Манлий Капитолийский, современник и соперник Камилла, бесспорно, был после этого последнего значительнейшим человеком в Риме и, по свидетельству одного древнего римского писателя, отличался в равной мере физической красотой, мужеством, красноречием, достоинством, энергией и благонадежностью. Воинской смелостью и храбростью он не уступал ни одному из своих современников. Едва достигнув шестнадцатилетнего возраста, он добровольно вступил в войско и отбил у неприятеля тонны добычи; впоследствии он отвоевал их больше тридцати. Когда, уже в позднейшие годы, на него было взведено обвинение в государственной измене, он предъявил сорок почетных подарков – в том числе два стенных венца и семь гражданских венцов, полученных им от начальников в ознаменование его особенной храбрости. Грудь Манлия была изранена в двадцати трех местах. Он принадлежал к знатному роду, занимавшему многие почетные должности был и сам незадолго до нашествия галлов, именно в 392 г., консулом. О том, как он спас государство во время осады Капитолия галлами, мы рассказали выше. По свидетельству некоторых писателей, это спасение Капитолия жало ему прозвание Капитолийского. Но на самом деле его предки носили это звание; оно же встречался в роду Квинтиев и Тарпеев и вообще обозначало человека, жившего в Капитолии.

Несмотря на большие услуги, оказанные Манлием государству спасением Капитолия и другими военными подвигами, он в последующие годы не избирался на высшие государственные должности и поневоле уступал первенство своему сопернику и личному врагу, надменному Камиллу; это происходило оттого, что патриции ненавидели его за демократический образ мыслей, между тем как жестокосердный, проникнутый аристократическим духом Камилл был им очень по сердцу. Такой образ действий, конечно, должен был огорчать и раздражать человека, охваченного жаждой деятельности и чувствовавшего себя призванным к великим подвигам; и если в первое время он являлся защитником угнетенного народа только по чувству справедливости и естественного сострадания, то теперь оскорбительное недоверие членов его собственною сословия заставило этого честолюбивого и страстного человека стать относительно партии патрициев в систематическую оппозицию. Но что в этом противодействии он, как утверждали патриции, доходил до преступных покушений на целостность и благосостояние государства, – это не подтверждается никакими фактическими доказательствами.

Как нам уже известно из предыдущего, народ после разрушения Рима галлами впал в тяжкие долги, обнищал и сделался жертвой жестоких притеснений. Манлий принял к сердцу бедственное положение народа и помогал чем мог, он беспрерывно настаивал на необходимости распределения полей и облегчения участи должников, т. е. говорил вещи, для патрициев в высшей степени неприятные. Однажды ему случилось быть на площади в то время, когда одного воина, неоднократно отличавшегося на поле сражения, приговорили к тюремному заключению за долги. Манлий, окруженный своими многочисленными друзьями из народа, выступил вперед и заплатил кредитору долг. Освобожденный от тюрьмы и нищеты воин обратился к собравшемуся на площади народу с просьбой не оставить невознагражденным это благодеяние его благородного избавителя, отца римских бедных людей; он рассказал, что впал в долги вследствие того, что постоянно служил в войске во время войн с галлами и вейентинцами и что уплаченными процентами давно уже покрыл всю сумму капитала, не избавившись, однако, этим от малейшей части долга; наконец, он заявил, что если видит еще дневной свет и лица своих сограждан, то этим обязан исключительно Манлию, которому отныне принадлежит вся его жизнь. Этими словами он склонил на сторону Манлия весь народ, любовь и преданность которого спасителю Капитолия усилились еще больше, когда он продал с аукциона главную часть своего состояния, землю в области Вейев и вырученными деньгами оказал помощь многим задолжавшим плебеям.

С этого времени преданность народа Манлию не имела границ. Его дом в Капитолии сделался сборным пунктом предводителей народной партии, и не одна смелая речь произносилась в этих стенах. Патриции сильно встревожились и для подавления грозившего им бунта призвали в Рим диктатора Корнелия Косса, в то время воевавшего с вольсками. Косс поспешил вернуться и арестовал Манлия за взведенную им на патрициев и сенат клевету, что они утаили отнятое обратно у галлов золото. Этот насильственный поступок вызвал общее негодование большинство плебеев оделось в траур, перестало стричь волосы и брить бороды и уныло расхаживало взад и вперед перед темницей Манлия. Когда диктатор одержал победу над вольсками, народ стал громко говорить, что он победитель не на поле сражения, а в Риме, что он одолел не неприятелей, а одного из своих граждан и что недостает только одного – чтобы Манлия повели перед его триумфальной колесницей. Возмущение уже готово было вспыхнуть, толпы народа уже не отходили от тюрьмы Манлия даже ночью и грозили взять ее приступом; тогда сенат, чтобы успокоить толпу, освободил арестованного.

Тарпейская скала

С этих пор Манлий стал в еще более враждебные отношения к господствующей партии. Несправедливое и постыдное наказание ожесточило его, привязанность и преданность народа придали ему бодрости и энергии; день и ночь собирались предводители народной партии в его доме и, как говорила молва, совещались с ним касательно разных перемен в государственной администрации. Патриции, опасаясь для себя самых плачевных последствий, убедили в 384 г. двух трибунов, М. Менения и Кв. Публилия, привлечь Манлия к народному суду по обвинению в государственной измене. Точно так же некогда поступили с Сп. Кассием и Сп. Мелием; патрициям не было никакого дела до того, действительно ли виновен Манлий; им только нужно было во что бы то ни стало уничтожить человека, опасного для их господства. Манлия обвиняли в намерении сделаться царем.

Народ, видя такие гонения на своего благодетеля, пришел в сильное негодование, которое еще более увеличилось, когда Манлий показался на улице в траурной одежде, без обычного в этих случаях сопровождения родственников. Народ помнил, что когда в тюрьму вели децемвира Аппия Клавдия, все семейство Клавдиев и даже дядя об виненного и его главный противник, К. Клавдий, облачились в траур; теперь же от Манлия отказались даже его два брата. Настал день суда. Манлий привел с собой четыреста человек, которых он ссужал деньгами без процентов, которым он спас имущество, которых он даже избавил от рабства; он привел граждан, спасенных им на поле сражения, и в числе этих последних назвал К. Сервилия, magister equituin, уклонившегося явиться на суд, чтобы не быть поставленным в необходимость свидетельствовать в пользу своего благодетеля; он показал почетные отличия, полученные им в различных войнах, обнажил свою израненную грудь, указал на Капитолий и храм Юпитера, спасенный им от рук неприятеля, и обратился к вечным богам с просьбой, чтобы они охранили его, защитника их святынь, от ненависти и мстительной зависти его врагов. Суд происходил на Марсовом поле, откуда народ, собравшийся сюда к центуриям, видел перед собой Капитолий, живой памятник заслуги Манлия. Когда приступили к собранию голосов, первая центурия признала его оправданным. Обвинявшие Манлия трибуны побоялись, что примеру ее последуют и остальные центурии, и распустили собрание. О постановлении обвинительного приговора в конях по центуриям, т. е. в общем собрании всего народа нечего было и думать. Поэтому противники Манлия противозаконно перенесли дело в комиции по куриям в собрание патрициев, и здесь Манлий был приговорен к смерти. Ливий передает этот эпизод несколько с: когда трибуны увидели, каков должен быть результат первого собрания, то отложили произнесение приговора и вслед затем собрали народ в другом месте, откуда нельзя было видеть Капитолий и где, благодаря этому обстоятельству, Манлия осудили на смерть. Но в основе рассказа Ливия лежит неправильность, заключающаяся в том, что будто бы и во второй раз суд происходил в комициях по центуриям. Правда, что закон двенадцати таблиц уничтожил существовавшее в древние времена право комиций по куриям судить патриция, но противозаконность не пугала патрициев в тех случаях, когда с помощью ее они могли избавиться от ненавистного и опасного противника. О кончине Манлия сведения различны. Большинство историков рассказывает, что трибуны сбросили его с Тарпейской скалы. По другому свидетельству, он был засечен до смерти. Существует еще рассказ иного рода – будто Манлий, чтобы избежать приговора курий, устроил народный бунт и занял Капитолий, вследствие чего патриции поспешили избрать диктатором Камилла; но так как они не знали, каким способом схватить Манлия, то один раб предложил свои услуги; он пробрался в крепость в качестве перебежчика, отвел Манлия в сторону под предлогом необходимости сообщить ему нечто важное и сбросил со скалы.

После смерти Манлия его дом в Капитолии был срыт до основания, причем постановили, что впредь ни один патриций не будет жить в этой части города, – плебеям и без того было запрещено селиться в Капитолии. Аристократический род Манлиев не давал с этих пор ни одному из своих членов имени Марк.