(Ионийское восстание)

Малоазиатские прибрежные греки, эоляне, ионяне, доряне, лишенные независимости лидийскими царями, после низвержения лидийского господства при Крезе, перешли под владычество персов. Недостаток политического единства, зависть и вражда отдельных городов между собой, борьба партий и внутренние революции ослабили их оборонительные силы и были причиной их падения; но и при господстве варваров не была подавлена живая умственная деятельность, которая у них, особенно у юнян, развилась прежде чем у других греков и заявила себя в поэзии и искусстве, а также в философских, географических и исторических исследованиях; торговля и ремесла достигли у них высокого процветания и в богато населенных городах чувствовался избыток свежих и деятельных сил. Владычество варваров не было подавляющим и стесняющим; малоазийские греки платили великому царю умеренную подать, поставляли войско и управлялись своими собственными тиранами. Тираном Милета, величайшего и богатейшего из всех греческих городов, около 613 года, был Гистией, сын Лисагора.

В это время персидский царь Дарий предпринял свой великий поход против европейских скифов на Черном море, на север от Дуная (Истр). Важнее ста тысяч азиатцев, которых перс вел теперь в первый раз на европейскую почву, были для него в этом походе услуги его греческих подданных. Они доставили ему корабли, 600 трехвесельных судов с опытным на море экипажем. Мандрокл Самосский со своими помощниками выстроил для него мост через Босфор, по которому перешло во Фракию бесчисленное войско персов с лошадьми и вьючными животными. Греческий флот поплыл чрез Понт в Дунай и навел на этой реке мост для сухопутной армии, чтобы открыть Дарию страну скифов. Все, что позволяли греческие силы и знания, было ревностно исполняемо для персов. Тираны городов, бывшие в походе вместе со своими воинами, старались отличиться друг перед другом и заслужить благодарность и награду от могущественного владыки, державшего их судьбу в своих руках. Народ, со своей стороны, был тоже одушевлен этим предприятием, потому что подчинение берегов столь важного для их мореплавания и торговли Понта обещало расширение их торговых операций и безопасность их колониям на этих берегах. Гистией, в высшей степени честолюбивый и эгоистический человек, из собственных интересов горячо преданный персидскому владычеству, был самым услужливым в совете и на деле старался, где только мог, обратить на себя внимание своего повелителя.

Пройдя и покорив Фракию и страну Гетов, Дарий переправился со своей армией через Дунайский мост, охрану которого при вторжении в землю скифов поручил греческим тиранам с их контингентами. Он дал им ремень с 60 узлами и сказал: «С этого дня развязывайте ежедневно по одному узлу, и если я не явлюсь к тому времени, как развязан будет последний узел, вы возвратитесь в свое отечество; но до тех пор стерегите понтонные мосты и употребите все ваше усердие для их зашиты и охранения». В случае если бы он не возвратился снова к Дунаю, Дарий рассчитывал пройти в свою землю по восточной стороне Черного моря.

Поход Дария совершенно не удался. Скифы заманили его армию в бесконечные степи, и когда он, не сделав ничего, повернул было назад, то сбился с дороги и не мог явиться к назначенному сроку. Зашедшие вперед скифы потребовали у греческих начальников разрушение моста, имея в виду погубить царя со всем его войском. Тираны держали совет. Мильтиад, афинянин, бывший тираном в Херсонесе фракийском и принужденный подчиниться Дарию, говорил за разрушение моста, ибо вследствие погибели царя и его армии персидское господство получило бы такой удар, что на будущее время уже ничто не могло бы угрожать свободе греков. Но против этого восстал Гистией и доказал тиранам, что их собственная власть в городах держится только при помощи персидского владычества, что уничтожение персидской армии есть в то же время и их собственное уничтожение. Его мнение взяло верх, и Дарий был спасен Гистиеем. Он быстро отступил за мост, но скоро должен был очистить и фракийскую страну, куда последовали за ним искавшие мщения скифы. Его полководцу Мегабазу стоило еще несколько лет труда, пока он снова принудил к покорности народы Фракии. Царь македонский, Аминт, тоже присягнул в верности Дарию, так что персидское господство, по крайней мере по имени, расширилось до северных границ Греции.

Возвратившись через Геллеспонт в Сарды, Дарий вспомнил о благодеянии Гистиея; он призвал его к себе и позволил ему просить у себя какой угодно награды. Гистией выпросил себе миркинскую область во Фракии, чтобы основать там милетскую колонию. Страна эта изобиловала корабельным лесом, серебром и золотом и имела превосходные гавани и бухты; она лежала почти совсем вне персидских владений. У большого озера, через которое река Стримон протекает в море, находился город Миркин. Гистией расширил его, обнес высокими, крепкими боевыми стенами и мечтал уже о подчинении соседних городов и фракийских племен, о господстве над всем фракийским морем; но поблизости тут проходил Мегабаз, полководец Дария; он видел огромные приготовления Гистиея и в нем зародились подозрение о намерениях честолюбивого человека. Возвратившись в Сарды к Дарию, полководец рассказал, что видел, и советовал царю сделать Гистиея безвредным. Царь призвал грека к себе и сказал ему: «Я убежден, что нет сокровища драгоценнее умного и благонамеренного друга; двумя поступками ты доказал мне это на деле. Я предлагаю тебе, поэтому следующее: не езди в Милет и в новопостроенный город во Фракии, а ступай со мной в Сузу, раздели со мной все, что я имею, и будь моим всегдашним товарищем за столом и в совете». Гистией последовал за Дарием в Сузу, но скоро понял, что при дворе царя под видом почести был только пленником.

На место Гистиея тираном Милета сделался его двоюродный брат и зять Аристагор, сын Мольпагора. В 501 году к нему пришли изгнанные аристократы из Наксоса* и просили его возвратить их в отечество.

*Тиран наксосский Лигдам был в 524 г. низвергнут спартанцами, но аристократическое господство, введенное там спартанцами, было снова уничтожено народом.

Наксос был самый большой остров между Кикладами, отличавшийся необыкновенным плодородием, так что древние называли его Малой Сицилией; население его было так велико, что он мог выставить в поле 8000 гоплитов. Аристагор объявил, что собственных его сил недостаточно для покорения острова и что он хочет склонить в пользу этого предприятия Артаферна, брата и наместника царского в Сардах. Изгнанные предлагали дать Артаферну большой подарок и покрыть издержки на войско.

Аристагор отправился в Сарды и представил наместнику положение дела. Он описал ему богатство острова, указал, как легко могут быть покорены после завоевания Наксоса все остальные Киклады; затем легко было сделать нападение на Эвбею и подчинить царю этот остров, по богатству и величине не уступающий Кипру. Ста кораблей будет достаточно, чтобы покорить все эти острова. Таким образом, грек не видел ничего дурного в том, чтобы помочь подчинению греческих островов владычеству варваров и показать им дорогу в греческую метрополию; в награду за измену своему народу он надеялся получить по крайней мере, господство над Наксосом под верховной властью персов.

Артаферн охотно принял предложение Аристагора; он выхлопотал согласие Дария и велел в следующую же зиму снарядить не 100, а 200 военных кораблей. Во главе экспедиции поставлен был Аристагор, но при нем находился еще персидский полководец в качестве предводителя персидских сухопутных войск, Мегабат, человек царской крови. После того как приготовления были окончены со всевозможной осторожностью и распространен слух, что флот идет в Геллеспонт, весной 500 года он поплыл от Милета на север по направлению к Геллеспонту до Хиеса. Здесь у мыса Кавказского он стал на якоре и ожидал благоприятного северного ветра, чтобы быстро и неожиданно появиться у Наксоса.

Между тем как флот стоял у Кавказа, однажды Мегабат объезжал корабли и на палубе одного миндосского корабля он не нашел стражи и приказал своему телохранителю наказать начальника этого корабля, Скилакса, друга Аристагора. Скилакс был связан и втиснут в весельную уключину, так что его голова торчала вон, а тело свешивалось внутрь. Как скоро Аристагор услышал о случившемся, он отправился к персу и стал просить за друга; когда же просьба была отвергнута, то он сам своей властью освободил друга. Вследствие этого между обоими предводителями дело дошло до неприятного объяснения, в котором Аристагор напомнил персу, что тот должен ему повиноваться, как главнокомандующему. Перс принужден был уступить, но, чтобы отомстить Аристагору, в следующую же ночь послал судно к Наксосу и известил жителей его о грозящей им опасности.

Жители Наксоса, не предполагавшие, чтобы флот, стоявший у Кавказа, назначался против них, поспешно собрали все, что было на поле, в городе, запаслись достаточно провизией и водой, заперли гавань и приготовились к защите. Неприятельский флот, появившись пред Наксосом, нашел все в наилучшем оборонительном состоянии и должен был простоять четыре месяца пред городом, не добившись ничего. После того как касса Мегабата истощилась и Аристагор истратил много своих собственных средств, осада была снята и флот возвратился в Милет. Изгнанные аристократы, для которых выстроено было небольшое укрепление на занятой части острова, остались здесь, чтобы опустошать и беспокоить отечественную страну.

Вследствие неудачи этого предприятия Аристагор находился в опасном положении; в лучшем случае он мог ожидать потери тирании и конфискации его имущества. В то время, когда он находился в таком затруднительном положении, не зная, что предпринять, он получил известие из Сузы от своего тестя, Гистиея. Гистией с нетерпением переносил свой бездеятельный плен; он сильно рвался в отечество, в греческое море. В случае если бы поднялось восстание ионян, он надеялся добиться от царя того, чтобы тот послал его в отечество для усмирения этого восстания. Поэтому Гистией решился письмом побудить своего зятя произвести восстание. Письмо, чтобы его не открыли, было написано особым способом. Он наголо остриг голову своему вернейшему рабу, нацарапал на ней свое воззвание к восстанию, приказал ему снова отрастить волосы и тогда уже послал к Аристагору в Милет.

Получив это странное письмо, Аристагор имел тайное совещание со своими друзьями. Между ними был также милетец Экатей, известный у греков как историк и совершавший далекие путешествия, человек отличного ума и больших знаний. Он советовал не производить восстания, потому что считал недостаточными средства ионян ввиду ресурсов богатого, обширного персидского государства, когда же его мнение не было принято, то дал совет всеми мерами стараться о приобретении для войны денег. С этой целью милетцы должны были взять и обратить в деньги сокровища храма Бранхидского Аполлона и между ними богатые подарки Креза, так как иначе все равно рано или поздно храм этот попадет в руки персов. С ним не согласились и на этот раз.

Аристагор отказался теперь от своей тирании и призывал милетцев и всех вообще ионян к свободе. Все было готово к отпадению; велика должна была быть ненависть греков к персам, а свобода всегда была драгоценна в их глазах. К ионянам присоединились эоляне и доряне и все вообще греки азиатских берегов; Кипр и некоторые из малоазиатских варварских племен тоже восстали. Тираны греческих городов при самом же начале восстания были схвачены; друг Аристагора отправился к флоту, бывшему еще в сборе после возвращения от Наксоса, возмутил матросов и овладел находившимися на кораблях тиранами; они были выданы отдельным городам, но те дали им свободу, только жители Лесбоса вывели своего тирана Кеса за город и побили камнями.

Восстание началось еще с осени 500 года. Зимой нужно было подумать о том, чтобы быть готовыми к борьбе следующей же весной. Аристагор отправился зимой в греческую метрополию, чтобы там приобрести союзников. Он прибыл в Спарту, сильнейшее государство Греции, и обратился за помощью к обоим царям, Клеомену и Димарату, и к эфорам. Он употреблял все свое красноречие, чтобы поставить на вид спартанцам выгоду такой войны и честь освобождения своих единоплеменников; представлял персов трусами, которых легко можно победить; показывал медную доску, на которой вырезан был весь земной шар с персидским государством, — первая географическая карта, какую видели в Спарте, — и вообще говорил многое, что было противно истине. Наконец, когда его спросили, долго ли нужно идти до главного неприятельского города, Сузы, завоевание которого он имел в виду, он неосторожно ответил: три месяца, и тем испортил все дело. Спартанцы устрашились такой отдаленной войны и повелели Аристагору до заката же солнца оставить город. Прежде чем уйти из города, он еще раз попытал счастья у Клеомена. Подобно богомольцу, явился он к Клеомену в дом с оливковой ветвью в руке. Он делал большие обещания, предлагал ему сначала 10, потом 20, 30, наконец, 50 талантов. Тогда маленькая дочь царя, девочка 8 или 9 лет, по имени Горго*, случайно находившаяся в комнате, со страхом сказала отцу: «Батюшка, этот иностранец подкупит тебя, если ты не оставишь его и не уйдешь отсюда!» Клеомен обрадовался совету ребенка и ушел в другую комнату.

*Впоследствии жена павшего при Фермопилах царя Леонида.

Из Спарты Аристагор отправился в Афины. Здесь он был счастливее. Афиняне, которые в азиатских ионянах видели своих близких соплеменников, а в Милете свою колонию, решились послать в Азию 20 кораблей под главным начальством Мелантиеса. Эретрийцы с Эвбеи, точно так же единоплеменные ионянам и обязанные милетцам за их прежнее союзничество, равным образом послали 5 кораблей.

Лишь только афиняне и эретрийцы весной 499 года достигли Эфеса, они вместе с ионянами по Кавстру через Тмол отправились на Сарды, главный персидский город в Малой Азии, чтобы быстрым нападением предупредить персов и тем, может быть, побудить к отпадению и лидян. Наместник Артаферн был совершенно ошеломлен; его войска были на пути к главному городу, но еще не прибыли туда. Сарды были взяты греками; персидский гарнизон отступил в укрепление. Во время вторжения в город один греческий солдат бросил под крышу огонь, и так как в Сардах все дома были покрыты тростником, то пожар скоро распространился на весь город. Лидяне, на поддержку которых рассчитывали, были раздражены уничтожением своего главного города и священного храма Кибеды, соединились с персами, взялись за оружие, и среди пожара началась кровавая борьба. Греки отступили к Тмолу и в ту же ночь снова возвратились к морскому берегу.

Персидские войска со всех сторон были стянуты туда же. Недалеко от Эфеса они встретили неприятеля и дали ему сражение. Греки были разбиты, и афиняне возвратились домой.

В следующие годы дела азиатских греков шли все хуже и хуже. Афиняне их покинули, остров Кипр, на союз с которым возлагались большие надежды, был побежден персидским оружием, персидская пехота и финикийский флот завоевывали город за городом и покрыли морские берега дымящимися развалинами. Наконец сухопутная и морская война сосредоточилась у стен Милета. Греческий флот, все еще состоявший из 353 линейных кораблей, расположился весь у небольшого островка Ладе перед Милетом; против него находился персидский флот в 600 кораблей из Финикии, Египта и других приморских стран. Греки, при своем знании морского дела, могли бы вступить в сражение и с гораздо превосходнейшим неприятелем, если бы они были единодушны и состояли под одним общим начальством. Предводитель из Фокеи, Дионисий, убедил их в этом и был поставлен во главе всего флота, Ежедневными усиленными эволюция ми он старался приучить матросов к битве и возбудить в них воинственный дух; но после 8 дней истощилось терпение легкомысленных моряков. «Какого бога мы оскорбили, — говорили недовольные, — что этого хвастуна из Фокеи сделали своим главнокомандующим, который мучит нас невыносимыми пытками? Лучше переносить все другое и вместо настоящего рабства ожидать будущего». Они отказались повиноваться Дионисию и снова лениво растянулись на берегу.

Скоро наступил решительный день, необходимо было дать сражение персидскому флоту при Ладе. Когда дело дошло до горячего боя, 49 самосских кораблей, стоявших на правом крыле, неожиданно покинули боевую линию; они тайно были подговорены к измене Эаком, племянником бывшего тирана Поликрата, находившегося в персидском лагере и рассчитывавшего на тиранию в Самосе. Вследствие этого отпадения было проиграно сражение, в котором храбро дрались фокейцы, хиесцы и милетцы.

Весной следующего 496 года Милет был заперт также и с моря. Он держался еще до лета 495 года, когда стены его были разрушены и город взят штурмом. Большая часть мужчин пала в битвах, жены и дети были отведены в рабство, город разграблен и сожжен. Оставшиеся мужчины были отведены в Сузу в качестве военнопленных и получили от Дария место жительства в Ампе, недалеко от устья Тигра. Милет, правда, впоследствии снопа населился, но прежнее величие его исчезло. В продолжение одного года, до 494 года, все греческие города на азиатских приморских берегах снова подчинились владычеству персов, но большая часть их была опустошена и лишена населения; процветание Ионии было навсегда уничтожено этим ударом.

Аристагор, причинивший своим землякам все эти бедствия, чтобы только спасти свою особу, бежал еще на третьем году восстания (498), как скоро увидел, что дело его потеряно. Он передал управление делами в Милете Пифагору и удалился в Миркин, колонию своего тестя, чтобы там играть роль барина. Себялюбивый трус скоро нашел там заслуженную награду: в 497 году он был убит при осаде одной фракийской крепости.

Не лучший конец ожидал и Гистиея, другого виновника ионийского восстания. В 497 году он убедил наконец, царя Дария послать его в Малую Азию для того, чтобы уладить дела о восстании в интересах персов. Он тотчас же явился в Сарды к Артаферну; но тот проник в намерение хитрого изменника и сказал ему в лицо: «Ты сшил башмак, Аристагор надел его». Гистией в следующую же ночь неожиданно бежал в море и переправился в Хиес. Хиесцы заковали в цепи подозрительного человека, царского товарища за столом, но освободили после того, как он объявил себя виновником восстания. После неудачного покушения на жизнь опасного ему Артаферна Гистией отправился в Милет; возвращением этого города он мог снова попасть в милость у царя. Но жители Милета заперли перед ним ворота. Теперь он опять пустился в море, добыл себе несколько кораблей и занимался морским разбоем против греков и персов, пока наконец не попал в руки Артаферна. Этот последний приказал его распять на кресте и послал его голову к царю в Сузу. Дарий сожалел о смерти человека, который ему и персам оказал некогда большие услуги, и приказал похоронить его голову.

Падение Милета поразило афинян великой печалью. Когда на ближайших Дионисиях поэт Фриних поставил на сцену бедствие несчастного города в трагедии «Взятие Милета», театр наполнился воплями и слезами. Государство, впрочем, наложило на поэта пеню в 1000 драм за то, что он осмелился изобразить перед ними несчастье родственного города и в противность обычаю употребил искусство для изображения современного бедствия. Но в то же время афиняне сознали свою вину в том, что покинули колонию в затруднительном положении, и были подавлены страшным предвестием, что в близком будущем им угрожает такая же участь. Афины и Спарта, могущественнейшие государства Греции, сделали большую ошибку, что не помогли своим азиатским единоплеменникам завоевать свободу и тем положить предел персидскому могуществу, которое грозило также и им самим. Афиняне же ошиблись вдвойне, потому что они возбудили против себя месть ненадолго побежденного государства и дали ему повод перенести свое оружие в Европу.