Из дома Гозмана друзья вышли с гордым, независимым видом. Пожалуйста, теперь все понимают, что им можно доверить большое дело. И потом — благодарность за находчивость, это же чего-нибудь стоит! Все были довольны друг другом. Только Шера чувствовала себя неважно: во-первых, ее опять заставили идти впереди, во-вторых, даже Сема при ней шепчется. Подумаешь, большие секреты у него с Пейсей! Они не могут потерпеть, пока она уйдет? Шера обиженно пожала плечами и повернула на другую улицу, но Сема задержал ее.

— Тебе нравится с нами? — спросил он в упор.

— Нравится, — без всякого восторга ответила Шера. — А вы всегда будете при мне шушукаться?

— Нет, — успокоил ее Сема и многозначительно взглянул на Пейсю. — Примем тебя к себе и не будем шептаться.

— Не будем, — важно подтвердил Пейся. — Но нам нужны люди… могила! Чтоб без болтовни!

— Ты таки похож на могилу, — улыбнулась Шера. — Из тебя слова надо клещами тянуть.

— Правильно, — согласился Пейся, не замечая насмешки. — Я теперь только знаю — да и нет. Больше ничего… Тут рядом бандиты сожгли местечко. Все сгорело: и дома, и скамеечки, и заборы. Так вы думаете, люди после этого ушли? Ничего подобного. Какая она ни на есть, эта несчастная земля, но все-таки свое. И они остались и живут на развалинах, без крыши. Я сам все видел. Но, если меня спрашивают, что там и как там, я отвечаю одним словом — да или нет. Я понимаю, теперь не время для длинных историй!

— Не время… — засмеялся Сема и похлопал приятеля по плечу. — Уже поздно. Расходимся по домам. Завтра будет собрание.

Пейся с важностью закурил папироску и, небрежно кивнув головой, направился к дому. Шера молча протянула Семе руку.

— Что ж ты молчишь? — удивился он. — Говорила, что хочешь с нами, а теперь молчишь.

— Я уже не хочу, — призналась Шера.

— Не хочешь? — не веря своим ушам, с возмущением воскликнул Сема. — Не хочешь?.. Ну что ж, никто кланяться не будет. Не надо. Тебе еще снисхождение делали. Женщина — это не мужчина!

— Не мужчина, — тихо согласилась Шера.

— Так почему же ты передумала? — Сема уж не мог остановиться, все кипело в нем, и он смотрел на Шеру злыми глазами. — Женские фасоны! Ты хочешь, чтоб надо мной весь уезд смеялся.

— Я не хочу.

— Так почему же? Или ты испугалась работы? Ты думала, что тебя будут катать на колесиках?

— Тише! — Шера с удивлением взглянула на Сему. — Не кричи на меня посреди ночи.

— Еще не ночь, — смущенно сказал Сема. — Отвечай, почему ты передумала? Считаю до трех.

— А что будет потом?

— Я уйду.

— Нет, Сема, — ласково улыбнулась Шера, — это же некрасиво. Какой кавалер бросает женщину? И ты не обижайся. Я передумала потому, что и там буду сидеть как дура. Да, да! Говорить я не умею, спрашивать — стыдно. Я даже не знаю, что такое собрание. И все будут недовольны — черт принес эту девочку, сидит молчит — ни туда ни сюда!

— И туда и сюда! — радостно воскликнул Сема. — И это все? Глупая, а что такое я? Я тоже не все понимаю. И мы будем вместе.

— Вместе? — недоверчиво повторила Шера. — Вместе? А сам все время шушукается с этим Пейсей и меня посылает вперед. Что я — ребенок? Ты думаешь, мне очень нравится быть одной? Вдруг выдумали, что со мной нельзя ходить по улице. И хотят, чтоб я от этого радовалась. Ходи одна! Попробовал бы ты!

Сема почувствовал себя неловко. «И зачем я послушался Пейсю! Приказа ж такого нет — с девочкой не ходить. Если б это было так важно, Трофим бы не забыл и вывесил воззвание: «Молодые люди, ходите отдельно!»»

— Шера, — тихо сказал он и осторожно положил руку на ее плечо, — кончено, ходим вместе.

— Скажи: ей-богу.

— Мне нельзя.

— Нет, скажи! — сердито повторила Шера.

Сема глубоко вздохнул, тихонечко прошептал «не» и потом уж громко произнес:

— Ей-богу.

Все было в порядке. Шера не заметила хитрой проделки и поверила ему. Они еще стояли несколько минут молча, и Сема неловко и стыдливо гладил маленькую руку Шеры.

— Ты мой милый! — тихо сказала Шера, поднимая голову и засматривая в глаза Семы.

— И ты моя милая! — повторил Сема улыбаясь.

— Ты мой самый задушевный!

— И ты моя самая задушевная!

Но в это время послышались шаги, кто-то показался на улице. Сема вздрогнул и стремительно отбросил руку Шеры.

— Что такое? — испуганно спросила Шера.

— Ничего, — торопливо проговорил Сема, — нас, кажется, заметили.

— И что же?

— А где была твоя рука?

— В твоей руке.

— И ты думаешь, что ей там место? — строго спросил Сема.

Но Шера не нашла что ответить. Она с недоумением посмотрела на Сему, и он, как всегда, сразу понял, что сказал что-то лишнее.

— Спокойной ночи, — смягчился Сема. — До завтра.

— До завтра, — покачала головой Шера, — до завтра!

Она поправила платок и медленно пошла домой. Сема провожал ее глазами. Теперь уж все мысли покинули его, и осталась только одна: обернется или не обернется? Сема с волнением следил за Шерой: вот она почему-то остановилась, вот она подняла воротничок жакетки… Обернулась! Обернулась, увидела его и замахала рукой. «Интересно! — размышлял Сема, глядя ей вслед. — Она там догадалась, что я еще тут!..»

* * *

На собрание пришло пять человек. И их всего было пятеро с матросом в ту пору… Много позднее, когда из уезда приехал инструктор организовать ячейку союза молодежи, его встретили сумрачно и сразу взяли под подозрение. Какая ячейка? Куда еще записывать? Мы — юные большевики и никаких ячеек не позволим! У Семы было огромное желание выставить инструктора из местечка, и Трофиму пришлось потратить немало труда, чтобы убедить его, что ячейка — это то самое, что у них уже давно существует, и инструктору остается лишь взять их всех на учет…

Первым на собрание явился Антон. И Сема хорошо знал, почему он опередил всех. В комнате стояла фисгармония Магазаника, крышка была поднята, клавиши открыты. Антон что-то играл. Вспотевший и утомленный, он тяжело опускал указательный палец и ждал появления звука. Увидев Сему, он небрежно взглянул на него и принялся с новым усердием стучать по клавишам. Через несколько минут он поднял голову и спросил:

— Угадай, что я играю?

Сема смущенно развел руками:

— Не знаю.

— А это? — Антон опять застучал пальцем.

— Не знаю.

— Ни одного мотива не знаешь! — удивился Антон и с сожалением покачал головой: — Жаль!

— А мне нет, — улыбаясь, ответил Сема, глядя на вспотевшего музыканта. — Подумай сам, что это за музыка, если надо работать руками и ногами? Там дави, тут стучи! Нет, это не для меня.

— Как хочешь. — Антон обиженно пожал плечами и, повернувшись к клавишам, ударил обеими руками. — Вот это собирается гроза… А это гром… Похоже? А это стучат по крыше!..

Антон разошелся, волосы его упали на лоб, пальцы с каким-то злобным вдохновением забегали по клавишам. Иногда он уже запросто опускал на басы кулак и, склонив голову, внимательно прислушивался, удивленный и радостный.

Неожиданно в комнату вошел Трофим.

— У вас, кажется, собрание? — спросил он у Семы.

— Собрание.

— А это что? — обратился он к Антону.

— Я играю, — спокойно ответил тот и опять ударил кулаком. — Вот это гром… А это стучат по крыше…

— Понимаю. — Трофим кивнул головой и несколько секунд постоял молча, — А нельзя ли в другое время? У меня сидят люди, кричат в ухо, и я ничего не слышу. Может быть, ты сыграешь в другое время?

Антон обиженно пожал плечами и опустил крышку.

— Вот спасибо, — с облегчением вздохнул Трофим и вышел из комнаты.

Сема, с трудом сдерживая улыбку, отвернулся к окну. К нему осторожно приблизился Пейся и прошептал на ухо:

— Выйди в коридор!

— Сейчас собрание.

— Еще рано. Выйди на минуточку!

Сема недоуменно взглянул на друга и встал.

— Ну как, — спросил Пейся, подмигивая правым глазом, — долго вчера стоял с Шерой?

— Полчаса. А что?

— Ничего, — лукаво улыбнулся Пейся. — Целовались?

— Дурак! — крикнул Сема и оттолкнул его от себя. — Чем у тебя голова занята?

Пейся надул губы:

— Подумаешь, фасон! Как будто я не знаю. Наверняка целовал в щеку!

— Пошел вон! — рассвирепел Сема, выставляя кулаки.

— Иди сам! — быстро отрезал Пейся. — Она тебя внизу ожидает.

— Кто — она? — строго спросил Сема.

— Не бабушка! Можешь догадаться.

Сема сбежал по лестнице. У дверей дома стояла Шера со смущенным лицом.

— Я пришла, — тихо сказала она. — Только я боюсь зайти сама.

— Теперь мы вместе, — твердо ответил Сема, вспоминая вчерашнее обещание. — Идем!

— А тебя не будут дразнить?

— Хотел бы я знать кто! — возмущенно воскликнул Сема и, схватив Шеру за руку, потянул ее за собой.

Собрание открыл Полянка. Все время сидел он в кресле, поджав под себя ноги, и Сема понял, что лаки расползлись окончательно.

— Так вот, — сказал матрос мрачным голосом, — начинаем!

Все слушали затаив дыхание. Никто не знал, что такое собрание, и поэтому ожидали чего-то необыкновенного.

— Пошлют на станцию рельсы грузить, — прошептал Пейся.

Но Сема сердито шикнул на него, и Пейся умолк.

— О текущем моменте, — продолжал Полянка, — говорить не буду. Вести с фронта известны. Надо быть начеку. Может быть, завтра вам скажут: «Юные большевики, марш на позицию!» Что вы скажете?

— Пойдем! — крикнул Сема и ущипнул Шеру за локоть. — Слушай, что будет дальше!

— Пойдем? — недоверчиво повторил матрос. — А кто из вас умеет стрелять? Или что, по-вашему, значит глубокая разведка?.. Молчите? Известно ли вам, что такое перебежка змейками? Или винтовка в штыковом бою?.. Скажи ты, Пейся.

Все лица обернулись к Пейсе. Он смущенно кашлянул в кулак и степенно заговорил:

— Я знал одного человека…

— Я его тоже знал, — хитро улыбнулся матрос. — А ты нам скажи про русскую трехлинейную винтовку.

Пейся молчал.

— Вот видите, — опять мрачным голосом произнес Полянка. — Что это значит? Это значит, что с завтрашнего дня — стрелковые учения. Два часа на стрельбище! — Матрос снисходительно покачал головой, — Я, дорогие шлюпочки, не уеду от вас, пока не увижу, что Пейся умеет вскинуть винтовку.

— Почему именно я? — обиженно спросил Пейся и покраснел.

— И Сема, и Антон, и другие молодые люди, — успокоил его Полянка. — Так что решение принято, и об остальном будет объявлено особо. Теперь, товарищи, переходим ко вторым вопросам. Надо среди вас избрать старшего. Кого бы вы думали?

— Полянка! — закричали все хором с места.

Матрос нахмурился и поднял руку:

— Тише. Тут оглашали мою фамилию. Ошибка! Я, — торжественно заявил он, — прикреплен к вам всей нашей партией! Понятно? Партия сказала мне: иди, товарищ Полянка, пока ты живешь в местечке, к молодежи и объясняй ей, в чем суть. Понятно? И, если подстрелит меня в бою какая-нибудь рискованная пуля, я обязан знать, что есть здесь в местечке подмена. Вот, скажем, Сема!

— Почему именно Сема? — опять обиделся Пейся.

— И Пейся, и Антон, и другие молодые люди, — успокоил его матрос. — Так как же мы назовем старшего среди вас?

— Надо, как в управе, — с важностью заявил Сема, — мне дедушка говорил: председатель и товарищ председателя.

Антон воспротивился:

— Нет! Звук не тот. Не подходит. Надо просто — председатель отряда.

— Это ж то же самое! — возмутился Сема.

— И тем лучше, — улыбнулся Полянка. — А кого хотите на этот пост, прошу подумать до следующего собрания. Переходим к третьим вопросам. Как вам известно, жить сейчас очень трудно, как-то: хлеба нет, соли нет… Советская власть помнит про неимущих — помогает. Но надо придумать и от юных большевиков какую-нибудь услугу партии.

— Я знаю, что надо! — взволнованно заговорил Сема. — Люди живут голодно. Возьмите, к примеру, мою бабушку. Она же с ума сходит. Соли нет! Муки нет! А менять нам тоже особенно нечего. А где достать отруби? И у меня же все-таки есть паек — полфунта чистой ржи получил, сахарину! У других и этого нет.

— Что ты предлагаешь? — вздохнул матрос и опустил на пол перевязанные шпагатом лаки.

— Я знаю, — продолжал Сема, — что наши сапожники, портные и столяры, у которых дома много ртов, идут в соседние деревни, шьют, латают, получают за это натурой и возвращаются к субботе домой с мешком… У нас есть сапожник Антон? Есть. Он холостой. Есть сапожник Бакаляр? Есть. Тоже холостой. И еще можно найти и послать их в деревни, а заработок пойдет больным и многосемейным. Вот будет наша услуга.

— И то дело, — важно проговорил матрос и посмотрел на ребят. — Согласны сделать пару таких выходов?.. Хорошо. Переходим к четвертым вопросам. К нам, можно сказать, стучится девушка из хорошей семьи. Сема ее привел… Зовут как? — строго спросил он у Шеры.

— Шера.

— Что для чего, понятно?

Шера смущенно опустила голову.

— Слушайте, товарищ Шера, — сказал матрос, поднимаясь с кресла, — люди эти, Антон либо Пейся, — воины. Стрелять их научим, и если надо — в бой. А вы представительница слабого пола. Понимаете вы это?

— Понимаю.

— Хорошо… — Полянка подумал и вновь обратился к Шере: — Когда ходили гайдамаки и вообще охотники всякие из чужих земель, двери что? были? На тяжелые засовы заперты! И ставни наскрозь закрыты. А теперь окна открыты и двери, почему? Потому, что страха нет. Стало быть, на чьей стороне выходит правда? Скажите, товарищ Шера.

— На вашей, — тихо ответила Шера и с тревогой взглянула на Сему.

— Верно, — воодушевляясь, заговорил матрос, — на нашей! И держитесь этой правды обеими руками до последних дней своих, хотя это, конечно, — с вежливой улыбкой добавил Полянка, — будет еще не скоро!

— Можно сесть? — спросила Шера.

— Можно, — разрешил матрос. — И отца своего пришлите к нам для разговора. А всем, товарищи, напоминаю, что завтра начнем стрелять.

Собрание кончилось. Антон вновь присел к фисгармонии, уже украдкой, мизинцем прикасаясь к клавишам. Сема вместе с Шерой вышел на улицу. Пейся с хитрой улыбкой проследовал за ними.

— Ну? — спросил Сема, с любопытством глядя на Шеру. — А ты боялась?

— Нет, — ответила Шера и замолчала. — А они папе ничего не сделают?

— Ничего, — успокоил ее Сема и, взяв за руку, подвел к дереву.

— А почему мне не дали такой бумаги, как у тебя?

— Дадут! Наверно, сейчас просто нет… Ну, скажи: вместе мы с тобой?

— Вместе, — улыбнулась Шера. — И до последних дней.

— Хотя это будет не скоро, — смеясь, добавил Сема и, оглянувшись, поцеловал Шеру в щеку. — Иди!

Шера постояла еще немного и, поправив оттопырившийся воротник на шинели Семы, медленно пошла домой. Едва она сделала несколько шагов, откуда-то из-под дерева вынырнул Пейся.

— Ты что? — удивился Сема.

Пейся усмехнулся:

— Ничего. Я был прав. И как раз именно в щеку!

Сема покраснел и, схватив Пейсю за плечо, пригнул к земле:

— Подсматривать? Кто позволил?

— Я нечаянно. Честное слово! — взмолился Пейся.

— И теперь будешь болтать повсюду?

— Не буду. Я уже все забыл.

Сема освободил Пейсю и внимательно посмотрел на него:

— Что ты видел на улице?

— Ничего.

— А возле дерева?

— Тоже ничего.

— То-то. Помни! Если Шеру обидишь, я положу на твою голову свой палец и прихвачу на всякий случай палец Доли, и ты войдешь в землю, как спичка. Понял?

— Понял! — покорно повторил Пейся и, взглянув на Сему, лукаво улыбнулся: — А все-таки я был прав. Как раз именно в щеку!