая, что будут спрашивать о положении дел на наших направлениях. Через несколько минут последовал вызов в кабинет Верховного Главнокомандующего. Там, за большим столом у стены, сидели Молотов, Маленков, Микоян. С противоположной стороны стола находились Ф. Е. Боков, только что назначенный начальником Оперуправления П. И. Бодин и Я. Н. Федоренко. Сталин ходил по комнате. Мы представились.

- Можете доложить обстановку под Сталинградом и на юге? - спросил нас Сталин.

- Так точно,- ответили мы.

Первым начал свой доклад по Сталинграду К. Ф. Васильченко. Верховный Главнокомандующий интересовался положением и состоянием войск, кто на какой рубеж отходит, кому переподчиняются отходящие войска, где расположены вторые эшелоны, где резервы, каково материальное обеспечение. Васильченко все знал и доложил блестяще.

Затем дошла очередь до меня. Я развернул свою карту и доложил, какие войска занимают оборону по Тереку, что можно посадить туда еще, как прикрыть направление на Баку и Военно-Грузинскую дорогу. Не умолчал о слабом прикрытии перевалов через Главный Кавказский хребет, об опасности на новороссийском и туапсинском направлениях, о необходимости ускорить строительство оборонительных рубежей.

Сталин выслушал меня не перебивая. Вопросы начались лишь после того, как я смолк.

- Какие еще есть войска в Закавказье?

Я доложил.

- Можно ли что перебросить из Средней Азии?

- Восемьдесят третью горнострелковую дивизию под командованием генерал-майора Лучинского,- ответил я и тут же добавил: - Ее лучше поставить на туапсинское направление. Можно взять и еще одну дивизию.

- Что можно взять из Ирана? - спросил Верховный.

- Не больше одной-двух дивизий.- И я пояснил почему.

- Обратите особое внимание на бакинское направление, - сказал Сталин, обращаясь к П. И. Бодину.

Верховный Главнокомандующий держал себя очень просто. Первоначальная скованность постепенно оставила нас. Под конец доклада и Васильченко и я чувствовали себя вполне свободно.

- Этих полковников надо будет взять с собой, когда поедете,- сказал Верховный, ни к кому не обращаясь.

На том все и кончилось: нас отпустили. Лишь через несколько дней после вызова в Ставку, а именно 21 августа, П. И. Бодин объявил мне:

- Подготовьтесь, завтра в 4 часа поедете со мной на аэродром. Возьмите шифровальщика и нескольких направленцев.

Мне тогда готовиться почти не требовалось. Все данные по своему направлению я знал наизусть, а жили мы тут же, где и работали, на Кировской. Утром в назначенное время поехали в машине Бодина на Центральный аэродром. Там нас уже ждал самолет Си-47. Бодину представился командир корабля полковник В. Г. Грачев.

Летели в Тбилиси через Среднюю Азию. Прямой путь туда был уже перекрыт немцами. В Красноводске приземлились вечером, а когда совсем стемнело, пошли через Каспийское море на Баку, Тбилиси.

В Тбилиси сели почти в полночь и прямо с аэродрома направились в штаб фронта. Город еще не спал. Многие улицы были ярко освещены и полны людей.

П. И. Бодин немедленно заслушал доклад начальника штаба фронта А. И. Субботина и объяснил, с какими задачами мы прибыли. Их было немало: уточнить на месте обстановку, наметить дополнительные меры по усилению обороны Закавказья и провести их в жизнь, создать резервы из войск, отошедших и отходящих в Закавказье с севера, а также за счет мобилизации новых контингентов из местного населения и, наконец, ускорить подготовку оборонительных рубежей, прежде всего на бакинском направлении. В заключение Бодин обратился к командующему фронтом:

- Известно ли вам, что союзники пытаются использовать наше тяжелое положение на фронтах и вырвать согласие на ввод английских войск в Закавказье? Этого, конечно, допустить нельзя. Государственный Комитет Обороны считает защиту Закавказья важнейшей государственной задачей, и мы обязаны принять все меры, чтобы отразить натиск врага, обескровить его, а затем и разгромить. Надежды Гитлера и вожделения союзников надо похоронить...

Практическая наша деятельность здесь началась с того, что уже 24 августа в Закавказье было введено военное положение. Все войска, организованно отходившие с севера, сажались в оборону на Тереке, в предгорьях Кавказского хребта, на туапсинское и новороссийское направления. А те части и соединения, которые оказались обескровленными в предшествовавших боях, утеряли органы управления или вооружение, отводились в тыл. На главном, бакинском направлении 28 августа стала формироваться 58-я армия. В районе Кизляра сосредоточивался сводный кавалерийский корпус.

После того как мы тщательно разобрались с обстановкой, было решено создать оборонительные районы оперативно важных центров. Всего таких районов насчитывалось три: Бакинский особый, Грозненский и Владикавказский. Начальники их получили права заместителей командующих армиями, оборонявшими подступы к этим районам.

На оборону Военно-Грузинской дороги целиком была поставлена стрелковая дивизия. Главные силы ее запирали вход в районе Орджоникидзе. Туда же перебрасывалась еще одна дивизия из Гори.

Много хлопот доставило бакинское направление. При выезде на место мы установили, что строительство оборонительных рубежей идет там очень медленно. Сил для этого явно не хватало. 16 сентября Государственный Комитет Обороны по нашему представлению принял специальное постановление о мобилизации на оборонное строительство в районах Махачкалы, Дербента и Баку по 90 тысяч местных жителей ежедневно. После этого дело пошло полным ходом. Днем и ночью строились окопы, противотанковые рвы, устанавливались надолбы. Помимо того, 29 сентября Ставка приказала осуществить здесь еще ряд мер по упрочению обороны и направила сюда целевым назначением 100 танков.

Большое внимание уделялось также обороне другого важного направления туапсинского. С начала августа оно все время было в поле зрения Генштаба. В случае прорыва к Туапсе противник выходил с севера на тылы войск, оборонявших Закавказье, и получал наиболее доступный путь в Сочи и Сухуми вдоль морского побережья. Замысел врага отличался решительностью, но ему не суждено было сбыться. 5 августа Ставка издала по этому поводу специальную директиву, и в последующем в результате десятидневных тяжелых боев врага удалось остановить на северных склонах Главного Кавказского хребта в 50 километрах от Туапсе. Однако и после этого положение здесь оставалось напряженным до крайности.

Не менее тяжелая обстановка сложилась на Таманском полуострове и в Новороссийске, где располагались базы нашего флота. Отсюда враг намеревался содействовать удару на Туапсе, и здесь его успехи оказались серьезнее. В конце августа - начале сентября он отвоевал полуостров и захватил большую часть Новороссийска. Для 47-й армии и частей флота, оборонявших этот крупнейший порт Черноморского побережья, создалось критическое положение. Исход борьбы решали стойкость войск, искусство и мужество командования, целесообразность принимаемых решений и твердость проведения их в жизнь. Мы считали, что в этом районе прежде всего следует организовать надежное управление войсками. 1 сентября на базе Северо-Кавказского фронта там была создана Черноморская группа войск, подчиненная Закавказскому фронту. Через несколько дней в командование этой группой вступил герой обороны Севастополя генерал-лейтенант И. Е. Петров. Командующим 47-й армией и всем Новороссийским оборонительным районом Военный совет фронта предложил назначить генерал-майора А. А. Гречко, а руководителем обороны самого города Новороссийска - контр-адмирала С. Г. Горшкова. Это предложение Ставка утвердила. Результаты сказались немедленно. 10 сентября советские войска остановили врага в восточной части Новороссийска между цементными заводами и заставили его перейти к обороне.

Главный Кавказский хребет не входил в зону действий ни Черноморской, ни Северной групп. Оборонявшая его 46-я армия по идее должна была находиться в непосредственном подчинении командования фронта. Но потом при штабе фронта появился особый орган, именовавшийся штабом войск обороны Кавказского хребта. Возглавил его генерал Г. Л. Петров из НКВД. Надо прямо сказать, что это была совершенно ненужная, надуманная промежуточная инстанция. Фактически этот штаб подменял управление 46-й армии.

С обороной гор дело явно не клеилось. Командование фронта слишком преувеличивало их недоступность, за что уже 15 августа поплатилось Клухорским перевалом. Вот-вот мог быть взят и Марухский перевал, вследствие чего создалась бы угроза выхода немцев на юг, к Черному морю. Допущенные оплошности исправлялись в самом спешном порядке. Срочно формировались и направлялись на защиту перевалов отряды из альпинистов и жителей высокогорных районов, в частности сванов. Туда же, на перевалы, подтягивались дополнительные силы из кадровых войск. В районе Красной Поляны путь к морю на Сочи преградила врагу 20-я горнострелковая дивизия под командованием полковника А. П. Турчинского, 23-й пограничный и 33-й механизированный полки НКВД. Далее к востоку занял оборону крупный отряд полковника И. И. Пияшева. Затем оборонялись части 394-й стрелковой дивизии подполковника И. Г. Кантария и другие войска. В горы выдвигались также вооруженные рабочие отряды. Против врага поднялась вся многонациональная семья народов Кавказа. На боевых рубежах и в тылу противника шла гибельная для непрошеных гостей борьба. Братство народов выдержало все испытания. Расчеты оккупантов на его слабость полностью провалились.

Именно к этому времени относятся события в районе Марухского перевала. В очень трудных условиях его героические защитники отбили все попытки немецких горных отрядов захватить перевал и прорваться здесь через Главный Кавказский хребет. Они выполнили свой солдатский долг до конца.

Ожесточенные бои шли на Тереке. Там наступала 1-я танковая армия, в составе которой было два армейских и три танковых корпуса противника. Удар наносился с расчетом вырваться одновременно на Каспийское побережье и к Военно-Грузинской дороге. Однако ни там, ни тут немецкие войска не получили успеха. Борьба на подступах к Орджоникидзе и Грозному окончилась для них полной неудачей и большими потерями. Сколько враг ни бился, до грозненской и бакинской нефти добраться не сумел. А заодно провалился и его замысел открыть себе путь на Ближний Восток.

Не вышло дело и на черноморском направлении, хотя там немцы проявляли исключительную активность, особенно под Туапсе. С конца сентября, после основательной перегруппировки, они вторично повели атаки с явным намерением окружить и уничтожить основные силы 18-й армии. Вновь нависла угроза над морским побережьем. В этих условиях Ставка и Военный совет фронта укрепили войска армии свежими силами, а в середине октября командовать ею направили генерала А. А. Гречко. Активизировалась и политическая работа. В ходе тяжелых боев советские войска зацепились за последнюю горную гряду на подступах к Туапсе, но врага не пропустили. Последующими контрударами он был отброшен за реку Пшиш. На этом важном для нас рубеже силы сторон сначала уравновесились, а затем мы приобрели даже некоторое превосходство. Поэтому в середине ноября, когда гитлеровцы в третий раз сделали попытку прорваться к Туапсе, все их усилия оказались тщетны. Мало того, часть атакующих войск противника была окружена и полностью уничтожена.

Более на туапсинском направлении немецко-фашистские войска в наступление не переходили. Не преодолели они и Кавказский хребет, хотя здесь действовал хорошо обученный горнострелковый корпус. На северном склоне Эльбруса враг захватил стоянку альпинистов "Приют одиннадцати", но далее не продвинулся.

Работая в Закавказье, мы все время прочно опирались на офицеров Генштаба, прикомандированных к войскам. Они были рядом с нами в многочисленных разъездах, помогали обрабатывать данные обстановки, готовить для представления в Ставку ежедневное донесение, активно участвовали в наших организационных мероприятиях. Добром вспоминаю я, в частности, товарищей Н. Д. Салтыкова, А. Н. Тамразова и многих других.

Через месяц мы возвратились в Москву. Вопреки хвастливым заявлениям командования немецкой группы армий "А" о том, что сопротивление советских войск скоро будет сломлено, положение в Закавказье стабилизировалось. С нами не было лишь генерал-лейтенанта П. И. Бодина - его назначили начальником штаба фронта. Но недолго пришлось ему занимать этот высокий пост. 1 ноября Бодин погиб: попал в районе Орджоникидзе под бомбежку немецкой авиации, не захотел для безопасности лечь на землю и расплатился за это жизнью.

Уже по приезде в Москву мы познакомились с пьесой А. Е. Корнейчука "Фронт". Неожиданно она появилась на страницах "Правды" и взволновала весь офицерский состав армии. И хотя у нас в Генштабе каждая минута была тогда на счету, пьесу прочли даже самые занятые. Всей душой мы были на стороне молодого Огнева и высказывались против Горлова.

Но нет, говорят, правил без исключения. И в Генштабе, и за его пределами, даже среди очень заслуженных военных руководителей, нашлись такие, которые восприняли пьесу "Фронт" как своеобразную диверсию против Красной Армии. В Ставку поступило несколько телеграмм с требованием прекратить печатание пьесы в "Правде" и запретить ее постановку в театрах как вещь "абсолютно вредную". На одну из таких телеграмм последовал ответ Верховного Главнокомандующего:

"В оценке пьесы вы не правы. Пьеса будет иметь большое воспитательное значение для Красной Армии и ее комсостава. Пьеса правильно отмечает недостатки Красной Армии, и было бы неправильно закрывать глаза на эти недостатки. Нужно иметь мужество признать недостатки и принять меры к их ликвидации. Это - единственный путь улучшения и усовершенствования Красной Армии".

Мы, генштабовская молодежь, если можно так сказать о людях среднего руководящего звена и еще не старых по возрасту, восприняли "Фронт" как выражение политики партии, как ее призыв к повышению уровня нашего военного искусства и методов руководства войсками.

Главная группировка гитлеровских войск, окруженная под Сталинградом 23 ноября 1942 года, к 2 февраля 1943 года была полностью разгромлена. Ближайшим следствием победы под Сталинградом явилось освобождение Северного Кавказа, к чему по долгу тогдашней своей службы в Генштабе я имел непосредственное отношение.

Сталинград надолго приковал к себе А. М. Василевского. В конце 1942 и в начале 1943 года Александр Михайлович почти безвыездно находился на этом главном тогда участке советско-германского фронта.

А поскольку не было на месте начальника Генштаба, Верховный Главнокомандующий частенько звонил прямо в Оперативное управление, справлялся об обстановке, диктовал свои распоряжения. Приходилось все время быть начеку, дневать и ночевать на рабочем месте. Тем более мне, исполнявшему в тот период обязанности заместителя начальника Оперативного управления{8}. В отдельных случаях И. В. Сталин звонил дежурному по Генштабу генералу и передавал распоряжения через него. Должность дежурного генерала была нештатной. В свое время ее ввел Б. М. Шапошников. Исполнялась она по очереди генералами из разных управлений Генштаба. Очередь регламентировалась специальным списком, который составляли операторы. Дежурный генерал вел карту и всегда был в курсе обстановки на фронтах и дел в основных управлениях Генштаба.

Враг еще рвался вперед, советские войска напрягали все силы, чтобы остановить его, а в Ставке и Генеральном штабе обдумывались уже планы будущего наступления, закладывался фундамент решающих операций по разгрому противника и под Сталинградом, и на Северном Кавказе. Мне памятна директива Верховного Главнокомандующего от 15 октября 1942 года. В разгар оборонительных боев на Тереке она обращала внимание командования Закавказского фронта на Черноморскую группу войск:

"Из ваших наиболее частых посещений войск Северной группы и из того, что вами значительно большая часть войск направлена в состав этой группы. Ставка усматривает недооценку вами значения Черноморской группы и оперативно-стратегической роли Черноморского побережья".

Как непосредственный исполнитель документа, из которого взята приведенная выше выдержка, я достаточно хорошо знаю, что в основе его лежала забота о будущем наступлении. А в двадцатых числах того же месяца мне представился случай убедиться, что в эти заботы Ставка погружается все глубже. Однажды ночью Ф. Е. Боков вызвал меня к себе и приказал доложить соображения относительно создания на Северном Кавказе конной армии.

- Интересуется Сталин,- добавил он.

Предложение о преобразовании 4-го гвардейского кавкорпуса в конную армию исходило от командующего Закавказским фронтом И. В. Тюленева. Организационно объединить в ней предполагалось семь кавалерийских дивизий: 9-ю и 10-ю Кубанские гвардейские, 11-го и 12-ю Донские гвардейские, 30, 63 и 110-ю.

Сталин отнесся к этому с повышенным вниманием.

- А и в самом деле, не создать ли нам конармию? - спросил он Бокова и тут же приказал проанализировать вопрос в Генштабе.

Кроме того, Верховный лично запросил мнение командира 4-го гвардейского кавкорпуса генерала Н. Я. Кириченко.

Идея была очень соблазнительной. На Северном Кавказе имелось, казалось бы, все для ее осуществления: и кони, и отличные кавалеристы из кубанских и донских казаков, и пространства, обеспечивающие свободный маневр большим массам конницы. К тому же все мы воспитывались на глубоком уважении к героическому прошлому красной кавалерии. Однако условия Великой Отечественной войны существенно отличались от условий войны гражданской, и над этим следовало задуматься.

О роли конницы в современной войне, ее организации и способах применения имелось несколько точек зрения. Одни считали, что конница изжила себя, что она уже не способна к лихим атакам и глубоким рейдам из-за уязвимости от огня автоматического оружия, наличия у противника большого количества танков, трудностей снабжения фуражом и по многим другим причинам. Указывалось и на то, что в современной войне часты случаи перехода к обороне, а конница без пехоты, танков и артиллерии прочной обороны создать не может. Следовательно, ее потребуется усилить другими родами войск, во при этом она неизбежно утратит самое сильное свое качество - подвижность. А раз так, то нет смысла иметь кавалерию вообще.

Другие склонялись к тому, что конницу надо использовать в комбинации с танками и механизированными войсками, в виде временных конно-механизированных объединений при достаточной авиационной поддержке.

Такое решение вопроса о коннице, по мнению Генштаба, являлось наиболее правильным. Оно давало простор для сочетания различных родов войск в пропорциях, наиболее отвечающих обстановке.

Были, наконец, и сторонники существования конницы "в чистом виде".

Эти взгляды вступали в противоречие с уже имевшимся опытом, который, как известно, всегда является критерием истины. При использовании конницы без средств усиления она несла слишком большие потери, достигая весьма ограниченных результатов своими поистине героическими рейдами. В некоторых случаях ее приходилось просто выручать, вплоть до подачи овса на самолетах в тыл противника, откуда кавалерийские соединения не могли выйти самостоятельно.

Все это было взвешено при рассмотрении вопроса о создании конной армии. И в конце концов Генеральный штаб дал на сей счет отрицательное заключение, полагая, что эта громоздкая организация будет чрезвычайно уязвима с земли и с воздуха и не оправдает возлагаемых на нее надежд. Верховный Главнокомандующий с нашими соображениями согласился.

В декабре 1942 года, после разгрома Манштейна, обстановка на Северном Кавказе решительно менялась в нашу пользу. Теперь создавалась непосредственная возможность выхода Южного (бывшего Сталинградского) фронта в тыл немецкой группы армий "А", засевшей на Тереке, в Кавказских горах и у Новороссийска, и перехвата путей наиболее вероятного ее отступления через Дон в Донбасс. 29 декабря был освобожден населенный пункт Котельниковский, откуда степные зимние дороги вели прямо на Батайск и Ростов. Подошло время начать широкие наступательные операции и на Закавказском фронте.

В предвидении этих событий Генштаб предложил, чтобы Южный фронт, сосредоточивая главные усилия на ростовском направлении, предусмотрел действия частью сил на Тихорецкую. Захват Тихорецкой отрезал бы кавказскую группировку противника от Ростова и вывел советские войска на тылы 1-й танковой армии немцев. Ставка приняла это предложение. В ночь под Новый, 1943 год план дальнейших действий войск Южного фронта был утвержден.

В то же время принимались меры, не допускавшие отхода противника с Северного Кавказа на Таманский полуостров, где существовала переправа в Крым. Этому должна была воспрепятствовать Черноморская группа войск Закавказского фронта своим ударом на Краснодар, Тихорецкую, с выходом навстречу войскам Южного фронта. Северной группе отводилась более скромная роль: ей предстояло связать противника боями на занимаемых им рубежах, не позволить ему оторваться, препятствовать маневрированию.

Таким образом, к началу 1943 года в Ставке окончательно оформился замысел изоляции противника на Северном Кавказе с целью его последующего уничтожения. Действия здесь составляли лишь одно из звеньев в длинной цепи наступательных операций Советских Вооруженных Сил от Воронежа до Моздока. Сталинградская победа раскрывала широкие перспективы и перед другими фронтами. Воронежскому предстоял удар на Харьков, Юго-Западному - на Лисичанск, Красноармейское, Мариуполь, Южному - на Шахты в обход Ростова. Такое направление согласованных по времени ударов должно было взломать фронт противника на многих участках, создать угрозу тылу его основных группировок, заставить немецко-фашистское командование разбрасывать свои силы и действовать растопыренными пальцами.

Исполняя решение Ставки, Закавказский фронт разработал планы Краснодарской и Новороссийской операций Черноморской группы. Первая осуществлялась в основном силами 56-й армии, вторая - 47-й армией и флотом. Волнений при этом было множество. В Генштаб поступили данные о том, что противник узнал о подготовке операции под Новороссийском. Ему якобы стало известно даже направление главного удара через Неберджаевский перевал с одновременной высадкой морского десанта. Если это действительно так, требовалось срочно менять планы. Расследование, однако, не подтвердило утечки данных о наших замыслах, и подготовка операции продолжалась.

Но противник не ждал, когда мы проведем наши планы в жизнь. В то самое время, когда Ставка дала директиву относительно удара на Тихорецкую, немецко-фашистское командование приступило к отводу 1-й танковой армии с Терека на северо-запад, поскольку над ее тылом уже нависала неотвратимая угроза со стороны Южного фронта. Чтобы понять, как развиваются события, не требовалось большой полководческой прозорливости.

1-я танковая армия стремилась сомкнуться флангом с 4-й танковой армией из группы Манштейна и таким образом приостановить наступление войск Южного фронта в Манычской впадине, не дать нам вырваться к Ростову. Практически враг создавал бронированный барьер из двух танковых армий. А танки, как известно, в условиях степей могут легко маневрировать, в короткое время образовывать сильные подвижные группировки и наносить мощные удары. К тому же именно здесь противник располагал тогда кроме частей 1-й танковой армии еще и соединением специальной организации, особо подготовленным для войны в пустынях и степях, так называемым корпусом "Ф"{9}. В состав этого корпуса входили три моторизованных, танковый и саперный батальоны, подразделения штурмовых орудий и авиаотряд. У нас же танков было относительно мало, и приходилось сочетать их с конницей, чтобы хоть в какой-то мере ослабить преимущество врага.

Главным силам 1-й танковой армии удалось оторваться от нашей Северной группы войск. Преследование отходящего противника началось недостаточно организованно и с опозданием. Средства связи оказались не подготовленными к управлению наступательными действиями. В итоге уже в первый день преследования части перемешались. Штабы не знали точного положения и состояния своих войск. 58-я армия отстала от соседей и оказалась как бы во втором эшелоне. 5-й гвардейский Донской кавкорпус и танки не смогли опередить пехоту. Командование фронта пыталось навести порядок, но без особого успеха.

Перед Черноморской группой отхода, однако, не наблюдалось. Там противник сопротивлялся упорно. Он понимал, чем грозит ему прорыв советских войск на Краснодар, Тихорецкую и на Таманский полуостров.

Командование же Закавказского фронта не вполне точно оценивало обстановку. Главное внимание оно по-прежнему уделяло действиям Северной группы войск, хотя стало уже очевидным, что ее фронтальным преследованием противник только выталкивается. Значительно большие перспективы рисовались в полосе Черноморской группы войск. Но как раз здесь-то командование фронта ничего существенного не предпринимало.

4 января в 13 часов 30 минут позвонил Сталин.

- Запишите и передайте во фронт,- сказал он мне и стал диктовать директиву. Говорил медленно, обдумывая, видимо, формулировки:

- "Первое. Противник отходит с Северного Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги. Северная группа Масленникова превращается в резервную группу, имеющую задачу легкого преследования. Нам невыгодно выталкивать противника с Северного Кавказа. Нам выгоднее задержать его с тем, чтобы ударом со стороны Черноморской группы осуществить его окружение. В силу этого центр тяжести операций Закавказского фронта перемещается в район Черноморской группы, чего не понимают ни Масленников, ни Петров.

Второе. Немедленно погрузите 3-й стрелковый корпус из района Северной группы и ускоренным темпом двигайте в район Черноморской группы. Масленников может пустить в дело 58-ю армию, которая болтается у него в резерве и которая в обстановке нашего успешного наступления могла бы принести большую пользу.

Первая задача Черноморской группы - выйти на Тихорецкую и помешать таким образом противнику вывезти свою технику на запад. В этом деле вам будет помогать 51-я армия и, возможно, 28-я армия.

Вторая и главная задача ваша состоит в том, чтобы выделить мощную колонну войск из состава Черноморской группы, занять Батайск и Азов, влезть в Ростов с востока и закупорить таким образом северокавказскую группу противника с целью взять его в плен или уничтожить, В этом деле вам будет помогать левый фланг Южного фронта Еременко, который имеет задачей выйти севернее Ростова..."

Тут Сталин сделал довольно значительную паузу, а затем продолжал:

- "Третье. Прикажите Петрову, чтобы он начал свое наступление в срок, не оттягивая этого дела ни на час, не дожидаясь подхода всех резервов. Петров все время оборонялся, и у него нет большого опыта по наступлению. Растолкуйте ему, что он должен перестроиться на наступательный лад, что он должен дорожить каждым днем, каждым часом".

Под конец Верховный добавил пункт, требовавший немедленного выезда командования фронта в район действий Черноморской группы. Таким образом, вторично было подтверждено, что главные усилия Закавказского фронта должны концентрироваться именно здесь. Теперь уже не прогнозы, а сама обстановка подсказывала этот наиболее разумный способ действий.

Перемещение центра тяжести операций в полосу Черноморской группы не допускало, однако, ослабления активности Северной группы войск. Как бы то ни было, она уже вела преследование противника, и ее положение позволяло надеяться на значительный оперативный результат.

Своим правым флангом Северная группа продвинулась на 20 километров и находилась на рубеже Согулякин. Здесь нашему 4-му гвардейскому кавкорпусу противостоял корпус "Ф". 44-я армия, сбивая части прикрытия 3-й и 13-й танковых дивизий немцев, выдвинулась на 20 километров к западу от Сунженского. В ее полосе действовали также 5-й гвардейский кавкорпус и танковая группа генерала Г. П. Лобанова (три танковые бригады, танковый полк, отдельный танковый батальон, два истребительно-противотанковых полка, а всего 106 танков и 24 бронемашины). В центре 58-я армия сбила части 111-й и 50-й пехотных дивизий немцев, овладела 3 января Моздоком и медленно продвигалась в направлении Прохладного. Левее 9-я армия отбросила прикрытие 370-й пехотной и 5-й авиаполевой дивизий противника и продвинулась за сутки более чем на 30 километров. В полосе этой армии находилась танковая группа подполковника В. И. Филиппова (три танковые бригады и два танковых батальона - всего 123 танка, а также стрелковая бригада и два истребительно-противотанковых полка). На левом фланге 37-я армия, преследуя части корпусной группы Штейнбауэра, овладела Нальчиком и наступала в северо-западном направлении.

Перед правым флангом Северной группы лежала степь, где успешно могли действовать подвижные войска. А в центре и на левом фланге, по мнению Генштаба, можно было подсечь противника ударом 37-й армии в направлении Пятигорска, в сочетании с наступлением 9-й армии на Георгиевск. Таким образом достигался бы разгром основных сил вражеского прикрытия и, следовательно, ускорялись темпы последующих наступательных действий. С выходом же к Невинномысску для Северной группы открывалась возможность ударить в тыл немецким войскам, находившимся в горах Главного Кавказского хребта.

В то же время мы понимали, что Северная группа не в состоянии охватить своими подвижными войсками фланг противника, а тем более выйти на тылы его главных сил. Наши конные корпуса были очень ослаблены. В 10-й гвардейской кавдививии, например, к началу преследования в строю насчитывалось: людей менее двух тысяч, орудий 76-мм калибра - два, 45-мм калибра - четыре, станковых пулеметов - четыре. 9-я гвардейская кавдивизия имела в строю 2317 человек, орудий разных - семь, станковых пулеметов - восемь. Чуть лучше выглядели в этом отношении и другие дивизии. А конский состав везде был истощен настолько, что не выдерживал переходов более 20-25 километров в сутки. Без танков и авиации такие дивизии не могли, конечно, сыграть серьезной роли в борьбе против 1-й танковой армии противника и его корпуса "Ф".

Вместе с тем очень хотелось принять такие меры, которые привели бы если не к полному разгрому, то хотя бы к частичному поражению противника и захвату его техники. Надо было создать какой-то ударный кулак на правом фланге. Генштаб предложил усилить кавкорпуса танками и использовать их на путях отхода противника.

Соображения Генерального штаба направили Военному совету фронта, так сказать, для консультации, в порядке поиска наиболее целесообразного решения. Однако там эти соображения в должной мере учтены не были. Оперативная директива Северной группы войск, представленная в Ставку 6 января, с которой, видимо, согласилось и командование фронта, имела ряд существенных недостатков. В целом она продолжала прежнюю линию на выталкивание противника, вела к распылению усилий войск, особенно кавкорпусов и танков, характеризовалась слишком сложным маневром, тормозящим их движение вперед.

Такой план действий Ставка, разумеется, не утвердила. Генштабу было приказано подробно проанализировать действия Северной группы и послать этот анализ ее командующему и командующему Закавказским фронтом. Мы это сделали. В записке Генштаба от 7 января отмечалось, что войскам группы ставятся нереальные задачи по глубине: например, Кубанскому кавкорпусу предлагалось к 9 января овладеть Ворошиловском (Ставрополь), удаленным на 200 километров от расположения корпуса; 58-й армии ставилась задача преодолеть с боем свыше 100 километров за два дня. Нереальными были и задачи 44-й армии. В то же время 9-я армия, имевшая наибольшее продвижение, преднамеренно задерживалась на месте на три дня и выводилась в резерв.

Генштаб предложил: продолжать наступление 9-й армии на Георгиевск, Минеральные Воды, имея впереди три танковые бригады; основные силы подвижных войск вести на правом фланге и использовать их на путях отхода противника в районе Невинномысска или еще глубже; на левом фланге иметь минимальные силы, с тем чтобы не выталкивать противника из предгорий Главного Кавказского хребта и избежать излишних перегруппировок в дальнейшем; 58-ю армию вести во втором эшелоне. При этом подчеркивалась необходимость спланировать операцию, исходя из реальных возможностей, наладить бесперебойное управление войсками и снабжение их.

Следует заметить, что как раз в день отправки наших рекомендаций на правом фланге Северной группы опять нарушилась связь с танковыми и кавалерийскими частями. Точного их положения штабы не знали.

Прочитав итоговое боевое донесение за 7 января по Закавказскому фронту, Сталин в 3 часа 55 минут 8 января опять продиктовал для передачи И. И. Масленникову и в копии И. В. Тюленеву гневную телеграмму:

"...Вы оторвались от своих войск и потеряли связь с ними. Не исключено, что при таком отсутствии порядка и связи в составе Северной группы ваши подвижные части попадут в окружение...

Такое положение нетерпимо.

Обязываю вас восстановить связь с подвижными частями Северной группы и регулярно, два раза в день, сообщать в Генштаб о положении дел на вашем фронте.

Личная ответственность за вами..."

В последующие дни управление войсками Северной группы несколько улучшилось и преследование проводилось более планомерно, в основном вдоль железной дороги на Армавир. Однако решительного перелома в ходе операции достигнуто не было: противник не допустил охвата его фланга или прорыва наших подвижных войск на тылы группы армий "А". Правда, остановить наше наступление ему тоже не удалось. Бои велись с исключительной ожесточенностью.

Пришлось решительно перестраиваться и командованию Черноморской группы, ставшей теперь точкой приложения главных усилий фронта. Дело в том, что примерно с середины ноября 1942 года здесь подготавливалась так называемая Майкопская операция. В свое время она была целесообразна, и Ставка ее санкционировала. На майкопском направлении развернулась работа по развитию дорог, созданию запасов, сосредоточению войск. Но к январю 1943 года необходимость в этой операции отпала. Изменившаяся обстановка требовала наступления на краснодарском и новороссийском направлениях. Приходилось все менять, причем в самом срочном порядке.

Командование фронта, прибывшее по указанию Сталина на КП Черноморской группы в Молодежное (под Туапсе), занялось вместе с И. Е. Петровым разработкой замысла двух новых операций, под условными наименованиями "Горы" и "Море". В то же время на краснодарское и новороссийское направления стали стягиваться войска, в частности артиллерия. Сосредоточение их по горным дорогам было сопряжено с большими трудностями.

Планы этих двух операций Черноморской группы были представлены в Ставку и уже 8 января рассмотрены там.

По плану "Горы" главная роль отводилась 56-й армии, командование которой поручалось генералу А. А. Гречко. Он уже хорошо зарекомендовал себя как командующий Новороссийским оборонительным районом, а затем 18-й армией под Туапсе, где враг был остановлен в критические дни обороны Кавказа. В состав 56-й армии включались значительные силы: пять стрелковых дивизий, семь стрелковых бригад, танки и другие средства усиления.

Операция имела два четко выраженных этапа. На первом этапе (14-18 января) предполагалось разгромить вражеские войска, противостоящие 56-й армии, овладеть Краснодаром и захватить переправы через Кубань. На втором этапе (19-30 января) планировалось наступление из района Краснодара на Тихорецкую и овладение рубежом Тихорецкая, Каневская. О дальнейшем движении на Батайск в плане даже не упоминалось.

"Будет надир", - подумали мы, хотя, говоря откровенно, у нас самих не было уверенности в том, что Черноморской группе удастся вырваться на Тихорецкую, а не только на Батайск: отходящий перед Северной группой противник попадал туда, безусловно, раньше наших войск. Но Верховный назвал Батайск как конечную цель удара, а он о своих указаниях никогда не забывал и не позволял забывать другим.

Операция "Море", проводившаяся во взаимодействии с Черноморским флотом, распадалась на три этапа. На первом из них (12-15 января) 47-я армия генерал-лейтенанта Ф. В. Камкова должна была прорвать оборону противника в районе Абинской и захватить станицу Крымскую, создав тем самым выгодные условия для овладения Новороссийском с суши и развития наступления в глубину Таманского полуострова. На втором этапе (16-25 января ) предстояло освободить порт и город Новороссийск ударом 47-й армии с суши и морского десанта из района Южная Озерейка. Третий этап составляло освобождение Таманского полуострова, и рассчитан он был до 1 февраля.

Если план "Море" Ставка утвердила без замечаний, то с другим планом, "Горы", возникли осложнения. Как мы и предполагали, Верховный высказал недоумение по поводу обойденного молчанием наступления на Батайск. В 14 часов 8 января от Сталина снова последовал звонок в Генштаб, и я записал следующее распоряжение для передачи командованию Закавказского фронта и Черноморской группы:

"Первое. Ваш план операции получен. Он отражает только два этапа операции: первый этап - выход на рубеж Краснодар, второй этап - выход на рубеж Тихорецкая. Но в вашем плане не отражен третий этап операции, предусмотренный моими указаниями, а именно - выход на Батайск.

Прошу сообщить, по каким мотивам вы отсекли 3-й этап операции.

Вполне вероятно, что в связи с наступлением Южного и Юго-Западного фронтов может создаться благоприятная обстановка для выхода части черноморских войск на Батайск. Если вы теперь же не подготовитесь к этому делу, обстоятельства могут застать вас врасплох.

В связи с этим прошу вас сообщить в Генеральный штаб о тех силах, которые вы намерены выделить для осуществления 3-го этапа операции.

Второе. Ваш план операции по 1-му и 2-му этапам утверждается".

Затем, вспомнив, видимо, продиктованную ночью телеграмму И. И. Масленникову относительно потери управления войсками, Сталин приказал прибавить только для Военного совета фронта третий пункт:

"Обратите внимание на Масленникова, который оторвался от своих частей и не руководит ими, а плавает в беспорядке".

Недостающая часть плана "Горы" вскоре была представлена, и 11 января Ставка утвердила его в целом.

Все перегруппировки и сосредоточение войск в полосе Черноморской группы проводились в чрезвычайной спешке. К этому вынуждал не только продолжающийся отход 1-й танковой армии противника, но и начавшееся 5 января отступление немцев с перевалов Главного Кавказского хребта.

Принимались все возможные меры, чтобы закончить подготовку операции в сроки, обусловленные планами, но достигнуть этого не удалось. Погода вконец испортилась, шли дожди и снег. Войска и грузы задержались в пути. Особенно плохо было с артиллерией. Командование фронта доложило об этом. Сталин на сей раз проявил терпимость. 13 января в 11 часов 50 минут он передал через оперативного дежурного по Генштабу генерала С. С. Броневского следующий ответ командующему фронтом:

"Сроки начала и проведения операции не следует понимать как абсолютные и неизменные величины. Если погода плохая, можете начать операцию "Горы" или операцию "Море" на один-два дня позже срока".

На основании этой телеграммы наступление 56-й и 47-й армий было начато 16 января, но опять-таки при далеко не полном сосредоточении войск. Дальнейшие отсрочки оказались невозможными из-за несколько неожиданного изменения обстановки перед фронтом Черноморской группы и ее соседей справа - 46-й и 18-й армий. Дело в том, что 46-я армия начала наступление еще 11 января. Перед ней стояла скромная задача: отвлечь внимание противника от главных направлений, нанося удары на Нефтегорск, Апшеронский и Майкоп. Однако действия ее оказались настолько энергичными, что она вынудила к отходу в северном направлении противостоящие ей вражеские войска и создала угрозу для противника, оборонявшегося перед расположенной левее 18-й армией. Там тоже начался отход. 18-я армия перешла в преследование, поворачивая фронт на северо-запад. А это в свою очередь благоприятствовало наступлению 56-й армии. 16 января она атаковала противника и за семь дней тяжелых боев прорвала его оборону на краснодарском направлении, вышла на подступы к Краснодару и к реке Кубань.

47-я армия, наносившая главный удар на Крымскую, успеха не имела. Да и в полосе 56-й сопротивление противника все возрастало и вскоре стало непреодолимым. Соотношение сил уравнялось и даже имело тенденцию к изменению в пользу противника.

Тут заявили о себе неотвратимые законы диалектики войны: ухудшение общего положения немецко-фашистских войск, особенно под Батайском и Ростовом, заставило их командование использовать все возможности для укрепления обороны на краснодарском и новороссийском направлениях, любой ценой сохранить за собой пути отхода в Донбасс и Крым. Ведь в то время, когда Черноморская группа вела бои на подступах к Краснодару, 2-я гвардейская, 51-я и 28-я армии Южного фронта находились уже в восьми километрах от Батайска, а войска Северной группы Закавказского фронта выходили в район Песчаноокопское, Кропоткин, Армавир. Создавалась, таким образом, ситуация, чреватая для противника новым "Сталинградом". Он, конечно, всячески старался избежать этого и принимал контрмеры.

23 января особой директивой советское Верховное Главнокомандование указало Южному фронту на его главную роль в окружении противника на Северном Кавказе.

"Захват Батайска нашими войсками,- говорилось в директиве,- имеет большое историческое значение. Со взятием Батайска мы закупорим армии противника на Северном Кавказе, не дадим выхода в район Ростова, Таганрога, Донбасса 24 немецким и румынским дививиям.

Враг на Северном Кавказе должен быть окружен и уничтожен, так же как он окружен и уничтожается под Сталинградом.

Войскам Южного фронта необходимо отрезать 24 дивизии противника на Северном Кавказе от Ростова, а войска Черноморской группы Закавказского фронта в свою очередь закроют выход этим дивизиям противника на Таманский полуостров.

Главная роль принадлежит здесь Южному фронту, который должен совместно с Северной группой Закавказского фронта окружить и пленить или истребить войска противника на Северном Кавказе".

Ставка приказывала Южному фронту немедленно двинуть на Батайск основные силы, расположенные в районе Маныча и южнее Дона, захватить Батайск и Азов. Приказ этот был принят к исполнению. Однако неоднократные атаки наших войск в районе Батайска были отражены в основном танками и авиацией. Сил Южного фронта для разгрома батайской группировки и перехвата путей отхода противника на Ростов явно не хватало.

К этому же времени относятся важные изменения в обстановке на Закавказском фронте. Подвижные части его Северной группы соединились с левофланговой 28-й армией Южного фронта и достигли рубежа Средне-Егорлык, Песчаноокопское, а 44, 58, 9 и 37-я армии выходили на дальние подступы к Тихорецкой. Теперь уже незачем было направлять сюда усилия Черноморской группы. Эта задача, поставленная ей ранее, явно изжила себя. 23 января Черноморская группа получила указание:

"1) Выдвинуться в район Краснодара, прочно оседлать р. Кубань, распространиться по обоим ее берегам, а главные силы направить на захват Новороссийска и Таманского полуострова с тем, чтобы закрыть выход противнику на Таманский полуостров так же, как Южный фронт закрывает выход противнику у Батайска и Азова.

2) В дальнейшем основной задачей Черноморской группы войск иметь захват Керченского полуострова".

В тот же день, 23 января, по вызову Ставки в Москву прибыл Л. М. Василевский. По его докладу о положении на фронтax, действия которых он координировал, и сообразуясь с обстановкой на Северном Кавказе, Ставка приняла решение о преобразовании Северной группы Закавказского фронта в самостоятельный Северо-Кавказский фронт. В состав его вошли 9, 37, 44 и 58-я армии, Кубанский и Донской гвардейские кавкорпуса, а также все другие соединения, части и учреждения, входившие ранее в Северную группу. Командующим остался И. И. Масленников. Директивой Ставки от 24 января ему предписывалось:

"...1. Подвижную КМГ генерал-лейтенанта Кириченко направить на Батайск для удара в тыл ростовско-батайской группе противника с задачей во взаимодействии с левым крылом Южного фронта разгромить противника и овладеть Батайском, Азовом, Ростовом.

2. 44-й и 58-й армиям, наступая в направлении Тихорецкая, Кущевская, поставить задачу разгромить отступающие части 1-й танковой армии противника, выйти на рубеж Батайск, Азов, Ейск. В дальнейшем иметь в виду форсирование Таганрогского залива и выход на северный берег в район Кривая Коса, Буденновка.

3. 9-й армии нанести удар на Томашевская, 37-й армии - на Краснодар с задачей во взаимодействии с Черноморской группой Закавказского фронта окружить, разгромить противника или пленить его".

На примере действий Закавказского фронта в январе 1943 года ярко видна повседневная руководящая роль Ставки и ее рабочего органа - Генерального штаба. Ни одно изменение обстановки не оставалось без внимания, ни одна серьезная ошибка не оставалась без поправки. Подтверждением тому служат основные письменные директивы, распоряжения и указания, о которых говорилось выше.

Кроме того, помимо сбора информации с фронтов о положении и действиях своих войск и противника по нескольку раз в день велись устные переговоры, уточнялись детали обстановки и т. д. И так по всем фронтам. Это была гигантская, напряженная работа, которую вел большой коллектив Генерального штаба под руководством Ставки Верховного Главнокомандования.

В первых числах февраля в полосе Северо-Кавказского фронта противник был выбит из степей северо-западнее и западнее Тихорецкой и с побережья Азовского моря от Азова до Приморско-Ахтарской. Наши войска овладели районом Чепегинской и выдвинулись к Кореновской. Однако захватить Батайск не удалось. Здесь на подступах к Ростову по-прежнему стоял своеобразный броневой щит.

Не было успеха и под Новороссийском. Наступление 47-й армии в направлении станиц Абинская и Крымская оказалось неподготовленным: достаточных для этого сил здесь не накопили, прорыв должным образом не организовали, и атаки очень скоро захлебнулись. Что же касается высадки десанта в районе Южной Озерейки, то она сорвалась из-за штормовой погоды.

Несколько лучше обстояло дело в правофланговых армиях Черноморской группы: они успешно преследовали противника и нанос или ему большой урон. 46-я армия, форсировав Кубань, овладела станицей Усть-Лабинской. 18-я армия отбросила врага к Кубани. 56-я вела упорные бон на подступах к Краснодару, а затем по приказу Ставки пришла на помощь 47-й армии, нанесла фланговый удар в направлении Нового Бжегоная, Львовской, Крымской. Через два дня этот удар был усилен еще и 18-й армией. Но тщетно. На правом фланге Черноморской группы намеченная цель тоже осталась недостигнутой. Сказались опять-таки и недостаточность материальных средств, и ограниченность времени на подготовку наступления. Но главная причина состояла в том, что немцы бросили сюда основные силы своей 17-й армии и сумели создать здесь заранее особо прочную оборону. В результате к февралю 1943 года образовался так называемый таманский плацдарм противника, с которым впоследствии пришлось изрядно повозиться.

Мы в Генштабе не раз задавали себе вопрос - чем обусловлено положение этого плацдарма? Вынужденная это мера или преднамеренный акт? Конечно, войска 17-й армии, не сумевшие отойти на Дон и связанные нашими ударами, принуждены были отступить на Таманский полуостров. Но с другой стороны, немцы не могли не оценить оперативного значения Таманского полуострова. Укрепившись здесь, они угрожали тылам наших войск на Нижнем Дону и Кавказе, затрудняли действия советского флота в Азовском море. Наконец, таманский плацдарм прикрывал с востока Крым от морских десантов. Если рассматривать дело в таком аспекте, то выходило, что противник обосновался на Тамани преднамеренно. Во всяком случае, мы больше склонялись к последнему и делали вывод, что таманский плацдарм будет обороняться упорно, ликвидировать его не так-то просто.

В ходе предшествовавших боевых действий Северо-Кавказский и Закавказский фронты сомкнулись флангами и главные силы нацелили на таманский плацдарм. Оставлять их войска под руководством двух фронтовых управлений, но с одной общей задачей не было смысла. Поэтому с 5 февраля Ставка передала Черноморскую группу Северо-Кавказскому фронту и ему же подчинила в оперативном отношении Черноморский флот. Зато от него отошли 44-я армия и подвижная группа Кириченко, тяготевшие оперативно и территориально к Южному фронту.

Таким образом, все внимание Северо-Кавказского фронта переключалось на разгром таманской группировки противника. Закавказский же фронт получил прежнюю оборонительную задачу в пределах Закавказья.

Но накануне реорганизации была повторно проведена Новороссийская операция. Замысел ее в основном оставался без изменений: окружение и разгром противника в районе Новороссийска согласованными действиями 47-й армии и морских десантов. Сухопутные войска направлялись в обход города с северо-запада, а десанты высаживались в двух местах: основной - в районе Южная Озерейка и вспомогательный - в районе Станички. Время высадки десантов ставилось в зависимость от действий 47-й армии: десантирование должно было осуществляться после того, как сухопутные войска прорвут оборону противника к северу от Новороссийска и овладеют перевалом Маркотх.

1 февраля 47-я армия перешла в наступление, но успеха не имела. Тем не менее командующий Закавказским фронтом приказал высаживать морской десант. Попытка эта была предпринята 4 февраля без надлежащей подготовки. Плохо организованное взаимодействие между кораблями флота и десантом, а главное, то, что огневые средства противника не были подавлены корабельной артиллерией, привело к плачевным результатам. В районе Южная Озерейка высадилась лишь небольшая часть основного десанта - около 1400 человек. Удержать плацдарм они, конечно, не смогли и впоследствии с большими потерями вынуждены были пробиваться к вспомогательному десанту в районе Станички. Несколько десятков человек из состава этой группы удалось снять с берега катерами.

Вспомогательный десант (почти 900 человек) под командованием майора Ц. Л. Куникова высадился полностью. Этому способствовали хорошо организованные действия отряда кораблей высадки (командир - капитан-лейтенант Н. И. Сипягин). На суше десантники вели бой дерзко и умело. Хорошо работал штаб десантников во главе с опытным капитаном Ф. Е. Котановым, который потом заменил смертельно раненного Куникова. Должен отметить начальника штаба Новороссийской военно-морской базы капитана 2 ранга А. В. Свердлова, которому было поручено управление всеми силами вспомогательного десанта с передового командного пункта. Десантникам удалось захватить и удержать небольшой плацдарм, на который затем переправились несколько стрелковых и морских бригад, а также управление 16-го стрелкового корпуса. Они расширяли территорию плацдарма до горы Мысхако, привлекли на себя силы почти пяти дивизий противника, прославили советское оружие.

Почти одновременно с этим, 9-22 февраля, проводилась другая наступательная операция - в районе Краснодара. На правом фланге здесь действовали 58-я и 9-я армии, в центре - 37-я и 46-я, а левое крыло, севернее Новороссийска, составляла все та же 47-я армия. Удары наносились по сходящимся направлениям на станицу Варениковскую. 18-я и 56-я армии, находившиеся непосредственно перед Краснодаром, наступали с целью окружения и разгрома противника, оборонявшегося в самом городе.

Местность не благоприятствовала нам. 47-й армии предстояло преодолеть горный хребет, а 58, 9 и 37-я - наступали через лиманы, плавни, озера и ерики, переполненные в это время водой. О дорогах даже вспомнить страшно: это были потоки непролазной грязи, буквально засасывавшие и пехоту, и артиллерию, и в особенности тылы. А противник сидел на господствующих высотах, используя каждый час для того, чтобы поглубже зарыться в землю и прибавить к многочисленным естественным препятствиям, вставшим на нашем пути, еще и искусственные, в частности минные поля.

Командование фронта стояло перед дилеммой: либо подготовиться к прорыву по всем правилам, но потерять время, за которое противник успеет еще более укрепиться, либо наступать без существенной паузы, не давая врагу возможности усилить оборону. Избрали второй вариант: на подготовку операции отвели всего пять суток.

9 февраля с рубежа рек Бейсуг и Кубань войска Северо-Кавказского фронта нанесли удар, прорвали оборону немцев в районе Кореновской, и наша 37-я армия за два дня боев углубилась на запад до 25-30 километров. На правом фланге 18-й армии в районе Пашковской тоже была форсирована Кубань и имелось некоторое продвижение. Опираясь на успех соседей, пошла вперед и 46-я армия. Совместными усилиями 12 февраля они выбили врага из Краснодара и весь следующий день продолжали преследование его на глубину до 50 километров. Под влиянием этого несколько выправилось положение на правом фланге и юго-западнее Краснодара. А вот в районе Новороссийска все удары 47-й армии и героев Мысхако были отбиты.

В течение второй половины февраля, в марте и первой половине апреля наступательные бои продолжались без крупных успехов. Противника оттеснили на линию рек Курка и Кубань до Прикубанского, на реку Адагум до Красного, на высоты у станиц Крымская, Неберджаевская, но решительного поражения он не понес. Объяснялось это многими обстоятельствами, и в частности недостатками в руководстве нашими войсками. Напрашивалась необходимость дополнительных организационных мер.

Уже 16 марта Ставкой было ликвидировано управление Черноморской группы и за счет его усилен штаб Северо-Кавказского фронта. Несколькими днями ранее управление 18-й армии передислоцировалось в район Новороссийска и объединило войска, действовавшие на полуострове Мысхако и у горы Долгой. Дивизии же, оставшиеся в районе Краснодара, влились в 46-ю и 56-ю армии.

Противник между тем сам стал проявлять повышенную активность и на сухопутье, и в воздухе, и на море. В апреле он усилил свои войска в районе Новороссийска и нанес сильнейшие контрудары по защитникам Малой земли, а также восточное города. Не оставалось никаких сомнений, что немцы собираются ликвидировать наш плацдарм.

Удары были и по другим нашим армиям. С 15 апреля враг предпринял контратаки на главном направлении против 56-й армии. Немецкая авиация летала сюда не только с таманских, но и с крымских, даже с украинских аэродромов. Она стремилась захватить господство в воздухе. Над Кубанью шли многочисленные воздушные бои, в которых участвовали новейшие немецкие истребители Ме-109Г-2 и Ме-109Г-4.

Боевая активность нашей авиации была заметно ниже. 9 апреля, например, враг сделал свыше 750 самолето-вылетов, мы - 307; 12 апреля он - 862, мы 300; 15 апреля он - 1560, мы - 447; 17 апреля немцы - 1560, мы - 538. На море противник блокировал Геленджикскую бухту.

Положение, таким образом, складывалось для нас неблагоприятно. Ставка позаботилась об усилении Северо-Кавказского фронта. Сюда перебрасывались новые авиационные части, гвардейские минометы, направлялись дополнительные эшелоны с боеприпасами и горючим. В резерв фронта вывели 47-ю армию, два стрелковых корпуса и дивизию. Создавались резервы в армиях. Упорядочивалась работа тылов.

Детально разобравшись в обстановке, сложившейся на Северном Кавказе, Генеральный штаб 17 апреля доложил свои выводы Верховному Главнокомандующему вместе с планом возможного использования сил и средств, имеющихся на Северо-Кавказском фронте и прибывающих туда в ближайшее время. И. В. Сталин посоветовался с Г. К. Жуковым, недавно прибывшим из-под Белгорода. Тот не исключал намерений немецкого командования использовать 17-ю армию, засевшую на Тамани, в наступательных операциях весной и летом 1943 года. Он считал целесообразным поскорее ликвидировать таманский плацдарм, отбросив противника в Крым.

Поразмыслив над этим, Верховный Главнокомандующий сказал Жукову:

- Неплохо бы вам лично разобраться во всем на месте. Последнее время у Масленникова что-то не ладится. Усилия фронта ощутимых результатов не дают... Возьмите с собой от Генштаба Штеменко и побывайте там сами...

Тогда же Верховный разрешил использовать в боях на Тамани особую дивизию НКВД из резерва Ставки. Командовал ею уже знакомый читателю полковник Пияшев. Это соединение имело в то время наибольшую укомплектованность- до 11 тысяч человек.

На следующее утро, 18 апреля, мы вылетели в Краснодар. Г. К. Жуков пригласил в эту командировку командующего ВВС А. А. Новикова и наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова.

В Ростове дозаправились и оттуда до Краснодара шли на бреющем полете - над Кубанью активно действовала авиация противника, шло ожесточенное воздушное сражение. Страшно болтало. А внизу цвели сады, ярко зеленели поля.

На Краснодарском аэродроме нас встретил Масленников и повез в свой штаб, куда уже были вызваны командующие 58, 9 и 37-й армиями. Войска этих армий уткнулись в плавни, простиравшиеся на шесть и более километров. Узенькие тропы через плавни прочно прикрывались противником. Действовать здесь способны были лишь относительно небольшие, специально оснащенные отряды.

Выслушав командармов, Жуков сказал:

- Будем искать решения задачи южнее Кубани. Завтра же выедем на место.

Обстановка южнее Кубани выглядела так. На основном направлении наступала 56-я армия. Главный удар наносился в обход Крымской с юга, вспомогательный - в обход с севера. Враг бросил в бой свежие силы пехоты и танков, большие массы авиации. В результате 56-я армия только подошла к Крымской, но овладеть ею не смогла. В наступающих дивизиях остро ощущался недостаток боеприпасов. Не хватало артиллерии и танков. Тяжело приходилось и 18-й армии. Она второй день отражала сильнейшие атаки противника в районе Мысхако.

Утром 19 апреля мы прибыли на командный пункт 56-й армии, располагавшийся за станицей Абинской. Командарм А. А. Гречко, докладывая обстановку, прямо заявил, что очередное наступление, назначенное на завтрашний день, не подготовлено. Г. К. Жуков согласился с этим мне-нием и отсрочил наступление армии на пять дней, то есть до 25 апреля. К этому времени ожидались боеприпасы, горючее, подход артиллерии РВГК и, самое главное, становилось возможным использовать всю авиацию, в том числе и вновь прибывшую, что позволяло захватить господство в воздухе. К тому же сроку должна была подойти дивизия НКВД. Предполагалось также усилить 56-ю армию за счет переброски сюда артиллерии, в том числе гвардейских минометов, с пассивных участков фронта. А кроме всего прочего, Жукову хотелось до начала наступления лично побывать в корпусах и дивизиях, посмотреть все своими глазами.

Тут же он отдал распоряжение отрыть в районе КП 56-й армии несколько землянок для нас, с тем чтобы мы были поближе к войскам, действующим на главном направлении, и не тратили бы напрасно времени на поездки в Краснодар. Георгий Константинович и Масленникову предложил иметь свой НП в этой армии.

Последующие дни мы провели главным образом в войсках, знакомились с командирами корпусов и дивизий, изучали все детали обстановки, уточняли на местности взаимодействие. С НП командарма, который был километрах в двух от переднего края, наметили, где и как будем вводить в бой особую дивизию НКВД.

Одновременно с подготовкой наступления 56-й армии представитель Ставки проявил большую заботу об упрочении обороны десантной группы 18-й армии на Мысхако, обеспечении ее устойчивости и бесперебойном питании всем необходимым. Уже 20 апреля перед фронтом десантной группы по войскам противника было произведено два массированных авиационных удара. Каждый удар наносили 200 самолетов, после чего противник сразу приостановил свое наступление и стал зарываться в землю. По указанию Г. К. Жукова флот выделил дополнительные средства для перевозок на Малую землю, была усилена артиллерия 18-й армии к районе Цемесской бухты, улучшена система артиллерийского огня.

В ночь на 21 апреля объединенными усилиями авиации дальнего действия, Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота производились удары по аэродромам противника в Анапе, по захваченной им части Новороссийска и опять-таки по боевым порядкам немецко-фашистских войск. Налеты эти тоже оказались очень эффективными.

Из чисто организационных мероприятий, осуществленных в те же дни, достойны упоминания здесь, пожалуй, только два: перемещение на побережье Азовского моря управления 58-й армии с одновременной передачей ее дивизий в состав 9-й армии и сведение трех гвардейских стрелковых дивизий 56-й армии в 11-й гвардейский стрелковый корпус.

Однажды уже поздно ночью, закончив очередное донесение в Москву, я понес его на подпись Жукову. Георгий Константинович сидел в своей землянке, глубоко задумавшись над развернутой картой. Подписал почти без поправок и по привычке спросил:

- Что намереваетесь делать теперь?

- Отправлю донесение и лягу спать,- ответил я, прикинув, что до рассвета остается не так уж много времени.

- Пожалуй, правильно...

На том мы и расстались.

Отправка донесения - дело недолгое. Через полчаса я вернулся к себе и только было собрался прилечь, как услышал приглушенные звуки баяна. Кто-то мягко выводил грустную, всем тогда знакомую мелодию. Я выглянул в дверь и увидел Георгия Константиновича. Он медленно растягивал мехи баяна, присев на порог землянки. За первой мелодией последовали вторая, третья, такие же сердечные. Все это были добрые наши фронтовые песни. Мастерства у музыканта не хватало, но играл он с подкупающим усердием. Я долго стоял у двери не шелохнувшись.

С утра 21 апреля мы были в 18-й армии, оборонявшейся в районе Новороссийска. Выслушали доклад командарма К. Н. Леселидзе, вникли в его просьбы. Обещали помочь армии авиацией, о работе которой Леселидзе отзывался с большой похвалой.

К вечеру, возвращаясь обратно, заехали на наблюдательный пункт командира 3-го стрелкового корпуса А. А. Лучинского. Этот корпус располагался на левом фланге 56-й армии. С НП Лучинского отчетливо была видна укрепленная врагом Неберджаевская. Немецкая авиация бомбила наши позиции, а затем ударила и по НП. Переждав бомбежку, занялись уточнением плана действий корпуса. Его решено было использовать для разгрома противника в районе Неберджаевской и обеспечения всей наступательной операции со стороны Новороссийска.

22 апреля представитель Ставки работал с командирами дивизий 56-й армии. Им было разъяснено, что армия действует на главном направлении фронта, имея ближайшей своей задачей прорыв обороны противника в районе Крымской и овладение этим узлом сопротивления, а в последующем наступление пойдет на Гладковскую и Верхне-Баканский в тыл новороссийской группировке немецко-фашистских войск. Здесь же намечалось применить основные силы авиации. Сюда в первую очередь направлялись боеприпасы.

Определились задачи и других армий. Составлявшая правый фланг фронта 9-я армия под командованием К. А. Коротеева, действуя из района северо-восточнее Шапорского, должна была форсировать Кубань и овладеть Варениковской, а в последующем развивать успех в глубь Таманского полуострова на Джигинское и частью сил на Темрюк. 37-й армии генерала П. М. Козлова предстояло нанести удары из Прикубанского и Ремеховского прямо на запад, тоже в общем направлении на Варениковскую. А 18-й армии следовало восстановить свое положение на Мысхако, ранее нарушенное противником.

Ставка утвердила этот план операции без поправок. Но жизнь внесла свои коррективы: наступление пришлось перенести еще на несколько дней - до 29 апреля. Только к этому сроку все силы и средства могли быть приведены в полную готовность.

Дни стояли солнечные, теплые. С утра до поздней ночи мы пропадали в дивизиях и полках, скрупулезно вникали во все мелочи, старались не упустить ничего. К себе возвращались уже за полночь. Я, как обычно, сразу же после ужина садился писать донесение в Ставку, а Георгий Константинович, дожидаясь его, вел телефонные переговоры с командующими армиями. На сон грядущий частенько брался за баян. Играл он, только покончив со всеми делами и оставшись совершенно один.

Наконец настало 29 апреля. Мы расположились на НП командующего 56-й армией. В 7 часов 40 минут началась артиллерийская подготовка. 100 минут вся артиллерия фронта вместе с авиацией долбила оборону противника.

Но вот огонь перенесли в глубину, и пехота пошла в атаку, охватывая с севера и юга хорошо видную с НП Крымскую. Это был главный узел сопротивления. Враг оборонялся отчаянно. Наряду с наземным побоищем развернулись динамичные воздушные бои. В воздухе одновременно было до сотни самолетов. Здесь дрались тогда наши лучшие асы: А. И. Покрышкин, Г. А. Речкалов, братья Дмитрий и Борис Глинки.

Противник, видимо, засек наблюдательный пункт А. А. Гречко и обрушил на него огонь своей артиллерии. Некоторые автомашины, стоявшие в 600-700 метрах от НП, где все мы находились, были разбиты вдребезги, но НП уцелел и даже остался без повреждений. Здесь мы провели безотлучно более суток и встретили 1 Мая. А затем к 14.00 переехали на армейский командный пункт, где Андрей Антонович устроил хотя и скромный, но все же праздничный обед.

Ожесточенные бои в полосе 56-й армии продолжались несколько дней. Противник часто и упорно контратаковал, особенно на правом фланге. Там ежедневно приходилось отбивать по шесть - восемь контратак. Среднесуточное продвижение войск не превышало полутора-двух километров.

На пятый день операции решено было ввести в бои особую дивизию Пияшева. Г. К. Жуков возлагал на нее большие надежды, приказал иметь с Пияшевым надежную прямую телефонную связь и поручил мне лично вести с ним переговоры по ходу боя.

Дивизию вывели в первый эшелон армии ночью. Атаковала она с утра южнее Крымской и сразу же попала под сильный удар неприятельской авиации. Полки залегли, произошла заминка.

Г. К. Жуков, присутствие которого в 56-й армии скрывалось под условной фамилией Константинова, передал мне:

- Пияшеву наступать! Почему залегли?

Я позвонил по телефону командиру дивизии:

- Константинов требует не приостанавливать наступления.

Результат оказался самым неожиданным.

Пияшев возмутился:

- Это еще кто такой? Все будут командовать- ничего не получится. Пошли его...- и уточнил, куда именно послать.

А Жуков спрашивает:

- Что говорит Пияшев?

Отвечаю ему так, чтобы слышал командир дивизии:

- Товарищ маршал, Пияшев принимает меры.

Этого оказалось достаточно. Полковник понял, кто такой Константинов, и дальше уже безоговорочно выполнял все его распоряжения.

К исходу 4 мая в результате двойного охвата противник все-таки был выбит из Крымской. Мы тотчас же поехали туда посмотреть оборону немцев. Это был действительно узел, который не так-то просто развязать. Помимо густой сети траншей, ходов сообщения, блиндажей и более легких убежищ здесь с помощью новороссийского цемента были превращены в доты подвалы всех каменных зданий. Кроме того, подступы к станице прикрывались вкопанными в землю танками.

В последующие дни наступление протекало столь же трудно. Особенно тяжело пришлось нашим войскам в районах Киевского и Молдаванского. Овладеть этими пунктами так и не удалось. На рубеже рек Курка и Кубань, Киевское, Молдаванское и Неберджаевская все остановилось. Разведка донесла, что перед нами новая сильно укрепленная полоса, на которую сели отошедшие войска и подтянулись резервы противника. Это и была так называемая Голубая линия. Попытки прорвать ее с ходу к успеху не привели. Дальнейшее упорство с нашей стороны не имело смысла, и 15 мая операцию прекратили. Для прорыва новой оборонительной полосы следовало организовать другую операцию, а для этого требовались время и средства.

Представителю Ставки делать здесь было нечего. Г. К. Жуков, а с ним и все мы отбыли в Москву. Возвращались с нехорошим настроением. Задача - очистить Таманский полуостров - осталась невыполненной. Мы наперед знали, что Сталину это не понравится, и готовились к его упрекам. Но все обошлось относительно благополучно. Верховный ограничился лишь заменой командующего фронтом: вместо И. И. Масленникова был назначен И. Е. Петров, под руководством которого по истечении пяти месяцев советские войска очистили Таманский полуостров от врага.

Подготовка Северо-Кавказского фронта к разгрому противника на Голубой линии заняла весь август и начало сентября 1943 года. На этот раз Ставку представлял здесь С. К. Тимошенко. От Генштаба с ним был мой заместитель Н. А. Ломов.

Голубая линия имела сложное начертание. Это был ряд последовательно пересекающих Таманский полуостров дугообразных укрепленных рубежей, опиравшихся на господствующие высоты и другие естественные препятствия - реки, лиманы, плавни. Район Новороссийска являлся, пожалуй, ключевым пунктом всей обороны. Овладение им давало нашим войскам возможность выйти на фланги и в тыл нескольким таким рубежам и узлам сопротивления, оборудованным в населенных пунктах Киевское, Молдаванское, Неберджаевская, Верхне-Баканский, где находились главные силы противника.

План новой наступательной операции предусматривал уничтожение новороссийской группировки противника соединенными усилиями 18-й армии, Черноморского флота, Азовской военной флотилии и авиации с последующим развитием успеха в тыл немецко-фашистским войскам, располагавшимся в Варениковской, Киевском и Молдаванском. В то же время 9-й и 56-й армиям надлежало наступать с востока прямо в лоб главным силам врага, дробя их, связывая боем и уничтожая по частям. Удары всех трех армий в конечном счете должны были сойтись у Тамани.

Осуществление этого плана началось в ночь на 10 сентября 1943 года интенсивными действиями авиации и артиллерии по местам высадки морских десантов. Затем последовали до дерзости смелые действия Черноморского флота и 18-й армии в районе Новороссийска. Моряки при поддержке авиации с воздуха и артиллерии с суши прорвались в Цемесскую бухту, высадили там десант, овладели ее побережьем и пошли на штурм городских кварталов. 18-я армия поддержала их своим наступлением к северу от города со стороны Туапсинского шоссе и с Малой земли.

На сутки позже перешла в наступление правофланговая в ударной группировке фронта 9-я армия. Она привлекла на себя резервы противника, предотвратив возможность использования их на других участках.

14 сентября нанесла удар 56-я армия. Он пришелся прямо по узлам сопротивления противника в Киевском и Молдаванском. Передовые наши части вклинились здесь в оборону немецко-фашистских войск.

Разнесенные по времени и пространству, хорошо согласованные между собой, атаки сухопутных войск Северо-Кавказского фронта, кораблей Черноморского флота и авиации были настолько сильными и стремительными, что не позволили немцам парировать их поодиночке.

16 сентября дивизии генерала Леселидзе во взаимодействии с флотом сломили врага в районе Новороссийска и полностью освободили город, увенчанный в 1973 году высоким званием города-героя. Советские войска завязали бои за перевал Неберджаевский, а также в восьми - десяти километрах к северо-западу от порта. Это была уже явная угроза с тыла главным силам противника, обороняющимся перед 9-й и 56-и армиями. Она вынудила немецко-фашистское командование начать отвод своих войск с Голубой линии. Северо-Кавказский фронт перешел в преследование, преодолевая постепенно слабеющее сопротивление врага на промежуточных рубежах. В неприятельском тылу высаживались новые морские десанты, лишая отступающие части баз эвакуации. В воздухе безраздельно господствовали советские летчики, нанося большой урон не только немецким войскам, но и кораблям, на которых остатки 17-й армии пытались переправиться в Крым.

9 октября 1943 года на Таманском полуострове стихли последние залпы. За месяц ожесточенных боев противник потерял здесь только пленными около 4 тысяч человек. В качестве трофеев наши войска захватили почти 1300 артиллерийских орудий и минометов, 92 танка.

Кинжал, готовый ударить в спину нашим основным фронтам, выдвинувшимся к Днепру, был выбит из рук врага. Генеральный штаб начал обдумывать, как перенести боевые действия на территорию Крыма.

Глава 6. Вторая военная зима

Сокрушительное поражение 2-й немецкой армии. - Операция "Звезда". - Заботы о резервах. - Расчеты и просчеты. - Перемены на центральном направлении. Конец ржевско-вяземского выступа. - Образование северного фаса Курской дуги. Новые осложнения на Воронежском фронте. - Образование южного фаса. - Итоги зимней кампании 1943 года.

Память снова и снова возвращает меня к зимним событиям переломного года войны. Развитие боевых действий Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов во многом осложнялось тогда трудностями подвоза материальных средств. Потоки грузов для этих фронтов продолжали идти по тем же каналам, что и в период подготовки контрнаступления под Сталинградом. А войска-то продвинулись далеко на запад, оторвавшись от рокадных железных дорог на 250-300, а в некоторых случаях и на 350 километров.

Повернуть грузы вслед за войсками по железной дороге, идущей от Сталинграда на Каменск и далее через Донбасс, мешала окруженная армия Паулюса: она оседлала эту дорогу у Сталинграда. Вполне подходила для той же цели железная дорога Воронеж - Миллерово, но на участке Лиски - Кантемировка она тоже оставалась в руках противника. У нас в Генштабе все больше укреплялось мнение, что без овладения этой дорогой нельзя осуществить новые крупные наступательные операции на юге.

К такой же мысли склонялась, по-видимому, и Ставка Верховного Главнокомандования, всегда относившаяся с особым вниманием к питанию действующих фронтов всем необходимым для жизни и боя. Еще 21 декабря 1942 года Сталин приказал готовить операцию в полосе Воронежского фронта с целью разгрома острогожско-россошанской группировки противника и восстановления свободного движения по железной дороге Лиски - Кантемировка.

Операция разрабатывалась с участием командующего Воронежским фронтом генерала Ф. И. Голикова. Замысел ее Ставка одобрила, план утвердила и с начала января 1943 года взяла эту операцию под свой непосредственный контроль. На Воронежский фронт выехали Г. К. Жуков и А. М. Василевский.

Замысел был очень решительным - предстояло захлестнуть и окружить основные силы 2-й венгерской армии в районе Острогожск, Алексеевка, Россошь. Нащупали наиболее слабое место в обороне врага - район Кантемировки, где после нашего прошлого наступления не было еще создано достаточно прочных укреплений. Здесь наносила удар 3-я танковая армия, а южнее Воронежа - 40-я армия.

Воронежский фронт, не имевший над противником общего превосходства в силах, смело пошел на ослабление своих пассивных участков в интересах массирования войск и технических средств на главных направлениях. При этом учли опыт борьбы с окруженной группировкой врага в районе Сталинграда. Чтобы сократить сроки ликвидации подготовляемого котла, заранее спланировали рассекающий удар силами 18-го отдельного стрелкового корпуса, впоследствии четко реализованный.

Зима в 1943 году выдалась на редкость холодной, метельной и многоснежной. Но ведь это была уже вторая военная зима! Погодные условия никого не смущали.

Начало операции намечалось на 15 января. Однако фактически она развернулась раньше. За два дня до планового срока на направлениях намеченных ударов началась разведка боем. В полосе 40-й армии разведывательные подразделения действовали столь энергично, что противник был сбит со своих позиций и стал отходить. Вовремя заметив это, командование армии бросило в наступление главные силы, и к исходу дня они вклинились в неприятельскую оборону на 7 километров. С утра следующего дня успех удалось развить. События складывались очень благоприятно для нас. Не прошло и недели, как основная группировка вражеских сил была рассечена и окружена в двух районах - под Россошыо и в районе Алексеевки. Советские войска не давали противнику закрепиться, упорно наседая на него, и уже к 25 января пятнадцать вражеских дивизий прекратили свое существование, а шесть понесли тяжелое поражение. Участок железной дороги, соединяющий Лиски с Кантемировкой, перешел в наши руки. Чтобы возобновить здесь движение поездов, требовались относительно небольшие восстановительные работы.

Блестящие результаты Острогожско-Россошанской операции потянули за собой цепь новых событий, которые трудно было предвидеть полностью и достоверно. Разгром противника произошел с такой быстротой, что немецко-фашистское командование не сумело принять должных мер по обеспечению южного фланга прикованной к Воронежу 2-й немецкой армии. С потерей рубежа Архангельское, Репьевка эта армия оказалась глубоко охваченной войсками Брянского и Воронежского фронтов, причем на южном фасе ее выступа оборона была занята поспешно и в инженерном отношении подготовлена слабо. Враг не располагал к тому же и достаточными резервами.

Появилась мысль немедленно использовать эту благоприятно сложившуюся для нас обстановку, подготовить и провести новую операцию, не ожидая, пока поднимет руки вверх последний солдат противника из окруженных под Россошью. Так и поступили.

В новой, Воронежско-Касторненской операции участвовали силы двух фронтов: Брянского, от которого выделялась левофланговая 13-я армия, и Воронежского, наносившего главный удар силами 60-й и 40-й армий. 24 января они двинулись в наступление, а к 29-му числу того же месяца уже определилось, что и 2-я немецкая армия потерпела сокрушительное поражение: оборона ее была прорвана на нескольких направлениях, часть дивизий попала в большой котел под Касторным, часть - в малые котлы по другим районам. Уничтожение окруженного противника проходило в очень напряженной борьбе и закончилось только к середине февраля. Лишь жалкие остатки некогда грозной 2-й немецкой армии сумели избежать общей участи и, вырвавшись из окружения, поспешно отходили на запад.

В итоге этих двух январских операций фронт противника был серьезно ослаблен на значительном протяжении. А в Ставке и Генеральном штабе к тому времени уже созрели соображения относительно дальнейшего наступления. Мыслилось использовать резкое ослабление противника на рубеже Касторное, Старобельск для стремительного овладения Курском, Белгородом, Харьковом и так необходимым стране Донбассом.

В сочетании с операциями войск Южного и Северо-Кавказского фронтов на Нижнем Дону и в предгорьях Кавказа развитие наступления Воронежского фронта на Курск, Харьков и Юго-Западного в Донбассе, по общему тогда мнению, неизбежно должно было привести к разгрому всего южного крыла противника. "Наступила благоприятная обстановка для окружения и уничтожения по частям донбасской, закавказской и черноморской группировок противника",- писала тогда Ставка. Вместе с тем открывались большие возможности и на центральном направлении: Верховное Главнокомандование намеревалось ввести там в дело Донской фронт, заканчивавший ликвидацию противника под Сталинградом.

Чтобы сегодняшний молодой читатель лучше понял ход военных событий в январе - марте 1943 года, я позволю себе напомнить, как Ставка оценивала в то время уже достигнутые результаты. Она считала, что на Волге, на Дону и Северном Кавказе, под Воронежем, в районе Великих Лук и южнее Ладожского озера Советская Армия разбила сто две дивизии противника. Только в плен мы захватили более 200 тысяч неприятельских солдат и офицеров, а среди боевых трофеев насчитывалось до 13 тысяч одних лишь артиллерийских орудий. В то же время из фашистской неволи были вырваны миллионы соотечественников и избавлена от оккупации огромная территория родной советской земли. Наши войска продвинулись вперед до 400 километров.

На основе этих очень внушительных данных, обнародованных в приказе Верховного Главнокомандующего от 25 января 1943 года, делался важнейший вывод: вражеская оборона взломана на широком фронте, в ней образовалось много пустых мест и участков, которые прикрываются лишь отдельными отрядами и боевыми группами, резервы противника истощены и остатки их он вводит в бой разрозненно, с ходу.

Общее поведение немецко-фашистских войск к югу от Воронежа и до Черного моря многими командующими фронтами и Ставкой оценивалось в то время как вынужденный отход за Днепр с намерением закрепиться на западном берегу этой серьезной водной преграды. Признавалось бесспорным, что инициатива, захваченная нами под Сталинградом, удерживается прочно и для перехвата ее у противника возможностей пока нет. Больше того, считалось маловероятным, чтобы гитлеровская армия предприняла в ближайшее время сколько-нибудь значительные контрдействия на Левобережной Украине или в центре стратегического фронта.

Из такой оценки обстановки вытекало и решение: наступать без пауз, поскольку любая потеря времени с нашей стороны дает противнику возможность прочнее осесть на занимаемых рубежах. Воронежский фронт по указанию Ставки срочно разработал план овладения Харьковским промышленным районом. Эта операция получила условное наименование "Звезда". В полночь 23 января Сталин утвердил ее и лично продиктовал Бокову обычную в таких случаях директиву.

А тем временем с Воронежского фронта в Москву вернулся Г. К. Жуков. В свете его доклада в Ставке Генеральный штаб прикинул возможности удара на другом направлении - курском. И через три дня, 26 января, Воронежский фронт получил дополнительную задачу: правым флангом наступать в общем направлении Касторное, Курск, уничтожить противостоящего противника и овладеть районом Курска.

В Ставке и Генеральном штабе понимали, конечно, что наступление одного фронта на двух операционных направлениях - дело нелегкое. Можно было предвидеть, что Курска и Харькова противник не отдаст без серьезного сопротивления. Обстановка, однако, благоприятствовала нам, и задачу оставили в таком виде.

Дальнейшие события показали, что мы, к сожалению, переоценили раскрывшиеся перед нами перспективы, не все учли.

Начало операции "Звезда" намечалось на 1 февраля. Глубина ее измерялась почти 250 километрами. По тогдашним нашим взглядам, выполнение такой задачи, требующей от войск фронта не только больших, но и все нарастающих усилий, должно было осуществляться в глубоком оперативном построении. Между тем Воронежский фронт наступал, имея армии в линию и почти без резервов.

Такое же положение наблюдалось и у Ватутина на Юго-Западном фронте. Понятно, что развитие успеха, парирование каких-либо неожиданностей в подобной ситуации являлись проблемой весьма сложной. Она волновала Генеральный штаб. Ставке было доложено о необходимости упорядочить дело с резервами, и не только стратегического, но и оперативного назначения. Учитывая перспективу развития событий, им надлежало быть достаточно крупными, включать все рода войск и особенно танки.

Ставка согласилась с доводами Генштаба. Этому делу придали необходимую организационную форму. 29 января 1943 года на фронты пошла директива:

"1. С февраля месяца текущего года приступить к выводу в резерв фронтов стрелковых дивизий и стрелковых бригад для доукомплектования и отдыха с последующим вводом их в бой и вывода в резерв на их место других наиболее ослабленных соединений.

2. Количество выводимых одновременно стрелковых дивизий и бригад и сроки их доукомплектования определять решением командующих фронтами, исходя из оперативной обстановки и наличия ресурсов, необходимых для доукомплектования выводимых соединений..."

Днем раньше ГКО вынес постановление о сформировании 1-й танковой армии, которая должна была составить резерв Верховного Главнокомандования. А 13 марта был создан специальный Резервный фронт под командованием генерала М. А. Рейтера.

Планомерно проводимая в последующем работа по созданию и наращиванию стратегических и оперативных резервов, формированию резервных армий, соединений и частей, в том числе танковых, механизированных, артиллерийских, была одним из непременных условий достижения нами исторических побед.

Но вернемся к событиям на Воронежском фронте. Первоначально операция "Звезда" развивалась чрезвычайно успешно. 60-я армия под командованием молодого и энергичного генерала И. Д. Черняховского 8 февраля освободила Курск. К этому же времени главные силы фронта с боями выходили на подступы к Харькову, где им сопротивлялся танковый корпус СС, переброшенный из Западной Европы.

В ходе наступления наши войска понесли потери. Чем дальше, тем все сильнее ощущалась нехватка боеприпасов и горючего, поскольку тылы отстали. Не успевала перебазироваться за общевойсковыми армиями и авиация.

К середине февраля, когда войска Воронежского фронта подошли к Харькову, наступление замедлилось, но командующий фронтом Ф. И. Голиков ежедневно докладывал в Ставку, что противник крупными силами отходит на запад. Аналогичные вести поступали и с Юго-Западного фронта, развернувшего широкие боевые действия южнее Харькова против вражеской группировки в Донбассе. Н. Ф. Ватутин тоже оценивал характер действий противника как бегство за Днепр.

В действительности же немецкое командование отводить войска за Днепр не собиралось. Отступая и обороняясь, оно готовило контрнаступление. Поражение под Котельниково заставило его лишь временно отказаться от активных действий крупного масштаба. Противник не оставил мысли о реванше за Сталинград и надежд вернуть себе стратегическую инициативу. Напротив, тяжелое поражение, понесенное им в донских степях, разгром группы армий "Б" под Воронежем, как и вытекающие отсюда последствия, понуждали гитлеровских военачальников к чрезвычайным мерам.

Не имея в ближайшем тылу резервов, достаточных для развертывания наступательных действий большого масштаба, враг попытался создать ударные силы путем перегруппировок и переброски войск из Западной Европы. На это требовалось время. Чтобы выиграть его, удержать Донбасс и обеспечить себе выгодные для контрнаступления исходные рубежи, немцы перешли к обороне с передовыми позициями по Северскому Донцу и нижнему течению Дона. Главное поле боя, как называли гитлеровские генералы место сосредоточения наибольших оборонительных усилий, опиралось на реку Миус. Посаженные на этот рубеж войска под командованием Манштейна входили в группу армий "Дон" (с 12 февраля 1943 года она была переименована в группу армий "Юг"). Основой здесь являлись силы, находившиеся ранее на сталинградском направлении и отчасти на Северном Кавказе. Сюда были отведены, в частности, 4-я и 1-я танковые армии, составившие мощный маневренный кулак противника. В распоряжении Манштейна имелось также большое количество авиации, удобно размещенной на аэродромах и вполне обеспеченной бензином.

Переход группы армий "Дон" к обороне тоже не был вскрыт своевременно, движение колонн противника при перегруппировках по-прежнему оценивалось как отход, стремление уклониться от борьбы в Донбассе и поскорее оттянуть войска на территорию Правобережной Украины. Командование Юго-Западного фронта твердо держалось этой ошибочной точки зрения, хотя уже выявлялись факты, обязывавшие его насторожиться.

Личное мнение Н. Ф. Ватутина высоко котировалось в Генштабе и, конечно, оказало большое влияние на формирование здесь замысла операции советских войск в Донбассе. Все ведь мы хорошо знали Николая Федоровича и не без оснований считали его одаренным в военном отношении, своеобразным оператором-романтиком. Он всегда был полон энергии и желания трудиться в поте лица. Я и сейчас помню, как еще летом 1942 года, будучи заместителем начальника Генерального штаба по Дальнему Востоку, Н. Ф. Ватутин целыми ночами колдовал над картами других операционных направлений, разрабатывая различные варианты действий наших войск на советско-германском фронте. Мы с удовольствием брали его разработки и использовали, что было можно. Однажды, будучи в Ставке, где А. М. Василевский докладывал о необходимости разделения Брянского фронта, Ватутин попросил направить его в действующую армию и доверить командование фронтом. Просьбу удовлетворили, и 14 июля 1942 года, когда под Воронежем создалась очень сложная обстановка, Николай Федорович возглавил Воронежский фронт. Три месяца спустя он получил назначение на пост командующего Юго-Западным фронтом. Под его руководством войска этого фронта во взаимодействии со Сталинградским и Донским фронтами взяли в окружение ударную группировку противника на Волге. Затем они наголову разбили 8-ю итальянскую армию на Среднем Дону и вырвались южнее Харькова, а также на Северский Донец.

С выходом наших войск в район Старобельска, Лисичанска, Ворошиловграда Н. Ф. Ватутин был захвачен идеей использования их нависающего положения над Донбассом и слабости старобельского участка неприятельского фронта. Через Старобельск он намеревался бросить сильную подвижную группу в направлении Мариуполя, отсекая врагу все пути отхода из Донбасса, а на других направлениях продолжать преследование.

Свои соображения Ватутин доложил в Ставку, и 19 января, когда определилось, что группировка немецко-фашистских войск, окруженная в районе Россоши, обречена на уничтожение, ему дали разрешение проводить по своему замыслу наступательную операцию в Донбассе. Она именовалась "Скачок". Задача и способы ее выполнения формулировались следующим образом:

"Армии Юго-Западного фронта, нанося главный удар с фронта Покровское, Старобельск на фронт Краматорская, Артемовск и далее в направлении Сталине (Донецк), Волноваха, Мариуполь, а также нанося мощный удар из района юго-западнее Каменск в направлении Сталино, отрезают всю группировку противника, находящегося на территории Донбасса и в районе Ростова, окружают ее и уничтожают, не допуская выхода ее на запад и вывоза какого бы то ни было имущества".

В район Мариуполя предполагалось выйти уже на 7-й день наступления. Одновременно намечалось силами подвижных фронтовых резервов захватить основные переправы через Днепр. Операция проводилась во взаимодействии с Южным фронтом, который должен был наступать вдоль побережья Азовского моря.

Этот замысел, возникший на основе неправильной оценки действий противника, имел только видимость соответствия реальной обстановке. Однако в то время и фронт, и Генеральный штаб, и Ставка были убеждены в истинности своих оценок и расчетов. Конечно, это непростительно, но это факт. Победные реляции с фронтов усыпили бдительность и Ставки, и Генштаба, хотя истины ради следует сказать, что у нас сомнения были и мы делились ими с Ватутиным, а потом доложили их и Верховному Главнокомандующему в присутствии маршала Г. К. Жукова. Однако доклад этот явно запоздал.

Состояние войск Юго-Западного фронта далеко не отвечало требованиям столь сложной операции, результатом которой должно было стать окружение в Донбассе еще более крупной, чем под Сталинградом, вражеской группировки. К тому же враг, отходя в Донбасс, приближался к своим тыловым базам, а наш Юго-Западный фронт все больше и больше отрывался от баз. Разрыв между войсками и станциями снабжения в некоторых случаях превышал 300 километров. Подвозить грузы приходилось автотранспортом, а он был сильно изношен да и малочислен. В наличии имелось только 1300 бортовых автомашин и 380 автоцистерн, которые могли поднять лишь 900 тонн горючего вместо 2000 тонн, необходимых войскам. А ведь кроме горючего фронт нуждался и в боеприпасах, и в продовольствии, и в фураже.

Так как по всем предположениям предстояло лишь преследовать противника, существенных перегруппировок войск не производилось: армии продолжали действовать в прежних своих полосах, в прежнем оперативном построении, преимущественно линейном. Второго эшелона не имел и фронт, его резерв составляли только два танковых корпуса, сосредоточивавшиеся за правым флангом. Плохо было с авиацией: она летала мало и с очень удаленных аэродромов. Конечно, при таком положении дел прорыв серьезной обороны противника неизбежно обрекался на неудачу.

Для нанесения глубокого удара на Мариуполь создали подвижную группу во главе с заместителем командующего фронтом генерал-лейтенантом М. М. Поповым. Штаб этой группы наспех оснащался разнокалиберными радиостанциями и другими средствами управления. Сформировали его 27 января, а через два дня уже началась операция.

В состав подвижной группы входили четыре танковых корпуса (3-й, 4-й гвардейские, 10-й, 18-й) и три стрелковые дивизии (57-я гвардейская, 38-я и 52-я). Всего здесь имелось около 180 танков, обеспеченных в среднем одной заправкой горючего и одним-двумя комплектами боеприпасов. В стрелковых же дивизиях обеспеченность боеприпасами и горючим была еще хуже. Командующий фронтом надеялся поправить это в ходе операции, однако надежды его не сбылись.

Как и следовало ожидать, операция, план которой разрабатывался на основе предвзятой оценки обстановки, развивалась неблагоприятно. Подвижная группа на деле оказалась малоподвижной. Танковые корпуса, утопая в снегу, шли по разобщенным маршрутам, на значительном удалении друг от друга. Они часто подвергались ударам господствовавшей в воздухе авиации противника и контратакам его наземных войск. Временами танки останавливались из-за нехватки горючего.

Очень ограниченный успех имели и общевойсковые армии, поскольку им пришлось столкнуться с прочной, хорошо подготовленной обороной врага. Наши солдаты, офицеры и генералы проявляли высокий героизм, но этого было недостаточно. На ряде направлений некоторым советским дивизиям и корпусам, вклинившимся в оборону противника, пришлось вести бой в окружении. В такое незавидное положение попали, в частности, 9-я гвардейская танковая бригада и 4-й гвардейский Кантемировский танковый корпус. 11 февраля они захватили важный узел железных и шоссейных дорог Красноармейское, перерезали коммуникации противника. А тот в свою очередь прервал их сообщения с тылом и заставил танкистов вести бой при остром недостатке горючего, боеприпасов, продовольствия.

Из всех армий Юго-Западного фронта только 6-я, наступавшая на правом фланге южнее Харькова, продолжала выдвигаться вперед. Объяснялось это тем, что немцы потерпели здесь неудачу от Воронежского фронта, который на последнем дыхании 16 февраля овладел Харьковом. Но Ватутин полагал иначе. Он явно переоценивал ограниченные успехи 6-й армии. Его доклады в Ставку по-прежнему дышали оптимизмом, подогретым еще больше выходом танкистов к Красноармейскому. Командующий Юго-Западным фронтом считал, что сопротивление врага скоро будет сломлено окончательно. В таком же роковом заблуждении находился и Ф. И. Голиков. А от командующих фронтами это передавалось в Генштаб, из Генштаба - в Ставку. В Москве тоже полагали, что предпринятые наступательные операции развиваются в общем-то планомерно. И еще 8 февраля Юго-Западному фронту была дана директива: не допустить отхода противника на Днепропетровск, Запорожье, загнать его донецкую группировку в Крым. Воронежский же фронт, не проявлявший особого беспокойства по поводу истощения своих сил, получил задачу: развивать наступление правым флангом на Львов, Глухов, Чернигов и левым - на Полтаву, Кременчуг.

Выполняя указания Ставки, Ватутин бросил к переправам через Днепр 6-ю армию и весь свой резерв - 25-й и 1-й гвардейский танковые корпуса. 18-19 февраля передовые их части достигли Днепропетровска и Запорожья, готовились уже к форсированию реки, но выполнить задачу до конца не смогли: не хватило горючего и - главное - неожиданно для них 19 февраля началось контрнаступление противника.

В данном случае, правда, утверждение о неожиданности не точно отражает истинное положение дел. Командование Юго-Западного фронта знало о возможности столкновения с сильными неприятельскими резервами в районе Днепропетровска и даже предупреждало об этом нижестоящие штабы, но по-своему толковало и новые данные о возрастающем сопротивлении противника, и сообщения из 6-й армии о появлении перед нею свежих частей. Фронтовое руководство все это втискивало в рамки полюбившейся ему версии об отходе немецко-фашистских войск. Оно не изменило этой версии даже 21 февраля, когда стало совершенно очевидным наступление нескольких дивизий СС. В указаниях, переданных в тот день командующему подвижной группой М. М. Попову, недвусмысленно говорилось: "Создавшаяся обстановка, когда противник всемерно спешит отвести свои войска из Донбасса за Днепр, требует решительных действий".

До сих пор остается загадкой, как это Ватутин - человек, безусловно, осмотрительный и всегда уделявший должное внимание разведке противника, на сей раз так долго не мог оценить размеры опасности, возникшей перед фронтом. Объяснить такое можно лишь чрезвычайной его убежденностью в том, что враг уже не в состоянии собрать силы для решительных действий. В действительности же до этого было еще очень далеко. Гитлеровские генералы не собирались уступать нам победы. Они делали все, чтобы вернуть себе стратегическую инициативу, утраченную под Сталинградом.

На реке Миус наши войска были остановлены. Одновременно враг успел перегруппировать свои силы юго-западнее Харькова и к 19 февраля создал два ударных кулака: один - в районе Краснограда из войск СС в составе танковых дивизий "Мертвая голова", "Адольф Гитлер", моторизованной дивизии "Рейх" и другой - южнее и юго-западнее Красноармейское, в основном из дивизий 4-й и отчасти 1-й танковых армий.

Удары семи танковых и моторизованных дивизий противника во фланги и тыл 6-й армии и группы М. М. Попова вынудили их отходить с тяжелыми боями к югу от Харькова и на Барвенково, а затем и за Северский Донец. Ставка потребовала от Воронежского фронта оказания помощи соседу. Очень ослабевшие 69-я общевойсковая и 3-я танковая армии были повернуты на юг. Однако и они оказались не в состоянии противостоять сосредоточенному удару врага. К 4 марта противник снова перегруппировался и начал осуществление глубокого удара на Харьков, Белгород. Обстановка день ото дня становилась все тяжелее и наконец приняла зловещий характер.

К этому же времени относятся важные изменения на центральном направлении.

Центральный участок советско-германского фронта всегда привлекал к себе повышенное внимание и Генерального штаба, и Ставки. Здесь нам противостояла наиболее сильная из группировок противника - группа армий "Центр". Она опиралась на хорошо подготовленные оборонительные позиции. Враг все еще продолжал угрожать Москве с выдвинутого далеко на восток ржевско-вяземского выступа, который был удобен и для ударов по нашим войскам к северу от Ржева.

Опыт многочисленных боев и безуспешных частных операций Западного фронта показал, что выступ этот немцы держат крепко и для ликвидации его придется организовать крупную операцию с привлечением сил нескольких фронтов.

Неприятен был и второй, так называемый орловский, выступ. Противник удерживал его так же прочно.

Длительное время Генеральный штаб лишен был возможности предложить радикальное решение относительно этих двух выступов. Для прорыва прочной обороны противника в лоб требовалось слишком много сил и средств. Но с разгромом противника под Воронежем и Курском дело существенно менялось. Севернее Курска у противника на большом протяжении обнажился фланг, ранее обеспечивавшийся группой армий "Б". С тех пор как эта группа перестала существовать, уже не исключался охват фланга и выход советских войск на тылы орловской и брянской группировок немцев, а при благоприятном развитии событий - и на коммуникации группы армий "Центр" где-то в районе Смоленска, Витебска, Орши.

Выполнить такую большую оперативно-стратегическую задачу можно было только последовательно: сначала разгромить врага в районе Орла, а затем, опираясь на захваченные здесь рубежи, развивать удар в глубину. Силы, необходимые для начального этапа, были под руками: войска Западного, Брянского и Воронежского фронтов. Но для последующих действий требовались резервы, которых в готовом виде пока не имелось. Только 2 февраля произошла капитуляция врага на Волге и возникла реальная возможность полностью перебросить на центральное направление войска Донского фронта.

5 февраля 1943 года был образован Центральный фронт, а полевое управление Донского фронта переименовали в полевое управление Центрального фронта. Командующим назначили К. К. Рокоссовского. В ночь на 6 февраля Ставка поставила ему задачу перебазироваться в район севернее Курска, развернуть свои войска между Брянским и Воронежским фронтами и с 15-го числа наступать в направлении Рославль, Смоленск. К этому моменту, по замыслу операции, разработанной заместителем начальника Оперативного управления Генштаба С. И. Тетешкиным, оборону группы армий "Центр" уже должны были прорвать Западный и Брянский фронты. Опираясь на их успехи, войскам К. К. Рокоссовского предстояло рвануться вперед, захватить Рославль, Смоленск и частью сил Оршу, создавая для противника обстановку, близкую к окружению. А чтобы Центральный фронт наверняка справился с таким делом, ему переподчинялись 2-я танковая армия и несколько конных соединений.

И. В. Сталин лично контролировал подготовку операции. И когда командующий Брянским фронтом заикнулся было относительно отсрочки начала боевых действий на один день, Верховный резко отчитал его.

С Рокоссовским он был милостивее. Может быть, потому, что сам видел, с какими трудностями сопряжена переброска войск из-под Сталинграда. Железные дороги явно подводили Константина Константиновича, и он просил Ставку отложить начало наступления Центрального фронта с 15 на 24 февраля. Ставка согласилась.

Между тем потеря драгоценных дней не проходила бесследно. Противник снимал и срочно перебрасывал под Орел и Брянск дивизии с ржевско-вяземского выступа, где мы пока не наступали. Сюда же подтягивались силы и из Западной Европы.

Но после того как из районов Вязьмы и Ржева было выведено до 16 неприятельских дивизий, командованию группы армий "Центр" волей-неволей пришлось отказаться от дальнейшего удержания этого важного плацдарма. 2 марта враг начал оставлять ржевско-вяземские позиции. Войска Западного и Калининского фронтов тотчас же перешли к преследованию. В течение 20 дней они продвинулись здесь на 150 километров, взяли большое количество пленных и богатые трофеи. А затем 22 марта были остановлены противником на рубеже Рибшево, Сафоново, Милятино.

В это же время Брянский фронт вел тяжелое наступление под Орлом. Ему удалось отбросить противника лишь на несколько километров. Наконец закончилось сосредоточение войск Центрального фронта, и 26 февраля он тоже начал наступление на брянском направлении. Как и следовало ожидать, противник оказал упорное и организованное сопротивление. 65-я общевойсковая и 2-я танковая армии добились ограниченного успеха. Зато коннострелковая группа, наступавшая на левом фланге фронта в направлении Стародуб, Новозыбков, Могилев, вырвалась вперед на 100-120 километров и вышла к Десне севернее Новгород-Северского. Создалась реальная угроза для коммуникаций группы армий "Центр". К сожалению, ни развить, ни закрепить этот успех было нечем.

Прорыв советской конницы, действовавшей со свойственной ей лихостью, сильно обеспокоил врага. Против коннострелковой группы, имевшей в своем составе всего две кавалерийские дивизии и три лыжные бригады, было двинуто девять неприятельских дивизий. Завязались яростные бон, в результате которых наши кавалеристы и лыжники к 20 марта были отброшены в район Севска, а 21-го числа весь Центральный фронт перешел к обороне по линии Мценск, Новосиль, Севск, Рыльск, образовав северный фас знаменитой Курской дуги.

Таким образом, надежды на разгром группы армий "Центр" пока не оправдались. Однако в результате наших действий противник понес большой урон и довольно значительные территориальные потери. Нам удалось сократить фронт почти на 300 километров. Но немецко-фашистские войска сохранили за собой выгодное положение под Орлом.

А как сложилась обстановка в полосах Юго-Западного и Воронежского фронтов?

Наши 3-я танковая и 69-я армии, действовавшие в районе Харькова, были до крайности истощены непрерывными боями. Они не смогли отразить удары танковых дивизий СС, в составе которых впервые появились тогда батальоны танков нового образца, получивших затем наименование "тигры". В неравных боях советские танкисты понесли новые потери и были вынуждены 16 марта оставить Харьков. Противник вырвался на Белгородское шоссе и устремился на север.

С проникновением немцев в район Белгорода положение Воронежского фронта стало еще более трудным и возникла угроза выхода вражеских войск на тылы Центрального фронта. Для предотвращения новых бед пришлось принимать срочные меры.

Еще 13 марта из состава Центрального фронта была изъята 21-я армия и двинута навстречу врагу. Ей надлежало перехватить магистральное Обоянское шоссе и прикрыть с юга направление на Курск. Одновременно она обеспечивала сосредоточение к юго-востоку от Курска нашей 1-й танковой армии, которая получила задачу разгромить совместно с нею противника, рвущегося на север. 20 марта 21-я армия заняла назначенный ей рубеж. А противник был уже в Белгороде. Он полностью овладел городом к вечеру 18 марта.

В эти дни самого острого развития событий на Воронежском фронте оказалось невозможным составить объективную картину по докладам Ф. И. Голикова. Ставка командировала туда своих представителей Г. К. Жукова и А. М. Василевского. Они должны были точно установить положение сторон, определить тенденцию развития событий и на месте предпринять все необходимое для пресечения дальнейших успехов противника.

Весь день 19 марта представители Ставки провели на линии непосредственного соприкосновения с противником севернее Тамаровки. Им удалось не только вскрыть, но и частично исправить крупные недостатки в управлении нашими войсками. Штабу фронта они приказали перебазироваться в район Обояни, а главное - помогли ему сделать правильный вывод о дальнейших намерениях врага. По мнению Г. К. Жукова и А. М. Василевского, доложенному в ту же ночь Верховному Главнокомандующему, на направлении Белгород, Курск следовало ожидать наступления одной из сильнейших ударных группировок немецко-фашистских войск с большим количеством танков.

Представители Ставки изучили также обстановку на другом опасном направлении - стыке Западного и Центрального фронтов. Здесь тоже выявились основания для серьезной тревоги. Дело в том, что незадолго перед этим в интересах централизации управления войсками, действовавшими против орловской группировки врага, был ликвидирован Брянский фронт. Когда же возникли осложнения и нам пришлось от наступательных действий перейти к обороне, определилось, что направление Орел, Тула должно быть обеспечено особо прочно. Но поскольку оно находилось на отдаленных флангах и у Западного и у Центрального фронтов, то ни В. Д. Соколовский, ни К. К. Рокоссовский должного внимания уделить ему не могли. Представители Ставки полагали необходимым воссоздать на этом направлении самостоятельный фронт. Командующим они рекомендовали назначить Ф. И. Голикова, а на его место вернуть Н. Ф. Ватутина.

Новый фронт первоначально называли Курским. Но уже 27 марта он был переименован в Орловский. А в последующем опять вернулись к старому наименованию - Брянский. Это не являлось простой сменой вывесок. Тут отразились в какой-то мере колебания в оценке обстановки и определении вероятных действий противника: нанесет ли он удар со стороны Орла на восток или на Курск навстречу другому удару от Белгорода. В зависимости от этого заранее нацеливали войска на определенное направление.

Переброска под Обоянь 21-й армии, сосредоточение юго-восточнее Курска 1-й танковой армии, другие перегруппировки войск, наконец, укрепление руководства Воронежским фронтом и практическая помощь ему на месте силами двух таких опытных представителей Ставки, как Г. К. Жуков и А. М. Василевский,- все это в конечном счете позволило сначала задержать, а к 27 марта полностью остановить противника на рубеже Гапоново, Трефиловка, Белгород, Волчанок. Так образовался южный фас Курской дуги.

Итоги зимней кампании 1942/43 года, несмотря на некоторые просчеты и несбывшиеся надежды, были для Советских Вооруженных Сил чрезвычайно значительными. Под Сталинградом закончилась ликвидация окруженной там 330-тысячной армии Паулюса. Наголову разбитыми оказались посланные на восточный фронт войска итальянских союзников Гитлера. Тяжелое поражение понесли и другие сателлиты фашистской Германии.

Эта зима ознаменовалась также прорывом блокады Ленинграда, установлением связи города-героя с Большой землей по суше. Противник был выбит из района Демянска, из-под Вязьмы и Ржева, далеко отброшен на южном фланге. Советские войска освободили от оккупантов 480000 квадратных километров родной земли и на некоторых участках продвинулись вперед до 600-700 километров. Как засвидетельствовал позже сам противник, только Германия потеряла за ту зиму в России около 1 200000 солдат и офицеров, а вместе с армиями-сателлитами потери врага составили до 1 700000 человек. Громадными цифрами исчислялся неприятельский урон и в боевой технике: 24000 орудий, более 3500 танков, 4300 самолетов.

Вероятно, наши успехи могли бы оказаться еще более значительными, если бы не те неудачи, о которых сказано выше. В чем коренились при чины этих неудач? Думается, что на фоне крупных побед, одержанных нашими войсками под Москвой и Сталинградом, у отдельных военачальников, в том числе и в Ставке, и в Генштабе, возникла известная недооценка возможностей противника. Это отрицательно сказалось на подготовке некоторых операций, повлекло за собой огульность нашего наступления на харьковском направлении, к Днепропетровску и Мариуполю. Очевидно, было бы благоразумнее еще в январе приостановить наступление Воронежского и Юго-Западного фронтов, перейти временно к обороне, подтянуть тылы, пополнить дивизии людьми и создать необходимые запасы материальных средств.

Заключительный этап наступления этих двух фронтов зимой 1943 года характеризовался разбросанностью сил. Мощные ударные группировки на главных направлениях фактически отсутствовали.

Наконец, нас очень подвела разведка, и мы жестоко ошиблись, определяя намерения противника.

Таковы, на мой взгляд, основные причины некоторых наших неудач и несбывшихся надежд зимой 1943 года. Хотя, еще раз подчеркиваю, в целом итоги зимней кампании были для нас успешными. Наступательная сила Советской Армии возросла.

Глава 7. Дела и люди Генерального штаба

От "авралов" к планомерности. - А. М. Василевский и А. И. Антонов. - Мои сослуживцы. - Рабочее ядро Оперативного управления. - Суточный рабочий цикл. Утренний доклад Верховному Главнокомандующему. - Вечерний доклад. - Ночные поездки в Ставку. - Корпус офицеров Генерального штаба. - О тех, кто возглавлял штабы фронтов.

На предшествующих страницах мною делались попытки рассмотреть не-которые военные события с позиций работника Генерального штаба. Но внутренняя жизнь самого Генштаба почти не затрагивалась, о его людях упоминалось лишь мимоходом. Между тем это очень интересный предмет для исследования.

Сейчас мне хотелось бы рассказать, как мы жили и трудились в годы войны, а главное - вспомнить дорогих моему сердцу товарищей и сослуживцев, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть многогранной работы в Генштабе военного времени.

Как уже отмечалось раньше, буквально с первого дня войны обнаружилось несовершенство структуры Генштаба. Кое-что оказалось лишним, совершенно ненужным, а иного, крайне необходимого, не оказалось совсем. Война все поставила на свое место: ненужное было отброшено, необходимое создано. Примерно ко второй половине 1942 года организационные формы Генерального штаба пришли в соответствие с содержанием его работы. К этому же времени устоялся и личный состав. Канули в прошлое "авралы". Установилась планомерность, позволявшая глубоко обдумывать обстановку и вытекающие из нее задачи, все рассчитать во времени и пространстве, каждое оперативное мероприятие, любое предложение должным образом обосновать. Генеральный штаб являлся рабочим органом Ставки и подчинялся только Верховному Главнокомандующему.

Деятельность Ставки, а следовательно, и Генерального штаба носила очень напряженный характер и не замыкалась в четырех стенах. Здесь всегда чувствовалось биение пульса действующей армии. С нею мы были связаны не только тонкой нитью телеграфного или телефонного провода. У нас не прерывались живые связи, личное общение с войсками, их штабами, командованием фронтов.

После упразднения главных командований по направлениям необходимость живой связи Ставки и Генштаба с фронтами возросла еще более. Координация боевых действий фронтов, контроль за исполнением директив Верховного Главнокомандования, помощь им в планировании, подготовке и осуществлении операций с решительными целями - все это требовало систематических выездов на место ответственных лиц, способных самостоятельно принимать важные решения и давать соответствующие указания. Тогда-то, собственно, и возник уже известный читателю институт представителей Ставки.

Наиболее часто Ставку представляли на местах заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков и начальник Генерального штаба А. М. Василевский. Некоторые из тогдашних командующих фронтами позже утверждали, что постоянное пребывание рядом с ними Жукова или Василевского отрицательно сказывалось на руководстве войсками. В этой критике (главным образом послевоенной), возможно, и есть какая-то доля истины. Но в целом, нам думается, деятельность представителей Ставки себя оправдала. Обстановка требовала присутствия на фронтах лиц, которые обладали бы опытом и властью, позволяющими быстро решать важнейшие вопросы, нередко выходившие за рамки компетенции командующего фронтом. Продолжительная работа непосредственно в действующей армии, на главных направлениях Г. К. Жукова предопределялась прежде всего его положением заместителя Верховного Главнокомандующего. Что же касается А. М. Василевского, то он, конечно, должен был больше находиться в Генеральном штабе. По Верховный Главнокомандующий по этому поводу ни с кем не советовался. Считая, видимо, такое положение нормальным, И. В. Сталин почти всегда уже при первой встрече с Василевским и Жуковым по возвращении их с фронта спрашивал, а как скоро они думают снова выехать на фронт.

Служба в Генеральном штабе никогда не была легкой, тем более в военное время. Главное место в ней занимали, естественно, сбор и оценка разведывательных данных и текущей обстановки на фронтах, разработка вытекающих отсюда практических предложений и распоряжений, замыслов и планов предстоящих операций, планирование, обеспечение фронтов вооружением, боеприпасами и другими материальными средствами, создание резервов. Все это было очень сложно и не всегда осуществлялось так, как хотелось бы.

И. В. Сталин установил порядок круглосуточной работы Генштаба и лично регламентировал время его руководящего состава. Например, заместителю начальника Генштаба, на пост которого в декабре 1942 года прибыл А. И. Антонов, полагалось находиться при исполнении своих обязанностей по 17-18 часов в сутки. На отдых ему отводилось время с 5-6 часов утра до 12 дня. А мне, занимавшему с мая 1943 года должность начальника Оперативного управления, отдыхать разрешалось с 14 до 18- 19 часов. Точно так же были расписаны часы работы и отдыха для всех других руководящих работников.

Доклады Верховному Главнокомандующему делались, как правило, три раза в сутки. Первый из них имел место в 10-11 часов дня, обычно по телефону. Это выпадало на мою долю. Вечером, в 16-17 часов, докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью мы ехали в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1 : 200 000 отдельно по каждому фронту с показом положения наших войск до дивизий, а в иных случаях и до полка. Даже досконально зная, где что произошло в течение суток, мы все равно перед каждой поездкой 2-3 часа тщательно разбирались в обстановке, связывались с командующими фронтами и начальниками их штабов, уточняли с ними отдельные детали проходивших или только еще планировавшихся операций, советовались и проверяли через них правильность своих предположений, рассматривали просьбы и заявки фронтов, а в последний час редактировали подготовленные на подпись проекты директив и распоряжений Ставки.

Все материалы, требовавшие решения Верховного Главнокомандования, заранее сортировались и раскладывались по трем разноцветным папкам. В красную папку попадали документы первостепенной важности, докладывавшиеся в первую очередь; это в основном приказы, директивы, распоряжения, планы распределения вооружения действующим войскам и резервам. Синяя папка предназначалась для бумаг второй очереди; обычно в нее шли различного рода просьбы. Содержимое же зеленой папки составляли представления к званиям и наградам, предложения и приказы о перемещениях и назначениях должностных лиц.

Документы из красной папки докладывались обязательно полностью и тут же получали ход. Из синей они извлекались выборочно "по мере возможности", но, как правило, ежедневно. Зеленая папка докладывалась только при благоприятной обстановке. Иногда нам не приходилось раскрывать ее по три-четыре дня. Мы старались правильно определить ситуацию, позволявшую доложить тот или иной вопрос, и почти никогда не ошибались. Вскоре Сталин раскусил нашу нехитрую механику. Иногда он сам предупреждал:

- Сегодня рассмотрим только важные документы.

А в другой раз говорил:

- Ну а теперь давайте и вашу зеленую...

Справедливости ради должен заметить, что И. В. Сталин очень высоко ценил работников Генерального штаба и направлял их на самые ответственные посты в действующую армию. Уже в первые месяцы войны тогдашний начальник Генерального штаба Г. К. Жуков вступил в командование фронтом. Его заместитель Н. Ф. Ватутин стал начальником штаба, а затем и командующим фронтом. Начальники управлений и их заместители Г. К. Маландин и А. Ф. Анисов, начальники отделов В. В. Курасов, М. Н. Шарохин, П. И. Кокорев, Ф. И. Шевченко и другие были назначены начальниками штабов фронтов и армий, а впоследствии некоторые из них успешно командовали армиями. Кое-кто, например В. Д. Карпухин, получил под свое командование дивизию.

Вопреки установившимся канонам Сталин считал, что хороший штабист никогда не подведет и на командной работе, но, для того чтобы быть полноценным штабным работником, надо знать жизнь войск. А потому всех нас без исключения командировали на фронты очень часто, и порой на продолжительное время. Такая практика в некоторых случаях заметно ослабляла состав Генерального штаба, создавала дополнительные трудности в его повседневной работе. Однако у Верховного Главнокомандующего и на сей счет существовала своя, твердо установившаяся точка зрения: он полагал, и, очевидно, не без основания, что "на месте Генштаб всегда как-нибудь выкрутится", а войсковая практика в боевых условиях полезна каждому из нас.

В то же время мы всегда чувствовали его заботу об авторитете Генштаба. При докладах в Ставке командующих фронтами И. В. Сталин непременно спрашивал: "Каково мнение Генштаба?" или "Рассматривал ли этот вопрос Генштаб?". И Генштаб всегда излагал свое мнение. Во многих случаях оно не отличалось от мнения командующих фронтами, но, коль его спрашивали, надо было докладывать.

Верховный не терпел даже малейшего вранья или приукрашивания действительности и жестоко карал тех, кто попадался на этом. Хорошо помню, как в ноябре 1943 года был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть.

Естественно, что при докладах в Ставке мы очень следили за формулировками. Само собой у нас установилось правило никогда не докладывать непроверенные или сомнительные факты. А их бывало достаточно. В донесениях, например, часто фигурировала фраза: "Войска ворвались в пункт Н" или "Наши войска удерживают окраину пункта X". Верховному в таких случаях докладывалось: "Наши войска ведут бои за пункт Н или пункт X".

Доклады Генерального штаба в Ставке имели свой строгий порядок. После вызова по телефону мы садились в автомашину и по пустынной Москве отправлялись в Кремль или на "Ближнюю" - кунцевскую дачу Сталина. В Кремль въезжали через Боровицкие ворота и, обогнув здание Верховного Совета СССР по Ивановской площади, сворачивали в так называемый "уголок", где находились квартира и рабочий кабинет И. В. Сталина. Через кабинет Поскребышева входили в небольшое помещение начальника личной охраны Верховного Главнокомандующего и, наконец, попадали к нему самому.

В левой части кабинета со сводчатым потолком и обшитыми светлым дубом стенами стоял длинный прямоугольный стол. На нем мы развертывали карты и по ним докладывали за каждый фронт в отдельности, начиная с того, где в данный момент происходили главные события. Никакими предварительными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте.

За торцом стола, в углу, стоял большой глобус. Должен заметить, однако, что за сотни раз посещения этого кабинета мне никогда не довелось видеть, чтобы им пользовались при рассмотрении оперативных вопросов. Разговоры о руководстве действиями фронтов по глобусу беспочвенны.

Кроме Верховного Главнокомандующего на докладах, как правило, присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б) и члены Ставки. При необходимости вызывались командующий артиллерией Н. Н. Воронов, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Фе-доренко, командующий ВВС А. А. Новиков, начальник инженерных войск М. П. Воробьев, начальник Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлев, начальник тыла Советской Армии А. В. Хрулев и другие. Они докладывали и давали справки по своим специальным вопросам.

Члены Политбюро садились обычно вдоль стола у стены лицом к нам, военным, и к большим портретам Суворова и Кутузова, висевшим на противоположной стороне кабинета. Сталин слушал доклад, прохаживаясь у стола с нашей стороны. Изредка подходил к своему письменному столу, стоявшему в глубине кабинета справа, брал две папиросы "Герцеговина Флор", разрывал и набивал табаком трубку. Правее письменного стола на особой подставке белела под стеклом гипсовая посмертная маска В. И. Ленина.

Доклад наш начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Фронты, армии, танковые и механизированные корпуса назывались по фамилиям командующих и командиров, дивизии - по номерам. Так было установлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому и в Генштабе придерживались такой же системы.

Затем докладывались проекты директив, которые надо было отдать войскам. Директивы Ставки подписывали Верховный Главнокомандующий и его заместитель или начальник Генерального штаба, а когда в Москве не было ни Г. К. Жукова, ни А. М. Василевского, вторым подписывался А. И. Антонов. Распоряжения меньшей важности заканчивались фразой "По поручению Ставки", и дальше следовала подпись либо А. М. Василевского, либо А. И. Антонова. Часто такие распоряжения формулировались прямо в Ставке. Сталин диктовал, я записывал. Потом он заставлял читать текст вслух и при этом вносил поправки. Эти документы, как правило, не перепечатывались на машинке, а прямо в оригинале поступали в находившуюся неподалеку аппаратную узла связи и немедленно передавались на фронты.

Тем временем мы извлекали нашу синюю папку и начинали докладывать просьбы фронтов. Они касались главным образом пополнения войск живой силой, поставок вооружения, техники, горючего. Конечно, предварительно все эти просьбы рассматривались в Генштабе с участием командующих видами вооруженных сил и родов войск.

С доклада мы возвращались лишь в 3-4 часа утра.

Иногда приходилось бывать в Ставке и по два раза на протяжении одних суток.

Установленный Сталиным жесткий порядок работы Генштаба никто не мог изменить. Огромный объем этой работы, ее неотложность делали службу здесь крайне изнурительной. Работали на износ, наперед зная, что даже за малейшую ошибку с тебя будет строго взыскано. Не каждый мог выдержать такое напряжение. Некоторые из моих товарищей длительное время страдали впоследствии истощением нервной системы, сердечными заболеваниями. Многие сразу же после войны, не дослужив до возрастного срока, ушли в запас.

Должен заметить, что режим военного времени оставался в Генштабе почти неизменным вплоть до смерти Сталина: мы по-прежнему заканчивали свой трудовой день в 3-4 часа утра, а к 10-11 часам дня обязаны были опять являться на службу.

Как-то уж повелось, что, говоря о людях интеллектуального, творческого труда, имеют в виду работников искусства, литературы, реже техников и почти никогда - военных.

Между тем военное дело тоже требует и творческого вдохновения и высокоразвитою интеллекта. Подчас военным людям приходится обращаться с неизмеримо большим, чем другим специалистам, количеством исходных элементов и слагаемых, осмысление которых позволяет сделать определенные выводы и на основе их прийти к наилучшему решению.

В первую очередь все это относится, конечно, к руководящим военным кадрам. Военный руководитель не только должен хорошо знать военные вопросы и видеть перспективы их развития. Он обязан уметь ориентироваться в сложном переплетении политических, экономических, технических проблем, правильно понимать их и предвидеть возможное их влияние на военную теорию и практику, на войну в целом, на операцию и бой.

Особенно необходимы такие качества начальнику Генерального штаба. Диапазон его деятельности поистине огромен. На нем лежит громадная ответственность за подготовку Вооруженных Сил в мирное время и за правильное использование их в ходе войны. Кому-кому, а уж ему-то всегда полагается заглядывать далеко вперед.

Но каким бы талантливым ни был начальник Генерального штаба, один он в поле не воин. Помимо всего прочего от него требуется умение опираться на коллектив, особым образом подобранный, подготовленный и организованный. Ему не обойтись без опытных заместителей и помощников, которые несли бы на себе часть руководства работой этого коллектива и тоже обладали бы творческим пытливым умом, незаурядными организаторскими способностями.

Описывая работу Генерального штаба в годы войны, я, конечно, обязан более или менее подробно рассказать о двух выдающихся его руководителях - А. М. Василевском и А. И. Антонове. Первый был начальником Генерального штаба с середины 1942 до февраля 1945 года. Второй вступил на этот высокий пост уже в конце войны, но еще задолго до того, будучи первым заместителем начальника Генштаба, в связи с длительным пребыванием А. М. Василевского на фронтах, успешно исполнял его обязанности.

Итак, сначала об Александре Михайловиче Василевском.

Мне пришлось работать с ним около 12 лет, в разной степени подчиненности и на разных ступенях, если можно так выразиться, служебной лестницы. В 1940 году он был заместителем начальника Оперативного управления, а я - старшим помощником начальника отдела. Затем он стал начальником Оперативного управления, а я - начальником направления. Некоторое время спустя А. М. Василевского назначили начальником Генерального штаба, а мне довелось исполнять его прежнюю должность в Оперативном управлении. Наконец, уже после войны около четырех лет я был начальником Генерального штаба, а Василевский занимал пост Военного министра. Такое близкое и довольно длительное соприкосновение по службе позволило мне очень хорошо изучить личные качества Александра Михайловича. И чем лучше я узнавал его, тем больше укреплялось у меня чувство глубокого уважения к этому по-солдатски простому и неизменно скромному, душевному человеку, военачальнику с большой буквы.

В последующих главах так или иначе еще не раз придется касаться работы А. М. Василевского и в Генштабе, и на фронтах в качестве то представителя Ставки, то командующего фронтом, то Главнокомандующего, как это было на Дальнем Востоке. Здесь же речь пойдет лишь о некоторых его чертах.

Прежде всего - о глубоком знании им военного дела.

За плечами у Александра Михайловича - первая мировая война, организаторская работа по формированию первых регулярных частей Красной Армии и служба на фронтах гражданской войны. После того как была разгромлена внутренняя контрреволюция и изгнаны с советской земли интервенты, он семь лет командовал полком. Все это время упорно учился и уже тогда зарекомендовал себя как командир с широким кругозором, вдумчивый, инициативный. Старшие начальники отмечали также скромность и выдержку Александра Михайловича.

Он был замечен видным советским военным теоретиком В. К. Треан-дафилловым, являвшимся в ту пору заместителем начальника штаба РККА. По рекомендации последнего А. М. Василевского переводят в Управление боевой подготовки Красной Армии, где перед вчерашним командиром полка раскрываются новые горизонты. Александр Михайлович принимает участие в разработке оперативных вопросов, в составлении руководящих документов по тактике так называемого "глубокого боя", выступает на страницах военной печати.

В 1936 году, после недолгой службы в Приволжском военном округе, А. М. Василевский зачисляется в Академию Генерального штаба. Его знания и умение работать над оперативными вопросами здесь возросли, навыки отшлифовались, творческие возможности увеличились. И по окончании академии Александр Михайлович, в звании комбрига, получил назначение в Генеральный штаб. Сначала исполнял там должность помощника начальника оперативного отдела, а с середины 1939 года, когда создалось Оперативное управление, стал помощником, затем заместителем начальника управления по западу. На этом посту оперативное дарование А. М. Василевского упрочилось еще больше. Он стал ведущим лицом при разработке наиболее ответственных планов советского командования.

Началась Великая Отечественная война. 25 августа 1941 года генерал-майор А. М. Василевский назначается начальником Оперативного управления и одновременно становится заместителем начальника Генерального штаба. Принимает непосредственное участие в планировании операций по отражению вражеских ударов и разгрому немецко-фашистских войск на подступах к Москве.

Что это было за время, сказано выше, и можно себе представить, как тяжело было тогда А. М. Василевскому. Но все возникавшие трудности преодолевались им с завидным спокойствием, с изумительной выдержкой. Глубокое знание природы войны и способность предвидеть ход и исход самых сложных сражений очень скоро выдвинули А. М. Василевского в первый ряд советских военных руководителей.

Отличительной чертой Александра Михайловича всегда было доверие к подчиненным, глубокое уважение к людям, бережное отношение к их достоинству. Он тонко понимал, как трудно сохранять организованность и четкость в критической обстановке неблагоприятно развивавшегося для нас начала войны, и старался сплотить коллектив, создать такую рабочую обстановку, когда совсем не чувствовалось бы давления власти, а лишь ощущалось крепкое плечо старшего, более опытного товарища, на которое в случае необходимости можно опереться. За его теплоту, душевность, искренность мы все платили ему тем же. Василевский пользовался в Генштабе не только высочайшим авторитетом, но и всеобщей любовью.

С первых месяцев войны Александру Михайловичу пришлось близко общаться со Сталиным, который, как уже отмечалось, не терпел ответов приблизительных, наугад, часто требовал личного уточнения обстановки на месте. Не один раз работа Василевского в действующей армии была сопряжена с большим риском для жизни, но всегда выполнялась в срок и с безупречной точностью, а доклады его в Ставке отличались исчерпывающей полнотой и ясностью. Эти его качества Верховный Главнокомандующий оценивал в полной мере и все чаще стал посылать Александра Михайловича на фронт, когда возникала необходимость поглубже проанализировать тот или иной вопрос и выработать наиболее верное решение, сформулированное в виде готовых предложений.

Природа наделила А. М. Василевского редким даром буквально на лету схватывать главное, делать правильные выводы и как-то особенно ясно предвидеть, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие событий. Однако он никогда не выставлял этого напоказ. Наоборот, всегда с подчеркнутым вниманием выслушивал мнения и соображения других, не имел привычки обрывать собеседника, даже если не согласен с ним, а терпеливо убеждал его, доказывал и в конечном счете обычно привлекал оппонента на свою сторону. В то же время Александр Михайлович умел постоять за собственную точку зрения перед Верховным Главнокомандующим. Делал это тактично, но достаточно твердо.

Для оперативного почерка А. М. Василевского характерна решительность замысла, стремление окружить противника, отсечь ому пути отхода или расколоть его группировку таким образом, чтобы по мере развития операции угроза изоляции нависала бы над ним все более и более. Таковы типичные черты Острогожско-Россошанской, Сталинградской, Белорусской, Мемельской и многих других операций, подготовка и проведение которых осуществлялись при личном участии Александра Михайловича. Печать решительности лежит и на Восточно-Прусской операции, во время которой А. М. Василевский командовал 3-м Белорусским фронтом, заменив погибшего в феврале 1945 года И. Д. Черняховского. За свои действия он всегда был готов безоговорочно держать ответ перед Родиной, а это, как известно, является высшим проявлением мужества военачальника. Успехами не кичился. Враг всякого приукрашательства, Василевский никогда в таких случаях не акцентировал внимание на собственной персоне, хотя роль его была подчас решающей.

Отлично понимая, сколь отрицательно сказывается на работе Генштаба частое отсутствие на месте начальника, Александр Михайлович настойчиво искал себе достойного заместителя. И такой человек был найден. 11 декабря 1942 года мы узнали, что по рекомендации А. М. Василевского на должность начальника Оперативного управления и заместителя начальника Генштаба назначен генерал-лейтенант А. И. Антонов, занимавший до того пост начальника штаба на Закавказском фронте. Многие его знали и одобрительно отзывались о нем. А. И. Антонов детально знакомился с людьми управления, тщательно изучал оперативную обстановку, вполне свободно ориентировался и в делах Генштаба, и в положении на фронтах. Постепенно у нас прекратились бдения в приемной. Не без помощи Антонова Верховным Главнокомандующим был установлен трудный и жесткий, но в целом необходимый и приемлемый регламент работы Генштаба, который сохранился на годы. При этом сам он делил с нами все тяготы службы.

Не прошло и месяца с момента назначения Антонова в Генштаб, как он уже получил чрезвычайно ответственное задание - в качестве представителя Ставки разобраться в обстановке на Воронежском, Брянском, а несколько позже и на Центральном фронтах, с тем чтобы внести конкретные предложения о дальнейшем использовании их сил. Командировка продолжалась с 10 января по 27 марта 1943 года. Как все мы понимали, это был для нового начальника Оперативного управления экзамен на зрелость. Верховное Главнокомандование желало окончательно убедиться, правильно ли оно поступило, назначив Алексея Иннокентьевича на один из самых ответственных военных постов.

Войска Воронежского и Брянского фронтов переживали в тот момент своего рода кризис наступления в трудных зимних условиях. Одержав ряд славных побед, они заметно выдохлись и в конце концов вынуждены были прекратить наступательные действия. Антонову довелось работать здесь под руководством А. М. Василевского. Этим, конечно, облегчалось порученное ему дело. Но и Александр Михайлович получил в его лице надежного и квалифицированного помощника. Совместными усилиями и, разумеется, при активном участии командования фронтов они очень правильно оценили перспективы дальнейшего развития событий на важнейшем в то время орловско-курском направлении.

Отличная теоретическая подготовка, высокие организаторские способности, ясный ум и большая выдержка наряду с выдающимся оперативным дарованием А. И. Антонова предвещали, казалось, длительное пребывание его у кормила Оперативного управления. Но в отсутствие А. М. Василевского, а оно становилось все чаще и длительнее, на плечи Алексея Иннокентьевича ложился непомерный груз обязанностей начальника Генерального штаба. Исполнять одновременно две такие тяжелые должности, да еще во время войны, было не под силу даже Антонову. Убедившись в этом, Ставка освободила его от непосредственного руководства Оперативным управлением, что позволило Алексею Иннокентьевичу практически возглавить Генеральный штаб, конечно поддерживая самый тесный контакт с А. М. Василевским, постоянно информируя его о всем существенном и получая взамен соответствующие указания, советы, поддержку.

Большой труженик и блестящий знаток штабной службы, Алексей Иннокентьевич крепко держал в своих руках все нити оперативного руководства боевыми действиями многомиллионной армии. За счет своей богатейшей эрудиции и тогда еще молодых сил он справлялся с этим безупречно. Представители Ставки, направляя свои доклады Верховному Главнокомандующему, непременно адресовали их копию "товарищу Антонову". Каждый знал, что Антонов предпримет по этим докладам все необходимое точно и в срок.

Высокая общая и особенно военная культура Алексея Иннокентьевича проявлялась в широте и глубине его подхода ко всем решительно вопросам работы Генштаба, в речах, в личном поведении, отношении к людям. За шесть лет совместной службы мне ни разу не приходилось видеть его "вышедшим из себя", вспылившим, ругающим кого-то. Он обладал удивительно уравновешенным характером, ничего, однако, общего не имевшим с мягкотелостью. Уравновешенность у Антонова сочеталась с редкой твердостью и, я бы сказал, с некоторой сухостью, даже суровостью в официальных отношениях. Кое-кто называл его педантом. Но это был хороший педантизм. Люди более дальновидные очень скоро проникались благодарностью к А. И. Антонову за его принципиальность и последовательную требовательность, совершенно необходимую на военной службе, да еще в дни тяжелой войны. Алексей Иннокентьевич не терпел верхоглядства, спешки, недоделок, формального отношения к должностным обязанностям. На поощрения был скуп, и заслужить их могли лишь люди думающие, инициативные, точные в работе. Весьма ценил время и тщательно его планировал. Видимо, поэтому даже строй его речи отличался лаконичностью и ясностью. Противник всякого пустозвонства, он отнюдь не злоупотреблял совещаниями, проводил их только в самых необходимых случаях и всегда оперативно, коротко.

У Верховного Главнокомандующего А. И. Антонов пользовался непререкаемым авторитетом. И я полагаю, что тут не последнюю роль сыграла мужественная прямота Алексея Иннокентьевича, правдивость его докладов, в которых всегда и все строго соответствовало истине, как бы горька она ни была. При необходимости Антонов осмеливался возражать Сталину и уж во всяком случае высказывал свое мнение.

Внешне далеко не одинаковые, А. М. Василевский и А. И. Антонов, по существу, имели очень много общего. Они достойно представляли советский Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны, многое сделали для нашей победы над врагом, и мы, их соратники, ближайшие помощники и ученики, всегда будем гордиться ими.

А теперь об основном рабочем ядре Генерального штаба - органе, ведавшем планированием всех операций, сбором и анализом данных по обстановке на фронтах, контролем за выполнением директив Верховного Главнокомандования, Оперативном управлении. Помимо тех обязанностей, о которых уже сказано, в компетенцию этого управления входило и много других дел, в том числе разработка приказов в честь побед, одержанных войсками того или иного фронта.

Остальные органы Генштаба действовали в тесном контакте с Оперативным управлением, выполняя его просьбы и получая от него исходные данные для своей работы.

На доклад в Ставку вместе с начальником Генерального штаба ездил только начальник Оперативного управления или его заместитель. А это обязывало последних знать все, что делается в Генеральном штабе и чем он располагает. Тут и данные о противнике, и данные о ходе оперативных перевозок, и укомплектованность фронтов, и состояние резервов. Без этого не обойтись при разработке оперативных предложений.

Органы разведки, добывавшие сведения о противнике, в разное время войны возглавляли генерал-майор танковых войск А. П. Панфилов, генерал-лейтенант И. II. Ильичев и генерал-полковник Ф. Ф. Кузнецов. С каждым из них начальник Оперативного управления имел ежедневный личный контакт. А еще теснее мы контактировали с неутомимым Леонидом Васильевичем Оняновым и его группой. В их обязанность входили анализ и обработка всех данных о составе, действиях и намерениях немецко-фашистских войск. Сам он и подчиненные ему офицеры строго следили за правильностью отображения данных о противнике на оперативных картах. Через них же мы ставили задачи на разведку особо интересующих нас объектов противника.

Вопросами организационной структуры всех родов войск ведал генерал-лейтенант А. Г. Карпоносов. Оп же планировал укомплектование фронтов, контролировал готовность резервов и наличие обученного маршевого пополнения. Кроме того, в руках его аппарата были дислокация и учет численности войск в военных округах, учет потерь на фронтах. Ему же подчинялись отделы военно-учебных заведений и оперативных перевозок. Через последний ставились задачи органам ВОСО на переброску войск при подготовке операций и в ходе их.

К слову сказать, органы военных сообщений часто переподчинялись то одному, то другому начальнику, но от Генерального штаба никак уйти не могли. В начале войны управление ВОСО организационно входило в состав Генштаба. Потом некоторое время оно было самостоятельным, и его начальник являлся наркомом путей сообщения. Затем это управление переподчинили начальнику тыла, который стал по совместительству и наркомом путей сообщения. А в конце войны ВОСО опять вернулось в Генштаб. Опыт подтвердил одну непреложную истину: кому бы органы военных сообщений ни подчинялись, в отрыве от Генштаба они работать не могут. Поскольку в военное время оперативные перевозки идут непрерывно и от них в немалой степени зависит судьба операций, Генштаб должен планировать и контролировать их ежедневно, а в иных случаях и ежечасно, давать ВОСО конкретные указания, неослабно следя за исполнением.

Устройством тыла и планированием материальных средств ведал аппарат, возглавляемый А. И. Шимонаевым, а затем П. П. Михайловым. Здесь прежде всего изучались и готовились вопросы обеспечения фронта вооружением и техникой, учитывались ресурсы страны, которые можно мобилизовать для нужд войны, концентрировались все данные о продукции, выпускаемой военной промышленностью. В этом аппарате были крупные знатоки отечественной экономики, такие, например, как Н. И. Потапов, которого по справедливости называли "живой энциклопедией". Он проработал в Генштабе много лет и только в 1963 году ушел на заслуженный отдых. Огромной эрудицией обладал и другой ветеран этой службы генерал Д. А. Нэлип. Он проработал в Генеральном штабе еще дольше - вплоть до 1964 года.

Выдающуюся роль в организации военной связи сыграл И. Т. Пересыпкин бессменный в течение всей войны начальник связи Советской Армии. Добрым словом хочется помянуть здесь и ближайших его помощников генералов Н. А. Найденова, Н. А. Борзова и особенно начальника узла связи Генштаба М. Т. Беликова. Их заботами было обеспечено бесперебойное общение с действующей армией в любое время суток и на протяжении всей войны, включая самые трудные месяцы 1941 года. О возможностях нашей службы связи свидетельствует хотя бы такой факт. В период Тегеранской конференции глав трех союзных держав - СССР, Америки и Англии - автор этих строк находился в столице Ирана и должен был оттуда держать связь с фронтами и Генштабом, дважды в сутки собирая для Верховного Главнокомандующего данные по обстановке. И не было случая, чтобы средства связи подвели.

Военно-топографическую службу Генштаба возглавлял блестящий знаток этого дела генерал М. К. Кудрявцев. Карт самого различного назначения и разных масштабов требовалось чрезвычайно много. А надо заметить, что до войны карты, нужные войскам, на значительную часть территории нашего государства не составлялись. Мы располагали вполне современными топографическими картами лишь до рубежа Петрозаводск, Витебск, Киев, Одесса. Когда же противник потеснил нас за этот рубеж, ко всем прочим бедам прибавилось еще и отсутствие карт. Пришлось срочно формировать новые топографические части, создавать новые военно-картографические фабрики, мобилизовывать возможности гражданских ведомств. Работа кипела днем и ночью. Только за первые полгода войны вновь составленными картами разных масштабов была освещена площадь, превышающая полтора миллиона квадратных километров.

Размеры военно-топографических съемок и производства карт оставались чрезвычайно большими и в последующее время. Всего за годы войны съемками и рекогносцировками была охвачена территория в пять с половиной миллионов квадратных километров, составлено и издано различных военно-географических справочников и описаний на площадь свыше семи миллионов квадратных километров.

Особую роль в производстве карт для действующей армии играла фабрика имени Дунаева. Ее коллектив выполнял самые срочные и самые сложные задания Генштаба.

Служба скрытого управления войсками находилась в надежных руках генерал-лейтенанта П. II. Белюсова и его многоопытного помощника полковника И. П. Будилева. А очень тонкую работу по поддержанию контактов с Наркоматом иностранных дел и по связям Генштаба с союзниками вел со своим немногочисленным, но очень квалифицированным аппаратом скромнейший, кристальной души человек генерал-лейтенант Н. В. Славин. Он являлся в то время неизменным участником переговоров с военными представителями США и Англии, а также с главами союзных держав, присутствовал на многих международных конференциях. После войны, до конца дней своих, Н. В. Славин достойно представлял Советский Союз в Дании.

Наконец, не могу не познакомить читателя с наиболее близкими и дорогими мне людьми Оперативного управления. За редким исключением, это были отличные генералы и офицеры. Коллектив наш в целом отличался спаянностью, сплоченностью, весьма высокой работоспособностью. Никто здесь не щадил себя ради общего дела.

Заместителями начальника управления у нас были: генерал-лейтенант А. А. Грызлов и генерал-лейтенант Н. А. Ломов. Первый отличался способностью быстро и точно схватить самую суть дела, обладал, казалось, неисчерпаемой энергией, хорошо владел пером, мастерски в течение буквально нескольких минут мог нанести обстановку на карту. Жизнерадостность и постоянный оптимизм Грызлова всегда создавали вокруг него атмосферу какой-то приподнятости. Ломов - по характеру более спокойный, уравновешенный, работал несколько медленней, но всегда солидно и глубоко. Взаимно они как бы дополняли друг друга. По сей день в моем сердце живет великая благодарность им за неоценимую помощь и большой вклад в работу Оперативного управления в годы войны.

Заместителем начальника управления по политической части являлся генерал-майор И. Н. Рыжков. Он буквально вкладывал всю душу в воспитание личного состава и своей простотой, общительностью, чуткостью к каждому снискал у всех нас самое доброе к себе отношение. В нем мы видели не столько должностное лицо, сколько истинно партийного наставника.

До сих пор как бы стоят перед моими глазами операторы, люди, вынесшие всю тяжесть черновой работы управления: сбора данных обстановки, ее анализа, неизбежных уточнении, проверок и перепроверок данных. Особенно это было сложно в первые дни войны.

Начальниками направлений были лучшие штабные работники, большинство из которых занимало эти должности до конца войны. Вот генерал-майор Михаил Алексеевич Красковец - горячий, нетерпеливый, в меру честолюбивый. При случае он мог и возразить начальству, но за отданное ему приказание беспокоиться не приходилось. Красковец всегда выполнял приказания точно.

Полная противоположность ему - генерал-майор Сергей Иванович Гунеев: спокойный, уравновешенный, иногда даже не по обстоятельствам. Он неоднократно бывал в блокированном Ленинграде.

Прекрасный оператор генерал-майор Чумаков Григорий Миронович всегда казался мне немного капризным. Безусловно, знал себе цену, но еще лучше знал обстановку на своем участке и всегда был готов доложить свои взгляды и предложения.

По-своему оригинален генерал-майор Владимир Дмитриевич Уткин. Любил пофилософствовать. Писал стихи и многие из них сам положил на музыку. Товарищи в шутку величали его "оперативным композитором". Но это не мешало Владимиру Дмитриевичу оставаться хорошим оператором.

Генерал-майоры Василий Федорович Мерной и Семен Михайлович Енюков несомненно выделялись своей общей эрудицией и широким оперативным кругозором. А Николай Евгеньевич Соколов и Николай Васильевич Постников запомнились мне прежде всего как великие труженики.

Одним из лучших операторов по праву считался генерал-майор Васильченко Константин Федорович. После войны он стал хорошим начальником штаба военного округа.

Генерал-майор Яков Афанасьевич Куцев отличался вдумчивостью. Аналитический склад мышления позволял ему видеть многое из того, что ускользало из поля зрения других. После войны он по заслугам был выдвинут на должность заместителя начальника управления Генштаба.

Генерал-майор Михаил Никифорович Кочергин был у нас лучшим знатоком Дальнего Востока и Забайкалья. А Степан Адамович Петровский так же отлично знал Ближний Восток и пользовался репутацией очень умелого воспитателя своих подчиненных. Со временем это подтвердилось уже тем, что почти все офицеры, работавшие под его началом,- А. П. Чумакин, Г. Г. Елисеев, Н. Ф. Янин, А. С. Башнагян - стали генералами.

Самые добрые воспоминания сохранились у меня о генерал-лейтенанте С. П. Платонове. Он держал в своих цепких руках всех операторов, обобщая в боевых донесениях и оперативных сводках всю информацию, поступавшую с фронтов. Многие из операторов не без основания считали, что Семену Павловичу докладывать труднее, нежели самому начальнику Генштаба. Платонов был точен до придирчивости. Правда, зная, что все операторы перегружены текущей работой, он никогда не дожидался готового материала, а сам ходил с рабочей тетрадью от одного к другому, смотрел рабочие карты, слушал устные доклады, и к концу каждого такого обхода у него уже было, по существу, готовое боевое донесение.

Особо ценным качеством С. П. Платонова являлась удивительная мобильность, умение работать очень быстро. При необходимости он мог лично собрать данные и написать боевое донесение за все фронты в течение одного часа. В этом ему помогало безукоризненное знание обстановки в полном ее объеме.

Обычно боевые донесения готовились три раза в сутки. Но бывали еще и экстренные сообщения. А затем все это аккумулировалось в ежедневной оперативной сводке, которая представляла собой объемистый документ до 20, а иногда и более страниц убористого машинописного текста. Сводка освещала ход боевых действий на всех фронтах до дивизии включительно, а, как известно, число дивизий в составе действующей армии и резерве Ставки достигало 488.

Офицеры, работавшие под руководством С. П. Платонова, проделали громадный труд, неоценимый для истории. В Центральном архиве Министерства обороны тщательно хранятся тысячи написанных ими страниц, воспроизводящих подлинную картину борьбы наших Вооруженных Сил против гитлеровской военной машины.

Кроме боевых донесений и оперативной сводки генералом Платоновым ежедневно готовились еще сообщения для печати и радио "От Советского информбюро". Эти материалы докладывались лично А. С. Щербакову, совмещавшему в годы войны работу на нескольких ответственных постах: оставаясь секретарем МК и ЦК партии, он возглавлял одновременно Главное политическое управление Советской Армии и ведал делами Совинформбюро - организации очень большой и хлопотной. Мне часто приходилось встречаться с ним, и, кажется, каждый раз я мысленно спрашивал себя: как этот тяжело больной человек успевает справляться с такой уймой дел, откуда берутся у него силы и каким образом удается ему сохранить при том теплоту отношений с людьми, человечность?

Под стать С. П. Платонову были и другие начальники. Моряков возглавлял сначала контр-адмирал В. И. Сумин, а затем контр-адмирал В. А. Касатонов блестящий знаток всех морских театров, теории и практики военно-морского искусства, выдвинувшийся впоследствии в число видных советских военачальников.

Генерал-майор Н. М. Масленников - рассеянный, милый человек, никого в жизни не обидевший,- ведал артиллерией и всей противовоздушной обороной в целом.

Бывший морской летчик Н. Г. Колесников занимался авиационными вопросами. Горячий, иногда чрезмерно, он очень нуждался в своеобразном противовесе. И таким противовесом являлся его хороший заместитель, впоследствии ставший начальником отдела, генерал-майор авиации Н. В. Воронов.

Бронетанковые войска хорошо знал генерал-майор танковых войск П. II. Калиниченко, выдвинутый затем на должность начальника штаба танковой армии. Его сменили вначале генерал-майор В. Н. Баскаков, а затем генерал-майор Л. М. Китаев.

Связью руководил генерал-майор К. И. Николаев, а инженерными войсками генерал-майор В. А. Болятко, талантливый знаток своего дела, выросший впоследствии до генерал-полковника.

У меня нет возможности дать здесь хотя бы самую краткую характеристику каждому из офицеров Оперативного управления. Одно могу сказать: лучших работников я не искал. Да и трудно было искать. Ведь для Генштаба и без того из хорошего выбрали лучшее.

Я горжусь, что мне выпала честь возглавлять такой прекрасный коллектив.

Суточный цикл в Оперативном управлении, как и во всем Генеральном штабе, начинался с семи утра. В этот час начальники направлений приступали к сбору обстановки за прошедшую ночь. К каждому из них являлся представитель разведки и уточнял на карте данные о противнике. Одновременно обобщались сведения о положении и состоянии своих войск. В этом начальникам направлений помогали все другие органы Генштаба, каждый по роду своей деятельности.

А у начальника Оперативного управления не смолкали телефонные звонки. Он вел переговоры с начальниками штабов фронтов, лично уточняя обстановку. Они обязательно звонили сами, если в течение ночи был достигнут серьезный успех, занят важный пункт. При неудачах со звонками не спешили. Но когда гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе: в этом случае мы сами вызывали на провод "запоздавшего", и истина прояснялась.

По мере готовности материалов появлялись с докладами начальники направлений. Само собой разумеется, что доклады эти не были длинными.

Мы все детально знали обстановку, и поэтому часто докладчик не произносил ни слова, а просто сверял свою карту с картой начальника управления, разложенной на столе. Если обнаруживались какие-то расхождения, он обращал на них внимание начальника, говорил, что надо дополнить. В иных случаях у начальника Оперативного управления были более свежие данные, полученные в результате переговоров со штабом фронта. При таком стечении обстоятельств начальник направления вносил исправления на свою карту. И лишь изредка, когда расхождения оказывались слишком уж значительными или по каким-то другим причинам возникали сомнения относительно истинного положения войск, тут же еще раз вызывали по ВЧ штаб фронта для нового уточнения обстановки.

Четкость ведения карт была, можно сказать, идеальной. В управлении применялись единые условные цвета и знаки для определенного времени и любого вида боевых действий. Неукоснительное исполнение этого однажды установленного порядка и длительная практика позволяли легко читать обстановку с карты любого направления без пояснений. В высшей мере добросовестное отношение офицеров и генералов ко всем "мелочам" службы избавляло нас от многих непроизводительных потерь времени и главное - ограждало от ошибок. Никакое, кажется, наставление не смогло бы предусмотреть наших генштабовских тонкостей.

Примерно в 9.00 к начальнику Оперативного управления приходил генерал-лейтенант Онянов с обобщенными данными о противнике. В это же время из ВОСО приносили график перевозок; по нему нетрудно было проследить, что на какой фронт подается и где в данный момент находится. Затем просматривались справки о состоянии резервов и начиналось редактирование утреннего боевого донесения.

В 10 часов донесение подписывалось, и начальник Оперативного управления был готов к докладу Верховному Главнокомандующему. На двух больших ярко освещенных наклонных столах раскладывались двухсоттысячные карты по каждому фронту и одна сводная миллионного масштаба, отображавшая положение на всех фронтах сразу. Тут же, что называется под рукой, находились три справки: о состоянии резервов всех видов, график перевозок и книга боевого состава действующей армии до полка с фамилиями командующих и командиров до дивизии включительно. Все остальные данные имелись на картах.

Оперативное управление было связано с Верховным Главнокомандующим особым прямым телефоном. Когда-то такого телефона не было, и Сталин звонил по общему. Но случилось так, что однажды он не получил немедленного ответа - номер оказался занятым. Через несколько минут начальник управления выслушал соответствующее внушение и получил приказание: "Сказать кому следует, чтобы поставили особый телефон". Так у нас появился еще один аппарат со шнуром почти в 10 метров длиной; это было очень удобно при докладах обстановки по картам.

Между 10 и 11 часами, редко чуть позже, Верховный сам звонил к нам. Иногда здоровался, а чаще прямо спрашивал:

- Что нового?

Начальник Оперативного управления докладывал обстановку, переходя от стола к столу с телефонной трубкой у уха. Во всех случаях доклад начинался с фронта, где боевые действия носили наиболее напряженный характер, и, как правило, с самого острого участка. Обстановка излагалась последовательно, за каждый фронт в отдельности в произвольной форме.

Если нашим войскам сопутствовал успех, доклад обычно не прерывался. По телефону были слышны лишь редкое покашливание да чмоканье губами, характерное для курильщика, сосущего трубку.

Пропускать в докладе какую-либо армию, если даже в ее полосе за ночь не произошло ничего важного, Сталин не позволял. Он тотчас же перебивал докладчика вопросом:

- А у Казакова что?

Иногда в ходе доклада Верховный Главнокомандующий давал какое-то указание для передачи на фронт. Оно повторялось вслух, и один из за-местителей начальника управления тут же записывал все дословно, а затем оформлял в виде распоряжения или директивы.

Около полудня начальник Оперативного управления шел к начальнику Генерального штаба. В кабинете последнего имелся такой же, как у нас, комплект карт, и к этому времени на них была нанесена самая полная и новейшая обстановка. Оставалось только сообщить, как прошел доклад Верховному, какие от него получены указания, и представить на подпись подготовленные распоряжения войскам.

Такой несколько необычный порядок докладов - сначала Верховному Главнокомандующему, а затем уже начальнику Генерального штаба - был определен лично Сталиным. Делалось так, потому что по распорядку нашей работы в 10-11 часов начальник Генштаба еще отдыхал.

После утреннего доклада Оперативного управления он принимал начальников других управлений, начальников родов войск и служб, разговаривал по телефону с командующими фронтами, читал донесения представителей Ставки.

Важнейшей частью работы начальника Генерального штаба являлся анализ обстановки на фронтах. Обычно в процессе этого рождались оперативные предположения, которые затем обосновывались тщательными расчетами и вносились на рассмотрение Ставки.

Когда в Москву приезжали командующие фронтами, начальник Генерального штаба принимал их обязательно в присутствии начальника Оперативного управления и представителя соответствующего направления. Мы вместе рассматривали все предложения фронтового командования и готовили по ним заключения. Если командующий соглашался с нами, его исправленные предложения вносились в Ставку совместно. Если единства мнений не было, то Ставке докладывались расхождения.

Расхождения возникали обычно не по замыслу операции или порядку ее проведения, а по составу войск и их обеспечению. Понятно, что каждый командующий стремился получить побольше резервов Ставки, иметь в достатке танки, артиллерию, боеприпасы. Мы никогда никому из них не говорили, чем конкретно располагает Ставка, но командующие и помимо нас, одним им известными путями, узнавали об этом. У Генштаба они требовали, в Ставке просили.

Надо прямо сказать, что те фронты, на которых находились представители Ставки, обеспечивались обычно лучше. Во-первых, потому, что Ставка посылала своих представителей на наиболее важные направления. А во-вторых, по той причине, что каждый представитель Ставки сам имел власть, особенно маршал Г. К. Жуков. В иных случаях он ставил Генштаб в очень трудное положение: и дать нельзя, и попробуй откажи заместителю Верховного Главнокомандующего...

К 15 часам в Оперативном управлении заканчивалась обработка данных за первую половину дня. Они докладывались начальнику Генерального штаба моим заместителем генерал-лейтенантом А. А. Грызловым. Сам я в это время отдыхал. Часто вместе с Грызловым шел и начальник того направления, где в данный момент обстановка была особенно острой. Начальник Генштаба сам расспрашивал его, затем уточнял все по ВЧ и около 16 часов докладывал обстановку Верховному. Одновременно в Ставку и всем членам правительства по особому списку рассылалось второе боевое донесение.

К 21 часу опять собирались и обобщались данные по обстановке, и мы готовились к поездке в Ставку с итоговым докладом за сутки в целом. Вызов туда следовал, как правило, после 23 часов.

Когда на фронтах дела шли хорошо, доклад обычно проходил быстрее, но после него Сталин иногда приглашал нас посмотреть кинокартину, преимущественно фронтовую хронику. Нам было не до того. В управлении ожидала работа без конца и края. Но отказываться не осмеливались. Я сидел в кресле, обнимая портфель с оперативными картами. Особенно долго засиживались, если у Сталина были какие-нибудь иностранные гости. Им-то он обязательно показывал кинокадры о событиях на фронтах, причем и те, которые мы успели просмотреть раньше.

На исходе суток помимо нашего итогового доклада в Ставку представлялись еще и боевые донесения за каждый фронт в отдельности. Их подписывали военные советы фронтов, а Генштабом они только принимались по телеграфному аппарату Бодо, перепечатывались на машинке н в заверенных копиях рассылались по списку.

Таким образом, в течение суток Ставка получала три боевых донесения, два из которых рождались в Генштабе и одно - непосредственно на фронтах. Кроме того, для Сталина лично мы готовили двухсоттысячные карты по каждому фронту и одну сводную масштаба два с половиной миллиона. Меняли карты по мере необходимости: двухсотки примерно через два-три дня, а сводную - раз в пять-шесть дней. Отвечал за это лично С. П. Платонов.

Так день за днем протекала работа Оперативного управления вплоть до окончания войны. В других управлениях Генштаба порядок был тот же, но содержание работы, конечно, другое.

Не могу не вспомнить и о так называемом корпусе офицеров Генерального штаба. Он начал свое существование в 1941 году и первоначально был довольно многочисленным.

В самом начале своей книги я уже рассказывал, что в первые тяжелые месяцы войны до Генштаба доходили порой самые скудные и противоречивые данные о положении на фронтах. Нередко мы знали о противнике гораздо лучше, чем о своих войсках. И чтобы хоть как-то восполнить этот пробел, операторы сами летали выяснять, где проходит передний край нашей обороны, куда переместились штабы фронтов и армий. При этом одни погибали, другие надолго выходили из строя по ранению, многих командующие фронтами просто не отпускали обратно, а назначали своей властью на различные должности в войска.

Убыль квалифицированных кадров операторов была настолько значительна, что руководству Генштаба пришлось в конце концов принять решение о создании специальной группы командиров для связи с войсками. Сначала она числилась при Оперативном управлении, а потом, по предложению Б. М. Шапошникова, ее взяли у нас и сделали самостоятельной. Ставка назвала эту группу корпусом офицеров Генерального штаба. За всю историю Красной Армии слово "офицер" было применено здесь впервые. Тем самым как бы подчеркивался специфический характер работы и подчиненности: в то время как все другие должностные лица кадрового состава наших Вооруженных Сил назывались либо командирами, либо начальниками, люди, представлявшие в войсках Генштаб, именовались офицерами Генерального штаба.

Во главе корпуса офицеров Генштаба был поставлен человек исключительной честности и трудолюбия - генерал-майор Н. И. Дубинин. Впоследствии его заменил другой ветеран Оперативного управления генерал-майор Ш. Н. Гениатуллин. А заместителем по политической части и у первого и у второго являлся генерал-майор Ф. Т. Перегудов.

Вначале офицеры Генштаба, выполнив задачу в действующей армии, возвращались обратно в Москву. Но некоторое время спустя было признано более рациональным постоянно держать офицеров Генштаба при фронтах и армиях, а на некоторых направлениях - даже при корпусах и дивизиях. Одновременно устанавливалась строгая система руководства и подчинения: старшему офицеру Генштаба, работавшему при фронтовом управлении, подчинялись офицеры Генштаба в армиях, а последним - их коллеги в корпусах и дивизиях.

Круг обязанностей офицеров Генштаба был достаточно широк. Они проверяли положение и состояние войск, их обеспеченность всем необходимым для жизни и боя, докладывая результаты прямо в Генштаб.

Особое внимание обращалось на достоверность докладов. Офицер Генштаба имел право докладывать только о том, что видел собственными глазами, а не со слов других лиц или по штабным документам. После того как прошла сумятица первых месяцев войны, текущую обстановку он уже не докладывал.

Многие из офицеров Генерального штаба неоднократно попадали в сложные боевые переделки и проявляли при этом истинный героизм. Хорошо помню случай с капитаном В. А. Блюдовым и подполковником А. Д. Марковым. Находясь при 2-м танковом корпусе 3-й танковой армии, 24 марта 1943 года у села Кицевки, западнее Купянска, они взяли на себя командование попавшими в тяжелое положение несколькими артиллерийскими подразделениями. Вскоре Блюдов был ранен, но его удалось спасти. Марков же продолжал поорудийно отводить артиллерию из-под вражеских ударов, пока не был убит прямым выстрелом из танка. За свой подвиг он посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

При разных обстоятельствах, но так же геройски погибли на боевых постах капитаны С. В. Березкин, С. Ф. Сафонов, Н. М. Шихалев; майоры В. М. Ткачев, К. Н. Никулин, Е. С. Кухарь, М. Я. Дышленко, А. Т. Шиян, П. М. Заргарян; подполковники И. М. Бурлак, В. Н. Венедиктов, В. Ф. Лыскин, А. А. Поздняков. А из тех офицеров Генштаба, которые пережили войну, я лично отдаю дань особого уважения полковнику А. В. Писареву, впоследствии ставшему начальником одного из направлений, полковнику М. Н. Костину и полковнику А. И. Харитонову. Они по праву считались лучшими нашими представителями при штабах фронтов, смотрели далеко вперед, ставили перед Генеральным штабом крупные вопросы.

Важные решения принимались по докладам и других офицеров Генштаба. Например, подполковник Н. В. Резников, работавший на Западном фронте, неоднократно доносил, что 33-я армия бесполезно растрачивает силы на так называемые частные операции по захвату отдельных высот и давно не существующих населенных пунктов. В связи с этим на Западный фронт выехала специальная комиссия Государственного Комитета Обороны. Выводы Н. В. Резникова полностью подтвердились, и тут же последовал ряд серьезных мер. В частности, было укреплено руководство 33-й армии: командовавшего ею генерал-лейтенанта В. Н. Гордова за допущенные ошибки отстранили от должности.

На боевой работе люди росли быстро. Из корпуса офицеров Генштаба все время шел отбор лучших для службы в центральном аппарате, в частности в Оперативном управлении. А взамен их в войска посылались другие. Таким образом, корпус офицеров Генштаба был своего рода неиссякаемым источником пополнения аппарата кадрами, понюхавшими пороху. В то же время он всегда являлся надежной опорой представителей Ставки.

К середине 1943 года деятельность корпуса офицеров Генштаба несколько сократилась. К этому времени командующие крупными войсковыми объединениями и командиры соединений, а также штабы всех степеней накопили большой боевой опыт, научились работать слаженно и четко, хорошо анализируя обстановку. В постоянном наблюдении за положением дел в действующей армии с помощью офицеров Генштаба нужды почти не стало, и они вошли организационно в состав Оперативного управления.

Значительную роль сыграли офицеры Генштаба при формировании и вступлении в боевые действия новых национальных армий - чехословацкой, польской, румынской. В частности, очень помог нам и командованию на месте старший офицер Генштаба при Войске Польском генерал-майор Н. М. Молотков.

Оглядываясь на пройденный путь, не стоит, пожалуй, замалчивать, что иногда офицеры Генштаба сталкивались на местах с явным недружелюбием. Иные командиры и начальники пренебрежительно называли их соглядатаями. Однако я не помню случая, когда бы офицер Генштаба был изобличен в неблаговидном поведении, необъективности, превышении власти. Наоборот, тысячами фактов доказано, что гибкий механизм контроля и проверки исполнения, существовавшей в Генеральном штабе в годы минувшей войны, действовал с исключительной добросовестностью.

Школу Генштаба прошли многие начальники фронтовых штабов, и уже только поэтому я не могу не сказать здесь хотя бы о некоторых из них.

Всего за время войны на всех фронтах начальниками штабов перебывали 44 человека. Из этого числа следует, пожалуй, выделить 12 генералов: С. С. Бирюзова, А. Н. Боголюбова, Д. Н. Гусева, М. В. Захарова, С. П. Иванова, Ф. К. Корженевича, В. В. Курасова, Г. К. Маландина, М. С. Малинина, А. П. Покровского, Л. М. Сандалова и В. Д. Соколовского. Каждый из них, кроме Г. К. Маландина, возглавлял штабы фронтов более двух лет, а двое - М. В. Захаров и Л. М. Сандалов - провели на этом посту почти всю войну.

Не рискуя впасть в преувеличение, я могу твердо заявить, что все они вместе и каждый в отдельности - люди выдающиеся. Не случайно трое из этой "могучей кучки" - Бирюзов, Захаров и Соколовский - удостоились звания Маршала Советского Союза и уже после войны поочередно возглавляли Генеральный штаб. А еще трое - Иванов, Маландин и Малинин - стали впоследствии заместителями начальника Генштаба.

Имя С. С. Бирюзова как штабного работника крупного масштаба стало известно в дни Сталинградской битвы, когда он руководил штабом 2-й гвардейской армии. В последующем Сергей Семенович стоял во главе штабов Южного, 3-го и 4-го Украинских фронтов. Им вложено много творческой мысли в операции по освобождению Ростова, Северного Приазовья и Крыма. Бирюзов был очень требовательным, даже суровым человеком, не терпящим возражений. Не любил засиживаться в четырех стенах, много времени проводил в войсках. Его стремление централизовать в своих руках управление действиями последних доходило иногда до чрезмерности. При всем том С. С. Бирюзов был принципиален, проявлял большой интерес к партийно-политической работе, ценил и понимал ее значение. Он хорошо подбирал и организовывал штабной коллектив, развивал и всемерно поддерживал у своих подчиненных высокую штабную культуру и сам подавал пример в этом, отлично владея искусством разработки оперативных документов.

А. Н. Боголюбов был начальником штаба Северо-Западного, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов. Он отличался вспыльчивостью и чрезвычайно неуживчивым характером, в результате чего дважды покидал Генеральный штаб и многократно переводился из одного штаба фронта в другой. В то же время Александр Николаевич являлся глубоким знатоком штабной службы. И за это его ценили.

М. В. Захаров на протяжении всей войны пользовался репутацией самого опытного из начальников фронтовых штабов. И это вполне закономерно. Ведь Матвей Васильевич свою судьбу связал с вооруженной борьбой за дело революции со штурма Зимнего дворца и прошел как по ступенькам почти все командные и штабные должности, начиная с самого низа. Еще до войны (с 1 июля 1938 по 19 июля 1940 года) он занимал пост помощника начальника Генштаба по организационно-мобилизационным вопросам и устройству тыла, а затем возглавил штаб Одесского военного округа.

В начале войны М. В. Захаров стал начальником штаба Северо-Западного направления, принимал непосредственное участие в разработке планов действий Калининского фронта в период контрнаступления под Москвой. С его именем связано руководство действиями Степного фронта в Курской битве и на Днепре, 2-го Украинского фронта при разгроме противника на Правобережной Украине и в Ясско-Кишиневской операции, под Будапештом, Веной, Прагой. Наконец, уже во время войны против империалистической Японии ему довелось работать начальником штаба Забайкальского фронта.

Живая связь с войсками постоянно питала творческую мысль М. В. Захарова. Как на войне, так и после нее Матвей Васильевич много лет служил под началом Р. Я. Малиновского, и они являли собой завидный пример сработанности друг с другом. В последние годы своей жизни он достойно занимал пост начальника Генерального штаба.

Семена Павловича Иванова можно характеризовать как человека очень твердого и решительного, хорошо понимающего свое место в управлении войсками и никогда никому не позволяющего посягнуть на свои права. Кроме обширной общей эрудиции, знания специфики штабной службы он всегда обладал огромной работоспособностью. В годы войны Семен Павлович успешно руководил штабами Юго-Западного, Воронежского, 1-го Украинского, Закавказского и 3-го Украинского фронтов, а затем штабом Главкома советских войск на Дальнем Востоке. Курская битва, Днепр, Венская операция - таковы некоторые вехи, отмечающие его боевой путь. Хотя он много лет провел на штабной работе и познал все ее тонкости, я осмелюсь тем не менее утверждать, что склонность к командной деятельности преобладает у него над всеми другими. После войны он командовал войсками Сибирского военного округа, был начальником Академии Генерального штаба.

В. В. Курасов являлся начальником штаба, так сказать, классического типа. Это был спокойный, чрезвычайно вдумчивый, тактичный генерал, склонный к научной разработке вопросов, возникающих перед штабом, и умеющий отлично сочетать теорию с практикой. На войне у него установилось тесное содружество с И. X. Баграмяном, которое весьма высоко оценивалось нами, генштабистами. Все данные по операциям 1-го Прибалтийского фронта мы получали не только в срок, но и в хорошем исполнении. После войны Владимир Васильевич длительное время возглавлял Академию Генерального штаба.

Чем-то сродни Курасову и по характеру, и по стилю работы генерал Г. К. Маландин. Это был тоже очень уравновешенный, всегда корректный человек, необычайно скромный и душевный. До самозабвения отдавался работе и умел ее выполнять, какой бы сложной она ни была. Герман Капитонович пользовался в Генштабе большим уважением за свою пунктуальность и глубину анализа обстановки. Он тоже вырос в крупного военного ученого и руководил Академией Генштаба.

Почти полной противоположностью Курасову и Маландину по складу характера являлся М. С. Малинин. Он был очень нетерпелив и горяч. К. К. Рокоссовский отлично понимал сильные стороны своего начальника штаба, блестяще знавшего службу (с Малининым ему довелось работать еще в 16-й армии, потом на Донском, Центральном и 1-м Белорусском фронтах), и умел ослабить его недостатки. В свою очередь Михаил Сергеевич всегда старался действовать в унисон с командующим. В итоге же штаб, возглавляемый Михаилом Сергеевичем, неизменно был в числе лучших, люди там работали очень дружно и слаженно. С 1952 года и до конца дней своих М. С. Малинин работал первым заместителем начальника Генерального штаба.

А. П. Покровский, стоявший во главе штабов Юго-Западного направления, Западного и 3-го Белорусского фронтов, казалось, обладал каким-то особым секретом, позволяющим достигать планомерности и строгого порядка в работе при любых условиях. А "секрет" этот заключался только в больших знаниях и опыте Александра Петровича, в его организаторском искусстве, хотя, как мне кажется, он всегда больше работал с документами, чем с людьми.

Л. М. Сандалов начал войну начальником штаба 4-й, затем 20-й армий, а в последующем был начальником штаба Брянского и 2-го Прибалтийского фронтов. Его самообладание, рассудительность, умение сочетать пребывание в войсках с работой в штабе были хорошо известны всем. Всегда выделялся он и как специалист по штабной документации. Надо особо отметить также, что Леонид Михайлович очень волевой человек, сумевший найти свое место в жизни после тяжелой личной трагедии, в результате которой он преждевременно выбыл из боевого строя.

Список лиц, пробывших в должности начальника штаба фронта от шести месяцев до полутора лет, насчитывает почти два десятка фамилий. К числу таких относятся А. И. Антонов, П. И. Бодин, И. X. Баграмян, В. Р. Вашкевнч, Н. Ф. Ватутин, Г. Ф. Захаров, М. И. Казаков, Б. А. Пигаревич, М. М. Попов, Л. С. Сквирский, Г. Д. Стельмах, М. Н. Шарохин, А. Н. Крутиков, А. И. Кудряшев, А. И. Субботин, С. Е. Рождественский, Л. Ф. Минюк, Ф. П. Озеров, И. А. Ласкин. Из этой плеяды многие были выдвинуты на командные должности. В частности, И. X. Баграмян, Н. Ф. Ватутин, Г. Ф. Захаров, М. М. Попов стали командующими фронтами; М. И. Казаков и М. Н. Шарохин до конца войны командовали армиями.

На долю некоторых пришлось возглавлять фронтовые штабы менее шести месяцев. Это В. С. Голушкевич, В. М. Злобин, П. П. Вечный, И. С. Варенников, А. А. Забалуев, С. И. Любарский, Д. Н. Никишев, И. Т. Шлемин, А. П. Пилипенко, В. Я. Колпакчи.

А генерал-полковник И. В. Смородинов, генерал-лейтенанты Е. Г. Троценко и Ф. И. Шевченко являлись начальниками штабов Дальневосточного и Забайкальского фронтов, когда эти фронты не вели еще боевых действий.

Всех этих людей мы помним и считаем ближайшими своими товарищами. Они разделили с работниками Генштаба многие радости и огорчения, успехи и неудачи.

Глава 8. Перед Курской битвой

Где и как решать главные задачи летней кампании: обороняться или наступать? - Предложение Г. К. Жукова. - Мнение командования Центрального фронта. - Гибкий план Н. Ф. Ватутина. - Решение Ставки от 12 апреля 1943 года. - Фронт стратегических резервов. - План "Кутузов". - Наметки плана контрнаступления. - Воздушные операции. - Три предупреждения. войскам. Противник переходит в наступление.

Весной 1943 года основное внимание Ставки и, конечно, ее рабочего органа Генерального штаба сосредоточилось на положении в центре стратегического фронта.

К концу марта положение сторон в районе Курска стабилизировалось. Прекращение своего наступления противник мотивировал впоследствии началом весенней распутицы. Но дело было совсем не в ней. Хотя врагу и удалось отбросить наши войска от Харькова, все же общий итог зимней кампании был для него крайне неблагоприятным: силы немецко-фашистской армии ослабли и в данный момент она не имела возможности продолжать более или менее успешно крупные наступательные операции. Стратегическая инициатива по-прежнему находилась в наших руках. Реванш за Сталинград не состоялся.

Естественно, вставал вопрос относительно перспектив борьбы на ближайшее время. В Генеральном штабе отнюдь не исключали новых попыток противника вернуть себе военное счастье. Однако для этого ему требовались дополнительные силы, которые надо еще было перебросить с запада и накопить за счет призыва резервов. А если мы провалим эти попытки и нанесем врагу два-три новых удара, равных по своим результатам Сталинграду? Никто не сомневался, что тогда будет достигнут окончательный перелом в ходе войны и гитлеровская военная машина окажется перед лицом полной катастрофы. Верховный Главнокомандующий верил в это больше других, но, памятуя об уроке, полученном под Харьковом, проявлял осторожность.

События все очевиднее развивались в благоприятном для нас направлении. Благородные цели войны обеспечивали Советской Армии всемерную поддержку всего нашего народа. На территории СССР, захваченной врагом, шло дальнейшее развертывание партизанской борьбы. Значительно сильнее и организованнее стало также сопротивление оккупантам в странах Западной и Юго-Восточной Европы.

Немецко-фашистские войска потерпели серьезное поражение в Ливии и Триполитании, разгоралась война в Тунисе. Союзническая авиация наносила удары по промышленным центрам Германии и Италии,

При всем при том наша армия обладала теперь богатейшей техникой, не уступавшей ни по качеству, ни по количеству боевым средствам врага. Конечно, как всегда на войне, техники было меньше, чем хотелось бы, но время, когда она распределялась крохами, ушло безвозвратно, и уже странным казалось, что когда-то Сталин сам поштучно распределял противотанковые ружья, минометы, танки.

Сейчас все было иначе. Но заботы партии и правительства о дальнейшем техническом оснащении Советских Вооруженных Сил не ослабевали. Наоборот, в предвидении новых решающих сражений они возросли. Руководителей Генерального штаба все чаще вызывали в Ставку совместно с представителями оборонной промышленности и конструкторами для решения неотложных вопросов по наращиванию темпов производства военной продукции и улучшению боевых качеств наших самолетов, танков, артиллерии. А в самом Генштабе основательно разрабатывались такие проблемы, как завоевание господства в воздухе или прорыв глубокой позиционной обороны противника с последующим развитием успеха, очень тщательно продумывались способы применения крупных масс артиллерии, авиации, танков.

При подготовке очередных операций обязательно предусматривалось всестороннее политическое обеспечение действий войск. Высокий моральный дух, характерный для личного состава нашей армии с первых дней войны, рос и далее. Люди мужали, день ото дня крепла их вера в мудрость партии, в нерушимость советского строя. Победа под Сталинградом окрылила всех - от солдата до маршала. И политические работники всячески стремились закрепить этот подъем, этот порыв. Трудно было не оценить их важной роли в осуществлении любого из наших оперативных планов. Боевое содружество между штабами и политорганами еще более упрочилось.

Мне приходилось соприкасаться чаще всего с начальником Главного политического управления секретарем ЦК партии Александром Сергеевичем Щербаковым. Мы встречались почти ежедневно. Ему я докладывал о положении на фронтах и проекты сводок Совинформбюро. Однажды выезжал с ним вместе на Западный фронт. И постепенно эти чисто деловые отношения переросли у меня в чувство глубокой личной симпатии. Принципиальный, энергичный, строгий в делах. Александр Сергеевич был вместе с тем простым и задушевным человеком. Не могу забыть последнего своего разговора с ним. Происходил этот разговор ранним утром в самый канун победы над гитлеровской Германией. А. С. Щербаков позвонил мне из больницы:

- Говорю с вами тайком от врачей. Они запретили мне заниматься какими бы то ни было делами. Скажите поскорей, что там у нас делается?

Я не мог отказать ему и коротко доложил все существенные новости.

- Вот спасибо,- поблагодарил он.- И у меня дела идут на поправку. Скоро выйду работать.

Но дни его были уже сочтены. 10 мая 1945 года в возрасте 44 лет А. С. Щербаков скончался, озаренный великой нашей победой, для которой положил так много сил и здоровья...

На фронтах партийно-политическое руководство возлагалось в первую очередь на членов военных советов. Это были люди, умудренные громадным житейским и политическим опытом. В довоенное время почти все они стояли во главе обкомов, крайкомов и ЦК компартий республик.

Член Военного совета делил с командующим всю полноту ответственности за состояние и боевую деятельность войск, участвовал в разработке оперативных планов, заботился о том, чтобы каждая операция была бы обеспечена материально. Вместе вызывались они и в Ставку. Но при всем том главной задачей члена Военного совета являлось поддержание у личного состава крепкого морального духа. Он выступал в качестве организатора всей партийно-политической работы в войсках. На него замыкалось политуправление фронта, в его компетенцию входила расстановка партийных кадров, через посредство которых обеспечивалась передовая роль на поле боя каждого коммуниста и комсомольца.

В широкий круг обязанностей членов военных советов входило также обеспечение правильных взаимоотношений войск с населением прифронтовой полосы, участие в восстановлении Советской власти на территории СССР, освобожденной от оккупации, и поддержание контактов с местными органами власти за пределами страны, когда наши войска перешагнули государственную границу.

Считаю нужным оговориться, что речь здесь идет о членах Военного совета по должности и только о них, в отличие от которых другие члены Военного совета, скажем начальник штаба или командующий артиллерией, выполняли еще и свои прямые должностные обязанности.

За годы войны на высоком посту первого члена Военного совета фронта состояло немногим более 40 человек. Трое из них - А. А. Жданов, А. С. Желтов и К. Ф. Телегин - занимали этот пост почти с самого начала и до самого конца боевых действий. В течение двух и более лет являлись первыми членами военных советов фронтов В. Н. Богаткин, П. И. Ефимов, К. В. Крайнюков, Д. С. Леонов, Л. З. Мехлис, И. З. Сусайков, Н. С. Хрущев, Т. Ф. Штыков. От шести месяцев до двух лет состояли в этой должности двенадцать человек - Ф. Е. Боков, Н. А. Булганин, Д. А. Гапанович, К. А. Гуров, А. И. Запорожец, И. И. Ларин, В. Е. Макаров, М. В. Рудаков, Н. Е. Субботин, А. Н. Тевченков, А. Я. Фоминых, Ф. А. Шаманин. Менее полугода работали П. К. Батраков, Ф. Ф. Кузнецов, М. А. Бурмистенко, Н. Н. Клементьев, Г. Н. Куприянов, А. Ф. Колобяков, А. И. Кириченко, В. М. Лайок, П. И. Мазепов, П. К. Пономаренко, Е. П. Рыков, П. И. Селезнев, Н. И. Шабалин, И. В. Шикин, Е. А. Щаденко.

На флотах эти кадры были еще стабильнее. В течение всей войны пост первого члена Военного совета на Северном флоте занимал А. А. Николаев, а на Тихоокеанском - С. Е. Захаров. Почти столько же являлся членом Военного совета Краснознаменного Балтийского флота Н. К. Смирнов. На Черноморском флоте более двух военных лет служил в этой должности Н. М. Кулаков.

Но вернемся, однако, к основному предмету настоящей главы - оперативным вопросам, решавшимся в Генеральном штабе весной 1943 года. Окончательного перелома в войне невозможно было достичь без создания сильных и разнообразных резервов. Работа в этом направлении велась огромная. Если на 1 марта Верховное Главнокомандование имело в своем резерве всего четыре армии (24, 62, 66 и 2-ю резервную), то в течение марта число таких армий увеличилось до десяти. На 1 апреля в резерве Ставки находились: 24, 46, 53, 57, 66, 6-я гвардейская, 2-я и 3-я резервные общевойсковые армии, да еще две танковые - 1-я и 5-я гвардейская.

В то же время Генеральный штаб неослабно следил за противником. Данные о нем носили несколько противоречивый характер. И разведчики, и операторы сходились на том, что у него появились признаки осторожности, иногда переходящей в нерешительность. Тем не менее в районе Орла, Белгорода и Харькова он по-прежнему сохранял ярко выраженные авиационно-танковые ударные группировки, мощь которых все время наращивалась. Это обстоятельство расценивалось как прямое доказательство наступательных намерений врага.

В конце марта и в апреле в Ставке и Генеральном штабе состоялся обмен мнениями относительно того, где и как решать главные задачи войны летом 1943 года. На сей счет было запрошено мнение авторитетных военачальников, представлявших Ставку в действующей армии, а также некоторых командующих фронтами.

Вопрос "где" не являлся тогда слишком трудным. Ответ на него мог быть только один - на Курской дуге. Ведь именно в этом районе находились главные ударные силы противника, таившие две опасные для нас возможности: глубокий обход Москвы или поворот на юг. С другой стороны, и сами мы именно здесь, то есть против основной группировки врага, могли применить с наибольшим эффектом наши силы и средства, в первую очередь крупные танковые объединения. Все прочие направления даже при условии успешных наших действий не сулили Советским Вооруженным Силам таких перспектив, как Курская дуга. К такому выводу в конечном счете пришли и Ставка, и Генеральный штаб, и командующие фронтами.

Второй вопрос - как решать главные задачи войны - был более сложным. Ответы на него последовали не сразу и далеко не одинаковые.

8 апреля Г. К. Жуков, бывший в то время на Воронежском фронте, писал Верховному Главнокомандующему:

"Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем ему танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника".

А. М. Василевский разделял эту точку зрения.

И. В. Сталин своего мнения не высказал, а распорядился о созыве в Ставке 12 апреля специального совещания для обсуждения плана летней кампании. К этому сроку Генштаб обязан был выяснить соображения командующих фронтами относительно возможного характера действий и вероятного направления ударов немецко-фашистских войск. В данном случае Верховный изменил своему всегдашнему принципу - "не увлекаться прогнозами за противника".

- Пишите запрос командующим,- приказал мне Антонов в ночь на 10 апреля, когда мы вернулись из Ставки после очередного доклада.

На это было достаточно всего несколько минут. Запрос мы сформулировали очень кратко:

"Прошу к 12.4.43 г. сообщить Вашу оценку противостоящего противника и возможные направления его действий".

Подписал эту телеграмму А. И. Антонов.

К назначенному сроку командующие фронтами и начальники штабов подтвердили прежнее положение противника, и все выразили твердую уверенность, что враг непременно будет наступать на курском направлении. При этом командование Центрального фронта высказывалось за упреждение противника, считало возможным и необходимым разгромить его орловскую группировку, пока она еще не подготовилась к наступлению. Начальник штаба фронта М. С. Малинин писал в Генштаб 10 апреля:

"К перегруппировке и сосредоточению войск на вероятных для наступления направлениях, а также и к созданию необходимых запасов противник может приступить после окончания весенней распутицы и весеннего половодья. Следовательно, перехода в решительное наступление можно ожидать ориентировочно во второй половине мая 1943 года.

В условиях данной оперативной обстановки считал бы целесообразным предпринять следующие мероприятия: объединенными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов уничтожить орловскую группировку противника и этим лишить его возможности нанести удар из района Орел через Ливны на Касторное, захватить важнейшую необходимую для нас железнодорожную магистраль Мценск - Орел - Курск и лишить противника возможности пользоваться Брянским узлом железных и грунтовых дорог".

Военный совет Воронежского фронта с предложениями о действиях наших войск не спешил. Но в отношении противника высказывался тоже достаточно ясно:

"Намерение противника нанести концентрические удары: из района Белгород на северо-восток и из района Орел - на юго-восток с тем, чтобы окружить наши войска, находящиеся западнее линии Белгород, Курск.

В дальнейшем следует ожидать удара противника в юго-восточном направлении во фланг и тыл Юго-Западному фронту с тем, чтобы затем действовать в северном направлении. Однако не исключена возможность, что в этом году противник откажется от плана наступления на юго-восток и будет проводить другой план, а именно: после концентрических ударов из района Белгород и Орел он наметит наступление на северо-восток для обхода Москвы. С этой возможностью следует считаться и соответственно готовить резервы".

А в конце доклада делался следующий вывод:

"Для крупного наступления противник сейчас не готов еще. Начала наступления следует ожидать не ранее 20 апреля с. г., а вероятнее всего, в первых числах мая... Частных атак можно ожидать в любое время".

Вечером 12 апреля на совещании в Ставке в результате тщательного анализа обстановки все сошлись на том, что наиболее вероятной целью летнего наступления немецко-фашистских войск будет окружение и уничтожение главных сил Центрального и Воронежского фронтов на Курской дуге. В последующем не исключалось развитие успеха в восточном и юго-восточном направлениях, в том числе на Москву. По этому поводу И. В. Сталин проявил особое беспокойство.

В итоге было решено основные наши усилия сосредоточить в районе Курска, обескровить здесь противника в оборонительной операции, а затем перейти в контрнаступление и окончательно довершить его разгром. Во избежание неожиданностей признавалось нужным создать глубокую и прочную оборону на всем стратегическом фронте, особо же мощную - на курском направлении.

На случай, если гитлеровское командование не предпримет наступления в ближайшее время, а оттянет его на длительный срок, предусматривался другой вариант - переход советских войск к активным действиям, не ожидая ударов противника.

После этого совещания Генеральный штаб вплотную занялся разработкой плана летней кампании и важнейших ее операций. И тут-то, уже 21 апреля, в Ставку поступили запоздалые соображения командования Воронежского фронта. Оно тоже высказалось за преднамеренную оборону с последующим переходом в контрнаступление, допуская, однако, и возможность нанесения нами упреждающего удара, если враг не будет наступать длительное время. Формулировка будущих задач давалась в общем очень гибко.

Работая над планами летней кампании 1943 года, нужно было, как говорится, семь раз отмерить - раз отрезать. Наступать немедленно мы тоже не имели возможности. Да и для того чтобы сорвать наступление противника, следовало тщательно подготовиться: пополнить и сосредоточить войска, резервы, подвезти боеприпасы, накопить горючее, организовать медицинское и другое обеспечение. Считалось, например, что перед крупной операцией только авиационного горючего необходимо иметь до 20 заправок. Чтобы создать такие запасы воздушным армиям, пришлось временно отказаться даже от действий по вражеским аэродромам и коммуникациям.

В период подготовки операции Генштабу приходилось увязывать вопросы ее организации с великим множеством начальников. У каждого был свой характер, излюбленный стиль работы, привычки. Запомнилось мне, как "действовал" начальник Главного военно-санитарного управления Красной Армии генерал Е. К. Смирнов. Ефим Иванович стал моим большим другом, но тогда не раз приходилось мне скрипеть зубами, потому что появлялся он в самый неподходящий момент, именно тогда, когда я как начальник Оперативного управления крутился едва ли не как белка в колесе.

"Главный начмед" садился на стул и без лишних слов спрашивал:

- Где будем наступать? Куда мне гнать свои силы?

- Ефим Иванович, этого сейчас сказать не могу.

- Знаю, это - тайна. А ты просто посоветуй, куда двигать госпитали. А то будет поздно.

- И посоветовать не могу.

- Ладно. Скажи хоть - на каком направлении?

- Ефим Иванович,- молил я,- и этого не могу.

И так без конца. Он не возмущался, не горячился, но продолжал задавать свои "наводящие вопросы"... Подходило время, мы сами говорили, куда двигать силы, он, довольный, уходил восвояси, и дело закипало.

В ходе войны наша медицинская служба спасла жизнь многим миллионам воинов, вернула их в строй, внесла большую лепту в общее дело победы над врагом.

25 апреля Ставка рассмотрела состояние дел на Воронежском фронте, против которого находилась наиболее мощная белгородско-харьковская группировка противника. План обороны фронта был одобрен, а срок ее готовности назначен на 10 мая. К наступлению готовность наметили не позже 1 июня. Идея упреждающего удара все еще не отбрасывалась, но стояла на втором плане.

Мы примерялись так и эдак. Творческая и большая организаторская работа, необходимая при подготовке всякой операции крупного масштаба, развернулась в полную силу.

К этому моменту окончательно выяснилось, что ни в конце апреля, ни в начале мая противник не сумеет перейти в решительное наступление. Но он тоже не терял времени даром. Как только стабилизировалось положение под Белгородом, немецко-фашистские войска без промедления приступили к созданию глубокой траншейной обороны по типу той, с которой мы столкнулись на Миусе. Это нами учитывалось, и в предвидении наступления с прорывом такой обороны Ставка форсировала формирование артиллерийских корпусов прорыва, пушечных дивизий РВГК, истребительно-противотанковых бригад. В равной мере эти артиллерийские соединения требовались нам и для отражения ударов противника в случае его наступления.

Генеральный штаб осуществлял крупнейшее за время войны сосредоточение в район Курска материальных средств и войск. Пришлось пересмотреть возможности железных дорог и увеличить планы перевозок.

Решались и теоретически неясные еще вопросы, вставшие в связи с преднамеренной обороной и последующим переходом в контрнаступление. Их было множество. Как гарантировать успех такой обороны и допустимо ли осуществлять ее меньшими, чем у противника, силами? Нужно ли обладать заранее созданным превосходством в силах? В каком звене иметь это превосходство - в тактическом или оперативном, в армейском или фронтовом? Может быть, лучше всего сосредоточить резервы в руках Ставки и с их помощью в подходящий момент создать решающий перевес сил при переходе в контрнаступление? Следовало решить также, когда и в какой именно момент операции надлежало переходить в контрнаступление - нельзя же было допустить, чтобы враг нанес большой урон нашим обороняющимся войскам. Однако нельзя и спешить, выступать преждевременно, не обескровив противника.

Разрешением всех этих вопросов наряду с Генеральным штабом занялись и командующие фронтами, штабы фронтов, начиная с Западного и далее к югу. Время было напряженное: подготовка летней кампании переплеталась с текущими делами, теоретическая работа шла рука об руку с практической, взаимно подкрепляя и подпирая одна другую.

Когда о моменте перехода в контрнаступление спросили мнение Верховного, от него последовал такой ответ:

- Это пусть решают сами фронты, исходя из сложившейся обстановки. Генштаб обязан следить лишь за тем, чтобы не нарушилось взаимодействие и не было бы большой паузы, в течение которой враг может закрепиться на достигнутых им рубежах. Очень важно также своевременно ввести в дело резервы Ставки.

Ни у кого не существовало сомнений, что в оборонительных действиях главную роль будут играть Центральный и Воронежский фронты. Не исключалось участие в этом Брянского и Юго-Западного фронтов. Г. К. Жуков и Р. Я. Малиновский были даже убеждены, что Юго-Западный фронт непременно подвергнется ударам противника. И так как там не имелось собственных достаточно сильных резервов, настаивали на необходимости расположить за его стыком с Воронежским фронтом армию или по крайней мере танковый корпус из резервов Ставки.

Тщательный анализ оперативных приемов, применявшихся противником в прошлых кампаниях, заставлял иметь в виду и еще одно обстоятельство: обеспечивающие или отвлекающие действия он мог развернуть в полосах любого из наших фронтов на южном крыле. А потому Ставка и Генеральный штаб уже к 20 апреля проверили состояние обороны прифронтовых полос почти повсеместно и, конечно, выявили при этом много всяческих недостатков. 21 апреля Сталин подписал на сей счет особые директивы всем фронтам, кроме Ленинградского и Карельского.

Поскольку дело шло к окончательному перелому в ходе войны, советское Верховное Главнокомандование проявляло повышенную заботу о своих стратегических резервах - их размещении, порядке применения. К идее создания специального резервного фронта Ставка обратилась еще в начале марта, а 13 марта, как уже сказано, такой фронт был сформирован в составе трех общевойсковых армий (2-й резервной, 24-й, 66-й) и трех танковых корпусов (4-го гвардейского, 3-го и 10-го). В апреле объединение это значительно усилилось. В его состав вошли дополнительно три общевойсковые армии (46, 47 и 53-я), одна танковая армия (5-я гвардейская), еще один танковый корпус (1-й) и два механизированных корпуса (1-й и 4-й). В разное время фронт этот именовался по-разному: то Резервным (с 10 по 15 апреля), то Степным военным округом, то, наконец, Степным фронтом (с 9 июля по 20 октября). Как увидит читатель несколько позже, в этой смене названий был определенный смысл, но принципиальная сущность стратегических резервов оставалась неизменной. Ставка и Генеральный штаб не предполагали вводить их в дело на оборонительном этапе задуманной операции. Стратегическим резервам отводилась решающая роль при переходе в контрнаступление. Однако И. В. Сталин считал, что на всякий случай Степной военный округ надо заранее поставить на центральном направлении в затылок действующим фронтам, имея в виду возможность использования его и для решения оборонительных задач, если к тому вынудит обстановка. 23 апреля Степному военному округу были даны следующие указания, которые надлежало выполнять одновременно с доукомплектованием личного состава:

"На случай перехода противника в наступление раньше срока готовности войск округа иметь в виду прочно прикрыть направления: 1) Ливны, Елец, Раненбург; 2) Щигры, Касторное, Воронеж; 3) Валуйки, Алексеевка, Лиски; 4) Ровеньки, Россошь, Павловск; 5) Старобельск, Кантемировка, Богучар и район Чертково, Миллерово".

Одновременно силами местного населения под руководством партийных организаций до 15 июня подготавливался к обороне так называемый государственный рубеж. Он проходил по левому берегу Дона на Воейково, Лебедянь, Задонск, Воронеж, Лиски, Павловск, Богучар. Степной военный округ изучал этот рубеж и готовился занять его при первой необходимости. Производилась также рекогносцировка нашего старого оборонительного рубежа Ефремов, Борки, Алексеевка, Беловодск, Каменск на Северском Донце.

В результате в полосе наиболее вероятного наступления противника общая глубина инженерного оборудования местности достигала 300 километров. На этом пространстве наши стратегические резервы должны были уничтожить врага в случае его прорыва. В то же время Степному округу предписывалось: "Войска, штабы и командиров соединений готовить главным образом к наступательному бою и операции, к прорыву оборонительной полосы противника, а также к производству мощных контратак нашими войсками, к противодействию массированным ударам танков и авиации".

Такие задачи в принципе не соответствовали понятию о военном округе, и именно поэтому 9 июля он был переименован в Степной фронт. В состав его вошли: 27-я армия генерал-лейтенанта С. Г. Трофименко, 47-я армия генерал-лейтенанта А. И. Рыжова (с 13 июля 47-й армией стал командовать генерал-лейтенант П. М. Козлов, а с 4 августа ее возглавил генерал-лейтенант П. П. Корзун), 53-я армия генерал-лейтенанта И. М. Манагарова, 5-я гвардейская армия (бывшая 66-я) генерал-лейтенанта А. С. Жадова, 5-я гвардейская танковая армия генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова, 5-я воздушная армия генерал-лейтенанта С. К. Горюнова, 4-й гвардейский и 10-й танковые корпуса, 1-й гвардейский механизированный корпус, 7, 3 и 5-й гвардейские кавалерийские корпуса.

Глубокая многополосная оборона действующих фронтов, расположение за ней сильных стратегических резервов и, наконец, создание по Дону государственного оборонительного рубежа, безусловно, обеспечивали нам возможность при всех обстоятельствах остановить противника. Но это не являлось еще достаточной гарантией полного поражения немецко-фашистских войск. Для этого изыскивались новые возможности.

С этой целью мы не раз обращались к Западному и Брянскому фронтам. Предполагалось, что наступательные действия противника будут иметь здесь менее крупный масштаб, чем на Центральном и Воронежском фронтах. Вместе с тем орловская группировка врага, по нашим предположениям, непременно должна была стать активной участницей решающего наступления немецко-фашистских войск под Курском. Ожидалось, что ее введут в сражение, когда ударные силы уже исчерпают свои наступательные возможности и гитлеровское командование будет вынуждено преодолевать кризис операции. Вот этому-то и требовалось всячески воспрепятствовать. В тот момент, когда придет время ввода орловской группировки в сражение, ее следовало разгромить соединенными усилиями Западного и Брянского фронтов. А потому нами заблаговременно разрабатывалась наступательная операция на этом направлении, начало которой ставилось в зависимость от критического момента сражения на Курской дуге. Такая операция, безусловно, являлась дополнительной и очень важной гарантией общего успеха советских войск. План ее получил условное наименование "Кутузов".

В целом ход грядущих событий рисовался нам следующим образом. При наступлении противник основную ставку сделает на танки и авиацию. Пехоте отводится второстепенная роль, так как она слабее, чем в прошлые годы.

Расположение его ударных группировок позволяло предвидеть действия по сходящимся направлениям: орловско-кромской группировки - на Курск с севера и белгородско-харьковской - на Курск с юга. Вспомогательный удар, разрезающий наш фронт, считался возможным с запада из района Ворожба между реками Сейм и Псел на Курск.

Нацеливая таким образом свои танковые войска, авиацию и пехоту, немецко-фашистское командование могло, очевидно, рассчитывать на окружение и разгром в короткий срок всех наших армий, занимавших оборону по Курской дуге. Предполагалось, что противник планировал на первом этапе наступления достигнуть рубежа Короча, Тим, Дросково, а на втором этапе - нанести удар во фланг и тыл Юго-Западному фронту через Валуйки, Уразово. Допускалось, что навстречу этому удару будет проводиться наступление из района Лисичанска на север в направлении Сватово, Уразово. Не исключались также попытки немцев овладеть рубежом Ливны, Касторное, Старый и Новый Оскол с захватом важной для нас железной дороги на Донбасс. После этого неизбежна, конечно, перегруппировка неприятельских сил, с тем чтобы выйти на рубеж Лиски, Воронеж, Елец и организовать оттуда удар в обход Москвы с юго-востока.

К 8 апреля против Воронежского и Центрального фронтов враг сосредоточил 15-16 танковых дивизий с 2500 танками. Кроме того, у него имелось здесь значительно большее количество пехотных дивизий. Силы эти непрерывно возрастали. На 21 апреля Н. Ф. Ватутин насчитывал уже только перед Воронежским фронтом в районе Белгорода до двадцати пехотных и одиннадцать танковых дивизий.

В соответствии с этими данными и предположениями советского Верховного Главнокомандования постепенно вырисовывались контуры оперативных планов каждого из фронтов, привлекавшихся к участию в стратегической операции под Курском.

Военный совет Воронежского фронта докладывал, что в основу всей его практической деятельности на ближайшее время положено:

"а) построение глубокой обороны, для чего не только подготавливается ряд рубежей, но эти рубежи теперь же заняты войсками. Это не должно позволить противнику произвести оперативный прорыв;

б) организация плотной и развитой на большую глубину противотанковой обороны, особенно на важнейших танкоопасных направлениях, для чего тщательно отрабатываются планы ПТО, создаются эшелонированные в глубину противотанковые районы, возводятся инженерные противотанковые препятствия, минные поля как перед передним краем, так и в глубине, используются огнеметные средства, подготавливается огонь артиллерии, PC и удары авиации на направлениях возможного движения танков противника. На большую глубину подготавливаются оперативные заграждения. Во всех частях и соединениях имеются противотанковые подвижные резервы;

в) организация надежной противовоздушной обороны путем создания укрытий для боевых порядков, маскировки и массированного использования зенитных средств на важнейших направлениях. Однако наиболее эффективным способом ПВО явится уничтожение авиации противника на аэродромах и уничтожение запасов горючего, для чего своевременно необходимо использовать авиацию всех фронтов, а также авиацию дальнего действия;

г) подготовка и осуществление маневра как основы успеха в обороне.

Приняты меры к обеспечению маневра противотанковыми средствами, артиллерией, частями PC, танками, вторыми эшелонами и резервами с тем, чтобы на направлениях атак противника быстро создавать еще большую плотность и глубину обороны, быстро накапливать силы для производства контрударов и достигать превосходства сил для перехода в контрнаступление".

Аналогичная работа проводилась и на Центральном фронте. Находившийся там в качестве представителя Ставки Г. К. Жуков доносил Верховному Главнокомандующему:

"Оборона 13-й и 70-й армий организована правильно и глубоко эшелонирована. Оборона 48-й армии организована жидко и с очень слабой артиллерией и плотностью... Я считаю, что Романенко{10} надо усилить за счет резерва Ставки двумя стрелковыми дивизиями, тремя танковыми полками Т-34, двумя ИПТАП и двумя минометными полками или артполками РГК. Если это будет дано Романенко, то он сможет организовать хорошую оборону и, когда нужно, может довольно плотной группировкой перейти в наступление".

Все такие запросы Ставка тщательно рассматривала и, не в пример прошлому, имела теперь возможность удовлетворять их почти полностью. К этому времени наша страна обладала уже слаженной военной экономикой. Металлургия, энергетика и машиностроительная промышленность Урала, Западной Сибири и Казахстана предоставляли широкую базу для производства необходимого фронту вооружения и боевой техники. В мае 1943 года в каждой стрелковой роте появился взвод автоматчиков. Автоматы стали поступать также в танковые и механизированные войска.

Одновременно с подготовкой обороны продумывались и взвешивались все детали контрнаступления. Особую заботу Ставки и Генерального штаба составлял выбор направления главного удара. Думали над этим основательно и не сразу пришли к лучшему решению.

Первоначально многих заинтересовало предложение командования Воронежского фронта: сосредоточить главные усилия южнее Курска и бить в направлении Харьков, Днепропетровск, стремясь овладеть крупным плацдармом на правом берегу Днепра с последующим выходом на рубеж Кременчуг, Кривой Рог, Херсон, а при благоприятных условиях - на меридиан Черкассы, Николаев. По мнению Военного совета фронта, именно здесь контрнаступление позволяло "достичь решающих для исхода войны результатов". Оно вывело бы из строя группу армий "Юг" - наиболее активную в то время силу немецко-фашистского командования, лишало бы противника богатейшей продовольственной базы и таких важных промышленных районов, как Донбасс, Криворожье, Харьков и Днепропетровск. Кроме того, мы приблизились бы к границам южных союзников гитлеровской Германии и тем ускорили бы выход последних из войны. В операции предлагалось использовать Воронежский, Юго-Западный, Южный, а на заключительном этапе и Центральный фронты с соответствующим усилением за счет резервов Ставки.

Идея разгрома южного фланга противника была заманчивой. Но этот план все-таки отвергли. Он не затрагивал центр советско-германского фронта и главное, западное стратегическое направление, не обезвреживал основную группировку противника - группу армий "Центр", которая в этом случае угрожала бы флангам наших важнейших фронтов, оставлял в стороне направление на Киев, весьма важное в политическом, экономическом и чисто военном отношении.

Удар на Харьков, Полтаву, Киев был, по мнению Генерального штаба, наиболее перспективным. Выход Советской Армии к столице Украины - важному экономическому центру страны - давал большие стратегические результаты. При этом достигалось все, что сулило наступление в направлении Днепропетровска, и вдобавок еще расчленялся фронт противника (особенно в случае выхода советских войск к Карпатам), затруднялось взаимодействие между важнейшими его группировками. Из района Киева в равной степени можно было угрожать флангам и тылу как группы армий "Юг", так (что особенно важно!) и правому крылу группы армий "Центр". Наконец, при таком варианте мы приобретали выгодное положение для последующих действий. Он и был принят. Первая его часть - разгром белгородско-харьковской группировки противника - оформилась в виде плана межфронтовой операции под условным наименованием "Румянцев".

С ударом на Киев хорошо увязывался уже известный читателю оперативный план "Кутузов", то есть наступление силами Западного и Брянского фронтов прямо на запад с целью разгрома орловской группировки и последующего овладения Белоруссией, а затем вторжения в Восточную Пруссию и Восточную Польшу. Напомню, что, по расчетам Генштаба, двинуть эти два фронта предполагалось лишь в тот момент, когда противник по уши завязнет в глубоко эшелонированной обороне Центрального и Воронежского фронтов. Так это и осуществлялось на практике: Западный и Брянский фронты перешли в наступление 12 июля - через семь дней после удара противника по Центральному и Воронежскому фронтам, а Центральный фронт начал наступательные действия лишь 15 июля.

Но все это - дело будущего. А пока войска противника, так же как и наши, закапывались в землю. В высших же неприятельских штабах и ставке Гитлера шла лихорадочная подготовка так называемой операции "Цитадель". На нее враг возлагал большие надежды. Она должна была закончиться разгромом войск Центрального и Воронежского фронтов и возвратить в руки немецко-фашистского командования стратегическую инициативу. Ради этого к линии фронта подтягивались новые войска, вооружение, боевая техника, особенно танки и авиация.

Сложилось своеобразное положение: обе стороны старательно совершенствовали свои оборонительные сооружения и в то же время готовились к наступлению. Приоритет в отношении последнего мы добровольно отдавали противнику.

Наша оборона не была, однако, пассивной. В предвидении наступления противника мы провели крупные воздушные операции. Первая из них длилась на протяжении целой недели - с 6 по 13 мая. В ней участвовала авиация Калининского, Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов. Удары наносились главным образом по аэродромам, на которые базировались 4-й и 6-й воздушные флоты немцев. Одновременно решались и другие задачи, в частности дезорганизовалось движение на железных и автомобильных дорогах.

Первый массированный удар наших бомбардировщиков и штурмовиков застал противника врасплох и потому был очень эффективен: удалось уничтожить более 200 неприятельских самолетов при самых минимальных потерях с нашей стороны. Результаты повторных ударов оказались, конечно, скромнее, поскольку возросло противодействие. Тем не менее лишь за три дня (6-8 мая) противник потерял, по нашим данным, около 450 самолетов.

Вторая воздушная операция проводилась месяц спустя - с 8 по 10 июня. К ней привлекались силы только трех воздушных армий - 1, 2 и 15-й, а также дальняя авиация. Цель была прежняя. Однако на этот раз внезапности не получилось, и операция в целом прошла менее успешно. Но в общем итоге за май и первую декаду июня потери противника в самолетах превышали 1000. А это являлось уже серьезным ослаблением его ударной группировки.

Таким образом, термин "стратегическая пауза", часто употребляемый в литературе для характеристики этого периода, является весьма условным. Где ж тут пауза, если мы наступали на Северном Кавказе и вели крупные воздушные операции?

Последние навели Генштаб и Ставку на некоторые важные выводы. Мы окончательно убедились, что уничтожение авиации противника на аэродромах возможно только при определенных условиях и полное достижение господства в воздухе немыслимо без больших воздушных сражений. Решающую роль в осуществлении этой задачи должна играть истребительная авиация. А положение у нас с истребителями продолжало оставаться трудным, их все еще не хватало. К тому же истребительная авиация была разбросана по всем фронтам и не могла быть использована массированно для завоевания господства в воздухе на важнейшем месте.

Все это было доложено И. В. Сталину вместе с некоторыми итогами грандиозного воздушного сражения на Кубани. Он немедленно созвал совещание компетентных лиц для выяснения наших возможностей по дальнейшему увеличению производства самолетов-истребителей и более рациональной организации истребительной авиации. Должен сказать, что плоды этого совещания мы пожали очень скоро: истребителей стало выпускаться больше, а главное, использование их заметно улучшилось.

В начале мая переход противника в наступление приобрел совершенно реальный характер.

Разведка доносила, что Гитлер намерен собрать руководящий состав своих вооруженных сил для окончательного решения вопроса о наступлении на советско-германском фронте. Такой сбор действительно состоялся 3-4 мая в Мюнхене - городе, ставшем когда-то колыбелью нацистской партии. В течение этих двух дней план операции "Цитадель" подвергся последним уточнениям и был утвержден. Теперь полагалось смотреть в оба. Внезапность удара противника при той плотности танков и авиации, которую он имел против нашей Курской дуги, могла стоить нам очень дорого.

С начала мая 1943 года Генеральный штаб пользовался любым подходящим случаем, чтобы напомнить штабам фронтов о необходимости быть начеку. От имени Ставки им предлагалось, в частности, воздержаться от сложных внутренних перегруппировок войск, влекущих за собой хотя бы кратковременное ослабление боевой готовности.

8 мая 1943 года по разным каналам в Генеральный штаб поступили сведения о том, что наступление противника на орловско-курском и белгородско-харьковском направлениях возможно 10-12 мая. Все данные доложили А. М. Василевскому, который в то время находился в Москве. Он уже имел указание от И. В. Сталина дать предупреждение войскам, как только в том появится необходимость. Тотчас же в адрес командующих Брянским, Центральным, Воронежским и Юго-Западным фронтами была направлена следующая телеграмма:

"По некоторым данным, противник может перейти в наступление 10-12 мая на орловско-курском, или на белгородско-обоянском направлении, или на обоих направлениях вместе.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: к утру 10 мая иметь все войска, как первой линии обороны, так и резервов, в полной боевой готовности встретить возможный удар врага. Особенное внимание уделить готовности нашей авиации с тем, чтобы в случае наступления противника не только отразить удары авиации противника, но и с первого же момента его активных действий завоевать господство в воздухе. Получение подтвердить. О принятых мерах донести".

Вслед за тем особую телеграмму направили командующему Степным военным округом. Ему предписывалось: "Всемерно ускорить доукомплектование войск округа и к утру 10.5 все наличные войска округа иметь в полной боевой готовности как для обороны, так и для активных действий по приказу Ставки".

Эту телеграмму тоже подписал А. М. Василевский, но впереди своей поставил еще и фамилию Сталина. Так практиковалось у нас в тех случаях, когда текст документа докладывался И. В. Сталину по телефону или содержание его было согласовано заблаговременно. В последнем случае Верховному Главнокомандующему докладывалась на утверждение копия при очередной нашей поездке в Ставку.

К. К. Рокоссовский вскоре донес, что для срыва наступления противника на орловско-курском направлении организована контрподготовка. В ней будут участвовать вся артиллерия 13-й армии и авиация 16-й воздушной армии. Впоследствии и на Воронежском фронте тоже была спланирована контрподготовка.

Однако наступление врага 10-12 мая не состоялось. Он, видимо, не был еще готов. Гитлер стремился как можно больше насытить свои войска новыми танками и самоходными орудиями, а вооружение это поступало медленно.

В переносе срока наступления Н. Ф. Ватутин усмотрел колебания противника. У командующего Воронежским фронтом возникла мысль, что при создавшемся положении целесообразно нанести упреждающий удар. Член Военного совета Н. С. Хрущев поддержал его. Соображения эти обсудили в Москве, однако Г. К. Жуков, А. М. Василевский, А. И. Антонов и Оперативное управление Генштаба высказались против них, и в конечном счете они были отвергнуты Ставкой.

Через десять дней, 19 мая 1943 года. Генеральный штаб получил новые, достоверные, как нам тогда казалось, данные о том, что враг намечает начать наступление в период 19-26 мая. Текст второго предупреждения тем же фронтам подготовил А. И. Антонов, и после доклада по телефону Верховному Главнокомандующему в 3 часа 30 минут ночи на 20 мая оно было отправлено адресатам. Как и в первый раз, их обязывали не ослаблять бдительность и боевую готовность войск, в том числе авиации, разведкой и захватом пленных вскрывать группировку противника и его намерения.

В предвидении решающих событий Ставка уделяла огромное внимание войскам, оборонявшимся на Курской дуге. Ее представители - маршалы Г. К. Жуков и А. М. Василевский почти все время находились там и работали не только в штабах, но и на переднем крае.

В частности, 21 мая Г. К. Жуков вместе с командующим войсками Центрального фронта К. К. Рокоссовским и командармами И. В. Галаниным, Н. П. Пуховым и П. Л. Романенко были на переднем крае 13-й армии, где ожидался главный удар орловской группировки немецко-фашистских войск. Они осмотрели оборону противника, понаблюдали за его действиями и сделали вывод, что непосредственной угрозы наступления пока нет. Посоветовались с командирами дивизий. Те подтвердили то же самое. По общему мнению, враг, видимо, не сможет перейти в наступление и до конца мая.

А. М. Василевский находился в это же время на Западном, а затем на Брянском фронтах. Он тоже внимательно анализировал состояние войск противника и также пришел к заключению, что в ближайшие дни наступать они не смогут.

В напряженном ожидании прошел весь май. В Генштаб поступали данные о массовых перебросках с запада на восток вражеских танков. Однако, кроме сведений о концентрации войск, никаких других признаков подготовки немцев к переходу в наступление не было.

Начался первый летний месяц. Немецко-фашистское командование обычно приурочивало к этому периоду самых коротких ночей и отличной летной погоды наиболее активные действия своих войск. Повторится ли то же самое в 1943 году? И не ошиблись ли мы в оценке намерений противника? Если, паче чаяния, ошиблись, кто знает, какие еще могут быть последствия?

И. В. Сталин проявлял некоторую нервозность. И пожалуй, именно в силу этого однажды в Ставке разразилась буря. Туда поступило сообщение о засылке на Курскую дугу самолетов-истребителей с негодной обшивкой. Сталин сделал тогда вывод о небоеспособности всей нашей истребительной авиации. Этот случай подробно описан А. С. Яковлевым в его замечательной книге "Цель жизни". Дело, к счастью, оказалось не столь серьезным и относительно быстро уладилось.

Были и другие дни больших волнений.

6 июня, например, анализируя обстановку. Оперативное управление обратило внимание на несколько странное поведение противника. У нас возникли сомнения относительно дислокации его танковых дивизий. Выяснилось, что такие же сомнения гложут и Антонова. Договорились о проверке истинного расположения танков врага через штабы фронтов. В тот же день за подписью Антонова разослали телеграмму следующего содержания:

"Сейчас нам чрезвычайно важно знать, остается ли группировка танковых соединений противника прежняя или она изменена. Поэтому поставьте задачу всем видам разведки определить местонахождение танковых дивизий противника".

Срок дали пять суток. По истечении его штабы прислали успокоительные заверения - на фронте все по-прежнему, группировка танков врага не изменилась. Значит, все было в порядке.

Г. К. Жуков и А. М. Василевский между тем не покидали войск. С утра и до утра, выкраивая лишь немногие часы для тревожного отдыха, они работали с командующими фронтами и армиями, с командирами соединений. Тяжелый труд представителей Ставки разделяли и генштабисты, составлявшие их импровизированные штабы. В то время особенно тщательно отрабатывалось взаимодействие на стыках Воронежского и Юго-Западного, а также Западного и Брянского фронтов. Командование войсками Брянского фронта принял М. М. Попов один из видных наших военачальников, возглавлявший в начале войны Северный (Ленинградский) фронт, а затем командовавший армиями и занимавший пост заместителя командующего на Сталинградском и Юго-Западном фронтах. В новую должность и в обстановку А. М. Василевский ввел его, как говорят, прямо на местности.

Истек и июнь 1943 года... Наша оборона давно была готова к отражению удара противника. Завершалось уточнение последних деталей контрнаступления.

Сталин распорядился, чтобы Г. К. Жуков оставался на орловском направлении для координации действий Центрального, Брянского и Западного фронтов. Василевскому же было предложено направиться на Воронежский фронт.

И тут в Генеральный штаб опять (уже в третий раз) поступили данные о том, что противник наконец готов к активным действиям.

Кстати, в эти дни в районе Воронежа наш истребитель лейтенант А. Л. Кожевников сбил самолет-разведчик противника. Немецкий пилот был взят в плен и на допросе в штабе Воронежского фронта заявил, что наступление немцев намечалось в июне, но его отложили на начало июля. Таким образом, данные Генштаба подтвердились.

В 2 часа 15 минут 2 июля Антонов доложил Сталину по телефону написанное им третье предупреждение войскам. Оно гласило:

"По имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3-6 июля.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного вскрытия его намерений.

2. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника".

Сталин утвердил текст без изменений. По его указанию копию этой телеграммы направили Г. К. Жукову, Н. Н. Воронову, А. А. Новикову и Я. Н. Федоренко.

Все были уверены, что уж теперь-то враг не отложит намеченного удара. И как известно, на рассвете 5 июля немецко-фашистские войска действительно перешли в наступление.

Глава 9. От Курска до Киева

"Цитадель" рухнула. - Трудности под Орлом. - Конец Мценского узла. - 3-я гвардейская танковая маневрирует. - Диалог Гитлера с генералом Варлимонтом. Окружать или не окружать? - "Полководец Румянцев". - Угроза под Ахтыркой. Сталин Ватутину: "Прошу не разбрасываться, не увлекаться..." - Букринский вариант. - Наша ошибка. - Верховный меняет свое решение. - Киев освобожден.

Итак, с утра 5 июля началась Курская битва. Враг двинул вперед свои главные силы: на орловско-курском направлении-семь танковых, две моторизованные и одиннадцать пехотных дивизий, на белгородско-курском - десять танковых, одну моторизованную и семь пехотных дивизий. Всего, по нашим данным, в наступлении участвовало семнадцать танковых, три моторизованные и восемнадцать пехотных дивизий противника.

Выполняя тщательно, но шаблонно разработанный план "Цитадель", гитлеровское командование сосредоточило эти силы на узких участках фронта. Расчет был предельно прост: прорвать нашу оборону одновременно с двух противоположных сторон Курского выступа и встречными, или, как тогда говорили, концентрическими, ударами с севера и юга в общем направлении на Курск отрезать, а затем уничтожить располагавшиеся здесь советские армии.

Мы не дали застигнуть себя врасплох. Наши войска были готовы не только к отражению этих ударов, но и к нанесению ответных мощных контрударов. Я не берусь оценивать роль того или иного вида вооруженных сил или рода войск в этой битве или воздать кому-то из них преимущественные почести. Поистине все они - и пехотинцы, и артиллеристы, и танкисты, и летчики, и так называемые специальные войска - вложили свой огромный вклад в нашу общую победу над врагом. И действовали, надо сказать, отлично. Об этом свидетельствовали результаты ожесточенной борьбы, которая тогда развернулась на "огненной дуге". Ценой огромных потерь врагу удалось лишь вклиниться в нашу оборону.

На орловско-курском направлении глубина вклинения составила всего 9-12 километров, на белгородско-курском - от 15 до 35 километров. Потом войска Центрального и Воронежского фронтов сами перешли в наступление и повернули вспять измотанные, обескровленные неприятельские дивизии. Еще до того как было восстановлено положение, занимаемое сторонами до 5 июля, в наступление включились также Западный и Брянский фронты: прорвав немецко-фашистскую оборону, они всесокрушающей лавиной устремились в сторону Орла.

24 июля, когда в Генштабе готовился приказ Верховного Главнокомандующего об итогах оборонительного этапа Курской битвы, мы долго не могли найти достаточно выразительных слов для оценки сделанного. Тут сдавало самое пылкое воображение. И в конце концов родились такие строки:

"Проведенные бои по ликвидации немецкого наступления показали высокую боевую выучку наших войск, непревзойденные образцы упорства, стойкости и геройства бойцов и командиров всех родов войск, в том числе артиллеристов и минометчиков, танкистов и летчиков".

Сейчас это звучит как-то очень обыденно, выглядит, может быть, почти штампом. Но тогда казалось, что нам наконец удалось найти то, чего мы искали. Эти слова гремели набатом, в них отражался накал яростной борьбы, непреодолимое стремление всего советского народа сломить отчаянное и, как нам верилось, последнее наступление немецко-фашистских завоевателей.

Советское Верховное Главнокомандование оценило результаты оборонительного этапа битвы под Курском как свидетельство полного провала неприятельского плана летнего наступления. В приказе отмечалось, что на сей раз окончательно разоблачена "легенда о том, что немцы летом в наступлении всегда одерживают победы, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении".

Последующие дни принесли советским войскам новые блестящие победы, а врагу - сокрушительное поражение. Итоги Курской битвы достаточно известны, но, как мне думается, некоторые ее детали нуждаются в дополнительном освещении. Я не собираюсь полемизировать здесь с другими авторами, а хочу только сообщить отдельные факты, позволяющие более точно судить, например, о роли и месте в этой битве 3-й гвардейской танковой армии, о боевых усилиях наших войск при освобождении Белгорода и Харькова, о форсировании Днепра под Букрином.

Начну по порядку.

12 июля 1943 года под неизвестной дотоле Прохоровкой развернулось величайшее танковое сражение. Стальной клин гитлеровской армии наткнулся на советские танки. Коса нашла на камень. Настал кризис немецкого наступления на Курской дуге.

В тот же день севернее Орла началась операция "Кутузов". В ней, как уже отмечалось, участвовали войска Западного и Брянского фронтов.

Еще при подготовке этой операции остро стоял вопрос об усилении Брянского фронта танками. Оборона противника была здесь очень сильной, с большим количеством долговременных огневых точек. Пехота никак не могла одолеть ее без непосредственной поддержки бронесредств.

Как ни подсчитывали, менее чем двумя танковыми корпусами было не обойтись. Г. К. Жуков, лично выезжавший на место, доложил об этом Сталину, и фронт такое усиление получил. Однако для развития успеха танков опять не хватало. Тогда-то и заговорили о 3-й гвардейской танковой армии. Она формировалась в полосе фронта неподалеку от Плавска. В состав ее входили два танковых и один механизированный корпуса да плюс еще отдельная танковая бригада. Командовал армией генерал-лейтенант П. С. Рыбалко.

Наступление Брянского фронта развивалось относительно медленно, а через пять дней, 17 июля, на глубине в 22 километра у тылового рубежа по реке Олешня совсем затормозилось. Здесь сидели войска так называемой мценской группировки противника, составлявшей как бы клин между главными силами Западного и Брянского фронтов. Этот клин серьезно осложнял межфронтовое взаимодействие. Особенно трудно приходилось Брянскому фронту, который являлся своего рода связующим звеном в системе трех фронтов. Наступая на Орел с востока, он должен был своим правым флангом совместно с войсками Западного фронта громить врага под Волховом. В то же время главными силами ему надлежало содействовать Центральному фронту, который с 15 июля приступил к уничтожению противника в районе Кромы. Силы раздваивались и постепенно иссякали. Создалась угроза нарушения плана разгрома противника под Орлом. Чтобы преодолеть кризисное положение. Брянскому фронту нужна была помощь.

Доложили И. В. Сталину. Он согласился передать туда 3-ю гвардейскую танковую армию, одобрил предложения Генштаба по части ее задач. Тем не менее директива пока не отдавалась.

- Нужно узнать мнение командующего фронтом,- сказал Сталин и сам позвонил по телефону генералу М. М. Попову.

В разговоре с ним Верховный Главнокомандующий, оценивая положение под Орлом, подчеркнул, что важнейшей задачей Брянского фронта является разгром мценской группировки противника и выход 3-й общевойсковой армии А. В. Горбатова на реку Ока. Затем он сообщил свое решение о передаче фронту 3-й гвардейской танковой армии, которая должна нарушить устойчивость обороны врага сначала в полосе наступления 3-й общевойсковой, а потом и 63-й армии В. Я. Колпакчи. Ввести танки Рыбалко в сражение Верховный рекомендовал как можно скорее, чтобы не дать врагу укрепиться. Но в то же время предостерег:

- Их можно погубить, если двинуть прямо на Орел. В уличные бои в таком крупном городе танковую армию втягивать не надо. После того как будет обеспечено продвижение главных сил фронта, лучше направить ее на Кромы в интересах левого соседа.

М. М. Попов принял эти указания к немедленному исполнению, и мы тут же по телефону отдали приказ П. С. Рыбалко о передаче его армии в состав Брянского фронта.

3-я гвардейская танковая армия умело и скрытно совершила марш и сосредоточилась в тылах Брянского фронта. Днем 19 июля, сразу же после того как пехота прорвала оборону противника, начали действовать передовые ее части, а затем и главные силы. Представитель Ставки И. Н. Воронов доложил, что ввод 3-й гвардейской танковой армии в прорыв осуществлен своевременно и достаточно организованно.

Бой подтвердил сведения, добытые разведкой: в полосе действий нашей танковой армии оборонялись части 2-й и 8-й танковых, 36-й моторизованной и 262-й пехотной дивизий противника. Они оказали ожесточенное сопротивление. Несмотря на это, к исходу дня войска П. С. Рыбалко форсировали реку Олешня и, углубившись на 10-20 километров, успешно преодолели тыловой оборонительный рубеж немцев. Создались выгодные условия для удара в тыл мценской группировки. Отход неприятеля из-под Мценска и по всей линии нижнего течения реки Олешня, можно сказать, был предрешен.

В ночь на 20 июля об этом докладывалось Ставке. Мы в Генштабе очень опасались, что танковой армии не удастся сохранить организованность действий, поскольку маневр предстоял сложный и сопротивление противника пока не ослабевало. Взвесив, однако, все "за" и "против", положились на искусство и опыт П. С. Рыбалко и М. М. Попова. В 2 часа была подписана и отправлена весьма срочная директива. Адресовалась она представителю Ставки маршалу артиллерии П. Н. Воронову и командующему Брянским фронтом генерал-полковнику М. М. Попову. Привожу ее в выдержках.

"Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Ближайшей задачей Брянского фронта иметь разгром мценской группировки противника и выход 3-й армии на р. Ока.

Для этого 3-й танковой армии Рыбалко с утра 20.7 нанести удар в направлении Протасово, Отрада, к исходу дня 20.7 перерезать шоссейную и железную дороги Мценск - Орел и, развивая в течение 21.7 наступление на Мценск с юга, совместно с 3-й армией Горбатова завершить уничтожение мценской группировки противника и освободить город Мценск.

2. После выполнения этой задачи 3-ю танковую армию Рыбалко направить на юг с целью перерезать железную дорогу Моховое - Орел и содействовать 63-й армии Колпакчи в выходе ее также на р. Ока.

3. В дальнейшем 3-й танковой армии Рыбалко перерезать железную дорогу Орел - Курск в районе по решению командующего фронтом и при благоприятных условиях овладеть городом Орел.

Если овладение городом Орел не будет соответствовать обстановке, 3-й танковой армии Рыбалко двигаться дальше на запад в направлении Кромы".

В этой основной части директивы точно воспроизводились указания И. В. Сталина, отданные по телефону еще 17 июля. Выполнение их уже началось и протекало вполне успешно.

В ночь на 20 июля противник оставил Мценск. Прикрывая свой отход, он бросил с утра против главных сил Брянского фронта, в том числе против танковой армии, большое количество авиации. Но наступление не останавливалось. К 17 часам того же дня танковая армия перерезала в районе Каменево шоссе Мценск Орел, выдвинулась к железной дороге и реке Оке. Войска 3-й общевойсковой армии вышли к Оке на следующий день, сменили здесь танкистов и завязали бои за овладение переправами.

21 июля, выполняя директиву Ставки, 3-я гвардейская танковая армия повернула к югу, на Становой Колодезь, в полосу 63-й армии. Для наступления на новом направлении П. С. Рыбалко использовал свой второй эшелон: 12-й танковый корпус и 91-ю танковую бригаду. Корпуса же, наступавшие до того в первом эшелоне танковой армии, встали вслед за ними. Такая перегруппировка сил была разумной и по своему характеру вполне нормальной. Кстати сказать, П. С. Рыбалко неоднократно практиковал это и позже при одновременных действиях войск на нескольких иногда противоположных направлениях. В данном случае, правда, армия действовала на противоположных направлениях не одновременно, а последовательно, но перегруппировка все-таки требовалась, и командующий осуществил ее правильно, хотя и в трудном варианте.

Танкисты успешно справились со своей новой задачей. Они сломили сопротивление противника в районе Станового Колодезя и на всем южном фланге Брянского фронта, после чего 3-я гвардейская танковая армия была переподчинена Центральному фронту и направилась под Кромы.

Таков фактический ход событий. На фоне их довольно странно выглядят утверждения о том, что в операции "Кутузов" 3-я гвардейская танковая армия "использовалась для сковывания противника на большом фронте" и что маневры ее с одного направления на другое определялись только решениями М. М. Попова. Факты свидетельствуют, что П. С. Рыбалко все время действовал по четкому плану, утвержденному Ставкой, и танковая армия с честью выполнила свои задачи. Действия ее оказали решающее влияние на развитие наступления войск Брянского фронта и сыграли отнюдь не маловажную роль в успешном исходе всей операции по разгрому орловской группировки противника.

С операцией "Кутузов" у меня связаны очень неприятные воспоминания личного плана. В один из дней ее, явившись вместе с А. И. Антоновым на обычный доклад в Ставку, я, как всегда, разложил на столе карты по каждому фронту в отдельности и одну сводную. Доклад несколько затянулся, но проходил в спокойной обстановке. Так как тут же следовало решить ряд вопросов по использованию танков, И. В. Сталин пригласил Я. Н. Федоренко. Тот вошел и, не дожидаясь конца нашего доклада, стал раскладывать свои ведомости, справки, списки и другие документы поверх моих карт. Отвечая на вопросы Верховного Главнокомандующего, Яков Николаевич не всегда сразу находил нужные данные, перекладывал бумаги с места на место, выложил на стол и свой видавший виды портфель, чего мы никогда не делали.

Когда с докладом по обстановке все было закончено, я сложил карты и, перед тем как покинуть кабинет Верховного, еще раз, по выработавшейся уже привычке, внимательно осмотрел стол. Там оставались только документы Федоренко.

В Генштабе, как всегда, меня дожидались начальники направлений и отделов. По приезде из Кремля я немедленно же возвращал им все их документы и давал короткие указания, что нужно сделать. На этот раз, однако, два начальника своих карт не получили - в моем портфеле их не оказалось, в том числе самой главной - сводной.

Первой мелькнула мысль о том, что карты случайно захватил Федоренко. Звоню по телефону. Выясняется, что из Кремля он уже возвратился, но с документами еще не разобрался.

- Анатолий Алексеевич! - обратился я к Грызлову.- Срочно выезжайте к Федоренко, вместе с ним осмотрите все его хозяйство вплоть до сейфа. Может быть, карты там. Грызлов помчался, а я звоню к Поскребышеву. Прошу его посмотреть, не осталось ли чего-либо из наших документов в кабинете Верховного. Нет, говорит, стол там чистый, и все разошлись.

Грызлов тоже вернулся ни с чем: у Якова Николаевича карт наших не оказалось.

Доложил о пропаже Антонову. Тот посоветовал Верховному пока не докладывать, может быть, карты найдутся.

В тот же день вторично поехали в Ставку, и, как условились, о происшествии - ни слова. Сталин тоже ничего не сказал.

Вернулся в Генштаб. Тут - никаких перемен: карты как в воду канули. Теперь у меня не осталось никаких сомнений в том, что они у Сталина. Ведь, кроме Ставки, я никуда не отлучался.

Дольше молчать было нельзя. На следующий день во время очередного доклада у Верховного я улучил удобный момент и твердо сказал:

- Товарищ Сталин, сутки назад мною оставлены у вас две карты с обстановкой. Прошу вернуть их мне.

Тот сделал удивленный вид:

- Почему вы думаете, что они у меня? Ничего у меня нет.

- Не может этого быть,- настаивал я.- Мы нигде, кроме Ставки и Генштаба, не бываем. Деться картам некуда. У вас они.

Сталин ничего на это не ответил. Вышел из кабинета в комнату отдыха и возвратился с картами. Он нес их, держа за угол, в вытянутой руке и, встряхнув, бросил на стол.

- Нате, да впредь не оставляйте... Хорошо, что правду сказали...

Об этом случае никогда более ни в Ставке, ни в Генштабе никто не вспоминал. Да и надобности в том не было. Он и без того послужил для меня предметным уроком на долгие годы.

А теперь перенесемся на миг в другую ставку - к Гитлеру. 25 июля 1943 года, то есть на сутки позже нас, там тоже обсуждались результаты провала операции "Цитадель". До нас дошла теперь часть стенографических записей, сделанных на этом совещании, в частности диалог Гитлера с заместителем начальника оперативного руководства вооруженными силами Германии генерал-лейтенантом Вальтером Варлимонтом.

"Гитлер. Кстати, вы читали доклад Сталина, этот вчерашний приказ, где он точно называет количество мотопехотных дивизий, танковых дивизий и пехотных дивизий. Я полагаю, что это дословно точно.

Варлимонт. В отношении "Цитадели"?

Гитлер. В отношении "Цитадели"... У меня такое ощущение, что это означает отбой своего собственного наступления, то есть он представляет дело таким образом, что наш план сорван. Но создается впечатление, что одновременно он обосновывает этим свои решения. Наверное, поступили сообщения, что здесь дело дальше не идет, здесь повсюду произошла задержка, так что он отказался от мысли, что все будет развиваться быстрым темпом дальше. Таково ощущение".

Затрудняюсь сказать, чего больше в этих гаданиях на кофейной гуще действительных заблуждений или привычного лицемерия. Можно допустить, что зарвавшийся диктатор просто-напросто подбадривал самого себя и своих генералов. Но, как бы то ни было, "ощущения" его на деле оказались пустой иллюзией.

Советские войска, вернувшись на свои прежние позиции, лишь временно приостановили наступление, чтобы подтянуть свои силы и средства, а затем осуществить новый сокрушительный удар. Это было совершенно необходимо, поскольку замышлялся разгром в самый короткий срок мощной белгородско-харьковской группировки немецко-фашистских войск. Вопрос о том, как добиться этой цели, волновал весь Генеральный штаб.

Опыт показывал, что, по соображениям времени, сложности маневра и другим условиям, далеко не каждую группировку противника выгодно окружать. За окружение немецко-фашистских войск, оборонявшихся в районе Белгорода и Харькова, первым, пожалуй, высказался командующий Воронежским фронтом. Сторонники такой же точки зрения нашлись, конечно, и в Генеральном штабе. Но в целом Генштаб придерживался иного взгляда.

Доводов против окружения в данном случае было много. Прежде всего, следовало считаться с силами противника: они были очень велики. Здесь сидели 4-я немецкая танковая армия и так называемая оперативная группа "Кемпф". В общей сложности - восемнадцать дивизий, в том числе четыре танковые. Полагалось также иметь в виду мощную двухполосную оборонительную систему врага, создание которой началось еще в марте. Первоначально это был исходный рубеж для наступления, а в конце июля его приспособили на случай отражения наших ударов. Основные неприятельские силы располагались севернее Харькова и в случае необходимости могли опереться на этот обширный город как на своеобразную крепость. Короче говоря, окружение и последующая ликвидация белгородско-харьковской группировки немцев надолго приковали бы к себе большое количество наших войск, отвлекли бы их от наступления на Днепр и тем самым облегчили неприятелю возможность создания новой сильной обороны по правому берегу Днепра.

Думали и о том, чтобы уничтожить белгородско-харьковскую группировку последовательно, начиная с отсечения основных ее сил к северу от Харькова. На первый взгляд это представлялось возможным, если наступать по сходящимся направлениям, примерно из района Сум на юго-восток и из Волчанска - на запад. Но, чтобы выполнить такую задачу, надо было иметь в Сумах и Волчанске уже готовые для удара войска, а этим мы не располагали. Для осуществления ударов из Сум и Волчанска требовались большие перегруппировки сил и, конечно, длительное время. Времени же нельзя было терять ни минуты, пока враг не привел себя в порядок, пока у него не прошло состояние шока после провала "Цитадели". Следовательно, такой вариант тоже никак не отвечал моменту войны.

Много раз прикинув и взвесив различные предложения, в Генеральном штабе пришли к окончательному выводу: белгородско-харьковскую группировку немецко-фашистских войск первым делом надо изолировать от притока резервов с запада, для чего необходимо использовать имеющиеся в готовности к северу от Белгорода две танковые армии, взломать и дезорганизовать с их помощью всю неприятельскую оборону, расчленить ее глубокими ударами и только после этого уничтожить противника по частям. Задуманная таким образом новая операция получила условное наименование "Полководец Румянцев".

Бои фактически не прекращались, нашему переходу в контрнаступление не предшествовала длительная пауза, а потому и отработка плана этой операции отличалась своеобразием. Протекала она преимущественно в войсках, непосредственно на местности. 27 июля, например, маршал Жуков встретился с командующим 53-й армией генералом Манагаровым и в тот же день донес: "Отработал с ним решение по "Румянцеву".

Кроме представителей Ставки в этом деле активно участвовали военные советы Воронежского, Степного и Юго-Западного фронтов. 1 августа Г. К. Жуков прибыл в Москву, согласовал с И. В. Сталиным основные положения плана, после чего фронты сразу же поставили задачи армиям и операция началась.

О каком-либо едином письменном или графическом документе с планом операции "Полководец Румянцев" мне ничего не известно. Его не было. Ставка и Генеральный штаб подразумевали под этим условным наименованием не документ, а совместные действия войск Воронежского, Степного и отчасти Юго-Западного фронтов в августе 1943 года, объединенные общей целью и единым руководством.

Целью действий являлся разгром противника в районе Белгорода и Харькова, после чего перед советскими войсками открывался путь к Днепру, появлялась возможность захватить там переправы и воспретить отход противника из Донбасса на запад. В совокупности все это сулило нам большие оперативные выгоды.

Фактически операция началась 3 августа, но только 5 и 6 числа, когда были уже освобождены Томаровка, Александровка и Белгород, представитель Ставки совместно с командующими Воронежским и Степным фронтами доложил Верховному Главнокомандующему уточненные планы наступления по каждому фронту в отдельности. Ставка утвердила их 6 и 8 августа. Это, собственно, и является документальной основой плана операции "Полководец Румянцев".

Операция делилась на два этапа. Сначала намечалось нанести поражение немецко-фашистским войскам севернее, восточное и южнее Харькова, что составляло 1-й ее этап. А затем, на 2-м этапе, предусматривалось освобождение самого Харькова, и этим, по существу, завершалась вся Курская битва.

Поскольку операция "Полководец Румянцев" являлась в то время главной, действия советских войск на других направлениях, в частности в Донбассе, всецело согласовались с ней, приспосабливались к ее интересам. За этим особо наблюдал А. М. Василевский, представлявший Ставку на Юго-Западном и Южном фронтах.

Подсчитав возможности Воронежского и Степного фронтов. Ставка распорядилась изъять с 8 августа из состава Юго-Западного фронта и передать в Степной 57-ю армию генерала Н. А. Гагена для удара в обход Харькова с юга. Остальными же силами Юго-Западному фронту предписывалось совместно с Южным фронтом разгромить донбасскую группировку противника и овладеть районом Горловка, Сталино. Тем самым окончательно оформился состав сил и определились задачи войск по операции "Полководец Румянцев".

Основные силы Воронежского и Степного фронтов составляли шесть общевойсковых армий (6-я и 5-я гвардейские, 53, 69, 7-я гвардейская и 57-я), две танковые (1-я и 5-я гвардейская) и две воздушные армии (2-я и 5-я). Ударами с севера, северо-востока и востока им предстояло уничтожить противника на подступах к Харькову. При этом танковые армии и один отдельный танковый корпус предназначались для того, чтобы расколоть вражескую группировку с севера на юг в направлении Богодухов, Валки, Новая Водолага и перехватить все пути отхода противника из Харькова на запад и юго-запад.

Одновременно наносился второй, тоже очень сильный удар двумя общевойсковыми армиями (40-й и 27-й) и тремя танковыми корпусами (10-м, 4-м гвардейским и 5-м гвардейским) в общем направлении на Ахтырку. Этим обеспечивались наши главные силы с запада и изолировался район Харькова от притока резервов противника. Стык с Центральным фронтом обеспечивался, кроме того, 38-й армией и танковым корпусом. 47-я армия, состоявшая во втором эшелоне Воронежского фронта, выдвигалась за правым его флангом в направлении Тростянец, откуда можно было действовать в зависимости от обстановки или на Зеньков, или на юг через Ахтырку.

В итоге выполнения задач 1-го этапа операции, то есть после разгрома врага на подступах к Харькову, создавалась новая группировка наших сил, обеспечивающая достижение конечной цели операции. Вместе с тем часть войск должна была находиться в готовности для нанесения удара на Полтаву.

Понятно, что такой замысел требовал максимального сосредоточения сил фронтов на избранных направлениях от начала до конца операции. Генеральный штаб тщательно следил за этим.

На четвертый день наступления выявилось, что 5-я гвардейская армия А. С. Жадова и 1-я танковая армия М. Е. Катукова были вынуждены часть сил ударной группировки временно нацелить на ликвидацию противника, угрожающего флангу из районов Томаровка и Борисовка. При докладе обстановки Верховному Главнокомандующему в ночь на 7 августа тот обратил на это внимание и усмотрел тенденцию к нарушению принципа массирования войск. В результате командующему Воронежским фронтом пошло следующее указание:

"Из положения войск 5-й гв. армии Жадова видно, что ударная группировка армии распылилась и дивизии армии действа юг в расходящихся направлениях. Товарищ Иванов{11} приказал вести ударную группировку армии Жадова компактно, не распыляя ее усилий в нескольких направлениях. В равной степени это относится и к 1-й танковой армии Катукова".

В тот момент сосредоточение усилий войск приобрело исключительную важность, поскольку сражение под Харьковом вступало уже в решающую фазу. В ночь на 10 августа из Москвы последовала новая телеграмма, на этот раз адресованная представителю Ставки Г. К. Жукову. В ней говорилось:

"Ставка Верховного Главнокомандования считает необходимым изолировать Харьков путем скорейшего перехвата основных железнодорожных и шоссейных путей сообщения в направлениях на Полтаву, Красноград, Лозовую и тем самым ускорить освобождение Харькова.

Для этой цели 1-й танковой армией Катукова перерезать основные пути в районе Ковяги, Валки, а 5-й гв. танковой армией Ротмистрова, обойдя Харьков с юго-запада, перерезать пути в районе Мерефа".

Вскоре обе танковые армии устремились к указанным рубежам. А Степной фронт тем временем выходил к северному и восточному оборонительным обводам Харькова. Враг попадал в крайне тяжелое положение.

Далее, однако, обстановка получила несколько неожиданное развитие. Противник срочно стал сосредоточивать в район сражения свои резервы (в основном танковые дивизии), намереваясь приостановить наше наступление и не допустить разгрома оперативной группы "Кемпф" и 4-й танковой армии. Командование Воронежского фронта недооценило нависающей угрозы, даже, правильнее сказать, проглядело ее. Продвижение наших войск продолжалось без достаточного закрепления отвоеванных рубежей и обеспечения флангов. Неприятель использовал это и нанес мощные контрудары: 11 августа из района южнее Богодухова, а 18-20 августа - из района западнее Ахтырки. Всего в контрударах участвовало до одиннадцати вражеских дивизий, преимущественно танковых и моторизованных. Со стороны Ахтырки враг нацелился под самое основание нашего глубокого вклинения на главном направлении. В итоге ожесточенных боев 17-20 августа войска Воронежского фронта понесли здесь чувствительные потери. Местами были потеснены к северу и обе наши танковые армии. Возможности выхода в тыл харьковской группировки противника ухудшились.

Такой вывод сделал А. И. Антонов, докладывая обстановку Верховному Главнокомандующему в ночь на 22 августа.

- Садитесь и пишите директиву Ватутину, - приказал мне Сталин.- Копию пошлите товарищу Жукову.

Сам он тоже вооружился красным карандашом и, прохаживаясь вдоль стола, продиктовал первую фразу:

- "События последних дней показали, что вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций".

За этим последовала пауза - Сталин собирался с мыслями. Потом, как говорится, на одном дыхании, был продиктован целый абзац:

- "Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок является наступлением огульного характера. Такое наступление приводит к распылению сил и средств и дает возможность противнику наносить удары во фланг и тыл нашим далеко продвинувшимся вперед и не обеспеченным с флангов группировкам".

Верховный на минуту остановился, из-за моего плеча прочитал написанное. В конце фразы добавил собственноручно: "и бить их по частям". Затем диктовка продолжалась:

- "При таких обстоятельствах противнику удалось выйти на тылы 1-й танковой армии, находившейся в районе Алексеевка, Ковяги; затем он ударил по открытому флангу соединений 6 гв. армии, вышедших на рубеж Отрада, Вязовая, Панасовка, и, наконец, используя вашу беспечность, противник 20 августа нанес удар из района Ахтырки на юго-восток по тылам 27-й армии, 4 и 5 гв. танковых корпусов.

В результате этих действий противника наши войска понесли значительные и ничем не оправданные потери, а также было утрачено выгодное положение для разгрома харьковской группировки противника".

Верховный опять остановился, прочитал написанное, зачеркнул слова "используя вашу беспечность" и продолжал:

- "Я еще раз вынужден указать вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые вами при проведении операций, и требую, чтобы задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни.

Это вы можете сделать, так как у вас есть достаточно средств.

Прошу не увлекаться задачей охвата харьковского плацдарма со стороны Полтавы, а сосредоточить все внимание на реальной и конкретной задаче ликвидации ахтырской группировки противника, ибо без ликвидации этой группы противника серьезные успехи Воронежского фронта стали неосуществимыми".

По окончании последнего абзаца Сталин пробежал его глазами опять-таки из-за моего плеча, усилил смысл написанного, вставив после "Прошу не" слово "разбрасываться", и приказал вслух повторить окончательный текст.

- "Прошу не разбрасываться, не увлекаться задачей охвата..." - прочел я.

Верховный утвердительно кивнул и подписал бумагу. Через несколько минут телеграмма пошла на фронт.

Должен, однако, отметить, что к моменту издания этой директивы обстановка уже изменилась, контрудар противника был отбит. Действия правого крыла Воронежского фронта стали более организованными, и попытки противника приостановить наше наступление провалились.

Этим не замедлил воспользоваться И. С. Конев. Его войска штурмом взяли Харьков. 23 августа в 21 час Москва салютовала доблестным войскам Степного фронта, освободившим при содействии Воронежского и Юго-Западного фронтов второй по величине город Украины, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.

С ликвидацией харьковской группировки противника закончилась и Курская битва, знаменовавшая новый исторический этап на пути к нашей полной победе над фашистской Германией. Впереди был Днепр.

Наступательные действия Советских Вооруженных Сил летом 1943 года характеризовались нарастающим размахом. Удары следовали один за другим, захватывая все более широкое пространство. Это диктовалось необходимостью разгрома немецко-фашистских войск сразу на двух направлениях, что затрудняло противнику возможность переброски сил с одного фронта на другой.

Наступление к Днепру началось на западном направлении. Ключевыми районами являлись здесь Смоленск и Рославль.

Войска Западного и часть сил Калининского фронтов развернули Смоленскую наступательную операцию задолго до окончания Курской битвы - 7 августа 1943 года. Старейшим из наших фронтов - Западным - командовал тогда Василий Данилович Соколовский - военачальник очень осторожный, предпочитавший семь раз отмерить, прежде чем раз отрезать. В грозное время битвы за Москву он был бессменным начальником штаба этого же фронта, потом принял от Г. К. Жукова командование и в марте 1943 года успешно осуществил нелегкую операцию по ликвидации так называемого ржевско-вяземского выступа. В Курской битве войска Западного фронта своим левым крылом содействовали разгрому орловской группировки противника, а затем двинулись на Смоленск. В результате упорной борьбы во взаимодействии с соседями им удалось овладеть Смоленском и к концу сентября выйти на подступы к Гомелю, Могилеву, Орше и Витебску.

С середины августа двинулись в наступление армии Юго-Западного и Южного фронтов. В их задачу входило освобождение Донбасса и южных областей Левобережной Украины. Приморский фланг обеспечивала Азовская военная флотилия, которая высадила тактические десанты в Таганроге, Мариуполе, Осипенко. Затем опять усилились удары Воронежского и Степного фронтов - настал срок освобождения древнего Киева и Правобережной Украины.

В Генеральном штабе понимали глубину и величие происходящих событий. Мы отдавали себе ясный отчет в необходимости как можно быстрее и полнее реализовать результаты грандиозной победы под Курском. Уже не являлось секретом, что гитлеровцы создают мощный оборонительный рубеж по рекам Молочной, Днепру и Сожу. Нельзя было позволить врагу отвести туда свои войска и встретить нас во всеоружии. Фактор времени и на сей раз приобретал решающее значение. С учетом этого и планировалась операция, ее сроки и темпы.

Наступление советских войск к Днепру и бросок их за Днепр на главном, киевском направлении предстояло начать в сентябре. Согласованные с Генштабом соображения Воронежского фронта, под которыми подписался и маршал Жуков, были готовы к 8 сентября и представлены Верховному Главнокомандующему в виде плана, оформленного на карте. Наступать фронт намеревался кратчайшим путем и по необходимости прямолинейно. Чтобы растянуть войска противника и рассредоточить его внимание, наши армии выходили к реке одновременно во всей полосе наступления. 38-я армия должна была захватить переправы в пригороде Киева Дарнице. Чтобы она не запоздала с этим, три ее дивизии подготавливались к переброске автомобильным транспортом. Исходным для всего Воронежского фронта служил рубеж - Недригайлов, Веприк, Борки, Опошня. Расстояние до Днепра в 160-210 километров предполагалось преодолеть за семь-восемь суток, с 18 по 26-27 сентября. Среднесуточный темп наступления - 20-30 километров.

В интересах быстрого и решительного сокрушения противника в состав первого эшелона фронта были включены 3-я гвардейская танковая армия и три отдельных танковых корпуса - 5-й гвардейский, 2-й и 10-й.

Форсирование Днепра и дальнейшее развитие наступления намечалось с ходу южнее Киева в крутой излучине реки, обращенной в нашу сторону. Там располагались населенные пункты Малый и Большой Букрин, а потому и плацдарм, захваченный здесь впоследствии, назывался букринским. Не мешало бы, конечно, наметить и второй вариант преодоления Днепра в районе Киева на случай неудачи наступления с букринского плацдарма. Но ни Генеральный штаб, ни командование фронта своевременно этого, к сожалению, не сделали.

С рассветом 22 сентября к букринской излучине вырвался передовой мотострелковой батальон 3-й гвардейской танковой армии и успешно форсировал Днепр. К сожалению, других войск, которые можно было бы использовать для немедленного расширения захваченного плацдарма, здесь не оказалось. Зато справа 40-я армия К. С. Москаленко захватила несколько меньший по размерам плацдарм в районе Ржищева. На остальных участках фронта наши намерения пока не осуществились.

Чтобы облегчить форсирование Днепра, трудное во всякой обстановке, планом предусматривалось выбросить на правый берег сильный воздушный десант - две бригады. В задачу десанту ставилось захватить и удерживать до подхода главных сил плацдарм по рубежу Ржищев, Мижиричь, Мошны, Черкассы. Это составляло около 110 километров по фронту и 25-27 километров в глубину, что, конечно, превосходило возможности двух воздушно-десантных бригад.

Десантирование производилось в ночь на 24 сентября. Одна бригада была выброшена целиком, другая частично. При этом из-за недостаточной подготовки последовала целая серия роковых ошибок: десант рассеялся по весьма обширному району, из-за потери ориентировки часть десантников попала в расположение своих войск, часть - в воду Днепра, а остальные оказались над марширующими вражескими дивизиями.

Преодоление Днепра нашими главными силами теперь усложнялось. На рассвете 24 сентября враг сосредоточил против ржищевского и букринского плацдармов несколько дивизий, в том числе одну танковую.

Тщательно проанализировав сложившуюся обстановку, мы в Генеральном штабе сошлись на том, что наступление с букринского плацдарма вряд ли может рассчитывать на успех. Внезапность была утрачена. Неприятельское сопротивление возросло. Местность здесь крайне неудобна для действий танков - очень овражистая, сильно всхолмленная. На такой местности можно было хорошо скрыть войска, но маневр их был затруднен. Тут-то все и поняли, что нельзя было ограничиваться одним вариантом форсирования Днепра, следовало иметь их несколько.

25 сентября Г. К. Жуков тоже докладывал И. В. Сталину о трудностях наступления с букринского плацдарма, об остром недостатке боеприпасов и высказал мнение о необходимости захвата нового плацдарма. Его точка зрения целиком совпала с мнением Генштаба. Верховный Главнокомандующий не стал опровергать наших доводов, но и не согласился с ними. Сталин сказал:

- Еще не пробовали наступать как следует, а уже отказываетесь. Нужно осуществлять прорыв с имеющегося плацдарма. Неизвестно пока, сможет ли фронт создать новый.

Его очень раздосадовала неудача с использованием в операции воздушно-десантных войск. В специальном приказе по этому поводу отмечалось: "Выброска массового десанта в ночное время свидетельствует о неграмотности организаторов этого дела, ибо, как показывает опыт, выброска массового ночного десанта даже на своей территории сопряжена с большими трудностями". Оставшиеся полторы бригады десантников были изъяты у фронта и переданы в резерв Ставки.

Более обнадеживающими оказались действия 38-й армии. Она вышла к Днепру в точно заданном районе непосредственно против Киева и несколько южнее его, имея главную группировку на своем левом фланге. Форсировать Днепр перед самым Киевом было слишком сложно. Противник имел здесь сильное предмостное укрепление. С разрешения командующего фронтом командарм Н. Е. Чибисов незамедлительно начал перебрасывать силы к северу от Киева и 27-29 сентября захватил там два небольших плацдарма - один в районе Сваромья, другой - у Лютежа. В последующем их удалось соединить и расширить до 15 километров по фронту и до 10 в глубину. Этому району и суждено было стать главным при освобождении Киева.

Неоднократные попытки наступления в октябре с букринского плацдарма заканчивались безрезультатно. Верховный был очень недоволен этим, укорял командование Воронежского фронта и представителя Ставки в нерешительности действий, ставил в пример им командующего Степным фронтом И. С. Конева, войска которого успешно форсировали Днепр в районе Кременчуга и к югу от него. Наконец поздно ночью на 25 октября Сталин решил перегруппировать 3-ю гвардейскую танковую армию к северу от Киева и подписал соответствующую директиву. Она гласила:

"1. Ставка Верховного Главнокомандования указывает, что неудача наступления на букринском плацдарме произошла потому, что не были своевременно учтены условия местности, затрудняющие здесь наступательные действия войск, особенно танковой армии...

2. Ставка приказывает произвести перегруппировку войск 1-го Украинского фронта{12} с целью усиления правого крыла фронта, имея ближайшей задачей разгром киевской группировки противника и овладение Киевом ".

К участию в Киевской операции привлекались 60-я армия генерала И. Д. Черняховского, 38-я, которой к этому времени стал командовать К. С. Москаленко, и 3-я гвардейская танковая П. С. Рыбалко. Действия с букринского плацдарма продолжались оставшимися там войсками с задачей притянуть на себя возможно больше сил противника и при благоприятных условиях прорвать его фронт.

Наступление севернее Киева началось 3 ноября 1943 года. 3-я гвардейская танковая армия перегруппировалась туда скрытно, и немецкое командование оказалось застигнутым врасплох. 6 ноября утром мать городов русских - древний Киев избавился от оккупации.

Наступление 1-го Украинского фронта успешно развивалось далее. Контрудары противника отражались с большими для него потерями. В течение десяти дней киевская группировка немецко-фашистских войск подверглась полному разгрому. Наши армии вышли на рубеж Чернобыль, Малин, Житомир, Фастов, Триполье, который стал исходным для последующих операций.

Глава 10. Поездка в Тегеран

Новое задание. - С поезда на самолет. - Перед нами столица Ирана. -Дополнения к плану "Оверлорд". - Рузвельт поддерживает Сталина. - Наши обязательства перед союзниками. - Карта Черчилля по Югославии. - Тегеранские контрасты. - Планирование кампании на первую половину 1944 года. - От наступления по всему фронту к системе чередующихся ударов.

Днем 24 ноября 1943 года А. И. Антонов сказал мне:

- Будьте готовы к отъезду. Возьмите карты всех фронтов и прихватите шифровальщика. Куда и когда поедете, узнаете позже.

Вопросов мы привыкли не задавать. Все было ясно и без того - предстоит какая-то важная поездка.

В два часа ночи за мной заехал нарочный из Кремля. Я доложил А. И. Антонову, взял портфель с картами, и мы тронулись в путь.

На улицах ночной Москвы, занесенных снегом и по-военному темных, было безлюдно. Лишь изредка встречались патрульные в полушубках и валенках.

Ехали быстро. Маршрута мне не сообщили. Занимая в машине заднее сиденье, я пытался ориентироваться, вглядываясь в улицы и переулки сквозь неплотно зашторенное боковое стекло. Наконец определил: едем к Киевскому вокзалу. Скоро он остался позади.

На Можайском шоссе, где в то время высокие серые громады новых зданий соседствовали с приземистыми домиками прошлого столетия в один-два этажа, машина прибавила ход. Промелькнуло еврейское кладбище. Москва закончилась.

Проделав несколько замысловатых поворотов после Кунцева, мы наконец выехали к железной дороге на какую-то незнакомую мне воинскую платформу. На путях темнел поезд. Сопровождающий подвел меня к одному из вагонов и коротко бросил:

- Поедете здесь.

В вагоне, кроме меня, никого не было. Проводник показал купе. Мелькнуло предположение: "Видимо, мне предстоит сопровождать на фронт кого-то из Ставки".

Вскоре за окном послышался скрип снега под ногами. В вагон вошли К. Е. Ворошилов и еще два человека. Климент Ефремович поздоровался и сказал:

- К вам явится комендант поезда. Скажите ему, где и на какое время нужно будет сделать остановку поезда, чтобы к одиннадцати часам собрать данные об обстановке по всем фронтам и доложить их товарищу Сталину. В последующем будете докладывать, как в Москве, три раза в сутки...

Поезд тронулся. В вагоне я опять остался один. Потом появился комендант и сообщил, что едем мы по маршруту на Сталинград. Договорились с ним быстро: в 9 часов 40 минут будет Мичуринск, там следует остановиться на полчаса и немедленно подключить линию телефона ВЧ.

- Все будет сделано,- заверил комендант и удалился. Я посидел немного, погасив свет. За окном мелькали телеграфные столбы, проплывали темные перелески и заснеженные пригорки. Изредка виднелись неясные силуэты селений.

Начались размышления: "Зачем едем в Сталинград? Что мы там будем делать, когда война идет уже за Днепром?.. Очевидно, цель поездки - не Сталинград..."

Взобрался, по привычке, на верхнюю полку и лег спать. Верхняя полка - мой давний и надежный друг. Она всегда спасала меня от многих дорожных неудобств, выпадавших на долю тех, кто ехал внизу. Мне всегда было искренне жаль людей, которые по старости или по каким-то другим причинам не могли взобраться наверх.

Засыпал я в те годы мгновенно. А проснулся, когда сквозь окно пробивался уже ненастный день. Часы показывали 8. Прошел по вагону. Охрана в тамбуре и проводник бодрствовали.

Захватив портфель, я перешел в салон, где стоял телефон ВЧ. Разостлал на столе карты. По прибытии в Мичуринск сразу же соединился с А. А. Грызловым. Он, как всегда, был наготове. Получив от него необходимые данные, нанес обстановку на карты.

Около 10 часов в салон зашел Климент Ефремович. Оказывается, я разбудил его своими разговорами по ВЧ.

- Ну и громко же вы кричите,- посетовал он.- Что там на войне?

Я кратко доложил, не разворачивая карт. В тот период войска 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов вели тяжелые наступательные бои в районах Идрицы, Городка, Витебска, не имея сколько-нибудь существенного продвижения. Застопорился и Западный фронт, вышедший тоже к Витебску и на подступы к Могилеву. Значительно лучше обстояло дело в полосе Белорусского фронта. Здесь наши войска под командованием К. К. Рокоссовского обошли Гомель, освобождение которого ожидалось с часу на час, развивали наступление на Жлобин и на полесском направлении.

Сложное положение складывалось на 1-м Украинском фронте. После овладения Киевом его войска захватили обширный район до рубежа Малин, Житомир, Фастов, Триполье. 17 ноября был освобожден Коростень. И тут противник локализовал наши успехи. Он перегруппировался, ввел свежие резервы и перешел в контрнаступление, нанося удары в направлении Киева под самый корень нашей группировки. Особенно сильный нажим оказывали немецкие танки в районах Житомира и Фастова. 19 ноября враг овладел Житомиром, а 25-го ему удалось окружить Коростень, где продолжала героически бороться 226-я стрелковая дивизия 60-й армии.

В полосах 2-го и 3-го Украинских фронтов шли трудные наступательные бои на кировоградском, криворожском направлениях и западнее Запорожья.

В 11 часов начальник охраны Сталина генерал-лейтенант Власик пригласил Ворошилова в салон Верховного Главнокомандующего. Я остался у себя, предупредив Власика, что готов доложить обстановку. Минут через пять за мной пришли.

Кроме Сталина и Ворошилова в салоне находился Молотов. Верховный спросил, есть ли что нового на фронтах. Нового было немного, и меня вскоре отпустили.

Вечером собирал обстановку уже в Сталинграде. Затем приготовился к "выгрузке" - сложил карты в портфель и ждал только команды. Однако ее не последовало. Из поезда никто не выходил, и через полчаса мы поехали дальше.

Когда меня вновь потребовали к Сталину, я застал у него тех же лиц. Все сидели теперь за накрытым к обеду столом.

Обстановку я докладывал по миллионке. Затем передал Верховному несколько просьб и предложений с фронтов, полученных через А. И. Антонова. Сталин разрешил все просьбы, утвердил предложения и пригласил меня обедать.

Обедали часа полтора. Разговор все время шел о какой-то предстоящей конференции с участием Рузвельта и Черчилля. Мне о ней ничего не было известно.

Минула ночь. Настал новый день. Заведенный порядок оставался неизменным. Три раза ходил на доклад в вагон Сталина. Проехали Кизляр, Махачкалу. К вечеру прибыли в Баку. Здесь все, кроме меня, сели по машинам и куда-то уехали. Я ночевал в поезде. В 7 часов утра за мной заехали, и мы отправились на аэродром.

На летном поле стояло несколько самолетов Си-47. У одного из них прогуливались командующий ВВС А. А. Новиков и командующий авиацией дальнего действия А. Е. Голованов. У другого самолета я заметил знакомого мне летчика В. Г. Грачева. В 8 часов на аэродром прибыл И. В. Сталин. Новиков доложил ему, что для немедленного вылета подготовлены два самолета: один из них поведет генерал-полковник Голованов, другой - полковник Грачев. Через полчаса пойдут еще две машины с группой сотрудников Наркоминдела.

А. А. Новиков пригласил Верховного Главнокомандующего в самолет Голованова. Тот сначала, казалось, принял это приглашение, но, сделав несколько шагов, вдруг остановился.

- Генерал-полковники редко водят самолеты,- сказал Сталин,- мы лучше полетим с полковником.

И повернул в сторону Грачева. Молотов и Ворошилов последовали за ним.

- Штеменко тоже полетит с нами, в пути доложит обстановку,- сказал Сталин, уже поднимаясь по трапу.

Я не заставил себя ждать. Во втором самолете полетели А. Я. Вышинский, несколько сотрудников Наркоминдела и охрана.