Заместитель шефа городской пожарной охраны, Тимоти О’Рейли Браун, высокий, костлявый, жилистый мужчина с низкой температурой кипения, Ната не знал, но знал безупречную репутацию Бена Колдуэлла, а поскольку в городе не было человека, не слышавшего о «Башне мира», то Тим Браун в общих чертах понял, о чем речь. Однако он сказал Нату:

– То, о чем вы мне рассказываете – ваше внутреннее дело. У меня нет желания в него вмешиваться. Решайте все сами с Бертом Макгроу.

– Вам, разумеется, виднее, – ответил Нат, – но разве иногда не бывает так, что для того, чтобы закончить в срок уникальное сооружение, перестают обращать внимание на точное соблюдение противопожарных норм или вообще их обходят?

Он старался быть как можно тактичнее. Но все усилия пропали впустую.

– Нет.

– Никогда?

– Я же сказал.

«Тогда к чертям тактичность».

– Все это чушь, – сказал Нат, – и вы это прекрасно знаете. Большинство инспекторов пожарной профилактики порядочные люди, как и большинство полицейских, строительных инспекторов и поставщиков, и большинство ошибок, которые случаются, они делают с наилучшими намерениями. – Он помолчал, – Но таковы не все, и вам это прекрасно известно.

Тим Браун ответил: – Двери прямо за вами. Я не знаю, на что вы намекаете, но не намерен вас слушать. Вон!

Нат не обращал внимания.

– Предположим, – сказал он, – предположим, что просто...

– Я сказал – вон!

– А я считаю, что вы не имеете права, – ответил Нат, – и еще представьте тот скандал, который произойдет, если вы меня выставите, а в Башне и на самом деле что-то случится, – и после паузы добавил: – Могут подумать, что у заместителя шефа пожарной охраны Брауна рыльце в пушку, а? Или вам и это не страшно?

Тим Браун уже поднимался с кресла, но тут вдруг снова сел. Ночной кошмар каждого государственного служащего – возможность обвинения в коррупции, что истинного, что ложного. Поэтому Тим Браун заколебался.

– Я никого не обвиняю, – продолжал Нат. – Мне только не хватало обвинения в ущербе чести и достоинства! Но я еще раз хочу сказать, что кто-то, видимо, произвел изменения в электрической сети здания, и эти изменения, возможно, снижают запроектированный уровень безопасности, и если подобные отступления были допущены и по отношению к противопожарному оборудованию, чтобы не задерживать запланированное открытие, и не дай Бог что-нибудь случится, то мы все погорим и никто не поможет.

 Он откинулся на спинку кресла:

– Возможно, я гоняюсь за призраками. Надеюсь, что так. Теперь вы можете сказать, что я сумасшедший, и я принесу вам извинения за потерянное время.

Браун все еще молчал, усиленно размышляя. Наконец он произнес: – Что вы хотите от меня?

Это ваше дело, но...

– Так не пойдет. Вы приходите сюда, кричите«пожар! », а потом умываете руки и отходите в сторону. Вы...

– Если вы перестанете выпендриваться, – ответил Нат, – то мы сможем поговорить по существу, но не раньше. – Он встал. – Теперь это ваша забота.

– Подождите, – задержал его Браун. – Садитесь.

На его лице проступила усталость. Он глубоко вздохнул, пытаясь вернуть самообладание, потом торопливо сказал:

– У меня больная жена, язва и нехватка пожарных, и это в городе, полном людей, плюющих на безопасность, которую мы им пытаемся обеспечить, и воображающих, что пожарные устройства – это игрушки. Вы знаете, что за последнюю неделю я потерял двоих, – двое ребят лишились жизни только потому, что выехали по ложной тревоге?

Он покачал головой.

– Но ничего. Это мои проблемы. – Он открыл ящик стола, достал пачку сигарет, из одной вытряхнул табак, разорвал ее пополам, со злостью бросил остатки в мусорную корзину, потом бросил пачку обратно в ящик и захлопнул его.

— Сегодня две недели, как я не курю, – объяснил он. Заставив себя успокоиться, он добавил: – Попытаемся поговорить спокойно. Что конкретно вы хотите?

«Это уже лучше», – подумал Нат и начал загибать пальцы.

— Во-первых, здесь куча копий чертежей с изменениями первоначальных решений, на них стоит моя подпись, но я их не подписывал. Можно предположить, что эти изменения были кому-то выгодны. Джо Льюис, проектировщик оборудования, как раз пытается выяснить, насколько они серьезны

– Откуда вы знаете, что они были произведены?

– Могу только предполагать, что были. Ведь вы, пожарники, всегда предполагаете наихудший вариант и пытаетесь с ним бороться. Не все промасленные тряпки самовозгораются, но вы утверждаете, что все они пожароопасны.

Это была правда, и Тим Браун, который успел немного успокоиться, согласно кивнул.

– Это не мое дело, – заявил Нат, – я только строю догадки, но могу себе представить уйму людей, которые могли что-то пропустить, потому что знали, что в здании никто жить не будет, и еще потому, что знали – сегодняшняя церемония была запланирована давным-давно и ее не отменить.

Он помолчал:

— Есть ли давление в гидрантах, на месте ли пожарные рукава, в порядке ли противопожарные двери и не загромождены ли они, работают ли системы пожаротушения и вспомогательные генераторы. Я не знаю, что здесь по вашей части, а что – по части строительного надзора. Я думаю, вы работаете заодно.

– Да уж, – Браун устало улыбнулся, – по крайней мере пытаемся. И с полицией тоже.

Это следующий вопрос, – продолжал Нат. – Площадь кишит полицейскими. Полагаю, потому, что кто-то боится неприятностей.

«И признайся, – сказал он самому себе, – что у тебя тоже нервы сдают».

Он думал о мигающей сигнализации лифтов, о тихом гуле движущихся тросов, о том, что кто-то свободно разгуливает по пустому зданию.

— В нынешние времена, – ответил Браун, – когда психи ни с того ни с сего бросают бомбы или стреляют в толпу, всегда есть чего бояться.

Он вздохнул:

– Ладно, посмотрим, что я смогу выяснить. И постараюсь, чтобы Башня охранялась так надежно, как только можно.

Эти слова воскресили мысль, о которой Нат уже забыл.

– Такое огромное сооружение, – задумчиво сказал он, – несмотря на все защитные системы, заложенные в проекте, несмотря на всю нашу заботу, несмотря на попытки предвидеть все и учесть любые возможные опасности, в сущности весьма уязвимо, не так ли?

Браун открыл ящик стола, голодным взглядом уставился на пачку сигарет и снова сердито его захлопнул.

– Да, – ответил он, – такое огромное сооружение весьма уязвимо. И чем здание больше, тем оно ранимее. Но вы об этом просто никогда не думаете.

– Теперь уже думаем, – сказал Нат.

Назад к Колдуэллу он шел, как всегда, пешком. Бена Колдуэлла уже не было, он отбыл на торжество в Башне.

Нат прошел в свой кабинет, сел и уставился на чертежи, приколотые к стене.

Он пытался убедить себя, что видит призраков, как тогда, давно, когда он с рюкзаком за плечами один бродил в горах и на высоте четырех тысяч метров наткнулся на следы самого большого медведя, которого когда-либо видел, на следы, где ясно были видны длинные кривые когти, прямо кричавшие, что это гризли.

Некоторые утверждают, что гризли уже вымерли или почти вымерли. Это «почти» не сулило ничего хорошего. Одного гризли более чем достаточно: один гризли – значит всего на одного больше, чем человеку нужно.

Гималайский медведь – совсем другое дело. Человек его не трогает, и он, если это не медведица с медвежатами, тоже не обращает на него внимания. Но гигантский горный медведь не знает других правил игры, кроме своих собственных: гризли берет все, что захочет, и страшен в гневе. Он способен обогнать лошадь и одним ударом лапы прикончить пятилетнего быка. Разыскивая добычу вроде сусликов или кроликов, он может одним движением лапы перевернуть камень, непосильный даже для двоих человек.

Если люди ловят гризли или его родственника – большого аляскинского бурого медведя, – то никогда-никогда не стреляют разве что в воздух, иначе, как уверяют те, кто это испытывал, будь ружье хоть максимального калибра, гризли все равно до вас доберется, а это – конец. Вот у Ната ружья и не было.

Все это пришло ему в голову, когда на горном склоне, высоко над границей леса, под завывание ветра он увидел те следы, До самого вечера он не смог избавиться от желания оборачиваться во все стороны одновременно, а ночь, проведенная без сна в спальном мешке, была еще хуже: каждый ночной звук, каждое завывание ветра среди камней раздавалось как колокол тревоги, и сон, несмотря на усталость от тяжелого дня, все не приходил.

Когда на рассвете он проснулся и вылез из спального мешка на ледяной горный воздух, он и не думал о гризли, но тут же увидел недалеко от места своего ночлега его свежие следы. Огромный зверь, наверное, приходил посмотреть на странное существо. Несмотря на гигантские размеры, он был тих, как ночная тень; любопытный и ничего не боящийся, он, видимо, потом просто утратил интерес к нему.

Нат так и не увидел того медведя, но никогда о нем не забывал. В эту минуту, сидя в своем тихом кабинете, он произнес вслух:

– Того человека в Башне я тоже не видел и, пожалуй, никогда не увижу, и, может быть, он и безвреден, но я этому ни на миг не поверю.

Он собрался и позвонил Джо Льюису:

– Ну, как результаты?

– Мы не волшебники, – ответил Льюис. – Некоторые изменения придется ввести в компьютер и посмотреть, что случится, если произойдут замыкания здесь и перегрузка там, то есть события, которых человек не ожидает, но которые нужно принимать в расчет.

После паузы он добавил:

–  Обычно ты так не нервничаешь.

– А сейчас – да, – ответил Нат, – а если спросите почему, я не отвечу. Назовем это предчувствием.

Наступила небольшая пауза. Потом Льюис спросил:

– Когда стало известно об изменениях?

– Сегодня утром: Мне принес их Гиддингс.

– Откуда он их взял?

– Не знаю. Возможно, это стоит выяснить.

Номер Гиддингса в Башне не отвечал, и Нат позвонил в контору Фрэзи. Тот уже отправился на церемонию.

– Без виновника торжества оно не начнется, – сказала Летиция Флорес. – Шеф как раз в этот момент выводит свои тра-ля-ля.

Летиция свободно говорила на четырех языках и была исполнительна, как компьютер Джо Льюиса:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

 – Мне нужен Гиддингс. Не знаете, где он?

— На Третьей авеню, в баре Чарли, – Летиция дала ему адрес, – А еще?

– Если позвонит, – Сказал Нат, – передайте, что я его искал.

– Я должна ему сказать, зачем?

Как ни странно, подумал Нат, это ни к чему. На эту проблему они с Гиддингсом при всех своих предыдущих разногласиях смотрят одинаково.

– Он и так знает, – ответил он.

Нат снова шел пешком, не испытывая никакого напряжения, не ощущая усталости, как будто непрерывно нараставшее нервное напряжение прибавляло ему сил. На этот раз он внимательно смотрел по сторонам.

Третья авеню здорово изменилась за последнее время. Нат уже не застал надземку, которая шла когда-то по Бауэри, и, как ему рассказывали, становилась в летние ночи любимым аттракционом, потому что в открытых освещенных окнах домов проходила пестрая панорама жизни, в том числе такие события, которые обычно не выставляют напоказ. Но именно за несколько последних лет перемены на Третьей авеню как будто ускорились, и то, что было когда-то людским муравейником, превратилось в нежилые конторы и пустующие небоскребы, тротуары заполнились людьми ниоткуда, людьми торопливыми, людьми, которые здесь только мимоходом. Вроде него.

Бар Чарли был остатком «давно прошедших дней»: качающиеся двери с названием, выгравированным на толстом стекле, массивные стойки и боксы со столиками из темного дерева, запах дыма трубок и сигар и негромкие мужские голоса. Это был бар, где гостей знали и где человек все еще мог спокойно скоротать вечер за кружкой пива и дружеской беседой. Если бы там оказалась Зиб, то при всей ее эмансипированности ей бы захотелось немедленно выбраться наружу, хотя никто не позволил бы себе даже намека, что ей там не место.

Гиддингса он нашел у стойки, со стаканом виски в руке: и непочатой кружкой пива, за дружеской беседой с барменом, опиравшимся локтями на стойку.

Гиддингс не был пьян, но в глазах его уже появился хмельной блеск.

– Ну, ну, вы посмотрите, кто к нам пришел, – сказал он. – Ты что, заблудился, что ли?

– Умнее ничего, не скажешь, Уилл? – Нат повернулся к бармену. – Мне тоже пиво, но без виски, – И снова к Гиддингсу. – Пойдем лучше в бокс. Нужно поговорить.

– О чем?

– Не догадываешься? Я говорил с Джо Льюисом. Его люди засели за компьютеры. В городе я встретился с парнем по фамилии Браун.

– Тим Браун? – Гиддингс насторожился.

Нат кивнул, взял кружку с пивом и полез в карман. Гиддингс сказал:

– Нет, это за мой счет, – соскользнул с табурета, – Чарли Макгоньи. Нат Вильсон. Мы будем в угловом боксе, Чарли, – и двинулся вперед.

Пиво было хорошим, холодным, но не ледяным и мягким. Нат сделал большой глоток и отставил кружку.

– При чем тут Тим Браун? – спросил Гиддингс. Пива, стоявшего перед ним, он не замечал.

Все это начинало звучать как затертая пластинка, слова словно утратили свое значение. Нат хотел, чтобы это соответствовало действительности.

– Слишком много ошибок, – сказал он, – Вы ведь инженер, должны понимать. Если что-то случится, то тут же должны начать действовать системы безопасности, которые мы предусмотрели в проекте. – Он помолчал. – Но что, если их не установили? Или если они не функционируют, потому что пожарные или строительные инспектора смотрели сквозь пальцы?

Гиддингс встряхнулся, как пес, вылезающий из воды на сушу.

– Это вполне возможно, – сказал он. – Но если вы были у Тима Брауна, значит, боитесь пожара. Почему?

Слова Берта Макгроу о зданиях, над которыми довлеет злой рок, не шли у него из головы, хотя он всячески пытался избавиться от этой мысли.

– Все изменения касались только электрооборудования. – ответил Нат. – И ста десяти вольт хватит, чтобы расплавить сталь. Я в этом убедился, когда сунул нож в тостер и устроил короткое замыкание.

Гиддингс едва заметно кивнул, не сводя глаз с Ната.

– А мы используем в Башне тринадцать тысяч восемьсот вольт, а не сто десять...

– Вы думаете о том типе, что катался в лифтах?

Гиддингс задумался:

– Но почему? Ради всего святого, скажите мне почему?

– Не знаю.

Он не маг, но предчувствие, которое почти перешло в уверенность, не отпускало.

– Вы здоровенный парень, – сказал Нат, вам приходилось когда-нибудь подраться в баре?

Гиддингс усмехнулся, но невесело:

– Случалось раз-другой.

– А не было ли это потому, что какой-нибудь упившийся сопляк пожелал продемонстрировать свою удаль и выбрал вас как самого здорового мужика в заведении?

Гиддингс снова задумался:

– Продолжайте.

– Я не знаю, что происходит, – сказал Нат. – Я архитектор. Еще я знаю толк в лошадях, в походах в горы, в горных лыжах и вообще в реальных вещах. Но в людях я не очень разбираюсь.

 – Продолжайте, – повторил Гиддингс.

– Я не паникер, – продолжал Нат, – но что происходит, когда кто-то отчаивается привлечь внимание к своим проблемам? Он ведь может прийти к выводу, что единственный выход – бомба, и куда он ее подложит? В самолет – да, это вызовет большой шум, но ведь в маленькие самолеты никто бомб не подкладывает, только в какой-нибудь огромный сверкающий лайнер. Или на аэровокзал, который полон людей и который знает весь мир, – безусловно не на аэродром «Тенерборо» или «Санта-Фе».

Гиддингс взял стакан с виски, он поставил его на место нетронутым.

– Ну, тут вы попали пальцем в небо, – проворчал он и добавил: – По крайней мере, я на это надеюсь.

Нат уже казался спокойным, точнее усталым, что соответствовало действительности.

– Наша Башня – крупнейшее здание в истории. Сегодня все глаза устремлены на нее. Взгляните, – он указал на цветной телевизор, торчавший за пультом.

Телевизор работал, только звук был выключен. На экране была «Башня мира», полицейские кордоны, почетная трибуна, частично уже заполненная сидящими гостями. Гровер Фрэзи с гвоздикой в петлице, улыбался и пожимал руки все новым и новым гостям, которые поднимались по ступенькам на трибуну. Играл оркестр; музыка едва долетала до них.

– Вы же не хотели сегодняшнего открытия, – сказал Нат. – Я тоже. Теперь я хочу его еще меньше, но не могу сказать почему. – Он помолчал. – Смотрите!

Телекамера повернулась от трибуны и гостей к толпе за барьерами. То тут, то там в приветственных жестах взлетали руки, но камера остановилась на маячивших над толпой плакатах: «Долой войну!» – стояло на одном, «Прекратить бомбардировки!» – требовал другой.

Камера двинулась дальше, потом остановилась и моментально выделила совсем другой плакат: «Выбрасываете миллионы на этот домину! А как насчет пособий по безработице? »

– Пожалуйста, – сказал Гиддингс, – Горожане неспокойны. В наше время они неспокойны всегда.

Он взял стакан с виски, влил его содержимое в себя и к нему вернулось хорошее настроение. Камера между тем скользнула назад, к лестнице на трибуну, где как раз появились губернатор с мэром. Они приветствовали толпу.

Гиддингс заметил: – Мне всегда кажется, что политики собрались бы и на открытие сортира, лишь бы поднять свою популярность. – Он уже улыбался. – Но в конце концов ничто человеческое им не чуждо.

Нат негромко спросил:

– Как к вам попали извещения на изменения, Уилл? – Он следил, как исчезает с лица Гиддингса улыбка.

– Хотите сказать, что сомневаетесь в их подлинности? – обиделся Гиддингс. В его голосе зазвучала ярость.

– Мне вы показали копии, – сказал Нат. – А где оригиналы?

– Послушайте, вы...

Нат покачал головой:

– Я уже говорил вам, так не пойдет. Если боитесь отвечать на этот вопрос, так и скажите.

– Боюсь? Еще чего!

– Так где же оригиналы?

Гиддингс поиграл пустым стаканом и только потом ответил:

– Я не знаю. – Он поднял глаза. – И это чистая правда. Просто вчера я получил по почте пакет с ксерокопиями. – И после паузы добавил: – Без обратного адреса. Штемпель почтового отделения на Центральном вокзале. – Он развел огромными ручищами. – Без всякой записки. Только копии. – Он снова помолчал.

– Видно, кто-то вздумал шутки шутить.

– Вы в самом деле так думаете?

Гиддингс медленно покачал головой: – Нет.