В глухую морозную Крещенскую ночь российскому обывателю приснился странный сон. Почему-то «летний сон».

А сон такой: плывут, значит, по Волге-матушке не то челны, не то струги, а на них — «народные избранники». А на обоих берегах — многочисленный народ радуется и кланяется. Одним словом, Расея.

Странный сон, не правда ли?

И кто-то орет во всю глотку старинную песню на свой лад:

Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают лица те же — Милой родины сыны. На переднем — Стенька пьяный, С гнутой рельсою вдвоем: — Пей — гуляйте, россияны! Однова пока живем! Я принес, народ, вам волю — Хошь, работай, хошь, торгуй, Хошь, цветочки рви по полю, Хошь, пляши, а хошь, воруй.

А вокруг Стеньки вьется, помахивая платочком и работая бедрами, тетка Фроська Войтиха:

Хоша режьте, не смолчу — Бобку Клинтона хочу! Потому что как у нас Дымократия чичас. Ух-ха! У-ха! Рази я старуха?

А сбочь Стеньки-атамана сидит на чурбаке, наяривая на саратовской гармошке с колокольчиками, Филька Хомяк:

Г-ганите кур со двора! Поросят кормить пора. Потому как на хрена Тратить столечко зерна?

На самом же краю сидит, вцепившись пальцами в борт (не спихнули бы!), Мишка Плешивый и подвывает:

Не толкайте, братцы, в воду, Не мочитесь мне на плешь. Не хочу я плыть к народу, Не хочу на дно, хоть режь!..

Но на Плешивого никто не обращает внимания: всем надоел. Стоп-кадр: с берега народ кланяется, кланяется и кричит:

Буде здрав, народный царь! Комбояр по морде вдарь!

Рядом же с Плешивым, раскачивая челн, в позе Ивана Сусанина стоит Вольфик Жирик и, слегка подкартавливая, исполняет патриотическое (на мотив «Интернационала»):

Сапог в Индийском мы обмоем, Пройдем насквозь чеченский лес. И, как положено героям, Ведет нас Пашка Мерседес. А будет хлеб копеек в двадцать, А водка будет три рубли. И будут жулики бояться, А пиво — прямо из земли.

А на самом носу возникает дядя с огромной генеральской фуражкой, черной повязкой пирата Билли Бонса на левом глазу и трубно рыкает:

Над Россией нет рассвету, Где-то Муромец Илья. Не рыдайте, личность эту Заменю свободно я! На Руси порядка нету, Много красного хамья. Если надо Пиночета, Пиночетом стану я. В царской Думе — дармоеды, А в казне — мышей возня. Обречен я на победу, — Голосуйте за меня! Ты, народ, с жульем не лайся, Я бандитов враз — к нулю, А Гайдара и Чубайса БАМ доделывать пошлю.

А Филька не унимается и наигрывает, приклонив голову к гармони и наяривая колокольчиками:

Г-ганите кур со двора! Там в курятнике дыра. Лебедь — птенчик еще тот: В белых перьях черный кот.

Неожиданно меж кафтанов и зипунов высовывается пухленькая особа, коей назначено было ведать сирыми и каликами (народным прозвищем — Эллочка Людоедка), и частит скороговоркой:

Говорю я, Людоедка, Это точно, как часы — Если меньше станет предков, Больше будет колбасы.

Но тут же Эллочку отпихивает центнерообразная Дульцинерия Дворская, трясет телесами и жабьим голосом квакает, заглядывая Стеньке в рот:

Атаман! Атаман! Загляни себе в карман. Выкидай-ка, мать твою, Хамакадную змею.

Атаман Стенька смотрит мутными глазами, соображает и достает из объемных шаровар извивающуюся не то персицку княжну, не то змею Хамакаду, сжимает в кулаке и взревывает:

Волга, Волга, мать-сударка, Волга, русская река! Не видала ты подарка От уральска мужика. Вот, прими себе в награду! — И швыряет в ширь хмельну, Вместе с рельсой, Хамакаду В набежавшую волну. — Что ж вы, черти, приуныли? Ну-а, Филька, черт, пляши! Прикажи-ка, чтоб налили За помин ее души.

Филька же в припляс наяривает на гармошке:

Г-ганите кур со двора!

Хамакада ох, хитра!

Глянь, змеюка та плывет,

Скоро вылезет на плот.

В середину выбегает служка Костик и дергает Стеньку за штаны:

Это что же за порядок? Оглянися, царь земной: Это та же Хамакада Снова пляшет за спиной!

Атаман Стенька грозно взрыкивает и повертывается, чтоб схватить змеюку-княжну, но без рельсы-опоры чуть не падает; кто-то подсовывает ему увесистую дубину с каменным топором в набалдашнике. И хочет он размахнуться, но вдруг узревает: в воде вроде бы колышется отображение абрека Шамиля Басая; тот скалит зубы и показывает кинжал. Атаман оцепенело смотрит и вдруг серчает:

Это что там за херня? Махаметская Чечня? Посылаю, будь здоров, Тридцать восемь снайперов! А не то, так враз дубину В воду кину, черт зубаст! — Только скалится скотина: «Кто ж топор со дна подаст?»

А Филька все наяривает на гармошке:

Г-ганите кур со двора! От абрек не жди добра; От тайги и до морей Перережут всех курей.

Стоп-кадр: на берегу народ волнуется и кричит:

Будь же грозен, белый царь! По Чечне ты крепко вдарь!

Но тут куда-то исчезают и змея и абрек, появляется лунообразный Егорушка, делает «па» копытцами и становится в позу школьника-отличника, декламирующего стишки:

Пьяшкина Лариса есть лиса Алиса, Я ж — ученый кот. Станет сказка былью — сразу к изобилью, А не наоборот! Вот така картина: глупый Буратино Сунет в ямку рублик, ждет на миллион! Будет дырка в бублик и монетный звон! Мы ж с лисой-шалуньей ночкой, в новолунье, К ямке поскорей! Денежку хапаем, ямку закопаем, Мигом за деревню ножками в харчевню Кушать пескарей!

А Филька не унимается и наигрывает на гармошке:

Г-ганите кур со двора От Егорки Гайдара. Сам и сытен и мордаст. Не кормите, Бог подаст!

Но ученого кота отпихивает очередной служка, прозвищем Толик Рыжий, кой мельтешит перед «народным царем» Стенькой:

Когда кругом златыя горы И реки, полныя вина! Сдавай бумажки, мухоморы, И ешь от пуза, пей до дна! Такую ваучер — бумажку Смогла придумать жидовня. Продай штаны, пропей рубашку — И х… получишь от меня.

А Филька хмурит брови, надувает щеки и играет:

Г-ганите кур со двора, Стерьва рыжая хитра!

А там еще толпятся экс-полководец Пашка Мерседес, Танька Кухарка, Гриша Кудрявый и еще, и еще — и все норовят подать голос.

Но на этом кадре сон почему-то обрывается. А кто-то шепчет: «Жди до следующей ночи…»

Январь, 1997