Ахар Зу Мрым потуже затянул на руке шнуровку кожаного напястника: его слабый пятый палец устал поддерживать резец. Он уже пару раз выскальзывал из левой руки и повисал на веревке. С напястником работать легче, но теряется точность, может быть, незаметная постороннему взгляду, но совершенно необходимая для совести мастера. Ахар, тем не менее, продолжал работать над правым глазом. Завтра со свежими силами доделает работу начисто. Трое его помощников, вися на веревках, работали электрофрезами и пневматическими перфораторами, убирая большие объемы лишнего со скалы, с которой скоро будет глядеть в океан лицо человека. Скалой был Клык, человеком — Чак Рудник, живший пятьсот с небольшим тысяч лет тому назад.

Работать, вися на веревке в удобной беседке, было куда легче, чем стоя. Ахар уставал работать стоя уже через три часа — приходилось надевать корсет, фиксирующий бедра. Он крикнул, чтобы выдвинули стрелу — надо окинуть взглядом сегодняшний результат. С одной стороны, слава богу, что подмастерья перфораторами не срезали ничего лишнего. Тем не менее с подбородка их надо убрать уже с завтрашнего дня — от греха подальше. А правый глаз никуда не годится. Он смотрит грустно, даже обреченно. Чак совсем не так глядел на океан в своей знаменитой записи. Ахар посмотрел на часы: пора заканчивать, толку от работы сегодня уже не будет. И к тому же он хотел успеть на лекцию, интерес к которой у него был отнюдь не праздным. Выступал известный антрополог Хрумм Выр Арух, проведший в Архиве многие годы. Архивный червь, как он сам себя называл. Вероятно, он лучше всех на планете знал историю и культуру человека. Лекция называлась «Аррусихане и люди: главные различия и общая дорога».

Ахар выехал за полчаса до начала, рискуя опоздать. К счастью, у моста через реку не было традиционной пробки, и он, приехав за пять минут до начала лекции, занял хорошее место. К началу лекции зал на тысячу мест, размеченных квадратами, был полон. Профессор с благородной сединой на лице вышел на сцену, как и положено по этикету, на двух ногах, под дружные аплодисменты. Раскланявшись и присев перед микрофоном, антрополог начал свою речь:

— Добрый вечер, братья и сестры! Моя сегодняшняя лекция будет слегка антропоморфной по своей структуре и настроению. Люди часто начинали речь со слов «у меня есть две новости: плохая и хорошая» и всегда начинали с плохой. Я, пожалуй, последую этой традиции.

Знаете ли вы, что нам требуется в среднем в два раза больше времени, чем человеку, чтобы завернуть шуруп с помощью отвертки? Нам требуется на 60 процентов больше времени, чем людям, чтобы устно сообщить ту же самую информацию. А знаете, почему у нас практически один язык, тогда как у людей на Земле были тысячи языков? Да потому, что из-за устройства гортани и языка набор членораздельных сочетаний звуков, то есть слов, которые мы способны произнести, несравненно меньше, чем у людей. В нашем языке задействованы почти все из них. Сочетаний звуков для других языков попросту не осталось! Есть диалекты, где слегка смещены значения слов, но в целом нам не хватает тех, что есть, поэтому часто приходится употреблять два слова там, где люди обходились одним.

Кстати, мы сами по себе являемся опровержением мейнстримных теорий человечества о происхождение разума. Эти теории говорят, что необходимыми шагами к появлению разума были прямохождение, строение кисти руки, где пятый палец противопоставлен остальным, и голосовые способности.

Ну, давайте возьмем меня — я вроде обладаю разумом, иначе бы не сидел тут перед вами. Но с прямохождением у меня остались большие проблемы — я не могу читать лекцию, стоя на двух ногах больше двух часов, мне тяжело пройти больше двух километров, используя только две ноги. Смотрите, я сижу почти как человек — на маленькой табуретке, уперев руки в колени. Честно говоря, мне это неудобно — я бы предпочел сесть прямо на пол, уперев руки в пол. Но этикет, видимо заимствованный из человеческой культуры, предписывает лектору сидеть именно так. Хорошо еще, что этикет не заставляет нас по аналогии с людьми носить одежду.

Идем дальше: с кистью руки у нас также большая проблема. У наших предков пятый палец вообще болтался без сустава, как рудимент. У нас сустав восстановился, палец слегка окреп и вырос, но все равно развернут не оптимально и слабоват. Потому и закручиваем шуруп вдвое дольше человека.

При этих словах Ахар с грустью посмотрел на свою левую руку и покачал головой.

— А насчет голосовых способностей я уже сказал. Вопрос к залу: может ли кто-нибудь из вас выговорить имена двух человек, Рудника и Мухи — общеизвестных благодетелей нашего рода? Послушайте, как они звучат в устах человека (лектор включил запись, где человеческий голос громко и отчетливо произнес несколько раз «Чак… Стефан…»). А теперь попытайтесь повторить.

В зале раздались неуклюжие звукосочетания, от которых всем стало смешно — зазвучал общий короткий отрывистый лай, выражавший смех.

— Ну вот, видите, — продолжил лектор, — самим смешно. Итак, предпосылки к появлению разума у нашего рода были весьма плачевны и таковыми остались. Откуда же взялся этот разум? Здесь есть несколько теорий, и все они учитывают, что мы происходим не из дикой природы, а из человеческой цивилизации. Есть такое понятие — эффект подхвата. Наши предки были вовлечены в деятельность человека, в том числе пасли скот. И когда человек стал исчезать, у них остался единственный выход — самим, без команд скотоводов поддерживать популяцию скота как основной источник пищи. Здесь возник мощнейший эволюционный стимул: экспансия. Племена, лучше разводящие скот, легко осваивали новые территории на малонаселенной планете и могли быстрей размножаться — так закреплялись полезные качества, главным из которых был интеллект. Итак, два фактора: подхват человеческой практики и огромные свободные территории дали нам беспрецедентный эволюционный толчок, такой, что развитие интеллекта сильно опередило развитие связанных с ним анатомических особенностей.

Но вернемся на землю и продолжим освещать плохую новость. Дотянул ли наш интеллект до человеческого? Увы! Кое в чем мы превосходим человека, например в ориентации на местности. Но мы уступаем в абстрактном мышлении. Мы смогли понять и освоить многие технологии, разработанные человеком, но в мире нет ни одного аррусиханина, который понимал бы теорию струн. Не то, чтобы был способен разработать подобную теорию, а хотя бы понять. Правда, и люди не смогли получить из теории струн ни одного четкого предсказания, но теория-то красива и величественна. Но не про нас… Видимо, нам сильно мешает образное мышление, и там, где оно начинает буксовать, мы пасуем. Впрочем, стоит уточнить: мы уступаем людям в высших образцах интеллекта. Если брать средний уровень, то мы уступаем гораздо меньше, почти не уступаем. Но зато у нас гораздо меньше откровенных идиотов, чем было таковых у людей. И здесь самое время перейти к хорошей новости.

Начну с далекой древности, когда люди только начинали осваивать космос. В качестве первых космонавтов, еще до орбитальных запусков, когда отрабатывались прыжки в космос, люди попытались использовать своих предков — обезьян. Ничего не вышло — обезьяны в условиях эксперимента мгновенно впадали в стресс, вырывались из кресла, крушили все вокруг. Тогда они попробовали работать с нашими предками — собаками. Сразу все пошло на лад — наши предки, уступая в интеллекте, намного превосходили обезьян в способности сохранять рациональное поведение в сложных и необычных условиях. Они не боялись ремней и датчиков, спокойно переносили ограничение в подвижности и хорошо понимали, чего от них хотят люди.

Одна из слушательниц в зале подняла руку и стала в нетерпении ей размахивать.

— Да, пожалуйста, я слушаю.

— Скажите, а когда мы сами полетим в космос, и кто полетит первым — аррусиханин или какое-то другое животное?

Лектору так понравился вопрос и его автор, что он невольно замахал хвостом — это считалось нарушением этикета, поскольку традиции предписывали лекторам держать дистанцию с аудиторией.

— Спасибо за хороший вопрос. В космос мы полетим лет через десять-пятнадцать. Если бы мы были людьми, мы бы уже полетели с заметными шансами на аварию — просто от нетерпения. Одно из главных наших отличий от людей в том, что мы умеем ждать, умеем действовать не спеша и наверняка. Поэтому нам незачем страховаться, запуская животных, — полетим сами, когда все будет абсолютно надежно.

Продолжаю излагать хорошую новость. Мы в целом менее агрессивны по отношению к собратьям, чем люди. Может быть не то, чтобы менее агрессивны — подраться мы порой очень даже не прочь, скорее надо говорить об ограничителях агрессии, которые в нас сильны. Многие исследователи полагают, что ограничители агрессии — результат лучшей вооруженности: наши предки дрались лишь до первой крови, иначе драка могла закончиться смертью побежденного. Это заставило предков выработать некий кодекс чести — не бить лежачего, отпустить сдавшегося. Конечно, в семье не без урода, но за всю нашу историю не было ни одной кровавой войны. Максимум — грандиозные массовые драки. В наших органах правопорядка работает меньше тысячной доли населения — в десятки раз меньше, чем у людей на Земле, и с куда лучшим результатом.

Идем дальше. Наши предки охотились сообща, великолепно координируясь друг с другом. Попробуйте загнать оленя или лося! Тут кроме силы и скорости нужна предельная слаженность и дисциплина. Мы сохранили и укрепили эти качества. Теперь мы строим мосты, дороги и корабли столь же слаженно и с тем же энтузиазмом, как наши предки гнали оленей. При этом никто никого не принуждает. Если бы земные социалисты, включая Маркса, увидели бы наши кооперативы, они бы прослезились от умиления.

Подытожим: главные различия между людьми и аррусиханами легко прослеживаются еще на уровне далеких предков — обезьян и волков. Нашим предкам достались более суровые условия жизни, где много значили выносливость, терпение, альтруизм. Образ жизни требовал хорошей кооперации, а острые клыки — кодекса чести, сдерживающего агрессию. Да, наши предки были менее развиты, и мы немного отстаем в развитии. Но унаследованные от них качества, поверьте, на огромных исторических временах перевесят преимущества человека в интеллекте. А теперь перед тем, как перейти к заключительной части лекции, я готов ответить на вопросы, если таковые появились.

Ахар ждал этого момента и поднял руку первым.

— Вы сказали, что наше преимущество — альтруизм. Но что может быть более альтруистичным, чем деятельность Чака Рудника (он произнес «Гхака Рудника»), который всю жизнь посвятил училищам, предназначенным для неведомых разумных существ далекого будущего?! А сам Ковчег — разве не пример высочайшего альтруизма человека?

— Вы правы, в истории человечества много других примеров подлинного альтруизма. Точно так же, как истинного энтузиазма, благородства и других качеств. Но противоположных примеров человеческой корысти, подлости и низости едва ли не больше. Дело в том, что человечество было (хотя простите, я не знаю, наверное, неуместно говорить о человечестве в прошедшем времени) очень разнородно. Позитивные качества человека, вызывавшие восхищение, у нас являются нормой и никого не удивляют. Другое дело, что высшие достижения человека недосягаемы для нас. Во всяком случае, пока. У нас достаточно альтруизма, чтобы потратить огромные силы на новый Ковчег, но недостаточно таланта, чтобы задумать, разработать и осуществить такой проект с нуля. Но об этом я скажу в заключительной части.

— Скажите, а правда ли люди, даже когда они летали в космос, верили в чудесное всемогущее существо и бессмертие души?

— Как это ни парадоксально, верили. Не все, конечно, — те, кто летал в космос и строил корабли, вряд ли. Но большинство действительно верило в божество. Почему? Вероятно, из-за недостаточно крепкой психики. Вы что будете делать, если вдруг жизнь пойдет наперекосяк?

— Как что? Постараюсь понять, что я сделал не так, и исправить.

— А если это зависит не от вас и самому исправить не удается?

— Позову на помощь друзей.

— А если и друзья не могут помочь?

— Буду терпеть и пытаться минимизировать ущерб.

— Правильно, вы будете так действовать, поскольку вы существо с крепкой психикой и способны сохранять присутствие духа в сложной ситуации. А многие люди вместо того, чтобы собраться с силами, или вместо того, чтобы позвать друзей, звали на помощь могущественное, но вымышленное существо. И представьте, им это помогало! Помогало тем, что выводило из стресса, придавало силы, после чего человек становился способен действовать рационально и минимизировать ущерб. Мы с нашей более крепкой нервной системой обходимся без подобного психотерапевтического трюка. Но будем снисходительны к человеческим слабостям. Они компенсируются более высоким творческим потенциалом людей. Лишь некоторых, но этого достаточно.

Однако я продолжу и перейду ко второй части лекции, где я хочу сделать сильное утверждение: у нас с людьми общая дорога. Здесь на самом деле сразу два сильных утверждения: первое, что для развитых форм жизни существует некая «столбовая дорога», ведущая к процветанию, и второе, что она у нас общая с людьми. Понятно, что само понятие «столбовая дорога» — чистая метафизика, поэтому сделаем уточнение: этот самый путь состоит в развитии и экспансии. Собственно, он прослеживается и в доинтеллектуальной биологической эволюции, просто на каком-то этапе экспансия обязана перейти в космическую стадию, чтобы обезопасить жизнь и разум от необратимых катастроф.

Так вот, мы с людьми великолепно дополняем друг друга на этом пути. У человека огромный потенциал к быстрому развитию, к революционным скачкам, к прорывам. Человеческая цивилизация необыкновенно креативна, но в то же время неустойчива — в человеке заложены противоречия, способные погубить его самого и все вокруг. Человек — спринтер, способный на быстрый подъем, но также и на трагический срыв.

Мы же с вами — стайеры. Мы тоже способны к самостоятельному развитию — неправы те, кто говорит, что вся наша цивилизация вон оттуда, — лектор показал рукой в сторону застекленной стены, за которой виднелся купол Архива. Чтобы понять и освоить человеческую культуру, нам надо было воспроизвести ее самостоятельно — не выучить, а именно воспроизвести. Мы развиваемся медленней. Но у нас уйма времени. Мы не способны развязать мировую войну. У нас нет опасности захлебнуться в безудержном потреблении, испоганив планету. У нас вообще нет свойства подсаживаться на наркотики — химические или психологические. Нам в этом плане легче. И я не сомневаюсь, пройдет время, и наши потомки отправят новый Ковчег. Я уверен не потому, что у нас уже есть рецепт, как это сделать, а потому, что мы обладаем временем и силами для длинной дистанции. Запустим, и не один.

Итак, одни делают прорывы, другие пересекают открывшиеся просторы — так жизнь и утверждается — на миллиарды лет или навечно. Это и есть общий путь. Давайте вопросы.

— Как вы думаете, остались ли где-нибудь на белом свете люди? И если потребуется новый прорыв, кто его сделает?

— Как я могу знать насчет людей Земли? Все, вероятно, слышали, что через двадцать с лишним тысяч лет после отправки Ковчега была неудачная попытка установить связь из Солнечной системы. Кто-то ведь пытался это сделать, хотя ресурсы, которыми он располагал, были явно небогатыми. Почему не пытались снова? Возможно, просто потому, что узнали о вымирании людей на нашей планете, — ведь все, что происходило на Селине, транслировалось на Землю больше тысячи лет. Так что та попытка связи дает надежду, но больше сказать ничего нельзя. А насчет нового скачка — эволюция продолжается, пути ее неисповедимы, но чем больше мы пошлем ковчегов, тем выше вероятность, что где-то возникнет новый чрезвычайно креативный вид.

— Даже если человека больше нет, то у нас ведь есть полный геном многих людей. Нельзя ли будет в будущем воссоздать человека по известному геному?

— Да, есть не только геном, но и хорошо сохранившиеся ткани, специально законсервированные людьми. Однако самому человеку так и не удалось воссоздать мамонта, несмотря на то, что его геном был известен полностью и был жив его ближайший родственник — индийский слон. По крайней мере, не удалось на протяжении известной нам истории Земли до отправки Ковчега. Принципиальных препятствий тому, чтобы собрать ДНК человека и даже запаковать ее в правильный набор хромосом, может быть, и нет. Но надо еще, чтобы геном заработал — для этого нужна подходящая живая клетка. Где-то я читал про идею превратить павиана в человека, постепенно меняя куски обезьяньей ДНК — надо изменить не так уж много в относительном выражении. Может быть, чушь, а может быть, и не совсем. Кто-то посчитал, что для этого понадобятся тысячи поколений — десятки тысяч лет. Не стоит зарекаться, что это не будет сделано никогда. По крайней мере, у наших потомков эти десятки тысяч лет будут. Так что хоть и не скоро, очень не скоро, но наши далекие потомки, глядишь, и воссоздадут человека.

Вопросов было много, но Ахар переключился на свои мысли. С правым глазом Чака Рудника, пожалуй, было все в порядке: во-первых, в его взгляде на записи действительно был оттенок грусти, во-вторых, цельное выражение лица проступит позже. Интересно другое: как Ахар, никогда не видевший людей живьем, может так тонко чувствовать эмоции по изображениям их лиц и даже воспроизводить чувства людей с помощью своих грубых инструментов. Неужели существует универсальный язык эмоций? Или Ахар подспудно освоил язык человеческих чувств, просмотрев огромное количество архивных фильмов? Почему вообще лица, что людей, что аррусихан, так ярко передают эмоции неуловимыми движениями небольших мышц? Люди не видели аррусихан, но великолепно понимали эмоции их предков — собак.

Прав лектор — у нас и людей общая дорога, и его задача — передать это в монументе. Как это сделать? Он представил по памяти Клык, как он выглядит с океанского берега… Собака! Там слева, примерно на середине высоты, есть выступ. Это же прямая подсказка! Убрать немного лишнего — будет собака, предок, глядящий вместе с Чаком в океан.