Йоран снова прыгнул с натуральной скалы в прохладную воду морского бассейна, проплыл метров пятьдесят, вернулся, сел на камень. Снова не помогло. Шестая пара малышек сорвалась. Шестая пара… Опять на восьми месяцах! Йоран вытерся, оделся, сел на велосипед, поехал в панорамный зал. Встречные велосипедисты кивали ему на ходу, он в ответ поднимал руку. Дорожка избегала жилых секторов и шла по зеленым скверам, где мамаши прогуливались с детьми, мимо небольших торговых центров, пересекала по гнутым мостикам рельсовые пути. Когда-то стены были украшены земными пейзажами, потом они покрылись вьющимися растениями и огромными зеркалами, дающими иллюзию объема. Впрочем, объем впечатлял и без иллюзий — клаустрофобия не входила в число типичных марсианских недугов. Был полдень, и потолок ровно светился натуральным солнечным светом, прошедшим по световодам через насыпную крышу.

— Почему муравьи не держат форму стены? Почему опять получается нечто вроде термитника вместо правильного купола? Когда их толком обучат электросварке? Неужели нельзя заставить их нормально приваривать друг к другу два куска арматуры? Впрочем, муравьи — ерунда, но шестая пара… Джо с Таней выжаты как лимон. Да и сам он…

Табло в панорамном зале показывает 90 микрорентген в час, плюс 20 внутри, плюс 5 — снаружи. Жара, даже по меркам долины Маринера. В зале еще несколько человек, молча глядят на холмы, на горы — чарующая пустыня, где из-за горизонта в дымке встают гигантские стены с полосатыми контрфорсами и осыпными расщелинами. Йоран не знал никого из сидящих людей. Видимо, они тоже устали, судя по позам и неподвижным лицам. Они не зря здесь сидят — вид, открывающийся через прозрачную стену, обычно приводил Йорана в равновесие. Еще бы — с отрога плоскогорья Капри, где расположилась колония, долина Маринера просматривается до поворота раздвоенного каньона Копрат. Требуется не так много воображения, чтобы представить себе море, которое разольется здесь через тысячи лет, — колония как раз окажется на его берегу. Хребет, разделяющий каньон Копрат на два рукава, будет торчать из воды километров на пять — снежные вершины, за которые будут цепляться облака… Когда это еще будет…

С муравьями разберется Аслан Шульц, не надо брать это в голову. А вот с малышками куда как хуже. Не перезагрузишь… Почему они теряют контакт с Таней и Джо? Неужели только потому, что к ним нельзя прикоснуться?

Когда-нибудь вместо толстого бронированного стекла здесь будет самое обыкновенное, будет дверь, через которую можно выйти наружу, спуститься к воде, сесть на берегу. Да и сейчас панорама дух захватывает. Должна захватывать… Малышки не кричат, не плачут — впадают в ступор. Это страшнее. Сейчас их уже реабилитируют, скоро возьмут в семью и они никогда не вспомнят эксперимент. Но там, на планете, за двадцать парсеков, не будет семьи на случай неудачного исхода. Что мы делаем не так? Ведь должен быть выход! Ведь каждая богоугодная задача имеет по крайней мере одно решение.

Внизу на всхолмленном дне будущего моря поднялся вихрь, вырос метров до трехсот в высоту и двинулся к северу, оставляя за собой темный след. Дальше возникли еще два вихря — грунт прогрелся, скоро далекие склоны долины Маринера исчезнут в пылевой дымке, панорама съежится. Эх, было бы уже море, поплыл бы дня на три на яхте к островам — вон те плосковерхие горы станут островами, — мозги бы прочистились. А волны-то в море будут посерьезней земных — что там в знаменателе, сила тяготения или корень из нее? Можно проехаться на ровере — подняться на плоскогорье. Долго. Уж лучше пробежаться по Большому Кольцу, хотя все двадцать километров сидят в памяти вплоть до малейших деталей. Хорошо на Земле — всегда есть места, где не был. Всегда можно сделать то, чего не делал до сих пор, — поплавать на яхте по настоящему морю, сходить в большой водный поход, поплутать по лесу, прыгнуть с парашютом… Та-а-ак, на готовенькое захотелось? В колыбельку? Это усталость. Так и ломается наш брат.

Что хуже: стресс, постоянный плач или вот такое отупение, когда они в упор не видят изображение родителей, не слышат их слова? С полным безразличием позволяют Няне вымыть себя, переодеть, и лишь пища вызывает какой-то отклик. Их глаза, в которых уже начал было появляться огонек интереса к миру, снова гаснут. Что будет, если не прерывать эксперимент? Вырастут овощами? Нет, такой эксперимент невозможно не прервать.

Поехать что ли в сто первый блок, поговорить с народом? Все тоже устали. Что я им сейчас скажу? «Воспрянем духом!»?! Пожалуй, сейчас это из моих уст будет звучать не то, что фальшиво, а просто смешно — смех сквозь слезы. Конечно, поеду, конечно, поговорю, но сначала сам должен хоть капельку воспрянуть.

Поговорить что ли с Алексом? Если, конечно, можно назвать это разговором. Что там у нас с Землей? Двадцать световых минут в два конца. Йоран сел подальше от людей, чтобы никто не слышал, благо зал был построен с размахом.

— Привет, Алекс, что-то поплакаться тебе в жилетку захотелось. А то шляюсь тут по катакомбам, места себе не нахожу. С первыми младенцами застряли не на шутку. Шестая попытка подряд заканчивается ступором на восьми месяцах. На этот раз мы вылизали Няню до предела — ласковый голос, мягкие руки — загляденье! И все равно эти чертовки распознают подвох. До шести месяцев все нормально — улыбаются Няне, гукают в ответ репликам родителей. Потом начинают пугаться чего-то, потом замыкаются и превращаются в овощей — никакой реакции на родителей за стеклом, никакого контакта с няней, разве что изредка вялое общение друг с другом, ну и единственная более-менее живая реакция — на пищу. Причем это повторяется из раза в раз, все, чего удалось добиться — оттянуть ступор на месяц. Может быть, это какая-то защитная реакция? Так утверждают наши специалисты, они еще говорят, что необходим тактильный контакт, что няня-робот в принципе не способна имитировать родительскую ласку. Они, вероятно, правы, но это все гадания — сам понимаешь, раньше такой практики вообще не было: первый раз в истории кто-то пытается вырастить детей без участия живого человека. Понимаешь, становится страшно. Начинает казаться, что это безнадежно. Я понимаю, что задача не может быть безнадежной, этот барьер обязан быть преодолимым, иначе все теряет смысл. Я просто устал, Алекс. До того устал, что в какой-то момент захотелось на Землю. Понимаю, что это полный позор для марсианина, но было дело. Минутная слабость. Ну, пока. Если не слишком напугал тебя своей кислой физиономией, ответь что-нибудь.

Алекс обычно откликался сразу, как получал сообщение, но свет в этом ватном пространстве движется удручающе медленно. Пришлось ждать неизбежные двадцать минут. Внизу среди холмов уже бродила дюжина пьяных пылевых столбов — они, оставляя извилистые темные следы, дрейфовали к северу, где, выступая из-за горизонта, вздымалась семикилометровая стена. Там есть проезжий путь. Если подняться на эту стену, попадешь на Равнину Авроры и видишь с обрыва поперек от края до края всю долину Маринера — куда дальше, чем через это стекло. Колония оттуда видна лишь в хороший бинокль — террасы, дороги, наружные теплицы, конусообразные светоприемники. Зато каньон предстает во всю ширь: слияние ущелий Капри и Эос — сколько там в ширину, километров сто пятьдесят или почти двести? И ведь видна противоположная стена, когда атмосфера спокойна! Немного воображения — и перед тобой мечта десятков будущих поколений марсиан — настоящее море, острова, облака, зелень. Ковчег к тому времени будет уже у цели… Хорошо потомкам, которые это увидят…

— Привет Йоран. Я к тебе с ответным плачем — подставляй жилетку. У нас примерно то же самое, только хуже. Вы бьетесь с конкретной задачей, наверняка имеющей решение. А мы сражаемся с какой-то неопределенной вязкой и липкой субстанцией. Нам нужны полигоны в тысячи квадратных километров. Частных земель такого размера не существует. В Европе, где к нам неплохо относятся, таких земель нет вообще. Вся надежда на государственные земли на других континентах. И вот здесь начинается…

Уже несколько раз срывались предварительные договоренности об аренде земли. Сначала с тебя запрашивают втридорога. Наконец договариваешься о цене на умеренно-завышенных условиях. Но потом, когда уже все согласовано, чиновники начинают отводить глаза в стол и бормотать что-то про сложную внутриполитическую обстановку. Оказывается, население против. Хорошо, говорим, давайте мы все объясним вашему населению, выступим, расскажем, откроем просветительскую миссию. И тут глаза у чиновников начинают бегать еще быстрей, эти предложения их пугают еще больше. А без полигонов у нас все стоит — не можем отрабатывать посадку модулей, не можем развернуть имитационную среду. Может, они просто хотят на лапу? Представляешь, чем мне приходится заниматься! Теперь по поводу тоски по Земле. У меня есть лекарство от нее, оно сейчас закачивается на твой марсианский почтовый ящик. Это четырехчасовая подборка праймтаймовых передач глобального телеканала WWV с аудиторией около трех миллиардов. Ты должен просмотреть все это в один присест. Тебя будет тошнить от новостей — терпи. Смотри ток-шоу — там такие персонажи! И они несут такое!.. В том числе и про Ковчег. Не пытайся запустить в экран ботинком — смотри и терпи. Потом ты должен выдержать порцию натужного юмора со звонким гоготом статистов за кадром. Там две серии разных сериалов — сопли и мочиловка. Ты должен стиснуть зубы и просмотреть обе от начала до конца, помня, что все это по доброй воле и с удовольствием смотрят миллиарды. После этого, гарантирую, ты будешь навсегда избавлен от рецидивов ностальгии по Земле. А сейчас обязательно встряхнись. Побегай, поплавай, прокатись. Напейся на худой конец. Или лучше прожарься в сауне, изваляйся в снегу — у вас ведь там где-то есть снег в катакомбах. Мне иногда помогает, правда, не сейчас. Но чем черт не шутит!

Вид у Алекса был не лучше, чем у Йорана, но к концу сообщения он разошелся, начал интенсивно жестикулировать, похоже, ему стало чуть легче, когда выговорился.

Пожалуй, Алекс прав, надо хоть чуть-чуть развеяться. Бегать по кругу надоело, хоть круг и длинный. Он про снег вспомнил, это идея! Может сесть на велик и поехать в приполярный сектор? Там сейчас зима. И недавно еще десять гектаров лесотундры ввели в эксплуатацию — с натуральными скалами, кривыми березами, невысокими соснами. На лыжах пробежаться… Нет, лучше на собаках прокатиться — у Тома теперь четыре упряжки — замечательные веселые собаки… Так-так, собаки, собаки… Веселые пушистые собаки…