Прошел месяц. Все участники мозгового штурма получили приглашение: «15 октября в 19:00 в большом актовом зале факультета специальной и общей физики состоится торжественное фантастическое представление „Ноев ковчег“. Присутствие участников проекта „47 Либра“ строго обязательно».

Последняя фраза звучала столь интригующе, что участники явились почти в полном составе. И не только участники. Зал был забит до отказа — те, кому не хватило мест, стояли вдоль стен. Наконец открылся занавес.

Зазвучали фанфары и барабаны из «Восхода солнца» Рихарда Штрауса. На пустую сцену вышел дипломник кафедры планетологи в сандалиях и в простыне, в седом растрепанном парике, с такой же бородой на завязках, с пластиковым нимбом на голове и с огромным посохом. Сердито исподлобья оглядев зал, он ударил себя кулаком в грудь и разразился монологом:

— Я, патриарх, доброде́ятель Ной,

сим заявляю протест

против нахлынувшей скверны земной,

скрывшей всю сушу окрест.

При этом Ной яростно стукнул посохом, и, к изумлению публики, посох ушел на треть в пол. Ной попытался вытащить посох, но тщетно. Зал зашушукался: как они это подстроили? Видимо, сделали дырку в полу и залили монтажной пеной. Ной, изобразив секундное смущение, махнул рукой на торчащий посох и продолжил:

— Тут вам Гоморра, а здесь Содом,

тот гомофоб, тот гей,

здесь лепрозорий, а там дурдом,

и не видать идей.

Подло грешат что бушмен, что финн,

что иудей, что грек.

Розг бы им всыпать пониже спин,

вставить духовных скреп!

Старательно изобразив зверское вожделение, Ной завершил констатирующую часть монолога, обошел сцену, держа руки за спиной, пристально оглядел зал и, вскинув руку с вытянутым указательным пальцем вверх, перешел к конструктивной части:

— Я объявляю, что, сделав вчера

точный расчет и кросс-чек,

установил, что настала пора

строить великий ковчег.

Ибо спасет от греха только он

праведных жен сорок штук,

тварей по паре на тысячу тонн,

скот и магистров наук.

А за судьбу беспросветной Земли

я и гроша не дам.

За работу, дети мои,

Сим, Иафет и Хам!

На сцену выбежали трое студентов, наряженные, как Ной, только без нимбов, двое с шевелюрами и бородами черного цвета, один (Хам) — ярко рыжего. У каждого на простыне было крупно написано имя. Зазвучала бессмертная мелодия из диснеевских «Трех поросят», и все четверо, напевая «строим, строим наш ковчег, наш ковчег», бегом потащили из-за кулис аудиторные столы, складывая их в фигуру детского кораблика, размером почти со сцену. Выложив столами контур, они не остановились и стали ставить второй ряд — столы на столы.

— Похоже, они обчистили все аудитории этажа, — послышалось из зала.

Закончив второй ряд, принялись за третий.

— Кажется, они обчистили и два других этажа, — уточнили в первом ряду.

Но Ной с сыновьями на третьем ряду не остановились и стали громоздить четвертый, для чего им приходилось поднимать столы на вытянутых руках, вставая на цыпочки.

Наконец, четвертый ряд закончен, и Ной снова обращается к залу:

— Вот он, красавец, готов бороздить

космос на атомном паре.

Нам остается в него загрузить

всяческой твари по паре.

Тут вступает Хам:

— Слушай, отец, хоть ковчег наш дубов,

грузен, велик и железен,

в трюмы, включая слонов и китов,

тварей по паре не влезет.

Ной чешет затылок. Нимб явно мешает ему это делать. Он сначала сдвигает его на лоб, потом раздраженно срывает и, подкрутив, запускает в зал. Кольцо, провожаемое взглядами, под легкий ропот публики торжественно планирует через все ряды и плавно опускается на галерке, где его кто-то ловит. Продолжая чесать в затылке, Ной шагами измеряет размер корабля от кормы до носа:

— Хоть он и хам, но ведь прав, рыжий черт!

Значит, облегчим бремя.

Значит, о, дети, грузим на борт

всяческой твари семя.

Сыновья бегут за кулисы, выносят коробки и бочонки с бирками. Ной оглашает надписи на бирках:

— Красная икра.

— Черная икра.

— Икра минтая.

— Икра китовая.

— Семена полевых трав.

— Газон «Спортивный».

— Крупа гречневая.

— Грецкие орехи.

— Семечки.

— Яйца домашней птицы.

— Перепелиные яйца.

— Яйца домашнего скота и диких зверей.

— Сперматозоиды консервированные.

Все это кладется на столы разных ярусов. Наконец Ной скрещивает руки, показывая, что загрузка окончена, и продолжает:

— Вот и готово. На посох хлебнем…

(Достает из-под полы огромную флягу, делает глоток, фыркает и трясет головой.)

Экие мы молодцы!

Вот уж реактор пышет огнем.

Сим, отдавай концы!

Холод пространства и мрак веков

лучше бесовской тьмы.

Землю на поиск иных миров

к едреням покидаем мы

Вам же, смеющимся надо мной,

Бог ниспошлет судью!

Вас посылает праведник Ной

к черту! Гуд-бай, адью!

При этом Ной рванул простыню на груди, ткань с треском порвалась, обнажив грудь с густой бутафорской растительностью. Далее все четверо уперлись руками в сооружение, и произошло невероятное: «Ковчег», будучи с виду шаткой грудой аудиторных столов под тонну весом, под те же фанфары и барабаны Штрауса как целое поехал по сцене и скрылся за кулисами.

Публика покатывалась со смеху и рыдала от восторга. Читатель вряд ли разделит тот восторг, поскольку студенческий юмор обычно не выдерживает испытания временем: в ретроспективе он кажется глуповатым. Подобные действа надо наблюдать живьем, воспринимая сопутствующую атмосферу. Тем не менее, представление оставило след в истории, протянувшийся на тысячи лет, дав проекту полное имя.

Участники проекта кучкой собрались в фойе.

— Ну вот, теперь нашему проекту народ навесит имя «Ковчег», и отвертеться от этого уже не удастся.

— Так, значит, Алекс у нас будет Ноем, только облик слабоват — срочно отращивай кустистую шевелюру с бородой и крась под седину, — сказал Длинный Хосе.

— А ты тогда точно будешь одним из сыновей, причем известно каким — Хамом. Красься в рыжий, — ответил Роланд.

— Хорошо, я готов быть Хамом с большой буквы, а ты останешься хамом с маленькой, — парировал Хосе.

А пожалуй, мне нравится эта идея, — заключил Алекс. — В названии типа «Ковчег 47 Либра» есть что-то оптимистическое. Намек на то, что должны последовать «Ковчег 57 Кассиопеи» и так далее.