Арзух Гра Урман был наследником династии космонавтов, уходящей корнями в древность. Его предок в восьмом колене отправлял зонд к Солнечной системе. Сейчас зонд летит себе где то в световом годе отсюда и через пять тысяч лет должен пролить свет на судьбу человечества и жизни на Земле. Что-то наверняка принесет его радиолуч, направленный к дому: триумфальную весть или скорбь или робкую надежду, кто знает.

Прапрапрадед со своей командой первым посетил старый Ковчег, исследовал его и доказал, что он годится для заброски жизни на 53 Чаши, если заменить к черту всю электронику и провести капитальный ремонт. Он потратил немало сил, чтобы убедить Мировой Совет в том, что его можно и нужно использовать. Он доказал, что использование земного Ковчега сократит срок отправки на полвека и удешевит проект на сорок процентов. Этого оказалось недостаточно — члены Совета побаивались принимать такое решение, возраст Ковчега пугал их. И тогда прапрапрадед Арзуха спросил, выступая перед Советом:

— Вы чтите память человечества?

— А как же, чтим… Еще как чтим! Разве можно не чтить память людей… Без них мы бы все еще бегали по земным степям и тундрам…

— Так вот, лучший способ почтить их память, лучший способ отдать человечеству моральный долг — это использовать творение людей, в которое они вложили душу, — отправить его во второй рейс, и пусть вновь служит своему предназначению! — сказал прапрапрадед Арзуха.

После этих слов Совет растаял и тут же единогласно принял решение о восстановлении Ковчега.

Династия продолжила свою миссию. Прапрадед Арзуха строил сервисную космическую станцию для ремонта Ковчега. Прадед менял тонкие элементы радиатора, пришедшие в негодность за полмиллиона с лишним лет. Дед транспортировал и собирал урановые стержни реактора, ремонтировал механизм подачи, ставил новые термоэлектрические преобразователи. Отец менял электронику всех систем.

И вот Арзух прибыл на Ковчег, который теперь назывался «Ковчег 53 Чаши», командиром группы, провожающей караван. Провожать предстояло около ста миллионов километров — до включения маршевого двигателя и немного дальше, до проверки всех систем. Для этого им придется провести вне радиационных поясов Селины целый год — максимум, допускаемый правилами радиационной безопасности для экстренных случаев.

Год назад, при монтаже блоков Арсенала, случилась глупейшая история, чуть не стоившая Арзуху карьеры, а то и жизни. Бригада сильно спешила, прибыли сразу пятнадцать модулей. Однажды под конец вахты он в спешке надел скафандр, не вычесавшись. Это считалось серьезным нарушением, причем на сервисном корабле имелось великолепное оборудование для вычесывания — кабина с отсосом воздуха, в ней — вращающиеся цилиндрические щетки, гибкие щетки, автоматические пуходерки — все это делало процедуру не столько обязательной, сколько приятной. Но тогда Арзух слишком спешил. В принципе, в этом не было ничего страшного — такое случалось со многими: если не вычесался, достаточно потом как следует продуть скафандр на вакуумном стенде. Но в тот раз у Арзуха на две недели раньше времени началась линька, и он этого не заметил опять же по причине спешки. И когда Арзух монтировал очередной модуль, он вдруг почувствовал, что задыхается — забился тракт выпуска отработанного воздуха, соответственно, перестал поступать свежий. Забился, естественно, подшерстком, но от понимания проблемы толку не было никакого — надо было преодолеть около трехсот метров до сервисного корабля и отшлюзоваться, не потеряв сознания. Триста метров — это минимум три минуты полета, потом надо нажать пульт шлюзовых ворот, потом попасть в шлюз и снова нажать пульт, и только после этого можно терять сознание. В сервисном корабле был один из членов команды, но он не успевал надеть скафандр, чтобы прийти на помощь. Остальные были далеко. Арзух успел сообщить о проблеме и стартовал к жилому отсеку на максимально возможной скорости, которая была искусственно ограничена двумя метрами в секунду относительно корабля. А выпуск забился намертво. Чтобы не потерять сознание, он считал удары пульса в висках, но это не помогло…

К счастью, Урмых, член команды, дежуривший в корабле, не растерялся. Он успел ответить Арзуху, чтобы тот не дергался и летел по прямой, не трогая управляющий сенсор, а сам отстыковал сервисный корабль, открыл порт шлюзовой камеры и, управляя маневровыми микродвигателями, ориентируясь по трем телекамерам, поймал шлюзом летящего Арзуха, как жука сачком, после чего закрыл порт, восстановил давление и, втащив внутрь, снял с начальника шлем. Арзух пришел в сознание самостоятельно и лишь тяжело выругался.

Будь у Арзуха репутация чуть пожиже, не видать бы ему нынешней миссии, о которой мечтал много лет. А как она начиналась, эта миссия! Торжественный запуск, когда отправлялись последние модули с эмбрионами и с ними команда провожающих, стал событием века.

Команда, одетая по старинной традиции в скафандры со снятыми шлемами, стояла во весь рост на площадке у входа в кабину корабля. С высоты им было видно всех собравшихся — тысяч пятьсот — и огромный хор на холме — три или четыре тысячи певцов. Отзвучали речи и вступил хор. Могучий многоголосый вокал заполнил пространство космодрома; казалось, что опорная мачта слегка вибрирует. Хор исполнял самую торжественную и одновременно самую светлую и жизнеутверждающую музыку всех времен и народов. Это был реквием Моцарта.

Арзуха пробрало до костей. У человека на его месте навернулись бы слезы, а он лишь тоненько поскуливал, сдерживаясь, чтобы никто не услышал. А там, внизу, когда хор замолк, многим не удалось сдержаться — кто-то заскулил, кто-то зарыдал, но голоса быстро организовались в нарастающую песню предков — сначала похожая на обыкновенный вой, она становилась все более слаженной и мелодичной — простая народная песня проводов в дальний путь. А когда ее подхватил хор и повел пятьсот тысяч голосов, от низких колен этой песни уже совершенно явно завибрировала опорная мачта с площадкой, где стояла команда провожающих.

Через несколько часов они вышли на высокую орбиту и припарковались к Штабу, где их ждали на маленьком буксире монтажники Инкубатора. Подцепив прибывшие последним рейсом модули, они отправились прилаживать двухтонные клинья, покрытые желтой керамикой, на свои места — недолгое дело, после которого — домой.

Тем временем команда Арзуха подключила свой корабль к Системе и начала тестировать механику и электронику всех устройств. Вскоре планшет, плавающий в кабине, не спеша двинулся к одной из стен — главный буксир включил двигатели, засияв небольшой звездочкой во главе каравана. Через четыре дня буксир сделал свое дело, разогнав Ковчег до второй космической плюс три километра в секунду, и отправился домой. Остались лишь провожающие, которым предстояли месяцы работы по выводу Ковчега на режим. Работа была не столь напряженной, сколь тягомотной, особенно запуск реактора. Сначала — опрессовка радиаторов, потом заполнение второго контура галлием, вывод стержней-глушилок — сотни операций, за правильным выполнением которых надо было следить в оба. Наконец реактор начал оживать. Арзух попробовал регулировать режим:

— Как мягко работает! Никаких забросов и переколебаний! А ведь пишут, что его конструктор был жестким, неприятным в общении человеком… как его… Хосе то ли Большой, то ли Длинный. И сделал такое — прямо мурлычущий котенок, а не реактор на чистом двести тридцать пятом. Мог ли он представить, что его детище кто-то вновь запустит полмиллиона лет спустя?

Вывод всех систем на постоянный рабочий режим занял еще месяц — тягучий месяц однообразных тестов и досужих споров о прошлом и будущем. Потом подали нагрузку на обмотки двигателя, и Штопор Роланда заработал, как будто простоял без дела лишь несколько дней. Расход плазмы на первое время был многократно увеличен — чтобы быстрей увести Ковчег от светила и от плоскости эклиптики: только когда температура обмоток Инкубатора опустится ниже 32 кельвинов, они перейдут в сверхпроводящее состояние.

Шли недели, команда завершала проводы. Ковчег своим вторым рейсом нес новый геном биосферы и цивилизации. В геноме зияла удручающая брешь, но в нем же была накрепко зашита новая находка упрямой Природы: биологический вид, впервые совершивший подхват разума, подобный передаче эстафетного огня.

Ну вот, собственно, и все. Одолев пунктиром длинный и непростой путь по светлой стороне бытия, наше усталое повествование подходит к концу.

Напоследок Арзух мягко отстыковал корабль от Штаба, но не стал включать двигатели, предложив:

— Давайте повисим немного. Посидим на дорогу, посмотрим, как уходит Ковчег.

Первую минуту, казалось, не происходило ничего, но еще через минуту стыковочное устройство Штаба сдвинулось на пару метров. Вскоре стало видно, как Штаб чуть-чуть движется, а через пятнадцать минут он со своей огромной антенной был уже в ста метрах.

— Подождем еще, пусть мимо нас пройдет Инкубатор.

Блестящий зонт, закрывающий от солнца невидимый в тени Инкубатор, был еще далеко, пришлось ждать около часа, пока последний член каравана прошествовал мимо со скоростью бегущего легкой рысью верблюда.

— Ну что, трогаемся домой? — спросил Арзух.

— Подожди минуту, — ответил Урмых. — Дай еще посмотреть. Что-то грустно стало. Полжизни ему посвятил, а он уходит навсегда. И зачем уходит?

— Зачем, зачем… — Арзух описал рукой и взглядом круг над головой. — Чтобы как можно больше любопытных вроде тебя увидели и ощутили то, что видел и ощущал ты, и чтобы им хватило ума прийти от этого в восторг.