Ранним утром море было зеркально гладким, а горы, казалось, начинались прямо за дюнами — настолько прозрачен был воздух. Из звуков можно было различить только легкий шум реки на перекате в километре от впадения в море. Подобное утро было здесь весьма обыкновенным — миллионы и даже миллиарды раз день начинался именно таким образом. Первое едва заметное отличие этого утра от предыдущих — три точки, появившиеся в небе невесть откуда. Три точки стали постепенно расходиться в стороны и превратились в красные крылья небольших парашютов, несущих радиомаяки. Один приземлился на вершине одной из дюн, два других — где-то километрах в трех от моря на бараньих лбах. Маяки немедленно включились, зонды точно зафиксировали их координаты, передали в Систему, и теперь по маякам в зоне их действия можно было определить свое положение с точностью до полуметра.
Для дальнейших наблюдений воображаемому зрителю стоило выбрать гребень крайней дюны со стороны гор, немного левей скалы, перед почти ровным гранитным полем размером с хороший аэродром. Дальше за полем в сторону горного хребта начинался пологий подъем бараньих лбов, переходящий в широкий отрог, слева в километре шла моренная гряда из валунов, справа начинался спуск к реке.
Через час после посадки маяков в небе появился большой белый парашют-крыло. За ним, выше и правее — второй, третий, четвертый… А если присмотреться, то высоко в темно-синем небе, чуть к юго-востоку — целая цепь белых крыльев. Будто косяк гигантских перелетных птиц снижается, найдя подходящее гнездовье после очень долгого пути.
Когда первые парашюты опустились достаточно низко, воображаемому наблюдателю стало видно, что их груз — клиновидные модули-контейнеры, покрытые темно-серой керамикой, чуть похожие на небольшие космические челноки. Они не спеша планировали к гранитному полю, в тишине был слышен шум ветра в крыльях и стропах. Первый снизился до метра, зайдя на приличной скорости по пологой глиссаде, задние стропы резко подтянулись, крыло тут же увеличило угол атаки, гася скорость.
Двухтонный контейнер, затормозившись, мягко опустился на амортизационные подушки, надутые под брюхом, и, чуть проехав, остановился. Просто мастерски! Стропы сразу же отделились от груза, и миниатюрная ракета оттащила сложенное крыло метров на триста к северо-западу, опустив у края дюны. А следующая птица уже подлетала следом и точно так же села, оставив такой же груз в семи метрах от первого, а там на посадку шла третья…
Контейнеры сажались с интервалом тридцать секунд. Тишину нарушал только шум воздуха, периодический шорох амортизационных подушек и свист маленьких ракет, уносящих купола. Самым поразительным в развернувшемся действии были точность и слаженность. За тридцать секунд предыдущий модуль передавал: «посадка ОК» или «промазал на полтора метра к северу» — для того, чтобы следующий успел скорректировать свой подлет. Темно-серые контейнеры, а это были модули Арсенала, садились довольно плотно, с интервалом 6–7 метров, в несколько рядов, образуя большой полукруг.
Потом пошли контейнеры, покрытые желтой керамикой, почерневшей с нижней стороны. Они садились еще теснее друг к другу в центре полукруга. Это были модули Инкубатора. Через два часа весь перелетный косяк сел. На гранитном поле раскинулся большой полукруг темных контейнеров, желтый круг в центре, и гора белых крыльев в стороне. Сто сорок темно-серых и пятьдесят желтых контейнеров — триста тонн полезной нагрузки, готовой немедленно взяться за преобразование мира.
При заходе модулей с высокой орбиты, при аэродинамическом торможении клиновидных контейнеров в светящейся ударной волне, при парашютном спуске с высоты десяти километров не произошло ни одного столкновения или промаха. Еще бы: «посадка косяка» многократно репетировалась на Земле и превратилась в унылую рутину без каких-либо неожиданностей.
В конце концов, любые смелые идеи превращаются в рутину. Сначала думали спускать модули по классической схеме — на традиционных круглых парашютах, надежных, как топор. Но посадка на них — как шлепнуться с трех метров. Остается выбор: либо делать полезную нагрузку несокрушимой, либо использовать ракетные двигатели мягкой посадки, гасящие у самой земли последние метры в секунду — вроде просто, но головной боли от их компоновки с полезной нагрузкой возникало предостаточно. К тому же надежность плохо сочеталась с управляемостью — при сильном переменном ветре (а кто там сделает абсолютно надежный прогноз?) посадить все модули на круглых парашютах на один пятачок весьма непросто (а кто будет их там собирать по окрестным буеракам?) Народ из Сегмента прибытия собрался на совещание и призадумался. Первым преодолел задумчивость самый молчаливый и флегматичный член ученого совета Уно Бьорн — рослый человек с признаками неравной борьбы с лишним весом:
— А вы когда-нибудь видели, как садятся спортсмены на небольших скоростных парашютах?
Никто не ответил. Тогда Уно предложил проехаться на ближайший спортивный аэродром в ближайшее воскресенье — устроить там выездное заседание. Погода выдалась на славу, выездное заседание на траве прошло замечательно и полностью изменило концепцию посадки. Коллеги долго с изумлением наблюдали, как парашютисты один за другим ныряли при подлете, набирая скорость, выходили на горизонтальный полет у самой земли, потом резко увеличивали угол атаки, тормозили и спокойно ступали на землю, сделав пару шагов, как при сходе с эскалатора.
— Этот трюк называется «подушка», — сообщил Уно, здесь важна горизонтальная скорость перед посадкой. Самые отпетые умудряются сесть таким образом на парашюте площадью четыре квадратных метра — вот такой лоскут. И на кой ляд вообще нужны двигатели мягкой посадки, если можно садиться, как они? Смотрите, какая у них скорость на подлете — им любой ветер нипочем.
— Но это делает человек, чей интеллект слегка превышает нынешние скромные достижения по части искусственного разума.
— Это не интеллект, это тренируемые рефлексы. Неужели мы не сможем написать их и хорошенько оттренировать?
Следующие годы Уно с тремя коллегами занимались тем, что кидали муляжи посадочных модулей с самолета и сажали их, дистанционно управляя стропами — разбили не так уж много. Постепенно все большая часть процедуры перекладывалась на электронику. Уже через пятнадцать лет монументальный Уно со сложенными на груди руками стоял на краю поля, наблюдая с ухмылкой, как сто двухтонных муляжей, выкинутых на высоте десять километров из тяжелого транспортника, садятся один за другим в круг диаметром пятьдесят метров. Потом пришла пора кидать их из космоса, но уже не муляжи, а настоящие прототипы с керамической теплозащитой и отработанной аэродинамикой. И снова Уно со своей фирменной ухмылкой пересчитывал садящийся косяк. Кстати, ему присвоили звание «Почетный мастер парашютного спорта». При этом за свою жизнь он не совершил ни одного прыжка — неподходящая комплекция, легкий артрит и, если честно, все-таки страшновато. Это было двенадцать тысяч лет назад.
Тянулись минуты, сто девяносто модулей не подавали признаков жизни. Воображаемый наблюдатель уже начал бы беспокоиться, но через четверть часа началось! Из одного модуля Арсенала вывалила толпа роботов-муравьев размером с крысу и разделилась на несколько бригад. Одна из них занялась самым срочным делом.
Бригадир подбежал к контейнеру, в котором располагалась электростанция, и просигналил по радио «дай кабель». На стенке открылась крышка, откуда высунулся конец кабеля с разъемом. Муравей взял его спинными хватательными конечностями и потянул. Сзади к нему присоединился второй, третий, десятый — и цепочка маленьких бурлаков поволокла кабель к ближайшему желтому контейнеру Инкубатора. Лидер остановился перед стенкой, сообщив «прими конец», открылась крышка, из нее вытянулся захват, который втянул кабель внутрь, затем щелкнул фиксатор разъема, электрификация модуля состоялась.
Потом таким же образом муравьи запитали еще от двух электростанций и друг от друга все желтые контейнеры, но это было только началом. Здесь, в теплой среде, Инкубатору требовалась подпитка жидким азотом. Установки сжижения были в трех из пятидесяти модулей, остальные надо было соединить разводкой из теплоизолированных шлангов — легких, но толстых. Бригада справилась с этим примерно за час и побежала заряжаться. Самое срочное дело было сделано.
Другие бригады тем временем развернули сеть станций зарядки и занялись расклейкой рулонов временных солнечных батарей чуть в стороне на выпуклой поверхности бараньего лба. Наступила полуденная жара, а работа вовсю кипела. Пространство, колеблющееся от поднимающегося горячего воздуха, было наполнено жутковатым шорохом, складывающимся из стрекота сотен лапок. Муравьи периодически бегали на подзарядку, где застывали минут на десять, упираясь головой в зарядное гнездо. Кто-то не успевал добежать — тогда он на последнем издыхании сигнализировал «дайте прикурить!» — к нему подбегал ближайший заряженный муравей и выручал, прижавшись головой к голове. Силовые кабели, лежащие на поверхности тут и там, не мешали муравьям, и ничто не могло повредить эти кабели, поскольку ничего тяжелее муравья не пересекало их. Потом их оденут в броню, зальют бетоном, сохранив на тысячелетия, но пока этого не требовалось. Все вместе производило впечатление высокоразумного действа, хотя роботы-муравьи не были умнее своих естественных прототипов.
Двенадцать тысяч лет назад подобные сцены много раз разворачивались на марсианских равнинах. Муравьи строили оранжереи низкого давления — ажурные конструкции, покрытые пленкой и прочной паутиной полимерных волокон поверх нее. На этих относительно простых стройках и была отлажена «цивилизация» механических муравьев, пауков, стрекоз.
В любом сто́ящем деле всегда появляется уникальный мастер, как правило один. Главным отладчиком стал Аслан Шульц, напоминавший своим видом и манерами голливудского ковбоя. Он часами наблюдал за стройплощадкой, чуть прищурив глаза, откинувшись на спинку кресла в кабине ровера. Он мог, заметив легкий недостаток, например когда слишком много муравьев откликалось на команду, сразу изменить нужный параметр — он всегда знал, какой, остановить стройку, перезагрузить всю сеть, после чего работа шла веселей, без неприкаянных муравьев, оказавшихся лишними. Если же после работы выдавался свободный час, Аслан с наслаждением гонял на ровере по пустыне, по дюнам — у него в крови была тяга к скорости и просторам. Друзья шутили: твои прадеды наверняка были ковбоями и носились верхом по прериям. Он ничего не знал о своих предках, живших на Земле, но верил шуткам и обожал просторы Марса.
Строительство оранжерей стало финальной шлифовкой. До этого Аслан положил лет десять на подготовку. Сначала он с коллегами тренировал отдельных роботов, точнее, одного робота: все муравьи, загруженные одной версией «интеллекта», ведут себя идентично. Потом учил их взаимодействовать друг с другом и правильно откликаться на команды Системы. И лишь через несколько лет настал этап комплексной отладки в реальном деле. Когда вся механическая рать научилась прекрасно строить оранжереи и другие сооружения без человеческого присмотра, когда сделали аппаратуру для самовоспроизводства роботов, настала пора передавать технологию на Землю для Ковчега. Аслан Шульц в качестве уникального мастера отправился в колыбель человечества вместе с технологией и аппаратурой.
Отладка той «Программы укоренения», что развернулась на Гранитном Поле Селины, проводилась в полупустыне Юты на границе с Аризоной. Аслан с первого взгляда влюбился в этот почти марсианский ландшафт, не требующий для передвижения по нему ни скафандра, ни герметичной кабины. Все свободное время он носился по Аризоне, Неваде и Юте то на мотоцикле, то на квадроцикле, будто не мог вдоволь наглотаться ветра, обдувающего открытое лицо. И у него была реальная возможность остаться на Земле навсегда. Его дети уже выросли и жили самостоятельно, а возможность переезда жены на Землю, была зафиксирована в контракте. Чего в контракте не было — так это возвращения пары на Марс после того, как жена прилетит на Землю, — «обратный билет» на двоих стоил около 20 миллионов. А Хельга очень хотела на Землю — путешествовать по континентам, плавать по океанам, дышать воздухом на открытом пространстве, купаться в море. Однажды вопрос казался почти решенным, но что-то заставило Аслана повременить.
Когда тянуть с решением было уже нельзя, Аслан Шульц отправил жене следующее сообщение:
— Привет Хельга. У меня было время подумать, поездить по городам, и я осознал, что меня смущало: здесь совсем другие люди. По-своему хорошие, но совсем другие. Я не понимаю целей, которые ими движут, не чувствую их настроения. Они какие-то размагниченные что ли. И мне быстро становится не о чем с ними говорить. И спорить с ними не о чем — у них как будто другая логика. Хельга, здесь, конечно, замечательно, просторы Аризоны великолепны, воздух бесподобен, Земля огромна. Но насытившись всем этим, мы с тобой взвоем от тоски по своим марсианам — знакомым и незнакомым. Я уже скучаю по всем вам. Так что, извини, я возвращаюсь.
Между тем облака со стороны гор потемнели. Система выдала предупреждение о шквале. Муравьи собрались в плотные группы и сцепились лапками, прижавшись друг к другу. Шквал пролетел, не причинив стройплощадке ни малейшего вреда. Дождь вылился ближе к горам, здесь упали лишь отдельные капли. Работа продолжилась — теперь предстояло наладить водоснабжение, и удвоенная бригада бурлаков потянула к реке шланг по пути, уже проложенному разведчиками. Первый день укоренения на Гранитном Поле прошел по плану.