Разогретый воздух поднимался в ядре здания, как в дымоходе, и сам создавал тягу, которая засасывала сквозь открытые двери вестибюля свежий воздух.

Снаружи безрезультатно маневрировали самые высокие автовышки и лестницы городской пожарной охраны. Проблема была не снаружи, а внутри.

От этажа к этажу, выше и ниже уровня земли, потные, задыхающиеся, кашляющие и порой блюющие пожарные с брандспойтами, извергающими тонны воды, вели наступление на видимого, но чаще невидимого врага – огонь.

В тысячах точек внутри здания, нет, в десятках тысяч точек, тлели материалы, потихоньку занимаясь робкими язычками пламени, которые либо набирали силу и ярость, либо превращались в пепел, исчезая из-за недостатка кислорода.

Но там, где, например, расплавилась изоляция из полиуретановой пены, там возникло что-то вроде каналов, которые, как трубы, подавали снизу; из открытых холлов и коридоров свежий воздух, которым раздували огонь, а все больше разраставшееся пламя усиливало тягу.

Пожарные Денис Хоуард и Лу Старр остановились на шестидесятом этаже. Стояли, переводя дух, и были рады, что могут это сделать. Их легкие гнали в кровь кислород и к ним постепенно возвращались силы. Они молча смотрели друг на друга.

Хоуард, приблизившись к противопожарным дверям, выяснил, что они не заперты. Он осторожно открыл их, но, испуганный потоком раскаленного воздуха, только заглянул внутрь и тут же захлопнул дверь.

– Пойдем, – сказал он.

Старр открыл рот, но тут же закрыл его. Медленно кивнул.

– Так будет лучше. – И добавил: – Все выше и так далее, и тому подобное.

Патти в трейлере отвернулась от телефона и передала лейтенанту Поттеру клочок бумаги.

– Джон Коннорс, – сказала она, – работал на строительстве несколько месяцев назад. Жестянщик. – Потом добавила: – Его уволили. – И после паузы: – Профсоюз не возражал.

«Последнее замечание говорит о многом», – подумал Нат. Увольнение явно было оправданным, иначе профсоюзы подняли бы крик. Но что это значит, кроме того, что к Джону Коннорсу были какие-то претензии? Разбираться дальше в обстоятельствах увольнения не имело смысла. Ответ на вопрос, почему сегодня Коннорс пришел в Башню и сделал то, что сделал, нужно искать в его личности.

Поттер придерживался того же мнения.

– Ненормальный? – спросил он. – Возможно. Никогда не знаешь, как далеко может зайти такой тип.

Патти смотрела из окна трейлера на площадь, на лужи грязной воды, которая уже покрывала почти все ее пространство, на шланги, похожие на спагетти, на пожарные машины и глазевшую толпу.

– Но чтобы сделать нечто подобное? – Голос ее звучал недоверчиво. Она повернулась лицом к мужчинам.

Поттер пожал плечами.

– Человека никогда не знаешь. – Он сунул клочок бумаги в карман, – Попытаемся что-нибудь выяснить.

Патти спросила:

– Зачем? Все уже случилось. Ничего не вернешь. И этот человек мертв.

– Будем считать, – ответил Поттер, – что хотим точно знать, в чем дело.

Нат следил за Патти, говоря себе, что в ней есть изрядная доза от бульдожьей хватки и безграничной энергии ее отца. Он вспомнил о Макгроу и том жулике на сорок пятом этаже, о той встрече, безжалостной и неотвратимой, как в фильме о Диком Западе. Берт не отступал ни перед чем, и Патти тоже.

– Вам явно не это нужно, – сказала Патти.

Поттер вздохнул:

– Разумеется, нет. Мы просто пытаемся учиться на всех подобных случаях. Может быть, в один прекрасный день мы будем знать столько, что нам удастся помешать преступлению, пока оно еще не произошло.

Его улыбка намекала на то, что сам он слабо в это верит:

– Это будет чудесный день.

Подойдя к двери трейлера, он открыл ее и шагнул наружу, потом остановился и обернулся.

– Желаю удачи, – сказал он и исчез.

В другом конце трейлера ожила переносная радиостанция.

– Семьдесят пятый этаж, – сказал чей-то усталый голос, – здесь становится жарче, чем в аду. Дыма еще нет, но боюсь даже подумать, что творится за противопожарными дверьми.

– Давайте помаленьку, полегоньку, – ответил командир пожарной части. – Не получится, значит, не получится.

Нат видел, как заместитель начальника пожарной охраны Браун открыл было рот и тут же молча закрыл его. Командир части тоже видел это и сжал зубы от душившей его ярости.

Я не буду напрасно рисковать моими людьми ради проигранного дела, – сказал он, – кто бы там наверху ни был.

Браун устало кивнул.

Нат спросил:

– Вы убеждены, что дело безнадежно?

– Ни я, ни вы не можем знать точно, так это или нет. Наши люди пробились с брандспойтами до двенадцатого этажа. Насколько я знаю, остается больше сотни других этажей, где могли возникнуть подобные пожары, и это еще не вершина! Я двадцать пять лет занимаюсь этим делом...

– Никто не сомневается, что вы справитесь, Джим, – сказал Браун, и на миг воцарилась тишина.

– К тому же, – продолжал командир части, все еще обращаясь к Нату, – тут еще ваш электрический гений. Нарисовал чудную картинку, как проложит тут проводок и там проводок и – фокус-покус – заработает лифт.

– А вы думаете, так не получится?

– Да, я думаю, что не получится, – Он почти кричал, потом усталым голосом тихо добавил: – Но я готов попробовать даже ракеты, если кто-то думает, что они дадут хотя бы такой шанс, как снег в аду.

Он помолчал, потому повернулся и посмотрел на Брауна:

– Вы еще не высказались, но я знаю, о чем вы думаете, и не виню вас за это. Это мой участок и, черт возьми, как здесь могло произойти нечто подобное? Ведь у нас есть свои противопожарные правила. Они несовершенны, но вполне достаточны, чтобы не могло произойти ничего подобного. Это здание строилось лет пять-шесть, у всех, включая Господа Бога, на глазах, и вокруг него мотались и инспектора, и мои люди, и еще Бог знает кто, и следили за каждым шагом. – Он запнулся и покачал головой. – Я этого не понимаю. Я просто не понимаю.

Браун взглянул на Ната:

– Вы об этом, видимо, знаете больше любого другого, – сказал он, но продолжать не стал. Это явно звучало как обвинение.

Первой реакцией Ната было раздражение, которое он с трудом подавил, но потом он сказал, медленно и осторожно:

– Я начинаю кое-что понимать и видеть кое-какие связи, но они вам ничем не помогут.

Браун подошел к окну трейлера и посмотрел через него вверх.

– Если бы она не была так чудовищно высока! – В его голосе была ярость, бессильная ярость. Он отвернулся от окна. – Черт бы вас побрал, что вы этим хотели доказать?

– Хороший вопрос, – медленно ответил Нат. – Но ответа я не знаю.

– Я думаю, что мы перехитрили сами себя, – сказал Браун. – Понимаете, что я имею в виду?

Он подошел к стулу и неловко плюхнулся на него, грустный, беспомощный, сердитый:

– Знаете, я, например, родился и вырос в одном небольшом городке на севере штата Нью-Йорк. Самое высокое здание в округе было в два этажа, если не считать террасы на крыше; нет, самым высоким был четырехэтажный отель «Эмпайр стейт» в окружном центре. Там были реки и в них была рыба. До сих пор у меня на губах вкус воды из нашего колодца.

Нат кивнул:

– Я понимаю, о чем вы думаете.

– Когда заболел мой дед, ему было около восьмидесяти. Доктор пришел ночью и оставался с ним до полудня, пока дед не умер. – Он развел крупные костлявые руки.

– Так это было когда-то. Человек рождался, жил и умирал. И тогда случались катастрофы, разумеется были и болезни, которые сегодня научились лечить и перед которыми тогда были бессильны. Но не было стодвадцатипятиэтажных зданий, как и многого другого.

По ступенькам трейлера поднялся Гиддингс. Лицо его было покрыто копотью, синие глаза пылали гневом.

– Дядюшке моей жены, – продолжал Браун, как будто не замечая Гиддингса, – под девяносто. Он в больнице. Не будем о том, во что это обходится. Не слышит, не видит и вообще не знает, что происходит вокруг. Кормят его через трубочку, и вот он лежит, еще дышит, сердце бьется, почки и внутренности еще работают. Так он лежит уже три месяца. Врачи могут поддержать его жизнь, если.. это можно так назвать, но не могут дать ему спокойно умереть. Мы стали слишком умными, и это не идет нам на пользу.

– Тут я с вами согласен, – поддакнул Нат, выжидательно глядя на Гиддингса.

– Может быть да, может быть нет, – заметил Гиддингс.

– Лично я думаю, что не слишком. Мы понятия не имеем, что происходит наверху, в лифтовых шахтах. Там дикая, адская жара, это мы знаем. Могли деформироваться направляющие. – Он пожал плечами. – Могло полететь что угодно, все могло случиться. Нужно было приказать им спускаться по лестницам.

Браун напомнил:

– Двери не открываются.

– Так надо было разбить эти чертовы двери!

Нат сказал:

– Я не знаю, что было бы; возможно, я принял неверное решение.

– Нет, – вмешался Браун. – Огонь уже проник на одну из лестниц. Вероятно, проникнет и на другие. Что, если бы их отрезало на полпути?

– Все равно, это лучше, чем сейчас, – сказал Гиддингс, – когда они там, как в тюрьме. И все это только потому...

– Почему? – спросил Нат и покачал головой. – Все не так просто. Случилась уйма событий, которые не должны были случиться, но случились, и одновременно. Прежде всего, мимо нас двоих не должно было пройти то, что затеял Саймон.

– Он нас перехитрил, он и его чертов бригадир.

– И еще инспектор, – добавил Нат. – Инспектор не должен был пропустить такие изменения, но это произошло. И это еще один факт.

Он взглянул на Брауна. Тот сердито кивнул:

– И мы тоже кое-что пропустили, хотя не должны были. Там, наверху, есть гидранты, но нет шлангов, а теперь в них, разумеется, нет напора, потому что трубы наверняка лопнули от жары и скопившегося пара.

– Вы не хотели сегодняшнего приема, – сказал Нат Гиддингсу. – Фрэзи должен был его отменить, но поскольку вы не сумели его переубедить, он этого не сделал. И, конечно, никто не учитывал, что какой-то маньяк проскользнет, минуя полицию, на технический этаж в подвал и наделает Бог знает какого вреда, заодно покончив с собой. Мы знали, что внутри кто-то есть. Нужно было настаивать на проверке всего здания...

– Этаж за этажом – для этого нужна целая армия, – возразил Гиддингс. – Не будьте так наивны. – Его возбуждение немного улеглось.

– В том-то все и дело, что нет, – сказал Нат. – Мы могли стоять на своем до посинения, но никто бы на нас и внимания не обратил. – Он снова взглянул на Брауна. – В одном вы правы – у нас больше знаний, чем разума. – Он устало махнул Гиддингсу рукой. – Пойдем посмотрим, может что-нибудь получится с лифтами.

– Я бы хотел, чтобы вы были здесь, когда прибудет Береговая охрана, – заметил Браун. – Это ведь ваша идея.

Нат устало кивнул и вышел.

В канцелярии банкетного зала губернатор, обращаясь к шефу пожарной охраны, говорил:

– Рано или поздно у нас возникнут проблемы, возможно, возникнет паника. На всякий случай нужно собрать четыре-пять официантов, что помоложе и покрепче, и попросить их быть наготове.

– Я это устрою, – ответил тот и вышел.

– Гровер, – спросил губернатор Фрэзи, – вы не хотите прогуляться по залу, чтобы ваши гости вас видели? – И добавил: – И улыбайтесь, черт вас побери!

– Я пойду с ним, – предложил Бен Колдуэлл. Они ушли вместе.

– Видите, какой я умница? – спросил губернатор у Бет. – Теперь мы одни.

Бет ответила:

– Есть ли у нас будущее, Бент?

Тут зазвонил телефон. Губернатор переключил его на громкоговоритель:

– Армитейдж слушает.

– Одна лестница накрылась, губернатор, – сказал голос Брауна. – Вторая, возможно, выдержит, а, может, и нет. Мои люди не питают иллюзий, но все еще пытаются пробиться к вам.

– Ну и что тогда? – спросил губернатор.

Оба замолчали.

– Вам придется открыть двери с вашей стороны.

– И что?

Новая заминка, потом ответ:

– Не знаю, что вам посоветовать, губернатор.

– Ладно, – сказал губернатор, – давайте разберемся, как обстоят дела. Одна лестница уже исключается. Есть ли надежда, – я хочу слышать ваше мнение, и ничего больше, – есть ли надежда, что все противопожарные двери на другой стороне выдержат, пока мы спустимся вниз, пока хоть кто-то из нас спустится вниз?

В голосе Брауна слышалась боль: – По-моему, почти никакой. Есть еще две возможности, и они мне кажутся лучше. Возможно, Вильсону, Гиддингсу и тому инженеру-электрику удастся запустить лифт. – Он помолчал: – А вторая возможность – что нам удастся справиться с пожаром раньше, чем... – Он запнулся. – Что нам удастся с ним справиться.

Лицо губернатора было непроницаемо. Тяжелым, невидящим взглядом он уперся в противоположную стену.

– Значит, оставшись здесь, мы получаем больше шансов?

– Я... я бы сказал, да. – Браун замялся. – Есть еще одна возможность, но это просто дикая идея Вильсона. Если бы Береговой охране удалось перебросить к вам трос с северной башни Торгового центра, то по нему можно было бы пустить беседочный спасательный пояс... – Голос, явно скептический, умолк.

– Мы готовы на все, – сказал губернатор. Он умолк и задумался. – Отзовите своих людей с лестниц.

Браун не отвечал.

– Вы слышали? – спросил губернатор.

– Может быть, – не спеша заговорил Браун, – пусть они лучше продолжают подниматься к вам, губернатор. На всякий случай. То, о чем я говорил, это только мои догадки.

– Отзовите их, – повторил губернатор. – Нет смысла жертвовать ими ради бесполезного дела.

Брауну пришло в голову, что то же самое он слышал от командира пожарной части. Он устало и машинально кивнул в знак согласия:

– Да, губернатор. Но двое из них вернуться уже не могут. Путь под ними перекрыт огнем.

– Мы впустим их внутрь, – сказал губернатор. – Дадим им выпить и чуть подкрепиться. Это чертовски мало, но ничем больше помочь мы им не сможем. – И уже другим тоном продолжал: – Ладно, Браун. Спасибо за информацию.

Повесив трубку, он обернулся к Бет, на лице его было прежнее выражение:

– Вы меня о чем-то спросили?

– Беру вопрос обратно.

– Нет, – губернатор покачал головой. – Вы заслужили ответ. – Он задумался, а потом сказал: – Не знаю, есть ли у нас шанс, но, честно говоря, сомневаюсь.

– Ну вот, наконец все сказано.

– И мне это неприятно по многим причинам.

Она тихо ответила:

– Я знаю, Бент.

– Откуда вы знаете мои причины?

Ее улыбка была почти незаметной, это была та самая древнейшая всеведущая загадочная женская улыбка.

– Просто знаю.

Губернатор уставился на нее, потом тихонько кивнул.

– Может быть.

Широким жестом он обвел не только канцелярию, но и все здание.

– Меня привело сюда тщеславие, а за него всегда приходится платить. Я люблю аплодисменты. Всегда их любил. Мне нужно было идти в актеры. – Он неожиданно улыбнулся. – Но, к счастью, я здесь. У всех на виду, – Его улыбка стала еще шире. – Мне то, что я вижу, нравится.

Губернатор умолк на несколько секунд.

– С кем-то вроде вас, – вдруг сказал он, – я, может быть, дотянул бы и до Белого дома. – Он снова помолчал. – Я смог бы все. – Он выпрямился. – Но, как бы там ни было, я здесь, и, как я уже сказал, человек всегда должен платить за тщеславие. Это закон природы. – Он медленно покачал головой.

– Мне можно с вами? – Она, все еще улыбаясь, встала.

Они вместе вышли в банкетный зал, остановились в дверях и осмотрелись. Там все было как прежде: люди собирались в кучки, расхаживали взад и вперед, официанты разносили подносы с напитками и закусками, слышались разговоры, тут и там даже смех, который, правда, был слишком громким и нервным. Но была заметна и разница.

«Это вроде сцены бала в театре, – сказала себе Бет, – в опере или даже в балете, такое живое, но явно неправдоподобное скопление людей, которое занимает внимание зрителей, пока из-за кулис не выйдут главные герои».

Ей стало интересно, такое ли впечатление у губернатора, и по его улыбке она поняла, что да.

– Выходим на сцену, – сказал он.

Президент радиотелевизионной компании первым остановил их:

– Здесь становится жарко, Бент.

Губернатор улыбнулся:

– Вспомните прошлое лето, когда отключилось электричество у трехсот тысяч жителей и им приходилось обходиться без кондиционеров.

– Чужие проблемы никогда не помогали мне решать мои.

– Мне тоже, – признался губернатор, – но, с другой стороны, если ничего нельзя изменить...

– Я взял за правило, что всегда буду пытаться что-то изменить. По-моему, и вы тоже.

Губернатор кивнул. Он улыбался своей рассчитанной на публику улыбкой, но в голосе его не было и капли веселья:

– Не в этот раз, Джон. Не сейчас.

– Что же, нам просто ждать, что будет?

– Пока это единственное, что нам остается, – ответил губернатор и пошел с Бет дальше.

К нему подошел мэр Рамсей с женой:

– Есть новости?

– Пытаются запустить лифт. Как только получится, сообщат.

– А те пожарные все еще взбираются по лестницам?

– Двое из них, – ответил губернатор, – доберутся сюда. Двух других я вернул обратно.

На скулах мэра заиграли желваки:

– Вы можете сказать почему?

– Потому что те двое, которые доберутся сюда, уже не могут вернуться. На лестнице под ними пожар.

Мэр вздохнул:

– Это значит, что и вторая лестница небезопасна.

– К сожалению, нет.

Паола Рамсей сказала:

– Мы звонили Джилл. – Она улыбнулась Бет. – Она просила передать тебе привет. – Потом добавила: – Она всегда тебя очень любила.

Все помолчали.

– Иногда я говорила себе, что ты понимаешь ее лучше, чем я, и меня это злило. Но теперь уже нет.

«Еще одни слова, которые рождаются только в такую минуту, – подумала Бет. – Почему? »

– Я этого не знала.

– Это уже не важно. Все уже прошло. Джилл...

Паола задохнулась и покачала головой.

– Она молода, Паола, она еще ужасно молода.

– И теперь она должна будет рассчитывать только на себя.

Она взглянула на губернатора:

– Я совсем не светская дама, Бент. Я просто испуганная женщина. Почему мы торчим здесь? Кто в этом виноват? Я спросила Гровера Фрэзи, но...

– Гровер, – сказал мэр, – растерян и перепуган. – В его голосе звучало презрение. – Но при всем том он был и остался джентльменом. Гровер Фрэзи, член клуба избранных. Моей жене он сказал: «Ну-ну, Паола, все скоро будет в порядке, я надеюсь». Или что-то в этом смысле.

– Я бы хотела, чтобы кто-то понес за это ответственность, – сказала Паола Рамсей. – Кто-то из тех безответственных и непорядочных людей, которые делают все, что им вздумается, называя это деловой активностью. Им все сходит с рук, а я сыта ими по горло. Кто бы ни был виноват в этом, черные или белые, мужчины или женщины, выдающиеся педиатры или университетские священники, кто угодно, я хочу видеть собственными глазами, как они получат свое.

Она запнулась:

– Нет, как они получат свое, я уже не увижу, да? Но хочу хотя бы знать, что это произойдет. Называйте меня мстительной, если хотите. Называйте меня...

– Я скажу только, что вы правы, Паола, – ответил губернатор, – Признаю, что нынешняя исключительная ситуация меняет и мои воззрения на преступление и наказание.

- Но ведь еще не все потеряно, – заметил мэр. – Вы ведь сами говорили, что лифты...

– Да, – согласился губернатор, – это еще не конец.

Он подумал о спасательном тросе, но решил, что не будет говорить о нем, чтобы не возбуждать преждевременные надежды.

– Я не люблю аналогий с футболом, – сказал он. – Это просто не для меня. Никогда не обсуждаю футбольную тактику. Но пока нет свистка – игра еще не кончена. Поэтому...

– Нам нужно держаться как светским дамам, не моргнув глазом, – закончила Паола Рамсей. В глазах ее горела ярость. – Меня тянет на те слова, что пишут в сортирах, Бент. Я серьезно, – Потом добавила: – Продолжайте спокойно свой обход для успокоения народа.

Она помолчала, глядя на своего мужа.

– И мы займемся тем же. Мы ведь не можем снять маску? – Голос ее был хриплым от гнева.

Губернатор смотрел им вслед. К нему приблизился генеральный секретарь ООН.

– Между нами, – быстро сказал Бет губернатор, – я испытываю те же чувства, что и Паола. Но выйди это наружу, разве не пострадал бы мой образ в глазах общественности?

Он снова улыбнулся, на этот раз генеральному секретарю, который с привычной небрежностью держал в руке бокал шампанского:

– Вальтер, у меня такое впечатление, что мы еще не извинились перед вами за эту... гм... мелодраму. Так что я приношу вам свои извинения.

– Разве вы в этом виноваты?

– Только не в прямом смысле. – Больше он распространяться не стал.

Генеральный секретарь спросил:

– Вы заметили, как быстро и легко человек в критические моменты меняет свою систему ценностей? Еще недавно я думал только о балансе сил, волнениях на Ближнем Востоке, проблемах Юго-Восточной Азии и претензиях целого ряда делегаций по разнообразным поводам. – Он умолк и задумчиво улыбнулся. – Мне это напоминает совсем другое время, когда тоже имело значение только «здесь» и «сейчас».

– Когда это? – спросила Бет.

– Во время войны? – предположил губернатор. – Вы это имели в виду, Вальтер?

– Некоторое время мы жили под Мюнхеном, в стогу сена, – ответил генеральный секретарь. – Наш дом конфисковали. Меня выпустили из концлагеря – моя жена это как-то устроила. Нас было шестеро. Двое детей, мать моей жены, моя тетя и нас двое. – Он говорил тихо и медленно. – Однажды мы раздобыли курицу, целую курицу.

Губернатор покачал головой. В его лице и голосе чувствовалось сочувствие и безоговорочное понимание.

– Она была для детей, но им не досталась.

Наступила тишина, затем он закончил:

– Когда мы с женой отвернулись, обе старушки ее тут же съели. Всю, и косточки обглодали дочиста. Так обстоят дела, когда речь идет о выживании.

- Возможно, – не спеша предположил губернатор, – если всех истеричных политиков, создающих вам такие проблемы, перенести сейчас сюда, поставить в наше положение, то все споры сразу будут решены. Что бы вы сказали о таком варианте?

– Что это чисто в стиле янки. – Генеральный секретарь улыбнулся. – Полагаю, что наша ситуация не изменилась?

Увидев лицо губернатора, он только кивнул:

– Я так и думал. А теперь одно маленькое замечание. Судья Поль Норрис, скажем так, на грани взрыва. Он так разъярен, – снова та же улыбка, – что моих дипломатических способностей не хватает, чтобы его успокоить.

- Я с ним поговорю, – сказал губернатор.

Судья Поль Норрис, высокий седовласый мужчина командирского типа, бросил на него испепеляющий взгляд.

– Если кто-нибудь немедленно что-нибудь не придумает, – сказал он, – я возьму все в свои руки.

Губернатор понимающе кивнул:

И что вы сделаете, Поль?

– Не знаю.

– Прекрасный ответ, вполне достойный вас.

Норрис медленно ответил:

- Слушайте, Бент, я уже сыт вами по горло. Вы остры на язык. Все это знают. И вы пользуетесь им, чтобы издеваться над всем, что создало величие этой земли. Вы...

- Вы имеете в виду, – сказал губернатор, – унаследованное состояние, положение и то, что когда-то называлось привилегиями. – Он кивнул. – Я видел недавно ваше имя в одном списке. Ваши доходы за прошлый год достигли почти миллиона долларов, но при этом вы совсем не платили налогов.

– Я не нарушал законов. – На лбу Норриса забилась тонкая жилка. – Все было в пределах правил.

– В этом я убежден, только вот человеку, который зарабатывает только десять тысяч в год, тяжело понять, почему он должен платить налог в двадцать процентов.

Бет смотрела, слушала и пыталась понять, чего хочет добиться губернатор, сознательно восстанавливая против себя этого человека, будь он хоть тысячу раз прав.

– Мне плевать на людей, зарабатывающих десять тысяч в год, – ответил Норрис. – Они меня не интересуют.

Бет в душе рассмеялась. «Теперь понимаю, – сказала она себе, – это сознательный уход в сторону от темы, размахивание красной тряпкой, чтобы отвлечь человека от главной проблемы».

– Но и на вас, Поль, наплевать тому нашему гипотетическому человеку, зарабатывающему десять тысяч долларов в год. Он сыт вами по горло и считает, что с вами и вам подобными давно пора кончать.

– Вы говорите, как коммунист.

– Это обо мне уже говорили.

– Значит, вы признаетесь?

Губернатор улыбнулся.

– Я думаю, откуда взялось это обвинение. Крайне левые считают меня слишком верной опорой нашего строя, и вместе с мнением, которого придерживаетесь вы и вам подобные, это ставит меня туда, где я и хочу быть: достаточно близко к центру.

Он помолчал.

– Попробуйте задуматься над всем тем, что я вам сказал. – И потом, внезапно ставшим холодным голосом добавил: – Но пусть вам не взбредет в голову затеять в этом зале какой-нибудь переполох, или я прикажу связать вас как рождественского гуся и заткнуть вам рот бананом. Вы поняли?

Норрис засопел. Жилка у него на лбу набухла еще сильнее:

– Вы не посмеете!

Губернатор ощерил зубы:

– Не пытайтесь это проверить, Поль. Я блефую только в покере.

И они с Бет отошли прочь.

Официант с напитками на подносе заступил им дорогу.

– Спасибо, парень, – сказал губернатор, подал бокал Бет и взял себе.

– Как идут дела, господин губернатор? – спросил официант полушепотом. – Знаете, говорят, что нам отсюда не выбраться. Никогда. Говорят, что с пожаром не могут справиться. Говорят...

– Всегда что-нибудь да говорят, – ответил губернатор, – и всегда кто-нибудь заявляет, что все кончено.

– Ну да. Я знаю, в войну я служил на флоте. Только, господин губернатор, у меня жена и трое детей, что будет с ними? Скажите мне, что будет с ними?

– Мальчики, – спросил губернатор, – или девочки?

– Разве в этом дело? – И добавил: – Два мальчика и девочка.

– Сколько им?

Официант нахмурился:

– Одному одиннадцать, Себастьяну. Берту – девять. Бекки – всего шесть. К чему это вам?

– Бекки еще слишком мала, – ответил губернатор. – Но почему бы вам не взять Себастьяна и Берта в субботу на футбол?

– То есть завтра?

– Разумеется, – губернатор спокойно улыбался. – Мы там можем увидеться. И если так, ставлю вам пиво, а ребятам кока-колу. Идет?

Официант замялся, потом ответил:

– Думаю, вы мне дурите голову. Извините за выражение, мадам. – Он помолчал. – Но если мы там и вправду встретимся, то ловлю вас на слове, так я знайте. – Он отвернулся, но тут же обернулся к ним снова. – Я обычно хожу на западную трибуну. – Уходя, он улыбался.

– Он понял, Бент, – заметила Бет.

Губернатор кивнул:

– В войну я служил в Лондоне. Тогда вы еще были совсем ребенком.

Бет улыбнулась так же, как он:

– Не пытайтесь испугать меня вашим возрастом.

– Когда настал настоящий хаос, – продолжал губернатор, – люди сумели с ним справиться. Не то, чтобы им это нравилось, но справились. Выдержали, не жаловались и редко паниковали. Такие же люди, как этот парень. А люди вроде Поля Норриса не умеют... ну, жить вместе с другими.

– И вместе с другими умирать, – добавила Бет. – Да, вы правы. – У нее уже горели веки. – Возможно, в конце концов запаникую и я.

– Еще не конец, – голос губернатора звучал уверенно и твердо. – Но если он и наступит, вы паниковать не будете.

– Прошу вас, Бент, не позволяйте мне этого.

Было 17. 23. С момента взрыва прошел час.