Штыков Николай Григорьевич
Полк принимает бой
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Аннотация издательства: В годы войны Николая Григорьевич Штыков командовал поочередно тремя полками - горнострелковым, стрелковым и воздушно-десантным. Он участвовал в боях на Керченском полуострове, на Северском Донце, в Германии и Чехословакии. В своей книге, рассчитанной на массового читателя, генерал-майор Н. Г. Штыков очень тепло и доходчиво пишет о людях, вместе с которыми прошел по тяжелым дорогам войны, показывает их беспримерное мужество и героизм, проявленные в боях за свободу и независимость нашей Родины.
Содержание
Глава первая. На Крымский фронт
Глава вторая. В 25-ю гвардейскую
Глава третья. В районе Горшечного
Глава четвертая. На земле Украины
Глава пятая. Летом 1943-го...
Глава шестая. В 26-м гвардейском воздушно-десантном
Глава седьмая. Полк идет по Саксонии
Глава восьмая. Последний огненный рубеж
Примечания
Список иллюстраций
Глава первая.
На Крымский фронт
По-разному довелось встретить советским людям первый день войны. Меня, например, то грозовое воскресное утро застало в летних лагерях Тамбовского пехотного училища. Мы как раз готовились к военно-спортивному празднику. И вдруг - важное правительственное сообщение. Выступает нарком иностранных дел В. М. Молотов. Он говорит о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину, о том, что советские пограничники и передовые части Красной Армии уже ведут неравный бой с вторгшимся врагом.
Итак, война! Вместо спортивного праздника тут же был организован митинг. Взволнованно звучал на нем голос начальника училища полковника И. Л. Старикова. Запомнились полные гнева и уверенности в грядущей нашей победе речи курсантов и командиров. А после митинга многие из нас сели писать рапорты с просьбой отправить на фронт. Но полковник Стариков быстро охладил пыл наиболее нетерпеливых.
- А кто будет учить курсантов? - сразил он их прямой постановкой вопроса. И, помолчав, закончил убежденно: - Готовить командирские кадры сейчас не менее важно, чем ходить в атаки.
Что-либо возразить ему было трудно.
...Поздней осенью 1941 года наше училище, как и многие другие военно-учебные заведения, было переведено в глубокий тыл страны. Мы, например, перебазировались в Семипалатинск. Забот хватало - боевая учеба шла днем и ночью. И все-таки я не оставлял надежды рано или поздно вырваться на фронт.
Где-то на пятом или шестом рапорте мне наконец повезло. Вначале меня послали в городок, где в то время размещались курсы усовершенствования командного состава "Выстрел". А по окончании их я получил назначение в действующую армию.
Перед отправкой на фронт удалось съездить к матери. Она, переехав из родного Карабанова, что на Владимирщине, жила теперь у моей сестры Ольги в Новосибирске. Хотя встреча была короткой, мы успели поговорить о многом.
Глядя на постаревшую, но старавшуюся держаться бодро мать, я воссоздавал в своей памяти прожитую ею жизнь.
...Овдовела рано. На руках - шестеро детей. А тут еще каждодневная работа у ткацкого станка, Но мать никогда не жаловалась на трудности. Больше того, воспитывая детей, успевала принимать активное участие и в становлении новой жизни. Она избиралась делегатом I губернского съезда Советов, в период ленинского призыва стала членом партии, была одной из первых ударниц труда. И это все она, маленькая, хрупкая женщина. Спасибо тебе, мать, за силу.
А мать, не ведая о моих мыслях, все рассказывала, рассказывала...
- Ты, Коля, наверное, слышал про Серафима? Он у нас уже полковник. Сам-то редко пишет, зато в газетах о нем печатают...
Она достала уже потертую на сгибах газетную вырезку. Это одна из сводок Совинформбюро. Читаю: "На северо-западном направлении продолжаются упорные бои. В ходе их... соединение полковника Штыкова уничтожило свыше 10 тысяч немецких солдат и офицеров, около 200 вражеских танков, сотни автомашин, свыше 100 орудий..."
Что ж, неплохо воюет мой старший брат. А теперь вот настал и мой черед.
...Уже несколько дней мы в пути. Мы - это группа бывших "выстреловцев", получивших направление на Крымский фронт. Остались позади Сталинград и Сальск. Здесь уже чувствуется приближение весны. В Тихорецке оттепель. На перроне - женщины и дети. Они, видимо, выходят встречать все воинские эшелоны в надежде увидеть своих мужей и отцов. У многих в руках маленькие букетики подснежников. Попадут ли эти цветы к тем, кому предназначались?
В Новороссийск прибыли рано утром. Отсюда нам плыть пароходом. Конечный пункт - Керчь.
К середине дня становится известно: отправляемся на пароходе "Мичурин", который ночным рейсом повезет в Крым очередную партию людей и грузы.
От причала отшвартовались поздно вечером. Разместились прямо в трюме. Часок-другой поговорили, но потом, сморенные довольно ощутимой качкой, заснули. Сколько проспали, неизвестно. Разбудили нас орудийные выстрелы и топот ног по верхней палубе. Услышали команду: "Все наверх!" Поспешно выбрались из трюма. Оказывается, уже утро. Стреляют установленные на пароходе зенитки. Но их стволы почему-то выискивают цели не в небе, а на море. Странно. Все объяснил оказавшийся рядом матрос. Указав рукой вперед, он взволнованно проговорил:
- Видите вон те точки? Это фашистские катера. Подкрадывались, гады, хотели нашу посудину торпедировать. Да не вышло.
Оказывается, "Мичурин" сопровождали наши торпедные катера. Гитлеровцы, охотившиеся за советским транспортом, вначале не заметили их. И вот сейчас, напоровшись на охрану, поспешно отходили...
Уже совсем рассвело, когда мы прибыли наконец в Керчь. Здесь размещались некоторые из управлений штаба Крымского фронта, в том числе и управление кадров, куда нам, собственно говоря, и надлежало явиться. Добирались туда через весь город, то и дело подвергавшийся налетам вражеской авиации.
С трудом, но все-таки нашли то, что искали. Пошли представляться. И вот в начальнике одного из отделов управления кадров фронта неожиданно узнаю своего давнишнего товарища - С. И. Мороза. В середине тридцатых годов мы вместе служили в 10-м стрелковом полку 4-й стрелковой дивизии имени Германского пролетариата, части которой дислоцировались в белорусском городе Слуцк. Оба несказанно обрадовались встрече. Разговорились. С. И. Мороз, напомнив о том, что когда-то я довольно неплохо командовал разведвзводом, вдруг предложил мне должность начальника разведки дивизии. Я запротестовал. Ведь одно дело командовать разведывательным взводом, совершенно другое возглавить разведку целого соединения!
В конце концов сошлись на том, что с меня вполне достаточно и должности начальника штаба полка. Так я оказался в 11-м горнострелковом полку 77-й горнострелковой дивизии. Туда же на должность помощника начальника оперативного отделения был направлен и мой товарищ по курсам "Выстрел" капитан И. А. Чередниченко.
* * *
У начальника штаба дивизии майора П. Т. Онуфриенко мы пробыли всего лишь несколько минут. В момент нашего прихода он как раз довольно строго отчитывал кого-то по телефону. Дело касалось, как я понял из его реплик, того самого полка, куда мне предстояло отправиться. И не просто полка, а именно работы его штаба. Это же подтвердил и сам Онуфриенко, когда, закончив телефонный разговор, прочитал мое предписание.
- Вот какие дела, товарищ старший лейтенант. Это ведь я вашею предшественника только что вразумлял. Мечется человек из угла в угол, никак своего места не найдет. Чуть что - за телефон, совета просит. Хоть няньку приставляй, честное слово! Теперь вот вы вместо него прибыли. Сразу учтите, что штаб полка должен работать четко, экономить время как свое, так и вышестоящего начальства. Мы на войне, а не на собрании. Поэтому с первых же минут, Штыков, берите штаб в крепкие руки, сделайте так, чтобы он действительно стал надежной опорой командира. Это и вас касается, товарищ Чередниченко, - повернулся майор к моему спутнику. - У вас, как у помначопера, тоже работы непочатый край. Наши войска готовятся к наступлению. А снабжение войск затруднено. Вы ведь морем прибыли, сами все видели. Погода не баалует: почти все время штормит. Да и фашисты за каждым транспортом охотятся. Так что... Ну да ладно об этом. Идите сейчас к комдиву, представляйтесь. И - за работу.
Командир дивизии располагался в соседней землянке. Нас предупредили, что полковник М. В. Волков уже несколько суток не спал. Он действительно выглядел очень утомленным. Но, когда мы, войдя, четко отрапортовали о своем прибытии, оживился, пригласил сесть.
Комдиву было уже за сорок. Выше среднего роста, стройный, с запоминающейся внешностью, он производил впечатление умного, волевого человека. Как я узнал впоследствии, Михаил Васильевич прошел нелегкий жизненный путь. Он был участником первой мировой и гражданской войн, членом партии стал в 1932 году. В 1935 году закончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В беседе с нами командир дивизии с похвалой отозвался о выпускниках курсов "Выстрел", потом поинтересовался, на каких должностях нам приходилось служить раньше. Узнав, что нам с Чередниченко штабная работа почти совсем незнакома, недовольно покачал головой:
- А вот это плохо. Кстати, штабной работе у нас уделяют, к сожалению, мало внимания не только в училищах, но даже в академиях. Видимо, считают, что жизнь, мол, всему научит. А так ли? В мирное время еще куда ни шло. Каждый штаб, где появлялся молодой специалист, имел опытные кадры, разработанную документацию, годами выработанные традиции. Если что не знаешь - научат; ошибешься - поправят. Время-то есть. А сейчас - война. Бой не ждет. В теперешней обстановке штаб, как орган управления войсками, должен с первых же минут работать точно и слаженно, подобно часовому механизму. Ведь его неосведомленность в обстановке, медлительность в сборе информации и передаче подчиненным приказов и распоряжений командира, неумение быстро и надежно организовать связь, разведку и другие виды боевого обеспечения могут привести к тяжелым, а подчас и к непоправимым последствиям.
Командир дивизии на минуту задумался, видимо собираясь проиллюстрировать сказанное примером. Но потом, почти в упор глядя на меня, продолжил:
- Штаб одиннадцатого горнострелкового полка работает с перебоями. Сказывается неопытность временно исполняющего обязанности начштаба Исаева и его помощника Голощапова. В общем-то они неплохие люди, но подготовка... Судите сами: оба окончили всего лишь ускоренные курсы при училищах. И такими кадрами, к сожалению, укомплектованы многие наши части. Так что на ваши плечи, товарищ старший лейтенант, ляжет нелегкая задача: можно сказать, заново сколотить штаб, наладить его работу.
Далее полковник М. В. Волков коротко охарактеризовал обстановку, сложившуюся на данный период в полосе обороны 51-й армии, в состав которой входило и наше соединение. Ее полки и дивизии сражались на правом фланге фронта, сдерживая врага, рвущегося к Турецкому валу и Керчи, причем замыкали самое узкое место полуострова - Ак-Монайский перешеек.
- Но это что касается обороны... - Комдив заметно оживился. - А в ближайшем будущем... Скажу вам по секрету: на днях командарм генерал-лейтенант Львов предупредил меня о том, чтобы, совершенствуя оборонительные рубежи, мы одновременно готовились и к наступлению. Да-да, к наступлению! Скоро наш фронт должен начать решительные действия по освобождению Крыма, оказав тем самым помощь героическим защитникам Севастополя.
На этом наш разговор с комдивом закончился. Пора было отправляться в свой полк, тем более что за мной уже прислали оттуда подводу.
Штаб 11-го горнострелкового полка размещался в небольшой деревушке Бобых, состоявшей из десятка приземистых домишек, сложенных из плит ракушечника и самана. На окраине ее бойцы из подразделения охраны рыли глубокие щели, в которых можно было свободно укрыться как от бомбежки, так и от непогоды. Дело в том, что, хотя температура воздуха в первой половине февраля на полуострове не опускалась ниже нуля, сильный норд-ост с мокрым снегом пробирал до костей. А достать дров для костра на этой каменистой местности практически невозможно. Полевые кухни топили, как правило, сухим кизяком, запасы которого были мизерными.
Командира полка я застал в одной из комнатушек штаба. Он был не один. Здесь же находился и какой-то техник-интендант 2 ранга. По расстроенному лицу последнего нетрудно было догадаться, что между ним и майором Г. В. Воинковым только что шел не особенно приятный разговор. И лишь мой приход внес в него разрядку.
- Вот, Николай Григорьевич (командир, видимо, был уже предупрежден о моем приезде), знакомьтесь с помощником по тылу Федором Афанасьевичем Трофимовым. Вам придется вместе работать. Как видите, ругаемся. Потому что в полку то одного, то другого нет. А сегодня даже хлеба не подвезли. Конечно, Федору Афанасьевичу нелегко. Транспортом и людьми он обеспечен плохо. И все же тыловику нужно быть более расторопным.
Позже я убедился, что снабжение как нашего полка, так и других частей дивизии (собственно говоря, такое положение было везде) осуществлялось с перебоями. И не только продовольствием. В частях устанавливался жесткий режим и в расходовании боеприпасов, особенно мин и артиллерийских снарядов.
Но это, повторяю, будет позднее. А пока... Пока же майор Воинков познакомил меня со структурой полна. Он, как и всякая горнострелковая часть, состоял из пяти отдельных стрелковых, одной пулеметной, двух минометных рот, артиллерийской батареи, взводов пешей и конной разведки и других подразделений. Что и говорить, подобная структура для четкого управления приспособлена не особенно удачно. Это же подтвердил и сам командир полка.
- Да, старший лейтенант, - будто угадав мои мысли, вздохнул он, - такое обилие самостоятельных подразделений крайне затрудняет управление ими не только в наступлении, но и в других подвижных формах боя. Да даже в обороне нелегко. Вот почему мне позарез нужен сколоченный, работоспособный штаб. Пока же...
Майор не договорил. Но мне и без слов уже была понятна обстановка в полку. Даже в момент нашего разговора командиру полка то и дело звонили. Причем телефонные звонки раздавались как по поводу, так и без всякого повода. Наряду с важными докладами из подразделений, например, шел поток и мелкой информации. Конечно, в этом в первую очередь повинен штаб. Подумалось: в первую очередь надо завести такой порядок, чтобы ротные докладывали командиру полка только о главных, не терпящих отлагательства вопросах. А все остальные сведения обязан собирать штаб.
Высказал свои мысли вслух. Воинков согласно кивнул:
- Вот и наведите этот порядок.
Наш разговор с командиром полка затянулся допоздна. И только мы уж было собрались расходиться, как в комнату вошел комиссар полка батальонный комиссар И. М. Свиридов, ездивший в политотдел дивизии на совещание. Познакомились. Иван Макарович проинформировал нас, что совещание проводил полковой комиссар М. М. Карпов, который довел до сведения его участников указание политотдела фронта о начале подготовки к наступлению. Когда оно планируется, еще точно неизвестно. Но, думается, ждать осталось недолго. На полуострове заканчивается сосредоточение 47-й армии генерал-майора К. С. Колганова, так что...
В ночь иа 12 февраля 1942 года мы действительно получили боевое распоряжение. В соответствии с ним полк вышел в новый район сосредоточения. На карте он значился как высота 32,4. Отсюда в скором будущем нам предстояло повести наступление на Киеты (Победное).
* * *
В конце февраля обстановка в полосе Крымского фронта резко усложнилась. Начавшееся здесь с большим опозданием наступление наших войск не дало ожидаемых результатов. Правда, некоторые соединения и части фронта несколько продвинулись вперед, но полностью прорвать оборону противника и открыть дорогу в Крым они не смогли.
Как же случилось, что наши войска, имевшие в общем-то немалые силы, тем не менее не выполнили стоявшую перед ними задачу? Мне, в то время штабному работнику полкового звена, были не совсем понятны причины наших неудач на Керченском полуострове. И лишь позднее, когда Ставка Верховного Главнокомандования со всей принципиальностью проанализировала ход этой операции, они обозначились четко. В частности, командованию фронта указывалось на слабое знание оборонительной системы противника, на плохую организацию наступательной операции и нетвердое руководство ею со стороны как фронтового, так и армейских командований. Говорилось и об отсутствии должного артиллерийского обеспечения, неумелом взаимодействии различных родов войск. Да, это было суровым уроком. Но именно он многому научил советское командование, что и сказалось на последующей подготовке и проведении других наступательных операций.
За период февральских боев наша дивизия тоже не добилась каких-либо значительных успехов. Ее части лишь несколько продвинулись вперед и закрепились на новых рубежах. 11-й горнострелковый полк оборонял теперь участок, над которым буквально нависала высота 25,3, занятая противником. Более того, она господствовала над всем правым флангом 51-й армии. Нужно было во что бы то ни стало овладеть этой высотой. С ее захватом не только значительно улучшалось положение нашей дивизии, но и создавалась возможность для ликвидации войсками 51-й армии всего Кой-Асанского оборонительного района противника. В конечном счете для нас открывалась перспектива захвата Владиславовки - важного узла железных дорог на Керченском перешейке.
11 марта в штаб полка прибыли командир дивизии М. В. Волков и ее комиссар М. М. Карпов. Их сопровождал начальник оперативного отделения майор Б. В. Корнев. До приезда дивизионного начальства у нас уже находился командир 105-го горнострелкового полка. Кстати, им теперь командовал майор П. Т. Онуфриенко, бывший до этого начальником штаба нашей дивизии.
Полковник Волков без лишних слов довел до нас приказ командарма взять высоту 25,3. Первым в атаку должен был пойти полк Онуфриенко. Его задача атаковать высоту с фланга. Это отвлекающий удар. А наш 11-й горнострелковый, подождав, пока гитлеровцы, образно выражаясь, "завязнут" в бою со 105-м, нанесет удар по центру высоты.
Утром 13 марта, как и намечалось, в наступление перешел полк П. Т. Онуфриенко. Он довольно быстро потеснил фашистов с южных скатов высоты, но вскоре был остановлен вражеской контратакой. Подошло и наше время. 239-й артиллерийский полк майора Г. В. Козлова нанес по высоте сокрушительный огневой удар. В атаку устремились стрелковые роты старшего лейтенанта И. Ю. Быковского и лейтенанта М. А. Дубинина, автоматчики лейтенанта Н. Г. Тихомирова и другие подразделения. Они сразу же начали теснить противника.
Находясь вместе с командиром полка на наблюдательном пункте, я во всех деталях видел этот бой. Сблизившись с гитлеровцами, наши бойцы смело вступили в рукопашную схватку. В ход пошли приклады, саперные лопатки, ножи. Враг был выбит из первой траншеи. Бросок ко второй. Но в это время по наступающим ударили фашистские орудия и минометы с окраины Киет (Победное). Роты залегли, но ненадолго. Вот встал политрук одного из подразделений И. П. Терменцев. С возгласом "За Родину, вперед!" он смело ринулся на врага. За ним поднялись все роты.
И гитлеровцы не выдержали, обратились в паническое бегство. Минометная рота И. Ф. Сливченко беглым огнем разила бегущих. Ей вторили артиллеристы дивизиона И. Н. Шонина. Меткими выстрелами они, например, уничтожили вражескую батарею, снова открывшую было огонь по нашим наступающим подразделениям.
Итак, высота 25,3 взята! В этом бою мы не только уничтожили сотни фашистских солдат и офицеров, но и захватили у него богатые трофеи. Так, в наши руки попали 10 шестиствольных минометов врага. Их многие из нас увидели тогда впервые. На нашем фронте они появились сравнительно недавно как противовес замечательным советским реактивным установкам, которые бойцы любовно называли "катюшами". Однако и шестиствольные минометы не могли с ними соперничать.
* * *
Наступившая вскоре весна не очень-то нас обрадовала. Весь март и в начале апреля шел мокрый снег, переходящий в проливные холодные дожди. В окопах - по колено грязевое месиво. И все-таки полк все глубже зарывался в землю. Оборудовались противотанковые опорные пункты, устанавливались минные поля и проволочные заграждения. В ротах создавались группы истребителей танков, вооруженные связками гранат, бутылками с горючей смесью, дымовыми шашками. Занятия с ними проводил мой помощник младший лейтенант М. М. Диков.
На участке полка к круговой обороне были подготовлены населенные пункты Тулумчак и Огуз-Тобе. Их дома с прорубленными на чердаках и в подвалах амбразурами стали огневыми точками. А многие постройки вообще были разобраны на блиндажи, землянки, баррикады и завалы. Словом, мы готовились встретить врага во всеоружии.
В начале мая на Керченском полуострове установилась наконец хорошая погода. Сухой, прогретый на солнце воздух проникал в блиндажи и дзоты, изгоняя из них сырость, плесень и устоявшиеся запахи осадного жилья.
С наступлением тепла войска Крымского фронта, сосредоточенные на полуострове восточнее Ак-Монайского перешейка, начали готовиться к повторной попытке деблокирования осажденного Севастополя, к изгнанию противника из Крыма. Но затянувшейся передышкой поспешило воспользоваться и гитлеровское командование. К маю оно сумело создать на керченском направлении довольно крупную группировку своих войск, тем самым сведя на нет все наши усилия. Для защитников полуострова снова наступила пора тяжелейших испытаний.
Части нашей дивизии, готовясь к наступлению, к тому времени уже были сосредоточены в новом районе - южнее Арабата, то есть находились в непосредственной близости от Ак-Монайских позиций противника. Но вместо наступления...
В первых числах мая в небе над нами начали все чаще появляться фашистские "рамы". Активизировалась и наземная разведка противника. Чувствовалось, что гитлеровцы готовятся к чему-то серьезному. Это подтвердил в своих показаниях и пленный, захваченный в полосе 302-й стрелковой дивизии. Ее командир полковник М. К. Зубков еще 5 мая доложил командарму генералу В. Н. Львову о намерении противника в ближайшие дни атаковать наши позиции.
Наступление немецко-фашистских войск началось утром 8 мая ударом по левому крылу Крымского фронта, где оборонялась 44-я армия генерала С. И. Черняка. Основные силы гитлеровцев продвигались вдоль Феодосийского залива и на Арма-Эли. Одновременно восточнее горы Ас-Чалуле противник высадил на шлюпках десант. После упорного боя врагу удалось прорвать оборону 68-й дивизии и выйти к Ак-Монайским позициям. Участок прорыва угрожающе расширялся. Не помогли и танковые батальоны, брошенные из резерва фронта. Фашистские части устремились в глубину нашей обороны. Однако в центре Ак-Монайского перешейка они встретили упорное сопротивление полков и дивизий 51-й армии (справа включительно до Сиваша и Арабатского залива оборонялась 47-я армия) и были вынуждены остановиться.
В тот период нашему полку пришлось действовать на киетском направлении. Здесь наступали части фашистской 170-й пехотной дивизии. С их передовыми подразделениями первой вступила в бой стрелковая рота старшего лейтенанта И. Ю. Быковского. Оседлав участок дороги между курганами, ее бойцы достойно встретили врага. В ожесточенном бою они сожгли несколько неприятельских танков, уничтожили десятки гитлеровских солдат 0 офицеров. И лишь после этого, выполняя приказ, отошли к главным силам полка.
А между тем другие наши подразделения уже изготовились к бою. Мы с командиром полка находимся на наблюдательном пункте. Вдруг - звонок. Из штаба дивизии запрашивают обстановку. Докладываю, что держимся. Прошу начальника штаба дивизии майора Ф. Н. Калиниченко (сменившего на этом посту Онуфриенко) помочь танками. Он обещает удовлетворить просьбу, выделить в наше распоряжение 229-й отдельный танковый батальон. Ну, а пока... Пока на позиции полка тоже идут танки, но только с крестами на бортах. Связываюсь с начальником штаба приданного артполка старшим лейтенантом Е. В. Мелехановым, даю ему координаты цели. Буквально через минуту перед фашистскими броневыми машинами встает стена заградительного огня. Гитлеровцы пытаются прорваться через нее, но несут потери. И - о радость! - появляются наши тридцатьчетверки. Вовремя подоспели! Вот теперь-то фашистам несдобровать.
Ожесточеннейший бой кипел до глубоких сумерек. И лишь тогда, потеряв до 20 своих танков и много живой силы, противник вынужден был отойти. Мы выстояли!
Однако обстановка в прибрежном районе Феодосийского залива продолжала с каждым часом ухудшаться. Вскоре создалась угроза глубокого охвата противником с юга войск фронта. Утром следующего дня он силами двух пехотных и танковой дивизий нанес удар в стык между 51-й и 44-й армиями. На левом фланге нашей армии ему удалось потеснить 236-ю и 390-ю стрелковые дивизии полковников П. И. Немерцалова и А. Г. Бабаяна.
...9 мая 11-й горнострелковый полк продолжал вести ожесточенный бой на прежних позициях. Правда, вместо убывшей на юг немецкой против нас теперь действовала румынская 19-я пехотная дивизия. Ее атаки следовали одна за другой. Противник настойчиво искал уязвимые места в нашей обороне, но всякий раз с большими потерями откатывался назад.
Поздно вечером меня неожиданно вызвали в штаб дивизии. Примчался туда на трофейном мотоцикле. В землянке у комдива полно людей. У всех серые, утомленные лица. Начальник оперативного отделения майор Б. В. Корнев подозвал меня, вручил какой-то пакет и коротко пояснил:
- Здесь карта с новой обстановкой. Разберешься сам. Сейчас зайди к комдиву. Вызывал!
Полковник Волков располагался в соседней землянке. Он заметно осунулся; лихорадочно блестят усталые глаза. Оно и понятно: особых причин для радости нет.
- Как дела? - не дожидаясь моего доклада, спросил комдив.
- Хорошего мало, товарищ полковник. Беспрерывно отбиваем атаки противника. Трудно.
- Ты прав, Штыков, трудно. Ну да ничего, выдержим! Передай Воинкову: перед полком стоит серьезная задача - ни в коем случае не допустить прорыва противника со стороны кургана Кара-Оба. Продержитесь! Это нужно Для подготовки дивизии к контрудару...
Наступила ночь на 10 мая. Двое суток непрерывных боев, конечно, сказались на состоянии полка. Бойцы заметно устали. Необходимо было пополниться боеприпасами и отправить в тыл многочисленных раненых. В их эвакуации большую помощь нам оказал начмед дивизии П. М. Лисянский. Энергично включился в это дело и помощник командира по материальному обеспечению Ф. А. Трофимов. Ему удалось даже достать где-то несколько машин.
А утром наш полк по приказу комдива неожиданно сдал свои позиции одной из частей 271-й стрелковой дивизии и получил новую задачу - начать выдвижение в район Огуз-Тобе (Красноармейское). Только начали сниматься с места, как налетела вражеская авиация. Правда, особого вреда эта бомбежка не принесла: ранило всего лишь нескольких красноармейцев и командиров. Но самое досадное заключалось в том, что в их числе оказался и Григорий Васильевич Воинков. Мне пришлось принять командование полком. Только приступил к исполнению этих обязанностей - новая горестная весть: ранен комиссар полка И. М. Свиридов. Выходит, теперь я остался един в трех лицах. Но делать нечего, нужно выполнять стоящую перед полком задачу.
Отправив Воинкова и Свиридова в тыл, я доложил полковнику Волкову о вступлении в должность командира полка. Тот коротко бросил в трубку:
- Добро. - И тут же добавил: - Кстати, поздравляю. Только что сообщили о присвоении вам очередного воинского звания капитан. Так что подберите себе замену на должность начальника штаба. Позднее утвердим. Комиссара тоже пришлем. А пока к вам едет начальник политотдела дивизии Жильцов.
К. Ф. Жильцова я знал еще с февраля. Собственно говоря, мы прибыли с ним в дивизию одновременно. Вначале Константин Федорович служил в нашем полку, но потом его отозвали в управление дивизии, где он и был назначен начальником политотдела.
Первое, что мы решили по прибытии Жильцова, - назначили временно исполняющим обязанности начальники штаба полка старшего лейтенанта М. И. Голощакова. Это был смелый и находчивый командир, отличившийся еще в декабре 1941 года при переправе наших войск через Керченский пролив. Затем он стал моим помощником. И вот теперь принял штаб. Что ж, на такого начштаба можно положиться.
* * *
В районе сосредоточения, куда полк прибыл в середине дня 10 мая, нас уже ожидал капитан И. А. Чередниченко с письменным приказом командира дивизии. В нем нам ставилась задача совместно с подошедшим чуть раньше нас танковым батальоном овладеть курганами Кара-Оба и Сюрюк-Оба, что занимали господствующее положение восточнее населенного пункта Паранач (Батальное). На подготовку к атаке отводилось всего лишь три часа.
Мы вступили в бой в точно назначенное комдивом время. При поддержке танков батальоны полка быстро смяли подразделения 28-й легкопехотной дивизии противника и захватили курган Кара-Оба. Здесь особенно отличилась группа бойцов под командованием младшего политрука Н. С. Рожковского, которая первой ворвалась на самую вершину и в яростной рукопашной схватке уничтожила немало фашистских солдат и офицеров, взорвала несколько огневых точек врага. Это-то и позволило другим ротам почти беспрепятственно продвинуться вперед и полностью очистить от гитлеровцев курган.
Захватив Кара-Оба, а вслед за этим сбив фашистов и с кургана Сюрюк-Оба, наш полк не стал закрепляться на этих рубежах, а совместно с вступившими в бой другими частями дивизии продолжил движение вперед. Наша цель перерезать проходившую невдалеке железную дорогу, удержанию которой гитлеровцы придавали немаловажное значение. Вот почему, стремясь остановить наступающих, фашисты неоднократно вызывали свою авиацию, которая ожесточенно бомбила боевые порядки наших частей. Но не помогло и это. Полки дивизии все-таки вышли на рубеж железной дороги!
Поздно вечером наши части и приданная дивизии танковая бригада закрепились в районе Огуз-Тобе, полностью выполнив стоявшую перед ними боевую задачу. Наступило относительное затишье. Но каждый из нас знал, что это ненадолго. Утром фашисты обязательно попытаются вернуть свои утраченные позиции.
Так оно и случилось. С рассветом три пехотные и одна танковая дивизии врага на довольно широком фронте атаковали наши войска. Превосходящие силы противника после жестокого боя овладели Огуз-Тобе, а затем перерезали почти все пути отхода частям 47-й и 51-й армий. Оставалась лишь одна дорога вдоль морского побережья на Насырь и Крупе. Ее советское командование срочно прикрыло арьергардами, в число которых вошел и наш 11-й горнострелковый полк. Мы заняли оборону в районе Киет.
Примерно в 10 часов утра 11 мая на нас двинулись десятки фашистских танков, ведя за собой плотные цепи автоматчиков. Но вскоре вражеская пехота, попав под меткий огонь пулеметов и минометов, залегла. Танки же какое-то время еще продолжали идти вперед, но, встреченные артиллеристами под командованием Г. В. Козлова и И. Н. Шонина, повернули назад, оставив на поле боя несколько горящих машин.
Целый день мы сдерживали яростный натиск врага. А ночью, снявшись с позиций, начали догонять свою дивизию. С ней мы соединились лишь через сутки. Она как раз вела бои с гитлеровской 46-й пехотной дивизией на рубеже Курне, Семь Колодезей.
Здесь полк снова занял оборону. Вскоре к нам прибыл комиссар дивизии М. М. Карпов. Михаил Матвеевич очень подробно обрисовал нам обстановку на Керченском полуострове. Как настоящий коммунист, он не скрывал всей тяжести положения. Но в то же время его слова были полны веры в вашу окончательную победу. Ну а пока...
Бои на рубеже Курне, Семь Колодезей продолжались до середины дня 13 мая. Но затем дивизия под натиском превосходящих сил противника вновь была вынуждена отойти и закрепиться в районе Турецкого вала. Он проходил всего лишь в 20-25 километрах западнее Керчи, упираясь северной оконечностью в Азовское, а южной - в Черное море.
Для прикрытия Керчи, кроме того, подготавливались еще два рубежа: первый примерно в 10 километрах от города; второй - в 3-4 километрах, опоясывая Керчь полукольцом от мыса Тархан до Керченского пролива.
Казалось, уж здесь-то мы должны остановить врага. Но, несмотря на героическое сопротивление, наши войска не смогли удержать и эти рубежи. Противник вышел к Турецкому валу раньше, чем к нам на помощь подошла из резерва фронта 156-я стрелковая дивизия полковника А. М. Алиева. А 13 мая он силами до трех пехотных и одной танковой дивизий, прорвавшись на центральном участке вала, устремился на Керчь и уже на следующий день достиг ее западной и южной окраин. В городе начались ожесточенные бои. Особенно упорными они были в районе горы Митридат, где вместе со стрелковыми частями сражались и отряды моряков. И все-таки 16 мая советские войска оставили Керчь и начали эвакуацию на Таманский полуостров.
...Я напрягаю память, и перед мысленным взором мелькают, словно отдельные кадры, отрывочные эпизоды последних дней керченской страды.
14 мая. Катерлез. Враг рвется в Керчь. Мы сражаемся буквально за каждую улицу, каждый дом. Горят здания, телеграфные столбы. Плавятся медные провода. В воздухе - пыль и гарь. Мучает жажда. Бойцы дерутся яростно, из последних сил.
Меня ранило. Острая боль сжимает правую руку. Она висит как плеть, не держит даже пистолета. Но я в строю. Так надо. Собираю остатки полка. Среди них много раненых. Выдвигаемся для занятия обороны на подступах к заводу имени Войкова.
15 мая. Противник обходит Керчь с севера, пытается отрезать нас от переправ в Жуковке, Еникале, Опасном. Истекая кровью, продолжают драться остатки нашего горнострелкового и приданного артиллерийского полков. Что ни час, то скорбная весть о гибели боевых товарищей. Только что сообщили: пал смертью храбрых начальник штаба артполка старший лейтенант Евгений Мелиханов. А сколько-то будет подобных сообщений!
17-19 мая. Ожесточенные бои в Канканах, Маяке, Еникале. Особенно в районе Еникале. Здесь отряд из трех тысяч наших бойцов и командиров в течение двух дней сдерживал врага, рвавшегося к переправе через Керченский пролив. Только 19 мая противнику, бросившему в бой всю свою 132-ю пехотную дивизию, удалось сломить героическое сопротивление этого отряда, защищавшего укрепления Ак-Бурун, да и то лишь с помощью десантов и частей 28-й пехотной дивизии, перед этим захвативших Маяк и зашедших с тыла к Ак-Буруну.
Так же упорно сражались советские воины и у мыса Такыл. До 22 мая в Аджимушкае и его каменоломнях группы наших войск оказывали яростное сопротивление противнику. Они в точности повторили подвиг героев Брестской крепости.
Не щадя жизни сражались в эти дни и воины вверенного мне 11-го горнострелкового полка. Исключительное мужество проявил здесь начхим нашей дивизии старший лейтенант П. И. Шелдунов. Организовав отряд из раненых красноармейцев и командиров, он вместе с нами оборонял завод имени Войкова. До сих пор я не могу без волнения вспоминать тех бойцов. В окровавленных бинтах, помогая друг другу, они пришли к нам в минуты наивысшего напряжения и с ходу вступили в бой: вели огонь по вражеской пехоте, сдерживали натиск фашистских танков. Немало их пало тогда смертью храбрых. Но своим примером они как бы звали остальных бойцов на подвиги, которых еще не знала история.
...На всю жизнь запомнился мне последний вечер на берегу Керченского пролива. Это было неподалеку от Еникале. Со стороны Керчи еще доносились гул канонады, мощные взрывы - последние защитники города уничтожали нефтехранилища.
Прибрежная полоса и причалы были забиты людьми и техникой. Все взгляды обращены к объятой пламенем Керчи. В них нетрудно прочитать мысль-клятву, которая сейчас в сердце у каждого из нас: "Мы еще вернемся, обязательно вернемся к тебе, Керчь! Не сможем мы, придут другие. И отомстят за твои муки и страдания!" А пока - эвакуация войск на Большую землю.
...Лежу на носилках и жду, когда в числе других раненых меня погрузят на какой-нибудь пароход или баржу. Перед глазами - круги. Фиолетовые, желтые, зеленые, красные...
Обидно за свою беспомощность. Рана вроде бы и пустяковая, в руку, а вот, поди ж ты, свалился. Потерял много крови. Ведь, считай, почти неделю ходил с ней. В конце концов правая рука совсем потеряла чувствительность, вздулась как бревно, по ней от раны пошли сине-оранжевые разводы. Неужели гангрена? Тогда что ж, отвоевался? Не может быть!
Чтобы отвлечься от мрачных дум, начинаю усилием воли переключать мысли на другое, вспоминать. Но о чем? Тут надо найти в хаосе памяти нечто острое, самое волнующее, чтобы оно всецело захватило тебя, внутренне перестроило...
Мой первый бой! Точно! Вот то нечто, которое даже при первой вспышке памяти уже подхватило, понесло через время и пространство...
С чего он начался? Ах да! С выбора наблюдательного пункта. Ну да, как ни странно, с него. И это, кстати, тоже было моим самостоятельным действием в должности начальника штаба полка.
Помнится, мне сразу же не понравилось расположение нашего старого НП. Уж очень он удален от переднего края. С него и поле боя не увидишь. Как тут руководить действиями подразделений?
Нужно было найти для нового наблюдательного пункта такое место, чтобы оттуда просматривались даже боевые порядки рот.
Поэтому еще до выхода полка в район сосредоточения я с разрешения Воинкова направился со своим помощником лейтенантом М. М. Диковым выбирать подходящее место для полкового НП.
Двигались по участку, который то и дело простреливался противником из минометов. Вернее, не двигались, а перемещались бросками от укрытия к укрытию, где бегом, где ползком, используя короткие паузы между вражескими огневыми налетами.
Место для нового наблюдательного пункта облюбовали на западных скатах высоты 19,8. Отсюда очень хорошо просматривалась местность не только далеко вперед, но и по флангам. Слева - вплоть до высоты 25,3; справа - до Ак-Моная (Каменское).
Об атом я тотчас же сообщил по рации командиру полка. Тот, выслушав мои доводы, одобрил выбор и сообщил, что высылает ко мне дополнительные средства связи и команду бойцов для инженерного оборудования пункта управления.
Через четверть часа эта группа прибыла. Началась работа. И вот тут-то я воочию убедился, какой это адский ТРУД - долбить кирками мерзлую и каменистую крымскую землю!
И все-таки мы тогда оборудовали НП на западных скатах высоты 19,8! А с рассветом на новый наблюдательный пункт прибыли командир полка, дивизионный инженер и командир саперной роты, а также заместитель командира приданного нам артдивизиона из 239-го артиллерийского полка старший лейтенант В. А. Коробкин.
Дело в том, что наш полк готовился к наступлению. Ждали только обещанные нам танки из 55-й бригады. А их все не было.
Мы ждали танкистов полчаса, час... Наконец у Воинкова лопнуло терпение, и он, связавшись с комдивом, предложил начать атаку без танков. Но полковник М. В. Волков приказал ему не спешить и ждать сигнала.
Ох как же я волновался перед этим первым в своей жизни боем! Мысленно клял танкистов за задержку, не зная еще, что они тут как раз и ни при чем: просто сверху поступило распоряжение наступление временно отложить.
И все-таки он состоялся, этот первый мой бой! Случилось это несколькими часами позже, когда наш полк неожиданно получил приказ выйти на участок, ограниченный с севера берегом Сиваша, а с юга - населенным пунктом Тулумчак. Вот тут-то противник, вероятно заметив начало нашего перемещения, вдруг произвел артиллерийский налет. А вслед за тем в атаку пошли его танки и пехота.
Правда, первой приняла на себя удар гитлеровцев 271-я стрелковая дивизия полковника И. Г. Торопцева.
Ее части находились чуть впереди нас. Но и наш полк был вынужден тут же развернуться, чтобы включиться в отражение атак 170-й пехотной дивизии врага.
Помню, критическая ситуация вскоре создалась в районе Сиваша, где гитлеровцы нанесли фланговый удар вдоль берега. Здесь, на правом фланге нашего полка, находилось лишь небольшое прикрытие - два стрелковых взвода и минометная рота лейтенанта И. Ф. Сливченко.
Командир полка и я руководили боем, находясь в центре боевых порядков на НП, оборудованном на западных скатах высоты 19,6. Мы сразу заметили острую ситуацию, сложившуюся на правом фланге.
Чтобы помочь стрелкам и минометчикам Сливченко, на которых навалилось не меньше батальона автоматчиков противника, Воинков приказал своему последнему резерву - 1-й стрелковой роте - срочно контратаковать вышедших во фланг гитлеровцев.
Рота ринулась в бой, но почти тут же залегла, встреченная сильным огнем врага. Бойцы лейтенанта И. Ф. Сливченко продолжали драться одни, рискуя попасть в окружение.
Что делать? Как выручить наше фланговое прикрытие, а заодно и помочь резервной роте? Больше никаких сил под рукой нет...
Предлагаю командиру полка срочно связаться с артиллерией дивизии. Это единственный оставшийся у нас выход из создавшейся ситуации.
Подумав, Воинков дает мне "добро". Хватаюсь за телефонную трубку и звоню.
На проводе "Магнолия". Знаю, что это позывной артдивизиона И. Н. Шонина. Прошу его поддержать наш правый фланг огнем. Иван Никитович не задает лишних вопросов, только коротко роняет в трубку:
- Дайте координаты цели и видимый ориентир направления стрельбы.
Даю и координаты, и видимый ориентир. Артиллеристы Шонина работают без промедления. Уже через три минуты в боевых порядках наступающих гитлеровцев начинают рваться первые снаряды. Потом разрывы становятся гуще.
Гитлеровцы приходят в замешательство. Этим немедленно воспользовались стрелки и минометчики лейтенанта Сливченко. Они поднимаются в контратаку. И вражеские автоматчики не выдерживают, начинают пятиться. Потом бегут. Их преследуют уже не только бойцы флангового прикрытия, но и воины 1-й стрелковой резервной роты...
Как нам потом расскажут, первым с возгласом "За Родину, вперед!" в контратаку поднялся красноармеец коммунист П. С. Долганов. Он и увлек за собой товарищей.
* * *
Итак, ситуация тогда на нашем, правом фланге выправилась. Но гитлеровцы не унимались, и первый мой бой был далеко еще не закончен...
Подтянув свежие силы, противник, не добившись успеха на фланге полка, ударил теперь по центру. Мы снова отбили его натиск. Но, как говорится, на последнем дыхании. Поэтому, оценив обстановку, комдив полковник М. В. Волков приказал полку начать постепенный отход в сторону населенного пункта Киеты.
Отходили, что называется, держа противника на острие своих штыков. Больше отбиваться было нечем. Ведь мы и до этого боя сидели, образно выражаясь, на голодном пайке. По строгому приказу была установлена норма: на миномет расходовать 10-11 мин в сутки, на орудие - 5-6 снарядов. А теперь и этот скудный запас боеприпасов был израсходован.
И все-таки мы сумели закрепиться на участке восточнее Киет! Двое суток непрерывно длился этот мой первый бой. Такое запоминается на всю жизнь...
...Мысленно напрягаю память. Вот знаю, что из воспоминаний этого боя выскользнула какая-то очень важная деталь, но какая?
Постой, постой! Когда мы заняли оборону восточнее Киет, я был вызван в штаб дивизии... И вот там... Ну точно! У блиндажа двое людей - полковник и молоденький лейтенант - тискают друг друга в радостных объятиях. Полковник наш комдив Михаил Васильевич Волков. А кто же этот незнакомый лейтенант?..
Будто наяву слышу чей-то голос, подсказавший тогда мне:
- Наш комдив сына своего случайно встретил. С самого начала войны не виделась. И вот... Оказалось, рядом все время воевали...
Расспросить поподробнее было как-то неудобно. Да и некогда. Меня ждал начальник штаба дивизии. Но увиденное врезалось в память. Ведь такое не часто увидишь на фронте, среди огня и смерти...
...И мог ли я тогда, лежа на носилках и ожидая погрузки, предположить, что через тридцать с лишним лет, уже работая над этой книгой воспоминаний, случайно натолкнусь в архивах на незамысловатый, далекий от литературного совершенства документ, который и поведает мне о тех, в свое время неузнанных обстоятельствах встречи на войне отца и сына. Это было спешно, от руки, написанное боевое донесение, в котором, в частности, говорилось: "В борьбе с немецкими захватчиками образец мужества, отваги и находчивости проявили артиллеристы лейтенанта Волкова. Стремительным натиском фашисты были выбиты из селения Джанторы. Вскоре после этого нашими частями в результате ожесточенных боев была занята важная высота 19,8. Противник пытался контратакой вернуть занятую высоту. 28 февраля к высоте двинулось до батальона румын...
Батарея лейтенанта Волкова поддерживала наступление нашей пехоты. Но случилось так, что к моменту контратаки противника она расстреляла все снаряды. Волков, оценив обстановку, не терял ни минуты. Вместе с двумя своими артиллеристами под усиленным обстрелом противника он побежал к брошенному румынами при отступлении исправному орудию. В течение нескольких минут Волков изучил вражескую пушку и прямой наводкой открыл из нее огонь по противнику... Артиллеристы произвели 80 выстрелов. Контратака врага была сорвана. Скопление его пехоты было рассеяно.
Командир дивизии полковник Волков, наблюдавший за ходом боя, спросил:
- Кто ведет огонь из захваченного орудия по противнику?
Ему ответили:
- Командир батареи лейтенант Волков"{1}.
Но, повторяю, тогда, дожидаясь отправки на Большую землю, я не знал всех тех обстоятельств, при которых произошла эта встреча отца и сына. Я просто радовался за нашего комдива, которого мы все ценили и любили.
Глава вторая.
В 25-ю гвардейскую
В конце мая с очередной партией раненых я прибыл в санитарном поезде из-под Керчи в Ессентуки. На перроне нас встретила толпа людей - горестно притихшая, сочувствующая. Старики, женщины и подростки пристально вглядывались в каждого из нас, подходили к тем, кто лежал на носилках, и, наклоняясь, негромко спрашивали, кто и откуда родом.
Ессентуки уже превратились в прифронтовой город. Во всяком случае, в город-госпиталь. Бои шли не так уж и далеко от него, перекинувшись в июне через Керченский пролив на Таманский полуостров. В город усилился приток раненых. Под госпитали использовались не только санатории и дома отдыха, но и общественные здания. Раненых размещали у себя и местные жители. И надо сказать, что заботились они о них как о самых близких и родных.
В госпитале, куда я попал, сестры и няни тоже буквально ни на шаг не отходили от тяжелораненых, дежурили у их коек. Мне особенно запомнилась одна из них - Люба Емешева. Я нередко видел, как она, борясь с усталостью, подчас целые ночи коротала у изголовья бойцов.
- Совсем дитя малое, - замечал, бывало, мой сосед, уже довольно пожилой командир-пехотинец. - Ей бы впору еще в куклы играть, а вот поди ж ты! И откуда только сила у нее берется?
Вспоминая дни, проведенные в госпитале, не могу не сказать доброго слова и о военвраче 2 ранга И. В. Кущеве. Даже в самых безнадежных случаях Иван Васильевич мог вселить в сознание раненого уверенность в благополучном исходе лечения. Мне он, например, при первом же осмотре сказал:
- Месяца через полтора мы вас, голубчик, снова поставим в строй.
Так оно и случилось. Думается, в полном выздоровлении далеко не последнюю роль сыграла уверенность, внушенная мне хирургом И. В. Кущевым.
По мере излечения меня все больше тянуло в родную дивизию, в свой полк. Но...
После госпиталя я получил направление в 6-ю армию Воронежского фронта, где был назначен заместителем командира 173-го армейского запасного полка. Он размещался в прифронтовой полосе и готовил для войск первой линии маршевые роты.
Надо сказать, что этот полк был не совсем обычным. Его численность временами достигала десяти тысяч человек, то есть по количеству личного состава он равнялся целой стрелковой дивизии. Однако начальствующего состава в нем было всего-навсего 86 человек, прибывших в основном, как и я, из госпиталей.
Командир полка полковник С. В. Петрушенко, кратко ознакомив меня с состоянием дел, поручил мне ответственный участок работы - боевую подготовку. Вот тут-то и пришлось столкнуться со многими, на первый взгляд просто непреодолимыми, трудностями. Мало того, что наши люди располагались в землянках и шалашах, в полку не хватало транспорта и обмундирования. Главное - было совершенно недостаточно оружия, в том числе стрелкового. Как учить бойцов? Не на пальцах же. Но все-таки нашли выход. Те малочисленные огневые средства, что имели, на период боевых стрельб стали передавать из одного подразделения в другое. И все же боевая учеба в части шла днем и ночью.
6-я армия, в состав которой входил 173-й запасной полк, в те дни вела тяжелые оборонительные бои на воронежском направлении. Ее соединения остро нуждались в пополнении. Поэтому штаб армии непрерывно требовал от нас срочной отправки все новых и новых маршевых рот. Так что забот у нас хватало.
В конце августа из отдела кадров штаба армии пришло наконец долгожданное распоряжение: "Майора Н. Г. Штыкова{2} и капитана В. А. Ковалева направить для прохождения дальнейшей службы в 25-ю гвардейскую стрелковую дивизию". Свершилось!
Быстро собираемся и на следующее утро, еще до рассвета, отправляемся в путь. Он лежит на сторожевский плацдарм, находившийся на правом берегу Дона.
Едем по бескрайней степи к Дону. Дыхание этой могучей реки чувствуется за десятки километров: с запада по земле валами стелется утренняя росяница. Йевольно на ум приходит некогда читанное: "Над Доном на дыбах ходил туман... За чертой, не всходя, томилось солнце". Да, это шолоховские места. Только Дон в сорок втором, как и в гражданскую войну, не был тихим. С юга степной ветер доносил до нас запах пожарищ. Это рвавшийся в большой излучине Дона к Сталинграду враг оставлял после себя выжженную землю.
К населенному пункту Хворостанъ, чьи дома сбегали к самой реке, мы добрались в полдень. По понтонному мосту, наведенному через Дон, непрерывным потоком двигались наши войска. Темп, темп! Переправу то и дело бомбила вражеская авиация. Вот и сейчас над ней появилось несколько фашистских пикирующих бомбардировщиков. По ним ударили зенитки, крупнокалиберные пулеметы. Начали рваться бомбы.
Нас с Ковалевым уберегла кем-то заботливо отрытая щель. А Дон тем временем бурлил, пенился. Ухнуло несколько раз так сильно, что качнулась земля. Это взлетели на воздух автомашины с боеприпасами. Часть моста оказалась разрушенной.
Но вот все смолкло, И лишь высоко в небе зуммерил мотор фашистского самолета-разведчика.
- Вот сволочь! Фотографирует итог работы своих стервятников. Теперь им, конечно, Железные кресты нацепят. Но ничего! Придет время - мы их нашими, осиновыми, наградим! - Чертыхаясь, к нам подошел капитан лет сорока, представился: - Дорохов Николай Ефимович, комендант перетравы. Простите, а вы кто будете?
- Майор Штыков и капитан Ковалев, - ответил я за обоих. - Следуем в хозяйство Шафаренко.
- В хозяйство Шафаренко? - переспросил Дорохов. - Так это же к нам. Я там командиром саперного батальона служу.
Заметив бегущего к нему старшего лейтенанта, вероятно своего заместителя, комендант извинился и, отойдя, отдал тому необходимые распоряжения о восстановлении переправы. Потом вернулся и подробно рассказал, как нам найти штаб дивизии.
На этом мы тогда и расстались. Но впоследствии, работая в штабе дивизии начальником оперативного отделения, а затем и командуя полком, я не раз еще встречался с капитаном Н. Е. Дороховым. Николай Ефимович был кадровым командиром и слыл в своем деле мастером на все руки. Все расчеты держал в голове. Умел точно определить место для брода, оборудовать гать и колонный путь, в короткие сроки навести переправу. Поэтому я с особой охотой привлекал его к планированию инженерного обеспечения боевых действий дивизии, полка.
В тот день через Дон мы переправились не по мосту, а на лодке. И уже через четверть часа стояли перед командиром дивизии полковником П. М. Шафаренко. Его землянка была врыта в толщу высокого речного берега и состояла из двух отделений. В одном комдив работал, в другом - отдыхал.
Свежевыбритый, в хорошо подогнанном обмундировании, Шафаренко выглядел очень молодо. Может быть, именно поэтому после короткой официальной беседы он неожиданно спросил меня:
- А сколько вам лет, товарищ майор?
Выслушав ответ, о чем-то подумал и сказал:
- Да, вы тоже молоды.
- Молодым и воевать! - выдержав его испытующий взгляд, о некоторой горячностью заявил я.
- Верно, - улыбнулся комдив. Подвел итог разговору: - Ну, что же, товарищ майор! Познакомитесь с оперативным отделением, тогда побеседуем пообстоятельнее. - Повернулся к Ковалеву: - А вы, товарищ капитан, отправляйтесь в полк. Командир уже ждет вас. - И поднялся из-за стола, давая тем самым понять, что разговор окончен.
По пути в землянку оперативного отделения я с любопытством осматривал расположение штаба дивизии. По сравнению с тем, что пришлось видеть на Керченском полуострове, здесь все отличалось в лучшую сторону. Не было скученности, землянки тщательно замаскированы, организовано надежное охранение штаба. Режим передвижения людей строжайший. Особенно днем. И в самом деле, если нужно с кем-то связаться, делай это по телефону.
Итак, я начопер дивизии. Пока это для меня - как задача со многими неизвестными. Правда, некоторый опыт штабной работы уже имею. Но одно дело штаб полка, который я возглавлял под Керчью. И совсем другое - оперативное, ведущее отделение штаба дивизии, можно сказать, его мозг. Иной масштаб, иные и задачи.
Признаться, я был буквально ошеломлен, когда впервые увидел в большой землянке оперативного отделения огромный стол, заваленный бумагами и застланный до земли картой, испещренной различными значками, красными и синими линиями, стрелами. И большое спасибо моему помощнику старшему лейтенанту А. И. Иванову, который тактично, не задевая самолюбия, ввел меня в курс дела, помог освоиться с обстановкой, узнать особенности и традиции, сложившиеся в штабе дивизии, познакомил с людьми.
Следует сказать, что мое вживание в роль начальника оперативного отделения усложнялось еще тем, что начальник штаба дивизии подполковник Н. Н. Петренко тоже был новым человеком в этой должности. Естественно, уделить мне достаточно времени он не мог. При первой же встрече Николай Никитович так и сказал:
- Ты, Штыков, меня извини. Помочь тебе пока ничем не могу. Времени в обрез, сам еще только врастаю в обстановку. Но имей в виду, спросить с тебя, когда надо, спрошу. И довольно строго.
Я, конечно, и сам понимал, что водить меня за руку никто не будет. Не та обстановка. Война! Значит, надо входить в курс дела самому. И как можно быстрее.
Пришлось покорпеть над картами и документами сутками, дотошно расспрашивать других начальников отделений штаба и служб по целому ряду непонятных мне вопросов. Не стеснялся поучиться и у своих подчиненных. Среди них были довольно опытные оперативники.
А обстановка тем временем все больше обострялась. Сторожевский плацдарм, естественно, не давал врагу покоя. Гитлеровское командование отлично понимало, какую опасность представляет плацдарм, нависший с севера над его войсками, рвущимися к Волге. К тому же наши части здесь уже длительное время не позволяли противнику снять с рубежа Верхнего Дона сколько-нибудь значительные силы для отправки под Сталинград. Поэтому он прилагал все усилия, чтобы как можно скорее разделаться с нами.
Особенно сильные бои начались на плацдарме во второй декаде сентября. Вначале они проходили с переменным успехом. Но 13 сентября сложилась почти критическая ситуация. С раннего утра на нашу оборону обрушился шквал артиллерийского и минометного огня, посыпались бомбы. Затем в атаку пошли сразу семь немецких и венгерских полков. Их поддерживали более 100 танков. Соотношение сил было явно не в нашу пользу. Главный удар противник наносил по центру боевого порядка 25-й гвардейской дивизии, стремясь расколоть плацдарм на две части. Но командующий 6-й армией (наше соединение входило в ее состав) генерал-майор Ф. М. Харитонов сумел разгадать этот замысел и сосредоточил на опасном направлении все имевшиеся у него под рукой резервы. Именно это-то и спасло положение.
Бои на сторожевском плацдарме, длившиеся в течение нескольких суток, не принесли гитлеровцам успеха. Наступило кратковременное затишье. Но мы отлично понимали, что это не что иное, как затишье перед бурей, и готовились к новым сражениям.
В этот период в 25-й гвардейской стрелковой дивизии с особой широтой развернулось снайперское движение. Его зачинателем стал младший лейтенант Василий Голосов, удостоенный впоследствии высокого звания Героя Советского Союза. Сам отлично владея многими видами оружия, в том числе и трофейного, он сумел в короткие сроки подготовить довольно большую группу сверхметких стрелков. А чуть позже в дивизии были сформированы даже целые снайперские подразделения. Особенно громкая слава ходила тогда о роте лейтенанта Б. И. Веревкина. На боевом счету этого снайперского подразделения вскоре стало числиться свыше 500 уничтоженных вражеских солдат и офицеров.
Среди сверхметких стрелков были и девушки. И они ни в чем не уступали мужчинам. Например, одна из них - Зоя Серовикова, москвичка, член ВЛКСМ, за время войны уничтожила более трех десятков гитлеровцев.
О том, какой грозой для врага были снайперы нашей дивизии, красноречивее всяких слов говорит хотя бы вот этот отрывок из неотправленного письма фашистского вояки: "Мы находимся в каком-то аду. Перед нами стоит снайперская дивизия, солдаты которой обучены отличной стрельбе и ежедневно выводят из строя большое число наших солдат и офицеров. В дневное время мы не можем не только передвигаться, но даже поднять головы. Если я останусь в живых, для меня это будет великим счастьем".
Вспоминая бои на плацдарме, не могу не сказать несколько теплых слов и о действиях нашей разведки. Ведь к ее организации прямое отношение имело не только разведывательное отделение во главе с капитаном И. И. Поповым, но и мое, оперативное.
Помнится, в первые недели боев на правом берегу Дона на оперативной карте штаба дивизии оставалось, к сожалению, еще немало так называемых белых пятен. Мы слабо знали противостоящего нам противника, систему его огня, имеющиеся резервы. Дело усугублялось еще и тем, что фашисты вели себя очень осторожно, не давая нам возможности захватить пленных.
И вдруг - приятная весть: разведчики во главе с лейтенантом С. Г. Воронковым взяли-таки в плен гитлеровского минометчика. Через несколько дней они же доставили в наше расположение еще двух фашистских солдат, плененных в районе так интересующей нас высоты 187,2.
Неизвестность кончилась. Мы получили интересующие нас сведения.
* * *
15 ноября 1942 года наша дивизия была неожиданно передана в состав 40-й армии. Мы сразу поняли, что это сделано неспроста, тем более что плацдарм вскоре посетил ее командарм генерал К. С. Москаленко.
В послевоенные годы мне не раз приходилось встречаться с Маршалом Советского Союза К. С. Москаленко. Но та встреча была первой, поэтому особенно врезалась в память.
...Командующий 40-й армией в сопровождении нашего комдива стремительно вошел в блиндаж оперативного отделения. Я увидел перед собой человека небольшого роста, худого, с утомленным, но довольно подвижным лицом. Первое, что произнес командующий, были слова:
- Ну, операторы, давайте карту боевых действий и последнюю сводку.
Знакомился с обстановкой тщательно, то и дело уточняя детали, и, видимо, изучал не только положение в полосе обороны дивизии, но и нас, ее командиров. В заключение сказал, обращаясь к комдиву:
- А теперь ведите меня по полкам. Посмотрели на бумаге, а теперь, как говорится, проверим, не забыли ли вы про овраги.
С этого и началось. Теперь, что ни день, к нам стали наезжать представители штаба армии, командиры частей и соединений, которым в скором будущем предстояло также переправить вверенные им войска на правый берег Дона, в полосу обороны нашей дивизии. Словом, жизнь забила ключом. Во всем ощущался необыкновенный подъем. Мы тогда ждали на Верхнем Дону больших перемен, отлично понимая, что начнутся они все-таки с юго-востока, из района Сталинграда.
И наши предположения сбылись. Вскоре под Сталинградом свершилось доселе невиданное: буквально за пять суток, начиная с 19 ноября, мощные встречные клинья советских войск, на острие которых наступали танковые и механизированные корпуса, соединились, стальным обручем обхватив 330-тысячную группировку противника.
Эти радостные вести были в те дни на устах у каждого бойца и командира. Мы чувствовали, что приближается и наш черед покончить с обороной. Об этом же свидетельствовал и приезд в начале декабря на сторожевский плацдарм генерала армии Г. К. Жукова. На фронте каждый солдат знал, что там, где появится этот прославленный военачальник, обязательно жди или наступления, или другого важного события.
О приезде представителя Ставки Верховного Главнокомандующего нам стало известно лишь накануне. Комдив срочно поставил передо мной задачу совместно с начальником инженерной службы М. А. Михайличенко и начальником связи дивизии Л. Г. Еловским подготовить место для работы группы генерала армии Г. К. Жукова. Надо было дооборудовать КП и НП 81-го полка, пункты управления батальонов первого эшелона. Ведь мы знали, что, приезжая в войска, Жуков обязательно бывает на переднем крае.
Задача, поставленная перед нами командиром дивизии, отличалась исключительной сложностью. Во-первых, в нашем распоряжении была всего лишь одна ночь. К тому же сильные холода превратили землю в настоящий бетон. Пришлось долбить ее кирками, ломами. А тут противник то и дело тревожил огнем. Но саперы трудились самоотверженно. Когда утром на командный пункт 81-го полка прибыли Г. К. Жуков, К. С. Москаленко и группа штабных работников, все было готово.
С Георгием Константиновичем мне доводилось встречаться еще в довоенную пору. Но мог ли я подумать, что он узнает меня? К удивлению, это произошло. Знакомясь с присутствующими, генерал армии на какое-то мгновение остановил свой взгляд на мне и спросил, не требуя ответа:
- Из Слуцкого гарнизона, командир танкового взвода? Как же, припоминаю. Слышал и о вашем Руссиянове. Он отличился в боях под Минском и Москвой. Настоящий герой!
Та встреча, о которой напомнил Георгий Константинович, произошла в 1935 году, когда Г. К. Жуков еще командовал 4-й кавалерийской дивизией и был одновременно начальником Слуцкого гарнизона. Тогда только что закончилось двустороннее учение с участием нашей, 4-й стрелковой, и 4-й кавалерийской дивизий. Им руководил командующий Белорусским военным округом командарм 1 ранга И. П. Уборевич. И вот после разбора результатов учения в гарнизоне состоялось совещание воинов - передовиков учебы. Мне, как командиру стахановского взвода (в ту пору было и такое наименование), довелось выступить на нем с обменом опытом. А после совещания нас принял Г. К. Жуков и долго беседовал о жизни и боевой учебе. Внешне суровый, Георгий Константинович тем не менее умел находить путь к сердцу бойца и командира.
Таким он и остался навсегда в моей памяти - человеком, солдатом, полководцем, коммунистом.
Но вернемся снова в декабрьские дни 1942 года.
После посещения генералом армии Г. К. Жуковым сторожевского плацдарма у нас полным ходом началась подготовка к наступлению. Правда, мы еще не знали его сроков. Но чувствовали, что оно не за горами.
Вскоре на плацдарм прибыл другой представитель Ставки генерал-полковник А. М. Василевский. Он тоже детально ознакомился с обстановкой, а затем провел совещание с командным составом нашей дивизии. Обращаясь к присутствующим, А. М. Василевский, в частности, напомнил о суровой зиме, о необходимости принять все меры для обогрева людей, обеспечения их горячей пищей и боеприпасами. Коснувшись задач на будущее, генерал-полковник обратил наше внимание на характер местности, занятой противником. Она изобилует высотами, балками и оврагами, что, вне сомнения, значительно затруднит не только снабжение войск, но и их маневр. Наступающие части будут привязаны к дорогам. Значит, потребуются колонные пути. А для этого нужно заранее позаботиться о получении достаточного количества тягачей, снегоочистителей, другой дорожной техники.
Итак, мы готовимся к переходу в наступление. Обстановка сложная. Ведь наша дивизия, являясь, если можно так выразиться, хозяйкой сторожевского плацдарма, ни на день не прекращает боев за его удержание, давая возможность другим частям и соединениям ударной группировки советских войск сосредоточиться на правом берегу Дона. И все же, несмотря ни на что, мы изыскиваем время и место для подготовки подразделений к наступлению. Даже проводим батальонные тактические учения. Для этого облюбовали небольшой пятачок у деревни Селявное, в глубине плацдарма, оборудовали там приблизительно такие же, как у противника, укрепления и теперь штурмуем их днем и ночью.
В боях и учебе как-то незаметно подошло и 31 декабря - канун нового, 1943 года. В тот день в штаб дивизии принесли целую кипу писем. Среди них была и весточка от жены. Она писала из далекого сибирского поселка Юрга. В каждой строчке - незаживающая душевная боль: жена еще тяжело переживала утрату нашего единственного маленького сына, погибшего во время эвакуации. Но была и вера в будущее. "В этот Новый год, - писала она, - елку наряжать не буду. Валерика нет... Но все же когда-нибудь это кончится, придет победа. Я верю в нее, как и ты. А потом настанет радостный день: у нас снова появится сын... Красивой, наверное, станет жизнь на земле, хотя бы одним глазом на нее глянуть..."
Будущее... Конечно же оно будет прекрасным! А пока... Пока мы уже вторично встречаем Новый год на фронте.
Еще утром комдив П. М. Шафаренко, ставший уже генерал-майором, отдал распоряжение об усилении охраны передовых позиций. Не исключена возможность, что фашисты попытаются в канун Нового года прощупать нашу оборону. Поэтому в каждый полк с вечера отправились представители политотдела дивизии, начальники служб, работники штаба. Мне, например, предписывалось побывать в 81-м полку, что занимал оборону перед рощей Ореховая.
С собой я взял своего помощника старшего лейтенанта А. Н. Потемкина. Двинулись в путь по целине. Сильный ветер с Дона, подымая колючую снежную пыль, нещадно сек наши лица. Вначале думали попасть в полк по прямой - через Селявное. Но пришлось сделать крюк, так как противник вдруг обрушил на эту деревню сильный артиллерийский огонь. Кстати, он и раньше частенько обстреливал ее, заподозрив, что именно здесь мы проводим батальонные учения.
Словом, было уже что-то около двенадцати, когда мы, изрядно намучившись, добрались наконец до позиций 81-го полка. В штабной землянке застали его командира П. К. Казакевича и замполита Н. Е. Головашева. Они сидели за столом, на котором среди алюминиевых кружек и фляг аппетитно громоздились ломти черного хлеба, куски сала и горячая картошка. Мы присоединились к ним.
Внимание присутствующих было приковано к переносной радиостанции, настроенной, как нам пояснили, на московскую волну. Оставались уже считанные минуты до того момента, когда эфир заполнит мелодия пролетарского гимна и Кремлевские куранты пробьют последние секунды уходящего года.
И этот момент настал. Мы тепло поздравили друг друга с наступившим новым годом, пожелали скорейшей победы и счастливого возвращения домой. Немного выпили.
Но долго засиживаться в землянке было нельзя. Всех нас ждали неотложные дела. Я, например, побывав в батальонах 81-го полка, направился в подразделения соседнего с ним, 73-го. Здесь встретился с прославленным комбатом капитаном А. Я. Обуховым. О нем я не раз слышал самые лестные отзывы. Поговаривали, что этого отважного командира знают по фамилии даже гитлеровцы. В своих радиопередачах они, как мне рассказывали, даже предлагали ему перейти на свою сторону, обещая большие чины и награды.
И вот мы сидим с Алексеем в его землянке. После доклада о состоянии дел во вверенном ему батальоне он коротко рассказывает о себе. Родился в Удмуртии, в небольшой деревеньке Сига, что в Кезском районе. Еще во времена комсомольской юности работал заместителем председателя колхоза. Затем был призван в армию. Служба пришлась по душе, и Алексей решил навсегда связать с армией свою судьбу. Громил японских самураев у Хасана, в бой с фашистами вступил с первых дней войны. Комбатом стал с апреля сорок второго. Словом, боевого опыта не занимать.
В штабе дивизии, куда мы со старшим лейтенантом А. Н. Потемкиным вернулись уже под утро, меня ожидала приятная весть. Подполковник Н. Н. Петренко сообщил, что моя просьба о возвращении на командную должность наконец-то удовлетворена. Я назначен заместителем командира 73-го гвардейского стрелкового полка. Да-да, того самого, где только что побывал.
Это сообщение меня очень обрадовало. Что греха таить, штабная работа была явно не по мне. А вот командирская... Конечно, немного грустно было расставаться с сотрудниками оперативного отделения, с которыми я уже успел не только сработаться, но и сдружиться. Но, как говорится, каждому свое.
* * *
73-й гвардейский стрелковый полк, куда мне надлежало прибыть для прохождения дальнейшей службы, занимал на плацдарме оборону в центре боевого порядка дивизии. Еще будучи начальником оперативного отделения, я не раз встречался с его командиром подполковником А. С. Беловым и начальником штаба полка капитаном П. И. Жидиковым. И теперь они приняли меня по-дружески, как доброго старого знакомого.
Я знал, что Белов с Жидиковым земляки: оба из Москвы. Давно сработались, понимают друг друга с полуслова. Заслуженные командиры, отличились еще в период форсирования Дона. Награждены орденом Красного Знамени.
Что касается работников штаба полка, то и они мне были знакомы. В свое время по делам службы я уже неоднократно контактировал и с начальником артиллерии капитаном Б. М. Зайцевским, и с начальником инженерной службы полка П. И. Миткалевым, и с помощником начальника штаба старшим лейтенантом В. Я. Аристовым.
Стрелковыми батальонами в 73-м гвардейском командовали капитаны А. П. Головин, М. С. Никифорцев и А. Я. Обухов. С последним, как упоминалось выше, мы уже беседовали в новогоднюю ночь. С другими комбатами еще только предстояло познакомиться.
И такая возможность вскоре представилась. Дело в том, что сразу же по прибытии в полк я получил от подполковника А. С. Белова задачу подготовить батальон капитана М. С. Никифорцева к бою за рощу Ореховая. В ее овладении должен был принять участие и батальон из 81-го полка, которым командовал старший лейтенант В. А. Куриленко.
Подступы к роще Ореховая были укреплены противником основательно, ибо гитлеровское командование понимало, что с захватом ее перед нами открывалась свобода маневра вплоть до Довгалевки, находившейся на второй полосе вражеской обороны. Словом, бой за рощу обещал быть особенно ожесточенным.
...На батальонном КП кроме командира я застал и его заместителя по политической части старшего лейтенанта В. Т. Древаля. Познакомились. Оказалось, что старший лейтенант еще ни разу не участвовал в боях, но с большим нетерпением ждал начала нашего наступления.
- У меня мать осталась в Киевской области, - пояснил Древаль. - Поэтому мне непременно нужно скорее в Киев попасть.
Забегая вперед, скажу, что через тридцать один год после победы я встретился с Героем Советского Союза, уже полковником, Василием Тимофеевичем Древалем. Вспомнили наш разговор перед атакой на рощу Ореховая. Оказалось, что В. Т. Древаль не только дошел до Киева, но и участвовал во взятии Берлина.
Но это еще будет. Пока же, разговаривая с М. С. Никифорцевым и его заместителями, я пришел к неутешительному выводу: второй батальон к выполнению стоящей перед ним боевой задачи не готов. Ни комбат, ни его штаб почти не знали противостоящего им противника, систему его огня. Не был даже как следует оборудован батальонный КП.
Что греха таить, капитану Никифорцеву пришлось выслушать от меня немало упреков. Но, к счастью, он правильно воспринял это и постарался в оставшееся до начала боевых действий время устранить выявленные мной недочеты.
Я тоже, чем мог, помогал комбату. В частности, мне удалось убедить командира полка А. С. Белова в необходимости проведения разведывательного поиска. Эту задачу возложили на взвод старшего лейтенанта П. Чашкина, смелого и находчивого командира. А всю организацию и подготовку взвода к поиску взял на себя начальник разведки полка капитан А. Н. Степанов.
Подразделение Чашкина пошло в разведку в ночь на 11 января. Его бойцы, одетые в белые маскхалаты, незаметно преодолели минное поле и проволочные заграждения, подползли вплотную к вражеским блиндажам. Но здесь их обнаружили. Завязался бой. Осколком гранаты был ранен разведчик Чеботарев. Но он нашел в себе силы первым ворваться в блиндаж. За ним последовали старший сержант Павлов и несколько других бойцов взвода. В яростной рукопашной схватке они уничтожили шестерых гитлеровцев, а одного взяли в плен. Отходя, группа закидала гранатами три дзота противника.
Словом, разведпоиск удался. Доставленный в штаб полка пленный, принадлежавший, как оказалось, к 429-му полку 168-й пехотной дивизии, дал ценные сведения о силах противника перед рощей Ореховая. Он, в частности, сообщил, что в их полку едва успевают восполнять потери, которые наносят гитлеровцам каждодневные огневые налеты нашей артиллерии и снайперы. Признался, что моральный дух его сослуживцев под влиянием катастрофы немецко-фашистских войск под Сталинградом упал, что сейчас не только солдаты, но и многие офицеры перестают верить в благоприятный для них исход войны. Особенно это заметно в венгерских частях, которым гитлеровское командование все больше перестает доверять. Кстати, об этом нам и самим было хорошо известно. Из попадавших в наши руки документов, из показаний пленных мадьяр мы знали, что многие из них начинают осознавать, что участвуют в преступной, чуждой им войне. И уже не желают ничего иного, кроме как вернуться домой. Об этом красноречиво говорили и страницы из дневника солдата Иштвана Болачека из 1-й мотобригады, убитого в полосе нашей дивизии. Вот выдержка из него:
"Вчера был в бою, уцелел чудом. Погибли подполковник и несколько капитанов... Настроение подавленное. Холодно, мерзнем. Помоги нам, святая богородица, вернуться домой".
А солдат из венгерской 20-й пехотной дивизии, взятый в плен нашими разведчиками, на допросе заявил, что он имел возможность оказать сопротивление, но не стал делать этого, так как не хочет воевать за чуждые ему интересы хортистского правительства.
Итак, раннее утро 12 января. Тишина. Настороженная, ждущая. Но вот ее взрывают громовые раскаты. Это начала артподготовку соседняя с нами дивизия. А часа через полтора подполковник Петренко сообщил нам в полк по телефону, что батальон этого соединения уже ворвался в Голдаевку.
Значит, вот-вот наступит и наш черед. Ждем сигнала - красную ракету, которую должны дать с НП дивизии.
Но время идет, а ракеты все нет и нет. Волнуемся. И лишь в 14.00, и не ракетой, а залпами "катюш", был подан сигнал к началу наших действий.
...В первые же часы боя значительного успеха добился наш сосед батальон старшего лейтенанта В. А. Куриленко из 81-го полка. Он с незначительными потерями достиг рощи Ореховая, обойдя ее с востока, ударил по фашистам с тыла и ворвался в первую траншею. Его тут же поддержал батальон капитана М. С. Никифорцева, который развил успех своего соседа и овладел второй траншеей врага. Но вскоре его продвижение замедлилось, а затем и совсем прекратилось. Оказалось, что на северной опушке рощи наша дивизионная артиллерия почти не подавила фашистские дзоты. А все попытки уничтожить их в ближнем бою успеха не имели. Роты залегли, понеся значительные потери. Особенно ощутимыми они были в подразделении старшего лейтенанта Л. М. Калинина.
Чтобы исправить создавшееся положение, нужно было принимать экстренные меры. Но какие? Оставалось единственное: ввести в бой резерв батальона стрелковую роту старшего лейтенанта П. Т. Щелкунова, усиленную взводом тяжелых танков. Так мы с Никифорцевым и поступили. Одновременно я связался по телефону с начальником артиллерии дивизии полковником Н. И. Новицким и попросил его поддержать попавший в беду батальон огнем (одна лишь полковая артиллерия в данной ситуации многого бы сделать не смогла).
Через считанные минуты там, где сеяли смерть вражеские дзоты, земля буквально вздыбилась от согласованного огня полковой и дивизионной артиллерии. Вперед устремились рота Щелкунова и тяжелые КВ. Используя складки местности, они вышли противнику в тыл и атаковали его. Этим воспользовались остальные силы батальона. Первыми поднялись в атаку бойцы роты старшего лейтенанта М. В. Почекуева. За ними ринулись вперед и другие подразделения. Враг дрогнул, начал поспешный отход. Преследуя его, батальон Никифорцева вышел на северо-западную окраину рощи и тут соединился с подразделениями батальона Куриленко из 81-го полка.
Батальоны сумели пробить брешь в обороне противника. В нее немедленно устремились дивизии, располагавшиеся в то время на плацдарме. Они расширили прорыв до шести километров по фронту и продвинулись вперед до трех с половиной километров.
В тот же день к нам в полк прибыли сотрудники дивизионной газеты М. Астахов и П. Юрьев. И уже в следующем номере многотиражки были помещены их материалы о героях боев за рощу Ореховая. Военные журналисты со знанием дела довели до всех бойцов и командиров дивизии опыт действия в сложнейших условиях лейтенантов И. Колыханова, К. Ермакова, сержантов С. Касницкого и Г. Гамчанина, рядовых А. Ломакина, А. Гулимова и других.
О многих из этих подвигов я узнал гораздо раньше сотрудников дивизионки, так как постоянно находился в батальоне капитана М. С. Никифорцева. Еще в период боя у дзотов противника мне, например, доложили, что лейтенант Колыханов получил одно за другим два ранения, но продолжает руководить действиями взвода. А красноармеец Минибаев лично подорвал гранатами две огневые точки врага, обеспечив тем самым продвижение вперед не только своего отделения, но и всего взвода. Сержант Касницкий и боец Златкин в числе первых ворвались во вражеские траншеи и уничтожили в рукопашной схватке свыше десятка гитлеровцев.
В тот день умело действовал и сержант Георгий Волков. Особо подчеркну, что перед боем он подал заявление с просьбой принять его кандидатом в члены ВКП(б). И сразу же постарался оправдать оказанное ему коммунистами доверие. Так, когда взвод залег возле проволочного заграждения, не имея возможности проделать в нем под огнем врага проходы, Георгий, воспользовавшись небольшой ложбинкой, все-таки подполз к заграждению и гранатами пробил в нем коридор, куда и устремились его боевые товарищи. Стоящая перед взводом задача была выполнена.
Конечно, в достигнутом передовыми батальонами успехе была заслуга не только стрелков и автоматчиков. Большую роль здесь сыграли и поддерживающая их артиллерия, и приданные батальонам танки из состава 116-й танковой бригады. Мне, например, особенно запомнились бесстрашные действия экипажей из роты старшего лейтенанта П. Ф. Лагутина. Каждая броневая машина этого подразделения носила имя, грозное для врагов и родное для всех советских воинов, - "Чкалов", "Ермак", "Пугачев"... И радостно было видеть, как неуязвимый "Чкалов" давит своими гусеницами уже третий вражеский дзот, а от метких выстрелов "Ермака" и "Пугачева" горят фашистские танки и самоходки!
А как это вдохновляло бойцов и командиров! Они воочию убеждались, что у нас есть уже такая сила, против которой не может устоять и хваленая крупповская сталь, и что недалек тот день, когда нахлынувшие на нашу Родину фашистские орды будут не только остановлены, но и повернуты вспять.
* * *
На следующий день бой вспыхнул с новой силой. Командарм требовал во что бы то ни стало развить успех. На плацдарм были срочно переброшены свежие дивизии, которые сразу уже вступили в дело.
Враг, не выдержав этого удара, снова попятился. Наша дивизия хотя и медленно, но все же двигалась вперед, направив острие своего главного удара на Довгалевку.
Довгалевка и Мастюгино, расположенные километрах в шести северо-западнее плацдарма, являлись довольно сильными узлами вражеского сопротивления. Вот туда-то и наступали теперь 73-й и 81-й полки, поддерживаемые 116-й танковой бригадой.
Двигаться нелегко. Высота снежного покрова такова, что бойцы подчас по грудь проваливаются в него. Я теперь постоянно нахожусь в батальоне капитана А. Я. Обухова, помогая его командиру обеспечивать взаимодействие с соседними подразделениями.
На подступах к Довгалевке батальон неожиданно попадает под сильный пулеметный огонь, который ведется с высотки. Дзоты! Залегла вырвавшаяся было вперед рота старшего лейтенанта А. И. Мороза, а за ней и другие подразделения. Огонь буквально вжал людей в сугробы. Казалось, не найти сейчас силы, которая смогла бы их поднять. А время не ждет. Число раненых и убитых растет. Особенно хорошо пристрелялся по залегшим ротам центральный дзот. Предлагаю Обухову срочно выделить опытный пулеметный расчет и во что бы то ни стало подавить врага. На это дело тут же вызвались двое комсомольцев - командир пулеметного расчета Иван Войлоков и его помощник Александр Строков.
Как я потом узнал, они были друзьями с детства. Родились и выросли не только в одном городе - Москве, но и в одном доме. До войны вместе трудились на заводе, одновременно вступили в комсомол. Но вот в пулеметной роте встретились случайно. Войлоков прибыл к нам чуть раньше Строкова, прямо из госпиталя, где лечился после ранения. Веселый и общительный, этот крепыш сразу же стал любимцем роты. А накануне нашего наступления он, как рассказал мне А. Я. Обухов, подошел к своему командиру роты и сказал:
- Хочу вступить в партию. Рекомендации есть. Только вот не знаю, заслужил ли?
Ротный заверил:
- Конечно же заслужил! Пиши заявление.
Я потом прочитал это заявление. В нем были такие слова: "Уничтожил шестьдесят пять фашистов. В будущих боях не пожалею жизни..."
И вот теперь Войлоков и Строков, толкая впереди себя пулемет, ползут к вражескому дзоту. Они уже преодолели проволочное заграждение, когда были обнаружены гитлеровцами. Вражеские пулеметчики перенесли огонь непосредственно по смельчакам. Но те, к счастью, уже находились в так называемом мертвом пространстве. К тому же и бойцы залегших рот открыли такой плотный огонь по дзоту, что на какое-то время буквально ослепили гитлеровских пулеметчиков. Этого было достаточно, чтобы Войлоков и Строков сделали последний рывок и сблизились с вражеской огневой точкой.
Застучал "максим". Выпустил одну, другую очередь. Фашистский дзот замолчал. Но, едва батальон Обухова поднялся в атаку, огневая точка врага снова ожила.
Опять в дело вступил "максим". И вдруг захлебнулся. В наступившей тишине ухнул взрыв гранаты. Потом еще один. На этот раз фашистский дзот замолчал навсегда. Батальон ворвался на высоту.
Но что же все-таки случилось у вражеского дзота? Об этом нам доложил потом старший лейтенант Мороз, рота которого оказалась на высоте первой.
- Когда мы подскочили к дзоту, - взволнованно рассказывал он, смотрим, а около него сидит один только Строков. Бледный, в лице ни кровинки. "Где, - спрашиваю, - Войлоков? Что с ним?" "Убили, - отвечает Строков почти шепотом, а у самого по щекам слезы катятся. - В самый последний момент убили. Мы когда ударили по амбразуре, вроде бы замолчал дзот. А потом опять... Ну Иван и решил еще ближе подползти. Чтобы, значит, наверняка. Подтянул пулемет, метров с пяти теперь врезал. В самую, можно сказать, пасть. Захлебнулись, сволочи. Затем щелчок пистолетный. Неслышный почти. Ванюшка и ткнулся в снег. А это ихний офицер, гад, из дзота выскочил и выстрелил. Ну я его срезал, конечно. Схватил гранаты, что при нем имелись, швырнул в дзот... Окончательную точку поставил, словом. А вот Ванюшка... Его же этим не вернешь..."
Да, трудно терять товарищей. Но что поделаешь - бой. Оставалось только одно - мстить фашистским гадам за павших. И мы мстили. Жестоко мстили!
...После овладения высотой Безымянной полк продолжил движение к Довгалевке. Вот уже показались впереди строения этого большого села. Но где же наш сосед - 81-й полк? Видимо, отстал. Выходит, нам одним предстоит брать Довгалевку.
На НП батальона капитана А. П. Головина, куда к тому времени я переместился, прибыли командир полка А. С. Белов и начальник штаба П. И. Жидиков. На коротком совещании было решено: при штурме села в центре боевого порядка полка должен действовать Головин, а справа и слева - батальоны Обухова и Никифорцева.
Белов и Жидиков убыли на свой наблюдательный пункт, а я по-прежнему остался у Головина. Вскоре его батальон начал тяжелый ночной бой. Но предпринятая атака почти сразу же была остановлена сильным огнем противника. Появились убитые, немало бойцов было ранено. Санинструкторы едва успевали эвакуировать их с поля боя. Особенно в ту ночь отличилась Таня Елумеева. На санках-волокушах эта хрупкая девушка, вчерашняя школьница, лично вывезла более десяти раненых бойцов и командиров. Причем с постоянным риском для своей жизни. Это о таких, как она, скажет потом поэтесса Юлия Друнина, тоже шагнувшая на фронт со школьной скамьи:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ...
Но вернемся снова к тому бою. Итак, батальон Головина залег у околицы Довгалевки. Не лучше обстояло дело и у Обухова с Никифорцевым. Их подразделения тоже не могли двигаться вперед из-за сильного пулеметного огня, ведущегося из вражеских дзотов. А артиллерия сопровождения где-то основательно застряла. Создалась критическая ситуация. Ее разрядил командир полка, сообщивший по телефону, что на помощь нам подходят танки. И действительно, вскоре прибыла уже знакомая рота старшего лейтенанта П. Ф. Лагутина из 116-й танковой бригады.
Теперь дела пошли гораздо легче. При поддержке танков наши батальоны ворвались в Довгалевку, завязали там ближний бой. И хотя гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, советских воинов уже ничто не могло остановить. Вскоре они полностью очистили село от фашистов, уничтожив при этом до 300 вражеских солдат и офицеров, а 500 взяв в плен. В качестве трофеев нам досталось немало боевой техники и оружия, большое количество боеприпасов и другого военного имущества.
* * *
Рано утром 14 января мы снова двинулись на запад, спеша на помощь 78-му полку, который, оказывается, в ту ночь не отстал, как мы думали, а вышел к Мастюгино и завязал за него бой.
Здесь вначале повторилось почти то же самое, что и при взятии Довгалевки. Ночная атака 78-го полка на Мастюгино не удалась. А с наступлением дня стало не легче, а еще тяжелее. Враг вызвал авиацию, которая долго и ожесточенно бомбила залегшие у села батальоны полка. И только с нашим прибытием положение улучшилось. Батальон капитана А. П. Головина сумел обойти Мастюгино с юга и ударить противнику в тыл. Это-то и решило исход боя. Мастюгино пало, а вслед за ним объединенными усилиями мы захватили и другой населенный пункт - Плотаву.
Теперь враг начал откатываться более поспешно. К середине января наша дивизия сумела продвинуться вперед более чем на 20 км и овладеть такими важными в тактическом отношении населенными пунктами, как Скорицкое и Фабрицкое. Но впереди была еще Репьевка, с захватом которой соединения армии могли бы создать внешний фронт окружения гитлеровских войск на Верхнем Дону.
Бой за Репьевку разгорелся с самого утра 16 января. Первой в него вступила рота лейтенанта А. Ф. Семина, раньше других подразделений полка подошедшая к этому сильно укрепленному противником селу. Но ее атака успеха не имела. Здесь требовались более значительные силы. И они вскоре были нами сконцентрированы. Батальон уже знакомого читателю капитана Головина при поддержке танков с первой же атаки сумел зацепиться за окраину Репьевки. Следом аа ним в село ворвались батальоны Обухова и Никифорцева, подразделения из полка Казакевича.
И гитлеровцы дрогнули. Побросав хорошо подготовленные к бою, но или блокированные нами, или просто обойденные доты, дзоты и другие укрепления, они поспешно бежали из Репьевки, успев напоследок все-таки поджечь село. И мы, еще не остывшие после боя, сразу же превратились в пожарников: тушили дома, спасали от огня мирных жителей.
К вечеру в Репьевку прибыл командир дивизии, и мы впервые за все дни наступления услышали от него, кажется, уже забытое нами слово - "отдых".
Да, он был нам крайне необходим. Ведь за плечами пять суток непрерывных боев! У бойцов и командиров буквально подкашивались от усталости ноги. Никто из них за это время ни на минуту не смыкал глаз. Но кроме сна нужна еще была и баня. За организацию помывки людей взялись заместитель командира полка по тылу Г. К. Боженюк и старший врач О. С. Саркаров. Это было нелегким делом. Сельская баня оказалась полностью разрушенной. На помощь пришли местные жители. Они предоставили в наше распоряжение большую часть уцелевших домов. В русских печах грелись громадные чугуны с водой. На пол стлалась солома. И надо было видеть, с каким наслаждением даже в этих условиях бойцы и командиры смывали с себя закаменевшую соль!
Отдых продлился недолго. Уже 20 января полк снова вступил в бои. Сначала за Шаталовку и Владимирское, затем двинулся на Меловое.
И вдруг среди ночи, уже на марше, получаем из штаба дивизии тревожное сообщение: в районе Синих Липяг попал в беду 78-й стрелковый полк Билютина. Нам приказано срочно повернуть батальоны на сто восемьдесят градусов и как можно быстрее достигнуть Синих Липяг и оказать помощь билютинцам.
Мы так и сделали. Буквально за несколько часов по бездорожью подошли к Синим Липягам.
Здесь кипел жаркий бой. Батальоны 78-го полка то и дело предпринимали атаки на этот населенный пункт, стремясь, как пояснил мне Билютин, пробиться к центру села, где, оказывается, сражались в полном окружении несколько рот их полка. Но, к сожалению, гитлеровцы всякий раз встречали атакующие батальоны таким сильным огнем, что они не в силах были дойти даже до окраины Синих Липяг.
Но как же случилось, что эта группа оказалась в центре села, да к тому же еще и в окружении? Командир 78-го стрелкового полка вкратце поведал мне эту грустную историю...
Когда полк еще только подходил к Синим Липягам, Билютин, стремясь разведать обстановку в районе этого населенного пункта, выслал вперед передовой отряд силою до батальона, а сам тем временем начал подтягивать изрядно подрастянувшиеся другие подразделения и полковую артиллерию.
Вскоре командир передового отряда, достигнув Синих Липяг, доложил по рации, что противника в населенном пункте нет. Это заметно приободрило людей; темп марша значительно ускорился. Всем хотелось как можно быстрее дойти до села и там хотя бы полчаса отдохнуть после изнурительного движения по бездорожью.
И вдруг, когда до Синих Липяг осталось что-то около пяти километров, тот же командир передового отряда передал новую, но уже тревожную весть: "Веду бой с крупными силами противника. Окружен. Жду помощи".
Оказывается, к селу только что подошла большая колонна гитлеровцев с танками и артиллерией. Передовой отряд оказался в ловушке. Заняв в центре Синих Липяг круговую оборону, он принял бой...
- Стрельба там слышна до сих пор, - кивая в сторону села, сказал Билютин. - Значит, передовой отряд еще держится. Но надолго ли его хватит? Там ведь у них нет ни пушек, ни минометов. А против танков да артиллерии много ли с винтовкой навоюешь?.. - Поморщился, словно от зубной боли, продолжил: - Жаль людей. Они ведь нас ждут, надеются. А мы... Шестую атаку предпринимаем, уже и людей положили немало, а толку...
Я понимал его состояние. Конечно, сейчас дорога каждая минута. Ведь там, в Синих Липягах, гибнут люди. Наши люди! Герои! И мы их должны во что бы то ни стало выручить!
Быстро расставляем артиллерию, буквально поорудийно распределяем выявленные в предыдущих атаках огневые точки противника. Пока производится артналет, батальоны моего полка обходят Синие Липяги с флангов. С фронта, как договорились, будет по-прежнему атаковать полк Билютина.
Прогремели последние артиллерийские выстрелы. Окраины села в дыму пожарищ. Гитлеровцы почему-то молчат. Вероятно, их ошеломил такой мощный артналет, и они поняли, что к атаковавшему их ранее полку подошли новые подкрепления. И теперь готовятся к особенно сильному натиску.
В серое небо взлетает красная ракета. Это сигнал. Полк Билютина поднимается в седьмую по счету атаку. С флангов и тыла по Синим Липягам бьют батальоны Головина, Никифорцева и Обухова...
Слаженная атака двух полков приносит свои результаты: мы врываемся в село. Но еще несколько часов на его улицах кипит ожесточенный ближний бой, то и дело переходящий в рукопашные схватки.
И гитлеровцы не выдерживают. Но из Синих Липяг уйти удается немногим. Как мы потом подсчитали, в бою за село противник потерял только убитыми до полутора тысяч своих солдат и офицеров, немало танков и артиллерийских орудий.
А вот и те герои, что стояли в центре Синих Липяг насмерть против во много раз превосходящих сил врага... В живых из них остались немногие - чуть больше взвода. А было вначале, как проинформировал меня Билютин, около батальона...
Синие Липяги в наших руках. Здесь остается 78-й стрелковый полк. А наши батальоны почти тут же уходят из села. Маршрут движения прежний - на Меловое. Оно тоже ждет своих освободителей...
...Голдаевка, Довгалевка, Репьевка, Синие Липяги, Меловое... Названия этих воронежских селений сохранились в моей памяти на всю жизнь. Ведь именно здесь началось наше движение на запад. И это были первые советские села, освобожденные частями нашей дивизии от фашистских захватчиков. А такое не забывается!
Глава третья.
В районе Горшечного
Всю ночь наш полк совершал трудный марш. Направление - населенный пункт Горшечное. Но перед ним нам еще предстояло взять с боем деревни Старое и Новое Меловое - по данным разведки, довольно сильно укрепленные противником. Следует сказать, что эти населенные пункты, слившись почти воедино и растянувшись на 2-3 километра вдоль дороги иэ Шаталовки на Горшечное, располагались к тому же и на господствующих над местностью высотах. И если добавить к этому то обстоятельство, что их обороняло не менее двух фашистских батальонов с танками и артиллерией, то станет ясно, какой сложности задачу предстояло выполнить полку.
А тут еще, если так можно выразиться, поступили новые вводные. Буквально перед началом марша неожиданно заболел наш командир полка. Начальника штаба по неизвестным причинам перевели в другой полк. Вместо него к нам прибыл капитан А. Н. Потемкин. И вышло так, что мне и новому начальнику штаба пришлось срочно брать на себя выполнение той задачи, которая в общем-то замышлялась и разрабатывалась другими людьми. Это, естественно, было нелегким делом. Но, как говорится, на войне всякое бывает, поэтому нужно быть готовым к любым неожиданностям.
Утешало еще и то, что Старое и Новое Меловое нам предстояло брать не одним, а во взаимодействии с полком П. К. Казакевича.
С самого раннего утра в районе Старого Мелового завязался упорный бой. Вскоре даже пришлось ввести в дело резерв - лыжные роты. Они-то и склонили чашу весов в нашу пользу. Особенно в этот день отличилась лыжная рота под командованием лейтенанта П. С. Петрова. Совершив обходный маневр, она смело ударила по противнику с тыла, внесла в его ряды панику и не только первой ворвалась на улицы Старого Мелового, но и оказала существенную помощь батальонам из полка П. К. Казакевича, застрявшим перед Новым Меловым.
Итак, бой уже перенесся непосредственно в пределы населенных пунктов. Но и здесь он не потерял своей остроты. Опомнившись после первого замешательства, гитлеровцы начали все чаще контратаковать наши подразделения. Вскоре в очень трудном положении оказался батальон капитана А. П. Головина. С наблюдательного пункта мне было хорошо видно, как одна из его стрелковых рот - рота лейтенанта Г. П. Абдулова, попав под интенсивный артиллерийский обстрел, залегла на почти открытом месте. Что делать? Срочно пытаюсь связаться с Головиным. Но связь с батальоном нарушена. Выручил оказавшийся поблизости начальник химической службы полка Гумар Вильданов. С несколькими бойцами из тыловых подразделений он смело бросился в самую гущу боя, уничтожил группу гитлеровцев, пытавшихся обойти залегшую роту Абдулова, и увлек ее за собой.
Однако общая обстановка на поле боя почти не улучшилась. Больше того, на батальон капитана Головина вскоре двинулись фашистские танки и густые цепи автоматчиков. Казалось, бойцы первого батальона не смогут сдержать этого удара. Но нет, его роты не дрогнули, не отступили. Они смело вступили в схватку с бронированными чудовищами. Большую помощь в этом им оказали заблаговременно высланные мной на танкоопасное направление рота ПТР и взвод 76-мм пушек. Вот загорелась одна крестастая машина, другая... Остальные попятились назад.
Позже мы узнали, что повернуть их заставили бронебойщики из взвода лейтенанта С. П. Абрамова. Это он, их командир, разгадав маневр вражеских танков, вывел расчеты противотанковых ружей во фланг и почти в упор расстрелял гитлеровские машины. А батальон капитана А. П. Головина, воспользовавшись замешательством гитлеровцев, вновь рванулся вперед и вскоре вышел на противоположную окраину Старого Мелового.
* * *
Утро 26 января выдалось на редкость морозным и зоревым, что по всем приметам предвещало погожий солнечный день. Наш полк выходил со стороны Нижних Борков к юго-восточной окраине Горшечного.
Поселок этот лежал в большой котловине. Дома почти сплошь одноэтажные, заметно выделяются лишь высокая церковь да несколько кирпичных пристанционных построек.
- Ну, вот оно и Горшечное. Интересно, какие выпадут тут на нашу долю горшки? - вглядываясь в притихший впереди поселок, промолвил начальник штаба полка капитан А. Н. Потемкин.
Да, разбить здесь горшков нам придется немало. И довольно крепких. Ведь, по данным разведки, известно, что уже на подступах к поселку заняли промежуточный рубеж обороны отошедшие из Старого и Нового Мелового, Синих Липяг остатки потрепанных нами накануне батальонов из состава 168-й и 68-й пехотных дивизий врага. К тому же и в самом Горшечном находятся как минимум два пехотных батальона, усиленные танками и артиллерией. Но и это еще не все. Севернее поселка, в районах Олыма и Ясенки, сосредоточились для контрудара по нашим войскам значительные силы фашистов. А это значит, что в любое время к гарнизону Горшечного могут подойти подкрепления. И немалые. Значит, наша задача - в самые кратчайшие сроки разделаться с ними, ворваться в поселок и закрепиться в нем. Иначе...
Горшечное приказано взять силами двух полков - нашего и 81-го. 78-й полк дивизии подойти на помощь явно не успеет - он скован боем у населенного пункта Нижнее Гнилое.
Одно хоть хорошо, что в полк успел возвратиться наш командир подполковник А. С. Белов. Правда, он еще не совсем оправился от болезни, но действует энергично, умело. Мне он поручил наладить взаимодействие с 96-й танковой бригадой полковника В. Г. Лебедева. А это уже сила.
Еду в бригаду. Лебедева застаю возле его командного пункта. Он как раз вместе с экипажем проверял готовность к бою своего танка.
- О-о, уже матушка-пехота прибыла! - завидев меня, улыбнулся полковник, заверил: - С минуты на минуту тронемся. Так сказать, последний взгляд на своих стальных коней бросаем.
Он отошел от танка, предоставив экипажу возможность без его участия закончить контрольный осмотр машины перед маршем. Мы разговорились. Оказалось, что задача, стоящая перед бригадой, более обширная, чем казалось нам, матушке-пехоте. Поддержав нас в бою за Горшечное, бригада в составе 4-го танкового корпуса сразу же пойдет дальше - на Касторное и Старый Оскол.
Ну, а пока... Пока предстоял тяжелый бой за Горшечное. И запев ему сделала... разведгруппа лейтенанта Н. В. Юркова. Выполняя замысел Белова, она одной ей ведомыми путями сумела буквально просочиться в поселок и завязать бой за железнодорожную станцию. На помощь разведчикам тут же пришла стрелковая рота старшего лейтенанта К. А. Новикова. Совместными усилиями эти подразделения очистили от противника станцию, а затем атаковали и здание школы. Дерзкие действия разведчиков и стрелковой роты в самом, можно сказать, стане врага вызвали у него если не панику, то, во всяком случае, временную растерянность. А этим немедленно воспользовались атакующие Горшечное полки. Вслед за танками Лебедева они ворвались в поселок, сломили сопротивление противника, захватив до двух рот пленных, 6 самоходных орудий, различные склады, много оружия и боеприпасов.
Однако, как оказалось, нам еще было рано радоваться достигнутым успехам. Ибо вскоре в районе Горшечного сложилась обстановка, приведшая, прямо скажем, едва ли не к трагическим для нас последствиям. Дело в том, что после овладения поселком танковая бригада, как и намечалось, долго здесь не задержалась, а, соединившись с другими частями своего корпуса, двинулась на Касторное. Полки же Казакевича и Билютина тоже стали действовать теперь уже в стороне от Горшечного, в районе Верхней Грайворонки. А в поселке остались лишь наш полк, дивизионный резерв - учебный батальон, часть саперного батальона и 29-й истребительный противотанковый артиллерийский дивизион. И могли ли мы знать, что очень скоро нам придется именно в этом составе стоять насмерть против во много раз превосходящих сил противника, стремившихся через Горшечное прорваться на запад?!
А дело в том, что к исходу 28 января наши войска уже перерезали почти все пути отхода вражеской группировке, находившейся на так называемом воронежском выступе. Однако сплошного фронта окружения создано не было. Так, например, между 4-м танковым корпусом, находившимся в районе Касторное, Лачиново, и 25-й гвардейской стрелковой дивизией, располагавшейся в районе Быково, оставался 25-километровый разрыв. Такой же незаполненный промежуток был и на участке между Горшечным и Старым Осколом. Словом, у противника еще оставались, образно выражаясь, ворота. И ключ к ним находился в Горшечном, где скрещивались несколько дорог, вне которых в ту снежную зиму двигаться было просто невозможно. Потому-то так и получилось, что наш полк и тот немногочисленный резерв дивизии приняли на себя всю тяжесть удара крупных сил врага, вырывающихся с взятого нашими войсками в клещи воронежского выступа.
В середине дня 30 января после сильной авиационной и артиллерийской подготовки противник атаковал Горшечное. Первый его удар пришелся по учебному батальону дивизии, с которым у нашего полка не было, если так можно выразиться, локтевой связи. Он занимал оборону несколько в стороне, фронтом к совхозу "Каучук". Именно оттуда по нему и ударило не менее полка вражеской пехоты. Учбат сразу же оказался в тяжелом положении.
Мы старались оказать помощь курсантам. В частности, наша полковая артиллерия так точно накрыла фашистские цепи, что те сразу же залегли, а потом вроде бы даже попятились. Успех? По не тут-то было. Вскоре гитлеровцы прибегли к коварной уловке, которую, к сожалению, не смогли сразу разгадать ни мы, ни командир батальона курсантов майор Б. М. Генералов.
А случилось вот что. При повторной атаке, когда вражеские цепи подошли наиболее близко к курсантским траншеям, гитлеровцы вдруг прекратили строчить из автоматов и, поднявшись во весь рост и вскинув руки, побежали к нашим бойцам, крича:
- Рус, не стреляй, плен!
Курсанты перестали вести огонь. Как же, ведь немцы сдаются в плен!
- Бросай оружие! - запоздало приказал кто-то из наших.
И тут случилось непоправимое. "Сдающиеся" фашисты вдруг опустили руки и уже почти в упор открыли ураганную стрельбу по курсантам.
Минутного замешательства оказалось вполне достаточно, чтобы противник достиг наших траншей. Учебный батальон оказался буквально разрезанным на две части. Одна из них, в составе примерно 120 человек, отошла к позициям нашего полка, а другая с боем отступила к деревне Ключи, где в то время располагался штаб дивизии. В этом бою курсанты понесли большие потери. Это была плата за кратковременную потерю бдительности.
Почти одновременно с атакой позиций учебного батальона противник нанес удар и по нашему полку. Ему удалось несколько потеснить батальон капитана А. П. Головина, но большего успеха он не добился. Гвардейцы сражались не на жизнь, а на смерть, хотя противостоять во много раз превосходящим силам врага (на позиции полка, обескровленного в предыдущих боях, наступало одновременно более тысячи гитлеровцев) было очень нелегко. Вот один из примеров героизма, проявленного бойцами и командирами полка в том бою.
На участке батальона капитана М. С. Никифорцева гитлеровцам удалось прорваться к больнице, где располагался его штаб. Старший лейтенант А. Ф. Бутылин, начштаба батальона, не растерялся. С горсткой находившихся рядом бойцов он принял неравный бой. Эта группа отбила несколько атак противника, выстояла до подхода к ней помощи. И в этом была немалая заслуга писаря штаба сержанта Гладышева. Когда пуля сразила нашего пулеметчика, он тут же заменил его и разил врага до тех пор, пока не кончились ленты. А потом, взяв автомат из рук погибшего товарища, сержант первым поднялся в контратаку, увлекая за собой остальных бойцов.
В этом бою комсомолец Гладышев пал смертью храбрых.
Наступила ночь. Но гитлеровцы по-прежнему не ослабляли натиска. Теперь бой велся при свете пожарищ. Горшечное горело со всех сторон. Рушились дома, заваливая улицы. Но и в этом аду наши бойцы и командиры бесстрашно сражались за каждую пядь родной земли, отходя лишь в самых крайних случаях.
К утру 31 января положение нашего полка особенно осложнилось. Его подразделения к этому времени удерживали в своих руках только здание школы, маслозавод да станционные постройки. А противник во второй половине дня нанес по нашим позициям еще два мощнейших удара. На их отражение мы мобилизовали все силы, которые смогли. В боевой строй встали даже раненые. Вооружившись автоматами, на положении рядовых бойцов, сражались и штабные командиры.
За двое суток боев в Горшечном мы понесли большие потери. Не стало таких замечательных командиров, как Александр Кучин, Николай Часовских, Джамурза Джонгаров, Михаил Бурмак. Пал смертью храбрых и один из героев прорыва на Дону командир пулеметной роты Александр Мороз. Но с особой душевной болью все мы восприняли известие о гибели нашего прославленного комбата - коммуниста капитана А. П. Головина. Я тоже очень тяжело переживал эту потерю. Ведь с Алексеем Петровичем мне уже не раз приходилось встречаться на нашем многотрудном пути от Дона, я смог лично убедиться в его беспримерной храбрости, незаурядных командирских способностях. И вот теперь этого человека не стало. Будь проклята ты, война!
* * *
1 февраля мы все-таки были вынуждены начать отвод полка на южную окраину Горшечного. Наш отход обеспечивали подразделения прикрытия, которые дрались с исключительным упорством.
...У полуразрушенного здания школы, где до этого размещался полковой наблюдательный пункт, - людская суета. На машины и повозки грузится последнее штабное имущество. И вдруг - автоматная трескотня, взрывы гранат. К школе прорвалось несколько групп гитлеровцев. С ними тут же вступает в бой стрелковый взвод лейтенанта В. А. Никитина, оставленный нами для прикрытия. К нему на помощь с горсткой бойцов - водители, телефонисты, писари бросается заместитель начальника штаба полка старший лейтенант П. Н. Чибелев. Разгорелся тяжелый бой. Фашисты были отброшены от школы. Но четверть часа спустя, получив подкрепление, снова ринулись в атаку.
...Осколками близко разорвавшейся гранаты красноармеец Потапов был тяжело ранен. Но нашел в себе силы, чтобы подняться и потянуться за выпавшим из рук автоматом. Но тот был изуродован взрывом. Тогда боец взял автомат убитого товарища и начал стрелять по наседавшим гитлеровцам. И тут произошло то, что случается в общем-то довольно редко: пуля попала в ствол и этого автомата, вывела его из строя. Красноармеец Потапов снова остался безоружным.
- Уходи в тыл, если можешь! - крикнул ему старший лейтенант П. Н. Чибелев. - А не можешь сам, дам в помощь бойца.
- Разрешите остаться, товарищ старший лейтенант, - попросил боец. - Я еще могу сражаться. Ну, а если и погибну, то со всеми вместе.
Потапов, взяв из рук павшего красноармейца третий автомат, снова включился в отражение вражеской атаки. Он стрелял до тех пор, пока фашистская пуля не сразила его.
А несколькими часами позже погиб и сам старший лейтенант П. Н. Чибелев. В том бою он уцелел и даже сумел, отойдя, вместе с заместителем командира роты связи лейтенантом Костюкевичем развернуть работу на запасном командном пункте полка. Но, окруженный гитлеровцами, потеряв в бою товарищей, отстреливался до последнего патрона, после чего вызвал по рации на себя огонь нашей артиллерии.
Ожесточенные бои в тот же день развернулись и в районе маслозавода. Здесь вражеские атаки отражали бойцы батальона капитана А. Я. Обухова. Хотя фактически это был уже не батальон, а просто сводная рота - так мало осталось в нем людей. Помнится, по прибытии сюда я даже комбата застал лежащим за пулеметом.
А на железнодорожной станции из последних сил держалась стрелковая рота лейтенанта Т. С. Петрова, героически отбивали танковые атаки врага поредевшая в боях батарея капитана И. А. Локацинина и артиллерийский взвод лейтенанта Г. П. Пшеничникова. Словом, полк истекал кровью в самом прямом смысле этого слова. Вот почему утром 2 февраля было решено отвести его остатки за поселок, на высоты в район села Богородицкое. Группировке противника хотя и ценою больших потерь, но все-таки удалось прорваться на юго-запад. Но полк сделал все, что мог. И даже больше, чем мог. Уже после войны мне удалось познакомиться с протоколом допроса одного фашистского генерала, взятого в плен уже после наших боев в Горшечном. Ответив на поставленные ему вопросы, тот в свою очередь спросил:
- Какое количество частей задерживало наш отход через Горшечное?
Когда ему сказали, что там оборонялся всего лишь один гвардейский полк с приданными ему мелкими подразделениями, генерал был крайне удивлен. Как он полагал, на этом участке им противостояло не менее двух советских дивизий{3}.
Итак, противник прорвался через Горшечное и устремился на соединение со своими войсками, действовавшими в районе Старого Оскола. И лишь личное вмешательство командующего фронтом генерала Ф. И. Голикова, перебросившего в район Старое Роговое 303-ю стрелковую дивизию, в некоторой степени выправило положение дел. Движение противника на Старый Оскол было на некоторое время приостановлено.
А тем временем в нашем, 73-м гвардейском стрелковом полку произошли некоторые изменения. Неожиданными их назвать было нельзя, так как все мы отлично понимали, что за уход из Горшечного никто нас по головке не погладит. Так оно и случилось. Вскоре пришел приказ об отстранении от занимаемой должности подполковника А. С. Белова и его заместителя по политической части капитана Б. И. Адамидова. Принять командование полком было приказано мне. И не только принять, но и в самые кратчайшие сроки подготовить его к повторному взятию Горшечного.
Что и говорить, задача, поставленная передо мной, была не из легких. К счастью, в эти дни судьба свела меня с замечательным человеком, коммунистом капитаном Максимом Алексеевичем Храмовым, назначенным в полк заместителем командира по политической части. Мы оказались с ним земляками: он тоже был родом из Егорьевска. Но не только это сразу же сблизило нас. Главное, что в М. А. Храмове я нашел опытного помощника, умного и доброго советчика. Он умел ладить с людьми. Никого не подменяя, очень тактично, капитан приходил к ним на помощь в самую, казалось бы, трудную минуту. Он был из тех комиссаров старой закалки, слово и дело которых заставляли сильнее биться сердца бойцов, вливали в них новые силы, звали к победе.
Вот и в те дни, что предшествовали повторной атаке на Горшечное, Храмов помог мне наиболее целесообразно расставить людей, зажечь их уверенностью в успехе дела. Кстати, это не без его совета был назначен на должность командира 1-го батальона старший лейтенант Я. М. Агафонов. До этого он был заместителем у Головина, за мужество и отвагу в боях получил орден Красной Звезды. Очень скромный, даже застенчивый, старший лейтенант был из тех людей, которые почему-то предпочитают оставаться в тени, как бы на втором плане. И кто знает, не разгляди его замполит полка, не пойми, не порекомендуй, Агафонов, может быть, еще долго оставался бы неприметным замом. Но этого, к счастью, не случилось. Старший лейтенант был назначен комбатом, воспринял это как вторую награду и впоследствии стал достойным преемником своего погибшего боевого друга и командира капитана А. П. Головина.
Но вернемся к подготовке повторного взятия Горшечного. Следует сказать, что оперативная обстановка к тому времени несколько улучшилась. Войска Брянского фронта уже нависли над Курском с севера, а 60-я армия Воронежского фронта, прорвав оборону противника на реке Тим и разгромив противостоящую ей группировку врага, освободила город Щигры. Войска 38-й армии овладели городом Тим. А наша, 40-я армия развивала успешное наступление на белгородско-харьковском направлении.
В этой обстановке создалась возможность буквально в два дня пополнить наш полк людьми и огневыми средствами, придать нам подразделения усиления, и уже 4 февраля мы были готовы к штурму поселка. Добавлю, что благодаря неутомимой деятельности начальника штаба полка капитана А. Н. Потемкина, начальника разведки дивизии майора И. О. Попова и его полкового коллеги капитана А. И. Степанова у нас имелись достаточно полные сведения о противнике, засевшем в Горшечном. Там находился полк из состава фашистской 377-й пехотной дивизии, численностью около тысячи человек. Знали мы и расположение огневых точек противника, который наиболее густо усеял ими центр и южную окраину поселка.
Итак, перед нами все то же Горшечное, уже стоившее полку немалых жертв. И хоть мы знали этот поселок не только, образно выражаясь, снаружи, но и изнутри, все же было решено перед началом общей атаки провести разведку боем. Эту задачу возложили на роту автоматчиков старшего лейтенанта А. В. Юрина. Причем свой удар она должна была нанести по Горшечному не с фронта, а со стороны деревни Сомовка, потому что именно та окраина поселка была для нас некоторого рода загадкой.
И наши опасения подтвердились. Едва рота начала разведку боем, как по ней тут же открыла огонь ранее не выявленная нами артиллерийская батарея противника. Правда, нервы у гитлеровских артиллеристов не выдержали в самый последний момент, что позволило нашим автоматчикам почти вплотную приблизиться к их огневым позициям. И достаточно было короткого рывка, чтобы бойцы ворвались на батарею, в рукопашной схватке уничтожили расчеты, захватили пленных и четыре исправных орудия.
И вот уже первые доклады: на юго-восточную окраину Горшечного ворвались рота лейтенанта Петрова и автоматчики уже знакомого читателю старшего лейтенанта Юрина. Успешно продвигались и другие подразделения полка. К утру 5 февраля сопротивление противника в поселке было сломлено. Мы вновь освободили Горшечное, и на этот раз навсегда.
В поселке нами было захвачено немало пленных. И тут-то мы и стали свидетелями одного запомнившегося инцидента. В одной из колонн, которую конвоировали наши автоматчики, вдруг возник какой-то шум. В чем дело? Оказалось, гитлеровцы не хотели идти, даже в плену, в одном строю с венграми.
Вот они, "союзнички"!
* * *
В окрестностях Горшечного еще шли бои - некоторые наши подразделения преследовали разрозненные группы отходящего противника, - а в освобожденном поселке уже появились первые его жители. Старики и женщины с детьми выбирались откуда-то из подвалов, шли из ближнего леса, из оврагов, таща на себе свой немудрящий скарб. Худые, изможденные, одетые, несмотря на морозы, в ветхие лохмотья, эти люди со слезами радости на глазах бросались навстречу нашим бойцам и командирам, обнимали, целовали, плакали, вспоминая все то, что пришлось им пережить за время фашистской оккупации.
В то утро в штаб полка прибыла делегация односельчан. Возглавлял ее высокий и худой, но все еще крепкий седобородый старик. Обращаясь ко мне, он сказал:
- Земной поклон тебе, товарищ командир, и твоим красноармейцам за то, что избавили нас от лютого ворога. Вы возвратили нам свободу и нашу родную Советскую власть. За нее, эвон, сколько краснозвездных героев пало. Клянемся, что мы до последних дней своих будем хранить о них благодарную память...
Старик говорил хотя и взволнованно, но не торопясь, будто взвешивая каждое свое слово. То и дело оглядывался на стоящих рядом остальных делегатов, как бы спрашивая их: мол, все ли так говорю, не упустил ли чего? Те в ответ согласно кивали головами: так, все так.
- Так вот, дорогие сынки, - ободренный молчаливой поддержкой односельчан, продолжил старик, - спасибо, стало быть, за ваше геройство. Вы свое дело справно сделали, а теперь наш черед наступает. Нужно и поселок, и район к жизни поднимать. Чтобы, значит, и самим жить, и фронту чем-нибудь помогать. Но только... - Тут он снова запнулся, посмотрел на пришедших вместе с ним. Те тоже неуверенно затеребили в руках свои видавшие виды шапки. И старик решился, махнув рукой, сказал: - Э, да что уж там! Не к чужим, чай, обращаемся! К своим! А они поймут наше бедственное состояние... Так вот, сынки. Начинать-то строить жизнь надо, а с какого краю? Сами ведь видите, фашист все пограбил, одна беда только и осталась. Так что... не поможете ли нам на первых порах? - Что-то подметив в моих глазах, заторопился, пояснил: - Не, товарищ командир, солдатских рук мы не просим. Им ведь еще воевать да воевать... А вот ежели у вас какая-нибудь скотинешка сыщется али машины трофейные... И еще. Тут людей у нас много болеет, особливо детишек. Оно и понятно: намерзлись в землянках-то да оврагах. А еще голодуха. Так что помощь и медицинская требуется. Уж ты, сынок, не откажи, пособи.
Слушал я старика, а в груди все клокотало от ненависти к гитлеровцам. Это ж надо так издеваться над мирным населением! Ни кола ни двора не оставлять. Детишек голодом морить. Женщин раздетых на лютый мороз выгонять. Звери! Бешеные звери! Их в уничтожать-то надо, как зверей. Без пощады!
Сказал старику:
- Хорошо, отец, мы вам поможем, поделимся трофеями. И медицинскую помощь окажем.
Делегация односельчан ушла. А я тут же вызвал к себе замполита М. А. Храмова, начальника тыла полка Г. С. Боженюка и старшего врача О. С. Саркарова. Передал им просьбу местных жителей, не приказал, а попросил оказать всяческое содействие.
В тот же день мы передали жителям Горшечного две автомашины, около полусотни лошадей и почти всех коров, что отбили у противника. Кроме того, из трофейных складов выделили поселянам часть продуктов питания, одежды. А медики во главе с Саркаровым осмотрели всех больных, снабдили их медикаментами.
Так возвращался к жизни еще один советский населенный пункт, освобожденный нами от немецко-фашистских захватчиков.
А мы снова пошли на запад. Впереди нас ждала Украина, стонущая от фашистского рабства.
Глава четвертая.
На земле Украины
Поздно вечером 5 февраля в штаб полка прибыл помощник начальника оперативного отделения дивизии старшин лейтенант М. С. Иванов. Мы с ним не виделись довольно продолжительное время, точнее, с момента моего ухода на новую должность, поэтому очень обрадовались этой встрече. Начались взаимные расспросы, рассказы.
Чувствовалось, что Михаил страшно устал, но тем не менее был, как всегда, подтянут и энергичен. Поздравив меня со взятием Горшечного, он одновременно сообщил, что армия в настоящее время успешно развивает наступление на харьковском направлении, а главные силы дивизии ведут упорный бой под Старым Осколом. В заключение передал боевое распоряжение полку, в котором было сказано, что ему, действуя во втором эшелоне дивизии, к вечеру надлежит выйти в Скородное, а 10 февраля быть в районе Белгорода.
Я в свою очередь более подробно ввел Михаила в события прошедших дней, высказал слова искренней благодарности некоторым работникам штаба и политотдела дивизии, оказавшим во время взятия Горшечного большую помощь как мне лично, так и моему штабу. В частности, это в первую очередь относилось к начальнику политотдела майору П. И. Гречко, который после снятия нашего прежнего замполита буквально не выезжал из полка, вводя капитана М. А. Храмова в курс дела. Немало теплых слов было сказано мной и в адрес начальника разведки дивизии майора И. И. Попова, начальника строевого отделения дивизии капитана В. М. Дмириева и многих других. Кто знает, смог бы я, только что принявший измотанный в боях полк, без их помощи справиться с такой сложной задачей, как повторное взятие Горшечного. Вряд ли.
Мы проговорили с Михаилом чуть ли не всю ночь. А утром, передав оборону Горшечного частям из резерва фронта, наш полк начал стремительное движение на Старый Оскол. Преследуя противника, не давая ему возможности закрепиться на новых рубежах, мы с ходу ворвались в деревню Котово, а 7 февраля уже были в Скородном.
Здесь и произошла моя встреча с известным всей дивизии разведчиком капитаном А. И. Дровалем. Оказалось, что это бойцы его группы, накануне овладев Верхней Атамановской, создали условия для столь быстрого продвижения нашего полка на Скородное и захвата его с ходу. По моей просьбе капитан ввел меня в некоторые подробности смелого налета на Верхнюю Атамановскую.
...Ночь тогда выдалась на редкость вьюжной. Разведчики Дроваля, пробираясь к этому населенному пункту, неожиданно наткнулись на отходящую колонну противника и, не долго думая, незаметно пристроились к ней. Так вместе с гитлеровцами и втянулись в деревню. И только там открыли внезапный огонь по противнику. 38 наших воинов уничтожили 80 фашистов и 102 взяли в плен. А саперы старшего лейтенанта К. П. Миткалева подорвали 2 железнодорожных моста и несколько складов с боеприпасами.
Но на этом дерзкие дела группы далеко не закончились. На обратном пути разведчикам капитана А. И. Дроваля удалось, как выразился сам Александр, "пошуметь" еще в нескольких деревнях, захватить и раздать местным жителям хлеб и скот, предназначавшиеся для отправки в Германию, а в районе Старого Оскола отбить и спасти от угона в фашистское рабство большую колонну советской молодежи.
С тех пор я внимательно следил за дальнейшей судьбой этого лихого разведчика. Знаю, что он с боями дошел до венгерской столицы, отличился там при взятии здания парламента. Был несколько раз ранен. С войны вернулся с осколком в легком. Позднее эта рана сказалась: у Дроваля развился туберкулез. Он умер в городе Пирятине - на, родной Украине, о которой он так часто вспоминал на воронежской земле.
...В Скородном нас пополнили, мы смогли довести свои батальоны почти до их штатного состава. Из этого сделали вывод: не за горами еще более серьезные дела.
И не ошиблись. 9 февраля до нас дошло волнующее известие о том, что 40-я армия вошла в Белгород, а днем раньше войска генерала И. Д. Черняховского освободили Курск. Приехавший в Скородное начальник штаба дивизии подполковник Н. Н. Петренко доверительно сообщил мне, что в соединении уже получен приказ через Казачью Лопань и Прудянку наступать на Харьков.
- Так что скоро, Штыков, - закончил подполковник, - мы вступим на землю моей ридной маты Украины!
И действительно, пройдя утром 11 февраля по еще дымящимся улицам Белгорода, мы вскоре оказались уже на украинской земле. Сразу было видно, что здесь совсем недавно гремели жестокие бои. На обочинах шоссе, ведущего к Харькову, густо чернели остовы сгоревших вражеских танков, валялись искореженные орудия и вездеходы. В стороне тянулись снежные валы брошенных врагом позиций. Рядом с шоссе, уступая дорогу войскам и технике, шли, волоча санки, а то и толкая впереди себя двухколесные тележки с пожитками, женщины, старики и дети - местные жители, возвращающиеся в освобожденные советскими войсками города и села. Все чаще слышалась напевная украинская речь.
Где-то в районе Прудянки, на пути к Дергачам, нас встретил начальник оперативного отделения дивизии капитан А. П. Мелентьев. Вдвоем с ним зашли в какую-то придорожную заброшенную хатенку. Здесь Мелентьев развернул свою видавшую виды карту и вкратце ознакомил меня с последними данными обстановки. Оказалось, что первый эшелон дивизии - полки Билютина и Казакевича, овладев Прудянкой, захватили было и Дергачи. Но вскоре были выбиты оттуда контратакой противника. Задача нашего полка - разгромить фашистов в южной части Дергачей и закрепиться там.
Приказ есть приказ. Только вот очень уж он трудно выполнимый. Дело в том, что из-за плохих дорог у нас отстала полковая и приданная артиллерия. А на увязку взаимодействия с соседями совсем нет времени. Значит, придется атаковать Дергачи наличными силами.
Но с ходу ворваться на южную окраину этого населенного пункта нам не удалось. Больше того, противник сам стал предпринимать контратаки.
В ходе их отражения к нашему наблюдательному пункту неожиданно подкатили три "виллиса". Из них вышли два генерала в сопровождении группы незнакомых мне командиров.
- Гвардейцы двадцать пятой? - хмурясь, спросил один из генералов.
- Так точно, товарищ командующий! - ответил я, сразу поняв, что передо мной стоит не кто иной, как сам командующий войсками Воронежского фронта генерал-полковник Ф. И. Голиков.
- Почему же тогда воюете не по-гвардейски? Застряли в каких-то Дергачах, а впереди ведь Харьков. Почему так слабо работает ваша артиллерия? Выкатывайте орудия на прямую наводку и бейте.
- Рады бы, товарищ командующий, но артиллерия почти вся отстала, пояснил я. - Обходимся пока тем, что есть в наличии.
- Ну, тогда дождитесь ее, не лезьте на рожон. Зачем нужны лишние потери? И атакуйте не днем, а ночью. Ночь - наша союзница.
Так мы и поступили. Тем более что теперь могли оправдать свою задержку со взятием Дергачей - приказ командующего! Подтянули артиллерию и, едва стемнело, обрушили весь ее огонь на противника. Вслед за этим в атаку пошли стрелковые батальоны. Один из них, под командованием капитана Никифорцева, сразу же ворвался на южную окраину поселка. А вот батальон капитана Обухова вначале было залег под огнем противника. Но, поддержанный артиллеристами капитана Локацинина и минометчиками старшего лейтенанта Савченко, вскоре тоже пошел вперед.
На улицах Дергачей разгорелся скоротечный ближний бой.
Гвардейцы дрались с такой яростью, что гитлеровцы не выдержали и в панике отошли не только с южной окраины, но и вообще оставили поселок. Это был большой успех, о котором я немедленно сообщил в штаб дивизии.
Итак, еще один барьер на пути к Харькову преодолен!
* * *
Обстановка осложнилась. В Ольшанах ведут тяжелый бой полки К. В. Билютина и П. К. Казакевича, а мы не можем им ничем помочь. Вышли все боеприпасы, а без них много ли навоюешь? То и дело связываюсь с исполняющим обязанности начальника тыла дивизии В. Ф. Писаревым, прошу, умоляю поторопиться. Наконец приходят несколько подвод и грузовиков. Немедленно посылаю их на дивизионные склады в Казачью Лопань.
Пока подвозят боеприпасы, ко мне в штаб полка прибывают заместитель командира дивизии полковник А. Г. Дашкевич и только вчера получивший очередное воинское звание майор А. П. Мелентьев. Первым берет слово начальник оперативного отделения.
- Вот здесь, - показывает он карандашом на карте, - застопорились Билютин и Казакевич. Нужно им немедленно помочь. Ведь Ольшаны и Пересечная для гитлеровцев сейчас не менее важны, чем взятые вами Дергачи. Их они будут защищать отчаянно. Ибо отлично понимают, что сдача этих населенных пунктов равносильна захлопыванию створок ворот. А паи... Нам Олыпаны и Пересечная тоже вот так нужны. - Он чиркнул себя ребром ладони по горлу. - С их взятием мы расчищаем себе дорогу для удара по Харькову с северо-запада, режем шоссе на Полтаву.
- И еще учти, - дополняет Мелентьева Дашкевич, - ? войска фронта обложили Харьков почти со всех сторон. Теперь наша очередь. А значит, нужен темп и еще раз темп. Торопись.
Проводив замкомдива и начальника оперативного отделения, я с группой офицеров своего штаба, обогнав полковую колонну, поспешил к Ольшанам, где сразу же встретился с командиром 81-го полка П. К. Казакевичем.
- Ну слава богу, что подоспел на выручку, - обнимая меня, обрадованно сказал тот. - Звони немедленно комдиву.
Я позвонил и тут же получил распоряжение наступать на стыке между полками Билютина и Казакевича, овладеть Гавриловной, чтобы затем выйти на западную окраину Харькова.
Атака нашего полка вначале развивалась очень успешно. Но затем в районе станции Пересечная произошла заминка. Здесь наступал батальон капитана А. Я. Обухова. Гитлеровцы встретили его плотным огнем, заставили залечь. Выручили наши артиллеристы, которые с такой точностью ударили по дотам и дзотам врага, что в первые же минуты заставили замолчать большинство из них. Батальон возобновил атаку и ворвался на станцию.
А вскоре противник оставил и Гавриловну. До Харькова нам осталось пройти всего лишь несколько километров.
К ночи наши передовые подразделения одолели и эти километры, вышли к городской окраине.
В штаб полка неожиданно приехал заместитель командующего армией генерал-майор Ф. Ф. Жмаченко. Впервые я увидел его еще в начале ноября прошлого года, на Дону, в районе сторожевского плацдарма. И вот теперь вторая встреча. Невольно подумалось: "И чего бы это заместителю командующего армией ездить по полкам?" Выяснилось, что по приказу К. С. Москаленко генерал-майор Ф. Ф. Жмаченко возглавляет сейчас ударную группировку армии, в которую входит и наша дивизия. Ну а в нашем полку оказался по той причине, что мы, сами того не ведая, сумели опередить другие части, рвущиеся к Харькову, и теперь находились на самом острие ударной группировки армии.
Генерал тепло поговорил со мной, с другими офицерами штаба. Поздравил с успехом. И сказал:
- В Харьков войдем через Холодную гору. В этой связи советую переместить полк вот за этот лесок.
Мы выполнили приказ заместителя командующего армией. А поздно вечером все три батальона полка уже ворвались на западную окраину города. "Вошел в Харьков, - докладывал мне командир третьего батальона Обухов. - Веду бой в районе Холодной горы. Продвигаюсь по Нижне-Гиевской. Прошу дать огонька по северной части Крутогорки". Его просьба была тут же выполнена, и вскоре по телефону снова раздался его взволнованный голос: "Взял первых пленных. Отличились пулеметчики лейтенантов Сарычева и Овсянникова. Развиваю атаку левее кладбища в сторону вокзала".
Находившийся у нас до утра генерал Ф. Ф. Жмаченко, перед тем как отправиться в соседнюю дивизию, собственноручно подписал боевое донесение, из которого значило, что 73-й гвардейский стрелковый полк в 24.00 14 февраля вышел на Холодную гору.
Приблизительно в это же время для наращивания нашего успеха по приказу комдива был введен в бой и полк К. В. Билютина. Он ударил в сторону вокзала, куда наступал и батальон А. Я. Обухова. А некоторые подразделения нашего полка уже вышли на одну из центральных магистралей города - улицу Свердлова, пересекавшую Харьков с запада на восток.
* * *
Утро 14 февраля. Полк ведет бой в восточной части Холодной горы. Сюда, поближе к наступающим батальонам, я приказал перевести и свой НП.
С Холодной горы - а она действительно оказалась горой - взору открывалась впечатляющая картина. Внизу раскинулся огромный город. Его окраины затянуты дымом пожарищ. Особенно много очагов огня с противоположной от нас стороны. Мы знаем, что оттуда, от тракторного завода, теснят фашистов войска генерала П. С. Рыбалко. А мы как бы идем к ним навстречу.
Между тем бои в городе проходят с большим ожесточением. Гитлеровцы цепляются буквально за каждую улицу, дом. Большую роль здесь играют штурмовые отряды и группы, заранее созданные нами из бойцов и командиров, уже имеющих опыт ведения боя в крупных населенных пунктах.
И они успешно справляются со своей задачей. Так, когда батальон М. С. Никифорцева в районе улицы Свердлова попал под сильный огонь и залег, ему на помощь тут же пришла штурмовая группа под командованием лейтенанта П. И. Корнева. Под прикрытием пулеметов ее бойцы скрытно вышли к каменному зданию гостиницы, откуда противник вел огонь, дружно забросали ее окна гранатами и ворвались внутрь помещения. Вслед за ними туда же устремилась и рота автоматчиков. Через несколько минут все было кончено, батальон Никифорцева снова пошёл вперед.
В ходе уличных боев в Харькове немало беспокойства нам доставляли и гитлеровские, как мы их окрестили, "городские кукушки". Засев на чердаках зданий, они в первую очередь старались вывести из строя наших офицеров. И это им зачастую удавалось. Чтобы избавиться от опасных "кукушек", мы вынуждены были даже специально выделить в полку группу снайперов, которую возглавил старший лейтенант А. И. Ходько. Разбившись по парам, наши сверхметкие стрелки оказывали большую помощь наступающим ротам и батальонам.
В стесненных условиях города с самой лучшей стороны проявили себя и минометчики. Особенно батарея под командованием двадцатилетнего старшего лейтенанта П. А. Пономарева. Она не раз выручала из весьма сложных ситуаций батальон капитана А. Я. Обухова, которому была придана.
К исходу 15 февраля наше продвижение вперед несколько замедлилось. Связывает Южный вокзал, за который вот уже в течение всего дня безуспешно дерутся батальон капитана А. Я. Обухова и 78-й полк. А штаб дивизии то и дело запрашивает из Ольшан обстановку в районе вокзала, Что отвечать? Единственное: ждем обещанную артиллерию, готовим общий штурм.
Артиллерия подходит где-то уже во второй половине ночи. Вот теперь воевать веселее. Утром, после артподготовки, снова атакуем вокзал. И сразу же добиваемся успеха. Первыми в здание вокзала врываются штурмовые группы, за ними стрелковые роты Т. С. Петрова, А. Е. Гусарова, автоматчики А. В. Юрина.
Южный взят. И сразу же батальон Обухова устремляется к Николаевской площади. К центру города продвинулись и остальные батальоны полка. Наш командный пункт размещается теперь в доме номер 17, что на Московском проспекте.
16 февраля войска Воронежского фронта полностью очистили Харьков от немецко-фашистских захватчиков. Трудно представить наше ликование по этому поводу! Правда, радость тут же была омрачена одним печальным известием: погиб командир 81-го гвардейского стрелкового полка полковник П. К. Казакевич.
Это случилось, как мы потом узнали, в районе Ольшан, где полк Казакевича совместно с несколькими батальонами из стрелковой дивизии полковника И. В. Данилевича перекрывал противнику пути отхода на запад. Гитлеровцы здесь шли буквально напролом. Пустив вперед до 50 танков, а за ними моторизованную пехоту, противник очень скоро смял батальоны из дивизии Данилевича, но полк Казакевича стал для него непреодолимой преградой. Разгорелся упорный бой. Во время него осколками от снаряда, разорвавшегося вблизи наблюдательного пункта, и был убит П. К. Казакевич, а его заместитель по политической части Н. Е. Головашев тяжело ранен.
С этими офицерами меня связывала крепкая фронтовая дружба. Она зародилась еще с той памятной новогодней ночи, что мы вместе провели в обледенелой землянке на сторожевском плацдарме. И вот теперь Павла Константиновича нет в живых. В это трудно верилось. Но действительность, к сожалению, неумолима.
Родина высоко оценила ратные дела командира 81-го гвардейского стрелкового полка. Полковнику П. К. Казакевичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
* * *
Вечером 17 февраля наш полк в числе других частей дивизии покинул Харьков. Мы пошли дальше на запад, где нас с нетерпением ждали жители других оккупированных врагом советских городов и сел.
Но обстановка вскоре резко изменилась. 19 февраля немецко-фашистские войска неожиданно сами перешли в контрнаступление. Их удар пришелся по ослабленным соединениям правого крыла Юго-Западного фронта. Они отошли. В результате обнажился левый фланг и нашего, Воронежского фронта. И хотя его войска все еще продолжали продвигаться к Днепру, уже ясно обозначилась угроза выхода немцев к Харькову и Белгороду.
19 февраля наша дивизия была неожиданно передана в состав 3-й танковой армии. На первых порах это вызвало некоторые дополнительные трудности. Именно о них-то и шла речь на одном из совещаний у комдива, которое состоялось в ночь на 22 февраля в населенном пункте Федоровка.
Перед этим, развивая наступление из Харькова на Валки, наши полки с ходу захватили крупные села Новый и Старый Мерчик. Но вскоре под натиском превосходящих сил противника вынуждены были отойти к Люботинскому шоссе. Мой полк занял оборону в районе хутора Петровский. Держались из последних сил. Чувствовалась острая нехватка боеприпасов.
Как оказалось, в таком положении был не только наш, 73-й гвардейский. И другие командиры полков говорили на совещании о том же: нет боеприпасов, нечем воевать. Слушавший все эти упреки исполняющий обязанности начальника тыла дивизии капитан В. Ф. Писарев в конце концов не выдержал, заявил:
- А где я их возьму? Дивизию ведь передали Рыбалко. А его склады буквально у черта на куличках. Вот если б транспорта было побольше... А так... Одна у нас надежда - сороковая, наша бывшая, армия. Может, по старой памяти и выручат? У нее ведь снаряды в Казачьей Лопани, это все же не так далеко. Попробую договориться... Но и командиры полков должны мне помочь. Пусть находят лошадей, повозки, машины. Иначе...
- А я думаю, что командиров следует разгрузить от этих забот, - сказал присутствующий на совещании начальник политотдела дивизии П. Н. Павлов. Пусть уж лучше они продолжают руководить боевыми действиями своих полков. Обстановка ведь сложная, товарищи. Ну, а что касается обеспечения транспортом... Этим займемся мы, политаппарат дивизии. И немедленно! Время не ждет. На юге наши войска уже отходят к Северскому Донцу. Не ровен час, гитлеровцы вот эту синюю стрелу - ту самую, что у начальника оперативного отделения на карте, - перекинут в нашу сторону, тогда держись!
- Держаться-то будем, на то мы и гвардейцы, - задумчиво сказал командующий артиллерией дивизии полковник М. Ф. Гусельников. - Но долго ли? Ведь сейчас фактически воюет одна пехота. В частях и подразделениях почти нот противотанковых средств. Да и тридцатьчетверок давненько не бывало. Одно название, что вошли в состав танковой армии...
Словом, командир дивизии заверил нас тогда в том, что им будут предприняты все меры для обеспечения частей боеприпасами. А в заключение сказал:
- Ну а завтра, в день 25-й годовщины Красной Армии и Флота, будем воевать наличными силами и средствами. Все, что есть в транспорте дивизии, передаю в полки. Да и самим командирам частей следует поделиться друг с другом всем, чем можно. Мы должны снова отбить у противника Доброполье, Новый и Старый Мерчик и выйти к Валкам. Это и будет наш боевой подарок славной годовщине. - Сообщил:.. - Кстати, завтра у нас может появиться генерал Рыбалко. Так что всех прошу быть на своих местах...
И действительно, утром на НП моего полка неожиданно прибежал вестовой из батальона капитана М. С. Никифорцева. Еле переводя дух, доложил:
- Товарищ майор, к нам большое начальство заявилось. Приехали на бронетранспортере. Главный из них - низенький такой, - никак, генерал. Они сейчас там, у крайней хаты. Велели вам прибыть.
Взяв коня, я тотчас же помчался на окраину хутора Петровский, где у бревенчатого амбара в группе офицеров, одетый в бекешу, стоял командующий 3-й танковой армией. Генерал-лейтенант танковых войск П. С. Рыбалко действительно был низкого роста, с бритой головой и высоким, прямо-таки сократовским, лбом.
Его бледное лицо свидетельствовало о чрезмерной усталости. И лишь серые, глубоко посаженные глаза были полны жизни.
Командарм весьма дотошно расспросил меня об обстановке, приказал не на карте, а непосредственно на местности показать расположение огневых средств, как обеспечены фланги и взаимодействие с соседями. Поинтересовался наличием в полку противотанковых средств, порядком их предполагаемого использования. Убыл в свой штаб, располагавшийся в Мерефе, только после того, как началась общая атака дивизии.
Наш полк, наступая в центре ее боевого порядка, довольно успешно продвигался к Новому Мерчику и вскоре ворвался на его южную окраину. А в ночь на 25 февраля части дивизии овладели также и Валками.
В Валках мы находились не более суток. Но постарались и эту короткую передышку использовать с максимальной пользой. В частности, провести совещание с моими заместителями, начальниками служб, комбатами, выяснить их нужды, выслушать мнение каждого о только что прошедших боях.
Первым взял слово начальник артвооружения полка М. Д. Ханип. Он посетовал на то, что, несмотря на обещания, боеприпасов все-таки подвезли мало: всего 60-70 процентов от полного комплекта. Потому-то артиллеристы и не смогли как следует поддержать действия пехоты.
Кстати, на слабую поддержку, артиллеристов жаловались и некоторые комбаты. В частности, большие претензии на их счет высказали А. Я. Обухов и его замполит А. Б. Ибрагимов. Я понимал их. Наступая на самом ответственном участке, этот батальон понес значительные потери. И в то же время относить все это на долю только одних артиллеристов, якобы не сумевших вовремя погасить все огневые точки противника, было бы не совсем верно. Гитлеровцы ведь тоже воевать умеют, как и маневрировать своими огневыми средствами. И здесь как раз был тот самый случай. Ну а наши артиллеристы...
- Вас ведь поддерживала батарея лейтенанта Стеблинского? - вместо ответа спросил я Обухова.
- Да, батарея Стеблинского...
- Вот видите! Ведь ему генерал Шафаренко прямо на поле боя вручил орден Красной Звезды. Такое бывает не часто. А вы говорите, что он вас плохо поддерживал. Нет уж, капитан, в понесенных потерях ищите свой собственный промах.
Кстати, о командире батареи С. В. Стеблинском у нас говорили с большим уважением не только в полку, но и в дивизии. Смелый, волевой офицер, он мастерски руководил вверенным ему подразделением. Помнится, в период боев за Харьков его тяжело контузило. И все равно он наотрез отказался отправиться в госпиталь. Позднее, уже при форсировании Днепра, Сергей Васильевич снова проявил незаурядное мужество и героизм, за что был удостоен звания Героя Советского Союза.
26 февраля в полку состоялось еще одно мероприятие, памятное для многих. Был произведен прием отличившихся воинов в партию. Этой высокой чести удостоились старший лейтенант Петриченко, лейтенанты Сарычев, Овсянников, сержант Каинов и многие другие. Мы все хорошо знали этих людей, видели их в боях. На груди у каждого вступающего в члены ВКП(б) было по нескольку правительственных наград. Но, принимая на себя высокое звание коммуниста, они клялись перед своими боевыми товарищами, что будут еще упорнее громить ненавистного врага, если потребуется, отдадут свои жизни во имя полной победы над гитлеровскими захватчиками.
* * *
Утром 27 февраля 25-я гвардейская стрелковая дивизия была поднята по тревоге и, сдав занимаемый рубеж в районе Валок частям 69-й армии, взяла курс на Мерефу, Змиев.
Поздно вечером подошли к Мерефе, где располагался штаб 3-й танковой армии. Начштаарма генерал-майор Д. Д. Бахметьев лично встретил дивизию на окраине селения. Срочно вызвал к себе генерала П. М. Шафаренко.
Через полчаса, вернувшись от Бахметьева, Павел Менделеевич собрал у себя командиров частей и отдал боевой приказ. Из него я уяснил, что мой полк должен занять оборону по линии южная окраина Змиева, Замостье, Зидыш.
- Времени на организацию обороны у нас крайне мало, - сказал в заключение комдив. - Так что, пока нет непосредственного соприкосновения с противником, постарайтесь использовать каждую минуту.
...Наступило 2 марта 1943 года. На командный пункт полка прибыл генерал П. М. Шафаренко с группой офицеров, чтобы лично проверить готовность нашей обороны. Но едва мы приступили к осмотру позиций, как налетели вражеские самолеты. Посыпались бомбы. Воздушный налет пришелся по Змиеву, Замостью, Зидькам. Глухие разрывы доносились и со стороны Тарановки...
Как только фашистские самолеты, отбомбившись, улетели, на КП зазуммерил полевой телефон. Взяв трубку, я услышал в ней голос подполковника Н. Н. Петренко. Он попросил подозвать к аппарату комдива. Переговорив со своим начальником штаба, тот сообщил нам:
- В районе Шляховое и Валки противник прорвал-таки нашу оборону и устремился на Харьков. Полагаю, что гитлеровцы ударят и по Тарановке. Там уже замечено скопление их танков. Об этом только что доложил в штаб дивизии Билютин. Еду туда.
Но прежде чем уехать, сказал мне:
- А вы, товарищ Штыков, готовьтесь встретить врага на своем направлении. Больше того, продумайте план возможной контратаки на Тарановку и Соколово. Думаю, что скоро это понадобится.
Оставшись на КП один, я тут же позвонил Билютину. Захотелось более подробно ознакомиться с обстановкой в районе Тарановки.
Всегда спокойный, Кондратий Васильевич на сей раз был очень взволнован. Говорил отрывисто, поспешно. Чувствовалось, что ему не до меня.
- Атакуют, гады, со всех сторон... И танки, и самоходки, и бронетранспортеры с автоматчиками... Всего полно, как на параде, - говорил Билютин вперемежку с отдаваемыми им распоряжениями. - Эсэсовцы пьяные, прут в психическую... Только что одного такого субчика взяли в плен. Передо мной стоит. Хоть и наткнулся рылом на кулак, а морду воротит, что твой граф. Словно не он, а мы у него в плену...
Помолчал, видимо что-то высматривая со своего КП, и заговорил опять, уже спокойнее:
- Особенно плохи у меня дела на юго-западной окраине Тарановки. Что-то я там недосмотрел. Вон комбат Петухов докладывает: "Атакуют танки, более двух десятков". А чем их отбивать? Артиллерии-то почти совсем нет. Да и пехоты не густо. - Окреп голосом: - Но будь спокоен, Штыков. Ведь мы все-таки гвардия! Хотя... Ты все же, Николай Григорьевич, будь готов помочь...
Горячий бой вскоре захлестнул всю Тарановку. Трудно пришлось 78-му полку. И все-таки бойцы Билютина продолжали держаться, проявляя при этом массовый героизм и мужество. Об одном из таких эпизодов мне бы и хотелось рассказать.
...Их было всего лишь двадцать пять гвардейцев во главе со своим командиром взвода лейтенантом Петром Широниным. Они занимали оборону несколько на отшибе от основных сил полка, прикрывая у Беспаловки перекресток железнодорожной и шоссейной дорог, связывающих Лозовую с Харьковом.
И случилось так, что именно эта горстка храбрецов, вооруженная винтовками, автоматами, ручными пулеметами да противотанковыми гранатами, имевшая всего лишь одну противотанковую пушку, приняла на себя удар 25 танков и до полутора батальонов пехоты.
И все-таки враг здесь не прошел. После боя из группы в живых осталось лишь пятеро - П. М. Широнин, И. Г. Вернигоренко, И. П. Букаев, А. М. Тюрин и А. Ф. Торопов. Это были те, кому довелось увидеть позорное бегство фашистов с поля боя. Остальные пали смертью храбрых, до конца выполнив свой солдатский долг перед Родиной.
Это было в марте. А в середине мая в дивизию пришел Указ о присвоении всем двадцати няти широнинцам звания Героя Советского Союза. Этой же высшей награды Родины удостоился и командир 78-го полка гвардии полковник К. В. Билютин.
* * *
В тот же день, 2 марта, когда начались тяжелые бои под Тарановкой, в полк позвонил начальник штаба дивизии подполковник Н. Н. Петренко и сообщил, что с завтрашнего утра нашим правым соседом станет батальон... чехословаков. Полагая, что ослышался, я переспросил его. Но Петренко подтвердил:
- Да, чехословаки. Впрочем, по этому поводу ждите письменных указаний. - И положил трубку.
И действительно, вскоре пришло такое указание. В нем говорилось буквально следующее: "Довести до всего личного состава, что но решению партии и правительства на территории Советского Союза ведут и будут вести борьбу с оккупантами иностранные части..."{4} Кроме того, командирам частей предписывалось срочно ознакомить своих солдат и офицеров с чехословацкими опознавательными знаками и их паролем - "Свобода". Как мы потом узнали, этот пароль совпадал с фамилией командира чехословацкого батальона.
Наших новых соседей я увидел уже на следующее утро, когда с офицерами штаба и комбатами проводил рекогносцировку южнее Соколове. На чехословаках шинели английского покроя цвета хаки, светло-желтое снаряжение с двумя наплечными ремнями, русские шапки-ушанки с металлическими кокардами. Все вооружены нашим, отечественным оружием.
Тогда, в период мартовских боев, мне не удалось войти в личный контакт с их командиром Людвиком Свободой, хотя не раз приходилось разговаривать по телефону как с ним, так и с его заместителями. Наша встреча состоялась значительно позже, уже в конце войны, когда советские войска вступили на территорию Чехословакии. В марте же сорок третьего по распоряжению командира дивизии я просто послал к чехословакам для знакомства и увязки совместных действий своего заместителя Б. М. Генералова и помощника начальника штаба полка Н. Н. Щербакова.
Наши товарищи многое узнали тогда о новых боевых соратниках и их командире. Среди чехословаков кроме Людвика Свободы кадровыми офицерами были его заместитель Богумир Ломский, начальник штаба батальона Отокар Рытирж, начальник разведки Войша Эрбан, командиры подразделений Отокар Ярош, Ян Кудлич, Ярослав Лом, Антонин Сохор и другие. В батальоне, насчитывавшем около тысячи человек, имелось несколько десятков коммунистов, в том числе участников войны в Испании. Однако подавляющее большинство личного состава освоило лишь азы военного дела и, конечно, не имело боевого опыта. Вот почему советское командование вначале планировало использовать батальон на менее опасном направлении. Но чехословаки сами изъявили желание вступить в бой на трудном участке фронта. И просьба их была удовлетворена. Как показали дальнейшие события, 1-й отдельный чехословацкий батальон сражался с фашистами с исключительным мужеством, полностью оправдал оказанное ему советским командованием доверие.
В первых числах марта центром ожесточенных схваток в полосе обороны нашей дивизии по-прежнему оставался участок 78-го гвардейского стрелкового полка. Четыре дня здесь шли упорные, кровопролитные бои. А в это время другие части, продолжая совершенствовать свою оборону, лишь отражали атаки вражеских подразделений, проводивших разведку боем, да вели борьбу с воздушным противником.
Но вскоре и у нас наступили горячие деньки. Утром 8 марта разведчики и артиллерийские наблюдатели полка донесли на НП о движении пехоты и колонны танков противника в сторону Соколове и высоты 162,3. Мы видели, как врага тут же встретила огнем из Соколове дивизионная артиллерия, поддерживающая чехословацкий батальон. А вслед за этим пришло тревожное донесение и от лейтенанта Н. Г. Бекшипа, оборонявшего со своим подразделением высоту:
- Товарищ майор! Нас атакуют тайки и до роты пехоты противника. Принимаю бой! Поддержите огоньком.
Рубеж перед высотой был заранее пристрелян. Командую артиллеристам. Те ударили дружно, точно. Вражеская атака на какое-то время приостановилась. Но вот танки снова пошли вперед, увлекая за собой и автоматчиков. Все ближе, ближе к высоте... Сможет ли выстоять против этой лавины одна лишь рота Бекшина?
На раздумья нет времени. Высоту нужно во что бы то ни стало удержать! Хотя бы еще несколько часов.
Срочно создаю группу в составе трех взводов. Возглавить ее приказываю молодому коммунисту лейтенанту А. И. Бабцу.
Помощь подоспела очень своевременно. Силы роты лейтенанта Н. Г. Бекшина были уже на исходе. В строю оставалась едва ли треть бойцов, к тому же многие из них были ранены. Вот почему, когда вражеская атака на высоту все же была отбита, я приказал отвести остатки этой роты за реку Мжу, в Чемужовку. На высоте осталась лишь группа лейтенанта Бабца. В течение нескольких часов она стойко сдерживала вражеский натиск. И лишь во второй половине дня тоже отошла за Мжу.
Теперь противник сосредоточил весь свой удар на Соколово. Со стороны Тарановки, обойдя ее с севера, он бросил в бой до шестидесяти танков, свыше десятка бронетранспортеров и два пехотных батальона.
Где-то между 15 и 16 часами меня вызвал к телефону командир дивизии. Сообщил, что в Соколово сейчас очень трудно, и приказал вместе с 81-м полком быть в готовности к контратаке из Змиева на север. Заодно предупредил, чтобы я укрепил оборону в Чемужовке, на стыке с батальоном Людвика Свободы.
Но бой есть бой. Обстановка здесь меняется не по часам, а по минутам. Так случилось и на этот раз. Неожиданно пришла еще более тревожная весть: непосредственно в Тарановку ворвались 30 фашистских танков с пехотой. Полк К. В. Билютина отошел на восточную окраину села.
В этой связи комдив приказал мне вместо Соколово нанести удар но Тарановке и овладеть ею. Помощь нашему полку окажут батальоны 78-го полка, окопавшиеся, как уже говорилось, на восточной окраине этого села.
К исходу 9 марта мы с полком Билютина смогли овладеть лишь северной и южной окраинами Тарановки. А в середине дня началась атака 81-го гвардейского стрелкового полка на Соколово. Его подразделения довольно быстро сбили гитлеровцев с высоты 162,3, но дальнейшего успеха не имели. И все же гвардейцы 81-го полка оказали существенную помощь чехословацким воинам. Связав врага боем, они дали возможность батальону Людвика Свободы закрепиться на реке Мже.
* * *
Между тем к нам, в район Тарановки, подошли танки из 4-й танковой бригады. Мы тут же возобновили бой. Теперь он проходил уже в ночных условиях.
Главный наш удар был нацелен в центр села, где высилась старая, с массивными каменными стенами церковь. И вдруг именно там, в районе церкви, вспыхнула ожесточенная стрельба. В чем дело? Оказалось, что там уже дрались наши гвардейцы.
Вот как это произошло. Еще до начала боя трое бойцов полка - старший сержант Корней Шемонаев, рядовые Иван Кравченко и Семен Репников, захватив с собой пулемет и гранаты, с разрешения своего комбата незаметно пробрались в церковь. Позже к ним присоединились еще пятнадцать гвардейцев во главе с лейтенантом Макагоном. Как только наши батальоны пошли в атаку, эта группа открыла по врагу огонь с тыла. Вот имена остальных героев: Мирон Гопса, Петр Куценко, Александр Забайрагин, Анатолий Марков, Дмитрий Григорьев, Михаил Косенко, Арсений Полевода, Иван Вилокобыльский, Василий Маткозин, Петр Колесников, Иван Головин, Василий Васников, Григорий Дубенко и Афанасий Ермилов.
Свыше суток находились они в церкви, отвлекая на себя значительные силы противника. Гитлеровцы не раз предлагали нашим воинам сдаться, на что те отвечали гранатами и ружейно-пулеметным огнем. И даже когда фашисты стали бить по церкви прямой наводкой из орудий, гвардейцы не оставили своих позиций. Они сражались до тех пор, пока их не выручили наши стрелки и танкисты.
Итак, Тарановка снова в наших руках. Но успеху, как оказалось, радоваться было рано. Вскоре, сосредоточив крупные силы пехоты и танков, противник сумел-таки потеснить полки нашей дивизии к реке Мжа.
14 и 15 марта. В эти дни мы из последних сил сдерживали натиск врага на новом рубеже. О накале тех боев говорит хотя бы такой факт, что ежедневно гитлеровцы бросали против нас до 80 танков. Противник стремился во что бы то ни стало смять части, мешавшие ему выйти к Северскому Донцу и тем самым перерезать пути отхода наших войск из района Харькова.
Двое суток обороны на Мже стали для нашей дивизии поистине драматичными. К тому времени был отведен во второй эшелон армии для отдыха и пополнения поредевший в боях чехословацкий батальон. И хотя к нам на усиление прибыли части 152-й стрелковой дивизии, это уже не могло внести существенного изменения в сложившуюся обстановку. Со стороны Боровое и Рогани противник уже вышел к нам в тыл. На Мже его пехота и танки тоже кое-где просочились через нашу оборону. Полки теперь дрались в окружении, в полной изоляции друг от друга. Дальше так продолжаться не могло.
В ночь на 16 марта наши части вынуждены были пробиваться к Северскому Донцу. Утром мой полк вышел к его западному берегу в районе Мохнача. Но в селении оказался противник. Доложил об этом командиру дивизии. Тот приказал взять Мохнач наличными силами, а затем закрепиться в нем. Подчеркнул, что этот населенный пункт может стать впоследствии важным предмостным районом обороны, который значительно затруднит маневр немецко-фашистских войск в сторону Чугуева.
Мы выполнили приказ генерала П. М. Шафаренко, взяли Мохнач. Теперь нужно было как следует закрепиться в нем. Оценил обстановку. Правее нас, в районе Эсхара, занял оборону приданный нашей дивизии 914-й стрелковый полк. Это уже хорошо. А что же у нас слева?
Слева, на наше счастье, оказались труднопроходимые болота. Здесь гитлеровцы тоже не пройдут. Значит... Решил построить оборону полка системой опорных пунктов, наиболее плотно прикрыв направления со стороны Замостья и Красной Поляны.
Противник не заставил себя долго ждать. Уже вечером на Мохнач обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Потом в атаку пошли фашистские танки.
Первой приняла бой рота старшего лейтенанта Б. Ф. Соколова и группа бойцов во главе с младшим лейтенантом И. В. Кочугановым. Их поддерживал взвод ПТР под командованием лейтенанта Н. А. Анкудинова. Подбив несколько вражеских танков, гвардейцы вынудили остальные повернуть назад.
Но это было еще только начало. Вскоре гитлеровские танки и пехота, разделившись на две группы, обошли Мохнач с севера и юга. Теперь бой уже завязался на окраинах поселка. Над полком снова нависла угроза окружения. Срочно связываюсь с командиром дивизии и прошу его помочь мне артиллерией. Генерал обещает сделать все возможное.
И действительно, через несколько минут в боевых порядках наступающего противника начинают рваться мины и снаряды. Он откатывается. Но потом, перегруппировав своп силы, опять наносит удар по батальону старшего лейтенанта Н. Н. Щербакова.
Его роты начинают пятиться. Бросаю им на помощь свой последний резерв два орудия из взвода лейтенанта П. П. Шиндова. Их расчеты почти сразу же поджигают три фашистских танка и этим дают возможность батальону отстоять свои позиции.
И все-таки в ночь на 19 марта противнику удается потеснить наши подразделения и овладеть центральной и юго-западной частью поселка. А с рассветом мы дружной атакой выбиваем его оттуда. Так повторяется несколько раз. В конечном же счете мы удержали Мохнач. Обороняли его вплоть до 24 марта, вместе с другими частями дивизии не давая противнику возможности перерезать пути отхода наших войск из-под Харькова.
* * *
Бои, бои... Каждый из нас уже потерял им счет. И порой один от другого отличали только так:
- А-а, это тот, когда артиллеристы Локацининова...
Отличали по подвигам героев. Но и их каждый бой рождал десятки. Тогда брали из всех один, наиболее выдающийся. Например, когда расчет сержанта Г. И. Брехунова сжег в одном лишь бою 5 танков противника или когда пулеметчики С. П. Омельченко уничтожили целую роту фашистов.
Но были подвиги и более скромные. По ним мы не определяли время и место боев. Но все равно хранили в памяти сердца как строку, вписанную в страницу героической летописи полка.
Я, например, до сих пор с большой благодарностью вспоминаю скромного труженика войны сапера старшего сержанта Н. М. Зорина. Это он взорвал мост через реку Мжу. Вроде б и рядовой эпизод войны. Поджег бикфордов шнур, взорвал... Но важно не просто действие, а его результат. А по последнему выходило, что старший сержант Зорин совершил тогда самый настоящий подвиг. Он надолго задержал переправу через реку вражеских танков и тем самым помог выстоять в бою целому полку. Вот почему я без колебаний подписал тогда представление о награждении отважного сапера орденом Отечественной войны II степени. И старший сержант Н, М. Зорин вскоре получил его.
А вот подвиг красноармейца Ивана Селфинина. О нем мне рассказал замполит одного из наших батальонов В. Т. Древаль.
Случилось так, что во время одной из атак во фланг наступающему на Мохнач батальону неожиданно начал вести огонь крупнокалиберный пулемет врага. Роты залегли. И тогда красноармеец Селфинин по приказу сердца пополз к огневой точке врага. Сблизившись с ней, он ударил по амбразуре из автомата. Дзот продолжал изрыгать смерть. Тогда красноармеец снова нажал на спусковой крючок. Последовала короткая очередь, и автомат умолк. Кончились патроны! А гранаты уже все израсходованы еще в начале боя. Что делать?
И тут рядом с Селфининым вдруг падает вражеская граната с длинной деревянной ручкой. Счет теперь идет уже на мгновения. Или смерть, или...
Нет, он не откинул эту гранату в сторону. Хотя, казалось бы, к этому его и побуждал инстинкт самосохранения. Да, красноармеец схватил ее, но расчетливо направил прямо в огнедышащую амбразуру дзота. На этот раз фашистский пулемет умолк навсегда...
А подвиги полковых медиков во главе со старшим врачом О. С. Саркаровым? Под огнем врага, в антисанитарных условиях военные хирурги Рожков, Мирский и Кропалев мужественно боролись за жизнь раненых бойцов и командиров. Я лично знаю, что им иной раз приходилось делать такие неотложные операции, которые под силу лишь хирургам тыловых госпиталей, где для этого есть все необходимые условия.
А самоотверженные действия санинструкторов Л. И. Кузнецова и П. М. Школьникова? Но они сами о них говорили: работа. Но тот, кто прошел через горнило войны, хорошо знает, что это за работа, если за день порой каждому санинструктору приходилось эвакуировать с поля боя по 20-25 раненых бойцов и командиров. А ведь и санинструктор от пуль и осколков не заговорен.
Командир взвода связи лейтенант Н. А. Литвинов... Он и сейчас как живой стоит у меня перед глазами. Молодой, веселый. Он очень любил жизнь. Но когда потребовалось, отдал ее за Родину без колебаний.
...Это случилось в районе населенного пункта Зидьки. В самый разгар боя вдруг прекратилась связь с батальонами. Посланный на линию связист не дошел до обрыва. Не смогли устранить обрыв и два других бойца, ушедших вслед за ним. И тогда за дело взялся сам лейтенант Литвинов. Пуля снайпера настигла его где-то в десятке метров от места повреждения линии связи. Даже будучи смертельно раненным, лейтенант нашел силы преодолеть эти метры и, уже умирая, соединил концы проводов. Связь была восстановлена, полк продолжил бой.
Но это все о мужчинах. Хоть и неимоверно трудны были тяготы и лишения войны, но все равно мужчинам-воинам было гораздо легче переносить их, чем, скажем, нашим девушкам. А их у нас в полку было немало. Я даже сейчас многих из них помню по именам. Это Валентина Валикова, Любовь Парриль, Евгения Рудакова, Екатерина Рябова, Паша Чичасова... Но самая громкая слава ходила тогда у нас о Тане Елумеевой.
...В районе Мохнача тогда разгорелся жаркий бой. И случилось так, что наиболее сильный удар врага пришелся именно по подразделению, где было много молодых, необстрелянных солдат из недавнего пополнения.
Бойцы дрогнули, начали пятиться. И тут среди них появилась Таня Елумеева, которая как раз возвращалась из медсанроты. Оценив ситуацию, отважная девушка не растерялась и, взяв из рук убитого красноармейца винтовку, вскинула ее над головой, крикнула:
- Без паники, товарищи! Нам ли, советским воинам, бояться фашистов?! За мной, родимые, вперед!
Она первой бросилась в контратаку. За ней последовали все без исключения бойцы подразделения. Гитлеровцы не выдержали их натиска и обратились в бегство.
Следует сказать, что в период боев под Мохначом Таня Елумеева вынесла с поля боя 45 раненых бойцов и командиров. За оба этих подвига мы представили ее к званию Героя Советского Союза. Но так уж случилось, что вместо этой награды ей дали орден Красного Знамени.
Кстати, это была не единственная ее награда. В разное время я имел честь лично вручить этой отважной девушке медали "За отвагу" и "За боевые заслуги". Таня Елумеева была дважды ранена. Но каждый раз, едва подлечившись, возвращалась в боевой строй. Забегая вперед, скажу, что героическая комсомолка прошла с нашим полком долгий путь. И лишь после третьего ранения, в январе 1944 года, она, почти потеряв зрение, вынуждена была выбыть из наших рядов.
Глава пятая.
Летом 1943-го...
Весна подходила к концу. Не за горами было уже лето. Лето третьего года войны.
На фронте к этому времени наступило весьма продолжительное затишье. Но мы знали, что это затишье перед новой бурей. Гитлеровское командование лихорадочно готовилось к тому, чтобы именно этим летом вырвать из наших рук стратегическую инициативу, изменить ход войны в свою пользу. Местом для осуществления этих планов оно выбрало так называемый Курский выступ участок фронта между Орлом и Харьковом.
Перед началом Курской битвы войска правого крыла Юго-Западного фронта, в состав которых входило и наше соединение, продолжали занимать оборону южнее Харькова, на Северском Донце. Правда, после боев в районе Мохнача 25-я гвардейская стрелковая дивизия несколько выдвинулась вперед и сосредоточилась теперь между Чугуевом и Купянском.
Мы теперь, начиная с мартовских боев, организованно входили в состав 6-й армии. С ее руководящим составом знакомы еще со времен боев на сторожевском плацдарме. Так что периода так называемого привыкания к новому начальству не было.
В конце мая в нашей дивизии побывал командующий Юго-Западным фронтом генерал армии Р. Л. Малиновский. Объехал все ее полки. Как мы смогли понять, его особенно интересовало построение обороны на танкоопасных направлениях. Здесь он подолгу осматривал инженерные сооружения, беседовал с бойцами и командирами. А меня в один из моментов спросил:
- Вы знакомы, товарищ майор, с новыми немецкими "тиграми", "пантерами" и "фердинандами"? Умеете вести с ними борьбу?
Я ответил, что в полку лишь понаслышке знают об этих фашистских танках и самоходных орудиях.
Командующий тут же приказал провести занятия по изучению способов борьбы с новыми гитлеровскими танками, выделил для этого специалистов.
Словом, мы все почувствовали, что надвигаются довольно серьезные испытания, и готовились к ним: принимали пополнение, проводили полевые занятия. Проводились и перестановки офицерского состава. Дело в том, что в предыдущих боях вышли из строя немало опытных командиров рот и батальонов. Вместо них нам присылали офицеров, только что окончивших ускоренные фронтовые или центральные курсы. Ставить этих людей сразу на роты и батальоны, а возможно, даже и выше, было, конечно, рискованно. Вот почему на должности полкового и батальонного звеньев мы старались выдвигать своих людей. Так, заместителем командира полка вместо убывшего майора Б. М. Генералова мы назначили капитана А. Я. Обухова. В 78-й полк был переведен начштаба полка капитан А. Н. Потемкин, а оттуда вернулся уже знакомый нам капитан П. И. Жидиков. Батальон от Обухова принял командир роты коммунист капитан П. Я. Полежаев, успевший зарекомендовать себя смелым, инициативным офицером.
Кроме того, к тому времени из полка выбыли на учебу командиры первого и второго батальонов Я. М. Агафонов и Н. Н. Щербаков. Вместо них на эти должности были назначены соответственно вернувшийся из госпиталя капитан В. П. Шкилев и дальневосточник коммунист старший лейтенант С. Г. Стариченко. Здесь следует подчеркнуть, что, хотя Степан Герасимович Стариченко еще не участвовал в боях, он был опытным кадровым командиром довоенной закалки.
Итак, наш полковой коллектив складывался, креп день ото дня. К началу июля, например, мы уже имели в своих рядах довольно боеспособное партийное ядро, насчитывающее 279 коммунистов. Это позволило создать партийные организации практически в каждой роте и батальоне.
Коммунисты сразу же и довольно активно включились в воспитательную работу с молодыми воинами. Помогая командирам, они знакомили пополнение (а оно было значительным: до восьмидесяти процентов от прежнего состава) о традициями полка, его героями. Агитаторы и пропагандисты из числа коммунистов и комсомольцев умело, на конкретных примерах показывали вновь прибывшим истинное лицо фашистских завоевателей. По их инициативе на полковые митинги из освобожденных селений приглашались местные жители, испытавшие лично на себе злодеяния оккупантов. Мне до сих пор памятно одно из таких выступлений. К воинам обратилась учительница Мария Голь. Вот что она сказала:
- Я собственными глазами видела, как фашисты бросали наших раненых бойцов и командиров в огонь. 1 января 1942 года каратели в селе Комсомольское убили 30 человек, а 2 бойцов, захваченных в плен, и 3 детей сожгли заживо.
Стоит ли говорить, как зажигали наших бойцов и командиров эти свидетельства очевидцев! Все они с нетерпением рвались в бой, чтобы покарать врага, отомстить за кровь и слезы советских людей, временно оказавшихся под фашистским игом.
В ходе подготовки к новым сражениям в полку широко развернулось снайперское движение, начало которому, как уже говорилось выше, было положено еще на Верхнем Дону. В апреле - июне 1943 года снайперская рота уже имела на своем боевом счету 179 уничтоженных вражеских солдат и офицеров. И самый большой вклад в общее дело внесли такие снайперы, как Е. Я. Вахонин, С. М. Боротилов, Г. И. Некморов, И. Е. Новиков, Н. П. Колганов, М. Е, Луговицкий и З. Б. Серовикова. Они-то и взяли на себя всю работу по подготовке в полку нового отряда сверхметких стрелков. Большую помощь им в этом оказывал Герой Советского Союза старший лейтенант В. И. Голосов. К сожалению, 19 августа 1943 года Василий Иванович погиб, успев все же записать на свой личный счет 421-го униятоженного гитлеровца.
* * *
В начале июля затишье на нашем фронте закончилось. Разгорелась Курская битва. Мы тоже вскоре вступили в бои, чтобы на своем участке оказать посильное содействие нашим армиям, перемалывающим ударную группировку гитлеровских войск на Курском выступе.
В те дни наш полк получил приказ провести демонстративные боевые действия на Северском Донце в уже известном нам районе Змиева. Однако в ночь на 6 августа гитлеровцы, опередив нас, тоже начали форсировать эту реку. Правда, они тут же были отброшены. Но эта их попытка заставила и нас внести некоторые коррективы в разработанные планы. В частности, решено было вначале провести разведку боем. Для этого выделялись весьма незначительные силы стрелковая рота из батальона капитана В. П. Шкилева. Но предполагалось, что впоследствии силы будут наращены.
Думается, что гитлеровское командование просто не ожидало, что мы начнем свои боевые действия с участка, который до этого основательно обрабатывался ее артиллерией и авиацией. Но случилось именно так. Рота старшего лейтенанта И. С. Николаева в короткие сроки форсировала реку, зацепилась за ее противоположный берег. А к утру 8 августа на этом плацдарме уже сражались два наших батальона. В течение дня они сумели отразить три контратаки превосходящих сил противника и к вечеру под прикрытием огня дивизионной артиллерии вернулись на свой берег, полностью выполнив стоявшую перед ними задачу. В частности, эти батальоны отвлекли на себя значительные силы врага, облегчив тем самым удар 57-й армии на Чугуев и Харьков.
В начале августа 6-я армия, куда, как известно, входила и наша дивизия, начала сосредоточиваться под Изюмом для участия в наступательной операции по освобождению Донбасса. В один из этих дней, уже под вечер, генерал-майор П. М. Шафаренко собрал нас, командиров частей, на совещание. Там-то я и встретился со своим товарищем еще по запасному полку Владимиром Архиповичем Ковалевым. Мы радостно обнялись, поздравили друг друга. Я его - с назначением на должность командира 81-го гвардейского стрелкового полка, а он меня - с недавним присвоением очередного воинского звания "подполковник" и награждением орденом Красного Знамени.
Совещание было коротким. Комдив лишь бегло ознакомил нас с обстановкой и поставил задачу на передислокацию в новый район.
Через трое суток, совершив 130-километровый марш, мы сосредоточились на правом берегу Северского Донца, южнее города Изюм. Нашему полку выпало сменить здесь стрелковый полк из 27-й гвардейской дивизии, которая уходила на доукомплектование. Его командир рассказал мне, что до нашего прибытия сюда танковые и механизированные соединения генералов Е. Г. Пушкина и И. Н. Руссиянова пытались развить наметившийся было успех стрелковых частей, но не смогли. Противник сосредоточил здесь весьма значительные силы и встречным ударом остановил наши наступающие части.
- А вот и та высота, о которую споткнулся наш полк, - показывая на местности, сказал мой предшественник.
Я пристально вглядывался в панораму. Мы находились между Сухой Каменкой и Еремовкой. А впереди проходила первая линия обороны противника, упиравшаяся в районе деревни Пасека в Северский Донец. На юго-западе, за большой лощиной, вдоль шоссейной дороги от Изюма на Славянок, виднелась гряда холмов. В центре-то их и была та злополучная высота 204,0. В ее створе, километрах в восьми от наших передовых позиций, тоже на возвышенности, раскинулся большой населенный пункт Долгенькое.
Ну а на юге... Там, сколько мог охватить взгляд, простирались дубовые рощи. Мы хорошо знали, что за их широкой полосой начинается Донбасс главная "кочегарка" страны. Ее, естественно, фашисты так легко не отдадут.
На рекогносцировке, которую в тот же день провел командир дивизии, до командиров частей был доведен общий замысел предстоящей операции по освобождению Донбасса. Главный удар наш фронт будет наносить с изюмского плацдарма через Барвенково на Лозовую и далее на Павлоград и Синельникове, с тем чтобы совместно с войсками Южного фронта отсечь донбасскую группировку противника от Днепра и разгромить ее на Левобережье. Через Долгенькое на Барвенково должна наступать и наша, 25-я гвардейская стрелковая дивизия. Для усиления ей придается 115-я танковая бригада полковника А. М. Мельникова.
Перед началом наступления полк снова провел разведку боем. В ней участвовали рота старшего лейтенанта Н. Е. Шкурдова и разведывательная группа во главе с начальником разведки полка С. Г. Воронковым, который сменил на этой должности недавно выбывшего по ранению В. А. Полещука. Им удалось захватить нескольких пленных из состава 46-й пехотной и 17-й танковой дивизий врага. Однако доставленные "языки" дали весьма противоречивые показания о противостоящей нам группировке противника, а разведка боем вскрыла оборону гитлеровцев лишь до высоты 204,0. Поэтому мне, как командиру полка, осталось неясным: то ли перед нами главная полоса вражеской обороны, то ли просто его передовая позиция. Мучил и другой вопрос: где сосредоточил противник свои основные силы - на переднем крае или в глубине?
Вопросы вопросами, но нужно было все-таки готовиться к наступлению. К тому же, грешным делом, подумалось: ничего, все неясное прояснится в ходе боя.
И до сих пор я не могу простить себе такой беспечности. Но, как говорится, похмелье придет потом. А пока же, перед началом наступления, мы отметили одновременно два радостных события: накануне капитанам М. А. Храмову и начальнику артиллерии Б. М. Зайцевскому были присвоены очередные воинские звания. Собравшись в тесном кругу и слив свои наркомовские сто граммов в общий котелок, куда по старой традиции опустили и майорские звездочки - чтоб "не заржавели", мы тепло поздравили наших боевых друзей.
Наступление началось утром 16 августа. Его предварили мощные артиллерийские и авиационные удары. Потом в атаку двинулась пехота. В первые часы боя удалось добиться некоторого успеха. Наша дивизия, например, выполнила ближайшую задачу: оседлала шоссейную дорогу и овладела ключевой высотой 204,0. Однако вскоре 267-я стрелковая дивизия полковника А. И. Толстова, действовавшая справа, застряла в какой-то лощине. Еще хуже обстояло дело у левого соседа - 263-й стрелковой дивизии полковника П. М. Волосатых. Она втянулась в затяжные бои. В результате наш левый фланг оголился, что вынудило генерала П. М. Шафаренко придержать наступавший там 78-й полк дивизии. Но это все равно не исправило положения. Продолжая теперь наступление фактически двумя полками, мы по-прежнему имели открытые фланги. Этим-то и не замедлил воспользоваться противник. Он бросил против нашего и наступающего рядом 81-го полка свыше 50 танков. Эта броневая лавина вскоре отрезала от главных сил те малочисленные подразделения наших полков, что сумели-таки перед этим зацепиться за окраину Долгенького. Им пришлось с боем выходить из окружения.
Оказавшись в трудном положении, отошли от Долгенького и оба наших полка. Больше того, нам пришлось оставить и высоту 204,0, взятие которой обошлось нам дорогой ценой. Правда, потом наш полк вновь овладел ею и закрепился на этом рубеже.
В тот день мы действительно многое выяснили. Так, например, то, что принималось нами за главную полосу обороны противника, оказалось ложной позицией, занятой его незначительными силами. В итоге весь удар нашей артиллерии и авиации пришелся почти по пустому месту. Словом, бой показал: истинный передний край обороны противника проходит значительно глубже, образуя нечто похожее на огневой мешок - выгнутую подкову, своими концами упирающуюся в Северский Донец. И главенствующее положение занимает мощный оборонительный узел сопротивления в районе Долгенького. Это под его прикрытием противник смог так свободно маневрировать своими резервами.
Итак, как уже говорилось, наш полк закрепился в районе высоты 204,0. Готовимся к повторной попытке взятия Долгенького. И вскоре получаем на это приказ.
Теперь ведем бой уже не вслепую. Перед его началом нами выявлена вся система огня противника, намечены пути скрытного подхода к этому населенному пункту. Вот почему в Долгенькое почти сразу же врываются два батальона - из нашего и 81-го полка. Спешим развитых успех. Но тут налетают фашистские самолеты, и ввод и бой наших главных сил замедляется. Правда, крестастых бомбардировщиков вскоре отгоняют советские истребители. Но и короткой заминки для гитлеровцев оказалось достаточно, чтобы гарнизон Долгенького пришел в себя, организовал упорное сопротивление и даже начал предпринимать контратаки.
Бой обещал затянуться. И тут к нам на помощь подоспел батальон капитана И. Д. Петухова из 78-го полка. Он с ходу вступил в бой и буквально заслонил собой батальон старшего лейтенанта С. Г. Стариченко от флангового удара.
Мы захватили Долгенькое. Но не спешили радоваться успеху, так как понимали, что главные события все-таки еще впереди. Гитлеровцы, конечно, не смирятся с утерей такого важного в их системе обороны опорного пункта и попытаются во что бы то ни стало выбить нас отсюда.
И эти предположения сбылись. Вечером противник предпринял против нас мощную контратаку. Из оврагов, что западнее Долгенького, на нас двинулись эшелон за эшелоном десятки танков. Мы успели насчитать 70 машин, но потом сбились со счета. За танками шли бронетранспортеры с пехотой.
Мы приняли бой. Но что можно было сделать против такой стальной лавины? Тем более что к тому времени у нас уже почти не было артиллерии, а несколько танков из 115-й бригады вышли из строя в первые же минуты боя.
По приказу комдива мы отошли. Но не все. В Долгеньком остались отрезанными некоторые наши подразделения, в частности батальон капитана В. П. Шкилева. Как его выручить? Оставалось единственное: бросить ему на помощь свой последний резерв - роту автоматчиков.
И этот резерв сделал свое дело, помог нашим подразделениям вырваться из Долгенького.
Наступило 19 августа. Раннее утро. Тишина. Но вот она взрывается грохотом орудий. По Долгенькому бьют дивизионная артиллерия, остатки полковой. Стреляют даже танки из 115-й бригады. И все равно артподготовка жидковата.
Но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Вслед за этим огнем подразделения нашего и 81-го полков идут в атаку. На последнем пределе в третий раз врываемся в Долгенькое, завязываем уличные бои. В один из моментов даже показалось: возьмем его. Но следуют сильнейшие вражеские контратаки. Фашистские танки и пехота бьют по нашим флангам. В завязавшейся схватке бойцы подбивают 6 бронированных машин. Но танки все наседают. Кажется, их у противника стало даже больше, чем прежде.
Обман зрения? Нет. Вскоре мы берем в плен трех гитлеровцев. Выясняется, что они из 125-го гренадерского полка 23-й танковой дивизии. Выходит, что перед нами появилась еще одна свежая танковая дивизия противника.
Именно под ее напором мы вынуждены вскоре снова покинуть Долгенькое и отойти на западные скаты высоты 204,0. Но гренадеры и здесь не оставляют нас в покое. В середине дня они наваливаются на высоту. Снова вводят в бой массу танков. Например, только на батальон Стариченко идут до 30 машин. За ними густые цепи автоматчиков.
Но что это? Впереди танков и вражеских цепей... Прикладываю к глазам бинокль и тут же опускаю его. Дрожат руки. Не может быть! Это же вопреки всем правилам ведения войны! Но факт есть факт. Впереди себя гитлеровские автоматчики гонят местных жителей. Стариков, женщин, детей... Изверги! Только фашисты способны на подобное!
Что делать? Не стрелять же по этим несчастным, идущим под дулами вражеских автоматов. И в то же время... Гитлеровцы-то все ближе и ближе...
Выручил начальник артиллерии майор Б. М. Зайцевский. Приняв под личную ответственность единственно правильное в данной обстановке решение, он так точно скорректировал огонь подошедших к нам в тот момент реактивных установок, что их снаряды как ножом отсекли фашистов от перепуганных женщин, детей и стариков. А те, бросившись к нам, укрылись в окопах.
Вражеская атака была отбита. Но противник вскоре предпринял вторую, третью... Тяжелый бой шел до позднего вечера. Мы несли большие потери, но не отступали ни на шаг. Смертельную рану получил мой заместитель по политической части М. А. Храмов. Были также ранены начальник штаба П. И. Жидиков, его помощник А. Я. Аристов, замполит одного из батальонов Н. Б. Ибрагимов, командир роты автоматчиков А. В. Юрин и другие. Не избежал такой же участи и я. Вот как это произошло.
...Уже и не помню, какую тогда по счету мы отбивали атаку. Знаю только, что особо опасное положение сложилось в тот момент в батальоне старшего лейтенанта С. Г. Стариченко. Противник бросил против этого подразделения свыше десятка своих танков, много автоматчиков.
Чувствую, что сейчас мое место именно там. Вместе с начальником разведки С. Г. Воронцовым и ординарцем Иваном Смирновым бегу в батальон. Вернее, "бегу" - это не то слово. Мы то и дело припадаем к земле, ведем огонь из автоматов по наседающим гитлеровцам, снова бежим.
С трудом добираемся до батальона. Вижу: посветлели у бойцов лица. Как же, ведь даже командир полка с ними рядом! Значит, будет порядок.
Кстати, почти одновременно с нами сюда же подошли и несколько танков из 115-й бригады. Видимо, распорядился комдив. Вовремя! Гитлеровцы начинают пятиться. Потом бегут. И вдруг...
Даже не заметил, откуда прозвучала та злополучная пулеметная очередь. Не иначе как из отходящего фашистского танка. Просто я ее услышал, а потом... Будто красным заревом осветились траншеи, лица людей. Вспыхнули и тут же погасли. А затем - тусклый свет, комариный звон в ушах и, как в немом кино, лица, жесты и ни одного звука. Я узнаю Воронкова (позже мне расскажут, как этот богатырь буквально на руках дотащил меня, тяжело раненного, до полкового НП). Вижу Обухова, пытаюсь что-то сказать ему, своему боевому заместителю, недавнему комбату... И еще запомнились окровавленные руки санинструктора Жени Рудаковой. Успел подумать: "Кажется, конец" - и впал в забытье.
И уже за кадрами памяти - медсанбат, самолет У-2, госпиталь в Россоши, операционный стол...
Был без сознания несколько дней. А когда очнулся, то вначале подумал, что я не в госпитале, а в своем родном полку. Рядом Жидиков, Стариченко, Шкилев, Аристов. А вскоре в госпиталь привезли и моего спасителя Воронкова. Он-то и сообщил нам главное: полк с высоты не ушел. Гвардейцы, верные традициям боев под Змиевом, Тарановкой, Соколове и Мохначом, не пропустили врага.
* * *
Когда прикован к госпитальной койке, то время тянется утомительно медленно, словно бы его везут на ленивых волах. Одно хорошо, что в эти идущие неспешной чередой дни есть возможность подумать, более глубоко вникнуть в те события, на обстоятельный анализ которых раньше, случалось, просто не хватало времени.
Сейчас, например, я со всеми подробностями восстанавливал в памяти тот отрезок боя за Долгенькое, который начался с момента, когда действовавшие в первом эшелоне батальоны капитана В. П. Шкилева и старшего лейтенанта С. Г. Стариченко неожиданно попали в лощине перед селом на минное поле.
Прав ли я был, срочно введя тогда в бой батальон капитана П. Я. Полежаева из второго эшелона полка? Ведь он все-таки предназначался для развития успеха уже в глубине обороны противника.
Что побудило меня пойти на это? Ну, во-первых, сознание того, что гитлеровцы, воспользовавшись возникшей паузой (ведь батальоны Шкилева и Стариченко залегли перед минным полем, ожидая, пока саперы под огнем врага проделают в нем хотя бы несколько проходов), смогут собраться на этом участке с силами и контратаковать. Во-вторых, комдив настоятельно требовал пробить брешь в обороне противника именно здесь, на главном направлении наступления дивизии.
Выходит, с этой точки зрения мои действия правомочны, подкреплены приказом старшего.
Ну а если все-таки анализировать обстановку без опоры на приказ комдива?.. Почему даже ввод в бой батальона Полежаева не принес желаемого результата? Больше того, он почти тут же сам оказался в окружении и только позднее с боем прорвался к своим. Неужели где-то проявили неоперативность мы, командование полка?
Пег, тут нужно снова пройтись по бою более детально...
Итак, батальоны Шкилева и Стариченко застряли у минного поля. Я принял решение ввести в бой роты Полежаева...
Командиры, которым приходилось в ходе наступления организовывать ввод в бой вторых эшелонов на незапланированном рубеже, знают, какое это сложное дело. Ведь бой идет, его по желанию не остановишь. А тут надо, чтобы второй эшелон (в данном случае батальон капитана П. Я. Полежаева) развернулся и организованно включился в дело. Да так, чтобы и те подразделения, что действуют впереди, смогли поддержать его. Иначе... Ведь были же, говорят, случаи в истории войн, что в данной ситуации вторые эшелоны попадали под огонь своих же войск.
Мы срочно перенесли тогда полковой НП поближе к наступающим подразделениям. Четко распределили между собой на данном этапе порядок действий. Я, например, непосредственно занимался вводом в бой второго эшелона. Мой заместитель по строевой части А. Я. Обухов предпринимал все меры к тому, чтобы батальоны В. П. Шкилева и С. Г. Стариченко скорее миновали минное поле. Начальник артиллерии полка Б. М. Зайцевский лично корректировал огонь батарей, обеспечивающих ввод в бой батальона капитана П. Я. Полежаева.
Кажется, пока все правильно. А потом...
После короткого артналета по Долгенькому роты Полежаева устремились вперед. Их поддерживали несколько танков из 115-й бригады. Кстати, часть пехоты была даже посажена на танки. Это-то и позволило нам более быстро вырваться в северо-восточную часть населенного пункта. И вот тогда...
Уже из Долгенького капитан Полежаев доложил, что ведет в селе трудный бой. У врага там оказалась многослойная система огневых точек. Те несколько танков, что поддерживали батальон, почти тут же были выведены из строя. Движение в глубь населенного пункта застопорилось. А подразделения Шкилева и Стариченко все еще шли через минное поле...
Правда, вслед за батальоном Полежаева в Долгенькое ворвались и несколько рот из 81-го полка. Но что могли сделать лишенные артиллерийской поддержки стрелки против дотов и дзотов, закопанных в землю танков противника?
А тут еще та танковая контратака врага, что остановила спешащие на помощь Полежаеву наш и 81-й полки. В результате этой контратаки батальон и был отрезан от главных сил.
Но ведь он потом все-таки вырвался из окружения. И не без нашей помощи. Это та рота автоматчиков, что была послана мной, смогла нащупать слабое место во вражеском кольце и пробить в нем дорогу для выхода батальона.
Так что же, напрасны или нет были те потери, что понес батальон капитана П. Я. Полежаева в Долгеньком? Ведь та наша первая попытка захватить этот населенный пункт закончилась неудачей. И все же...
Какой мерой полезности измерить, например, тот доклад Полежаева по рации, в котором говорилось: "В район Долгенького и урочища Плосное подошло 70 танков и много автомашин с пехотой противника. Ждите более мощной контратаки"? Эти сведения командиру батальона доложил разведчик младший лейтенант С. П. Кураев, который со своей группой сумел-таки побывать в этом районе. И именно они дали возможность нашим полкам как следует подготовиться к встрече врага, свести на нет элемент внезапности этой контратаки.
А как помогла нам в последующем схема расположения огневых точек и инженерных сооружений противника, что составил и вынес с собой из окружения капитан П. Я. Полежаев! Мы получили возможность воевать не вслепую, а наверняка. Что это значит, хорошо известно каждому фронтовику.
Нет, не напрасно был произведен тогда ввод в бой второго эшелона! Батальон Полежаева сделал все, что мог. И даже больше.
Кстати, то же самое отметил потом в разговоре со мной и командир дивизии. Он же приказал срочно написать представление на награждение капитана П. Я. Полежаева.
* * *
Капитан Полежаев... Он прибыл к нам в полк под Тарановкой. Высокий, поджарый, вошел ко мне в землянку, четко доложил:
- Капитан Полежаев. Прибыл из госпиталя для прохождения дальнейшей службы.
На вид ему было лет тридцать. Умное, слегка продолговатое лицо дышало мужеством. На его гимнастерке я сразу же заметил значок парашютиста. Не удержался, спросил:
- Приходилось совершать прыжки с парашютом, товарищ капитан?
- Так точно, приходилось...
О большем нам поговорить не удалось - не та обстановка: бой следовал за боем. Так что Полежаеву сразу пришлось включиться в дело.
Воевал он храбро, но в то же время вдумчиво. Вскоре о нем заговорили в полку с большим уважением. Под Довгалевкой он еще раз показал себя с самой лучшей стороны.
И вот здесь, под Долгеньким, капитан П. Я. Полежаев совершил настоящий подвиг, за что получил орден Отечественной войны I степени.
Под стать Полежаеву был и командир минометного взвода лейтенант В. А. Галанов. Мастер своего дела, бесстрашный офицер, он порой просто поражал нас ювелирной точностью своей стрельбы. Ему ничего не стоило, например, первой же миной накрыть вражеское пулеметное гнездо, срезать одиночное дерево, на котором вдруг обнаруживался фашистский наблюдатель или снайпер.
На командира взвода равнялись и его подчиненные. Мне не раз докладывали о героических действиях одного из расчетов этого подразделения в составе сержанта М. Г. Фалева, красноармейцев В. П. Расманова и Н. И. Базанова. В боях за Долгенькое эти воины снова продемонстрировали свое умение владеть вверенным им оружием. Так, при отражении только одной из контратак гитлеровцев они уничтожили из своего миномета до взвода вражеских солдат и офицеров.
Как уже говорилось выше, в районе Долгенького нам не раз приходилось отбивать яростные танковые контратаки фашистов. И вот здесь наряду с артиллеристами большое мужество и находчивость проявили расчеты противотанковых ружей. Сержант В. С. Филиппов, красноармейцы А. В. Снежный и В. И. Гришкин сожгли из своих ПТР немало фашистских бронированных машин.
Но случалось, что броня тяжелых гитлеровских танков не поддавалась метким выстрелам бронебойщиков. И тогда они, подпустив крестастые чудовища на короткое расстояние, подрывали их связками гранат. Так поступил, например, тот же сержант В. С. Филипков. А красноармеец А. В. Снежный, намеренно пропустив фашистский тяжелый танк через свою огневую позицию, тут же вскочил, изготовил ПТР к бою и с первого же выстрела пробил более слабую кормовую броню.
В боях за Долгенькое неувядаемой славой покрыли себя и бойцы стрелкового взвода под командованием коммуниста лейтенанта В. Зарубина. На них пошли сразу шесть фашистских танков. Но герои не дрогнули. Подпустив бронированные машины на расстояние броска гранаты, они в первые же минуты подбили два танка, а остальные заставили повернуть назад.
Кстати, в этом бою сам коммунист Зарубин был тяжело ранен. Это было уже его шестое ранение за время войны. Но он не прекратил руководить действиями своих подчиненных до тех пор, пока и эта вражеская контратака не была отбита.
Шесть дней (до момента моего ранения) я был участником ожесточенных боев за Долгенькое. Мы нанесли здесь большой урон противнику, но и сами потеряли немало людей. Только в нашем полку смертью героев пало 117 бойцов и командиров. Погиб такой замечательный офицер, как Н. Г. Каргин, отличившийся еще под Соколове, не стало младшего лейтенанта С. П. Кураева, того самого отважного командира разведвзвода, что предупредил нас о готовящейся контратаке 70 вражеских танков. Получили тяжелое ранение и надолго выбыли из строя командир одной из стрелковых рот И. С. Николаев и многие другие.
Вот почему уже здесь, в госпитале, я, едва вернулось сознание, первым делом подумал: удержался ли полк на высоте под Долгеньким, не отошел ли под натиском превосходящих сил противника? Услышав от Воронкова, что да, удержался, вздохнул с облегчением. Значит, все наши жертвы не были напрасными.
Глава шестая.
В 26-м гвардейском воздушно-десантном
Шла зима 1945 года. Я снова еду в действующую армию. В кармане лежит предписание, согласно которому мне надлежит прибыть и штаб 1-го Украинского фронта. Куда дальше, покажет будущее.
Поезд мчит меня через Киев, Львов, Перемышль. А вот уже за окном мелькает и польская земля. Опаленная войной, многострадальная земля.
Я смотрю на проплывающие мимо почерневшие от пожаров станционные здания, разрушенные польские села ц города, а память вновь и вновь возвращает меня к событиям более чем годичной давности.
...Тяжелое ранение надолго приковало меня к госпитальной койке. Дело осложнила начавшаяся гангрена ноги, и только искусные руки хирурга спасли ногу от ампутации.
А потом... Потом неожиданное направление в Москву, учеба на ускоренных курсах Военной академии имени М. В. Фрунзе. И вот наконец долгожданная дорога на фронт.
...Путь от Москвы до города Легница, что в юго-западной части Польши, занял около пяти суток. Но вот я уже на месте, в штабе 1-го Украинского фронта. Думал, что тотчас же получу назначение в действующие войска. Но мне неожиданно предложили поработать здесь, в штабе фронта. Правда, заверили: временно.
Что ж, в штабе так в штабе. Приказы не обсуждаются. Так я стал направленцем, отвечал за сбор данных обстановки на одном из участков фронта. Честно скажу, работа мне понравилась. Ведь впервые пришлось трудиться в таком крупном штабе, где рождались замыслы фронтовых операций, шло управление десятками, сотнями тысяч людей.
Но нельзя было не заметить, что и этот огромный механизм, отрегулированный, казалось, до точности хронометра, тоже работал с перенапряжением. Дело в том, что войска фронта только что завершили наступательные операции на юге Польши - в Верхней и Нижней Силезии и теперь устремились на запад, приближаясь к границам фашистской Германии. Они спешили выйти к оборонительному рубежу врага на реках Одер и Нейсе.
В штабе фронта мне пришлось поработать недолго. Вскоре получил назначение на должность командира полка и убыл в 5-ю гвардейскую армию, а уже оттуда - в 9-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию.
В штаб соединения прибыл, как потом выяснилось, в самый разгар подготовки к новому наступлению. Радовало, что снова попал в гвардейскую боевую семью, к тому же в дивизию, которая имела столь громкие титулы - 9-я гвардейская Краснознаменная, орденов Суворова (а в 1945 году и Кутузова) Полтавская воздушно-десантная. Правда, несколько смущало то обстоятельство, что она - воздушно-десантная. В таком роде войск мне еще служить не приходилось. Но успокоил себя мудрой народной поговоркой: не боги горшки обжигают. Осмотрюсь, подучусь - и пойдет дело.
В момент моего появления командир дивизии полковник П. И. Шумеев как раз проводил совещание, на котором помимо начподива и начальника штаба присутствовали также и начальник оперативного отделения подполковник К. Р. Воропай, начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко, командиры полков. Поэтому комдив сразу же представил меня собравшимся и попросил коротко рассказать о себе.
Рассказывая, естественно, очень волновался. Ведь передо мной были десантники, о которых в армии ходили буквально легенды. Придусь ли я им по душе?
Но опасения оказались напрасными. Офицеры приняли меня как своего, словно я был для них не новым человеком, а их сослуживцем, вернувшимся из краткосрочного отпуска или госпиталя. Помню, заканчивая свой рассказ, услышал веселый голос подполковника В. С. Накаидзе, командира 23-го полка:
- Зачем столько слов, генацвале? Ведь видим же, что ты нам подходишь!
- Не робей, Штыков. В трудную минуту поможем, - в тон ему заявил командир артиллерийского полка Герой Советского Союза майор Н. А. Климовский. - Мы, артиллеристы, всегда проявляли заботу о твоем двадцать шестом. Кстати, в том, что полк стал Вислинским, есть и наша заслуга.
- Николай Григорьевич, наши артиллеристы, конечно, народ отменный. Но только скажу тебе: на бога войны надейся, но и сам не плошай, - пустил шпильку в адрес Климовского командир 28-го полка подполковник В. С. Лазебников.
Словом, мое волнение как рукой сняло.
На том совещании полковник П. И. Шумеев, которого командиры частей называли не иначе, как только по имени и отчеству - Павлом Ивановичем, сообщил нам новые данные оперативной обстановки в полосе предстоящих действий и уточнил задачи полкам. На этом совещание и закончилось. У меня появилась возможность поближе познакомиться со своими новыми боевыми товарищами.
Я тогда особенно заинтересовался начальником разведки дивизии капитаном Павлом Скачко. Кстати, о нем впервые пришлось услышать еще в штабе армии. И весьма лестные отзывы. И вот сейчас он передо мной. Среднего роста. Под темной шапкой кудрей - привлекательное лицо с большими карими глазами, готовое в любую минуту заискриться жизнерадостной улыбкой. Одно вызывало недоумение - его борода. Но и этому находилось оправдание: хотел замаскировать свою молодость: ведь Павлу было чуть больше двадцати лет.
В дивизии о нем ходили легенды. Рассказывали, например, о том, как однажды Скачко разговаривал по телефону с гитлеровским полковником, выдав себя за командира подразделения из состава соседней гитлеровской части. И как тот, поверив, выболтал ему очень важные сведения. Поведали мне и о том, как под его командованием разведывательный отряд однажды разгромил целый пехотный батальон врага.
Словом, Пашу Скачко отличали бесстрашие и смелость, наблюдательность и находчивость. Да и сами легенды о нем рождались не на пустом месте, за ними стояли действительные подвиги этого разведчика, о чем свидетельствовали его многочисленные боевые награды. К концу войны, например, Павел Григорьевич был уже кавалером трех орденов Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды, ордена Отечественной войны I степени и многих боевых медалей.
А часом спустя состоялось знакомство и с офицерами полка, с которыми мне отныне предстояло шагать вместе по фронтовым дорогам. Очень хорошее впечатление с первых же минут произвел на меня замполит полка Сергей Михайлович Хряков. Чувствовалось, что он в курсе всех происходящих в части событий, любит и знает свою работу, умеет находить с людьми общий язык, пользуется их уважением. Именно он и познакомил меня с начальником штаба А. И. Ивановым, начальником артиллерии Б. И. Московским, начальником инженерной службы В. Н. Кравцовым, заместителем по тылу И. А. Астаховым, секретарем партбюро П. Е. Погребняком, секретарем комсомольского бюро М. К. Тищенко, дал на каждого из них объективную характеристику. Затем состоялись первые встречи с командирами батальонов И. И. Фроловым-Михайловым, М. М. Бакулиным, В. В. Кошуковым, командирами рот и специальных подразделений. Отметил про себя: все они имеют многочисленные правительственные награды. А это свидетельствовало о их мужестве и командирской зрелости.
Словом, офицерский коллектив полка мне поправился.
* * *
В течение марта и первых чисел апреля вверенный мне 26-й полк хотя и продолжал находиться в обороне, но одновременно готовился к наступлению, в ходе которого ему предстояло форсировать такие важные водные рубежи, как реки Нейсе, Шпрее, Эльба. 6 апреля был наконец получен приказ о нашем выходе в район сосредоточения, что находился в лесах северо-восточнее Мускау. И вскоре полк, как и другие части армии, уже перемещался к нейсенскому рубежу, в полосу предстоящего наступления.
Все дороги западных районов Польши были забиты до отказа. По их обочинам двигались танки, самоходки, многосильные тракторы с прицепленными к ним крупнокалиберными орудиями. А рядом с ними, уже непосредственно по шоссейным и проселочным дорогам, двигались колонны стрелковых частей.
Глядя на эти массы войск и боевой техники, невольно подумалось: "Разве главари третьего рейха, вероломно начав против нас войну, могли тогда предположить, что на четвертом ее году, после гигантских и кровопролитнейших сражений, на фашистскую Германию двинется вот такая, не ослабленная, а, наоборот, во сто крат возросшая, сила возмездия!"
Да, эту силу уже ничто не могло остановить. В первых числах апреля советские войска стремительно двигались к центральным районам Германии. 1-й Украинский фронт, например, своим правым крылом уже подошел к реке Нейсе, а левым - к чехословацкой границе.
Наша, 5-я гвардейская армия наступала на Шпремберг. Она должна была прорвать сильно укрепленный трехполосный нейсенский рубеж и с выходом на реку Эльба обеспечить с юга продвижение войск, наступающих на Берлин. В первом эшелоне армии действовали 32-й и 34-й гвардейский стрелковые корпуса генералов А. И. Родимцева и Г. В. Бакланова, во втором - наш, 33-й гвардейский стрелковый корпус генерала И. Ф. Лебеденко, нацеленный на междуречье Нейсе - Шпрее.
Вернувшись из штаба корпуса, куда нас, командиров полков, перед этим вызывали - дивизия-то входила в его состав, - я тут же собрал командиров батальонов и отдельных подразделений и на ящике с песком разобрал с ними варианты возможных действий при форсировании Нейсе и Шпрее, боев в междуречье и при развитии наступления в глубине многополосной обороны противника. Такой проигрыш, как показали начавшиеся вскоре события, принес большую пользу.
А вечером, как только выдалось свободное время, мы с замполитом С. М. Хряковым побывали в подразделениях полка. Хотелось, как это всегда делалось перед большим наступлением, поговорить с бойцами и командирами, выявить их настрой, думы и чаяния.
Беседа началась с того, что кто-то из бойцов размечтался о том времени, когда война будет сниться лишь во сне и снова можно будет взяться за мирный труд, за восстановление разрушенного.
- Сколько ж наших городов и деревень превратили в щебень и пожарища фашисты! Вот, к примеру, в моем селе на Смоленщине одни лишь печки торчат! горячился молодой воин. И с болью в сердце спросил, обращаясь к своим товарищам: - Это сколько же лет нам придется все заново-то отстраивать? Неожиданно предложил, загораясь гневом: - Как закончим войну, надо всех немцев согнать к нам и заставить работать. Пусть восстанавливают ими же разрушенное...
- Э-э, нет, браток, - возразил ему пожилой сержант. - Ты что же, равняешь нас с фашистами? По-твоему, если они губили безвинных людей, угоняли их в рабство, то и мы должны делать то же самое? Нет, мы фашистам не уподобимся. Верно я говорю, товарищ майор? - обратился он к Хрякову.
- Верно, - ответил замполит. - Те, кто грабил и убивал, обязательно предстанут перед судом. И их, вне сомнений, ожидает суровая кара... Но в то же время мы ведь воюем против Германии Гитлера. А есть еще и Германия Тельмана, Германия будущего, - продолжал, воодушевляясь, Сергей Михайлович. - Ее представляют бесстрашные немецкие коммунисты. Многие из них пали в борьбе с фашизмом, многие еще и сейчас томятся в гестаповских тюрьмах и концлагерях. Так что не весь немецкий народ повинен в злодеяниях гитлеровцев.
Майор С. М. Хряков говорил увлеченно, со знанием дела. Он называл имена немецких революционеров, прогрессивных деятелей, рассказывал о преступлениях фашизма против народа Германии, его культуры и духовных ценностей. Бойцы и командиры слушали его, затаив дыхание. И конечно же соглашались с ним.
* * *
Наступило утро 16 апреля. В эти часы мощная артиллерийская подготовка по 350 стволов на каждый километр фронта - возвестила миру о начале грандиознейшего сражения Великой Отечественной войны - Берлинской наступательной операции.
На шпрембергском направлении после двух с половиной часов артиллерийской канонады в числе других устремились вперед и войска нашей армии. Усиленные стрелковые батальоны под прикрытием густой дымовой завесы, выставленной над поймой Нейсе, на подсобных средствах форсировали реку и захватили целый ряд небольших плацдармов. А тем временем приступили к своей нелегкой работе саперы. Прошло немногим более получаса, а уже появились понтоны, через два часа - мосты, по которым начали переправляться средние танки и артиллерия. А к середине дня саперы соорудили уже прочные, на жестких опорах, переправы под тяжелые танки и самоходные установки. Естественно, что все это делалось под непрерывным вражеским обстрелом.
В первые часы прорыва нейсенского рубежа 33-й гвардейский стрелковый корпус генерал-лейтенанта Н. Ф. Лебеденко, перемещаясь от рубежа к рубежу, только готовился к вводу в сражение. Наш полк двигался в первом эшелоне дивизии.
И вот настал момент, когда передовые части уже овладели городом Мускау - сильно укрепленным узлом сопротивления, мешавшим продвижению войск на левом фланге армии.
Вечером, когда солнце чуть коснулось своей нижней кромкой горизонта, я получил наконец от командира дивизии боевое распоряжение. Его передал по радио начальник штаба полковник А. Я. Горячев. Вот как оно выглядело после соответствующей расшифровки:
"Первый" приказал: полку войти в бой из-за левого фланга 15-й гвардейской стрелковой дивизии, наступающей на Воссинку, и овладеть Кронлау".
По карте прикинул: Кронлау находится на пути к Шпрембергу, но все-таки сравнительно далеко от него. Получалось, что полк будет вынужден развернуться раньше намеченного рубежа. Кроме того, еще до Кронлау нам необходимо буквально проскользнуть, по возможности не ввязываясь в бой, через узкий промежуток между населенными пунктами Воссинка и Габленц. А они, как доложил мне начальник разведки полка старший лейтенант М. В. Борец, заняты противником, который ведет себя крайне настороженно.
Но мы все-таки проскочили этот промежуток. А потом, после десятиминутного артиллерийского налета на Кронлау, вперед пошел батальон М. М. Бакулина. Я видел, как он втянулся в лес, намереваясь обойти Кронлау и ударить по нему с тыла, но неожиданно наткнулся на ротный опорный пункт противника. Этот пункт, находившийся юго-западнее Кронлау, действовал как засада, то есть до поры ничем себя не выдал, потому-то и не был своевременно обнаружен нашими разведчиками. А вот сейчас...
Положенно осложнялось. Чтобы выправить его, я быстро ввел в бой батальон капитана И. И. Фролова-Михайлова. Противник вскоре не выдержал его натиска и начал из Кронлау отходить к тому самому опорному пункту, за который уже дрался батальон Бакулина. Оказавшись, как говорится, между двух огней, гитлеровцы растерялись. Многие из них разбежались. А 22 немецких солдата, уничтожив офицера, который приказывал им продолжать сопротивление, сдались в плен. Один из них, унтер-офицер из 1085-го пехотного полка, на допросе сказал:
- Наше положение безнадежно, губить людей теперь бессмысленно. Война нужна только членам нацистской партии, которые еще надеются спасти свои жизни. А Германия тем временем разрушается. Русские добились того, чего хотели, и всегда добиваются поставленных целей.
А другой пленный немецкий солдат на вопрос: "Почему вы не сдавались раньше, а продолжали, как вы сами понимаете, бессмысленную борьбу?" ответил:
- К сожалению, мы поставлены в такие условия, что у нас просто нет другого выхода. За малейшее проявление нетвердости - расстрел. Офицеры зверствуют. Вот мы и оказались между двух огней. Не вы, так свои застрелят...
Так выполнялся приказ бесноватого фюрера "сражаться до последнего солдата".
Утром 19 апреля, преодолев междуречье, войска первого эшелона армии вышли к восточному берегу реки Шпрее - третьей и последней полосе нейсенской оборонительной системы противника. Она состояла из ряда населенных пунктов, превращенных противником в узлы сопротивления. К их числу относился и Шпремберг. Его гитлеровцы приспособили к круговой обороне. На всех дорогах, ведущих к городу, были воздвигнуты баррикады и расставлены надолбы. Каменные здания укреплены и соединены ходами сообщения, что давало противнику возможность скрытно и быстро осуществлять маневр силами и средствами. Одним словом, создав из города настоящую крепость на Шпрее, немецко-фашистское командование надеялось задержать на этом направлении наступление советских армий. В этих же целях им была сосредоточена и довольно сильная группировка войск на юге, в районе Герлица, предназначавшаяся для удара по нашему фронту во фланг. Главари фашистского рейха всеми способами стремились выиграть время, чтобы успеть договориться о сепаратном мире с англичанами и американцами, перед которыми, кстати, уже тогда гитлеровские войска почти без сопротивления отходили на восток.
Однако стратегическая инициатива была в руках советского командования. Еще 18 апреля маршал И. С. Конев повернул на север танковые армии П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко, и они, подобно стрелам, выпущенным из туго натянутого лука, устремились на Берлин. Что же касается 5-й гвардейской армии, то ей по-прежнему предстояли тяжелые бои на шпрембергском направлении, где генерал А. С. Жадов наконец-то ввел в действие и свой второй эшелон - наш 33-й гвардейский стрелковый корпус.
* * *
9-я гвардейская воздушно-десантная дивизия сразу же устремилась к Шпрее. В это время я почти постоянно держал в поле зрения деятельность начальника инженерной службы полка капитана Н. В. Кравцова, ибо еще перед наступлением, подсчитав наличие у нас переправочных средств, пришел к неутешительному выводу, что их совершенно недостаточно для форсирования такой многоводной реки. И вот теперь то и дело напоминал капитану: плавсредства, плавсредства!
Истины ради хочу сказать, что Кравцов и сам лез из кожи вон, чтобы раздобыть как можно больше этих самых плавсредств. Так, после форсирования Нейсе войсками первого эшелона он со своими людьми сумел собрать несколько надувных лодок, плотов и других видов переправочных средств. Словом, к Шпрее мы подошли в этом отношении во всеоружии.
Но еще на пути к реке нашему, 26-му полку пришлось преодолевать немало и других препятствий - завалов на дорогах и просеках, рвов и каналов, ломать ожесточенное сопротивление противника в опорных пунктах. Так, в один из дней батальон И. И. Фролова-Михайлова попытался с ходу овладеть довольно крупным селением Роне. Но сильный огонь оттуда почти сразу же остановил его. Назревала непредвиденная заминка, грозившая срывом графика движения всего полка.
К чести комбата, он почти тут же сумел найти единственно правильное решение - послал в обход селения взвод младшего лейтенанта Г. П. Кривошеина. И тот сделал свое дело: ворвался с тыла в Роне. Этим его успехом немедленно воспользовался командир соседнего батальона капитан М. М. Бакулин. Он тут же направил на северную окраину селения часть своих сил, а остальными ротами тоже атаковал противника с тыла. Узел обороны в Роне прекратил свое существование.
Мы снова двинулись к Шпрее. Кстати, к моменту выхода полка к реке на противоположном ее берегу, в районе Шпрееталь, уже существовал небольшой плацдарм, за который удалось зацепиться одному подразделению из соседней дивизии. И все же первая наша попытка форсировать здесь реку с ходу успеха не имела. Не помог и тот крошечный плацдарм. В этой обстановке комдив тут же приказал полку прекратить дальнейшие попытки переправиться на тот берег, а возобновить их на следующее утро, хорошенько подготовившись.
Вызвав к себе на КП командиров батальонов и начальников служб, я еще раз уточнил им задачи. В частности, более досконально была изучена местность на участке форсирования, определены маршруты выхода к переправам.
В соответствии с моим решением, основная идея которого заключалась в том, чтобы форсировать Шпрее одновременно на двух участках, в течение ночи полк перегруппировал свои силы и средства.
Ранним утром, когда над водой еще стлался небольшой туман, начхим полка старший лейтенант В. И. Чернышев со своими людьми вышел к реке и поставил дымовую завесу. Под ее прикрытием передовые роты тут же начали переправу на противоположный берег. А в 8 часов к форсированию Шпрее приступили и основные силы полка. В первом эшелоне шел батальон М. М. Бакулина, имевший задачу овладеть затем деревней Траттендорф. Батальон И. И. Фролова-Михайлова должен был после форсирования обойти эту деревню и ударить по ней с тыла. Две роты я оставил при себе в качестве полкового резерва.
Естественно, переправу через Шпрее мы начали вслед за артиллерийским налетом. Как только первые наши бойцы высадились на противоположном берегу, огонь тут же был перенесен в глубину обороны противника. А через реку стали переправляться орудия непосредственной поддержки пехоты, а именно - батарея старшего лейтенанта Л. С. Лавренчука. Это она потом позволила нашим батальонам в довольно короткий срок овладеть деревней Траттендорф, прикрывавшей подступы к Шпрембергу.
Далее, продолжая развивать наступление, полк овладел еще одним важным узлом сопротивления гитлеровцев - высотой 120,4. Однако самым крепким орешком на вашем пути к Шпрембергу оказался опорный пункт противника, расположенный в деревне Мерцшеферен.
Мерцшеферен, вплотную примыкая к юго-западной окраине Шпремберга, стояла на возвышенном месте. Ее каменные здания с толстыми стенами и узкими, словно бойницы, окнами были заранее превращены противником в мощные узлы сопротивления. Кроме того, по данным разведки, в деревне имелось свыше десятка фашистских танков, самоходных орудий и бронетранспортеров с пулеметами, которые гитлеровцы могли использовать в качестве кочующих огневых точек.
Словом, поразмыслить было над чем. Но тут на наблюдательный пункт полка вместе с начальником разведки дивизии капитаном П. Г. Скачко прибыл начштадив полковник А. Я. Горячев. И первыми его словами были:
- Командир корпуса приказал узнать, почему ваш полк не ворвался в Шпремберг с ходу. Почему топчемся на месте?
Сначала начальник разведки полка, а потом и я сам доложили дивизионным товарищам о создавшейся обстановке, о силах противника в Мерцшеферене, не взяв которую мы просто не сможем приблизиться к Шпрембергу.
- Да, действительно крепкий орешек, - заметил на наш доклад Горячев. И тут же добавил: - Кстати, подобная же картина и в других полках. Их командиры то и дело просят танки, артиллерию, другие средства усиления. А где их возьмешь? Единственно, что пока еще можем подбросить, - снаряды, мины и противотанковые гранаты. Так и вам...
Полковник Горячев помолчал, но потом поинтересовался моим решением на овладение Мерцшеференом.
- Здесь атака с ходу, думается, будет бессмысленной, - ответил я. Буду действовать так, как если бы речь шла о бое в крупном населенном пункте. В каждой стрелковой роте уже создаем небольшие, но сильные штурмовые группы. Их состав - взвод автоматчиков, одно-два орудия и группа саперов со взрывчаткой. Кроме того, бойцов обеспечим в достаточном количестве гранатами, штурмовыми лестницами...
Выслушав меня, начальник штаба дивизии задумчиво сказал:
- Что ж, Николай Григорьевич, готовитесь вы к штурму основательно. Это хорошо. Только все-таки не затягивайте по времени. Нас ведь в дивизии тоже торопят...
Атаку на Мерцшеферен полк начал в 9 часов утра. Первым на его окраину ворвался взвод младшего лейтенанта В. М. Споркина. Он штурмом овладел одним из каменных домов, уничтожил засевших там гитлеровцев и закрепился, ожидая подхода своей роты. Успеха вскоре добились и многие другие подразделения. И все-таки темп их движения вперед, через Мерцшеферен на Шпремберг, был далеко не таким, какого хотелось бы. Мешали многочисленные огневые точки противника, с которыми не всегда справлялась и приданная штурмовым группам артиллерия. Тогда на борьбу с ними был брошен снайперский взвод И. С. Артамонова. Здесь особенно отличились такие мастера сверхметкого огня, как Н. Н. Дорышев и И. П. Олейник. Стреляя по амбразурам, они выводили из строя вражеских пулеметчиков, артиллеристов. Оба гвардейца за этот бой были позднее награждены орденами.
В боях за Мерцшеферен высокое воинское мастерство показала и штурмовая группа под командованием лейтенанта Г. Я. Каспарова. Она уже отбила от гитлеровцев несколько каменных зданий, когда на центральной площади деревни встретилась с тремя танками и двумя самоходными орудиями врага. В первые же минуты гвардейцам удалось подбить один танк. Но все равно силы были неравными. Когда Каспаров выдвинул вперед орудие и ударил по вражеской самоходке, другая в упор расстреляла отважный расчет. Погиб и сам лейтенант. Бойцы были вынуждены перейти к обороне. Им на помощь подоспела стрелковая рота старшего лейтенанта А. И. Бускандзе. Но и фашисты усилили натиск. Теперь на гвардейцев шли 6 самоходных орудий, 3 танка и столько же бронетранспортеров...
В том неравном бою особое мужество и высокое воинское мастерство показал старший сержант Иван Баринов, с противотанковым ружьем вступивший в единоборство с "тигром". Тридцать минут продолжалась эта схватка. И все-таки отважный бронебойщик уловил момент, когда вражеская сверхтяжелая машина подставила ему наиболее уязвимое место. От меткого выстрела Баринова из моторного отделения танка повалил густой черный дым. "Тигр" замер на месте...
* * *
Вскоре, подтянув из глубины свежие резервы, противник контратаковал батальоны полка уже силами эсэсовцев при поддержке танков. Но не помогло и это. Мы не только отразили эту контратаку, но и ворвались на плечах бегущего врага в Мерцшеферен, то есть на юго-западную окраину Шпремберга.
Но здесь наше продвижение замедлилось. Гитлеровцы сумели опомниться и организовать упорное сопротивление. Мы начали нести потери. Погиб, ведя бойцов в очередную контратаку, мой замполит Сергей Михайлович Хряков, пал командир роты старший лейтенант А. И. Бускандзе. Ранен был комбат И. И. Фролов-Михайлов. Временно обязанности заместителя командира полка по политической части принял на себя секретарь партийного бюро части капитан П. Е. Погребняк, а вместо убывшего в госпиталь Фролова-Михайлова батальон принял капитан В. В. Кошуков.
Оценив обстановку, я вскоре вынужден был доложить комдиву, что мои батальоны выдохлись и без соответствующей поддержки двигаться дальше не могут. Точно не знаю, но, видимо, такие же доклады поступили к полковнику Шумееву и от командиров других полков. Во всяком случае, он тут же приказал закрепиться на достигнутых рубежах и ждать его дальнейших указаний. Мы так и поступили.
20 апреля, ровно в 14.00, с нашей стороны начался ураганный артиллерийский налет по вражеским позициям. Он длился тридцать минут. Вслед за ним по фашистам ударили краснозвездные штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Дали несколько метких залпов и "катюши". Мы снова пошли вперед. Вскоре из батальона капитана В. В. Кошукова поступил доклад: "Вышел на западную окраину Шпремберга". А гвардейцы М. М. Бакулина овладели железнодорожной станцией. Успешно наступали и другие части дивизии. Но по всему было видно, что противник не собирается так легко уходить из города. Мои предположения через полчаса подтвердил и начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко, прибывший в наш полк. Он, в частности, сообщил, что из показаний захваченного в плен гитлеровца нашему командованию стало известно о готовящемся сильном вражеском контрударе. Его будут наносить части 10-й танковой дивизии и моторизованной дивизии "Герман Геринг".
Нужно было срочно перегруппировать наши силы, чтобы встретить этот удар. И соответствующие меры в дивизии были приняты. Во всяком случае, когда началась контратака противника, она не застала нас врасплох. На участке батальона В. В. Кошукова, например, гитлеровцы почти сразу же были остановлены. А вот в районе железнодорожной станции, где оборонялся другой наш батальон - М. М. Бакулина, вначале сложилось тяжелое положение. Но, получив помощь из моего резерва - роту автоматчиков, которой командовал старший лейтенант Н. Н. Родинов, выстоял и Бакулип.
И тут... В самый разгар боя с НП полка, где находились мой заместитель подполковник И. Ф. Коренюшин и начальник штаба майор А. И. Иванов, неожиданно сообщили, что прибыл офицер штаба корпуса с важным поручением.
Я поспешил на наблюдательный пункт, разместившийся в каменном здании. Из его окна и стал показывать корпусному товарищу направление атаки полка. И тут один за другим грохнули два мощных взрыва. Как оказалось, это стреляло самоходное орудие "фердинанд". Второй его снаряд разорвался рядом с окном. Офицер штаба корпуса был убит. А меня, Коренюшина и Иванова ранило...
Очнулся в медсанбате. Первая мысль: "Вот теперь-то действительно отвоевался". Но уже 22 апреля всеми правдами и неправдами вернулся в дивизию. Здесь и узнал, что после моего ранения полк принял начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко. И неплохо командовал им. А теперь на этой должности, тоже временно, его сменил начальник оперативного отделения подполковник К. Р. Воропай.
Мое появление, конечно, весьма удивило как комдива полковника П. И. Шумеева, так и начальника политотдела дивизии А. К. Соболева. Но на расспросы, к счастью, у них явно не было времени: дивизия с утра вела бой с противником, окруженным западнее Шпремберга, в районе населенного пункта Кауше.
- Нас это колечко задерживает, Николай Григорьевич, - поделился со мной Шумеев. - А твой полк что-то затоптался на месте. Так что поезжай туда и разберись.
На северной окраине Кауше, где разместился наблюдательный пункт 26-го полка, я встретил начальника оперативного отделения дивизии подполковника К. Р. Воропая и старшего лейтенанта С. А. Пухарева. Они исполняли обязанности командира и начальника штаба полка. Оба тут же стали жаловаться на слишком долгий подход обещанных для усиления танков.
Но жалобами делу не поможешь. Надо искать какой-то другой выход и попробовать обойтись без танков.
Начали думать вместе. Обстановка подсказывала единственно разумное решение: совершить обход Кауше через примыкающий к нему лес и во взаимодействии с соседним полком атаковать противника с тыла.
Доложили наши соображения командиру дивизии. Полковник П. И. Шумеев согласился с нами и приказал нанести удар совместно с 23-м полком подполковника В. С. Накаидзе.
Забегая вперед, хочу сказать, что мы успешно решили задачу по ликвидации противника, окруженного в Кауше. Но в то же время хочется более подробно рассказать о том бое и его героях.
...Вначале атака наших двух полков на Кауше развивалась успешно. Мы уже приблизились к окраине этого населенного пункта, когда были неожиданно контратакованы во фланг вражескими танками и автоматчиками. Хорошо еще, что командир второго батальона капитан В. В. Кошуков и начальник артиллерии полка капитан Б. И. Московский, действовавшие на этом направлении, не растерялись. Один из них тут же развернул фронтом к противнику батальон, другой - артиллерию. На помощь им я срочно бросил свой противотанковый резерв - два огневых взвода.
Принятые меры были очень своевременными. Расчеты взвода старшего лейтенанта П. X. Старикова смело вступили в бой с танками, атаковавшими роту старшего лейтенанта Д. А. Фалина, а другой огневой взвод занял позиции в боевых порядках роты лейтенанта П. С. Столярова.
Вскоре несколько вражеских машин запылало. А пехоту противника умело отсекли от танков пулеметчики роты капитана И. С. Баринова. Вражеская контратака захлебнулась. А вот уже рота старшего лейтенанта И. Л. Пояскова первой врывается в Кауше. За ней - остальные подразделения. Разгорается жестокий уличный бой...
Не щадя своей жизни дрались в Кауше гвардейцы нашего и 23-го полков. Мне потом доложили о подвигах некоторых из них. Назвали, например, фамилию красноармейца И. Ф. Черного. В рукопашной схватке этот воин лично уничтожил нескольких фашистов, подорвал гранатой вражеский миномет вместе с расчетом. Был ранен, но не покинул поле боя до полного освобождения населенного пункта.
Под Кауше отличился и пулеметчик сержант А. Н. Иванченко. О нем мне хочется рассказать более подробно. Служил сержант во взводе лейтенанта Д. В. Музыченко. Встретился я с ним еще в первые дни моего пребывания в 26-м гвардейском воздушно-десантном полку, когда еще только знакомился с его личным составом. Тогда мне почему-то сразу бросилось в глаза излишне, как подумалось, суровое лицо этого воина. Да и весь его облик явно свидетельствовал о том, что сержант совсем недавно пережил какую-то трагедию. Был он неразговорчив, каждое его слово горело жгучей ненавистью к фашистам. Как оказалось, Иванченко два с половиной года испытывал на себе весь ужас оккупационной неволи. Его три раза пытались угнать на фашистскую каторгу. И всякий раз, рискуя жизнью, он совершал из эшелонов дерзкие побеги.
- В нашей Андреевке, есть такое село на Кировоградчине, - рассказал, помнится, мне Иванченко, - гитлеровцы расстреляли и повесили в общей сложности 166 человек. Так что у меня с этими выродками личные счеты. Я клятву дал, что, пока эта нечисть ходит по земле, не успокоюсь.
К слову сказать, сержант Иванченко всегда рвался в бою туда, где труднее, в самое пекло. Помнится, один из таких случаев имел место на Шпрее. Там довольно многочисленная группа гитлеровцев, оказавшись в тылу наших наступающих войск, стала пробиваться к своим. И так уж случилось, что она вышла именно на полковой наблюдательный пункт. Находившийся там мой начальник штаба майор А. И. Иванов организовал круговую оборону НИ. Правда, сил для этого было мало - всего лишь оказавшееся под рукой отделение сержанта А. Н. Иванченко да один пулемет. За него лег сам командир отделения, стал разить врагов меткими очередями.
Но гитлеровцы вскоре, поняв, что им противостоит лишь горстка советских бойцов, усилили натиск. Разорвавшимся почти рядом фаустпатроном Иванченко был контужен и на время потерял сознание. Пулемет смолк. Фашисты приближались. Когда их от НП полка отделяло уже не более ста метров, точные очереди очнувшегося сержанта снова прижали их к земле...
Когда после боя мы подошли к отважному пулеметчику, то вначале даже не узнали его. Лицо Иванченко было сплошь залито кровью, волосы от близкого взрыва фаустпатрона обгорели. И только глаза светились азартно, победно.
За этот подвиг сержант А. Н. Иванченко был награжден орденом Красной Звезды. А здесь, в Кауше, он снова отличился. Из своего пулемета сержант в этот день лично уничтожил 28 фашистов.
В боях под Кауше части нашей дивизии нанесли противнику немалый урон. Так, нами было уничтожено 760 вражеских солдат и офицеров, а 645 взято в плен. Мы сожгли 8 танков и самоходных орудий врага, 8 бронетранспортеров, 215 автомобилей и много другой боевой техники, а в качестве трофеев захватили 2 исправных танка, 3 бронетранспортера, 47 орудий, 180 автомобилей, сотни единиц стрелкового автоматического оружия{5}.
* * *
Подходил к концу апрель. Время неумолимо отсчитывало последние дни нацизма.
Сегодня уже 25-е. По календарю - среда. И вдруг именно в этот день Московское радио сообщило долгожданную весть: войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соединились северо-западнее Потсдама, в районе Кетцин! Стальные танковые обручи, выкованные на Волге и Урале, намертво обхватили Берлин!
А через несколько часов - новая, не менее радостная весть: те соединения нашей, 5-й гвардейской армии, которые не участвовали в ликвидации шпрембергской группировки врага, а продолжали стремительно развивать наступление на запад, вышли к Эльбе и соединились с частями американской 1-й армии! Выражаясь военным языком, немецко-фашистские войска были теперь как бы разрезаны на две изолированные друг от друга группировки. Одна из них оказалась в северной, другая - в южной части Германии.
Встреча союзных войск на Эльбе имела и немаловажное политическое значение. Она выбивала из-под ног почву у тех реакционных кругов США и Англии, которые за спиной своих народов и вопреки их желанию хотели бы отвести фашистскую Германию от окончательного поражения, пойти на сепаратную сделку с гитлеровскими бонзами. Но не вышло!
Да, в те дни приближение победы чувствовалось буквально во всем. Даже тяжелые бои и смерть, подстерегавшая на каждом шагу, не могли омрачить нашей радости. Хотя люди и изнемогали от усталости и бессонных ночей, но, едва придя в себя, задавали неизменный вопрос: "Как там, в Берлине?"
Однажды с новым замполитом полка майором М. Б. Гонопольским мы, проверяя состояние дел в подразделениях, в одном из них услышали такой разговор.
- Ну, теперь моя душа спокойна, - говорил кому-то командир взвода младший лейтенант В. А. Ермаков, - считай, все испытания позади. А ведь сколько выстрадать пришлось! Теперь же... Не сегодня-завтра, гляди, наши и Берлин возьмут! Добьем фашистскую гидру в ее собственном логове, и по домам. Там нас столько дел ждет! Вот уж поработаем! Веришь, руки по настоящему делу скучают...
А вот и другой пример, характеризующий настрой наших бойцов и командиров в те дни. Это было еще в период боев в районе Шпремберга. Советский народ отмечал тогда 75-ю годовщину со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Шли тяжелые бои, но в период коротких передышек между ними мы все-таки старались найти время, чтобы отметить эту знаменательную дату.
И вот на ротных собраниях, посвященных ленинскому юбилею, к секретарю партбюро полка начали десятками поступать заявления, в которых красноармейцы, сержанты и офицеры писали примерно одни и те же слова: "Прошу принять в ряды Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Хочу закончить войну коммунистом..."
Комментарии к этому, по-моему, излишни.
Но день 25 апреля принес нам не только радостные, но и тревожные вести. Как уже говорилось, наша, 5-я гвардейская армия главными силами действовала на Эльбе. А в это время на левом ее фланге, кстати весьма слабом, юго-западнее и южнее Шпремберга, неожиданно создалась крайне опасная ситуация. Дело в том, что еще накануне уже знакомая читателю герлицкая группировка противника в составе нескольких танковых, моторизованных и пехотных дивизий нанесла мощный контрудар по 2-й польской и 52-й советской армиям, которые сразу же были вынуждены приостановить свое наступление на дрезденском направлении. Противник явно стремился выйти в тыл войскам нашего фронта и во что бы то ни стало деблокировать свои окруженные группировки войск юго-восточнее Берлина. И так уж получилось, что острие этого вражеского контрудара пришлось на Шпремберг, где к тому времени находилась всего лишь одна наша стрелковая дивизия - 78-я гвардейская. Она-то и приняла на себя удар трех вражеских соединений, имевших в своем составе к тому же и большое количество танков.
В этих условиях командующий 5-й гвардейской армией принял решение: повернуть с запада на восток и направить в район Шпремберга еще две гвардейские дивизии - 95-ю стрелковую и нашу, 9-ю воздушно-десантную.
Выполняя поставленную задачу, полк, как и другие части дивизии, совершив форсированный сорокапятикилометровый марш, 25 апреля уже вошел в соприкосновение с противником. Итак, мы снова ведем бои под Шпрембергом. Но только теперь не наступаем, а прочно удерживаем занятый рубеж от яростных контратак врага. Люди сражаются очень самоотверженно. Ведь каждый боец и командир отлично понимает, к чему может привести прорыв врага к Берлину, в тыл наших войск, добивающих фашистского зверя в его же логове. И поэтому стоят насмерть.
Благодаря согласованным действиям трех наших дивизий, контрудар противника в районе Шпремберга был отбит. Нам предстояло возвратиться теперь снова на запад и продолжить наступление севернее Дрездена, в районы Швепнитца, Шморкау, Кенигсбрюка.
В ту ночь шел проливной дождь с градом. На разбитых дорогах - грязевое месиво; рытвины и воронки до краев заполнены водой. Бойцы и командиры заметно устали: ведь почти трое суток никто из них буквально не смыкал глаз. А завтра с утра снова в бой.
Но никто не ропщет. Ведь это же нужно для быстрейшей победы!
Трудно бойцам. Но, пожалуй, еще труднее офицерам. Ведь им нужно не только идти рядом с подчиненными, показывая пример выносливости, но и непосредственно в ходе марша сделать все для организации предстоящего боя. Полку уже поставлена задача прорвать оборону противника севернее Швепнитца, в районе деревни Ковель, и совместно с 23-м полком овладеть этим городом, с тем чтобы в дальнейшем выйти к Кенигсбрюку, с захватом которого нам откроется путь на Дрезден.
А времени на подготовку не отпущено. Так что...
...Атакуя с ходу, полк ворвался в Козель. Но перед Швепнитцем его батальоны были остановлены сильным огнем противника. Нужно было более тщательно подготовить повторную атаку. Вот где здорово пригодился опыт, полученный еще на Верхнем Дону при прорыве вражеской обороны со сторожевского плацдарма. Ведь тогда мне пришлось лично руководить боем одного из передовых отрядов. Решил повторить этот опыт и здесь, то есть перед повторной атакой провести таким же отрядом разведку боем. Командование им поручил уже довольно опытному офицеру - заместителю командира 1-го батальона старшему лейтенанту И. А. Сидяченко. Ему, кстати, подобное тоже не впервой: приходилось проводить разведку боем еще на Висле.
В отряд включили 90 бойцов и командиров. Собственно говоря, основу его составила стрелковая рота из батальона М. М. Бакулина, усиленная артиллеристами лейтенанта В. Г. Капустинского и пулеметным взводом лейтенанта В. П. Щербакова. А вступление в бой отряда должна была поддержать, кроме того, минометная рота полка.
Атака передового отряда получилась стремительной и, что самое главное, внезапной. В первый момент ошеломленный противник почти не оказал сопротивления. Но вскоре опомнился. Ожили его огневые точки. Но и наши артиллеристы были начеку. Находившийся на моем наблюдательном пункте командир 7-го артполка подполковник Н. А. Климовский очень четко ввел в действие готовые к открытию огня дивизионы.
И снова устремился вперед отряд И. А. Сидяченко. Вот он уже ворвался на окраину города. За ним тут же устремился весь полк.
Следует сказать, что в тот момент нам очень помог 23-й полк подполковника В. С. Накаидзе. Как только отряд Сидяченко зацепился за первые дома Швепнитца, он тут же ударил своим полком по городу с тыла.
Швепнитц пал. Не задерживаясь в нем, мы двинулись дальше, держа курс на юг - на Кенигсбрюк.
Но отошедший из Швепнитца противник мог закрепиться в районе близлежащего населенного пункта Шморкау и тем самым помешать нам в короткие сроки овладеть Нейес-Лагером, открывающим дорогу на Кепигсбрюк. Вот почему я тут же приказал батальону капитана В. В. Кошукова двигаться в авангарде полка, догнать отходящих к Шморкау гитлеровцев и не дать им возможности организовать там оборону.
Батальон Кошукова отлично справился с поставленной перед ним задачей. Он настиг противника, атаковал и на его плечах ворвался в Шморкау. А воспользовавшись этим, другой батальон - капитана М. М. Бакулина - вскоре овладел и Нейес-Лагером.
Однако и при этих условиях захватить Кенигсбрюк с ходу полку все же не удалось. Не оказал нам должной помощи и соседний, 23-й полк, завязший в боях под Нейкирхеном. Более того, используя наступившие сумерки, гитлеровцы сами стали предпринимать контратаки. Отдельные их группы даже смогли просочиться в наш тыл.
Одна из таких групп вскоре атаковала наблюдательный пункт полка, разместившийся в полукилометре от Кенигсбрюка. Причем ее поддерживали даже две самоходки.
Все, кто находился на НП, изготовились к бою. Не знаю, долго ли мы смогли бы продержаться, не подоспей к нам на помощь взвод разведки под командованием младшего лейтенанта Д. И. Ефремова и пулеметный взвод младшего лейтенанта В. П. Щербакова. Как потом выяснилось, их, заслышав стрельбу со стороны наблюдательного пункта, послал начальник штаба полка майор А. И. Иванов., И очень своевременно! Теперь мы могли встретить гитлеровцев по-настоящему.
И действительно, вражеская цепь вскоре залегла. Но потом, прикрываясь броней самоходок, снова бросилась в атаку. Дело дошло до рукопашной схватки. И тут в тылу у фашистов раздалось русское "Ура!". Они дрогнули, заметались. Многие побросали оружие, подняли руки. А к нам уже бежали автоматчики старшего лейтенанта С. Б. Симовьянца. Так вот кто зашел врагу в тыл!
* * *
В канун первомайского праздника на нашем участке фронта наступила непривычная тишина. В чистом, словно выполосканном ветрами бледно-голубом небе светило ослепительно яркое солнце. Не шелохнувшись, стояли деревья, уже одетые нежной молодой листвой.
В то утро в полку, да, наверное, и в дивизии, никто еще не знал о том, что в Берлине уже идет штурм рейхстага, что скоро над черной каменной громадой этого символа "тысячелетнего" фашистского рейха взовьется Знамя Победы.
А у нас в то утро проходила торжественная церемония вручения орденов и медалей воинам, отличившимся в недавних боях. И вдруг, когда мы уже закончили эту церемонию и просто беседовали с солдатами и офицерами из батальона капитана В. В. Кошукова, прибыл взволнованный помощник начальника штаба полка старший лейтенант С. А. Пухарев. Он доложил, что крупные силы противника нанесли внезапный удар из района Кенигсбрюка на Шморкау!
Вот тебе и наступившее затишье!
Ни минуты не мешкая бросаюсь к машине и с тремя автоматчиками мчусь в Нейес-Лагер. Еще в пути слышу, что с юга и запада доносятся звуки артиллерийской и ружейно-пулеметной стрельбы.
Около Швепнитца мы натолкнулись на отходящие подразделения полков В. С. Накаидзе и В. С. Лазебникова. Кто-то из офицеров сообщил, что и наш батальон - батальон капитана М. М. Бакулина - тоже начал отход на Швепнитц.
Решаю как можно быстрее добраться до КП своего полка. Саша Глушков, мой водитель, выжимает из машины все, на что та способна. Перед Шморкау встречаем медпункт полка. Он, как и все, движется на север. Военврач Горбачев предупреждает меня:
- Вперед ехать нельзя, товарищ подполковник. Там гитлеровцы.
Я не поверил, приказал водителю трогать. На бешеной скорости проскочили Шморкау и... нарвались на засаду.
Автоматные очереди ударили и спереди, и сзади. К счастью, никого из нас не задело. А Глушков уже резко свернул с шоссе и погнал машину к молодому сосняку. Вдогонку - стрельба. И тут пуля попала, видимо, в бензобак. Наша машина вспыхнула. Еле-еле успели выпрыгнуть из нее и укрыться в сосняке.
На одном дыхании добежали до маленькой деревушки Вейсбах. Здесь фашистов нет. Двинулись дальше уже спокойнее.
И вот мы уже в северной части Шморкау, на НП полка. Начальник штаба майор А. И. Иванов доложил: батальон Бакулина ведет бой в окружении, в районе Нейес-Лагера, связи с ним нет.
Принимаю решение немедленно восстановить связь с штадивом и Бакулиным. В окруженный батальон вызывается пробраться начальник связи полка старший лейтенант А. А. Яковлев. Даю ему "добро". А на НП дивизии отправляю номначштаба старшего лейтенанта С. А. Пухова.
Как позже выяснилось, в тот день противник нанес внезапный удар силой до пехотной дивизии, поддержанной 80 танками. Ему удалось потеснить части 2-й армии Войска Польского и нашу дивизию, на которую, кстати, навалились сразу до 20 танков и около полка пехоты. Под таким натиском она вынуждена была отойти к Шморкау.
Выходит, перед нашим полком стоит двойная задача: остановить противника и выручить батальон капитана М. М. Бакулина. Но хватит ли на это сил? Ведь положение осложняется еще и тем, что второй эшелон полка - батальон капитана В. В. Кошукова - находится сейчас от нас километрах в десяти и тоже, конечно, ведет бой. Значит...
Решаю выполнить хотя бы вторую задачу - вызволить из окружения батальон Бакулина. Собираю все, что есть под рукой. Это рота старшего лейтенанта И. Л. Пояскова, взвод автоматчиков лейтенанта Д. В. Музычеико и некоторые другие мелкие подразделения. Не густо. Но время не ждет. Создаю из них сборный отряд под командованием Пояскова и посылаю его на помощь Бакулину. На наше счастье, с ним наконец-то восстановлена радиосвязь - молодец, Яковлев! - и комбат смог доложить, что совместно с его батальоном бой в окружении ведут и некоторые дивизионные подразделения: артиллерийская батарея капитана А. Г. Козлова, а также разведывательные подразделения лейтенантов А. К. Коваленко и А. М. Дмитриенко.
Ясно, что с такими силами Нейес-Лагер Бакулину не удержать. Приказываю комбату пробиваться из окружения. Сообщаю, что на помощь ему уже послан мною отряд старшего лейтенанта Пояскова.
Через полчаса - новый доклад: отряд соединился с батальоном, вместе организуют выход из окружения.
Позднее узнаю подробности этого выхода. В авангард М. М. Бакулин поставил наиболее боеспособную роту старшего лейтенанта И. Л. Пояскова и батарею капитана А. Г. Козлова.
Артиллеристы действовали смело и находчиво. Они шрапнелью пробили брешь в рядах противника, через которую и ринулся весь батальон. Его отход во многом обеспечили и героические действия бойцов Пояскова, которые сорвали попытку гитлеровцев вновь сомкнуть кольцо окружения. В этом бою смертью храбрых пали как старший лейтенант И. Л. Поясков, так и командир взвода автоматчиков лейтенант Д. В. Музыченко. Но они выполнили стоявшую перед ними задачу.
1 мая во второй половине дня я с горечью узнал и о трагической гибели нашего командира дивизии Павла Ивановича Шумеева и начальника политического отдела Анатолия Кузьмича Соболева. Смерть настигла их на пути в Швепнитц, когда они направлялись на командный пункт 23-го полка, чтобы оттуда руководить боем.
Их машина, как недавно и моя, наскочила на вражескую засаду, Шумеев, Соболев и автоматчики из их охраны приняли бой. Но силы были слишком неравными. Вся группа комдива пала смертью героев.
П. И. Шумеева и А. К. Соболева с воинскими почестями похоронили в городе Бунцлау (Болеславец) рядом с памятником великому русскому полководцу М. И. Кутузову.
* * *
Поздно вечером того же дня частям дивизии все же удалось остановить врага и закрепиться в районе Швепнитца. Но гитлеровцы не успокоились. Они целую ночь, а потом и весь день тревожили нас своими бесконечными контратаками, но но добились успеха.
И вдруг по радио передали ошеломляющую весть: войска маршалов Г. К. Жукова и И. С. Конева завершили разгром берлинской группировки противника!
Неужели конец войне? Неужели противостоящий нам враг завтра тоже прекратит сопротивление? Но не тут-то было. 3 мая противник, продолжая удерживать рубеж Швепнитц, Куннерсдорф, снова начал свои яростные контратаки. Главная их тяжесть пришлась на 23-й полк, нас же обстреливала его артиллерия. В этой обстановке комдив (а им после гибели Шумеева стал полковник Е. М. Голуб) приказал моему полку захватить господствующую над местностью высоту 142,0, что находилась несколько западнее Швепнитца. С ее овладением могли создаться благоприятные условия для последующего захвата и самого города, который, кстати, до этого ужо побывал в наших руках.
Высоту взяла рота старшего лейтенанта Д. А. Фалина. Она же потом одной из первых ворвалась и в Швепнитц.
Итак, этот город был вторично отбит нами у противника. Теперь же, чтобы выйти непосредственно к Кенигсбрюку, нам надо было выбить гитлеровцев из еще одного населенного пункта - Оттершютце, который, как доложил мне разведчик младший лейтенант В. А. Ермаков, довольно основательно укреплен противником. В частности, фашисты создали там целую систему дотов и дзотов, которые, конечно, голыми руками не возьмешь. Нужно было срочно подтянуть артиллерию.
И это было сделано. А на следующее утро после сильного артиллерийского налета полк пошел в атаку на Оттершютце. Его боевой порядок я построил с таким расчетом, чтобы один из батальонов бил по вражеской обороне с фронта, а другой - во фланг. И это дало свои результаты. После короткого, но ожесточенного боя противник оставил Оттершготце и отошел на юг. Преследуя его, мы не только вышли к Кенигсбрюку, но и ворвались в город.
Уличные бои в Кенигсбрюке не прекращались вплоть до 7 мая. И лишь в этот день остатки его гарнизона сложили наконец оружие.
* * *
В 26-м гвардейском воздушно-десантном я уже считался едва ли не ветераном, хотя и воевал-то всего ничего - каких-то два с небольшим месяца. Но на войне как на войне. Здесь сроки определяют не годы, а бои. А их, проведенных в этом полку, за моими плечами уже немало. Да и путь пройден большой - от Польши до немецкого города Кенигсбрюка.
Трудными были эти версты, огненными. Каждая, даже малая победа стоила жертв. И как же было обидно сознавать, что уже почти на пороге победы гибли наши советские люди, подчас прошедшие через всю войну, испытавшие и горечь сорок первого, и перелом сорок третьего, и такую долгожданную весну сорок пятого года!
Но оставшиеся в живых жестоко мстили врагу за смерть своих боевых товарищей. Мне никогда не забыть, как на Шпрее, сразу же после форсирования реки, артиллеристы лейтенантов С. М. Игбаева, Н. Б. Подкаминского, В. Г. Капустинского и А. Г. Глухина, видя, как в наступающих цепях то и дело падают наши бойцы, не ожидая команды, выкатили свои орудия на прямую наводку и, сами находясь под градом пуль и осколков, открыли по гитлеровцам губительный огонь.
А в боях за населенный пункт Кауше, когда одна из наших стрелковых рот была встречена огнем из вражеского дота и, неся потери, залегла, массовый героизм проявило отделение младшего сержанта С. Г. Поплужного. Не имея возможности уничтожить фашистскую огневую точку с фронта, младший сержант, оценив обстановку, скрытно, используя для этого небольшой лесок, провел своих подчиненных в обход высотки, на которой был расположен дот. С тыла гвардейцы подобрались к нему и через вентиляционные выводы забросали гарнизон огневой точки гранатами.
Затем героическое отделение, по-прежнему действуя смело и находчиво, первым ворвалось на окраину Кауше и захватило там один из каменных домов.
Опешившие было гитлеровцы вскоре, однако, поняли, что перед ними лишь горстка советских гвардейцев. Едва ли не целая рота врага бросилась к дому, стремясь выбить оттуда отделение Поплужного. Но, встреченные плотным автоматным и пулеметным огнем, фашисты отступили.
Кстати, за трофейным крупнокалиберным пулеметом лежал сам младший сержант. Отлично зная все системы отечественного стрелкового оружия, С. Г. Поплужный довольно быстро освоил и вражеский пулемет. В его руках он работал как хорошо отлаженная машина, разя гитлеровцев экономными меткими очередями.
При отражении уже третьего вражеского штурма здания младший сержант С. Г. Поплужный был ранен. Но он не прекратил руководить обороной захваченного его отделением дома до тех пор, пока на выручку не подоспели основные силы роты.
За этот подвиг все бойцы отделения удостоились высоких правительственных наград. А на гимнастерке их командира засиял орден Отечественной войны II степени.
Следует сказать, что герои боев были, как правило, очень скромными людьми. Мне, например, особенно запомнились слова командира взвода связи лейтенанта Н. Д. Высокосова, которому я вручал орден за героизм и мужество, проявленные им в боях за город Шпремберг. Этот молоденький лейтенант, еще часом назад чудом оставшийся в живых, когда ему пришлось лично исправлять линию связи на простреливаемой со всех концов площади, в ответ на мое поздравление неожиданно заявил:
- А ведь не мне нужно было этот орден вручать, товарищ подполковник, а какому-нибудь пехотному командиру. Вот они герои! А я разве подвиг совершил? Ну, сползал к обрыву... ну, соединил... Дела-то на пять минут...
А о том, что этим самым "сползал" и "соединил" он восстановил нарушенную в самый критический момент связь с попавшим в беду батальоном, ни слова! Вот он, наш советский человек!
Да, советские люди были и всегда останутся скромными, храбрыми и человечными. В этой связи мне вспоминается вот какой эпизод.
...Случилось это в самый канун первомайского праздника. Я со своим заместителем по политической части объезжал батальоны, как говорится, на местах выполнял приятное и волнующее поручение - вручал отличившимся в недавних боях бойцам и командирам полка ордена и медали.
На командный пункт возвращались где-то уже во второй половине дня. И вдруг... Что такое? У дома, где разместился наш КП, вижу толпу стариков, женщин и детей. Сразу определяю, что это не узники фашистских концлагерей. Выходит, местные жители, немцы. Но почему они так волнуются, пытаются что-то объяснить нашему часовому? Екнуло сердце: "Неужели кто-нибудь из бойцов полка допустил по отношению к ним беззаконие? Не может этого быть! И все же... Зачем же они тогда собрались здесь?"
Подъезжаем. Прошу майора Гонопольского узнать, что привело немцев к нашему КП. Замполит обращается с этим вопросом к собравшимся. Из толпы выступает высокая изможденная немка и что-то быстро-быстро говорит майору.
- Опи пришли к нам за помощью, товарищ подполковник, - переводит Гоноиольский. - Их дети умирают с голоду. А в Нейес-Лагере находится крупный продовольственный склад. Около него собрались сотни голодных матерей, стариков и детей. А наши солдаты их, естественно, не подпускают к складу. Вот местные жители и отрядили эту делегацию к советскому командованию. Просят выделить им хотя бы немного продуктов.
- Но как же мы можем им это разрешить? - растерянно спрашиваю я Гонопольского. - Ведь продсклад же трофейный. А на этот счет соответствующий приказ имеется. Так что... И детишек жалко, и в то же время... Какой видишь выход из данной ситуации, замполит? Может быть, связаться со штабом дивизии? Глядишь, и разрешат поделиться запасами с местным населением...
- Другого выхода я тоже не вижу, товарищ подполковник, - разводит руками Гонопольский.
Оставляю замполита с немцами, а сам иду звонить. Комдива на месте не оказывается, трубку берет начальник политотдела полковник А. К. Соболев. Докладываю ему о сложившейся ситуации.
- Что ж, - минуту подумав, отвечает Соболев, - нужно выделить часть продуктов местному населению. Мы не можем допустить, чтобы умирали с голоду женщины и дети. Так что распорядись, Николай Григорьевич...
Кладу трубку, тут же вызываю к себе помощника по снабжению капитана И. А. Астахова. Приказываю ему немедленно начать раздачу местному населению продовольствия из склада в Нейес-Лагере. Сам с замполитом тоже еду туда.
В тот день продукты питания получили более 400 немецких женщин. Мы выдавали их даже с избытком, в расчете на тех жителей города, которые по той или иной причине не смогли сами прийти на склад.
Во время раздачи продовольствия я увидел такую картину. Пожилой усатый ефрейтор, не иначе как из тылового подразделения, до этого смотревший со стороны на очередь немецких женщин и детей, вдруг сорвал с плеч свой сидор, порылся в нем, достал из вещмешка объемистую горсть кускового сахара, подошел к очереди и начал одаривать сладостями мальцов, жмущихся к своим матерям. Те вначале брали сахар с опаской, но уже через четверть часа я увидел того же ефрейтора в окружении немецких детей.
И это тоже был наш, советский человек!
Глава седьмая.
Полк идет по Саксонии
Итак, над поверженным рейхстагом уже полощется на майском ветерке алое Знамя Победы. Но для нас, к сожалению, война еще не закончилась. Полк, как и дивизия в целом, продолжает с боями идти на юг, на дрезденском направлении.
Вскоре узнаем, что и войска правого крыла 1-го Украинского фронта, в том числе танковые армии П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко, перегруппировавшись из-под Берлина в полосу нашей армии, тоже начали наступление на юг, на Прагу. Это случилось 6 мая. Советские воины ринулись на выручку братьев чехословаков, поднявших в своей столице 5 мая вооруженное восстание против фашистской тирании.
Многострадальная Прага звала на помощь. И три общевойсковые, две танковые армии, а также два танковых корпуса, нанеся главный удар из района Ризы вдоль западного берега Эльбы, через Рудные горы двинулись к ней. Наша же 5-я гвардейская армия, сосредоточив основные усилия вдоль берега Эльбы, обошла с юго-запада Дрезден и завязала за него тяжелые бои...
После разгрома противника в районе Кенигсбрюка перед 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизией была поставлена задача овладеть городом Радеберг, что находился в трех километрах юго-западнее Дрездена. В дальнейшем, продвигаясь к чехословацкой границе, дивизия должна была форсировать Эльбу и с ходу захватить Пирну и Кенигштейн.
7 мая в Саксонии прошли проливные дожди. Проселочные дороги раскисли. Артиллеристы капитана Б. И. Московского то и дело сами впрягались в лямки, помогая лошадям вытаскивать из хлябей застревавшие орудия. А едва выбирались на дороги с более твердым покрытием, как появлялись новые заботы - разбор завалов, встречавшихся чуть ли не на каждом шагу. Наш полковой инженер капитан В. Н. Кравцов буквально сбился с ног, кидаясь с одного участка маршрута на другой.
В дивизии то и дело появлялся командир корпуса генерал Н. Ф. Лебеденко. Лично разъезжая по полкам, просил, требовал увеличить скорость движения.
8 мая на рассвете наш полк, как и другие части дивизии, вышел наконец к Радебергу. По всему чувствовалось, что гитлеровцы не собираются сдавать его без боя. Так, на подступах к Радебергу наша дивизионная разведка была встречена сильным огнем противника и, понеся потери, отошла.
.Начали готовиться к штурму города. В это время в полк прибыл исполняющий обязанности командира дивизии полковник Е. М. Голуб. Вместе с ним приехали командующий артиллерией дивизии полковник В. К: Валуев и хорошо уже знакомый нам начальник разведки капитан П. Г. Скачко. Тот самый Скачко, который однажды, после моего ранения, принял на себя командование нашим полком.
Как оказалось, дивизионное начальство перед этим успело побывать и в остальных частях 9-й гвардейской. И вот теперь оно на моем командном пункте...
Доложил полковнику Голубу о ходе подготовки к штурму Радеберга. Он выслушал меня внимательно, не перебивая, и лишь потом внес несколько своих поправок и предложений.
Затем здесь же, на КП нашего полка, полковнику Е. М. Голубу доложил капитан П. Г. Скачко. Он, в частности, обратил внимание комдива на тот факт, что в Радеберге гитлеровцы имеют подвижные группы, которые, опираясь на опорные пункты, будут маневрировать между ними.
А полковник В. К. Валуев, хорошо осведомленный о противнике и системе его огня от своих артиллерийских разведчиков, в свою очередь предложил:
- Думаю, что нам нужно всю артиллерию дивизии, кроме гаубичного дивизиона, выдвинуть на прямую наводку. И атаку начинать только после того, как мы массой огня пройдемся поочередно по всем вражеским опорным пунктам.
Это его предложение было тут же принято. В заключение комдив решил для штурма Радеберга в первом эшелоне развернуть два полка: наш, 26-й, и 23-й, которым командовал подполковник В. С. Накаидзе. 28-й полк подполковника В. С. Лазебникова будет вести наступление во втором эшелоне дивизии.
Полковник Е. М. Голуб и сопровождавшие его офицеры уехали. А мы без промедления принялись за работу. Ведь на окончательную подготовку полка к бою, в том числе и на занятие исходных позиций, оставалось теперь не более трех часов.
Нужно сказать, что все работали без суеты, но в полном смысле этого слова на пределе человеческих возможностей. Мне особенно запомнилась четкая деятельность штаба во главе с майором А. И. Ивановым. Пример завидной сноровки и распорядительности показывал и начальник артиллерии полка капитан Б. И. Московский. Большую помощь как мне, так и штабу оказал заместитель командира полка по политической части майор М. Б. Гонопольский. Он в короткий срок собрал и проинструктировал партийно-комсомольский актив, агитаторов, призвал их действовать в предстоящем тяжелом бою не столько призывами и лозунгами, сколько личным примером бесстрашия и воинской сноровки.
Во всех подразделениях полка, кроме того, прошли летучие митинги, беседы. Здесь уже поработал прибывший вскоре к нам начальник политического отдела дивизии подполковник Ф. Н. Пономаренко. Федор Николаевич лично побывал в тех ротах и батальонах, которым по плану боя предстояло первыми ворваться на улицы Радеберга.
...Работая, нет-нет да и поглядываю на часы. Пока стрелки показывают 7 часов 45 минут. Солнце уже поднялось над горизонтом. Мысленно прикидываю: вот когда оно дойдет до верхушки вон того дерева, тогда...
Командиры батальонов уже доложили о готовности. Поймал себя на том, что с особым удовольствием слушал по телефону голос капитана М. М. Бакулина, Дело в том, что еще при выходе из окружения в районе Нейес-Лагера он был ранен и вот теперь снова вернулся в строй. Мы все рады этому. Ну а я вдвойне: ведь батальон снова возглавил талантливый и довольно опытный командир.
Атака назначена на 10 часов. А сейчас - это знает каждый из нас - вся дивизионная и полковая артиллерия, минометы и станковые пулеметы уже скрытно занимают огневые позиции. И минут за 10-15 до атаки все это разом подаст свой громовой голос. Тогда уже не будет пощады врагу...
* * *
...Первыми открыли огонь батареи из артполка Н. А. Климовского. Им тут же начали вторить и наши полковые средства - артиллеристы Л. С. Лавренчука и Н. П. Кучерявого, минометчики В. Ф. Тонких, пулеметчики из роты И. С. Баринова. Прикладываю к глазам бинокль. Мины и снаряды рвутся точно, густо. Замечаю, как несколько гитлеровских грузовиков - не иначе как подкрепление пытались проскочить через простреливаемую нами зону, но тут же вспыхнули от точных попаданий. Кто же это так отличился? Забегая несколько вперед, скажу, что после боя мне сообщили имена этих мастеров огня. Ими оказались минометчики С. В. Земницкий и Л. П. Коряшков. Они первыми заметили мчавшиеся машины и уничтожили их.
Но об этом, повторяю, я узнаю потом. Сейчас же наступил момент поднимать батальоны в атаку. Но едва наши цепи ринулись вперед, как по ним открыли огонь закопанные в землю вражеские танки. Один из снарядов буквально разметал артиллерийский расчет из взвода лейтенанта А. X, Немежанова. Стали нести потери и стрелки. Выручили противотанкисты. Снаряды их орудий в считанные минуты продырявили торчавшие из земли башни фашистских машин. Атака продолжалась.
Батальоны капитанов М. М. Бакулина и В. В. Кошукова неудержимо идут вперед. Вот уже несколько рот - как потом оказалось, роты Ф. Ф. Фалина и П. С. Столярова - врываются на окраину Радеберга. Гитлеровцы сопротивляются отчаянно, даже предпринимают контратаки. Но поздно! Теперь уже все подразделения полка втягиваются на улицы дымящегося города. Медленно продвигаясь вперед, они прочесывают подвалы, верхние этажи зданий, чердаки, окончательно ломая сопротивление противника.
В город вступил и 23-й полк подполковника В. С. Накаидзе. Второй же эшелон дивизии - 28-й полк подполковника В. С. Лазебникова - по приказу полковника Е. М. Голуба начал развивать наступление на восточные пригороды Дрездена.
Батальоны уже очищали от гитлеровцев центр города, когда ко мне прибежал замполит майор М. Б. Гонопольский. Переведя дух, доложил, что в полк прибыли исполняющий обязанности командира дивизии полковник Е. М. Голуб и командир корпуса генерал Н. Ф. Лебеденко, требуют меня.
Признаться, появление комкора насторожило. Подумалось: "Сейчас достанется на орехи за слишком медленное продвижение вперед. Попробуй-ка докажи, что буквально на каждом шагу натыкаешься на огневые точки".
Но я ошибся в своем предположении. Генерал Лебеденко был явно доволен темпами нашего продвижения. Не дослушав моего доклада, махнул рукой, сказал весело:
- Знаю, знаю, что вам есть чем похвалиться. Что ж, молодцы! Если так и дальше пойдут дела, то, глядишь, мы уже сегодня и Дрезденом овладеем.
Командир корпуса и полковник Е. М. Голуб вскоре уехали в другие полки. А мне почти тут же позвонил по телефону оперативный дежурный из штаба фронта. Попросил пригласить к телефону Лебеденко. Я доложил, что командир корпуса только что убыл из расположения полка. Тогда дежурный неожиданно сказал:
- Хорошо. Сейчас будете сами говорить с командующим фронтом.
Меня охватило волнение. Шутка ли! Мне, подполковнику, придется говорить с прославленным маршалом Коневым! Лихорадочно набросал в голове план доклада, по он оказался ненужным. Командующий лишь задал несколько коротких вопросов и в заключение объявил благодарность личному составу полка за взятие Радеберга.
Меня тогда до глубины души поразила осведомленность маршала об обстановке на фронте, его желание из первых уст узнать о происшедших в ней изменениях. Даже частичных.
Ну а что касается прогноза генерала Н. Ф. Лебеденко, то он подтвердился на деле: 8 мая вечером войска 5-й гвардейской армии овладели Дрезденом.
Город лежал в развалинах. И это у каждого из нас вызвало вполне понятное недоумение. Ведь наши части и соединения старались по возможности не разрушать Дрездена, сохранить этот древнейший город Германии. А тут сплошные руины да пепелища...
И лишь позднее из сообщения ТАСС мы узнали о его печальной участи. Оказалось, что виновником разрушения города на Эльбе и невероятных страданий его населения явилась союзная авиация. Еще задолго до нашего наступления, 13 и 14 февраля 1945 года, почти полторы тысячи английских и американских самолетов в течение четырнадцати часов подвергали Дрезден бессмысленной и варварской бомбардировке. Причем бомбы, как правило, падали на жилые кварталы, хороня под развалинами женщин, детей, стариков. А вот промышленные и военные объекты оставались, как по волшебству, в неприкосновенности.
Что это? Низкий класс подготовки союзных авиаторов или расчет? Во всяком случае, даже на нас, которым, как говорится, было не привыкать к виду пожарищ и развалин, растерзанный Дрезден произвел удручающее впечатление.
* * *
8 мая, миновав Дрезден по разрушенным лабиринтам Альтштадта - так называлась часть города, расположенная на восточном берегу Эльбы, оперативная группа нашего полка вскоре достигла развилки дорог, ведущих на Пирну и Штадт-Верлен. Здесь мы встретились с группой бойцов, среди которых особенно выделялась могучая фигура секретаря партбюро полка капитана П. Е. Погребняка. Он, стоя в самом центре группы, пытался при помощи жестов что-то объяснить двум пожилым немцам. Те, не понимая его, виновато разводили руками.
Я приказал остановить машину. Заметив меня, Погребняк подбежал и, козырнув, доложил:
- Товарищ подполковник, мы тут толкуем вот с этими немцами. Насколько я смог понять, им нужен командир советской части. То есть вы. Поговорите с ними.
- С удовольствием бы, но... - замялся я. - По-немецки я едва ли лучше вас, капитан, говорю...
Выручил меня замполит майор М. Б. Гонопольский. Он довольно свободно владел немецким языком. Прежде чем начать беседу с мирными жителями, замполит не удержался и едковато заметил Погребняку, что, мол, в свое время, еще в школе, нужно было поменьше гонять футбол, а больше ходить в разные кружки. Конечно, то же самое относилось и ко мне, но я сделал вид, что не понял намека.
Пока Гонопольский "вразумлял" Погребняка, немцы тоже подошли к машине. Самый пожилой из них первым обратился к нам с длинной и взволнованной речью.
Ожидая от замполита перевода, я с интересом разглядывал говорившего. Он был невысокого роста, сухощавый, с довольно энергичным лицом, на котором выделялись высокий покатый лоб и большие живые глаза. Красная повязка на рукаве указывала на то, что перед нами стоит немецкий антифашист. Но что он говорит? Да к тому же так взволнованно. С нетерпением взглянул на майора Гонопольского. Тот, поняв меня, начал переводить:
- Артур Геллер, немецкий коммунист с 1913 года. Просит его выслушать. Он уполномочен встретиться с первой воинской частью Красной Армии, которая будет освобождать от нацистов его город Пирна. Поясняет, что это самый старинный город в Саксонской Швейцарии. Поэтому, приветствуя от имени коммунистов и жителей города героических посланцев первой в мире Страны Советов, чьи неисчислимые жертвы в борьбе с фашизмом никогда не забудут простые люди земли, в том числе и трудовой народ Германии, они, немецкие коммунисты, просят советское командование помочь им после освобождения Пирны установить там народную власть.
Но что я мог ответить тогда немецкому товарищу, когда за Пирну еще нужно было сражаться, когда до города было 18 километров и нас разделяла Эльба? Я лишь заверил Артура Геллера в том, что немецкие антифашисты - это наши соратники по общей борьбе, что советские люди, конечно, окажут материальную помощь немецким трудящимся, которым фашизм оставил в наследство истерзанную и разоренную страну. Ну а что касается внутренних порядков, то это, закончил я, дело сами! немцев. Мы пришли в Германию не для того, чтобы навязывать ее народу угодную для нас власть, а только для того, чтобы покончить с фашизмом, принесшим миру страдания и миллионные жертвы.
На этом, еще раз обменявшись приветствиями с немецкими товарищами, мы и расстались. Но встреча и разговор с ними надолго врезались в мою память. Вот почему, когда уже была взята Пирна ц наши войска ушли от нее далеко на юг, я все время интересовался судьбой этого города. И однажды, к своей радости, узнал, что первым бургомистром Пирны стал коммунист Артур Геллер.
Но вернемся снова к событиям 8 мая 1945 года. Пока мы разговаривали с немцами, авангард первого батальона - стрелковая рота старшего лейтенанта П. С. Савельева с ходу ворвалась в ту часть Пирны, которая была расположена на противоположном берегу Эльбы. Одновременно второй батальон, совершив обходный маневр, разгромил опорный пункт противника в Москентале. А стрелковая рота старшего лейтенанта Д. А. Фалина тоже вышла к Эльбе в районе деревни Шёне-Хёле, но, встреченная сильным артиллерийским огнем с противоположного берега, временно отказалась от форсирования реки.
Вместе с офицерами штаба я разместился на НП полка в районе высоты 164,2. Отсюда хорошо была видна Эльба и общая панорама Пирны, в далеком прошлом крепости Кастро пирне, что в переводе означает "крепость на твердом камне". Но тогда нам, конечно, было не до переводов, так как при подготовке и форсированию реки то и дело возникали трудности. Так, в том месте, где вышел к Эльбе батальон М. М. Бакулина, форсировать реку было нельзя. Имевшийся здесь мост оказался разрушенным, а наведенная гитлеровцами временная понтонная переправа держалась под таким плотным огневым прикрытием, что к ней невозможно было и подступиться. Поэтому было решено форсировать Эльбу в районе южной окраины Пирны. Но тут же возникла и другая трудность - подразделениям явно не хватало штатных переправочных средств (в полку имелось всего лишь несколько складных деревянных и надувных лодок). Вот уж где начальнику инженерной службы полка В. Н. Кравцову снова пришлось проявить всю свою изобретательность и находчивость! И он раздобыл-таки подручные переправочные средства!
В период подготовки полка к форсированию на мой НП прибыл исполняющий обязанности командира дивизии полковник Е. М. Голуб. Сообщил мне, как он предупредил, "по секрету" волнующую весть: якобы где-то в пригороде Берлина уже подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Помнится, я ответил тогда полковнику русской поговоркой:
- Свежо предание, но верится с трудом. Выходит, война уже закончилась? А что же вон те фрицы, товарищ полковник, что окопались в Пирне, не знают об этом?
- Может, и не знают, - неуверенно сказал Голуб. - А возможно, и знают, но в бессилии обреченных, по злобе, продолжают сражаться. Это же фашисты, недочеловеки...
И будто подтверждая его слова, над расположением полка, ведя яростный пулемётный огонь, с воем сирен пролетели крестастые стервятники. Тут же появились раненые и убитые. Погиб и находившийся рядом с НП герой боев под Шморкау пулеметчик младший лейтенант Василий Павлович Щербаков.
- Вот вам и капитуляция, - с горечью сказал я полковнику Е. М. Голубу, уезжавшему в соседний, 23-й полк, который тоже готовился к форсированию Эльбы, но только чуть севернее Пирны.
Перед началом форсирования мы произвели по городу артиллерийский налет. Противник тоже отвечал нам из юго-восточной части города. Но из центра Пирны почему-то не прозвучало ни одного ответного выстрела. Взглянув в бинокль, я заметил там интенсивное передвижение санитарных повозок. Тут же приказал артиллеристам вести стрельбу только по выявленным огневым точкам, а не по площади. Мы ведь не фашисты, добивать раненых и местных жителей не будем. К тому же, как сообщил мне майор М. Б. Гонопольский, Артур Геллер и другие антифашисты уже ведут в городе соответствующую работу, призывая гарнизон Пирны к капитуляции.
И вот уже наш, а также 23-й и 28-й полки начали форсирование Эльбы. Своеобразным сигналом к этому послужил приезд в дивизию комкора генерала Н. Ф. Лебеденко, ставшего к тому времени первым военным комендантом Дрездена.
...На реке - масса лодок, плотов. Находящиеся на них гвардейцы ведут плотный огонь по левому берегу. Противник отвечает, но как-то вяло, вроде бы нехотя. Со стороны района Розенталь вновь появились вражеские самолеты. Но это были, видимо, их последний вылет и последние сброшенные ими бомбы больше авиация противника не показывалась.
Первые плоты и лодки уже подплывали к противоположному берегу реки, когда находившийся рядом со мной Дмитрий Фалин, командир одной из стрелковых рот, вдруг радостно закричал:
- Ура! Они сдаются! Товарищ подполковник, смотрите на город! Там флаги!
Город и в самом деле буквально на глазах расцвечивался флагами. Из каждого окна словно по команде выбрасывались белые и... красные полотнища. Пирна капитулировала. Я тут же приказал начальнику связи полка А. А. Яковлеву передать по радио во все подразделения сигнал о прекращении огня.
Так один из красивейших городов Саксонии был не только освобожден от нацистов, но и спасен от разрушения. И в этом заслуга не только советских воинов, но и немецких антифашистов...
Тридцать лет спустя мне снова удалось побывать в Пирне. Прибыл я туда по приглашению секретарей районного и городского комитетов СЕПГ Ганса Энгера и Руди Цирлиха, бургомистра города Рудольфа Лоренца и его заместителя Манфреда Кунце. Вместе с ними побывал на развилке дорог перед Пирной, где весной сорок пятого встретился с Артуром Геллером. Как оказалось, именно и а этом месте жители Пирны воздвигли позднее обелиск в память о первой встрече советских воинов с немецкими коммунистами.
И вот еще один неожиданный сюрприз: к обелиску подъехал автомобиль, из которого вышли мужчина и женщина. Подошли к нам...
Я узнал его сразу. Да, это был тот самый Артур Геллер, с которым мы беседовали здесь 8 мая 1945 года. Он приехал сюда с супругой. Нужно ли говорить, сколь трогательна была наша встреча через тридцать лет после войны!
Поздно вечером 8 мая, не задерживаясь в Пирне, наш полк вновь двинулся форсированным маршем вдоль левого берега Эльбы на юго-восток, к чехословацкой границе. Следует сказать, что в те часы никто у нас, кроме меня да замполита майора М. В. Гонопольского, еще не знал о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Да и нужно ли было сообщать об этом людям? Что бы изменило это в нашем положении? Ведь мы имели боевой приказ, для выполнения которого нужно было сконцентрировать всю свою волю, силы и помыслы. А сообщение о капитуляция выбило бы людей из колеи, могло привести даже к расхолаживанию. И это в тот момент, когда впереди нас ждали новые бои!
Итак, мы на марше. Кстати, когда головные подразделения еще только выдвигались из Пирны, в полк прибыл начальник разведки дивизии капитан П. Г. Скачко. Он сообщил, что противник, отходя из района Дрездена к границам Чехословакии, оставляет на дорогах довольно сильные заслоны. В частности, в местечке Роттверн-Дорф подразделения из 28-го полка подполковника В. С. Лазебникова натолкнулись на один из таких заслонов и были вынуждены развернуться для боя.
А вскоре мы встретили "виллис", в котором везли в медсанбат раненого полковника Е. М. Голуба. Сопровождавший комдива санинструктор сообщил, что машина Голуба только что нарвалась на вражескую засаду.
Да, война еще продолжалась. Расхолаживаться было рано.
А на то, что она далеко еще не закончилась, указывало многое. С юго-запада, со стороны перевалов Рудных гор, до нас то и дело доносились гул танковых моторов и резкие хлопки пушек. Это танкисты Рыбалко и Лелюшенко пробивали себе дорогу, спеша в истекающую кровью, молящую о помощи Прагу.
А перед нами ранним утром 9 мая, когда еще только чуть-чуть заалел восток, а над Эльбой продолжали стлаться белесые туманы, предстал во всей своей суровой красе Кенигштейн - "королевский камень".
Это была огромная скала с почти отвесными стенами, высотой едва ли не четыреста метров, - причудливое творение природы и человеческого гения. Возвышалась она среди равнины, над крутой петлей Эльбы. Вершину ее венчало что-то наподобие короны. Как оказалось, это были средневековые зубчатые крепостные стены и башни. В общем же все видимое напоминало гигантскую, будто окаменевшую голову сказочного короля.
У подножия скалы приютился небольшой городок того же названия. И даже не верилось, что вот эта красота, возникшая из утреннего тумана забытой сказкой, с минуты на минуту взорвется грохотом орудий, окропится кровью людей, ее созерцавших.
Хотя Кенигштейн и значился во всех энциклопедиях мира, с его многовековой историей, со страшными, а порой и курьезными тайнами многие из нас, участвовавших в той боевой операции, познакомились лишь после войны. Я, например, потом с волнением узнавал те памятные места по таким известным советским и зарубежным кинофильмам, как "Щит и меч", "Гойя", "Крепость на Рейне", "Голубые мечи". Кенигштейн - это замки и темные казематы, кривые узкие улочки, чью каменную выстилку отшлифовывали столетия. Мы потом с изумлением заглядывали в провал 152-метрового каменного колодца - плод изнурительного труда крепостных рабов, на протяжении четырех столетий являвшегося сердцем крепости; осматривали 50-метровые стены и стреловидные дозорные башни, с которых в древние времена раздавался, наверное, голос королевских стражников: "Можно пропустить!"
Неприступная крепость на неприступной скале - таков был Кенигштейн на протяжении многих веков.
"Королевский камень" приобрел печальную известность не только как резиденция саксонского королевского двора, но и как государственная тюрьма. Сюда попадали различные камерные господа, офицеры, опальные фавориты и фаворитки, в том числе такая высокопоставленная особа, как графиня Кассель прототип героини романа Жорж Санд "Консуэло". В крепости отбывали свои сроки кокотки, дуэлянты и авантюристы, генералы и принцы, министры и тайные советники двора, бургомистры. Здесь томились и известные всему миру ученые. В начале восемнадцатого века, например, в крепости под стражей работал Иоганн Фридрих Бётгер, открывший секрет европейского фарфора и давший саксонскому двору "белое золото".
И все-таки не дворянская знать, а именно революционеры, мужественные борцы за освобождение трудового народа, ставшие затем узниками этой крепости, высветили поэтапно ее историю. Так, в разные годы здесь томились видный вождь рабочего движения Август Бебель, русский революционер Михаил Бакунин, один из основателей Коммунистической партии Германии Фриц Геккерт, прах которого ныне покоится в столице нашей Родины Москве, у Кремлевской стены, рядом с Кларой Цеткин.
Но есть и еще одна тайна "королевского камня", которую вскрыли именно воины нашего, 26-го гвардейского воздушно-десантного полка. Но рассказ о ней еще впереди.
Итак, в то утро 9 мая нашему полку предстояла атака города и крепости Кенигштейн. Начальник разведки полка старший лейтенант М. В. Борец доложил, что не только сам Кенигштейн, но и подступы к нему довольно сильно укреплены противником. Это же подтвердил и командир разведроты капитан Е. И. Топильский. Гитлеровцы приспособили к обороне даже небольшие деревушки, что примыкали к городу. Особенно многочисленным был вражеский гарнизон в Тюрмсдорфе. Им должен был заняться батальон капитана М. М. Бакулина. В дальнейшем, развивая наступление вдоль железной дороги, это подразделение имело задачу ворваться в город Кенигштейн со стороны Эльбы. Выполнив эту задачу, батальон Бакулина делился в перспективе на две части: одна рота должна была обойти крепость с тыла, а остальные - захватить близлежащую деревню Пфаффендорф.
Батальон капитана В. В. Кошукова был нацелен непосредственно на блокировку крепости.
Атака началась в 6 часов утра. Батальон Бакулина сразу же сбил встретившийся на пути заслон противника и захватил в плен более взвода гитлеровцев. В этом ему большую помощь оказали артиллеристы Н. П. Кучерявого и минометчики В. Ф. Тонких, чуть ли не с первых выстрелов подавившие вражеские огневые точки. В том бою особенно отличился стрелковый взвод младшего лейтенанта И. С. Артемова, уничтоживший несколько десятков гитлеровцев.
Вскоре батальон капитана М. М. Бакулина овладел городом Кенигштейн, а роты капитана В. В. Кошукова, скрытно пройдя по лесным просекам, взяли в кольцо непосредственно крепость. Из рассказов местных жителей мы уже знали, что ее защищает чуть больше сотни гитлеровских солдат и офицеров. Силы в общем-то небольшие, но нужно было иметь в виду то обстоятельство, что в крепость вела только одна, выбитая в скале дорога, которую с успехом мог оборонять один-единственный пулеметчик. Значит...
Во избежание бессмысленного кровопролития я решился на весьма рискованный шаг: привязав к винтовочному штыку белый платок, вместе с переводчиком и двумя автоматчиками двинулся к средневековой цитадели. К удивлению, нам тут же открыли тяжёлые башенные двери и впустили внутрь крепости. Во дворе ее нас встретил комендант гарнизона в чине полковника. Я предъявил ему ультиматум, для большей убедительности напомнив о том, что еще вчера германское верховное командование подписало в Берлине акт о безоговорочной капитуляции своих войск.
Полковник попросил дать ему несколько минут для того, чтобы обсудить мое предложение со своими офицерами. Мы согласились.
Оставшись одни во дворе крепости, мы с любопытством начали осматриваться по сторонам. И вдруг заметили в окнах одного из ее мрачных зданий (замка Магдалены) трехцветные флажки с сине-бело-красными полосами. Так это же цвета государственного флага Франции! Выходит, там размещены французские военнопленные.
После короткого совещания комендант гарнизона принял наши условия. В крепость тут же вошло одно из подразделений полка. Вражеский гарнизон сложил оружие. Более того, полковник торжественно вручил мне ключи от крепости, что, конечно, являлось чисто символическим жестом, данью старомодным традициям. Но я все же не менее торжественно принял их.
Бывший комендант крепости, как оказалось, был нестроевым офицером. Австриец по национальности, участник первой мировой войны, он успел побывать на восточном фронте. И даже получил ранение, о чем свидетельствовала его хромота.
Объективности ради скажу, что этот бывший полковник бывшей гитлеровской армии не в пример нацистам сумел остаться в общем-то честным человеком. Он, например, рассказал нам, что к нему был приставлен эсэсовский офицер, имевший задачу в самый последний момент взорвать крепость. По приказу гестапо она была заранее подготовлена к уничтожению. В подземных казематах лежали огромные пакеты тола, соединенные соответствующей проводкой. Достаточно было лишь дать ток, чтобы и крепость, и ее гарнизон, и находящиеся здесь военнопленные взлетели на воздух. Но полковник пресек готовое свершиться преступление. Когда наши батальоны подошли к крепости, он приказал обезоружить приставленного к нему офицера гестаповца и запереть его в одной из комнат замка. Ну а потом... Трудно сказать, кто это сделал, может быть, даже охранявший нациста часовой, но мы обнаружили в этой комнате уже труп офицера в эсэсовской форме.
Ну а французские военнопленные... Трудно описать радость освобожденных людей. Просто двор крепости заполнили сотни смеющихся, жестикулирующих, пытающихся что-то объяснить людей, одетых в военную форму, но без погон.
Как оказалось, в крепости находились 500 младших французских офицеров и около 100 генералов, на себе испытавших позор Дюнкерка, предательство "мюнхенских миротворцев" - правителей Англии и Франции. Подавляющее большинство из них были патриотами своей родины, тяжело переживавшими ее унижение. Однако встречались и люди иного склада. К ним, например, относился генерал Анри Жиро, бывшая надежда французских фашистов-кагуляров, стремившихся противопоставить его генералу де Голлю.
Но, скажет недоуменный читатель, почему же этот человек, такой близкий по духу нацистам, оказался среди военнопленных? Вопрос резонный. А ответ на него дал нам тогда тот же полковник, бывший комендант крепости. Он, в частности, пояснил, что такие люди, как Жиро, содержались здесь в так называемом "заключении чести". Их поступок держался в строжайшей тайне. Но, видимо, был он не таким уж серьезным, во всяком случае, никак не связанным с антифашистской борьбой. Вот почему заключенные типа Жиро пользовались особыми привилегиями: им разрешалось совершенно свободно совершать длительные прогулки по окрестностям, получать из дому посылки, жить в прекрасной комнате, иметь денщиков из числа младших офицеров.
Но таких, повторяю, было всего несколько человек. Остальные же французские военнопленные испытали на себе все "прелести" жизни в фашистской неволе и в тот день, независимо от рангов и сословной принадлежности, были бесконечно рады вновь обретенной свободе, которую принесли им советские солдаты.
* * *
Но вернемся к тайне крепости Кенигштейн, о которой я упомянул несколькими страницами раньше. Для начала хочется привести здесь выдержку из статьи французского полковника де Луперона. В "Бюллетене ветеранов войны", изданном в Нанте по случаю 25-й годовщины окончания второй мировой войны, он писал буквально следующее: "...Крепость Кенигштейн была занята подразделением русских войск. Командир подразделения - подполковник, фамилии которого я не помню - в переводе она означала какое-то холодное оружие, довольно тактично, но твердо дал понять, что не потерпит никаких посягательств на материальные ценности, хранившиеся в крепости. Это предупреждение было излишне, так как мы имели весьма смутное представление об этих ценностях и в нашем положении каждый думал лишь о единственной ценности - собственной жизни".
Я признателен французскому полковнику за добрую память обо мне и людях нашего полка. Но что же касается его утверждения о слабой якобы осведомленности о сокровищах крепости, то тут он не совсем прав. Некоторые французские генералы и старшие офицеры, как оказалось, установив за соответствующую мзду тесные контакты с охраной, были довольно детально проинформированы ею о хранящихся в крепости ценностях. И в период своего освобождения намеревались воспользоваться этим в корыстных целях. В этой связи мое предупреждение, о котором упоминает полковник де Луперон, было далеко не лишним и очень своевременным.
Но что же все-таки за сокровища хранились в старинной крепости Кенигштейн? И каким образом они туда попали?
Дело в том, что главари третьего рейха по одним им ведомым причинам еще в 1940 году рассредоточили по разным местам Германии шедевры мирового искусства - собрание картин Дрезденской галереи, хранившееся ранее в музее Цвингер. Большая их часть была, например, замурована в сырых штольнях и в заброшенном железнодорожном туннеле в 32 километрах от Дрездена, в районе селения Гросс-Кота. А десятки картин этого собрания в совокупности с уникальными коллекциями костюмов саксонских курфюрстов, образцов оружия и палаткой турецкого султана оказались в замке Кенигштейн. Но, пожалуй, главную ценность все-таки представляли спрятанные здесь сокровища "Грюнен Гевельбе" - "зеленого свода". Их название идет от палаты дрезденского дворца с высокими зелеными сводами, где первоначально эти сокровища и хранились. Выполненные из драгоценных металлов и камней, они являли собой творение мастеров мировой культуры.
И вот эти-то сокровища, упакованные в большие деревянные ящики, и обнаружили воины моего полка, когда осматривали трехэтажные казематы, расположенные в юго-западной и северо-западной части крепости.
Помнится, на мой вопрос, что это такое, полковник, бывший комендант Кенигштейна, с гордостью ответил: "Бесценное наследие немецкого народа!" И он был совершенно прав. В нескольких наугад вскрытых ящиках перед нашим взором предстало то, что, пожалуй, можно было увидеть лишь в волшебных снах. Здесь находились не просто драгоценные вещи, а в полном смысле этого слова взлеты человеческого духа, гения, воплощенные в золоте, серебре, алмазах, рубинах, сапфирах, изумрудах, в тончайшем бронзовом литье, в фарфоре.
В затхлых штольнях и казематах советские солдаты обнаружили десятки творений великих художников прошлого. Конечно, из-за такого варварского хранения многие картины заплесневели, утратили былую красоту. Но позднее советские художники-реставраторы, совершив поистине подвиг во имя искусства, сумели вернуть к жизни эти бесценные шедевры. И затем по решению правительства СССР сокровища замка Кенигштейн были возвращены их истинному хозяину - немецкому народу.
...Вторично на вершине "королевского камня" мне пришлось побывать лишь тридцать лет спустя. У входа, на крепостной стене Кенигштейна, мне сразу же бросилась в глаза мемориальная доска, на которой золотом были написаны слова искренней благодарности советским воинам-освободителям. И потеплело на сердце. Подумалось: "Нет, не зря были принесены жертвы в той войне! О нас помнят, нас благодарят потомки!"
У входа в крепость меня встретили бургомистр Кенигштейна Гюнтер Филип и директор крепостного музея Дитер Вебер. Мы прошли по залам музея, осмотрели все его экспонаты. А потом товарищ Вебер задумчиво сказал:
- Лично я знаю лишь два случая в истории, когда шедевры искусства, имеющие, казалось бы, просто осязаемую, бросающуюся в глаза ценность, не были варварски разграблены, подобно гробницам египетских фараонов и древним храмам индейцев. Первый случай - штурм Зимнего дворца в Петрограде, когда солдаты революции смогли сберечь для русского народа бесценные творения мастеров мировой культуры. А второй случай - здесь, в крепости Кенигштейн, когда гвардейцы вашего полка вернули 9 мая 1945 года немецкому народу его национальные ценности.
Я возразил тогда Дитеру Веберу. Точнее, подсказал еще несколько случаев, когда советские воины тоже бережно отнеслись к сокровищам немецкого народа. Это было в Берлине, Потсдаме, Дрездене и во многих других городах Германии. И он тут же согласился со мной.
Глава восьмая.
Последний огненный рубеж
- Вот она, Германия-то, как на ладони, - задумчиво произнес командир батальона капитан М. М. Бакулин и широким жестом руки описал полукольцо с запада на восток. Многое, видимо, хотел сказать этим боевой офицер, шедший сюда через кровь и смерть без малого четыре года. Да не нашел больше слов и, лишь тяжело вздохнув, добавил: - Отвоевалась!..
Мы стояли на крепостной стене Кенигштейна. Внизу, за железной дорогой, синел серпантин Эльбы. А на западе, куда поворачивала в своем неторопливом течении река, виднелись Пирна и руины Дрездена, освещенные ярким майским солнцем.
С высоты "королевского камня", словно парившего над равниной, на западе, севере и востоке лежало наше вчерашнее поле сражения - Германия.
- Даже не верится, что мы уже у чехословацкой границы, что дошли-таки до края немецкой земли и остались живы, - размышляя вслух, сказал командир взвода лейтенант Г, И. Палий.
- Да-а, никак каждый из нас в сорочке родился, - заметил комсорг полка М. К. Тищенко. - Ведь где воевали-то! В стрелковом полку, в пехоте, где и защищает-то солдата всего лишь стальная каска, добрый окоп, верный автомат да надежда. По мирным временам, считай, каждый из нас уже порядочную жизнь прожил. Ну а ты, Палий... Три раза тебя пули и осколки метили, а ничего, жив. Выходит, еще сто лет проживешь.
Разговор этот состоялся 9 мая, в день, ставший впоследствии всенародным праздником - Днем Победы над фашизмом.
Приметы этой победы были видны и здесь, в маленьком городе Кенигштейн, что лежал у подножия некогда неприступной, но теперь покоренной нами, советскими воинами, скалы. Об этом свидетельствовали белые и красные флаги в окнах домов: белые - знак капитуляции, красные - знак освобождения немецкого народа от гитлеризма.
И вот сейчас среди причудливых башен и замков, окольцованных крепостной стеной, на тесном каменном пятачке, где, казалось, даже воздух пропитан поверьями седой старины, воины полка слушали позывные далекой Отчизны.
У небольшого самодельного репродуктора, соединенного с походной радиостанцией, священнодействовал наш веселый, совсем еще юный взводный из роты связи лейтенант Н. Д. Высокосов. Он то и дело подстраивал громкость, гонялся за угасающей волной.
Московское радио передавало репортаж о всенародном ликовании там, в столице такой далекой сейчас от нас Родины. Сквозь радиопомехи мы с трудом разбирали названия городов и сел, фабрик и заводов, чьи-то имена. Но разве можно было даже и через помехи в эфире с чем-либо спутать такой дорогой нашему сердцу перезвон Кремлевских курантов, который, казалось, мы не слышали уже целую вечность!
Но короткой была наша заочная встреча с Родиной. В тот день война для нас еще не окончилась, она снова торопила в поход. Путь лежал в Чехословакию, где еще огрызалась в предсмертной агонии крупная группировка почти миллион солдат и офицеров! - вражеских войск под командованием генерал-фельдмаршала Шернера. Этот гитлеровский выкормыш все еще гнал своих подчиненных на смерть, на что-то надеясь, не признавал безоговорочную капитуляцию. Вероятнее всего, он просто боялся заслуженного возмездия от наших рук и теперь во что бы то ни стало старался пробиться через демаркационную линию, чтобы именно там сдаться в плен союзным войскам. А этого нельзя было допустить.
* * *
Радиопередача из Москвы неожиданно прервалась. Лейтенант Н. Д. Высокосов доложил, что меня вызывает по рации временно исполнявший обязанности командира дивизии полковник А. Я. Горячев, бывший до этого начальником штаба 9-й гвардейской. Я поспешил на вызов.
Без лишних слов полковник приказал полку немедленно выступать, уточнил маршрут движения. Слушая его, я невольно перевел взгляд на Рудные горы, за которыми начиналась Чехословакия. Именно туда мы и пойдем.
Приказ получен. Отойдя от рации, я вторично вгляделся в синюю всхолмленность Рудных гор. Что-то ждет нас там, впереди?
Обидно идти в бой уже после победы...
- О чем задумались, товарищ командир? - неожиданно прервал мои невеселые мысли звонкий мальчишеский голос. Да это же Толя Куропятник, воспитанник полка. Он у нас с января сорок четвертого. В свои неполные пятнадцать лет этот парнишка пережил столько горя, что его, пожалуй, хватило бы и на десятерых взрослых мужчин. Рос без отца. А в самые первые дни войны погиб и старший брат. Хату немцы сожгли, мать потерял в эвакуационной суматохе. Вот и прибился к нашему полку.
Вначале хотели было отправить его в тыл. Отказался. А тут еще и бойцы, истосковавшиеся по своим родным и близким, начали просить: "Оставьте".
Командование уважило их просьбу, оставило мальчонку при части. Со временем из Толи вышел отчаянный разведчик, он даже удостоился награды медали "За отвагу".
И вот сейчас он стоит передо мной - стройный, еще по-мальчишески хрупкий, в ладно подогнанном обмундировании. И вопросительно заглядывает в глаза.
Я знаю о заветной мечте мальчишки: попасть в Чехословакию, в ее столицу Злату Прагу, увидеть на ратуше старинные часы с движущимися фигурами, о которых он где-то читал. А в редкие свободные минуты я рассказывал Анатолию о чехословацких воинах, которые бок о бок с нами сражались под Соколово. И вот сейчас...
- Сбылась твоя мечта, Толик, - потрепал я по плечу сына полка. - Мы идем в Чехословакию. Так что скоро увидишь те часы с движущимися фигурами.
- Правда?! - Радостно заблестели глаза Анатолия. Он даже подпрыгнул на месте от счастья: - Вот здорово, товарищ подполковник! Значит, на Злату Прагу?
- Туда, туда, - еще раз подтвердил я.
Но только мы приготовились к движению, как лейтенант Высокосов передал мне новое распоряжение: полковник Горячев срочно вызывает к себе всех командиров полков.
Что это? Неужели отпала надобность идти в Чехословакию? Или что-то другое?
Сажусь в машину и еду на окраину Кенигштейна. Там в одном из домов разместился штаб дивизии.
Командиры частей уже собрались, ждут. У каждого, как и у меня, на лице недоумение: по какому же поводу вызвали?
В комнату входят А. Я. Горячев и с ним еще какой-то полковник. Как тут же узнаем, это полковник А. И. Волков, наш новый командир дивизии. Так вот в чем причина вызова!
Полковник Волков - участник Великой Отечественной войны с первого ее дня. Являясь в свое время начальником оперативного отдела одной из армий, действовавших на северо-западном направлении, он познал и горький путь отступления, и мрачные дни плена, куда попал, будучи тяжело раненным. Но мужественный офицер не смирился с такой позорной участью и, едва его рана зарубцевалась, бежал из концлагеря.
И вот сейчас он - наш новый командир дивизии.
После краткого знакомства полковник А. И. Волков сообщил нам последние известия о событиях в столице Чехословакии. Злата Прага уже вне опасности. Рано утром 9 мая в нее ворвались танки генералов П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко. А сейчас советские войска все плотнее сжимают кольцо окружения вокруг группировки генерал-фельдмаршала Шернера.
- Задача нашего соединения, - сказал в заключение командир дивизии, состоит в том, чтобы стремительным броском пересечь чехословацкую границу в общем направлении на Теплице, Шанов и принять участие в завершении разгрома и пленении этой вражеской группировки.
* * *
Мы идем в Чехословакию. Идем с благородной миссией. Суть ее довольно полно выразила директива Военного совета 5-й гвардейской армии, в которой, в частности, было сказано: "Красная Армия вступила на территорию Чехословакии, чтобы ликвидировать последние очаги сопротивления гитлеровцев и помочь чехословакам освободиться от ига фашизма"{6}.
Далее Военный совет требовал, чтобы каждый наш боец и офицер проникся глубоким уважением к нравам и обычаям чехословацкого народа и, не вмешиваясь в его внутренние дела, оказывал бы ему всемерную помощь в ликвидации тяжелого наследия фашистской оккупации.
Накануне вступления в Чехословакию в полку царило необычайное воодушевление. Многие бойцы обращались к моему заместителю по политической части майору М. Б. Гонопольскому и секретарю партбюро капитану П. Е. Погребняку с просьбами рассмотреть их заявления о приеме в партию. И нередко от какого-нибудь красноармейца или сержанта, увешанного боевыми орденами и медалями, можно было услышать такое, например, рассуждение:
- Спрашиваете, почему я надумал вступить в партию? А посудите-ка сами. Ведь здесь, в заграницах, нас каждого считают большевиком. Так оно ж ,и верно! Мы и беспартийные воевали как большевики. За Родину и партию на смерть шли. Выходит, в душе-то мы давно уже коммунисты. Вот и исходите...
...К чехословацкой границе наш полк двигался по самостоятельному маршруту. Преодолев Рудные горы, мы вышли к первому чешскому селению с таким понятным для русского человека названием - Снежник. И первыми местными жителями, кого мы встретили здесь, были лесничий и его семья.
Обрадованный чех тут же рассказал нам, что в сторону Дечина совсем недавно прошли несколько групп немецких солдат, а их командиры даже не скрывали, что пробиваются на запад, на Карловы Вары и Пльзень, и русским не сдадутся.
А вскоре нам пришлось столкнуться с одной ив таких групп. В бою мы разгромили ее и взяли в плен нескольких гитлеровцев. Помню их искаженные от страха лица. Как выяснилось, командиры внушали этим солдатам, что на захваченной территории Германии советские войска уже развернули массовый террор, не щадят ни стариков, ни женщин, ни пленных.
Пришлось втолковывать этим оболваненным воякам, что наши бойцы и командиры - не фашисты, что они не мстят мирным жителям, а, наоборот, оказывают им всяческую помощь в налаживании нормальной жизни.
"Что же касается военнопленных, - говорили мы, - то, как видите, вас не расстреливают, не пытают, а даже кормят".
Не знаю, насколько были убедительны наши слова, но лица пленных заметно ожили, появились даже робкие улыбки.
Мы продолжили движение. Когда батальон капитана М. М. Бакулина, а вслед за ним и штаб полка вошли в город Дечив, все его жители тут же высыпали на улицу. Отовсюду слышались громкие возгласы: "Наздар!", "Ать жие Руда Армада!". К усталым воинам со всех сторон тянулись десятки, сотни рук с букетами пышной сирени. В глазах мужчин, женщин и детей светилась безудержная радость, вера в то, что наконец-то на чехословацкой земле будет покончено с ужасами фашистской оккупации, что гитлеровцы очень скоро ответят за кровь Лидице и других сел и деревень Чехословакии, стертых ими с лица земли.
Не задерживаясь, мы прошли по улицам Дечина и Добковице. Нужно было спешить. Ведь перед полком стояла теперь новая задача: к исходу 10 мая очистить от остатков немецко-фашистских войск районы Каменице и Жандова, а на следующий день - окрестности Краворже и Уштека.
На подступая к Каменице вступили в бой. Первой его начала двигавшаяся несколько впереди основных сил полка стрелковая рота лейтенанта П. С. Иванова. Ее тут же поддержала огнем развернувшаяся с ходу батарея старшего лейтенанта Л. С. Лавренчука.
Противник стал отходить из Каменице. Заметив это, комбат капитан М. М. Бакулин спешно выслал вперед еще одну роту, которая, обойдя селение, перехватила отходящую колонну врага и довершила ее разгром.
В мастерстве и отваге бакулинцам не уступали и воины батальона капитана В. В. Кошукова. Они, в короткий срок форсировав реку Лаба (Эльба) в районе Добковице, уничтожили в Рыхнове гарнизон противника и вышли к Жандову. А вскоре и этот небольшой чехословацкий городок обрел долгожданную свободу.
К сожалению, в том бою погиб комсомолец лейтенант Н. Д. Высокосов, тот самый юный лейтенант-связист, который еще вчера в крепости Кенигштейн, настраивая свою рацию на победную волну Москвы, так радовался всенародному ликованию Родины, победе, сознанию того, что дожил до этого дня. И вот теперь его в числе других павших в бою под Жандовом мы хоронили в братской могиле...
Да, мы теряли людей уже после победы, и не только в нашем полку, но и в других частях дивизии. Так, в районе Ческа Липа короткий, но тяжелый бой пришлось провести 28-му полку подполковника В. С. Лазебникова. И там тоже были потери. Но и противник получил такой сокрушительный удар, что вскоре был вынужден сложить оружие.
Итак, полки нашей гвардейской воздушно-десантной дивизии вышли на рубеж Каменице, Жандов, Ческа Липа, Дуба и тем самым окончательно отрезали пути отхода гитлеровцам из района чехословацкой столицы. 11 мая 1945 года остатки войск из группировки генерал-фельдмаршала Шернера прекратили сопротивление и сдались в плен.
К великому сожалению, нам не удалось тогда пленить самого Шернера, Ему удалось вовремя сбежать на Запад.
* * *
Но и с ликвидацией шернерской группировки немецко-фашистских войск для многих соединений, в том числе и для нашей дивизии, бои еще не закончились. В лесах и в горной местности бродило немало бандитских шаек из числа тех фашистов, которые настолько погрязли в злодеяниях, что уже не видели иного выхода, кроме как драться до последнего. Терроризируя местное население, эти шайки были небезопасны и для советских войск. Пули озверевших фанатиков не раз настигали из-за угла наших бойцов, командиров и политработников. И было до боли обидно, когда люди, прошедшие через всю войну, выдержавшие все испытания, гибли от рук этих выродков.
Борьбу с такими группами гитлеровцев, сопротивлявшихся с обреченностью смертников, нам пришлось вести не только в Чехословакии, но и на территории Германии, в Саксонской Швейцарии, куда наша дивизия вскоре была временно передислоцирована. Но эту борьбу мы каждодневно сочетали и с большой организационной и воспитательной работой среди немецкого населения. Она проводилась в соответствии с директивой Военного совета армии, которая обязывала "улучшать отношения с немцами, не снижая бдительности, выявлять активных гитлеровцев, а лояльно настроенных рядовых членов национал-социалистской партии не трогать. Помогать организовываться местным самоуправлениям власти. С местным населением проводить агитационную работу, чтобы каждый немец участвовал в разоблачении фашистов, в очищении немецкой земли от фашистской скверны"{7}.
Да, велико было горе, причиненное нашему народу гитлеровскими захватчиками. В сердце каждого советского воина еще стучали пепел сожженных городов и сел, кровь и муки близких. Но мы пришли на землю Германии не как мстители, а как освободители немецкого народа от коричневой чумы фашизма. Мы были здесь полпредами первой в мире Страны Советов. У нас в руках находился карающий меч, пронесенный через всю войну. Но советский солдат-освободитель, разрубив этим мечом паучью свастику, вознесся над Германией бронзовым монументом, держа на руках спасенную им девочку - мирное будущее этой страны. Именно в этом была священная миссия Красной Армии, армии-победительницы!
И вот настал день, когда и на нашу, как говорится, полковую улицу пришел Праздник Победы. 19 мая мы встречали у себя дорогих гостей командующего армией генерала А. С. Жадова и одного из первых командиров вверенного теперь мне 26-го гвардейского воздушно-десантного полка Героя Советского Союза Е. С. Ороховатского.
Гвардейцы, построенные на полковой митинг, с волнением слушали выступление командарма. От имени Военного совета армии и от себя лично генерал А. С. Жадов тепло поздравил воинов с одержанной победой над немецко-фашистскими захватчиками, передал им благодарность от Маршала Советского Союза И. С. Конева и объявил о награждении 26-го гвардейского воздушно-десантного полка орденом Кутузова.
После митинга и прохождения полка торжественным маршем в честь гостей был организован праздничный обед. Едва ли не впервые за всю долгую войну люди расслабились, повели задушевные разговоры о доме, начали строить планы на будущее, вспоминать пройденный полком путь.
Я невольно стал свидетелем одного из таких разговоров. Сидевший неподалеку от меня капитан Кравцов, обращаясь к своему другу старшему лейтенанту Яковлеву, восторженно воскликнул:
- Ну и жизнь же ждет нас впереди, Алексей! Чистая, бездонная, как вот это небо над головой! И какие же мы с тобой счастливые, что дожили до этого дня! А ведь в каких только переплетах не пришлось побывать! Помнишь днестровский плацдарм? Ох и трудно же было! Но я и тогда верил, что все равно наша возьмет!
- Так эта же вера нас, Володя, к победе и привела, - резонно ответил другу Яковлев. - Вера и убежденность в правоту нашего дела! Это было наше самое сильное оружие...
Десятилетия прошли с тех пор. Но и по сей день мне во всех деталях помнится тот праздничный обед в районе немецкого города Пирна, мечты фронтовых друзей о мирной жизни - голубой и бездонной, как небо над головой. Ведь во имя итого мы и проливали кровь на полях сражений.
* * *
В конце мая наша дивизия была снова переброшена в Чехословакию, в район города Раковник. Полк разместился в деревне Молешовица. Но только, как говорится, начали обживаться, как поступил новый приказ: 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии передислоцироваться в другой район.
Штаб соединения теперь размещался в городе Жатец. А наш полк встал лагерем в лесу, что чуть восточнее всемирно известного курорта Карловы Вары. Здесь-то у меня и произошла неожиданная встреча с командующим 1-м Украинским фронтом Маршалом Советского Союза И. С. Коневым.
Как оказалось, маршал вместе с нашим командармом генерал-полковником А. С. Жадовым следовал в Карловы Вары. По пути и решил заглянуть в полк, который, как он выразился, "вернул немецкому народу его национальные сокровища".
И. С. Конев довольно подробно расспросил меня о взятии Кенигштейна, об освобождении французских военнопленных, о том, как нам все-таки удалось узнать о запрятанных в казематах сокровищах. Выяснилось, что маршал и сам побывал потом в крепости: по заданию Советского правительства он с группой московских экспертов посещал те места, где нацисты тайно захоронили всемирно известные картины Дрезденской галереи и другие ценности.
А в начале октября еще одна памятная встреча. На сей раз - с Людвиком Свободой, с тем самым командиром чехословацкого батальона, с которым мы бок о бок сражались против немецко-фашистских захватчиков под Соколово и Тарановкой.
А произошла она вот при каких обстоятельствах. В те дни чехословацкое правительство наградило большую группу советских военнослужащих национальными орденами и медалями. Из нашей 5-й гвардейской армии этой высокой чести удостоились 35 офицеров и генералов, в том числе и я. Мы отправились в Прагу за получением наград.
В здании чехословацкого министерства обороны уже находились прибывшие раньше нас А. С. Жадов, А. И. Родимцев, Г. В. Бакланов, Н. Ф. Лебеденко, командир нашей дивизии полковник А. И. Волков и многие другие прославленные генералы и офицеры.
Здесь же были и чехословацкие военнослужащие, среди них и те, кто сражался вместе с нами на харьковском направлении в марте сорок третьего года.
И вот открылась дверь парадного зала. К нам быстрыми шагами приблизился генерал. Это и был Людвик Свобода, в сорок третьем году - полковник, командир чехословацкого батальона, а теперь - министр обороны республики.
...Наступила и моя очередь подучить награду - орден Военного Креста 1939 года. И тут министр обороны Чехословацкой Республики, назвав мою фамилию, неожиданно переспросил:
- Штыков? А вы не тот ли самый Штыков, командир 73-го гвардейского полка, мой бывший сосед у Соколово? Тот самый? Ну наконец-то мы встретились! А то воевали рядом, а не виделись ни разу. Только по телефону и говорили. Но вот теперь...
Не договорив, Людвик Свобода крепко обнял меня. В зале вспыхнули аплодисменты. Ведь все присутствующие отлично понимали нас.
А 7 ноября 1945 года... Я со всеми подробностями помню тот день. С утра мы с командиром дивизии снова выехали в Прагу. Ехали туда по приглашению чехословацкого правительства, устроившего прием по случаю 28-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.
От города Жатец, где, как уже говорилось выше, располагался штаб нашей дивизии, до Праги всего около 150 километров. Но мы все-таки выехали туда с большим запасом времени. Полковник А. И. Волков всегда придерживался правила: никогда и никуда не опаздывать, но и не спешить.
По пути остановились в Кладно - шахтерском городе, который в бурные майские дни в числе первых восстал против фашизма. Затем завернули в Лидице, находившуюся чуть в стороне от нашего маршрута.
Нам было хорошо известно, что произошло здесь в 1942 году. Мстя чехословацким патриотам за уничтожение гитлеровского изувера Гейдриха, нацистские палача расстреляли в этом населенном пункте всех мужчин старше пятнадцати лет. А остальных жителей бросили в концентрационные лагеря. Немногие из них вышли оттуда живыми.
И вот теперь мы приехали почтить память павших патриотов...
Прага... Ее сердце - Вацлавская площадь... В древнем городе, спасенном от разрушения советскими воинами, уже возрождалась жизнь. Улицы и площади очистились от баррикад и завалов. Но следы шестилетнего вандализма гитлеровцев еще видны буквально на каждом шагу. Многие уникальные творения народа, всемирно известные архитектурные ансамбли либо разрушены, либо стоят в унылом запустении.
Не суждено было осуществиться и мечте Толи Куропятника, сына нашего полка. Он так и не увидел средневековых фигур на часах ратуши, потому что они, двигавшиеся по кругу более пяти веков, оказались сейчас сбитыми фашистскими снарядами.
Торжественный правительственный прием начался в концертном зале, где собрались представители трудящихся, воины чехословацкого корпуса, участники Пражского восстания и мы, офицеры и генералы Красной Армии.
...Погасли огромные хрустальные люстры, и зал заполнили мелодии Сметаны, Дворжака, Чайковского... А затем грянула незабываемая кантата Глинки "Славься". И мне вдруг почудилось, что я нахожусь не здесь, в Праге, а в Москве, в Большом театре.
После концерта в Обецком доме мне довелось увидеть членов первого послевоенного правительства Чехословацкой Республики. Среди них особенно выделялся Клемент Готвальд, руководитель чехословацких коммунистов. Это он впоследствии поведет свой народ по пути строительства народно-демократического, а затем и социалистического государства. Это ему, коммунисту-интернационалисту, будут принадлежать слова, ставшие в Чехословакии крылатыми: "С Советским Союзом - на вечные времена!"
И тогда, на ноябрьском приеме в Праге, Клемент Готвальд выступил с яркой речью, полной благодарности и любви к советскому народу, его армии.
После торжественной части меня сразу же взяли в плотное кольцо чехословацкие офицеры, когда-то служившие в батальоне Людвика Свободы. Вспомнили сорок третий год, мартовские бои под Тарановкой и Соколово, боевых друзей, живых и павших. И даже сразу не заметили, как к нам подошел Клемент Готвальд, которого сопровождал советский посол В. А. Зорин. А заметив, смущенно умолкли.
Но руководитель чехословацких коммунистов разрядил скованность обстановки, заговорил живо, непринужденно. Кстати, находясь во время войны в Советском Союзе как политический эмигрант, товарищ Готвальд в совершенстве овладел русским языком, знал даже некоторые наши народные диалекты. По моему оканью он, например, сразу же определил, что я с Владимирщины.
Наш разговор длился всего лишь несколько минут. Но и этого было вполне достаточно, чтобы еще раз убедиться, что с тобой беседует человек большой души и острого ума.
20 ноября 1945 года. После шестимесячного пребывания в Чехословакии мы покидали эту полюбившуюся всем нам страну. Жители сел и городов республики очень тепло и трогательно провожали нас, своих освободителей. Помню, как это было, например, в крупном промышленном городе Брно.
...На центральной площади выстроились офицеры и солдаты местного гарнизона. Состоялся митинг, на котором выступили наши и чехословацкие товарищи. Затем каждому полку городские власти вручили памятные хрустальные вазы. А жители города дарили воинам поздние цветы, сувениры. Были и объятия, и слезы. Так всегда бывает при расставании близких и дорогих друг другу людей.
Более получаса продолжалось это незабываемое прощание. Потом грянули фанфары полковых оркестров. Величаво прозвучали государственные гимны нашей страны в Чехословакии. И начался торжественный марш гвардейцев.
Вот идет ставший уже мне родным 26-й гвардейский воздушно-десантный полк... Вижу знакомые, исполненные гордости и мужества лица комбатов М. М. Бакулина, В. В. Кошукова, С. П. Никифорова, командиров рот Д. А. Фалина, П. С. Столярова, П. С. Савельева...
В стройных шеренгах узнаю многих гвардейцев, отличившихся в завершающих боях на Нейсе, Шпрее, Эльбе и под Прагой. Передо мной проходил мой последний фронтовой полк. И невольно вспомнились те, другие бойцы и командиры... Политрук И. П. Терменцев из 11-го горнострелкового полка, заменивший там, под Керчью, убитого в бою командира роты... Сержанты Котуз и Репин, подбившие связками гранат гитлеровские танки... Из 73-го гвардейского стрелкового полка - А. П. Головин, А. И. Мороз, А. Ф. Семин, М. И. Виноградов, П. Н. Чибелев... Пулеметчики Войлоков и Строков, заставившие замолчать вражеский дзот там, под Горшечным... Где они теперь, друзья-однополчане, мои бывшие подчиненные? Кто из них пал в бою, кто дошел до победы? И с кем потом сведут еще меня пути-дороги?
...А сейчас по главной улице Брно проходит мой последний, третий за войну полк. Идет под многотысячное скандирование такого понятного нам слова: "Дру-жба! Друж-ба!" Уходит из победного сорок пятого в будущее.
Примечания
{1} Центральный архив Министерства обороны СССР (далее - ЦАМО СССР), ф. 32, оп. 11318, д. 48, л. 79-80.
{2} Воинское звание "майор" мне было присвоено в конце июля 1942 г. Прим. авт.
{3} ЦАМО СССР, ф. 73 гв. сп, оп. 773302, д. 1.
{4} ЦАМО СССР, ф. 836, оп. 217890, д. 4, л. 52.
{5} ЦАМО СССР, ф. 1319, оп. 1, д. 26, п. 96, 97.
{6} ЦАМО СССР, ф. 328, оп. 4865, д. 164, л. 80.
{7} ЦАМО СССР, ф. 328, оп. 4865, д. 164, л. 80.