Алекс умер, когда ему было 93 года. Последние пару лет ему отказали ноги, он меньше появлялся на людях, покинул все посты, но работать стал едва ли не больше. Его главным делом была собственная реплика — инструмент общения с людьми 47 Либра b через много тысяч лет. Алекс верил, что у них будет немало вопросов к нему. Он начал потихоньку записываться на платформу Ваксмана еще много лет назад, но раньше не хватало времени для систематической работы над репликой. Сейчас он тратил все свое время на разговоры с тысячами людей, пусть удаленно, но начистоту. С утра садился перед экраном и телекамерой, соединялся с кем-то в произвольной точке земного шара или с целой аудиторией, рассказывал, отвечал на вопросы, спорил — все записывалось и обрабатывалось. К середине дня он уставал. Послеобеденный сон восстанавливал работоспособность, и тогда Алекс говорил сам с собой — с репликой, проверяя свое второе «я» на вранье, на невнятность и на фальшь.

Вранья почти не было, а вот невнятность и фальшь порой проступали. Реплику не исправишь, не подредактируешь — это твоя модель, она чем-то сродни репутации. И приходилось Алексу снова и снова говорить и спорить с людьми, избегая фальши, — зарабатывать свою достойную реплику.

Фальши становилось все меньше, но силы покидали Алекса. Он почувствовал, что начинает разваливаться, и попросил Роланда, Джина и Билла Пака зайти к нему.

— Так, друзья, я все чаще слышу настойчивые стуки с той стороны — мне пора. Тут уж ничего не поделаешь. Да и свои основные дела я сделал. В деле окончательного вылизывания Ковчега я буду только мешать. Оставляю вместо себя вполне вменяемую реплику для загрузки на Ковчег. Я постараюсь умереть в теплое время года, чтобы вы могли меня достойно проводить. Если не успею до середины октября, буду изо всех сил тянуть до весны.

— До которой весны?! Ты еще на моих похоронах спляшешь в своей коляске!

— До следующей, Роланд, до следующей. Все системы отказывают одна за другой, разве что голова еще держится. Почти что голова профессора Доуэля.

— У тебя еще руки вполне — стучишь по клавиатуре, как заправская секретарша. И рот функционирует, дай боже. Ты лучше Стивена Хокинга, вспомни.

— У Хокинга нормально работали внутренние органы — сердце, печень, легкие. А у меня уже одна труха. Иммунитет ни к черту. Так что либо до середины октября, либо тянуть до ближайшей весны. Лучше скажи, как ты представляешь достойные проводы. Угадаешь или нет?

— На лафете от тяжелой орбитальной ракеты AX, запряженном в цуг из шестидесяти четырех индийских слонов. Вот тебе достойный катафалк.

— Все-то тебе издеваться. Так и не остепенился… Значит так: никаких могил, гробов и попов, прости господи. У меня клаустрофобия — не хочу в гроб даже в виде трупа. И могилы мне не надо с памятником — я и так достаточно наследил в мире, чтобы еще и памятник. Не надо! Значит, так. Тело сжечь! Это гораздо гигиеничней, чем гнить в могиле. Дальше слушайте внимательно. Все собираетесь в аудитории B3. В качестве исключения моя жена и Роланд могут быть доставлены вертолетом.

— Меня-то за что вертолетом? Дотащусь, не сомневайся, заодно и тропу песком посыплю. Мне с моим артритом проблематичней спуск. Надо будет на обратном пути привязать ко мне сзади на веревке тяжелый плоский предмет, чтобы снять нагрузку с коленных связок.

— По традиции там наверняка кто-то один допьется до бесчувствия — вот тебе и тяжелый плоский предмет. Но слушайте дальше. Арендуйте двухместный самолет в клубе. За штурвал сядешь ты, Билл, ты у нас теперь главный начальник, и лицензия пилота у тебя есть. Второй, с урной, — мой старший сын, Ник. Когда все соберутся, Билл вылетает из Хатгала‑2, подлетает к В 3, делает над ней три круга, машет крыльями, а сын высыпает над вами пепел. А вы все радуетесь и отмечаете благополучное завершение моей бурной жизни. Вот так. Детали — по своему усмотрению. Единственно о чем жалею, что сам не смогу полюбоваться этим праздником.

Алекс не умер до середины октября и тянул, как мог, до весны. Он перевыполнил свое обещание и дожил до начала июня. Умер во сне от обыкновенной простуды, запустившей цепную реакцию необратимых поломок.

Официальное прощание состоялось в колонном зале штаб-квартиры Ковчега, бывшем главном здании физфака. Оно было представительным, содержательным и по-своему трогательным, но мы пропускаем его ради менее традиционного события.

День неофициального прощания был назначен на 12 июня — через неделю после смерти. При выборе даты не принимались в расчет никакие традиции — только прогноз погоды.

На тропе к аудитории В 3 появились люди с рюкзачками — они выглядели примерно так же, как те, что сорок лет назад шли на мозговой штурм. Только средний возраст сильно вырос. И теперь их было гораздо больше. Шли и ветераны — большинство участников того штурма были живы и могли самостоятельно передвигаться, в том числе и в гору. Понятно, что скорость подъема в среднем падала с возрастом. Роланд был одним из самых медленных — он поднимался сначала по принципу: «20 шагов, 15 вдохов на месте», потом «15 шагов, 20 вдохов». С Роландом шел Джин, которого такой темп вполне устраивал, и Володя Дрейк, который в свои 68 лет мог бы подниматься быстрее, но предпочитал хорошую компанию и радовался, когда обгоняющий народ выкрикивал «Слава ветеранам!». Роб Ваксман вышел раньше и был далеко впереди. Стефан Муха с женой, младшим сыном и со своим уже стареньким Арамом, одним из многочисленных внуков Ноя, вышел, наоборот, позже, но передвигались они довольно быстро и настигли ветеранов на полпути. Стефан предложил Роланду Арама в качестве тягача. Тот не отказался — ему соорудили обвязку из длинного поводка, и гордый патриарх Арам потянул в гору счастливого ветерана Роланда, да так, что Джин стал ворчать и в конце концов отстал. Его подождали на смотровой площадке, устроенной на скальном выступе.

Джин, едва появившись из-за поворота тропы, разразился новой порцией брюзжания:

— Вот, старость, черт бы ее побрал! Сидишь там внизу и не понимаешь, в какую клячу превратился. Лет пять уже не поднимался сюда. Раньше, когда строили аудиторию, бегом мог подняться.

— Знаешь, Джин, мне кажется, гораздо важнее, если способен вползти сюда в восемьдесят с чем-то, чем вбежать в тридцать, — отреагировал Роланд.

— Даже если так, сейчас мне от этого не легче. Давайте еще посидим здесь, полюбуемся. Арам, дай лапу! Аромат-то какой! Лиственницы не так давно распустились…

Людей пришло в десятки раз больше, чем могло поместиться в аудитории В 3, — тысячи человек. Народ расположился выше по отрогу, рассредоточившись на альпийском лугу. Где-то здесь были пятеро из восьми внуков Алекса и девять из двадцати правнуков. Здесь находились десять его учеников из одиннадцати. Одиннадцатый, Билл Пак, отсутствовал, выполняя задание. Люди сидели на скалах, на ковриках, лежали на траве. Из рюкзачков достали еду и выпивку, кто-то накрыл стол на камне, кто-то — на раскладном столике, кто-то — на траве, общего стола не было, да и быть не могло. Зеленый отрог с выступающими серыми скалами покрылся множеством разноцветных пятен — гигантский хаотичный пикник. Снизу из леса поднялись два ворона, нервно прокричали «крук-крук» и спланировали обратно в лес — они за свою двадцатилетнюю жизнь не видели ничего подобного и не знали, как к этому относиться. Зато набежали хомяки, знающие, как к этому относиться, и встали столбиками, выпрашивая еду. Они делали это многими поколениями — благодаря визитерам В 3 у них развилась своеобразная культура попрошайничества, неведомая хомякам других отрогов.

Люди ходили туда-сюда — от «стола к столу», искали знакомых и находили на каждом шагу, в том числе давным-давно затерявшихся:

— Роза, ты ли это? Привет, дорогая! Да ты помолодела за все эти годы! Четыре внука?! Вот это да! А как Паоло поживает? Весь в своих эмбрионах? А внуками хоть интересуется? Эпизодически… Ну и на том спасибо. Мы вон у той скалы — заходи.

— Ого, Чак, привет! Черт возьми, двадцать лет тебя не видел! Ты где сейчас? На Био? Что делаешь? Фитоэкспансия — то есть ты теперь у нас сеятель? А я по-прежнему в радиационном материаловедении. Боремся за долговечность. Сколько времени, по-твоему, будет функционален сверхпроводящий соленоид биозащиты? Обижаешь! Порядка миллиона лет при такой же интенсивности космики, как в Солнечной системе. Зачем миллион лет? Потому что миллион лучше, чем сто тысяч. И потом, чем черт не шутит, вдруг через миллион лет кто-то захочет воспользоваться частями Ковчега, болтающимися на орбите. Конечно, заскочу. Записывай мои координаты.

— Простите, вы случаем не Хенк Орли? О, как рад тебя видеть! Сорок лет прошло! А ты узнал? Да, да, он самый, Уно Бьорн! Ну тебя-то легко узнать, вся Сеть в твоих портретах, а вот как ты меня узнал? Да ладно, не изменился… разнесло в полтора раза. Чем занимаюсь? Кидаем из космоса кирпичи по две тонны, спускаем на парашюте и попадаем в двухметровое яблочко. Да, ты прав, — мужская работа. О, смотри! Кажется, летят.

Действительно, послышался шум мотора.

— Вон-вон, смотри туда, левее вон той горы!

Действительно, со стороны долины к В 3 приближался двухместный спортивный самолет. Он, как было предписано, сделал три круга и помахал крыльями. На четвертом круге передний пилот отодвинул колпак и высыпал из металлического цилиндра пепел Алекса. Небольшой эфемерный шлейф быстро рассеялся. Люди встали. Встали на камнях, на скалах, на траве. Никто заранее не знал, что они сейчас будут делать. Скорбно наклонят головы в молчании? Да нет. Они стали размахивать руками, кепками, снятыми рубашками — молча чуть грустно улыбаясь. Вероятно, так провожали дальние морские экспедиции в XVIII-XIX веках — когда корабль отплыл, тебя, машущего, еще видят, но уже не слышат.

На открытой веранде здания В 3 установили мощные динамики и свободный микрофон, к которому выстроилась очередь. Люди рассказывали забавные истории про Алекса, вспоминали его слова, провозглашали тосты. На альпийском лугу над аудиторией В 3 не было траура. Алекс был бы доволен.

Высоко над горами пролетел небольшой турбовинтовой самолет. Никто не обратил на него внимания, а минуты через три какой-то парень закричал:

— Смотрите, никак парашютист к нам направляется?

И правда, высоко в небе показался красный парашют-крыло. Еще через минуту самые зоркие разглядели, что на парашюте спускаются двое.

— По логике вещей это могут быть Уильям Пак и Николай Селин, — предположил Хенк Орли.

Это, конечно, были они. Парашютом управлял Билл. Тандем приземлился прямо на веранду. Билл, даже не отстегнув стропы, направился к микрофону, ведя с собой на привязи улыбающегося Ника.

— Я прошу прощения за столь экзотическое появление. Дело в том, что нам хотелось поскорей вернуться, но подъем занял бы два часа, а прибытие на вертолете противоречит уставу В 3 — не спортивно. Вот мы и выбрали быстрый и спортивный путь. Я смотрю, праздник в самом разгаре, и вам тут хорошо. Должен сообщить, что именно это и завещал Алекс. Чтобы мы, цитирую, «Как следует отпраздновали благополучное завершение его долгой и бурной жизни». Поэтому продолжаем в том же духе!

Народ выпивал, закусывал, знакомился, спорил. Каждый был в кругу старых или новых друзей. А если бы и нашелся кто-то неприкаянный, бродящий среди огромного пикника, его сознание выловило бы из шума немало интересного и неожиданного:

— Да нельзя только по химсоставу атмосферы определять этапы фитоэкспансии! Придется отодрать задницу от стула — посылать зонды, брать пробы… Понял? Думать придется!

— Слушай, Инкубатор не резиновый! Туда и так всю электронную память засунули. А ты еще хочешь туда муравьиные чипы впихнуть! В Арсенале ведь своя магнитная защита.

— Она все-таки слабовата. Каждый чип должен весить три грамма, чтобы выжить в защите Арсенала. Опять лишние тонны. У вас же там пятьсот кубов полезного объема!

— Хенк, извини, это твоя идея — строительство атомной электростанции на сотый год? Вы чего? Они даже уран не успеют разведать.

— Нет, это Махмуда идея. Известный экстремист! Но это еще не включено в Программу. Откорректируем!

— Стефан, ты так священнодействуешь над своими собаками, что у меня закрадывается мысль…

— Что я люблю их больше, чем людей?

— Нет, что ты готовишь в их лице резервный вариант.

И так далее.

На прощальном пикнике состоялось около двух сотен очных знакомств, были обговорены семьдесят пять предстоящих совместных дел, урегулированы пятнадцать застарелых конфликтов и не возник ни один новый. Алекс был бы рад!