Мы сделали очерк характера нервных впечатлений; нам остается сказать, что расстройством нервов нередко объясняются и некоторые душевные, умственные расстройства, хотя нет сомнения, что и эти последние могут иметь на нервы такое же, если еще не большее, влияние, что и может доказывать их полную самостоятельность относительно друг друга.

Но маги, как мы знаем, сбивались с толку в этом вопросе, а потому в их изложении надо нередко ставить слова: умственная и душевная деятельность, вместо мозговой и нервной.

Итак, вот что говорят маги о нервной деятельности, для оправдания своих действий на тело человека, с целью овладеть его душою.

Есть предположение, что мысль о каком-нибудь действии точно также действует на мозг, как и само действие, и что если мы недостаточно сознаем, вследствие ослабления умственных способностей, – мысль ли о действии производит на нас это впечатление или само действие, то можем подумать, под влиянием этого впечатления, вызванного только мыслью, что перед нами само действие. Если все это в самом деле так, то смотрите, с какой легкостью объясняются видения, призраки, наконец, сновидения!

А одинаковость впечатления от мысли о действии и от самого действия – дело возможное; ведь мысль о действии не есть ли, в сущности, только воспоминание о впечатлении, произведенном каким-нибудь прежним подобным действием? Вот почему оба эти впечатления на мозг едва ли и могут быть неодинаковы.

Просим хорошенько заметить этот вывод и рассмотрим вопрос об участии разных частей нашего тела в образовании наших впечатлений; этот вопрос потому здесь важен, что магу гораздо легче действовать на наше тело, чем прямо на душу, да, пожалуй, на эту последнюю прямо никак и не подействовать.

Многие думают, что от состояния нашего мозга (его строения, здоровья и пр.) зависит характер нашего мышления. Но это не совсем справедливо. Конечно, состояние нашего мозга имеет здесь некоторое влияние, но насколько – нельзя определить. Но так как мозг, как мы уже и видели, получает впечатления тоже от всех нервов нашего тела, которые проходят в самых разнообразных его органах и тканях, то понятно, что строение и здоровое или болезненное состояние каждого из этих последних будет несколько влиять на характер нашей нервной деятельности.

Чем теснее и прямее эти органы связаны с мозгом, тем их влияние на мозг сильнее и решительнее. Так сердце, желудок, половые органы, печень, легкие имеют на него более сильное влияние, чем, напр., мочевой пузырь, селезенка, кишка.

От их изменения, порчи, болезни, развития меняются впечатления и сам характер человека, хотя бы при этом вовсе не было изменения в самом мозгу. Напр., мысли, характер и чувства девушки значительно меняются во время ее полового развития.

Любопытно также влияние кастрации (оскопления) на характер мужчины. Лишившись отличия мужеского пола от женского, он вместе с тем лишается как будто и других отличительных свойств характера мужчины, а, напротив, приобретает много женственности, напр., начинает любить наряды, нежен к маленьким детям, получает женскую мягкость и округленность форм тела, женский голос, а вместе с тем и много женских наклонностей.

Одну из особенностей нашей умственной деятельности составляет то, что мы называем памятью, т. е. способностью сохранять впечатления на нервы и возобновлять их, если они забудутся. Уже из всего предыдущего мы можем смело вывести заключение, что память крайне необходима для мышления, – ведь новые мысли, как мы видели, только дальнейшее развитие тех, которые сохраняет память.

Каждый знает из собственного опыта, что у различных людей память бывает различна и что у одного и того же человека она бывает сильнее относительно некоторых предметов и слабее относительно других (напр., память слов, местности, чисел, образов, музыкальных звуков и пр.) и, мало этого, память, от самых различных обстоятельств, в различные времена, действует с различной силой.

Память всего сильнее в детстве, а с летами постоянно слабеете. Она действует живее от всего, что только вообще раздражает нервное вещество, и, напротив, слабеет от действия тех предметов, которые действуют на нервы ослабляющим, успокоительным образом.

Притом память различных наших органов неодинакова, т. е. нервное вещество не во всех частях нашего тела одинаково впечатлительно. Так замечено, что память наших глаз, т. е. впечатления на их нервы, сильнее памяти слуха.

Видели стариков, которые могли еще написать какое-нибудь слово, но уже не могли вспомнить, как оно выговаривалось.

Вот почему, если вы захотите, чтобы что-нибудь легче запомнилось слухом, то присоедините к этому какое-нибудь соответствующее впечатление на зрение. Так, часто ученик начинает говорить заученный урок, когда вспомнит место его в книге.

Память, как и вообще вся наша чувствительность, может быть совершенно притуплена, потеряна, или может производить обманчивые, неправильные ощущения от какого-нибудь расстройства. Скажем сначала о первом.

Память притупится, когда нервное вещество потеряет способность быстро подвергаться требуемым химическим изменениям, под влиянием различных раздражений, напр., когда оно ослабеет от старости, болезни, слишком сильной или недостаточной деятельности. Если эти причины будут чересчур сильны, то память может совершенно уничтожиться – на время или навсегда.

Во-первых, заметьте, что если в одно время производятся на нас два однородные впечатления, из которых одно гораздо сильнее другого, то более слабое вовсе не чувствуется, хотя в другое время мы чувствовали бы его довольно сильно.

Действуйте чем-нибудь острым на чьи-нибудь обе руки; если на правую будете действовать очень сильно, то левая не будет ничего чувствовать, хотя вы и на нее нажимаете острием.

Бывает также ослабление или потеря памяти только относительно некоторых предметов, и именно в зависимости от болезненных расстройств некоторых месть мозга, что, между прочим, еще раз может доказать, что различные части мозга имеют свои особенные работы в умственной деятельности человека (на чем основывается френология).

Теперь нам надо сказать о так называемых нервных иллюзиях или обманах чувств, т. е. о таких, по-видимому, странных случаях, когда известный деятель производит на расстроенное нервное вещество не то впечатление, которое он производит на нерасстроенное (нормальное).

А такие случаи бывают, как сейчас увидим; если же подобные вещи возможны, то, посудите, как они должны быть драгоценны для мага, который, благодаря им, может по произволу обманывать ваши чувства.

Наша кожа чувствует хорошо жар и холод и различает все степени как того, так и другого. Но попробуйте сделать с кожей или с частью ее следующее изменение: пусть часть кожи потеряется от обжога. Тогда эта часть не будет чувствовать теплоты: были примеры, что вещи, нагретые до 45° С., казались такому месту тела холоднее вещей, нагретых только до 6°.

Заметьте кстати разницу между нашей правой и левой рукой. Правая рука гораздо чувствительнее в осязании, чем левая, но в то же время хуже левой чувствует температуру. Убедиться в этом не трудно: налейте в посуду воды известной температуры и погрузите в нее обе руки; левой руке покажется, что вода теплее, чем правой. Еще более резкое доказательство: погрузите каждую руку в особенный сосуд, и пусть в левом вода будет холоднее, чем в правом: левой руке может показаться, что вода в левом теплее.

Посмотрите, напр., как может обманываться орган вкуса! Холодная струя воздуха, направленная на язык, произведет в нем чувство соленого, селитряного вкуса, между тем как обыкновенный воздух вовсе не производит этого впечатления.

Сильное полоскание рта холодной водой производит у некоторых сладкий вкус.

Наконец, если быстро, но не нажимая, проведем концом пальца по концу языка так, чтобы задеты были только выступающее на нем сосочки, то мы иногда почувствуем кислый вкус.

Иногда одно и то же вещество может казаться имеющим вкус или не имеющим его, смотря по тому, какое будет состояние языка: так, если он будет сух, то вещества со вкусом покажутся безвкусными. Но газы действуют наоборот: вкус их мы чувствуем только сухим языком.

Пахучее вещество может показаться непахучим, напр., букет цветов. Для этого нужно, чтобы с его запахом проникли в нос пары угольной кислоты; пока будет действовать на обоняние эта кислота – букет не будет пахнуть, а коль скоро перестанет, букет снова получит запах.

Поднимите какому-нибудь лицу руки вверх и убедите его, что на руки ему положили довольно большую тяжесть; затем оставьте его так, с поднятыми руками, на несколько времени. Ему вскоре покажется, что он действительно поддерживает тяжесть; это – иллюзия.

Наконец, лица, впавшие в нервное ослабление, если их убедят, что они пьют вино, между тем, как они пьют воду, могут думать, что они в самом деле пьют вино.. Отчего это? Тут действуют две причины: раздражение нервов вкуса водою, и мысль о том, что это раздражение происходит от вина. И здесь опять тот случай, что ослабленные нервы не могут различить впечатления мысли о явлении от впечатленья самого явления.

У первобытных народов мы встречаем, сравнительно с образованными нациями, усиленную нервную восприимчивость и раздражительность. Всякому известны их детская нервность и раздражительность, легкая способность перехода от горя к радости и наоборот, их наклонность к бешенному неистовству и пр. Эта естественная нервная раздражительность порождает у них весьма любопытные для нас явления.

Путешественники рассказывают об яванках, что они до крайней степени нервно-раздражительны, и живущие там европейцы редко доверяют им уход за детьми, так как они, испугавшись чего-нибудь или удивившись, могут уронить и повредить ребенка.

Батан рассказывает об одной служанке в Тунисе, которая невольно подражала каждому жесту, который делало при ней другое лицо. Однажды, когда она входила с руками полными тарелок, стаканов и т. п., сидевшие за столом, сговорившись перед этим, все разом хлопнули в ладоши, и служанка мгновенно бросила все, что у нее было в руках и точно так же ударила в ладоши.

То же самое замечено в восточной Сибири у жителей Забайкалья. Там эта нервная подражательность различным жестам известна под именем – меречить.

Бывали случаи, что судороги одного какого-нибудь лица сообщались и окружающим, которые опять выздоравливали, когда больной удалялся от них или излечивался.

У европейских народов мы уже не встречаем такой сильной восприимчивости или подражательности в нервных болезнях, но она может появляться при некоторых особых обстоятельствах, напр. психических эпидемиях. Подобный случай произошел, в начале шестидесятых годов нынешнего столетия, в Морнице, в верхней Силезии. Тогда, преимущественно между женщинами, появилась болезнь, обнаруживавшаяся конвульсиями, криками, сильными болями и пр. Она распространялась эпидемически, поражая сперва молодых девушек, потом женщин средних лет и, наконец, старух, действуя только на немногих мужчин. Она продолжалась около 5 лет и для прекращения ее понадобились распоряжения правительства. Пример такой заразительности психических болезней мы находим в истории янсенизма. Тогда точно так же заболевание происходило преимущественно между женщинами и сопровождалось конвульсивными припадками, отчего члены этой секты получили название «конвульсионеров».

Подобные случаи нервно-психических болезненных эпидемий обнаруживались весьма часто и в средние века. Вообще можно предположить, что многие нервные расстройства, как, напр., беснования колдунов, шаманов и дервишей, а также спиритические действия медиумов – заразительны для присутствующих. Нет ли и теперь этих нервно-психических эпидемий, хотя выражающихся в какой-нибудь иной форме?

Средств действовать на нервы чрезвычайное множество; одни из них усыпляют, успокаивают, другие, напротив, оживляют, раздражают и часто даже выводят нервы из их обыкновенного, нормального состояния, заставляя их действовать как-нибудь странно, противоестественно, как, напр., некоторые одуряющие вещества: спирт, опиум, гашиш, белена и пр. В жарких странах, где магия преимущественно процветала, все эти средства были известны в самые древние времена; быть может даже были известны и такие, которых употребление теперь забыто. К этим же средствам принадлежат: круговращение и однообразность впечатления; их с большим успехом употребляли и древние германские колдуньи, жрицы и пр. Они главным образом старались достигнуть того, чтобы произвести в себе головокружение и бред, подвергая свои нервы каким-нибудь самым однообразным впечатлениям.

Так, древние германские жрицы, когда хотели впасть в волшебное состояние и предсказывать, долго прислушивались к журчанью ручья или шуму потока, и затем ум их начинал понемногу туманиться, голова кружиться и они принимались болтать всякий вздор, который и шел за пророчество.

Множество народов и в настоящее время употребляют подобные же средства. Так, шаманы сибирских племен и колдуны некоторых африканских негров, даром что первые ходят в шубах, а последние почти ни в чем; они одинаково приводят себя в такое состояние: кривляются, кружатся и пляшут, пока не упадут в совершенном изнеможении и с пеной у рта. В этом положении они также нечувствительны к боли, угадывают прошедшее и предсказывают будущее. У американских шэйкеров и восточных кружащихся дервишей мы видим то же самое.

Все эти средства производят возбуждение чувств и воображения и доводят до какого-то усыпленного состояния, которое было особенно прославляемо издревле. Не мудрено, что и пифии были доводимы до такого же усыпленного состояния.

Нет сомнения, что, действуя постоянно на нервы человека совершенно однообразными средствами, можно их почти подчинить своей воле. То же самое замечается и относительно животных, так как у них нервы устроены подобно нашим.

Такие влияния употреблялись древними магами, а в настоящее время многими укротителями зверей. Вообще, очень трудно объяснить действия различных приручителей и укротителей животных, – до того они кажутся странными с первого взгляда; но тут должно быть одно правило: надо произвести на животных сильное впечатление – или очень приятное, или очень неприятное.

После всего сказанного нами о магии и жрецах, становятся понятны слова Плиния: «ни одна наука в древности не пользовалась таким уважением и не была так прилежно изучаема, как магия». То же самое говорит и Вольтер: «все верили в магию. Учение о духах и магии распространено по всей земле».

Писатель нашего времени, Фердинанд Дени, говорит следующее: «да не подумают, что вера в чудеса и магию была распространена только в одном простом народе, – нет, и в Европе, и в Африке, и в Азии она господствовала даже между философами и учеными. Только полтора столетия назад, как в Европе появились люди, без всяких дальнейших исследований отвергающие всякие сверхъестественные явления, или, вернее, только с этого времени сделалось условием хорошего тона смеяться над всеми старыми учениями, даже в том случае, если их не знают».

С дальнего востока тайны и учения жрецов перешли и в Европу. Магия средних веков переменила только свое название и стала известна под именем колдовства и чародейства.

Мы ужасаемся теперь, читая о бесчисленных пытках и казнях этих мнимых волшебников, и можем только удивляться той храбрости, с какою шли они на костры, и тому, что такие жестокие меры не могли искоренить до основания их страстного стремления заниматься науками и исследовать тайны природы.

Магия принесла с собой, кроме своих теорий, астрономию, астрологию и медицину, которыми занимались уже и восточные жрецы. Магия породила алхимию и выдвинула вперед естественные науки.

Знаменитый Парацельс для вас, может быть, вовсе не знаменит. Это жаль, потому что он был действительно умный человек, только увлекшийся бреднями и преувеличенными фантазиями древней и современной ему магии. Он тоже признавал теорию мирового света. Этот свет, по тогдашним понятиям, дает своими колебаниями движение всем предметам, а стало быть и жизнь; он невидим во всемирном эфире, разливается лучами от световых центров, насыщенных им, делается звездным в звездах, животным в животных и человеческим в людях. Он же растет в растениях, блестит в минералах, производит все формы природы, уравновешивает их законами всеобщей симпатии…

Но вот что гораздо труднее постигнуть: в человеке есть звездное тело, тело блестящее и жизненное; в нем кружатся шарики крови; это световое внутреннее тело может расшириться до того, что перейдет на внешние предметы, между которыми и им образуется такая тесная связь, что все, что мы будем производить с этими предметами, отразится и на световом центре, а следовательно и на всем теле. Не знал ли уже Парацельс о существовании спиритизма, ранее г-жи Фокс и Юма? Так похожа эта туманная теория на теории спиритов.

Что же еще говорят древние ученые?

Совершенно дельные вещи; так, например, они объясняют, совершенно согласно с нынешней наукой, различие оттенков, цветов и происхождение белого цвета.

По новейшей науке, белый цвет есть совокупное действие на глаз, есть слияние так называемых семи основных цветов, из которых самыми противоположными по своим свойствам оказываются: красный и фиолетовый.

По излагаемой древней теории, белый цвет есть цвет квинтэссенции; с одной стороны (отрицательной) он переходит в синий и, наконец, черный, а с другой – (положительной) в красный.

Жизнь испускаемая идет, следовательно, от черного к красному, переходя через белый; жизнь поглощаемая – от красного к черному, тоже через белый.

Интересно, что и человеческие племена представляют такие же отношения красок: крайние северные желты и красны, крайние южные – черны, а среднее между ними (наше) – белое.

Относительно образования металлов древние имели следующая понятия: скрытый звездный свет идет по слоям земли и, встречая слои различного состава, разлагается и образует металлы различных цветов.

Все дело, называвшееся великим делом, заключалось в том, чтобы овладеть тем предметом, в котором металлический свет находится в скрытом состоянии, прежде, чем этот свет обратится в вещество, и затем довести его до положительного полюса, т. е. до ярко-красного; эта последняя операция производится огнем, взятым у самого этого света, – и тогда мы получим философский камень.

Свете этот, говорили алхимики, находится в минерале маркассине (сернистом железе с разными примесями), в сюрьме, в мышьяке.

Древние алхимики говорили также, что общее мировое вещество имеет разнообразные проявления: то оно является действующим, то подвергающимся действию других веществ, т. е. действующим и страдательным, положительным и отрицательным; в уравновешенном же состоянии или смешении производить аур, откуда латинское aurum и французское or – золото.

Это-то последнее вещество – аур, обратившись в металл, и составляет то, что называется золотом. (Верно любили тоже денежки эти древние мудрецы!)

В то же самое время процветали и различные талисманы. Талисманами назывались некоторые предметы, имевшие известную, определенную форму, сделанные при различных магических обрядах, покрытые какими-нибудь знаками, имеющими в глазах верующих таинственный смысл и силу.

Есть и было во все времена и у всех народов множество самых разнообразных талисманов на всевозможные случаи жизни; ведь талисманы должны давать силу на все и против всего: против болезней, оружия и клеветы врагов, против всевозможных несчастий. Знаки талисманов принадлежать к числу тех, которые имели когда-то очень определенный смысл, напр., выражали совершенно определенную мысль, верование, учение или правило, но, затем, их значения были забыты, утрачены и осталось только одно народное уважение или суеверный страх к непонятному более знаку.

Но чем же являлся талисман веровавшему человеку?

Смысл его был для него непонятен, затерян, но по преданию он знал, что тут смысл есть, что есть сила ума, которая может произвести действие – и он проникался таинственным уважением к знаку. Действие талисманов мы можем объяснить очень просто: уверенность и убеждение в чем-нибудь придает человеку силу; так, если он почему-нибудь сильно убежден, что он сделает такое-то дело, то действительно он управляется с ним легко. Врачи говорят, что то же бывает и с телом в его болезнях: убеждение в пользе лекарства дает силу выздороветь. Следовательно, сила нашего духа есть настоящая альфа и омега всех магических действий и всех чудес. Что же может быть проще этого?

После сожжения нескольких тысяч ведьм и колдунов, ученых и неученых, после уничтожения бесчисленного множества книг и рукописей, магия притихла на время и как бы снова возвратилась на свою родину – дальний восток; но вдруг, в XVIII столетии, опять появляется магическая сила – животный магнетизм, – сила, облеченная уже в некоторую научную форму и вооруженная теориями; а вслед за ней выступает на сцену другая сила, еще более загадочная и чуть ли не более магическая – современный спиритизм…

Что же истинного во всех этих силах и в рассказах о них? Что разумного и верного в убеждениях народа о колдовстве и чародеях? Все ли подобные рассказы верны или они чистейший вздор? Можно ли хоть малую частицу из верований народных и из этих рассказов признать действительною? Можно ли магию, колдовство, магнетизм и спиритизм считать нелепостью? На чем чисто-реальном основываются они, если их признать действительными хоть в некоторой мере? Вот вопросы, на которые нам нужно ответить…