Улицы были тихи, и синий туман стоял над местечком, когда Сема, наспех натянув куртку, побежал к Трофиму. Путь лежал через серую базарную площадь, мимо низеньких окраинных домишек — к реке. Здесь у жестянщика Фурмана снимал угол Трофим. Сема постучал в окно торопливо и громко. Со скрипом отворилась дверь. Заспанный хозяин сердито посмотрел на Сему:

— Что ты разбарабанился тут, мальчишка?

— Мне Трофима.

— «Трофима, Трофима»! — передразнил его Фурман. — Ты бы еще ночью пришел, мальчишка!

— Мне Трофима, — угрюмо повторил Сема.

Хозяин с недоумением взглянул на раннего гостя и ворчливо сказал:

— Хорошо! Увидишь твое счастье — Трофима.

Они прошли в дом. В комнате стоял кислый запах пеленок и сна. Окна были плотно закрыты. На постели, покрытой пестрым, сшитым из лоскутьев одеялом, лежали ребятишки, и мать их, раскинув руки, спала с открытым ртом. Мухи медленно ползали по ее бледному лицу, садились на нос и губы.

— Веселая картинка, а?

Сема оглянулся. Широкой рукой почесывая волосатую грудь, стоял Трофим, прислонившись плечом к стене.

— Чего это ты? — спросил он и громко зевнул. — Пойдем уж на кухню. Расскажешь.

В кухоньке Трофим сел на табурет и, подперев кулаками голову, приготовился слушать.

— Дедушку арестовали, — тихо сказал Сема.

— Как так, что ты мелешь?

— Арестовали, — грустно повторил Сема, — пришли и арестовали.

Трофим подошел к ведру, зачерпнул кружку воды, вылил себе на шею и вытерся краем рубахи.

— Так, так… — задумчиво повторил он, сощурив глаза и закусывая нижнюю губу. — Так! Долго сидели?

— Часа три. Про Моисея спрашивали. Как зовут его, спрашивали, где он.

Трофим улыбнулся:

— Это хорошо. Моисей-то не взят. Ищут.

— А зачем же дедушку?

— Допытаться хотят. Подтвердить подозрения.

— И он там был, — горячо зашептал Сема, схватив Трофима за руку, — я его лицо запомнил!

— Кто?

— Тот, что папу забрал. Офицер.

— Это хорошо, что лицо запомнил. Помнить надо!

— Если б я не был маленьким, если б я был сильный, как ты, Трофим, я бы… я бы, может быть, убил его.

— Ну и что дальше?

— Да, убил бы. Только мал я. Разве одолеть мне такого?

— Да ты уж и не мал вовсе, — строго сказал Трофим. — У нас, в местечке Эстерполе, мальчик был — полиция за него трех Трофимов отдаст! Огонь!

— Мальчик? Кто это? — с завистью спросил Сема.

— Мося Гольдштейн. Четырнадцать лет ему!

— А что он делает?

Но Трофим не ответил.

— Садись, поешь. Тощий ты какой.

Он поставил перед Семой тарелку с холодной картошкой, подвинул краюху хлеба и соль. Сема осторожно отломил ломтик.

— Да разве так едят парни? — рассердился Трофим. — Так птички клюют! Надо хлеба побольше, чтоб за обе щеки. Силу, брат, копят!

Сема послушно принялся за еду, стараясь глотать побольше. Трофим улыбался, поглядывая на него:

— Вот это я понимаю! А щи горячие с перчиком любишь?.. Нет? А с коня на коня прыгаешь?.. Нет? И в бабки не играешь?

Трофим вздохнул и неожиданно стал серьезным:

— Слушай, Старый Нос! Что офицера запомнил — это хорошо! Помнить надо. А что щи не любишь — это плохо! Любить надо. И с коня на коня прыгать надо. А то как же, — удивился Трофим, — без этого никак нельзя!..

— Я научусь, обязательно научусь, — успокоительно сказал Сема.

Из комнаты донесся крик детей. Утро началось. Сема напялил картуз и протянул руку Трофиму:

— Идти, что ли?

— Иди, дружок! Бабку утешь. Выпустят его. Подержат и выпустят… Денег вот у вас нет. Денег вам достать надо — это да…

— Я скоро сам зарабатывать буду, — уверенно сказал Сема.

— Ну вот, под твои заработки и занять надо! Дело верное! — засмеялся Трофим, открывая дверь.

Сема вышел на улицу. Маленькая девочка несла с колодца ведро воды. Вода судорожно плескалась, и ведро дрожало в ее слабой руке.

— Ну, давай поднесу! — услужливо предложил Сема.

— Не надо, — испуганно сказала девочка, точно боясь, что ведро будет украдено. — Иди ты, не надо!

Сема расстроился, плюнул и с чувством обиды на глупую девчонку медленно пошел домой.