Корову ругали за то, что она корова, и за то, что она не корова, и за многое другое. Наверно, за всю свою жизнь она не переживала ничего подобного.

Однако вскоре выяснилось, что корова не так уж безнадежна.

К бабушке пришел Шлема с Лурией. Сдвинув на затылок картуз, Шлема, улыбаясь, сообщил:

— Оказывается, нужно выждать время, и она будет доиться.

— А я что говорила! — обрадованно воскликнула бабушка. — Я это сразу заметила по ее глазам!

— Да? — удивился Лурия. — А сколько, по-вашему, нужно ждать?

— Я знаю? День или три дня… У меня есть терпение.

— Хорошо, — вежливо согласился Шлема. — А год вы не хотите?

— Год? — Бабушка опустилась на стул и засмеялась. — Это уже слишком много для меня.

— Но вы подумайте, — уговаривал ее Шлема, — ведь мы ее купили совсем даром, по дешевке. Пройдет какой-нибудь год, и, если с коровой ничего не случится, она начнет лить молоко.

Но бабушка уже не слушала его.

— Ничего не надо! — воскликнула она, размахивая руками. — Довольно дешевок! А то будет, как с тем мужем.

— С каким мужем? — заинтересовался Лурия.

— Вы разве не знаете? Был на свете один муж, и он любил иметь дело с дешевками. Он принес домой полдюжины стульев. Жена взглянула на покупку и ахнула: косые, хромые, ведь на них смотреть стыдно! «А зачем тебе на них смотреть? — успокоил ее муж. — Тебе на них сидеть надо. И потом это дешевка, полцены, все равно как даром!» Прошло два месяца — стулья расклеились. Потом муж принес ей отрез на платье, зеленый, как укроп. «Зачем мне такое платье?» — спросила жена. «Что ты спрашиваешь? — обиделся муж. — Хотя это крашеный кусок, но дешевка, за полцены!» Жена вздохнула и спрятала материю в комод. Пусть лежит! Потом муж притащил на себе кровать, широкую, с большими птицами на спинках. «Зачем еще это?» — возмутилась жена. «Ты ничего не понимаешь! — рассердился муж. — Хотя сетка здесь гнилая, но кровать досталась мне по дешевке, за полцены!» Жена постояла, постояла, покачала головой и сказала: «Знаешь ты что, будь здоров с твоими дешевками!» — и ушла к другому…

Лурия засмеялся и положил руку на плечо бабушки:

— Так что вы нам советуете? Не иметь дела с дешевками?

— Конечно. С курицей-наседкой я еще могу помириться. Но корова-наседка… — Бабушка растерянно развела руками. — Бог с ней!

На этом и порешили. И, может быть, потому, что было принято решение, все вдруг стали говорливы и веселы. Гора свалилась с плеч! Все сразу почувствовали, как хорошо жить, не имея коровы, — ну просто одно удовольствие!

— Будем уж смеяться с горя, — сказал Лурия. — А вы заметили, как у нее торчат лопатки? Это же горбунья какая-то!

— Да, — подхватил его слова Шлема, — а вы бы видели, как она сегодня посмотрела на меня. Она уже сама не рада, что попала в такую историю!

— Вы так говорите, — вдруг вмешался в разговор Сема, — как будто бы корову покупал я, а не вы.

Шлема закашлялся, почувствовал себя неловко и, подмигнув Лурии, быстро вышел из комнаты. В тот же день корова была продана. Компаньоны ничего не заработали на ней. Но кто думал о прибыли? Спасибо, что обошлись без большого убытка!

И все пошло по-старому, только Сема, к своему удивлению, заметил, что бабушка заважничала. Да, да? Встречаясь со знакомыми на базаре или на улице, она, куда надо и куда не надо, умудрялась вставить такую фразу: «Когда у нас была корова…»

«Когда у нас была корова»! Стоит послушать, с какой важностью бабушка произносит эти слова, стоит посмотреть в эту минуту на ее лицо!

* * *

Мойше Доля быстро привык к местечку и чувствовал себя хозяином положения. Сема всегда с удовольствием наблюдал за ним во время прогулок по улицам. Мойше шел по прямой линии, не сворачивая ни влево, ни вправо, и все встречные уступали ему дорогу. Одни это делали испуганно-быстро, другие с важностью переходили на противоположную сторону, как будто им просто наскучило гулять здесь. Заметив толпу, Доля спокойно шел на нее, и толпа рассекалась надвое.

Люди провожали его пристальными взглядами и вздыхали с облегчением, когда он наконец исчезал. Сразу начинались разговоры о том, что не такой уж сильный Доля, что он просто нахал, что он «представляется», что он, хотя и сильный, но дурак. Да, дурак! На последнем особенно настаивали люди тщедушные и узкогрудые. Возможность хоть так обругать сильного, здорового Долю, которому они тоскливо завидовали, доставила им огромное удовольствие. Но, ругаясь, они готовы были сию же секунду отдать Доле весь свой ум и все свои доблести в обмен на кусочек его здоровья. Всех больных огорчало не только его пребывание в местечке. Вообще его существование на белом свете было им неприятно. «Здоров как бык! — бурчали они. — И хоть бы когда-нибудь у него болели зубы!»

Мойше слушал все это, молча заходил в лавку, просил приготовить ему небольшую покупку — крупы, сахара, масла, муки. И, пока взвешивался товар, он с любопытством вертел на указательном пальце маленькую пудовую гирю. Уже это не предвещало ничего хорошего, и хозяин аккуратненько заворачивал кулечки, заискивающе засматривая в глаза Доле и боясь сказать лишнее слово.

Только однажды у Доли произошла осечка. Он вошел в магазин Гозмана и, остановившись у прилавка, принялся рассматривать обувь. Двери были открыты, и Сема вместе с другими любопытными наблюдал за происходящим. Мойше отбросил в сторону пару желтых туфель и попросил показать что-нибудь шевровое. Черные ботинки, высокие, с пряжками, видно, пришлись ему по вкусу, и он, причмокнув, сказал:

— Вот это товар! Я здесь имею долю.

В это время из конторки вышел Гозман и, заложив большой палец левой руки в карманчик жилетки, приблизился к Мойше.

— Что вы сказали? — спокойно спросил он, приподняв правую бровь.

— Я здесь имею долю, — повторил Мойше, с удивлением рассматривая осмелевшего купца.

— Почему? — заинтересовался Гозман.

— Так просто.

— А-а, — протяжно произнес купец, — а я думал, что вы мой компаньон!

Присев на стул, Гозман задумчиво почесал затылок и, закрыв глаза, вытянул ноги. Через секунду он взглянул на Долю и удивленно спросил:

— Вы еще здесь? А я думал, что вы давно ушли.

Мойше пожал плечами, озадаченный неожиданным отпором, и, не глядя ни на кого, повернул к выходу. Большой, широкоплечий, он вдруг показался смущенным и маленьким, а купец продолжал сидеть на стуле и рассеянными глазами провожал непрошеного гостя. Сема с досадой плюнул и пошел вслед за Долей. Он готовился к приятному зрелищу. Он ждал, что вот-вот посрамленный и испуганный Гозман убежит в конторку, но вышло наоборот. Спокойствие купца ошеломило Долю, и он сдался. Может быть, сейчас, идя по улице, Доля уже забыл о происшествии в магазине, но Семе, у которого с хозяином были свои счеты, эта победа доставила мало удовольствия.

— Скажите, — отважился спросить Сема, — почему вы его не толкнули?

— Воробей, — засмеялся Доля, — ты уже хочешь клевать?

— Да, — вздохнул Сема, — если б мне вашу силу!

— А в участок ты бы за меня сел? — Доля, опустив голову, взглянул на Сему и, улыбаясь, подбросил его вверх, как мячик. — Хорошо? Может быть, еще раз?

— Папа! — раздался крик.

И Мойше, спрятав за спину руки, прошептал Семе:

— Это моя дочь!

Похоже было, что Доля испугался ее появления. Но Сема не собирался бежать. Он вспомнил слова Пейси о «хворостиночке» и решил сам посмотреть на нее. Интересно, какая может быть дочь у Доли! Девушка приближалась к ним. В темном ситцевом платье с высоким воротником она казалась даже старше Семы. Она не опустила глаза, как это часто делали при встрече девочки, а посмотрела на Сему в упор строгим и каким-то пробирающимся далеко взглядом.

— Ты мог разбить мальчика, — тихо сказала она отцу и вновь посмотрела на Сему. — Разве ты не видишь, что он слабенький? — укоризненно спросила она Долю.

Доля молча поднял свою большую красную руку и провел ею по голове дочери. Девушка улыбнулась, ее бледное, строгое лицо покрылось легкой краской, но глаза, какие-то особенные, черные грустные глаза смотрели испытующе строго. Никогда еще в жизни Сема не видел таких больших и глубоких глаз — казалось, они забирали его всего целиком, с измятой кофтой, с коротенькими, узкими штанами, с рыжими шнурками на ботинках. Глаза были какие-то чистые, словно вымытые, и тихий, добрый свет падал на него, и ему было почему-то стыдно, и дыры на его штанах шевелились, как живые.

Сема неуклюже кивнул головой и побежал без цели, без толку, не думая ни о чем. Сердце стучало так сильно, что казалось, будто оно бьется в горле. Он остановился, вздохнул, широко раскрыв рот, и понял, что произошло что-то непоправимо ужасное. Подняв глаза, он увидел вечернее небо, темное, низкое, с одинокой желтой звездой. Надо было идти домой, но ноги не слушались его, да и не мог он идти сейчас в маленькую комнату. Он должен был оставаться здесь, на этом широком пустыре, где всего так много: воздуха, земли, неба.

И раньше Сема встречал девушек, но они не были похожи на нее. Краснощекие, полногрудые, с быстрыми, сильными ногами, они ходили по улице, подруги-невесты, чего-то нетерпеливо ждущие, жаркие и шумные. От них пахло мылом и чем-то домашним, вкусным. Они садились на скамью и насмешливо осуждали прохожих, пели песни, смеялись. И все они мечтали о городе без названия, им хотелось уехать куда-то далеко и надолго.

Иногда они волновали Сему своими стыдными расспросами, своими движениями и больше всего тем, чего не договаривали они, с любопытством глядя на растущего парня. Но все же он редко думал о них, и сны его были спокойны. И вот эта девушка, которая уже забыла о своей случайной встрече, чем-то зацепила и встревожила его. И, вспоминая свое неловкое молчание и думая о том, каким, должно быть, смешным и жалким был он в руках у Доли, Сема краснел и тяжело дышал.

«Как же ее зовут? — спрашивал себя Сема. — Эля? Или, может быть, Эсфирь? Или Злата, или Шера, Двойра, Шенделе?» Все имена казались ему некрасивыми для нее. И он продолжал искать: «Может быть, Ревекка, Елона, Рахиль, Лия?..» Он терялся в догадках, и ему было досадно думать о девушке, не зная ее имени. Он вздохнул и направился к Пейсе…

Приятель играл с отцом в шахматы; его слон творил чудеса, совершая под шумок недозволенные ходы.

— Он же только что стоял тут, — удивлялся Шлема, глядя на Пейсиного слона.

— А теперь он тут, — отвечал Пейся, передвигая фигуру.

— Хорошо, — вдруг хватался за голову Шлема, — а где мой конь?

Пейся смотрел куда-то мимо доски, и видно было — не без его участия произошла гибель отцовского коня…

Сема нетерпеливо ждал.

— Выйди на одну минуточку! — прошептал он.

— Сейчас, — согласился Пейся, бросая прощальный взгляд на поле. — Папа, слышишь, чтоб все оставалось на месте!..

Игроки не очень доверяли друг другу.

На улице Сема внимательно посмотрел на товарища. Он привык к Пейсе, но сейчас в нем не хватало решимости сразу все рассказать.

— Уже сухо, — сказал он, — можно даже сесть.

Они опустились на скамейку.

— У тебя есть дело? — спросил Пейся.

— Нет, так просто.

Несколько минут они молчали, и заскучавший Пейся, позевывая, принялся рассказывать, как Гозман сегодня выпроваживал Долю из магазина.

— Смотрю, — воодушевился Пейся, — смотрю, он как ударит его! Раз и два…

— Я все видел, — оборвал его Сема. — Ты мне лучше скажи: ты когда-нибудь влюблялся?

— Что, что?

— Я спрашиваю, — устало повторил Сема, — ты когда-нибудь влюблялся?

— Я влюблялся? Что ты! — оправдываясь, произнес Пейся. — Хотя постой… Один раз. Да! Один раз в меня влюбились.

— Кто?

— Как тебе сказать… — замялся Пейся. — Тут была у нас одна соседка. Лет тридцать пять. Ну, правда, толстая. Она влюбилась и просто проходу мне не давала. А я мимо! Она такая толстая, что мне смотреть жарко.

— А что же?

— Ничего. Проходу просто мне не было. Как увидит — кричит: «Пейсинька, Пейсинька, не сочтите за труд, вытяните ведро из колодца!» или «Пейсинька, Пейсинька, не сочтите за труд, наколите дров!» Стерегла меня. Вечером заметит, кричит: «Пейсинька, не сочтите за труд, почините засов на двери?» Дышать без меня не могла!

— И это всё?

— Всё, — развел руками Пейся.

— Ну, будь здоров!

— Будь здоров, — удивленно простился Пейся.

— Да, — остановил его Сема, — скажи-ка, как зовут эту?.. — Он щелкнул двумя пальцами. — Ну, эту, хворостиночку?

— А-а, — разочарованно протянул Пейся. — Ее зовут Шера.

Возвратившись домой, Сема все время повторял про себя:

«Шера, Шера!» И хотя совсем недавно он отбросил это имя как неподходящее, сейчас оно казалось ему самым красивым на свете. Он тихо погасил свет и лег в постель. Нет, не спать, только думать о ней… Но думал Сема недолго. Прижавшись щекой к подушке, он быстро уснул, и сны у него были какие-то простые, домашние: кошка опрокинула кастрюлю, бабушка взбивает белки, и пена летит с тарелки на пол.