OCR: Mist; Spellcheck: LOVE - L

Ками Гарсия, Маргарет Штоль «Прекрасные создания»: Эксмо, Домино; Москва, Санкт-Петербург 2011

Оригинальноеназвание: Kami Garcia and Margaret Stohl « Beautiful Creatures», 2009

ISBN: 978-5-699-50772-6

Перевод: С. Трофимов

 

Для Ника, Стеллы, Эммы, Мэй и Кейт,

а также для всех наших студентов

и выпускников по всему миру.

Нас больше, чем вы думаете.

Тьма не прогонит тьму — только свет

силах это сделать. Ненависть не прогонит

ненависть — это под силу только любви.

Мартин Лютер Кинг

 

ПРОЛОГ

В ПУСТОТЕ

В нашем городе лишь два типа людей — «застрявшие и глупые». Это мой отец так классифицирует горожан и соседей — мол, здесь живут только те, кто был вынужден остаться или оказался слишком тупым, чтобы уехать. Все прочие нашли пути и способы убраться отсюда. Было нетрудно догадаться, к какой категории он причислял самого себя, но у меня никогда не хватало мужества выяснить, что же его заставило «застрять». Мой отец писатель, и мы живем в Гэтлине, штат Южная Каролина, потому что Уоты всегда обитали в этих местах — с тех пор как мой прапрапрапрадед Эллис Уот погиб в сражении на другом берегу Санти во время Гражданской войны.

Впрочем, местные жители не называют эту бойню гражданской войной. Люди в возрасте до шестидесяти лет упоминают о ней как о «войне между штатами», а старики за шестьдесят именуют ее «северной агрессией», словно Север каким-то образом затеял ссору с Югом из- за бракованной кипы хлопка. Так говорят все, кроме моей семьи. Мы называем эту войну Гражданской.

Есть еще одна причина, по которой я мечтаю выбраться отсюда.

Гэтлин не походит на те небольшие городки, которые показывают в фильмах (если только это не фильм пятидесятилетней давности). Мы находимся слишком далеко от Чарлстона, чтобы иметь свой «Старбакс» или «Макдоналдс». У нас имеется лишь «Дэ...и кин...» (когда парни из «Gentrys» покупали филиал «Дэари кинг», у них не хватило денег на новые буквы). Наша библиотека до сих пор располагает только карточным каталогом, на школьных досках пишут мелом, а общественным бассейном служит озеро Моултри — большая лужа с коричневой водой. Вы можете посмотреть любой новый фильм (при условии, что он вышел на DVD), но для этого вам придется проехать в Саммервилль, где есть кинотеатр и колледж. Все наши магазины находятся на Мэйн-стрит. Хорошие дома украшают Речную улицу, а прочие жилища располагаются южнее трассы номер девять, где тротуар потрескался и давно превратился в бетонное крошево — что ужасно неудобно для прогулок, но идеально подходит для швыряния камней в опоссумов, самых подлых и злобных тварей из всех живых существ. Вы никогда не увидите этого в фильмах.

Жизнь в Гэтлине не отличается особой сложностью. Гэтлин — это Гэтлин. Соседи несут дозор на своих верандах, изнемогая от знойного ветра и невыносимой жары. Все видно на мили вокруг. Но их бдительное наблюдение бессмысленно. Здесь никогда ничего не меняется. К примеру, завтра будет первый учебный день в средней школе имени Джексона Каменной Стены, а я уже знаю все, что там случится, — где я буду сидеть, с кем говорить, кто как пошутит, кто чья девушка, кто и где припаркуется на школьной стоянке. В нашем краю не бывает сюрпризов. Иногда у меня создается впечатление, что мы живем в эпицентре абсолютного застоя. По крайней мере, мне так показалось, когда в последнюю ночь лета я закрыл потрепанную «Бойню номер пять»[4] , отложил айпод в сторону и выключил свет.

Хотя я мог бы и не выключать настольную лампу. Это было какое-то наваждение! Мне снова приснилась та девушка. И в конце сна меня ожидала могила. Вот только я не видел, как наступала моя смерть.

 

2.09

СОН НАЯВУ

Долгое падение. Я свободно падал, переворачиваясь в воздухе.

— Итан!

Она звала меня, и уже один звук ее голоса заставлял мое сердце биться чаще.

— Помоги мне!

Она тоже падала. Я вытянул руку, пытаясь схватить ее за запястье. Я тянулся к ней изо всех сил, однако мои пальцы ловили лишь воздух. Под ногами не было земли, но я чувствовал грязь на ладонях. Кончики наших пальцев соприкоснулись, и я увидел в темноте зеленые глаза. Затем ее рука выскользнула из моей. Я ощутил ужасную потерю.

Лимоны и розмарин. Я чувствовал ее запах во сне. Но мне не удалось удержать ее за руку. И я не знал, как жить без этой девушки.

Задыхаясь, я рывком сел на кровати.

— Итан Уот! Просыпайся! Я не позволю тебе опоздать в школу в первый же учебный день.

Снизу доносился голос Эммы. В темноте я разглядел пятно тусклого света. Услышал, как барабанят капли по ставням старого дома. Очевидно, утро выдалось дождливым. И я, скорее всего, нахожусь в собственной спальне.

Из-за дождя воздух в комнате казался горячим и влажным. Как странно! Почему окно открыто? В голове пульсировала боль. Я упал назад на подушку, и сон немного отступил. Вокруг безопасность и уют моей комнаты и нашего древнего дома. Я лежал на скрипучей деревянной кровати, где представители шести поколений Уотов преспокойно спали до меня и не проваливались в черные дыры. И с ними, наверное, никогда не случалось ничего подобного.

Я посмотрел на потолок, окрашенный в синий небесный цвет, чтобы шмели-плотники не устраивали здесь своих гнезд. Что происходит? Этот сон снится мне уже несколько месяцев. Он не запоминается целиком, но та часть, которую я знал, всегда повторяется. Девушка падает, и я падаю. Я пытаюсь помочь ей, удержать ее, но не нахожу опоры. И знаю, что, если не получится удержать девушку, с ней случится что-то ужасное. Но это немыслимо. Я не вынес бы такой потери. Похоже, я влюбился в эту незнакомку — влюбился даже не с первого взгляда, а до него!

Происходящее представлялось мне чистым безумием, потому что она была просто девушкой из сна и я даже не знал, как она выглядит. Мой кошмар длится уже который месяц, но я никогда не видел лица незнакомки или просто не мог запомнить его. Каждый раз, когда я терял ее во сне, оставалось лишь жуткое чувство отчаяния. Рука девушки выскальзывала, и мой желудок буквально переворачивался — так чувствуешь себя на американских горках, когда тебя бросает вниз на большой нисходящей петле. Бабочки в животе. На мой взгляд, дурацкая метафора. Скорее, похоже на пчел-убийц.

Впечатления от сна ослабевали. Я уже подумывал отправиться в душ. Наушники по-прежнему болтались на шее. Я взглянул на айпод и увидел в списке песню, которую еще не слышал. «Шестнадцать лун». Откуда она взялась? Я выбрал ее для воспроизведения. Зазвучала мелодия. Голос я не узнал, но песня казалась смутно знакомой.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,

Шестнадцать ужасов из бездны,

Шестнадцать грез, и плач во сне,

Твое паденье неизбежно...

Музыка навевала уныние и бросала в дрожь. Какой- то гипнотический эффект.

— Итан Лоусон Уот!

Крик Эммы прорвался через мелодию. Я отключил айпод и, отбросив покрывало в сторону, сел на кровати. Можно было подумать, что на простыню швырнули горсть песка. Однако я знал, что это было не так. Просто засохшая грязь. Она чернела и у меня под ногтями — как в прошлый раз, когда я видел сон с исчезавшей девушкой.

Смяв простыню, я сунул ее в корзину для белья под потный тренировочный костюм. Уже в кабине душа, натирая руки мылом, я попытался забыть о назойливом кошмаре. Его последние обрывки исчезали вместе с грязью, уходившей в отверстие стока. Я верил, что если не буду думать о нем, то ничего плохого не случится. Это был мой подход ко многим ситуациям, возникавшим в жизни. Я практиковал его уже несколько месяцев. Но он не действовал в случае с девушкой из сна. Я не мог сопротивляться мыслям о ней. Раз за разом я возвращался к снам о незнакомке, по-прежнему не находя никаких объяснений. Что тут скажешь? Это стало моей тайной. Мне исполнилось шестнадцать лет, и я влюбился в девушку, которой не существует на свете. Я медленно сходил с ума.

Я тер руки и ногти, а мое сердце стучало в бешеном ритме. Я чувствовал ее запах, который не могли заглушить мыло «Айвори» и шампунь из местного супермаркета. Пусть очень слабый и едва уловимый, но он оставался со мной. Лимоны и розмарин.

Я спустился вниз. Там было все по-старому, и это обнадеживало. Эмма поставила на стол бело-голубой китайский поднос — «старый боевой дракон», как называла его мама, — с яичницей, беконом, тостами, маслом и овсяными хлопьями. Эмма, наша экономка, больше соответствовала по статусу бабушке. Хотя и по уму, и по сварливости она превосходила всех моих настоящих бабуль. Эмма практически вырастила меня. И до сих пор она считала своим долгом «поставить меня на ноги», несмотря на мой рост в шесть футов и два дюйма. Этим утром я чувствовал себя до странности голодным, как будто целую неделю ничего не ел. Яйцо и два куска бекона немного улучшили настроение.

Я усмехнулся и прогудел с набитым ртом:

— Не экономь на мне, Эмма. Все-таки первый день школы.

Она поставила на стол большой стакан с апельсиновым соком и огромную кружку молока — только это и пьют в Гэтлине и его окрестностях.

— У нас что, закончилось шоколадное молоко?

Кто-то не может жить без колы или кофе, а я люблю шоколадное молоко. По утрам я всегда выпрашивал его у Эммы.

— А-к-к-л-и-м-а-т-и-з-а-ц-и-я.

Она обожала кроссворды, чем больше, тем лучше. И всегда так артикулировала слова, что, казалось, шлепала вас буквами по голове.

— Привыкай к тому, что едят все люди. И не думай, что выйдешь из дома, пока не выпьешь эту кружку молока.

— Слушаюсь, мэм.

— Я смотрю, ты уже вырядился.

Это было сильно сказано. Весь мой наряд, как обычно, состоял из джинсов и полинявшей футболки. На каждой из моих футболок имеется какая-нибудь надпись. Сегодня это «Харлей Дэвидсон». На ногах кеды той марки, которой я не изменяю вот уже три года, — черные «Чак Тейлор».

— Мне помнится, ты собирался подстричься.

Ее слова многие бы расценили как сердитое ворчание, но я знал, что на самом деле за ними стоит давнишняя привязанность, которую питала ко мне Эмма.

— Когда я это говорил?

— Совсем глаз не видно. Разве ты не знаешь, что глаза являются окнами души?

— Вполне возможно, что и так. Но я не хочу, чтобы кто-то заглядывал в меня без спроса.

Эмма подсунула мне еще одну тарелку с беконом. Ее рост едва достигал пяти футов, и, возможно, она была старше нашего «китайского дракона», хотя при каждом дне рождения упорно настаивала на своих пятидесяти трех. Тем не менее назвать ее кроткой старушкой было никак нельзя. В моем доме Эмма обладала непререкаемым авторитетом.

— Я против того, чтобы ты выходил на улицу с мокрыми волосами в такую погоду. Не нравится мне этот ветер — словно его оседлала нечисть. Похоже, он будет дуть весь день. Такое чувство, что у него собственный норов.

Я закатил глаза к потолку. Эмма отличалась особым мировоззрением. Когда ею овладевало настроение, подобное сегодняшнему, или «помрачение рассудка», как называла его моя мама, ее религиозные взгляды и суеверия соединялись в гремучую смесь, которую можно встретить только на Юге. Когда Эмма «мрачнела», лучше было ей не перечить. И уж тем более не стоило убирать ее амулеты с подоконников и вытаскивать самодельных кукол вуду из ящиков комода, если она их туда положила.

Орудуя вилкой, я приготовил себе «завтрак чемпиона»: кусок яичницы, ломоть бекона и джем — все свалено кучей на хлеб. Я втиснул этот сэндвич в рот и по привычке посмотрел в коридор. Дверь папиного кабинета была уже закрыта. Отец писал по ночам книгу, а днем спал в кабинете на старой софе. Этот образ жизни он вел с тех пор, как в апреле погибла моя мама. Вполне возможно, что он превратился в вампира. Во всяком случае, именно так мне сказала тетя Кэролайн, погостив у нас в начале лета. Судя по всему, сегодня я упустил свой шанс встретиться с ним. Если он захлопывал дверь кабинета, то открывал ее лишь на следующий день.

С улицы послышались гудки. Это был Линк. Я схватил видавший виды черный рюкзак и выбежал в серую морось. Глядя на темное небо, можно было спутать семь утра и семь вечера. Несколько последних дней погода действительно казалась жуткой. Машина Линка стояла у тротуара. Мотор «битера» кашлял. В салоне грохотала музыка. С Линком я ездил в школу каждый день — буквально с первого класса. Однажды в автобусе он дал мне половинку «Твинки», и мы с ним стали лучшими друзьями. Правда, позже я узнал, что прежде она упала у него на пол. Этим летом мы оба получили права, но, в отличие от меня, у Линка была машина — если этот «битер» можно было так назвать. По крайней мере, его мотор заглушал рев ветра.

Эмма вышла на крыльцо и неодобрительно скрестила руки на груди.

— Уэсли Джефферсон Линкольн! Не включай здесь эту громкую музыку! И не думай, что я не могу позвонить твоей мамочке и рассказать ей, чем ты занимался в нашем подвале в то лето, когда тебе было девять лет!

Линк поморщился. Почти никто не называл его реальным именем, кроме матери и Эммы.

— Да, мэм.

Подняв оконное стекло, он засмеялся. Колеса несколько раз прокрутились на мокром асфальте, и мы помчались вперед на крейсерской скорости. Со стороны казалось, что Линк совершал побег из плена, и это выглядело так всякий раз, когда его «битер» выезжал на дорогу. Хотя на самом деле мы ни от кого не убегали.

— И что ты делал в моем подвале, когда тебе было девять лет?

— Я мог там делать что угодно.

Линк приглушил магнитолу, и я вздохнул с облегчением, потому что его музыка, как всегда, была ужасной и, как всегда, он намеревался спросить меня, нравится ли мне его новая композиция. Трагедия его группы «Кто стрелял в Линкольна?» заключалась в том, что никто из исполнителей не умел петь и играть. Тем не менее все разговоры Линка сводились к игре на ударных и его будущей поездке в Нью-Йорк, где он планировал записать первый альбом. Только вряд ли это когда-нибудь случится. То есть я имею в виду, что через год он может скатиться до трехочковых бросков в кольцо с завязанными глазами и с призовой выпивкой на парковке у гимнастического зала.

Линк не собирался поступать в колледж, но все же он обгонял меня на несколько шагов. Он знал, что хочет делать после школы, хотя иногда его планы выглядели слишком фантастическими. А у меня в активе была лишь коробка из-под обуви, наполненная брошюрами из разных колледжей. Я прятал ее в шкафу. Мне было все равно, в какой из колледжей идти учиться, — лишь бы он находился за тысячи миль от Гэтлина. Я не хотел повторить судьбу моего отца, оставшись жить в том же доме, в том же городке, где я родился и вырос, с теми же людьми, которые никогда не мечтали вырваться отсюда.

На другой стороне от нас, за пеленой дождя, вдоль улицы тянулись старые викторианские дома — они почти не изменились с тех времен, когда их построили столетие назад. Моя улица называлась Хлопковой, потому что раньше за домами начинались бесконечные мили хлопковых полей. Теперь за ними находилась трасса номер девять — единственная деталь, которая по-настоящему изменила гэтлинский ландшафт.

Я потянулся к коробке, стоявшей на полу машины, и достал из нее черствый пончик.

— Это ты записал на мой айпод какую-то странную песню?

— Песню? Сначала скажи, что ты думаешь о моем новом шедевре.

Линк включил демоверсию и добавил громкость.

— Думаю, нужно доработать. Как остальные твои песни.

Эти фразы я говорил ему почти каждый день.

— Твоей роже тоже потребуется небольшая доработка после того, как я тебе вмажу.

Его ответ был тем же самым, что и всегда, — словом больше, словом меньше. Я пролистал список песен в меню айпода.

— Та вещь называлась «Шестнадцать лун». Как-то так.

— Не знаю, о чем ты.

Песни не было. Она исчезла, хотя я точно слушал ее утром. И я знал, что это не почудилось мне, потому что она все еще крутилась в моей голове.

— Если хочешь услышать стоящую вещь, я поставлю тебе свою последнюю.

Линк пригнулся, чтобы найти нужный трек.

— Эй, чувак, смотри на дорогу!

Он даже не приподнял голову, а я вдруг увидел странную машину, проехавшую перед нами. На какое-то мгновение шум дождя, гул мотора и голос Линка растворились в безмолвии. Передо мной будто бы прокручивались кадры замедленной съемки. Я не мог отвести взгляд от машины. Это было неописуемое чувство. Затем машина промчалась мимо нас и исчезла за поворотом.

Я не узнал ее. Я никогда не видел ее прежде. Вы не можете представить себе, насколько это казалось невероятным. Ведь мне была известна каждая машина в городе. В начале осени у нас не бывает туристов — они не рискуют приезжать сюда в сезон ураганов. И главное, машина выглядела словно катафалк — такая же длинная и черная. На самом деле я ни секунды не сомневался, что перед нами проехал катафалк. Возможно, это был знак. Может быть, этот год обещал стать хуже, чем я предполагал.

— Вот! «Черная баидана»! Реальная песня, которая сделает меня звездой.

Когда Линк поднял голову, катафалк уже исчез из виду.

 

2.09

НОВЕНЬКАЯ

Восемь улиц. Вот какое расстояние нам предстояло проехать от Хлопковой улицы до средней школы имени Джексона. Оказывается, проехав по этим восьми улицам, я могу восстановить в памяти всю свою жизнь. И этой поездки аккурат хватило, чтобы из моего ума выпал тот странный черный катафалк. Наверное, поэтому я ничего не рассказал о нем Линку.

Мы проехали «Стой-купи», известный в народе как «Стой-стяни». Этот был единственный в городе бакалейный магазин типа «Севен-илевен», поэтому каждый раз, тусуясь с друзьями в вестибюле, мы рисковали нарваться на чью-нибудь мать, закупающую продукты, или, хуже того, на мою Эмму.

Рядом с магазином стоял знакомый «гран при».

— О-хо-хо! Жирный уже на посту.

Помощник шерифа сидел в машине, читая «Старз энд страйпс»,

— Кажется, не заметит нас.

Линк проехал мимо, с тревогой посматривая в зеркало заднего вида.

— Кажется, влипли.

Жирный был внештатным надзирателем в школе имени Джексона, а также раздувшимся от спеси сотрудником гэтлинской полиции. Его подруга Аманда работала в «Стой-стяни», поэтому помощник шерифа имел привычку по утрам парковаться рядом с магазином и ждать доставку теплых булочек прямо в салон своей машины. Это осложняло жизнь тех, кто опаздывал на первые уроки,— в частности, мою и Линка. Но сегодня помощник шерифа дал маху, не потрудившись оторвать взгляд от спортивной полосы.

— Спортивные новости и булочки с изюмом. Угадай, что это означает?

— Мы получили пять минут форы.

«Битер» на нейтральной скорости въехал на школьную парковку. Мы все еще надеялись незаметно прокрасться мимо кабинета секретаря. Но дождь лил как из ведра. По пути к зданию мы промокли до нитки, и наши подошвы так громко скрипели и чавкали, что нас, конечно, засекли.

— Итан Уот! Уэсли Линкольн!

Через несколько секунд мы уже стояли перед секретарем, ожидая штрафных карточек. С нашей одежды капало.

— Опоздать на первый урок! В первый же учебный день! Ваша мама, мистер Линкольн, найдет что вам сказать. И вы тоже не ухмыляйтесь, мистер Уот. Эмма вас хорошо отдубасит.

Мисс Хестер была права. Эмма узнает о моем опоздании ровно через пять минут — если ей уже не сообщили. Вот как тут у нас бывает. Моя мама обычно приводила в пример Карлтона Итона — нашего почтальона, который читает все чужие письма, хоть сколько-нибудь его заинтересовавшие. Он даже не удосуживается запечатывать их заново. И его любопытство никого не удивляет. Каждое семейство имеет свои тайны, но они известны любому жителю Гэтлина. И даже это ни для кого не секрет.

— Мисс Хестер, я просто медленно ехал из-за дождя.

Линк попытался включить свое обаяние. Секретарь опустила очки на кончик носа и посмотрела на Линка. Судя по взгляду, очаровать ее не удалось. Небольшая цепочка на ее шее раскачивалась взад-вперед.

— У меня нет времени, ребята, чтобы болтать с вами о погоде, — сказала она, передавая нам синие карточки. — Вот ваши штрафные бланки, и там указано, где именно вы проведете несколько часов после уроков.

Она действительно была занята. Мы не успели выйти в коридор, как из ее кабинета уже потянуло запахом лака для ногтей. Добро пожаловать обратно в школу!

В Гэтлине первый учебный день всегда одинаков. Учителя, которые знают вас с церковной купели, определяют уровень вашего ума или глупости еще в то время, когда вы ходите в детский сад. Я считался умным, потому что мои родители были профессорами. Линка причисляли к глупым, потому что он громко шелестел страницами на изучении Священного Писания, да к тому же однажды его вырвало прямо во время рождественского спектакля. Поскольку меня считали умным, я получал хорошие отметки. А Линку, попавшему в категорию глупых, автоматически ставили плохие. Я догадываюсь, что никто из учителей не просматривал наши тетради с домашними работами. Иногда в середине моих сочинений я писал откровенную ерунду, чтобы проверить реакцию преподавателей. Никто из них ни разу и слова не сказал.

К сожалению, это правило не действовало на тестовых опросах. На первом же уроке английского языка наша семидесятилетняя учительница, которую действительно знали миссис Инглиш, устроила нам проверку. Она надеялась, что летом мы все прочитали «Убить пересмешника». Естественно, тест я провалил. Хорошее начало. Я читал эту книгу пару лет назад. Ее очень любила мама. Но прошло много времени, и я забыл детали сюжета.

Кстати, я много читаю. Об этом почти никто не знает. Только книги позволяют мне вырваться из Гэтлина — пусть даже на короткое время. На стене в моей комнате висит карта, и каждый раз, прочитав о городе, в который мне хотелось бы поехать, я обвожу его кружком. После романа «Над пропастью во ржи» метка появилась на Нью-Йорке. Повесть «В диких условиях» провела меня по городам Аляски. Прочитав «В дороге», я отметил на карте Чикаго, Денвер, Лос-Анджелес и Мехико. Джек Керуак рассказал мне о многих интересных местах. Каждые несколько месяцев я соединяю мои метки новой линией. Тонкая зеленая полоса отмечает маршрут, который я прокладываю для будущего путешествия, запланированного на лето перед колледжем,— на тот случай, если мне удастся выбраться из этого города. Я никому не рассказывал о карте и чтении книг. Баскетбол и чтение книг считаются у нас несовместимыми вещами.

Урок химии прошел не лучшим образом. На лабораторных опытах мистер Холленбэк назначил мне в пару Итан-Хэтинг Эмили, больше известную как Эмили Эшер. Она презирала меня еще с выпускного бала начальной школы. Я тогда совершил большую ошибку, надев со смокингом кеды и позволив отцу отвезти нас на бал в нашем ржавом «вольво». Сквозняк из сломанного окна, которое никогда не закрывалось, растрепал тщательно завитые белокурые локоны Эмили, и к тому времени, когда мы подъехали к школе, она выглядела как Мария-Антуанетта после смертной казни. Эмили не общалась со мной весь остаток вечера и подговорила Саванну Сноу сбить меня с ног в трех шагах от чаши с пуншем. Короче, все закончилось очень печально.

Этот случай стал поводом для нескончаемых шуток одноклассников, которые все еще надеялись, что мы с Эмили снова сойдемся. Они не знали, что меня не интересовали подобные девушки. Она была красивой, но и только. И красота Эмили не могла затмить тех глупостей, которые приходилось от нее слушать. Лично мне хотелось бы найти другую девушку — такую, с которой можно было бы поговорить о чем-нибудь еще, кроме вечеринок и королевской короны на зимнем балу. Я предпочел бы умную девушку, или веселую, или, по крайней мере, приличную партнершу по лабораторным опытам. Наверное, такая девушка могла появиться только в мечтах, но светлая мечта гораздо лучше, чем живой кошмар. Даже если этот кошмар носит форменную короткую юбку группы поддержки.

Я кое-как пережил урок химии, но затем день стал еще хуже. В этом году мне снова предстояло зубрить историю США, потому что в нашей школе из всех возможных исторических наук преподавали только ее. Я должен был провести второй год, изучая «войну против Северной агрессии» под руководством мистера Ли, мыслящего точь-в-точь как генерал конфедератов; в отличие от большинства других учителей, он ненавидел меня всеми фибрами души. В прошлом году, с подачи Линка, я написал реферат под названием «Война против Южной агрессии». Мистер Ли оценил мою шутку на два балла. Так что иногда учителя все же читают наши сочинения.

Я устроился на заднем ряду вместе с Линком. Он переписывал конспект урока, который перед этим проспал. Но как только я подсел к нему, он перестал писать.

— Чувак, ты слышал?

— Что именно?

— В «Джексоне» появилась новая девчонка.

— Тут куча новеньких девчонок, тупица... Целый выводок из начальной школы.

— Я не о них. Эта новенькая будет учиться в нашем классе.

В любой другой школе появление в классе новой девушки никого бы не удивило. Но речь шла о «Джексоне», и у нас не было новеньких с третьего класса, когда Келли Вике переехала к нам из Лейк-Сити вместе со своим дедушкой. Поговаривали, что ее отца арестовали за организацию подпольного казино.

— Кто она?

— Не знаю. У меня был второй урок по гражданскому праву, и я провел его с нашими метательницами лент. Им тоже ничего не известно. Вроде бы она играет на скрипке или что-то типа этого. Интересно, она горячая штучка?

Как и многие парни «Джексона», Линк имел мозг с одной дорожкой воспроизведения. К сожалению, его дорожка подключалась прямо к языку.

— То есть она тоже машет лентой?

— Нет. Девчонка музыкантша. Надеюсь, она разделит мою любовь к классической музыке.

— Классической музыке?

Единственной классической музыкой, которую когда-либо слышал Линк, было жужжание сверла в кабинете дантиста.

— Ну, классика, старик. Ты же знаешь. «Pink Floyd», «Black Sabbath», «Роллинги».

Я засмеялся.

— Мистер Линкольн! Мистер Уот! Я извиняюсь, что вмешиваюсь в вашу беседу, но мне хотелось бы начать урок. Если вы, конечно, не против.

Тон мистера Ли остался таким же язвительным. Его засаленные волосы и темные пятна под мышками выглядели просто омерзительно. Он раздал нам копии учебного плана, которыми пользовался, наверное, десятки лет. Участие в реконструкции событий Гражданской войны было обязательным пунктом для получения зачета по курсу истории. Еще бы! Но мне повезло. Я мог взять напрокат военную форму у родственников, которые участвовали в подобных постановках ради развлечения.

Когда прозвенел звонок, мы с Линком зависли в коридоре у шкафчиков. Нам хотелось посмотреть на новую девушку. Судя по тому, как Линк говорил о ней, он уже считал ее будущей подружкой, солисткой своей рок-группы и исполнительницей всяческих желаний, о которых мне было противно слушать. Но за всю перемену нам удалось увидеть только выпуклый зад Шарлотты Чейз. Она носила джинсовую юбку на два размера меньше, чем ей требовалось. Осознав, что с новенькой нам до ланча ничего не светит, мы отправились на «азьку» — урок американского знакового языка. На этом уроке вообще не разрешалось говорить. Никто из нас не знал жестов настолько хорошо, чтобы сложить фразу «новая девчонка». К тому же на АЗЯ мы оказались вместе с другими игроками нашей баскетбольной команды.

Я вступил в нее в восьмом классе, когда в одно лето вымахал на шесть дюймов и оказался на голову выше всех в классе. И вообще, если вы из профессорской семьи, вам положено делать хоть что-то считающееся нормальным и общепринятым. Из меня вышел хороший баскетболист. Я обладал особым чутьем на пасы игроков другой команды. Это вскоре дало мне право на постоянное место в школьном буфете. В «Джексоне» такая привилегия дорогого стоила. А особенно сегодня, потому Шон Бишоп, наш центральный защитник, рассказывал о новенькой, которую он недавно видел. Линк задал ему единственный вопрос, волновавший каждого из парней:

— Так она горячая или нет?

— Вполне.

— Как Саванна Сноу?

Словно по вызову, наша Саванна — стандарт, по которому оценивались все другие девушки в «Джексоне», — вошла в буфет под руку с Итан-Хэтинг Эмили. Мы все уставились на них, потому что Саванна, с ее пятью футами и восьмью дюймами, была обладательницей самых красивых ног, которые мы когда-либо видели. Эмили и Саванна представляли собой практически одно существо, даже когда они не носили форму группы поддержки. Их боевой арсенал состоял из белокурых волос, искусственного загара, сандалий и джинсовых юбок — настолько коротких, что они походили на набедренные повязки. Да, Саванна славилась ногами, но летом на озере парни больше пялились на Эмили в бикини. Эти девицы, казалось, никогда не брали с собой ни одного учебника. Они прижимали локтями к бокам крохотные сумочки из металлизированной ткани, в которых порою не хватало места для мобильного телефона. Я знал об этом, потому что Эмили несколько раз не отвечала на мои эсэмэски.

Их различия сводились только к положению в группе поддержки. Саванна была капитаном и «базой» — той девушкой, которая держала на плечах два яруса знаменитой пирамиды «диких кошек». Эмили исполняла роль летуньи. Именно ее подбрасывали вверх на пять-шесть футов для выполнения сальто или какого-то другого безумного трюка, который легко мог закончиться сломанной шеей. Эмили рисковала здоровьем, держась на вершине пирамиды. Саванне этого не требовалось. Но когда Эмили подбрасывали в воздух, пирамида спокойно обходилась без нее. А вот стоило Саванне сдвинуться на дюйм в сторону, вся конструкция рушилась.

Эмили заметила, что мы смотрим на них, и смерила меня презрительным взглядом. Парни засмеялись. Эмо ри Уоткинс похлопал меня по спине.

— Покайся, Уот, и не греши. Хотя чем больше Эмили бычится сейчас, тем сильнее она будет заботиться о тебе потом.

Сегодня мне не хотелось думать об Эмили. Я мечтал о какой-нибудь другой девушке. Слова Линка о новенькой музыкантше запали мне в душу. Может быть, она другая. Приехала издалека. Человек с интересной жизнью, не похожей на наше, и в частности мое, существование. Возможно, она окажется девушкой моей мечты. Я понимал, что это лишь фантазии. Но мне хотелось верить в них.

— Ну? Вы слышали о новенькой?

Саванна села на колени Эрлу Петти. Он был капитаном нашей команды, и то считался парнем Эмили, то нет. Сейчас они, похоже, снова помирились. Он провел ладонями по ее загорелым ногам — так высоко, что мы не знали, куда девать глаза.

— Шон только что ввел нас в курс дела, — ответил Линк. — Он говорит, что девчонка — горячая штучка. Ты возьмешь ее в группу поддержки?

Линк схватил с моего подноса пару «татер тотс».

— Вряд ли. Вы бы видели, что она носит.

Удар номер один.

— И какая она бледная.

Удар номер два. Если вам дает характеристику Саванна, вы никогда не окажетесь достаточно стройными или загорелыми. Эмили села рядом с Эмори и склонилась над столом так низко, что мы едва не увидели все ее прелести.

— А Шон рассказал вам, кто она такая?

— Что ты имеешь в виду?

Эмили выдержала паузу.

— Она племянница старого Равенвуда.

Молено было и не делать этой паузы. Эффект получился потрясающим. Все раскрыли рты от изумления. Казалось, что ее слова сожгли весь воздух в помещении. Двое парней засмеялись. Они думали, что Эмили шутит. Но я знал, что она говорила правду. Удар номер три. Новенькая оказалась в нокдауне. В таком глубоком нокдауне, что я уже не мог размышлять о ней. Мысль о девушке моей мечты исчезла еще до момента первой встречи. Я был обречен провести еще три года в обществе Эмили Эшер.

Мэкон Мелхиседек Равенвуд считался городским изгоем. Насколько я помнил «Убить пересмешника», Страшила Рэдли в сравнение с Равенвудом выглядел прекрасной общительной бабочкой. Мэкон жил в развалившемся особняке на самой старой плантации гэтлинского края — в доме, который имел невероятно дурную репутацию. И я не думаю, чтобы кто-то в городе видел его воочию — по крайней мере, при моей жизни.

— Ты серьезно? — спросил Линк.

— Абсолютно. Карлтон Итон рассказал это вчера моей матери, когда приносил нам почту.

Саванна кивнула.

— Моя мама слышала то же самое. Пару дней назад старый Равенвуд привез ее из Виргинии или Мэриленда. Я не помню точно.

Они начали говорить о ней — о ее одежде и прическе, о дяде и о том, какая она уродина. Вот что я больше всего ненавижу в Гэтлине. Здесь каждый обсуждает ваши слова и поступки или, как в данном случае, одежду. Я с тоской посмотрел на лапшу в своей тарелке, плававшую в вязкой оранжевой жиже, которая едва ли походила на сыр. До окончания школы оставалось два года и восемь месяцев. Я должен был убраться из этого города.

После уроков гимнастический зал заняла группа поддержки. Дождь наконец закончился, поэтому баскетбольная команда тренировалась во дворе — на площадке с потрескавшимся бетоном, погнутыми барьерами и лужами. Приходилось быть особенно внимательным, чтобы не спотыкаться о трещину, которая, словно Гранд-Каньон, пересекала середину поля. Неудобств было немало, но зато со двора открывался вид на парковку, и, пока команда разогревалась, я мог наблюдать за событиями, происходившими в «Джексоне».

Сегодня мне везло с бросками. Я забросил семь мячей из семи. А на подаче стоял Эрл. Мяч. Восемь. Казалось, достаточно взглянуть на сетку, и мяч сам летел через кольцо. Бывают же такие дни!

Мяч. Девять. Эрл явно злился. Я чувствовал это по силе, с которой он пасовал мне мячи, — все резче и быстрее в ответ на мои удачные броски. Он тоже был центровым. По нашему молчаливому соглашению, я признавал его первенство в команде, а он не цеплялся ко мне, если я пропускал их ежедневные тусовки у «Стой-стяни». Там всегда обсуждали одних и тех же девчонок и ели все те же «Слим-Джим».

Мяч. Десять. Я просто не мог промахнуться. Возможно, это у меня врожденное. Или дело в чем-то еще. Не знаю. После смерти мамы я перестал выкладываться на тренировках. Странно, что я вообще ходил на них. Мяч. Одиннадцать. Эрл что-то пробурчал, послав мне мяч еще сильнее. Чтобы скрыть улыбку, я перед броском посмотрел на парковку и вдруг заметил облако черных волос за рулем длинной машины.

Катафалк! Я замер на месте.

Она повернулась, и через открытое окно я увидел, что это девушка. Она смотрела на меня. По крайней мере, мне показалось, что она смотрела только на меня. Мяч ударился о кольцо и отлетел к ограде. За спиной послышался знакомый звук. Мяч. Двенадцать. Но Эрл Петти мог расслабиться. Когда машина отъехала, я огляделся по сторонам. Остальные парни тоже стояли на своих местах, словно только что увидели привидение.

— Это кто?

Билли Уотте, наш нападающий, ухватившись за проволочную ограду, кивнул в сторону парковки.

— Племянница старого Равенвуда.

Шон бросил в него мяч.

— Ага. Как и говорили — приехала на его катафалке.

Эмори покачал головой:

— Она действительно горячая штучка. Какая жалость.

Парни вернулись к перепасовке мячей, но, как только Эрл сделал свой первый бросок, начался дождь. А через тридцать секунд он перешел в настоящий ливень. Я стоял под лупившими по мне струями. Мокрые волосы повисли перед глазами, отгородив меня от школы и команды. Выходит, плохим знаком был не только катафалк, но и эта девушка.

На минуту я позволил себе слабую надежду. На то, что, возможно, год не будет похож на прошлые, что произойдут какие-то перемены. Что рядом со мной появится человек, с которым можно будет поговорить, который по-настоящему поймет меня. Сегодня мне везло только на баскетбольной площадке, а этого было мало.

 

2.09

ДЫРКА В НЕБЕСАХ

Жареная курица, картофельное пюре с подливкой, зеленые бобы и бисквиты — все это стояло холодным на плите, свидетельствуя о том, насколько сердитой была Эмма. Обычно она держала мой ужин подогретым, даже если я опаздывал с тренировок. Но не сегодня. Меня ожидал большой разнос. Эмма хмуро сидела за столом, хрустела «Ред хоте» и разгадывала кроссворд из «Нью-Йорк тайме». Мой отец тайком подписался на воскресное издание, потому что кроссворды из местной «Старз энд страйпс» отличались множеством орфографических ошибок, а в «Ридерз дайджесте» они были слишком маленькими. Я не знаю, как он получал газету в обход Карлтона Итона, который уж наверняка постарался бы оповестить весь город о том, что мы слишком хороши для «Старз энд страйпс». Однако ради Эммы мой отец был готов на все.

Она подвинула тарелку в мою сторону, даже не взглянув на меня. Я подцепил вилкой холодное пюре и сунул в рот кусок курицы. Больше всего Эмма не любила, когда я оставлял что-то недоеденным. На всякий случай я старался держаться подальше от кончика ее заточенного черного карандаша, который она использовала только для кроссвордов. Он был таким острым, что мог проткнуть кожу до крови (а сегодня вечером точно мог бы).

Я прислушался к ровному шуму дождя. В доме царило безмолвие. Внезапно Эмма постучала карандашом по столу.

— Девять букв. Ограничение или болезненная кара за какой-нибудь проступок.

Она бросила на меня косой взгляд. Я тут же набил рот пюре. Кому, как не мне, было знать ее штучки. Девять по горизонтали!

— Н-а-к-а-з-а-н-и-е. Скажем, порка. Или, скажем, ты остаешься дома взаперти, если не можешь приходить в школу вовремя!

Интересно, кто позвонил ей и рассказал о моем опоздании — или, точнее, кто еще не позвонил? Она подошла к автоматической точилке, стоявшей на буфете, и заострила карандаш, хотя надобности в этом явно не было. Эмма по-прежнему старалась не смотреть на меня, и такое пренебрежение казалось еще хуже, чем прямой взгляд в глаза. Я подошел к буфету и робко обнял ее за плечи.

— Ну, Эмма, перестань. Не сходи с ума. Утром лил дождь. Ты же не хотела бы, чтобы мы мчались сломя голову по мокрой дороге?

Она приподняла брови, но ее лицо смягчилось.

— Похоже, этот дождь не кончится до тех пор, пока ты не подрежешь волосы. Так что тебе лучше научиться появляться в школе до того, как зазвенит звонок!

— Будет сделано, мэм.

Я еще раз обнял ее и вернулся к холодному пюре.

— Ты не поверишь, что случилось сегодня. К нам в класс зачислили новую девочку.

Не знаю, почему я заговорил об этом. Наверное, какие-то мысли о новенькой застряли в голове.

— Ты думаешь, мне неизвестно о Лене Дачанис?

Я подавился бисквитом. Лена Дачанис. На Юге такие фамилии произносятся в ритме дождя. И, судя по тому, как Эмма отчеканила слово, можно было подумать, что она вкладывала в него дополнительное значение: гер-цо-ги-ня.

— Это ее фамилия? Ее зовут Лена?

Эмма придвинула ко мне стакан с шоколадным молоком.

— И да и нет. И это не твоего ума дело. Не связывайся с тем, чего ты не знаешь, Итан Уот.

Эмма всегда говорила загадками и никогда не давала подсказок. Я с детских лет не бывал в ее доме у Топкого ручья, но знал, что туда приходили многие. Эмма, вслед за своими бабкой и матерью, считалась лучшей гадалкой на сотни миль от Гэтлина. Ворожея в шестом поколении! Ей не было равных в гадании на картах Таро. И хотя в Гэтлине обитали богобоязненные баптисты, методисты и пятидесятники, они не могли сопротивляться соблазну узнать, что скажут карты, и мечтам изменить судьбу. Они верили, что сильная гадалка, такая как Эмма, способна им помочь. Все эти предрассудки благоприятно сказывались на ее репутации.

Иногда я находил ее амулеты среди носков в моем комоде или на двери отцовского кабинета. Как-то раз мне захотелось узнать, для чего они предназначались. Мой отец подшучивал над Эммой, когда находил ее амулеты. Но, как я заметил, никогда не убирал их. «Не стоит рисковать, чтоб не пришлось сожалеть», — говорил он. Я считал, что отец имел в виду риск вызвать неудовольствие Эммы, которая действительно могла заставить вас сильно сожалеть о содеянном.

— Тебе что-нибудь известно о ней?

— Лучше следи за собой. Однажды ты проковыряешь дырку в небесах, и Вселенная рухнет на землю. Тогда у нас будут большие проблемы.

В кухню в пижаме, шаркая, вошел мой отец. Он налил себе кружку кофе и взял из буфета коробку «Шредид вит». Я заметил, что у него из ушей по-прежнему торчали желтые восковые затычки. Коробка «Шредид вит» означала, что отец готовится начать свой рабочий день. Затычки говорили о том, что пока он его не начал.

Я склонился к Эмме и тихо прошептал:

— Что ты слышала о ней?

Она забрала мою тарелку и поставила ее в раковину. Взяла несколько костей, похожих на свиные мослы, промыла, очистила их и положила на блюдце. Интересно, откуда эти кости? Ведь на ужин была курица.

— Не суйся в чужие дела, Итан Уот. Хотела бы я знать, почему ты так интересуешься ею.

Мне оставалось лишь пожать плечами.

— Кто сказал, что я интересуюсь. Просто любопытно, вот и все.

— А ты знаешь, что любопытной Рут скоро нос оторвут?

Она вонзила вилку в кусок сливочного пирога, придвинула его ко мне и, бросив на меня сердитый взгляд, ушла. Даже отец услышал, как за ней захлопнулась дверь. Он вытащил затычку из правого уха.

— Как дела в школе?

— Хорошо.

— Чем ты так разозлил Эмму?

— Опоздал на первый урок.

Мы взглянули друг на друга.

— Точила карандаш?

Я кивнул.

— Острый?

— Да, но она все равно заточила его, — со вздохом ответил я.

Отец снова улыбнулся, что бывало очень редко. Я почувствовал облегчение — возможно, на миг на меня снизошло даже ощущение семейного счастья.

— Знаешь, сколько раз я сидел за этим столом, пока она грозила мне своим карандашом? — спросил он.

На самом деле вопрос был риторическим. Стол, с зазубринами и пятнами, с подтеками старых чернил и следами фломастеров, отставленными всеми предыдущими поколениями Уотов, был самой старой вещью в доме. Я усмехнулся. Отец поднял чашку с остатками пшеничных хлопьев и взмахнул столовой ложкой. Эмма вырастила моего отца. В детстве мысль об этом останавливала меня всякий раз, когда мне хотелось огрызнуться ей в ответ.

— М-и-л-л-и-о-н.

Он поставил чашку в раковину и печально добавил:

— Короче, с избытком. Гораздо больше тебя, Итан Уот.

Когда свет лампы упал на лицо отца, его улыбка уже успела потускнеть на четверть. Через секунду она полностью исчезла. Отец выглядел хуже, чем обычно. Круги под глазами стали еще темнее. Скулы заострились. Лицо обрело бледно-зеленый оттенок. Отец вообще не выходил из дома, и теперь, спустя несколько месяцев добровольного заточения, он походил на живой труп. Трудно было поверить, что когда-то этот человек часами сидел на берегу Моултри и, поедая сэндвичи с куриным салатом, учил меня рыбачить на блесну: «Сначала отпускай вперед, затем подтягивай назад. Считай до десяти, потом до двух. Десять и два. Как стрелки на часах». Последние пять месяцев оказались для него слишком тяжелыми. Он очень любил маму. Но я ведь тоже ее любил!

Отец взял кружку кофе и поплелся обратно в кабинет. Пора было признать очевидный факт: судя по всему, Мэкон Равенвуд теперь был не единственным отщепенцем в Гэтлине. Хотя я не думаю, что наш маленький городок мог бы вместить двух Страшил Рэдли. Мысль о старом Равенвуде подсказала мне тему для продолжения разговора с отцом. Тем более что мы месяцами не говорили друг с другом, и я не хотел, чтобы он уходил.

— Как продвигается книга? — спросил я у него.

«Останься! Пообщайся со мной!» — вот что я имел в виду. Отец удивленно приподнял брови, затем пожал плечами.

— Продвигается. Но работы по-прежнему много.

Он не хотел оставаться — вот что я услышал в его ответе.

— В город приехала племянница Мэкона Равенвуда.

Я произнес эту фразу, когда он засовывал в ухо затычку. В нарушение нашей обычной схемы общения. Кстати, стоило бы подумать, какой была моя схема общения с другими людьми. Отец со вздохом вытащил обе затычки.

— Что ты сказал?

Он уже подходил к кабинету. Еще шаг — и наша беседа оборвалась бы.

— Я говорю о Мэконе Равенвуде. Ты что-нибудь знаешь о нем?

— Думаю, не больше, чем остальные. Он затворник. Насколько мне известно, он годами не покидает свой особняк.

Отец открыл дверь и переступил порог кабинета. Я не хотел, чтобы наш разговор прервался, и, не смея пересекать запретную черту, остановился за его спиной.

Однажды, когда мне было семь лет, отец застал меня за чтением своего незаконченного романа. В ту пору кабинет казался мне темным пугающим местом. Над потертой викторианской софой висела картина, накрытая простыней. Я давно знал, что о ней нельзя спрашивать. За софой, ближе к окну, стоял отцовский стол из красного дерева — еще одна древняя реликвия нашего дома, которая передавалась от поколения к поколению. Книги в старых кожаных переплетах весили столько, что их при чтении помещали на большую деревянную подставку. Все эти вещи привязывали нашу семью к Гэтлину — месту поселения Уотов. Уже более века они удерживали здесь моих предков и вот теперь нас.

На столе я увидел рукопись отца. Она лежала в открытой папке, и мне захотелось узнать, что там написано. Отец сочинял готические романы ужасов, поэтому то, что я там прочел, было явно не для семилетнего ребенка. Но каждый дом: на Юге, а значит, и в Гэтлине хранил свои секреты, и мое семейство — даже в ту пору — не являлось исключением. Отец обнаружил меня в своем кабинете свернувшимся калачиком на софе. Вокруг, на полу и кресле, лежали страницы рукописи, словно разбросанные взрывной волной. По малости лет я даже не потрудился скрыть следы своего проступка. Позже я быстро научился этому. Больше всего мне запомнилось, как он кричал на меня. Через пару часов мама, выбежав на задний двор, нашла меня у старой магнолии. Я рыдал. «Каждый человек имеет право на личное пространство, — сказала мне она. — Особенно взрослый».

Я просто любопытный, в этом до сих пор заключается: моя главная проблема. Теперь мне было интересно, почему отец перестал выходить из кабинета. Я хотел знать, почему мы не уезжаем из никудышного старого дома, в котором до нас жило бесчисленное множество Уотов, — не уезжаем даже теперь, когда погибла мама. Впрочем, этим вечером меня одолевали другие желания. Мне хотелось погрузиться в воспоминания о сэндвичах с куриным салатом, о жужжании лески под особый счет и о том времени, когда отец, жуя «Шредид вит», доводил меня до хохота своими шутками. Я заснул, перебирая в памяти эти счастливые дни.

До первого звонка все в «Джексоне» только и делали, что говорили о Лене Дачанис. Каким-то образом в перерывах между грозами и несколькими отключениями электричества неутомимые Лоретта Сноу и Юджина Эшер, матери Саванны и Эмили, не забыв подать ужин на стол, успели позвонить почти каждому семейству в городе. Они сообщили, что родственница сумасшедшего Равенвуда моталась по Гэтлину на катафалке - черной машине, которую Мэкон, по их словам, использовал для похищения и перевозки мертвых тел. Неудивительно, что утром сплетни стали просто дикими.

В Гэтлине всегда следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, вы можете отличаться от других людей и даже быть сумасшедшим. Но пока вы время от времени выходите из дома и общаетесь с народом, вас не считают убийцей с топором. Во-вторых, как только в городе что-то случается, будьте уверены, что об этом станет известно всем. Появление новой девушки — а тем более родственницы изгоя, живущего в доме с привидениями, — это была, возможно, лучшая после трагедии с моей мамой история, мгновенно распространившаяся по Гэтлину. Поэтому я даже не стал удивляться, когда все в школе заговорили о Лене. Все, кроме нескольких парней, у которых был другой интерес.

— Итак, что мы имеем, Эм? — спросил Линк, захлопывая дверь своего шкафчика.

— Если сравнивать с группой поддержки, то я насчитал четыре штуки на восемь баллов, три на семь и целую кучу от шести до четырех баллов.

Эмори не брал в расчет тех новых учениц, которых он оценивал ниже четверки.

— Тоже мне новость, — съязвил я, закрывая шкафчик. — Как будто мы не видим всю эту мелочь у «Дэ... и кии...» по субботам!

Эмори улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Да, но они теперь в игре, Уот. Понимаешь?

Он посмотрел на девушек в коридоре.

— И я готов сыграть.

Эмори в основном только хвастал и трепался. В прошлом году, когда мы были новичками в «Джексоне», Эм нам все уши прожужжал о том, кого из горячих старшеклассниц он собирается подцепить. Он был таким же озабоченным, как и Линк, но не столь же безобидным, а с подлецой, как и все Уоткинсы.

Шон согласно закивал головой.

— Это как персик с лозы сорвать.

— Персики растут на деревьях, — поправил его я.

Во мне кипело раздражение. Перед занятиями я встретился с парнями у журнальной витрины в «Стой-стяни», и мне пришлось слушать ту же самую беседу, пока Эрл искал на полках единственное чтиво, которое было ему но вкусу, — журналы с фото девушек в бикини, лежащих па капотах роскошных машин.

Шон недоуменно посмотрел на меня.

— Ты чего?

Я и сам не понимал, почему так злюсь. Это такая же глупая болтовня, которую я постоянно вынужден был слушать на утренних тусовках по средам. Я называл нашу компанию «круговым заверением». Если вы примыкали к команде, от вас ожидалось несколько конкретных вещей. Например, во время ланча вы должны были сидеть вместе с другими «своими» парнями. Вам полагалось ходить на вечеринки к Саванне Сноу, приглашать на школьные балы только девушек из группы поддержки, болтаться на берегу Моултри в последний день учебного года. Если вы участвовали в «круговом заверении», нам много чего дозволялось. Но с некоторых пор мне все труднее давалась эта показуха, хотя я не понимал почему.

Я все еще размышлял о своей вспышке раздражения, когда увидел новенькую. И даже если бы я не увидел ее саму, то понял бы, что она появилась, поскольку коридор, в котором обычно полно ребят, подбегающих к своим шкафчикам перед вторым звонком, опустел за долю секунды. Фактически каждый прижался к стене, уступая ей дорогу. Как будто она была рок-звездой. Или прокаженной.

Однако я видел перед собой лишь красивую девушку в белой куртке с вышитым словом «Мюнхен». Из-под длинного серого платья выглядывали носы потрепанных черных кроссовок. На ее груди болталась серебряная цепочка с кучей звенящих побрякушек — пластиковым кольцом от коробки со жвачками, большой булавкой и прочим хламом, который я не мог разглядеть издалека. Девушка не походила на обитателей Гэтлина. Я не мог отвести от нее глаз.

Племянница Мэкона Равенвуда. Что мне было пялиться на эту девчонку?

Она заправила за ухо темный локон. Ногти, покрытые черным лаком, сверкнули в свете флуоресцентных ламп. На руках я заметил чернильные надписи. Девушка шла по коридору, не замечая никого вокруг. Я никогда не видел таких глаз, как у нее, — они были совершенно необычайного ярко-зеленого цвета.

— Да, она горячая штучка, — прошептал Билли.

Я знал, о чем думали парни. На долю секунды им захотелось оставить своих девчонок и влюбиться в нее. На долю секунды они сочли, что это возможно. Но Эрл бросил ей вслед оценивающий взгляд и захлопнул дверь шкафчика.

— Если не учитывать тот факт, что она уродка.

Было что-то мерзкое в том, как он произнес эту фразу, — точнее, в той причине, по которой такое мнение не оспаривалось. Новенькая считалась уродкой, потому что она не родилась в Гэтлине, потому что она не заискивала перед ним в надежде войти в группу поддержки, потому что она не бросила на него второй взгляд и даже первый. В любой другой день я пропустил бы его слова мимо ушей и не раскрыл бы рта, но сегодня мне будто вожжа под хвост попала.

— Типа она уродка по твоей отмашке, что ли? Потому что она не блондинка, не в униформе и не в короткой юбке?

Реакцию Эрла на мои слова можно было прочесть по его лицу. Когда мне полагалось следовать его указке, я опять не выполнил условий нашего негласного договора.

— Потому что она из Равенвудов.

Смысл его слов был понятен: «Горячая штучка, но не думайте о ней». Девушка тут же перестала казаться париям прекрасным вариантом. Тем не менее они по-прежнему смотрели на нее. Да и все в коридоре пялились на новенькую, словно на лань в клетке. А она шла себе, и на ее груди позвякивало странное колье.

Через несколько минут я замер в дверном проеме класса английского языка. Она стояла у доски, эта Лена Дачанис — девушка, которой следовало родиться пятьдесят лет назад, чтобы не называться племянницей старого Равенвуда. Она передала миссис Инглиш розовой бланк, и та, скосив глаза, прочитала документ о переводе новой ученицы в школу Джексона.

— Они перепутали мое расписание, — объясняла девушка, — Я не проходила курс английского языка. А историю США я уже прошла в моей прежней школе.

Услышав ее расстроенный голос, я едва не засмеялся. Она еще не изучала ту историю США, которую преподает мистер Ли.

— Ладно, разберемся. Садись на любое свободное место.

Миссис Инглиш протянула ей томик с романом «Убить пересмешника». Книга выглядела так, словно ее никогда не открывали, — что не исключено, поскольку многие знакомились с сюжетом по фильму. Новенькая приподняла голову и заметила мой взгляд. Я отвернулся, но слишком поздно. И еще я старался не улыбаться. Однако от смущения моя ухмылка растянулась до ушей. Не знаю, обратила ли она на это внимание.

— Спасибо. Я принесла свой экземпляр.

Девушка вытащила из сумки книгу в твердой обложке. Том был старым, потрепанным и зачитанным.

— Это одна из моих любимых книг.

Она сказала это как само собой разумеющееся. Я не отрывал от нее взгляда. Но тут в мою спину будто врезался паровой каток, и Эмили снесла меня в сторону, как бы не заметив, что я стоял в дверях. Это была ее обычная манера приветствия. Она обернулась и слегка кивнула мне, ожидая, что я последую за ней на задние ряды, где сидела наша компания.

Тем временем новенькая заняла пустую парту в первом ряду — в «мертвой зоне», перед столом учительницы. Большая ошибка. Обычно там никто не сидел. Помимо одного стеклянного глаза миссис Инглиш обладала еще и плохим слухом — вероятно, вследствие того, что ее семья управляла единственным спортивным стрельбищем в округе. Если вы не сидели прямо перед ее столом, она не видела и не слышала вас и, следовательно, не вызывала к доске. Новой девушке предстояло отвечать почти на все вопросы — можно сказать, за целый класс.

Эмили весело прошла мимо парты Лены и пнула ногой ее сумку. Книги и карандаши разлетелись по проходу.

— Ой, надо же!

Эмили нагнулась, поднимая потрепанный блокнот со спиральным переплетом. Она держала его двумя пальцами, словно дохлую мышь. Казалось, еще немного, и обложка оторвется.

— Лена Дачанис. Это твоя фамилия? Я думала, что ты из Равенвудов.

Новенькая медленно подняла голову.

— Ты не могла бы вернуть мой блокнот?

Эмили как будто и не слышала ее. Она полистала страницы.

— Это твой дневник? Ты записываешь свои впечатления? Как здорово!

Лена протянула руку:

— Пожалуйста, отдай.

Эмили захлопнула блокнот и подняла его над головой.

— Я могу одолжить его на минуту? Хотелось бы почитать, что ты там написала.

— Верни мой блокнот. Пожалуйста!

Лена поднялась на ноги. Ситуация накалялась. Племянница старого Равенвуда рисковала оказаться в такой яме, из которой уже было бы не выбраться. Тем более что никто не обладал таким злопамятством, как Эшер.

— Сначала научись читать.

Я выхватил блокнот из руки Эмили и передал его Лене, затем сел на пустую парту рядом с ней — прямо в «мертвую зону». Эмили недоуменно посмотрела на меня. Я и сам не понимал причины своего поступка. Он поразил меня не меньше, чем ее. Я никогда в жизни не сидел на первой парте. Эмили хотела что- то сказать, но раздался звонок. Впрочем, это было неважно. Я и так знал, что меня ожидает расплата. Не обращая внимания ни на одного из нас, Лена открыла блокнот.

Миссис Инглиш приподняла голову и громко спросила:

— Ну что, ребята, начнем?

Эмили направилась к своему обычному месту на заднем раду, подальше от миссис Инглиш, чтобы весь год не отвечать на вопросы. А сегодня ее место оказалось достаточно далеко от племянницы старого Равенвуда — и от меня. Я чувствовал большое облегчение, несмотря на то что в ближайшие пятьдесят минут мне предстояло анализировать отношения Джима и Глазастика.

Когда урок закончился, я повернулся к Лене. Что сказать, я не знал. Наверное, я ожидал от нее благодарности. Но Лена лишь молча засовывала книги в сумку. На тыльной стороне ее ладони я увидел черные цифры: 156. Значит, это было не слово, а число.

Лена Дачанис не заговорила со мной ни в тот день, ни в ту неделю. Но это не мешало мне думать о ней или смотреть на нее в школе — практически везде, хотя я упорно старался отводить глаза. Честно говоря, мое волнение было вызвано даже не чувствами, возникшими к этой девушке. Точнее, не только этими чувствами. И не ее красотой, которую не могли скрыть плохая одежда и истоптанные кроссовки. И не ее словами на уроках — обычно она говорила то, о чем никто не думал, а если и думал, то не смел сказать. И не ее разительным отличием от других девчонок в «Джексоне». Меня прежде всего тревожило то, что я сумел понять благодаря ей. Лена заставила меня осознать, как сильно я походил на остальных жителей Гэтлина, хотя и притворялся особенным парнем.

Весь день шел дождь. Я сидел на уроке керамики. На этом курсе ученики поощрялись за малейшие старания, поэтому мы называли его «АГА» — «абсолютно гарантированная А». Я записался на керамику прошлой весной. Мне полагалось освоить какой-нибудь вид искусства, но я отчаянно не хотел присутствовать на уроках музыки.

Наш школьный ансамбль сейчас шумно распевался на нижнем этаже под руководством костлявой и вечно экзальтированной мисс Спайдер. За соседним столом от меня расположилась Саванна. Я оказался единственным парнем в классе и чувствовал себя не в своей тарелке.

— Сегодняшний день мы посвятим экспериментам. Никаких оценок. Просто почувствуйте глину. Дайте свободу своим мыслям. И не обращайте внимания на музыку.

Миссис Эбернейти поморщилась, когда ансамбль ужасно сфальшивил, пытаясь исполнить «Дикси».

— Соприкоснитесь с процессом творчества. Найдите путь к своей душе.

Я крутанул гончарное колесо и тяжело вздохнул, взглянув на вращавшийся кусок глины. Курс керамики начинал казаться мне ничуть не лучше хорового пения. Когда разговоры в классе стихли и жужжание колес заглушило болтовню на задних рядах, снизу послышалась музыка. Кто-то играл на скрипке или, возможно, на альте. Красивая и одновременно печальная мелодия встревожила меня. В музыкальном исполнении чувствовался талант, коим мисс Спайдер не обладала. Я осмотрелся по сторонам. Судя по всему, никто, кроме меня, не обращал внимания на мелодию. Мне же звуки проникали прямо под кожу. Я узнал мотив и на миг услышал слова, прозвучавшие в моем сознании так громко и ясно, как тогда в наушниках айпода. Впрочем, куплет немного изменился.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.

От перекатов грома глохнут уши.

Шестнадцать миль осталось до нее.

Шестнадцать страхов мучат души...

Я еще раз крутанул колесо, и ком глины превратился и мутное пятно. Чем настойчивее я фиксировал на нем свой взгляд, тем быстрее мир вокруг меня растворялся в пестром тумане. Казалось, что это гончарное колесо вращало классную комнату, меня и мой стул. Как будто мы слились в едином вихре движения, подстраиваясь под ритм мелодии, доносившейся из музыкального зала. Затем класс исчез. Я медленно потянулся к глине и погрузил в нее кончики пальцев. Ослепительная вспышка перенесла меня из школы в другое пространство...

Я падал. Точнее, мы оба падали. Я вернулся в свой сон и увидел ее руку. Мне удалось схватить девушку за запястье. Мои пальцы впились в ее кожу. Я отчаянно пытался удержать ее от падения. Но не мог, чувствуя, как тонкая рука выскальзывает из моих пальцев.

«Не уходи!»

Я хотел помочь ей. Я хотел удержать ее от чего-то неминуемого. Это было превыше всего на свете; превыше всех моих желаний! Но ее рука все же выскользнула из моих пальцев...

— Итан, что ты делаешь?

Услышав озабоченный голос миссис Эбернейти, я открыл глаза. Чувства вернулись ко мне. Я снова находился в классе. После смерти мамы у меня бывали подобные грезы. Но днем это случилось впервые. Я посмотрел на свои серые испачканные пальцы, затем перевел взгляд на гончарный круг. На глине остался идеальный отпечаток руки, как будто я только что смял изделие, над которым работал. Присмотревшись к отпечатку, я понял, что он оставлен не мной. Судя по размерам, он принадлежал небольшой девичьей ладони. Отпечаток руки той девушки! Я взглянул на свои ногти и увидел под ними черный суглинок, которым была покрыта ее рука.

— Итан, ты мог бы постараться хоть что-нибудь сделать!

Учительница положила ладонь на мое плечо, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. За окном послышался рокот грома.

— Миссис Эбернейти, мне кажется, Итан общался со своей душой.

Саванна с ухмылкой склонилась ко мне и посмотрела на мои руки.

— Я думаю, его душа посоветовала ему почистить ногти. Правда, Итан?

Девочки вокруг меня начали смеяться. Я смял кулаком отпечаток на глине, превратив его в серое ничто. К счастью, вскоре прозвенел звонок. Я вскочил на ноги, вытер руки о джинсы и, схватив рюкзак, выбежал из класса. Мокрые кеды скользили. Поворачивая за угол, я наступил на развязавшиеся шнурки и едва не скатился по двум пролетам лестницы, которая отделяла меня от музыкального зала. Мне не терпелось узнать, действительно ли кто-то играл ту мелодию.

Я толкнул руками створки двери в зал. Сцена уже опустела. Музыканты хлынули толпой в коридор. Лишь я один шел в другом направлении, прокладывая себе путь плечами и локтями. Ноги сами понесли меня вперед по проходу. Я сделал глубокий вдох, заранее зная, какой запах почувствую сейчас. Лимоны и розмарин. Мисс Спайдер, руководительница школьного ансамбля, собирала ноты, разбросанные на стульях перед сценой.

— Прошу прощения, мэм, — окликнул я ее. — Кто играл эту чудесную мелодию?

Она улыбнулась.

— В нашу струнную секцию оркестра записалась новая девушка. Она играет на скрипке. Я отпустила ее чуть пораньше. У нее какое-то срочное дело в городе...

Нет! Не может быть! Только не она. Я повернулся и побежал еще до того, как мисс Спайдер успела назвать ее имя.

После уроков Линк, как обычно, поджидал меня у раздевалки. Он ерошил и без того стоящие торчком волосы и расправлял выцветшую майку с надписью «Black Sabbath».

— Линк, дружище, мне нужны ключи от твоей машины.

— А как же тренировка?

— Я не могу остаться. Хочу съездить кое-куда.

— Чувак, о чем ты говоришь?

— Мне просто нужна твоя машина.

Я должен был вырваться из школы. Мое сердце сжимала тревога. Сначала странная песня, затем видения, когда я чуть не отключился на уроке. Прямо галлюцинации какие-то. Я не понимал, что происходит со мной. Явно что-то нехорошее. Если бы мама была жива, я, наверное, рассказал бы ей о своих снах и чувствах. Мы доверяли друг другу, я мог говорить с ней на любые темы. Но она погибла, а отец не вылезал из кабинета. А если бы я рассказал обо всем этом Эмме, она просто в течение месяца посыпала бы мою комнату солью. Эту ношу мне суждено было нести одному.

Линк протянул ключи.

— Тренер убьет тебя.

— Я знаю.

— И Эмме обо всем доложат.

— Знаю.

— Она будет гнать тебя пинками до самого конца Народной аллеи.

Я схватил ключи, и он на прощание помахал мне рукой,

— Не делай глупостей, приятель.

Я повернулся и побежал. Мне казалось, что я уже опаздываю.

 

11.09

СТОЛКНОВЕНИЕ

Пока я добрался до машины, промок до нитки. Эта гроза собиралась целую неделю. На всех местных радиостанциях звучали прогнозы синоптиков — впрочем, «битер» принимал всего три станции в метровом диапазоне. По небу ползли зловещие черные тучи, считавшиеся в сезон ураганов серьезным предупреждением. Но мне было не до таких мелочей. Хотелось проветрить голову и разобраться в том, что происходит. Куда поеду, я еще не решил.

Чтобы вырулить со стоянки, мне пришлось включить фары. Видимость ограничивалась тремя шагами от машины. Нынешний день вообще не годился для поездок. Темное небо расколола яркая молния. Я начал отсчет, которому много лет назад меня научила Эмма. Один, два, три... Раскат грома подтвердил, что до грозового фронта всего три мили, согласно правилу Эммы.

Я остановился у светофора перед школой — одного из трех в нашем городе. У меня по-прежнему не было никаких идей. Дождь барабанил по крыше «битера». Из динамиков магнитолы доносился слабый статический шум, сквозь который пробивалась мелодия. Я добавил громкость, и музыка заполнила салон машины.

«Шестнадцать лун». Трек, исчезнувший из моего айпода. Песня, которую никто, кроме меня, не слышал. Мелодия, которую Лена Дачанис играла на скрипке. Которая сводила меня с ума.

На светофоре загорелся зеленый свет. «Битер» взревел и помчался по мокрой дороге. Я направился к окраине города, не зная, куда поеду потом. Еще одна молния пронеслась по небу. Короткий отсчет — один и два. Грозовой фронт приближался. Я включил дворники, но они не улучшили видимость. Дома на расстоянии в полквартала выглядели смазанными пятнами. Снова сверкнула молния, и на счет «один» раздался оглушительный гром. Струи дождя стали почти горизонтальными. Ветровое стекло дрожало — казалось, что оно может треснуть в любую секунду. Впрочем, учитывая состояние «битера», это вполне могло случиться.

Я не гнался за бурей. Она сама нашла меня. Я едва удерживал машину на скользкой дороге. «Битер» заносило в стороны. Он беспорядочно петлял между двумя полосами трассы номер девять. Внезапно впереди возник силуэт. Я нажал на тормоза. Машина завертелась на мокром асфальте. На мгновение в свете фар я увидел зеленые глаза, которые с испугом смотрели на меня с середины дороги. Мне показалось сначала, что это олень, но я ошибся. На дороге стояла девушка! Я с силой сжал руль, уводя машину в сторону. Инерция швырнула меня боком на дверь. Девушка вытянула руку вперед. Я закрыл глаза, ожидая удара, но его не последовало. «Битер», дернувшись, остановился в трех футах от нее. Фары прорезали тусклый круг света в пелене дождя и отражались от целлофанового дождевика, какие продавались в аптеке за три доллара. Девушка медленно стянула с головы капюшон, подставляя лицо струям ливня. Зеленые глаза! Черные волосы! Лена Дачанис!

Мне стало трудно дышать. Нет, я знал, что у нее зеленые глаза. Я видел их прежде. Но сейчас они как-то изменились — стали еще необычнее. Они казались огромными и неестественно зелеными — с электрическим отсветом, словно молния во время урагана. Пригибавшаяся под шквалами ливня девушка даже не походила на человека.

Я выпрыгнул из «битера», оставив дверь нараспашку. Никто из нас не произнес ни слова. Мы стояли на трассе под жутким ливнем, какой бывает лишь при северо-восточном ветре. Адреналин жег мои вены. Мышцы напряглись, как будто тело по-прежнему ожидало столкновения.

Волосы Лены, роняя капли, развевались на ветру. Я шагнул к ней и вздрогнул от неожиданности. Запах мокрых лимонов и розмарина. Казалось, я вернулся в сон. Казалось, что волны грез и реальности разбивались о мою голову. Только на этот раз, когда она протянула ко мне руку, я мог видеть ее лицо. Ее зеленые глаза и черные волосы. Я вспомнил! Это была девушка из моих снов! Она действительно стояла передо мной, но мне хотелось удостовериться в своей догадке. Я схватил ее ладонь и оголил запястье. Там, где во сне мои пальцы впивались в руку Лены, виднелись тонкие царапины в форме маленьких полумесяцев. Когда я прикоснулся к ее коже, по моему телу пробежала волна электричества. В то же мгновение молния ударила в дерево у обочины дороги. Ствол раскололся надвое и начал тлеть.

— Ты сошел с ума? Или просто не умеешь водить машину?

Она отступила от меня. Ее зеленые глаза сверкнули. Неужели гнев? Нет, что-то другое.

— Это ты!

— Ты что, хотел сбить меня?

— Ты настоящая!

Слова застревали в глотке, как будто она была забита хлопком.

— Я едва не стала настоящим трупом. Из-за тебя, между прочим!

— У меня с мозгами все в порядке. Еще час назад я думал, что схожу с ума. Но оказывается, что это не так. Ты существуешь! Ты стоишь передо мной!

— Уже нет.

Она повернулась ко мне спиной и зашагала по дороге. Нельзя было допустить, чтобы она ушла. Я бросился догонять ее.

— Подожди. Ведь это ты появилась из ниоткуда и выбежала на середину дороги.

Она всплеснула руками, словно отмахивалась не только от моих слов, но и от меня самого. И тут я увидел черную машину, стоявшую неподалеку от нас. Катафалк с открытым капотом.

— Ну что? Начинаешь понимать, гений? Мне требовалась помощь. Дядина машина заглохла. Ты мог бы просто проехать мимо. И не пугать меня.

— Ты была в моих снах. И еще та песня... Странная песня в моем айподе.

Она повернулась на каблуках.

— В каких еще снах? Что за песня? Ты, наверное, выпил и решил пошутить?

— Я знаю, что это ты. У тебя на запястье остались следы от моих ногтей.

Она осмотрела свою руку и смущенно перевела взгляд на меня.

— Ты говоришь про царапины? У меня есть собака. Она поцарапала меня своими когтями.

Однако Лена не убедила меня. Теперь я твердо знал, что это ее я видел во сне. Неужели она ничего не помнила? Девушка натянула капюшон и снова зашагала по дороге под проливным дождем, хотя путь к Равенвуду был неблизким. Мне вновь пришлось догонять ее.

— Вот тебе совет. В следующий раз во время бури не выходи из машины. Просто позвони по номеру девять-один-один.

Она не останавливалась.

— Я не хотела звонить в полицию. У меня нет водительских прав. Только разрешение на учебное вождение. В любом случае, мой мобильник сдох.

Она явно не понимала, куда попала. В наш город попадали только по ошибке, и отсюда редко кто уезжал. Ждать попутку было бессмысленно. Тем временем буря усилилась. Я с трудом перекрикивал шум дождя и ветра:

— Давай я подвезу тебя. Иначе ты доберешься домой лишь к полуночи.

— Нет, спасибо. Я подожду кого-нибудь другого. Может, следующий парень все же переедет меня.

— Другого парня не будет. Пройдет несколько часов, прежде чем ты увидишь кого-то еще.

— Ну и ладно, — пожав плечами, ответила она. — Как-нибудь сама дойду.

Я не мог оставить ее одну под проливным дождем. Моя мать воспитала меня иначе.

— Я не позволю тебе идти пешком в такую погоду.

Будто в подтверждение моих слов, над нами прогремел раскат грома. Ветер сорвал капюшон с головы Лены.

— Обещаю, что буду ехать аккуратно и медленно. Как твоя бабушка.

— Ты не говорил бы так, если бы знал мою бабушку.

Ветер усилился. Ей тоже приходилось кричать.

— Пошли.

— Что?

— В машину. Я отвезу тебя домой.

Лена с сомнением взглянула на меня. Секунду или две я ждал, каким будет ее решение.

— Наверное, мне все-таки безопаснее ехать, чем идти. Во всяком случае, пока ты куролесишь на дороге.

Салон «битера» был залит водой. Я представил себе, как расстроится Линк. Мы забрались в машину. Рев ветра здесь звучал иначе — то сильнее, то тише. Дождь по-прежнему колотил по крыше, но его шум тонул в гулком биении моего сердца и в клацанье наших зубов. Я медленно тронулся с места. Лена сидела рядом — лишь в нескольких дюймах от меня. Я украдкой бросал на нее быстрые взгляды.

Будь эта девушка даже ангелом смерти, она все равно казалась бы мне прекрасной. Меня восхищали ее огромные зеленые глаза. Странно, что сейчас они казались какими-то другими, чем раньше. Лена обладала самыми длинными ресницами, которые я когда-либо видел. Бледная кожа казалась еще белее на фоне ее разметавшихся черных волос. Небольшая светло-коричневая родинка на скуле под левым глазом напоминала по форме полумесяц. Лена Дачанис отличалась от всех девчонок в нашей школе. Она вообще не походила на знакомых мне людей.

Моя спутница стащила мокрый дождевик через голову. Черная майка и джинсы липли к телу, словно ее столкнули в бассейн и она только что выбралась оттуда. Струйки воды с ее серого жилета стекали прямо на сиденье из искусственной кожи.

— Что ты п-п-пялишься?

Я перевел взгляд на дорогу, стараясь больше не смотреть на нее.

— Тебе лучше снять жилет. От него сейчас только холоднее.

Она начала возню с изящными серебряными пуговицами на жилете. Ее дрожащие руки не желали слушаться. Я потянулся в ее сторону, и она испуганно замерла. Как будто я посмел бы прикоснуться к ней!

— Сейчас включу обогреватель.

Она вновь занялась пуговицами.

— С-с-спасибо.

Я заметил, что на тыльной стороне ее левой ладони появилось новое число. Чернила размазались от дождя, но мне удалось разобрать пару цифр — пять и два. А перед ними — кажется, семерка или единица. 152? Что это могло означать? Я бросил взгляд на заднее сиденье. Линк обычно держал там старое армейское одеяло. Вместо него я увидел потертый спальный мешок — наверное, он валялся с тех времен, когда Линк поссорился с родителями и ему пришлось спать несколько ночей в машине. От мешка несло дымом костра и подвальной плесенью. Я передал его Лене.

— Накройся. Так будет теплее.

Девушка закрыла глаза. От обогревателя шло тепло, она расслабилась, и, наблюдая за ней, я почувствовал тихую радость. Она уже не так сильно дрожала. Какое-то время мы ехали в молчании. Тишину нарушали лишь звуки бури и плеск луж под колесами на дороге, превратившейся в озеро. Лена задумчиво рисовала пальцем узоры на запотевшем окне. Я следил за дорогой и пытался вспомнить свой ночной кошмар — какие-то особые детали, которые могли бы доказать ей, что мы были персонажами того сновидения. Вопреки моим усилиям, подробности сна все больше затуманивались под действием дождя и дороги, идущей мимо бесконечных акров табачных полей с беспорядочно разбросанной сломанной техникой и гниющими старыми амбарами. Мы достигли окраины Гэтлина, и впереди показалась развилка шоссе. Левый поворот вел к моему дому и к Речной улице, где вдоль Санти выстроились подновленные довоенные особняки. Вот почему, когда мы подъехали к развилке, я по привычке начал поворачивать налево. Правое ответвление дороги тянулось в гущу полей к плантации Равенвуда, и никто из горожан туда не ездил.

— Нет, подожди, — вскричала Лена. — Нам направо!

— Ах да, извини.

Я почувствовал досаду. Мы поднялись на холм, откуда была видна большая усадьба. Девушка из сна так взволновала меня, что я забыл, кем она была в реальности. Пусть я грезил о ней месяцами, она все равно оставалась племянницей Мэкона. И об этом факте нельзя было не думать. Я подъезжал к логову чертей — вот как называли у нас дом Равенвуда. И я тоже называл его так.

Лена смущенно посмотрела вниз, на свои руки. Наверное, она догадывалась, о чем я думал. В городе только и говорили, что о девочке из дома с привидениями. Я знал, какие гадости шептали о ней в школьных коридорах. Если бы она только слышала эти сплетни... Взгляд Лены подсказал мне, что она слышала их. Не знаю почему, но мне было больно видеть ее в таком состоянии. Чтобы прервать неловкое молчание, я задал ей первый же вопрос, пришедший мне в голову:

— Почему ты переехала к дяде? Обычно люди пытаются удрать из Гэтлина. Я уже и не помню, когда сюда кто-то перебирался на постоянное местожительство.

— Я жила во многих городах, — с заметным облегчением ответила она. — По несколько месяцев в каждом. В Новом Орлеане, в Саванне, на острове Флорида Кис, несколько месяцев в Виргинии. Я даже провела какое-то время на Барбадосе.

Лена не ответила на мой вопрос, но я вдруг подумал о том, что убил бы кучу людей, лишь бы съездить хоть в одно из этих мест — пусть бы даже всего на лето.

— Где твои родители?

— Они погибли.

Я почувствовал, как рефлекторно сжался мой живот.

— Извини.

— Все нормально. Мне тогда было два года. Я даже не помню их. Меня воспитывали мои родственники. В основном бабушка. Недавно ей пришлось уехать по делам, и я переехала к дяде.

— Моя мать тоже погибла. В автомобильной катастрофе.

Я не знаю, почему сказал ей это. Обычно я уклонялся от подобных разговоров.

— Сочувствую.

Я не стал отвечать, что все нормально. Мне почему-то казалось, что эта девушка понимала меня. После смерти матери ничего уже не бывает «нормальным».

Мы остановились перед воротами — черными, железными, с облупившейся краской. На пригорке, едва заметный в пелене тумана, стоял самый старый и самый проклинаемый в Гэтлине дом — особняк Равенвуда. Большая усадьба, пришедшая в упадок. Раньше мне никогда не доводилось находиться рядом с ней. Я заглушил мотор. Буря стихла, остался лишь мелкий дождь.

— Кажется, гроза закончилась.

— Но не там, откуда она пришла, — ответила Лена.

— Этим вечером молний уже не будет.

Она приподняла брови и с интересом посмотрела на меня.

— Да, я думаю, вечер закончится спокойно.

Ее глаза изменились. Они потускнели до светлой зелени и стали меньше — не маленькими, а скорее обычными на вид. Я открыл свою дверь, чтобы проводить ее к дому.

— Не нужно, — смущенно сказала она. — Дяде это не понравится. Он очень застенчивый.

Похоже, она преуменьшала его возможную реакцию на мое появление. Я так и оставил свою дверь наполовину открытой. А Лена приоткрыла свою. Ветер осыпал нас каплями дождя, однако мы молча сидели и смотрели друг на друга. Мне хотелось рассказать ей о многом: о жизни, о снах, о моих мечтах. Но я знал, что не посмею сделать это. Мне вообще было непонятно, почему я сидел под дождем у самых ворот Равенвуда. Мое поведение не поддавалось никакому логическому объяснению. И все же я чувствовал, что, как только спущусь с холма и выеду на трассу номер девять, все вернется на круги своя и вновь обретет банальный и привычный смысл. Или, может быть, нет?

Она заговорила первой:

— Спасибо, Итан.

— Что не задавил тебя?

Она улыбнулась.

— И за то, что не задавил. И за то, что подвез домой.

Лена улыбалась мне, как будто мы стали друзьями, как будто такое вообще было возможно. Я почувствовал приступ клаустрофобии. Мне захотелось убраться отсюда подальше.

— Не стоит благодарности. Просто я не мог оставить тебя под дождем на пустой дороге. Короче, забудь об этом.

Я натянул на голову капюшон своей ветровки. То же самое делал Эмори, когда какая-нибудь из девушек, которых он бросал, пыталась заговорить с ним в школьном коридоре. Лена посмотрела на меня и, покачав головой, швырнула мне спальный мешок — немного резко. Ее улыбка исчезла.

— Ладно, до встречи.

Она выбралась из машины и, приоткрыв ворота, побежала по грязной дорожке к дому. Я захлопнул обе двери, поднял спальный мешок и бросил его на заднее сиденье. От него по-прежнему разило костром. Но теперь к этому запаху прибавился слабый аромат лимонов и розмарина. Я закрыл глаза. А когда открыл их, девушка из моих снов была на полпути к веранде. Я опять открыл дверь.

— Эй, Лена! У нее стеклянный глаз.

Она остановилась и повернулась ко мне.

— Что ты сказал? Я не расслышала.

Дождевые капли летели в салон.

— Я говорю о миссис Инглиш. Тебе нужно сесть с другой стороны, иначе она вечно будет доставать тебя вопросами.

На ее мокром лице засияла улыбка.

— А может быть, мне нравится отвечать на вопросы.

Она взбежала по ступеням на веранду Равенвуда. Я завел «битер» и погнал машину задним ходом до самой развилки, чтобы потом свернуть налево — на ту дорогу, по которой ездил всю жизнь. До сегодняшнего дня.

Что-то блеснуло на пассажирском сиденье. Серебряная пуговица. Я сунул ее в карман в надежде, что этой ночью мне приснится Лена Дачанис.

 

12.09

РАЗБИТОЕ ОКНО

Она не приснилась.

Так крепко и без сновидений я не спал уже давно. Открыв глаза, посмотрел на окно. Оно было закрыто. Никакой грязи на простыни. Никаких таинственных песен в айподе — я проверил дважды. В ванной под душем чувствовался лишь запах мыла. Вернувшись в спальню и распластавшись на постели, я уставился в синий потолок. Мысли кружились вокруг племянницы старого Равенвуда. Зеленые глаза и черные волосы. Лена Дачанис. Имя, которое произносилось в ритме дождя.

Как далеко могли завести меня такие грезы?

Когда подъехал Линк, я уже ожидал его на тротуаре. В салоне «битера» пахло хуже, чем обычно. Мои кеды скрипнули на мокром коврике. Линк с укором покачал головой.

— Прости меня, дружище. Я все высушу после уроков.

— Это было бы неплохо, — ответил он. — И еще, сделай мне одолжение — сойди с бешеного поезда. Иначе все будут говорить о тебе, а не о племяннице старого Равенвуда.

Поначалу я не хотел рассказывать ему о том, что произошло вчера. Но мне нужно было поделиться с кем-то своими впечатлениями.

— Я видел ее.

— Кого?

— Лену Дачанис.

Он бросил на меня неодобрительный взгляд.

— Племянницу старого Равенвуда?

К тому времени, когда мы подъехали к школьной парковке, я рассказал Линку о том, что случилось на пустой дороге. Ну, может быть, не всю историю — ведь даже у лучших друзей есть секреты друг от друга. Кроме того, он вряд ли поверил бы в мои домыслы. Да и кто бы поверил? Я и сам сомневался в своих догадках. И пусть Линк не разобрался в деталях, однако, пока мы шли к шкафчикам, он сделал собственный вывод, соответствующий его представлениям о жизни:

— Так, значит, у тебя ничего не вышло? Ты просто подвез ее к дому.

— Как же не вышло? Ты вообще меня слушал? Я мечтал о ней месяцами, и вдруг она...

Линк оборвал меня пренебрежительным взмахом руки.

— Ты не подцепил эту телку, чувак. Она не пригласила тебя в дом с привидениями. И ты не видел того типа... Ну, сам знаешь кого.

Линк даже не стал произносить имя. Он намекал, что встреча с красивой девчонкой — это одно дело, а общение со старым Равенвудом — совсем другое. Я возмущенно покачал головой.

— Нет, но...

— Знаю-знаю. Ты сходишь с ума. Но я, чувак, советую тебе держать язык за зубами. У нас тут с этим строго. Короче, никто другой не должен знать, как ты лоханулся.

Я понимал, что моя симпатия к Лене будет воспринята в штыки. Но мне и в голову не приходило, что все окажется настолько безнадежным.

Входя в класс английского языка, я все еще думал о ней и о том, что произошло между нами. Лена Дачанис! Чем же она так привлекала меня? Возможно, тем, как она поглаживала свое дурацкое колье. Словно каждая его деталь, к которой она прикасалась, была по какой-то причине важна для нее. Или мне нравился стиль ее одежды: потрепанные кроссовки, джинсы или длинное платье. Глядя на нее, я будто уносился из Гэтлина — намного дальше, чем в своих мечтах. Наверное, этим все и объяснялось.

Задумавшись, я замедлил шаг, и кто-то налетел на меня. Сегодня это напоминало не паровой каток, а неудержимое цунами. Столкновение было таким сильным, что у меня перед глазами замелькали искры. Люминесцентная лампа над головой издала хлопок и погасла. Я пригнулся от боли. Лена повернулась ко мне.

— Итан, ты снова пытаешься убить меня? Второй раз за два дня?

В классе воцарилась гробовая тишина.

— О чем ты говоришь?

Слова с трудом слетали с моих губ.

— О том, что ты снова хотел сбить меня с ног.

— Я не нарочно. Просто не заметил тебя.

— То же самое ты говорил вчера вечером.

«Вчера вечером». В нашей школе эта короткая фраза могла навсегда изменить вашу жизнь. Хотя освещение в классе осталось прежним, мне показалось, что на нас навели прожектор и публика замерла в ожидании дальнейших откровений. Я почувствовал, что мои щеки начинают краснеть.

— Ладно, извини.

Почему я перешел на шепот? Все это выглядело ужасно по-идиотски.

Лена усмехнулась и направилась к парте на первом ряду — той же самой, за которой она сидела вчера. Прямо перед миссис Инглиш, на «зрячей» стороне. Это был мне урок. Никто не вправе указывать ей, где сидеть. Неважно, кто такой старый Равенвуд, но Лена достойна уважения за твердость характера. Я плюхнулся на соседнюю парту в середине «безлюдной зоны», где просидел всю прошлую неделю. Однако сегодня кое-что изменилось. Лена Дачанис заговорила со мной, и события приняли не просто плохой, а ужасный оборот.

Она посмотрела на меня, улыбнулась и быстро отвернулась к окну. Я попытался придумать какую-нибудь интересную фразу для начала разговора — по крайней мере, не глупую. Но тут рядом со мной уселась Эмили. К ней тут же пристроились Идеи Уэстерли и Шарлотта Чейз. На шесть рядов ближе к доске, чем обычно. Сегодня мне не помогло даже бегство на «зрячую» сторону. Миссис Инглиш приподняла голову и бросила на нас подозрительный взгляд.

— Эй, Итан! — окликнула меня Идеи. — Как делишки?

Она улыбалась мне, словно я был участником их маленького заговора. Меня не удивляло, что Идеи действовала по указке Эмили. В школе она считалась симпатичной девушкой, но недостаточно красивой для того, чтобы равняться с Саванной и Эмили. Идеи везде оставалась на вторых ролях: и в группе поддержки, и в жизни. Ни «база», ни летунья. Иногда ей вообще приходилось стоять позади пирамиды. Однако Идеи не сдавалась. Она нее время старалась чем-то выделиться — но особенной ей стать не удавалось. Особенных в «Джексоне» не было.

— Мы решили составить тебе компанию, — захихикав, добавила Шарлотта. — Чтобы ты не сидел здесь один.

Если Иден была на вторых ролях, то Шарлотта довольствовалась местом в третьем эшелоне. Будучи низкорослой толстушкой, она не отвечала стандартам группы поддержки. Ей никак не удавалось избавиться от детской полноты, хотя она вечно сидела на диете. И ее нельзя было винить за эти лишние десять фунтов. Она действительно старалась — съест пирог, а корочку оставит; на ланч — двойной бисквит и только половинка овощной подливы.

— Как мне надоела эта книга! — прошипела Эмили. — Наверное, скучнее не бывает.

Она не смотрела в мою сторону, демонстрируя всем, что участвует лишь в территориальном споре. Она как бы показывала классу, что давно уже сбросила меня со счетов, но решила не подпускать ко мне племянницу старого Равенвуда.

— А я, например, не хочу читать о людях, у которых посрывало крыши. Таких и у нас тут достаточно.

Эбби Портер, обитавшая обычно на «зрячей» стороне, подсела к Лене и робко улыбнулась ей. Лена ответила дружеской улыбкой и хотела о чем-то ее спросить. Но Эмили бросила на Эбби грозный взгляд — предупреждение о том, что племянница Равенвуда не заслуживает нашего знаменитого южного гостеприимства. Любое возражение стало бы актом социального самоубийства. Эбби раскрыла папку с документами совета учеников и зарылась в нее носом, избегая общения с Леной. Безмолвное предупреждение Эмили дошло до адресата. Эшер повернулась к Лене, брезгливо рассматривая ее неосветленные волосы, незагорелое лицо и ногти без розового лака. Идеи и Шарлотта с подобострастием смотрели на свою предводительницу, делая вид, что не замечают Лену. Температура отношения к ней опустилась сегодня до минус пятнадцати градусов. Она открыла свой потертый блокнот на спирали и начала что-то записывать. Эмили достала из сумочки мобильный телефон — наверное, решила послать кому-то сообщение. Я сунул между страницами тетради новый комикс о Серебряном Серфере. Заниматься своими делами на первом ряду было не так просто.

— Итак, юные леди и джентльмены, начнем урок. Поскольку в классе погасла только одна лампа, а остальные уцелели, будем считать, что вам не повезло. Я надеюсь, что вы прочитали заданные главы.

Миссис Инглиш подошла к доске и, поскрипывая мелом, написала тему урока.

— Давайте немного разомнемся и обсудим социальный конфликт в условиях маленького провинциального города.

Простодушная миссис Инглиш не знала, что мы сами являемся свидетелями такого конфликта. Прямо сейчас в классе разгоралось даже нечто большее, чем социальный конфликт в условиях провинциального города. Эмили Эшер готовила полномасштабную атаку.

— Кто знает, по какой причине Аттикус защищал Тома Робинсона от расистских нападок мелочных людей?

— Миссис Инглиш, я могу поспорить, что Лена Равенвуд ответит лучше всех, — с невинной улыбкой сказала Идеи.

Лена молча смотрела на страницы своего блокнота.

— Заткнись, — громко прошептал я Идеи. — Ты же знаешь, что это не ее фамилия.

— А может, и ее, — вмешалась Шарлотта. — Она ведь живет вместе с тем уродом.

— Следи за своими словами, — заметила Эмили. — Я слышала, они теперь влюбленная пара.

Похоже, она выкатила на позицию большие орудия.

— Тише, тише!

Миссис Инглиш повернулась к нам зрячим глазом. Мы замолчали. Лена пригнулась к столу, и ее стул громко скрипнул. Я тоже изменил позу, стараясь прикрыть ее от свиты Эмили. Как будто это могло удержать их от комментариев.

«Ты не остановишь их».

Что? Я испуганно выпрямился и осмотрелся вокруг. Но никто не говорил со мной. Вообще никто не говорил. Я взглянул на Лену. Она уставилась в блокнот. Отлично! Мало того что я видел странные сны и слышал воображаемую песню, так теперь появились еще и голоса.

Ситуация с новенькой задела меня за живое. Я чувствовал свою ответственность за происходящее. Ведь если бы не мое отношение к Лене, Эмили и остальные девицы не злились бы на нее так сильно.

«Злились бы».

Вот! Опять! Голос звучал очень тихо. Я с трудом различал слова. Казалось, что он доносится из моего затылка.

Идеи, Шарлотта и Эмили продолжали пальбу из пушек, но Лена не обращала на них внимания. Похоже, она могла блокировать их выпады, пока строчила что-то в блокноте.

— Харпер Ли однажды сказала, что вы не сможете понять человека, пока не походите в его туфлях. Что вы думаете по этому поводу? Кто хочет ответить?

«Просто Харпер Ли никогда не жила в Гэтлине».

Едва сдерживая смех, я осмотрелся по сторонам. Эмили взглянула на меня как на придурка. Лена подняла руку.

— Я думаю, она говорила о том, что любому человеку нужно давать шанс. Нужно верить в людей, а не автоматически скатываться к ненависти. Ты так не считаешь, Эмили?

Она с улыбкой посмотрела на Эшер.

— Маленькое чучело, — сквозь зубы прошептала Эмили.

«Ты не понимаешь, с кем имеешь дело».

Я наблюдал за Леной. Она отложила блокнот в сторону и начала что-то писать на руке. Я уже видел эти чернильные цифры. Новое число. Интересно, почему на руке, а не в блокноте, например? Покачав головой, я перевел взгляд на картинки комикса.

— Давайте поговорим о Страшиле Рэдли. Вы догадались, что это именно он оставил подарки для детей Финча?

— Он похож на старого Равенвуда, — прошептала Эмили. — Наверное, хотел заманить детей в свой дом, чтобы убить их.

Это прозвучало достаточно громко для того, чтобы могла услышать Лена, и в меру тихо, дабы миссис Инглиш не разобрала произнесенных слов.

— А потом он загрузил бы мертвые тела в катафалк, отвез их на дальние поля и закопал в сырую землю.

«Заткнись!»

На этот раз крик в моей голове сопровождался каким-то посторонним звуком. Слабым треском.

— У чокнутого Равенвуда такое же сумасшедшее имя, как у Страшилы Рэдли. Разве этого недостаточно?

— Ты права, — согласилась Шарлотта. — Это библейское имя вызывает во мне дрожь. Вот почему его никто больше не использует.

Я сжал кулаки. Было ясно, что они говорили не только о старом Равенвуде, но и о Лене. Я развернулся к Эмили.

— Слушай, почему бы тебе не помолчать немного?

Она сузила глаза.

— Ну что ты, Итан? Он же урод! У них в семье все такие. Это каждый знает.

«Заткнись, тебе сказано!»

Резкий пронзительный звук повторился снова. Теперь он еще больше походил на треск. Я оглянулся, выискивая источник звука. Меня удивило, что никто другой не слышал его — так же, как и голос.

Лена, сжав челюсти, смотрела прямо перед собой. Она намеренно фокусировала взгляд на одной точке, словно не желала видеть ничего другого. Внезапно мне почудилось, что комната стала уменьшаться в размерах, поглощая саму себя.

Стул Лены снова скрипнул на полу. Она поднялась на ноги и направилась к стоявшей у окна книжной полке, якобы заточить карандаш. Но на самом деле ей просто хотелось убежать от своры судей и присяжных «Джексона». Точилка завертелась.

— Его зовут Мелхиседек, — продолжила Эмили.

«Замолчи!»

Звук точилки перешел в надсадный вой.

— Моя бабушка говорит, что это сатанинское имя.

«Замолчи-замолчи-замолчи!»

— А что! — хихикнув, добавила Идеи. — Вполне ему подходит.

«ХВАТИТ!»

Крик в голове был таким громким, что я схватился за уши. Точилка перестала вращаться. Большое оконное стекло вдруг треснуло и вылетело из рамы. Окно находилось напротив первого ряда — рядом с книжной полкой, около которой стояла Лена. Осколки полетели в нас — в меня, Шарлотту, Идеи и Эмили. Девчонки закричали и пригнулись, прячась под парты. Внезапно я понял, что это был за треск. Давление невидимой силы. Крохотные трещины появились в стекле еще минуту назад. Они расползались в стороны, как узоры инея, пока все стекло не разлетелось на мелкие куски. В классе царил хаос. Девчонки кричали. Все вскочили со своих мест. Даже я.

— Без паники! Никто не пострадал?

Миссис Инглиш попыталась восстановить порядок.

Я повернулся к точилке. Мне хотелось убедиться, что Лену не зацепило осколками. Но ее зацепило. Она в отчаянии стояла среди крошева стекла. Ее лицо было бледнее обычного. Зеленые глаза снова стали большими, как в прошлую ночь во время ливня. Но теперь в них отражался испуг. Она больше не притворялась храброй.

Вытянув руки, Лена осмотрела их. На одной виднелись порезы. Красные капли падали на пол, оставляя на линолеуме тонкую дорожку.

«Я не хотела...»

Так это она разбила стекло? Или стекло разбилось и порезало ее?

— Лена!..

Она выбежала из класса. Я даже не успел узнать, насколько серьезна рана.

— Вы видели! — закричала Шарлотта. — Она разбила окно! Она подошла к полке и чем-то ударила по стеклу!

— Она ударила по нему кулаком! — вторила Идеи. — Я видела это своими глазами!

— А почему она тогда не истекла кровью? — поинтересовался кто-то из парней.

— Ты что, криминалист? Она, между прочим, пыталась убить нас осколками!

— Я позвоню своему папе и обо всем расскажу! — пригрозила Эмили. — Она такая же сумасшедшая, как ее дядя!

Их голоса напоминали вопли уличных котов. Девочки отчаянно старались перекричать друг друга. Миссис Инглиш пыталась усадить всех на места, но это было невозможно.

— Дети, успокойтесь! Я не вижу никаких причин для паники! Произошел несчастный случай. Вероятно, оконная рама обветшала и стекло просто выпало от порыва ветра.

Но никто не верил, что дело в старом окне и порыве ветра. Такое могла натворить только буря с молниями. Или племянница Равенвуда. Зеленоглазая гроза, накатившая на город. Ураган по имени Лена.

Как бы там ни было, одно я знал наверняка: погода у нас действительно изменилась. Гэтлин никогда не видел бури, подобной этой. И мы тогда даже не предполагали, что позже назовем ее мелким дождиком.

 

12.09

ГРИНБРАЙР

«Не ходи за мной, Итан».

Я слышал ее голос. Он звучал в моей голове. По крайней мере, мне так казалось.

«Не стоит делать этого».

А я думал, что стоило. Опрокинув стул, я выбежал в коридор. Сомнений больше не было. Я принял одну из противоборствующих сторон. Теперь наверняка возникнет множество проблем, но меня это мало тревожило.

Ведь дело было не только в Лене. Она была не первой. Я видел, как они поступали таким же образом со многими людьми. Как они травили Эллисон Бирч, когда у нее обострилась экзема! Никто не хотел сидеть рядом с ней в столовой и в классе. И как они издевались над бедным Скутером Ричманом за то, что он играл на тромбоне хуже всех в истории оркестра нашей школы.

И хотя на моем шкафчике никогда не было написано слово «трус», я сотни раз отступал в сторону, наблюдая за травлей слабаков и одиночек. Но это не давало мне покоя. Правда, не настолько сильно, чтобы выбегать из класса. Однако всему есть предел. Кто-то должен был восстать против правил стаи. Конечно, глупо судить обо всей школе по действиям двух-трех учеников. Как и о городе — но двум-трем семьям. Вот только в Гэтлине несправедливость стала обычным явлением. Возможно, именно поэтому Мэкон Равенвуд не покидал свой дом десятилетиями. Короче, я знал, что действовал правильно.

«Не делай этого. Ты думаешь, что иначе нельзя, но лучше не нужно».

Ее голос снова звучал в моей голове, будто обосновался там навечно. Я понимал, что завтра у меня начнутся неприятности. Но месть одноклассников меня не волновала. Сейчас я тревожился только о том, чтобы найти ее — как можно быстрее. Трудно сказать, была ли это забота о здоровье Лены или о моем собственном благополучии. Я просто не мог поступить по-другому.

Подбежав к кабинету биологии, я тихо приоткрыл дверь. Линк бросил на меня вопросительный взгляд, затем покачал головой и молча швырнул мне ключи от машины. Я поймал их на лету и побежал к школьной парковке. По моим догадкам, Лена должна была поехать домой. А куда бы вы отправились после подобного инцидента? Конечно домой. И хотя в Равенвуде обитал наш местный Страшила Рэдли, у Лены не было другого дома.

Особняк стоял на вершине холма, будто бросая вызов всему моему привычному миру. Не могу сказать, что я боялся. Слова «испуг» и «страх» не подходили для описания того, что я чувствовал. Я испугался, когда полицейские вошли к нам в дом и сообщили о смерти мамы. Я испугался, когда папа закрылся в кабинете и мне стало ясно, что он уже никогда не выйдет оттуда прежним. В детстве мне было страшно, когда я начал понимать, что маленькие куклы, сделанные Эммой, на самом деле не являются обычными игрушками.

Но Равенвуд не испугал бы меня даже в том случае, если бы он действительно был таким страшным, как в рассказах обывателей. На Юге мистика считается обычным делом. В каждом городе имеется свой дом с привидениями. Если вы проведете опрос населения, то по крайней мере треть жителей поклянется вам, что с ними по соседству обитает призрак или даже два. К тому же меня воспитывала Эмма, а она повсюду прятала крохотные мешочки, наполненные грязью и конским волосом, или рисовала на ставнях синие каракули, чтобы отогнать злых духов и демонов. Так что я привык к необычным явлениям. Хотя дом Равенвуда представлял собой в этом смысле нечто особенное.

Я подошел к воротам и нерешительно толкнул ажурную решетку. Ворота со скрипом открылись. Ничего сверхъестественного не произошло — ни вспышки, ни возгорания, ни шквала. Я не знал, чего ожидать при вторжении в Равенвуд, но, судя по моим догадкам насчет Лены, меня могло подстерегать здесь что-то очень необычное. Поэтому я решил передвигаться с максимальной осторожностью.

Если бы месяц назад мне сказали, что я войду в ворота Равенвуда, взберусь на холм и окажусь во владениях старого Мэкона, я б поднял на смех этого провидца и назвал бы его сумасшедшим. В городке типа Гэтлина вы невольно становитесь свидетелем всего, что происходит. Однако существуют места, где вам бывать не положено. В прошлый раз я лишь подошел к воротам. Теперь, приблизившись к усадьбе, удивился царившему здесь запустению.

Большой особняк вполне соответствовал типичному образу особняка южной плантации — образу, сложившемуся в сознании северян благодаря фильмам в жанре «Унесенных ветром». Старый дом по-прежнему впечатлял, по крайней мере своими размерами. Глядя на широкую веранду за стеной кипарисов и карликовых пальм, я представил себе людей, игравших здесь в карты под звон бокалов с мятным напитком, в который добавлялись виски, лед и сахар. Все могло бы так и быть, если бы не эта разруха. И если бы особняк не принадлежал Равенвуду.

Здание было построено в стиле греческого ренессанса, отнюдь не типичного для Гэтлина. Все фермерские дома в нашем городе возводились по так называемому федеральному шаблону, поэтому дом Равенвуда разительно от них отличался. Большие дорические колонны с облупившейся краской, поддерживали крышу, которая под острым углом спускалась в одну сторону. Из-за этого наклона создавалось впечатление, что дом скособочен, как старуха, страдающая артритом. Крытый портик отделился от дома и наклонился, угрожая рухнуть. Вряд ли кто-то осмелился бы пройтись по нему. Густой плющ опутывал стены, кое-где за ним проглядывали окна. Казалось, что растительность поглощает дом, стараясь сровнять его с землей.

Прямо над дверью, выступая на полметра вперед, торчал конец потолочной балки — характерный архитектурный элемент зданий восемнадцатого века. На боковой стороне бруса я заметил странную резьбу. Какие-то символы. По форме они напоминали круги и полумесяцы и, судя по всему, обозначали фазы луны. Подойдя к ветхому крыльцу, я вытянул шею, чтобы получше их рассмотреть. Мне доводилось видеть такие выступающие балки. Моя мать, историк Гражданской войны, часто указывала мне на них во время наших многочисленных поездок по историческим местам близ Гэтлина. Она говорила, что такие же выступавшие балки были у древних домов и замков Шотландии и Англии — тех самых стран, откуда приезжали сюда первые переселенцы. Обычно на балках люди вырезали слова молитв. Но символы, на которые сейчас смотрел я, выглядели совсем иначе — как иероглифы незнакомого языка. Вероятно, они означали что-то важное для прежних поколений Равенвудов, живших в те времена, когда их усадьба еще не разваливалась на части от ветхости.

Я затаил дыхание и взбежал на крыльцо, перепрыгивая через ступеньку. Мне показалось, что так риск провалиться через сгнившие доски уменьшается ровно наполовину. Массивное дверное кольцо было украшено скульптурным изображением львиной головы с оскаленной пастью. Я постучал. Мне никто не ответил. Я вновь постучал. Похоже, ее не было дома. Наверное, мое предположение оказалось ошибочным. Но затем я услышал знакомую мелодию. «Шестнадцать лун». Лена все-таки вернулась домой.

Я взялся за железную дверную ручку. Она скрипнула, по другую сторону двери послышался щелчок, и я приготовился увидеть Мэкона Равенвуда, который на протяжении всей моей жизни ни разу не появился в нашем городе. Но дверь не открылась. Я взглянул на брус, и что-то подсказало мне, как нужно действовать. У меня, конечно, были сомнения, однако в худшем случае дверь просто не открылась бы. Я прислушался к своей интуиции и, вытянув руку, нажал на центральный фрагмент резьбы. Тайная кнопка в виде полумесяца вошла в паз и привела в движение какой-то спусковой механизм. Дверь открылась почти без звука. Я переступил через порог. Пути назад уже не было.

Через окна в прихожую лился яркий свет — что казалось очень странным, учитывая заросли плюща и прикрытые ставни. Тем не менее в комнате было светло, и солнечные блики весело играли на новой полированной мебели. Я прошел в просторный зал. Никакого антиквариата, довоенных фамильных вещей или портретов маслом тех Равенвудов, которые были предками старого Мэкона. Зал выглядел словно на фото из каталога современной мебели. Элегантные кушетки и кресла, кофейные столики со стеклянными столешницами, стопка книг на ажурной этажерке. Все было модным и новым. Меня не удивило бы, если бы снаружи перед домом стоял фургон для доставки габаритных грузов.

— Лена?

Спиральная лестница, ведущая наверх, могла бы украсить любой универсам. Казалось, что она поднимается гораздо выше второго этажа. Я так и не увидел, где она заканчивается.

— Мистер Равенвуд?

Мой голос отразился эхом от высокого потолка. Похоже, в доме никого не было. По крайней мере, никто из его обитателей не желал выходить и общаться со мной. Внезапно я услышал шум за спиной и, повернувшись, едва не упал от испуга на замшевое кресло. Передо мной стояла черная собака — или даже волк. Какое-то жуткое свирепое животное. На его жестком кожаном ошейнике покачивалась маленькая серебристая луна. Собака смотрела прямо на меня, словно обдумывала дальнейшие действия. Ее глаза мне показались очень странными — слишком округлыми и человеческими.

Собака-волк зарычала и оскалилась. Этот громкий и резкий рык больше походил на возмущенный окрик. Я поступил так, как поступил бы любой на моем месте: побежал к входной двери.

Да что там побежал! Я скатился с крыльца и, почти не разбирая дороги, помчался по покрытой гравием аллее. Куда угодно, лишь бы подальше от особняка Равенвуда, подальше от ужасной зверюги, странных символов и скрипучей двери — назад в безопасную реальность дождливого дня. Аллея перешла в тропу, которая петляла по заросшему полю среди деревьев и кустов ежевики. Мне было даже неважно, куда она вела, — лишь бы подальше от чертова дома.

Пробежав сколько мог, я остановился и, согнувшись, уперся руками в колени. Моя грудь разрывалась. Ноги казались резиновыми. Посмотрев вперед, я увидел частично развалившуюся каменную ограду и макушки деревьев за ней. До меня донесся знакомый запах. Лимонный сад. Наверное, Лена была там.

«Я же просила тебя не приходить».

«Да, просила».

Мы снова, как в классе, разговаривали, не произнося ни слова. Я слышал ее голос у себя в голове. Казалось, что она стояла за моей спиной и шептала мне на ухо. Я направился к ней. Огороженный сад, вероятно, был ее любимым тайным местом — как у героини той книги, которую мама читала мне в детстве. Ограда выглядела очень старой. Каменная кладка местами обвалилась. Я раздвинул завесу плюща, скрывающую арочный проход со сгнившим деревянным каркасом, и до меня донеслись всхлипывания. Деревья и кусты мешали обзору. Я не видел ее.

— Лена?

Она не ответила. Мой голос прозвучал необычно. Отразившись эхом от каменной ограды, окружавшей сад, он окрасился в тревожные и незнакомые тона. Я отломал кончик ветки у ближнего куста. Конечно! Розмарин. И на дереве передо мной свисал идеально круглый желтый лимон.

— Это я, Итан.

Когда приглушенные рыдания стали громче, я понял, что она была где-то рядом.

— Уходи! Ты зря пришел, — услышал я в ответ.

Ее голос охрип, как при простуде. Наверное, она плакала с тех пор, как убежала из школы.

— Да, я слышал, как ты говорила это в моей голове.

Фраза прозвучала по-идиотски, но лучшего объяснения я придумать не смог. Судя по голосу, от Лены меня отделял пышный куст розмарина. Спотыкаясь о корни, я начал обходить вокруг него.

— В твоей голове?

В ее вопросе угадывалась внезапная заинтересованность. Она даже перестала плакать.

Все было как в моих снах. Я слышал голос Лены, но не видел ее. Но сейчас она пряталась где-то в этом заброшенном саду, а не падала в бездну. Я раздвинул ветви и оказался на небольшой прогалине. Лена, сжавшись в комочек, лежала в высокой траве и смотрела на небо. Ее левая рука была приподнята над головой; правая сжимала стебли травы. Она будто хотела улететь отсюда — хотела, но не могла. Длинная серая юбка раскинулась по траве и напоминала лужу. На лице Лены виднелись полоски от слез.

— Почему же ты не сделал это?

— Что не сделал?

— Не остался в школе?

— Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.

Я сел рядом с ней. Земля оказалась удивительно твердой. Я провел рукой по грунту и обнаружил, что сижу на плоском камне, скрытом под травой и почвой. Когда я лег на спину, Лена выпрямилась. Я сел, и она тут же опустилась спиной на траву. Мы вели себя ужасно неуклюже. Я снова лег. Каждое мое движение было скованным и напряженным. Какое-то время мы молча смотрели на небо. Из голубого оно превращалось в серое — как обычно в Гэтлине в сезон ураганов.

— Они ненавидят меня. Все до одного.

— Не все. Ты нравишься мне и Линку. Линк — мой ДРУГ.

— Ты просто не знаешь меня, — помолчав, ответила Лена. — Пройдет время, и тоже возненавидишь.

— Я чуть не задавил тебя, помнишь? Мне следует просто обожать тебя за то, что ты не сообщила в полицию и меня не арестовали.

Еще одна неудачная шутка, но она подействовала. На лице Лены промелькнула улыбка — самая короткая из виденных мной.

— Да, звонок в полицию стоит в начале моего списка. А кому мне сообщить о тебе? Тому толстому парню, который постоянно торчит у супермаркета?

Она снова обратила взор к небу. Я, затаив дыхание, смотрел на нее.

— Дай шанс этим ребятам. Они не все плохие. Я хочу сказать, некоторые из них кажутся сейчас злыми, но они просто завидуют тебе. Ты же наверняка чувствуешь это?

— О да, можно подумать.

— Они завидуют.

Я смотрел на ее лицо через высокую траву.

— Взять, к примеру, меня. Во мне тоже живет эта зависть.

— Тогда ты точно спятил, — покачав головой, сказала Лена. — Как можно завидовать девушке, которая ест ланч в одиночестве.

— Зато ты повидала мир.

Она бросила на меня скептический взгляд.

— И что? А ты, в отличие от меня, ходил все время в одну и ту же школу и жил в своем доме.

— В том-то вся и проблема.

— Поверь мне, это не проблема. Я разбираюсь в подобных делах.

— Ты ездила по разным городам. Я отдал бы полжизни за такую возможность.

— Сплошные разъезды не приносят радости. К тому же у тебя есть друг, а у меня — только собака.

— Но ты никого не боишься. Ты поступаешь как хочешь и говоришь что думаешь. А здесь все оглядываются друг на друга.

Лена поковыряла черный лак на ногте указательного пальца.

— Иногда мне хочется вести себя как все остальные. К сожалению, я не могу изменить свою суть. Я пыталась. Но мне не нравится носить правильную одежду или говорить то, что принято. Со мной всегда творится что-то неладное. А мне хочется оставаться собой и иметь при этом друзей, которые замечали бы, пришла я в школу или нет.

— Поверь, мы все следим за тобой. По крайней мере, сегодня наши девочки доказали это в полной мере.

Она почти засмеялась. Почти.

— Я имела в виду не такие, а добрые отношения.

Внезапное смущение заставило меня отвернуться в сторону.

«Я замечаю».

«Что замечаешь?»

«В школе ты или нет».

— Тогда ты точно спятил.

Казалось, что, произнося эту фразу, она улыбалась. Я взглянул на нее, и меня вдруг перестал волновать завтрашний день — будет ли кто-то сидеть со мной в буфете за одним столом или нет. Мне было трудно выразить свои чувства словами, но Лена для меня была превыше всего. Я знал, что больше не смогу молчать, если одноклассники начнут издеваться над ней. Такое не должно повториться.

— Знаешь, всегда так бывает, — прошептала Лена.

Она смотрела на небо, по которому плыли темно-серые облака.

— Ты о небе?

— О школе... обо мне.

Она приподняла руку и покрутила пальцем в воздухе. Небольшое облако завращалось в том же направлении. Лена вытерла рукавом покатившуюся по щеке слезинку.

— На самом деле мне не важно, понравлюсь я кому-то или нет. Я просто не хочу, чтобы меня ненавидели автоматически — без всяких причин.

Облако стало идеально круглым.

— Ты говоришь про этих идиоток? Через пару месяцев Саванна получит корону на зимнем балу, Эмили подарят машину, а Иден перекрасит волосы. Шарлотта тоже чем-нибудь обзаведется — тату, ребенком или не знаю чем еще. Вся история с тобой забудется.

Я лгал, и она знала это. Лена снова приподняла руку и слегка сжала пальцы. Облако смялось и начало походить на ущербную луну.

— Я знаю, они глупые. Все эти крашеные волосы... нелепые маленькие сумочки...

— Вот именно! Тупые курицы. Кого волнует их мнение?

— Меня волнует. Их ненависть причиняет мне боль. Я ведь тоже глупая, и обида на них делает меня еще глупее. Я пытаюсь глупостью побороть глупость.

Она помахала рукой, стирая луну с неба.

— Никогда не слышал о такой глупости.

Я взглянул на нее краем глаза. Лена попыталась скрыть улыбку. Какое-то время мы лежали в траве и смотрели на проплывавшие облака.

— Знаешь, что действительно глупо? У меня под кроватью залежи книг.

Я признался ей в том, о чем никогда и никому не говорил.

— И какие это книги?

— Романы Толстого, Сэлинджера, Воннегута. Я читаю их. Читаю, потому что они нравятся мне.

Она перекатилась на бок, согнула руку в локте и подперла голову ладонью.

— А что об этом думают твои приятели?

— Честно говоря, я помалкиваю о своем увлечении книгами. Такое лучше не выставлять напоказ.

— Это точно. Я заметила, что в школе ты читаешь комиксы.

Она говорила с напускной небрежностью.

— Сегодня я видела «Серебряного Серфера». Ты читал его перед тем, как все произошло.

«Ты наблюдала за мной?»

«Нет, я случайно заметила».

Меня по-прежнему терзали сомнения. Неужели мы общались телепатически? Или я просто воображал себе наш разговор? Но ведь я не сумасшедший! Пока.

Лена изменила тему разговора, точнее, вернулась к прежней:

— Я тоже люблю читать. В основном стихи.

Она почему-то представилась мне лежащей в постели, с книгой в руках. Но я с трудом мог вообразить себе такую картину в особняке Равенвуда.

— Да? Мне из поэтов нравится Буковски.

Я говорил ей правду, хотя прочитал лишь два его стихотворения.

— У меня есть все его книги,— похвасталась Лена.

Я знал, что ей не хотелось говорить о том, что произошло в классе. Но я больше не мог обходить эту тему. Мне нужно было знать правду.

— Так ты расскажешь мне или нет?

— О чем?

— О том, что случилось сегодня.

Последовало долгое молчание. Лена села и сжала в руках стебли высокой травы. Потом провела ладонями по складкам платья, пригнулась и посмотрела мне в глаза. Ее лицо было всего лишь в нескольких дюймах от меня. Я лежал не двигаясь, пытаясь сконцентрироваться на ее словах.

— На самом деле я не знаю, что случилось. Иногда такое происходит. Я не могу контролировать эти силы.

— Это как сны?

Я всматривался в ее лицо, выискивая намек на признание.

— Да, — рассеянно ответила она. — Как наши сны.

Лена вздрогнула и с тревогой посмотрела на меня. Значит, я с самого начала был прав!

— Ты помнишь их!

Она закрыла лицо ладонями. Я сел и потянул ее за рукав.

— Значит, это ты! И тебе известно, что там был я. Все это время ты знала, о чем я говорил.

Я прикоснулся к ладоням Лены, отвел их от ее лица. В моих руках загудел электрический ток.

«Ты та девушка из сновидений!»

— Почему ты ничего не говорила раньше?

«Я не хотела, чтобы ты знал».

Она смотрела мимо меня.

— Но почему?

Мой вопрос прозвучал слишком громко в тишине уединенного сада. Лена взглянула на меня. Она побледнела и казалась испуганной и беззащитной. Ее глаза походили на море перед штормом у побережья Южной Каролины.

— Я не ожидала встретить тебя здесь. Мне казалось, это просто сны. Итан, я не знала, что ты существуешь в реальности.

— А когда узнала... Почему ты ничего не сказала?

— У меня тяжелая жизнь. Я боюсь, что ты... Мне не хочется, чтобы кто-то страдал из-за меня.

Я не понимал, о чем она говорит. Мои пальцы касались ее ладони. Грудь переполняла удивительная нега. Чтобы не упасть, я уперся другой рукой в край каменной плиты и почувствовал под пальцами что-то небольшое и круглое. Возможно, это был жук или осколок камня. Он отделился от плиты и оказался в моей ладони. Вдруг я содрогнулся. Лена сжала мои пальцы.

«Что случилось, Итан?»

«Я не знаю».

Все внезапно изменилось. Будто я попал в другое место. Вокруг по-прежнему был сад, но не тот. И запах лимонов тонул в горечи дыма...

Близилась полночь, а небо было алым от пожарит. Языки огня тянулись к облакам, клубы дыма глотали все на своем пути. Даже луну. Поле превратилось в вязкое месиво. Земля, промокшая от долгих дождей, покрылась серым пеплом. И если бы только дождь полил ее сегодня!

Женевьева надсадно закашляла. Дым обжигал ее горло. Было больно дышать. Грязь цеплялась за подол и тянула юбку вниз, заставляя спотыкаться почти на каждом шагу. Но Женевьева упрямо шла вперед. То был конец света. Конец ее мира. Она слышала женские крики вперемешку с выстрелами и безжалостным ревом пламени. Слышала, как солдатам отдавали приказы убивать всех подряд.

— Сжечь эти дома! Пусть мятежники почувствуют вкус поражения! Уничтожайте всех, кого увидите!

Солдаты Союза поджигали усадьбы, хлева и амбары. Они обливали керосином простыни и занавески. Женевьева видела, как полыхали плантации соседей, как знакомые семьи пытались вырваться из объятий пламени, но чаще всего безуспешно. Языки огня отрезали пути спасения, пожирая людей вместе с домами, в которых они родились.

Вот почему она бежала — в дым, в огонь, прямо в пасть зверя. Она должна была добраться до Гринбрайра раньше, чем туда придут убийцы. Время поджимало. Солдаты методично сжигали плантации, оставляя широкий огненный след вдоль этого берега Санти. Они уже сожгли Блэквелл. Следующим был Голубиный перекресток. Затем Гринбрайр и Равенвуд. Генерал Шерман объявил карательную акцию, и его армия, пройдя по трупам сотни миль, добралась наконец до Гэтлина. Они сровняли с землей почти каждую плантацию Колумбии, затем двинулись на восток, сжигая все на своем, пути. Когда северяне вошли в Гэтлин, во дворах по-прежнему развевались флаги Конфедерации — это стало еще одним поводом для зверств.

Запах лимонов подсказал ей, что она опоздала. Запах лимонов, смешанный с золой. Они сожгли даже их сад.

Мать Женевъевы любила лимоны. Поэтому отец, погостив у приятеля в Джорджии, привез оттуда два лимонных саженца. Все говорили, что они не вырастут, что холодная зима Южной Каролины убьет их на корню. Но мать не слушала этот вздор. Она посадила деревья на краю хлопкового поля и начала заботиться о них, как о собственных детях. В холодные зимние ночи она укрывала саженцы шерстяными одеялами и нагребала землю по краям, чтобы в почве удерживалась влага. Лимоны выросли. Через пару лет отец Женевьевы привез еще двадцать восемь деревьев. Некоторые городские леди выпрашивали у мужей лимонные саженцы для своих садов, но их деревья гибли. Лимоны росли только в Гринбрайре, только под заботливой опекой ее матери. И казалось, что никакая беда не уничтожит эти деревья. Пока не пришли солдаты...

— Что происходит?

Лена отдернула руку от моих пальцев. Я открыл глаза и увидел, как сильно она дрожит. В моем кулаке по-прежнему находился предмет, который я нашел у края каменной плиты.

— Думаю, наши видения как-то связаны с этим.

Я разжал пальцы. У меня на ладони лежала старая овальная камея. На передней крышке из перламутра или слоновой кости было вырезано женское лицо. Тонкая работа искусного мастера. На боку камеи виднелась небольшая шишечка.

— Смотри! Старинный медальон!

Я нажал на пружину, и передняя крышка открылась. На внутренней ее стороне обнаружилась витиеватая надпись.

— Тут написано «Гринбрайр». И ниже стоит дата.

— А что такое Гринбрайр? — спросила Лена.

— Наверное, название плантации. Этот сад раньше принадлежал не Равенвуду, а Гринбрайру.

— А то видение? Огонь, пожары? Ты тоже их видел?

Я кивнул. Произнести хоть слово о таком ужасном зрелище было непросто.

— Похоже, это все, что осталось от Гринбрайра.

— Дай мне взглянуть на медальон, — попросила она.

Я осторожно передал ей медальон. Он выглядел старым, побывавшим во многих передрягах. Возможно, эта камея пережила даже пожар из нашего видения. Лена повертела ее в руках.

— Одиннадцатое февраля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.

Вдруг она побледнела и выронила медальон.

— Что с тобой?

Лена с ужасом смотрела на траву, в которую упала камея.

— Одиннадцатое февраля. Это день моего рождения.

— Просто совпадение. Считай, что ты заранее получила подарок.

— В моей жизни не бывает совпадений.

Я поднял медальон и перевернул его. На задней стороне виднелись две группы выгравированных инициалов.

— И. К. У. и Ж. К. Д. Наверное, этот медальон принадлежал кому-то из них.

Внезапно внутри у меня все похолодело.

— Как странно! Мои инициалы тоже И. К. У.

— Мой день рождения. Твои инициалы. Ты по-прежнему думаешь, что это совпадение?

Возможно, она была права. И все же...

— Давай еще раз попытаемся вызвать видения. Может быть, узнаем что-то новое.

Мое разгоревшееся любопытство походило на чесотку — сопротивляться было очень трудно.

— Не знаю. А вдруг это опасно? Там все так реально. У меня глаза еще слезятся от дыма.

Она была права. Мы не покидали сад и при этом испытали отчетливое ощущение, что нас забросило в гущу пожаров. В горле все еще першило от дыма. Впрочем, это меня остановить не могло. Я сжал медальон в кулаке и протянул вторую руку Лене.

— Не бойся. Разве тебя так легко испугать?

Это был вызов. Она фыркнула и, покачав головой, шагнула ко мне. Наши пальцы переплелись, и я почувствовал, как тепло ее руки распространилось по моим венам. Электрические мурашки — пожалуй, точнее не скажешь. Прикрыв веки, я начал ждать видений. Однако ничего не случилось. Я разочарованно открыл глаза.

— Возможно, нам все показалось. Или у амулета кончились батарейки.

Лена посмотрела на меня так, словно я был Эрлом Петти, стоящим у доски на уроке алгебры.

— Иногда лучше молчать, чем говорить. Особенно когда ты не понимаешь того, что делаешь.

Она встала и отряхнула платье.

— Мне пора идти.

Лена еще раз взглянула на меня сверху вниз.

— Знаешь... ты не оправдал моих ожиданий.

Она повернулась ко мне спиной и, обходя лимонные деревья, направилась к выходу из сада.

— Подожди! — крикнул я.

Я вскочил на ноги и, спотыкаясь о корни, побежал за ней. У последнего лимонного дерева она остановилась.

— Не нужно, Итан.

— Что не нужно?

Она отвела взгляд в сторону.

— Просто забудь обо мне. Пока еще все хорошо.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Серьезно. Что тебе не нравится?

— Лучше оставь меня в покое.

— Ты считаешь себя самой необычной девушкой в мире?

— Нет. Но... я действительно особенная.

Она повернулась, чтобы уйти. Я нерешительно дотронулся до ее плеча. Вечернее солнце ласкало нас теплыми лучами. Под тканью чувствовались ее выступающие кости. Она казалось мне такой же хрупкой, как в том сне о падении. Но потом Лена обернулась — и я поразился ее внутренней силе. От былой хрупкости не осталось и следа. Возможно, дело было в ее взгляде. Прошло несколько секунд, и она наконец повернулась ко мне полностью. Я сделал еще одну попытку.

— Послушай. С нами что-то происходит. Сны, песня, запах, медальон. Я думаю, нам суждено стать друзьями.

— Ты сказал — запах? — встревожилась она. — Из-за этого мы подружимся?

— Ну, можно понять и так. Хотя я выразился иначе.

Лена взглянула на мою руку, и я торопливо убрал ее с плеча. Мне не хотелось расставаться. Я посмотрел ей прямо в глаза — наверное, впервые за все эти дни. Зеленая глубь ее взора, казалось, не имела дна. Я мог потратить целую жизнь, но так и не достичь предела. Наверное, Эмма, говоря о «глазах — окнах души», имела в виду что-то подобное.

«Слишком поздно, Лена. Я уже подружился с тобой».

«Мне так не кажется».

«Нас связали обстоятельства».

«Прошу тебя! Поверь мне! Мы не можем быть друзьями».

Она отвела взгляд в сторону, прислонилась к стволу лимонного дерева и печально улыбнулась.

— Я знаю, ты не похож на остальных. Но ты понятия не имеешь, кто я такая. Хотя меня тоже удивляет возникшая связь. Я не могу объяснить, почему мы видим одни и те же сны.

— Скажи, ты против нашей дружбы, потому что...

— Через пять месяцев мне исполнится шестнадцать лет.

Она приподняла ладонь, на которой, как обычно, было написано число. На этот раз 151.

— Сто пятьдесят один день.

Столько осталось до ее дня рождения! Вот что значит постоянно уменьшающееся число на тыльной стороне ладони. Она вела обратный отсчет.

— Ты не понимаешь, что это означает, Итан! Ты ничего не знаешь! Я больше не могу находиться здесь.

— Но ты находишься здесь.

Она перевела взгляд в сторону дома и отстраненно спросила:

— Тебе нравятся стихи Буковски?

— Да, — смущенно ответил я.

— Даже не пытайся.

— Не понял...

— Эта фраза написана на его могильной плите.

Она побежала к арочному проходу и скрылась из виду. Пять месяцев. Я действительно не знал, что означает этот срок. Но живот свело судорогой от недоброго предчувствия — от какой-то необъяснимой паники. Я выбежал за ограду, однако Лены уже не было. Как будто не было вообще! Остался едва уловимый запах лимонов и розмарина. Забавно! Чем больше она убегала от меня, тем сильнее мне хотелось следовать за ней.

«Даже не пытайся».

Я знал, что на моей могиле будут другие слова.

 

12.09

СЕСТРЫ

Мне повезло, что к моему приходу домой кухонный стол еще не был накрыт — Эмма убила бы меня, если бы я опоздал на ужин. Но я не учел одного обстоятельства. В ту самую минуту, когда я покинул класс английского языка, городская телефонная сеть пришла в активное состояние, и в течение дня Эмме позвонило не меньше половины жителей Гэтлина.

— Итан Уот? Это ты? Потому что, если это ты, тебя ожидают огромные неприятности.

Из кухни доносился знакомый стук ножа. Она шинковала овощи. Похоже, ситуация была еще хуже, чем я предполагал. Пригнув голову, я поднырнул под дверной косяк. Эмма стояла у углового стола. Ее фигуру украшал брезентовый заводской фартук с четырнадцатью карманами для гвоздей и четырьмя крючками для различных электрических инструментов. В руке она держала широкий нож. На столе возвышалась горка моркови, кабачков и прочих овощей, трудно сказать каких. Китайские «весенние рулеты» готовились из большого количества ингредиентов. Это был самый трудоемкий рецепт из тех, что хранились в ее синей пластмассовой коробочке. И если Эмма, никогда не отличавшаяся пристрастием к китайской пище, делала «весенние рулеты», то мои дела действительно оставляли желать лучшего. Я попытался придумать правдоподобное объяснение, но в голову ничего не приходило.

— После полудня мне позвонил твой тренер. А еще звонили миссис Инглиш и директор Харпер, мама Линка и леди из ДАР. Ты же знаешь, как я ненавижу этих дам. Они злые, как грех во плоти.

Гэтлин наводняли различные женские общества, и все они отпочковались от ДАР. Чтобы добиться членства в организации с таким названием — Дочери американской революции, — претенденткам следовало сначала доказать, что они имеют родственные связи с настоящими патриотами американского Юга. Зато, став членами ДАР, они обретали множество неоспоримых прав. Например, могли советовать своим соседям с Речной улицы, в какой цвет красить фасады своих домов, или судить и донимать любого жителя города. Кроме Эммы, естественно. Хотел бы я посмотреть на них, если бы они не сделали такого исключения.

— Все эти люди говорили одно и то же. Что ты якобы ушел из школы посреди урока. Что ты, как маленький щенок, побежал за девочкой Дачанис.

Еще одна морковка была изрублена на мелкие куски.

— Я знаю, Эмма, ты права. Но...

Острый нож рассек кабачок на две половинки.

— А я им ответила: «Нет, мой мальчик не покинул бы школу без разрешения! И он не пропустил бы тренировку! Наверное, тут какая-то ошибка. Наверное, кто-то другой проявил неуважение к учителям и запятнал фамилию своей семьи. Тот мальчик, которого я вырастила, не мог совершить подобного проступка!»

На разделочную доску полетел зеленый лук. Я расстроил Эмму тем, что совершил непростительное преступление: выставил ее в плохом свете в глазах заклятых врагов — миссис Линкольн и женщин из ДАР.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание? Почему ты убежал из школы, словно тебе хвост подпалили? Только не говори мне об этой девчонке! Я не хочу больше слышать о ней!

Как тут можно было объясняться? Я печально вздохнул. Признаться ей, что я несколько месяцев видел сны о таинственной девушке? Что эта девушка вдруг появилась в нашем городе и оказалась племянницей Мэкона Равенвуда? Что в дополнение к ужасающим снам я пережил видение и повстречал в нем женщину, которая, похоже, жила во время Гражданской войны? Из такой ситуации меня мог вытащить только взрыв солнца с одновременной гибелью всех ближайших планет.

— Эмма, это не то, что ты думаешь. Ребята в нашем классе начали издеваться над Леной и говорить, что ее дядя возит трупы в своем катафалке. Она расстроилась и выбежала из класса.

— Я жду объяснений, которые касались бы твоих поступков!

— А разве ты не учила меня ходить перед взором Бога? Тебе не кажется, что это он побудил меня заступиться за обиженную девушку?

Зря я так сказал. В ее глазах вспыхнул праведный гнев.

— Не смей использовать имя Божье, чтобы оправдать свои нарушения школьных правил! Иначе я, клянусь Небом, выйду во двор, найду прут и выжгу истину на твоей заднице! И меня не волнует, сколько тебе лет. Ты понял меня, мальчик?

Эмма ни разу в жизни не била меня, хотя несколько раз гонялась за мной с прутом в руке, чтобы привить уважение к старшим. Но сейчас все было по-другому. Ситуация стремительно ухудшалась, превращаясь из плохой в кошмарную. Требовался отвлекающий момент. Я вспомнил о медальоне в моем заднем кармане. Эмма любила загадки и тайны. Когда мне было четыре года, она учила меня читать по детективным романам. А сколько кроссвордов я помогал ей разгадывать, подсматривая из-за плеча! В детском саду я единственный читал на черной доске любые слова, начинавшиеся на «экс-», потому что был знаком с «экспертизой» и «эксгумацией». Старинный медальон мог сослужить мне неплохую службу. При этом рассказывать Эмме о пережитом видении времен Гражданской войны было вовсе не обязательно.

— Да, Эмма, ты права. Я виноват. Мне не следовало убегать из школы. Но я хотел убедиться, что с Леной все в порядке. У нее за спиной разбилось окно, и она порезала руку до крови. Я поехал за ней только для того, чтобы посмотреть, не опасна ли рана.

— Ты входил в их дом?

— Нет, мы встретились с Леной снаружи. Насколько мне известно, ее дядя очень застенчивый.

— Только не говори мне о Мэконе Равенвуде с таким видом, словно ты знаешь о нем больше меня.

Она бросила на меня свой особый взгляд.

— О-т-у-п-е-н-и-е.

— Что?

— Ты совсем потерял разум, Итан Уот.

Я вытащил медальон из кармана и подошел к ней поближе.

— Мы гуляли по полю за их домом и нашли вот эту вещь.

Разжав кулак, я показал ей камею.

— Там внутри надпись.

Лицо Эммы исказила гримаса ужаса. По моей спине пробежал холодок. Мне показалось, что у нее начался приступ удушья.

— Эмма, ты в порядке?

Я хотел подхватить ее под руку на тот случай, если она потеряет сознание. Но Эмма отдернула локоть, будто обожглась о ведро с кипятком.

— Где ты взял эту вещь? — спросила она зловещим шепотом.

— Мы нашли ее на поле около Равенвуда.

— Нет, ты нашел ее не там!

— О чем ты говоришь? Ты знаешь, кому она принадлежала?

— Стой здесь, — прокричала она, выбегая из кухни. — Не двигайся!

Пропустив эти указания мимо ушей, я последовал за Эммой в ее комнату. Небольшая спальня скорее походила на аптеку. Низкая кушетка с белым покрывалом терялась среди дюжины шкафов. На полках хранились аккуратно сложенные газеты с заполненными кроссвордами (Эмма никогда не выбрасывала их) и банки с ингредиентами для магических амулетов — солью, цветными камнями и травами. Имелась и особая коллекция: банка с черными корешками и упавшие с деревьев птичьи гнезда. Одна полка была уставлена бутылками с землей.

Эмма вела себя странно — даже по ее стандартам поведения. В коридоре нас разделяла всего пара шагов. Но когда я вошел в комнату, она уже рылась в ящиках буфета.

— Эмма, в чем дело?

— Разве я не велела тебе оставаться на кухне? — закричала она, увидев меня. — Не вноси это сюда!

— Почему ты так расстроилась?

Она сунула несколько предметов в карман своего заводского фартука и выбежала из спальни. Я вновь последовал за ней.

— Эмма, что происходит?

— Вот! Возьми!

Стараясь не касаться моей руки, она передала мне потрепанный носовой платок.

— Оберни эту вещь. Да, правильно. И еще один раз.

Ее нынешнее «помрачение» превосходило все мыслимые границы. Казалось, она повредилась рассудком.

— Эмма...

— Итан! Делай, как я говорю!

Она никогда не называла меня просто по имени.

Когда я завернул медальон в носовой платок, она немного успокоилась. Покопавшись в нижних карманах фартука, вытащила небольшой мешочек и склянку с темным порошком. Я тут же понял их предназначение. Очередной оберег. Ее рука слегка дрожала, когда она насыпала в мешочек магический порошок.

— Ты хорошо завернул эту штуку?

— Ну, — ответил я, ожидая нагоняй за такой фамильярный ответ.

— Уверен?

— Тогда засунь ее сюда.

Кожаный мешочек оказался неестественно теплым и гладким на ощупь.

— Быстрее!

Я сделал, как она велела. Зловещий медальон был помещен в надежный контейнер.

— Завяжи его вот этим, — сказала Эмма, передав мне обычный на вид шнурок, хотя все, что она использовала для оберегов, обладало магической сутью. — Теперь отнеси вещь туда, где ты нашел ее. Зарой медальон в землю. И сделай это как можно быстрее.

— Эмма, объясни, что происходит?

Она подошла, схватила меня рукой за подбородок и отбросила волосы с моих глаз. Впервые с тех пор, как я вытащил медальон из кармана, она смотрела прямо на меня. Это была самая длинная минута в моей жизни. Я никогда прежде не видел у нее такого выражения лица.

— Нет, — наконец прошептала она, опуская руку. — Ты не готов.

— К чему я не готов?

— Сделай все, как я сказала. Отнеси мешочек туда, где ты нашел эту вещь. Закопай его в землю и вернись домой. О той девочке забудь! Я не хочу, чтобы ты общался с ней, понял?

Она сказала мне только то, что посчитала нужным. Никакие дальнейшие расспросы не привели бы ни к чему хорошему. Эмма прекрасно гадала на картах и решала кроссворды. Однако лучше всего она хранила свои секреты.

— Итан Уот, ты проснулся?

Сколько времени? Половина десятого. Обычно по субботам я вставал с постели пораньше. Но вчера вечером после двухчасового кружения по полям вокруг города я едва держался на ногах от усталости. Мне хотелось, чтобы Эмма поверила, будто я вернулся в Гринбрайр и закопал медальон.

Выбираясь из кровати, я наступил на коробку засохших орео. Моя спальная всегда напоминала свалку — в ней было столько всякой всячины, что отец, поднимаясь ко мне, обычно предупреждал: «Сынок, однажды ты спалишь весь дом!» Впрочем, он уже давно сюда не заходил. В дополнение к карте стены и потолок были обклеены плакатами с видами тех городов и областей, где я надеялся побывать: Афины, Барселона, Москва, Аляска. Вдоль стен возвышались штабеля коробок из-под обуви. Некоторые поднимались на три-четыре фута в высоту. Могло показаться, что коробки стоят в хаотичном порядке, но я мог точно указать расположение любой из них, начиная от белой, с надписью «Адидас», где хранилась коллекция зажигалок, собранная в пироманиакальный период в восьмом классе, и кончая зеленой коробкой «Нью беланс» с пустыми гильзами и клочком флага, который мы с мамой нашли в форту Самтер.

Мне нужна была желтая коробка «Найк», с медальоном, который подействовал на Эмму словно нокаутирующий удар. Я открыл крышку и вытащил кожаный мешочек. Вчера вечером мне показалось, что я спрятал его вполне надежно, но сегодня решил на всякий случай сунуть медальон в карман.

Снизу донесся крик Эммы:

— Вставай или опоздаешь к Сестрам.

— Спущусь через минуту.

Каждую субботу я проводил полдня с тремя самыми старыми в городе женщинами: моими двоюродными бабушками Мерси, Пруденс и Грейс. Жители Гэтлина называли их Сестрами, словно они представляли собой одно существо — что, по сути, так и было. Приблизившись к столетнему возрасту, они уже не помнили, кто из них был старше остальных. Сестры многократно выходили замуж, чем очень гордились. Пережив всех своих супругов, они в конце концов поселились вместе в доме бабушки Грейс. Я считал их не столько старыми, сколько сумасшедшими.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, мама начала приводить меня к ним, чтобы я помогал им. С тех пор я навещал их по субботам. Самой неприятной обязанностью было сопровождение бабушек в церковь. Сестры, южные баптистки, посещали церковь по субботам и воскресеньям, а также в другие дни.

Обычно я воспринимал визиты к ним как тяжкое бремя. Но сегодня все было иначе. Я принял душ еще до третьего окрика Эммы. Мне не терпелось выбраться из дома. Сестры знали все о каждом жителе Гэтлина. Благодаря своим бракам они успели обзавестись родственными связями почти с половиной горожан. После пережитого видения я был уверен, что буква Ж в Ж. К. Д. означала Женевьеву. А кто мог расшифровать остальные инициалы? Только три самые старые женщины в городе.

Открыв верхний ящик комода, где лежали мои чистые носки, я заметил маленькую куклу, похожую на обезьянку. В ее лапах был зажат крохотный мешочек с солью и голубым камнем. Еще один оберег Эммы. Они предназначались для изгнания злых духов, против неудачи и даже простуды. Когда отец перестал ходить в церковь и начал запираться в своем кабинете, она по воскресеньям подсовывала кукол ему под дверь. Хотя папа никогда не обращал внимания на ее обереги, Эмма говорила, что добрый Господь дает людям небольшой кредит веры за демонстрацию намерения. Однако через пару месяцев отец заказал в интернет-магазине кухонную ведьму и повесил её над плитой. Эмма так рассердилась, что целую неделю подавала ему холодную кашу и пережаривала кофейные бобы.

Обычно я, натыкаясь на ее «подарки», не придавал им никакого значения. Но про этот подумал, что он явно связан с медальоном — точнее, с той информацией, которую Эмма пыталась скрыть от меня.

Когда я прибыл в дом Сестер, там царил настоящий хаос. Дверь открыла бабушка Мерси. Она еще не успела снять бигуди.

— Итан! Слава богу, ты пришел! У нас случилось непредвиденное!

Она произнесла приставку «не», как будто та была отдельным словом. Обычно я вообще не понимал половинy из того, что говорили Сестры. Виной тому был сильный акцент бабушек и плохая грамматика. Для Гэтлина такое типично: вы можете определить возраст людей по их речи.

— Мэм?

— Харлон Джеймс ранен, и я не думаю, что он... поправится.

Последнее слово старушка произнесла очень тихо, почти прошептала, словно нас подслушивал сам Господь Бог и она боялась подать ему плохую идею. Харлон Джеймс был йоркширским терьером бабушки Пруденс, названным так в честь ее последнего покойного мужа.

— Что случилось?

— Я скажу, что случилось! — ответила бабушка Пру, возникшая из ниоткуда с аптечкой в руке.— Грейс попыталась убить бедного Харлона Джеймса. Он едва цепляется за жизнь.

— Я не хотела убивать его, — прокричала из кухни бабушка Грейс. — Не рассказывай сказки, Пруденс Джейн. Это был несчастный случай!

— Итан, позвони Дину Уилксу и скажи ему, что у нас непредвиденный инцидент, — проинструктировала меня бабушка Пру, доставая из аптечки два широких бинта и капсулу с нюхательной солью. — Мы теряем его!

Травмированный Харлон Джеймс лежал в кухне на полу. Он выглядел напуганным, но отнюдь не умирающим. Увидев хозяйку, терьер вскочил на ноги и попытался удрать. Его задняя лапа была подогнута и волочилась по полу.

— Грейс, Бог свидетель, если Харлон Джеймс умрет...

— Он не умирает, бабушка Пру, — успокоил ее я. — У него, похоже, сломана нога. Что произошло?

— Грейс пыталась убить его шваброй.

— Это неправда! Я же говорила! Я забыла надеть очки и приняла его за корабельную крысу. А он бегал по кухне, туда-сюда...

— Откуда тебе знать, как выглядит корабельная крыса? Разве ты когда-нибудь была в порту? Да ты за всю жизнь ни одного корабля не видела!

Одним словом, я подогнал к крыльцу принадлежавший Сестрам «кадиллак» 1964 года, усадил в него старушек, находившихся в состоянии полной истерики, затем вынес из дома корзинку с Харлоном Джеймсом, которому, возможно, действительно хотелось умереть, и отвез всю эту компанию в офис Дина Уилкса. Мистер Уилкс был владельцем зоомагазина, то есть почти ветеринаром. К счастью, Харлон Джеймс отделался лишь сломанной ногой, и Дин Уилкс сумел ему помочь.

К тому времени, когда мы вернулись в дом Сестер, я уже не верил, что мне удастся выведать у бабушек какую- то полезную информацию. На подъездной аллее стоял пикап Тельмы. Мой отец нанял эту женщину для присмотра за старушками после того, как десять лет назад бабушка Грейс устроила пожар, забыв выключить газовую плиту, на которой готовился лимонный пирог. Сестры ушли в церковь, а через пару часов к их дому примчались пожарные машины.

— Ну, девочки, — прокричала из кухни Тельма, — куда вы ездили?

Старушки, расталкивая друг друга, пытались поскорее прорваться в кухню, чтобы рассказать Тельме о своей беде. Я переждал эту битву у порога, затем сел в плетеное кресло рядом с бабушкой Грейс, у которой сейчас был очень подавленный вид. Еще бы! Она снова стала посмешищем для всего города. Я вытащил медальон из кармана и принялся раскачивать его на цепочке.

— Эй, красавчик, где ты достал эту штуку? — спросила Тельма, вытаскивая из консервной банки какую-то подозрительную снедь.

Она поднесла ложку ко рту. Выглядело это несколько странно, потому что Тельма была не лишена некоторой изысканности и напоминала Долли Партон.

— Это какой-то медальон. Я нашел его на плантации Равенвуда.

— Равенвуда? Какого черта ты там делал?

— Там живет одна моя знакомая.

— Ты имеешь в виду Лену Дачанис? — спросила бабушка Мерси.

Конечно, она была в курсе городских новостей. Гэтлин есть Гэтлин.

— Да, мэм. Мы с ней учимся в одном классе.

Мне удалось привлечь их внимание!

— Мы нашли этот медальон в лимонном саду неподалеку от их дома. Я не знаю, кому он принадлежал раньше, но выглядит довольно старым.

— Тот сад никогда не был собственностью Мэкона Равенвуда, — без тени сомнения сказала бабушка Пру. — Это участок Гринбрайра.

— Дай-ка мне взглянуть, — попросила бабушка Мерси, доставая очки из кармана халата.

Я положил медальон на носовой платок и протянул его старушке.

— Там есть надпись.

— Я не могу прочитать ее. Грейс, не разберешь ли эти буквы?

Она передала медальон бабушке Грейс.

— Я вообще ничего не вижу, — прищуриваясь, ответила та.

— Тут две группы инициалов, — сказал я, указывая на желобки, прорезанные в металле. — И. К. У. и Ж. К. Д. Если вы откроете крышку, там будет дата — одиннадцатое февраля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.

— Какая-то знакомая дата, — заметила бабушка Пру. — Мерси, что случилось в тот день?

— Одиннадцатого февраля? Это же дата твоей свадьбы, Грейс.

— Я вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, а не в тысяча восемьсот шестьдесят пятом!

Их слух был ничем не лучше зрения.

— Одиннадцатое февраля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года...

— Я вспомнила! — вскричала бабушка Грейс. — В тот год федералы едва не сровняли Гэтлин с землей. У нашего прадеда сожгли все владения. Неужели вы забыли эту историю, девочки? Генерал Шерман и его армия промаршировали по Югу, сжигая все на своем пути. В том числе и наш город. Они назвали это «великим возмездием». Все плантации в Гэтлине были частично или полностью разорены. Кроме Равенвуда. Мой дед говорил, что той ночью Абрахам Равенвуд заключил сделку с дьяволом.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— А как же иначе! Это единственное объяснение, почему их плантация осталась нетронутой. Федералы жгли все усадьбы вдоль реки — одну за одной, пока не добрались до Равенвуда. А затем они прошли мимо чертова особняка, как будто вообще его не заметили!

— Я тоже помню рассказы нашего деда, — добавила бабушка Пру, подкармливая Харлона Джеймса кусочками бекона. — Той ночью случилось множество странных вещей. У Абрахама был брат, который жил вместе с ним. Так вот, он исчез в ночь пожарищ. Никто его больше не видел.

— И что тут странного? — поинтересовался я. — Возможно, его убили солдаты. Или он погиб в огне.

Бабушка Грейс загадочно приподняла брови.

— Или, возможно, с ним случилось что-то иное. По крайней мере, его тела так и не нашли.

Я понял, что уже несколько поколений Гэтлина судачат о Равенвудах. Похоже, эта традиция появилась задолго до Мэкона Равенвуда. Но что еще знали Сестры? Я решил прояснить этот вопрос.

— А Мэкон Равенвуд? Что вам известно о нем?

— У этого парня никогда не будет шансов на легитимность.

В Гэтлине «нелегитимными» обычно называли коммунистов или атеистов.

— Его папаша Сайлас сошелся с матерью Мэкона после того, как от него сбежала первая жена. Он, кажется, привез ее из Нового Орлеана. Это была очень красивая женщина. Вскоре у них родились два мальчика: Мэкон и его брат. Но Сайлас так и не женился на ней. Поэтому женщина собрала свои вещи и тоже уехала.

Бабушка Пру перебила ее:

— Грейс Энн! Ты не умеешь рассказывать! Сайлас был таким же подлым и ненормальным, как и все их семейство. В поместье Равенвудов происходили жуткие вещи. По ночам в их доме горел свет, и люди часто видели, как по полям плантации бродит мужчина в черной шляпе.

— И еще волк! — подсказала бабушка Мерси. — Расскажи ему о волке.

Мне не хотелось, чтобы они рассказывали об этом животном. Я сам его видел. Хотя вряд ли это был тот же самый пес. Собаки или даже волки не живут так долго.

— У них в доме жил волк. Сайлас держал его вместо домашней собаки.

— Бедные дети, — покачав головой, произнесла бабушка Мерси. — Они жили то с Сайласом, то с матерью. Отец обращался с ними как со скотиной. Он бил их все время и не выпускал из дома. Он даже не позволял им ходить в школу.

— Так вот почему Мэкон Равенвуд никогда не покидает свой дом, — догадался я.

Бабушка Мерси отмахнулась от моих слов, будто это была самая глупая фраза, которую она когда-либо слышала.

— Он довольно часто приезжает в город. Я сотни раз встречала его по вечерам у здания ДАР.

Как же, как же! Она встречала его у здания ДАР!

С Сестрами это происходило постоянно. Какое-то время они сохраняли контакт с реальностью, но потом отправлялись в плавание по волнам фантазий. Я точно знал, что никто из горожан не видел Мэкона Равенвуда.

И мне как-то не верилось, что он захаживал к Дочерям американской революции в надежде полюбоваться на их раскрашенные чипсы или чтобы поболтать с миссис Линкольн.

Бабушка Грейс поднесла медальон ближе к лампе и присмотрелась к нему более внимательно.

— Могу сказать вам кое-что еще! Этот платок принадлежал Салли Трюдо. Ее часто называли Салли Пророчицей. По рассказам знающих людей, она могла видеть будущее.

— Она гадала по картам Таро? — спросил я.

— А разве есть другие карты?

— Да, игральные, — ответила бабушка Мерси. — Географические карты, медицинские и эти... Кредитные карточки!

Мне снова пришлось вмешаться в ход беседы.

— А как вы узнали, что платок принадлежал той пророчице?

— Здесь на краешке вышиты ее инициалы. Видишь? А это ее знак.

Она указала на крохотную птицу, вышитую под тремя буквами.

— Ее знак?

Мне ответила Тельма:

— Гадалки часто используют такие знаки. Они помечают ими свои колоды, чтобы никто другой не мог подменить карты. Гадалка только тогда хороша, когда имеет свою меченую колоду. Уж я-то знаю!

Она плюнула, со снайперской точностью попав в небольшую урну, стоявшую в углу комнаты.

— Трюдо, — задумчиво произнес я. — Насколько мне помнится, это фамилия Эммы. Та пророчица была ее родственницей?

— Ну да. Она была ее прапрабабкой.

— А инициалы? И. К. У. и Ж. К. Д.? Вам что-нибудь о них известно?

Конечно, я палил наугад. Кстати, трудно было припомнить, когда в последний раз период ясного сознания длился у Сестер так долго.

— Итан Уот! — возмутилась бабушка Грейс. — Ты насмехаешься над старыми женщинами?

— Нет, мэм. Клянусь!

— И. К. У. Итан Картер Уот. Он был твоим прапрадедушкой. Или прапрапрадедушкой.

— Тебе, сестричка, никогда не давалась арифметика, — прокомментировала бабушка Пруденс.

— В любом случае, он был братом твоего прапрапрапрадедушки Эллиса, — констатировала бабушка Грейс.

— Брата Эллиса Уота звали Лоусон, а не Итан, — возразил я ей — В его честь мне дали среднее имя.

— Эллис Уот имел двух братьев: Итана и Лоусона. Тебя назвали в честь их обоих. Итан Лоусон Уот.

Я представил себе наше фамильное древо, которое видел тысячу раз. Если южанин и знает что-то хорошо, так это свое семейное древо. В нашей столовой висел лист бумаги в рамке, и там не было никакого Итана Картера Уота. Я, похоже, переоценил ясность сознания моей столетней бабушки Грейс. Наверное, вид у меня был настолько скептическим, что бабушка Пру поднялась с кресла.

— В моей генеалогической книге имеется фамильное древо Уотов. Я веду хронику наследия всех Сестер Конфедерации.

Сестры Конфедерации были младшими кузинами ДАР — таким же ужасным сообществом вышивальщиц, хранительниц пережитков времен Гражданской войны. В наши дни члены СК проводили свободное время, выискивая свои исторические корни по старым документам и телесериалам типа «Синих и серых».

— Вот она.

Бабушка Пру вернулась к кухонному столу, неся в руках огромный альбом в кожаном переплете. На желтых страницах из наклеенных уголков торчали потускневшие фотографии. Старушка начала листать страницы, роняя на пол закладки и старые газетные вырезки.

— Вы только взгляните! — вскричала Пру, показывая нам потрескавшийся снимок. — Бартон Фри! Мой третий муж! Самый красивый из всех моих муженьков!

— Пруденс Джейн, не отвлекайся, — обиженным топом произнесла бабушка Грейс. — Этот мальчик проверяет нашу память.

— Одну минуту! Его древо где-то здесь... сразу после Стэтхамов.

Я вглядывался в имена, которые знал по фамильному древу, висевшему в нашей столовой. Имени Итан Картер Уот там не было. Выходит, Сестры обладали другой версией этого древа? И я догадывался, какая из них была верной. У меня имелось подтверждение, завернутое в платок стопятидесятилетней прорицательницы.

— Почему его имени нет на нашем семейном древе?

— На Юге многие такие документы являются подделками, — ответила бабушка Грейс, захлопнув альбом и послав в воздух серое облако пыли. — Но я бы удивилась, если бы Уоты отметили его на своем фамильном древе.

— Только мои честные записи хранят память о его существовании, — сказала бабушка Пру и гордо улыбнулась, показав нам вставные челюсти.

Мне пришлось вернуть Сестер к исходной теме разговора:

— Бабушка Пру, почему его удалили из фамильного древа?

— По рассказам, он был дезертиром.

Я не уследил за ходом ее мыслей.

— Что вы имеете в виду?

— Господи, чему они учат молодежь в этих современных школах?

Бабушка Грейс, лениво вынимавшая претцел из «Чекс-смеси», дала мне краткий ответ:

— Дезертиры — это конфедераты, убежавшие во время войны от генерала Ли.

Почувствовав мое смущение, бабушка Пру решила разъяснить слова своей сестры.

— Во время войны наши солдаты разделились на две группы. Первые поддерживали создание Конфедерации, а вторые поступали на службу по велению своих семей.

Бабушка Пру поднялась с кресла и начала вышагивать взад и вперед, как учительница на уроке истории.

— В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году разбитая армия Ли испытывала голод и нехватку живой силы. Некоторые солдаты теряли веру в успех. Они собирали вещи и уходили из своих полков. Их называли дезертирами. Одним из таких солдат был Итан Картер Уот.

Старушки опустили головы, словно не знали, куда деться от стыда.

— Вы хотите сказать, что его удалили из нашего фамильного древа только по этой причине? Из-за того, что он не хотел умирать от голода и сражаться на стороне проигравших?

— Какой странный способ интерпретировать мои слова! — возмутилась бабушка Пруденс.

— Ты говоришь такие глупости, мальчик, что я просто не хочу их слышать!

 

ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО УОТОВ

Бабушка Грейс вскочила с кресла, показав невиданную прыть для женщины девяноста с чем-то лет.

— Не груби нам, Итан. Твое фамильное древо изменили задолго до нашего рождения.

— Прошу прощения, мэм.

Она пригладила юбку и села обратно.

— Но почему мои родители назвали меня в честь предка, опозорившего семью?

— Твои мама и папа имели собственные представления о войне, которые они почерпнули из книг. Ты же знаешь, они всегда были либералами. Вряд ли кто-то из нас расскажет тебе, о чем они думали. Ты должен спросить об этом у своего отца.

Как будто я имел такую возможность! Тем не менее, судя по характеру моей мамы, она, вероятно, гордилась Итаном Картером Уотом. И он, наверное, заслуживал этого. Я провел рукой по потускневшей обложке альбома.

— А как насчет инициалов Ж. К. Д.? Я думаю, что буква Ж могла соответствовать Женевьеве.

В принципе, я уже знал, что она означала.

— Ж. К. Д.? Мерси, что ты знаешь об инициалах Ж. К. Д.?

— Не могу припомнить. Хм! Ж. Д. Грейс, может, у тебя получится?

— Ж. Д.? Нет, мне тут нечего сказать.

И тут наш разговор неожиданно прервался.

— О святой боже! — вскричала бабушка Мерси. — Девочки, взгляните на часы! Нам пора отправляться в церковь.

Бабушка Грейс заспешила к двери.

— Итан, будь хорошим мальчиком. Разверни «кадиллак». Мы сейчас выйдем. Только припудримся.

Я повез их к вечерней службе в миссионерскую баптистскую церковь, которая находилась в четырех кварталах от дома. Первым испытанием стала покрытая гравием аллея, по которой я катил кресло-коляску утомившейся бабушки Мерси. На аллею ушло больше времени, чем на остальную часть пути, потому что через каждые два-три фута колеса увязали в гравии. Чтобы освободить их, я раскачивал коляску с боку на бок. Дело дошло до того, что я едва не опрокинул мою бабушку в грязь. Чуть позже, когда проповедник принял третье свидетельство от старушки, яростно клявшейся в том, что Иисус спас ее кусты роз от японских жуков и излечил ее кисть от артрита, меня потянуло в сон. Я сунул руку в карман и нащупал медальон. Почему он показал нам то видение с пожаром? И почему потом перестал действовать?

«Итан, перестань. Ты не знаешь, что может произойти».

Лена снова была в моей голове.

«Избавься от него!»

Церковный зал начал исчезать. Я почувствовал, как Лена схватила мою руку, словно находилась рядом со мной...

Женевьева с ужасом смотрела на горящий Гринбрайр. Огонь лизал особняк с двух сторон, карабкаясь по стене к чердаку и пожирая веранду. Солдаты выносили из дома картины и ценности. Грабили, как обычные воры. Но где ее семья? Родные и близкие? Может быть, они спрятались в роще или в кустах ежевики? За спиной зашелестела листва. Женевьева почувствовала чье-то присутствие. Прежде чем она успела повернуться, грязная мужская рука зажала ей рот. Пытаясь вырваться, она вцепилась пальцами в широкую кисть.

— Женевьева, это я.

Рука, закрывавшая ее рот, опустилась.

— Итан? Что ты здесь делаешь? С тобой все в порядке?

Она обвила руками высокого солдата, одетого в жалкие остатки некогда щегольской формы конфедерата.

— Да, я в порядке, дорогая, — ответил ее возлюбленный.

Но она поняла, что он лжет.

— Я думала, что ты сражаешься на фронте...

За два прошлых года, с тех пор как Итана забрали в армию, она получила от него лишь несколько писем. После битвы за Уилдернесс армейская почта вообще перестала действовать. Многие парни, пошедшие за генералом Ли, остались гнить на полях Виргинии. Женевьева смирилась с тем, что умрет, старой девой. Она была уверена, что потеряла Итана. И теперь он стоял здесь, живой и невредимый. Это казалось чудом.

— Где твой полк?

— В последний раз я видел его у Саммита.

— Что ты имеешь в виду? В последний раз? Они все погибли?

— Не знаю. Когда я ушел, многие были еще живы.

— Не понимаю.

— Я дезертировал, Женевьева. Мне надоело воевать за чужие амбиции — за дело, в которое я никогда не верил. Ты не представляешь себе, что мне довелось повидать. Многие парни, сражавшиеся со мной, даже не знали, ради чего ведется эта война. Они не знали, что проливают кровь ради хлопка.

Итан сжал ее холодные пальцы в своих покрытых шрамами ладонях.

— Если ты теперь не выйдешь за меня замуж, я все пойму. Я нищий. Здесь меня будут презирать как дезертира.

— Меня не волнуют размеры твоего капитала, Итан Картер Уот. Ты самый благородный человек из всех, кого я знаю. Мой отец говорит, что мы с тобой слишком разные и этого не преодолеть. Но я с ним не согласна. Он ошибается. Ты вернулся с войны, и теперь мы обязательно сыграем свадьбу.

Женевьева повисла на нем, боясь, что Итан растворится в воздухе, если она отпустит его хотя бы на миг. Запах застает ее обернуться — прогорклый запах сожженных лимонов и оборванных жизней.

— Пойдем к реке. Мама, скорее всего, спряталась где-то там. Или убежала к тете Маргарите.

Итан не успел ответить. Затрещали ветки. Кто-то приближался к ним, продираясь сквозь кустарник.

— Пригнись,— велел Итан, прикрывая Женевъеву собой.— Оставайся за моей спиной.

Он приподнял ружье и щелкнул затвором. Ветви куста раздвинулись. Из зарослей выбралась Айви — повариха Гринбрайра. На ней была лишь ночная рубашка, почерневшая от дыма. Увидев солдата и не заметив серый цвет формы, она вскрикнула от ужаса.

— Айви, ты не ранена?

Женевьева подбежала к пожилой женщине и поддержала ее — та едва не упала в обморок.

— Мисс Женевьева ? Хвала святым! Что вы тут делаете?

— Я хотела пробраться в Гринбрайр. Чтобы предупредить всех об опасности.

— Ты опоздала, дитя, теперь все пропало. Синие дьяволы выломали двери и ворвались в дом, словно в свой собственный. Они обыскали комнаты, взяли ценные вещи, а потом подожгли поместье.

Женевьева с трудом разбирала ее слова. Айви задыхалась от дыма и слез. Она сгибалась в приступах кашля и, вполне вероятно, находилась на грани истерики.

— Я прожила долгую жизнь, но никогда не видела таких злодеев. Сжечь всех женщин вместе с домом! А ведь солдатам когда-нибудь придется ответить за это перед нашим Всевышним...

Айви зарыдала. Женевьеве потребовалось несколько секунд, чтобы осознать ее слова.

— Сжечь женщин вместе с домом ? О чем ты говоришь ?

— Мне очень жаль, дитя.

У Женевьевы подкосились ноги. Она упала на колени в грязь. Дождь хлестал ее по лицу, смешиваясь с горькими слезами. Ее мать и сестра — их сожгли вместе с Гринбрайром. Женевьева посмотрела на небо.

— Богу тоже придется ответить за это.

Видение рассеялось так же быстро, как и возникло.

Я снова смотрел на проповедника. Лена исчезла. У меня осталось только ощущение ее пальцев, выскользнувших из моей руки.

«Лена?»

Она не ответила. Меня прошиб холодный пот. Я сидел на церковной скамье, зажатый, как начинка сэндвича, между бабушкой Мерси и бабушкой Грейс. Старушки уже копались в сумочках, собирая мелочь для пожертвования.

Женщин сожгли вместе с домом, перед которым был разбит лимонный сад. Где-то там, по моим догадкам, Женевьева потеряла медальон. На медальоне значилась дата с днем рождения Лены, хотя и с разницей в сотню лет. Неудивительно, что Лене не хотелось вызывать эти видения. Я начал соглашаться с ней.

Это не просто совпадения.

 

14.09

НАСТОЯЩИЙ СТРАШИЛА РЭДЛИ

Вечером в воскресенье я перечитывал роман «Над пропастью во ржи». В какой-то момент мне показалось, что я достаточно устал и смогу быстро уснуть, но, как выяснилось, ошибся. И мне больше не хотелось читать книгу, потому что чтение уже не вызывало прежнего эффекта. Я не мог раствориться в сюжете, превратившись в персонажа Холдена Колфилда. В голове был полный хаос. Я видел медальон и горящие дома, слышал голоса незнакомых людей, которые взывал и ко мне. Непонятные видения... И что-то еще. Отложив книгу в сторону, я скрестил руки за головой.

«Лена? Ты здесь?»

Мой взгляд уперся в синий потолок.

«Не молчи. Это тебе не поможет. Я знаю, что ты здесь».

На этот раз мне пришлось немного подождать ответа. Ее голос возник, как тонкая яркая нить в самом темном и далеком уголке моего сознания.

«Нет, ты ошибаешься. Меня не было рядом».

«Ты находилась в моей голове весь вечер».

«Итан, я сплю. То есть спала, когда ты позвал меня».

Я молча засмеялся.

«Нет, ты не спала. Ты подслушивала».

«Я не подслушивала».

«Просто признайся, что подслушивала мои мысли».

«Ох уж эти парни! Вы всегда думаете только о себе. Возможно, мне просто нравится эта книга».

«Ты можешь заходить в мое сознание, когда захочешь?»

Последовала долгая пауза.

«Обычно нет, но сегодня это получилось. Я еще не понимаю, как действует такая связь».

«Может, нам у кого-нибудь расспросить о ней?»

«У кого?»

«Не знаю. Наверное, все же придется разбираться с ней самим. Как и со всем остальным».

Возникла еще одна пауза. Я старался не допустить сомнений в реальности нашей «беседы» — на тот случай, если Лена слышит каждую мою мысль. Возможно, так оно и было. Она скрывала от меня почти все, что касалось ее личности.

«Лучше не пытайся».

Я улыбнулся и почувствовал, как тяжелеют мои веки. Мне едва удавалось держать их открытыми.

«Я все равно попытаюсь».

Мне оставалось лишь выключить свет.

«Спокойной ночи, Лена».

«Спокойной ночи, Итан».

Я надеялся, что она не может копаться в моем сознании. И тут мне пришла идея. А что, если думать о баскетболе? Возможно, это заглушит мои неконтролируемые мысли. Закрыв глаза, я начал думать о предстоящей игре. Меня потянуло в сон, замелькали образы...

Я шел ко дну. Я тонул. Над моей головой перекатывались волны. Ноги цеплялись за илистое дно. Наверное, это была река Санти. Взбивая руками зеленую воду, я пытался выбраться на поверхность. Но поверхность оказалась слишком далеко. Вскоре мрак стал еще гуще. Я уже ничего не видел — только смутные полоски света, скользившие в глубине. Я погружался в бездну.

«Наступил мой день рождения, Итан. Это произошло».

Ее пальцы коснулись моей вытянутой руки. Я изогнулся, чтобы ухватить ее за запястье. Однако Лену уносило течением. Ее белый силуэт удалялся в темноту, и я терял его из виду. Мне хотелось закричать. Но в рот попала вода. Я не мог издать ни звука. Удушье нарастало. Сознание меркло.

«Я пыталась предупредить тебя, Итан. Ты зря связался со мной».

Я рывком сел на постели. Майка была мокрой. На подушке осталось влажное пятно. Воздух в комнате казался липким и сырым. Наверное, я снова оставил окно открытым.

— Итан Уот! Ты слышишь меня? Если через несколько минут ты не спустишься вниз, то всю эту неделю останешься без завтраков!

Когда я сел за кухонный стол, она подала мне яичницу, подливку и бисквиты.

— Доброе утро, Эмма.

Она повернулась спиной, даже не взглянув на меня.

— Я не нахожу в нем ничего доброго. Если хочешь, чтобы было иначе, то не плюй мне в спину и не говори, что это дождь накапал.

Она все еще сердилась на меня — либо из-за пропуска занятий в школе, либо из-за того, что я принес в дом медальон. Скорее всего, по двум причинам сразу. Хотя я не винил ее. До прошлой пятницы мое поведение в школе было безукоризненным. Она столкнулась с абсолютно новой проблемой.

— Эмма, я сожалею, что ушел с урока. Такого больше не повторится. Все вернется в свое русло.

Лицо Эммы немного смягчилось, и она села за стол напротив меня.

— Я так не думаю. Мы все совершаем те или иные глупости, и они влекут за собой последствия. В школе тебе придется заплатить за свои ошибки — чертовски много заплатить. Я надеюсь, что после этого ты начнешь прислушиваться к моим словам. А я советую тебе одно: держись подальше от Лены Дачанис и того дурного дома.

Обычно Эмма не поддерживала мнения большинства, учитывая, что в Гэтлине это большинство составляла худшая часть горожан. Но теперь все было иначе.

Судя по тому, как долго она помешивала ложкой кофе, сильная тревога все еще не отпускала ее. Эмма всегда беспокоилась обо мне, и я любил ее за это. Но с тех пор как она увидела медальон, в наших отношениях что-то изменилось. Я обошел вокруг стола и обнял Эмму за плечи. От нее, как всегда, пахло карандашами и «Ред Хотс».

Покачав головой, она сердито прошептала:

— Я больше не хочу слышать о ее зеленых глазах и черных локонах. На город надвигаются плохие облака, поэтому будь осторожен.

Похоже, сегодня у Эммы было не простое «помрачение». Она пребывала в чернильно-черном настроении. Впрочем, я тоже чувствовал приближение этих плохих облаков.

Линк заехал за мной. В салоне «битера», как обычно, гремела какая-то ужасная музыка. Но едва я сел рядом с ним, он приглушил звук. Это было дурным предзнаменованием.

— У тебя проблемы, парень.

— Я знаю.

— Этим утром в «Джексоне» объявлен сбор всей тусни.

— Ты что-нибудь слышал?

— Заваруха продолжается с пятницы. Я подслушал, о чем мать говорила по телефону, и попытался дозвониться до тебя. Кстати, где ты был?

— Я притворялся, что закапываю в Гринбрайре заколдованный медальон. Иначе Эмма не впустила бы меня обратно в дом.

Линк засмеялся. Он уже привык, что в разговорах об Эмме речь всегда заходила о колдовстве, амулетах и сглазе.

— По крайней мере, она не заставила тебя носить на шее вонючий мешочек с луковой дрянью. В прошлый раз это было отвратительно.

На самом деле в том мешочке находился чеснок. Я пришел с ним на мамины похороны. И это действительно было отвратительно.

Мы с Линком дружили с того самого дня, когда он угостил меня в автобусе половинкой «Твинки». Пусть его мало волновали мои слова и поступки, но все в городе знали, что мы друзья. По традиции Гэтлина теперь это считалось непреложным фактом. Все уже случилось десять лет назад. Для наших родителей все произошло лет двадцать или тридцать назад, а для города этот срок растягивался на полтора века. Никаких новшеств или изменений. Хотя я чувствовал, что перемены приближаются.

Моя мама говорила, что время не терпит застоя. Мне всегда нравилась в ней тяга к новизне. Этим она радикально отличалась от матери Линка. Та была строгой и консервативной, с задатками лидера и с разветвленной сетью последовательниц — очень опасная комбинация. Когда мы учились в седьмом классе, миссис Линкольн застала сына за просмотром фильма о Гарри Поттере. Она в гневе разбила кабельную приставку, затем провела общественную кампанию и добилась изъятия книг о Поттере из городской библиотеки, поскольку считала, что они восхваляют колдовство. К счастью, Линка отпускали в гости к Эрлу Пегги, где он мог смотреть канал МТV, иначе школа имени Джексона никогда не обзавелась бы собственной рок-группой «Кто убил Линкольна?».

Я никогда не понимал миссис Линкольн. Однажды мама покачала головой и предупредила меня: «Линк может быть твоим лучшим другом, но только не думай, что я присоединюсь к ДАР и начну носить фижмы, как их новые подвижницы». Затем мы надрывались от хохота, представляя, как вместо поездок на поля прошлых битв моя мама подрезает волосы садовыми ножницами в стиле дочерей американской революции. Ее невозможно было вообразить на распродаже домашних печений или на собраниях, посвященных «неправильной» окраске какого-то частного дома. А вот миссис Линкольн входила в ДАР. Более того, она считалась ответственным секретарем организации и постоянно напоминала об этом каждому встречному. Кроме нее в учредительный совет входили матери Саванны Сноу и Эмили Эшер. Они проводили в офисе ДАР почти все вечера, тогда как моя мама сидела в библиотеке, совершая микрооткрытия в истории края.

Вот так все и было, пока она не умерла...

Линк продолжал свой рассказ. Я постепенно начал прислушиваться к его словам.

— Моя мать связалась с матерями Эмили и Саванны. За последние пару вечеров они едва не протерли до дыр телефонные трубки. Я подслушал их разговор о разбитом окне и о том, что племянница старого Равенвуда порезала руку до крови.

Не замолкая ни на секунду, он свернул на соседнюю улицу.

— Они выяснили, что твоя ненаглядная зазноба недавно вышла из психушки в Виргинии. Она, между прочим, сирота и страдает каким-то шизоманиакальным комплексом.

— Лена не моя зазноба, — механически ответил я. — Мы просто друзья.

— Уж молчал бы. Она тобой так погоняет, что я скоро куплю тебе уздечку и седло.

Он говорил это о любой девушке, на которую я начинал заглядываться в коридорах школы.

— Она не погоняет... У нас ничего не было. Мы просто общаемся.

— Ты эту чушь своим бабкам рассказывай. Я же знаю, что она нравится тебе. Признайся, Уот. Ты втюрился.

Линку были недоступны тонкости отношений. Он думал, что с девушкой можно было просто общаться только в том случае, если она умела играть на соло-гитаре. Все остальные причины предполагали какие-то пошлости.

— Да, она нравится мне. Однако мы просто друзья.

Я говорил ему правду. Возможно, мне хотелось бы иного в моих отношениях с Леной, но это был другой вопрос. Смутившись, я криво улыбнулся, а Линк, похоже, расценил эту улыбку по-своему. Он театрально изобразил, что его стошнило на колени. Через секунду мы чудом разъехались со встречным грузовиком. Я знал, что мой приятель просто меня подкалывает. Ему было плевать на мои чувства к Лене. Сейчас он говорил о ней только потому, что хотел поиздеваться надо мной.

— Слушай, а это правда? Она действительно так делает?

— Что она делает?

— Ну, ты знаешь. Впадает в приступы безумия. Забирается на деревья и летит вниз, ломая на своем пути все ветки.

— Линк, там всего лишь разбилось окно. И все. Ничего особенного.

— Миссис Эшер говорила, она разбила его рукой или бросила что-то в стекло.

— Забавно, но на том уроке английского языка я не видел никакой миссис Эшер.

— Да, чувак, моей мамы тоже там не было. Тем не менее она сказала, что приедет сегодня в школу.

— Отлично! Займи ей место за нашим столиком в буфете.

— Наверное, Лена вела себя так и в прежних школах. Вот почему ее посадили в психушку.

Линк не шутил. Судя по его серьезному голосу, после инцидента с окном он подслушал немало разговоров своей матери. Мне вспомнились слова Лены о том, как сложна ее жизнь. Возможно, тому виной сходные случаи или еще тысяча причин, о которых она не желала говорить. Что, если Эмили Эшер и ее окружение не ошибались? Что, если я принял не ту сторону?

— Будь осторожен, парень. Похоже, ей уже забронировали место в сумасшедшем доме.

— Если ты веришь во все это, то мне не о чем с тобой разговаривать.

Мы молча выехали на школьную стоянку. Я зная, что Линк просто пытался предупредить меня, но побороть волну раздражения не было сил. Я ничего не мог поделать с собой. Все вокруг казалось чуждым и враждебным. Выбравшись из машины, я хлопнул дверью. Линк окликнул меня:

— Чувак, пойми. Я беспокоюсь о тебе. Ты ведешь себя как придурок.

— Мы что с тобой — уже пара гомиков? Может, тебе лучше побеспокоиться о себе и найти какую-нибудь девчонку? Пусть даже сумасшедшую?

Он вышел из машины и посмотрел на здание администрации.

— В любом случае, предупреди свою подружку, чтобы сегодня она вела себя осторожно. Взгляни на крыльцо.

На ступенях у главного входа стояли миссис Линкольн и миссис Эшер. Они разговаривали с директором Харпером, а рядом с ними с важным видом крутилась Эмили. Миссис Линкольн строго отчитывала директора, и тот послушно кивал с таким выражением, будто восторгался каждым ее словом. Он возглавлял нашу школу много лет, но понимал, у кого в руках реальная власть в городе. Сейчас он смотрел на двух ее представительниц. Когда мать Линка замолчала, Эмили живописала инцидент с разбитым окном. Миссис Линкольн одобрительно похлопала ее по плечу. Директор возмущенно покачал головой.

В этот день над нами действительно нависло плохое облако.

Лена сидела в своем катафалке и что-то строчила в потрепанном блокноте. Мотор тихо урчал. Я постучал в окно. Она подпрыгнула от неожиданности и посмотрела на здание администрации. Наверное, ее тоже встревожило сборище разгневанных мамаш. Я помахал ей рукой в надежде, что она откроет дверь, но Лена покачала головой. Я подошел к машине с другой стороны и подергал за ручку пассажирской двери. Замки были заперты. Однако она напрасно думала, что от меня так легко избавиться. Я не собирался никуда уходить. Сев на капот, я бросил свой рюкзак на гравий парковки.

«Итан, что ты делаешь?»

«Жду, когда ты выйдешь».

«Тебе придется долго ждать».

«Мне некуда спешить».

Она посмотрела на меня через ветровое стекло. Я услышал, как щелкнул дверной замок.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты сумасшедший?

Лена подошла ко мне и сложила руки на груди — прямо как Эмма перед началом очередного нагоняя.

— Судя по слухам, я не такой безумный, как ты.

Ее волосы были подвязаны сзади шелковым черным бантом, украшенным аппликациями вишневых и розовых соцветий. Я представил, как она, собираясь в школу, рассматривала себя в зеркале и размышляла о собственных похоронах. Наверное, выбрав бант с цветами, она постаралась скрасить свое траурное настроение. Черные джинсы, черные кроссовки, длинное платье и черный крест.

Лена нахмурилась и посмотрела на здание школы. Члены родительского совета направились в кабинет директора, чтобы обсудить ее дальнейшую участь.

— Ты слышишь, о чем они говорят?

Она покачала головой.

— Я не могу читать мысли людей.

— Но ты же копалась в моем уме.

— Нет, Итан. Это не так.

— А вчера вечером?

— Я не знаю, что произошло. Кажется, мы... связаны друг с другом.

Тема наших отношений смущала ее — особенно сейчас. Она старалась не смотреть мне в глаза.

— У меня такого прежде не было. Ни с кем.

Я мог бы сказать, что понимаю ее чувства. Мне хотелось признаться, что, когда мы мысленно общались, я чувствовал неописуемую близость к ней — как ни к кому другому. Нас разделяло расстояние, но мы были рядом. Мы были вместе.

Естественно, я умолчал об этом. Я начал думать о расписании баскетбольных игр, о меню в буфете, о школьном коридоре, который недавно выкрасили в цвет зеленого горохового супа. О чем угодно, только не о нас. А затем, склонив голову набок, я выдавил из себя глупый ответ:

— Да, девушки часто говорят мне об этом.

Иногда я вел себя как идиот — чем больше нервничал, тем глупее становились мои шутки. Она печально улыбнулась.

— Ты зря стараешься развеселить меня. У тебя ничего не получится.

Тем не менее было видно, что ее настроение немного улучшилось. Я оглянулся на здание школы.

— Если хочешь узнать, о чем они говорят, я могу перечислить их главные тезисы.

Она скептически фыркнула.

— Хочешь сказать, тебе что-то известно?

— Это Гэтлин. Здесь не бывает секретов.

— И насколько плоха моя ситуация? — спросила она, отвернувшись в сторону. — Они думают, что я ненормальная?

— В принципе, да.

— Они считают, что я представляю собой опасность для школы?

— Хорошая догадка. Жители нашего города не любят чужаков. А главным изгоем в Гэтлине является Мэкон Равенвуд. Только без обид.

Прозвенел первый звонок. Она нахмурилась и схватила меня за рукав.

— Вчера вечером мне приснился кошмар. И там ты...

Я кивнул. Она могла бы и не говорить об этом. Я знал, что мы делили один и тот же сон.

— У меня потом были мокрые волосы.

— У меня тоже.

Она вытянула руку и показала мне синяки на запястье. Их оставили мои пальцы, когда я пытался удержать ее перед тем, как она погрузилась в темноту. Я надеялся, что Лена не досмотрела сон до конца. Но, судя по ее лицу, она все-таки видела и финал.

— Мне очень жаль.

— Это не твоя вина, Итан.

— Я не могу понять, почему наши сны такие реальные.

— А ведь я все время предупреждаю тебя. Ты должен держаться от меня как можно дальше.

— В любом случае, я буду считать, что ты меня предупредила.

В глубине души я знал, что не смогу отказаться от Лены — не смогу «держаться от нее как можно дальше». Через пару минут мне предстояло войти в школу и столкнуться с одноклассниками, которые явно не одобряют мой выбор. Но меня это не волновало. Я наслаждался откровенным общением без всяких прикрас. С Леной можно было говорить о чем угодно. Там, в Гринбрайре, я готов был сидеть на траве целый день, и даже больше — пока она была бы рядом со мной.

— А что ты говорила о своем дне рождения? Почему ты не сможешь оставаться здесь после него?

Она тут же изменила тему разговора:

— Я хотела спросить тебя о медальоне. Ты тоже видел горящий дом?

— Да. Я сидел в церкви, когда началось видение. Это просто чудо, что я не упал со скамьи. Но мне удалось выведать у Сестер некоторые сведения. Инициалы И. К. У. соответствуют имени Итана Картера Уота. Он был моим прапрапрапрадедом. Мои сумасшедшие бабки утверждают, что меня назвали в его честь.

— Почему же ты сразу не узнал инициалы?

— В том-то все и дело! Я никогда не слышал о нем прежде. Его удалили из нашего фамильного древа.

— А инициалы Ж. К. Д.? Это Женевьева, верно?

— Наверное, она. Хотя Сестры ничего не знают о ней. Буква Д, скорее всего, означает Дачанис. Я хотел расспросить Эмму, но стоило ей увидеть медальон, у нее чуть глаза не вылезли. Как будто его трижды заколдовали, окунули в ведро вуду и завернули в проклятье огромных размеров. Жаль, что кабинет отца все время закрыт. Там хранятся старые мамины книги о Гэтлине и Гражданской войне.

Затем я как бы невзначай закинул удочку:

— Может, ты поговоришь со своим дядей?

— Он ничего не знает. Где сейчас медальон?

— У меня в кармане. Эмма велела засунуть его в мешочек, наполненный особым порошком. А потом отнести обратно в Гринбрайр и закопать в землю.

— Наверное, она ненавидит меня.

— Не больше, чем любую другую девушку, с которой мне хотелось бы подружиться. Я имею в виду девушку-товарища, а не что-то там такое...

Мне и самому не верилось, что я могу вести себя настолько нелепо.

— Давай пойдем в класс. Зачем нам новые проблемы?

— Нет, я лучше поеду домой, — ответила Лена. — Конечно, мне придется свыкнуться с таким отношением. Но я хочу пожить спокойно хотя бы еще один день.

— Ты не боишься, что тебя потом будут ругать?

Она засмеялась.

— Кто? Мой дядя? Всеми гонимый Мэкон Равенвуд, который считает школу пустой тратой времени? Он и сам не ходил в нее. Моего дядю бросает в дрожь от всего, что нравится добропорядочным жителям Гэтлина.

— Тогда почему ты приехала сюда?

Например, я знал, что Линк ни за какие коврижки не появился бы в школе, если бы миссис Линкольн каждое утро не контролировала его. Лена повертела в руках один из своих брелоков — семиконечную звезду.

— Я думала, здесь будет по-другому. Я надеялась завести друзей среди одноклассников, присоединиться к редколлегии школьной газеты... ну и все такое прочее.

— Ты имеешь в виду нашу газету? «Парламентские новости "Джексона"»?

— В прежней школе я тоже пыталась устроиться в редколлегию, но мне сказали, что штат уже полный. Хотя у них не хватало корреспондентов и они не успевали выпускать газету вовремя.

Она смущенно отвернулась.

— Я лучше поеду.

Мне оставалось лишь открыть для нее дверь.

— Я думаю, тебе стоит поговорить со своим дядей о медальоне Женевьевы. Возможно, он знает больше, чем ты думаешь.

— Поверь, он ничего не знает.

Я захлопнул дверь. Конечно, мне хотелось, чтобы она осталась в школе. Но отчасти я был рад, что Лена уезжала домой. Сегодня мне и без нее хватит неприятностей.

— Если хочешь, я сдам твою работу на проверку.

Проследив за моим взглядом, она взяла в руки блокнот, лежавший на пассажирском сиденье.

— Нет, это мои личные записи.

Лена открыла бардачок для перчаток и сунула туда блокнот.

— Просто ерунда всякая.

То есть то, о чем она не собиралась рассказывать мне.

— Тогда тебе лучше уехать сейчас, потому что Жирный скоро начнет вылавливать прогульщиков.

Не дожидаясь моих дальнейших советов, Лена махнула мне рукой и начала выезжать со стоянки. Я услышал лай и, повернувшись, увидел огромную черную собаку, с которой уже встречался в Равенвуде. Пес сидел на тротуаре всего в нескольких шагах от меня. Как раз в это время на аллее появилась миссис Линкольн. Она улыбнулась и кивнула мне. Собака зарычала. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Миссис Линкольн посмотрела на пса с таким отвращением, словно это был сам Мэкон Равенвуд. Я не успел заметить, кто из них выиграл эти «гляделки».

— Дикие животные разносят бешенство. Кто-то должен уведомить городской совет о бродячей собаке.

Ага! Кто-то.

— Вы правы, мэм.

— Я видела, что со стоянки выехала черная машина. Кто был за рулем? Мне показалось, что ты крутился рядом.

Она знала ответ. Это был не вопрос, а конкретное обвинение.

— Извините, мэм. Я опаздываю на урок.

— Мы с директором Харпером решили судьбу той приезжей девушки, которая поселилась в Равенвуде. Он заверил меня, что предложит ей перевестись в другое учебное заведение — в любую из трех школ в соседних городах. Лишь бы ее не было в «Джексоне».

Я молча отвел взгляд в сторону.

— Это наш долг, Итан Уот. Каждого жителя Гэтлина — директора Харпера, мой и твой. Мы должны оградить молодежь от любого вредного воздействия. От любых плохих людей.

То есть от тех, кто не нравится ей.

Она протянула руку и похлопала меня по плечу, как недавно Эмили.

— Уверена, что ты понимаешь, почему я встревожена. Ведь ты один из нас. Твой отец родился здесь. Твою маму похоронили на нашем кладбище. Ты сын Гэтлина и принадлежишь этому городу. Не каждый человек удостаивается такой высокой чести.

Мне захотелось нахамить. Но когда я повернулся, она уже села в машину. На этот раз миссис Линкольн задумала не просто сжечь несколько книг, а устроить расправу посерьезнее.

Прозвенел второй звонок. Я вошел в класс, и день сразу стал для меня совершенно обычным. Озабоченные родители по-прежнему толпились рядом с кабинетом директора, но они меня больше не интересовали. На большой перемене мы с парнями пошли в буфет, где я, как всегда, съел три шоколадных пудинга. Ребята неодобрительно поглядывали на меня и молчали. Всем было ясно, о ком мы думали, но не говорили. На уроках химии и английского Эмили усердно рассылала эсэмэски, и ее суетливое поведение тоже казалось неким подтверждением повседневного порядка. Я знал, о ком и что именно она писала своим подругам. Короче, все выглядело привычным и скучным. Вот почему, когда после тренировки Линк подвез меня домой, я решился на совершенно безумный поступок.

Эмма встретила меня на крыльце — верный признак неприятностей.

— Ты видел ее?

Вполне ожидаемый вопрос.

— Лены не было сегодня в школе.

В принципе, я сказал ей правду.

— Вот и хорошо. Несчастья идут за ней по пятам, как пес Равенвудов. Я не хочу, чтобы они вошли за тобой в этот дом.

— Мне нужно принять душ. Когда ты приготовишь ужин? Мы с Линком договорились поработать сегодня вечером над школьным проектом.

Последнюю фразу я произнес уже на лестнице.

— Над школьным проектом? По какому предмету?

— По истории.

— Куда вы поедете? И когда ты планируешь вернуться?

Чтобы уклониться от ответов, я захлопнул дверь ванной комнаты. Мне требовался план и какой-нибудь тщательно продуманный повод. Через десять минут, сидя за кухонным столом, я уже излагал его Эмме. В нем имелось множество изъянов, но это был лучший вариант, который я смог придумать за такое короткое время. Теперь оставалось лишь тупо стоять на своем. Я не считал себя заправским лжецом, а Эмма не была глупой.

— Линк заберет меня после ужина, и мы поедем в библиотеку. Посидим там до закрытия. Домой вернусь где- то между девятью и десятью часами вечера.

Я намазал кусок свинины липкой массой «Каролина голд»; горчичный соус для барбекю не имел никакого отношения к Гражданской войне, но по какой-то причине прижился в Гэтлине.

— Значит, в библиотеку?

Я редко обманывал Эмму и всегда жутко нервничал в подобных ситуациях. Сегодня вечером у меня даже разболелся живот. Мне не хотелось набивать желудок жареной свининой, но выбора не было. Эмма точно знала мою порцию. Два куска вызвали бы подозрение. А уж если бы я ограничился одним куском, меня отослали бы в спальню с градусником под мышкой и с имбирным элем и руке. Вздохнув, я снова потянулся за соусом.

— Ты не был в библиотеке с тех пор...

— Я знаю.

С тех пор, как умерла мама.

Библиотека была вторым домом для моей матери и всей нашей семьи. Когда я был маленьким, мы проводили там почти каждый воскресный вечер. Я блуждал среди стеллажей и выискивал книги с рисунками пиратских кораблей, рыцарей, солдат или астронавтов. Мама обычно говорила: «Это моя церковь, и наша семья проводит здесь воскресные мессы».

Главный библиотекарь Гэтлина, Мэриан Эшкрофт, была близкой подругой моей матери и вторым общепризнанным знатоком истории нашего города. Их с мамой связывали общие исследования. Они вместе учились в университете и заканчивали аспирантуру в Дьюке. Защитив диссертацию по какой-то афро-американской теме, Мэриан отправилась следом за мамой в Гэтлин, чтобы завершить их первую совместную рукопись. Перед роковым случаем они писали уже пятую книгу.

После смерти мамы я ни разу не заходил в библиотеку, потому что не был готов к этому. Но я знал, что Эмма не посмела бы мешать моим визитам к Мэриан. Она даже не стала бы звонить ей, чтобы проверить меня. Уважая ее дружбу с моей мамой, она причисляла мисс Эшкрофт к членам нашей семьи. А для Эммы не было ничего дороже семейных и родственных уз.

— Ладно, только следи за своими манерами и не кричи там во весь голос. Помнишь слова своей матери? Любая книга — это Библия, а дом, где хранятся подобные вещи, является храмом Господним.

Я точно знал, что моя мама никогда не сказала бы такого об офисе ДАР.

Послышались гудки. Это сигналил Линк. Он собирался на репетицию и согласился подвезти меня. Я выбежал из кухни, сгорая от стыда… Мне хотелось броситься в объятия Эммы и признаться ей во всем, как я сделал в шестилетнем возрасте, когда съел все «Джелл-О», припрятанные в буфете. Возможно, Эмма была права. Наверное, я пробил дыру в небесах и Вселенная уже начала падать мне на голову.

Подходя к особняку Равенвуда, я плотнее прижал к себе глянцевую синюю папку — мой повод для визита в дом Лены без приглашения. Я якобы хотел передать ей задание по английскому языку — по теме, которую она пропустила. Во всяком случае, таким был мой план. Когда я спускался со своего крыльца, он казался мне довольно убедительным. Но теперь, поднимаясь на крыльцо Равенвуда, я терзался большими сомнениями.

Обычно меня не причисляли к навязчивым парням, но сейчас я не видел других вариантов. Лена никогда не пригласила бы в дом постороннего человека. Я интуитивно полагал, что ее дядя мог бы рассказать нам о Женевьеве. Он должен был хоть что-нибудь знать о ней. Впрочем, возможно, главная причина визита коренилась в другом. Мне хотелось увидеть ее. Этот растянувшийся день, проведенный в «Джексоне» без урагана по имени Лена, оказался настолько тусклым, что я начал думать, смогу ли прожить оставшиеся школьные годы без тех проблем, которые она мне создавала. Точнее, тех проблем, которые делали мою жизнь такой насыщенной и интересной.

Я увидел свет в окнах, прикрытых плющом. Изнутри доносилась мелодия старой песни Саванны — как раз из того георгианского альбома, который нравился моей маме. «В холодный-холодный вечер...» Едва я хотел постучать, из прихожей послышался лай. Через несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла Лена. Босоногая, с распущенными волосами — такой я ее еще не видел. Черное платье с вышитыми маленькими птицами годилось бы для костюмированного бала в каком-нибудь шикарном ресторане. А я в своей рваной майке и джинсах будто только что вышел из гэтлинскош кафе «Дэ...и кин...». Ступив на крыльцо, она прикрыла дверь за собой.

— Итан! Что ты здесь делаешь?

Я смущенно протянул ей папку.

— Вот... Принес тебе домашнее задание.

— Я же предупреждала тебя. Зачем ты пришел? Мой дядя не любит посторонних людей.

Она начала теснить меня с лестницы.

— Ты должен уйти. Прямо сейчас!

— Я просто подумал, что мы с ним могли бы познакомиться... и поговорить.

Услышав деликатное покашливание, я приподнял голову. На крыльце, за спиной Лены, стоял пес Равенвудов, а за ним возвышался сам Мэкон Равенвуд. Мне хотелось скрыть свое удивление, но вряд ли это удалось,— увидев его, я едва не выпрыгнул из кожи.

— Не часто мне доводилось слышать такие слова. И, будучи джентльменом, я не позволю вам разочароваться в своих ожиданиях.

Несмотря на южную медлительность речи, он говорил с идеальным произношением:

— Приятно познакомиться с вами, мистер Уот.

Я не верил своим глазам. Передо мной стоял таинственный Мэкон Равенвуд! Естественно, я думал, что увижу Страшилу Рэдли — какого-то жалкого уродца в грязном комбинезоне, который будет шаркать по дому, что-то односложно бормоча и, возможно, даже пуская слюну по подбородку. Но Мэкон не был Страшилой Рэдли. Он больше походил на Аттикуса Финча.

Его одежда считалась бы безупречной в каком-нибудь... ну, я не знаю... в 1942 году. На рукавах накрахмаленной белой рубашки вместо пуговиц поблескивали старомодные серебряные запонки. Черный вечерний френч был идеально выглажен. Глаза Равенвуда мерцали, как два колодца с темной водой. Они казались затуманенными, словно стекла катафалка, на котором Лена ездила в город, и выделялись на его бледном лице, как черные пятна. В них ничего не отражалось. Его кожа была белой как снег — того мраморно-белого цвета, который встречается только у городских затворников. Волосы — седые на висках и черные, как у Лены, на темени — напоминали смесь соли и перца.

Его можно было принять за какого-то американского актера эпохи черно-белого кино. Или, возможно, за члена королевской семьи небольшого европейского государства, о котором у нас никто не слышал. Но Мэкон Равенвуд родился в наших краях, и этот факт приводил в замешательство. Он был пугалом Гэтлина, истории о котором я слышал с детского сада. А теперь мне казалось невероятным, что он вообще из нашего города.

Не сводя с меня пристального взгляда, Мэкон захлопнул книгу, которую держал в руках. Он смотрел на меня так, словно выискивал что-то внутри. Словно обладал рентгеновским зрением. Впрочем, принимая во внимание события прошлой недели, такое вполне можно было допустить. Я боялся, что он слышит, как громко стучит мое сердце. Мэкон Равенвуд смущал меня и понимал это. Ни один из нас не улыбался. Жуткий пес стоял рядом с ним, напряженно пригнув голову. Похоже, он ждал приказа, чтобы наброситься на меня и перегрызть мне горло.

— Где же мои манеры? Входите, мистер Уот. Мы как раз собирались поужинать. Вы можете присоединиться к нам. Прием пищи всегда считался нашим любимым занятием — особенно здесь, в Равенвуде.

Я взглянул на Лену, безмолвно выпрашивая какой-нибудь совет.

«Скажи ему, что ты не можешь остаться на ужин».

«Поверь мне, я и сам не хочу».

— Спасибо, сэр. Но мне не хотелось бы обременять вас своей персоной. Я пришел к вам только для того, чтобы передать домашнее задание для Лены.

Снова приподняв синюю папку, я отступил на шаг.

— Ерунда, мой друг! Вы можете остаться. После ужина я покажу вам свою оранжерею и угощу вас кубинской сигарой. Или вы предпочитаете сигареты? А может быть, вам неудобно заходить в мой дом? В таком случае я пойму ваш отказ.

Трудно было сказать, шутит он или говорит серьезно. Лена приобняла его за талию, и лицо Мэкона мгновенно изменилось. Как будто солнце выглянуло из-за облаков в дождливый серый день.

— Дядя Эм, не мучай Итана. Он мой единственный друг на сотни миль вокруг, и если ты напугаешь его, мне придется переехать к тете Дель. Тогда тебе не над кем будет издеваться.

— Со мной останется Страшила.

Собака приподняла голову и лукаво посмотрела на Мэкона.

— Я заберу его с собой, — с улыбкой пригрозила Лена. — Недаром же он бегает за мной по всему городу.

Я не удержался от вопроса.

— Страшила? Вы назвали собаку Страшилой Рэдли?

Мэкон позволил себе небольшую улыбку.

— Пусть лучше это прозвище будет его, а не моим.

Он запрокинул голову и засмеялся. Я испуганно отшатнулся, изумленный выражением его лица. Мэкон открыл дверь и поманил меня пальцем.

— А действительно, мистер Уот! Присоединяйтесь к нам. Я люблю веселую компанию. К сожалению, прошел уже целый век с тех пор, как Равенвуд имел честь принимать гостей из нашего прелестного маленького Гэтлина.

Лена смущенно улыбнулась.

— Не будь снобом, дядя. Горожане не виноваты в том, что ты не разговариваешь с ними.

— И это не моя вина, что я привык к хорошим манерам, к рассудительной интеллигентной беседе и сносной личной гигиене. Хотя я не настаиваю именно на такой очередности.

— Не обращай на него внимания, — извиняющимся гоном сказала мне Лена. — Он сегодня в плохом настроении.

— Кажется, я догадываюсь почему. Это как-то связано с директором Харпером?

Лена кивнула.

— Да, был звонок от директора. Расследование подозрительного инцидента с окном еще не закончено, но мне дали испытательный срок.

Она округлила глаза.

— Еще одно нарушение — и меня отчислят из школы.

Мэкон беспечно рассмеялся, как будто мы говорили о чем-то абсолютно несерьезном.

— Испытательный срок! Как забавно! Такое наказание может исходить от авторитетного должностного лица.

Он мягко втолкнул нас в прихожую.

— Недоучка директор, с трудом закончивший колледж, и кучка напыщенных домохозяек, чья родословная не выдержит конкуренции даже с родословной Страшилы Рэдли. И они еще на что-то претендуют!

Я переступил через порог прихожей и остановился как вкопанный. Передо мной раскинулся великолепный холл с парящим сводом. От зала с современной мебелью, который я видел несколько дней назад, не осталось и следа. Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, висела большая картина, написанная маслом, — портрет потрясающе красивой женщины с сияющими золотистыми глазами. Лестница тоже утратила современный стиль и превратилась в ажурный классический пролет, который, казалось, опирался лишь на воздух. Если бы сейчас к нам спустилась Скарлетт О'Хара в кринолине и пышных юбках, в такой обстановке она выглядела бы вполне естественно. С потолка свисали хрустальные многоярусные люстры. Изысканная старинная мебель чередовалась с удобными креслами, накрытыми расшитыми покрывалами, с мраморными столиками и декоративными пальмами в больших горшках. Повсюду горели свечи. Французские окна были открыты настежь. Прохладный ветерок приносил из сада запах экзотических растений. На нескольких столах возвышались высокие серебряные вазы с букетами свежих цветов. На какое-то мгновение я подумал, что вернулся в одно из своих видений. Но медальон по-прежнему хранился в магическом мешочке, надежно завернутый в носовой платок. На всякий случай я провел ладонью по карману. А жуткая собака, сидевшая у лестницы, смотрела на меня, как на кусок бекона.

Все это казалось фантастикой. После моего прошлого визита Равенвуд изменился. Вид холла казался абсолютно нереальным, как будто я очутился в прошлом. Но мне он нравился, и я хотел бы, чтобы моя мама могла полюбоваться такой правдоподобной реставрацией исторического интерьера. Впрочем, мебель и остальные предметы были вполне реальными. Теперь я знал, как выглядели старые дома в эпоху их былого величия. Во всей этой неописуемой красоте особняка ощущалась какая-то связь с Леной Дачанис, с садом за полуобвалившейся стеной, с загадочным Гринбрайром.

«Почему он раньше выглядел по-другому?»

«О чем ты говоришь?»

«Думаю, ты знаешь, что я имею в виду».

Мэкон шагал перед нами. Мы свернули за угол — в ту комнату, которая на прошлой неделе служила гостиной. Теперь здесь был огромный зал. У стены стоял длинный стол на деревянных львиных лапах. Он был сервирован на троих, как будто Мэкон и Лена ожидали меня. В углу играло фортепьяно — одно из механических чудес XIX века. Атмосфера зала казалась совершенно сверхъестественной. До меня доносились едва уловимые отзвуки смеха, звон бокалов и гул голосов. Создавалось впечатление, что в Равенвуде шло праздничное торжество, на котором я был единственным гостем.

Мэкон продолжал возмущаться по поводу телефонного звонка директора Харпера. Его слова отражались эхом от украшенных фресками стен и резного сводчатого потолка.

— Наверное, я действительно сноб. Все эти маленькие города вызывают у меня отвращение. Я презираю их жителей. У них, как правило, крохотные умы и большие задницы. Можно сказать, что скудость в одной части тела они компенсируют избытком в другой. Все, что ни попадало бы к ним внутрь, превращается в обычное дерьмо. Жирные, тупые и в конечном счете ужасно неудовлетворенные.

Он засмеялся, оскалившись в недоброй улыбке.

— Так почему же вы не уезжаете отсюда?

Я почувствовал волну раздражения, которая вернула меня обратно в реальность, какой бы иллюзорной она сейчас ни казалась. Когда я сам насмехался над Гэтлином, это было одно. Но совсем другое, когда оскорбления исходили от Мэкона Равенвуда. Мы считали его чужаком.

— Не задавайте абсурдных вопросов, юноша. Я живу в Равенвуде, а не в Гэтлине.

Он произнес название города с таким отвращением, как будто увидел омерзительного паука.

— У меня нет детей, и когда я буду готов разорвать узы моей жизни, мне придется найти человека, который позаботился бы о Равенвуде. Моя единственная, прекрасная и ужасная, цель — уберечь это место в целости и сохранности. Мне нравится считать себя хранителем живого уникального музея...

— Дядя Эм, ты говоришь слишком высокопарно.

— А ты, Лена, излишне дипломатична. Я никогда не мог понять, почему тебе так хочется общаться с этими глупыми и невежественными горожанами.

«Похоже, у него свой пунктик».

«Между прочим, ты тоже не хотел, чтобы я приходила в школу».

«Нет... я просто имел в виду...»

Мэкон строго посмотрел на меня.

— Конечно, к нашему гостю это не относится.

Чем больше я слушал его, тем сильнее становилось мое любопытство. Кто мог бы подумать, что Мэкон Равенвуд окажется таким интеллигентным человеком? Среди прочих жителей Гэтлина я поставил бы его на третье место по уму, поскольку два первых занимали моя мама и Мэриан Эшкрофт. Или, возможно, на четвертое — при условии, что мой отец когда-нибудь снова вернется к прежней жизни. Я пытался рассмотреть название книги, которую Мэкон держал в руке.

— Это что, Шекспир?

— Бетти Крокер. Потрясающая женщина! Мне хотелось узнать, какие блюда местные жители предпочитают выбирать на ужин. Что-то потянуло в этот вечер на региональные рецепты. После долгих раздумий я решил остановиться на тушеной свинине.

Опять тушеная свинина! При одной лишь мысли о ней я почувствовал приступ тошноты. Мэкон выдвинул для Лены кресло с завитушками.

— Кстати, о гостеприимстве, моя дорогая! На День всеобщего сбора к нам приедут твои кузины и кузен. Не забудь сказать Дому и Кухне, что у нас появится пять новых персон.

Лена раздраженно нахмурилась.

— Я передам твои слова персоналу кухни и служанкам, дядя Эм.

— Что за день всеобщего сбора? — спросил я.

— Наше семейство немного чудаковатое. Всеобщий сбор — это старый праздник урожая. Ранняя версия Дня благодарения. Ничего особенного.

Я и не думал, что Равенвуд посещали какие-то гости — пусть даже родственники из других городов. Никто из жителей Гэтлина никогда не видел ни одной машины, которая сворачивала бы сюда на развилке дорог.

Мэкон, видимо, забавлялся, смущая Лену.

— А ты, дорогая, зря извращаешь мои слова. И знаешь, заговорив о Кухне, я понял, что действительно проголодался. Пойду посмотрю, что она там нащелкала для нас.

В тот же миг я услышал, как в отдаленной комнате зазвенели горшки и кастрюли.

— Дядя Эм, я прошу тебя! Ты перегибаешь палку.

Мэкон Равенвуд поднялся из-за стола и направился к дальней двери. Его каблуки звонко стучали по полированном полу. Я признался себе, что странный особняк внушал почтение. По сравнению с ним Белый дом казался лесной хижиной.

— Лена, что происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Как он узнал о моем приходе и позаботился о месте для меня?

— Наверное, он сделал это, когда увидел нас на крыльце.

— А почему так изменилась обстановка? Я заходил в ваш дом в тот день, когда мы с тобой нашли медальон. Все выглядело совершенно иначе.

«Скажи правду. Ты можешь доверять мне».

Она теребила кайму платья. Упрямая девчонка.

— Мой дядя любит старинные вещи. Он меняет обстановку почти каждый месяц. Почему это тебя так волнует?

Что бы здесь ни происходило, она не собиралась раскрывать мне истину.

— Ладно. Ты не против, если я осмотрюсь?

Она нахмурилась, но ничего не сказала. Я встал из-за стола и направился к двери, за которой скрылся Мэкон. Следующая комната оказалась небольшим кабинетом, с двумя диванами и письменным столом. На коврике перед пылающим камином лежал Страшила Рэдли. Увидев меня, он грозно зарычал.

— Хороший песик. Тише, тише.

Собака зарычала громче. Я попятился к двери. Страшила умолк и положил голову на лапы. Я заметил на письменном столе сверток. Что-то было завернуто в коричневую бумагу и перевязано шнурком. Когда я взял его в руки, пес снова зарычал. На свертке стоял штамп Гэтлинской краевой библиотеки. Я узнал его с первого взгляда. Моя мама получала сотни таких посылок, и только Мэриан Эшкрофт заворачивала книги подобным образом.

— Вы интересуетесь библиотечными книгами, мистер Уот? Неужели вы знакомы с Мэриан Эшкрофт?

Я почему-то не удивился бесшумному и внезапному появлению Мэкона. Он взял сверток из моих рук и нежно погладил обертку.

— Да, сэр. Мэриан... то есть доктор Эшкрофт... она была лучшей подругой моей мамы. Они вместе писали книги.

Глаза Мэкона сверкнули — короткая вспышка и вновь непроницаемая чернота зрачков.

— Ах да! Конечно! Какая непростительная забывчивость! Итан Уот, я знал твою мать.

У меня слова застряли в горле. Откуда Равенвуд мог знать мою маму? На его лице промелькнуло странное выражение, как будто он вспоминал о чем-то.

— Естественно, только по ее книгам. Я прочитал все, что она написала. И если вас не затруднит присмотреться к ссылкам в «Плантациях и посадках растений», в главе «Разделенный сад», вы увидите, что основными источниками этих исследований были книги из моей личной коллекции. Ваша мать обладала литературным талантом, ее смерть — огромная потеря.

Мне удалось выдавить из себя улыбку.

— Спасибо, сэр.

— Для меня будет честью показать вам свою библиотеку. Я с огромным удовольствием продемонстрирую мою коллекцию книг единственному сыну Лилы Эверс.

Меня поразило звучание имени моей мамы в устах Равенвуда.

— Уот, — поправил его я. — Лилы Эверс Уот.

Его улыбка стала шире.

— Конечно. Прошу прощения. Но вернемся к главному событию. Судя по тишине на Кухне, наш ужин уже подан.

Он похлопал меня по плечу, и мы вернулись в зал. Лена ожидала нас за столом. Она зажигала свечу, которая погасла от вечернего ветра. Блюда на столе были бы достойны изысканного пиршества. Но как они попали сюда, было непонятно. Кроме нас троих, я не видел в доме ни одного человека. Получалась интересная картина: абсолютно изменившийся интерьер, собака-волк, и теперь вот это. Однако я по-прежнему ожидал, что самой удивительной частью вечера будет рассказ Мэкона о Женевьеве.

Яств было столько, что можно было бы накормить всех членов ДАР, церковных прихожан и нашу баскетбольную команду. Хотя в Гэтлине подобных блюд не готовили. В центре стола возвышался аппетитный жареный поросенок с яблоком, торчавшим из пасти. Куски гусятины, фаршированной каштанами, окружали бараньи ребрышки, украшенные маленькими бумажными шариками. Рядом стояли чаши со сливками, подливой и соусами. На подносах лежали рулеты и хлеб, зелень, вареная свекла и салаты, названия которых я не знал. А прямо передо мной находилась большая тарелка с тушеной свининой, присыпанной сверху сухариками. Среди прочих блюд она выглядела абсолютно не к месту. При мысли о том, что мне из вежливости придется набивать рот свининой, я снова почувствовал тошноту и взглянул на Лену, моля ее о помощи.

— Дядя Эм, ты опять перестарался. Тут слишком много еды.

Страшила, свернувшись у ног Лены, застучал хвостом в ожидании подачки.

— Ерунда. Это праздник. У тебя появился друг. Угощайтесь, а то Кухня обидится.

Лена с беспокойством смотрела на меня, словно боялась, что я сейчас встану — якобы для того, чтобы вымыть руки, — и убегу. Безнадежно пожав плечами, я принялся накладывать в тарелку салат и свинину. Оставалось надеяться только на то, что Эмма утром позволит мне пропустить завтрак.

Когда Мэкон налил себе третий бокал виски, я воспринял это как хороший повод для разговора о медальоне. Кстати, меня еще удивило, что он постоянно накладывал в свою тарелку еду, но затем вообще не прикасался к ней. Казалось, что пища сама куда-то исчезает. На тарелке оставалась лишь пара небольших кусков. Я по наивности решил, что Страшила Рэдли — самая счастливая собака в городе.

— Сэр, вы не против небольшой беседы? — спросил я, отложив салфетку в сторону, — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Похоже, вы много знаете об истории нашего края. А я в данный момент не могу обратиться за помощью к моей матери.

«Что ты делаешь?»

«Я хочу спросить его о Женевьеве».

«Он ничего не знает».

«Лена, мы должны попытаться».

— Конечно, мой друг.

Мэкон сделал глоток из бокала. Я сунул руку в карман и вытащил медальон из мешочка с магическим порошком Эммы. Едва я попытался развернуть носовой платок, свечи в зале потухли. Свет ламп потускнел и тоже погас. Механическое фортепьяно умолкло.

«Итан, что ты натворил?»

«Это не из-за меня!»

В темноте раздался голос Мэкона:

— Что в твоей руке, сынок?

— Медальон, сэр.

— Ты не мог бы сунуть его обратно в карман? Надеюсь, это не очень огорчит тебя?

Несмотря на спокойный голос Равенвуда, я понял, что он разгневан. Судя по его тону, он прилагал огромные усилия, чтобы сдерживать эмоции. Его хорошие манеры испарились без следа. В голосе появилась резкость, которую ему не удавалось скрыть. Я вложил медальон обратно в мешочек и сунул его в карман. Мэкон, приподнявшись, прикоснулся пальцем к канделябру. Свечи, одна за другой, неохотно зажглись. Все яства исчезли.

В свете свечей Мэкон выглядел зловеще. Впервые после нашего знакомства он погрузился в мрачное молчание, как будто сверялся с невидимыми весами, от которых зависела моя судьба. Пора было уходить. Лена оказалась права, моя идея никуда не годилась. Возможно, Мэкон Равенвуд не покидал свой дом по вполне весомой причине.

— Прошу прощения, сэр. Я не знал, что так получится. Когда я показал медальон нашей экономке Эмме, она отреагировала так же... эмоционально. Но мы с Леной нашли его два дня назад, а ничего плохого еще не случилось.

«Не рассказывай ему больше ни о чем. Не упоминай о видениях».

«Я не буду. Я просто хотел расспросить его о Женевьеве».

Она могла бы не беспокоиться о моих дальнейших действиях. Я и сам не стал бы развивать эту тему. Мне хотелось уйти, причем как можно быстрее. Я начал подниматься из-за стола.

— Думаю, мне пора домой. Уже становится поздно.

— Ты можешь описать этот медальон?

Он не просил, а приказывал. Я не мог вымолвить ни слова. К счастью, наконец заговорила Лена:

— Он старый и местами битый. На лицевой стороне вырезан лик женщины. Мы нашли его в Гринбрайре.

Мэкон встревоженно покрутил серебряное кольцо на указательном пальце.

— Тебе следовало сказать мне, что ты ходишь в Гринбрайр. Это место не относится к Равенвуду. Я не могу гарантировать, что там ты будешь в безопасности.

— Мне ничто не угрожает, — ответила Лена. — Я обычно чувствую опасность.

О какой безопасности он говорил? В словах Мэкона ощущалось нечто большее, чем простая забота.

— Не полагайся на чувства. Все, что находится за пределами этого дома, не поддается контролю. Ты еще многого не знаешь. А он... — Равенвуд указал на меня пальцем. — Он вообще ничего не понимает. Этот парень не сможет защитить тебя. Тебе не нужно вовлекать его в свои дела.

И тут меня прорвало. Я должен был ответить. Он говорил обо мне так, словно меня здесь не было.

— Извините, сэр, но это дело касается и меня. На задней стороне медальона имеются инициалы, И. К. У. Они принадлежат моему прапрапрапрадеду — Итану Картеру Уоту. Там есть и другие инициалы. Ж. К. Д. Мы почти уверены, что буква Д означает Дачанис.

«Итан, стоп!»

Но я уже не мог остановиться.

— Вы не должны скрывать от нас информацию. Что бы дальше ни случилось, все это произойдет с нами обоими—с Леной и со мной. Нравлюсь я вам или нет, события уже набирают ход.

Ваза с садовыми цветами, пролетев через зал, разбилась о стену. Вот каким был Мэкон Равенвуд, о котором нам с детства рассказывали страшные истории.

— Я не имею понятия, о чем вы говорите, молодой человек.

Он вонзил в меня свирепый взгляд, от которого волосы на моем затылке встали дыбом. Похоже, он больше не мог сдерживать свой гнев. Я совершенно вывел его из себя. Страшила Рэдли поднялся и встал рядом с Мэконом, наблюдая за мной, как хищник за добычей. Глаза собаки округлились и вдруг стали очень знакомыми.

«Итан, замолчи! Я прошу тебя!»

Равенвуд оскалился в зловещей усмешке. Лоск кинозвезды исчез, и на смену ему пришло нечто темное и ужасное. Мне хотелось вскочить и убежать, но ноги будто вросли в полированный пол. Меня буквально парализовало от страха. Я ошибся насчет Мэкона и его дома. Теперь я боялся их обоих.

Наконец Равенвуд нарушил молчание. Казалось, что он говорил сам с собой.

— Осталось пять месяцев. Знал бы ты, чего мне стоило так долго защищать ее. Каких сил это потребовало! Я уже почти истощен. Еще немного, и я буду уничтожен.

Лена подошла к нему и молча положила руку на его плечо. Ярость бури в глазах Мэкона улеглась так же быстро, как и возникла. Ему удалось восстановить душевное спокойствие.

— Твоя Эмма мудрая женщина. Прими ее совет. Верни медальон на то место, где вы нашли его. И пожалуйста, не приноси его больше в мой дом.

Мэкон встал и бросил салфетку на стол.

— Думаю, мы отложим осмотр моей библиотеки. Это может подождать. Лена, проследи, чтобы твой друг нашел дорогу домой. Благодарю за необычный ужин. Он все расставил по своим местам. Заходите как-нибудь в гости, мистер Уот.

Внезапно свет померк, и Равенвуд исчез.

Мне не терпелось выбраться из их особняка. Ноги сами несли меня прочь от жуткого дяди Эма и его странного дома. Здесь происходило нечто несусветное. Лена быстро повела меня в прихожую, словно боялась, что случится что-то нехорошее, если я не успею выйти наружу за отведенный срок. Но когда мы проходили через главный холл, я замер на месте, заметив то, чего не увидел раньше.

Медальон! Знакомая камея украшала грудь женщины с неестественными золотистыми глазами. Я схватил Лену за руку и указал на портрет. Она увидела эту деталь и ахнула от изумления.

«Его там не было раньше».

«Что ты имеешь в виду?»

«Эта картина висела здесь еще до моего рождения. Я проходила мимо нее тысячи раз. И на ней никогда не было медальона...»

 

15.09

РАЗВИЛКА ДОРОГ

По пути к моему дому мы не проронили ни слова. Я не знал, о чем говорить, а Лену, видимо, устраивало мое молчание. Она позволила мне сесть за руль, и это было здорово, потому что я нуждался в каком-то отвлекающем занятии, пока мой пульс не пришел в норму. Мы проехали поворот на мою улицу. Мне не хотелось идти домой, потому что вопрос, что происходит с Леной, с ее дядей и их домом, не давал мне покоя. Ей следовало рассказать мне правду.

— Ты проехал свою улицу, дом.

Это были ее первые слова с тех пор, как мы покинули Равенвуд.

— Я знаю.

— Неужели ты думаешь как все остальные? Что мой дядя сумасшедший? Тогда просто так и скажи: старый мерзкий Равенвуд!

В ее голосе звучали злые нотки.

— Все, Итан! Тормози! Мне нужно возвращаться домой.

Я молча обогнул Генеральскую клумбу — круглое пятно выцветшей травы, в центре которого возвышался единственный гэтлинский памятник, отмеченный в путеводителях как статуя генерала Гражданской войны Джубала А. Эрли. Генерал стоял на постаменте как ни в чем не бывало, и мне казалось, это неправильно. Ведь все изменилось. И продолжало меняться. Я стал другим, столкнувшись с тем, что еще неделю назад счел бы невероятным. Мне почему-то думалось, что наш генерал тоже мог бы подвергнуться какой-нибудь метаморфозе.

Я свернул на Голубиную улицу и остановился у тротуара перед большим дорожным щитом с надписью «Добро пожаловать в Гэтлин — в край уникальных исторических плантаций Юга и лучших в мире пирогов с пахтой». Насчет пирогов я не был уверен, но все остальное соответствовало истине.

— Что ты задумал?

Я заглушил мотор.

— Нам нужно поговорить.

— Мне не нравятся такие разговоры. Парень и девушка в машине. К тому же вечером! Ты не боишься грязных сплетен?

Лена шутила, но я услышал в ее голосе смущение.

— Рассказывай.

— О чем?

— Ты что, шутишь? — Я повысил голос чуть не до крика.

Она потянулась рукой к ожерелью и начала вращать колечко от банки с содовой.

— А что бы ты хотел услышать?

— Какое-нибудь объяснение того, что случилось в твоем доме.

Она уставилась в темноту за окном.

— Мой дядя рассердился. Иногда он теряет самообладание.

— Теряет самообладание? И начинает швырять вещи, не прикасаясь к ним? И зажигает свечи без спичек?

— Итан, я прошу прощения, — прошептала она.

Но я не Мог успокоиться. Меня злило, что она уклоняется от ответа.

— Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду.

— О чем?

— О твоем дяде и его жутком доме, абсолютно изменившемся всего за пару дней. О пище, которая то появляется, то исчезает. Обо всех этих разговорах про какие-то границы и твою безопасность. Начни с чего-нибудь.

Она покачала головой.

— Я не могу говорить об этом. И в любом случае ты ничего не поймешь.

— Почему ты так думаешь? Сначала дай мне шанс!

— Моя семья кое в чем необычна. Поверь, будет лучше, если ты не станешь выяснять подробности.

— Откуда такая уверенность?

— Сам посуди. Ты говоришь, что тебе не нравятся жители Гэтлина. Однако ты один из них. Тебе хотелось бы, чтобы я отличалась от них, но не слишком сильно. То есть чтобы я на самом деле не была другой.

— Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая, как твой дядя!

— Ты пришел в наш дом без приглашения. Тебе не понравилось увиденное там, и теперь ты сердишься.

Я промолчал. Непроглядный мрак за окнами машины каким-то образом проник и в мою голову.

— Ты сердишься, потому что боишься. Все вы здесь трясетесь от страха. Глубоко внутри вы все одинаковы.

Голос Лены был таким усталым, словно она уже сдалась на волю обстоятельств.

— Нет, — ответил я, взглянув на нее. — Это ты боишься!

С ее губ сорвался горький смешок.

— Да, я боюсь. Но ты не можешь даже вообразить себе тех вещей, которые пугают меня.

— Ты боишься довериться мне.

Она ничего не ответила.

— Тебе страшно сблизиться с кем-нибудь — хотя бы настолько, чтобы этот кто-то начал замечать твое появление или отсутствие в школе.

Лена провела тонким пальцем по запотевшему окну и нарисовала неровную линию, похожую на зигзаг.

— Тебе страшно подружиться с парнем и посмотреть, что из этого получится.

На конце зигзага появилось острие молнии.

— Ты права. Тебя нельзя сравнить ни с кем из жителей Гэтлина. И ты не просто «немного другая».

Она по-прежнему смотрела в окно — в никуда, потому что темнота за ветровым стеклом была непроницаемой. А я любовался ее прекрасным лицом. Мой взгляд тянулся к Лене против моей воли.

— Ты невероятно, абсолютно, невообразимо другая!

Прикоснувшись пальцами к ее руке, я почувствовал вибрацию электричества.

— Мне это известно, так как глубоко внутри я знаю, что немного похож на тебя. Поэтому, прошу, откройся мне. Насколько ты другая?

— Я не хочу рассказывать тебе.

По ее щеке покатилась слеза. Я поймал ее пальцем, и она мгновенно испарилась.

— Почему?

— Потому что это мой последний шанс почувствовать себя нормальной девушкой — пусть даже в Гэтлине. И потому что ты мой единственный друг. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь мне. Или, хуже того, поверишь.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— В любом случае ты больше не захочешь разговаривать со мной.

Внезапно кто-то постучал по капоту, и мы оба подпрыгнули от неожиданности. Мне в лицо ударил луч фонарика. Я опустил оконное стекло и про себя выругался.

— Что, детки, заблудились в темноте?

Это был Жирный. Он ухмылялся, словно нашел на обочине два пончика.

— Нет, сэр. Мы уже уезжаем. Я тут как раз подумал, что нам пора по домам.

— Правильно подумал. Но ведь это не твоя машина, мистер Уот.

— Да, сэр. Она не моя.

Жирный осветил фонариком Лену и задержал луч на ее лице.

— Ладно, парень, поезжай. Не заставляй Эмму ждать.

— Конечно, сэр.

Я повернул ключ в замке зажигания и, взгляну в  зеркало заднего вида, заметил на переднем сиденье полицейской машины его хихикающую подружку — продавщицу Аманду.

Остановив катафалк перед своим домом, я хлопнул дверью и направился к крыльцу. Лена пересела за руль. Приоткрыв окно, она прокричала:

— Увидимся завтра.

— Угу.

«Завтра» для нас уже не будет. Я понял это, когда мы свернули на мою улицу. Поворот напоминал развилку дорог: либо в Равенвуд, либо в Гэтлин. Можно было выбрать только одно направление. Она решила, что я не достоин ее доверия. Отныне катафалк будет сворачивать на развилке в другую сторону, проезжая мимо меня. Завтра утром я увижу это первым. Если только она сейчас не передумает...

Нельзя выбирать две дороги сразу. Как только ваша машина оказывается на одной из них, о второй уже лучше не думать. За моей спиной взревел двигатель, но я даже не оглянулся. Катафалк уехал. Она не передумала. Она меня не выбрала.

Я лежал в постели и смотрел в окно. Лунный свет, проникавший в комнату, мешал уснуть и раздражал меня, поскольку я хотел забыться сном, чтобы этот день поскорее остался в прошлом.

«Итан».

Голос был таким тихим, что я едва услышал его. Перевел взгляд на задвижку рамы. Окно было надежно закрыто.

«Итан, отзовись!»

Я плотно сжал веки. Щеколда заскрипела.

«Впусти меня».

Деревянные рамы с шумом распахнулись. Я мог бы объяснить это порывом ветра, но за окном было тихо. Вскочив с постели, я выглянул наружу. Лена, одетая лишь в пижаму, стояла на нашем газоне. В голове промелькнула ужасная мысль: если соседи увидят ее, то завтра в Гэтлине будет жаркий денек, а у Эммы случится сердечный приступ.

«Спускайся! Иначе я сама поднимусь к тебе».

Да! Сердечный приступ и апоплексический удар!

Я вышел на крыльцо, и мы сели на ступени. На мне были джинсы, потому что я не ношу пижам. И еще потому, что если бы Эмма увидела, как я в трусах общаюсь с девушкой, то завтра утром она закопала бы мой труп на заднем дворе. Лена облокотилась на ступень и взглянула на белую краску, шелушащуюся на деревянной колонне крыльца.

— Когда я простилась с тобой и доехала до конца твоей улицы, то чуть не повернула обратно. Но я была слишком напугана, мне не хватило смелости.

В лунном свете ее пижама казалась пурпурно-зеленой. Наверное, китайский шелк.

— Дома я пожалела, что не сделала этого.

Лена смущенно поковыряла лак на ногте босой ноги. Похоже, она хотела рассказать мне о чем-то очень важном.

— Даже не знаю, с чего начать. Я никогда и никому не говорила об этом. Наверное, мы в конечном счете не поймем друг друга.

Я взъерошил свои спутанные волосы.

— О чем бы ни шла речь, ты можешь довериться мне. Я знаю, каково это — жить в сумасшедшей семье.

— Ты считаешь свою семью сумасшедшей? Тогда ты понятия не имеешь, что такое безумие.

Лена печально вздохнула. Что бы ни вертелось у нее на языке, ей было трудно заговорить об этом. Я видел, с какими усилиями она подбирала первые слова.

— Все члены моей семьи... в том числе и я... мы обладаем особыми силами. Мы способны на действия, которые кажутся невероятными для обычных людей. Эти силы даются нам при рождении. Отказаться от них невозможно. Вот почему мы такие, какие есть.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее слова — точнее, смысл того, о чем она говорила. Магия! Вот бы сейчас сюда Эмму! Я боялся прерывать откровения Лены, но этот вопрос не давал мне покоя.

— И кто же вы такие?

Фраза прозвучала очень глупо.

— Чародеи, — тихо ответила она.

— Чародеи?

Она кивнула.

— Вы наводите чары?

Лена снова кивнула. Я внимательно вгляделся в ее лицо. Возможно, она действительно была сумасшедшей.

— Как ведьмы?

— Итан, не тупи!

Я облегченно вздохнул. Конечно же, она шутила. Что я себе вообразил?

— На самом деле это определение не очень хорошее. Оно ассоциируется с шарлатанством или дешевыми фокусами. Обычный стереотип, который не соответствует истине.

Мой живот сжался в комок. Одной частичке меня хотелось вбежать в дом, захлопнуть дверь на замок и спрятаться под одеялом. Но другая часть (и она была гораздо больше первой) желала остаться. А разве я уже не знал все это? Конечно, меня терзали сомнения, но я видел, что Лена не просто пигалица в старых кроссовках и с дурацким ожерельем на груди. Чего можно ожидать от девушки, которая могла вызывать ливень? Которая мысленно говорила со мной? Которая меняла форму облаков, паривших в небе? Которая, стоя на газоне, распахнула окно на втором этаже?

— Ты можешь назвать это по-другому? Есть слово точнее и лучше?

— Нет такого слова, которое могло бы описать всех членов моей семьи. Разве ты способен дать определение, подходящее для каждого из твоих сородичей?

Мне хотелось разрядить обстановку — притвориться, что Лена похожа на любую обычную девушку. Хотя бы для того, чтобы убедить себя в реальности происходящего.

— Да. Мы лунатики.

— А мы чародеи. Конечно, это широкое и неточное определение. Мы манипулируем силами. Мы от природы одарены такой способностью — точно так же, как другие семьи одарены богатством, умом, красотой или атлетическим сложением.

У меня возник очередной важный вопрос. Однако я не хотел задавать его. Я и так уже знал, что она могла разбить окно, просто подумав об этом. Мне не хотелось выяснять, на какие еще разрушения она была способна. В любом случае, наш разговор напоминал беседу об очередном полубезумном семействе южан, чем-то похожем на Сестер. Равенвуды жили здесь так же долго, как любое уважаемое семейство в Гэтлине. С чего бы им не быть сумасшедшими, как многие другие?

Честно говоря, я старался успокоить себе логическими размышлениями. Но Лена восприняла мое молчание как дурной знак.

— Я знала, что не нужно было рассказывать тебе о нас. Мне просто хотелось сохранить нашу дружбу. А теперь ты, наверное, будешь думать, что я уродка.

— Нет, я считаю тебя прекрасной и талантливой девушкой.

— Ты думаешь, что я живу в жутком доме. Я уже слышала от тебя такое признание.

— Это потому, что вы переделали его. Причем очень сильно.

Я попытался собраться с мыслями. Мне хотелось, чтобы на ее печальном лице появилась улыбка. Я видел, какие усилия потребовались ей для того, чтобы рассказать мне правду. Как можно было оттолкнуть ее теперь? Я повернулся к кустам азалии и указал на освещенное окно, прикрытое деревянными ставнями.

— Посмотри на то окно. Там находится кабинет моего отца. Он работает по ночам и спит все дни напролет. После похорон мамы он не выходит из дома. И ни разу не показал мне того, что написал.

— Как романтично, — тихо прошептала она.

— Нет, это не романтика, а безумие. Но в нашем доме не говорят о безумии, потому что здесь не осталось людей, готовых пообщаться со мной за завтраком или ужином. Кроме Эммы, которая прячет в моей комнате магические амулеты, а потом кричит на меня, если я приношу в дом какое-то старое ювелирное украшение.

Мне показалось, что она улыбнулась.

— Тогда, возможно, это ты урод?

— Скорее всего, мы оба уроды. В твоем доме исчезают комнаты, а в моем — люди. У твоего затворника дяди поехала крыша, а мой затворник отец стал лунатиком. Короче, я не знаю, чем мы так уж отличаемся друг от друга,

Лена облегченно вздохнула.

— Я попробую принять твои слова как комплимент.

— Это и есть комплимент.

Лунный свет придавал ее улыбке неземную красоту. В тот миг она выглядела настолько притягательно, что и представил себе, как склоняюсь чуть ниже и целую ее и губы. Я даже отпрянул и на всякий случай пересел на верхнюю ступеньку.

— Итан, ты в порядке?

— Да. Я чувствую себя прекрасно. Просто немного устал.

Хотя я вообще не чувствовал усталости.

Вот так мы и сидели на крыльце, забыв о времени и обо всем на свете. Через пару часов я растянулся на верхней ступени, а она легла на нижнюю. Мы продолжали нашу беседу, сначала глядя на темное ночное небо, затем на тусклый рассвет, который вместе с пением птиц возвестил нам о наступлении утра.

Когда ее катафалк исчез из виду, на горизонте появилось солнце. Страшила Рэдли медленно засеменил вслед за машиной Лены. При такой скорости бега он мог вернуться домой только к закату. Даже интересно, почему он так тревожится о ней. Противный, безмозглый пес.

Сжав пальцами медную рукоятку, я с большим трудом заставил себя открыть дверь. Моя жизнь перевернулась вверх дном, и ничто в этом доме не могло изменить ход событий. Мысли в голове бурлили, словно варево в большой кастрюле Эммы. Это продолжалось уже несколько дней.

С-т-р-а-х. Вот что сказала бы мне Эмма. Слово из пяти букв, означающее испуг, боязнь. И я действительно боялся. Да, я сказал Лене, что мне неважно, кто ее родственники... Но эти колдуны и чародеи никак не вязались с правилом «десять и два», которому учил меня отец.

«Неважно!» Какая показная отвага! Отныне меня можно было считать отъявленным лжецом. И я мог бы поклясться, что даже глупая собака уже догадалась об этом.

 

24.09

НА ПОСЛЕДНЕМ РЯДУ

Всем известно выражение «накрыло с головой». В тот момент, когда Лена поднялась на мое крыльцо в своей пурпурно-зеленой пижаме, я почувствовал себя именно так. Стало ясно: меня ожидают большие перемены. Но я не думал, что они окажутся столь волнующими и необычными.

С того момента остались только две персоны, с которыми мне хотелось бы общаться: Лена Дачанис и я сам. Несколько раз я пытался анализировать ситуацию, но не находил опоры для суждений. У меня даже не было определения для наших отношений. Я не мог считать ее своей девушкой, так как мы не назначали друг другу свиданий. Вплоть до последней недели она далее не признавала, что мы стали друзьями. Я не знал, какие чувства вызываю у нее, и не мог попросить Саванну выяснить это. Наверное, мне следовало действовать смелее, но не хотелось рисковать возникшим доверием и возможностью встречаться.

Почему же я думал о ней едва ли не каждое мгновение? Почему меня переполняло счастье, когда я видел ее? Похоже, мое сердце уже знало ответ, но я должен был увериться в нем. А как? Вот этого я тоже не понимал. И никто из друзей не мог дать мне совет. Потому что парни не говорят о таких вещах. Мы просто молча лежим под накрывшей нас с головой грудой кирпичей.

— Что ты пишешь?

Она закрыла блокнот, с которым почти никогда не расставалась. По средам у нашей баскетбольной команды не было тренировок, поэтому мы с Леной отправились после уроков в Гринбрайр. Его сад стал для нас особым местом, хотя ни я, ни тем более она не признавались в этом. Здесь мы нашли медальон. Здесь мы общались без посторонних глаз, сверливших наши спины. Здесь мы не слышали вечного шепота, сопровождавшего нас в школе и в городе. Нам полагалось делать уроки, но Лена сидела на траве и писала что-то в потрепанном блокноте, а я в девятый раз читал одну и ту же тему о внутреннем строении атомов. Наши плечи соприкасались, но мы смотрели в разные стороны. На меня падали лучи тусклого вечернего солнца. Она сидела под нараставшей тенью дуба, ствол которого был покрыт серым мхом.

— Что я пишу? Да ничего особенного.

— Ладно, ты не обязана рассказывать мне об этом.

Я попытался скрыть свое недовольство.

— Тут просто всякие... глупости.

— Тогда поделись со мной ими.

Какое-то время она молчала, черкая черным карандашом по резиновой кайме ботинок.

— Иногда я пишу стихи. Мне с детских лет нравится поэзия, хотя я знаю, что это звучит немного дико.

— Мне так не кажется. Моя мать писала книги по истории, а отец издал несколько готических романов.

Не глядя на нее, я почувствовал, что она улыбнулась.

— Конечно, мой отец — не очень походящий пример. Он действительно немного дикий. Но это не значит, что писательство — плохое занятие.

Я замер, ожидая, что она передаст мне блокнот и попросит прочитать одно из ее произведений. Но мне не повезло. Мои ожидания оказались напрасными.

— Интересно, я когда-нибудь смогу прочесть твои стихи?

— Вряд ли.

Я услышал, как она снова раскрыла блокнот. Ее карандаш заскользил по странице. Взглянув в учебник химии, я в сотый раз перечитал два первых абзаца темы. Мы были одни в заброшенном саду. Солнце медленно опускалось к горизонту. Лена писала стихи. Если я собирался признаться ей в своих чувствах, то это было самое подходящее время.

— Ты хотела бы… ну, знаешь... встречаться со мной?

Мне удалось произнести вопрос почти спокойным и бесстрастным тоном.

— А мы что тут делаем?

Я пожевал кончик пластмассовой ложки, которую нашел в своем рюкзаке. Скорее всего, она попала ко мне вместе со школьным пудингом.

— Это встреча и в то же время не встреча. Я имел в виду, что мы могли бы сходить куда-нибудь...

— Уже поздно.

Она развернула фруктово-шоколадный батончик и слегка отодвинулась от меня. Я печально покачал головой.

— Не сейчас. Может быть, в пятницу или еще когда-нибудь. Мне хотелось бы пригласить тебя в кино.

Я сунул ложку между страницами и закрыл учебник химии.

— Фу, как вульгарно!

Она поморщилась и вернулась к своим записям.

— О чем ты говоришь?

Я почувствовал, как мои щеки начали краснеть.

«Я имел в виду только кино».

«Итан, ты опять тупишь».

Лена указала на грязную ложку, торчавшую из учебника.

— Вот о чем я говорила.

Я облегченно вздохнул.

— Да. Эту плохую привычку я перенял от мамы.

— Она имела пристрастие к ножам и ложкам?

— Нет, к книгам. Мама читала по двадцать книг одновременно, и они валялись по всему дому — на кухонном столе, рядом с ее кроватью, в ванной комнате, в машине, в сумках, на ступенях лестницы. Вместо закладок она использовала все, что попадалось ей под руку: мой затерявшийся носок, зернышки яблока, очки, другую книгу, вилку...

— Или грязную ложку?

— Точно.

— Могу поспорить, что это сводило Эмму с ума.

— Еще бы! Нет, не так. Это вызывало у нее...

Я покопался в памяти.

— В-о-з-м-у-щ-е-н-и-е.

— Десять букв по вертикали? — засмеявшись, спросила Лена.

— Типа того.

— А эта вещь принадлежала моей маме.

Она приподняла один из брелоков, висевших на длинной серебряной цепочке. Наверное, она никогда не снимала свое ожерелье. Я с любопытством посмотрел на маленькую золотую птицу.

— Ворон? В честь Равенвуда?

— Нет. Чародеи считают воронов самыми сильными птицами в мире. Легенда гласит, что они могут поглощать энергию из одних предметов и передавать ее в другие. Некоторые из них обладают такими магическими способностями, что их даже боятся.

Она выпустила золотую птицу из пальцев, и та повисла между диском с выгравированной надписью и черным стеклянным шариком.

— В твоем ожерелье столько всего.

Лена убрала прядь волос за ухо и осмотрела свое украшение.

— На самом деле это не побрякушки, а значимые для меня вещи.

Она прикоснулась к колечку от банки с содовой.

— Вот первая шипучка, которую я выпила, сидя на крыльце бабушкиного дома в Саванне. Бабуля купила ее, потому что я вернулась из школы в слезах. Никто из мальчиков в классе не положил ничего в мою коробку для валентинок.

— Какая милая история.

— Да, если словом «милая» ты называешь детскую трагедию.

— Я не о том. Мне просто понравилось, что ты оставила себе колечко от банки.

— Я сохраняю все, что мне дорого.

— А это что? — Я указал на черный шарик.

— Мне дала его тетя Твайла. Такие шарики делают из камней, которые встречаются только в очень труднодоступных местах Барбадоса. Тетя сказала, что этот амулет принесет мне удачу.

— Классное у тебя ожерелье.

Теперь я понял, как много оно значит для Лены. Вот почему она так трепетно относится к каждой его детали.

— Наверное, оно выглядит как связка хлама. У меня никогда не было постоянного дома. Я не жила больше двух лет в одном и том же месте. Иногда мне кажется, что у меня есть только эти маленькие штучки на моем ожерелье, а все остальное принадлежит другим людям.

Я со вздохом выдернул травинку из земли.

— Мне хотелось бы побывать в тех городах, в которых ты жила.

— Перестань! С Гэтлином тебя связывают крепкие корни. Здесь живет твой лучший друг, которого ты знаешь всю свою жизнь. У тебя есть комната, которая всегда была твоей. Наверное, на косяке двери там есть черточки, отмечавшие твой рост.

У меня действительно были такие метки.

«Ты недавно сделал еще одну, верно?»

Я подтолкнул ее плечом.

— Если хочешь, мы и твой рост отметим на косяке моей двери. Тогда ты навечно будешь запечатлена в обители Уотов.

Она улыбнулась, прикрыла лицо блокнотом и тоже толкнула меня плечом. Лучи вечернего солнца подсвечивали ее профиль и волнистый контур волос.

«Кстати, насчет фильма. Пятница годится».

Она вложила между страницами закладку, сделанную из фантика конфеты, и закрыла блокнот. Носы наших потертых кроссовок соприкоснулись.

Чем больше я думал о пятнице, тем сильнее меня тревожило предстоящее свидание. Конечно, я понимал, что это мероприятие будет скорее формальностью. Однако в этом и заключалась часть моей проблемы. Мне хотелось настоящих отношений. А что делать парню, если девушка, в которую он влюблен, едва признает его своим другом? Что, если ее дядя не одобряет вашего знакомства и чуть ли не пинками выставляет вас из дома? Что, если эту девушку ненавидят все ваши приятели? И наконец, что, если сама девушка, с которой вы видите одни и те же сны, не разделяет ваших чувств?

Я, сам не понимая почему, ни на что не решался. При этом все мысли мои были только о Лене. В четверг вечером я едва не отправился к ней. Меня удержало лишь то обстоятельство, что она жила далеко от города, а своей машины у меня не было. Плюс ее дядю звали Мэкон Равенвуд. Все это не позволило мне выставить себя придурком.

Дни начали напоминать фрагменты жизни какого-то другого человека. Раньше мне казалось, что со мной не случалось ничего интересного. Теперь же события шли стремительным потоком, и каждое из них было связано с Леной. Часы проносились мгновенно или тянулись медленно и нудно. Я чувствовал себя воздушным шаром, из которого вдруг выпустили воздух. Мне постоянно не хватало кислорода. Мир менялся. Облака притягивали взгляд, и даже школьный буфет казался не таким отвратительным. Музыка Линка звучала гораздо лучше, старые шутки снова вызывали смех, а школа Джексона превратилась из группы серо-зеленых зданий в загадочный лабиринт, где можно было встретить Лену. Я не снимал наушники, чтобы люди более снисходительно воспринимали мою рассеянность. Я улыбался без причины. В памяти то и дело возникали отрывки разговоров с Леной. Прежде мне доводилось наблюдать подобное безумное состояние у влюбленных парней. Но сам я столкнулся с ним впервые.

В пятницу я пребывал в отличном настроении. Это значит, что я хуже всех выполнил учебные задания в классе и лучше других показал себя на тренировке. Мне нужно было выплеснуть энергию. Тренер заметил мои успехи и придержал меня для разговора.

— Продолжай в том же духе, Уот. Если будешь стараться, то в следующем году ты станешь недосягаемым.

После тренировки Линк отвез меня в Саммервилль. Паши парни тоже решили пойти на фильм. Я как-то не учел, что в «Синеплексе» только один зал. Впрочем, было поздно что-то исправлять, и, честно говоря, меня уже не волновали подобные мелочи. Когда «битер» выкатился на стоянку перед кинотеатром, я увидел Лену. Она стояла в тени перед ярко освещенной витриной. Приталенное черное платье подчеркивало ее необычную красоту, и только стоптанные черные ботинки позволяли восхищенным зевакам немного оправиться от первого впечатления. Около дверей «Синеплекса» собралась толпа студентов саммервилльского колледжа. В вестибюле, с высоким сводчатым потолком, уже тусовались наши ребята из баскетбольной команды и девчонки из группы поддержки. Мое хорошее настроение начало улетучиваться.

— Привет.

— Ты чуть не опоздал. Я купила билеты.

Мне не удалось рассмотреть в темноте ее глаза. Я последовал за Леной в фойе кинотеатра. Великое начало, о котором я мечтал, уже летело в аут.

— Уот! — окликнул меня Эмори. — Иди к нам! Отцепись от уздечки!

Его громкий голос, прозвучавший под сводом потолка, заглушил на миг музыку восьмидесятых годов, которая лилась из динамиков.

— Уот, ты что, приперся сюда на свидание? — спросил издевательским тоном Билли и засмеялся.

Эрл промолчал, но лишь по той причине, что редко выражал свое мнение вслух. Лена не обращала на них внимания. Она шагала впереди меня и нарочито смотрела в другую сторону.

— Такова жизнь, — прокричал я в ответ парням.

Эту фразу я позаимствовал из телешоу, которое показывали в понедельник вечером. Она чем-то понравилась мне. Догнав Лену, я тихо прошептал:

— Не обижайся на их глупые шутки.

Она развернулась на каблуках и строго взглянула на меня.

— Мог бы сразу сказать, что ты из тех, кто не смотрит анонсы.

«Я ждала тебя».

— Анонсы и титры, — с усмешкой признался я. — Лучше пойдем купим попкорн.

Она оглянулась через плечо на моих друзей — то есть на ребят, которые по историческим причинам претендовали на такую роль.

«Лена, не обращай на них внимания».

— Ты любишь с маслом или без?

Она злилась. Я опоздал, и ей пришлось стоять одной под презрительными взглядами школьников — так называемым частоколом имени Джексона. Теперь настала моя очередь.

— С маслом, — ответил я, заранее зная, что это будет воспринято в штыки.

Лена скривилась.

— Фу, какая гадость!

— Давай возьмем мне с маслом, а тебе купим солененьких, — примирительно сказал я.

Ее взгляд устремился мимо меня на толпу у входа в фойе. Я услышал смех Эмили. Меня это нисколько не заботило.

«Лена, скажи только слово, и мы уйдем».

— Ладно, возьми себе с маслом, а мне купи молочные карамельки, — немного расслабившись, ответила она. — Ты пробовал их? Они тебе понравятся.

«Они уже мне нравятся».

Мимо нас прошли ребята из школы. Эмили сделала вид, что не заметила меня. Саванна обогнула Лену по широкой дуге, словно та была инфицирована каким-то смертельным вирусом. Я уже догадывался, какой вздор они наплетут своим матерям, когда вернутся домой. Схватив Лену за руку, я почувствовал электрический разряд, пронизавший все мое тело. Он был меньшей силы, чем в тот вечер, когда мы стояли под дождем на пустынной дороге. Сейчас ощущение скорее походило на смятение. Словно тебя в дождливую ночь выбросило волной на песчаный берег, а над тобой в тот же миг повисло огненное покрывало из молний. Я постарался поскорее овладеть собой. Саванна взглянула мне в лицо и подтолкнула Эмили локтем.

«Ты могла бы и не делать этого».

Я сжал ее ладонь в своей руке.

«Что не делать? Ты о чем?»

— Эй, голубки!

Линк похлопал меня по плечу.

— Вы видели наших парней?

Он прижимал к себе ведерко с попкорном и большой пластмассовый стакан с молочным коктейлем.

В этот вечер в «Синеплексе» шел триллер, который понравился бы Эмме, всегда питавшей интерес к тайнам следствия и мертвецам. Линк направился к передним рядам, выискивая парней из нашей школы и разглядывая по пути саммервилльских девушек из колледжа. Он покинул нас не потому, что боялся сидеть рядом с Леной. Он просто думал, что мы предпочли бы остаться наедине. А нам действительно хотелось этого — по крайней мере, мне.

— Где сядем? Подальше или в середине?

Я повернулся к ней, ожидая ее решения.

— На заднем ряду.

Мы пошли по проходу к трем последним рядам.

Любые фильмы, которые показывали в «Синеплексе», уже продавались в магазинах на дисках. Поэтому ребята из Гэтлина приезжали сюда в первую очередь для того, чтобы потусоваться и познакомиться с девчонками из колледжа. Три последних ряда обычно занимали целующиеся парочки. Целоваться в наших краях можно было только в «Синеплексе», у водонапорной башни и летом на озере. Конечно, имелось еще несколько душеных и подвалов, но нормальные ребята ими не пользовались. Я знал, что мы с Леной не будем целоваться. Даже если между нами действительно зарождается какое-то чувство, я не повел бы ее сюда с такой целью. Лена была не из тех девушек, которым можно было бы предложить три последних ряда в «Синеплексе». Она значила для меня гораздо больше.

Однако она сама сделала выбор, хотя, в принципе, я знал причину такого решения. Ей хотелось удалиться от Эмили Эшер на максимально возможное расстояние. Наверное, мне следовало предупредить ее о местных обычаях. Когда на экране замелькали титры, пары вокруг нас начали целоваться. Мы оба уставились в попкорн, сгорая от стыда и смущения.

«Почему ты ничего не сказал?»

«Я не знал, что так будет».

«Врешь».

«Я обещаю вести себя как истинный джентльмен. Честное слово».

Я заставил себя думать о погоде, о баскетболе и о всякой ерунде. Моя рука потянулась за попкорном. Лена сделала такое же движение, и наши пальцы на миг соприкоснулись, отчего меня захлестнула волна озноба. Жар и холод смешались. Я беззвучно твердил свои заклинания: пас и отскок, блок-шот, прорыв к щиту. Баскетбольная программа нашей школы предлагала целый перечень приемов, но, как оказалась, маскировка мыслей была очень непростым делом.

Триллер разочаровал меня. Через десять минут я уже знал, какой будет концовка.

— Это он совершит преступление, — прошептал я Лене.

— Что?

— Видишь того парня? Он будет убийцей. Я не знаю, кого он убьет, но сюжет завязан на нем.

Возможно, Линк не захотел садиться рядом с нами именно по этой причине. Я всегда мог предсказать концовку фильма и, как правило, не сдерживал себя. В чем- то это похоже на разгадывание газетных кроссвордов. В Гэтлине мне не было равных в компьютерных квестах и карнавальных загадках. А раньше, сражаясь в шашки с отцом, я разгадывал партию с первого хода.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, и все.

«И как закончится фильм?»

Я понял, что она имеет в виду наше свидание. К сожалению, у меня впервые не было ответа.

«Хорошо. Это будет счастливый конец».

«Опять обманываешь. Куда ты положил конфеты?»

Она сунула руку в карман моего свитера. Только это был другой карман, и вместо карамели она нашла не совсем то, что ожидала. Ее пальцы нащупали мешочек, в котором находился твердый предмет — наш медальон. Лена резко выпрямилась, вытащила его из кармана и поднесла к моему лицу, словно дохлую мышь.

— Почему ты носишь это в кармане?

— Да тише вы!

Похоже, наш разговор раздражал людей, сидевших вокруг нас. Довольно забавно, если учесть тот факт, что они даже не смотрели на экран.

— Я не мог оставить его дома. Эмма думает, что я закопал медальон в Гринбрайре.

— Может, тебе лучше все-таки закопать его?

— Нет, эта вещь попала к нам неслучайно. Правда, она действует через раз. Но мы должны досмотреть те видения до конца.

— Вы заткнетесь наконец?

Пара, сидевшая перед нами, резко поднялась, чтобы пересесть на другое место. Лена вздрогнула и выронила медальон. Мы оба нагнулись, чтобы поднять его с пола. Словно в замедленной съемке, я увидел, как платок раскрылся. В темноте большой экран вдруг превратился в белый прямоугольник, потом сжался до искорки света, и мы почувствовали запах дыма...

Они сожгли поместье вместе с его обитателями. В это невозможно было поверить. Мама! Евангелина! Мысли Женевьевы заметались. Может быть, еще не поздно? Она помчалась к дому, не обращая внимания на цепкие ветви кустов, которые пытались удержать ее от необдуманного поступка. Итан и Айви кричали ей что-то вслед. Заросли ежевики расступились, и она у видела двух солдат, стоявших перед пылавшим зданием. От особняка, который построил ее дед, почти ничего не осталось. Федералы хватали горстями награбленные ценности и пересыпали их с серебряного подноса в свои походные ранцы. Женевьева пробежала мимо них в вихре вздымавшейся черной накидки, поднятой в воздух волной нестерпимого жара.

— Что за черт!

— Лови ее, Эмметт! — закричал один солдат другому.

Женевьева взбежала по ступеням и задохнулась от клубов дыма, вырывавшихся из черного проема, который вел прямо в огненный ад. Ее сознание помутилось. Перед глазами мелькали лица матери и Евангелины. Легкие разрывались от пронзающей боли. Она почувствовала, что падает. Неужели это обморок от удушья? Нет, кто-то дернул ее за волосы. Мужчина схватил ее за руку и потащил за собой.

— Ты спятила, дуреха? Сгоришь заживо. А мы ведь с тобой можем позабавиться.

— Отпустите меня! — закричала она, давясь от горького дыма.

Женевьева упала спиной на крыльцо и увидела над собой смутный силуэт в синей форме. Солдат волочил ее вниз по лестнице. Голова билась затылком о каждую ступень. Жар опалял виски. Внезапно ее лицо и ворот платья оросили теплые брызги. Головокружение слилось с болью и отчаянием. Что это было? Неужели выстрел? Громкий звук разорвал темноту беспамятства и привел ее в чувство. Рука, сжимавшая запястье Женевьевы, ослабила хватку. Собрав последние силы и присев на корточки, она прищурила глаза. Зрение начинало восстанавливаться. Затем прозвучало еще два выстрела.

«Господи, пощади мою маму и Евангелину,— подумала она.— Я больше ни о чем тебя не прошу!»

Но может быть, не стоило обращаться к Небесам с такой просьбой. Когда зрение немного прояснилось, Женевьева услышала предсмертный крик второго федерала и увидела, как серая куртка Итана окрасилась кровью. Его сразила пуля одного из тех солдат, с которыми он не хотел сражаться. Запах крови смешался с чадом пороха и горечью сожженных лимонных деревьев.

На экране замелькали титры. В зале зажегся свет. Лена откинулась на спинку кресла. Ее глаза были все еще закрыты. Спутанные волосы падали на лицо. Мы оба пытались перевести дыхание.

— Лена, все в порядке?

Она открыла глаза, подняла разделявший нас подлокотник и молча прильнула ко мне, дрожа так сильно, что не могла говорить.

«Я знаю. Я тоже там был».

Как раз в этот момент мимо нас проходили ребята из школы. Линк подмигнул мне и поднял кулак, словно хвалил за точный бросок на баскетбольной площадке. Парни все поняли неправильно. Да, мы сидели на последнем ряду. Но мы не целовались. Я все еще чувствовал запах крови, и в ушах звучали отголоски выстрелов. Мы только что видели, как люди убивали друг друга.

 

09.10

ДЕНЬ ВСЕОБЩЕГО СБОРА

После нашей встречи в «Синеплексе» прошло не так уж много времени. По городу разнесся слух, что племянница старого Равенвуда крутит шашни с Итаном Уотом. Если бы я не был «Итаном Уотом, чья мать погибла в аварии в прошлом году», эти сплетни распространялись бы с большей скоростью и в более грубой форме. Тем не менее выводы начали делать даже парни из моей команды. Ребятам просто потребовалось на это некоторое время, потому что я не давал им поводов для ссоры.

После «Синеплекса» я пропустил половину ланчей, которые раньше проводил с командой. Естественно, это тут же заметили — ведь прежде я не мог прожить и дня без трех пудингов и стакана шоколадного молока. Но в последние дни я довольствовался половинкой сэндвича на трибуне спортивного зала или в прочих местах, где нас с Леной не сверлили посторонние взгляды.

Хотя на самом деле спрятаться нам было негде. Школа имени Джексона представляла собой уменьшенный вариант Гэтлина. Здесь каждый всегда оставался на виду. Мое отмежевание от парней не могло пройти бесследно. Как я уже говорил, любому в нашей тусовке требовалось подтверждать «круговое заверение». И если вы отдавали предпочтение какой-то девчонке, тем более той, которая не значилась в списке, одобренном ребятами или, точнее, Саванной и Эмили, ваша жизнь мгновенно усложнялась. А поскольку моя девушка принадлежала к семейству Равенвудов, положение постепенно становилось невыносимым.

Я решил окончательно прояснить ситуацию. Это случилось во время ланча. Неважно, что мы с Леной не были парой. В «Джексоне», если вас видят вместе за одним столом в буфете, вы можете смело парковаться за водонапорной башней. Так или иначе, о вас уже будут распускать грязные сплетни и думать самое худшее. Одним словом, мне впервые удалось затащить Лену в наш школьный буфет. У дверей она едва не убежала. Мне пришлось схватить ее за лямку сумки.

«Не сходи с ума. Это просто ланч».

— Кажется, я забыла в шкафчике кое-что очень важное.

Она снова попыталась вырваться, но я удержал ее за руку.

«У нас друзья обедают вместе».

«Мне не хочется есть. И нам не нужно обедать вместе. Я имею в виду, не здесь».

Мы подошли к стойке. Я взял два оранжевых подноса и передал один ей. Она была словно в ступоре. Я поставил на ее поднос тарелку с аппетитным треугольником пиццы.

«Ну, мы уже пришли сюда. Хочешь копченого цыпленка?»

«Думаешь, я никогда его не пробовала?»

«В компании со мной — нет. Мне кажется, ты хочешь, чтобы люди относились к тебе по-другому, не так, как было в твоей прежней школе».

Лена с сомнением окинула взглядом зал. Глубоко вздохнув, она поставила на мой поднос тарелку с морковью и сельдереем.

«Если ты это съешь, я сяду там, где тебе захочется».

Я взглянул на морковь, потом обернулся. Парни уже пялились на нас во все глаза.

«Хоть где?»

Если бы мы были героями какого-нибудь фильма, то сели бы за один стол с ребятами, и они получили бы какой-нибудь ценный урок — например, что не нужно судить людей по одежде или что отличаться от других — это вполне нормально. Лена тоже узнала бы, что эти парии не такие уж глупые и самодовольные. Но подобная философская бодяга годилась только для киносюжета. А у нас был не фильм. Мы находились в Гэтлине, и это жестко определяло дальнейшее развитие событий. Когда я подходил к столу, Линк поймал мой взгляд и покачал головой. Он как бы говорил: «Нет, парень, только не сюда!» Лена шла в нескольких шагах позади меня, готовая выбежать из помещения в любую секунду. Я хотел посмотреть, что получится. Но, судя по всему, мои одноклассники не были настроены ни на какие жизненные уроки. Когда Эрл посмотрел на меня, я замедлил шаг. Его взгляд читался однозначно. Он сказал мне: «Если ты приведешь ее сюда, с тобой будет покончено». Наверное, Лена тоже поняла смысл его взгляда, потому что, обернувшись, я увидел ее спину в дверях буфета.

В тот день перед тренировкой парни попросили Эрла поговорить со мной. Забавное поручение, если учесть, что вести беседы он не очень-то умел. Эрл сел на лавку перед моим шкафчиком в раздевалке. Я понял, что все было запланировано, потому что обычно Эрла Петти окружала толпа парней, а тут мы внезапно остались одни. К моему облегчению, он не любил тратить время попусту.

— Завязывай с этим, Уот.

— И что я такого сделал?

Мне не хотелось поворачиваться к нему, поэтому я продолжать копаться в своем шкафчике.

— Успокойся. Дело не в тебе.

— Да? И в ком же тогда дело?

Я натянул на себя майку с трансформерами.

— Парням не нравится твой выбор. Если ты пойдешь по этой дороге, то уже не вернешься назад.

Если бы Лена не ушла из буфета, Эрл первым бы узнал, что меня не волнует их мнение. Оно и теперь не волновало меня. Я громко хлопнул дверью шкафчика, но Эрл ушел, не дожидаясь, пока я выскажусь о нем лично и о его тупиковом отстойнике на перекрестке дорог. Понятно, что меня предупредили в последний раз. Но мог ли я винить Эрла? В принципе, я был согласен с ним. Парни собирались идти по одной дороге, а я выбрал для себя другую. О чем тут можно было говорить?

Все же Линк не отвернулся от меня. Я по-прежнему ходил на тренировки. Парни, как и раньше, пасовали мне мячи. В последнее время я играл лучше, чем когда-либо, не обращая внимания на то, что они говорили (или чаще не говорили) обо мне в раздевалке. В их компании я старался не делить мой мир на половинки, хотя цели у меня изменились. Даже если бы мы вышли в национальный финал, мои мысли все равно вращались бы вокруг Лены. Я не переставал думать о ней, где и с кем бы ни находился. Естественно, никто не знал об этом, в том числе Линк.

После тренировки мы подъехали к «Стой-стяни», чтобы заправить машину по дороге домой. Наши парни уже крутились в универсаме, поэтому нам как членам команды только и оставалось, что присоединиться к ним.

Позже, набив рот двумя припудренными пончиками и пройдя через раздвижные двери магазина, я едва не подавился от невероятного зрелища. Моему взору предстала вторая по красоте девушка из тех, что я когда-либо видел. Она была чуть старше меня и почему-то показалась знакомой. Однако я мог бы поклясться, что это чудо впервые посетило Гэтлин. Девушки такого типа запоминаются парням надолго. Из ее черно-белого «мини-купера» с откидным верхом звучала музыка, которую я раньше никогда не слышал. Машина занимала два парковочных места. Похоже, девицу не заботила разметка стоянки. Она сосала леденец. Вишневая конфета окрасила ее пухлые губы в сочный красный цвет.

Взглянув на нас с Линком, девушка добавила громкость. Мелькнув стройными ногами в эффектном перескоке через борт, в следующее мгновение она уже стояла перед нами, по-прежнему посасывая леденец.

— Фрэнк Заппа. «Drowning Witch». Наверное, немного старовато для вас, мальчики.

Она медленно направилась к ступеням универсама, как бы позволяя нам оценить ее фигуру — что, честно говоря, мы и делали. Рваная челка и длинные белокурые волосы с широкой розовой прядью обрамляли белое лицо. Большие темные очки и короткая черная юбка придавали ей вид лидера какой-то готической команды поддержки. Под тонкой белой майкой проступали аппетитные формы, которые темный бюстгальтер прикрывал лишь наполовину. Трудно было оторвать от них взгляд. Наряд завершали мотоциклетные ботинки и тонкий пояс. Живот девушки украшало тату: черные и алые линии окружали открытый пупок, но весь рисунок мне разглядеть не удалось. Впрочем, я изо всех старался не пялиться на него.

— Эй, вы знаете парня по имени Итан Уот?

Я встал как вкопанный, так что ребята из нашей команды едва не сбили меня с ног.

— Что замер-то? Подвинься, — сказал Шон.

Услышав мое имя, он бросил на меня изумленный взгляд, но не сдержался:

— Горячая штучка!

Он был неисправим. Линк, стоявший с открытым ртом, кивнул головой.

— Горячая до четвертой степени.

Четвертый уровень ожога. Высочайший комплимент, который он мог дать девушке. Даже Саванна Сноу не удостаивалась такой похвалы.

— Но, судя по виду, с ней проблем не оберешься.

— С горячими девчонками всегда проблемы. В этом их суть.

Незнакомка подошла ко мне и, посасывая свой леденец, повторила вопрос:

— Кто из вас, счастливых ротозеев, Итан Уот?

Линк подтолкнул меня вперед.

— Он!

Девушка обвила руками мою шею. Ее ладони почему-то оказались холодными, словно секунду назад она держала в них пакет со льдом. Я вздрогнул и отступил назад.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Одна птичка нашептала. Я Ридли, кузина Лены. Хотела взглянуть на тебя перед встречей с родственниками.

Услышав имя Лены, парни обменялись неодобрительными взглядами. Они тут же отвернулись от нас и медленно направились к своим машинам. После той беседы с Эрлом мы с ребятами пришли к общему и единственно возможному молчаливому соглашению, которое нас всех устраивало. Я не должен был выставлять перед ними свои отношения с Леной, а они в ответ как бы не замечали моей дружбы с племянницей Равенвуда. Такой нейтралитет мог продолжаться неопределенно долго. Тебя не спрашивают, ты молчишь. Но разумеется, это соглашение и так было не слишком надежным, а тут еще появилась эксцентричная родственница старого Мэкона.

— Ты ее кузина?

Лена ни разу не упоминала о Ридли.

— Разве они не говорили тебе о нашем семейном празднике? О тете Дель? О маленьком шабаше, на который мы слетаемся по звону колокольчика из ада?

Их всеобщий сбор! Мэкон действительно упоминал о нем за ужином. Я с облегчением усмехнулся, хотя мой живот был сжат в плотный комок.

— Верно. Извини, я забыл. Значит, ты ее кузина.

— Милый, ты смотришь на ее единственную настоящую кузину. Остальных следует считать просто детьми моей матери, которые случайно оказались нашими родственниками.

Ридли запрыгнула обратно в «мини-купер». То есть она действительно перескочила через борт машины и грациозно опустилась на водительское сиденье. Я не ошибся в ее сходстве с лидером группы поддержки. Ноги у нее были не только сильными, но и красивыми. Я обернулся и увидел Линка, стоявшего рядом с «битером». Он смотрел на нас, разинув рот. Ридли похлопала ладонью по пассажирскому сиденью.

— Садись быстрее, любовничек, а то мы пропустим все самое интересное.

— Я не... Я хочу сказать, что мы с Леной...

— А ты парень не промах! Давай садись. Ты же не хочешь, чтобы мы опоздали?

— Куда опоздали?

— На семейный ужин. Лучший из праздников. Всеобщий сбор! Зачем, по-твоему, они послали меня в этот Гэт-блин? Чтобы отыскать тебя!

— Я не знаю. Лена не приглашала меня.

— Тем не менее тетя Дель не смогла сдержать любопытства. Ей захотелось взглянуть на первого парня, которого Лена привела к себе домой. Поэтому ты приглашен на наше семейное торжество. Но поскольку Лена занята приготовлением ужина, а дядя Мэкон, как ты знаешь, все еще спит, короткая соломинка досталась мне.

— Она не приводила меня домой. Просто я однажды вечером зашел к ней, чтобы передать домашнее задание...

Ридли приоткрыла пассажирскую дверь.

— Залезай, Короткая Соломинка.

— Если бы Лена хотела пригласить меня, она позвонила бы мне.

Но, даже высказывая свои сомнения вслух, я уже знал, что обязательно сяду в ее машину. Это была лишь видимость сопротивления.

— Ты всегда такой? Или флиртуешь со мной? Потому что если тебе очень хочется, то так и скажи. Мы припаркуемся где-нибудь у болота и займемся любовью.

Я молча сел в машину.

— Отлично. Поехали.

Она вытянула руку и холодными пальцами убрала волосы с моего лба.

— У тебя красивые глаза, любовничек. Тебе не нужно прятать их от девушек.

Я не знаю, что случилось со мной по пути в Равенвуд. Из динамиков по-прежнему лилась музыка, которую я раньше никогда не слышал. Внезапно на меня напала болтливость. Я начал говорить без умолку, пока не выложил Ридли кучу сведений, которые прежде скрывал от других. Непонятно, чем была вызвана такая откровенность. Я как будто потерял контроль над разумом и языком.

Сначала я рассказал ей о смерти мамы, хотя ни с кем и никогда не говорил об этом. Затем переключился на Эмму и ее гадание на картах. Я рассказал о том, что Эмма, несмотря на свои колдовские замашки и сварливый характер, заменила мне маму, потому что рядом со мной не осталось близких людей. Я рассказал о Линке и о странном поведении его матери, которая с недавних пор пыталась убедить всех и каждого, что Лена, будучи такой же сумасшедшей, как Мэкон Равенвуд, представляет собой опасность для учеников нашей школы. Рассказал об отце, закрывшемся в кабинете, и о своем желании защитить его от насмешек окружающих; о маминых книгах и загадочной картине, на которую мне не разрешено смотреть. Наконец, рассказал о Лене — о том, как мы встретились однажды под дождем, о наших общих снах, начавшихся задолго до реального знакомства, о случае с разбитым окном...

Казалось, что, мусоля во рту красную карамель, Ридли высасывала из меня все тайны. Она молча вела машину и внимательно слушала мою болтовню. Мне потребовались неимоверные усилия, чтобы умолчать о медальоне и связанных с ним грезах. Возможно, я стал таким откровенным из-за ее родства с Леной, но мне почему-то подумалось, что причина была в другом. И как только до меня это дошло, мы подъехали к особняку Равенвудов.

Ридли выключила магнитолу. Ее леденец куда-то исчез, и я наконец заткнулся. Какое совпадение! Ридли придвинулась ко мне. Я видел свое лицо, отражавшееся в ее солнечных очках. От нее исходил особый запах. Она пахла сладковатой сыростью — абсолютно иначе, чем Лена.

— Ни о чем не волнуйся, Короткая Соломинка.

— Да? И почему я не должен волноваться?

— Потому что ты реальный тормоз.

Она улыбнулась, и ее глаза заискрились. За стеклами очков я увидел яркий блеск, словно в темном пруду мелькнула золотая рыбка. Взгляд Ридли гипнотизировал меня даже через солнечные очки. Вот, наверное, почему она носила их. Через секунду золотистый блеск угас, и она взъерошила мои волосы.

— Жаль, что вы можете расстаться после того, как ты встретишься с остальными нашими. У нас в семье так много чокнутых.

Она вышла из машины, и я последовал за ней.

— Еще более странных, чем ты?

— В бесконечной степени.

«Обалдеть!»

Когда мы поднялись на нижнюю ступень крыльца, она положила на мою руку ледяную ладонь:

— Слушай, любовничек. Примерно через пять месяцев Лена свалит из вашего города. Когда она исчезнет, позови меня. Ты знаешь, как это делать.

Потом, взяв меня под руку и неожиданно сменив тон на вежливый, спросила:

— Мне можно войти в дом вместе с вами?

Я сделал приглашающий жест.

— Конечно. Прошу вас, мисс.

Как только мы начали подниматься на крыльцо, ступени громко заскрипели под нашим общим весом. Испугавшись, что они не выдержат нас, я быстро метнулся к двери и потянул за собой Ридли. На мой стук, как и прежде, никто не ответил, поэтому я протянул руку к балке и нажал на полумесяц. Дверь медленно открылась. Похоже, Ридли не ожидала этого. Когда мы переступили порог, я почувствовал покой старого дома. Но уже через мгновение внутренняя атмосфера стала неуловимо меняться.

— Привет, мамуля, — крикнула моя спутница.

Пышная женщина, суетливо раскладывавшая на широком подоконнике тыквы с желтыми листьями, испуганно вздрогнула и выронила из рук небольшую белую горлянку. Та упала на пол и раскололась на части. Женщина оперлась на спинку софы. Ее странное платье явно было сшито в позапрошлом столетии.

— Джулия? То есть Ридли. Что ты тут делаешь? Ты напугала меня. Я думала, мы больше не встретимся...

Что-то здесь было не так. Странная реакция для матери.

— Джули? Это ты?

Юная копия Ридли — возможно, лет десяти — выбежала в холл в сопровождении Страшилы Рэдли, спина которого теперь была украшена блестящей синей накидкой. Ничего особенного! Просто принаряженный семейный волк. Девочка буквально излучала свет. Ее белокурые волосы ниспадали на плечи. Блестящие синие глаза напоминали кусочки неба на закате летнего дня. Малышка улыбнулась и тут же обиженно нахмурилась.

— Мне сказали, что ты уехала в Европу.

Страшила начал рычать. Ридли развела руки в стороны, будто ожидая, что девочка бросится к ней в объятия. Но та не сдвинулась с места. Тогда Ридли протянула к ней открытые ладони. На одной из них вдруг появился красный леденец. На другой, словно первого фокуса было недостаточно, маленькая мышь в сверкающей синей попоне поднялась на лапки и начала нюхать воздух. Девочка настороженно шагнула вперед. Казалось, что старшая сестра притягивала ее к себе, как луна — морские приливы. Я чувствовал на себе этот странный и неодолимый магнетизм.

Голос Ридли стал густым и клейким, как мед.

— Иди ко мне, Райан. Я подергаю тебя за волосики и послушаю, как ты пищишь. Неужели ты могла поверить, что твоя любимая старшая сестра оставит тебя одну-одинешеньку? Я никуда не уезжала.

Райан засмеялась и побежала к Ридли. Она подпрыгнула вверх, убежденная в том, что сестра подхватит ее в полете и заключит в объятия. Страшила снова залаял. На мгновение девочка повисла в воздухе, словно мультяшный герой, случайно сорвавшийся с обрыва. Казалось, что малышка наткнулась на невидимую стену. Через секунду онаупала вниз и больно ударилась о каменные плиты пола. Светильники в холле одновременно вспыхнули, будто весь дом был театральной сценой и освещение сигнализировало об окончании акта. В ярком свете на прежде прекрасном лице Ридли появились резкие черные тени. Свет изменил ее внешность. Она вскинула руку к глазам и воскликнула:

— Дядя Мэкон, пожалуйста! Ну зачем ты так?

Страшила прыгнул вперед, занимая позицию между Райан и Ридли. Злобно рыча, собака начала приближаться к девушке в темных очках. Волосы на загривке пса стали дыбом, придавая ему еще большее сходство с волком. Очевидно, магические чары не действовали на Страшилу. Ридли тут же повернулась ко мне и взяла меня под руку. С ее губ сорвался смех, напоминавший вой разъяренной кошки. Я попытался что-нибудь сказать и тем самым разрядить обстановку, но из этого ничего не вышло. Казалось, мое горло было плотно забито мокрым носком.

Плотно прижав к себе мой локоть, Ридли подняла над головой другую руку.

— Если вы собираетесь грубить, я отвечу вам тем же.

Светильники в холле потемнели. Мне почудилось, что весь дом немного съежился. И тут из густых теней на верхней площадке лестницы раздался спокойный голос Мэкона:

— Ридли, моя дорогая! Какой сюрприз! Мы не ждали тебя.

Не ждали ее? О чем он говорил?

— Я ни за что на свете не пропустила бы наш семейный сбор. И посмотрите, какой со мной гость! Точнее сказать, это он провел меня в дом. Я его званая гостья.

Мэкон, не сводя глаз с Ридли, спустился по лестнице в холл. Я оказался между двумя львами, кружившими друг перед другом. Ридли провела меня как сосунка, и я купился на ее обман, словно мальчик, которому посулили вишневый леденец.

— Ах, моя радость! — ласково ответил Мэкон. — Не думаю, что это хорошая идея. Я уверен, тебя ждут в других местах. Очень далеких отсюда.

Ридли с чмоканьем вытащила изо рта свою красную сосульку.

— Я же говорю, что ни за какие коврижки не пропущу эту вечеринку. И неужели ты хочешь, чтобы я уехала, забрав с собой Итана? Представь, что с ним может произойти по дороге домой. Так на чем мы остановились?

Мне хотелось извиниться и уйти, но я не мог выдавать из себя ни одного словечка. Мы стояли в холле и смотрели друг на друга. Ридли прислонилась к одной из колонн. Наконец Равенвуд прервал молчание:

— Золотце, почему бы тебе не проводить нашего гостя в столовую? Надеюсь, ты помнишь, где она находится.

— Но, Мэкон...

Женщина, которая, по моим догадкам, была тетушкой Дель, заметно нервничала. Судя по ее растерянному лицу, она не совсем понимала, что здесь происходит.

— Все нормально, Дельфина.

Пока Равенвуд спускался по лестнице, он, видимо, успел обдумать ситуацию. Я не знал, в какую темную игру ввязался, однако меня немного успокаивало его присутствие. И последним местом, куда бы мне хотелось пойти, была их столовая. Я с радостью удрал бы отсюда, но ничего не мог с собой поделать. Ридли не выпускала мою руку, и, пока она касалась меня, я чувствовал себя самолетом, летевшим на автопилоте. Она повела меня в столовую, где мое непомерное любопытство уже однажды разозлило хозяина дома. Я взглянул на Ридли, которая тащила меня за собой. Этот визит в особняк Равенвудов был проступком похуже прежнего.

Комнату освещали сотни тонких черных свечей. С канделябра свисали нити с нанизанными стеклянными шариками. Дверь, ведущую на кухню, украшал огромный венок из черных перьев. На столе поблескивали серебряные приборы и жемчужно-белые тарелки, которые, как я понял, были сделаны из перламутра. Дверь кухни открылась. Лена, пятясь задом, внесла в столовую большой серебряный поднос с экзотическими фруктами, которые в Южной Каролине считались редкими деликатесами. На ней был длинный черный жакет, с поясом на талии. В таком наряде вид у Лены был какой-то вневременной — казалось, она не из этой страны или даже эпохи. Но на ее ногах я заметил прежние старые кроссовки. Она выглядела еще прекраснее, чем в прошлый раз, когда я приходил к Равенвудам на ужин... Давно ли это было? Несколько недель назад?

Моя способность рассуждать тонула в тумане полусна. Я сделал глубокий вдох, но мои ноздри наполнились запахом Ридли — мускусным ароматом, смешанным со сладкой горечью сиропа, попавшего на раскаленную плиту. Я задыхался от этого сильного и приторного запаха.

— У нас почти все готово. Еще пару минут, и мы...

Лена замерла на месте в проеме приоткрытой двери.

Она словно увидела призрак или жуткое чудовище. Или, возможно, на нее так подействовал вид нашей пары, стоявшей рука об руку около стола.

— Приветик, кузина. Давно не виделись.

Ридли направилась к ней, потянув меня за собой.

— Ты не хочешь поцеловать нас в щечки?

Лена выронила поднос из рук. Диковинные фрукты покатились по полу.

— Что ты здесь делаешь? — едва слышно прошептала она.

— Разве не понятно? Я приехала, чтобы повидаться с моей любимой кузиной. И заодно показать ей своего хахаля.

— Я не твой... хахаль...

Мне с трудом удалось выдавить из себя эти слова. Затем силы покинули меня, и я снова стал неодушевленным предметом, приклеившимся к ее руке. Ридли вытащила из ботинка помятую пачку и, щелкнув зажигалкой, прикурила сигарету.

— Ридли, прошу тебя, не кури в моем доме, — крикнул Мэкон.

Сигарета тут же погасла. Моя спутница засмеялась и сунула ее в кастрюльку с картофельным пюре или чем-то другим.

— Дядя Мэкон! У тебя такие строгие правила!

— Правила установлены давным-давно, мое золотце. И теперь ни ты и ни я не можем изменить их, что бы мы ни делали.

Они наградили друг друга усмешками. Мэкон взмахнул рукой, и несколько кресел отодвинулись от стола.

— Почему бы нам не присесть? Лена, ты можешь сказать Кухне, что за ужином у нас будут еще два гостя?

Лена буквально кипела от злости.

— Они здесь не останутся.

— Все нормально, детка, — заверил ее Мэкон. — Никто не сможет навредить тебе в моем доме.

Однако Лена выглядела не напуганной, а скорее разъяренной.

— Вы уверены в этом? — с улыбкой спросила Ридли.

— Ужин готов, и вы знаете, как обижается Кухня, когда ей приходится подавать холодную еду.

Мэкон направился к столу. За ним потянулись остальные гости, хотя его слова прозвучали негромко даже для нас троих. Первой в столовую вошла Райан. Страшила настороженно прижимался к ее бедру. Затем я увидел тетю Дель, шагавшую под руку с седым мужчиной. Он был чуть старше моего отца и напоминал персонажа какого-то исторического романа — высокие сапоги до колен, рубашка с жабо и нелепая оперная накидка. Вид этой пары наводил на мысли об экспонатах из музея Смитсона. За ними появилась молодая девушка. Она очень походила на Ридли, но была иначе одета и не казалась настолько опасной. Ее длинные белокурые волосы были аккуратно подстрижены, а красивые глаза не скрывались за темными стекла, как у ее родной сестры.

— Итан, — затараторила Ридли, — позволь мне познакомить тебя с моей сестричкой Аннабель. Ой-ой, прошу прощения! Я хотела сказать, с Рис.

Почему они постоянно путались с именами?

Молодая девушка улыбнулась и заговорила, тщательно подбирая слова:

— Что ты здесь делаешь, Ридли? Я думала, что этим вечером для тебя подготовлены иные развлечения.

— Планы поменялись.

— Да, такое случается во многих семьях.

Рис вытянула руку и помахала пальцами перед лицом Ридли. Этот простой взмах напоминал движение фокусника — пассы над высокой шляпой. Я вздрогнул, не зная, чего ожидать. На миг мне показалось, что Ридли сейчас исчезнет. И что я тоже исчезну вместе с ней. Но она никуда не делась, хотя вздрогнула и отвернулась, словно ей было больно смотреть в глаза сестры. Рис разглядывала лицо Ридли, будто бы любуясь своим отражением в зеркале.

— Интересно, Рид, почему, когда я смотрю в твои глаза, то вижу только ее? Вы обе так похожи! Как воришки во время кражи, не так ли?

— Ты опять заговариваешься, сестренка.

Рис закрыла глаза, концентрируя внимание. Ридли начала корчиться, как гусеница на булавке. Ее сестра вновь помахала рукой, и на мгновение лицо Ридли растворилось в темном образе другой женщины. Этот образ почему-то показался мне очень знакомым.

Мэкон опустил руку на плечо Ридли. Лишь он отважился прикоснуться к ней. Все остальные старались держаться подальше от нас. Ридли поморщилась, и я почувствовал волну боли, которая передалась мне от ее ладони. Старый Равенвуд был из тех, кого стоило побаиваться.

— А теперь, нравится вам это или нет, мы отпразднуем наш всеобщий сбор. Я никому не позволю испортить такой чудесный праздник — особенно под крышей моего дома. Как верно заметила Ридли, ее пригласили сюда. Поэтому она имеет право на место у стола. Не будем больше обсуждать ее внезапное появление. Прошу всех занять свои кресла.

Лена направилась к столу, не сводя глаз с нашей пары. Тетя Дель казалась еще более встревоженной, чем в холле. Мужчина в оперной накидке успокаивающе похлопал ее по руке. К ним присоединился высокий парень в черных джинсах, выцветшей майке и потертых мотоциклетных ботинках. Похоже, мы были ровесники. Ридли потянула меня к их группе.

— Мою мамочку ты уже знаешь. Это мой отец — Барклай Кент. А это мой брат Ларкин.

— Рад знакомству, Итан.

Барклай шагнул вперед для дружеского рукопожатия, но, заметив пальцы Ридли на моем локте, торопливо отступил назад. Ларкин по-братски обнял меня за плечи. Боковым зрением я увидел, как его рука превратилась в змею. Из ее пасти то и дело выскакивал раздвоенный язык.

— Ларкин! — прошипел Барклай.

Змея снова трансформировалась в руку.

— Какая тоска! — обиженно пожаловался юноша. — Я просто пытаюсь поднять вам настроение. Вы же просто стая ворчливых меланхоликов.

Глаза парня сузились до щелок и сверкнули желтым огнем. Глаза змеи.

— Ларкин! Я сказал, достаточно!

Барклай Кент грозно посмотрел на сына — тем взглядом, которым родители дают понять своим детям, что они разочаровывают их. Глаза Ларкина снова стали зелеными.

Мэкон сел в кресло во главе стола.

— Почему все еще стоят? Кухня приготовила лучшие блюда. Посуда звенела несколько дней. Мы с Леной едва не оглохли.

Гости начали устраиваться за большим прямоугольным столом. На темных, почти черных ножках с резными львиными лапами проступали сложные узоры, похожие на виноградную лозу. Среди блюд с изысканными яствами мерцали толстые черные свечи.

— Сядешь рядом со мной, Короткая Соломинка.

Ридли подвела меня к пустому креслу — прямо напротив серебряной птицы, в клюве которой виднелась карточка с именем Лены. Я все время пытался поймать взгляд моей подруги, но она смотрела только на Ридли. В ее глазах сверкали свирепые искорки. Мне оставалось надеяться, что она сердится только на свою кузину.

Стол ломился от разнообразных угощений. Еды было больше, чем в прошлый мой визит. И каждый раз, когда я разглядывал блюда, их число все увеличивалось. Королевское жаркое, филе в розмарине и прочие экзотические яства, которых я прежде никогда не видел. Большая птица, фаршированная приправой и грушами, покоилась на павлиньих перьях, разложенных в форме раскрытого хвоста. Перья, похоже, были настоящими, поэтому я искренне жалел павлина. Прямо перед нами стояла ваза с блестящими конфетами в форме морских коньков. Никто из гостей пока не притрагивался к пище, но Ридли не соблюдала приличий. Она тут же потянулась за сластями.

— Как я люблю эти сахарные штучки!

Два золотистых морских конька едва уместились у нее за щеками. Тетя Дель неодобрительно покашляла, приподняла хрустальный графин и налила в бокал какую- то странную черную жидкость, не очень похожую на обычное вино.

Ридли взглянула на Лену, сидевшую напротив нас.

— Эй, кузина, какие планы на предстоящий день рождения?

Она сунула руку в блюдо с подливой, стоявшее рядом с фаршированной птицей, обмакнула пальцы в темно-коричневый соус и довольно эротично облизала их.

— Сегодня вечером мы не будем обсуждать ее день рождения, — суровым тоном произнес Мэкон.

Было очевидно, что Ридли наслаждалась напряженной атмосферой. Она сунула в рот еще одного морского конька.

— Почему не будем?

Глаза Лены расширились от приступа ярости.

— Можешь не волноваться о моем дне рождения! Тебя на него не пригласят!

— Но тебе-то стоило бы задуматься. И поволноваться немного. Ведь это особый день рождения.

Ридли засмеялась. Локоны Лены начали подрагивать и шевелиться, как будто их развевал сильный ветер. Однако в комнате не было ни малейшего дуновения.

— Ридли, я сказал, достаточно! — рявкнул Мэкон.

Он явно терял терпение. Это был тот самый тон, которым он говорил со мной, когда я вытащил медальон из кармана.'

— Почему ты всегда принимаешь ее сторону, дядюшка Эм? Я провела с тобой не меньше времени, чем Лена. Почему она вдруг стала твоей любимицей?

Мне показалось, что в ее голосе прозвучала искренняя обида.

— Ты знаешь, что дело тут не в любви и симпатиях. Ты была объявлена, золотце. И здесь я бессилен.

Объявлена? Кем и для чего? О чем он говорил? Удушающая дымка вокруг меня уплотнялась, и я не был уверен в том, что правильно слышал слова.

— Но мы с тобой одинаковы.

Она говорила с Мэконом как избалованный ребенок. Стол задрожал — сначала почти незаметно. Черная жидкость в бокалах мягко раскачивалась из стороны в сторону. Затем я услышал ритмичную дробь, доносившуюся откуда-то сверху. Дождь? Лена сжимала край стола. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения.

— Нет, ты другая, — прошипела она.

Я почувствовал, как тело Ридли напряглось — ее рука по-прежнему, словно змея, обвивала мой локоть.

— Ты думаешь, что чем-то лучше меня? Ах, милая Лена! Ты даже не знаешь своего настоящего имени. Ты не понимаешь, что некоторые твои родственные связи разорвутся в один миг. Просто подожди, когда станешь объявленной. И тогда ты сама увидишь, как все это происходит в действительности.

С ее губ сорвался злобный смех.

— Не тебе судить, насколько мы разные или одинаковые, — продолжила она. — Через несколько месяцев ты можешь стать такой же, как я.

Лена в отчаянии посмотрела на меня. Стол задрожал сильнее. Тарелки начали подпрыгивать и стучать по деревянной столешнице. Снаружи послышался треск молнии, за которым последовал оглушительный раскат грома. Дождевые капли стекали по оконным стеклам, как слезы.

— Заткнись!

— Ты бы рассказала Итану правду. Неужели ты думаешь, что он не заслуживает твоего признания? Скажи ему, что тебе неизвестно, будешь ли ты светлой или темной! Что у тебя нет никакого выбора!

Лена вскочила на ноги, уронив кресло на пол.

— Я сказала, заткнись!

Ридли расслабленно потянулась. Она без всякого смущения наслаждалась этой ситуацией.

— Расскажи ему, как мы жили в одной комнате, как считали друг друга сестрами, как год назад я ничем не отличалась от тебя. И вот теперь...

Мэкон поднялся с кресла и оперся на столешницу обеими руками. Его бледное лицо стало еще белее.

— Ридли, ты мне надоела. Если я услышу от тебя еще одно слово, ты вылетишь из этого дома, как пуля из ружья.

— Ты не сможешь вышвырнуть меня отсюда! Дядя, ты недостаточно силен для этого!

— Не переоценивай свои умения. Ни одна темная чародейка на Земле не сможет диктовать свою волю в Равенвуде! Я сам связал это место. И у нас имеется общее соглашение.

Темная чародейка? Похоже, я действительно влип.

— Ах, дядя Мэкон. Ты забываешь о знаменитом южном гостеприимстве. Я не вламывалась в дверь твоего дома. Меня пригласили войти. Я переступила порог рука об руку с самым милым джентльменом в вашем Гэт-блине.

Ридли повернулась ко мне и с улыбой приподняла очки. В ее нечеловеческих глазах мерцало расплавленное золото. Казалось, они полыхали огнем. Тонкие черные зрачки были вытянутые по вертикали, как у кошки. Эти глаза испускали сияние, которое меняло все, на что распространялось. Ридли смотрела на меня со злой улыбкой и в клубившихся тенях преображалась в какое-то отвратительное существо. Прежде женственные и соблазнительные черты, изменяясь на глазах, заострились; лицо казалось теперь изможденным. Кожа туго обтягивала кости черепа. Вены проступали до такой степени, что было видно, как по ним пульсировала кровь. Она выглядела чудовищем.

Я привел в дом Лены какую-то тварь!

Особняк начал яростно дрожать. Хрустальные канделябры раскачивались под потолком, лампы мигали, ставни открывались и хлопали о стены. Дождь барабанил по крыше. Звуки надвигавшейся беды оглушили меня. Я уже не слышал ничего другого — прямо как в ту ночь, когда чуть не сбил Лену, стоявшую на дороге. Ридли сжала ледяные пальцы на моей руке. Я попытался вырваться, но мне это не удалось. Холод распространялся по телу. Бок и сердце начинали неметь. Лена в ужасе взглянула на меня.

— Итан!

Тетя Дель сердито топнула ногой. Казалось, что доски пола прогнулись. Меня пронизывал холод. Горло было заморожено, ноги — парализованы. Я полностью утратил способность двигаться. Я не мог избавиться от хватки Ридли. Не мог сообщить о своем состоянии. Еще минута, и я перестал бы дышать.

До меня донесся голос женщины. Кажется, это была тетя Дель.

— Ридли, детка, послушай меня. Тебе лучше уйти. Мне очень жаль, но теперь ты здесь чужая. Мы ничем не можем помочь тебе.

Ей вторил хриплый голос Мэкона:

— Ридли, за год меняются миры. Ты объявлена. У тебя теперь свое место в мироздании. Ты больше не принадлежишь этому дому. Прошу тебя, уйди!

В одно мгновение он переместился прямо к ней. Впрочем, я не был уверен в том, что видел. Голоса и лица кружились вокруг меня, как вихрь листопада. Я едва дышал. Холод настолько сковал мое тело, что замороженные губы не могли произнести ни слова.

— Уходи! — закричал он.

— Нет!

— Ридли! — вмешалась тетя Дель. — Ты должна соблюдать соглашение! Немедленно покинь этот дом! Равенвуд — не место для темной магии. Он связан для Света. Ты не можешь оставаться здесь.

Злая чародейка ответила ей презрительным фырканьем:

— Я не уйду. Вы не сможете изгнать меня.

Ее золотистые глаза пылали от гнева. Внезапно голос Мэкона стал убийственно спокойным:

— Ты не права, и эта ошибка обойдется тебе очень дорого.

— Я стала сильной, дядя Мэкон. Тебе не запугать меня.

— Действительно, твоя сила возросла, но ты еще не готова тягаться со мной. А я сделаю все, чтобы защитить Лену. Даже если мне потребуется навредить тебе... Или уничтожить тебя.

Его угроза подействовала.

— Разве ты можешь так поступить со мной? Равенвуд всегда был местом темной силы. Со времен Авраама! По его завету Равенвуд принадлежит Тьме! Почему ты связал его со Светом?

— Потому что он стал домом Лены.

— Ты связан со мной, дядя Эм! Ты связан с Ней!

Ридли вскочила на ноги и потянула меня за собой. Образовался треугольник противостояния. Лена, Мэкон и Ридли стали его вершинами.

— Я не боюсь светлых чародеев.

— Вполне возможно, но здесь ты в меньшинстве. Тебе не выстоять против нас всех. К тому же на нашей стороне природная фея.

Ридли нервно захихикала.

— Лена — природная фея? Это самая забавная шутка, которую я слышала от тебя. Я видела, что может делать природная фея. Лене никогда не стать такой.

— Не путай фурию катаклизмов с природной феей. Это не одно и то же.

— Разве? Я всегда думала, что фурия ничем не отличается от феи. Просто она темная, а так они — две стороны одной монеты.

О чем шла речь? Я перестал улавливать нить разговора. Внезапно мне почудилось, что мое тело увеличилось в размерах. Я понял, что теряю сознание или, возможно, умираю. Казалось, что вместе с теплом из меня высасывали жизнь. Я услышал новые раскаты грома. В дерево у окна попала молния. Раздался сильный треск расщепленных ветвей. Буря шла прямо на нас.

— Ты не прав, дядя Эм. Лена не нуждается в защите, и она не природная фея. Ее судьба определится в день рождения. Ты пока не знаешь ее будущего. Тебе хотелось бы видеть ее светлой, потому что сейчас она выглядит сладенькой невинной девочкой. Но это ничего не значит. Разве год назад я чем-то отличалась от нее? И, судя по рассказу Итана, она ближе к Тьме, чем к Свету. Все ее бури с молниями и мелкий терроризм в школе — лишнее доказательство моей правоты.

Ветер за стенами дома усиливался по мере того, как нарастала ярость Лены. Я увидел искры гнева в ее глазах. Одно из окон разбилось вдребезги — так же, как на уроке английского языка. Я знал, к чему могли привести ее дальнейшие действия.

— Замолчи! Ты не понимаешь, о чем говоришь!

Струи ливня хлынули в оконный проем. За ними последовал мощный порыв ветра, опрокинувший бокалы на пол. Черная жидкость окрасила пол длинными полосками. Никто не двигался. Лишь Ридли повернулась к Мэкону.

— Ты всегда возлагал на нее слишком много надежд. А она не заслуживает этого.

Я вновь попытался вырваться из хватки Ридли. Мне хотелось взять ее за шиворот и вытащить из дома под грозовое небо. Но мое тело не подчинялось мне. В столовой разбилось второе окно. Затем еще одно и еще. Звон стекол слышался повсюду — китайские вазы, винные бокалы, стекла в рамах картин. Мебель стучала о стены. Ветер, словно торнадо, проносился вихрем по комнатам. Стоял оглушительный грохот. Скатерть слетела со стола, свечи, тарелки и графины ударились о стену. Вокруг меня завертелись предметы. Их уносило в холл, к передней двери. Страшила Рэдли издал почти человеческий крик. Пальцы темной чародейки разжались, я вырвался из ледяного плена и усиленно заморгал, стараясь сохранить сознание.

А в центре хаоса стояла Лена. Она не двигалась, но ее волосы развевались на ветру, словно разъяренные змеи. Что она творила?

Затем мои ноги подогнулись, и я, погружаясь в забытье, увидел, как ветер буквально поднял Ридли в воздух. Она вылетела пробкой из столовой и помчалась в направлении прихожей. Когда я рухнул на пол, надо мной раздался громкий голос Лены. Или, возможно, мне просто показалось, что я услышал его.

— Держись подальше от моего парня, ведьма!

Парня? Она говорила обо мне? Я попытался улыбнуться, но чернота забытья поглотила меня.

 

09.10

ТРЕЩИНА В ШТУКАТУРКЕ

Придя в сознание, я не сразу понял, куда попал. Попробовал осмотреться. Везде были слова. Сначала я увидел фразу, аккуратно написанную маркером прямо на потолке над кроватью: Все мгновения начинают кровоточить, одновременно и без пауз. Похоже, эта комната служила коллекцией чьих-то мыслей. Меня окружали обрывки размышлений, рифмованные строки и фрагменты наполовину стертых фраз. На левой дверце шкафа виднелась нацарапанная надпись: Судьба решает. На правой: Пока я не объявлена судьбой. Косяк двери украшали слова: отчаяние, безжалостность, осуждение, бремя. Зеркало советовало: открой глаза. Надпись на оконном стекле продолжала: и смотри. Даже белый абажур настольной лампы был весь исписан воззванием: освети тьму... освети тьму,.. — снова и снова, в бесконечно повторяющемся узоре.

Творчество Лены. Наконец-то мне удалось ознакомиться с ним. Эта комната отличалась от других помещений дома, и дело было даже не в чернильных надписях. Она была маленькая и уютная, располагалась под скатом крыши. На потолке, сплошь исписанном многочисленными фразами, медленно крутились вентиляторы.

В углах и на полках лежали кипы блокнотов. На ночном столике возвышались стопки книг. Взглянув на корешки, я узнал несколько фамилий: Плат, Элиот, Буковски, Фрост, Каммингс.

Я лежал на маленькой железной кровати. Мои ноги свешивались. Это была комната Лены и ее кровать! Она сама, свернувшись калачиком, сидела в кресле рядом с кроватью, уронив голову на подлокотник. Я, пошатываясь, сел на постели.

— Лена... Что со мной случилось?

Я знал, что потерял сознание, но не понимал, откуда такая слабость. Я помнил только леденящий холод, который прилил к голове и заморозил горло. И еще мне запомнились слова Лены. Кажется, она сказала, что я ее парень. Впрочем, к тому времени я уже почти потерял сознание. Мы были просто друзьями, так что вряд ли эти слова прозвучали в реальности. Просто мечты. Нечто вроде слуховой галлюцинации.

— Итан!

Лена спрыгнула с кресла и села рядом со мной на кровать. Я заметил, что она старается не прикасаться ко мне.

— Ты в порядке? Ридли не отпускала тебя... и я не знала, что предпринять. Ты выглядел так, будто тебе очень больно, и я решила действовать.

— Ты имеешь в виду тот ураган в столовой?

Она жалобно поморщилась и отвернулась от меня.

— Так уж вышло. Я видела, как ты страдаешь. Я испугалась за тебя, рассердилась, и... это случилось.

Я сжал пальцами ее ладонь и тут же ощутил, как по моей руке растеклось тепло.

— И снова начали биться стекла?

Она взглянула на меня, и я в ответ нежно погладил ее руку. И тут раздался слабый треск. Небольшая трещина на старой штукатурке в углу комнаты вдруг начала разрастаться, поднимаясь к потолку. Она медленно обогнула матовый канделябр и образовала аккуратный завиток. Я не верил своим глазам. Трещина приняла форму большого сердечка.

— Лена...

— Что?

— Твой потолок не упадет нам на голову?

Она повернулась и посмотрела на трещину. Увидев рисунок, прикусила губу, и на ее щеках появились алые пятна.

— Вряд ли. Это просто трещина.

— Ты специально так сделала?

— Нет.

Ее лицо полыхало. Она снова отвернулась. Мне хотелось узнать, о чем она думает. Но я не стал расспрашивать. Я просто надеялся, что ее мысли были как-то связаны со мной, с нашими сцепленными пальцами, с той фразой, которую, как мне казалось, она сказала за миг до моего беспамятства. Я настороженно взглянул на трещину, представив, сколько грохота и пыли будет при падении такого большого куска штукатурки.

— Ты можешь аннулировать свои чары? То, что случается после твоего... воздействия?

Лена с облегчением вздохнула. Наверное, ей тоже хотелось сменить тему разговора.

— Иногда. Все зависит от настроения. Когда я выхожу из себя, то не могу контролировать свои силы. Но и в спокойном состоянии мне не удалось бы восстановить из осколков разбитое стекло в нашем: классе. И я не думаю, что смогла бы предотвратить бурю, налетевшую на нас в тот день, когда мы встретились на пустынной дороге.

— Я не верю, что это ненастье было вызвано тобой. Ты не можешь винить себя за каждую бурю, которая проносится над Гэтлином. Тем более в сезон ураганов.

Лена резко повернулась и посмотрела мне в глаза. Она не позволяла мне отводить взгляд в сторону, а я и не хотел уклоняться. Все мое тело гудело от теплоты ее прикосновения.

— Разве ты не видел, что случилось этим вечером?

— Я хочу сказать, что иногда ураган — это просто природное явление.

— Пока я живу в Гэтлине, сезон ураганов не кончится.

Она хотела отдернуть руку, но я удержал ее ладонь в своих пальцах.

— Забавно... Для меня ты просто нормальная девушка.

— На самом деле это не так. Я искусственный циклон, вышедший из-под контроля. В моем возрасте большинство чародеев могут управлять своими силами, но у меня все наоборот. В половине случаев не я контролирую силы, а они меня.

Она указала на зеркало, висевшее на стене. Фломастер сам поднялся в воздух и написал на нашем отражении: Кто же эта девушка?

— Я по-прежнему пытаюсь разобраться, почему так получается, хотя порой мне кажется, что это невозможно.

— Скажи, все чародеи обладают одинаковыми силами?

— Нет. Любому из нас доступны простые чары: перемещение предметов и так далее. Однако каждый чародей и чародейка наделены своими особыми способностями, которые связаны с их врожденным даром.

В тот момент мне захотелось, чтобы в нашей школе был какой-нибудь курс занятий, позволявший простым парням вроде меня поддерживать подобные беседы. «Чародейство для старших классов» или что-нибудь схожее. Мне явно не хватало знаний. Единственным знакомым мне человеком с особыми способностями была Эмма, если только гадание на картах и амулеты от злых духов могли идти в зачет. Не знаю, как Эмма справлялась с перемещением предметов, но она могла одним взглядом заставить меня шевелить задницей.

— А тетя Дель? Что она может делать?

— Она палимпсест — чародейка, читающая время.

— Она читает время?

— Когда мы с тобой входим в комнату, то видим там события, происходящие в настоящее время. Тетя Дель видит моменты и прошлого, и настоящего. Она может войти в комнату и увидеть обстановку десятилетней давности или события, которые происходили двадцать лет назад, пятьдесят лет назад, — причем все это она воспринимает одновременно. Похожие переживания у нас вызвал медальон. Вот почему у тети Дельфины всегда такой смущенный вид. Она никогда не знает, в каком времени и где находится.

Я вспомнил, как чувствовал себя после тех видений. Человек испытывает такое всю жизнь! Какой кошмар!

— Тут действительно не до шуток. А что может Ридли?

— Ридли превратилась в сирену. Ее даром является сила убеждения. Она может вложить в голову человека любую идею, заставить его раскрыть все личные тайны или совершить безрассудный поступок. Если она посмотрит на тебя и скажет спрыгнуть с обрыва, ты прыгнешь, ни о чем не думая.

Мне вспомнилось, как я рассказывал ей в машине о своей жизни,

— Лично меня она не заставит спрыгнуть с обрыва.

— Заставит. Спрыгнешь как миленький. Смертный человек не может противостоять сирене.

— А я не спрыгну.

Наши взгляды встретились. Ее волосы развевались, хотя окна были закрыты и никакого сквозняка не чувствовалось. Я любовался ее красивыми глазами, пытаясь понять, насколько совпадают наши чувства.

— Человек не может спрыгнуть с обрыва, если он уже падает в другую пропасть — в более глубокую, даже бездонную.

Как только эти слова сорвались с моих губ, я захотел взять их обратно. Интересно, что, когда я придумывал эту фразу, в уме она звучала лучше и весомее. Лена взглянула на меня, желая убедиться в моей серьезности. Я говорил ей правду, но не знал, как это доказать. В результате я снова сменил тему.

— А какой магический дар у Рис?

— Они сивилла, читающая лица. Взглянув на тебя, она может увидеть людей, с которыми ты встречался. Может узнать, чем ты занимался. Рис читает лица людей, как книги.

Лена смотрела мне прямо в глаза. Это вызывало у меня приятную негу.

— А кого она рассекретила? Когда Рис помахала рукой, Ридли на мгновение превратилась в другую женщину. Ты видела ее?

Лена кивнула.

— Мэкон не захотел рассказывать о ней, но это была какая-то темная чародейка. Очень сильная и могущественная.

Я продолжал расспрашивать. Она распалила мое любопытство. Мне начинало казаться, что несколько минут назад я сидел за столом с пришельцами из космоса.

— А Ларкин? Он обладает змеиными чарами?

— Ларкин — иллюзионист. Это похоже на трансформера. Но в нашем семействе только один трансформер — дядя Барклай.

— Чем они отличаются?

— Чары Ларкина создают иллюзии. Он прикрывает предметы своими магическими проекциями и заставляет людей видеть то, что ему хочется. То есть его проекции нереальные. А вот дядя Барклай действительно может превращать один предмет в другой — на любое время, какое ему требуется.

— Значит, твой кузен меняет только вид предметов, а дядя Барклай преобразует их суть?

— Да. Моя бабушка говорила, что у них почти одинаковые способности. Такое иногда случается с родителями и детьми. Они слишком похожи и поэтому всегда ссорятся друг с другом.

Наверное, она подумала, что не может сказать такого же о себе. Лицо Лены помрачнело, и я предпринял глупую попытку поднять ей настроение.

— А Райан? Что у нее за дар? Быть собачьим кутюрье?

— Об этом слишком рано говорить. Ей только десять лет.

— А Мэкон?

— Он... Дядя Мэкон особенный. Для меня он смог бы сделать что угодно. Я провела с ним очень много времени.

Она отвернулась, уклоняясь от моих дальнейших расспросов. Лена всегда что-то недоговаривала. Я уже смирился с этим.

— Он для меня как отец.

Мне не нужно было объяснять, что значит потерять одного из родителей. Но, в отличие от меня, у нее вообще не осталось близких родственников.

— А кто такая ты? Расскажи о своем даре.

Как будто она обладала только одним талантом! Как будто я не видел действия ее чар с первых дней занятий в этом учебном году. Как будто я, собравшись с духом, не задавал ей почти тот же самый вопрос, когда она сидела на моем крыльце в зелено-пурпурной пижаме.

Какое-то время Лена молчала — наверное, собиралась с мыслями или решала, стоит ли отвечать. Затем она посмотрела на меня бездонными зелеными глазами.

— Я природная фея. По крайней мере, так считают дядя Мэкон и тетя Дель.

Природная фея. Я вздохнул с облегчением. Слово «фея» казалось мне лучше, чем «сирена». С сиреной я вряд ли бы справился.

— И что это означает?

— Я сама не знаю. Фее многое доступно. Предполагается, что она более могущественна, чем любая другая чародейка.

Лена произнесла последнюю фразу очень быстро, надеясь, что я не расслышу ее. Но я услышал каждое слово. « Более могущественна, чем любая другая чародейка». Я не знал, как относиться к этому «более». «Менее могущественная» устроила бы меня больше.

— Ты же видел, что произошло этим вечером. Я еще не знаю, как управлять своими силами.

Она нервно смяла стеганое одеяло и возвела между нами заградительный барьер. Я провел пальцами по ее руке. Лена лежала рядом, опираясь на локоть.

— Все это неважно. Ты нравишься мне такой, какая ты есть.

— Итан, ты ничего не знаешь обо мне.

Волна теплой дремоты охватила мое тело, и, честно говоря, я потерял интерес к тому, что она рассказывала о чародеях. Мне просто было приятно находиться рядом с ней, держать ее за руку и осознавать, что нас отделяло только стеганое одеяло.

— Это неправда. Я знаю, что ты пишешь стихи. Я знаю о вороне на твоем ожерелье и о бабушке на острове Барбадос. Мне известно, что тебе нравится апельсиновый сок с содовой и что ты ешь шоколадные карамельки вприкуску с попкорном.

На секунду мне показалось, что она вот-вот улыбнется.

— И это все?

— Нет, это только начало.

Ее зеленые глаза все глубже погружались в синеву моего взгляда.

— Ты даже не знаешь моего имени.

— Тебя зовут Лена Дачанис.

— Неплохо для начинающего, но здесь ты ошибся.

Я сел на кровати и выпустил ее руку.

— О чем ты говоришь?

— Это не мое имя. Ридли говорила правду.

Мне вспомнилась часть беседы за столом. Ридли упрекала Лену в том, что она не знает своего настоящего имени. Я тогда подумал, что кузина выражалась фигурально.

— И как тебя зовут по-настоящему?

— Я не знаю.

— Еще одна традиция чародеев?

— Нет. Многим чародеям известны их реальные имена. Но моя семья другая. В нашем семействе имена, данные при рождении, раскрываются, когда тебе исполняется шестнадцать лет. До той поры нас называют как-нибудь иначе. Ридли была Джулией. Я знала Рис как Аннабель. Меня сейчас зовут Леной.

— Значит, Лена Дачанис — вымышленное имя?

— Нет, я действительно Дачанис, насколько мне известно. Но Леной меня назвала бабушка. Я была очень худенькой. Как ниточка бобов. Вот она и придумала для меня имя: Лена Бина.

Какое-то время я молчал. Мне было нелегко принять это.

— То есть ты пока не знаешь своего имени. Но через пять месяцев тебе раскроют его.

— Не все так просто. От меня скрывают кучу информации. Вот почему я всегда такая нервная. Я не знаю своего имени. Мне ничего не известно о том, что случилось с моими родителями.

— Ты говорила, что они погибли. Какой-то несчастный случай...

— Да, так мне сказали. Но когда речь заходит о деталях, мои родственники упрямо отмалчиваются. Я не нашла никаких записей о том случае. Я не видела их могил. Откуда мне знать, что все это правда?

— Кто же будет лгать в таких серьезных вопросах?

— Разве ты не видел мою семью?

— Хм! Верно.

— И то чудовище в мини-юбке? Ту ведьму, которая чуть не убила тебя? Можешь мне не верить, но еще год назад она была моей лучшей подругой. Мы с Ридли выросли вместе. Мы с ней все время переезжали из одного города в другой и складывали наши вещи в один чемоданчик.

— Зато у вас нет южного акцента. Многие люди не поверили бы, что вы родились на Юге.

— У тебя тоже акцент не чувствуется.

— А что ты хотела? Родители с профессорским образованием. Когда я получал вместо пятерок четверки, мое недельное вознаграждение снижалось от доллара до монетки в двадцать пять центов. Я заполнил ими целую копилку.

Это воспоминание заставило меня улыбнуться.

— Значит, Ридли не жила с тетей Дель?

— Нет. Тетя навещала нас по праздникам. В нашем семействе дети не живут вместе с родителями. Это слишком опасно.

Я воздержался от следующей полусотни вопросов, позволив Лене продолжить рассказ. И она не замедлила воспользоваться моим молчанием, словно тысячу лет мечтала поделиться с кем-то историей своей жизни.

— Мы с Ридли были как сестры: спали в одной комнате и вместе учились дома. Переехав в Виргинию, мы уговорили бабушку устроить нас в обычную школу. Нам хотелось завести подруг, почувствовать себя нормальными детьми. До той поры мы разговаривали со смертными только в музее, в вестибюле оперы или на ланче в Розовом домике, куда водила нас бабуля.

— И что случилось, когда вы пошли в школу?

— Начались большие неприятности. Наши наряды оказались странными и не такими, как принято. У нас не было телевизора. За домашние задания мы получали двойки. Для одноклассников мы были изгоями.

— Зато вы общались со смертными.

Она отвела взгляд в сторону.

— У меня не было друзей и подруг, пока я не встретила тебя.

— Вообще никого?

— Единственным близким человеком была только Ридли. В школе к ней относились еще хуже, чем ко мне, но это ее не заботило. Она волновалась лишь о том, чтобы никто не обижал меня.

Я даже не мог представить себе такую картину — чтобы Ридли кого-то защищала.

«Люди меняются, Итан».

«Не так сильно. Даже чародеи».

«Особенно чародеи. Именно это я и пытаюсь объяснить тебе».

Она отодвинулась от меня.

— Затем в поведении Ридли появились странности. Те парни, которые раньше не обращали на нее внимания, вдруг стали увиваться за ней. Они ждали ее у порога школы и дрались друг с другом за право проводить ее домой.

— Да уж! Некоторым гэтлинским девушкам нравится то же самое.

— Не сравнивай Ридли с обычными девушками. Я же говорю: она постепенно превращалась в сирену. Уже тогда она могла заставить любого человека совершить самый безрассудный поступок, на который он был бы не способен в нормальном состоянии. И те парни шли на преступления или прыгали с обрыва... один за другим.

Она прикоснулась пальцами к ожерелью.

— В канун своего шестнадцатилетия Ридли попросила меня проводить ее на железнодорожную станцию. Она боялась, что сойдет с ума. Она подозревала, что станет темной ведьмой, и ей хотелось уехать в другую страну, прежде чем она навредит тем людям, которых любила. Прежде чем она обидит или погубит меня. Я была единственной, кого Ридли по-настоящему любила. В тот вечер она вошла в вагон поезда и исчезла из моей жизни — вплоть до сегодняшнего дня. Этим вечером мы все убедились, что ее забрала к себе Тьма.

— Подожди секунду. О чем ты говоришь? Что значит «забрала к себе Тьма»?

Лена печально вздохнула. Ей явно не хотелось отвечать на мой вопрос.

— Ты должна рассказать мне всю правду.

— В нашем семействе, когда чародей или чародейка достигают шестнадцати лет, они проходят процедуру объявления. Их судьба определяется силой, и они уходят в Свет, как тетя Дель и Рис, или во Тьму, как Ридли. Тьма или Свет, черное или белое. В нашей семье не бывает серых оттенков. Мы не выбираем свой путь... и после объявления уже не можем вернуться назад.

— Что значит «не выбираем свой путь»?

— Мы не можем стать светлыми или темными по собственной воле. Другие чародеи, как и смертные люди, сами выбирают, какими им быть — добрыми или злыми. В моем семействе это невозможно. Когда нам исполняется шестнадцать лет, за нас все решает сила.

Я пытался понять, о чем она говорит, но ее слова казались мне полным безумством. Мое длительное знакомство с Эммой позволяло мне судить о белой и черной магии. Однако такое отсутствие выбора ставило меня в тупик. Я не верил, что Лена не могла решать, кем ей быть в ближайшем будущем. Черт! И кем же она станет?

— Вот почему мы не можем жить с родителями, — продолжила она.

— Я не понял. Как это влияет на ваши родственные связи?

— Обычно темные сами уходят от светлых. Но когда Алтея, сестра моей бабушки, стала темной чародейкой, ее мать не захотела расставаться с ней. Закон гласит, что если чародеи отдаются Тьме, им полагается оставить дом и своих близких. Однако мать Алтеи решила, что справится с любыми проблемами. И тогда в городе, где они жили, начали происходить ужасные события.

— Какие именно?

— Алтея была эво — невероятно сильной чародейкой. Она могла воздействовать на людей, как Ридли. И к тому же постоянно эволюционировала. Вскоре Алтея обрела способность превращаться в животных и в любого человека. В городе произошло несколько необъяснимых инцидентов, в которых серьезно пострадали люди. Затем утонула девушка. И тогда мать Алтеи изгнала дочь из дома.

А я еще думал, что в Гэтлине начнутся проблемы с приездом Ридли. Оказывается, на свете были и более опасные чародейки.

— Значит, никто из вас теперь не может жить с родителями?

— Чародеи решили пожалеть родителей. Им очень тяжело отворачиваться от детей, когда те уходят во Тьму. С некоторых пор детей стали воспитывать другие родственники — вплоть до момента их объявления.

— Почему же Райан живет вместе с родителями?

— Райан... это Райан. Она особый случай.

Лена беззаботно пожала плечами.

— По крайней мере, так сказал дядя Мэкон, когда я спросила его об этом.

Идея о том, что все члены ее семейства обладали сверхъестественными силами, казалась мне слишком фантастической. Они выглядели обычными людьми, похожими на меня и любого гэтлинца. Выходит, они были иными существами? Даже Ридли, возникшая перед «Стой-стяни», не вызвала у парней никаких подозрений. Они посчитали ее обычной девчонкой, правда, очень горячей, и поэтому явно расстроились, что она искала меня. Как это происходит? Почему родственники Лены рождались чародеями, а не простыми смертными?

— Твои родители тоже обладали необычным даром?

Мне не хотелось расспрашивать ее об этом. Я знал, как трудно говорить о погибших родителях. Но любопытство взяло вверх.

— Да, в нашем семействе все наделены магическими силами.

— И что они могли делать? Их чары чем-то походили на твои?

— Я не знаю. Бабушка никогда не рассказывала мне о папе и маме. Как будто их вообще не существовало. Иногда я даже думаю, что ее молчание объясняется особой причиной.

— Какой?

— Они могли быть темными. И если это так, то мне тоже придется уйти во Тьму.

— Ты не будешь темной.

— Откуда ты знаешь?

— Почему в таком случае нам снятся одинаковые сны? И почему, входя в класс, я знаю, там ты или нет?

«Итан».

«Это правда».

Я прикоснулся пальцами к ее щеке и тихо добавил:

— Мне самому непонятно, откуда приходит такое знание, но я ему верю.

— Ты просто принимаешь желаемое за действительное. Я чародейка и то не могу предугадывать события, которые произойдут со мной.

— Извини, но сейчас ты говоришь какие-то детские глупости.

Я охотно назвал бы глупостями и прочие ее рассуждения о чародействе. Конечно, мне хватило ума не выражать все свои мысли вслух.

— Что ты имеешь в виду?

— Все эти разговоры о судьбе. Никто другой не может решить, какой тебе быть. Никто, кроме тебя.

— Только не в семействе Дачанис. Другие чародеи обладают свободой выбора. Они сами прокладывают свои дороги в будущее. В моей семье все происходит иначе. На шестнадцатый день рождения мы проходим процедуру объявления и становимся частью Света или Тьмы. Никакого свободного волеизъявления.

Я нежно приподнял ее подбородок.

— Значит, ты природная фея. Это же неплохо?

Взглянув в глаза Лены, я понял, что хочу поцеловать ее. Я был уверен, что нам не о чем тревожиться, пока мы вместе. В тот миг мне почему-то казалось, что мы будем вместе всегда. Я перестал думать о баскетбольных правилах и наконец позволил ей прочитать мои мысли о ней — о том, что мне хотелось сделать и как долго смущение и страх удерживали меня от такого поступка.

«Ого!»

Ее глаза расширились, наполнившись невообразимой лучезарной зеленью.

«Итан! Может быть, не надо...»

Я придвинулся к ней и поцеловал ее в губы. Они были слегка солеными, как слезы на щеках. Вместо привычной волны тепла меня пронзил разряд электричества — от кончика языка и до самых пяток. Подушечки пальцев начало покалывать. Нечто подобное я чувствовал, когда в восьмилетнем возрасте по совету Линка сунул карандаш в электрическую розетку. Лена закрыла глаза и притянула меня к себе. Пару минут все было просто чудесно. Она целовала меня.

Ее губы растянулись в счастливой улыбке. Наверное, она ожидала этого поцелуя так же долго, как и я. Потом вдруг нахмурилась и отпрянула от меня.

«Итан, нам не следует делать этого».

«Почему? Мы же нравимся друг другу».

Хотя, возможно, я поторопился с выводами. Неужели ошибся? Я взглянул на ее вытянутую руку, которая по-прежнему покоились на моей груди. Она должна была чувствовать, как сильно билось мое сердце.

«Ты не понимаешь...»

Лена начала отворачиваться. Мне показалось, что она хотела убежать, как в тот день, когда мы нашли медальон в Гринбрайре, или как в тот вечер, когда она умчалась, оставив меня у крыльца. Я сжал пальцами ее запястье и почувствовал жар, исходивший от кожи.

— Тогда в чем дело?

Она посмотрела на меня и виновато поморщилась. Я попытался услышать ее мысли, но у меня ничего не получилось.

— Похоже, ты думаешь, что я сама могу выбирать свою судьбу. К сожалению, это не так! Похоже, тебя не впечатлило поведение Ридли. Однако она могла убить тебя — и убила бы, если бы я не остановила ее.

Она печально вздохнула. Ее глаза заблестели от набежавших слез.

— Вот в кого я могу превратиться! В чудовище! И твоя вера тут не поможет.

Я обвил руками ее шею, надеясь перевести беседу в другое русло. Но Лена не унималась.

— Мне не хочется, чтобы ты видел меня такой.

— Перестань терзать себя.

Я поцеловал ее в щеку. Она сползла с постели и высвободила руку из моих пальцев.

— Ты не понимаешь!

Она подняла ладонь и показала смазанное число, написанное синими чернилами. 122. Как будто у нас осталось только сто двадцать два дня.

— Я понял. Ты напугана. Мы что-нибудь придумаем. Нам просто нужно быть вместе.

— Мы ничего не придумаем! Ты смертный. Нам нельзя сближаться друг с другом. Я не хочу разрушать твою жизнь. Ты можешь погибнуть, если останешься рядом со мной.

— Слишком поздно.

Я слышал каждое слово Лены. Но ее увещевания лишь укрепляли мою убежденность в том, что пути назад нет. Я уже потерял голову.

 

9.10

ВЕЛИКИЕ ПРЕДКИ

Слушая все эти объяснения о чародействе из уст красивой девушки, еще можно было подумать, что они не лишены разумного начала. Но позже, вернувшись домой и забравшись в постель, я уже не находил в словах Лены никакого здравого смысла. Интересно, что подумал бы Линк по этому поводу? Я попытался представить себе ход такой беседы. «Прикинь, чувак, мне нравится девушка, но я не знаю ее настоящего имени. Она ведьма — точнее, чародейка. Через пять месяцев ей предстоит выяснить, будет ли она доброй или злой. Пока она может вызывать ураганы и бить стекла в окнах. Мы с ней нашли какой-то странный медальон и с его помощью увидели несколько сцен из прошлого. Эмма и Мэкон Равенвуд потребовали, чтобы я закопал его в землю. Этот медальон материализовался — проявился на женском портрете, который висит в холле Равенвуда. И кстати, его особняк не населен привидениями. Он просто полностью меняется каждый раз, когда я туда прихожу, чтобы повидаться с девушкой, которая жжет меня и сотрясает током одним прикосновением руки. Но я целовал ее. И она целовала меня...»

Все это казалось мне невероятным. Я закрыл глаза и погрузился в сон.

Меня разрывало на части. Колючий ветер жалил лицо. Я цеплялся рукой за дерево, сопротивляясь урагану. От его невыносимого воя болели уши. Вокруг была полнейшая круговерть. Ветки, куски земли и какие-то предметы летали и сталкивались друг с другом в воздухе. Скорость ветра умножалась с каждой секундой. Крупный град колотил по голове и рукам. Казалось, что разверзлись небеса. Нужно было отыскать какое-то укрытие. Но я не мог уйти.

«Оставь меня, Итан. Спасайся сам!»

Я не видел ее. Неистовый ветер не позволял мне открыть глаза. Однако я по-прежнему сжимал запястье Лены — так сильно, что еще немного, и сломал бы ей кость. Я не мог отпустить ее. Все, что угодно, только не это. Ветер, изменив направление, начал приподнимать меня с земли. Я одной рукой держался за дерево, а другой цеплялся за запястье Лены. Ураган стремился разлучить нас. Он отрывал меня от дерева и тянул Лену прочь. Я чувствовал, как ее рука выскальзывает из моих пальцев. У меня больше не было сил удерживать ее.

Я проснулся, содрогаясь от кашля. Кожа на лице горела от ледяного ветра. Мало того что в Равенвуде я едва не умер от холода, так теперь еще и сны изменились. Не слишком ли много переживаний для одного вечера? Дверь моей комнаты была открыта нараспашку. Это удивило меня, поскольку перед сном я закрыл ее на ключ. Не хотелось бы, чтобы Эмма обкладывала меня спящего своими колдовскими куклами. Но ведь я точно помнил, что закрывал дверной замок.

Почему мне снились кошмары? Неужели сон был связан с каким-то будущим событием? Я вздохнул и, протянув руку, включил старую лампу, стоявшую на прикроватном столике. Рядом лежала книга, которую я читал уже пару дней, — «Лавина» Нила Стивенсона. Я вытащил закладку, но странные звуки в доме заставили меня прислушаться. Шаги? Слабый шорох доносился с кухни. Похоже, отец решил устроить перерыв. Хорошая возможность пообщаться!

Спустившись по лестнице на первый этаж, я понял, что встреча с отцом не состоится. Его кабинет, как всегда, был закрыт. Из-под двери пробивалась полоска света. Значит, на кухне шумел не он, а Эмма. Сделав еще несколько шагов, я заметил темный силуэт, удалявшийся по коридору. Так быстро могла перемещаться только Эмма. Задняя дверь скрипнула и закрылась. Кто-то вошел в дом или вышел из него. После того, что случилось этим вечером, мне было необходимо увериться в своих догадках. Я метнулся в прихожую и посмотрел в окно. На улице перед домом стоял старый пикап-грузовик — «студебеккер» пятидесятого года выпуска. Эмма подошла к машине, о чем-то поговорила с водителем, затем передала ему сумку и залезла в кабину. Куда она собралась ехать на ночь глядя?

Я решил последовать за ней. Во-первых, эта женщина заменила мне мать, и я был готов сделать для нее все на свете. Во-вторых, Эмма села в ветхий грузовик незнакомого мужчины, что вызвало у меня нехорошие подозрения. Но как я мог угнаться за ними без машины? Выбора не было. Мне пришлось взять мамину «вольво». Именно на ней мама попала в аварию. Я вспоминал об этом каждый раз, когда видел ее в гараже. Сев за руль, я вновь почувствовал знакомый запах. В салоне пахло старыми газетами и «Виндексом».

Вести машину ночью с выключенными фарами оказалось труднее, чем я думал. Я едва удерживал дистанцию. Судя по всему, пикап направлялся к Топкому ручью. Похоже, Эмме потребовалось срочно съездить к себе домой. Грузовик свернул с трассы на сельскую дорогу. Когда он наконец сбавил скорость и прижался к обочине, я остановился и заглушил двигатель. Эмма открыла дверь. В кабине загорелся свет. Я присмотрелся к водителю и узнал его. Это был наш почтальон Карлтон Итон. Но почему Эмма попросила Карлтона подвезти ее сюда? Да еще в такое позднее время? Я никогда не замечал у них дружеских отношений.

Эмма что-то сказала Карлтону и закрыла дверь. Грузовик, затарахтев, поехал дальше по дороге. Я вышел из машины и последовал за нашей домохозяйкой. Она всегда придерживалась спокойного уклада жизни. Что могло так сильно обеспокоить ее и заставить ночью отправиться на болота? Явно что-то более серьезное, чем срочный заказ погадать на картах.

Она зашагала по узкой дорожке к прибрежным кустам. В темноте я едва угадывал ее силуэт и полагался в основном только на хруст гравия под ее ногами. Чтобы не шуметь самому, мне пришлось идти по траве рядом с дорожкой. Я хотел выяснить, почему Эмма тайком удрала из нашего дома перед самой полуночью. И конечно, я боялся, что она заметит мою слежку.

Свое название Топкий ручей получил по вполне понятной причине. Чтобы попасть в этот поселок бедняков, вам сначала нужно было перебраться через несколько больших зловонных луж с черной водой. Если бы не лунный свет, я сломал бы себе шею, пробираясь по лабиринту из кустов и невысоких дубов, покрытых грязью и мхом. Мы приближались к топи. Я уже чувствовал болотный воздух — липкий и плотный, словно вторая кожа. У края воды виднелись плоты, сделанные из кипарисовых бревен. Эти плавучие средства напоминали ожидавшие такси. Я увидел, как Эмма ловко запрыгнула на ближайший плот и, оттолкнувшись от берега длинным шестом, начала переправляться на другую сторону болота.

Я не был в доме Эммы несколько лет. К тому же, похоже, раньше мы добирались другой дорогой. По крайней мере, сейчас в темноте я не узнавал этой местности. Бегло осмотрев гнилые бревна и потертые веревки, я убедился, что плоты ничем не отличаются один от другого — все были старыми и ветхими. Я выбрал первый попавшийся. Управлять плотом оказалось непросто. Эмме это удавалось намного легче. Каждые несколько минут где-то рядом раздавался громкий всплеск. По темной воде скользили хвосты аллигаторов. Я был искренне рад, что не стал переходить болото вброд.

Последний толчок шеста подогнал плот к берегу. Поднявшись по песчаному откосу, я увидел дом Эммы — небольшой и скромный, с одним окном, в котором теплился свет. Стены и ставни были выкрашены в тот же синий цвет, что и наша родовая обитель. Дом из кипарисовых бревен казался неотъемлемой частью болота. В воздухе стоял запах жасмина — густой и сильный, как аромат лимонов и розмарина. Я удивился, откуда он взялся: во-первых, жасмин не цветет поздней осенью и, во-вторых, не растет на болоте. Но это безусловно пах жасмин. Еще одна непостижимая странность в довесок ко всему случившемуся.

Какое-то время я наблюдал за домом, но ничего не происходило. Возможно, Эмме просто захотелось проверить свое жилище. Наверное, она предупредила отца о своей отлучке, а я, как болван, отправился за ней посреди ночи, рискуя стать ранним завтраком для аллигаторов. Я уже собирался вернуться к плоту и переправиться обратно через топь, жалея о том, что по пути к болоту не разбрасывал хлебные крошки. И тут дверь распахнулась. Эмма вышла на порог и, открыв белую дамскую сумочку, внимательно осмотрела содержимое. Меня удивил ее наряд. Она надела свое лучшее лиловое платье, белые перчатки и забавную шляпку с цветами, приколотыми к широким полям.

Эмма быстрым шагом пошла к болоту — немного в другом направлении. Зачем она так вырядилась? Чтобы прогуляться по топкой грязи? Чуть позже стало ясно, что все мои прежние испытания на пути к дому Эммы оказались ерундой в сравнении с тем, что я пережил, пробираясь в глубь топи. Густая тина цеплялась за джинсы. При каждом шаге мне казалось, что я вытаскиваю ноги из цемента. Учитывая возраст и длинное платье Эммы, я просто не понимал, как ей удается так быстро идти по болоту.

Время от времени она останавливалась на кочках с высокой травой и осматривалась по сторонам. Видимо, у нее имелась конкретная цель. Сплетенные ветви кипарисовых деревьев и плакучих ив создавали плотный купол над нашими головами. Несмотря на теплый воздух, меня пронизывала нервная дрожь. Прошлым вечером мне довелось повидать много странного, но атмосфера этого места была просто жуткой. Откуда-то сбоку накатывала волна клубившегося тумана. Она напоминала поток варева, выплеснувшегося из-под крышки кипящего горшка.

Эмма остановилась, и я пригнулся ниже. Она вытащила что-то из сумки. На ее ладони засияли в лунном свете какие-то белые предметы. Кости! Похоже, куриные. Она пошептала что-то над ними и положила их в мешочек — почти такой же, который дала мне для обуздания магической силы медальона. Потом, порывшись в сумке, Эмма достала бумажное полотенце, которое наверняка позаимствовала в каком-нибудь дамском туалете. Она вытерла им грязь с подола платья. Вдали виднелись бледные огни костров, мигавшие во тьме, как светляки. Я услышал музыку и женский смех. Где-то на берегу болота поселковые пьяницы устроили праздник. Эмма приподняла голову. Видимо, какой-то необычный звук привлек ее внимание.

— Хватит прятаться! Я знаю, что ты здесь.

Меня охватила паника. Я подумал, что она заметила меня. Но, к счастью, Эмма обращалась не ко мне. Из душного болотного тумана вышел Мэкон Равенвуд. Он вальяжно покуривал сигару, словно приехал сюда на дорогой машине. На его безупречно выглаженных брюках и накрахмаленной белой рубашке не было ни пятнышка грязи. Мы с Эммой стояли по колено в жиже и в болотной траве, но Мэкон Равенвуд шагал по черной воде, как по асфальту.

— Не забывай о времени, Мелхиседек. Я не могу долго оставаться здесь. К утру мне нужно вернуться домой. Не понимаю, зачем ты назначил встречу так далеко от города. Это было очень невежливо с твоей стороны. И весьма затруднительно для женщины моего возраста.

Она обиженно шмыгнула носом.

— Сплошное неудобство!

Н-е-у-д-о-б-с-т-в-о. Десять букв по вертикали. В минуты изумления в мою голову, как правило, приходят только глупые мысли.

— У меня тоже был насыщенный вечер, Эмария. Но дело требует незамедлительных действий и нашего пристального внимания.

Мэкон приблизился к Эмме на несколько шагов. Она отступила назад и указала на него костлявым пальцем.

— Вернись туда, где стоял. В эту ночь мне не хочется здороваться за руку с такими, как ты. Абсолютно не хочется. Сохраняй дистанцию, иначе нам придется расстаться.

Он шутливо попятился назад, пуская в воздух колечки табачного дыма.

— Как я уже говорил, Эмария, ситуация получила дальнейшее развитие. Мы должны незамедлительно вмешаться. Цитируя наших друзей-священников, я могу сказать, что «чем полнее луна, тем дальше она находится от солнца».

— Не старайся понапрасну. К чему цитаты и красивые слова? Что тебе нужно, Мелхиседек? Зачем ты поднял меня с постели?

— Прежде всего меня тревожит медальон Женевьевы.

Эмма, чуть не взвыв, поднесла край шарфа к носу. Похоже, слово «медальон» вызывало у нее отвращение.

— Что ты прицепился к этой вещи? Я же сказала тебе, что наложила на него заклятие. Мальчик отнес его в Гринбрайр и закопал обратно в землю. Пока он погребен, вреда от нее никакого.

— У тебя неверная информация по первому пункту. И по второму тоже. Он все еще хранит медальон у себя. Парень притащил его ко мне в дом, нарушив святость моего жилища. Кроме того, я не уверен, что кто-то из смертных может связать заклятием такой могущественный темный талисман.

— Он принес его в твой дом? Когда он приходил к тебе? Я приказала ему даже близко не подходить к Равенвуду!

Эмма встревожилась не на шутку. Ну и дела! Теперь она обязательно накажет меня за своеволие, и я дорого заплачу за все свои проступки.

— Будет лучше, если ты обуздаешь его, — продолжил Мэкон. — Я понимаю, с ним не так просто справиться. Но позволь предупредить тебя! Их дружба опасна. Она может перерасти в нечто большее. В любовь! А мы с тобой знаем, что их совместное будущее невозможно.

Эмма проворчала что-то себе под нос. Она всегда так делала, когда я не подчинялся ее указаниям.

— Он был послушным мальчиком, пока не встретил твою племянницу. Так что не вини меня в чужих грехах. У нас не было бы таких проблем, если бы ты не привез ее в наш город. Конечно, я поговорю с мальчишкой. Скажу ему, чтобы он и думать о ней забыл!

— Только не наделай глупостей. Они подростки. Чем больше мы будем стараться разлучать их, тем сильнее окажется их стремление друг к другу. Когда Лена станет объявленной, их отношения утратят какое бы то ни было значение. Но до той поры контролирует парня Эмария. Нам осталось продержаться лишь несколько месяцев. Положение настолько опасное, что вмешательство Итона может еще больше осложнить ситуацию.

— Не говори мне об осложнениях, Мелхиседек Равенвуд! Моя семья уже сотню лет пытается очиститься от зла, совершенного твоими предками. Будь доволен тем, что я храню твои секреты, и поменьше лезь в мою жизнь.

— Я только одного не понимаю. Как знаменитая ясновидящая не смогла предугадать, что дети найдут медальон? Ты совершила промах. Почему твои духовные наставники не подсказали тебе это?

Мэкон с язвительной улыбкой очертил сигарой полукруг, указывая на место, где они стояли. Эмма оглянулась, в ее глазах вспыхнули искорки ярости.

— Не оскорбляй Великих предков. Не здесь и не в этом месте! Если они промолчали, значит, так было нужно. Они не раскрывают всех причин.

Отвернувшись от Мэкона, она громко зашептала:

— Не слушайте его. Я принесла вам креветок, крупу и пирог.

Эмма явно обращалась к кому-то другому.

— Вот! Ваши любимые блюда!

Она достала из сумки тарелку, переложила в нее пищу из маленькой пластмассовой коробки и поставила свой дар на землю. Я заметил рядом с ней небольшой камень. Чуть дальше виднелись другие остатки древнего фундамента.

— Это место покоя Великих предков. Дом моей семьи. Ты слышишь, Мелхиседек? Здесь жили бабушка Сисси и мой прадед Эбнер. Моя непревзойденная прапрапрабабушка Сулла! Не оскорбляй Великих в их доме. Если ты хочешь получить ответы на свои вопросы, прояви к ним уважение.

— Я прошу прощения.

Эмма сердито нахмурилась.

— Я действительно прошу прощения!

Она обиженно шмыгнула носом.

— И смотри, куда стряхиваешь пепел. В этом доме никто не курил. Какая отвратительная привычка!

Мэкон сунул сигару в мокрый мох.

— Хорошо. Давай начнем. У нас мало времени. Мне нужно знать, где сейчас обитает Сэра...

— Ш-ш-ш! — прошипела Эмма. — Не произноси ее имени вслух. Только не ночью! Нам не следовало приходить сюда сегодня. Первая и третья четверть луны способствуют белой магии, а новолуние и полнолуние черной. Мы выбрали плохой период.

— У меня не было выбора. Вчера вечером в Равенвуде произошел неприятный случай. К нам на праздник всеобщего сбора пришла моя племянница, которая год назад была объявлена темной.

— Дочка Дель? Как темная смогла попасть в твой дом?

— Естественно, ее никто не приглашал. Но Ридли переступила мой порог под ручку с твоим парнем. Я хочу знать, было ли это случайностью.

— Нехорошо. Ой, как нехорошо.

Эмма начала раскачиваться взад и вперед.

— Ну? Что скажешь?

— Случайностей не бывает. Ты сам это знаешь.

— По крайней мере, тут я с тобой согласен.

В моей голове был полный хаос. Я не верил своим глазам. Мне с детских лет говорили, что Мэкон Равенвуд никогда не выходил из дома. Но сейчас он был здесь — посреди болота! И разговаривал с Эммой как со старой знакомой. А я понятия не имел, что они знают друг друга. Ко всему прочему, они говорили о нас с Леной и о медальоне.

Эмма снова покопалась в своей сумке.

— Ты принес виски? Дядя Эбнер любил «Дикого турка».

Мэкон протянул ей бутылку.

— Поставь ее там, — произнесла она, указав на землю. — А затем отойди вон туда.

— Я смотрю, ты все еще боишься меня. Это после стольких лет взаимопомощи!

— Я ничего не боюсь. Просто соблюдай дистанцию. Я не задаю тебе никаких вопросов и ничего не хочу знать о твоих делах.

Мэкон поставил бутылку на землю и отошел на несколько шагов. Эмма налила виски в походный стаканчик и отпила почти половину. Я раньше никогда не видел, чтобы она пробовала спиртное. Только сладкий чай. Остатками виски Эмма окропила траву на старой могиле.

— Дядя Эбнер, нам нужна твоя помощь. Я призываю твой дух. Приди ко мне!

Мэкон хмыкнул и тихо покашлял.

— Ты испытываешь мое терпение, Мелхиседек.

Эмма закрыла глаза и подняла руки к небу. Ее голова откинулась назад, словно она общалась с ночным светилом. Затем она пригнулась вниз и потрясла над землей мешочком, который вытащила из сумки. На могилу посыпались куриные кости. Оставалось надеяться, что они принадлежали не тому жареному цыпленку, которого я съел за обедом.

— Что говорят духи? — спросил Мэкон.

Эмма провела рукой по костям, разбросав их по траве.

— Я еще не получила ответа.

Равенвуд начал терять терпение.

— У нас нет времени для фокусов! Какой смысл объявлять себя ясновидящей, если ты не видишь будущего? До дня рождения моей племянницы осталось меньше пяти месяцев. Если Лена уйдет во Тьму, она станет проклятьем для всех нас. И для чародеев, и для смертных. Многие годы назад мы с тобой поклялись защищать горожан. Ты — простых людей, а я — чародеев.

— Не нужно напоминать мне о моей ответственности. И говори потише, слышишь? На твои крики могут сбежаться люди. Лично я не хочу, чтобы мои клиенты видели нас вместе. Что они тогда подумают о такой порядочной женщине, как я? Ты должен уважать мой бизнес, Мелхиседек.

— Если мы не выясним, где находится Сэра, у тебя появятся такие проблемы, что крах твоего бизнеса покажется мелочью, Эмария.

— Она темная чародейка. Никто не знает, куда она нашлет свой ветер. Даже духи не могут предугадать, где возникнет торнадо.

— Ах вот как! Тогда скажи, она попытается вступить в контакт с Леной?

— Конечно попытается. Это лишь вопрос времени.

Эмма снова закрыла глаза и вцепилась рукой в подвеску на груди, которую она никогда не снимала. Это был диск с гравировкой: сердце, а над ним крест. Эмма так часто потирала амулет пальцами, что гравировка стала едва заметной. Она зашептала монотонную молитву. Я не понимал язык, на котором она говорила, хотя и слышал его где-то раньше. Мэкон нетерпеливо расхаживал взад и вперед. Я, стараясь не шуметь, переместился в заросли тростника — на всякий случай.

— Духи не отвечают, — наконец сказала Эмма. — Плохой знак. Я думаю, дядя Эбнер сегодня не в настроении.

Мэкон брезгливо поморщился. Похоже, слова прорицательницы переполнили его чашу терпения. Он шагнул вперед. В лунном свете его скуластое лицо казалось пугающей маской.

— Мне надоели твои игры. Вчера вечером в мой дом проникла темная чародейка, что само по себе невозможно. Через защитный барьер ее провел твой подопечный Итан. Это может означать лишь одно: он обладает силой. Какие факты ты еще скрываешь от меня?

— Чушь! Мой мальчик не имеет магических сил! Это так же верно, как то, что у меня нет хвоста.

— Ты ошибаешься, Эмария. Спроси у своих Великих. Проконсультируйся с костями. Я не нахожу другого объяснения. Все дело в Итане. Мой дом был защищен. Никакая темная чародейка не смогла бы пройти через барьер без мощной магической поддержки.

— Ты сошел с ума. Он не имеет силы. Я растила его с детских лет. Неужели ты думаешь, что, будь у него какие-то необычные способности, я не узнала бы о них?

— На этот раз я тебе не верю. Ты слишком привязана к нему, твои чувства затуманивают разум. К сожалению, ставка слишком высока, чтобы совершать ошибки. Мы оба наделены особым даром. Прислушайся к моим словам. В твоем парне есть что-то, чего мы не можем понять.

— Хорошо. Я спрошу у Великих. Если они что-то знают, то это станет известно и мне. Не забывай, Мелхиседек! Мы должны прислушиваться не только к живым, но и к мертвым. Даже если их советы нам не по душе.

Она покопалась в своей сумочке и вытащила нить с нанизанными крохотными шариками.

— Амулет из костей мертвецов. Возьми его. Великие предки хотят, чтобы ты использовал его чары. Они защищают добрых духов от злых — покойников от покойников. Этот амулет почти не помогает смертным. Но дай его своей племяннице. Он не навредит ей, Мэкон. Просто отпугнет от нее темных чародеев.

Мэкон осторожно взял нить двумя пальцами и тут же завернул ее в носовой платок, словно какую-то опасную и ядовитую личинку.

— Я передам это Лене.

Эмма с сомнением кашлянула.

— Я точно передам, — добавил Равенвуд. — Скажи Великим, что все будет сделано. Не сомневайся, Эмария.

Он взглянул на луну, как будто сверяясь с часами. Затем его фигура исчезла в болотном тумане — Равенвуд просто взял и растворился в воздухе, как будто его сдуло порывом ветра.

 

10.10

КРАСНЫЙ СВИТЕР

Устав до костей, как сказала бы Эмма, я лег в постель лишь перед самым рассветом. Через пару часов, проснувшись и с трудом собравшись в школу, я вышел на перекресток, где меня должен был забрать Линк. Несмотря на солнечный день, мое настроение было мрачнее тучи. И еще меня мучил голод. Этим утром я не отважился зайти на кухню. Эмма с первого взгляда догадалась бы, что мне известно о ночной прогулке, поэтому я решил не рисковать. Голова шла кругом. Меня одолевали тысячи сомнений. Эмма, которой я доверял, как своим родителям, казалась мне теперь чужой и ненадежной особой. Она скрывала от меня знакомство с Мэконом. Они решили разлучить нас с Леной. Их опасения каким-то образом были связаны с медальоном и днем рождения Лены. Я не мог самостоятельно сложить эти куски головоломки в одну понятную картину. Мне срочно нужно было поговорить с Леной Дачанис. Мысль о ней была такой неотвязной, что я не удивился, когда из-за угла вместо «битера» появился черный катафалк.

— Ты опять копалась в моей голове?

Я сел на пассажирское сиденье и бросил под ноги свой рюкзак.

— Интересно, о чем ты сейчас думал?

Лена с робкой улыбкой передала мне бумажный пакет.

— Наверное, о пончиках? Я пока ехала в город, всю дорогу слышала, как урчал твой живот.

Мы посмотрели друг на друга. Она потупила взор и смущенно вытянула ворсинку мохера из красного облегающего свитера. Такую модель можно было найти только на чердаке у Сестер. Вряд ли Лена купила его в саммервилльском магазине. Но, кстати, с каких пор она вдруг стала носить красное?

Судя по всему, она не находилась сегодня «под плохим облаком». Я даже назвал бы ее настроение игривым и беззаботным. Похоже, она не читала мои мысли и не знала о встрече Эммы и Мэкона. Ей просто захотелось увидеть меня. Наверное, что-то из сказанного мною вчера вечером улеглось в ее сознании, и она решила дать нам шанс. Я улыбнулся и открыл бумажный пакет.

— Надеюсь, ты голодный. Мне пришлось сражаться за них с вашим толстым копом.

Она отъехала от тротуара.

— Значит, тебе захотелось подвезти меня в школу?

Это было что-то новенькое.

— Вот еще!

Она опустила боковое стекло. Утренний ветерок развевал ее локоны. Сегодня это делал он, и магия была ни при чем.

— У тебя есть план получше?

На ее лице появилось мечтательное выражение.

— Меня устроит все, кроме занятий в школе.

На одном из поворотов я взглянул на ее руки, сжимавшие руль. Там не было никаких нарисованных чисел. Никакого обратного отсчета до дня рождения. Сегодня она не заботилась о своем будущем. Я знал, что осталось сто двадцать дней. Зато это число как будто отпечаталось на моей собственной руке. Сто двадцать дней до того момента, когда случится нечто такое, чего боялись Мэкон и Эмма.

Мы свернули на трассу номер девять. Я уставился в окно. Мне хотелось, чтобы Лена оставалась такой как можно дольше. Я закрыл глаза, сфокусировав внимание на баскетбольных приемах. Пасс и пробежка. Заградительный барьер. Обходной маневр. Групповой прессинг. К тому времени, когда мы приехали в Саммервилль, я знал, куда она направлялась. Для здешней молодежи это место являлось единственной заменой трех последних рядов в «Синеплексе». Катафалк, поднимая пыль, помчался к водонапорной башне, стоявшей на краю поля.

— Мы паркуемся? Паркуемся у башни?

Линк ни за что не поверил бы этому. Шум двигателя затих. Нас овевал ветерок, влетавший в салон через открытое окно.

«Разве не здесь проводят время влюбленные пары?»

«Да, тут встречаются студенты и ребята из колледжа. Но только не утром. Не в начале школьного дня».

«Давай хотя бы раз забудем о школе. Неужели мы постоянно должны быть такими, как всегда?»

«Мне нравится, какие мы».

Мы расстегнули ремни безопасности, и я усадил ее к себе колени. Приятно было чувствовать, как она, такая теплая и счастливая, устроилась на мне.

«Так вот, значит, как паркуются у башни!»

Она захихикала и протянула руку, чтобы отбросить волосы с моего лба.

— Что это?

Я сжал ее правую руку. На запястье Лены была намотана нить, которую Эмма дала Мэкону во время их встречи на болоте. Мне стало не по себе. Я знал, что испорчу Лене настроение, но она должна была услышать правду.

— Амулет. Мне подарил его дядя.

— Сними эти бусины.

Я повернул ее запястье, выискивая узел.

— Что?

Улыбка Лены угасла.

— О чем ты говоришь?

— Сними амулет.

— Почему?

Она отдернула руку.

— Этой ночью кое-что случилось.

— Что случилось?

— Когда я вернулся от тебя домой, ночью меня разбудил странный шум. Я увидел, как Эмма выскользнула тайком на улицу посреди ночи. Это было очень странно, и я отправился за ней. Она сначала добралась до Топкого ручья, а затем отправилась на болото, где у нее состоялась встреча с одним человеком.

— С кем?

— С твоим дядей.

— Что они делали?

Лицо Лены стало молочно-белым. Я понял, что парковочная часть дня на этом закончилась.

— Они говорили о тебе. Точнее, о нас... И о медальоне.

Она насторожилась.

— Что ты узнал насчет медальона?

— Это какой-то темный талисман. Они не уточняли его предназначение. Твой дядя сказал Эмме, что я не закопал его. Судя по всему, мое упрямство злит их обоих.

— Откуда им известно, что медальон является талисманом?

Я почувствовал волну раздражения. Мне показалось, что она обращает внимание только на второстепенные детали.

— Лучше спроси, откуда они знают друг друга! Ты не в курсе их дел?

— Нет. Дядя Мэкон не докладывает мне о своих знакомствах.

— Лена, они обсуждали наши отношения! Они хотят забрать медальон и изолировать нас друг от друга. Я так понял, что твой дядя считает меня угрозой. Я чем-то мешаю его планам. Он думает...

— Что?

— Он думает, что я обладаю магической силой.

Она громко рассмеялась, и это рассердило меня еще больше.

— Почему он так решил?

— Потому что я провел в Равенвуд темную чародейку. Твой Дядя сказал, что это мог сделать только человек, обладающий силой.

— Он прав, — нахмурив брови, согласилась Лена.

Я не ожидал от нее такого ответа.

— Ты шутишь? Если бы я имел магическую силу, то, наверное, знал бы об этом?

Она пожала плечами.

Конечно, откуда ей было знать. Но я-то про себя знал все! Мой отец писал романы. Мать до дня своей гибели исследовала биографии офицеров Гражданской войны. В моей жизни не было магии, за исключением кукол и мешочков Эммы. О какой такой силе могла идти речь? Ридли наверняка пробралась в особняк Равенвуда с помощью какой-то хитрости или лазейки. Очевидно, в системе безопасности чародейского дома сгорел один предохранитель. Похоже, Лена пришла к такому же выводу.

— Расслабься, Итан. Я уверена, что этому найдется объяснение. Зато теперь нам известно о знакомстве Мэкона и Эммы.

— Я смотрю, ты не очень расстроилась.

— О чем ты говоришь?

— Они обманывают нас. Твой дядя и Эмма договорились разлучить нас друг с другом. Они хотят отобрать у меня медальон.

— Разве это обман? Мы же никогда не спрашивали их, знакомы они или нет.

Почему она не соглашалась со мной? Почему не расстроилась и не рассердилась?

— Значит, если не спрашивали, то нечего и удивляться? А ты не находишь странным, что твой дядя пришел ночью на болото, встретился там с Эммой и попросил ее пообщаться с духами? Я не понимаю, почему ты так спокойна! Лично мне их гадание на куриных костях показалось дикостью!

— Конечно, все это выглядит дико. Но я уверена, что они просто заботятся о нас. Возможно, пытаются защитить от чего-то...

— От чего? От правды? Хотя они действительно говорили о какой-то женщине. Твой дядя хотел узнать, где сейчас обитает какая-то Сара или Сэра. Потом он сказал, что если ты уйдешь во Тьму, то станешь проклятьем для всех нас.

— Что он имел в виду?

— Я не знаю. Может, тебе лучше расспросить своего дядю? Заодно посмотрим, расскажет ли он тебе правду.

Однако я зашел слишком далеко.

— Дядя Мэкон готов отдать жизнь, защищая меня. Он всегда был добр ко мне. Он приютил меня в своем доме, хотя знает, что через несколько месяцев я могу превратиться в чудовище.

— А ты знаешь, от какой беды он защищает тебя? От чего или от кого именно?

— От меня самой! — сердито ответила Лена.

Она сползла с моих коленей, открыла дверь и вышла из машины. Чтобы не привлекать внимание жителей Саммервилля, мы остановились в тени массивной белой башни. Я лишь сейчас заметил, что погода изменилась. Там, где несколько минут назад синело безоблачное небо, вскипали черные тучи. К нам приближалась гроза.

Лена не хотела продолжать разговор, но я уже не мог остановиться.

— Нет, причина не в тебе! Подумай сама. Почему твой дядя назначил Эмме тайную встречу? На болоте! Ночью! Они говорили о медальоне. Почему они не хотят, чтобы он оставался у нас? И главный вопрос! Почему им так не нравится наша дружба?

Усилившийся ветер заставлял меня повышать голос. Мы стояли на поле, и волосы Лены хлестали ее по лицу. Она прокричала мне в ответ:

— Я не знаю. Родители всегда стараются разлучить подростков и не дать окрепнуть их чувствам. Так у них принято. Если хочешь знать причину, то спроси у Эммы. Она ненавидит меня. Я даже не моху подъехать к твоему дому, потому что она накажет тебя, если увидит нас вместе.

Живот свело судорогой. Я сердился на Эмму. Сердился, как никогда в жизни. Но я по-прежнему любил ее. Это она клала мне под подушку письма от Зубной феи. Это она перевязывала мне разбитые коленки и без устали бросала мяч, когда я решил попасть в Малую баскетбольную лигу. После гибели мамы, когда отец вычеркнул меня из своей жизни, Эмма осталась единственным человеком, который присматривал за мной, заботился обо мне и интересовался, ходил ли я в школу, как прошла моя очередная игра. Я надеялся, что у нее имелись веские причины для неприязни к Лене.

— Ты просто не понимаешь ее. Она думает, что наши отношения...

— Вредят тебе? Ты хочешь сказать, что она защищает тебя? Вот так же поступает и мой дядя. Ты когда-нибудь думал о том, что они оба пытаются защитить нас от одной и той же беды... От меня!

— Почему ты всегда заканчиваешь тем, что обвиняешь себя в чем-то?

Она отошла от меня и раскинула руки в стороны, словно хотела улететь в грозовое небо.

— А что мне остается? Как ни крути, но это правда. Они боятся, что я нанесу тебе вред.

— Ты ошибаешься. Их беспокоит медальон. Они что- то скрывают от нас.

Я сунул руку в карман и нащупал знакомый предмет, завернутый в носовой платок. Теперь мне придется всегда носить его с собой. Я знал, что Эмма сегодня наверняка обыщет мою комнату. И если бы она нашла медальон, мы больше никогда не увидели бы его. Я положил платок с камеей на капот машины.

— Нам нужно узнать, что случилось дальше.

— Прямо сейчас?

— Почему бы и нет?

— А если ничего не получится?

Я развернул медальон.

— Сейчас увидим.

Она попыталась отдернуть руку, но я схватил ее за запястье и прикоснулся к камее...

Утренний свет стал невыносимо ярким. Все вокруг растворилось в его сиянии, а потом я почувствовал знакомый толчок, который перенес меня на сто пятьдесят лет назад. Последовал второй рывок. Я открыл глаза. Вместо хлопкового поля и горящих строений перед нами возвышалась водонапорная башня. Медальон не показал нам новых картин.

— Ты заметила? Нас перебросило туда, а потом вдруг вернуло обратно.

Она кивнула и слегка оттолкнула меня.

— Я подумала, что у меня просто закружилась голова от тряски в машине.

— Ты что, блокировала наши видения?

— О чем ты говоришь? Я ничего не делала!

— Точно? И ты сейчас не применяла никаких магических чар?

— Нет, я просто пыталась не заразиться твоей глупостью. Но похоже, мне не хватило сил.

Что-то тут было не так! Видение втянуло нас и выбросило обратно. Почему медальон не подействовал?

Лена подошла к машине, чтобы завернуть камею в платок. Я снова увидел на ее руке нить с костяными бусинами — тот амулет, который Эмма дала Мэкону Равенвуду.

— Сними эту вещь.

Я поддел палец под нить.

— Итан, дядя сказал, что амулет защитит меня от темных чар. Ты сам говорил, что Эмма делает такие штучки постоянно.

— Я хочу кое-что проверить.

— Проверить?

— Возможно, медальон не подействовал из-за амулета.

— Он ведь действует не всегда, ты это знаешь.

— Да, но видение началось, и что-то остановило его.

Лена покачала головой. Локоны заметались по ее плечам, как черные змеи.

— Ты действительно так думаешь?

— Давай проверим. Сними его.

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, затем задумчиво нахмурилась.

— Если выяснится, что я ошибся, снова наденешь его.

Поколебавшись секунду, она протянула мне руку, чтобы я снял амулет. Развязав узел, я сунул нить с бусинами в карман. Она сжала пальцами мою ладонь. Я прикоснулся к медальону, и нас втянуло в пустоту...

Хлынул ливень. Словно разверзлись небеса. Айви всегда говорила, что дождь — это слезы Господни. Сегодня Женевьева поверила в это. Из последних сил сделала несколько шагов, отделявших ее от Итана, упала рядом с ним на колени, приподняла руками его голову. Дыхание Итана было неровным и поверхностным. Он умирал.

— Нет, Боже, только не его! — простонала Айви. — Ты отнимаешь слишком много. Она не вынесет этого. Только не его!

Айви возвысила голос и начала молиться.

— Айви, помоги мне. Достань где-нибудь воду и виски. Я попытаюсь удалить пулю.

Женевьева оторвала от юбки большой кусок ткани и прижала его к кровавому отверстию на груди Итана.

— Я люблю тебя, милая, — прошептал он ей. — Я все равно женился бы на тебе, и неважно, что подумала бы твоя семья...

— Не говори этого, Итан Картер Уот. Не говори мне, что ты собираешься умирать. Ты от меня так просто не отделаешься. Я не отпущу тебя. У нас все будет хорошо.

Женевьева повторяла это снова и снова, пытаясь убедить себя в возможности счастливого исхода. Она закрыла глаза и сконцентрировалась. Цветы раскрывают свои яркие бутоны. Дети рождаются, оглашая мир своими первыми криками. Солнце всходит над землей, прославляя жизнь и отрицая смерть. Женевьева рисовала образы и втягивала их в реальный мир. Они множились и множились. Рождение и жизнь, а не смерть.

Итан закашлял. Она открыла глаза, и их взгляды встретились. Казалось, что время остановило свой бег. Затем его глаза закрылись, и голова безвольно откинулась набок. Женевьева снова вернулась к плетению чар. Произошла какая-то ошибка! Итан не мог умереть. Она взывала к своей силе. Она применяла ее миллионы раз, передвигая предметы на кухне матушки, разыгрывая шутки с Айви, исцеляя птенцов, выпадавших из гнезд. Почему же теперь у нее ничего не получалось? Теперь, когда это было так важно!

— Итан, очнись. Пожалуйста, очнись.

Я открыл глаза. Мы стояли среди поля около машины. Я посмотрел на Лену. Ее глаза блестели от слез.

— О боже!

Я нагнулся и прикоснулся к траве у наших ног. На земле остались красные пятна.

— Это кровь.

— Кровь Итана Картера Уота?

— Я думаю, да.

— Ты был прав. Амулет не подпускал нас к видению. Но почему дядя Мэкон сказал мне, что он предназначен для защиты?

— Возможно, так оно и есть. Хотя не только для защиты. Он типа тех штучек, которые «два в одном».

— Ты не обязан поднимать мне настроение.

— Похоже, они пытаются скрыть от нас какую-то информацию. Что-то связанное с медальоном и, как мне кажется, с Женевьевой. Мы должны узнать об этом все, что сможем, и желательно до твоего дня рождения.

— При чем тут мой день рождения?

— Та информация, которую хотят утаить от нас Эмма и твой дядя, имеет отношение к твоему дню рождения.

Лена вздохнула и, оценив мои слова, печально кивнула.

— Они знают, что я должна уйти во Тьму. Вот в чем дело.

— И где же тут связь с медальоном?

— Не знаю. Но это неважно. Вообще ничего не важно! Через четыре месяца я перестану быть собой. Ты видел Ридли? Я могу превратиться в такое же злое существо или даже хуже. Если мой дядя прав и я буду объявлена фурией катаклизмов, то Ридли по сравнению со мной покажется волонтером Красного Креста.

Я притянул ее к себе и обнял, словно мог защитить от беды, перед которой мы были бессильны.

— Не думай так. Даже если ты права, мы найдем какой-нибудь выход.

— Ты не понимаешь, Итан. Мы не можем повлиять на результат. Все произойдет само собой.

Чем громче она говорила, тем сильнее становился ветер.

— Ладно. Возможно, ты права и процесс объявления происходит сам собой. Но мы должны найти способ, чтобы это не случилось с тобой.

Ее глаза потемнели, словно небо над нами.

— Может, просто будем наслаждаться временем, которое у нас осталось?

Я впервые почувствовал вес ее слов. «Время, которое у нас осталось». Я не мог... Я не хотел терять ее. Одна лишь мысль о скорой разлуке сводила меня с ума. Это было хуже, чем потеря всех друзей. Хуже всеобщего презрения в школе. Хуже вечной обиды Эммы. Разлука с Леной казалась самым гибельным событием, которое я мог себе вообразить. Это все равно что падать в пропасть, безнадежно ожидая удара о землю. Перед глазами возник Итан Картер Уот, упавший на грязную траву. Мне вспомнилась красная кровь на пожухлых стеблях. Ветер начал завывать. Нам пора было возвращаться в Гэтлин.

— Не отчаивайся. Мы найдем какой-нибудь способ.

К сожалению, произнося последнюю фразу, я сам не верил в нее.

 

13.10

БИБЛИОТЕКАРЬ МЭРИАН

Прошло три дня. Я по-прежнему не находил покоя. Итан Картер Уот получил смертельное ранение. Я видел это собственными глазами. Фактически все участники той трагедии были давным-давно мертвы, но, будучи вторым Итаном Уотом, я не мог спокойно относиться к смерти этого солдата. И неважно, что он дезертировал из армии Конфедерации. Ведь он приходился мне прапрапрапрадедушкой.

Я раздумывал над его судьбой весь урок алгебры, пока Саванна мучилась у доски над простым уравнением, а мистер Бэте читал последний номер журнала «Оружие и патроны» и не замечал моего рассеянного вида. Мысли о нем не отпускали меня и во время собрания «Будущих фермеров Америки». Так как Лены не было, я присоединился к нашей компании. Позади сидели Линк, Шон и Эмори. Их шутки и утробные звуки отвлекли меня на время, но вскоре я снова погрузился в размышления об Итане Картере Уоте.

Меня не смущало, что он был конфедератом. В войне между штатами гэтлинцы встали не на ту сторону. Мы уже привыкли к насмешкам и оскорблениям. Так, наверное, относились к немцам после Второй мировой войны, или к японцам после Перл-Харбора, или к американцам после Хиросимы. Иногда история ведет себя как сука. Вас преследует репутация тех мест, откуда вы родом. Но вы-то здесь ни при чем. Поэтому не нужно замыкаться на прошлом, как Сестры или леди из ДАР и Гэтлинского исторического общества. Лена беспрекословно подчинялась тому порядку вещей, который был принят у нее в семье. А Итан Картер Уот не делал этого. Я решил последовать его примеру.

Об Итане Уоте мы знали вполне достаточно. Значит, следовало сосредоточиться на Женевьеве. Возможно, мы наткнулись на ее медальон неслучайно. И не исключено, что мои встречи с Леной в кошмарных сновидениях тоже имели какую-то особую причину. Прежде я бы, наверное, обратился за советом к матери. Но она покинула мир. Отец не мог помочь мне, а Эмма всеми силами пыталась забрать медальон. Лена по-прежнему пребывала в дурном настроении. Дождь за окнами был тому доказательством.

Вернувшись домой, я сел за школьные задания. Чтобы голова лучше соображала, мне понадобились любимые продукты: пакет шоколадного молока и горсть печенья. Когда я вышел из кухни в коридор и на мгновение остановился перед кабинетом отца, на втором этаже хлопнула дверь ванной комнаты. Папа решил принять душ. Это было единственное время, когда он надолго покидал кабинет. Обычно он закрывал дверь на ключ. После того давнего инцидента с рукописью кабинет всегда был заперт. Я взглянул на медную ручку, осмотрелся по сторонам, затем положил печенье на пачку молока и осторожно прикоснулся пальцами к двери. В тот же миг раздался щелчок. Замок открылся сам по себе, как будто кто-то внутри услышал мои шаги и захотел меня впустить. Печенье рассыпалось по полу.

Расскажи мне кто-нибудь месяц назад о произошедшем в последние дни, я не поверил бы своим ушам. Но теперь все виделось в ином свете. Это был Гэтлин. Но не тот Гэтлин, который я знал с детства, а совсем другой — скрытый от глаз обывателей. Город, в котором самая красивая девушка принадлежала к семейству чародеев. Город, где случались невероятные вещи. Я сам лишь недавно узнал, что моя няня, известная ясновидящая, гадает на болоте по куриным костям и вызывает духов умерших предков. Или взять, к примеру, моего отца, который ведет себя как настоящий вампир. В таком Гэтлине возможно все. Забавно, что, прожив здесь долгие годы, я не замечал чудес, творившихся вокруг.

От слабого толчка дверь медленно приоткрылась. Я увидел угловой книжный шкаф, на полках которого лежали памятные вещи Гражданской войны, собранные мамой на полях былых сражений. Я робко вдохнул воздух кабинета. Понятно, почему отец не покидал этой комнаты. Здесь пахло мамой. Я без труда представил себе, как она сидит в старом кресле у окна, печатая текст на машинке. Прямо в метре от меня, по другую сторону двери! Казалось, что, если бы я приоткрыл дверь пошире, она повернулась бы ко мне со счастливой улыбкой. Но стука пишущей машинки не было, и мамы тоже. Я знал, что она больше никогда не появится. Однако на полках могли быть нужные мне книги. Только моя мама знала об истории Гэтлина больше Сестер. Я шагнул вперед и распахнул дверь кабинета.

— Милостивый Господь, прости нам наши прегрешения! Итан Уот, если ты войдешь в эту комнату, твой отец будет пороть тебя ремнем всю следующую неделю.

Я едва не выронил пакет молока. Эмма поймала меня на месте преступления.

— Я не виноват. Дверь сама открылась.

— Как тебе не стыдно! Никто в Гэтлине не смеет входить в кабинет твоих родителей! Разве что душа твоей матери.

Эмма с укором посмотрела на меня. Ее странный взгляд подсказал мне, что она неспроста произнесла последнюю фразу. Неужели она намекала, что это моя мама открыла дверь кабинета? Я уже не сомневался, что, несмотря на строгие запреты, кто-то хотел впустить меня в комнату. Эмма захлопнула дверь и скрестила руки на груди. Услышав щелчок замка, я понял, что мне не удалось воспользоваться столь редким шансом и пробраться в кабинет отца.

— Тебе завтра в школу. Ты написал реферат?

Я посмотрел на нее с недоумением.

— Вы с Линком не поедете сегодня в библиотеку? Или вы уже закончили свою работу?

Наконец до меня дошло, о чем она говорила.

— А-а! Библиотека? Мы как раз сейчас туда и едем.

Я поцеловал ее в щеку и побежал по своим делам.

— Передавай привет Мэриан. Не опаздывай к ужину!

Добрая старая Эмма. У нее всегда были ответы на любые вопросы. И она, сама того не ведая, давала дельные советы.

Лена ждала меня на парковке у библиотеки. На мокром асфальте блестели лужи. Хотя до конца рабочего дня оставалось еще три часа, я увидел на стоянке только две машины — катафалк и старый бирюзовый грузовик. Гэтлинцы явно не были книголюбами и не стремились к знаниям о других краях и странах. Здесь считалось, что если ваш дед или бабушка не могут о чем-то рассказать, то и вам об этом знать необязательно.

Лена, прислонившись к стене здания, строчила в блокноте стихи. На ней были потрепанные джинсы, черная майка и высокие ботинки. Волосы на этот раз она заплела в косички. Моя подруга выглядела почти как обычная девушка. Но насколько изменились бы наши отношения, если бы она вдруг стала обычной? Мне сразу захотелось поцеловать ее, хотя с этим можно было и повременить. Если бы Мэриан дала нам нужный совет, мои шансы получить поцелуй увеличились бы. Чтобы обуздать свое воображение, я снова начал вспоминать приемы баскетбола. Пас на дальний угол. Пробежка под кольцо. Лена приподняла голову и посмотрела на меня.

— Ты действительно надеешься найти здесь что-то полезное? То, что поможет нам?

Я потянул ее за руку.

— Не что-то, а кого-то.

Наша библиотека была прекрасна. В детстве я провел здесь множество часов и унаследовал от матери веру в то, что все библиотеки — это храмы человеческой культуры. Ее здание было одним из немногих переживших наступление Шермана и великий пожар. Не считая особняка Равенвуда, библиотека и дом, в котором размещалось Историческое общество, считались самыми старыми в городе. Стены этого двухэтажного викторианского строения были увиты плющом, аккуратно подрезанным у дверей и окон. В залах пахло деревом, старыми книгами и пластиковыми обложками. Моя мама говорила, что в старых книгах чувствовался запах времени.

— Я не понимаю, зачем мы пришли в библиотеку.

— Это не просто библиотека. Это владения Мэриан Эшкрофт.

— Как? Она библиотекарь? Знакомая дяди Мэкона?

— Моя мама и Мэриан были лучшими подругами и соавторами исторических исследований. Мэриан знает о Гэтлине столько же, сколько знала моя мама. И еще она умнейший человек.

Лена бросила на меня скептический взгляд.

— Умнее дяди Мэкона?

— Ну, хорошо. Она самая умная из гэтлинских смертных.

Я никогда не понимал, почему такая женщина, как Мэриан, оставалась в нашем унылом городишке. Однажды, когда они с мамой обедали в служебной комнате, Мэриан сказала мне: «Многие люди считают свои города убогими лишь потому, что не знают их». Смысл этой фразы до меня тогда не дошел. Кстати, я часто — возможно, в половине случаев — недопонимал ее слова. Но наверное, именно поэтому она и ладила с моей мамой. Ведь смысл маминых слов для меня тоже нередко оставался загадкой. Это были две самые умные и самые интеллигентные женщины в Гэтлине.

Когда мы вошли в пустой читальный зал, Мэриан задумчиво расхаживала вдоль стеллажей, громко цитируя слова безумной женщины из греческой трагедии. Я заметил у нее на ногах вязаные чулки и домашние тапочки. Горожане навещали библиотеку исключительно редко — время от времени лишь какой-нибудь леди из ДАР требовалось заполнить бреши в генеалогическом древе. Поэтому Мэриан управляла своим хозяйством в довольно свободной манере.

— Ты слышала что-то?

Я зашагал на звук ее голоса.

— Или вовсе не знаешь...

Мы обогнули угол стеллажа. Мэриан стояла у полки с художественной литературой и, покачиваясь, держала в руках большую стопку книг. Она повернулась ко мне и продолжила цитату:

— ...что беда ужасная грозит тому...

Лена остановилась за моей спиной. Мэриан посмотрела на нее поверх квадратных очков с красными линзами.

— ...кто мил нам обеим?

Казалось, что она витала в каком-то воображаемом пространстве. Я знал этот взгляд с детских лет. У нее имелись цитаты на все случаи жизни, и она выбирала их не наугад, а вполне осмысленно. Но какая беда могла угрожать мне? И был ли я действительно мил им обеим? Смысл цитаты и ее связь с Леной вызывали у меня сомнения.

Хотя я не читал древнегреческих трагедий, мне захотелось показать себя знатоком литературы.

— Это из «Эдипа»?

Склонившись над стопкой книг, я обнял Мэриан. Она прижала меня к себе так сильно, что я чуть не задохнулся. Край громоздкой биографии генерала Шермана вонзился мне под ребра.

— Из «Антигоны», — поправила меня Лена.

«Зря пускаешь пыль в глаза».

— Какая умница, — с улыбкой произнесла Мэриан.

Я скривил лицо в гримасе, но Лена лишь пожала плечами.

— Плоды домашнего обучения.

— Приятно познакомиться с девушкой, которая читала «Антигону».

— Из всей трагедии мне запомнилось только то, что она не хотела быть погребенной заживо.

Мэриан одарила нас лучезарной улыбкой. Она сунула мне полстопки книг, передала вторую половину Лене и подбоченилась, как модель с обложки журнала. Красивые зубы, коричневая кожа! Она на самом деле была больше похожа на модель, чем на провинциального библиотекаря. Ее великолепная экзотическая внешность свидетельствовала о смеси многих кровей — обычная история для Юга. Люди приезжали сюда из Вест-Индии, с Кубы, из Англии, из Шотландии, со всех концов Америки. Здесь смешивалось множество наций, и порою требовался целый лес фамильных древ, чтобы разобраться в корнях того или иного семейства.

Хотя мы жили в глухом углу, как говорила Эмма, Мэриан всегда выглядела так, словно по-прежнему училась в Дьюке. Ее наряды и украшения казались чужеземными. Необычный облик дополняла короткая стрижка. Даже подпись у нее была особенная — украшенная петлями и росчерками. Мэриан походила на гэтлинцев еще меньше, чем Лена, хотя она прожила здесь столько же лет, как моя мама. Точнее, на один год больше.

— Я так соскучилась по тебе, Итан. А ты, наверное, племянница Мэкона? Лена Дачанис? Та самая знаменитая девушка, недавно приехавшая в город? Девушка, разбившая окно! О да! Я уже наслышана о тебе. Наши местные леди очень разговорчивы.

Мы последовали за Мэриан к передней стойке и сложили книги в сортировочную тележку.

— Не верьте всему тому, что говорят обо мне, доктор Эшкрофт.

— Пожалуйста, называй меня Мэриан.

Я едва не выронил книгу из рук. Все жители города, кроме моей семьи, называли ее «доктор Эшкрофт». Я не понял, по какой причине Лена получила почти мгновенный доступ в наш внутренний круг.

— Хорошо, Мэриан, — с улыбкой согласилась Лена.

Наверное, сейчас Лена впервые столкнулась с прославленным южным гостеприимством — пусть со стороны такой же отщепенки, но все же. Мы с Липком были не в счет.

— Остался один вопрос, который мне хотелось бы задать. Разбивая шваброй окно, ты действительно пыталась уничтожить юное поколение ДАР?

Поманив нас за собой, Мэриан начала опускать на окнах жалюзи.

— Конечно нет! Если бы я погубила их, то кто бы обеспечил мне бесплатный пиар?

Откинув голову назад, Мэриан рассмеялась и обняла Лену за талию.

— У тебя хорошее чувство юмора. Без него жить в этом городе невозможно.

— Да, в последнее время я слышу много шуток, — со вздохом ответила Лена. — К сожалению, они в основном обо мне.

— «Обычно шедевры остроумия существуют дольше монументов силы».

— Цитата из Шекспира?

Мне явно не хватало эрудиции.

— Близко. Это сказал сэр Фрэнсис Бэкон. Некоторые ученые считают, что он-то и сочинил пьесы, подписанные именем Шекспира. Если они не ошибаются, то, я полагаю, ты прав в своей догадке.

— Мне в таких вопросах с вами не тягаться.

Мэриан взъерошила мои волосы.

— Как ты вырос! Когда я видела тебя в последний раз, ты был на полтора фута ниже. Чем тебя кормит Эмма? Наверное, на завтрак, обед и ужин одни пироги? Такое впечатление, что мы не виделись сотню лет.

— Это моя вина, — ответил я. — Просто с некоторых пор... у меня отпало желание читать.

Она знала, что я говорю неправду. Но понимала мои чувства. Мэриан подошла к двери, сменила табличку «Открыто» на «Закрыто» и повернула ключ в замке. Громкий щелчок напомнил мне о сегодняшнем странном случае с открывшейся дверью в кабинет отца.

— Разве библиотека работает не до девяти часов?

Если я ошибся с графиком, Эмма впоследствии могла догадаться о моей встрече с Леной.

— Не сегодня. Главный библиотекарь только что объявила сокращенный рабочий день. Иногда она становится очень своевольной и нарушает гэтлинские правила.

— Спасибо, тетя Мэриан.

— Я знаю, ты не пришел бы сюда без веской причины, — подмигнув, ответила она. — Мне кажется, что этой причиной является племянница Равенвуда. Почему бы нам не пойти в служебную комнату и не попить чайку? По-моему, это будет вполне приятным следствием.

Ну да. Причина, следствие. Я вспомнил, что она любит каламбуры.

— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

Я сунул руку в карман и нащупал медальон, завернутый в носовой платок легендарной пророчицы Суллы.

— «Вопрос объемлет все. Знать можно нечто. Ответ, увы, ничто».

— Гомер?

— Еврипид. Если ты не начнешь угадывать имена классиков, мне придется организовать в вашей школе литературный кружок. Иначе как можно добиться от вас правильных ответов?

— Но вы сами сказали, что ответы не важны.

Она открыла дверь с табличкой «Личный архив».

— Разве я такое говорила?

У нее, как и у любого хорошего библиотекаря, всегда был готов ответ на каждый вопрос. В этом отношении она походила на Эмму. И на мою маму.

Я давно не бывал в архиве Мэриан. Насколько мне известно, она впускала туда только нас с мамой. В этой комнате они обсуждали свои исследования и писали книги. Сюда не дозволялось входить даже моему отцу. Я вспомнил, как однажды Мэриан остановила его на пороге, пока моя мама работала внутри с какими-то документами.

— Слово «личный» означает ограниченный доступ.

— Это библиотека, Мэриан, — обиженно сказал мой отец. — Библиотеки создаются для того, чтобы делать знание публичным.

— В нашем краю библиотека предназначена для другой цели. Чтобы члены общества анонимных алкоголиков могли проводить здесь собрания, если их прогонит баптистская церковь.

— Мэриан, не капризничай и впусти меня. Это только архив.

— Ты зря считаешь меня обычным библиотекарем. На самом деле я провожу секретные исследования, и это моя лаборатория.

— Не сходи с ума! Вы просто разглядываете там потрепанные старые газеты.

— «Раскрыв свои тайны ветру, не удивляйся потом, что о них узнали деревья».

— Халил Джибран, — выпалил отец.

— «Трое могут сохранить секрет лишь в том случае, если двое из них мертвы».

— Бенджамин Франклин.

Наконец мой папа понял, что в архив его не пустят. Мы с ним отправились домой и по пути купили мороженое «Роки-роуд». После этого случая я остро почувствовал, какая неординарная натура моя мама. Одержимые страстью к исследованиям, они творили в своей секретной лаборатории, писали книгу за книгой, а однажды даже составляли шорт-лист для наградной комиссии «Голоса Юга» — местного аналога Пулитцеровской премии. Отец всегда гордился мамой и часто восхищался ею во время наших прогулок. «Какой живой ум!» — повторял он. Папа боготворил ее — особенно когда она была полностью погружена в работу над каким-нибудь проектом. В такие периоды моя мама казалась существом не от мира сего, но именно за это отец любил ее до умопомрачения.

И вот теперь я стоял на пороге архива. Без папы, без мамы и без мороженого «Роки-роуд». Прошло всего лишь несколько лет, а все изменилось, хотя время в нашем городе, казалось, застыло навечно. В комнате, обшитой деревянными панелями, не было окон. Мебель соответствовала возрасту здания — одного из трех старейших в Гэтлине. Центр занимали четыре длинных дубовых стола. Они стояли параллельно друг другу, образуя два ряда с небольшим проходом. Стены сплошь были увешаны книжными полками с коллекционными томами. «Амуниция и пушки Гражданской войны», «Королевский хлопок: белое золото Юга». В глубине помещения виднелась небольшая комната с металлическими шкафами, в которых хранились свитки, манускрипты и тщательно составленные картотеки.

Мэриан занялась чайником и электрической плиткой. Лена подошла к стене, где в стеклянных рамках висели карты Гэтлинского края — старые и сморщенные, как лица Сестер.

— Смотри! Особняк Равенвуда!

Она провела пальцем по запыленному стеклу.

— А вот Гринбрайр. На карте даже отмечена граница между ними.

Меня заинтересовал небольшой столик в дальнем углу комнаты. Он был покрыт слоем пыли и обрывками паутины. На нем лежала открытая хартия Исторического общества. В переплете торчал карандаш. На страницах брошюры виднелось несколько обведенных имен. Рядом лежала карта, нарисованная на большом листе полупрозрачной кальки. Под ней была разложена карта современного Гэтлина. Похоже, кто-то пытался реставрировать план старого города. К кальке оказалась прикреплена фотография той самой картины, которую я видел на портрете в холле Равенвуда. Женщина с медальоном.

«Женевьева! Это точно Женевьева! Лена, мы должны рассказать о ней Мэриан. Расспросить о ее истории».

«Ты с ума сошел! Мы никому не можем доверять. Нам и самим непонятно, откуда взялись те видения».

«Лена, положись на мое чутье».

— Что это за вещи, тетя Мэриан?

Доктор Эшкрофт повернулась ко мне. Ее лицо помрачнело.

— Наш последний проект. Мы с твоей мамой не успели завершить его.

«Откуда у моей мамы фотография той странной картины?»

«Понятия не имею».

Подойдя к столу, Лена склонилась к снимку.

— Мэриан, что вы планировали делать с этой фотографией?

Доктор Эшкрофт передала нам по чашке сладкого чая. Это была еще одна особенность Гэтлина. Здесь все злоупотребляли сахаром и постоянно сыпали его куда только можно.

— Ты узнала картину? Она принадлежит твоему дяде. На самом деле Мэкон и прислал мне этот снимок.

— А кто изображен на картине?

— Женевьева Дачанис. Я думала, тебе это известно.

— Нет. К сожалению, нет.

— Разве твой дядя не рассказывал тебе о вашем генеалогическом древе?

— Мы мало говорим об умерших родственниках. Никто не хочет напоминать мне о погибших родителях.

Мэриан подошла к одному из металлических шкафов и, выдвинув ящик, начала перебирать документы.

— Женевьева Дачанис была твоей прапрапрапрабабушкой. Очень колоритная и интересная личность. Задумав наш новый проект, мы с Лилой попытались нарисовать ваше семейное древо. Твой дядя помогал нам, пока...

Она опустила голову.

— Все это закончилось прошлой весной.

Неужели моя мама была знакома с Мэконом Равенвудом? Почему же он говорил, что знал ее только по книгам?

— Лена, я могу показать тебе твою генеалогию.

Мэриан разложила на столе несколько пожелтевших страниц. На них были изображены семейные древа Лены и Мэкона. Мне бросилась в глаза интересная деталь.

— Смотрите, как странно! Все женщины в семействе Лены имеют фамилию Дачанис. Они не меняли ее, даже когда выходили замуж.

— Это особенность моей семьи. После брака женщины сохраняют свою фамилию. Так всегда было, и так всегда будет.

Мэриан посмотрела на Лену поверх очков.

— Такая традиция характерна для общин, где женщины обладают особым авторитетом.

Я решил сменить тему разговора. Мне не хотелось копаться в деталях семейной традиции, которая наделяла родственниц Мэкона властными полномочиями, — тем более что речь шла и о Лене.

— Почему вы с мамой составляли генеалогическое древо Дачанис? Что это был за проект?

Мэриан помешала чай ложечкой.

— Еще сахара?

Я тоже поболтал ложкой в чашке.

— Нас в основном интересует этот медальон.

Доктор Эшкрофт указала на другую фотографию Женевьевы. На этом снимке она тоже была с камеей.

— Он связан с одной историей. На самом деле это была не простая история, а любовная.

Она печально улыбнулась.

— Твою маму всегда тянуло к романтике.

Мы с Леной переглянулись. Мы оба знали, о чем говорит Мэриан.

— Вам, наверное, будет интересно услышать, что главными участниками истории являлись представители семейств Уотов и Дачанис. Он был солдатом Конфедерации, а она — прекрасной хозяйкой Гринбрайра.

Мне вспомнились видения. Пожар в Гринбрайре. Как странно, что последняя книга моей матери была посвящена отношениям между Женевьевой и Итаном — между прапрапрапрабабкой Лены и моим прапрапрапрадедом. Мама погибла, так и не закончив рукопись. У меня закружилась голова. Все это соответствовало правилам Гэтлина. Здесь события повторялись по несколько раз и ничто не случалось единожды.

Лена побледнела. Она прислонилась ко мне и положила ладонь на мою руку. Я почувствовал знакомые уколы электричества.

— Вот письмо, которое побудило нас заняться этим исследованием.

Мэриан аккуратно разложила на соседнем столе два старых пергаментных листа. Мне было приятно, что на рабочем месте моей мамы все осталось как было. Я считал ее стол своеобразным мемориалом — более правильным, чем могила с надгробной плитой, усыпанная белыми и красными гвоздиками. На похоронах даже леди из ДАР бросали гвоздики. Мама ненавидела эту традицию. Тем не менее на свадьбы, похороны или празднование рождения ребенка собирались все жители города: баптисты, методисты и пятидесятники.

 

ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО ДАЧАНИС

 

ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО РАВЕНВУДОВ

— Вы можете прочитать его. Но только не касайтесь листов. Это одно из самых старых писем в Гэтлине.

Лена, отбросив косы назад, склонилась над древними страницами.

— Как они любили друг друга! — продолжила Мэриан. — К сожалению, они были слишком разными.

Она еще раз взглянула на письмо.

— Итан Картер Уот называл это «видовыми различиями». Семья Женевьевы пыталась разлучить их, поэтому Итан ушел в добровольцы, хотя и не верил в успех войны. Он надеялся, что, став защитником Юга, он заслужит расположение семьи Женевьевы.

Мэриан прикрыла глаза и процитировала несколько строк:

— « В Гринбрайре ко мне относились так, словно я был не человеком, а мартышкой. Но даже у простого смертного есть душа. И мое сердце рвалось на части при мысли, что остаток жизни я проведу без тебя, Женевьева».

Этот отрывок напомнил мне о поэзии Лены. Мэриан открыла глаза и печально добавила:

— Он похож на Атласа, взвалившего мир на свои плечи.

— Печальная история, — взглянув на меня, сказала Лена.

— Они любили друг друга. А вокруг шла война. Не хочу огорчать вас, но все закончилось плохо. Судьба навечно разлучила их.

Мэриан одним глотком допила чай.

— Что вам известно о медальоне? — спросил я, указав на снимок.

— Я полагаю, что Итан подарил его Женевьеве перед отправкой на фронт. Камея стала символом их тайной любви. Нам не удалось выяснить ее дальнейшую судьбу. После той ночи, когда умер Итан, медальон больше никто не видел. По воле отца Женевьева вышла замуж. Но легенда гласит, что она хранила подарок возлюбленного до самой смерти. Этот мощный талисман, воплотивший в себе силу разбитого сердца, был погребен вместе с ней.

Я вздрогнул. Медальон находился не в могиле Женевьевы, а в моем кармане. Мэкон и Эмма считали его темным талисманом. Я чувствовал, как от камеи исходили волны тепла, словно она пеклась на раскаленных углях.

«Итан, не делай этого».

«Мы должны показать медальон Мэриан. Она может помочь нам. Моя мама точно сумела бы».

Я сунул руку в карман и, развернув платок, коснулся пальцами камеи. Другой рукой я сжал ладонь Мэриан, надеясь, что на этот раз медальон проявит свою силу. Ее чашка упала на пол и разбилась. Комната закружилась перед глазами.

— Итан! — закричала Мэриан.

Лена тоже взяла ее за руку. Свет люминесцентных ламп растворился в ночи.

— Не волнуйтесь. Мы все время будем с вами.

Казалось, что Лена говорила на другом конце Вселенной. Я услышал звуки отдаленных выстрелов. Через миг библиотека исчезла из виду за серой пеленой дождя...

Струи ливня хлестали по лицу. Порывы ветра подталкивали в спину. Огни пожара начинали угасать, но было уже слишком поздно. Женевьева смотрела на тлевшие руины дома. В эту ночь она потеряла всех своих любимых. Маму, Евангелину... Но она не могла смириться со смертью Итана.

Айви подбежала к ней, держа в подоле юбки те вещи, которые ее попросила принести Женевьева.

— Я опоздала, — рыдая, причитала Айви. — О Отец Небесный, я опоздала.

Она в отчаянии осмотрелась вокруг.

— Давайте уйдем отсюда, мисс Женевьева. Мы ничем не поможем ему.

Она была не права. У них оставалась одна возможность.

— Еще не поздно. Не поздно!

Женевьева повторяла эти слова, цепляясь за последнюю надежду.

— Дитя, ты не в себе. Иди за мной.

Женевьева с отчаянием посмотрела на старую женщину.

— Мне нужна книга.

Айви отступила назад и покачала головой.

— Нет! Не связывайтесь с ней. Не делайте глупостей.

Женевьева схватила женщину за плечи.

— Айви, это единственный способ. Отведи меня к ней.

— Подумай, о чем просишь! Ты ничего не знаешь о силах, заключенных в гримуаре...

— Покажи мне, где она! Или я сама найду ее!

За их спинами клубился черный дым. Языки огня все еще шипели на пепелище. Айви покорно склонила голову и, приподняв испачканный подол юбки, повела хозяйку мимо обгоревших лимонных деревьев. Место было незнакомым. Женевьева думала, что здесь были лишь хлопковые поля. По крайней мере, ей всегда так говорили. Она никогда не забредала сюда, кроме двух-трех случаев, когда они с Евангелиной играли в прятки. Но Айви не выказывала даже тени сомнения. Она точно знала, куда следовало идти. Издалека доносились звуки выстрелов и пронзительные крики соседей. Людей заставляли смотреть, как горят их дома.

Айви остановилась перед зарослями ежевики, розмарина и жасмина, которые скрывали за собой каменную стену. Найдя проход среди вьющихся растений, она прошла под невысокой аркой. Женевьева последовала за ней и оказалась на замкнутой территории. Идеальный круг, ограниченный старой стеной, поверхность которой сплошь была увита лозой и зеленью.

— Что это за место?

— Твоя мать не хотела показывать его тебе. Она боялась приводить тебя сюда.

Женевьева увидела каменные плиты, торчащие из высокой травы. Семейное кладбище. Ей вспомнилось, что однажды в детстве она была здесь, когда умерла ее бабушка. Похороны проходили ночью. Она помнила, что ее мать, освещенная лунным, светом, стояла в высокой траве и шептала слова на странном языке, который они с сестрой не понимали.

— Зачем ты привела меня сюда?

— Ты сказала, что тебе нужна книга.

— Она здесь?

Айви с укором взглянула на Женевьеву.

— А где же ей еще быть?

Чуть дальше виднелось древнее строение, опутанное зарослями вьющихся растений. Склеп. Айви подошла к двери.

— Ты уверена, что хочешь...

— У нас нет времени для разговоров!

Не найдя ручки, Женевьева повернулась к старухе.

— Как открыть дверь?

Встав на цыпочки и подняв руки вверх, Айви прикоснулась к гладкому камню, выступающему над дверным косяком. В свете зарева от далеких пожарищ Женевьева увидела полумесяц, высеченный на поверхности камня.

Айви толкнула руками тайный рычаг. Каменная дверь со скрипом открылась. Айви спустилась на пару ступеней и, пошарив рукой в темноте, вытащила небольшой предмет — восковую свечу.

В свете свечи Женевьева осмотрела помещение (всего несколько шагов в длину и ширину) и боковые стены. На почерневших деревянных полках стояли банки, пузырьки и бутылки. В некоторых из них хранились лепестки цветов и какие-то порошки. В других была налита темная жидкость. В центре помещения стоял каменный стол, на котором лежал старый деревянный ящик. На его крышке был вырезан тот же полумесяц, что и на камне с тайным рычагом.

— Я не желаю ни к чему прикасаться, — прошептала Айви.

Она с испугом смотрела на ящик, словно тот был страшным существом.

— Айви, это просто книга.

— Просто книга? В твоем семействе не было простых книг.

Женевьева осторожно приподняла крышку ящика. Внутри лежал гримуар. Черный переплет из потрескавшейся кожи. Никакого названия. Только оттиск полумесяца. Женевьева аккуратно вытащила книгу из ящика. Ее не пугали слова суеверной старухи. Она так часто подшучивала над ней. Однако Айви считалась в округе очень мудрой женщиной. Она могла гадать на картах и чайных листьях. Мать Женевьевы советовалась с ней по всем важным делам — например, при выборе лучшего дня для посадки растений или при приготовлении травяной микстуры от простуды. Книга была теплой на ощупь. Казалось, что она живет и дышит.

— Почему тут нет названия? — спросила Женевьева.

— Если на обложке не написано название, это не означает, что у книги нет имени. Оно перед тобой. Ты держишь в руках «Книгу лун».

Время поджимало. Нельзя было терять ни секунды. Женевьева побежала к угасавшим языкам огня. Назад, через темноту, к пепелищу Гринбрайра и телу Итана.

Листая страницы книги, она увидела сотни заклинаний. Но как найти нужное? Наконец она отыскала его. Текст был написан на латыни — языке, который она хорошо знала. Мать специально наняла гувернера с Севера, чтобы он обучил дочерей самому важному для их семейства языку. Женевьеве требовалось заклятие, отменяющее смерть. Она положила «Книгу лун» на землю рядом с Итаном. Ее палец заскользил по первым строчкам заклинания.

Айви схватила ее запястье.

— Не каждая ночь годится для колдовства. Полнолуние предназначено для черной магии. Половинки луны способствуют белой магии. Новолуние отведено для нейтральных действий.

Женевьева вырвала руку из костлявых пальцев старухи.

— У меня нет выбора. Это единственная, ночь, оставшаяся в моем распоряжении.

— Мисс Женевьева, вы должны понять. Заклинания этой книги не просто творят магию. Каждое из них предполагает сделку. Если вы воспользуетесь «Книгой лун», вам придется отдать ей что-нибудь взамен.

— Меня не волнует цена! Речь идет о жизни Итана. Ради него я готова на все!

— Этот парень умер. Его застрелили. Воскрешая Итана, ты попираешь законы природы. Пойми, дитя! То, что ты хочешь сделать, противоестественно и неправильно.

Женевьева знала, что Айви права. Мать часто говорила им с Евангелиной о том, что нужно почитать законы природы. Сейчас она переступала черту, которую не смела перейти ни одна чародейка их семьи. Но этой ночью они все погибли. Мама, Евангелина... Она осталась одна. Ей нужно было попытаться.

— Нет!

Отпустив наши руки, Лена разорвала круг.

— Вы поняли? Она вошла во Тьму. Женевьева применила темную магию.

Я схватил ее за локоть. Она хотела вырваться, но силы были неравными. Обычно я чувствовал, как от Лены исходила солнечная теплота. На этот раз я ощутил что-то вроде торнадо.

— Лена! Она — не ты! А он — не я. Мы видели события прошлого столетия.

Похоже, у нее начиналась истерика.

— Нет! Она — это я! Вот почему медальон рассказал мне о судьбе Женевьевы. Талисман предупреждает меня. Мы с тобой должны расстаться, чтобы я не навредила тебе после того, как уйду во Тьму.

Мэриан открыла глаза, и я мог поклясться, что они никогда не были такими большими. Ее короткие волосы, обычно аккуратно причесанные, торчали в разные стороны. Она выглядела ошеломленной и в то же время восхищенной. Я узнал этот взгляд. Он напомнил мне взгляд мамы — неутомимой искательницы приключений.

— Ты еще не объявлена, Лена. Ты не хорошая и не плохая. Наверное, так себя чувствуют все девушки в семействе Дачанис, когда им исполняется пятнадцать с половиной лет. Я знавала многих чародеев — темных и светлых. В том числе и из твоей семьи.

Лена с изумлением посмотрела на Мэриан. Та все еще не могла опомниться после нашего совместного видения.

— Почему ты решила, что уйдешь во Тьму? Заразилась мелодраматизмом от Мэкона? Успокойся, милая.

Каким образом она узнала о дне рождения Лены? Откуда ей было известно о чародеях?

— Вы раздобыли медальон Женевьевы? Может, расскажете мне о нем поподробнее?

— Мы не знаем, что делать. Все говорят о нем разное...

— Покажите мне его.

Я снова сунул руку в карман. Лена сжала мое запястье, пробудив во мне волну сомнений. Мэриан дружила с моей мамой. Я считал ее почти родней. Мне трудно было заподозрить ее в дурных намерениях, но я недавно выследил Эмму, которая отправилась на болота, чтобы встретиться с Мэконом Равенвудом. Кто бы мог подумать, что такое возможно?

— Мы не знаем, можем ли довериться вам.

Я едва не сгорел от стыда, произнося эти слова.

— «Если хочешь понять, насколько можно доверять твоему собеседнику, доверься ему».

— Элтон Джон?

— Очень близко. Эрнест Хемингуэй. В каком-то смысле он был рок-звездой для своих современников.

Я улыбнулся, но Лену трудно было переубедить.

— Почему мы должны доверять вам, если все остальные скрывают от нас какие-то тайны?

Мэриан вздохнула и перешла на серьезный тон.

— Потому что я не Эмма и не дядя Мэкон. Я не твоя бабушка и не тетя Дельфина. Я смертная женщина, соблюдающая нейтралитет между черной и белой магией, между Светом и Тьмой. Ведь кто-то должен находиться между ними — нейтральный для их притяжения. Этим человеком и являюсь я.

Лена отступила на шаг от нее. Признание Мэриан обескуражило нас. Откуда у нее такие знания о семействе Лены?

— И кто же вы такая?

В семействе Дачанис это был очень важный вопрос.

— Я главный библиотекарь Гэтлина. Пребываю на этой должности с тех пор, как приехала сюда. Я не чародейка. Просто храню записи и книги.

Мэриан пригладила волосы.

— Я хранительница, которой смертные люди доверили историю и секреты мира. Многие из нас не имеют к ним никакого отношения. Но всегда должен быть хранитель — такой человек, как я.

— Тетя Мэриан, о чем вы говорите?

Смысл ее слов не доходил до меня.

— Так уж вышло, что бывают обычные библиотекари и необычные. Я служу всем жителям Гэтлина — и чародеям, и смертным. Одним я помогаю в дневное время, другим — по ночам в особые дни. Такой режим работы исключает какие бы то ни было накладки.

— Вы хотите сказать?..

—...Что существует Гэтлинская библиотека чародеев. И я, естественно, являюсь ее библиотекарем — главным библиотекарем чародеев.

Я смотрел на нее как на инопланетное существо. Казалось бы, те же карие глаза, та же искренняя улыбка. Все то же самое, но она каким-то образом стала абсолютно другой. Прежде я не мог понять, почему Мэриан оставалась в Гэтлине. Я думал, что это из-за моей мамы. Однако, оказывается, имелась другая причина. И если у меня вдруг появились новые сомнения, у Лены они, наоборот, исчезли.

— Тогда вы можете посодействовать нам. Мы должны узнать, что случилось с Итаном Картером и Женевьевой. Как история их взаимоотношений связана со мной и Итаном. Мы должны узнать это до моего дня рождения.

Выжидающе посмотрев на Мэриан, Лена торопливо пояснила свою мысль:

— В библиотеке чародеев могут храниться какие-то записи о Женевьеве. Возможно, там находится «Книга лун». Как вы считаете, в ней могут быть ответы?

— Наверное, какие-то ответы и можно найти, — отвернувшись, сказала доктор Эшкрофт. — Но боюсь, что я не смогу вам помочь. Мне очень жаль.

— Что вы имеете в виду?

Моему удивлению не было предела. Мэриан никогда не отказывала в помощи — особенно мне.

— При всем своем желании я не имею права принимать чью-либо сторону и нарушать нейтралитет. Это главное условие моей работы. Я не меняю и не составляю правила. В мои обязанности входит лишь хранение книг. Мне запрещено любое вмешательство.

— Неужели для вас работа важнее, чем помощь друзьям? Неужели она важнее меня?

Я встал перед ней, и ей пришлось посмотреть мне в глаза.

— Не все так просто, Итан. Между смертными людьми и чародеями, между Светом и Тьмой существует баланс. Хранительница знаний является частью этого равновесия, частью порядка вещей. Нарушив свои обязательства, я подвергну наш мир опасности.

Ее голос задрожал. Глаза заблестели от слез.

— Я не могу вмешиваться, далее если это будет грозить смертью мне... или моим родным и близким.

Я не вполне понимал смысл ее слов, но мне было ясно, что Мэриан любит меня так же сильно, как мою маму. Если она отказывала нам в помощи, то у нее на это, видимо, имелась веская причина.

— Ладно. Раз уж вы не можете помочь, отведите нас в библиотеку чародеев. Я сам все выясню.

— Ты не чародей, Итан. Ты можешь пройти туда только по приглашению.

Лена подошла ко мне и взяла меня под руку.

— Он пойдет со мной. Я приглашаю его.

Мэриан улыбнулась и кивнула головой.

— Отлично. Я отведу вас туда, когда библиотека чародеев будет открыта. Ее расписание отличается от графика работы Гэтлинской библиотеки. Оно особое.

Естественно! Иначе и быть не могло!

 

31.10

ХЕЛЛОУИН

Наша городская библиотека не работала по выходным и в государственные праздники — например, в День благодарения, на Рождество, в Новый год и на Пасху. Соответственно, только эти дни и были рабочими для гэтлинской библиотеки чародеев. Тут Мэриан ничего не могла поделать.

— Примите это как данность или особенность нашего края. К сожалению, не я создаю здесь правила.

Интересно, о каком «нашем крае» она говорила? О том городе, в котором я прожил всю свою жизнь, или о магической стране, почти полностью скрытой от глаз обычных людей?

Похоже, Лена огорчилась. Она впервые поверила, что в наших силах предотвратить событие, казавшееся ей неизбежным. К сожалению, Мэриан не имела права давать нам какие-то советы, хотя мы возлагали на нее большие надежды. Оба наших опекуна, на которых мы обычно полагались, никуда не делись, но как будто отдалились от нас. Конечно, я не говорил об этом Лене, однако без поддержки Эммы чувствовал себя неуютно. А Лена без помощи Мэкона вообще не представляла себе, как дальше жить.

Мэриан дала нам письма Итана и Женевьевы — старые, хрупкие и почти прозрачные листы пергаментной бумаги. Это все, что им с мамой удалось собрать для новой книги. Они хранились в запыленной картонной коробке. Лене понравился стиль писем: «дни без тебя кровоточат, а время превращается в еще одно препятствие, которое мы должны преодолеть». Судя по их содержанию, любовная история двух молодых людей была довольно трагической и закончилась Тьмой. Письма были, по сути, нашим единственным источником информации.

Теперь предстояло выяснить, что именно мы хотим найти. Стогом сена с искомой иголкой в данном случае являлась картонная коробка. Не имея других вариантов, мы начали досконально изучать ее содержимое.

Следующие две недели я почти не разлучался с Леной. Как ни странно, чем больше мы читали письма, тем сильнее было ощущение, что речь в них идет о нас. По вечерам мы обсуждали отношения Женевьевы и Итана — чародейки и смертного, стремившихся любой ценой, невзирая ни на какие трудности, быть вместе. А днем в школе на протяжении восьми часов мы сами сталкивались с трудностями, которые день ото дня становились все невыносимее. Каждый раз одноклассники придумывали новые планы изгнания Лены из школы. Они пытались разлучить меня с ней. Своей кульминации события достигли к Хеллоуину.

Этот праздник в нашей школе считается очень важным. Как всегда, парни придумывали маскарадные костюмы и предвкушали забавы. Кто-то переживал, попадет ли он в список приглашенных на ежегодный кутеж к Саванне Сноу. Но их беспокойство не шло ни в какое сравнение с моим — ведь я влюбился в чародейку.

Утром, не зная, чего ожидать от предстоящего дня, я ждал Лену в паре кварталов от дома, подальше от глаз на затылке Эммы.

Забравшись в машину, я с удивлением спросил:

— Почему ты не одета?

— Что значит «не одета»?

— Я думал, на тебе будет маскарадный костюм.

Внезапно до меня дошло, что я сморозил очередную глупость.

— Неужели ты веришь, что чародейки по-особенному наряжаются, садятся на метлы и начинают летать по всей округе?

Она засмеялась.

— Я просто предположил...

— Извини, что разочаровала тебя. В этот день мы устраиваем ужин и одеваемся так же, как на все другие праздники.

— То есть для вас это тоже праздничный день?

— Ночь на Хеллоуин считается священным даром. Это самый важный и самый опасный из четырех великих праздников. Чародейский вариант вашего Нового года, когда один цикл времени сменяется следующим.

— Почему же он опасный?

— Моя бабушка говорила, что этой ночью вуаль между мирами утончается. Мир духов сливается с миром людей. Хеллоуин — это ночь силы и воспоминаний.

— Мир духов? Ты имеешь в виду место, где проходит жизнь после смерти?

— Типа того. Реальность духов.

— Значит, Хеллоуин действительно имеет отношение к духам и призракам?

Она закатила глаза.

— Мы вспоминаем чародеев, которые подвергались гонениям со стороны смертных. Мы вспоминаем мужчин и женщин, сожженных на кострах за свои способности.

— Ты имеешь в виду суды над сейлемскими ведьмами?

— Можешь называть их и так, хотя судилища над чародеями проводились по всему восточному побережью, а не только в Сейлеме, По всему миру. К сожалению, в ваших учебниках упоминаются только суды над сейлемскими ведьмами.

Она произнесла «в ваших учебниках» с таким сарказмом, словно это было что-то нехорошее. Я подумал, что сегодня она имела право на это презрение. Мы проехали мимо «Стой-стяни». Страшила ожидал нас у дорожного знака. Увидев катафалк, он медленно побежал за машиной.

— Может, подвезем твоего пса? Он, наверное, устал гоняться за тобой и днем и ночью.

Лена посмотрела в зеркало заднего вида.

— Ты не заманишь его в салон машины. Ни за что на свете.

Конечно, она была права. Но клянусь, когда я повернулся и посмотрел на пса, он благодарно кивнул мне головой.

На школьной стоянке мы заметили Линка. На нем был белокурый парик и синий свитер с вышитой эмблемой «Диких кошек». В руках он держал красные помпоны. В этом одеянии Линк очень походил на свою мать.

На тайном собрании парни из баскетбольной команды решили вырядиться в форму школьной группы поддержки. Но я все время был так увлечен Леной и нашим расследованием, что уговор вылетел у меня из головы. И теперь мне предстояло выслушать кучу неприятностей — уж Эрл наверняка не упустит такую замечательную возможность отыграться на мне. С тех пор как я начал встречаться с Леной, мои броски стали невероятно меткими. Теперь я был центровым вместо Эрла, и это ему жутко не нравилось.

Лена клялась, что не вмешивалась и не наделяла меня магическими способностями. Однажды она пришла на игру, и я сделал рекордное количество точных бросков. А еще на протяжении всей игры в моей голове звучал ее голос: она задавала тысячи вопросов о фолах, блок-шоте и трехсекундном правиле. Оказалось, что она впервые смотрела баскетбольный матч. Эффект был примерно таким же, как если бы я пригласил на ярмарку Сестер. С тех пор Лена больше не посещала матчей, но всегда слушала, как я играл. Я чувствовал ее незримое присутствие. И вполне возможно, что из-за нее наша группа поддержки раз за разом выступала неудачно. Эмили все реже удавалось оставаться на верху пирамиды «Диких кошек». Я подозревал, что тут не обошлось без чар, но не спрашивал Лену об этом.

Сегодня наших парней было трудно отличить от девчонок. Лишь подойдя достаточно близко, вы замечали их щетину и волосатые ноги. Увидев нас, Линк тут же поспешил навстречу. Вблизи он выглядел еще хуже — макияж, размазанная розовая помада на губах и все такое прочее. Он приподнял вверх юбку и подтянул великоватые колготки.

— Уот, придурок, — закричал он, помахав мне кулаком. — Где твой костюм?

— Извини, друг. Я забыл.

— Бычара! Ты просто не захотел натягивать на себя это дерьмо. Я знаю тебя, Уот. Ты, как всегда, решил отмазаться.

— Клянусь, я забыл о костюме.

Лена улыбнулась Линку.

— Ты выглядишь великолепно.

— Я не знаю, как вы, девчонки, носите на лице такой слой краски. Чешется жутко.

Лена поморщилась. Она редко пользовалась косметикой и даже в праздничные дни спокойно обходилась без нее.

— Не все из нас в тринадцать лет подписывают контракты с «Мейбелин».

Линк сдвинул парик с бровей и поправил один из скомканных носков, подложенных под свитер на уровне груди.

— Расскажи это Саванне.

Мы направились к крыльцу. Страшила выбежал на лужайку и сел рядом с флагштоком. Интересно, как собаке удалось догнать нас у школы? Но я уже знал, что о таких вещах Лену лучше не спрашивать.

В коридорах толпился народ. Казалось, что половина школы пропустила первый урок. Парни из нашей команды собрались перед шкафчиком Линка, все они тоже были в девчачьих нарядах. Ну и дела!

— Где твои помпоны, Уот?

Эмори бросил один из своих мне в лицо.

— Что за дела? Твои куриные ноги плохо смотрятся в юбке?

Шон вытянул на груди свой свитер.

— Могу поспорить, что никто из девчонок не одолжил ему бабскую одежду.

Раздался смех. Эмори обвил меня руками и прильнул ко мне.

— Что скажешь, Уот? Наверное, у парня, который крутит с девицей из дома с привидениями, Хеллоуин бывает каждый день?

Я схватил его за ворот свитера. Один носок из его импровизированного бюста упал на пол.

— Хочешь выяснить отношения, Эм? Один на один?

Он пожал плечами.

— Как скажешь, Уот. Рано или поздно это все равно случится.

Линк встал между нами.

— Спокойно, девочки. Мы пришли сюда, чтобы повеселиться. Эм, ты же не хочешь испортить это милое личико?

Эрл покачал головой и, подтолкнув Эмори в спину, величаво зашагал по коридору. Он, как обычно, не сказал ни слова. Однако я понял его взгляд. «Как только ты свернешь на ту дорогу, пути назад уже не будет».

Я думал, что баскетбольная команда произведет небывалый фурор. Но вскоре мы увидели настоящую группу поддержки. Парни оказались не единственными, кто пришел в школу в одинаковых костюмах. Мы с Леной направлялись в класс английского языка, когда вокруг нас зазвучали изумленные возгласы.

— Ёлы-палы! — воскликнул Линк и похлопал меня по плечу,

— Что такое?

Девушки маршировали по коридору сплоченным строем. Эмили, Саванна, Идеи и Шарлотта. За ним следовали остальные «Дикие кошки» — группа поддержки из школы имени Джексона. Их одинаковые и нелепые наряды состояли из черных коротких платьиц, заостренных черных ботинок и высоких ведьмовских шляп. Но это было еще не все. Длинные черные парики с завитыми локонами, устрашающий макияж. А под левым глазом каждой из них красовался маленький серпик убывающей луны — копия той родинки, которая была у Лены. Для пущего эффекта они размахивали метлами, притворяясь, что неистово метут пол под ногами собравшихся в школьном коридоре.

«Ведьмы? На Хеллоуин? Какая оригинальная идея!»

Я сжал руку моей спутницы. Выражение лица Лены не изменилось, но я почувствовал, как задрожали ее пальцы.

«Мне очень жаль. Не обращай на них внимания».

«Если бы они только знали, на что напрашиваются».

Я ожидал, что здание начнет дрожать, что разбитые стекла вылетят из рам с оглушительным звоном. Но ничего такого не происходило. Лена молча сдерживала злость.

Будущее поколение ДАР направилось к нам. Я решил встретить их на полпути.

— Эмили, где твой маскарадный костюм? Ты забыла, что сегодня Хеллоуин, и пришла в школу в домашней одежде?

Эмили закусила губу, затем на ее лице появилась слащавая улыбка. Она горделиво осмотрела собравшуюся толпу.

— Итан, о чем ты говоришь? Разве это не ты приперся в своих домашних обносках?

— Мы просто хотели подыграть твоей девице, — жуя резинку, добавила Саванна. — Чтобы она почувствовала себя здесь как дома.

Лена бросила на меня строгий взгляд.

«Итан, остановись! Ты только усложнишь ситуацию. Тебе же будет хуже».

«Меня это не волнует».

«Я переживу».

«Любая пакость, направленная на тебя, — это пощечина мне. А я обид не прощаю!»

Линк подошел ко мне, подергивая себя за фальшивые груди.

— Эй, девчонки, мы теперь такие же сучки, как вы. Ой, подождите! Колготки поправлю. И так весь день, представляете?

Лена тихо засмеялась. Эмили зашипела от ярости.

— Закрой свой рот, Уэсли Линкольн! Иначе я расскажу твоей матери, что ты зависаешь с этими чудиками, и она не выпустит тебя из дома до самого Рождества. Ты хотя бы знаешь, что это за штука на ее лице?

Эмили самодовольно усмехнулась, указала на родинку Лены, а затем приставила палец к полумесяцу, который нарисовала на своей щеке.

— Она называется знаком ведьмы!

— Ты прочитала это в Интернете прошлым вечером? Да ты еще тупее, чем я думал!

Я засмеялся.

— Это ты идиот! Это ты встречаешься с ней!

Я почувствовал, что краснею. Мне не хотелось такой огласки — во всяком случае, не перед всей школой Джексона. К тому же я пока и сам не знал, встречались ли мы с Леной. Да, целовались однажды, часто проводили время вместе. Но она не была моей девушкой. По крайней мере, я так думал, хотя она, ругаясь с Ридли, назвала меня своим парнем. И что мне было делать? Спросить ее: да или нет? Наверное, это было бы разумным шагом. Однако, скорее всего, ответом на мой вопрос стало бы «нет». Я чувствовал, что какая-то часть ее отвергала меня, и мне пока не удавалось добраться до этой части.

Эмили ткнула меня концом метлы — видимо, изобразив этим жестом, что она «пронзила мне сердце».

— Эмили, давай ты выпрыгнешь в окно, а мы посмотрим. Мне интересно, полетишь ты или нет.

Она сузила глаза и выпятила вперед подбородок.

— Я надеюсь, что вам будет весело вдвоем, пока все остальные пойдут на вечеринку к Саванне. Сидите дома и наслаждайтесь последними мгновениями! Потому что это будет ее последний праздник в нашей школе!

Эмили развернулась на каблуках и зашагала по коридору к своему шкафчику. Саванна и все ее левретки последовали за ней. Линк пытался рассмешить Лену — что было нетрудно, учитывая его нелепый вид. Он оказался верным другом.

— Они действительно ненавидят меня, — со вздохом прошептала Лена. — Похоже, это никогда не закончится.

Линк начал пародировать речевки нашей группы поддержки. Он прыгал, задирая вверх ноги и размахивая красными помпонами.

— Да, они такие! Они ненавидят тебя! Они ненавидят всех! Уота и меня!

Я склонился к ней и неуклюже обнял ее за талию.

— Я бы больше взволновался, если бы они вдруг полюбили тебя.

Лена отвернулась. Моя ладонь скользнула по ее плечу. Великолепно.

«Не здесь».

«Почему?»

«Они отомстят тебе за это».

«Я жажду их мести».

— Ну, как вам мое выступление? Сгодится для младшей лиги?

Линк ткнул меня локтем в ребра.

— Из-за жалости к вам я обрек себя еще на один год без любовных свиданий. Пойдемте! Иначе опоздаем на английский. По пути забегу в туалет и сниму эти колготки. У меня от них уже огромная мозоль между ног.

— Мне еще нужно взять учебники в шкафчике, — сказала Лена.

Ее локоны шевелились на плечах. Я заподозрил неладное, но, как обычно, промолчал.

Эмили, Саванна, Шарлотта и Идеи стояли у своих шкафчиков и прихорашивались перед зеркалами, висевшими на дверцах. Шкафчик Лены был чуть дальше по коридору.

— Не смотри на них, — посоветовал я.

Эмили терла щеку салфеткой «Клинекс». Черное пятно от полумесяца размазалось, но не стиралось.

— Шарлотта, у тебя есть средство для снятия макияжа?

— Конечно.

Эмили потерла щеку еще несколько раз.

— Не стирается! Саванна, ты же говорила, что тушь смывается мылом и водой.

— Да, говорила.

— А почему она тогда не стирается?

Эмили раздраженно хлопнула дверью шкафчика. Громкий звук привлек внимание Линка.

— Что это наши курицы раскудахтались?

— Похоже, у них проблемы, — ответила Лена, подходя к своему шкафчику.

Саванна тоже пыталась стереть черный полумесяц со своей щеки.

— И у меня не получается.

Пятно размазалось на пол-лица. Она начала рыться в сумочке.

— Сейчас проверю карандаш.

Эмили вытащила сумочку и раскрыла ее.

— Забудь. Я пользовалась своим.

— Что за дела? — взвизгнула Саванна, поднося к лицу какой-то предмет.

— Ты рисовала родинку фломастером?

Эмили громко захохотала. Саванна с изумлением смотрела на маркер.

— Конечно же нет! Я понятия не имею, как он оказался здесь.

— Тогда тебе не повезло. Краска от фломастера ничем не смывается. Так и будешь ходить на вечеринке с этим пятном.

— Я не хочу, чтобы у меня на лице была эта дрянь. Я приготовила наряд греческой богини Афродиты. Это пятно разрушит весь образ.

— В следующий раз будь внимательнее.

Эмили еще немного покопалась в маленькой серебряной сумочке, затем перевернула ее и вывалила все содержимое на пол у шкафчика. По паркету покатились блеск для губ и лак для ногтей.

— Я же взяла его с собой.

— Что ты ищешь? — спросила Шарлотта.

— Карандаш для век. Я рисовала им полумесяц.

Вокруг начала собираться толпа любопытствующих.

Из сумки Эмили выпал черный фломастер.

— Ты тоже нарисовала его маркером?

— Да нет же! — взвизгнула Эмили и начала неистово тереть лицо салфеткой.

Ее черное пятно расползлось на всю щеку.

— Что за чертовщина тут творится?

— Подождите, я посмотрю на свой карандаш, — вскричала Шарлотта, открывая шкафчик.

Через несколько секунд она замерла на месте, глядя внутрь своей косметички.

— В чем дело? — сурово спросила Саванна.

Шарлотта приподняла руку. Ее пальцы сжимали черный фломастер. Линк подбросил красные помпоны к потолку.

— Наши лидерши облажались!

Я взглянул на Лену.

«Фломастеры?»

На ее лице появилась озорная улыбка.

«Ты же говорила, что не можешь управлять своими силами».

«Новичкам везет».

К концу занятий слух о группе поддержки распространился по школе. Все вокруг говорили о том, что девушки, нарядившись ведьмами, решили нарисовать на лицах полумесяцы, но вместо обычного карандаша для глаз в ход пошел черный фломастер. Вот же идиотки! Шутки и смех не утихали. Все понимали, что в течение нескольких дней краска не сойдет и этим девицам предстоит ходить с такими лицами по школе, по городу, петь в церковном хоре и махать на играх помпонами. Естественно, миссис Эшер и миссис Сноу будут в ярости. Хотел бы я на них посмотреть!

После уроков я проводил Лену к машине. Это дало мне лишний повод подержать ее за руку. Прикасаясь к ней, я все время чувствовал странные электрические разряды. Но они не пугали меня. Неважно, что эта девушка могла обжигать, бить током и взрывать лампочки. Мне хотелось быть рядом с ней. Я нуждался в Лене, как в пище и воздухе. У меня не оставалось другого выбора. И поэтому мое сердце сжимала тоска. Хеллоуин разлучал нас друг с другом.

— Что будешь делать этим вечером? — спросила она, рассеянно пригладив волосы.

Лена присела на капот катафалка, и я встал напротив.

— Может, приедешь ко мне? Мы сидели бы в гостиной, угощали бы детей конфетами. Заодно ты помогла бы мне следить за лужайкой, чтобы никто из шутников не сжег бы на ней крест.

Я пытался не думать о другой части моего плана — старых фильмах, диване и о том, что Эмма, по ее словам, уйдет на всю ночь.

— Я не могу. Это очень важный праздник. К нам съедутся дальние родственники. Дядя Эм не выпустит меня из дома даже на пять минут. Хеллоуин — опасное время. В ночь темной силы наши двери будут закрыты.

— А я и не знал, что Хеллоуин такой опасный.

Как оказалось, не знал до сегодняшней ночи.

Когда я вернулся домой, Эмма уже собиралась уходить. На плите кипела курятина, а сама она продолжила разминать руками тесто — «единственно правильным способом, которым уважающая себя женщина готовит бисквиты». Я с подозрением посмотрел на кастрюлю, гадая, для кого предназначалась курица: для нашего ужина или для великих предков? Я отщипнул немного теста, и Эмма схватила меня за руку.

— Х-и-щ-е-н-и-е.

Заметив мою улыбку, она строго добавила:

— Итан Уот! Держи свои вороватые ручонки подальше от моих бисквитов. У меня соберется куча голодных людей, которых нужно будет накормить.

Я понял, что сегодня вечером мне придется обойтись без курицы и бисквитов. На Хеллоуин Эмма всегда уходила к себе домой. Она обычно говорила, что в их церкви проводится особая ночная служба, но, по мнению мамы, в этот праздник бизнес Эммы приносил большой доход, и действительно, можно ли представить себе лучшее время для гадания, чем ночь Хеллоуина? Вряд ли у Эммы было столько же клиентов на Пасху или в День святого Валентина.

Хотя в свете недавних событий я мог предположить, что Эмма сейчас отлучается по другой причине. Возможно, этой ночью она собиралась пойти на кладбище, чтобы провести там ритуал с куриными костями. Я не смел и не хотел расспрашивать ее. В последнее время мне не хватало советов Эммы, откровенных разговоров по душам, былой доверительности в наших отношениях. А она, если и чувствовала перемены, не подавала виду. Наверное, Эмма думала, что я повзрослел. Или, возможно, так оно и было.

— Ты пойдешь на вечеринку к Сноу?

— Нет, в этом году я решил остаться дома.

Она приподняла брови, но ни о чем не спросила. Похоже, Эмма уже знала, почему я не иду туда.

— Ты сам приготовил себе эту постель. Поэтому лежи на ней и не крякай.

А я и не крякал. Меня вполне устраивала такая ситуация. Я ничего не ответил. Впрочем, Эмма и не ожидала ответа.

— Я скоро уйду. Если дети будут стучать в дверь, открой и дай им конфет. Пусть твой отец работает не отвлекаясь.

Как будто папа мог нарушить свое добровольное изгнание и пойти открывать детям дверь! Конечно же нет. Это мне придется выслушивать детские песенки и совать им в руки сладости.

— Я все понял, Эмма.

Пакеты с конфетами лежали на столе в прихожей. Я вскрыл их и высыпал содержимое в большую стеклянную миску. Из головы не выходили слова Лены: «Хеллоуин — это ночь темной силы». Я вспомнил Ридли, стоявшую перед машиной у «Стой-стяни», — ее длинные ноги и манящую сладкую улыбку. Очевидно, умение выявлять темные силы не входило в число моих талантов. Каким же образом я мог определить, кому открывать дверь, а кому не стоит? После того что я узнал о чародеях, Хеллоуин обрел для меня совершенно новый смысл. Я посмотрел на конфеты, открыл дверь, поставил миску на крыльцо и, вернувшись обратно, заперся, дважды повернув ключ в замке.

Мне предстоял долгий вечер. Я сел в гостиной перед телевизором и начал смотреть сериал «Сияние». Без Лены было тоскливо. Мысли блуждали в поисках контакта с ней. Обычно она отзывалась на мой зов, но теперь ее не было. Я уснул на кушетке в надежде, что увижу ее во сне.

Стук в дверь напугал меня до дрожи. Я взглянул на часы. Стрелки приближались к десяти. Слишком поздно для детей, собирающих гостинцы.

— Эмма?

Вместо ответа раздался новый стук.

— Кто там?

Комнату освещал лишь экран телевизора. Как раз шел тот эпизод, в котором отец семейства размахивает окровавленным топором и рубит дверь гостиницы, пытаясь уничтожить свою семью. Не самые подходящие кадры, когда стучат в твою дверь — особенно в ночь Хеллоуина. Громкий стук повторился.

— Линк?

Я выключил телевизор и осмотрелся в поисках тяжелого предмета. Взгляд остановился на старой игровой приставке, которая лежала в шкафу на нижней полке среди картриджей с видеоиграми. Конечно, это не бейсбольная бита, но все же прочная вещица — образчик японской технологии прошлого десятилетия. Приставка весила около пяти фунтов. Я поднял ее над головой и подкрался к двери, отделявшей гостиную от прихожей. Еще несколько шагов, и я на миллиметр отодвинул занавеску, закрывавшую окно.

На неосвещенном крыльце виднелась темная фигура. Рассмотреть лицо и одежду я не смог, но на дороге перед домом урчал знакомый бежевый фургон. «Песок пустыни», как называла его миссис Линкольн. Мать Линка приподняла к окну тарелку с пирожными. Я покосился на приставку, которую сжимал в руке. Если бы Линк увидел меня в это мгновение, то до конца жизни мне бы пришлось терпеть его издевательства.

— Одну минуту, миссис Линкольн.

Я включил свет на крыльце и дважды повернул ключ в замке. Но дверь не желала открываться. Я взглянул на задвижку. Замок оказался закрытым. Что за чудеса?

— Итан!

Я снова повернул ключ, но, едва мои пальцы разжались, задвижка с громким стуком вернулась на место.

— Миссис Линкольн, извините, дверь заклинило. Она не открывается.

Я со всей силы толкнул дверь плечом. Вдруг передо мной на пол упал какой-то предмет. Нагнувшись, я увидел, что это дольки чеснока, завернутые в носовой платок Эммы. Такие обереги, насколько мне было известно, висели у нас на всех окнах и каждой двери. Эмма постаралась перед Хеллоуином. А дверь по-прежнему не поддавалась. Возможно, это действие той же силы, которая несколько дней назад открыла для меня кабинет отца? Странно, что замки в нашем доме начали функционировать самостоятельно. Я не понимал, что происходит.

Придержав задвижку в открытом положении, я еще раз толкнул дверь плечом. Она распахнулась настежь. На крыльце в свете тусклой лампы стояла миссис Линкольн. Ее темный силуэт казался каким-то зыбким. Взглянув на приставку в моей руке, она неодобрительно покачала головой.

— Эти игры когда-нибудь разрушат твой мозг, Итан Уот.

— Да, мэм.

— Я принесла тебе пирожные. Чтобы ты помнил о моем расположении к тебе.

Она выжидающе приподняла тарелку. Нужно было пригласить ее войти. Этого требовал гэтлинский этикет. Такой свод правил назывался у нас «хорошими манерами» или «южным гостеприимством». Но недавно я пригласил Ридли в дом Лены и совершил большую ошибку. Меня охватили сомнения.

— Почему вы приехали ночью? Вашего сына здесь нет.

— Конечно, его здесь нет. Он на вечеринке у Сноу. Там сейчас вся молодежь из вашей школы. Они веселятся и празднуют. Конечно, мне пришлось позвонить, чтобы обеспечить моему мальчику приглашение. В последнее время он вел себя отвратительно.

Я по-прежнему не приглашал ее в дом. Я знал миссис Линкольн всю жизнь. Она всегда казалась мне странной: то занималась изъятием книг с библиотечных полок, то увольнением учителей из нашей школы. За один вечер она могла погубить репутацию добропорядочного человека. Но в последнее время она вела себя несколько иначе. Ее крестовый поход против Лены отличался от предыдущих акций. Миссис Линкольн было свойственно осуждать других, но в ее отношении к Лене явно чувствовалась предвзятость.

— Мэм, что вы хотите от меня?

Она выглядела излишне возбужденной.

— Я принесла тебе пирожные. Пригласи меня в дом, и мы поговорим о твоем будущем, Итан. Ты же знаешь, как хорошо я отношусь к тебе. Это не твоя вина, что девчонка приворожила тебя. Ты сейчас мог бы веселиться на вечеринке вместе с друзьями. С теми парнями и девушками, которые выросли в нашем городе.

Она протянула мне шоколадные пирожные — липкие, двухслойные, с помадкой. Такие сладости всегда продавались на ярмарках печеных изделий, которые устраивала баптистская церковь. Я вырос на этих пирожных.

— Итан?

— Да, мэм?

— Я могу войти?

Все мое тело напряглось. Я покрепче сжал пальцами игровую приставку. Вид пирожных вызывал отвращение. У меня вообще пропал аппетит. Я не принял бы от нее ни крошки. К тому же мой дом не желал впускать ее на порог. Он, как и особняк Равенвуда, вдруг обзавелся собственным разумом, и наши мнения насчет миссис Линкольн сошлись.

— Нет, мэм.

— Может, передумаешь?

— Нет, мэм.

Мать Линка сузила глаза и вытянула руку с тарелкой, как будто все равно хотела войти в дом. Но тарелка отскочила в сторону, словно ударилась о невидимую стену. Она перевернулась, упала на крыльцо и разбилась на тысячи осколков, которые вместе с кусками шоколадных пирожных усеяли половичок с надписью «Счастливого Хеллоуина! ». Когда Эмма утром увидит это безобразие, ее ярости не будет предела. Миссис Линкольн медленно попятилась и вскоре исчезла в темном салоне своей машины. «Песок пустыни» унес ее прочь.

«Итан!»

Голос Лены вырвал меня из сна. Похоже, я сам не заметил, как уснул перед телевизором. Марафон ужастиков закончился, и на экране мельтешил серый пух.

«Дядя Мэкон! Итан! Помогите!»

Крик Лены заставил меня вскочить на ноги. Ее голос дрожал от ужаса. Внезапно моя голова наполнилась невероятной болью. Я даже забыл, где нахожусь.

«Кто-нибудь! Пожалуйста, помогите!»

Входная дверь была широко открыта. Она раскачивалась, хлопая на ветру. Громкие звуки рикошетом отдавались от стен, напоминая выстрелы.

«Дядя, ты же говорил, что в доме я буду в безопасности!»

Равенвуд! Я схватил ключи от «вольво» и побежал к гаражу.

Я не помню, как добрался до Равенвуда. Несколько раз машина едва не слетела в кювет. Перед глазами стоял туман. Боль Лены была такой сильной, а наша связь — настолько ощутимой, что я находился на грани обморока. Ее чувства передавались мне. Она кричала, кричала непрерывно с того момента, как я проснулся. Нажав на рычаг с полумесяцем, я вбежал в ее дом.

Дверь в холл была открыта. Я увидел, что Равенвуд опять изменился. Этой ночью он походил на древний замок. Канделябры отбрасывали странные тени на толпу людей в черных мантиях, плащах и куртках. Их число намного превышало то количество гостей, которое я видел на всеобщем сборе.

«Итан! Быстрее! Я не выдержу...»

— Лена! — закричал я. — Мэкон! Где она?

Люди расступались передо мной в стороны. В зале не оставалось свободного места. Гости молча переходили из одной комнаты в другую, словно привидения на своей вечеринке. Я не замечал никого из знакомых. Все эти люди были не из Гэтлина — по крайней мере, не из нашего столетия. Я видел мужчин в темных килтах и грубых галльских безрукавках, женщин в платьях с корсетами. И все было окутано черными тенями.

Протиснувшись сквозь толпу, я вошел в комнату, похожую на бальный зал. И вновь никого из знакомых: ни тети Дель, ни Рис, ни маленькой Райан. Свет свечей оставлял густые тени в углах помещения. Оркестр, игравший на странных музыкальных инструментах, казался полупрозрачным. Он то возникал в мелькавших отблесках света, то исчезал из виду за темными вальсирующими парами, которые кружились в танце и плавно скользили по мраморному полу. Никто из этих людей не смотрел на меня. Чудесная музыка творила собственные чары. Оркестр был преимущественно струнным. Я узнал звуки скрипок и виолончелей. Танцующие пары сплетали вокруг себя почти осязаемую паутину, которая растягивалась и сужалась, образуя магические узоры. Они казались частью общей картины. И только я был здесь чужим.

«Итан...»

Я не знал, где искать ее. Внезапно мою голову пронзила острая боль. Крик Лены оборвался. Я споткнулся и едва удержался на ногах, ухватившись за плечо мужчины, одетого в лиловую мантию. Наш контакт длился только мгновение, но боль, передававшаяся через меня, заставила его покачнуться в сторону. Он налетел на пару, танцевавшую рядом.

— Мэкон! — закричал я на пределе своих легких.

Взгляд упал на Страшилу Рэдли. Пес сидел у основания лестницы, как будто поджидая меня. В его круглых человеческих глазах был испуг.

— Страшила! Где она?

Пес повернулся и посмотрел на меня затуманенными серыми глазами Мэкона. Я мог бы поклясться, что это был человеческий взгляд. Страшила вскочил и побежал вверх по ступеням. Я помчался за ним, едва успев удивиться тому, что воздушный пролет вдруг превратился в спиральную каменную лестницу древнего замка. Пес подождал меня на верхней площадке, затем метнулся в темный коридор. Он словно звал меня за собой.

Страшила залаял, и обе створки дубовой двери открылись сами собой, нарушив тишину громким скрипом.

Шум вечеринки остался позади. Я больше не слышал музыку и гул голосов. Мы будто бы попали в другой мир или в другое время. Даже пол под моими ногами изменился. Вместо полированного мрамора появились потертые каменные плиты. Грубые стены покрывал зеленый мох. Вокруг горели факелы.

Я привык к старине. Наш город был очень старым. Я вырос среди древних зданий. Но тут был иной мир. Сегодня, как сказала Лена, наступал магический Новый год. Ночь вне времени.

Войдя в следующий зал, я ошеломленно замер на месте. Потолок отсутствовал. Возможно, здесь была оранжерея, потому что надо мной простиралось небо — самое черное небо, которое я когда-либо видел. Если бы нас не окружало абсолютное безмолвие, я мог бы поклясться, что мы находились в центре грозового ненастья.

На массивном каменном столе лежала Лена. Она свернулась в позу эмбриона — мокрая от пота, сжатая в тисках невыносимой боли. Вокруг стояли темные фигуры — Мэкон, тетя Дель, Барклай, Райан, Ларкин и незнакомая мне женщина. Держа друг друга за руки, они создавали ритуальный круг. Их взгляд был отрешенным, никто из них даже не заметил моего появления. Они шептали какие-то слова. Я приблизился к Мэкону и прислушался. Чужой язык. Похожие фразы я слышал от Мэриан, поэтому подумал, что это латынь.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Их тихое бормотание напоминало пение. Я больше не улавливал голоса Лены. Она ушла из моих мыслей. В голове было непривычно пусто.

«Лена! Ответь мне!»

Молчание. Она лежала на каменном столе, тихо постанывая и извиваясь, словно ей хотелось выбраться из собственной кожи. Пот на ее лице смешался со слезами.

Внезапно тетя Дель надрывно закричала:

— Мэкон, сделай что-нибудь! Наш ритуал не помогает.

— Я пытаюсь, Дельфина.

Меня ошеломил тон его голоса. В нем был страх.

— Я ничего не понимаю, — зашептала тетя Дель. — Мы сами сплели чары для дома. Он должен был стать надежным убежищем для девочки.

Она вопросительно посмотрела на Мэкона.

— Мы ошибались, — ответила незнакомая пожилая женщина. — Опасность подстерегала ее даже здесь.

Она откинула с лица черные кудри и поправила нить бусин на шее. Я заметил на ее больших пальцах витиеватые серебряные кольца. Своим необычным видом она чем-то напоминала Мэриан. Судя по всему, эта гостья приехала откуда-то издалека.

— Твоя констатация фактов нам не поможет, Арелия, — огрызнулась тетя Дель.

Она повернулась к Рис.

— Что с ней происходит? Ты видишь что-нибудь?

Глаза Рис были закрыты. По лицу текли слезы.

— Я ничего не вижу, мама.

Тело Лены дернулось. Она закричала. По крайней мере, ее рот открылся в безмолвном крике боли. Я не выдержал.

— Почему вы ничего не делаете? Помогите ей!

Ларкин с изумлением посмотрел на меня и тихо прошептал:

— Зачем ты приперся в наш дом? Вали отсюда быстрее! Здесь сейчас очень опасно!

Чародеи начали поворачиваться ко мне, но Мэкон в отчаянии прикрикнул:

— Сконцентрируйтесь на ритуале!

Его голос вознесся над другими. Он произносил латинские слова все громче и громче, пока не перешел на крик.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Кровь моей крови — защита твоя.

Чародеи сжали руки друг друга, стараясь увеличить магическую силу. Но это не помогало. Лена по-прежнему металась на столе. Ее безмолвный крик ужаса рвал мое сердце на части. Кошмар превратился в реальность. Ни Мэкон, ни остальные не могли остановить ее страдания. Я должен был вмешаться. Поднырнув под руками Рис и Ларкина, я бросился к столу.

— Итан, нет!

Войдя в круг, я услышал крик — зловещий, неотступный, словно вой ветра. Или это был чей-то голос? От стола меня отделяло лишь несколько шагов. Но дистанция вдруг растянулась на миллион миль. Что-то отталкивало меня назад с небывалой силой. Мне вспомнилось, как Ридли заморозила меня. Однако эта сила была намного мощнее. Но я должен был преодолеть ее.

«Я иду! Лена, держись!»

Словно в прежних ночных кошмарах, я отчаянно пытался прорваться. Небо над головой превратилось в черную бездну, которая начала вращаться. Я закрыл глаза и прыгнул. Наши пальцы соприкоснулись. Ее голос вернулся.

«Итан, я...»

Пространство внутри круга стало жерлом торнадо. Ветер жалил наши лица. Воронка вихря поднималась к небу, если только это был небосвод. Скорее, в непроглядную Тьму. Внезапно что-то лопнуло. Бесшумный взрыв отшвырнул дядю Мэкона, тетю Дель и всех остальных к едва заметным стенам зала. В то же мгновение черный столб торнадо, бушевавший в ритуальном круге, унесся в пустоту над нами. На этом все закончилось. Вместо высокой башни замка я увидел обычную мансарду с открытым окном под сводом крыши. Лена лежала на полу. Ее лицо закрывали разметавшиеся волосы. Она была без сознания. Но ее грудь вздымалась и опадала. Она была жива! Она дышала!

Мэкон поднялся на ноги и изумленно посмотрел на меня. Затем он подошел к окну и закрыл обе ставни. Тетя Дель повернулась ко мне. По ее лицу бежали слезы.

— Если бы я не видела этого сама...

Встав на колени рядом с Леной, я прикоснулся к ее запястью. Она не шевелилась, но мои пальцы чувствовали нитевидный пульс. Охваченный неодолимой слабостью, я лег рядом с ней на пол. Семейство Лены обступило нас.

— Я же говорил вам, что мальчишка обладает силой.

— Это невозможно. Он смертный. Он не чародей.

— Неужели смертные способны разрывать Круг крови? Как он сумел отразить такую мощную атаку? Как смог противостоять Mentem Interficere, который рассеял все наши заклятия, наложенные на Равенвуд.

— Я не знаю, но здесь должно быть какое-то объяснение.

Тетя Дель приподняла руку.

— Evinco, contineo, colligo, includo.

Открыв глаза, она устало покачала головой.

— Мэкон! Дом все еще связан нашими чарами. Я чувствую это. Но она все равно добралась до Лены.

— Конечно добралась. Разве мы можем удержать ее от контактов с ребенком?

— Сэрафина обрела невиданную силу. Когда Рис посмотрела в глаза Лены, она увидела ее.

Голос тети Дель дрожал от страха.

— Напав на нас в ночь Хеллоуина, она многое дала нам понять, — проворчал Мэкон.

— И что она дала нам понять?

— На что она способна.

Я почувствовал чью-то руку на своей макушке. Она погладила мои волосы и медленно переместилась ко лбу. Мне хотелось дослушать их разговор, но рука вызывала дремоту. Я с удовольствием пополз бы домой к своей постели.

— И против чего она бессильна.

Я приподнял голову. Арелия натирала мои виски. Мне показалось, что она роется в моем сознании, ищет что-то в нем, как в ящике комода, — словно пытается найти потерянную пуговицу среди старых носков.

— Она поступила глупо, — произнесла пожилая женщина. — Совершила большую ошибку. Мы узнали именно то, что нам требовалось.

— Значит, ты согласна с Мэконом? — спросила тетя Дель. — Мальчик обладает силой?

Она явно не верила в такую возможность.

— Нет, ты была права, Дельфина, — ответил Мэкон Равенвуд. — Здесь требуется другое объяснение. Он смертный. А как мы знаем, смертные не обладают магической силой.

Мне показалось, что он пытается убедить не столько других, сколько самого себя. Неужели его до сих пор терзали сомнения? Встречаясь на болотах с Эммой, Мэкон утверждал, что я обладаю непонятной силой. Пока я не чувствовал ее. Если она и была, то никак не проявлялась в моей жизни. Я знал, что не принадлежу к чародеям.

— Ты можешь связать дом другими чарами, — взглянув на Мэкона, сказала Арелия. — Но я твоя мать и скажу тебе откровенно: ты можешь привести сюда всех Дачанис и Равенвудов, растянуть Круг крови на весь этот захолустный край и использовать самые мощные чары Vincula. Однако нынешней ночью Лену спас не дом, а ее парень. Я никогда не думала, что такое возможно. Ни один чародей не может встать между ними.

— Ну это мы еще посмотрим! — ответил Мэкон.

Он был зол, но не посмел перечить матери. Я так устал, что меня уже ничто не волновало. Я даже не мог поднять голову. Кажется, Арелия прошептала мне что-то на ухо. Она снова говорила на латыни, но слова звучали по-другому.

Cruor pectoris mei, tutela tua est!

Кровь сердца моего — защита твоя!

 

01.11

НАДПИСИ НА СТЕНЕ

Утром я не сразу понял, куда меня занесло. Взгляд скользнул по надписям, покрывавшим стены, по старой железной кровати, окну и зеркалу, исписанному черным фломастером. Вспомнив события ночи, я осторожно приподнял голову. Лена спала. Ее ступни свешивались с кровати. Попытавшись встать, я едва не охнул от боли. Мышцы спины затекли от сна на полу. Я не помнил, как оказался в комнате Лены. Неужели нас принесли сюда из мансарды?

Внезапно на моем мобильном телефоне включился будильник. В обычные дни он помогал мне проснуться, чтобы на третий окрик Эммы я уже мог встать с постели. Но сегодня вместо трубной «Богемской рапсодии» зазвучала другая песня. Лена села на постели, испуганно моргая глазами.

— Что случилось?

— Тише. Слушай.

Слова знакомой песни изменились.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,

Шестнадцать раз искать ответ.

Шестнадцать близких встанут в круг,

Шестнадцать ран, спасет лишь друг.

— Выключи ее!

Она схватила мой телефон и отключила будильник. Но песня все равно продолжала звучать.

— Мне кажется, она о тебе. Твои родственники тоже стояли в круге.

— Я чуть не умерла этой ночью. Мне отвратительно все, что пришлось пережить. Меня тошнит от тех жутких вещей, которые начали происходить со мной. Возможно, твоя глупая песня не обо мне, а о тебе. Ты здесь единственный шестнадцатилетний.

Лена приподняла руку вверх и, расстроено хмыкнув, раскрыла ладонь. Затем она сжала кулак и слегка ударила им по полу, словно убивала паука. Музыка тут же стихла. Сегодня с Леной лучше было не шутить, и, честно говоря, я не винил ее. Ее лицо было зеленоватого оттенка, она дрожала — в общем, выглядела еще хуже, чем Линк наутро после того, как, поддавшись на уговоры Саванны, выпил целую бутылку мятного ликера из буфета ее матери. Помнится, это был последний день занятий перед зимними каникулами. Хотя с тех пор прошло три года, он все еще не мог смотреть на мятные конфеты.

Волосы Лены торчали во все стороны. Глаза распухли от слез. Так вот, значит, как девушки выглядят по утрам. Я никогда не видел ее такой. Мне не хотелось думать об Эмме и о той расплате, которая ожидала меня при возвращении домой. Я сел на постель, перетащил Лену к себе на колени и пригладил ладонью ее волосы.

— Все хорошо?

Она закрыла глаза и уткнулась в мой спортивный свитер. Я знал, что от меня несет, как от дикого опоссума.

— Почти.

— Пока я несся сюда, всю дорогу слышал, как ты кричала.

— Кто бы мог подумать, что кельтинг спасет мою жизнь.

Я, как обычно, ничего не понял.

— Что за кельтинг?

— Это способ, которым мы общаемся друг с другом на расстоянии. Неважно, где находится человек. Не все чародеи умеют использовать кельтинг. Мы с Ридли постоянно так переговаривались, пока учились вместе в школе.

— Ты же говорила, что прежде у тебя ни с кем не получалось так общаться.

— Не получалось со смертными. Дядя Мэкон говорит, что это большая редкость.

«Мне нравится кельтинг».

Я прижал ее к себе. Лена оттолкнула меня.

— Мы получили эту способность от кельтской линии нашего семейства. Раньше чародеи применяли кельтинг во время гонений и судов над ведьмами. В Штатах его называли «шепотом».

— Почему же я могу тебе «шептать»? В моем роду не было ни кельтов, ни чародеев.

— Не знаю. Это действительно какая-то аномалия. Кельтинг не предназначен для общения со смертными.

Естественно, не предназначен.

— А ты не находишь это странным? Мы разговариваем с помощью кельтинга. Я провел Ридли через магический барьер Равенвуда. Вчера твоя бабушка сказала, что я могу защищать тебя от многих бед. Разве такое возможно? Я же не чародей. Мои родители отличаются от большинства людей, но не до такой степени.

Она склонилась к моему плечу.

— Возможно, необязательно быть чародеем, чтобы обладать магической силой.

Я заправил локон за ее красивое ушко.

— Возможно, нужно лишь влюбиться в кого-то.

Я просто сказал то, что думал. Никаких глупых шуток, никакого перехода на другую тему. Меня нисколько не смутило мое признание, потому что оно было искренним. Я влюбился. Точнее, я всегда был влюблен в нее. Наверное, Лена догадывалась о моих чувствах. Или узнала о них сейчас. Неважно. Обратной дороги уже не было. Во всяком случае, для меня. Она взглянула мне в глаза, и целый мир исчез. Остались только мы. Словно мир и состоял лишь из нас. Никакой магии для этого не требовалось. Просто счастье смешалось с печалью. Так случалось всегда, когда я находился рядом с ней.

«О чем ты подумала?»

Она улыбнулась.

«А ты не догадываешься? Тогда прочитай мой ответ».

Внезапно на стене появилась надпись. Не сразу, а слово за словом:

Ты здесь

не единственный

влюбленный.

Надпись возникла сама по себе — тот же почерк, те же черные завитушки, как и на всех других стенах. Щеки Лены зарумянились, и она прикрыла лицо ладонями.

— Меня всегда смущало, что все мои мысли в конечном счете превращались в надписи на стенах.

— Тебе не хотелось бы этого?

— Нет.

«Не нужно смущаться».

Я отвел ее руки от лица.

«Потому что я испытываю к тебе такие же чувства».

Глаза Лены были закрыты. Я склонился, чтобы поцеловать ее в губы. Этот легкий поцелуй напоминал дуновение. Но мое сердце забилось в бешеном темпе. Она открыла глаза и улыбнулась.

— Расскажи мне о прошлой ночи. Я хочу услышать, как ты спас мою жизнь.

— Я даже не помню, как попал в твою комнату. Сначала мне не удавалось найти тебя. По вашему дому бродили толпы странных людей. Я даже подумал, что вы устроили костюмированный бал.

— На самом деле их не было.

— Я догадался.

— И как ты нашел меня?

Она опустила голову мне на колени и с улыбкой посмотрела на меня снизу вверх.

— Ты прискакал на белом коне и спас меня от верной смерти? Ты вырвал мое тело из рук злой темной чародейки?

— Не шути. Я чуть не умер от страха. Скакуна, конечно, не было. Меня привела к тебе твоя собака.

— Последнее, что я запомнила, — это слова дяди Мэкона о ритуале.

Лена задумчиво взъерошила волосы.

— А что за круг они создавали? — спросил я.

— Круг Sanguinis. Круг крови.

Я с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Мне вспомнилось гадание Эммы на куриных костях. Вряд ли я вынес бы вид настоящей куриной крови. Хотя откуда мне было знать, что они использовали куриную кровь?

— Я не видел там никакой крови.

— Не настоящей, дурачок! Под «кровью» понимается родство. Если помнишь, на празднике присутствовала вся моя семья.

— Да, верно. Извини.

— Я уже говорила тебе, что в ночь на Хеллоуин творится самое мощное колдовство.

— И чем вы занимались в этом круге?

— Мэкон хотел сплести для Равенвуда новые защитные чары. Наш дом всегда находится под их защитой, но на каждый Хеллоуин эти чары обновляются.

— И что-то пошло не так?

— Думаю, да. Мы создали круг. Затем я услышала, как дядя Мэкон сказал что-то тете Дель. Все начали кричать. Они называли имя какой-то женщины. Кажется, ее звали Сарой...

— Сэрафиной. Они говорили о ней и при мне.

— Сэрафина. Это ее имя? Я никогда не слышала о ней прежде.

— Она темная чародейка. Твои родственники выглядели очень... напуганными. Я никогда не слышал, чтобы твой дядя говорил таким дрожащим голосом. Тебе известно, что случилось? Неужели она действительно пыталась убить тебя?

На самом деле я боялся услышать конкретный ответ.

— Не знаю. Я помню только голос. Мне казалось, что кто-то говорил со мной издалека. Но у меня в голове не осталось ни слова.

Она поерзала на моих коленях и неуклюже прижалась ко мне. Я почувствовал стук ее сердца. Как будто маленькая птица порхала в тесной клетке. Мы не смотрели друг на друга, но наслаждались нашей близостью — невероятным ощущением, в котором оба так нуждались в это утро.

— Итан, мы теряем время понапрасну. Она может быть кем угодно. Мне кажется, она пришла за мной, потому что я должна уйти во Тьму. Через четыре месяца...

— Нет.

— Что нет? Это все, что ты можешь сказать о самой худшей ночи в моей жизни? Я, между прочим, чуть не умерла.

Она отодвинулась от меня.

— Подумай сама, — возмутился я. — Разве эта Сэрафина охотилась бы за тобой, если бы ты была на стороне плохих? Нет. И будь ты плохой, хорошие не подали бы тебе руки. Посмотри на Ридли. Никто в твоей семье не постелил бы для нее коврик с надписью «Добро пожаловать, милочка!».

— Никто, кроме тебя, недотепа, — согласилась Лена.

Она игриво ткнула кулаком мне в ребра.

— Точно. Просто я не чародей. Я ничтожный смертный. И ты сама говорила, что если бы Ридли велела мне спрыгнуть с обрыва, я сделал бы это.

Лена откинула голову назад и встряхнула волосы.

— Обычно матери учат своих сыновей не поддаваться стадному инстинкту. Наверное, твоя мама тоже когда- то спрашивала тебя: «Итан Уот, а если бы твои друзья решили спрыгнуть с обрыва, ты тоже прыгнул бы вместе с ними?»

Несмотря на переживания прошлой ночи, я вдруг почувствовал себя безумно счастливым. Или, возможно, у Лены улучшилось настроение и это как-то передалось мне. В последние дни между нами циркулировал такой поток силы, что часто трудно было отделить ее эмоции, желания и даже мысли от моих. Мне снова захотелось поцеловать ее.

«Ты пойдешь к Свету».

Я прильнул к ее губам.

«Обязательно к Свету».

Она прижалась ко мне, и мы замерли в долгом поцелуе. Я нуждался в ней, как в воздухе. Мне требовалась эта близость. Я ничего не мог с собой поделать. Наши тела сплелись. Я чувствовал ее дыхание. Казалось, что сердце Лены билось прямо в моей груди. Каждая клетка моего тела пылала. Волосы встали дыбом. Ее черные локоны змеились по моим рукам, и она медленно поддалась мне. Каждое ее прикосновение было как удар электричества. Я мечтал об этом с момента первой встречи — еще в те дни, когда видел ее только во сне. Кульминация чувств обожгла меня огненной молнией. Мы стали одним существом.

«Итан?»

Ее голос в моей голове обрел настойчивые нотки. Я понял, что больше не смогу сдерживать такое напряжение. Кожа Лены была мягкой и теплой. Но электрические удары усилились. Наши губы болели от неги. Мы едва не кусали друг друга. Кровать затряслась и поднялась в воздух. Я мог бы поклясться, что она раскачивалась под потолком, как маятник. В какой-то момент мне почудилось, что мои легкие вот-вот взорвутся. Кожа начала леденеть. Свет в комнате то вспыхивал, то угасал. Предметы закружились перед глазами. Затем мир померк. Я не знал, моя ли в том вина или просто отключилось электричество.

«Итан!»

Кровать рухнула на пол. Я услышал звон разбитого стекла, но звук угас на расстоянии. Откуда-то издалека донесся плач. Затем, после провала в памяти, я услышал голос:

— Что случилось, Лена Бина? Почему ты такая печальная?

Я почувствовал на своей груди маленькую ладонь ребенка. От руки девочки шло тепло. Оно проникало в меня все глубже, и окружающее пространство постепенно перестало вращаться. Дыхание восстановилось. Я открыл глаза и увидел Райан.

В висках пульсировала боль. Лена сидела рядом. Ее голова, как и час назад, прижималась к моей груди. Только на этот раз окно в ее комнате было разбито, кровать сломана, и передо мной стояла маленькая десятилетняя девочка. Лена, все еще шмыгая носом, отодвигала от меня осколки разбитого зеркала и обломки кровати.

— Ты, наверное, уже догадался, кто такая Райан?

Она улыбнулась и вытерла рукой глаза. Посмотрев на девочку, Лена с гордостью добавила:

— Она тауматург. В нашей семье никогда еще не было такой уникальной личности.

— Это что значит? — спросил я, потирая голову. — Какое-то чародейское название для целителей?

Лена кивнула и поцеловала Райан в щеку.

— Что-то вроде этого.

 

27.11

ТАКОЙ ОБЫЧНЫЙ СЕМЕЙНЫЙ ПРАЗДНИК

После Хеллоуина наступил период, похожий на затишье. Мы погрузились в рутину, хотя и понимали, что часы по-прежнему тикают. По утрам я уходил за два квартала, чтобы скрыться от Эммы, затем ко мне подъезжала Лена на своем катафалке, Страшила Рэдли встречал нас у «Стой-стяни» и следовал за нами до школы. В буфете «Джексона» к нашей паре подсаживался только Линк. Иногда это позволяли себе Винни Рейд, член школьного дискуссионного клуба (из-за чего общаться с ним было непросто), и Роберт Лестер Тэт, который два года подряд выигрывал «Орфографическую пчелу» нашего штата. В основном же мы проводили перемены на трибуне спортивного зала, где за нами шпионил директор Харпер. По вечерам, уединившись в городской библиотеке, мы перечитывали письма Женевьевы и Итана Картера Уота. Я все еще надеялся, что Мэриан сжалится над нами и даст какую-нибудь зацепку. Развратная кузина-сирена, с леденцом и мертвящей хваткой, исчезла из Гэтлина. Внезапные бури и зловещие черные облака обходили нас стороной. Мэкон больше не приглашал меня на феерические ужины. Короче, чудеса закончились.

Кроме одного. Кроме самого важного волшебства. Я был влюблен в прекрасную девушку, которая испытывала ко мне ответные чувства. Такое со мной было впервые. Меня восхищал не ее чародейский дар, а сам факт ее существования. В моей жизни появилась чудесная и потрясающая Лена! Каждый день был великолепным, хоть и дарил мне новые волнения.

Особых происшествий не было, пока не случилось то, что невозможно было предугадать. Эмма пригласила Лену на ужин в День благодарения.

— Ты согласна? Вот не ожидал, что ты захочешь прийти к нам на День благодарения. Это будет жутко скучный ужин.

Меня одолевала тревога. Эмма явно что-то замышляла. Но Лена улыбнулась, и я расслабился. У нее была восхитительная улыбка. Каждый раз, видя ее, я словно попадал в иной прекрасный мир.

— А я думаю, что мне понравится.

— Ты просто никогда не бывала в моем доме на День благодарения.

— Я вообще ничего не знаю об этом празднике. Чародеи не отмечают его. Это праздник смертных.

— Ты шутишь? Неужели ты никогда не пробовала индюшку на День благодарения? Или тыквенный пирог?

— Вообще ничего.

— Надеюсь, ты не переела во время обеда?

— Думаю, нет.

— Прекрасно.

Я заранее предупредил Лену, чтобы она не удивлялась, когда Сестры начнут заворачивать бисквиты в салфетки и укладывать их в сумочки. Или когда моя тетя Кэролайн и Мэриан потратят полвечера на спор о местоположении первой публичной библиотеки в США. Впрочем, их беседа могла касаться и правильных пропорций в приготовлении краски «Зеленая южная» (две части черной «Янки» и одна часть желтой «Мятеж»). Тетя Кэролайн работала в Саванне главным хранителем музея. В отличие от мамы, которая специализировалась на амуниции и сражениях Гражданской войны, она посвятила свою жизнь архитектуре. Конечно, главной опасностью для Лены была Эмма. Моя сумасшедшая родня, Мэриан и Харлон Джеймс были в этом смысле лишь довеском.

Стоило бы рассказать ей еще об одной детали. Вполне возможно, что мой отец появится на ужине в пижаме. Но объяснить такое его поведение мне было трудно.

Дело в том, что Эмма относилась ко Дню благодарения очень серьезно, и в данном случае под этим, в числе прочего, подразумевались два момента. Во-первых, мой отец должен был присоединиться к гостям за праздничным столом. (Впрочем, из своего кабинета он и в этот день намеревался выйти только после наступления темноты, не делая особого исключения ради такого дня.) Во-вторых, никаких «Шредид вит». Это был абсолютный минимум, который потребовала от него Эмма. Взамен — в честь пришествия отца в повседневный мир обычных людей — она намеревалась устроить пиршество с огромным количеством блюд. Индейка, вареный картофель с подливкой, жареные бобы и кукуруза со сметаной, сладкая картошка с алтеем, медовая ветчина и бисквиты, тыквенный и лимонный пироги (хотя после той ночи на болоте мне казалось, что она готовила все это не для нас, а для дяди Эбнера).

Я вспомнил, как чувствовал себя во время первого визита в дом Равенвуда. Теперь наступила очередь Лены. Она откинула с лица волосы, и я с сочувствием погладил ее по подбородку,

«Ты готова?»

Она нервно поправила на бедрах черное платье.

«Если честно, то нет».

«Тогда мужайся».

Я с усмешкой толкнул дверь.

— Отступать уже поздно.

В доме стояли запахи моего детства: вареной картошки и праздничной суматохи.

— Итан Уот, это ты? — донесся голос Эммы.

— Да, мэм.

— Ты пришел со своей девушкой? Веди ее сюда. Мы хотим посмотреть, как она выглядит.

Плита шипела, кастрюли булькали. Эмма стояла перед ними в своем слесарном фартуке, сжимая в каждой руке по деревянной ложке. Бабушка Пру бродила вокруг стола, тыкая пальцами в чашки с кушаньями. Мерси и Грейс играли за столом в «Скрэббл», не слишком заботясь о правилах.

— Не стой там столбом. Веди ее сюда.

Я почувствовал, как от волнения напряглись мои мышцы. Поведение Эммы и Сестер было непредсказуемым. Я по-прежнему не понимал, почему Эмма настояла на приглашении Лены. Мы вошли в комнату.

— Очень рада познакомиться с вами, — приветливо сказала Лена.

Эмма вытерла руки о фартук и осмотрела ее с головы до ног.

— Так вот кто прибрал к рукам моего мальчика! Наш почтальон был прав. Она красивая, как картинка.

Мне почему-то подумалось, что Карлтон Итон рассказал ей об этом во время их поездки на Топкий ручей. Лена слегка покраснела.

— Спасибо.

— Мы слышали, что ты устроила хорошую встряску всей школе, — с улыбкой сказала бабушка Грейс.— Это правильно. Хотя я понятия не имею, чему там вас, детишек, учат.

Мерси приставила к своим буквам еще одну костяшку и сложила слово. 3-у-д-ь. Грейс склонилась к столу и прищурилась.

— Мерси Лайн, ты снова плутуешь! Что за слово такое? Ну-ка придумай с ним фразу.

— У меня внутри зудь, уж так мне хочется добраться до тех белых кексов.

— Это слово пишется иначе.

Похоже, одна из них все-таки была лучше знакома с английским языком. Бабушка Грейс заменила одну букву на другую.

— Не зудь, а зуть!

Мое предположение оказалось ошибочным.

«Ты не преувеличивал».

«Я же говорил».

— Это Итан вернулся?

Тетя Кэролайн вошла в комнату с распростертыми объятиями.

— Скорее обними свою тетю!

Меня всегда ошеломляло ее сходство с мамой — те же длинные, зачесанные назад каштановые волосы, такие же карие глаза. Но если моя мама предпочитала ходить босиком и носила потертые джинсы, то тетя Кэролайн поддерживала образ южной красавицы, неизменно одеваясь в открытые платья или обтягивающие свитера. Я думаю, ей нравилось наблюдать, как меняются лица людей, когда они узнают, что она не какая-то там домохозяйка, а главный хранитель исторического музея.

— Ну, как дела у вас на Севере?

Тетя всегда называла Гэтлин севером, поскольку Саванна находится южнее.

— Пока нормально. Вы привезли пралине?

— Как всегда.

Я взял Лену под руку и подтянул ее к нам.

— Лена, это моя тетя Кэролайн и мои бабушки Пруденс, Мерси и Грейс.

— Я очень рада познакомиться с вами.

Она протянула руку, но тетя Кэролайн заключила ее в объятия. Затем мы услышали, как хлопнула передняя дверь.

— С Днем благодарения.

Мэриан вошла, неся в руках блюдо с запеканкой и тарелку с традиционным пирогом.

— Что я тут уже пропустила?

— А вот и она!

Бабушка Пру торопливо заковыляла к ней и обвила руками ее предплечье.

— Ты что-нибудь знаешь о бельчатах?

— Так! Вы все! Ну-ка, выметайтесь из моей кухни. Мне нужно пространство, чтобы поколдовать над продуктами. Кстати, Мерси Стэтхам, я видела, как ты съела мое печенье!

Бабушка Мерси пригнула голову и на секунду перестала хрустеть. Лена взглянула на меня, пытаясь скрыть улыбку.

«Я могу позвать Кухню».

«Поверь мне, Эмма не нуждается в помощи, когда готовит еду. В этом она сама маг и волшебник». Все дружной толпой направились в гостиную. Тетя Кэролайн и бабушка Пру делились мыслями о том, как выращивать хурму на веранде. Грейс и Мерси все еще спорили о правописании слова «зуд», апеллируя к Мэриан как к третейскому судье. Это зрелище могло бы свести с ума любого человека. Но, взглянув на Лену, зажатую между Сестрами, я увидел на ее лице счастливую улыбку.

«Просто замечательно!»

«Ты шутишь?»

Неужели ей нравилось такое семейное торжество? Кастрюльки, костяшки с буквами и старушечья перебранка? Конечно, я не знал, что творилось у чародеев на всеобщих сборах, но вряд ли нечто подобное.

«По крайней мере, тут никто не собирается убивать своих родственников».

«Дай им еще пятнадцать минут».

Я оглянулся и увидел Эмму, стоявшую в дверном проеме. Она смотрела на Лену. У меня не осталось никаких сомнений. Она явно что-то задумала.

Ужин на День благодарения проходил по той же схеме, что и в прежние годы, но новые детали все же появились. Отец сидел в мятой пижаме, стул мамы пустовал, а я сжимал под столом руку своей девушки. Последнее вызывало у меня самые волнующие переживания. Счастье и печаль смешались, превратившись в сладкую грусть. К сожалению, сосредоточиться на этом чувстве я смог лишь на секунду. Как только прозвучало слово «аминь», Сестры начали красть бисквиты, Эмма навалила в наши тарелки вареную картошку, а тетя Кэролайн решила вовлечь всех в общую беседу.

Я понимал, чем объяснялась эта суета. Им казалось, что за множеством действий, разговоров и пирогов опустевший стул мамы будет не так заметен. Но для этого не хватило бы всех пирогов на нашей планете — даже если бы их выпечкой руководила Эмма. Уловив мое настроение, тетя Кэролайн попыталась отвлечь меня вопросами о школе.

— Итан, что тебе будет нужно в этом году для реконструкции? Я привезла пару камзолов на твой рост. Оставлю их в мезонине.

— И не напоминайте мне об этой реконструкции.

Я почти забыл, что для зачета по истории мне надлежало участвовать в воссоздании битвы на Медовом холме. Каждый февраль в Гэтлине проводилась реконструкция событий Гражданской войны. Фактически это был единственный повод для привлечения туристов в наш город.

Лена потянулась за куском пирога.

— Я не понимаю, почему исторические реконструкции считаются таким важным делом: Для воссоздания сражений, случившихся столетия назад, требуется столько усилий. Не проще ли прочитать о них в книгах?

«Ой-ой-ой!»

Бабушка Пру едва не задохнулась от возмущения. Наверное, она посчитала слова Лены настоящим оскорблением.

— Они же сожгли вашу школу! Сровняли ее с землей! Там у себя на Севере они не учат никакой истории. И никакие учебники не расскажут вам о настоящей войне за Юг. Вам надо увидеть это самим! Каждый из вас, детки, должен понять, как страна, завоевавшая независимость во время революции, вдруг повернулась против себя в кровопролитной войне.

«Итан! Сделай что-нибудь. Попробуй сменить тему!»

«Слишком поздно. Но ты не волнуйся. Она сама скоро перейдет на "звездный стяг, покрытый блестками"».

Мэриан соорудила бутерброд из ветчины и двух половинок бисквита.

— Миссис Стэтхам абсолютно права. Гражданская война разделила не только страну, но и семьи. Часто случалось и так, что брат шел против брата. Это трагическая глава в американской истории. Погибло свыше полумиллиона человек, хотя многие из них умерли от болезней, а не от ран, полученных в битвах.

— Трагическая глава, — кивнув, добавила бабушка Пру. — Я как раз и хотела об этом сказать.

— Теперь та война никого не волнует, Пруденс Джейн.

Бабушка Грейс похлопала сестру по морщинистой руке. Та сердито дернулась.

— Не говори мне таких слов! Я просто хочу увериться, что дети смогут отличить свиное рыло от хвоста. На самом деле я выполняю работу их учителя. Школа могла бы заплатить мне за этот урок.

«Я предупреждал тебя. Не заводи моих бабушек».

«Больше не буду».

Лена неловко поерзала на сиденье.

— Я прошу у вас прощения. Возможно, вы нашли мои слова неуважительными. Но это не так. Я просто не была знакома с теми, кто знал бы о войне так много, как вы.

«Прекрасное начало. Если под знаниями ты имела в виду одержимость».

— Не смущайся, сладкое сердечко. В подобных случаях Пруденс Джейн всегда так бушует, что пачкает свои панталоны.

Бабушка Грейс подтолкнула локтем притихшую сестру.

«Вот почему мы подливаем виски ей в чай».

— Или это у тебя от того арахисового коржа, который привез Карлтон?

Бабушка Пру примирительно взглянула на Лену.

— Наверное, я переела сладкого.

«Ее и за уши не оттащишь от сластей».

Мой отец прочистил горло. Все выжидающе повернулись к нему. Но он лишь рассеянно перекатывал по тарелке вареную картофелину. Лена увидела в этом возможность для перемены темы.

— Мистер Уот! Итан говорил, что вы писатель. Какие книги вы пишете?

Мой отец молча посмотрел на нее и снова уставился в тарелку. Возможно, он даже не понял, что Лена задала ему вопрос,

— Митчелл работает над новой книгой, — пояснила Эмма. — Она будет самой большой и, наверное, самой важной из всех его произведений. Он автор многих книг. Сколько их уже, Митчелл?

Она говорила с ним, как с ребенком. Ей было прекрасно известно, сколько книг написал мой отец.

— Тринадцать, — тихо ответил он.

Лена, конечно, не могла оценить это коммуникативное достижение моего отца. Но я-то посчитал такое его поведение настоящим прорывом. Лишь взглянув на папу — на его всклокоченные волосы и черные круги под глазами, я расстроился. Когда он успел так надорваться?

— И о чем ваша новая книга? — спросила Лена.

Внезапно мой отец оживился. Он словно вернулся со звезды в реальный мир.

— Это история любви. На самом деле в книге рассказывается о путешествии. Мне хочется написать солидный американский роман. Позже критики назовут его кульминацией моей карьеры. Но сейчас я не могу рассказывать о сюжете. Поверьте, не на этой стадии. Не сейчас, когда я так близок... к...

Он стал запинаться. Затем совсем замолчал, как будто кто-то щелкнул выключателем на его спине. Я понял почему. Он смотрел на опустевший стул мамы. Эмма встревоженно нахмурилась. Тетя Кэролайн попыталась спасти вечер и отвлечь всеобщее внимание от поникшей фигуры отца.

— Лена, а откуда ты приехала в Гэтлин?

Я не услышал ответ. Все звуки исчезли. Мир медленно заскользил перед моими глазами, то расширяясь, то сжимаясь, теряя очертания, как горизонт за волнами горячего воздуха.

Затем...

Люди в гостиной застыли, словно на картинке. Я замер. Мой отец тоже замер. Его глаза сузились. Губы округлились, будто он намеревался произнести какое-то слово, которому не суждено было сорваться с языка. Он все еще смотрел на тарелку с вареной картошкой. Сестры, тетя Кэролайн и Мэриан оцепенели, как статуи. Даже воздух казался неподвижным. Маятник дедушкиных часов остановился на половине взмаха.

«Итан? С тобой все в порядке?»

Я хотел ответить ей, но не мог. Ощущение было сродни тому, когда Ридли скрутила меня смертельными чарами. В тот раз я чуть не умер от холода. Сейчас я тоже был будто заморожен, но чувствовал себя довольно комфортно.

— Это я так сделала? — громко спросила Лена.

Ей смогла ответить только Эмма:

— Остановила время? Ты? Скорее моя жареная индюшка проглотила бы аллигатора.

Она насмешливо фыркнула.

— Нет, это не твоя работа, детка. Здесь постарались более великие, чем ты. Мои предки решили, что пришла пора для нашей беседы. Мы должны поговорить как женщина с женщиной. Сейчас нас никто не слышит.

«Кроме меня. Я все слышу».

Мне не удавалось произнести ни слова. Я слышал, но не мог говорить.

Эмма посмотрела на потолок.

— Спасибо тебе, тетя Делила. Я ценю твою помощь.

Она подошла к буфету и отрезала кусок тыквенного пирога. Положив его на красивую китайскую тарелку, Эмма поставила свой дар в центр стола.

— Оставляю это подношение для тебя и Великих. Не забывайте о том, что я делаю для вас.

— Что тут происходит? И что именно вы делаете для них?

— На самом деле им уже ничем не поможешь, — прошептала Эмма. — Это я выпрашиваю для нас дополнительное время.

— Вы чародейка?

— Нет, я простая ясновидящая. Я вижу то, что требуется увидеть, и то, чего не может увидеть никто другой.

— Как же вы остановили время?

Лена рассказывала мне, что некоторые чародеи умели влиять на время — но только самые могущественные из них.

— Такая магия для меня недоступна. Иногда я прошу Великих о какой-нибудь услуге, и тетя Делила делает мне одолжение.

Мне показалось, что слова Эммы смутили или напугали Лену.

— Кто такие Великие?

— Великие — это моя семья из Иномирья. Время от времени они помогают мне, а если не могут, то приводят с собой других Великих.

Эмма склонилась через стол и посмотрела Лене в глаза.

— Почему ты не носишь браслет?

— Что?

— Разве Мелхиседек не дал тебе нить с бусинами? Я сказала ему, что ты должна носить ее и днем и ночью.

— Он дал мне этот амулет, но я сняла его.

— Почему ты решила ослушаться дядю?

— Мы с Итаном подумали, что браслет блокирует видения.

— Он действительно кое-что блокирует, если ты носишь его на руке.

— Для чего он предназначен?

Эмма профессиональным жестом гадалки, намеревающейся читать по линиям на ладони, взяла руку Лены.

— Детка, мне не нравится роль плохой вестницы. Но Мелхиседек и вся твоя семья не собираются говорить тебе правду. Никто из них. А тебе нужно многое узнать. Тебе следует приготовиться.

— Приготовиться к чему?

Взглянув в потолок, Эмма что-то прошептала себе под нос, а потом громко добавила:

— За тобой пришли, дитя. И это сила, с которой нужно считаться. Сила темная, как ночь.

— Кто? Кто пришел за мной?

— Ах, почему они не рассказали тебе сами? Всегда я оказываюсь крайней! Но Великие шепчут, что кто-то должен сообщить тебе правду, пока еще не слишком поздно.

— Какую правду? Кто пришел за мной?

Эмма расстегнула ворот блузки и вытащила небольшой мешочек, висевший у нее на груди. Сжав его в руке, она понизила голос, словно боялась, что их услышит кто- то посторонний.

— Темная Сэрафина.

— Кто она такая?

Эмма еще крепче сжала оберег.

— Твоя мать.

— Я ничего не понимаю. Мои родители погибли в аварии, когда я была еще ребенком. Маму звали Сара. Я видела ее имя на фамильном древе.

— Твой отец действительно умер. Однако мать жива, и это так же верно, как мы сейчас говорим друг с другом. А с фамильными древами у нас на Юге знаешь как бывает? Они претендуют на точность, но всегда грешат ошибками.

Леня побледнела. Я напрягся, пытаясь дотянуться до ее руки, но у меня дрогнул лишь палец. Тело будто бы окаменело. Я ничего не мог поделать, пока она падала в бездну отчаяния. Прямо как в наших кошмарах.

— Значит, она темная?

— Наитемнейшая из всех ныне живущих чародеев.

— Почему мой дядя не рассказал мне о ней? Почему бабушка говорила, что моя мать умерла? Почему они лгали мне?

— Существует одна правда и другая. Это две разные вещи. Я думаю, твои родственники пытаются защитить тебя. Они надеются, что у них хватит сил. Но Великие не уверены в этом. Я не хотела говорить тебе о матери, но Мелхиседек упрямый. Он будет молчать до конца.

— Почему вы помогаете мне? Я думала... что не нравлюсь вам.

— Дело не в моих симпатиях, дитя. Она пришла за тобой. И сейчас тебе не нужно отвлекаться по пустякам.

Эмма приподняла брови.

— Конечно, я волнуюсь за моего мальчика. Вы идете против преобладающей силы. Она мощнее вас обоих.

— Что это за сила? Вы имеете в виду мою мать?

— Не только. Вы с Итаном не справитесь.

Лена недоуменно поморщилась. Она не привыкла к таким загадочным ответам.

— С чем мы не справимся?

Эмма вздрогнула, словно кто-то похлопал ее по плечу.

— Что ты сказала, тетя Делила?

Она повернулась к Лене.

— У нас почти не осталось времени.

Маятник часов начал двигаться — медленно, едва заметно. Жизнь в гостиной возвращалась к прежнему ритму. Отец наконец моргнул — на что ему потребовалось несколько секунд. Его веки сомкнулись и начали раскрываться.

— Надень браслет. Тебе потребуется любая возможная помощь.

Время щелчком встало на место.

Я встряхнул головой, осматривая комнату. Взгляд моего отца был направлен в тарелку. Бабушка Мерси заворачивала в носовой платок очередной похищенный кусок пирога. Я поднял руки к лицу и пошевелил пальцами.

— Что за чертовщина тут случилась?

— Итан Уот! — сурово вскричала бабушка Грейс.

Эмма сделала себе бутерброд из ветчины и бисквитов.

Она нахмурилась, безмолвно призывая меня к порядку. Похоже, она не предполагала, что я услышу их тайный разговор с Леной. Ее взгляд означал: «Держи рот на замке, Итан Уот!»

— Не ругайся за столом, — добавила она вслух. — Ты для меня еще не слишком взрослый, чтобы я не смогла вымыть твой язык куском хозяйственного мыла. Что ты видишь перед собой? Ветчину и пироги. Индюшку и салаты. Я весь день старалась, готовила. Поэтому тебе придется все это съесть.

Я взглянул на Лену. Веселая улыбка пропала с ее лица. Она, как и мой отец, смотрела в тарелку.

«Лена Бина, вернись ко мне. Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Все будет в полном порядке».

Однако она была уже слишком далеко.

По пути домой Лена не произнесла ни слова. Когда мы подъехали к Равенвуду, она хлопнула дверью машины и молча направилась к крыльцу. Я не посмел пойти за ней. У меня голова шла кругом. Я не мог представить себе, что чувствовала сейчас Лена. Год назад я стал сиротой. Страшная трагедия. Но каково было девушке, которая внезапно узнала, что ее родная мать желала ей смерти?

Мама погибла, но это не значит, что она оставила меня в полном одиночестве. Я был связан с Эммой, отцом, Мэриан, другом Линком, Гэтлином, наконец. И я чувствовал присутствие мамы на каждой улице, в деревьях, в библиотеке, даже в нашей кладовке. А у Лены этого не было. Ее кораблю с малых лет обрубили канаты и отпустили в свободное плавание. Наверное, Эмма сравнила бы ее с отвязавшимся плотом на болоте. Я хотел стать якорем Лены, ее опорой. Однако в данный момент мне не приходило в голову, как я могу это сделать.

Она прошла мимо Страшилы, сидевшего у крыльца. Хотя пес бежал за машиной от самого города, он даже не запыхался. Пока Лена была в моем доме, Страшила ждал ее на нашей лужайке. Когда Эмма отправилась на кухню за жарким, я принес ему тарелку с едой. Кажется, псу пришлись по вкусу сладкий картофель и домашние десерты.

Услышав крик Лены в прихожей, я со вздохом вышел из машины и сел на крыльцо рядом с собакой. В висках пульсировала боль.

— Дядя Мэкон! Просыпайся! Дядя Мэкон, солнце уже село. Я знаю, ты не спишь!

Она кричала и в моей голове.

«Солнце село. Я знаю, ты не спишь!»

Я давно уже ждал того дня, когда Лена расскажет мне правду о Мэконе — примерно так, как она однажды рассказала о себе. Кем бы ни был ее дядя, он отличался от обычных чародеев, насколько мне было известно. В дневное время он спал, умел то появляться в разных местах, то исчезать. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что именно может стоять за всем этим. Однако сегодня мне не хотелось никаких разъяснений. Страшила выжидающе посмотрел на меня. Я вытянул руку, чтобы погладить его, но он отклонил голову в сторону, словно говоря, что это лишнее. Когда мы услышали звон стекла и громкий треск мебели, Страшила встал и побежал на шум. Я последовал за ним. Лена колотила руками и ногами в какую-то дверь на втором этаже.

Дом вернулся к прежнему состоянию полуразрушенного довоенного особняка. Наверное, этот вид нравился Мэкону больше всего. Честно говоря, древний замок меня тоже не вдохновлял. Я с радостью перевел бы время на три часа назад. Было бы неплохо, если бы дом Лены превратился в трейлер и мы просто сидели бы перед тарелкой с индюшкой, как все нормальные жители Гэтлина.

— Она моя мать? Моя родная мать?

Дверь распахнулась. В темном проеме появился Мэкон, похожий на растрепанную куклу. Я не верил своим глазам. Он был в мятой полосатой пижаме — или, скорее, в ночной сорочке. Покрасневшие глаза, бледная кожа, взъерошенные волосы. Он выглядел так, словно его переехал грузовик. Сейчас Мэкон напоминал моего отца, хотя даже в таком облачении вид у него был несколько изысканнее. К тому же мой папа напрочь отвергал ночные сорочки.

— Моя мать Сэрафина? — закричала Лена. — Это она пыталась убить меня на Хеллоуин? Почему ты не рассказал мне о ней?

Мэкон покачал головой и раздраженно провел рукой но волосам.

— Эмария!

Я бы многое отдал за то, чтобы посмотреть на поединок Мэкона и Эммы. В любом случае я бы поставил на Эмму.

Прежде чем Мэкон переступил порог и закрыл за собой дверь, я успел мельком увидеть спальню. Ее интерьер напоминал декорации к фильму «Призрак оперы»: кованые железные канделябры выше моего роста и широкая кровать с четырьмя высокими столбами. Полог был из серого и черного бархата, как и шторы, закрывавшие окна. На стенах — черные столетние гобелены, потертые от времени. Комната была чернильно-темной, от ее вида меня бросило в дрожь. Этот мрак казался не просто отсутствием света, а его полной противоположностью — зловещей Тьмой.

Мэкон переступил порог спальни, и в коридоре он уже оказался идеально одетым. Аккуратная прическа, тщательно выглаженные брюки и белая накрахмаленная рубашка. Я посмотрел на Лену. Метаморфоза не произвела на нее никакого впечатления. По моей спине пробежал холодок. Я вдруг понял, как сильно ее существование отличалось от жизни обычного подростка.

— Значит, моя мать жива?

— Боюсь, что мне не обойтись однозначными ответами. Все намного сложнее.

— Ты хочешь сказать, что у нее есть причины, чтобы убить меня? Когда ты собирался рассказать мне о ней? После того, как я буду объявлена?

— Только не начинай это по новому кругу, — со вздохом ответил Мэкон Равенвуд. — Ты не уйдешь во Тьму.

— Интересно, почему ты так думаешь? А мне тут сказали, что я дочь «наитемнейшей из ныне живущих чародеек». Как тебе это?

— Я понимаю, ты расстроилась. Здесь нужно многое объяснять. Конечно, я должен был рассказать тебе об этом сам. Но поверь, я пытался защитить тебя от зла.

Его слова еще больше рассердили Лену.

— Защитить меня? Ты говорил, что атака в ночь на Хеллоуин была организована незнакомыми темными. Ты не сказал, что на меня напала собственная мать! Что она жива! Что она пыталась уничтожить меня! Почему ты скрыл это?

— Мы не знаем, действительно ли она хотела убить тебя.

Рамки картин застучали по стенам. Лампы в нишах вдоль коридора начали гаснуть одна за другой. По оконным ставням замолотили капли дождя.

— Лена, перестань! — взмолился я. — В это время года не должно быть ураганов.

— О чем еще ты лгал? Что мне еще предстоит узнать? Мой отец тоже жив?

— К сожалению, нет.

Судя по его тону, Мэкон имел в виду очень печальное событие, о котором ему не хотелось рассказывать. Таким же тоном люди говорили со мной о смерти моей мамы.

— Ты обещал помогать мне! — дрожащим голосом вскричала Лена.

— Я делаю все, что могу, дорогая. Если будет нужно, то и жизнь отдам.

— Нет, не все! — возразила она. — Ты не рассказываешь мне о моих силах. Ты не учишь меня приемам защиты.

— Я не знаю масштаб твоих сил. Ты природная фея. Когда тебе понадобится что-то сделать, ты осуществишь это по-своему и в должное время.

— У меня не осталось времени. За мной охотится моя мать. Она жаждет моей смерти.

— Я уже говорил тебе, что мы не знаем, каковы ее намерения.

— А как ты объяснишь ее атаку в ночь на Хеллоуин?

— Тут возможны разные толкования. Мы с Дель пытаемся разобраться.

Мэкон шагнул к двери, собираясь вернуться в свою спальню.

— Тебе нужно успокоиться, дорогая. Мы поговорим об этом позже.

Лена посмотрела на вазу, стоявшую на подставке в конце коридора. Повинуясь ее взгляду, ваза понеслась к двери, ударилась о стену и разбилась на мелкие кусочки. Достаточно далеко от Мэкона, чтобы не причинить ему вреда, но довольно близко, чтобы он обратил внимание. Было ясно, что это произошло не случайно.

Лена не в первый раз теряла контроль над собой. Однако если раньше подобные вещи получались у нее непреднамеренно, то теперь это больше походило на целенаправленное действие. Мэкон повернулся к ней — так быстро, что я даже не уловил его движения. Через мгновение он уже стоял перед племянницей. Похоже, дядя был шокирован не меньше меня. Он тоже понял, что ваза разбилась о стену не случайно. Впрочем, и Лена, судя по выражению ее лица, удивилась своему поступку. Но Мэкон выглядел по-настоящему обиженным.

— Я же говорил, когда тебе понадобится что-то сделать, ты справишься с удивительной легкостью.

Он повернулся ко мне.

— Каждую неделю ее поведение будет становиться все опаснее. Ситуация изменилась. Не оставляй ее одну. Когда она в моем доме, я сам могу защитить ее. Но моя мать права. Возможно, ты поможешь ей лучше, чем я.

— Эй! Я вас слышу! — сказала Лена.

Она уже отчасти справилась с бурей эмоций и взглянула Мэкону в лицо.

Я знал, что позже она будет винить себя за этот поступок, но пока злость подавляла другие чувства.

— Не говорите обо мне с таким видом, как будто меня нет в этой комнате.

Еще одна лампочка взорвалась за спиной Равенвуда, но он даже не поморщился.

— Дядя, послушай! Мне нужно знать! За мной охотятся! Какими бы ни были причины Сэрафины, она ищет меня.

Они смотрели друг на друга: Равенвуд и Дачанис — представители двух ветвей одного фамильного древа чародеев. Мне показалось, что я могу оставить их наедине. Мэкон посмотрел на меня, и его взгляд сказал «да». Лена повернулась ко мне, и ее глаза сказали «нет». Она схватила меня за руку. Я почувствовал жжение. Она пылала внутри. Я никогда не видел ее такой разгневанной. Даже не верилось, что она еще не переколотила все окна в их доме.

— Ты знаешь, почему она охотится за мной?

— Этот вопрос...

— Дай догадаться! Он для меня очень сложен?

Они по-прежнему смотрели друг на друга. Волосы Лены развевались в воздухе. Мэкон вертел на пальце серебряное кольцо. Страшила лег на живот и пополз прочь. Умная собака. Мне тоже хотелось уйти подальше. Последняя лампа в коридоре погасла, и мы остались стоять в темноте.

— Ты должен рассказать мне все, что тебе известно о моих силах.

Это были ее условия. Мэкон вздохнул, и темнота понемногу начала рассеиваться.

— Лена, только не подумай, что я отказываюсь говорить о твоих врожденных талантах. После твоей маленькой демонстрации я понял, что ничего не знаю о способностях природной феи. Никто не знает. Я подозреваю, даже ты.

Слова дяди не убедили ее, но она прислушалась.

— В этом и заключается особенность природных фей. Отсутствие конкретных знаний является частью их дара.

Лена расслабилась. Битва закончилась. Она победила. Возможно.

— И что же мне делать?

Мэкон печально нахмурился. Такой же вид был у моего отца, когда в пятом классе ему пришлось объяснять мне процесс размножения птичек и пчел.

— Знакомство с силами предполагает неудачи и ошибки. Ты часто будешь испытывать злость и смущение. К счастью, в библиотеке имеются хорошие руководства и самоучители. Если хочешь, я поговорю с Мэриан, и она тебе поможет.

Я представил себе названия книг: «Возрастные проблемы. Справочник по чародейству для современной девушки», «Моя мама хочет убить меня: руководство по безопасности для подростков».

Похоже, впереди у нас были нелегкие времена.

 

28.11

DOMUS LUNAE LIBRI

— Разве сегодня праздник?

Открыв дверь, я увидел на пороге Мэриан. Честно говоря, ее визит был весьма неожиданным. Через минуту я уже сидел в ее старом автомобиле рядом с Леной. Мы ехали в библиотеку чародеев.

— Все как обещано. Первый день после Благодарения называется Черной пятницей. Его обычно не считают настоящим праздником, но он нерабочий и потому вполне подходит для нашей цели.

Мэриан была права. К домику Эммы, наверное, уже выстроилась очередь. Вполне возможно, что она будет раскладывать карты до самого рассвета. Во всяком случае, уже стемнело, а она еще не вернулась.

— У гэтлинской библиотеки выходной, поэтому библиотека чародеев открыта.

— Рабочие часы те же самые? — спросил я Мэриан, когда она свернула на главную улицу города.

— С девяти до шести, — кивнув, ответила она. — Но с девяти вечера до шести утра. Мои посетители стесняются появляться при свете дня.

— Не очень честно, — заметила Лена. — Гэтлинские смертные почти не читают книг, но им отведено гораздо больше времени.

Мэриан пожала плечами.

— Мне платит городская мэрия. Так что все претензии направляйте в высшие инстанции. Но представь, насколько бы тебе было сложнее, если бы в Гэтлине вообще не было Lunae Libri.

Я озадаченно почесал затылок.

— Не знаешь, что такое Lunae Libri? — с улыбкой спросила доктор Эшкрофт. — В вольном переводе с латинского — книги луны. Ты можешь называть их свитками чародеев.

На самом деле меня не волновали названия. Мне просто хотелось узнать, есть ли в этой библиотеке книги, которые дадут нам ответы на вопросы. К тому же времени у нас оставалось все меньше.

Когда мы выбрались из машины, я не поверил своим глазам. Мы припарковались в десяти шагах от Гэтлинского исторического общества. Моя мама обычно называла его «истерическим обществом». Это учреждение являлось штаб-квартирой ДАР. Мэриан остановила машину в тени — чуть дальше фонарного столба, около которого сидел Страшила Рэдли. Интересно, как он узнал, куда мы поедем?

— Здесь? Чародейские книги находятся в штаб-квартире ДАР?

— Это Domus Lunae Libri. То есть Дом книг луны! В этом здании находится гэтлинский вход в библиотеку.

Я засмеялся.

— Гэтлинский вход? А что, еще есть нью-йоркский?

— Твоя мама похвалила бы тебя за чувство юмора.

Мы направились к темному зданию. Это был один из тех редких вечеров, когда оно действительно пустовало.

— Такое местонахождение библиотеки вполне объяснимо, — добавила Мэриан. — Здание Исторического общества и Равенвуд являются самыми старыми постройками в Гэтлине. Только они уцелели при великом пожаре.

— Но ДАР и чародеи? — ошеломленно спросила Лена. — Разве они могут уживаться друг с другом?

— Я полагаю, вы скоро поймете, что у них много общего.

Мэриан поспешила к каменному зданию, на ходу вытаскивая знакомую связку ключей.

— К примеру, я являюсь представительницей обоих сообществ.

Заметив недоверие на моем лице, она пояснила:

— Я соблюдаю нейтралитет. Кажется, что я уже пояснила свою позицию. И мне не нравится, Итан, что ты ввязываешься в это. Ты как Лила — склонен увлекаться...

Я мог бы закончить эту фразу и сам. И посмотреть бы на ее реакцию. Мэриан возводила между нами глухую стену. Она замолчала, но слова будто повисли в воздухе. Сказанного не воротишь. Я был поражен, но ничего не ответил. Лена потянулась к моей руке.

«Итан, с тобой все хорошо?»

Мэриан взглянула на часы.

— Без пяти девять. По правилам я еще не могу впустить вас внутрь. Но ровно в девять мне требуется быть в фойе на тот случай, если придут другие посетители. Идите за мной.

Мы обогнули здание и вошли в темный двор. Доктор Эшкрофт позвенела связкой ключей и высвободила петлю на проволочном кольце, которая, по моему мнению, предназначалась для крепления к цепочке. Мэриан ловко изогнула петлю, и та, щелкнув, превратилась в полумесяц — луну чародеев.

Мы подошли к задней стене здания. В фундаменте обнаружилась железная решетчатая дверь, запертая на замок. Мэриан всунула ключ, повернула его на один оборот, и решетка открылась. Чуть дальше виднелась темная каменная лестница, уходившая вниз в кромешную темноту. Похоже, она вела в подвальные помещения. Когда библиотекарь повернула ключ в другую сторону, вдоль стены загорелись факелы. В мерцающем свете я увидел слова, выбитые на каменной арке входа: DOMUS LUNAE LIBRI. Мэриан еще раз щелкнула ключом, и железная решетка закрылась.

— Что-то не так? — встревоженно спросила Лена. — Мы не сможем войти?

Мэриан протянула руку — она свободно прошла через решетку. Я понял, что преграда была магической иллюзией.

— Мне чары неподвластны, как вы знаете. Но что-то требовалось сделать. От бродяг сейчас нет спасения — особенно по ночам. Мэкон попросил Ларкина придумать какую-нибудь защиту, и тот создал эту псевдорешетку. Время от времени он приезжает сюда, чтобы поддерживать ее в рабочем состоянии.

Доктор Эшкрофт посмотрела на нас и нахмурилась.

— Все готово для открытия библиотеки. Если вы уверены, что хотите войти, я не буду останавливать вас. Но запомните! Как только вы спуститесь по ступеням, не рассчитывайте на мои советы и наставления. Если вы возьмете с собой какую-то книгу, вам надлежит вернуть ее в следующий раз, когда откроется Lunae Libri.

Она положила руку мне на плечо.

— Ты понял меня, Итан? Это не игра. Там внизу хранятся могущественные книги — сборники заклинаний, свитки чародеев, темные и светлые талисманы, предметы силы. Их не видел ни один смертный, кроме меня и моих предшественников. Некоторые из манускриптов заколдованы, другие приносят несчастья. Ты должны соблюдать осторожность. Ни к чему не прикасайся. Пусть книги открывает Лена.

Волосы моей спутницы развевались. Она уже чувствовала магию этого места. Я встревоженно кивнул. Мои ощущения были более приземленными — живот скрутило так, словно я выпил бутылку мятного ликера. И еще я думал о том, что миссис Линкольн и ее подруги бесчисленное количество раз ходили взад и вперед по комнатам Исторического общества, не зная о чародейской библиотеке, расположенной прямо под ними.

— Что бы вы здесь ни искали, помните о главном. Мы должны покинуть библиотеку до наступления рассвета. Она работает с девяти до шести, и находиться в ней можно только в отведенные часы. Солнце взойдет точно в шесть. Так всегда бывает в библиотечные дни. Если вы не подниметесь наверх до рассвета, то вам придется ждать следующего открытия библиотеки. Вы окажетесь в ловушке, и я не уверена, что смертный человек перенесет это без вреда для своего здоровья. Я достаточно ясно выразилась?

Лена кивнула и взяла меня за руку.

— Теперь мы можем войти? Я не могу больше ждать.

— А я не могу поверить, что делаю это. Твой дядя Мэкон и Эмма убьют меня, если узнают, что я привела вас сюда.

Доктор Эшкрофт посмотрела на часы.

— Прошу.

Я задержался.

— Мэриан, вы показывали эту библиотеку моей маме?

Мне хотелось услышать ее ответ. В то мгновение я не мог думать ни о чем другом. Она посмотрела на меня, и ее глаза странно блеснули.

— Я получила эту работу благодаря твоей матери.

Она сделала шаг и, оказавшись за иллюзорной решеткой, начала спускаться в Lunae Libri. Страшила Рэдли громко залаял, но было уже поздно поворачивать назад.

Холодные ступени покрывал серый мох. В воздухе чувствовалась сырость. Мое воображение без труда рисовало мокрых, юрких тварей с острыми зубами, затаившихся поблизости. Я старался не думать о последних словах Мэриан. Невозможно было представить себе, что моя мама спускалась по этой же лестнице. Неужели она знала о мире чародеев, с которым я случайно столкнулся — или, точнее, который сам наткнулся на меня? А ведь, похоже, знала. Интересно откуда? Неужели она тоже случайно услышала о нем? Или кто-то лично познакомил ее с чародеями? Я почему-то не удивлялся этому совпадению. Мы с мамой, как и раньше, делили общие секреты — даже сейчас, когда ее не было со мной.

Я осторожно спускался по ступеням — широким и плоским, как в церковном нефе. Грубые каменные стены служили некогда фундаментом древнего строения, которое стояло на месте здания Исторического общества. Судя по всему, оно было построено задолго до великого пожара. Я пристально вглядывался в темноту за ступенями, но видел лишь смутные контуры большого помещения. Оно не походило на библиотечный зал. Скорее, я назвал бы его тем, чем оно, возможно, и являлось, — склепом.

Затемненный потолок состоял из бесчисленных крохотных сводов, к которым поднимались резные колонны. По моим прикидкам, их было около сорока или пятидесяти штук. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что каждая колонна отличается от других. Некоторые из них кренились, как старые дубы. Их тени придавали помещению вид тихого темного леса. Склеп порождал во мне страх. Интересно, как далеко он тянется? В темноте не видно было его конца.

Мэриан неторопливо подошла к колонне, отмеченной луной. Она вставила ключ в небольшую скважину замка, и вдоль стен зажглись десятки факелов. Зал наполнился трепещущим светом.

— Как они прекрасны, — выдохнула Лена.

Ее волосы по-прежнему извивались в воздухе. Мне стало интересно, какое впечатление производит на нее это место. Но я знал, что ее чувства останутся для меня тайной.

«Они такие мощные! Живые! Как истина, рожденная вдали и воплощенная здесь».

— Эти колонны привозили сюда со всех концов мира. Их установили задолго до меня. Вот стамбульские экземпляры.

Мэриан указала рукой на капители колонн — резные верхние части.

— Эта из Вавилона.

Она кивнула на другую, украшенную четырьмя ястребиными головами, каждая из которых смотрела в свою сторону.

— Видите глаз бога? Египет.

Она похлопала ладонью по другой колонне с искусно вырезанной львиной головой.

— Ассирийский столп.

Я прошел вдоль стены, ощупывая руками каменные барельефы. Некоторые из них изображали людей, зверей и птиц. Они смотрели на нас из-за колонн, как кровожадные хищники. Я видел вырезанные на камнях символы с непонятным смыслом — иероглифы чародеев и неизвестных древних культур.

Мы вышли из склепа в соседнее помещение, служившее небольшой прихожей. За ним был читальный зал. Факелы загорались один за другим, сопровождая нас к центру, где в кругу колонн стоял каменный стол. Я заметил, что от этого центрального круга, словно спицы колеса, расходятся ряды стеллажей. Они поднимались почти до самого потолка и создавали настоящий лабиринт, в котором мог бы потеряться даже самый сметливый смертный. В центре зала были только колонны и круглый каменный стол. Мэриан аккуратно вытащила факел из железной подставки в виде полумесяца и передала его мне. Затем она снабдила факелом Лену.

— Осмотритесь пока. Я должна проверить почту. Мне могли прийти запросы от других библиотек.

— Тоже чародейских, как Lunae Libri?

Я не подумал, что у чародеев могут быть библиотеки в других городах.

— Конечно.

Мэриан направилась обратно к лестнице.

— Подождите! А как вы получаете почту?

— Тем же самым образом, что и ты. Ее доставляет Карлтон Итон — как говорится, и в дождь, и в жару.

Значит, Карлтону Итону тоже известно о чародеях. Естественно, он должен был знать. Вот почему он подвозил Эмму среди ночи на болота. Интересно, вскрывал ли он почту чародеев? Чего еще я не знал о людях, живущих в Гэтлине? Наверное, мой вопрос был написан у меня на лице, поэтому Мэриан с улыбкой добавила:

— Нас не так уж много. Но больше, чем ты думаешь. Не забывай, что, когда это здание начинали строить, Равенвуд уже стоял. И прежде чем в Гэтлине поселились смертные, здесь была страна чародеев.

— А я-то думал, почему тут все такие странные.

Лена подтолкнула меня локтем. Но я все еще не мог свыкнуться с новостью о Карлтоне Итоне. Кому еще известно о реальном Гэтлине? О городе с подземной библиотекой? О девушках, которые влияют на погоду или заставляют парней прыгать с утеса? Кто еще, кроме Мэриан и почтальона, состоит на службе у чародеев?

«Жирный? Миссис Инглиш? Наш историк мистер Ли?»

«Только не мистер Ли!»

— Когда им требуется чья-то помощь, они предлагают выгодные соглашения. Так продолжается уже сотни лет.

— Подождите.

Я схватил Мэриан за руку.

— Мой отец знает о них?

— Нет.

По крайней мере, в моем доме оставался человек, не живший двойной жизнью,— пусть даже он был сумасшедшим.

— Вам лучше начать осмотр, — посоветовала Мэриан. — Lunae Libri намного больше других библиотек, которые вы видели. Если вам покажется, что вы потерялись, возвращайтесь назад. Как видите, стеллажи расходятся радиально. Все они ведут к этому кругу колонн. Если вы начнете блуждать между полками, то никогда не выберетесь из лабиринта стеллажей.

— Как же можно потеряться, если они идут по прямой линии?

— Попробуй прогуляться, и сам все поймешь.

— А что находится в конце стеллажей? — перебила нас Лена. — Я имею в виду, на другом конце проходов?

Мэриан бросила на нее странный взгляд.

— Этого никто не знает. Ни один человек не заходил еще так далеко. Мне говорили, что некоторые проходы превращаются в тоннели. Многие части библиотеки до сих пор не отмечены на карте. Мои собственные познания ограничиваются только малой областью. Возможно, одним днем пути.

— О чем вы говорите? — возмутился я. — Где-то должен быть конец. Я не верю, что эти полки тянутся под всем городом. Неужели вы можете подняться отсюда в дом миссис Линкольн? Затем повернуть налево и принести книгу тете Дель, которая живет в соседнем городе? Или свернуть направо, чтобы поболтать за чашкой чая с Эммой?

Мэриан весело улыбнулась.

— А как, по-твоему, Мэкон получает заказанные книги? Почему леди из ДАР не видят посетителей, выходящих отсюда? Гэтлин — это Гэтлин. Чародеям нравятся старые способы, которые придумали еще их прадеды. Смертные обычно замечают только то, что им хочется видеть. В нашем краю до Гражданской войны существовала чародейская община. Прошло больше сотни лет, и ничего не изменилось. И даже если ты, Итан, что-то узнал, это никак не повлияет на ситуацию.

— Но почему дядя Мэкон не рассказывал мне об этом месте? Тем более что сюда приходят многие другие чародеи.

Лена приподняла факел и взяла с полки толстый фолиант в красивом переплете. Поднялось облачко серой пыли. Я начал чихать.

— «Чародейство: краткая история».

Она вытащила еще один том.

— Кажется, мы в секторе с буквой Ч.

— В папке находился кожаный чехол, который открывался сверху Внутри хранился свиток. Казалось, что пыль, поднятая им, была еще темнее и древнее. «Творящие и запутывающие чары». Какая старая рукопись!

— Осторожнее. Ей несколько сот лет. Гутенберг изобрел печатный станок примерно в тысяча четыреста пятьдесят пятом году.

Мэриан бережно приняла свиток из рук Лены, словно это был новорожденный ребенок. Лена взяла с полки следующую книгу, переплетенную в серую кожу.

— «Чародейство Конфедерации». Неужели в Гражданской войне участвовали и чародеи?

— С обеих сторон, — кивнув, ответила Мэриан. — Они были и у синих, и у серых. Боюсь, что это способствовало раздору в их общине. Так же, как и в семьях смертных.

Лена посмотрела на нее и аккуратно поставила пыльный том обратно на полку.

— А чародеи моей семьи? Они тоже участвовали в войне?

Мэриан печально вздохнула.

— Вся страна превратилась в разделенный дом, как верно заметил президент Линкольн. Да, твоя семья не была исключением.

Она провела пальцами по гладкой щеке Лены.

— Если я правильно понимаю, вы здесь именно по этой причине. Вам нужно найти информацию, связанную с Женевьевой. Только так вы разгадаете загадку, оставленную вашими предками. Поэтому не теряйте времени и приступайте к поискам.

— Здесь так много книг, Мэриан. Вы можете указать нам правильное направление?

— Не смотри на меня с такой мольбой, Итан Уот. Я предупреждала тебя, что могу предоставить вам только книги. Никаких советов и ответов. Отправляйтесь на поиски. Здесь время идет по лунным часам, так что берегите каждую минуту. В этом мире вещи оказываются не такими, какими поначалу кажутся.

Я переводил взгляд с Лены на Мэриан и обратно. Мне было страшно терять их из виду. Эта странная библиотека пугала меня. Не библиотека, а катакомбы. «Книга лун» могла находиться где угодно. Перед нами тянулись бесконечные стеллажи. Но мы не сделали ни шага.

— Как нам найти ее? Здесь миллионы книг.

— Не имею понятия, — ответила Лена. — Хотя мы могли бы...

Я знал, о чем она подумала.

— Попробуем с медальоном?

— Он у тебя?

Я кивнул, передал Лене факел и вытащил из кармана скомканный платок.

— Посмотрим, что случилось дальше. Нам нужен какой-то намек.

Развернув платок, я положил медальон на каменный стол в центре зала. В глазах Мэриан появился знакомый блеск. В детстве я часто замечал его, когда она делилась с мамой какой-нибудь особенно перспективной идеей.

— Вы тоже хотите увидеть?

— Сгораю от нетерпения.

Мы втроем взялись за руки. Наши с Леной переплетенные пальцы прикоснулись к медальону. Ослепительная вспышка заставила меня закрыть глаза. Затем я почувствовал запах дыма, и мы потерялись в видении...

Женевьева подняла книгу к лицу, чтобы дождь не мешал ей читать. Она понимала, что заклинание нарушает законы природы. Ей казалось, что она слышит голос матери, призывающий ее остановиться и подумать о грозивших последствиях. Но Женевьева не могла повиноваться, потому что это означало бы потерю Итана. Она начала произносить нараспев запретные слова:

CRUOR PECTORIS MEI, TUTELA TUA EST.

VITA VITAE MEAE, CORRIPIENS TUAM, CORRIPIENS MEAM.

CORPUS CORPORIS MEL MEDULLA MENSQUE,

ANIMA ANIMAE MEAE, ANIMAM NOSTRAM CONECTE.

CRUOR PECTORIS MEI, LUNA MEA, AESTUS MEUS.

CRUOR PECTORIS MEI, FATUM MEUM, MEA SALUS.

— Прекрати, дитя, пока еще не слишком поздно! — отчаянно взмолилась Айви.

Дождь лил с небес, и молнии полосовали задымленную темноту над головой. Затаив дыхание, Женевьева осмотрелась по сторонам. Ничего не происходило. Наверное, она что-то делала неправильно. Прищурив глаза, девушка вновь склонилась над магической книгой и начала выкрикивать в ночь слова на родном языке.

КРОВЬ МОЕГО СЕРДЦА — ЗАЩИТА ТВОЯ.

ЖИЗНЬ МОЕЙ ЖИЗНИ, ЗАБИРАЯ ТВОЮ, ЗАБИРАЕТ И МОЮ.

ТЕЛО МОЕГО ТЕЛА, КОСТНЫЙ МОЗГ И УМ,

ДУША МОЕЙ ДУШИ, СВЯЖИ НАШИ ДУШИ.

КРОВЬ МОЕГО СЕРДЦА, МОЯ ЛУНА, МОЙ ПРИЛИВ.

КРОВЬ МОЕГО СЕРДЦА, МЕНЯЮ СВОЮ СУДЬБУ НА ЕГО

СПАСЕНИЕ.

Увидев, как веки любимого затрепетали и открылись, она сначала не поверила своим глазам.

— Итан!

Их взгляды встретились. Он с трудом сделал вдох, собираясь ей что-то сказать. Женевьева пригнулась к нему и почувствовала на щеке его теплое дыхание.

— Когда твой отец говорил, что чародейка и смертный не могут жить вместе, я не верил ему. Мне казалось, что мы найдем какую-то лазейку и обойдем преграды судьбы. Я люблю тебя, Женевьева.

Он вложил что-то в ее ладонь. Это был медальон. Затем глаза Итана внезапно закрылись. Грудь перестала вздыматься и опускаться.

В следующий момент тело Женевьевы содрогнулось от мощного электрического удара. Кровь запульсировала в венах. Ей показалось, что в нее попала молния. Волна боли подкосила ее. Она пыталась удержать сознание, но все вокруг уже погружалось в черную бездну...

— Добрый Бог на небесах, не забирай ее! Пожалей несчастное дитя!

Женевьева узнала голос Айви. Что произошло? Запах дыма вернул ее в реальность. Сгоревшие лимонные деревья. Она попыталась заговорить, но горло будто бы было забито песком. Ее веки дрогнули.

— О Боже, спасибо!

Опустившись на колени в грязь, Айви склонилась над ней. Женевьева закашляла и протянула к ней руку.

— Итан... — прошептала она. — Что с ним?

— Мне жаль, дитя. Он умер.

Женевьева с трудом открыла глаза. Айви отпрянула назад, словно увидела дьявола.

— Господи, помилуй!

— Что? Что с тобой, Айви?

Старуха не могла объяснить, что ее так напугало.

— Твои глаза, дитя. Они... изменились.

— О чем ты говоришь?

— Они больше не зеленые. Они золотистые, как цвет солнца.

Женевьеву не волновал цвет ее глаз. Теперь, когда она потеряла Итана, ее вообще ничто не волновало. Она заплакала. Дождь усилился. Ее пальцы в отчаянии царапали грязь.

— Вставайте, мисс Женевьева. Мы должны обратиться за советом к обитателям Иномирья.

Айви помогла ей подняться на ноги.

— Не говори ерунды.

— Твои глаза... Я предупреждала тебя. Луна совсем неподходящая! Мы должны узнать, к чему привело твое заклинание. Мы должны посоветоваться с духами.

— Глаза стали другого цвета, потому что в меня просто попала молния.

— Какая еще молния? Что ты почувствовала?

Айви была в панике.

— Да успокойся же! Почему ты так странно ведешь себя?

— В тебя не попадала молния. Это результат заклинания!

Старуха побежала к горящему хлопковому полю. Женевьева окликнула ее, попыталась догнать, но приступ головокружения заставил ее упасть на колени. Она медленно повалилась на бок и подставила лицо под струи дождя. Сознание то меркло, то прояснялось. Ей казалось, что она не переживет такого удара судьбы, такого безжалостного крушения надежд. Откуда-то издалека донесся голос Айви. Она искала Женевьеву. Когда сознание снова вернулось, старуха была уже рядом, держа что-то в подоле юбки. Потом она высыпала на мокрую землю несколько маленьких пузырьков с порошком и поставила у ног бутылку с темной жидкостью.

— Что ты делаешь?

— Это подношение духам. Только они способны рассказать нам, какие последствия вызвало твое заклинание.

— Айви, перестань. Ты несешь какую-то чушь.

Старуха вытащила из кармана осколок зеркала и подала Женевьеве. Ошибиться было невозможно — даже в сгустившейся темноте глаза Женевьевы мерцали. Они не только изменили цвет, став огненно-золотистыми. Круглые черные зрачки превратились в узкие вертикальные линии. Кошачьи глаза! Женевьева отбросила зеркало в сторону и повернулась к Айви. Но та была занята. Она смешивала порошки, растирала в ладонях комья земли и шептала что-то на старом креольском наречии ее предков.

— Айви, что ты...

— Ш-ш-ш, — прошипела старуха. — Я слушаю духов. Они знают, что ты наделала. Они расскажут нам, к чему привело заклинание.

Айви снова зашептала малопонятные фразы:

— От земли ее кости, ее кровь — моя кровь...

Айви проколола палец краем разбитого зеркала и смешала несколько капель крови с растертой землей.

— Лемме слышит все, что ты слышишь. Видит, что ты видишь. Знает, что ты знаешь.

Она вскочила на ноги и подняла руки к темным небесам. Дождь хлестал ей в лицо. Грязь струями стекала с одежды. Старуха вновь заговорила на незнакомом языке, а затем вдруг покачала головой.

— Не может быть! — закричала Айви — Ведь это был единственный способ!

— Что они тебе сказали?

Старуха обхватила свои плечи и застонала. Она вся дрожала, как лист на ветру.

— Этого не может быть! Не может быть!

Женевьева схватила ее за руку.

— В чем дело? Что со мной произошло?

— Я говорила тебе, что не нужно было связываться с этой книгой. Я предупреждала тебя, что нынешняя ночь не годится для чародейства. Теперь уже поздно. Нельзя отменить то, что сделано.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты теперь проклята, мисс Женевьева. Ты объявлена служительницей Тьмы. Твоя сущность изменена, и ничто не может аннулировать сделку. Нельзя обращаться к «Книге лун» за помощью, не отдав ей что-то взамен.

— И что же я отдала?

— Свою судьбу, дитя. И судьбу всех других Дачанис, которые родятся после тебя.

Женевьева недоуменно посмотрела на нее. Она поняла только то, что совершила огромную ошибку, которую уже не исправить.

— Что именно это значит?

— Когда каждой из Дачанис будет исполняться шестнадцать лет, «Книга лун» потребует от нее обещанную цену, которую ты предложила в обмен на сделку. Книга, будет объявлять ее судьбу.

— И каждая юная Дачанис пойдет во Тьму?

Айви опустила голову. Этой ночью она потеряла всех своих хозяев. Абсолютно всех.

— Не каждая.

У Женевьевы появилась надежда.

— А как мы будем знать, кто из наших детей примет темную, а кто светлую сторону?

— Их судьбу объявит книга. На шестнадцатую луну, в шестнадцатый день рождения.

И это все? Лена позвала меня. Ее голос звучал откуда-то издалека, в нем слышался испуг, Дым мешал обзору местности. Видение ушло, но мы не вернулись в библиотеку, застряв в каком-то промежуточном пространстве. Я почувствовал леденящий ужас.

— Лена!

На миг в дыму мелькнуло ее лицо. Огромные глаза потемнели от страха. Лучезарная зелень сменилась мерцающей чернотой. Раздался ее хриплый шепот:

— Две секунды. Он был жив лишь две секунды! А потом Женевьева потеряла его.

Она закрыла глаза и исчезла.

— Лена, где ты?

— Итан! Медальон!

Крик Мэриан донесся с огромного расстояния. Я почувствовал в своей руке округлый предмет и усилием воли разжал онемевшие пальцы.

Я открыл глаза. В легких першило от дыма. Комната кружилась в мешанине темных пятен.

— Что, черт возьми, вы тут делаете?!

Я сфокусировал взгляд на медальоне, и зрение немного прояснилось. Камея лежала на полу — на вид совершенно безобидная вещица. Мэриан отпустила мою руку. Между колоннами стоял Мэкон Равенвуд. Плащ сидел на нем как-то косо. Рядом с ним я увидел Эмму — в пальто, застегнутом не на те пуговицы. Трудно сказать, кто из них был разозлен больше.

— Извини, Мэкон. Ты знаешь правила. Они попросили, и я была обязана впустить их в библиотеку.

Было видно, что Мэриан расстроена. Эмма набросилась на нее, как бык на красную тряпку.

— А мне казалось, что ты была обязана заботиться о сыне Лилы и о племяннице Мэкона. К сожалению, я не вижу, чтобы ты делала это!

Я ожидал, что Мэкон тоже накинется на Мэриан, но он не сказал ни слова. Я повернулся к нему и увидел, что он склонился над Леной. Она лежала на столе в центре зала, лицом на грубом камне. Ее руки были раскинуты в стороны. Похоже, она потеряла сознание.

— Лена!

Оттолкнув Мэкона, я обнял ее. Раскрытые глаза моей любимой были черными как уголь.

— Она жива, — произнес Равенвуд. — Дрейфует по сумеречному миру. Я уверен, что смогу добраться до нее.

Он сосредоточенно нахмурился и качал вращать свое кольцо. Его глаза засияли странным красноватым светом.

— Лена! Вернись!

Я прижал к себе ее безвольное тело. Мэкон что-то забормотал. Я не разобрал произнесенных слов, но увидел, что волосы Лены начали виться в воздухе, как будто их раздувал свежий ветер — таинственный бриз чародеев.

— Не здесь, Мэкон, — ворчливо сказала Мэриан. — В библиотеке чары не действуют.

Она повернулась к ближней полке и переложила с места на место несколько пыльных книг.

— Он не колдует, — прокомментировала Эмма. — Равенвуд отправился за ней в иной мир. Ни один чародей не способен на это. Только существа, подобные Мэкону.

Если она хотела подбодрить нас, то у нее ничего не получилось. Я чувствовал, как холод распространялся по телу Лены. Эмма была права. Где бы сейчас ни находилась Лена, она удалялась от нас. Даже я, обычный смертный, ощущал это через прикосновения.

— Вы зря меня не слушаете, — продолжила Мэриан. — Здесь нейтральная территория. В этом месте ваша магия бессильна.

Она подошла к столу и раскрыла книгу, как будто могла нам чем-то помочь. Но в ее книге не было нужных ответов. Она сама сказала, что чары тут не действуют. Я вспомнил сны, в которых вытаскивал Лену из грязной воды. Неужели она снова потерялась в том омуте? Меня отвлек голос Мэкона. Его глаза были открыты, но он не видел нас. Казалось, он вглядывался внутрь — в пространство, где заблудилась Лена.

— Слушай меня, девочка. Она не может удержать тебя.

«Она»? Я посмотрел в пустые глаза Лены. Сэрафина!

— Ты сильная! Ты можешь вырваться из ее хватки. Она знала, что я здесь быстро слабею. Вот и устроила засаду в мире теней. Тебе придется действовать самостоятельно.

Мэриан передала ему стакан воды. Мэкон плеснул воду в лицо Лены, но она не шелохнулась. Больше ждать было нельзя. Приподняв голову Лены, я поцеловал ее в губы, а затем вдохнул в нее воздух, словно делал искусственное дыхание.

«Очнись, Лена! Не оставляй меня одного. Не сейчас и не так! Я нужнее тебе, чем она».

Ее веки затрепетали.

«Итан, я пытаюсь...»

Она резко вздохнула и, закашляв, обрызгала мою куртку водой. Несмотря на пережитую тревогу, я тихо засмеялся. Она ответила мне слабой улыбкой. К чему бы ни вели наши общие сны, мы изменили их концовку. На этот раз я удержал ее. Хотя, честно говоря, она и не выскальзывала из моих рук. Мы попали в другой сюжет сна — возможно, в самое начало. В любом случае, я спас ее. Мне захотелось вновь обнять Лену и почувствовать поток энергии, струящийся между нами. Однако она отстранилась от меня и вскочила на ноги,

— Дядя Мэкон!

Равенвуд стоял у стены, упираясь лбом в холодный камень. Он едва держался на ногах. С его губ срывались хриплые вздохи. Вспотевшее лицо было белым как мел. Лена прильнула к нему, словно ребенок, встревоженный нездоровьем отца.

— Тебе не нужно было делать этого. Она могла убить тебя, дядя.

Чем бы Мэкон ни занимался в своем путешествии, оно далось ему дорого, И значит, нам снова противостояла Сэрафина — то злобное существо, которое было матерью Лены. Если ей удалось устроить ловушку на территории нейтральной библиотеки, то к каким же атакам мне следовало приготовиться в ближайшие несколько месяцев? Кстати, если считать, что уже настало утро, у нас оставалось всего семьдесят четыре дня.

Лена, завернувшись в плед, сидела в мягком кресле. С ее волос все еще капала вода. Она выглядела лет на пять старше. Взглянув на древнюю дубовую дверь, я понял, что не смогу найти путь назад. Чуть раньше Мэриан провела нас по проходу между стеллажами, затем у небольшого лестничного пролета мы свернули направо, прошли через пять-шесть дверных проемов и оказались в коридоре какого-то подземного отеля — с каждой стороны виднелись бесконечные ряды дверей. Мы вошли в уютный кабинет, который служил своеобразной читальной комнатой.

Как только Мэкон сел в кресло, на столике появились пять кружек, серебристый термос с чаем и деревянная тарелка с теплыми булочками. Наверное, Кухня постаралась. Я осмотрел помещение, не имея ни малейшего представления, где мы находимся. Но я знал одно: эта комната располагалась где-то под Гэтлином — возможно, чуть дальше. В любом случае, она не предназначалась для смертных людей. Я чувствовал себя неуютно на жестком стуле, который мог принадлежать какому-нибудь придворному Генриха VIII. Мебель явно была из другой эпохи. Гобелены уместно смотрелись бы на стенах старинного замка или, по крайней мере, Равен иуда. На них было изображено синее полуночное небо с месяцем и серебристыми созвездиями. Каждый раз, когда я смотрел на луну, она оказывалась в новой фазе.

Мэкон, Мэриан и Эмма хмуро поглядывали друг на друга. Сказать, что мы с Леной серьезно вляпались, означало бы приукрасить ситуацию. Мэкон выглядел очень мрачным и сердитым. Чашка, стоявшая перед ним, дребезжала.

— Мэриан Эшкрофт! — вскрикнула Эмма. — Что заставило вас подумать, что мой мальчик готов для Подземелья? Как вы посмели взять на себя такую ответственность? Если бы Лила была жива, она освежевала бы вас, как оленью тушу! До чего же крепкие у вас нервы, милочка!

Мэриан молча поднесла чашку к губам. Ее руки заметно дрожали.

— Твой мальчик, Эмария? А о моей племяннице забыла? Между прочим, это на нее было совершено нападение!

Мэкон и Эмма уже успели спустить на нас всех собак и теперь гневно смотрели друг на друга. Я не смел поднять голову.

— У тебя, Мэкон, проблемы с самого рождения.

Эмма бросила на Лену разгневанный взгляд.

— Но я никак не могу поверить, что ты, Лена Дачанис, втянула в эту авантюру моего мальчика.

Лена густо покраснела.

— Да, это моя вина. Я втянула его в авантюру. Я совершаю плохие поступки. Когда вы наконец поймете, что дальше будет только хуже?

Чайный сервиз взлетел в воздух и замер над нашими головами. Мэкон медленно перевел на него взгляд. Очередная демонстрация? Сервиз выровнялся и мягко опустился обратно на стол. Лена посмотрела на дядю, как будто в комнате не было других людей.

— Я отправлюсь во Тьму, и ты никак не помешаешь этому.

— Не болтай ерунды.

— Да? А разве моя судьба не должна повторить...

Она не смогла закончить эту фразу. Плед упал с ее плеч, и она сжала мою руку.

— Ты должен покинуть меня, Итан. Уйти, пока еще не поздно.

Мэкон раздраженно фыркнул:

— Ты не обязана идти во Тьму. Не будь легковерной. Это она хочет, чтобы ты думала так.

Равенвуд произнес слово «она» с таким же отвращением, с каким он произносил название нашего города. Мэриан поставила свою чашку на стол.

— Молодежь всегда склоняется к апокалипсическим толкованиям.

— Нет, — покачав головой, возразила ей Эмма. — Некоторые вещи предопределены свыше. Но другие требуют от нас действий. И решение о судьбе девочки еще не принято.

Я почувствовал, как пальцы Лены дрогнули в моей руке.

— Слушайся старших. Они правы, Лена. Все будет хорошо.

Она отдернула руку.

— Хорошо? Моя мать, злобная фурия катаклизмов, уже дважды пыталась убить меня. Видение из прошлого показало, что моя семья проклята со времен Гражданской войны. Через два месяца мне исполнится шестнадцать лет. И ты говоришь, что все будет хорошо?

Я снова нежно сжал ее руку. На этот раз она не сопротивлялась.

— Мы вместе видели картины из прошлого. Да, кому кем быть, решает книга. Но возможно, она не объявит тебя темной.

Я цеплялся за соломинку. Эмма посмотрела на Мэриан и громко хлопнула блюдцем по столу. Остальные чашки жалобно звякнули.

— Какая книга?

Мэкон направил на меня пристальный взгляд. Я попытался не отводить глаза, но не смог.

— Книга из видений.

«Итан, не говори больше ни слова».

«Нам нужно рассказать им. Сами мы не справимся».

— Ничего особенного, дядя Мэкон. Мы даже не знаем, что означает это видение.

Лена не собиралась уступать, но после недавних событий я был близок к тому, чтобы признать поражение. Нам следовало сказать взрослым обо всем. Земля уходила из-под ног. Я чувствовал, что тону в бушующей реке. И Лена, оставшись одна, не сможет спастись от матери-убийцы.

— Мне кажется, видение показало нам, что лишь некоторые женщины в твоей семье уходят во Тьму,— придвинувшись к ней, сказал я. — Но вспомни тетю Дель или Рис. Сама подумай! Если малышка Райан перейдет на темную сторону, кому тогда будет нужен ее целительский дар?

Лена съежилась и оттолкнула меня.

— Ты ничего не знаешь о моей семье!

— Но он говорит верные слова, — устало возразил Мэкон.

— Ты не Ридли, — настаивал я. — И ты не обязана повторять судьбу своей матери.

— Откуда такая уверенность? Ты никогда не встречал мою мать. Хотя я тоже не видела ее. Она знакома мне лишь по психическим атакам, которые никто из нас не может предотвратить.

— Мы просто не были готовы к подобным нападениям, — ответил Мэкон. — Я не знал, что она может путешествовать между мирами. Обычно этот дар недоступен чародеям. Я не предполагал, что она будет использовать мои же силы.

— Похоже, никто ничего не знает о моей матери и обо мне.

— Вот почему нам нужна книга!

Я смело взглянул на Мэкона.

— Что это за книга, о которой ты все время говоришь? — нетерпеливо спросил Равенвуд.

«Итан, молчи!»

«Мы должны рассказать ему».

— Книга, которая прокляла Женевьеву.

Мэкон и Эмма посмотрели друг на друга. Они уже понял, о чем шла речь.

— «Книга лун». Если она является источником проклятья, то в ней должно быть написано, как избавиться от него. Разве я не прав?

В комнате стало тихо. Мэриан взглянула на Равенвуда.

— Мэкон, возможно, я...

— Держись подальше от этого! Ты уже и так вмешалась не в свои дела! Между прочим, через несколько минут взойдет солнце.

Значит, Мэриан знала, где искать «Книгу лун», и Мэкон хотел увериться, что она будет держать рот на замке.

— Тетя Мэриан, где «Книга лун»? — спросил я, посмотрев ей в глаза. — Вы должны помочь нам. Моя мама обязательно помогла бы. Кроме того, вам не полагается принимать какую-либо сторону — например, Мэкона Равенвуда.

Я играл нечестно, но чувствовал, что прав. Эмма всплеснула руками, потом опустила их на колени. Редкий жест капитуляции.

— Что сделано, то сделано. Они уже потянули за нить, Мелхиседек. В любом случае, этот старый свитер пора распустить.

— Мэкон, существует кодекс правил, — добавила Мэриан. — Если они просят, я должна сказать им правду.

Она взглянула на меня.

— «Книги лун» в библиотеке нет. Она не в Lunae Libri.

— Откуда вы знаете?

Мэкон встал, чтобы уйти. Помедлив на пороге, он повернулся к нам. Его челюсти были крепко сжаты. Брови нависали над темными глазами. Когда он наконец заговорил, звук его голоса, резонируя в каждом из нас, заполнил небольшую комнату.

— Потому что в честь этой книги названа библиотека. Отсюда и до Иномирья она считается самой могущественной из всех магических гримуаров. Эта книга прокляла наше семейство на века. И ее не могут найти уже больше сотни лет.

 

01.12

ЭКСПРОМТ ЧАРОДЕЙКИ

Утром в понедельник мы с Линком свернули на трассу номер девять и остановились у развилки дороги, чтобы забрать Лену. Она нравилась Линку, хотя он ни за что не поехал бы к особняку Равенвуда. Парень по-прежнему думал, что там обитают привидения. Если бы он знал всю правду!

Празднование Благодарения заняло только два выходных дня, но они показались мне фантастически длинными — учитывая пребывание в сумеречной зоне во время ужина, вазы, летавшие между Мэконом и Леной, и наше путешествие к центру земли под мирно спавшим Гэтлином. В отличие от меня Линк провел выходные дома, смотря футбольные матчи по телевизору и слушая ссоры кузин, которые никак не могли решить, добавлять ли им лук в сырные шарики или в этом году обойтись без острой приправы.

Однако в их доме затевалось другое варево, и, судя по словам Линка, оно было куда опасней для здоровья, чем сырные шарики. Последние сутки его мать едва не сожгла провода, названивая по телефону за закрытой дверью. После ужина к ней пришли миссис Сноу и миссис Эшер. Они заперлись на кухне, устроив там военный штаб. Когда Линк вошел туда якобы затем, чтобы взять «Горную росу», ему удалось подслушать несколько фраз. Их вполне хватило для раскрытия коварного плана. «Мы вышвырнем эту девку из школы! Так или иначе... И ее собаку тоже».

Информации было недостаточно, но, зная миссис Линкольн, я забеспокоился. Такие женщины способны на что угодно. Они могли прибегнуть к любым методам, чтобы защитить своих детей и город от ненавистных людей — то есть от каждого, кто хотя бы чем-то отличался от них. Я мог бы сам догадаться. Моя мама рассказывала мне о своих первых годах, проведенных в Гэтлине. В глазах местных старожилов она считалась столь неисправимой грешницей, что даже самым богобоязненным леди уже надоело сплетничать о ее проступках. Она покупала продукты по воскресеньям, заходила в любые церкви, которые ей нравились, или не посещала их вообще. Она причисляла себя к феминисткам (которых миссис Эшер приравнивала к коммунистам), к демократам (вызывающих у миссис Линкольн ассоциации с демонами) и к вегетарианцам (что делало недопустимым ее приглашение к ужину со стороны миссис Сноу). Кроме того, моя мама не вступила ни в одну церковную общину. Она не записалась ни в ДАР, ни в Национальную ассоциацию владельцев оружия. Впрочем, ее главный недостаток заключался в том, что она была приезжей.

А мой отец вырос в Гэтлине. Он автоматически причислялся к «своим». Поэтому после смерти мамы все те женщины, которые осуждали ее при жизни, завалили нас запеканками и горшочками с жарким. Как будто они наконец поняли, что последнее слово в споре осталось за ними. Они знали, что моей маме это не понравилось бы. Вот тогда отец впервые заперся на несколько дней в своем кабинете. Мы с Эммой упорно не забирали с крыльца запеканки. Соседки перестали приносить их и снова обвинили нас в неуважении к традициям. Последнее слово должно было оставаться за ними. Возможно, Лена не знала об этом, но мы-то с Линком наблюдали их победы на протяжении всей своей жизни.

Лена села на переднее сиденье — между мной и Линком. Взглянув на ее руку, я разобрал написанные фломастером слова: мечты, разбитые, как и все остальное. Она писала почти автоматически — как люди жуют резинку или накручивают волосы на пальцы. Я подозревал, что она даже не осознавала этого. Мне очень хотелось когда-нибудь почитать ее стихи. Я надеялся, что хотя бы в одном из них будет написано обо мне.

Линк посмотрел на ее ладонь.

— Когда ты сочинишь мне песню?

— После того, как выполню заказ Боба Дилана.

— Вот дерьмо! — вдруг вскричал Линк, затормозив перед въездом на школьную стоянку.

Его реакция была вполне оправданной. Появление миссис Линкольн на парковке не предвещало ничего хорошего. Причем она приехала сюда утром! До первого звонка! И на стоянке собралась целая толпа. Родители, ученики. Я не видел такого сборища даже после инцидента с окном. Нечто подобное случилось лишь однажды, когда мама Жаклин Уолкер забрала дочь с урока во время фильма о репродуктивном цикле человеческого организма. Вероятно, в школе произошло что-то очень серьезное.

Эмили из рук матери Линка получала картонные коробки и передавала их девчонкам из группы поддержки. Я увидел на стоянке не только наших, но и студенток из саммервилльского колледжа. Они клеили на припаркованные машины какие-то листовки. Все это походило на предвыборную кампанию, только вместо кандидата здесь верховодила миссис Линкольн. Несколько воззваний сорвало ветром, и пара из них валялась почти у самого «битера». «Скажем "нет" насилию в "Джексоне"!», «Нулевая терпимость к актам агрессии!».

— Извините, ребята, но вам лучше выйти сейчас, — сказал Линк.

Его лицо стало пунцово-красным. Он пригнулся и потянул нас вниз за собой.

— Я не хочу, чтобы мама выдрала меня перед группой поддержки.

Мы тоже пригнулись. Я открыл дверь и помог Лене выбраться из машины.

— Увидимся в классе, приятель.

Пожав руку Лены, я посмотрел ей в глаза.

«Ты готова?»

«На все сто процентов».

Мы начали пробираться между машин по краю парковки. Я не видел Эмили, но слышал ее голос у пикапа Эмори.

— Прошу вас ставить подписи!

Подойдя к машине Кэрри Дженсена, она пояснила суть акции:

— Мы создаем в школе клуб «Ангелов-хранителей "Джексона"». Нашей целью является безопасность учащихся. Мы будем сообщать дирекции об актах насилия и неправильного поведения. Мне кажется, это долг каждого ученика. Если ты хочешь присоединиться, приходи в буфет после восьмого урока. Мы проведем там первое собрание.

Когда ее голос затих на расстоянии, Лена дернула меня за рукав.

«Что все это означает?»

«Понятия не имею. Но они так увлечены, что не заметят нас. Пошли».

Я встал во весь рост, однако Лена потянула меня вниз. Она съежилась калачиком у колес машины.

«Мне нужно собраться с духом».

«Что с тобой?»

«Посмотри на них. Они считают меня чудовищем. Они даже создали клуб».

«Ты новенькая, а им нравится терроризировать всех приезжих. Плюс разбитое окно. Им хочется свалить вину на кого-то. Это просто...»

«Охота на ведьму?»

«Я бы так не сказал».

«Но ты подумал об этом».

Я нежно похлопал ее по руке и вдруг почувствовал, как мои волосы на затылке зашевелились.

«Только ничего не делай!»

«Да, я буду паинькой. Пусть эти люди выгонят меня из школы. Я не хочу, чтобы из-за моей обиды вновь случилась какая-то неприятность».

Наш путь от последнего ряда машин проходил мимо них. Миссис Эшли и Эмили выгружали из минивэна последние коробки с листовками. Иден и Саванна раздавали пачки парням, пожелавшим поглазеть на их ножки. В нескольких шагах от нас миссис Линкольн проводила беседу с другими родителями, обещая активным добровольцам внести адреса их домов в программу тура «Южное наследие». Для этого им нужно было сделать пару телефонных звонков директору Харперу. Она передала матери Эрла блокнот и карандаш. Мне потребовалась лишь секунда, чтобы понять происходящее. Иных вариантов не существовало. Они подписывали петицию об исключении Лены из школы.

Заметив нас, миссис Линкольн замерла на месте. Другие матери, проследив за ее взглядом, испуганно примолкли. Я подумал, что им стало стыдно. На миг мне показалось, что они сейчас соберут свои листовки, погрузят их обратно в минивэны и разъедутся по домам. Ведь я ночевал в гостях у миссис Линкольн почти столько же раз, сколько в собственном доме. Миссис Сноу приходилась мне дальней родственницей. Когда я в десять лет порезался о рыбацкий крючок, миссис Эшер перевязывала мне руку. Первую стрижку мне сделала миссис Эллери. Эти женщины знали меня с младенчества. Они просто не могли так поступать в моем присутствии. Они должны были опомниться. Наверное, если бы я поговорил с ними, мои надежды оправдались бы.

«Все будет хорошо».

С опозданием я понял, что ошибся. Они оправились от шока. Миссис Линкольн смерила Лену презрительным взглядом, и ее глаза сузились от гнева. Она осмотрелась по сторонам и закричала:

— Директор Харпер!

Затем, повернувшись ко мне, с укором покачала головой. Я понял, что Линку надолго запретят приглашать меня в гости. Она повысила голос:

— Директор Харпер обещал нам полную поддержку. Мы не потерпим в нашей школе насилие, которое захлестнуло все учебные заведения Соединенных Штатов Америки. Вы, молодежь, должны защищать свое право на безопасность, а мы, как заботливые родители... — Она еще раз посмотрела на нас.— Мы сделаем все, чтобы поддержать вас в этом праведном деле.

Мы с Леной, держась за руки, прошли мимо собравшейся толпы. Эмили подбежала к нам и, игнорируя Лену, протянула мне листовку.

— Итан, приходи сегодня на наше собрание. «Ангелы-хранители» примут тебя в свои ряды. Ты нам нужен.

Она не разговаривала со мной уже несколько недель. И вот я получил от нее сообщение: «Ты один из нас, и мы даем тебе последний шанс».

Оттолкнув листовку, я грубо ответил:

— «Джексону» не хватало только ангелов. И чем вы будете заниматься? Пойдете мучить маленьких детей? Или будете отрывать крылья у бабочек и выбрасывать птенцов из гнезд?

Я потянул Лену за руку.

— Ах, Итан Уот! Что сказала бы твоя бедная мама? Что она подумала бы о компании, в которую ты попал?

Я повернулся. Миссис Линкольн стояла прямо передо мной. В своем сером костюме она напоминала персонаж из комедийного фильма — какую-нибудь разгневанную библиотекаршу. Образ довершали дешевые аптекарские очки и всклокоченные пегие волосы. Даже не верилось, что Линк был ее сыном.

— А я скажу, что подумала бы твоя мама! Она заплакала бы от горя! Она, наверное, уже перевернулась в могиле!

Всему есть предел. Миссис Линкольн пересекла запретную черту. Она ничего не знала о моей матери. Она не знала, что именно моя мама направила в школьный совет подборку федеральных законов, запрещавших уничтожение книг на территории Соединенных Штатов. Она не знала, что моя мама брезгливо содрогалась каждый раз, когда ее приглашали на собрания ДАР или Женской дружины. Ей не нравились «духовные ценности» миссис Линкольн. Она презирала этих напыщенных узколобых домохозяек Гэтлина, которыми заправляли мать Линка и миссис Эшер. Моя мама обычно говорила так: «Правильный поступок никогда не дается легко». И теперь, в это самое мгновение, я знал, какой правильный поступок мне следовало совершить — пусть даже он кажется нелегким и чреватым тяжелыми последствиями.

Я посмотрел в глаза миссис Линкольн и произнес:

— Моя бедная мама благословила бы меня. Она сказала бы: Итан, ты все делаешь правильно. Вот так-то, мэм.

Я повернулся и зашагал к зданию школы, буквально волоча за собой Лену. Нам оставалось несколько шагов до двери. Лена дрожала, хотя и не выглядела напуганной. Я сжал ее ладонь в попытке успокоить нас обоих. Ее длинные черные волосы приподнимались над плечами, словно она готова была взорвать весь мир. Никогда, поднимаясь по ступеням «Джексона», я не был так счастлив, как сейчас. Внезапно в дверном проеме появилась фигура директора Харпера. Взглянув на стоянку, он горестно поморщился, как будто хотел уволиться с работы и забыть о листовках и воззваниях родителей. Когда мы приблизились к нему, волосы Лены начали завиваться колечками. Но директор даже не взглянул на нас. Он был поглощен другим зрелищем.

— Что там, черт возьми, происходит!

Я оглянулся через плечо и увидел сотни зеленых листовок, кружившихся над стоянкой и за ветровыми стеклами. Они вырывались из стопок и коробок, из минивэнов и рук, взлетая вверх, как стая напуганных птиц. А затем: порыв ветра унес их в облака. Они были свободны и прекрасны. Эта сцена напомнила мне фильм Хичкока «Птицы». Только у нас все вышло наоборот.

Со стоянки послышался женский визг, но как раз в это время тяжелые двери школы закрылись за нами. Лена пригладила волосы.

— Какая же здесь безумная и непредсказуемая погода!

 

6.12

УТЕРЯННОЕ И НАЙДЕННОЕ

Я встретил субботу с чувством облегчения. Приятно было сознавать, что мне предстоит провести день со старушками, которым была присуща одна магическая способность — забывать собственные имена. Когда я прибыл к Сестрам, Люсиль Бэлл, сиамская кошка, принадлежавшая бабушке Мерси (большой поклоннице сериала «Я люблю Люси»), «упражнялась» на переднем дворе. У Сестер по старой привычке там были натянуты бельевые веревки, и каждое утро бабушка Мерси пристегивала к одной из них поводок Люсиль Бэлл, чтобы та могла немного погулять.

Я несколько раз пытался объяснить старушке, что кошек можно выпускать на улицу без всякой опаски и что они обязательно вернутся, когда захотят. Но в ответ бабушка Мерси смотрела на меня с такой усмешкой, как будто я предлагал ей сожительствовать с женатым мужчиной.

— Я не позволю Люсиль Бэлл бродить одной по улицам. Ее обязательно кто-нибудь утащит.

В нашем городе никто и никогда не похищал котов, но с таким слабым аргументом выиграть этот спор было невозможно.

Открыв дверь, я ожидал увидеть обычную суматоху. Но дом встретил меня тишиной. Дурное предзнаменование.

— Бабушка Пру?

Я услышал ее медлительную речь, донесшуюся из задней двери:

— Мы на веранде, Итан.

Поднырнув под дверным косяком, я увидел Сестер, стремительно ползавших по полу веранды вокруг каких- то маленьких безволосых тварей, похожих на крыс.

— Это еще что за ад? — не подумав, рявкнул я.

— Итан Уот, следи за своим языком, — возмутилась бабушка Грейс. — Или я его тебе почищу с мылом. Надеюсь, ты знаешь, что мы не терпим непристойности в нашем доме!

В ее список непристойностей попали тысячи слов, в том числе «трусы», «голый» и «мочевой пузырь».

— Прошу прощения, мэм. Но кто это у вас?

Бабушка Мерси подбежала ко мне и показала двух маленьких грызунов, спавших в ее ладонях.

— Это бельчата. В прошлый вторник Руби Уилкокс нашла их на своем чердаке.

— Дикие белки?

— Целых шесть штук! Ты когда-нибудь видел таких милашек?

Я понял, что назревал инцидент. Идея приручить диких животных, посетившая моих полубезумных бабушек, не вызвала у меня восторга.

— А как они попали к вам?

— Видишь ли, Руби не могла заботиться о них... — начала бабушка Мерси.

— Из-за своего ужасного мужа, — добавила бабушка Грейс. — Он даже не разрешает ей ездить в «Стой-куии» без его позволения.

— Поэтому Руби отдала их нам. Она знала, что у нас есть клетка.

Некогда после одного из ураганов Сестры нашли раненого енота. Они выходили его, а он сожрал Сонии и Шер — попугайчиков бабушки Пруденс. Тельма вышвырнула неблагодарное животное из дома, но на беду у них осталась клетка.

— А вы знаете, что белки — переносчики бешенства? — спросил я. — Вам нельзя ухаживать за ними. Что, если один из детенышей укусит вас за палец?

— Итан, это наши детки, — нахмурившись, ответила бабушка Пру. — Они такие милые. Зачем им кусать нас? Мы их мамочки.

— Смотри, какие ручные! — добавила бабушка Грейс, поглаживая бельчонка.

Перед моими глазами возникла картина, где один из этих крохотных паразитов впивается в шею кому-нибудь из Сестер. Я представил себе, как увожу бабулю в клинику для двадцати уколов в живот. Так всегда бывает, когда людей кусают дикие звери. А уколы в таком преклонном возрасте могут сыграть фатальную роль. Естественно, я попытался убедить их отказаться от белок, но то была пустая трата времени.

— Они дикие животные и могут наброситься на вас в любой момент. Их поведение непредсказуемо.

— Итан Уот, — разочарованно произнесла бабушка Грейс. — Я поняла, что ты не любишь животных. Но эти крошки не могут причинить нам никакого вреда.

— И что ты предлагаешь делать с ними? — спросила бабушка Пру. — У них нет мамы. Они умрут, если мы не позаботимся о них.

— Я могу отвезти их в Общество защиты животных.

Бабушка Мерси по-матерински прижала бельчат к груди.

— В общество защиты? К этим убийцам! Они тут же замучают их уколами.

— Давайте забудем об этом обществе. Итан, передай мне ту пипетку.

— Зачем она нужна?

— Каждые четыре часа мы должны кормить малышей из пипетки, — пояснила бабушка Грейс.

Бабушка Пру взяла одного из бельчат в руку, и тот жадно начал сосать кончик пипетки.

— Раз в день нам приходится очищать их попки ватными тампонами. Это нужно делать до тех пор, пока они сами не научатся личной гигиене.

Я не хотел бы наблюдать подобное зрелище.

— Откуда вы узнали, как за ними ухаживать?

— Мы ознакомились с материалами в Еньтернете, — с гордой улыбкой ответила бабушка Мерси.

Я не предполагал, что мои бабушки были знакомы со Всемирной сетью. Мне кто-то говорил, что они даже не освоили тостер.

— И как вы забрались в Интернет?

— Тельма отвезла нас в библиотеку, и мисс Мэриан помогла нам добыть информацию. У них там стоят компьютеры. Ты этого не знал?

— Мы посмотрели все-все! Даже грязные картинки. Эти ужасные снимки появлялись на экране каждый раз, когда мы нажимали кнопочку на штучке с проводом. Ты представляешь!

Судя по всему, под «грязными картинками» бабушка Грейс подразумевала изображения обнаженных тел мужчин и женщин. Я догадался, что это навсегда отвадило ее от Интернета.

— Поймите, бабули! Вы приняли неверное решение. И вы не сможете держать их вечно в своем доме. Они вырастут и станут агрессивными.

— А мы не планируем ухаживать за ними вечно.

Бабушка Пру покачала головой, отметая прочь такую нелепую мысль.

— Когда они смогут позаботиться о себе сами, мы выпустим их на задний двор.

— Но они не сумеют найти пищу на воле. Вот почему не рекомендуется брать в дом диких животных. Когда вы отпустите их, они умрут от голода.

Кажется, эти мои слова каким-то образом убедили Сестер и избавили меня от поездки в госпиталь.

— Вот где мы ошиблись, — печально согласилась бабушка Грейс. — Об этом ведь говорилось в Еньтернете.

Интересно, как они нашли сайт, в котором описывался уход за дикими бельчатами? И неужели там действительно рекомендовалось очищение задниц ватными тампонами?

— Сначала мы обучим их сбору орехов. Закопаем во дворе орешки и покажем им, как находить себе пищу. Пусть бельчата попрактикуются.

Я поздно понял, к чему это может привести. А привело это к тому, что мне до обеда пришлось закапывать в землю коктейльные орешки. Я уже и не помню, сколько ямок выкопал, прежде чем Сестры остались довольны. Во время раскопок нашлось несколько вещей: наперсток, серебряная ложка и кольцо с аметистом, которое, хотя и не было особо ценным, дало мне хороший повод завершить земляные работы. Вернувшись в дом, я увидел, что бабушка Пру вооружилась второй парой очков. Она просматривала кучу пожелтевших газет.

— Интересное чтиво?

— Я просто ищу кое-что для мамы твоего друга. ДАР понадобились некоторые сведения по истории Гэтлина. Они хотят обновить тур «Южное наследие».

Она придвинула к себе пачку старых газет.

— Но я боюсь, что им не вычеркнуть Равенвуд из истории края.

Да, об этом особняке в ДАР не хотели даже слышать.

— Что вы имеете в виду?

— Иногда я думаю, что без этих Равенвудов Гэтлина вообще бы не было. Как можно говорить об истории города и умалчивать о них?

— Они действительно поселились здесь первыми?

Доктор Эшкрофт тоже говорила об этом, но мне трудно было поверить ее словам. Бабушка Мерси вытащила из пачки газету и поднесла ее к лицу — почти к самому носу. Бабушка Пру выхватила из ее рук пожелтевший экземпляр.

— Отдай! Я провожу системный осмотр.

— Ну если тебе не нужна моя помощь...

Повернувшись ко мне, бабушка Мерси ответила на мой вопрос:

— Конечно, Равенвуды были первыми. Они поселились здесь около тысяча восьмисотого года. Бежали сюда от короля Шотландии.

— Они приехали в тысяча семьсот восемьдесят первом году. Наконец-то я нашла эту газету.

Бабушка Пру победно взмахнула желтой страницей.

— Равенвуды были фермерами. Они откуда-то узнали, что гэтлинская почва — самая плодородная во всей Южной Каролине. Хлопок, индиго, табак и рис — здесь росло все! Хотя обычно все эти культуры не произрастают в одном месте. Когда Равенвуды разбогатели, народ понял, что здесь можно выращивать ценные продукты.

— А теперь им нужно поменять историю, — добавила бабушка Грейс, приподнимая голову от вышивки.

В ее словах звучала ирония. Она тоже считала, что без Равенвудов не было бы Гэтлина. Люди, презиравшие Мэкона, должны были благодарить его семью за основание города. Интересно, как к этой информации отнесется миссис Линкольн? Я мог поспорить, что она уже знала правду и именно поэтому делала все возможное, чтобы люди ненавидели Равенвудов.

Взглянув на свои руки, густо покрытые плодородной почвой, я направился к водопроводному крану и подставил под струю воды предметы, откопанные на заднем дворе.

— Бабушка Пру, вы не знаете, кому принадлежат эти вещи?

— Господи! Это же то кольцо, которое я получила от своего второго мужа Уоллеса Притчарда! Это подарок на нашу первую и единственную годовщину свадьбы.— Она понизила голос до шепота.— Уоллес был очень бедным человеком. Где ты нашел это кольцо?

— В земле, на заднем дворе. Еще я откопал наперсток и ложку.

— Мерси, просмотри, что нашел Итан! — закричала бабушка Пру. — Твою ложку из теннессийского набора. А я тебе сто раз говорила, что не брала ее!

— Дай-ка посмотреть.

Мерси надела очки и взяла ложку в руку.

— Вот это да! Наконец-то у меня собрались ложки с символикой всех одиннадцати штатов.

— Штатов несколько больше, бабушка Мерси.

— Я собираю только штаты Конфедерации.

Грейс и Пру одобрительно закивали головами.

— Какие только вещи не закапывают в землю! Я помню, Юника Хонейкут велела закопать вместе с ее гробом поваренную книгу. Представляешь? Она не хотела, чтобы кто-то из церкви наложил лапы на ее рецепт кобблера.

Бабушка Мерси покачала головой.

— Она была такой же злюкой, как и ее сестра.

Грейс взяла у нее ложку и ловко вскрыла ею банку с шоколадными конфетами.

— Да и рецепт был довольно обычным, — добавила Мерси.

Бабушка Грейс высыпала конфеты на стол и попыталась прочитать названия на фантиках.

— Которые тут со сливками?

— Когда, я умру, похороните меня с моей меховой накидкой и Библией, — сказала бабушка Пру.

— Не дурачься, Пруденс Джейн. Ты не получишь за это дополнительных бонусов от Господа Бога.

— Мне не нужны какие-то бонусы. Я просто хочу иметь под рукой толковую книгу, пока буду ожидать у райских врат. И если говорить о бонусах, Грейс Энн, то у меня их больше, чем у тебя.

Значит, эту Юнику Хонейкут похоронили вместе с поваренной книгой... А что, если «Книгу лун» тоже закопали, положив в чей-нибудь гроб? Что, если ее владельцы не хотели, чтобы она досталась другим людям? Но кто мог спрятать магический том? Наверное, тот человек, который на себе познал его силу. Женевьева!

«Лена, кажется, я знаю, где находится книга».

На миг в моей голове воцарилась тишина. Затем мысли Лены пробились ко мне.

«О чем ты говоришь?»

«О "Книге лун". Я думаю, она у Женевьевы».

«Женевьева мертва».

«Я знаю».

«И что ты хочешь сказать?»

«А ты как будто еще не догадалась?»

Харлон Джеймс приковылял к столу и жалобно заскулил. Его нога по-прежнему была замотана бинтами.

Бабушка Мерси начала кормить его шоколадными конфетами из банки.

— Мерси, не корми мою собаку шоколадом! Ты убьешь его. Я видела такое в шоу Опры. Только не помню, о чем там говорилось: о шоколаде или жареном луке.

— Итан, хочешь парочку ирисок? — спросила бабушка Мерси. — Итан, ты меня слышишь?

Я не слушал ее. Я размышлял о том, как найти и вскрыть могилу.

 

07.12

ВСКРЫТАЯ МОГИЛА

Это придумала Лена. Она решила сбежать с торжества, запланированного в честь дня рождения тетушки Дель. Чтобы вытащить меня из дома, Лена намеревалась пригласить нас с Эммой на праздник. Мы прекрасно знали, что лишь Божий глас может заставить Эмму переступить через порог зловещего особняка Равенвуда. Она относилась к Мэкону примерно так же, как к медальону Женевьевы, предпочитая держаться от них на максимальном расстоянии.

После обеда на наше крыльцо взбежал взъерошенный Страшила Рэдли. Он держал в пасти свиток — приглашение на день рождения, написанное каллиграфическим почерком. Эмма не прикоснулась к нему. И долго не хотела отпускать меня к Равенвудам. К счастью, направляясь к катафалку, мне удалось незаметно пронести садовую лопату моей мамы. Если бы Эмма застукала меня, это был бы полный провал.

Я был рад покинуть дом — пусть даже для рытья могилы. После Дня благодарения мой отец снова заперся в кабинете, а с тех пор как наши опекуны поймали нас с Леной в Lunae Libri, Эмма изводила меня косыми взглядами. В течение следующих шестидесяти восьми дней нам было запрещено возвращаться в чародейскую библиотеку. Мэкон и Эмма не хотели, чтобы мы узнали какие-то еще из тех сведений, которые они изначально решили утаить от нас.

— После одиннадцатого февраля ты можешь заниматься чем угодно, — сказала мне Эмма. — А до того времени веди себя как обычные ребята в твоем возрасте. Слушай музыку. Смотри телевизор. И держи свой нос подальше от тех чертовых книг.

Моя мама рассмеялась бы, услышав об этом запрете на чтение книг. Но нам было не до смеха: ситуация заметно ухудшалась.

«Ты прав, Итан. С каждым днем становится все хуже. Страшила теперь спит под моей кроватью».

«Ну, это не так уж и плохо».

«Когда я иду в ванную, он ждет меня под дверью».

«Просто Мэкон остается Мэконом».

«Это похоже на домашний арест».

Так оно и было. Мы оба находились под пристальным наблюдением.

Я полагал, что Женевьева похоронена в Гринбрайре — и наверняка вместе с «Книгой лун». Там, на пустыре за садом, было несколько старых надгробных камней. Я видел их с того места, где мы с Леной обычно сидели, — с «нашего места», как мне нравилось называть его. Женевьеву должны были похоронить на семейном кладбище — если только она никуда не уехала после войны. Но из Гэтлина еще никто не уезжал. Я всегда мечтал стать первым человеком, который сделает это. Короче говоря, я вырвался из дома в надежде отыскать книгу чар, которая, возможно, была способна изменить судьбу Лены. Предположительно, эта книга находилась в могиле проклятой чародейки — недалеко от дома Мэкона Равенвуда. И теперь мне нужно было постараться, чтобы Мэкон не увидел меня, не задержал и не убил. Все остальное зависело от Лены.

— Какой странный исторический проект, — возмущалась тетя Дель, продираясь через заросли ежевики.— О Небеса! Посылать детей вечером на кладбище!

— Мама, осторожнее.

Рис подхватила ее под руку, помогая преодолеть очередное препятствие. Тетя Дель и при свете дня спотыкалась на каждом шагу, а прогулки в темноте для нее были вообще опасны.

— Нам велели зарисовать надгробный камень одного из предков. Мы изучаем генеалогию.

Я мог бы сказать, что в словах Лены была доля правды.

— А почему вы выбрали Женевьеву? — с подозрением спросила Рис.

Она посмотрела на Лену, но та тут же отвернулась. Мы знали, что нам нужно уклоняться от взглядов Рис. Сивилле достаточно секунды, чтобы уличить кого-то в обмане. Иногда мне удавалось лгать Эмме, но с сивиллой шутки были бы плохи.

— Женевьева изображена на картине в нашем холле. И я подумала, что она вполне подойдет. К тому же вряд ли у нас такое большое семейное кладбище, чтобы я могла ходить среди надгробий и выбирать.

Завораживающая музыка, доносившаяся из дома, затихла. Теперь слышался лишь шорох сухой листвы под ногами. Мы пересекли границу Гринбрайра и приблизились к кладбищу. Несмотря на позднее время, фонарики нам не понадобились. Большая полная луна дарила яркий свет. Я вспомнил, что Эмма говорила Мэкону на болоте: половинки луны благоволят белой магии, а полнолуние усиливает темные чары. Я надеялся, что мы обойдемся без магии, но лунное сияние навевало мистическое настроение.

— Не думаю, что Мэкон одобрил бы такой проект. Зачем блуждать во тьме, если это задание можно выполнить днем? Ты сказала ему, куда мы направляемся?

Тетя Дель встревоженно приподняла кружевной воротник приталенной блузки.

— Я сказала дяде, что мы хотим немного прогуляться. Он попросил меня оставаться рядом с тобой.

— Я не в такой хорошей форме, чтобы путешествовать по пересеченной местности. Уже дыхания не хватает.

Тетя Дель прижала руку к груди. Ее волосы растрепались. Я почувствовал знакомый запах розмарина.

— Пришли!

— Хвала Небесам.

Мы стояли у раскрошившейся каменной стены лимонного сада, где я нашел рыдавшую Лену в тот день, когда она разбила окно. Поднырнув под завесу вьюнов, я осмотрел вечерний сад. Он выглядел иначе, чем днем,— не местом для созерцания облаков, а кладбищем, где была похоронена проклятая чародейка.

«Итан, ты. прав. Женевьева здесь. Я чувствую ее».

«Я тоже».

«Где, по-твоему, находится ее могила?»

Когда мы проходили мимо каменной плиты, оставшейся от прежнего очага, я заметил небольшой валун, выступавший из земли в нескольких ярдах от того места, где мы нашли медальон. На камне сидела туманная фигура. Я услышал тихий вздох Лены.

«Итан, ты видишь ее?»

«Да».

Женевьева! Ее частично материализованное тело сплеталось из облачной дымки и лунного света. Оно то тускнело, то появлялось вновь. Легкий ветер шевелил ее призрачную фигуру. Но ошибки быть не могло. Мы видели перед собой Женевьеву — женщину с картины в холле. Те же золотистые глаза и длинные рыжие волосы. Ее локоны развевались по ветру, словно на могильном камне сидело не привидение, а обычная женщина, ожидавшая автобус на остановке. Даже в этом призрачном состоянии она поражала своей красотой. Какой же она была при жизни? Мне стало не по себе. А что, если мы на неверном пути?..

Тетя Дель замерла на месте. Она тоже увидела Женевьеву, но решила, что остальные ничего не заметили. Наверное, возникновение этого призрака она списала на свою способность видеть сразу несколько времен. Для нее Женевьева была просто одним из хаотичного множества образов, связанных с этим местом на протяжении многих эпох.

— Я хотела бы вернуться домой. Мне что-то нездоровится.

Тетя Дель не желала связываться со стопятидесятилетним призраком, обитавшим на чародейском кладбище. Лена перепрыгнула через лозу и оступилась. Я подхватил ее под руку, не дав упасть.

— Ты в порядке?

Она повернулась ко мне на долю секунды, и этого хватило, чтобы Рис раскрыла обман. Взглянув на лицо Лены, она прочитала все ее мысли.

— Мама, они солгали! Это не задание по истории. Они что-то ищут.

Рис поднесла руку к вискам и пошевелила пальцами, словно настраивала какой-то прибор.

— Книгу!

Тетя Дель пришла в полное замешательство.

— И какую же книгу вы ищете на кладбище?

Лена встряхнула головой, отметая цепкий взгляд кузины.

— Книгу, которая принадлежала Женевьеве.

Я расстегнул молнию спортивной сумки и, вытащив лопату, медленно направился к могиле, стараясь не обращать внимания на призрачную женщину, которая не сводила с меня глаз. В тот момент я ожидал любого поворота событий — вплоть до удара молнии. Но отступать было поздно. Воткнув лопату в землю, я выворотил первый ком.

— Великая мать! Итан, что ты задумал?

По-видимому, вскрытие могилы вернуло тетю Дель в реальный мир.

— Я ищу книгу.

— Здесь?

Она была на грани обморока.

— Какая книга может находиться под землей?

— Чародейская книга, — ответила Лена, посматривая на Женевьеву, которая сидела на камне в шаге от нас. — Очень старая. Мы даже не знаем, действительно ли она здесь. Это только предположение.

Я изо всех сил пытался не смотреть на Женевьеву. Вид ее мерцающего тела вызывал во мне смятение чувств. Она наблюдала за нами. Жуткие кошачьи глаза были пустыми и безжизненными, словно стеклянными.

Несмотря на декабрь, земля была довольно мягкой. Не прошло и минуты, как я выкопал яму глубиной с фут. Тетя Дель расхаживала взад и вперед с встревоженным видом. Она то и дело посматривала на нас, а затем бросала косые взгляды на Женевьеву. Тетя Дель по-прежнему думала, что мы не видим призрак. Что ж, по крайней мере, не мне одному здесь страшно.

— Давайте вернемся домой, — сказала Рис, стараясь заглянуть в мои глаза. — Это просто отвратительно!

— Не будь такой неженкой, — ответила Лена.

Она встала на колени около вырытой ямы.

«Рис видит ее?»

«Вряд ли. Только не позволяй ей смотреть тебе в глаза».

«А если она прочитает мысли тети Дель?»

«Нет, Итан, это ей не удастся. Тетя Дель видит множество сцен одновременно. Никто, кроме палимпсеста, не сможет оценить такой объем информации и выделить в нем какой-то смысл».

— Мама, неужели ты позволишь им вскрыть могилу?

— Дети, вы пошли на поводу у нелепой затеи. Давайте прекратим эту глупую игру и вернемся к праздничному столу.

— Не сейчас. Мы должны найти книгу.

Лена повернулась к тете Дель.

— Покажи нам, где ее искать.

«О чем ты говоришь?»

«Она может показать нам предметы, которые находятся под землей. Тетя может дать нам проекцию своих видений».

— Даже не знаю... Мэкону не понравится мое вмешательство.

Тетя Дель тревожно прикусила губу.

— А откуда он узнает, что мы ходили на кладбище? — возразила ей Лена.

— Ладно. Итан, выбирайся из ямы.

Я отступил на несколько шагов и отряхнул перепачканные штаны. Мой взгляд скользнул по Женевьеве. Ее лицо изменилось. Брови призрака приподнялись. В золотистых глазах сквозил интерес. Казалось, ей хотелось посмотреть, что у нас получится. Или, возможно, она собиралась уничтожить нас карающей молнией.

— Лучше присядьте, — предупредила тетя Дель, напомнив мне стюардесс из кинофильмов. — Мои чары могут вызвать у вас головокружение. Если вы почувствуете тошноту, пригните голову к коленям. Первый опыт всегда дается непросто.

Она протянула нам руки, чтобы мы образовали цепь контакта.

— Мама, я не верю своим глазам! Как ты можешь участвовать в этой афере?

Тетя Дель вытащила заколку из волос и встряхнула головой. Локоны разметались по плечам.

— Не будь такой неженкой, Рис.

Ее дочь закатила глаза и взяла мою руку. Я взглянул на Женевьеву. Она посмотрела на меня и приложила палец к губам, как будто призывала к молчанию. Воздух вокруг нас задрожал, и мы вдруг начали вращаться, как в том аттракционе, где людей пристегивают к борту карусели и все быстро кружится, вызывая тошноту. Затем я увидел вспышку, и передо мной открылось несколько дверей... Одна за другой, с секундным интервалом.

Две девочки в белых юбках бегут по траве, держа друг друга за руки. Они смеются. Кончики желтых бантов развеваются на ветру.

Дверь захлопнулась, и открылась другая...

Женщина с нежной шоколадной кожей вешает белье на веревку и тихо напевает. Свежий ветер приподнимает влажные простыни. Женщина поворачивается к большому дому и кричит: «Женевьева! Евангелина!»

Еще одна дверь...

Молодая девушка идет через пустырь в сгущающихся сумерках. Оглядывается, проверяя, не следует ли кто-нибудь за ней. У нее рыжие волосы. Женевьева. Из густой тени выбегает долговязый юноша, похожий на меня. Она бросается в его объятия. Парень целует ее в губы. «Я люблю тебя, Женевьева. Придет время, и мы поженимся. И пусть твоя семья говорит, что не хочет этого. Для любви нет ничего невозможного». Девушка нежно касается пальцами его щеки. «Ш-ш-ш! У нас не так много времени».

Дверь закрылась, и отворилась другая...

Дождь, дым и треск огня на пепелище. Женевьева стоит на темном поле. По ее лицу струятся слезы. Она сжимает в руках большую книгу в кожаном переплете. На обложке нет названия — просто оттиск полумесяца. Девушка смотрит на женщину — ту самую, которая развешивала белье на веревках. Айви. «Почему тут нет названия?» Лицо старой женщины подергивается от страха. «Если на обложке не написано название, это не означает, что у книги нет имени. Оно перед тобой. Ты держишь в руках "Книгу лун"».

Дверь захлопнулась. Возникла еще одна...

Айви, еще старее и печальнее, стоит над выкопанной могилой. На дне ямы — сосновый гроб. «Уходя в тень смерти, я больше не боюсь содеянного зла». Она держит что-то в руке. Книга с полумесяцем на кожаной обложке. «Возьми это с собой, мисс Женевьева. Так она не причинит вреда другим людям». Айви бросает книгу на гроб.

Еще одна дверь...

Мы четверо сидим рядом с ямой, а под землей чуть ниже и левее виден сосновый гроб (я не нашел бы его без помощи Дель). На нем лежит книга. Под крышкой гроба в густой темноте — тело усопшей Женевьевы. Ее глаза закрыты. Кожа белее фарфора кажется гладкой и бархатистой. Длинные волосы ниспадают огненными волнами на плечи. Кажется, что она по-прежнему дышит. Я не знал, что труп может оставаться нетленным на протяжении полутора веков.

Внезапно видение свернулось в вихрь и поднялось вверх — назад из земли, к нам, сидевшим у ямы, к надгробному камню с призрачной фигурой Женевьевы. Рис закричала. Последняя дверь захлопнулась.

Я попытался открыть глаза, но от усилий закружилась голова. Дель была права. Меня тошнило. Попробовал встать, но сфокусировать взгляд так и не удавалось. Рис выпустила мою руку и начала пятиться от Женевьевы — подальше от ее золотистых глаз.

«Ты в порядке?»

«Думаю, да».

Лена пригнула голову к коленям.

— Все чувствуют себя нормально? — спросила тетя Дель.

Ее голос был ровным и спокойным. Она уже не выглядела такой смущенной, как раньше. Если бы мне довелось смотреть на мир ее глазами, я бы просто сошел с ума или, как она, старался бы отрешиться от всего происходящего.

— Просто невероятно, — сказал я ей, — как вы все это можете видеть!

Мое зрение постепенно восстанавливалось.

— Дар палимпсестрии является и великой честью, и тяжкой ношей.

— Книга здесь. На крышке гроба.

— Она принадлежит этой женщине, — ответила Дель, указав рукой на призрак. — Странно, что вас не удивило ее присутствие.

— Мы уже встречались с Женевьевой, — призналась ей Лена.

— Значит, она решила открыть вам свою тайну. Обычно чародеи не видят мертвых. Даже феи не способны на это, а смертные — и подавно. Мы видим мертвых только тогда, когда они сами хотят напомнить нам о себе.

Внезапно меня охватил ужас. Он отличался от того чувства, которое я испытывал, стоя на крыльце Равенвуда или теряя сознание от холодных чар Ридли. Подобный ужас настигал меня после кошмарных снов при мысли о потере Лены. Это был парализующий страх. Возможно, до меня наконец дошло, что мы вскрываем могилу среди ночи, что за мной наблюдает могущественный призрак темной чародейки, что я краду книгу, оставленную на крышке гроба. О чем я думал, направляясь сюда? Что мы делаем, раскапывая могилу под лучами полной луны?

«Вы пытаетесь исправить мою ошибку».

Голос, прозвучавший в моей голове, принадлежал не Лене. Я повернулся к тете Дель. Она и Рис смотрели на привидение. Они тоже услышали ее. Я посмотрел в золотистые глаза Женевьевы, которые то меркли в темноте, то сияли, как звезды. Она поняла, почему мы пришли.

«Возьмите ее».

Я недоверчиво посмотрел на Женевьеву. Она прикрыла глаза и едва заметно кивнула.

— Она хочет, чтобы мы взяли книгу, — сказала Лена.

Мне казалось, что я схожу с ума.

— Откуда нам знать, что она не готовит подвох?

Женевьева была темной чародейкой, с такими же золотистыми глазами, как у Ридли. Лена возбужденно взмахнула руками.

— Нам придется довериться ей.

Оставалось только одно: копать.

Книга выглядела точно так же, как в нашем видении. Большой фолиант в потрескавшемся кожаном переплете, на котором я заметил оттиск полумесяца. Казалось, книга была насквозь пропитана отчаянием. Ощущалась ее тяжесть, и не только физическая. Плод усилий темных чародеев. Я понял это, как только взял том в свои руки. Обложка обожгла мне пальцы. Возникло ощущение, что при каждом вздохе книга крадет у меня из легких половину воздуха.

Я приподнял гримуар над головой и передал Лене Мне хотелось выбраться из ямы и как можно быстрее покинуть кладбище. От мысли, что я стою на гробу Женевьевы, бросало в дрожь.

— Великая мать, — со вздохом сказала тетя Дель. — Вот уж не думала, что увижу «Книгу лун». Осторожнее, Лена! Она такая же старая, как само время. Мэкон не поверит, что мы отыскали ее!

— Он не должен знать о ней.

Лена смела с обложки комья высохшей земли. Рис шагнула к ней и скрестила руки на груди, словно сердитая няня.

— Мне надоели ваши выходки! Я смотрю, вы совсем потеряли голову. Если вы думаете, что я не расскажу дяде Мэкону...

Лена медленно поднесла книгу к лицу кузины.

— О чем?

Примерно так же она смотрела в глаза Ридли на семейном сборе — пристально и недоброжелательно. Выражение лица Рис изменилось. Она растерялась, словно утратила ориентацию в пространстве. Взгляд Рис остановился на книге, но было ясно, что она не видела ее.

— Так о чем ты хочешь рассказать?

Девушка зажмурилась, будто хотела вырваться из уз кошмара. Она открыла рот, собираясь дать ответ, но затем плотно сжала губы. На лице Лены промелькнула удовлетворенная улыбка. Она медленно повернулась к своей тете.

— Тетя Дель, ты не возражаешь?

Тетя Дель выглядела такой же опешившей, как и ее дочь. В принципе, у нее всегда был несколько обескураженный вид, но сейчас это состояние растерянности явно усилилось. В любом случае, она не ответила на вопрос племянницы.

Лена взглянула на меня и бросила книгу поверх моей сумки. Я увидел в ее глазах зеленые искорки. Черные локоны, мерцая в лунном свете, завивались в воздухе. Этот чародейский бриз как будто вспенивал магическую энергию вокруг ее головы. Я не понял, что произошло, но три женщины словно замкнулись в темном коконе — возможно, ведя какой-то безмолвный разговор. Естественно, я не услышал ни слова. Затем их спор окончился. Сияние вокруг их фигур вновь стало лунным светом, а тьма, поблекнув, превратилась в ночную мглу. Я оглянулся на могильный камень Женевьевы. Призрак исчез, будто его там и не было. Рис переступила с одной ноги на другую. На ее лице опять появилось выражение святоши.

— Ты зря надеешься, что я не расскажу дяде Мэкону о твоем глупом школьном задании. Мало того что ты затащила нас на кладбище, так вы и набросок не сделали...

О чем она говорила? Почему такой серьезный тон? Внезапно до меня дошло, что Рис забыла о вскрытии могилы. Она не помнила о том, что произошло в последние полчаса.

«Что ты с ними сделала?»

«Мы с дядей Мэконом иногда практикуемся в этом искусстве».

Лена уложила книгу в сумку и застегнула молнию.

— Рис, прости меня. Я не знала, что ночью это место выглядит так жутко! Давайте уйдем отсюда.

Ее кузина кивнула и, развернувшись на каблуках, потянула тетю Дель за собой.

— Ах, девочка! Какой же ты еще ребенок!

Лена с усмешкой подмигнула мне.

«И в чем вы практикуетесь? В контроле над умами людей?»

«Во всяких мелочах. В телекинезе, в бросании камешков силой мысли. В наведении иллюзий. В чарах, изменяющих время. Но это дается мне с трудом».

«А стирать память легче?»

«Я просто удалила книгу из их воспоминаний. Можешь считать, что для меня это действительно легко. Они не помнят ее. Этой книги как бы не существует в их реальности».

Конечно, нам нужна была «Книга лун». Я понимал, почему сейчас Лена применила чары. Но мне казалось, что она пересекла запретную черту. И я уже не знал, ту ли сторону мы приняли. Что, если она вновь перейдет границу? Где тогда я окажусь? И не попрактикуется ли она в чарах забвения на мне?

Рис и тетя Дель направились к выходу из сада. И не обладая способностями сивиллы, можно было догадаться, что им не терпелось уйти подальше отсюда. Лена последовала за ними, но что-то остановило меня.

«Лена, подожди».

Я вернулся к зарытой могиле, сунул руку в карман и, развернув платок с инициалами, приподнял медальон на цепочке. Ничего не изменилось. Призрак не вернулся, и мне стало ясно, что я больше не увижу его. Камея привела нас сюда и показала только то, что нам следовало увидеть. Я опустил медальон на холмик земли. На мой взгляд, это была бы честная сделка. Но вдруг у меня в голове прозвучал голос Женевьевы — теперь более мягкий и грустный:

«Нет. Не оставляй его мне».

Я взглянул на могильный камень. Женевьева сидела там, и окрепший ветер терзал легкую дымку, то и дело обращая ее фигуру в ничто. Она уже не казалась мне устрашающей. Это была сломленная невыносимой печалью женщина, потерявшая любимого.

Я понял ее.

 

8.12

ПРОБЛЕМ ПО ГОРЛО

Представьте, что ваша жизнь превратилась в череду проблем. Допустим, что с каждым днем их становится все больше и больше. В какой-то момент вы заходите в реку злоключений так далеко, что уже не остается ничего, кроме как тащиться вброд через неприятности в надежде добраться до другого берега. Такой была логика Линка, и я понемногу начинал осознавать ее гениальность. Эту мудрость не понять до той поры, пока не окажешься по горло в проблемах.

На следующий день мы с Леной достигли этой самой глубины. Все началось с поддельной записки, которую я написал карандашом Эммы. Вместо занятий в школе я решил ознакомиться с книгой, которую нам не полагалось даже держать в руках. А чтобы объяснить свое вечернее отсутствие, мне пришлось наврать о новом задании по истории края. Я был уверен, что Эмма тут же разоблачит меня, но она как раз болтала по телефону с тетей Кэролайн, обсуждая «состояние» отца. Естественно, я чувствовал себя последним негодяем: ложь, вскрытие могилы, поддельная записка, стирание воспоминаний. Но школа могла подождать. Нам нужно было разобраться с древним проклятием. Как бы там ни было, мы нашли «Книгу лун». Я держал в своих руках настоящий гримуар...

— Ой!

Обложка обожгла мою ладонь, как будто я прикоснулся к раскаленной печи. Книга упала на пол. Из глубины дома донесся лай Страшилы Рэдли. Я услышал, как его когти зацокали по ступеням лестницы. Он явно направлялся к нам.

— Дверь, — тихо скомандовала Лена.

Она и головы не подняла от старого латинского словаря. Дверь спальни захлопнулась перед носом Рэдли. Пес возмущенно залаял.

— Страшила, не лезь в мою комнату! Мы не делаем ничего предосудительного. Я хочу заняться музыкой.

Трюк с дверью немного удивил меня. Похоже, она научилась ему у дяди Мэкона. Лена даже не шевельнулась. Я понял, что она уже хорошо освоила телекинез. А какой трюк она показала прошлой ночью, когда воздействовала на Рис и тетю Дель! Мне казалось, что чем больше мы приближаемся к ее дню рождения, тем сильнее в ней проявляется чародейская мощь. Я старался не замечать происходящих изменений, но это было невозможно.

Взглянув на меня, она заметила, что я потираю ладонь о джинсы. Кожа все еще болела от ожога.

— Неужели ты забыл, что смертные не должны прикасаться к книге?

— Да. То же самое мне говорила Мэриан.

Лена открыла черный футляр и вытащила скрипку.

— Почти пять часов. Пора уделить время музыке. Если я не позанимаюсь, то дядя проснется и узнает об этом. Его не проведешь.

— Узнает? Каким образом?

Лена улыбнулась и села на стул в углу комнаты. Прижав инструмент подбородком, она поднесла к струнам длинный смычок. Какое-то время она сидела не двигаясь и закрыв глаза, словно мы находились в зале филармонии, а не в ее комнате. Затем Лена заиграла. Музыка струилась, заполняя комнату, будто тоже была магической силой. Белые занавески на окне слегка дрогнули, и я услышал песню...

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.

Светило скоро даст ответ.

Страницы Тьмы заговорят,

Сумеешь ли проклятье снять...

Лена осторожно приподнялась и аккуратно положила скрипку на стул. Музыка по-прежнему изливалась из инструмента. Лена приставила смычок к стене и села рядом со мной.

«Ш-ш-ш. Не говори громко».

«Вот как ты занимаешься музыкой!»

— Главное, что дядя Эм не замечает подмены. Смотри.

Она указала на щель под дверью. Я увидел промелькнувшую тень и услышал ритмичный стук собачьего хвоста по полу.

— Страшиле нравится оберегать меня. А я довольна тем, что он сидит под дверью. Считай это системой предотвращения внезапного вторжения взрослых.

Разумно.

Лена встала на колени перед книгой и спокойно взяла ее в руки. Она пролистала несколько страниц, и я увидел тот же самый набор заклинаний, на который мы смотрели весь день. Сотни записанных чар. Аккуратные строки на английском, латыни, гэльском и незнакомых языках, один из которых имел странные витиеватые буквы. Я раньше никогда не видел такие символы. Коричневые страницы оказались тонкими, почти прозрачными. Тексты заклинаний были написаны темно-коричневыми чернилами — по крайней мере, я надеялся, что чернилами, а не человеческой кровью.

Лена указала пальцем на одну из фраз и передала мне латинский словарь.

— Это не латынь. Сам посмотри.

— Я думаю, это гэльский. Ты когда-нибудь видела что- то подобное?

— Нет, не видела. Наверное, это какой-то старый чародейский язык.

— Жаль, что у нас нет чародейского словаря.

— Словарь-то есть, но в комнате дяди. В его личной библиотеке больше сотни чародейских книг. Конечно, это не Lunae Libri, но словарь там имеется.

— А долго еще ждать, когда он проснется?

— Он скоро появится.

Вспомнив о рукавицах-прихватках, которыми Эмма пользовалась на кухне, я натянул рукава свитера на ладони и снова переложил книгу на пол. Тонкие страницы шумно гнулись под моими прикосновениями. Они шуршали, как сухие листья.

— Ты понимаешь что-нибудь в этом?

Лена покачала головой.

— Девушки в моем семействе почти ничего не знают о чародействе до своего объявления.

Она рассеянно смотрела на страницы.

— Я думаю, их специально не обучают... на тот случай, если они уйдут во Тьму.

Мне пришлось промолчать, чтобы не развивать эту тему.

Какое-то время мы молча перелистывали книгу, по-прежнему ничего не понимая в ней. Некоторые иллюстрации вызывали испуг. Другие были очень красивыми. Неведомые символы, существа, животные. В «Книге лун» даже лица людей выглядели иногда не по-человечески. Мне этот том напоминал энциклопедию с другой планеты.

Лена вновь перетянула книгу к себе на колени.

— Тут так много неизвестных слов и текст такой...

— Глючный?

Я прислонился к спинке ее кровати и посмотрел на потолок. Везде виднелись новые слова и числа. Словно в тюремной камере — только отсчет дней шел в обратную сторону: 100, 78, 50... Сколько нам еще осталось? День рождения Лены приближался. Ее сила начинала возрастать. Что, если она была права? Что, если из милой девушки она превратится в неузнаваемое существо, ужасно злобное и темное? Вряд ли она захочет продолжать наше знакомство. Скорее всего, отделается от меня...

Я взглянул на скрипку, игравшую в углу, и, закрыв глаза, прислушался к нежной мелодии. Затем до меня донесся шепот Лены:

— ...ПОКА ТЬМА НЕ ОБЪЯВИТ СУДЬБУ НА ШЕСТНАДЦАТУЮ ЛУНУ, ДЕВА ИМЕЕТ СВОБОДУ ВОЛИ И ДЕЙСТВИЯ. ОНА МОЖЕТ ПРОИЗНЕСТИ ЗАКЛЯТИЕ ВЕЧНОГО ВЫБОРА В КОНЦЕ ДНЯ, В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ, ПОД ЛУНОЙ, ОБЪЯВЛЯЮЩЕЙ СУДЬБУ...

Мы посмотрели друг на друга.

— Как ты это сделала?

Я взглянул поверх ее плеча на перевернутую страницу.

— Текст написан на английском. Здесь рядом с заклинанием кто-то сделал перевод. Вот, видишь? Чернила другого цвета.

Она была права. Хотя даже этому английскому тексту я дал бы сотню лет, если не больше. Но почерк отличался, да и чернила имели совершенно другой оттенок.

— Переверни страницу назад.

Она приподняла книгу и начала читать:

— ОБЪЯВЛЕННОЕ СЛОВО НЕ ПОДЛЕЖИТ ОТМЕНЕ. СДЕЛАННЫЙ ВЫБОР НЕ МОЖЕТ БЫТЬ АННУЛИРОВАН. ЧЕЛОВЕК СИЛЫ УХОДИТ В ВЕЛИКУЮ ТЬМУ ИЛИ В ВЕЛИКИЙ СВЕТ НА ВЕСЬ ПЕРИОД СВОЕЙ ЖИЗНИ. ЕСЛИ В НАЗНАЧЕННЫЙ СРОК НА ШЕСТНАДЦАТУЮ ЛУНУ ЗАКЛЯТИЕ ВЕЧНОГО ВЫБОРА НЕ БУДЕТ ПРОИЗНЕСЕНО, ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ НАРУШИТСЯ. И ПОСКОЛЬКУ СИЕ НЕВОЗМОЖНО, КНИГА САМА СВЯЖЕТ ТО, ЧТО НЕ СВЯЗАНО.

— Значит, эту штуку с объявлением действительно не обойти?

— А я что тебе говорила!

Мы по-прежнему не знали, как нам быть.

— Но что происходит во время объявления? Луна, объявляющая судьбу, посылает на землю какой-то чародейский луч?

Лена взглянула на страницу.

— Здесь про это не сказано. Насколько мне известно, объявление происходит посреди ночи, то есть под луной. «ПОСРЕДИ ВЕЛИКОЙ ТЬМЫ И ПОД ВЕЛИКИМ СВЕТОМ, ИЗ КОТОРОГО МЫ ВЫШЛИ». Но сама процедура может случиться где угодно. Воздействие луны невидимо. В какой-то миг девушка узнает, что она объявлена темной или светлой чародейкой, и никакие лучи для этого не нужны.

— А что конкретно с ней происходит?

Меня действительно интересовал этот вопрос, но я чувствовал, что Лена что-то недоговаривает. Она еще ниже склонилась над книгой.

— Многие чародеи делают свой выбор сознательно — как и говорится в тексте. Люди силы, то есть чародеи, произносят заклинание Вечного выбора. Они объявляют свою связь со Светом или Тьмой. Подобным образом и смертные люди выбирают свою судьбу, решая, какими им хочется быть — хорошими или плохими. Однако для чародеев от этого выбора зависит вся дальнейшая жизнь. От него зависит способ их взаимодействия с магической Вселенной. Выбор является их соглашением с естественным миром, с порядком вещей. Я понимаю, что мои слова могут показаться бредом сумасшедшего...

— Значит, когда тебе исполняется шестнадцать лет, ты должна принять решение? Кем тебе быть на всю оставшуюся жизнь?

— Это только для счастливчиков. У меня даже нет выбора.

Я с трудом заставил себя задать ей следующий вопрос:

— Так что именно случится с тобой после объявления?

— Рис говорит, что ты просто меняешься. Все происходит за долю секунды. За один удар сердца. Ты чувствуешь, как энергия протекает через все твое тело. А затем ты как бы рождаешься вновь.

Она задумалась.

— По крайней мере, так рассказывала Рис.

— Звучит не так уж плохо.

— Она говорила о потрясающем ощущении тепла. Ей казалось, что рядом сияет солнце и что оно сияет только для нее. В тот момент она еще даже не знала, какую судьбу объявила ей луна.

Выходит, легко, безболезненно, почти незаметно. Но вряд ли процедура объявления окажется такой же легкой при погружении во Тьму. Похоже, мы оба подумали об этом.

«Значит, теплота, и все?»

«У Рис была теплота. Это не больно. Можешь не беспокоиться обо мне».

Но о чем я только не беспокоился. Знала бы она!

«Не буду».

«Вот и хорошо».

Мы просто не осмеливались заводить речь о том, что не давало покоя нам обоим. Солнечное пятнышко медленно кралось по плетеному коврику. Оранжевый свет раскрашивал нити в сотни разных оттенков. Внезапно луч осветил Лену. Все ее лицо, глаза и волосы озарились золотистым сиянием. Я знал, что еще одной такой красавицы не сыскать за сотни миль и сотни лет. Но ее лицо походило на образы гримуара. Оно было не совсем человеческим.

— Закат. Дядя Мэкон может проснуться в любую минуту. Нам надо спрятать книгу.

Она засунула ее в мою сумку и застегнула молнию.

— Забери ее с собой. Если мой дядя найдет «Книгу лун», то мы ее больше не увидим. Он любит скрывать от меня самое важное.

— Я тоже не понимаю этого. Почему они с Эммой держат нас в неведении? Если процесс объявления неизбежен и его никак нельзя остановить, то почему бы им не рассказать нам обо всем?

Лена отвернулась. Я потянул ее за руку к себе, и она прижалась лицом к моей груди. Она не говорила ни слова, но, несмотря на наши свитера и рубашки, я чувствовал, как билось ее сердце. Она взглянула на скрипку, и музыка затихла, угаснув, как солнце в окне.

На следующий день мы оказались в школе единственными, чьи мысли вращались вокруг текстов, словарей и книг. На уроках если кто и поднимал руку, то только затем, чтобы отпроситься в туалет. Если кто и намеревался что-то написать, так записку — предложить свою кандидатуру тем, кому еще не предлагал и кем не был отвергнут.

Конец декабря в школе Джексона знаменовался единственным, но грандиозным событием. Все готовились к зимнему балу. Когда на перемене мы зашли в буфет, Лена тоже заговорила на эту тему:

— Линк, ты пригласил уже кого-то на танцы?

Она не знала о хитрой стратегии Линка на всех школьных вечеринках с танцами. Он всегда держался особняком, чтобы при удобном случае пофлиртовать с инструктором по физкультурной подготовке. Мэгги Кросс тренировала наших девочек. Линк был влюблен в нее с пятого класса, когда она, окончив колледж, вернулась в «Джексон» и стала инструктором.

— Нет, — набив рот картошкой фри, ответил Линк. — Я одинокая птица.

— Ответственной за бал назначили тренера Кросс, — пояснил я Лене. — Она будет присматривать за порядком. Линк все вечеринки слоняется вокруг нее, и этот бал: не будет исключением. Вот почему он всегда отказывается от приглашений девушек.

— Я просто не хочу расстраивать наших леди. Дай им волю, и они тут же начнут сражаться за меня. А. ведь кто- то из них может даже распустить кулаки.

— Я никогда не бывала на школьных балах.

Лена потупила взгляд и взяла сэндвич со своего подноса. Похоже, она расстроилась. Я не пригласил ее на танцы. Мне и в голову не приходило, что она захочет пойти на зимний бал. Я думал, что наши отношения гораздо серьезнее какой-то школьной вечеринки.

Линк с усмешкой посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой. Он предупреждал, что это случится. «Каждая девчонка хочет быть приглашенной на танцы, — уверял он меня не раз. — Понятия не имею, что их в этом так заводит, но от фактов не убежишь. Они, парень, все на танцах повернуты». Я не очень-то верил Линку, учитывая, что его генеральный план с инструктором Кросс ежегодно заканчивался постыдным провалом. Но возможно, он в чем-то был прав.

Линк допил свою коку и подтолкнул Лену в бок.

— Такая красотка — и не была на танцах? Если ты придешь на бал, тебя выберут Снежной королевой.

Лена попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось.

— А почему вы называете победительницу конкурса Снежной королевой? В других городах речь идет о Вернувшейся королеве, разве не так?

— Нет, на зимнем балу выбирается Ледяная королева. Но так как раньше все конкурсы выигрывала Сьюзен Сноу, кузина Саванны, а теперь, когда она окончила школу, ее место заняла Саванна Сноу, все называют победительницу Снежной королевой.

Линк быстро вытянул руку и схватил кусок пиццы с моей тарелки.

Сомнений больше не было. Лена хотела, чтобы я пригласил ее на танцы. Еще одна женская загадка! Девушкам нравится получать приглашения на всякие дурацкие мероприятия, даже если они не собираются туда идти. Но ведь Лена особенная. Однако, похоже, и у нее был список вещей, которые полагалось делать «нормальной девчонке». Но наше появление на зимнем балу стало бы верхом безумия. Я не хотел идти туда ни за какие коврижки. С некоторых пор мы утратили статус «обычных учеников» школы Джексона. Я мирился с тем, что все пялились на нас, когда мы шли по коридору — даже если мы не держались за руки. Я терпел, когда о нас говорили несусветные гадости. Возможно, и сейчас, пока мы втроем сидели в переполненном буфете за пустым столом, вся когорта джексоновских «ангелов» формировала в коридоре боевые колонны, чтобы, дождавшись нужного момента, стереть нас в мелкий порошок. Но я должен был позаботиться о безопасности Лены. Мне следовало защитить ее от возможных обид...

Интересно, а что, если я сам находился под воздействием каких-то чар?

«Я не околдовывала тебя».

«А разве кто-то обвиняет тебя в этом?»

«Ты только что подумал, что тебя связали чарами».

«Я не имел в виду тебя. Просто у меня возникла мысль, что, возможно, мое поведение объясняется воздействием чар».

«Ты думаешь, я такая же, как Ридли?»

«Нет, я так не думаю. Короче, забудь».

Лена внимательно посмотрела на меня, словно хотела прочитать все мои мысли. Насколько я знал, она могла это делать.

«Ты чего, Итан?»

«А помнишь, что ты сказала мне утром после Хеллоуина? Мы тогда были в твоей комнате».

«Что я сказала?»

«Эта фраза появилась на стене».

«На какой еще стене?»

«На стене твоей комнаты! Зачем ты притворяешься, что не понимаешь, о чем я говорю? Ты тогда сказала, что чувствуешь ко мне то же, что и я к тебе».

Она начала теребить свое ожерелье.

«Я действительно не понимаю, о чем ты говоришь».

«О падении».

«О каком падении?»

«О падении... Ты же знаешь!»

«Что?»

«Ничего».

«Ну так объясни мне, Итан».

«Я только что это сделал».

«Посмотри на меня».

«Я и так смотрю на тебя».

На самом деле я смотрел на свое шоколадное молоко.

— Ты поняла прикол? — не унимался Линк. — Саванна Сноу? Снежная королева? Он вывалил ванильное мороженое на свою картошку фри. Лена поймала мой взгляд и покраснела. Она нащупала под столом мою ладонь, и мы сцепили пальцы. Через миг я дернулся, получив удар током — примерно такой же силы, как от настенной розетки. Даже если бы я не слышал ее мысли, то по взгляду понял бы, о чем она думала.

«Итан, если у тебя есть что сказать, то говори».

«Я уже сказал».

«Тогда повтори еще раз».

Но продолжение было невозможно. Мы общались мысленно, посреди переполненного буфета, во время разговора с Линком. Увлекшись разбирательством, Лена вообще забыла, о чем говорил ей наш друг.

— Так ты поняла? Это прикол такой, потому что Саванна сама по себе похожа на Снежную королеву.

Лена выпустила мою руку и бросила в Линка морковку. На ее лице сияла улыбка. Линк решил, что она улыбается ему.

— Конечно, я поняла. Снежная королева Гэтлина. Только все это немного глупо.

Линк пожал плечами и воткнул вилку в месиво из мороженого и картошки.

— Здесь даже снега не бывает, — добавила Лена.

Линк сунул в рот пару палочек фри.

— Слушай, Итан, а она у тебя завистливая. Ты присмотрись к ней получше. Лене хочется самой стать Снежной королевой. Она понимает, что только так ей удастся потанцевать со мной, когда меня выберут Снежным королем.

Лена, не сдержавшись, громко рассмеялась.

— Как же я буду танцевать с тобой, если ты мечтаешь об инструкторе по аэробике?

— Я могу поклясться вам, что в этом году она влюбится в меня по уши.

— Линк будет всю вечеринку выкрикивать шуточки в те моменты, когда она будет проходить мимо него.

— Ты придурок, Итан. Она считает меня прикольным парнем.

— Точнее, забавной мелюзгой.

— Я уверен, что в этом году у нас все срастется. Меня выберут Снежным королем, и наша тренерша увидит меня на сцене вместе с Саванной Сноу.

Лена чистила апельсин.

— И на что же ты тогда надеешься?

— Мэгги будет сражена моим видом. А если ты напишешь мне песню, то придет в восторг от моего выступления. Естественно, она сначала потанцует со мной, а потом, после выпускного, мы с ней поедем в Нью-Йорк, и там она станет моей фанаткой.

— Вот оно что! А ты действительно прикольный!

Оранжевая шкурка апельсина извивалась в ее пальцах длинной спиралью.

— Чувак, твоя девчонка тоже считает меня классным парнем.

К его губе прилип кусочек фри. Лена посмотрела на меня и улыбнулась. «Твоя девчонка». Нам понравилось, как он это сказал.

«Неужели все считают нас парой?»

«А ты хотела бы стать моей девушкой?»

«Ну если бы ты хорошо попросил...»

Сколько раз я думал об этом. Да и Лена уже давно считала себя моей девушкой. Если учесть, сколько всего нам пришлось пережить, стоило признать: ее реакция была вполне обоснованной. Я и сам не понимал, почему до сих пор не произнес тех слов, которые она от меня ждала. Почему мне было трудно это сделать? Может быть, потому, что они еще больше свяжут нас друг с другом?

«Так я же просил».

«В тот раз ты говорил неубедительно».

Я снова нашел ее руку под столом и посмотрел в зеленые глаза.

«Сейчас я уверен в своих чувствах и прошу тебя: будь моей девушкой».

«Я согласна».

Линк все еще говорил.

— Скоро вы поймете, какой я крутой. Сами увидите, как инструктор Кросс повиснет на мне, когда мы будем танцевать.

Линк встал и подбросил в воздух свой поднос.

— Только не думай, что моя девушка будет танцевать с тобой, — сказал я, повторив его номер с подносом.

У Лены засияли глаза. Я не ошибся. Ей не просто хотелось быть приглашенной. Она мечтала пойти на бал. В тот момент меня не волновало, какие еще мероприятия значились в ее списке «нормальной девчонки». Я собирался сделать так, чтобы каждое из них было выполнено.

— Так вы, ребята, тоже идете на бал? — с удивлением спросил Линк.

Я вопросительно посмотрел на Лену, и она пожала мою руку.

— Конечно идем.

На этот раз она улыбалась по-настоящему.

— И я оставлю тебе пару танцев, Линк. Мой парень не будет против. Он не указывает мне, с кем танцевать.

Я картинно нахмурился. Линк выставил кулак, и я ударил по нему своим.

— Могу поспорить, это будет феерия!

Прозвенел звонок, большая перемена закончилась. Теперь у меня была не только партнерша по танцам на зимнем балу, но и девушка. Фантастика! Я впервые назвал Лену своей девушкой. Посреди буфета! Перед Линком! Короче, это действительно был горячий обед.

 

13.12

ОНА ТАЕТ!

— Почему бы племяннице Мелхиседека не заехать к нам? Я хотела бы взглянуть на ее бальное платье.

Эмма завязывала мне галстук-бабочку. Из-за небольшого роста ей приходилось стоять на три ступени выше, иначе она не смогла бы дотянуться до моего воротника. Когда я был маленький, она всегда расчесывала мне волосы и завязывала галстук перед тем, как мы по воскресеньям отправлялись в церковь. При этом на ее лице сияла гордая улыбка. Вот и сейчас она любовалась мной.

— Извини. Нет времени для фотосессии. Я сам заеду за ней. Не забывай, что это парням полагается забирать своих девушек из дома.

Конечно, учитывая одолженный «битер», я немного преувеличивал свою самостоятельность. Линк сказал, что доберется до школы вместе с Шоном. Парни в команде по-прежнему считали его своим, хотя в буфете он обычно сидел за одним столом со мной и Леной.

Эмма поправила мой галстук и тихо засмеялась. Я не понял, что смешного она нашла в моих словах. На меня накатила волна раздражения.

— Слишком туго. Мне трудно дышать.

Я попытался всунуть палец между шеей и воротником жакета, арендованного в ателье «Ваш смокинг за доллар».

— Это не галстук виноват, а твои нервы. Успокойся, Итан. Все будет хорошо.

Она одобрительно осмотрела меня. Думаю, мама, будь она здесь, вела бы себя так же.

— Теперь покажи мне цветы.

Я протянул ей картонный футляр, внутри которого находилась красная роза, декорированная белыми соцветиями гипсофилы. Лично мне они не нравились, но ничего лучшего в «Садах Эдема» не продавалось, а это был единственный цветочный магазин в нашем городе.

— Самый жалкий букет, который я когда-либо видела.

Эмма швырнула футляр с розой в мусорное ведро, стоявшее у лестницы. Повернувшись на каблуках, она направилась на кухню. Я побрел следом за ней.

— Ну? Что скажешь?

Открыв холодильник, она вытащила небольшой, но изящный букет для корсажа. Белый жасмин и дикий розмарин были перевязаны серебристой лентой. Серебряный и белый — традиционные цвета зимнего бала. Идеальный букет.

Насколько я знал, Эмма не одобряла мои отношения с Леной. И не раз давала это понять. Но для меня она была готова на все. Точно так же поступила бы и моя мама. Возможно, лишь сейчас я понял, как много для меня значит Эмма. После гибели мамы она стала для меня единственной опорой, единственным человеком, который заботился обо мне. Без нее я, наверное, утонул бы в своей тоске, как мой отец.

— Здесь значим каждый элемент. Нельзя смешивать дикое с прирученным.

Я приподнял букет к кухонной лампе и аккуратно провел пальцами по серебристой ленте. Под ней была спрятана крохотная кость.

— Эмма!

Она пожала плечами.

— Разве может помешать крохотная косточка с кладбища? Ты столько лет провел в этом доме! Ты такое уже видел! Где твое чутье? Дополнительная защита никому не повредит. Даже тебе, Итан Уот.

Мне оставалось лишь со вздохом положить букет в коробку.

— Я тоже люблю тебя, Эмма.

Она крепко обняла меня, и я сбежал по ступеням в вечерние сумерки.

— Будь внимателен, слышишь? Не увлекайся и следи за обстановкой!

Я не понял, что она имеет в виду.

— Да, мэм.

На выходе я заметил, что свет в кабинете отца уже был включен. Интересно, знал ли он о том, что этим вечером в нашей школе будет зимний бал?

Когда Лена открыла дверь, у меня едва не остановилось сердце. А ведь она даже не прикоснулась ко мне.

Хотя я знал, что она будет отличаться от других девушек на танцполе. В Гэтлине можно было приобрести только два вида вечерних нарядов в двух конкретных местах: в местном ателье «Маленькая мисс» и в саммервилльском магазине для невест «Южная красавица».

Девушки, которые заказывали наряды в «Маленькой мисс», получали, как правило, фривольные русалочьи наряды с длинными разрезами, глубокими декольте и блестками. На церковных пикниках и тем более на зимних балах в начальной школе Эмма запрещала мне разглядывать девочек в таких платьях. Иногда это были школьные красотки или дочки городских красавиц — например, как Эден, чья мать выиграла конкурс «Мисс Южная Каролина». Но чаще всего в такие платья одевались ничем не примечательные девушки, которым матери стремились придать презентабельный вид. Через пару лет после окончания «Джексона» их можно было увидеть уже с собственными детишками.

Наряды «Южной красавицы» напоминали платья Скарлетт О'Хара — эдакие гигантские колокола. Обычно их покупали для дочерей членов ДАР и Женской дружины, то есть для таких девушек, как Эмили Эшер и Саванна Сноу. Если вас не тошнило от их вида, вы могли представить себе, что танцуете с невестой на свадьбе.

Одним словом, все гэтлинские вечерние платья были блестящими и аляповатыми. Особенно популярными цветами считались металлик и один из оттенков оранжевого, который у нас называли гэтлинским персиком. Не знаю, выбирали ли этот цвет для платьев подруг невесты где-то еще, кроме Гэтлина.

Для парней в выборе костюмов не было таких жестких ограничений, но и им следовало учитывать некоторые требования. Например, наши наряды должны были сочетаться с платьями цвета гэтлинского персика. В этом году наша баскетбольная команда решила остановиться на серебристых галстуках-бабочках и матерчатых поясах такого же цвета и обойтись без пурпурных, розовых и персиковых оттенков.

Наверное, Лена ничего не знала о «гэтлинском персике». Увидев, как она красива, я почувствовал, что мои колени слабеют и подгибаются. Знакомое ощущение! Она была прекрасна до умопомрачения.

«Вот это да!»

«Тебе нравится?»

Она повернулась на каблуках. Ее волосы свободно струились по плечам длинными локонами, а сзади были скреплены сверкающими заколками. Меня всегда восхищало магическое мастерство, с которым девушки создают прически: они заставляют свои волосы приподниматься вверх и в то же время ниспадать вниз плавными каскадами. Несмотря на желание прикоснуться к локонам Лены, я не смел тронуть ни один волосок. Ее платье тоже ниспадало с тела, облегая при этом все нужные места. Оно не шло ни в какое сравнение с дешевками от «Маленькой мисс». Казалось, что ткань была сплетена из тонкой серебристой паутины, которую создали волшебные пауки.

«Неужели я прав? Твое платье сплели пауки?»

«Не знаю, но все может быть. Это подарок дяди Мэкона».

Она засмеялась и потянула меня в дом. Я заметил, что обстановка особняка отражает тему зимнего бала. Этим вечером холл выглядел как декорации старого Голливуда. Черно-белые плиты пола составляли шахматный узор. В воздухе над нами парили и сверкали серебристые снежинки. У окон под радужными шторами стояли черные старинные столики. За стеклами мерцал седой океан. На полированных сервантах и небольших шкафах горели свечи, распространявшие вокруг себя небольшие лужицы лунного света.

— Значит, точно? Пауки?

Свет свечей отражался от ее сиявших губ. Я старался не думать о них, не мечтать о поцелуях в маленький полумесяц на ее щеке. Лицо Лены, ее волосы и платье были присыпаны тонким серебристым порошком. Даже ее родинка мерцала, как манящая звездочка.

— Я пошутила. Скорее всего, дядя купил его в каком-нибудь крохотном магазине на одной из улиц Парижа, Рима или Нью-Йорка. Ему нравятся красивые вещи.

Она прикоснулась пальцами к новому медальону, появившемуся в ее коллекции памятных вещей. Взглянув на золотой полумесяц, я понял, что он тоже был подарен дядей Мэконом. Из затемненного коридора, освещенного единственной свечой, послышалась знакомая протяжная речь.

— Я приобрел его в Будапеште, а не в Париже. В других городах таких нарядов не найдешь.

Мэкон был одет в черные брюки, белую рубашку и куртку дымчатого цвета. В серебристых запонках на его рукавах играли огненные блики.

— Итан, мне бы очень хотелось, чтобы этим вечером ты предпринял все доступные тебе меры предосторожности. Как ты знаешь, я стараюсь не выпускать по вечерам мою племянницу из дома.

Он передал мне букет для Лены — небольшую гирлянду из жасмина.

— Все доступные меры предосторожности! Ты меня понял?

— Дядя! — раздраженно вскричала Лена.

Я внимательно осмотрел букет. На булавке, скреплявшей цветы, висело серебряное кольцо. На его внутреннем ободе виднелась надпись на незнакомом языке. Схожие символы встречались в «Книге лун». Впервые я видел это кольцо так близко. Это его Мэкон часто вращал на пальце. Я вытащил из коробки мой скромный букет. Против «великих предков» Эммы и магических сил, связанных с кольцом Мэкона, не устоял бы ни один чародей или дух. Нам теперь, наверное, уже ничто не угрожало. Во всяком случае, я надеялся на это.

— Мне кажется, сэр, что благодаря вам с Эммой зимний бал пройдет для Лены замечательно,— с улыбкой ответил я.

Мэкон нахмурился.

— Меня беспокоит не ваш зимний бал, а кое-что другое. Тем не менее я благодарен Эмарии за проявленную заботу.

Лена сердито переводила взгляд с меня на дядю и обратно. Вероятно, мы были не похожи на самых счастливых мужчин в городе.

— Не шевелись.

Она подняла со стола бутоньерку — белую розу с крохотной веточкой жасмина — и приколола ее к моему пиджаку.

— Не могли бы вы оба забыть о своих тревогах? Хотя бы на минуту? Это начинает раздражать. Я сама могу позаботиться о себе.

Мэкон скептически поморщился.

— Просто мне не хочется, чтобы кто-то пострадал.

Я не понял, кого он имеет в виду — ведьмочек «Джексона» или могущественную чародейку Сэрафину. Впрочем, за несколько последних месяцев я повидал столько чудес, что вполне серьезно отнесся к его предупреждению.

— И верни ее назад к полуночи.

— Это какой-то магический срок у чародеев?

— Нет, это комендантский час, назначенный мной.

Мне удалось выдавить из себя подобие улыбки.

По пути в школу Лена выглядела немного напуганной. Она, нахохлившись, сидела на переднем сиденье, время от времени переключала радио на другие каналы, поправляла платье или свой ремень безопасности.

— Расслабься.

— Тебе не кажется, что мы совершаем безумный поступок?

Она выжидающе взглянула на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Они все ненавидят меня.

Лена опустила голову и посмотрела на свои руки.

— Ты хочешь сказать, что они ненавидят нас?

— Ладно, пусть будет по-твоему. Они ненавидят нас.

— Нам необязательно ехать туда.

— Нет, я хочу попасть на бал. Для меня это очень важно...

Она начала вращать букетик на запястье руки.

— В прошлом году мы с Ридли планировали вместе отправиться на школьный бал, но случилось...

Я не услышал продолжения фразы даже в уме.

— К тому времени ситуация уже накалялась. А потом Ридли исполнилось шестнадцать, она уехала, и я осталась в школе одна.

— В этом году все будет иначе. Мы просто потанцуем и повеселимся. Ничего плохого не случится.

Она, нахмурившись, захлопнула крышку зеркальца.

«Еще рано говорить о веселье».

Мы вошли в спортзал. Нельзя было не признать, что совет учеников здорово потрудился в выходные. «Мечта зимнего вечера» — такой была тема праздничного бала в этом году. Сотни бумажных снежинок — обычных белых, или с блестками, или искрившихся от наклеенной фольги — свисали с потолка на тонкой леске. В углах зала виднелись искусственные сугробы, посыпанные стиральным порошком. На гимнастических лестницах сияли гирлянды.

— Итан! Лена! Вы прекрасно выглядите.

Инструктор Кросс передала нам бокалы с гэтлинским персиковым пуншем. На ней было черное платье, открывавшее бедра до очень опасной черты — словно по желанию Линка. Взглянув на Лену, я подумал о серебристых снежинках, паривших и мерцавших под потолком Равенвуда без всяких лесок и серебряной фольги. Однако глаза моей спутницы сияли. Она уверенно и крепко держала меня за руку, словно была хозяйкой вечеринки, которую устроили в честь ее дня рождения. Раньше я не верил Линку, когда он говорил, что школьные танцы оказывают гипнотический эффект на всех девчонок. Но теперь я понял, что этот эффект распространяется и на чародеек.

— Как красиво!

Честно говоря, я не замечал тут какой-то особенной красоты. Обычный бал в школе имени Джексона. Хотя, наверное, для Лены зал действительно выглядел непривычно. Возможно, если вас с детства воспитывали в мире магии, то вы найдете волшебство в обыденных вещах.

Услышав знакомый голос, я не поверил своим ушам.

— Да тут танцульки идут полным ходом!

«Итан, смотри...»

Я повернулся и едва не расплескал свой пунш. Передо мной стоял Линк. На нем был смокинг серебристой акульей расцветки, высокие ботинки и черная спортивная майка с рисунком — имитацией белой рубашки. Он выглядел как уличный исполнитель чарльстона.

— Привет, Короткая Соломинка! Кузина, рада тебя видеть!

Я узнал бы этот голос в любой толпе. Он был слышен, несмотря на громкие объявления диджея, протяжные звуки баса и разговоры собравшихся перед сценой ребят. Смесь меда, сахара, черной патоки и вишневых леденцов. Впервые в жизни я подумал, что меня сейчас стошнит от сладкого.

Лена крепко сжала мою ладонь. Невероятно! Под руку с Линком, в наряде из двух серебристых полосок — самых узких, которые когда-либо надевали на гэтлинский школьный бал, стояла Ридли. Я не знал, куда девать глаза. Это был живой магнит из загорелых бедер, округлых выпуклостей и белокурых локонов, ниспадавших на обнаженные плечи. Я чувствовал, как от жарких взглядов парней поднялась температура в зале. Судя по виду ребят, переставших танцевать со своими подругами, ошалел не я один. Девчонки едва не дымились от злости. В мире Гэтлина, где все бальные наряды покупались в двух ателье, Ридли оказалась такой «маленькой мисс», что все остальные просто отдыхали. По сравнению с ней инструктор Кросс выглядела почтенной матроной. Короче, Линк был обречен.

Лена покачала головой и перевела взгляд с меня на кузину.

— Ридли! Что ты здесь делаешь?

— Ах, кузина! Нас наконец-то пригласили на школьный бал. Разве ты не рада? Разве это не фантастика?

Я увидел, что локоны Лены начали завиваться от несуществующего ветра. Она нахмурилась, и половина ламп на одной из гирлянд послушно погасла. Нужно было что-то делать — причем очень быстро. Я оттянул Линка от чаши с пуншем.

— Зачем ты с ней связался?

— Чувак, ты не поверишь! Это же самая горячая курочка в Гэтлине. Ожог четвертой степени! Она крутилась около «Стой-стяни». Я заехал туда купить «Слим-Джим». И она согласилась отправиться со мной на бал. У нее даже нашелся подходящий костюм.

— А тебе не кажется, что все это как-то странно?

— Думаешь, меня это волнует?

— А если она оказывает на тебя психическое воздействие?

— Ты думаешь, она свяжет меня или типа того?

Он усмехнулся, уже представляя себе эту картину.

— Линк, я говорю серьезно!

— Конечно, ты серьезный парень. Но только в чем дело, чувак? Я получил свой бонус и ты приревновал? Мне помнится, что ты довольно живенько усаживался в ее машину. И не говори мне, что ты пытаешься помириться с ней и получить второй шанс...

— Вовсе нет! Она кузина Лены.

— Тем более! А я сейчас подцепил самую огненную штучку в трех штатах. Для меня она как метеор, упавший с неба на наш город. Понимаешь? Это может никогда не повториться. Так что веди себя как человек. Не ломай мне кайф.

Он оказался легкой добычей и уже был в ее власти. И плевать он хотел на мои предупреждения. Но мне не хотелось сдаваться без боя. Я сделал еще одну попытку.

— От нее не дождешься ничего хорошего, парень. В твоей башке будет каша. Она высосет твой мозг и выплюнет его, когда ты станешь ей ненужным.

Линк схватил меня за плечи.

— Чувак, вали отсюда!

Он отвернулся, обвил рукой талию Ридли и увел злодейку на танцпол. Проходя мимо Мэгги Кросс, он даже не взглянул на нее. Я потащил Лену в другом направлении — к углу, где местный фотограф делал снимки влюбленных парочек перед фальшивым снежным сугробом, пока два парня из совета учеников по очереди трясли поддельный снег с балкона. По пути к фотографу нам встретилась Эмили. Она взглянула на Лену и ахнула.

— Лена? Ты выглядишь... блестяще.

Моя спутница осмотрела ее критическим взглядом.

— А ты, Эмили, выглядишь... надутой.

Это было абсолютной правдой. Облачившись в наряд из «Южной красавицы», Эмили походила на серебристо-персиковый трюфель с кремом, немного приплюснутый спереди и приукрашенный сзади тафтой. Ее волосы, завитые в жуткие свинячьи колечки, напоминали связку желтых лент. В салоне красоты «Стрижка и укладка» ее столько раз укололи шпильками, что лицо бедняжки вытянулось, как у лошади. И что я только находил в ней прежде?

— Я не знала, что Равенвуды танцуют.

— Мы делаем это с большим удовольствием,— спокойно ответила Лена.

— И вокруг костра тоже?

Лицо Эмили сморщилось в отвратительной улыбке. Волосы Лены снова начали завиваться в воздухе.

— Тебе хотелось бы сжечь меня? Такая зависть из-за платья?

Еще один сегмент мигавших лампочек погас. Я увидел, как парни из совета учеников бросились проверять контакты проводов.

«Не позволяй ей одержать победу. Это она здесь единственная ведьма».

«Она не единственная, Итан».

На помощь Эмили уже спешила Саванна. Она тащила за собой Эрла. Ее наряд отличался от «трюфеля» Эмили только тем, что был серебристо-розовым, а не серебристо-персиковым. Пышная юбка издавала неприятный шелест. Прищурившись, я мог вообразить обе свадьбы этих юных леди. Отвратительное зрелище. Эрл пялился себе под ноги, не смея посмотреть мне в глаза.

— Эм, куда ты пропала? Сейчас начнут объявлять королевский двор.

Саванна и Эмили обменялись многозначительными взглядами.

— Не будем задерживать эту милую пару.

Она указала на очередь к фотографу.

— Неужели Лена появится в нашем праздничном альбоме? Кто бы мог подумать!

Она стремительно направилась к сцене. Ее массивное платье «крем-брюле» закачалось из стороны в сторону.

— Кто следующий? — крикнул фотограф.

Волосы Лены все еще развевались.

«Не обращай внимания на всяких идиотов. Мы пришли сюда потанцевать. Остальное неважно».

Я снова услышал голос фотографа:

— Следующая пара!

Схватив Лену за руку, я потянул ее к фальшивому сугробу. Она взглянула на меня. В ее глазах сверкали слезы. Но затем тучи рассеялись, и она вернулась ко мне. Я понял, что буря успокоилась.

Кто-то из парней, стоявших на балконе, бодро прокричал:

— Поддать снежку!

«Ты прав. Это неважно».

Я склонился, чтобы поцеловать ее.

«Для меня важна только ты».

Мы поцеловались под яркой вспышкой фотоаппарата. На одну секунду — всего лишь на краткое мгновение — мне показалось, что во всем огромном мире есть только мы, что остальное действительно не имеет никакого значения.

А в следующий миг на нас обрушилась лавина стирального порошка, и мы с ног до головы оказались облеплены белой клейкой массой.

«Что это?»

Лена взвизгнула. Я попытался смахнуть слипшийся порошок с ресниц и бровей, но он уже попал в глаза. Увидев Лену, я пришел в ужас. Ее прическа, лицо, красивый наряд... Ее первый танец. Все было уничтожено. Вместо горсти поддельных снежинок, которым полагалось украсить фотографию, на наши головы вылили вспененный раствор, густой, как тесто для оладий. Я посмотрел на балкон и тут же получил в лицо еще одну струю. Наверху загрохотало ведро.

— Кто налил воду в снег? — закричал фотограф, красный от злости.

Никто не сказал ни слова. Естественно, «Ангелы Джексона» ничего не заметили.

— Она тает! — выкрикнул кто-то.

Мы стояли в луже белой пены, мечтая сжаться в точку до полного исчезновения. По крайней мере, так это выглядело для хохочущей толпы, собиравшейся перед нами. Саванна и Эмили стояли в нескольких шагах от нас, наслаждаясь каждой секундой того унизительного положения, в котором оказалась Лена.

Кто-то крикнул через нараставший гомон:

— Вам следовало остаться дома!

Я узнал бы этот голос где угодно. Я тысячи раз слышал его на баскетбольной площадке. Эрл обнял Саванну за плечи и что-то прошептал ей на ухо. Метнувшись к нему, я пробежал эти несколько метров так быстро, что он даже не заметил моего рывка. А затем мой покрытый пеной кулак обрушился на его челюсть, и Эрл рухнул на пол, ударив в падении Саванну ногой — прямо по ее вертлявому заду под колокольной юбкой.

— Что за черт? Ты спятил, Уот?

Эрл начал подниматься, но я снова уложил его на пол безжалостным пинком.

— Тебе лучше лежать и не дергаться.

Эрл сел и поправил воротник костюма, словно, сидя на полу в нелепой позе, он все еще мог выглядеть крутым пареньком.

— А тебе лучше подумать о том, что ты делаешь, Уот.

Однако он не стал подниматься. Эрл мог говорить что хотел. Но мы оба знали, что если он встанет на ноги, то снова окажется на полу.

— Я знаю, что делаю.

Вернувшись к Лене, я вытащил ее из вязкой кучи, образовавшейся на месте фальшивого сугроба.

— Пойдем, Эрл, — сердито сказала Саванна. — Сейчас начнут объявлять королевский двор.

Эрл, поднявшись на ноги, начал отряхивать пыль со штанов. Я вытер глаза и взъерошил мокрые волосы. Лена стояла и дрожала, с нее капала пена, похожая на известковый раствор. Даже в многолюдном зале вокруг нее было небольшое пустое пространство. Никто не приближался к ней, кроме меня. Я хотел вытереть рукавом ее лицо, но она отклонилась.

«Как всегда, от меня одни неприятности».

— Лена.

«Я могла бы догадаться, что так будет».

К нам подбежали Ридли и Линк. Темная чародейка едва не кипела от ярости.

— Я не спустила бы этого, кузина. Как ты можешь терпеть такое от этих типов?

Слова слетали с ее губ, как плевки. Она напомнила мне Эмили.

— Никто не смеет так обращаться с нами! Ни Свет, ни Тьма не заслужили такого гнусного отношения! Где твое самоуважение, Лена Бина?

— Их выходки не стоят моего внимания. Тем более в этот вечер. Я просто хочу вернуться домой.

Лена была так расстроена, что не могла сердиться, как Ридли. Перед ней стоял выбор: дать бой обидчикам или спастись бегством. Она избрала бегство.

— Итан, отвези меня к дяде.

Линк снял свой серебристый пиджак и накинул его на плечи Лены.

— Я тебя понимаю. Это было кисло, подруга.

Однако Ридли не желала успокаиваться.

— Они все подлые ублюдки, кузина. Кроме Короткой Соломинки и моего нового приятеля Мятой Банки.

— Я Линк! Сколько раз повторять тебе, что я Линк?

— Уймись, Ридли, — вмешался я. — Лена и так получила достаточно.

Чары сирены больше не действовали на меня. Ридли посмотрела через мое плечо на сцену, и на ее лице появилась улыбка — улыбка темной ведьмы.

— Но ты должен понять, что меня это не устраивает.

Я проследил за ее взглядом. Снежная королева и ее придворные поднимались на сцену. Естественно, королевой снова стала Саванна. В нашем городе ничего не менялось. Она улыбалась Эмили, которую, как и в прошлом году, избрали Ледяной герцогиней. Ридли приспустила свои солнечные очки на самый кончик носа. Ее глаза засияли янтарным огнем. Я даже почувствовал жар, исходивший от нее. В руке чародейки появился леденец. Меня затошнило от густого и липкого аромата сладостей.

«Я не хочу, Ридли!»

«Дело не в тебе, кузина. Тут нечто большее. Их город застрял в глубокой заднице. Нужно что-то менять».

Голос Ридли звучал в моем уме так же ясно, как и просьбы Лены. Покачав головой, я попытался отговорить ее:

«Оставь их в покое, Ридли. Ты только осложнишь ситуацию».

«Раскрой глаза, Соломинка. Ситуация в вашей дыре не может быть хуже нынешней. Или все-таки может?»

Она похлопала Лену по плечу.

«Смотри и учись, кузина».

Сунув в рот вишневый леденец, Ридли устремила взгляд на королевский двор Саванны. Я надеялся, что в полумраке зала люди не заметят ее жуткие кошачьи глаза.

«Нет, Ридли! Они потом обвинят во всем меня. Не делай ничего!»

«Этому дерьму нужно преподать урок. Не беспокойся. Я научу их вежливости».

Ридли направилась к сцене. Ее сверкающие каблуки звонко цокали по деревянному полу.

— Эй, детка, ты куда пошла?

Линк засеменил за ней, как покорная собачка.

На сцену вызвали Шарлотту. Она должна была получить пластмассовую корону и занять свое место на четвертой позиции королевского двора — следом за Идеи; вероятно, в ранге Ледяной советницы. Ее платье, которое было на два размера меньше, чем требовалось, украшали ярды сверкающей бледно-лиловой тафты. И вот когда Шарлотта поднялась на последнюю ступеньку лестницы, гигантское лавандное творение местного кутюрье странным образом зацепилось за перекладину гимнастической лестницы. Еще один шаг — и вся задняя часть ее платья оторвалась по швам. Шарлотте потребовалась пара секунд, чтобы осознать случившееся. В это время полшколы смотрело на ее розовые трусы размером с Техас. А потом раздался леденящий душу вопль — Шарлотта изливала свои чувства по поводу того, что теперь все узнали, какая она жирная.

Ридли удовлетворенно усмехнулась.

«Опаньки!»

«Прошу тебя, Ридли! Перестань!»

«Я только начала».

Пока Шарлотта истерично визжала, Эмили, Идеи и Саванна пытались укрыть ее от насмешливых взглядов своими юбками. Музыка в динамиках сменилась скрипом скользнувшего по пластинке звукоснимателя, и зазвучала другая запись — «Sympathy for the Devil» группы «Rolling Stones». Любимая песня Ридли. Ее визитная карточка. Ребята на танцполе наверняка подумали, что это еще одна задумка тридцатипятилетнего Дикки Уикса, самого известного диджея в округе. Но с ними сыграли злую шутку. Гирлянды из ламп, висевшие над сценой и вдоль танцевальной площадки, начали взрываться — одна лампа за другой.

Пока учащиеся «Джексона» в ужасе разбегались от искривших проводов, Ридли вывела Линка в центр площадки, и они закрутились в бешеном танце. Похоже, все подумали, что произошла какая-то авария, в которой был виновен Рыжий Сластена — единственный электрик Гэтлина. Ридли, откинув голову назад, хохотала, извиваясь вокруг Линка в своей набедренной повязке.

«Итан... мы должны что-то сделать».

«Что?»

Было уже слишком поздно. Лена повернулась и побежала к выходу. Я помчался за ней. Когда до дверей спортзала осталось несколько метров, с потолка посыпался новый шквал ярких искр. Затем сработала пожарная сигнализация, и сверху полилась вода. Аудиоаппаратура, заискрив, задымилась. Мокрые снежинки падали на пол, словно блины. Фальшивый снег из стирального порошка превращался в пенистую массу. Парни закричали. Девушки с растрепанными прическами роняли части своих бальных нарядов. Кто-то из них уже бежал к двери, путаясь в мокрых юбках и тафте. В такой кутерьме платья «Маленькой мисс» и «Южной красавицы» перестали отличаться друг от друга. Все девчонки выглядели как мокрые крысы пастельно-серого цвета.

Мы были уже у двери, когда раздался громкий треск. Я повернулся и увидел, что это рухнул задник сцены с нарисованной блестящей снежинкой. В своем падении он подтолкнул Эмили к передней рампе. Та заскользила на мокром помосте, замахала руками, стараясь удержать равновесие, но не сумела и, описав в воздухе дугу, упала на танцевальную площадку среди обрывков розовой и серебристой тафты. Инструктор Кросс побежала к ней на помощь.

Я не чувствовал сострадания к Эмили, однако сожалел об участи людей, на которых дирекция школы может свалить вину за этот жуткий инцидент. Например, наш совет учеников могли наказать за плохо закрепленный задник сцены. Дикки Уикс мог быть обвинен в спекуляции на несчастье толстухи в нижнем белье. Рыжему Сластене, отвечавшему за праздничную иллюминацию в школьном зале, грозил штраф за непрофессионализм и создание потенциальной угрозы для жизни людей.

«Увидимся позже, кузина. Это было отличное шоу».

Я схватил Лену за руку и потащил за собой.

— Бежим!

Она была такой холодной, что я едва не вскрикнул, прикоснувшись к ней. У машины к нам присоединился Страшила Рэдли. Мэкон мог бы не тревожиться о своем комендантском часе. Мы покинули бал около половины десятого.

Мэкон Равенвуд был в бешенстве — или просто слишком встревожился. Я не мог точно судить об этом. Каждый раз, когда он смотрел на меня, я отворачивался. Даже Страшила не смел поднять голову. Пес лежал у ног Лены и робко постукивал хвостом по полу.

Дом больше не напоминал декорации к зимнему балу. Я мог бы поспорить, что отныне Мэкон никогда не позволит снежинкам мерцать в покоях Равенвуда. Пол, мебель, стены, занавески, потолок — все выглядело пепельно-черным. Только огонь в камине горел ровным светом, отбрасывая алые блики на ковер кабинета. Наверное, дом отражал настроение хозяина, а оно сейчас было грозным и мрачным.

— Кухня!

В руке Мэкона появилась черная кружка с какао. Он передал ее Лене, которая, завернувшись в шерстяное одеяло, сидела у каминной решетки. Она сжала кружку обеими руками. Ее мокрые волосы прилипли к шее и щекам. Мэкон медленно расхаживал перед ней.

— Ты должна была уйти в тот самый момент, когда увидела ее.

— Я в то время принимала мыльные процедуры и слушала хохот своих одноклассников. Поэтому я была немного занята.

— Значит, больше ты не будешь занята. Ради твоего же блага ты спустишься с небес на землю и перестанешь посещать занятия в школе. Как минимум до твоего дня рождения.

— Если ты действительно беспокоишься о моем благе, то знай, что оно находится не здесь.

Лена по-прежнему дрожала, но теперь, как мне казалось, не от холода. Мэкон повернулся ко мне и обжег неистовым взглядом. Я понял, что он с трудом сдерживает ярость.

— Ты должен был заставить ее уйти.

— Я не знал, что делать, сэр. Кто мог подумать, что Ридли захочет сорвать зимний бал? К тому же Лена никогда не была на танцах.

Конечно, мои слова прозвучали глупо. Я и сам понял это. Мэкон неодобрительно посмотрел на меня и поболтал виски в своем бокале.

— Интересное оправдание. Особенно если учесть, что вы вообще не танцевали. Ни одного танца.

— Откуда ты знаешь?

Лена опустила кружку на колени. Мэкон продолжал расхаживать перед камином.

— Это неважно.

— Для меня это важно.

Ее дядя пожал плечами.

— За вами присматривал Страшила. Он... как бы это сказать... был моими глазами.

— Что?

— Я вижу то, что видит он. Он видит то, что вижу я. Пора тебе понять, что это пес-чародей.

— Дядя Мэкон! Ты шпионил за мной!

— Если честно, то действительно шпионил, но не за тобой. А как, по-твоему, я вершу дела в городе, не выходя из дома? Я не продержался бы так долго без верного помощника. Страшила наблюдает, а я принимаю решения.

Взглянув на пса, я еще раз удивился его почти человеческим глазам. Мне следовало бы самому догадаться об его телепатической связи с Мэконом. У Страшилы были глаза хозяина. Сейчас он держал что-то в пасти — какой-то белый комочек. Я склонился и взял у него обслюнявленный бумажный шарик. Это был смятый снимок «Полароида». Пес-чародей принес его из спортзала.

Я посмотрел на нашу фотографию. Мы с Леной стояли в вихре фальшивого снега. Эмили ошиблась. Лена не попадет в школьный альбом. На этом снимке она выглядела мерцающей и полупрозрачной, словно от талии и ниже уже начинала таять и превращаться в видение. Словно она уже исчезала из нашего мира.

Я погладил пса по голове и положил фотоснимок в карман. Мне не хотелось показывать его Лене — во всяком случае, не сейчас. До ее дня рождения оставалось два месяца, и я без всяких фотографий знал, что мы теряем драгоценное время.

 

16.12

КОГДА МАРШИРУЮТ СВЯТЫЕ

Мы подъехали к особняку Равенвуда. Лена ждала нас на веранде. Она собиралась отправиться в школу на катафалке, но я настоял на «битере», поскольку Линк хотел поехать с нами. Он боялся «светиться» в машине Лены, поэтому мы выбрали второй вариант. Я не мог позволить ей добираться до школы одной. Я вообще возражал, чтобы она приезжала туда. К сожалению, мне не удалось отговорить ее. Она как могла подготовилась к битве. На ней был черный свитер с высоким воротом, джинсы того же цвета и куртка с капюшоном. Ей предстояла встреча с инквизиторами «Джексона», и она хорошо знала, чего от них можно ожидать.

После зимнего бала прошло три дня. Леди из ДАР не теряли времени. Легко было догадаться, что дисциплинарная комиссия, назначенная на этот вечер, в конечном счете примет вид судилища над ведьмой. Эмили приковыляет в гипсе и расскажет о кошмарном происшествии — о нем уже судачил весь Гэтлин. Естественно, миссис Линкольн получит поддержку горожан. Будут выходить свидетели и дополнять картину жутких событий. Вытерпев их долгие рассказы об увиденном, услышанном и додуманном, люди станут щуриться, чесать затылки и склоняться к выводу, что во всем виновата Лена Дачанис. Ведь все было хорошо, пока она не появилась в городе.

Линк выпрыгнул из машины и открыл дверь для Лены. Чувство вины доставляло ему почти физические страдания. Казалось, что еще немного, и его стошнит.

— Привет, Лена. Как дела?

— Нормально.

«Врешь».

«Я не хочу, чтобы Уэсли винил себя. Он тут ни при чем».

Линк прочистил горло.

— Мне очень жаль. Я даже поругался с мамой. Она всегда была больной на голову, но в этот раз все зашло слишком далеко.

— Здесь нет твоей вины. И я ценю, что ты пытался поговорить с ней насчет меня.

— Все было бы не так серьезно, если бы ведьмы из ДАР не шептали ей в уши. За эти выходные миссис Сноу и миссис Эшер звонили нам домой по сто раз на дню.

Мы проехали мимо «Стой-стяни». На парковке не было ни одной машины. Даже Жирный уже умчался на собрание. Дороги опустели. Казалось, что мы едем по городу-призраку. Заседание дисциплинарной комиссии назначили на пять вечера. Мы собирались прибыть туда вовремя. Собрание проходило в спортзале — только туда могли вместиться все горожане. А у нас существовало правило: в любом большом событии участвовал каждый. В Гэтлине не было закрытых разбирательств. И, судя по запертым магазинам, все жители города намеревались посетить собрание.

— Я одного не понимаю: как твоей матери удалось так быстро организовать заседание комиссии?

— Я подслушал несколько разговоров и понял, что к делу подключился док Эшер. Он припер директора Харпера к стенке и заручился поддержкой важных шишек из школьного совета.

Док Эшер, единственный доктор в городе, был отцом Эмили.

— Чудесно.

— Вы, парни, наверное, знаете, что меня вышибут из школы? Я готова поспорить, что решение уже принято. А собрание задумано как развлекательное шоу.

Линк окончательно смутился.

— Они могли бы выгнать тебя без показного разбирательства. Без твоих разъяснений и протестов. Ты ничего не смогла бы сделать.

— Это неважно. Они уже всё решили в тесном кругу. Мои слова ничего не будут значить.

Мы знали, что она была права. Поэтому я ничего не сказал. Я просто прижал ладонь Лены к своим губам. Как бы мне хотелось предстать перед комиссией вместо нее! Я думал об этом уже в сотый раз, понимая бессмысленность своего желания. Неважно, что я делал и что говорил. Для жителей города я все равно оставался бы «своим». А Лене никогда не стать одной из них. Такая несправедливость раздражала меня. Мне не нравилось, что они считали меня своей собственностью. И хотя я встречался с племянницей Равенвуда, огорчал миссис Линкольн и не ходил на вечеринки Саванны Сноу, они по-прежнему видели во мне «местного парня». Я принадлежал им. Ничто не могло изменить такого положения вещей. Следуя логике, и они в каком-то смысле принадлежали мне. То есть Лене предстояло сражаться не только с ними, но и мной.

Эта истина убивала меня. Лена станет объявленной на шестнадцатый день рождения, но меня «объявили», едва я родился на свет. Я, как и она, не мог распоряжаться своей судьбой.

Мы подъехали к парковке. Она была забита машинами. По обеим сторонам от главного входа стояли толпы людей. Я не видел так много народа в одном месте с тех пор, как в Саммервилле показывали «Богов и генералов» — самый длинный и скучный фильм о Гражданской войне, хотя в его массовке снялась половина моих родственников — все те, у кого имелась форма конфедератов.

Линк распластался на заднем сиденье.

— Я даю деру, ребята. Увидимся в зале.

Он приоткрыл дверь и, пригнувшись, начал красться среди машин.

— Удачи.

Лена опустила дрожащие руки на колени. Мне было горько видеть ее в таком состоянии.

— Тебе необязательно идти туда. Если хочешь, я сейчас развернусь и отвезу тебя домой.

— Нет, я пойду.

— Зачем добровольно становиться объектом их издевательств? Ты сама сказала, что это просто шоу.

— Я не хочу, чтобы они считали, будто я их испугалась. Пусть знают, что я не боюсь. Возможно, они исключат меня из школы, но на этот раз я не убегу.

Она судорожно вздохнула.

— Это не бегство, — возразил я.

— Для меня это бегство.

— А твой дядя придет?

— Он не может.

— Почему, черт возьми, он не может?

Сейчас я был рядом с Леной, но там, в спортзале, ей предстояло сражаться в одиночку.

— Слишком рано. Я даже не стала рассказывать ему о заседании комиссии.

— Слишком рано? Вот как? Он лежит в своем склепе и ждет наступления сумерек?

— В принципе, да.

Я не хотел говорить об этом. Через несколько минут она должна была столкнуться с непробиваемой предвзятостью людей. Мы направились к зданию школы. Начался дождь. Я посмотрел на Лену.

«Поверь, я пытаюсь сдержаться. Если бы я дала себе волю, тут был бы торнадо».

Люди показывали на нас пальцами. Меня это не удивляло. По меркам Гэтлина, они вели себя довольно прилично. Я обернулся, ожидая увидеть у флагштока Страшилу Рэдли, но сегодня его там не было.

Последовав совету Линка, мы вошли в спортзал не через главный вход, а через боковую дверь. И правильно сделали. Потому что, оказавшись внутри, я понял, что те, кто толпится на крыльце, уже не надеялись попасть на трибуны. В зале остались только стоячие места.

Это зрелище напомнило мне спародированную версию судебного слушания в одном из телесериалов. На дальней половине баскетбольной площадки стоял большой раскладной стол, за которым восседала дисциплинарная комиссия. По бокам стояли небольшие столики. Их занимали мистер Ли, директор Харпер и двое из школьного совета. Мистер Ли нервно теребил красный галстук. Представители школьного совета недовольно морщились и поглядывали на часы, словно им не терпелось вернуться на свои диваны, к религиозным передачам или телемагазинам.

Места на трибунах занимала гэтлинская элита. Миссис Линкольн и ее линчевательницы из ДАР занимали первые три ряда. За ними восседали Сестры Конфедерации. Первый методистский хор и члены Исторического общества. Дальше сидели ангелы «Джексона»: девочки, которым хотелось быть похожими на Эмили и Саванну, и парни, желавшие забраться к ним в трусики. Их белые рубашки были украшены гвардейскими нашивками и большими изображениями милого ангела, подозрительно напоминавшего Эмили Эшер — эдакого херувима в спортивной майке «Диких кошек». К спинам девиц и парней были прицеплены белые пластиковые крылышки, под которыми вы могли прочесть боевой клич «хранителей "Джексона"»: «Мы наблюдаем за вами».

Эмили сидела в первом ряду вместе с миссис Эшер. Ее сломанная нога в гипсовой повязке покоилась на оранжевом стуле, заимствованном в буфете. При виде нас миссис Линкольн прищурила глаза, а миссис Эшер обняла Эмили за плечи, словно боялась, что мы с Леной побежим к ней и изобьем ее дочь дубинками, как беззащитного детеныша морского котика. Заметив нас, Эмили вытащила из крохотной сумочки мобильный телефон. Ее пальцы запорхали над кнопками, набирая сообщение. Похоже, этим вечером наш спортзал стал источником сплетен для четырех соседних областей.

Эмма устроилась в предпоследнем ряду. Она что-то шептала и потирала в руке защитный амулет. Оставалось надеяться, что от ее наговоров у миссис Линкольн вырастут рога и той придется скрывать их все последующие годы. Естественно, мой отец не пришел на собрание, но я увидел Сестер, сидевших рядом с Тельмой через проход от Эммы. Оказывается, ситуация была еще хуже, чем я думал. Сестры давно уже не выходили из дома в такое позднее время — по крайней мере, с 1980 года, когда бабушка Грейс переела наперченного «Хоупин Джона» и все подумали, что у нее случился сердечный приступ. Бабушка Мерси поймала мой взгляд и помахала мне носовым платком.

Я подвел Лену к стулу, одиноко стоявшему перед длинным столом. Это место явно было приготовлено для нее — прямо перед расстрельной командой.

«Все будет нормально».

«Обещаешь, Лена?»

Я слышал, как дождь барабанил по крыше.

«Обещаю. Неважно, что они будут говорить. Я понимаю, что эти люди совершают глупость. Обещаю тебе, что ничего из сказанного ими не изменит моих чувств к тебе, Итан».

«Мне кажется, этот ответ равнозначен "нет"».

Дождь все сильнее колотил по крыше. Это было плохим предзнаменованием. Я вложил в ее руку маленькую серебряную пуговицу, которую нашел на сиденье «битера» в тот вечер, когда мы встретились под ливнем на дороге. Казалось бы, бесполезная штука, которую давно надо было выкинуть, но я носил ее в кармане джинсов уже несколько месяцев.

«Вот. Амулет на удачу. По крайней мере, он подарил мне много хороших событий».

Я видел, с каким трудом Лена сдерживала набегавшие слезы. Она молча сняла свое ожерелье и добавила пуговицу к своей коллекции памятных знаков.

«Спасибо, Итан».

Она попыталась улыбнуться мне, но у нее ничего не получилось. Я направился к тем местам на трибуне, где сидели Сестры и Эмма. Бабушка Грейс приподнялась и, опираясь на трость, замахала рукой.

— Итан, — зычно прокричала она. — Иди сюда! Мы приберегли для тебя местечко, милый мальчик.

— Почему бы тебе не сесть, Грейс Стэтхам? — прошипела старуха с синими волосами, сидевшая за Сестрами.

Бабушка Пру повернулась к ней и грозно нахмурилась.

— А почему бы тебе не подумать о своих предсмертных делах, Сэди Хонейкут? Иначе я подумаю о них вместо тебя!

Бабушка Грейс поддержала сестру громким смехом.

— Быстрее, Итан!

Я втиснулся между бабушками Мерси и Грейс.

— Почему ты задержался, малыш? — с улыбкой спросила Тельма.

Она ласково ущипнула меня за руку. Снаружи прогрохотал раскат грома. Лампы в зале мигнули. Несколько старух охнули.

Мужчина несколько скованного вида, сидевший во главе большого стола, поднялся на ноги и прочистил горло.

— Не обращайте внимания на гром. У атмосферы началась икота. Прошу всех спокойно занять свои места, чтобы мы могли приступить к рассмотрению дела. Меня зовут Бертран Холлингсворт. Я являюсь председателем дисциплинарной комиссии. Мы собрались здесь для того, чтобы рассмотреть петицию, требующую отчисления из школы одной из учениц. Речь идет о мисс Лене Дачанис. Я правильно изложил суть вопроса?

Директор Харпер исполнял роль обвинителя — точнее, марионетки миссис Линкольн. Он встал и повернулся к мистеру Холлингсворту.

— Да, сэр. Петиция была составлена несколькими встревоженными родителями учеников. Ее подписали свыше двухсот наиболее уважаемых жителей Гэтлина и все учителя нашей школы.

Конечно! Кто бы посмел не подписать!

— Каковы основания для исключения мисс Дачанис из школы?

Мистер Харпер открыл желтую папку и начал перелистывать страницы личного дела. Казалось, он читал заголовки газет.

— Нанесение увечий. Порча школьного имущества. Кроме того, она уже находилась на испытательном сроке.

«Нанесение увечий? Разве я кому-то навредила?»

«Это ложное обвинение. Они не смогут доказать его».

Едва директор замолчал, я вскочил на ноги.

— Все это неправда!

Один из представителей дисциплинарной комиссии — шустрый парень, сидевший с краю стола,— повернулся ко мне и повысил голос, стараясь перекричать шум дождя и болтовню трех десятков старушек, шептавшихся о моих плохих манерах.

— Молодой человек, займите свое место. Здесь вам не рынок, а серьезное мероприятие!

Мистер Холлингсворт тоже перешел на крик:

— У вас имеются свидетели, которые могли бы субстанционировать выдвинутые обвинения?

На этот раз зашепталась половина зала. Все спрашивали друг друга, что означает слово «субстанционировать». Директор Харпер смущенно кашлянул.

— Да, сэр, свидетелей достаточно. Кроме того, я недавно получил информацию о том, что у мисс Дачанис были похожие проблемы в прежней школе, которую она посещала до нас.

«О чем он говорит? Как они узнали об этом?»

«Я не в курсе. А что там случилось?»

«Ничего!»

Женщина из школьного совета полистала бумаги, лежавшие перед ней, и предложила комиссии первого свидетеля:

— Я думаю, мы сначала выслушаем миссис Линкольн — нашего уважаемого председателя родительского комитета.

Мать Линка поднялась на ноги, драматически встряхнула головой и спустилась вниз по проходу к великим судьям города Гэтлина. Чувствовалось, что она предварительно посмотрела по телевизору несколько фильмов с судебными процессами.

— Добрый вечер, леди и джентльмены.

— Миссис Линкольн, вы одна из инициаторов петиции. Что вы можете рассказать нам об этой ситуации?

— Несколько месяцев назад эта мисс Равенвуд — я имею в виду, мисс Дачанис — переехала в наш город, и с тех пор в школе происходят всевозможные неприятности. Сначала на уроке английского языка она разбила окно...

— Осколки едва не порезали лицо моей девочки! — выкрикнула миссис Сноу.

— Вы слышите! Осколки стекла могли серьезно ранить нескольких детей! Многие из подростков пережили стресс!

— Поранилась только Лена, — перебил ее Линк, стоявший у задней стены. — Она не разбивала окно. Это был несчастный случай!

— Уэсли Джефферсон Линкольн, тебе лучше немедленно вернуться домой, — прошипела миссис Линкольн. — Поверь, это пойдет тебе на пользу!

Она вновь приняла горделивую позу, пригладила юбку и повернулась к дисциплинарной комиссии.

— Противоположный пол просто попал под чары мисс Дачанис, — с улыбкой сказала она. — Но, как я уже говорила, эта юная особа разбила окно и нанесла одноклассникам сильную психологическую травму. Поэтому некоторые из учениц, вдохновленные гражданской совестью, восстали против насилия и создали «Ангелов-хранителей "Джексона"» — молодежную группу, чьей единственной целью является защита учеников нашей школы. Я могу сравнить их с активистами «Соседского дозора».

Падшие ангелы закивали в унисон со своих мест на трибунах. Казалось, что кто-то потянул невидимые нити, прикрепленные к их головам, хотя, наверное, так оно и было. Мистер Холлингсворт сделал запись на желтой странице.

— Это был единственный инцидент с участием мисс Дачанис?

Миссис Линкольн изобразила крайнюю степень удивления.

— О Небеса! Конечно нет! На зимнем балу она спровоцировала запуск пожарной сигнализации, залила водой зал и уничтожила аудиоаппаратуру стоимостью в тысячу долларов. После этого она столкнула мисс Эшер со сцены, и та сломала ногу! Мне сказали, что при хорошем уходе ее лечение растянется на несколько месяцев.

Лена смотрела прямо перед собой, не желая встречаться взглядом ни с кем из присутствующих.

— Спасибо, миссис Линкольн.

Мама Линка с усмешкой повернулась к Лене — не с саркастической улыбкой, а с конкретным обещанием: «Я разрушу твою жизнь и получу от этого удовольствие». Затем она направилась обратно к трибуне, но на полпути остановилась и снова посмотрела на Лену.

— Чуть не забыла. У меня имеется еще один аргумент в пользу изгнания этой персоны из школы.

Она вытащила из сумочки несколько бланков.

— Я получила копии некоторых документов из прежней школы мисс Дачанис. Она находится в Виргинии. Хотя многие из нас назвали бы это учреждение не школой, а клиникой.

«Это не клиника, а частная школа!»

— Директор Харпер правильно заметил, что мисс Дачанис имеет склонность к насилию. В прежней школе она вытворяла то же самое, что и у нас.

Похоже, Лена была на грани срыва. Я попытался успокоить ее:

«Не тревожься, милая. Не обращай на них внимания».

Но сам-то я очень тревожился. Миссис Линкольн не говорила бы этого, если бы не располагала доказательствами.

— Мисс Дачанис социально опасна. Он страдает психическим расстройством. Вот, минуточку, сейчас посмотрим...

Миссис Линкольн провела пальцем по странице, словно искала нужный абзац. Я понял, что она сейчас объявит диагноз психического заболевания, которым якобы страдает Лена.

— Ага, вот тут! Скорее всего, у мисс Дачанис биполярное расстройство психики. Доктор Эшер может подтвердить, что это очень серьезный недуг. Люди с таким диагнозом проявляют необъяснимую жестокость. Их поведение непредсказуемо. Болезнь передается по наследству. И кстати, ее мать страдала тем же биполярным расстройством.

«Этого не может быть!»

Струи дождя колотили по крыше. Ветер усилился, сотрясая дверь спортзала.

— Четырнадцать лет назад мать Лены Дачанис убила своего супруга.

Публика в зале ахнула. Я понял игру миссис Линкольн. Какая-то подстава. Хитрые уловки. Люди на трибунах начали громко обсуждать услышанную новость.

— Леди и джентльмены, прошу тишины!

Директор Харпер призывал аудиторию успокоиться.

Но он с таким же успехом мог бы попытаться погасить лесной пожар высохшей веткой. Когда огонь разгорается, его уже не потушишь плевком.

На восстановление порядка потребовалось около десяти минут. Наконец публика в зале угомонилась. Но не мы с Леной. Я чувствовал стук ее сердца и напряжение в животе от сдерживаемых слез. Судя по ливню снаружи, она уже теряла контроль над собой. Я и без того удивлялся, что она еще не разворотила спортзал. Либо она была невероятно отважной, либо просто оцепенела. Я знал, что миссис Линкольн лгала. Как можно было поверить в то, что «Ангелы "Джексона"» планировали защитить учеников от насилия в школе? И никто не убедил бы меня в том, что Лену держали в психиатрической клинике. Но я не знал, лгала ли миссис Линкольн в остальном. Неужели мать Лены убила своего мужа?

Честно говоря, мне тоже хотелось прикончить миссис Линкольн. Я знал ее с младенчества, но теперь сомневался, что смогу относиться к ней, как раньше. Где та прежняя женщина, которая могла всего лишь вырвать из стены розетку кабельного телевидения или часами читать нам нотации о пользе умеренности? Которая просто раздражалась по пустяковым причинам? Сейчас я видел перед собой злую и мстительную особу. И не мог понять, почему она так люто ненавидит Лену.

Мистер Холлингсворт попытался возобновить разбирательство.

— Прошу всех успокоиться! Миссис Линкольн, спасибо, что вы поделились с нами своими соображениями. Мне хотелось бы взглянуть на эти документы, если вы не против.

Я снова вскочил на ноги:

— Вместо честного рассмотрения дела вы устроили тут незаконное судилище над Леной! Может, еще разведете костер и посмотрите, сгорит ли она?

Мистер Холлингсворт резко встал и пригрозил мне кулаком. Нелепое подобие сцены из шоу Джерри Спрингера.

— Мистер Уот! Прошу вас сесть, иначе вас попросят выйти! Мы больше не потерпим беспорядка на заседании комиссии. Я должен рассмотреть показания свидетелей! Понять, что случилось! Хотя, судя по всему, здесь можно сделать лишь один разумный вывод.

Тут раздался треск, и огромные металлические ворота в задней части зала распахнулись настежь. Порыв ветра занес на трибуны брызги дождя.

В зал небрежной походкой вошел Мэкон Равенвуд. Его черный кашемировый плащ был наброшен на щеголеватый серый костюм в косую полоску. С ним под руку шагала Мэриан Эшкрофт. Она держала над головой небольшой зонтик с шахматным узором, едва ли пригодный для защиты от такого ливня. Мэкон вообще обходился без зонта, но его одежда была абсолютно сухой. За ними семенил Страшила. Мокрая черная шерсть поднялась на загривке дыбом, давая всем возможность убедиться, что он скорее волк, чем собака.

Лена, сидевшая на оранжевом пластмассовом стуле, обернулась, и я понял, какой беззащитной она себя чувствовала. Сейчас в ее взгляде читалось облегчение. Она с трудом удержалась, чтобы не броситься в объятия дяди. Тот одобряюще кивнул ей головой, и она откинулась на спинку стула.

Мэкон не спеша направился по проходу к членам дисциплинарной комиссии.

— Мне очень жаль, что мы немного опоздали. Погода этим вечером взбесилась. Не буду прерывать вас, сэр. Вы, кажется, говорили о каком-то разумном выводе, если я вас правильно расслышал.

Мистер Холлингсворт растерялся. Впрочем, и остальные люди в зале пришли в замешательство. Никто из них никогда не видел Мэкона Равенвуда. И они, естественно, не узнали его.

— Извините, сэр, — произнес глава комиссии. — Я не имею понятия, кем вы себя считаете, но здесь идет важное разбирательство. И сюда нельзя приводить этого... эту собаку. На территории школы разрешено пребывание только служебных животных.

— Да-да, я знаю. Так уж случилось, что Страшила Рэдли мой поводырь. Он как бы служит мне глазами.

Я не мог не улыбнуться. Формально он говорил им правду. Страшила встряхнулся огромным телом. Капли воды с его мокрой шерсти полетели на тех, кто сидел рядом с проходом.

— Э-э, мистер?..

— Равенвуд. Мэкон Равенвуд.

По трибунам пронеслись возгласы изумления, сменившиеся встревоженным гулом. Весь город ждал этого момента еще до той поры, как я родился. Напряжение в зале подскочило до предельного уровня. Больше всего на свете гэтлинцы любили такие зрелища.

— Леди и джентльмены! Я рад наконец познакомиться с вами. Думаю, вы знаете мою прекрасную спутницу. Доктор Эшкрофт была так добра, что сопроводила меня сюда в этот вечер, поскольку я плохо знаю наш любимый город.

Мэриан поклонилась.

— Я еще раз прошу прощения за свое опоздание. Пожалуйста, продолжайте. Уверен, что вы сейчас отметете все необоснованные обвинения, выдвинутые против моей племянницы, а затем попросите этих детишек разойтись по домам, чтобы они могли как следует выспаться перед завтрашними школьными занятиями.

В какой-то миг мне показалось, что мистер Холлингсворт действительно собирается выполнить пожелания Равенвуда. Его лицо посветлело, губы растянулись в приятной улыбке. Я даже подумал, что Мэкон обладает не меньшей силой убеждения, чем Ридли. Но затем сидевшая рядом женщина с ульем на голове прошептала что-то мистеру Холлингсворту на ухо, и тот, видимо, вспомнил первоначальный ход своих мыслей.

— Нет, сэр! Я поступлю иначе. Обвинения против вашей племянницы достаточно серьезны. Имеются свидетели случившегося. Основываясь на письменных отчетах и информации, представленной на этом собрании, нам придется, к моему великому сожалению, исключить мисс Дачанис из школы.

Мэкон указал рукой в сторону Эмили, Саванны, Шарлотты и Иден.

— Вы говорите об этих свидетелях? О кучке малолетних фантазерок, переевших кислого винограда?

Миссис Сноу вскочила на ноги.

— Вы пытаетесь внушить нам мысль, что моя дочь способна на обман?

Мэкон одарил ее улыбкой кинозвезды.

— Ну что вы, моя дорогая! Я не внушаю мысли. Я прямо говорю, что ваша дочь лжет. Мне кажется, вы понимаете разницу.

— Как вы смеете!

Мать Линка помчалась вниз по проходу, как дикая кошка.

— Вы не имеете права находиться здесь и оказывать давление на комиссию.

Мэриан с улыбкой направилась к ней навстречу.

— Как сказал один великий человек, «несправедливость в малых делах угрожает общей справедливости». Я пока не вижу справедливого отношения в этом зале, миссис Линкольн.

— Только не нужно демонстрировать нам здесь ваши гарвардские штучки.

Мэриан закрыла свой зонтик.

— Вряд ли Мартин Лютер Кинг учился в Гарварде.

Мистер Холлингсворт прервал их перепалку:

— В отчете, составленном со слов свидетелей, указано, что во время зимнего бала мисс Дачанис нажала на кнопку пожарной тревоги, чем нанесла школе материальный ущерб на тысячи долларов. Затем она столкнула со сцены мисс Эшер, в результате чего та получила серьезные травмы. Даже ограничиваясь только этим перечнем проступков, мы имеем все основания для отчисления мисс Дачанис из школы.

Доктор Эшкрофт вздохнула и стукнула зонтиком об пол.

— «Трудно освобождать глупцов от цепей, которые они восхваляют».

Она с укором посмотрела на миссис Линкольн.

— Это Вольтер. Еще один человек, который не заканчивал Гарвард.

Мэкон сохранял абсолютное спокойствие, чем, похоже, раздражал многих в зале.

— Мистер?..

— Холлингсворт.

— Мистер Холлингсворт, вам должно быть стыдно за свое поведение. Видите ли, в великом штате Южная Каролина вы не имеете права лишать ребенка доступа к школе. Это незаконно! Образование является обязательным и, значит, требуемым элементом в воспитании детей. Вы не можете изгнать невинную девочку из школы на основании лживых свидетельств. Такие времена закончились. Даже на Юге!

— Как я уже объяснял, мистер Равенвуд, мы имеем веские основания, а стало быть, и право для отчисления вашей племянницы.

Миссис Линкольн вновь вскочила на ноги.

— Вы не можете появляться здесь, как гром среди ясного неба, и вмешиваться в дела города. Вы годами не покидали своего жилища! Какое вы имеете право судить о том, что происходит в Гэтлине и с нашими детьми?

— Вы ссылаетесь на свою коллекцию марионеток, одетых в расписные курточки? Кстати, что там нарисовано? Единороги? Простите уж мое плохое зрение.

Мэкон жестом указал на «Хранителей "Джексона"».

— Это ангелы, мистер Равенвуд, а не единороги. Впрочем, я и не думала, что вы узнаете посланников Господа. Сколько я себя помню, вас никогда не видели в церкви.

— Пусть первый камень бросит тот, кто без греха, миссис Линкольн.

Равенвуд выждал пару секунд. Возможно, он полагал, что миссис Линкольн нужно собраться с мыслями.

— Что касается вашего первого утверждения, вы совершенно правы. Я провел всю жизнь в своем особняке — и нисколько не жалею об этом, так как считаю его прекрасным местом. Хотя, наверное, мне стоило бы уделять больше времени городу и его жителям. Чтобы встряхнуть вас немного, если можно так выразиться.

Миссис Линкольн испуганно отпрянула, а леди из ДАР закрутились на своих местах, нервно поглядывая друг на друга.

— Если Лену исключат из школы, ей придется заниматься на дому. Возможно, я приглашу к нам нескольких ее кузин. Мне не хотелось бы упускать социальный аспект воспитания. Некоторые из этих молодых особ довольно экспрессивны. Наверное, вы видели уже одну из них на вашем маскараде.

— Это был зимний бал!

— Приношу свои извинения. Я почему-то подумал, что ваши дети надели маскарадные костюмы и изображали попугаев.

Миссис Линкольн покраснела. Она уже совсем не походила на ту религиозную даму, которая пыталась уничтожить «неправильные» книги. С той прежней мамой Линка можно было договариваться, а с этой — вряд ли. Я начал беспокоиться за Мэкона Равенвуда и, в каком-то смысле, за всех горожан.

— Давайте будем честными, мистер Равенвуд. В нашем городе для вас нет места! Вы не являетесь его частью, как и ваша племянница. Я не думаю, что вы можете выставлять нам какие-то требования.

Выражение лица Мэкона слегка изменилось. Он несколько раз повернул кольцо на своем пальце.

— Миссис Линкольн, я ценю вашу искренность. Попытаюсь быть таким же честным с вами, как и вы со мной. Если вы и остальные жители города будете так предвзято относиться ко мне, то столкнетесь с проблемами. Видите ли, я достаточно богат и являюсь в своем роде поборником прав. Если вы будете настаивать на изгнании моей племянницы из школы, я буду вынужден потратить деньги на ее защиту. Кто знает, возможно, я обращусь в «Уол-март».

На трибунах возмущенно заахали.

— Это угроза?

— Ну что вы, леди! Кроме того, я владею земельным участком, рядом с которым находится «Южный отель». Если я установлю там ограду, это может осложнить жизнь вам, миссис Сноу. Вашему супругу придется объезжать ее каждый раз, когда он отправится на встречу с какой-нибудь из своих подруг. Вероятно, он начнет опаздывать на ужин, а разве вам это нужно?

Миссис Сноу покраснела, как свекла, и съежилась за спинами двух парней из футбольной команды. Тем временем Мэкон снова повернулся к главе дисциплинарной комиссии.

— Кстати, мистер Холлингсворт, мне кажется, я вас уже где-то видел. Как и этот цветочек Конфедерации слева от вас.

Мэкон указал рукой на даму из школьного совета, сидевшую за соседним столом.

— Где же мы встречались? Могу поклясться...

Мистер Холлингсворт немного пошатнулся.

— Вы ошибаетесь, мистер Равенвуд. Я женат!

Мэкон перевел взгляд на лысого мужчину, который сидел справа от главы комиссии.

— Мистер Эбит, а что вы будете делать, если я отменю ваш наем земельного участка у Вейвард-Дог? Где вы будете проводить свои пирушки по выходным? Конечно, ваша жена думает, что вы в это время в Саммервилле, на заседании библейского кружка. Но мы-то с вами знаем, что это не так.

— Уилсон, как ты мог! Ты прикрывался всемогущим Господом, чтобы обеспечить себе алиби? Ты будешь гореть в адском пламени, помяни мое слово!

Миссис Эбит сунула под мышку сумочку и начала протискиваться вдоль ряда к проходу трибуны.

— Это неправда, Розалия!

— Разве? — с улыбкой прервал его Мэкон. — Вы, жители Гэтлина, не представляете себе, о чем еще мог бы рассказать мне Страшила, будь у него дар речи. Вы же знаете, он бегает по вашим дворам, по парковкам и улицам. Я готов поспорить, что он видел много интересного.

Я начал давиться от смеха. Услышав свое имя, Страшила приподнял уши. Некоторые люди на трибуне начали вжиматься в сиденья, словно пес действительно мог открыть пасть и заговорить. Лично я не удивился бы этому — особенно после ночи Хеллоуина. Да и жителей Гэтлина не слишком бы шокировал такой поворот событий — ведь пес принадлежал Мэкону Равенвуду.

— Как видите, некоторые наши сограждане оказались не очень честными людьми. Поэтому вы должны понять мою озабоченность тем фактом, что единственными свидетелями по серьезным обвинениям, предъявленным Лене Дачанис, являются четыре молодые девушки. Не лучше ли нам отложить разбирательство дела? Не пойдет ли нам на пользу более разумный подход к оценке чужих поступков? Как вы думаете, сэр? Мы можем прийти к такому джентльменскому соглашению?

Мистер Холлингсворт позеленел. Казалось, еще мгновение, и все содержимое его желудка хлынет на стол. Женщина, сидевшая рядом с ним, наверное, мечтала провалиться сквозь землю. Мистер Эбит, чье имя, как я понял, впервые обрело скандальную известность, уже покинул зал в надежде выпросить прощение у своей оскорбленной супруги. Остальные члены комиссии с ужасом посматривали на Мэкона Равенвуда и его собаку, словно те в любую минуту могли рассказать всему городу об их маленьких грязных секретах.

— Я думаю, вы кое в чем правы, мистер Равенвуд. Вероятно, перед вынесением вердикта нам следует перепроверить показания свидетелей. Здесь могут обнаружиться нестыковки.

— Мудрое решение, мистер Холлингсворт. Очень мудрое решение.

Мэкон подошел к племяннице и предложил ей руку.

— Пойдем, моя радость. Уже поздно. Завтра тебе в школу.

Лена поднялась с оранжевого стула. Мне показалось, она стала выше ростом. Дождь уже не стучал, а мягко шелестел по крыше. Мэриан повязала шарф поверх волос, и они трое направились к выходу. Страшила семенил за ними следом. Они не смотрели на людей, собравшихся в зале.

Миссис Линкольн вскочила на ноги.

— Ее мать убийца! — закричала она, указывая пальцем на Лену.

Мэкон повернулся, и их взгляды встретились. На его лице появилось то самое мрачное выражение, которое напугало меня, когда я показал ему медальон Женевьевы. Страшила зловеще зарычал.

— Будь осторожна, Марта. Ты же не знаешь, когда мы с тобой снова" встретимся.

— Я-то точно знаю, когда увижу тебя, Мэкон.

Она попыталась изобразить улыбку. Не знаю, что между ними произошло, однако это не было похоже на обычную ссору.

Мэриан раскрыла зонт, хотя они еще не вышли наружу. Она снова помахала трибунам рукой.

— Я надеюсь увидеть вас всех в библиотеке. Не забывайте, что по выходным дням мы работаем до шести вечера. — Она обвела взглядом присутствующих. — Представьте себе мир без библиотек. У нас тогда бы не было ни прошлого, ни будущего. Так сказал Рэй Брэдбери. Некоторые из его цитат вы можете найти на стенде нашего читального зала.

Мэкон потянул ее за руку, но она не смогла удержаться от последней реплики:

— Кстати, миссис Линкольн, он тоже не заканчивал Гарвард. Он даже не ходил в колледж.

Они ушли.

 

19.12

СВЕТЛОЕ РОЖДЕСТВО

Думаю, мало кто верил, что на следующий день после заседания дисциплинарной комиссии Лена осмелится появиться в школе. Но, к моему великому удовольствию, она пришла. Она не позволила жителям Гэтлина лишить ее права на образование. Для всех остальных ребят школа была разновидностью каторги. Для Лены право на учебу означало свободу. Впрочем, ей это не дало никаких преимуществ, потому что она превратилась в призрака «Джексона». Никто не обращал на нее внимания. Никто не говорил с ней, не сидел за одним столом или даже на одной трибуне. К четвергу почти все школьники носили майки «ангелов» и белые крылья на спинах. Судя по тому, как учителя смотрели на Лену, им тоже хотелось надеть такие майки.

В пятницу я вышел на календарную игру, но мы уже не были прежней сплоченной командой. Тренер лютовал. Исчерпав ругательства, он сокрушенно покачал головой.

— Ты просто спятил, Уот. Посмотри, какой сезон был у тебя! А ты все профукал из-за какой-то чертовой девчонки.

Я услышал в его голосе презрение. «Какой-то чертовой девчонки». Племянницы Равенвуда.

Тем не менее нам с Леной никто не говорил ничего плохого. Возможно, о нас сплетничали, но за глаза. Если миссис Линкольн напоминала горожанам о страхе перед Господом, то Мэкон Равенвуд заставил гэтлинцев бояться кое-чего пострашнее: неприкрытой правды!

По мере того как я следил за обратным отсчетом дней — за числами на руке Лены и на стене ее комнаты, — меня все больше пугало наше будущее. Что, если мы не сможем отделаться от древнего проклятия? Что, если Лена окажется права и после рокового дня та девушка, которую я знал, исчезнет? Как будто ее вообще никогда не было!

Да, у нас имелась «Книга лун». Но меня все больше беспокоила мысль, которую я гнал из своей головы. Я уж не верил, что этой книги будет достаточно.

«СРЕДИ СИЛ ПРИРОДЫ ИМЕЕТСЯ ПАРА, ИЗ КОТОРЫХ ПРОИЗРАСТАЕТ ВСЯ МАГИЯ — ТЕМНОТА И СВЕТ».

— Я думаю, нам нужно разобраться с Тьмой и Светом. Как можно встать на нужный путь? Где найти лазейку для правильного объявления? Можем ли мы справиться с фурией? Или повернуть время вспять?

У меня голова шла кругом. Лена угрюмо молчала. Пока мы сидели на трибуне в пустом гимнастическом зале, школа казалась тихой и безлюдной. Нам полагалось быть на уроке физики, наблюдая за тем, как Элис Милкхаус варит яйца в уксусе, и слушая выводы наших юных эйнштейнов о том, что глобального потепления на самом деле не существует. В конце урока Энни Хонейкут должна была огласить проект о превращении «Джексона» в «зеленую» школу. Вероятно, «ангелы» вновь собирались раздавать свои листовки.

Я вытащил из рюкзака потрепанный учебник алгебры и начал просматривать заданную тему. Как-то так получилось, что в школе мне стало неинтересно. За последние несколько месяцев я многое понял о жизни. Об этом пишут в учебниках. Лена, погрузившись в текст «Книги лун», находилась за миллионы миль от меня. Я все время таскал этот магический том в рюкзаке, боясь, что Эмма отыщет его в моей комнате.

— Вот еще один абзац о темных фуриях: «САМЫМ СИЛЬНЫМ ТЕМНЫМ СУЩЕСТВОМ, ОБИТАЮЩИМ В МИРЕ ЛЮДЕЙ И ПОДЗЕМНОМ МИРЕ, ЯВЛЯЕТСЯ ПРИРОДНАЯ ФУРИЯ. САМЫМ СИЛЬНЫМ СВЕТЛЫМ СУЩЕСТВОМ, ЖИВУЩИМ В ЭТИХ ДВУХ МИРАХ, ЯВЛЯЕТСЯ ПРИРОДНАЯ ФЕЯ. ТАМ, ГДЕ НЕТ ОДНОЙ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ДРУГОЙ, КАК НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СВЕТА БЕЗ ТЬМЫ».

— Видишь? Ты не станешь темной. Ты войдешь в Свет и будешь природной феей.

Лена покачала головой и указала на следующий абзац.

— Необязательно, хотя мой дядя думает примерно так же. Но послушай это... «ВО ВРЕМЯ ОБЪЯВЛЕНИЯ ПРОВОЗГЛАШАЕТСЯ ИСТИНА. ТО, ЧТО КАЗАЛОСЬ ТЬМОЙ, МОЖЕТ СТАТЬ ВЕЛИКИМ СВЕТОМ. ТО, ЧТО КАЗАЛОСЬ СВЕТОМ, МОЖЕТ ОБРАТИТЬСЯ В ВЕЛИЧАЙШУЮ ТЬМУ».

Она была права. Ожидать можно было чего угодно.

— Все это очень сложно. Иногда я даже не понимаю смысл текста. «ПРИ КОНЦЕНТРАЦИИ ТЕМНОЙ МАТЕРИИ ВОЗНИКАЕТ ТЕМНЫЙ ОГОНЬ. ОН ПИТАЕТ НЕ ТОЛЬКО ВЕСЬ ЛИЛУМ ДЕМОНИЧЕСКОГО МИРА, НО И ЧАРОДЕЕВ СВЕТА. ЭТА СИЛА ОБЩАЯ ДЛЯ ВСЕХ. ТЕМНЫЙ ОГОНЬ СОЗДАЕТ ВЕЛИКУЮ ТЬМУ И ВЕЛИКИЙ СВЕТ. ВСЕ СИЛЫ, ПОРОЖДЕННЫЕ ИМ, ЯВЛЯЮТСЯ ТЕМНЫМИ СИЛАМИ, ИБО ДАЖЕ СВЕТ ПОРОЖДЕН ТЕМНОТОЙ».

— Темная материя? Темный огонь? Что это за объяснение? Типа теории Большого взрыва для чародеев?

— Интересно, что такое «лилум». Я никогда не слышала этого слова. Впрочем, мне ведь никто ничего не рассказывает. Я даже не знала, жива ли моя мать,

Она пыталась шутить, но я слышал в ее голосе тоску и боль.

— Возможно, «лилум» — это старинное чародейское слово. Во всяком случае, мне так кажется.

— Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю.

«И тем меньше времени у нас остается».

«Не говори так».

Прозвенел звонок, и я поднялся на ноги.

— Ты идешь?

Она покачала головой.

— Я пока побуду здесь.

Одна, в холодном пустом спортзале. Эта ситуация повторялась снова и снова. Лена даже не посмотрела на меня после окончания дисциплинарной комиссии. Как будто я был в числе ее обидчиков. Я не винил Лену за такую реакцию. Вся школа и половина горожан считали ее сбежавшей из психушки девочкой, рожденной матерью-убийцей.

— Тебе лучше все же показаться в классе. Не давай директору Харперу лишнего повода.

Она оглянулась на здание школы.

— Все это теперь не имеет значения.

Потом я не видел ее и нигде не мог найти. Может, она осталась в школе, но на мои оклики не отзывалась. Не пришла она и на контрольную по химии.

«Лена, ты не темная. Я бы знал».

На уроке истории, где мы изображали дебаты Линкольна и Дугласа, ее тоже не было. Мистер Ли заставил меня выступать на стороне рабовладельцев — его упреждающее наказание за будущие «либеральные» сочинения, которые я мог написать.

«Не позволяй им встать между нами. Если мы будем вместе, они нам ничего не сделают».

Лены не было на уроке языка жестов. Мне пришлось стоять перед классом и показывать знаки. Вся баскетбольная команда тупо ухмылялась, напевая песню: «Мигай, моя звездочка, мигай».

«Я не отстану от тебя. Ты не заставишь меня замолчать».

Чуть позже я понял, что она может заставить.

На большой перемене у меня сдали нервы. Я вдруг увидел, как Лена вышла из класса тригонометрии. Оттянув ее в сторону и бросив на пол рюкзак, я сжал ее лицо руками.

«Итан, что ты делаешь?»

«Это».

Я притянул ее к себе. Когда наши губы соприкоснулись, тепло моего тела хлынуло в холод ее печали. Я чувствовал, как ледяное отчуждение Лены плавилось и необъяснимое тяготение, которое связывало нас с самого начала, вновь сливало наши сердца в единое целое. Она выронила книги и, обхватив руками мою шею, ответила на поцелуй. У меня закружилась голова. Затем прозвенел звонок. Лена, задыхаясь, отстранилась от меня. Я склонился, чтобы поднять «Наслаждение проклятых» Буковски и ее потрепанный блокнот на спирали. Блокнот почти разваливался на части. В последнее время она то и дело что-то писала.

«Ты не должен так поступать».

«Почему? Ты моя девушка, и я скучал по тебе».

«Итан, осталось пятьдесят четыре дня! Потом нам придется расстаться. Не нужно притворяться, что мы можем повлиять на ситуацию. Будет легче, если мы примем свою судьбу».

Речь шла не просто о наступавшем дне рождения. Что значит «примем судьбу»? Лена отвернулась, но я поймал ее за руку. Если она говорит о расставании, пусть смотрит мне в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Я хотел определенности. Она вновь отвернулась.

— Итан, я все понимаю. Ты думаешь, что у нашей истории может быть счастливый конец. Какое-то время я тоже надеялась на это. Но мир вокруг нас изменился. Как бы я ни старалась уберечь нас от бед, неприятностей становится все больше и больше.

Она упорно не желала встречаться со мной взглядом.

— Мы с тобой слишком разные.

— Вот как? Слишком разные? После всего того, через что мы прошли?

Я сорвался на крик. Несколько человек в коридоре обернулись. Игнорируя Лену, они с ухмылками уставились на меня.

«Мы разные. Ты смертный, а я чародейка. Наши миры могут пересекаться, но они не станут единым целым. Нам не суждено быть парой».

Она считает, что мы не пара! Эмили и Саванна, миссис Линкольн и мистер Харпер, баскетбольная команда и «Ангелы "Джексона"» — все они наконец получили то, что хотели.

«Ты снова вспомнила дисциплинарную комиссию? Не думай о них».

«Дело не в собрании. Мы просто живем в разных мирах. Я не принадлежу этому месту, Итан. Твой мир для меня чужд».

«Значит, теперь я один из них. Ты это хочешь сказать?»

Она закрыла глаза, и я почувствовал путаницу в ее мыслях.

«Милый, я не говорю, что ты похож на них. Но ты один из них. Ты прожил в этом городе всю жизнь. И когда все закончится, когда я стану объявленной, ты по-прежнему останешься здесь, будешь ходить по этим коридорам, ездить по тем же самым улицам. А меня уже не будет. В любом случае, люди в Гэтлине ничего не забывают. Ты сам это сказал когда-то».

«Два года».

«Что?» ,

«Вот сколько времени я буду находиться здесь».

«Два года — это долгий срок. Ты привыкнешь жить без меня. Поверь, я знаю, о чем говорю».

Какое-то время мы молча стояли друг перед другом. Она вытаскивала клочки бумаги из спирального корешка блокнота.

— Я устала сражаться с твоим миром. Мне надоело притворяться обычной смертной девушкой.

— Не отказывайся от меня. Не сдавайся. Не теперь, когда мы прошли через столько бед. Не позволяй им одержать победу.

— Они уже одержали ее. Они победили в тот день, когда я разбила окно на уроке английского.

Ее дрожащий голос подсказал мне, что она отказалась от чего-то большего, чем наша школа.

— Ты что — расстаешься со мной?

Я едва не задохнулся.

— Итан, пожалуйста, не терзай мне сердце. Я не хочу терять тебя.

«Тогда и не теряй».

Я не мог дышать. Я не мог думать. Мне казалось, что время остановилось, как тогда, на ужине в День благодарения. Только здесь действовала не магия, а скорее ее противоположность.

— Я думаю, нам будет легче, если мы расстанемся. Это не изменит моих чувств. Я все равно буду любить тебя.

Лена приподняла лицо, и я увидел ее большие зеленые глаза, сверкающие от набежавших слез. Затем она отвернулась и побежала по коридору. В школе было так тихо, что я услышал, как кто-то уронил карандаш.

«С праздником Рождества, Лена».

Но ответа я не услышал. Она оборвала контакт. Это было потрясение, к которому я не успел бы подготовиться ни за пятьдесят три дня до ее объявления, ни за пятьдесят три года, ни за пятьдесят три столетия.

Через пятьдесят три минуты я сидел один за столом в переполненном школьном буфете и смотрел в окно. Город был серым. По небу скользили темные тучи. Вряд ли дело дойдет до снегопада. Он здесь редкое явление. В лучшем случае пару раз за зиму погода одаривала нас мокрым снегом. Лишь однажды, когда мне было двенадцать лет, он шел целый день.

Мне хотелось бы увидеть снег. Мне хотелось многого: например, отмотать время назад и вернуть тот разговор в коридоре. Я сказал бы Лене, что мне плевать на ненависть окружающих. Они для меня не имеют никакого значения. До нашей встречи в сновидениях я чувствовал себя совершенно одиноким. А она нашла меня под ливнем на пустой дороге. Со стороны могло показаться, будто все время я выступал ее защитником, но на самом деле это она спасла меня, и я никак не мог согласиться с этим разрывом.

— Привет, парень.

Линк сел напротив меня.

— Где Лена? Я хотел сказать ей спасибо.

— За что?

Линк вытащил из кармана сложенный лист бумаги.

— Она написала мне песню. Очень крутую, понимаешь?

Я даже не попросил почитать. Выходит, с Линком она разговаривает, а со мной — нет.

Линк схватил кусок моей нетронутой пиццы.

— Слушай, я хочу попросить тебя об одолжении.

— Валяй. Что тебе нужно?

— Мы с Ридли собираемся на праздники в Нью-Йорк. Если кто-то пристанет к тебе с вопросами обо мне, скажи, что я отчалил в Саванну. В церковный лагерь.

— В Саванне нет церковного лагеря.

— Главное, что этого не знает моя мама. Я сказал ей, что записался туда в надежде попасть в их баптистскую рок-группу.

— И она поверила тебе?

— В последнее время она ведет себя дико, но что поделаешь. Зато она сказала, что я могу ехать.

— Неважно, что сказала твоя мама. Тебе нельзя уезжать с Ридли. Ты многого о ней не знаешь. Она... опасная. Одумайся.

Его глаза лихорадочно заблестели. Я никогда не видел Линка таким. Впрочем, в последнее время мы почти не общались. Я постоянно был с Леной или думал о ней. Все мои мысли крутились вокруг «Книги лун» или рокового дня рождения. Но вот прошел лишь час после разрыва, и ко мне вернулись прежние заботы и дела.

— Ты читаешь мои мысли. Я на это и надеюсь. Понимаешь, чувак, я запал на нее. Она реально делает что-то со мной.

Линк взял с моего подноса последний кусок пиццы и сунул его в рот. Я на секунду задумался. Мне хотелось поделиться с ним своими соображениями и, как в старые времена, рассказать ему обо всем: о Лене, о ее семье, о Ридли, о Женевьеве, об Итане Картере Уоте. Конечно, Линк и так много знал. Однако я сомневался, что он поверил бы, расскажи я ему о древнем проклятии и всем прочем, касающемся чародейства. Это было бы чересчур даже для лучшего друга.

Я понимал, что рискую дружбой, но нужно было что-то сделать. Я должен был отговорить Линка от поездки с Ридли в Нью-Йорк или куда бы то ни было.

— Послушай, парень! Не связывайся с ней. Поверь мне, она использует тебя для личных целей. На что ты надеешься?

Он смял в руке банку кока-колы.

— На многое! И что, по-твоему, если самая горячая девчонка в городе тусуется со мной, то, значит, она меня использует? Думаешь, ты единственный можешь лапать отпадную цыпочку? Когда ты стал таким самонадеянным, Уот?

— Я говорю о другом.

— Я думаю, мы оба знаем, о чем ты говоришь, — поднявшись на ноги, сказал Линк. — Забудь о моей просьбе.

Слишком поздно. Ридли уже обработала его. Ни одно мое слово не изменило бы его планов. Но я не мог потерять в один день и девушку, и лучшего друга.

— Слушай, Линк, я не хотел, чтобы все так получилось. Я не выдам тебя, даже если твоя мать устроит мне допрос.

— Ладно, чувак. Я тебя понимаю. С таким талантливым и красивым, как я, дружить нелегко.

Линк взял печенье с моего подноса и разломил его пополам. Я вспомнил о половинке «Твинки», упавшей на пол автобуса. Наша дружба по-прежнему была крепка. Ее не могла разрушить даже девушка. Даже сирена!

Эмили смерила Линка неодобрительным взглядом.

— Тебе лучше уйти, иначе Эмили накрысятничает о нас твоей маме. Тогда тебе не удастся вырваться в церковный лагерь. Ни в реальный, ни в воображаемый.

— А мне по барабану ее пакости!

Однако это было не так. Он не хотел застрять дома на все зимние каникулы. И его пугала мысль о всеобщем бойкоте в «Джексоне».

В понедельник я помогал Эмме спускать с чердака коробки с праздничными украшениями. Мои глаза слезились от пыли — во всяком случае, мне приходилось убеждать себя, что причина слез именно такова. Среди старых вещей я нашел наш игрушечный город с гирляндами маленьких лампочек. Мама каждый год устанавливала его под рождественской елкой на белой вате, изображавшей снег. Эту игрушку ей подарила бабушка, и она относилась к ней с таким трепетом, что я тоже влюбился в маленькие дома, сделанные из тонкого картона и блесток. Обычно при установке многие домики распадались на части. Мы подклеивали их и освежали красками. Мама говорила: «Старые вещи лучше новых, потому что они обрастают историями». Помню, как она указывала на старую крохотную машинку и восторженно качала головой: «Представь себе, Итан, моя прабабушка играла с этой машинкой. Она, как и мы сейчас, расставляла эти домики под елкой и любовалась ими».

Я давно уже не видел этот сказочный город. С каких пор? По крайней мере, с того последнего Рождества, которое мы встречали вместе с мамой. Мне показалось, что город уменьшился. Картон помялся и истрепался. Я проверил несколько коробок, но не нашел ни крошечных людей, ни животных. Без них дома казались пустыми и одинокими, и от этого мне стало еще печальнее. Без мамы крохотный город лишился сказочной магии. Я, сам того не желая, вновь начал думать о Лене.

«Все понемногу исчезает. Коробки здесь, а сказки нет. И ее тоже нет. Эти дома уже не склеить. И она никогда не вернется, чтобы повидаться с тобой».

Никакого ответа с той стороны. Лена исчезла. Или прогнала меня. И то и другое было невыносимым. Я остался один. Но мне не хотелось, чтобы это видели окружающие. Поэтому я отправился в библиотеку — в единственное место, где никто из жителей Гэтлина не мог меня увидеть.

— Тетя Мэриан?

Библиотека, как обычно, выглядела пустой и заброшенной. Я подозревал, что после заседания дисциплинарной комиссии у Мэриан не было ни одного посетителя.

— Я здесь.

Доктор Эшкрофт сидела на полу, по пояс скрытая грудой книг. Казалось, что они попадали с полок и едва не погребли ее под собой. Закутавшись в плащ, она листала сборник стихов. Я не удивился, когда она начала читать вслух — в своем привычном состоянии транса, вызванного книгой.

Мы увидели Гостя и узнали Его.

Он был Тем, Кто солнечным сиянием

И теплыми весенними ливнями

Покрывал цветами землю,

Милый для мира и каждого из нас!

Она закрыла книгу.

— Это Роберт Херрик. Его рождественский гимн исполнялся для короля во дворце Уайтхолл.

Ее голос был таким же отстраненным, как недавно у Лены.

— Извините, я не знаком с творчеством Роберта Херрика.

В библиотеке было так холодно, что при разговоре из наших ртов вылетали полупрозрачные клубы пара.

— Тебе эти строки ни о ком не напоминают? «Милый для мира», покрывающий землю цветами?

— Вы имеете в виду Лену? Могу поспорить, что миссис Линкольн не согласилась бы с вашей трактовкой этого гимна.

Я сел рядом с Мэриан, отпихнув книги дальше в проход.

— Миссис Линкольн. Какое нудное создание!

Она покачала головой и вытащила из кучи другую книгу.

— «Диккенс считал, что Рождество дает людям возможность раскрыть их замкнутые сердца и подумать о страждущих. Напомнить им, что они не существа другой расы, а такие же пассажиры скорой судьбы, несущейся к могиле».

— У вас калорифер сломался? Хотите, я позвоню электрику?

— Я никогда не пользуюсь калорифером. Бюджет не позволяет. Извини, что отвлекла тебя своими цитатами.

Она положила книгу рядом с собой.

— К сожалению, Диккенс не удосужился приехать в Гэтлин. И поэтому у нас здесь целый город замкнутых сердец.

Я поднял книгу Ричарда Уилбера и, поднеся ее к лицу, почувствовал запах страниц. Том раскрылся где-то на середине. Я прочитал наугад один из абзацев: «Что является противоположностью пары? Одинокий я и одинокая ты». Странно, но именно так я себя и чувствовал. Захлопнув книгу, я посмотрел на Мэриан.

— Спасибо, что пришли на собрание. Надеюсь, это не осложнило вашу жизнь? В противном случае я буду считать себя виноватым.

— Нет, ничего не изменилось.

— Мне кажется, это не так.

Я положил книгу на пол.

— Ну, даже если и не так? Неужели именно ты породил все это невежество? Неужели ты обучал миссис Линкольн ненависти, а мистера Холлингсворта — страху?

Какое-то время мы молча сидели в окружении раскрытых книг. Затем она протянула руку и сжала мою ладонь.

— Эта битва началась задолго до тебя. И она, Итан, не закончится на тебе или мне. Боюсь, потребуются века и эпохи.

Ее лицо стало серьезным.

— Когда я утром пришла на работу, эти книги лежали на полу. Я не знаю, как они попали сюда. Вчера вечером я закрыла двери на замок. Утром все было в порядке. Никаких следов проникновения. Что-то заставило меня сесть среди книг и прочитать открытые страницы. В каждой из них я нашла какое-то сообщение — о городе, о жителях, о сути данного момента. О Лене, о тебе и даже обо мне.

Я покачал головой.

— Это совпадение. С книгами всегда так бывает.

Она наугад вытянула из кучи небольшой том и передала его мне.

— Сам попробуй.

Я взял книгу в руки.

— Что это?

— Шекспир. «Юлий Цезарь».

Открыв случайную страницу, я начал читать:

Поверь мне, Брут, что может человек

Располагать судьбой, как хочет.

Не в звездах, нет, а в нас самих ищи

Причину, что ничтожны мы и слабы [43] .

Я скептически хмыкнул.

— И как это относится ко мне?

Мэриан искоса взглянула на меня поверх очков.

— Я лишь библиотекарь. Моя задача — предоставлять книги. Я не могу давать ответы.

На ее лице появилась лукавая улыбка.

— Суть вопроса проста. Кто является хозяином своей судьбы? Ты или звезды?

— Вы говорите о Лене или о Юлии Цезаре? Мне не хочется расстраивать вас, но я не читал эту пьесу.

— Нет, мой милый! Это ты скажи мне, о ком здесь идет речь.

Почти час мы перебирали книги и зачитывали друг другу случайно выбранные абзацы. Наконец я понял, почему пришел сюда.

— Тетя Мэриан, я думаю, мне нужно вернуться в ваш архив.

— Сегодня? Разве тебе больше нечем заняться? А как же покупка праздничных подарков и все такое прочее?

— Я не покупаю Рождество.

— Неплохо сказано, мой мальчик. Я могла бы добавить: «Мне нравится Рождество. Грубо говоря, оно напоминает нам о мире и доброжелательности. Но грубить каждый год надоедает».

— Снова Диккенс?

— Эдвард Морган Форстер.

Я печально вздохнул.

— Мне трудно объяснить свои чувства. Я просто хочу побыть с мамой.

— Понимаю. Я тоже скучаю по ней.

На самом деле мне не хотелось говорить Мэриан о своих чувствах: о всеобщем бойкоте, о постылом городе, где все было неправильно. Наверное, поэтому слова застревали в моем горле, как человек, запинающийся на каждом шагу.

— Мне кажется, что если я побуду рядом с ее книгами, то вспомню, как общался с ней. Мне хочется поделиться с мамой своими проблемами. Однажды я сходил на кладбище, но там ее не было. Я не могу представить, что она лежит в земле.

Чтобы удержаться от слез, я упорно цеплялся взглядом за пятнышко на ковре.

— Понимаю, Итан.

— Я никогда не поверю, что она там. Я вообще не вижу в этом смысла! Почему люди прячут своих любимых в выкопанные ямы, где так холодно и грязно... и полно червей? Разве она заслужила это? После всего, что сделала?

Мне было больно думать, что от ее тела остались кости, гниль и прах. Я не мог смириться с тем, что она прошла путь смерти одна, как я, тоже в одиночку, проходил сейчас путь терзаний.

— А как, по-твоему, все это должно было закончиться?

Мэриан положила ладонь мне на плечо.

— Не знаю. Я хотел бы, чтобы ей поставили памятник.

— Как генералу? Твоя мать от души посмеялась бы над этой идеей.

Она обняла меня.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Она не там. Она с нами.

Мэриан протянула мне руку, и я помог ей подняться на ноги. Затем мы направились к архиву. Это напомнило мне детство, когда вот так же мы прогуливались по городу, пока моя мама занималась важными делами. Вытащив связку ключей и открыв дверь, доктор Эшкрофт предложила мне войти, но за мной не последовала.

Оказавшись в архиве, я присел в мамино кресло, стоявшее перед ее столом. Деревянная спинка была украшена эмблемой Дьюкского университета. Я слышал, что это кресло подарили ей в знак признания заслуг. Оно было неудобным, зато казалось почти родным и подействовало на меня успокаивающе. Я почувствовал запах лака, который нравился мне в детстве. На душе стало легче — впервые за несколько месяцев. Я вдыхал аромат книг и старого пергамента, потрескавшихся пластиковых обложек и пыльных книжных шкафов. Все та же атмосфера удивительной планеты, на которой жила моя мама. Она ничуть не изменилась, и я вдруг вспомнил, как в семилетнем возрасте сидел здесь на коленях мамы, уткнувшись лицом в ее плечо.

Мне захотелось пойти домой. После разлуки с Леной я не знал, куда еще идти.

На столе, почти скрытая книгами, стояла рамка с маленькой фотографией. На ней были запечатлены мои родители в рабочем кабинете. Старый черно-белый снимок, возможно сделанный для книжной обложки для одного из ранних совместных проектов, когда отец, как и мама, увлекался историей края. Взяв в руки фотографию, я несколько минут рассматривал забавные прически родителей, их мешковатые штаны и счастливые улыбки. Мое сердце разрывалось от тоски, но я не мог оторвать от них взгляд. Вернув снимок на место рядом с пыльной стопкой книг, я заинтересовался одним фолиантом. Он лежал под энциклопедией вооружения Гражданской войны и каталогом растений Южной Каролины. На коричневом корешке не было названия. Однако между его страницами вместо закладки торчала длинная веточка розмарина. Я улыбнулся. По крайней мере, это был не носок и не грязная ложка для пудинга.

Я вытащил книгу из стопки и взглянул на обложку. «Гэтлинская поваренная книга для начинающих: Жареная курица и приправы из овощей». Она открылась сама по себе на одной из страниц. «Жареные томаты со сметаной (рецепт Бетти Бартон)». Любимое блюдо моей мамы. От страниц повеяло розмарином. Я присмотрелся к веточке. Она была свежей, словно ее только вчера принесли из сада. Значит, мама не могла положить ее в книгу. Но никто другой не стал бы класть веточку в книгу вместо закладки. Любимый рецепт моей мамы и розмарин, связанный с Леной. Похоже, книга пыталась мне что-то сказать.

— Тетя Мэриан? Вы недавно просматривали рецепт по жареным томатам?

Она просунула голову в дверной проем.

— Неужели ты думаешь, что я сама не могу приготовить томаты?

Я посмотрел на розмарин.

— Вот что я нашел в одной из книг.

— Твоя мать любила делать такие закладки.

— Могу я одолжить эту книгу? На несколько дней?

— Итан, зачем ты спрашиваешь? Она принадлежала твоей матери. Я думаю, Лила с радостью завещала бы тебе все, что имела.

Мне не давал покоя вопрос: как свежая веточка могла оказаться в запыленной поваренной книге? Но я промолчал. Мне не хотелось делиться чудом, которое, скорее всего, предназначалось только мне. Я никогда не жарил томаты и, наверное, никогда не буду этим заниматься. Тем не менее я сунул книгу под мышку и в сопровождении Мэриан направился к выходу.

— Если я понадоблюсь, ищи меня здесь. Для тебя и Лены я сделаю все, что угодно. Ты и сам знаешь это.

Она откинула волосы с моих глаз и улыбнулась мне. Доктор Эшкрофт была лучшей подругой моей мамы. Я не назвал бы ее улыбку материнской, но она подбодрила меня.

Мэриан поморщила нос.

— Ты пахнешь розмарином?

Я пожал плечами и, проскользнув в дверь, оказался под серым небом зимнего дня. Наверное, Юлий Цезарь был прав. Мне следовало взглянуть своей судьбе в глаза. И какой бы она ни оказалась — предначертанной звездами или создаваемой мной, — я не мог сидеть и ждать.

Снег застал меня на пути домой. Мне даже не верилось, что это случилось. Я смотрел на небо, и снежинки падали на мое замерзшее лицо. Густые и пушистые, они парили в воздухе, как белые феи. Назвать непогодой это было нельзя. Скорее, дар небес, возможно, даже чудо — прямо как в песне о светлом Рождестве.

Подойдя к дому, я увидел ее. Она сидела на крыльце, отбросив капюшон на спину. Легкий иней серебрил ее черные волосы. В то мгновение я вдруг понял, почему начался снег. Она предлагала мне примирение. Лена улыбнулась. В одну секунду все куски, на которые развалилась моя жизнь, сложились воедино. Все исправилось само собой и стало пусть не идеальным, но вполне сносным. Я сел рядом с ней на ступени.

— Спасибо, Лена.

Она прильнула ко мне.

— Я просто хотела немного успокоить тебя. Мне так неловко, Итан. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я не знаю, что буду делать, если с тобой приключится беда.

Я провел ладонью по ее сырым волосам.

— Не отталкивай меня, пожалуйста. Мне очень тяжело терять людей, которых я люблю.

Расстегнув куртку Лены, я обвил рукой ее талию. Мы прижались друг к другу, я начал целовать ее и целовал до тех пор, пока не почувствовал, что если мы не остановимся, то все находящееся от нас на расстоянии ярда расплавится.

— Что это? — пытаясь восстановить дыхание, спросила она.

Я поцеловал ее снова, возносясь на новой гигантской волне струившейся через нас энергии. Вскоре мне пришлось отстраниться от манящих губ и сделать глоток воздуха.

— Наверное, это называется судьбой. Я собирался зацеловать тебя до потери чувств — еще после зимнего бала. И теперь ты меня не остановишь.

— Остановлю!

— Нет, не сможешь.

— Тогда тебе придется подождать. Я все еще под домашним арестом. Дядя Мэкон думает, что я пошла в библиотеку.

— Меня не волнует, что ты под арестом. Я-то свободен. Хочешь, мы вместе поедем в Равенвуд? Если потребуется, я буду спать со Страшилой на собачьем коврике.

— Между прочим, у него есть спальня! И кровать с пологом!

— Что ж, прекрасно!

Она улыбнулась и сжала мою руку. Снежинки таяли, опускаясь на наши разгоряченные лица.

— Я соскучилась по тебе, Итан Уот.

Лена поцеловала меня. Снег повалил сильнее. Он падал на нас и превращался в струйки воды, словно мы излучали огромное количество тепла. Словно мы стали радиоактивными элементами.

— Мне нравится твоя идея. Мы будем вместе столько, сколько сможем. Пока...

Лена замолчала, но я знал, о чем она подумала.

— Мы отделаемся от этого проклятия. Я обещаю тебе.

Она кивнула без особого энтузиазма и уютно устроилась в моих руках. Я почувствовал успокоение, растекающееся по нашим телам.

— Понимаешь, Итан, мне сегодня не хочется думать о плохом.

Она игриво толкнула меня.

— Да? А о чем тебе хочется думать?

— О снеговиках. Я никогда не лепила снеговиков.

— Правда? Ты же жила в Виргинии. Там все их лепят.

— Я провела в Виргинии только несколько месяцев. И мы не дожили до первого снега.

Через час, слепив перед крыльцом большого снеговика, мы, мокрые и замерзшие, сидели за кухонным столом. Эмма ушла в «Стой-стяни», поэтому мы пили горячий шоколад моего собственного приготовления.

— Я не уверена, что твой рецепт правильный. Обычно у шоколада другой вкус.

Лена дразнила меня, потому что мой «рецепт» состоял в том, что я поставил чашку с молоком в микроволновую печь и навалил туда куски шоколадной плитки. Варево получилось коричнево-белым и с комками. Но лично мне вкус нравился.

— Да? Откуда ты знаешь? «Эй, Кухня! Горячий шоколад, пожалуйста».

Я попытался сымитировать ее голос, но выдавил из себя лишь хриплый фальцет. Она засмеялась. С момента нашей размолвки прошло только несколько дней, а я уже успел соскучиться по ее улыбке. Хотя я скучал о ней сразу же — через пару минут.

— Кстати, о Кухне. Мне пора уходить. Я сказала дяде, что пойду в библиотеку, а она закрывается в девять часов.

Я перетащил ее к себе на колени. Не прикасаясь к ней, я не мог прожить ни секунды. И теперь я находил любые поводы, чтобы пощекотать ее, потрогать волосы, руки, колени. Нас непреодолимо тянуло друг к другу. Она прижалась к моей груди, и мы сидели молча, пока над нами, на втором этаже, не послышались шаги. Лена соскочила с моих колен, как испуганная кошка.

— Не волнуйся, это мой отец. Он пошел в душ. Теперь он почти не выходит из своего кабинета.

— Так и живет затворником?

Она сжала мою ладонь. Мы оба понимали, что это риторический вопрос.

— Мой отец не был таким, пока не умерла мама. Похоже, он сошел с ума от горя.

Ей не требовались объяснения. Она читала многие из моих мыслей: о смерти мамы; о том, что мы перестали готовить жареные томаты; что потерялись части игрушечного города; что в городе не стало человека, способного противостоять миссис Линкольн. О том, что мир уже не будет прежним.

— Мне очень жаль.

— Я знаю.

— Ты поэтому ходил в библиотеку? Чтобы пообщаться с мамой?

Я кивнул и, взглянув на Лену, вытащил из кармана и положил на стол свежую веточку розмарина.

— Иди за мной. Я хочу тебе что-то показать.

Встав из-за стола и взявшись за руки, мы на цыпочках прошли по старым деревянным половицам. Я остановился перед дверью кабинета и посмотрел на лестницу, которая вела к спальням. Судя по звукам, отец еще не включил душ. У нас была куча времени. Я несколько раз покрутил дверную ручку.

— Дверь закрыта, — прошептала Лена. — Нужен ключ.

— Подожди. Смотри, что сейчас произойдет.

Мы молча стояли, глядя на дверь. Я понимал, как глупо это выглядело. Наверное, у Лены возникло такое же ощущение, потому что она начала хихикать. И когда я сам был готов рассмеяться, послышался щелчок замка. Лена перестала смеяться.

«Это не колдовство. Иначе я бы почувствовала».

«Мне кажется, нас приглашают войти».

Я отступил назад, и замок закрылся. Лена подняла руку, собираясь применить свои чары, но я жестом остановил ее.

— Подожди. Я должен сделать это сам.

Как только мои пальцы прикоснулись к дверной ручке, раздался щелчок и дверь снова открылась. Впервые за многие годы я переступил порог кабинета. Темнота была пугающей. Над выцветшей софой по-прежнему висела картина, закрытая простыней. На старом резном столе, стоявшем у окна, лежали страницы последнего романа. Они были повсюду: на ноутбуке, на стульях, даже на персидском ковре, который закрывал часть пола.

— Не трогай ничего. Он узнает.

Лена присела на корточки и посмотрела на ближайшую стопку бумаг. Потом приподняла одну из страниц и повернулась к настольной лампе.

— Итан?

— Не включай свет. Я не хочу, чтобы он застукал нас здесь. Отец убьет меня, если узнает, что мы входили в его кабинет. Для него эта книга бесценна.

Она молча передала мне листок. Я взял его. Он был исписан каракулями. Не словами, а просто бессмысленными завитушками. Я схватил несколько страниц, лежавших на столе. На них тоже были зубчатые линии, закорючки и овалы. Я поднял одну из страниц, устилавших пол, и недоуменно посмотрел на аккуратные ряды спиралей и кругов. Мой взгляд скользил по белым листам, разложенным на стульях и столе. Каракули и закорючки. Страница за страницей. Ни одного написанного слова!

И тогда я все понял. Книга существовала лишь в воображении отца. Он утратил свой писательский дар. И он не стал вампиром. Мой отец сошел с ума.

Я опустился на четвереньки. Меня начало поташнивать. В глазах помутилось от слез. Как я раньше не догадался об этом? Лена потерла мне спину руками.

«Не расстраивайся. У твоего папы сейчас очень трудный период. Он справится с горем и вернется к тебе».

«Не вернется. Он утонул в своем безумии. Сначала мама ушла, а теперь я потерял и его».

Неужели все это время отец просто избегал меня и других людей? Какой смысл спать весь день и сидеть по ночам за столом, если ты не пишешь величайший в мире роман? Если ты рисуешь ряды каракуль и закорючек? Чтобы таким образом отвязаться от своего сына? Интересно, знала ли Эмма о его «писательской работе»? Неужели в нашем доме только я единственный верил в этот обман?

«Не терзай себя. Ты ни в чем не виноват».

И тут мое самообладание дало трещину. В приступе злости я сбросил ноутбук со стола и начал расшвыривать бумаги. На пол полетели медная лампа и простыня, которой была завешана картина. Большой портрет рухнул вниз, сбив книжную полку. Книги рассыпались по ковру.

— Взгляни на портрет.

Лена приподняла его и прислонила к куче книг. Человек на картине был моей копией. Если бы не дата на медной табличке (1865 год) и не форма солдата Конфедерации, вы не заметили бы никаких отличий. Имя на табличке можно было не читать. Мы знали, кто изображен. Меня удивило, что у него тоже были длинные волосы, свисавшие на лицо.

— Вот мы и встретились, Итан Картер Уот.

Внезапно я услышал шаги. Мой отец торопливо спускался по ступеням лестницы.

— Итан Уот!

Лена в панике оглянулась.

— Дверь!

Та тут же захлопнулась. Щелкнул засов. Я такого не ожидал. Отец заколотил в дверь кулаками.

— Итан, что ты делаешь? Что, черт возьми, происходит?

Я решил немного переждать. Мне не хотелось видеть его и тем более выслушивать какие-то объяснения. Я перевел взгляд на книги.

— Смотри!

Я опустился на колени перед книгой, лежавшей на ковре. Она была раскрыта на пятнадцатой странице. Я ее перевернул, но в тот же миг снова смотрел на нее. Страница вела себя как засов замка.

— Лена, прошу тебя, посмотри.

— О чем ты говоришь? Мне пора уходить. Мы не можем остаться здесь на ночь.

— Сегодня в библиотеке Мэриан показала мне один фокус. Наверное, это звучит немного странно, но она верит, что книги могут давать нам советы.

— Советы?

— Точнее, сообщения. Мы общались с книгами, и они рассказывали нам о судьбе, о миссис Линкольн и о тебе.

— Обо мне?

— Итан! Открой дверь!

Отец снова заколотил кулаками по двери. Он не впускал меня в свою жизнь почти полгода. Теперь моя очередь ответить ему тем же.

— В архиве Мэриан я нашел фотографию моей мамы. Снимок был сделан в этом кабинете. Потом я увидел поваренную книгу, которая сама раскрылась на мамином любимом рецепте. И там оказалась закладка. Свежая веточка розмарина. Ты понимаешь, о чем я говорю? Книга показала мне связь между тобой и моей мамой. А теперь прикинь! Дверь в кабинет распахнулась перед нами, словно какая-то сила хотела впустить нас сюда. Или кто-то решил помочь нам...

— Или ты просто вообразил себе все это, потому что увидел фотографию мамы.

— Ладно. Тогда смотри внимательно.

Я снова перевернул страницу «Истории американской конституции» — с пятнадцатой на шестнадцатую. И вновь, как только я убрал руку, страница сама перевернулась назад.

— Действительно странно.

Лена повернулась к следующей книге. «Боль Южной Каролины: от истоков конфликта до первых могил». Том раскрылся на второй странице. Лена перевернула несколько страниц, но через мгновение перед нами снова была цифра «два».

Я отбросил волосы с глаз.

— Эта книга показала нам пустую страницу. В другой какая-то географическая карта. Очень странно. Книги Мэриан общались с нами с помощью текста, а книги мамы ничего не говорят.

— Может быть, здесь какой-то математический код?

— Моя мама не была сильна в математике. Она всю жизнь писала книги.

Как будто это был веский аргумент! Тем временем Лена перевала взгляд на другую книгу.

— Двадцать седьмая страница.

— Почему она оставила мне код, а не текст?

У Лены уже был ответ:

— Ты же знаешь, каким будет конец любого фильма. Эмма воспитывала тебя на детективных романах и кроссвордах. Вероятно, твоя мама думала, что ты без труда расшифруешь ее код.

Отец все еще колотил ногой в дверь, но уже не так сильно. Я взглянул на следующую книгу. Тридцать вторая страница, затем третья. Ни одна комбинация цифр не превышала по значению число 32, хотя многие книги были толстыми... Меня осенило.

— Смотри, в алфавите тридцать две буквы?

— Да.

— Вот он, ключ! Когда я был маленьким и еще не мог сопровождать Сестер в церковь, мама научила меня играм, в которые можно было играть на церковном дворе. Например, «Висельник» — игра в слова и одновременно код из букв алфавита.

— Подожди, я возьму карандаш.

Через секунду она уже строчила на листе заглавные буквы.

— Если А — это один, а Б — два... Сейчас запишу.

— Только учти, что код может быть обратным. Тогда буква Я будет обозначаться единицей.

Мы с Леной уселись среди книг и занялись расшифровкой кода. Мой отец упорно стучал в дверь. Я игнорировал его так же, как он игнорировал меня. Я не собирался отвечать ему или давать какие-то объяснения. Пусть он для начала поймет, как чувствует себя человек, когда на него не обращают никакого внимания.

— Пятнадцать, два, двадцать семь, тридцать два, три, десять...

— Итан, что ты там делаешь? Что за шум?

— Восемнадцать, шесть, два, тридцать два, восемнадцать, один, тринадцать, один.

Я взглянул на Лену и протянул ей лист бумаги. Загадка оказалась легкой.

— Думаю, это послание для тебя.

На миг мне показалось, что моя мама действительно стояла рядом с нами и сама произносила написанные слова: ОБЪЯВИ СЕБЯ САМА .

Она как будто обращалась к Лене. Я верил, что в некотором смысле, в какой-то форме и в какой-то параллельной вселенной моя мама была сейчас рядом со мной. Она по-прежнему оставалась моей мамой, даже если жила теперь в книгах, в дверных замках, в запахе старых газет и жареных томатов. Но она жила! Остальное было неважно.

Когда я наконец открыл дверь, отец стоял у порога в банном халате. Он осмотрел через мое плечо кабинет, где на полу лежали страницы его воображаемого романа, а к софе был прислонен неприкрытый портрет Итана Картера Уота.

— Итан, я...

— Что? Собираешься рассказать мне, что ты месяцами запирался в кабинете ради этого?

Я держал в руке одну из смятых страниц. Он виновато опустил голову вниз. Возможно, отец был безумным, но ему хватило рассудка, чтобы понять мои чувства. Лена сидела на софе, ей было неловко.

— Почему? Это все, что я хочу знать! Дело в новой книге или просто в том, что ты хотел отделаться от меня?

Отец медленно приподнял голову. В его усталых покрасневших глазах угадывалась безысходная тоска. Он выглядел старым и истерзанным болью, словно его жизнь состояла из одних разочарований.

— Мне просто хотелось быть рядом с ней. Когда я здесь, с ее вещами и книгами, мне кажется, что она не ушла. Я чувствую ее запах. Помнишь, эти жареные томаты...

Его голос угас, как будто он заблудился в своих воспоминаниях. Момент ясности ума прошел. Он вбежал в кабинет и склонился, чтобы поднять одну из страниц, покрытую каракулями и кругами. Его руки дрожали.

— Я пытался писать.

Он посмотрел на мамин стул.

— Только я больше не знаю, о чем мне писать.

Дело было не во мне. Его свела с ума любовь к маме.

Несколько часов назад в библиотеке я чувствовал то же самое: сидел среди ее вещей и горевал об утрате. Но теперь я знал, что она никуда не уходила. И это все меняло. К сожалению, мой отец не мог понять такой простой истины. Она не открывала для него замки, не оставляла никаких сообщений. У него не было даже этого.

Всю следующую неделю поблекший и покоробившийся игрушечный город стоял под рождественским деревом. Он уже не казался мне таким маленьким. Я поправил на церкви скособочившийся шпиль. Разноцветные домики не падали, их нужно было только правильно разместить. Белый блестящий клей искрился в свете лампочек. Старый кусок ваты — постоянный, как само время, — казался заснеженной землей.

Я лег на пол и просунул голову под нижние ветви белой сосны. Синевато-зеленые иглы царапали мою шею, пока я аккуратно проталкивал крохотные белые лампочки в круглые дырки, проделанные в задних стенках игрушечных домиков. Я включил гирлянду. Мягкий белый свет лучился из окон. Разноцветная бумага сияла глянцем. Мы с Эммой так и не нашли игрушечных людей и животных. Город по-прежнему выглядел пустым и безлюдным, но я уже не чувствовал себя одиноким.

Сидя у рождественского дерева и прислушиваясь к скрипу твердого карандаша, которым Эмма заполняла кроссворд, я заметил какой-то странный темный предмет, застрявший между слоями ватного снега. Я извлек его и увидел, что это маленькая звездочка, размером с пенни, раскрашенная серебряной и золотистой краской. Ее окружал изогнутый ореол из скрепки. Давным-давно, в моем детстве, она венчала игрушечную городскую елку из ершика для мытья посуды. Моя мама сделала эту звездочку, когда училась в школе в Саванне.

Я положил звезду в карман, чтобы при следующем свидании подарить ее Лене — как амулет для ожерелья памятных предметов. Чтобы эта вещь не потерялась снова. И чтобы я больше не терял любимую девушку. Думаю, маме понравилась бы эта идея. Я уверен, что понравилась бы. Как понравилась бы и Лена. Хотя, наверное, мама давно уже одобрила мой выбор.

«Объяви себя сама».

Ответ всегда находился перед нашими глазами. Просто он был заперт вместе с книгами в кабинете отца, а подсказка торчала между страницами поваренной книги. Как маленькая звездочка под слоями ватного снега.

 

12.01

ОБЕЩАНИЕ

Атмосфера накалялась. Чем ближе становился день рождения Лены, тем больше у нас возникало поводов для размышлений.

Когда после зимних каникул мы вернулись в школу, наши шкафчики и стены в коридорах были разукрашены. Это не походило на обычные граффити, потому что слова принадлежали какому-то другому языку. Если бы я не видел «Книгу лун», то вообще не счел бы их словами. Неделей позже все окна в классе английского языка оказались выбитыми. Учителя утверждали, что причиной был ветер, хотя этой ночью он дул очень слабо. И как мог ветер разбить окна в одном-единственном классе?

Поскольку я покинул баскетбольную команду, мне пришлось перейти на курс физической подготовки — самый отвратительный курс в «Джексоне». Нас заставляли бегать по залу и подниматься по канату, подвешенному к потолку. После часа таких мучений я вернулся к своему шкафчику и обнаружил, что он взломан. Мои тетради и книги были разбросаны по всему коридору. Рюкзак исчез. Через несколько часов Линк нашел его в канаве за зданием школы. Я получил хороший урок. Мне не следовало приносить «Книгу лун» на занятия.

После этого случая я хранил ее дома в своем бельевом шкафу. Эмма могла бы найти гримуар в два счета. Я все время ожидал, что однажды, вернувшись из школы, обнаружу пропажу книги и толстый слой соли на полу. Но по какой-то причине Эмма перестала обыскивать мою комнату. Я уже шесть недель изучал магический фолиант — и с Леной, и без нее. Мамин словарь латинского языка помогал мне вникать в смысл заклинаний, а кухонные рукавицы Эммы — не обжигать ладони. «Книга лун» состояла из сотен заклинаний, и только малая их часть была написана на латинском и английском языках. Остальные заклинания мы не могли даже прочитать, потому что не знали этих наречий, как и чародейский алфавит. Чем больше времени мы проводили над гримуаром, тем сильнее становилось беспокойство Лены.

— «Объяви себя сама». Я не нахожу в этом смысла.

— Но он определенно имеется.

— Ни в одной из глав не говорится о самовольном объявлении. Здесь нет такого заклинания.

— Нужно продолжать искать. Оно должно быть тут. В книгах по внеклассному чтению мы точно его не найдем.

Возможно, гримуар действительно мог дать нам ответ, но мы не могли к нему подобраться. Прошел целый месяц. Надвигающаяся дата все больше давила нам на нервы.

Мы злились на себя за напрасно потраченное время и, укладываясь в постели, допоздна вели беседы друг с другом, потому что каждая ночь приближала нас к той, которая могла стать последней.

«Лена, о чем ты думаешь?»

«Ты действительно хочешь знать мои мысли?»

«Как всегда».

Разве всегда? Мой взгляд уткнулся в мятую карту мира на стене. Тонкая зеленая линия соединяла города, о которых мне стало известно из книг. Это были города моего воображаемого будущего. Полгода назад я объединил их, отметив маркером и булавками. Но за эти шесть месяцев все изменилось. И теперь меня вела к будущему не тонкая линия, а девушка с зелеными глазами.

Ее голос стал таким тихим, что мне пришлось прислушаться.

«Какая-то часть меня хотела бы, чтобы мы никогда не встречались».

«Ты ведь шутишь?»

Она не ответила. Точнее, ответила, но не сразу.

«Наше знакомство усложнило ситуацию. Раньше я думала, что моя жизнь состоит из одних больших потерь, но теперь у меня появился ты».

«Только не начинай опять эту тему».

Сбросив абажур с торшера, я направил взгляд на лампу. Яркий свет жалил глаза, помогая мне сдерживать слезы.

«Я могу потерять тебя».

«Мы никогда не расстанемся, Лена».

Какое-то время она молчала. Перед моими глазами мелькали пятна и полоски света. Я даже не мог различить голубизны потолка, хотя теперь смотрел прямо вверх.

«Обещаешь?»

«Обещаю!»

Она знала, что я, возможно, окажусь не в силах сдержать свое слово. Но я дал эту клятву, потому что собирался выполнить ее любой ценой.

Наш разговор закончился тем, что, выключая свет, я обжег пальцы о неприкрытую лампу.

 

4.02

ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЛИ ЕГО ПОДОБИЕ

До дня рождения Лены осталась всего одна неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемь секунд.

«Объяви себя сама».

Мы с Леной устали от «Книги лун», но все равно решили пропустить занятия, чтобы посвятить еще один день поиску необходимого заклинания. Я наловчился подделывать подпись Эммы, а мисс Хестер скорее отрезала бы себе язык, чем потребовала у Лены объяснительную записку от Мэкона Равенвуда. День выдался ясным и холодным, поэтому мы сидели в саду Гринбрайра, накрывшись спальным мешком из «битера». Я в тысячный раз пытался понять магические тексты, но уже сомневался, что гримуар чем-то нам поможет. Лена тоже смирилась с поражением. Ее потолок был исписан словами, которые она боялась высказать вслух: Темный огонь, свет и мрак. Темная материя. Что все это значит? Великая тьма глотает великий свет. Вот как же она проглотит мою жизнь. Девушка-чародейка. Естественные чувства в сверхъестественной среде. Приходят первые подозрения. Семь дней семь дней семь дней ... 77777777.

Я не винил ее. Похоже, наши усилия бесполезны. Но я не сдавался. Я не мог сдаться. Лена прислонилась к старой каменной стене, которая крошилась при прикосновении, как все наши надежды.

— В этих заклинаниях невозможно разобраться. Их слишком много. Мы даже не знаем, что нужно искать.

В книге были заклинания на все случаи жизни: ослепление неверного, сотворение морской воды, связующие руны... Но ни одно из них не предназначалось для снятия проклятия с семьи после использования темных чар. В гримуаре ничего не говорилось об аннулировании соглашения, сделанного твоей прапрапрапрабабушкой Женевьевой, которая хотела оживить своего любимого героя войны. Или о том, как не уйти во Тьму при объявлении. Лично я хотел найти заклинание для спасения своей девушки, что срочно требовалось сделать.

Я вернулся к содержанию. Просьбы. Заклинания. Связывания. Проклятия. Зловредные заклинания.

— Не волнуйся, Лена. Мы решим эту головоломку.

Хотя я не был уверен в своих словах.

С тех пор как «Книга лун» перекочевала на верхнюю полку моего бельевого шкафа, мне начало казаться, что в спальне поселились толпы злобных призраков. Мы с Леной мучились по ночам. Сны превратились в кошмары, которые становились все ужаснее. Иногда я спал всего по два часа в сутки. Каждый раз, когда я проваливался в сон, меня окружали жуткие видения, словно только меня и ждали. Хуже всех был кошмар, который повторялся снова и снова. Я пытался и не мог спасти Лену. И эта потеря убивала меня.

Моей единственной стратегией было бодрствование. Стараясь не спать, я накачивал себя сахаром и кофеином, поглощая кока-колу и энергетики. Я играл в видеоигры, читал книги и комиксы, начиная с «Сердца тьмы» и заканчивая моим любимым «Серебряным Серфером», в котором Галакт все время пытался проглотить Вселенную. Но любому человеку, не спавшему несколько дней, известно, что на третью-четвертую ночь ваш мозг устает и просто отключается. Вы можете заснуть, стоя на одной ноге. Даже Галакт ничего не смог бы сделать.

Пожар! Огонь окружает меня широким кольцом. Едкий дым пробирается в легкие. Я надрывно кашляю. Внезапно перед глазами возникает непроглядная черная мгла. Жар царапает кожу, как наждачная бумага. От рева огня болят уши. Я слышу крики Лены только в своей голове.

«Беги! Убирайся отсюда!»

Я чувствую, как сухожилия моей руки рвутся, словно гитарные струны. Одно за другим. Она разжимает пальцы, но я не отпускаю ее запястье. Я не могу позволить ей уйти.

«Не делай этого, Лена. Не сдавайся!»

«Отпусти меня! Пожалуйста! Спасайся сам!»

Я не хочу уступать судьбе, но чувствую, как ее рука выскальзывает из моих пальцев. Сил почти не осталось. Моя хватка ослабевает, и я не могу удержать ее...

Сев рывком на постели, я хрипло откашлялся. Запах дыма все еще жег мои ноздри. В комнате было нежарко — скорее даже холодно. Окно снова оказалось открытым. Лунный свет разгонял темноту по углам. Я заметил какое-то движение. В моей комнате находился посторонний человек.

— Чертова мать!

Человек направился к окну, но замешкался у стола и понял, что я увидел его. Наверное, поэтому он не стал убегать, а повернулся ко мне.

— Я не особенно религиозен и не буду указывать тебе на богохульство. Кроме того, пробравшись в твою комнату без спроса, я не имею права жаловаться на грубость.

Равенвуд одарил меня улыбкой Кэри Гранта и подошел к моей кровати. Он был одет в черный плащ и темные брюки. В таком наряде Мэкон мог бы прогуливаться по городу в прошлом веке.

— Привет, Итан.

— Какого черта вы делаете в моей спальной?

Мэкон растерялся. Похоже, он не смог придумать ни одного изящного объяснения.

— Все непросто.

— Так не усложняйте ситуацию еще больше. Вы влезли в мою комнату ночью, через окно, поэтому я могу подумать, что вы либо вампир, либо извращенец. Либо и то и другое. Так кто же вы?

— О смертные! Вы все видите в черно-белом цвете. Я ни то ни другое. Ты спутал меня с моим братом Охотником. Меня не интересует человеческая кровь.

Он брезгливо содрогнулся.

— Ни кровь, ни плоть.

Мэкон прикурил сигару и покатал ее тремя пальцами. Я подумал, что завтра утром Эмма почувствует запах табачного дыма и устроит настоящий скандал.

— Мне даже неприятно говорить о таких вещах.

Я начинал терять терпение. После нескольких бессонных ночей мне очень хотелось спать. К тому же я устал от повсеместной лжи. В последнее время все люди только и делали, что увиливали от моих вопросов. А мне требовались ответы. Конкретные ответы!

— Меня уже достали ваши загадки и двусмысленные замечания. Вы можете ответить на простой вопрос? Что вы делали в моей комнате?

Он подошел к столу у окна и устроился в кресле-качалке.

— Честно говоря, я подслушивал.

Мне не понравился его ответ. Я поднял с пола старую баскетбольную майку и натянул ее на себя через голову.

— И что же вы тут подслушивали? Здесь никого не было. Я спокойно спал.

— Нет, ты не спал. Ты сплетал сновидение.

— Интересно, как вы узнали об этом? С помощью чародейских талантов?

— К сожалению, нет. На самом деле я не чародей.

У меня от страха сбилось дыхание. Мэкон Равенвуд не покидал свой дом в дневное время. Он наблюдал за людьми через глаза магического волка, который маскировался под обычную собаку. С наступлением сумерек Мэкон мог появляться где угодно. Однажды он, почти шутя, едва не вытянул жизнь из темной фурии. Если он не чародей, то оставался лишь один вариант.

— Значит, вы вампир?

— Скорее нет, чем да.

Он раздраженно фыркнул.

— Пойми, это клише. Нелестное распространенное мнение. Вампиров как таковых не существует. Конечно, вы, молодые люди, верите и в оборотней, и в пришельцев, но в ваших предрассудках виновато только телевидение.

Мэкон сделал глубокую затяжку.

— Не хочу разочаровывать тебя. В действительности я являюсь инкубом. Уверен, что через несколько дней Эмария сама рассказала бы тебе об этом, поскольку она и без того уже раскрыла большинство моих секретов.

Инкуб? Я даже не знал, бояться мне его или нет. Заметив мое смущение, Мэкон соизволил дать кое-какие объяснения.

— По замыслу природы, такие джентльмены, как я, обладают особыми силами. Эти возможности кажутся обычным людям сверхъестественными. Но их неординарная сила нуждается в регулярной подпитке.

Его последнее слово показалось мне несколько тревожным.

— Что вы имеете в виду под «подпиткой»?

— Из-за отсутствия подходящего термина я вынужден сказать, что мы питаемся эманациями смертных и тем самым восстанавливаем наши силы.

Комната начала раскачиваться перед моими глазами. Или, возможно, это раскачивался Мэкон.

— Итан, присядь. Ты что-то сильно побледнел.

Он встал, подошел ко мне и подвел меня к краю постели.

— Я подчеркиваю, что использую слово «подпитка» из-за отсутствия лучшего термина. Кровью смертных питаются только упыри. Я же являюсь обычным инкубом. Конечно, мы все обитаем в Лилуме — в так называемой Тьме, — но я более развит, чем другие. Я беру только те эманации, которых у смертных слишком много и которые поэтому им абсолютно не нужны.

— И что это за эманации?

— Сны. Фрагменты сновидений. Мимолетные идеи, желания, страхи, воспоминания — то, чему вы не придаете никакого значения.

Слова срывались с его губ с такой быстротой, как будто он произносил заученное заклинание. Я с трудом успевал следить за ходом его мыслей. Казалось, что мой ум аккуратно завернули в толстое одеяло. Но в конце концов до меня дошел смысл его слов. Все фрагменты сведений соединились друг с другом, словно части пазла.

— Вы забрали часть сновидений? Вы высосали сон из моей головы? Вот почему я не могу его вспомнить?

Он улыбнулся и погасил сигару о пустую банку коки, стоявшую на моем столе.

— Сторона истца предъявила свое обвинение. Я со всем согласен, кроме слова «высасывать». Не очень вежливая формулировка.

— Если вы высасываете мои сны... крадете их у меня, то вам должно быть известно окончание кошмара. Вы же видели конец? Расскажите мне о нем, чтобы я знал, как остановить несчастье.

— Боюсь, что я не могу оказать тебе такую услугу. Я намеренно удалил эти куски сна из твоей памяти.

— Почему вы не хотите, чтобы мы с Леной узнали о грядущих событиях? Будь нам известен финал сна, мы, возможно, придумали бы, как избежать беды.

— Ты и так знаешь слишком много. Даже то, что я сам не вполне понимаю.

— Перестаньте говорить загадками. Вы недавно заверяли меня, что я обладаю силой, что я могу защитить вашу племянницу. Но почему бы вам, черт возьми, не рассказать мне правду? Что происходит вокруг нас с Леной? Я уже устал от отговорок, мистер Равенвуд. И мне не нравится, когда мной манипулируют.

— Я не могу рассказывать о вещах, которые мне самому непонятны, сынок. Ты ведь тоже большая загадка.

— Я вам не сынок!

— Мелхиседек Равенвуд!

Голос Эммы прозвучал как колокол. Мэкон встревоженно повернулся к двери.

— Как ты посмел войти в этот дом без моего разрешения?

Она стояла на пороге в одном халате. Я заметил в ее руке связку бусин. Любой другой человек подумал бы, что это ожерелье. Эмма сердито взмахнула амулетом.

— Ты забыл о нашем соглашении? Тебе запрещен вход в этот дом! Найди себе другое место для своих грязных дел!

— Не все так просто, Эмария. Парень видит сны, которые опасны для них обоих.

В глазах Эммы сверкнули искры дикой ярости.

— Ты кормился моим мальчиком? Ты это хочешь сказать? И ты думаешь, что после таких слов я почувствую себя лучше?

— Успокойся. Не нужно понимать все так буквально. Я просто принимал превентивные меры для защиты наших детей.

— Я знаю, что ты делал, Мелхиседек! И я знаю, кто ты такой! Довольно скоро тебе предстоит встреча с дьяволом. Так что не пачкай злом мой дом.

— Я давным-давно уже сделал свой выбор, Эмария. Я сражаюсь с тем, что уготовила мне судьба. Каждую ночь мне приходится иметь дело со злом, но я не темный! Особенно сейчас, когда на мои плечи легла забота о ребенке, который нуждается в защите и помощи.

— Это не меняет твоей сути. И ты не можешь выбирать пути судьбы. У любого существа имеется свой фатум — предопределение.

Глаза Мэкона сузились. Я понял, что их соглашение было весьма неустойчивым и он нарушил свое слово, пробравшись в наш дом. Интересно, сколько раз он похищал мои сны? Я даже боялся думать об этом.

— Почему бы вам просто не рассказать мне концовку сна? Я имею на это полное право.

— Ты транслируешь свой сон в мозг Лены — мощный и тревожный сон, который ей не нужно видеть. Она не готова к такому испытанию. Но вы оба как-то связаны. Лена воспринимает твой сон и считает его своим. Вот почему мне пришлось изъять из него некоторые фрагменты. Пойми, я поступаю правильно — для вашего же блага!

Во мне вскипела ярость. Я никогда не чувствовал себя таким злым, даже когда миссис Линкольн оболгала Лену перед дисциплинарной комиссией; даже когда мы нашли страницы с каракулями в кабинете моего отца.

— Нет! Я не понимаю вас! Если вам что-то известно о беде, которая может случиться с Леной, то расскажите нам о ней. Или просто перестаньте проделывать на мне ваши джедайские фокусы. Тогда я сам увижу конец сна и что-нибудь придумаю.

— Я только пытаюсь защитить свою племянницу. Я люблю Лену и никогда не позволю...

— Знаю. Я уже это слышал. С одной стороны, вы собираетесь защищать ее всеми силами. С другой стороны, вы ничего не делаете, чтобы помочь ей избежать беды.

Мэкон сжал челюсти. Похоже, я тоже разозлил его не на шутку. Но он держал себя в руках.

— Да, Итан, я, как и ты, пытаюсь уберечь ее от неприятностей. Мне нравится, что ты заботишься о Лене и защищаешь ее. Но существуют обстоятельства, которые выше твоего разумения. И нам они неподконтрольны. Однажды ты поймешь, что я имею в виду. Вы с Леной слишком разные.

Мы относимся к разным видам. Нечто схожее мой тезка Итан написал Женевьеве в письме. Я понимал, о чем хочет сказать мне Мэкон. За сотню лет ничто не изменилось.

Взгляд Равенвуда смягчился. Я поначалу подумал, что он сочувствует мне. Но у него на уме было кое-что другое.

— В конечном счете вся боль достанется тебе. Всегда так получалось, что страдал одни из смертных. Поверь мне на слово.

— Я не хочу верить в это. И вы не правы. Мы с Леной не так уж и отличаемся друг от друга.

— Ах, смертные. Я завидую вам. Вы думаете, что можете изменять свой мир. Ускорять и останавливать Вселенную. Исправлять прошлые события, которые случались задолго до вашего рождения. Вы великолепны! Вы прекрасные создания.

Он обращался ко мне, но складывалось впечатление, что не ко мне одному.

— Извините меня за вторжение. Желаю вам спокойной ночи и приятных снов.

— Впредь держитесь подальше от нашего дома, мистер Равенвуд. И от моей головы.

Как ни странно, он направился к двери. Я ожидал, что Мэкон покинет нас тем же способом, которым он появился в моей комнате.

— Если позволите, еще один вопрос. Лена знает, кто вы?

— Конечно, — с улыбкой ответил Мэкон. — Между нами нет секретов.

Я не стал улыбаться в ответ. У них с Леной была куча секретов. Мы с Мэконом знали об этом. Он отвернулся от меня, взмахнул плащом и исчез. Вот именно так — взял и просто исчез.

 

5.02

БИТВА НА МЕДОВОМ ХОЛМЕ

На следующее утро я проснулся с ужасной головной болью. Мне хотелось думать, что все случившееся этой ночью было просто дурным сном. Я не верил, что каждый раз, когда я видел кошмар с исчезновением Лены, ее дядя пробирался в мою спальную и похищал часть сновидений. После маминой смерти я месяцами просыпался по утрам с наивной верой, что ее гибель мне приснилась в жутком сне. Я больше не собирался повторять этой ошибки.

Теперь у меня появилась уверенность: если что-то кажется, значит, так оно и есть. Если кажется, что ситуация становится все более дикой и невообразимой, значит, следует готовиться к чудесам. Если кажется, что у нас с Леной два месяца прошли впустую, значит, мы действительно потратили их зря. Осталось еще шесть дней — и обратный отсчет закончится. Пока мы не приблизились к разгадке ни на шаг. Естественно, нам не хотелось признавать свое поражение. В школе мы вели себя как и остальные пары: держались за руки на переменах и целовались у шкафчиков до боли в губах, пока я мог терпеть уколы электрических разрядов. Мы словно прятались в пузыре нашего личного мира, изображая, что живем как обычные люди, и радовались тем считанным часам, которые у нас остались. И мы не могли наговориться друг с другом. Мы общались днями напролет — каждую минуту на каждом уроке, и даже когда разъезжались по домам.

Пока на уроке керамики я лепил колбаски из синей глины, Лена говорила о Барбадосе, где вода и небо сходятся в одной тонкой линии горизонта, и поэтому невозможно отличить морскую даль от воздушных просторов. Пока на уроке английского я писал сочинение по «Доктору Джекилу и мистеру Хайду», Лена рассказывала мне о своей бабушке, которая научила ее пить газировку через солодовый корень вместо трубочки. Саванна Сноу чавкала, жуя резинку. Лена заговорила о Мэконе. Забавно, что, несмотря на свой дурной характер, он приезжал к ней на все дни рождения — во всяком случае, с тех пор, как она себя помнила.

На следующий день, проведя всю ночь за чтением «Книги лун», мы наблюдали восход солнца — она в Равенвуде, а я у себя дома.

«Итан?»

«Я здесь».

«Мне страшно».

«Я знаю. Может, тебе лучше поспать?»

«Я не хочу тратить время на сон».

Мы оба знали, что там ее поджидали кошмары. Мы оба боялись сновидений.

— НОЧЬ ОБЪЯВЛЕНИЯ БУДЕТ ПЕРИОДОМ ВЕЛИЧАЙШЕЙ СЛАБОСТИ, ИБО ТЬМА ВНУТРИ ВОЗРАДУЕТСЯ ВНЕШНЕЙ ТЬМЕ, И ЧЕЛОВЕК ОТКРОЕТСЯ СИЛЕ. ВСЯ МОЩЬ ОБЕРЕГОВ, ЧАР ЗАЩИТЫ И НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ БУДЕТ РАЗРУШЕНА. СМЕРТЬ В ДОМЕ ОБЪЯВЛЯЕМОЙ ПЕРСОНЫ СТАНЕТ ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ И ВЕЧНОЙ...

Лена закрыла книгу.

— Я больше не могу читать эти ужасные предупреждения.

— Да уж. Понятно, почему твой дядя так встревожен.

— Мало того что я могу превратиться в злого демона, так, оказывается, меня еще может поджидать окончательная и вечная смерть. Надо будет добавить ее к списку неприятностей — сразу за неминуемым роком.

— Действительно. Демон, злой рок и вечная смерть.

Мы снова сидели в саду Гринбрайра. Лена передала мне гримуар, легла на спину и обратила взор к небу. Я надеялся, что она будет играть с облаками, а не думать о тех обрывках сведений, которые нам удалось извлечь из «Книги лун». Не желая тревожить ее, я надел старые садовые рукавицы Эммы, которые едва прикрывали мои ладони.

В «Книге лун» было несколько тысяч страниц, и на некоторых из них — по два-три заклинания. Я так и не понял, по какому принципу составлялся этот магический сборник. Содержание почти не соответствовало текстам, находившимся в книге. Я медленно переворачивал страницы в надежде наткнуться на что-нибудь важное. Многие заклинания казались полной тарабарщиной. Я вглядывался в слова, не понимая их смысл.

I DDARGANFOD YR HYN SYDD AR GOLL

DATODWCH Y CWLWM, TROELLWCH A THROWCH EF

BWRIWCH Y RHWYMYN HWN

FEL Y CAF GANFOD

YR HYN RWYN DYHEU AMDANO

YR HYN RWYN EI GEISIO

Одно из слов привлекло мое внимание. Я знал его по латинской цитате, отчеканенной на медной табличке, которая висела на стене отцовского кабинета: «Pete et invenies». Ищи и найдешь. INVENIES. Найдешь.

UT INVENIES QUOD ABEST

EXPEDI NODUM, TORQUE ET CONVOLVE

ELICE HOC VINCULUM

UT INVENIAM

QUOD DESIDERO

QUOD PETO

Я схватил мамин латинский словарь и попытался перевести текст:

Чтобы обнаружить то, что отсутствует.

Распутать сложный и замысловатый узел,

Бросаю сеть,

Дабы найти

Искомое и заслуженное мной.

— Я кое-что расшифровал!

Лена села и посмотрела на то, что я написал.

— Что ты говоришь?

Судя по ее тону, она уже не верила, что что-то может получиться. Я передал ей переведенное заклинание.

— Вот, смотри. Вдруг это поможет тебе в поисках?

Лена склонилась над словарем, проверяя мой перевод. Ее глаза расширились от радости и удивления.

— Заклинание землемера.

— Я думаю, с ее помощью мы можем узнать, что нужно делать для избавления от проклятия.

Лена положила «Книгу лун» на колени и осмотрела страницу. Она указала на другое заклинание, расположенное выше переведенного мной текста.

— Оно же. Только на валлийском языке.

— Это нам поможет?

— Не знаю. Если бы мы точно знали, что ищем.

Она снова нахмурилась.

— Кроме того, произносить заклинания не так просто, как кажется. Я никогда не делала этого прежде. Все может пойти неправильно.

Она что, шутит?

— Ты говоришь, что мы можем получить не тот результат? Но что может быть хуже, чем превращение в темную чародейку в день рождения?

Я выхватил книгу из ее рук, едва не вскрикнув от ожога.

— Зачем тогда мы вскрывали могилу и доставали гримуар? Зачем мы тратили недели, стараясь понять смысл заклинаний? Зачем все это, если ты даже не хочешь попробовать?

Я держал книгу, пока одна из перчаток не начала дымиться. Лена покачала головой:

— Давай ее сюда.

Она печально вздохнула.

— Ладно, я попробую. Но с нами может случиться что угодно. Повторяю: я никогда не делала этого.

— Ты сотни раз применяла чары!

— Да, но я действовала исходя из собственной природы. Понимаешь, в чем секрет? Мои чародейские способности проявлялись естественным образом. А в половине случаев я сама не знала, получится что-то или нет.

— Ладно, просто прочитай заклинание. Если тебе нужна моя помощь, я готов на все. Хочешь, нарисую круг? Или зажгу свечи?

Лена закатила глаза.

— Может, просто сядешь там?

Она указала на камень в нескольких шагах от нас.

— На всякий случай.

Я думал, последуют какие-то магические приготовления. Хотя что можно ждать от смертного? Что я мог знать о чародейских процедурах? Естественно, я не стал отходить на указанную дистанцию, но, вспомнив первый опыт с заклинанием, все же сделал несколько шагов назад. Лена, держа книгу одной рукой — что само по себе было чудом, поскольку гримуар был тяжелым, — вздохнула, еще раз пробежала глазами по тексту и прочитала:

Чтобы обнаружить то, что отсутствует,

Распутать сложный и замысловатый узел,

Бросаю сеть,

Дабы найти...

Она приподняла голову и чистым сильным голосом произнесла последнюю строчку:

Искомое и заслуженное мной.

Несколько мгновений ничего не происходило. Над нами все так же плыли серые облака. Воздух по-прежнему был холодным и сырым. Заклинание не сработало. Лена разочарованно пожала плечами. Я понял, что она уже признала поражение. Вдруг мы услышали звук, похожий на шум ветра в узком тоннеле. Дерево за моей спиной вдруг вспыхнуло огнем — причем запылало все сразу, снизу доверху. Пламя охватило ствол, разбегаясь с ревом по ветвям. Я никогда не видел, чтобы огонь распространялся с такой скоростью. От древесины шел неестественный черный дым. Закашлявшись, я оттянул Лену в сторону.

— Ты в порядке?

Она тоже поперхнулась дымом. Я отбросил черные локоны с ее лица.

— Не сработало. Зато мы теперь знаем, как поджигать большие деревья.

Лена печально улыбнулась.

— Я же говорила, может случиться что угодно.

— Ты себя недооцениваешь.

Мы посмотрели на горящий кипарис. В запасе у нас оставалось только пять дней.

Срок сократился до четырех дней. Лена, сославшись на простуду, не приехала в школу. По небу ползли грозовые облака. Из-за сильных дождей Санти вышла из берегов и затопила все дороги к северу от города. В местных новостях наводнение объяснялось глобальным потеплением, но у меня было другое мнение. Уж я-то знал причину непогоды. Во время урока алгебры мы с Леной спорили о «Книге лун», и это мешало мне сосредоточиться на контрольной.

«Забудь о гримуаре, Итан. Меня уже тошнит от заклинаний. Книга нам не поможет».

«Мы не должны сдаваться. Это твой единственный шанс. Помнишь, что говорил дядя? "Книга лун" считается самым могущественным гримуаром в мире чародеев».

«Она наложила проклятие на мою семью».

«Не отчаивайся. Мы найдем нужное заклинание».

Дела шли из рук вон плохо. Лена не слушала меня, а я был готов завалить третью контрольную в четверти. Просто чудесная перспектива!

«Кстати, ты не могла бы упростить 7х - 2 (4х - 6)?»

Я знал, что она может, Лена была докой в математике.

«Это как-то связано с заклинаниями?»

«Нет. Но моя контрольная по алгебре летит ко всем чертям».

Она вздохнула. Подруги-чародейки всегда немного задаются.

Осталось три дня. Из-за оползня верхнее футбольное поле смыло с холма в спортзал. Группа поддержки лишилась тренировочной площадки. Дисциплинарной комиссии требовалось новое место для проведения судов над ведьмами. Лена по-прежнему не появлялась в школе, но ее голос звучал в моей голове целый день. Он становился все тише и тише. На следующий день я уже с трудом разбирал ее слова на фоне хаоса, царившего в «Джексоне».

Я сидел в буфете за пустым столом, не в силах проглотить ни одного куска пиццы. Впервые после знакомства с Леной я разглядывал лица ребят и чувствовал необъяснимую тоску. Что это было? Зависть? Их жизнь казалась мне простой и легкой. Мелкие неурядицы, пустяковые проблемы — все в соответствии с масштабами смертных. И я ничем не отличался от них. Эмили бросила на меня косой взгляд. Саванна плюхнулась к ней на колени, и у девчонок началась знакомая возня. Нет, это была не зависть. Я не променял бы Лену на прежнюю тусовку. Мне уже не верилось, что я могу вернуться к такой ничтожной и бесцельной жизни.

Осталось два дня. Лена прервала общение со мной. Когда задул сильный ветер, со штаб-квартиры ДАР слетело полкрыши. Картотека и архив общества, на составление которых миссис Линкольн и миссис Эшер потратили годы,— все эти семейные древа, тянувшиеся корнями к революции,— были уничтожены и развеяны на сотни миль. Патриотам Гэтлина вновь предстояло доказывать превосходство своих родословных над другими. Они оказались в начале пути.

Выехав из дома пораньше, я направился в Равенвуд. Лена долго не отвечала на мой громкий стук в дверь. Но затем она вышла на крыльцо и впустила меня в дом. Я понял, какое у нее настроение. Особняк Равенвудов изменился до неузнаваемости. Внутри он походил на тюрьму строгого режима — решетки на окнах, бетонные стены, тусклые лампы под потолком. Только в передней сохранилась обивка. На Лене был оранжевый комбинезон с черным номером 1102 — датой ее дня рождения. На руках пестрели надписи. Честно говоря, она выглядела очень круто. Волнистые черные волосы ниспадали на спину и плечи. Даже в этой тюремной робе она затмила бы всех своей красотой.

— Лена, что происходит?

Она отвела взгляд в сторону и посмотрела на голые стены.

— Ах, это? Ничего особенного. Просто шутка.

— Вот уж не думал, что Мэкону нравятся шутки.

Она смущенно подергала нитку, торчавшую на рукаве.

— Он тут ни при чем. Это моя идея.

— С каких пор ты научилась управлять Равенвудом?

Лена пожала плечами.

— Я проснулась вчера утром, и дом стал таким. Наверное, он уловил мои мысли. Эта обстановка соответствует чувствам.

— Давай уйдем отсюда. Тюрьма вгоняет тебя в депрессию.

— Нет. В депрессию меня вгоняет мысль, что через пару дней я могу превратиться в Ридли.

Она печально покачала головой и села на грубую скамью у окна. Я пристроился рядом с ней. Она старалась не смотреть на меня. Ее взгляд был нацелен на белые тапочки. Мне стало интересно, откуда она узнала о расцветке тюремных тапочек.

— Шнурки! Это неправильно.

— Что?

Я указал рукой на ее обувь.

— В настоящих тюрьмах шнурки не выдаются заключенным.

— Итан, ты должен уйти! Все кончено. Я не могу остановить время. Проклятие скоро свершится. Мне надоело притворяться, что я обычная девушка.

Она взяла меня за руку и потянула к выходу. Мы вышли на крыльцо.

— Я не похожа на Саванну Сноу и Эмили Эшер. Чародейка всегда остается чародейкой.

Сев на нижнюю ступень и подняв с земли горсть белых камешков, я бросил один из них как можно дальше.

«Я не могу сказать тебе "прощай". Понимаешь, Лена? Не могу».

Она взяла камень из моей руки и бросила его в кусты. Ее пальцы соприкоснулись с моей ладонью. Я почувствовал приятную теплоту и постарался запомнить это ощущение.

«Ты ничего не изменишь. Я исчезну, и вскоре ты перестанешь вспоминать обо мне».

Я упрямый, поэтому пропустил ее последнюю фразу мимо ушей. Третий брошенный камень попал в дерево.

— Ничто не сможет изменить наших чувств. В этом я уверен на все сто процентов.

— Итан, у меня больше нет никаких чувств.

— Не обманывай.

Я швырнул оставшиеся камни в неухоженный двор. Не видно было, куда они упали. Звука падения я тоже не услышал, но уперся взглядом в ту сторону, стараясь проглотить комок. Лена протянула ко мне руку и замерла в нерешительности. Затем она опустила ладонь, так и не коснувшись меня.

— Ну, вот ты и расстроился. Сам виноват. Я не просила тебя приезжать сюда.

— Да, не просила, — огрызнулся я. — Но вдруг завтрашний день навечно разлучит нас? Мы могли бы быть вместе оставшееся время. Однако ты сидишь здесь одна и страдаешь, как будто тебя уже объявили.

Она вскочила на ноги.

— Ты меня не понимаешь!

Я услышал, как за моей спиной хлопнула дверь. Лена вбежала в дом — в свой тюремный блок, или как там она его называла. До знакомства с ней я не дружил с девчонками и не был готов к такому повороту событий. Я не знал, что делать дальше — особенно с чародейкой. Не в силах придумать ничего толкового, я встал, махнул рукой и поехал в школу, как всегда опаздывая на первый урок.

У нас осталось двадцать четыре часа. Над городом проходил фронт низкого давления. Тяжелые брюхатые тучи обещали разродиться снегом или градом. Во всяком случае, погода предвещала что-то мрачное. Урок истории был тому подтверждением. Я посмотрел в окно и увидел похоронную процессию или, точнее, ее некое подобие. За катафалком Равенвуда следовало семь черных «линкольнов». Они проехали мимо школы и направились к особняку Мэкона. Все ребята в классе привстали со своих стульев. Мистер Ли продолжал жужжать об исторической реконструкции битвы на Медовом холме. В учебниках эту битву называли малоизвестным сражением Гражданской войны, но гэтлинцы гордились ею.

— В тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году Саймон Шерман приказал бригадному генералу Джону Хатчу блокировать железную дорогу от Чарлстона до Саванны. Он боялся, что солдаты Конфедерации помешают его «Маршу к морю». Но из-за нескольких неточных вычислений картографов основные силы Союзной армии опоздали к месту назначения.

Он гордо улыбнулся и написал на доске: «Неточные вычисления картографов». Ладно, Союзной армией командовали придурки и тупицы. Мы уже поняли это. Таким был общий смысл рассказов не только о битве на Медовом холме, но обо всей войне между штатами. Такие взгляды нам прививали с детского сада. Абсолютное и полное отрицание факта, что в войне победила Союзная армия. Когда в Гэтлине говорили о поражении конфедератов, люди намекали, что это была джентльменская уступка со стороны учтивого Юга. То есть, по мнению мистера Ли, Юг верно оценил историческую перспективу и выбрал для себя более легкий путь развития.

Тем временем все в классе, забыв об уроке, пялились в окна. Черные «линкольны» и катафалк свернули на улицу, которая тянулась за беговыми дорожками школьного стадиона. Приезд гостей Равенвуда превратился в целый спектакль для жителей Гэтлина. Несмотря на свое ночное существование, Мэкон по-прежнему привлекал к себе большое внимание.

Линк пнул меня по голени. Пригнувшись к столу, чтобы мистер Ли не увидел его лица, он тихо прошептал:

— Чувак, ты знаешь, кто там в этих машинах?

— Мистер Линкольн! Вы хотите рассказать нам, что случилось дальше? Похоже, вы много знаете об этой битве. Ведь завтра ваш отец будет командовать кавалерией, не так ли?

Мистер Ли стоял в шаге от нас и, скрестив руки на груди, с укором смотрел на Линка. Тот притворно раскашлялся. Его отец, запуганный подкаблучник, недавно был назначен командиром кавалерийского полка, которому отводилась важная роль в реконструкции битвы на Медовом холме. В прошлом году эту должность занимал Большой Эрл Итон. Но его скоротечная кончина позволила остальным участникам постановочных битв продвинуться на одну ступень по рангу. Военная карьера в Гэтлине строилась по простейшему принципу: кто-то умирал и освобождал место. Я слышал, что один из родственников Саванны Сноу тоже претендовал на вакансию.

Линк слабо разбирался в вопросах истории.

— Вы затронули интересную тему, мистер Ли. Конечно же, я помню, что случилось дальше. Мы выиграли битву, а затем проиграли войну. Или вышло как-то по-другому?

Мистер Ли раздраженно отмахнулся от Линка рукой. Перед его домом на высоком шесте весь год висел флаг Конфедерации — двойной длины и ширины.

— Лучше слушайте меня, мистер Линкольн. К тому времени, когда Хатч и федералы добрались до Медового холма, полковник Колкок...

Класс захихикал. Мистер Ли сурово посмотрел на нас.

— Да, у него действительно была такая фамилия. Полковник и его бригада совместно с отрядами народной милиции организовали оборону железной дороги. В их распоряжении имелась лишь одна батарея из семи орудий.

Сколько еще раз нам предстоит выслушивать рассказы об этой батарее? Казалось, что речь шла о чуде, сравнимом с насыщением четырех тысяч семью хлебами.

Линк ущипнул меня за руку и кивнул в направлении улицы.

— Ну?

— Я думаю, это родственники Лены. Наверное, приехали на ее день рождения.

— Да. Ридли что-то говорила о празднике.

— Вы еще вместе?

Я не верил своим ушам.

— Да, мужик. Только держи это в секрете.

— Разве я когда-то подводил тебя?

Линк приподнял рукав майки и показал мне татуировку. Школьница-католичка в короткой мини-юбке и в гольфах напоминала Ридли. Я надеялся, что он постепенно охладеет к темной чародейке. Но в глубине души мне было страшно за него. Он мог отделаться от нее только в двух случаях: либо если Ридли сама отпустит его, либо если заставит его спрыгнуть с обрыва. Впрочем, даже тогда он будет боготворить эту ведьму.

— Я сделал тату на рождественских каникулах. Круто, правда? Ридли сама нарисовала ее для меня. Она потрясающая художница.

Да, потрясать она умела. И все же что я мог сказать ему? «Приятель, ты превращаешь свое тело в журнал комиксов! Ты называешь эту ведьму своей девушкой, а она просто охмуряет тебя!»

— Твоя матушка спятит, когда увидит тату.

— Не увидит. Оно полностью под рукавом. Кроме того, я настоял на правилах приватности. Теперь мама стучит в дверь, прежде чем войти в мою комнату.

— Прежде чем она влетает туда и делает что захочет?

— Да, но теперь она стучит в дверь.

— Надеюсь, это тебе как-то поможет.

— Мы с Ридли решили сделать для Лены сюрприз. Только не говори Рид, что я проболтался тебе. Она зацарапает меня до смерти. Короче, мы завтра устроим вечеринку для твоей подруги. На том большом поле у Равенвуда. Ты шутишь?

— Это будет круто!

Он говорил с таким возбуждением, как будто вечеринка действительно могла состояться. Как будто Лена пошла бы на нее. Как будто Мэкон выпустил бы свою племянницу из дома.

— О чем вы только думали? Лена не любит тусовки. Насколько мне известно, она поссорилась с Ридли. Они больше не общаются друг с другом.

— Лена сама виновата. Но не бойся, парень. Они одна семья. Помирятся.

Я знал, что он во власти Ридли. Почти как зомби. Но его слова встревожили меня.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Лучше держись подальше от этого. Послушай меня хотя бы один раз.

Он развернул «Слим-Джим» и откусил приличный кусок.

— Не парься, чувак. Мы просто хотим порадовать твою девушку. У Лены не так уж много друзей, готовых устроить для нее вечеринку.

— А зачем тогда устраивать? Все равно никто не придет.

Он усмехнулся и сунул в рот остаток мясной палочки.

— Все придут. Ребята уже дали согласие. Рид сказала, что на вечеринке будет вся школа.

Значит, Ридли уже успела взять под контроль целый город? И теперь ученики нашей школы пойдут за ней, как за гамельнским крысоловом? Только вместо свирели у нее в руках будет красный леденец. Вряд ли Линк понимал, во что он вляпался.

— Кстати, там выступят «Святые роллеры». Это моя новая группа. Мы впервые будем играть на публике.

— Святые... что?

— Моя новая группа. Я собрал ее в церковном лагере.

Мне не хотелось расспрашивать Линка о его приключениях на зимних каникулах. Я был рад, что он вернулся живым и невредимым.

Чтобы привлечь к себе внимание, мистер Ли постучал по доске и нарисовал мелом большую восьмерку.

— В конце концов Хатч понял, что ему не победить конфедератов. Он отвел войска, потеряв убитыми восемьдесят девять солдат. Ранения получили двести девять федералов. Конфедераты выиграли битву и потеряли всего лишь восемь человек.

Мистер Ли гордо указал на восьмерку.

— Вот почему вы должны участвовать в реконструкции исторических событий. Завтра мы оживим великую битву на Медовом холме!

Оживление истории! Вот как люди, подобные мистеру Ли, называли реконструкции событий Гражданской войны. И они не шутили! Воссоздавалась каждая деталь, от формы до вооружения, от расположения солдат на поле боя до количества павших героев.

Линк усмехнулся, вытирая губы, измазанные «Слим-Джимом».

— Только ничего не говори Лене. Пусть это будет сюрприз. Как бы подарок от нас двоих на ее день рождения.

Я посмотрел на него и кивнул головой. Наверняка Лена не выберется из оранжевой тюремной робы и будет в мрачном настроении. Линк притащит с собой какую-то ужасную рок-группу. На грязном поле соберется цвет «Джексона»: Эмили Эшер, Саванна Сноу и падшие ангелы. Еще следовало учесть Ридли и Мэкона Равенвуда, оглушительную пальбу на Медовом холме, неодобрительные взгляды родственников Лены и безумную мать, которая пыталась убить свою дочь. Вдобавок ко всему, я представил себе собаку, глазами которой Мэкон будет следить за каждым шагом собравшихся гостей.

Прозвенел звонок, и я вдруг понял, какой сюрприз ждет Лену и какие чувства она испытает от «подарка друзей». Мне нужно было рассказать ей об этом. Когда мы ринулись к двери, мистер Ли торопливо прокричал последние инструкции:

— Каждый из участников реконструкции должен расписаться в журнале. Не забудьте! Если вы не распишетесь, то не получите зачёт по данной теме! И все время оставайтесь в безопасной зоне, отмеченной веревками. Каждому, кто придет на Медовый холм, я поставлю высший балл по моему предмету.

Я уже смирился с тем, что хорошей отметки мне не видать. В жизни случаются вещи и похуже.

Реконструкции событий Гражданской войны — очень странное явление. И «оживление битвы» на Медовом холме тоже не было исключением. Я не понимал, почему люди так трепетно воссоздавали форму конфедератов, похожую на костюмы для Хеллоуина. Почему им так хотелось бегать по холмам и палить из древних винтовок, у которых от ветхости при стрельбе разрывало стволы? Кстати, именно из-за этого и умер Большой Эрл Итон. Зачем имитировать сражение, случившееся почти сто пятьдесят лет назад? Причем Юг не выиграл в той войне. Кому нужно повторение этой битвы?

В Гэтлине, как и на всей территории Юга, никто не задавался такими вопросами. Ответ был известен всем. Его знали ваш доктор и адвокат, священник и парень, который чинит вам машину, почтальон и, вполне возможно, ваш отец, все дяди и кузены, учитель истории (особенно если вам повезло стать учеником мистера Ли) и владельцы оружейных магазинов в вашем городе. Шла вторая неделя февраля. То лил дождь, то светило солнце. Гэтлин думал и говорил только о реконструкции битвы, заканчивая суетливую подготовку.

Сражение на Медовом холме давно уже стало «нашей битвой». Не знаю, почему все так решили, но я думаю, что это было как-то связано с теми семью пушками. Люди в городе неделями готовились к битве. Теперь, когда шли последние часы, сотни женщин Гэтлина гладили и выпаривали форму конфедератов. По всему краю разносился запах теплой шерсти. Начищались пуговицы и старые винтовки, полировались бархоткой сабли. Половина мужчин в городе провела прошлые выходные в магазине Бафорда Рэдфорда, занимаясь изготовлением самодельных патронов, потому что их жены не переносили запаха пороха. Вдовы стирали постельное белье и пекли пироги для сотен туристов, наводняющих город в период «ожившей истории». Члены ДАР потратили несколько недель на подготовку тура «Южное наследие». Их дочери все выходные пекли печенье и булочки для праздничного ужина, который устраивался в конце мероприятия.

Самым смешным было то, что члены ДАР, включая миссис Линкольн, проводили тур наследия в костюмах Гражданской войны. Они втискивали свои телеса в корсеты и надевали неисчислимое множество нижних юбок, превращаясь в подобие колбас, готовых взорваться от обильного количества начинки. Их дочери — так называемое будущее поколение ДАР — под руководством Саванны и Эмили слонялись во дворах исторических ферм, одетые как персонажи «Маленького дома в прериях». Тур всегда начинался в штаб-квартире ДАР, так как это было одно из старейших зданий в Гэтлине. Я не сомневался, что к тому времени рабочие уже починят сорванную крышу. И конечно, я улыбался, представляя, как эти женщины снуют по комнатам Исторического общества всего в каких-то двух-трех метрах над чародейскими свитками и книгами, добраться до которых можно было только в следующий государственный праздник.

Впрочем, в Гэтлине чудаковатых людей хватало и без леди из ДАР. Я слышал, что грызню между штатами часто называли «первой современной войной». Но если бы вам довелось побывать в нашем городе за неделю до исторической реконструкции, вы не нашли бы у нас ничего современного. Все реликвии Гражданской войны выставлялись напоказ: от кибиток с ржавыми ядрами до гаубиц. Любой дошкольник в Гэтлине мог бы рассказать вам, что эти пушки устанавливались на колесные пары от колониальных фургонов. Сестры вытащили из сундука свой поблекший флаг Конфедерации и вывесили его у передней двери. Они попросили меня поднять его на вершину громоотвода, но я отказался. Возможно, это стало бы ярким элементом шоу, но мне не захотелось рисковать головой.

За день до реконструкции проходил красочный парад, во время которого участники «ожившей истории» маршировали во всех регалиях по главной улице города на виду у туристов. Это мероприятие было необходимо потому, что на следующий день форма участников становилась такой неприглядной от порохового дыма и грязи, что никто из туристов просто не заметил бы надраенных медных пуговиц на солдатских мундирах. Парад завершался большой ярмаркой с жареными кабанчиками, кабинками для поцелуев и старомодной продажей пирогов.

Все последние дни Эмма проводила на кухне. В поселке бедняков ее пирожковая распродажа считалась самым популярным шоу. И нужно отметить, что она год за годом неизменно одерживала победу над конкурентками. Ее пироги всегда были бестселлерами, что сводило с ума миссис. Линкольн и миссис Сноу. Именно такой и была главная цель Эммы. Больше всего на свете ее радовала лютая зависть женщин из ДАР, и она каждый раз утирала им носы своими первосортными пирогами.

Короче, ежегодно на второй неделе февраля привычная городская жизнь прекращалась, и мы приступали к реконструкции битвы на Медовом холме, произошедшей в середине девятнадцатого века. Этот год не был исключением. Правда, добавилась одна отличительная особенность. Пока на одном конце Гэтлина мощные пикапы и фургоны с лошадьми тащили к холмам двуствольные пушки, на другом конце города шли приготовления ко второй исторической битве.

Это великое сражение начиналось не в штаб-квартире ДАР, а в самом старом особняке нашего края. Вы не увидели бы здесь ни лошадей, ни артиллерии, но от этого битва не переставала быть таковой. И на самом деле именно она была единственной реальной битвой в Гэтлине.

Правда, я не мог найти соответствие восьми солдатам, погибшим на Медовом холме. В тот момент меня тревожила судьба только одной персоны. Потому что, потеряв ее, я утратил бы смысл жизни. Немудрено, что я забыл о реконструкции битвы на Медовом холме. На уме у меня было только предстоящее решающее сражение.

 

11.02

СЛАДКИЕ ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ

«Оставь меня в покое! Я уже все сказала тебе! Ты мне ничем не поможешь!»

Крик Лены выбросил меня из тревожного сна. Я натянул джинсы и серую майку, не переставая думать о том, что день, которого мы так боялись, наконец наступил. Период ожидания завершился.

«...Шепотом, а не грохотом взрывов; шепотом, а не грохотом взрывов...»

Лена бредила, а день лишь начинался.

Книга! Я совсем забыл о ней. Пробежав по лестнице и вернувшись в комнату, я, ожидая привычного ожога, потянулся к верхней полке шкафа, где среди белья прятал гримуар. Но я не обжегся. Потому что книги там не было.

Наша «Книга лун» исчезла. Сегодня мы нуждались в ней как никогда. Голос Лены звенел в моей голове:

«Вот как кончается мир — шепотом, а не грохотом взрывов...»

Лена цитировала Элиота. Дурное знамение. Схватив с полки ключи от «вольво», я побежал в гараж.

Когда я свернул на Голубиную улицу, выглянувшее из-за тучи солнце осветило земельный участок Гринбрайра. Там находилось единственное бесхозное поле в Гэтлине, на котором и проводили реконструкцию битвы. На возвышенной части уже виднелись пушки, вокруг которых суетились люди. Забавно, что за закрытыми окнами машины я не слышал орудийных залпов, зато они звучали в моей голове.

Через несколько минут я подъехал к особняку Равенвуда. Страшила, ожидавший меня у крыльца, громко лаял. Я увидел на веранде Ларкина. Он стоял, прислонившись к одному из столбов, и играл со змеей, которая ползала по его руке. Сначала это была его другая рука, затем змея. Он лениво менял формы и походил на крупье, тасовавшего колоду карт. На мгновение я оторопел. Наверное, вид змеи и заставлял Страшилу лаять. Впрочем, немного поразмыслив, я понял, что собака могла облаивать и меня, а не Ларкина. Так уж случилось, что при последней встрече мы с Мэконом расстались довольно враждебно. А Страшила принадлежал Равенвуду.

— Привет, Ларкин.

Он рассеянно кивнул. Из его рта вырвалось облачко пара, напоминавшее дым сигареты. Оно вытянулось в столбик, образовало кольцо и превратилось в крохотную белую змею, вцепившуюся в собственный хвост. Через мгновение рептилия пожрала саму себя и исчезла.

— На твоем месте я не входил бы туда. Твоя подруга немного не в себе. Как бы это сказать... Немного ядовита.

Змея обвилась вокруг его шеи и трансформировалась в воротник кожаной куртки. Тетя Дель распахнула дверь и выглянула наружу.

— Ну наконец-то! Мы заждались тебя. Лена в своей комнате. Она никого к себе не пускает.

Я с тревогой посмотрел на ее перепуганное лицо. В этой женщине все кривилось набок. Один конец шарфа свисал с плеча почти до пояса; очки сидели косо; узел седых волос наполовину распался и сполз в сторону. Я пригнулся и обнял тетю Дель. От нее пахло как от антикварного шкафчика Сестер, наполненного старыми простынями и мешочками с лавандой. За ее спиной я увидел Рис и Райан. Они стояли в скорбных позах, напоминая мне людей, ожидавших в приемной госпиталя плохих новостей о своем больном родственнике.

И вновь особняк Равенвуда оказался настроенным на Лену, а не на Мэкона. Хотя, возможно, их самочувствие теперь совпадало. Впрочем, Мэкона поблизости не было, поэтому я не мог убедиться в правильности своей догадки.

Интерьер внушал страх и трепет. На каждой стене расплескались цвета ярости. Гнев изливался из всех канделябров. Возмущение вплеталось в толстые ковры. Ненависть мерцала из-под торшерных абажуров. По полу ползли тени, просачиваясь в стены и, как мне показалось, даже в мои кроссовки, потому что я не видел их целиком: под шнурками чернела абсолютная тьма.

Я не сумел в подробностях рассмотреть холл. Меня все время отвлекали нехорошие ощущения в животе и коленках. Я осторожно шагнул на первую ступень большой ажурной лестницы, которая вела на второй этаж — к комнате Лены. В недавнем прошлом я поднимался по этой лестнице сотни раз. Но сейчас меня терзали сомнения. Я не имел понятия, куда вели ступени. Все было как-то по-другому. Тетя Дель посмотрела на Рис и Райан. Они медленно пошли следом за мной, словно я вел их по опасной тропе через фронт неведомой войны.

Когда моя нога опустилась на вторую ступень, дом содрогнулся. Свечи в древнем канделябре качнулись надо мной, забрызгав воском лицо. Я пригнул голову и отступил назад. Внезапно лестница выгнулась под моими ногами и с щелчком отбросила меня в холл. Я упал на ягодицы и заскользил по полированному полу в направлении прихожей. Рис и тетя Дель отскочили в стороны, но я сбил с ног малышку Райан — прямо как шар, сносивший кегли на дорожке в боулинге.

Поднявшись с пола, я сердито крикнул:

— Лена Дачанис! Если ты еще раз выбьешь лестницу из-под моих ног, я отправлю жалобу в дисциплинарную комиссию.

Я снова поднялся на две ступени. Ничего не случилось.

— Мне придется позвонить мистеру Холлингсворту и лично подтвердить, что ты являешься опасной лунатичкой.

Перескакивая через две ступени, я добрался до первой площадки.

— Потому что если ты сбросишь меня вниз, то именно такой и будешь. Лена, ты слышишь меня?

В моем уме что-то щелкнуло, и раздался ее голос:

«Ты ничего не понимаешь».

«Я знаю, тебе страшно, милая. Но, закрывшись в своей комнате, ты не улучшишь ситуацию».

«Уходи!»

«Нет».

«Я говорю серьезно, Итан. Уходи. С тобой может случиться беда».

«Я не могу».

Я встал у порога ее комнаты и прижался щекой к прохладной двери. Мне хотелось быть рядом с ней, так чтобы еще раз пережить приближение сердечного приступа. Но пока она подпустила меня лишь к порогу комнаты. И приходилось довольствоваться только этим.

«Итан, ты здесь?»

«Да».

«Мне страшно».

«Я знаю, Лена».

«Я не хочу, чтобы ты пострадал».

«И я не хочу».

«Итан, мне так больно разлучаться с тобой».

«Тогда не покидай меня».

«А что случится, если я уйду?»

«Я буду ждать тебя».

«Даже если меня заберет Тьма?»

«Даже если ты станешь чернильно-темной».

Она открыла дверь и затащила меня в комнату. Звучала музыка. Я узнал эту песню. В ней чувствовался гнев. Хард-рок. Тяжелый металл. Но слова были теми же.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,

Шестнадцать неразвеянных тревог,

Шестнадцать снов, и плач в ответ

Чрез годы, словно верный пес у ног.

Наверное, она плакала всю ночь. Скорее всего, так оно и было. Когда я прикоснулся к ее щеке, там все еще оставались полоски от слез. Я сжал ее лицо в ладонях, и мы начали молча раскачиваться в такт мелодии.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.

От перекатов грома глохнут уши.

Шестнадцать миль осталось до нее.

Шестнадцать страхов мучат души.

Через ее плечо я увидел, что комната в руинах. Штукатурка потрескалась и отвалилась от стен. Раскрытые дверцы шкафа болтались на полусорванных петлях. Вещи валялись на полу, как будто их разбросал торопившийся вор. Оконные стекла были разбиты. Без них узкие рамы с металлическим каркасом выглядели как тюремные решетки древнего замка. И пока музыка оплетала нас невидимыми лентами, несчастная заключенная прижималась ко мне и не сводила с меня зеленых глаз.

А песня продолжалась:

Шестнадцать лун, шестнадцать лет,

Шестнадцать раз искать ответ.

Шестнадцать близких встанут в круг,

Шестнадцать ран, спасет лишь друг.

Когда я был здесь в прошлый раз, надписи, выражавшие сокровенные мысли хозяйки, покрывали только потолок. Теперь же все открытые поверхности были исписаны знакомым почерком. У самого потолка шла строка: Одиночество — это попытка удержать любимого, когда ты знаешь, что удержать его невозможно. Стены гласили: Даже потерявшись во тьме, мое сердце найдет тебя. На каркасе двери виднелась надпись:Душа умирает и тоскует о руках того , кто заботится о ней. На зеркалах чернели строки: Если бы я могла найти безопасное убежище, то уже сегодня была бы там. Даже боковые стенки шкафа пестрели фразами: Самый темный свет дня найдем меня здесь — ту, которая ждет и за которой всегда наблюдают. Последняя надпись словно подводила итог ее размышлениям:Разве мо жно убежать от самой себя? В этих строках отражались ее тяжелые раздумья. Я слышал их и в песне.

Шестнадцать лун, шестнадцать лет.

Светило скоро даст ответ.

Страницы Тьмы заговорят,

Сумеешь ли проклятье снять...

Затем электрогитара зазвучала медленнее, и я услышал новый куплет, завершавший песню. Наконец хотя бы что-то обрело финал. Слушая слова, я пытался выбросить из головы воспоминания о своих кошмарных снах, в которых грязная земля и пожар сменялись водой и сильным ветром.

Тебе исполнится шестнадцать.

Грядет твой судьбоносный день.

Ты можешь объявить себя

Или уйти в кошмаров тень.

Во имя Солнца и Луны

Решай, какой же будешь ты:

Исчадьем зла и жутких бед

Или звездой людских побед.

Гитара затихла. Наш танец закончился.

— Как ты думаешь...

Она приложила ладонь к моим губам. Похоже, ей не хотелось ничего обсуждать. Я только сейчас заметил, что ее волосы были влажными, а одежда — сырой. Холодный ветер врывался в комнату, проносился вокруг Лены и вылетал через открытую дверь спальни. Ее щеки покраснели от холода. Или от слез? Я не стал расспрашивать ее. Мы легли на кровать и сплелись в один клубок. Нам даже не хотелось целоваться, потому что мы стали близки как никогда. Быть ближе, мне казалось, просто невозможно.

Как объяснить такие чувства? Ты любишь человека, а затем вдруг понимаешь, что теряешь его. Даже если вы по-прежнему сжимаете друг друга в объятиях.

Лена дрожала. Я чувствовал каждую косточку ее тела. Дрожь начала пробирать и меня. Я вытянул руку и немного изогнулся, чтобы схватить край одеяла, упавшего на пол. Мы накинули его на себя, отгородившись им от неприветливого мира. Из стеганого одеяла получилась маленькая темная пещера. Воздух быстро согрелся от нашего дыхания. Я накрыл ртом холодные губы Лены. Она ответила горячим поцелуем. Поток энергии заструился между нами. Я почувствовал колючие электрические разряды. Лена потерлась носом о мой подбородок и поцеловала меня в ямочку на шее.

«Может, нам остаться здесь и никуда не уходить? Как думаешь, Итан?»

«Мы сделаем все, что ты захочешь. Это твой день рождения».

Я почувствовал, как ее тело напряглось в моих руках.

«Не напоминай мне о нем».

«Но я принес тебе подарок».

Она приподняла край одеяла, впустив полоску света в нашу темную пещеру.

— Ты приготовил подарок? Я же говорила, что не нужно.

— Интересно, а когда я тебя слушал? И потом Линк сказал, что если девушка просит не дарить ей подарков на день рождения, то, значит, подарок тем более нужен! И лучше, если это будет какая-нибудь драгоценность.

— Я не думаю, что такое наблюдение относится ко всем девушкам.

— Ладно. Забудь.

Она опустила край одеяла и снова втиснулась в мои руки.

«Она сейчас у тебя?»

«Что?»

«Драгоценность».

«Я думал, ты не хочешь никаких подарков».

«Мне просто любопытно».

Я улыбнулся и откинул покрывало. Холод набросился на нас, как хищник на добычу. Я быстро вытащил из джинсов маленькую коробочку и снова накрыл наши головы стеганым одеялом, оставив маленькую щель, чтобы Лена могла оценить мой подарок.

— Опусти пониже. Слишком холодно.

Нас снова окружила темнота. Коробочка начала мерцать зеленым светом. Я увидел, как тонкие пальцы развязали серебристую ленточку. Теплое зарево распространилось на всю нашу пещеру. Я уже мог различать лицо Лены.

— Что-то новенькое, — с улыбкой сказал я. — Мне нравится зеленоватый цвет.

— Я научилась этому сегодня утром. Когда проснулась после ссоры с тобой. Теперь все, о чем бы я ни подумала, тут же случается.

— Неплохо.

Она с тоской смотрела на коробочку, как будто намеренно оттягивала время, прежде чем открыть ее. Я подумал, что в этот день мой подарок может оказаться единственным. Не считая той вечеринки, о которой мне не хотелось рассказывать. Я решил сообщить ей о сюрпризе Ридли в самый последний момент.

«Вечеринка? Сюрприз Ридли?»

«Упс!»

«Скажи, что ты шутишь».

«Сама скажи это Ридли и Линку».

«Да? Тогда лучшим сюрпризом для меня будет отсутствие каких-либо вечеринок».

«Открой коробку».

Она посмотрела на меня и открыла коробочку, из которой изливалось еще больше света, хотя подарок тут был ни при чем. Ее лицо смягчилось, и я понял, что она забыла о вечеринке Ридли. Вот как действуют на девушек драгоценности! Линк оказался прав. Она приподняла тонкое ожерелье с резным кольцом, висевшим на цепочке. Кольцо имело вид венка, сплетенного из трех полосок золота — розового, желтого и белого цветов.

«Итан, ты чудо! Мне так нравится!»

Лена поцеловала меня около сотни раз, и я даже начал говорить, пока она делала это. Мне хотелось рассказать ей историю ожерелья, прежде чем она наденет его и что-нибудь случится.

— Это украшение я нашел в шкатулке мамы. Она очень любила его.

— Ты уверен, что хочешь подарить мне его? — спросила Лена.

Я кивнул. Мне не хотелось притворяться, что я считаю ожерелье безделушкой или пустяком. Она знала, какие чувства я испытывал к маме. Это был для меня очень ценный подарок, и я почувствовал облегчение, когда Лена приняла его с таким восторгом.

— Это, конечно, не бриллиантовое колье, но для меня оно дорого. Я думаю, моя мама была бы рада, если бы узнала, что я отдал его тебе. Потому что... Ну, ты сама понимаешь.

«Что?»

— Ты хочешь, чтобы я произнес это вслух?

Мой голос так дрожал, что мне стало неловко.

— Я хочу понять, почему ты подарил мне такую ценную для тебя вещь. Ты можешь объяснить другими словами?

Лена знала, что я смущен, но ей хотелось услышать от меня признание в любви. Я предпочел бы безмолвный вид общения, который упрощал разговор, во всяком случае для меня. Я убрал черные локоны с ее шеи и защелкнул цепочку ожерелья. Золотое кольцо повисло на ее груди чуть выше того ожерелья, которое она никогда не снимала.

— Ты хочешь знать почему? Потому что я считаю тебя особенной девушкой.

«Что значит "особенной"?»

«Ты носишь мой ответ на своей груди».

«Я ношу много вещей на своей груди».

Я прикоснулся пальцами к ее коллекции памятных предметов. Это ожерелье выглядело как маленькая свалка барахла. Причем большая часть его составляющих таковым и являлась — самым важным барахлом в ее мире. Многие из этих предметов стали и моим бесценным барахлом. Например, расплющенная дырявая монета из торгового автомата того кинотеатра, в котором у нас было первое свидание. Кусок пряжи от красного свитера, который был на ней, когда мы поехали на парковку у водонапорной башни. Серебряная пуговица, которую я дал ей на удачу перед собранием дисциплинарной комиссии. Небольшая звездочка на бумажной скрепке, некогда сделанная моей мамой.

«Ты уже знаешь мой ответ. Я люблю тебя».

Она склонилась и еще раз поцеловала меня. Поцеловала по-особому. Не знаю, можно ли было вообще называть это поцелуем, потому что в процесс оказались вовлечены наши руки и ноги, шеи и волосы. В конце концов одеяло соскользнуло на пол, в окнах появились стекла, дверцы шкафа выпрямились, одежда вновь повисла на плечиках, а холодная комната мгновенно согрелась. Дрова в камине вспыхнули, но даже их тепло не могло сравниться с потоком невыносимого жара, который струился через мое тело. Я едва терпел электрические разряды. Сердце билось все сильнее.

Я отпрянул от Лены, боясь потерять сознание.

— Где Райан, мне она очень нужна! Мы должны понять, как целоваться без обмороков.

— Не волнуйся, она на нижнем этаже.

Лена притянула меня к себе, и огонь за каминной решеткой затрещал еще громче, угрожая втянуть нас в трубу вместе с дымом. Да! Драгоценности творят чудеса! Поверьте мне на слово. И конечно, любовь. И возможно, надвигающаяся опасность.

— Уже идем, дядя Мэкон.

Лена повернулась ко мне и вздохнула.

— Жаль, но мы больше не можем оставаться здесь. Нас просят спуститься и присоединиться к семье.

Она посмотрела на дверь. Защелка отодвинулась в сторону. Я недовольно поморщился. Мне не хотелось уходить из ее комнаты. Мы провели здесь почти весь день. За окнами уже сгущались сумерки. Около полудня я предложил ей прокрасться вниз и заглянуть на Кухню, но Лена закрыла глаза, и в дверь вкатилась комнатная тележка с множеством аппетитных блюд. Похоже, что сегодня даже Кухня сочувствовала ей. Или она просто не могла сопротивляться вновь обретенным силам Лены. Я умял груду блинчиков, политых шоколадным сиропом, и закончил трапезу стаканом шоколадного молока. Лена перекусила сэндвичами и яблоком. Затем мы снова вернулись к поцелуям, а тележка растворилась в воздухе.

Нас обоих преследовала мысль, что эти ласки могут оказаться последними. Но что еще нам оставалось делать? Ситуация диктовала условия. Если в нашем распоряжении имелся только один день, мы хотели провести его вместе. На самом деле, несмотря на свой восторг, я не мог избавиться от страха. Ее день рождения казался мне самым лучшим и самым худшим днем моей жизни.

Взявшись за руки, мы спустились по лестнице в холл. Судя по целым окнам и теплому воздуху, Лена пребывала в хорошем настроении. Золотое ожерелье на ее шее сияло, отражая свет свечей в серебряных канделябрах. Я не привык видеть Равенвуд в таком праздничном убранстве. На миг мне показалось, что атмосфера дома действительно соответствовала дню рождения — веселому и счастливому празднику. Но это впечатление продлилось лишь мгновение.

Я увидел Мэкона и тетю Дель. Они сжимали в руках черные свечи. Равенвуд мгновенно погрузился в полумрак. За первой парой шли другие темные фигуры, тоже со свечами. Дядя Мэкон и тетя Дель, одетые в длинные черные мантии, напоминали древних друидов или служителей тайного ордена. Их вид никак не вязался с праздником. Скорее, с похоронами.

«Счастливые сладкие шестнадцать. Неудивительно, что ты не хотела выходить из комнаты».

«Теперь ты понял, о чем я говорила?»

Спустившись на последнюю ступень, Лена повернулась ко мне. В своих старых джинсах и в моей большой спортивной ветровке она выглядела обычной девушкой. Как бы не отсюда. Вряд ли она одевалась так прежде. Думаю, ей хотелось оставить при себе какую-то часть меня — пусть даже ветровку.

«Только не пугайся. Это просто плетение защитных чар, которые будут оберегать меня до восхода луны. Объявление происходит под высокой луной».

«Меня такими церемониями не напугаешь».

«Не сомневаюсь, милый. Я просто пытаюсь подбодрить себя».

Она выпустила мою руку и сделала последний шаг. Как только нога Лены коснулась полированного пола, ее одежда преобразилась. Ниспадающая мантия скрыла линии тела. Вся ее фигура исчезла в густой непроницаемой тени. На виду остались лишь два светлых пятна — побледневшее лицо и ожерелье. Лена прикоснулась пальцами к золотому кольцу. Я надеялся, что она будет помнить обо мне. И еще я верил, что моя мама не оставит нас и чем-нибудь поможет в трудную минуту.

«Что они собираются делать с тобой? Надеюсь, это не какой-то сексуальный языческий ритуал?»

Лена фыркнула и тихо рассмеялась. Тетя Дель испуганно посмотрела на нее. Рис чопорно пригладила мантию одной рукой и покачала головой. Райан захихикала.

— Успокойтесь, — сердито прошипел Мэкон.

Ларкин, выглядевший в черной мантии еще круче, чем в куртке, демонстративно зевнул. Лена приглушила смех в складках тени. Когда процессия направилась в коридор, я увидел лица Мэкона, тети Дель, Ларкина, Рис, Райан, Барклая и Лены. Кроме них мимо меня прошли несколько незнакомых людей. Одна из женщин, пожилая и загорелая, вероятно, была матерью Мэкона — Арелия. Я догадался об этом по ее потрясающему сходству с внучкой.

Очевидно, Лена заметила ее одновременно со мной.

— Бабушка!

— С днем рождения, сладкая моя!

Лена подбежала к ней и заключила седовласую женщину в объятия.

— Я уже думала, что ты не появишься!

— Ну что ты, милая! Разве я могла пропустить твой праздник? И потом, от Барбадоса до Гэтлина рукой подать. Легкая прогулка. Я долетела сюда и глазом не моргнув.

«Что она имеет в виду? Кто она? Еще одна вампирша, как Мэкон?»

«Моя бабушка летунья. Относись к ней с уважением».

Чувства Лены резонировали во мне, и я ощутил некоторое облегчение, несмотря на то что обстановка казалась все более странной. Да, так уж получилось, что мой отец сошел с ума. Да, после гибели мамы меня воспитывала женщина, которая знача толк в заклятиях вуду. Я спокойно относился к подобным вещам. Но, оказавшись здесь, среди настоящих чародеев, одетых в черные мантии, я понял, что даже Эмма не смогла бы подготовить меня к будням магического мира. Тем более что все присутствующие перешли на латынь и чародейский язык.

Когда родственники Лены образовали магический круг, Мэкон сделал шаг вперед и поднял свечу над головой.

— Cur Luna hac Vinctum convenimus?

Тетя Дель тоже вышла вперед. Огонек ее свечи затрепетал от движения.

— Почему в этот лунный день мы собрались для плетения чар?

Люди в круге приподняли свечи и нараспев ответили:

— Sextusdecima Luna, Sextusdecima Anno, Illa Capietur.

Лена ответила им по-английски:

— На шестнадцатую луну, в шестнадцатый год, она должна быть объявлена.

Свеча Лены пылала ярче всех. Я боялся, что язычок огня обожжет ей подбородок. Она вышла в центр круга. Мерцающий свет озарял ее лицо. Пламя свечи вдруг стало зеленым.

«Что происходит, Лена?»

«Не волнуйся. Это часть ритуала связывания».

Если это всего лишь ритуал связывания, то каким же тогда должно было стать объявление?

Мэкон произнес заклинание, которое я запомнил по Хеллоуину. Какие силы они вызвали с помощью этих слов?

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Sanguis sanguinis mei, tutela tua est.

Кровь моей крови да защитит тебя!

Лена побледнела еще больше. Круг крови! Она подняла свечу высоко над головой и закрыла глаза. Ее зеленое пламя пронзило оранжево-красное зарево, поднимавшееся от свечей других участников церемонии. Раздался громкий звук, похожий на выстрел.

— Лена! — крикнул я.

Она не ответила. Зеленое пламя выстрелило в темноту над нашими головами — выше туч, почти до звезд. Я вдруг понял, что в этот вечер древний особняк Равенвудов был без потолков и крыши. Я прикрыл глаза рукой, когда зарево свечей стало жарким и ослепительным. Мне вспомнился Хеллоуин. Что, если атака Сэрафины снова повторится? В прошлый раз им не удалось отразить нападение. О чем они поют? К каким силам взывала мать Мэкона? Sanguinis и что-то там дальше. К сожалению, я не знал латынь. Мне вновь захотелось вступить в Клуб классики, где изучали древние языки.

Мои мысли прерывал громкий стук в переднюю дверь. Пламя свечей сжалось, теперь горело лишь несколько отдельных огоньков. Затем мантии, полумрак и открытое небо исчезли. В один краткий миг люди превратились в мирное семейство, обступившее кофейный столик, на котором возвышался большой торт. Женщины весело напевали традиционную песню.

«Что происходит?»

— С днем рождения, Лена!..

— Последние слова песни прозвучали под продолжающийся стук. Я с изумлением смотрел на белую скатерть, чайный сервиз и трехъярусный торт с розовым, белым и серебристым слоями крема. Лена, еще секунду назад посылавшая в небо ревущее пламя, склонилась над столом и, отгоняя дым от лица, задула свечи. Ее семья захлопала в ладоши. Вновь в джинсах и в моей ветровке она выглядела совершенно иначе — другой шестнадцатилетней девушкой.

— Радость ты наша!

Бабушка, опустив на стул вязание, принялась разрезать торт. Тетя Дель наливала в чашки изумительный цветочный чай. Рис и Райан внесли в комнату кучу подарков. Мэкон вальяжно сидел в викторианском кресле и вместе с Барклаем потягивал виски.

«Что происходит? Лена, что случилось?»

«Кто-то стоит у двери. Они приняли меры предосторожности».

«Я не могу угнаться за ходом событий. У тебя какая- то реактивная семья».

«Угощайся. Это же мой день рождения, помнишь?»

Громкий стук в дверь не утихал. Ларкин приподнял голову от треугольного куска торта.

— Вам не кажется, что кто-то стучит в дверь?

Мэкон стряхнул крошки с кашемирового сюртука и посмотрел на племянника.

— Интересно, кто бы это мог быть?

Взглянув на Лену, он строго покачал головой. Этим вечером ей было запрещено подходить к передней двери. Лена кивнула и повернулась к бабушке. Та улыбнулась любимой внучке, а затем, поманив меня пальцем, похлопала по подушке, лежавшей рядом на софе. Прекрасное начало! Похоже, пришла пора познакомиться с бабушкой. Из прихожей доносились знакомые голоса, и я решил, что мне действительно лучше побеседовать с бабушкой, чем встречаться с людьми, собравшимися у крыльца Равенвуда. Я выглянул в окно. Перед верандой стояла целая толпа: Ридли и Линк, Саванна и Эмили, Идеи и Шарлотта, весь их фан-клуб и джексоновская баскетбольная команда. Некоторые из них были одеты в свою повседневную форму — майки джексоновских ангелов. Увидев грязное пятно на щеке Эмили, я вспомнил о реконструкции битвы на Медовом холме. Мы с Леной пропустили ее основную часть. Теперь мистер Ли не поставит нам зачет по теме. А годовая оценка в лучшем случае будет удовлетворительной. В программе военной кампании остались лишь вечернее сражение и победный салют.

— Позовите Лену! Мы приготовили для нее сюрприз!

На самом деле сюрприз был впереди. Я снова позволил силам хаоса найти дорогу к особняку Равенвуда. Около дюжины ребят столпились в прихожей. Бабушка, не вставая с софы, помахала им рукой. Мэкон спокойно пил виски. Взглянув на него, я понял, что он едва сдерживает ярость. Странно, что Ларкин впустил в дом непрошеных гостей.

«Они преследуют меня даже здесь».

«Я же говорил тебе о вечеринке».

Эмили протиснулась вперед.

— Где новорожденная?

Она распростерла руки, как будто собиралась обнять Лену. Та отступила назад, но не успела увернуться. Эмили обвила ее руками, словно они были неразлучными подругами.

— Мы планировали эту вечеринку целую неделю. У нас живая музыка. Шарлотта арендовала осветительную аппаратуру, так что на поле будет светло как днем. Мы же знали, что владения Равенвудов очень темные.

Она понизила голос, словно планировала обсудить поставку контрабанды с черного рынка:

— И еще у нас есть персиковый шнапс.

— Ты должна увидеть это, — протяжно произнесла Шарлотта.

В паузах между словами она делала быстрые вздохи. Очевидно, узкие джинсы пережимали ей живот.

— Настоящие лазерные установки! Мы устроим рейв-вечеринку в Равенвуде! Круто, правда? Лучше, чем танцы в саммервилльском колледже!

Рейв? Ридли точно одурманила их. Эмили и Саванна устроили вечеринку для Лены. Они ластились к ней, как будто она стала их Снежной королевой. Наверное, проще было бы заставить их спрыгнуть с утеса.

— Теперь давай поднимемся в твою комнату. Тебе нужно приодеться!

Шарлотта, как всегда, перегибала палку и вела себя излишне фамильярно. Хотя что с нее взять? Группа поддержки! Лицо Лены позеленело. Ее комната? Наполовину исписанные стены, где были и фразы о многих одноклассниках.

— О чем ты говоришь, Шарлотта? Она выглядит великолепно. Как думаешь, Саванна?

Эмили вновь обняла Лену и неодобрительно посмотрела на Шарлотту, словно той следовало отложить кусок торта в сторону и попытаться выполнить поставленную перед ними задачу.

— Ты шутишь? — ответила Саванна, пригладив волосы Лены и намотав их прядку на палец. — Мы можем слегка прибрать локоны... А впрочем, не нужно. Какие они потрясающие! Какие черные!

— В прошлом году мои волосы тоже были черными, — запротестовала Иден. — По крайней мере, у корней.

В прошлом году Иден покрасила волосы в черный цвет, надеясь как-то выделиться среди подруг-блондинок. Саванна и Эмили безжалостно высмеяли ее, и через день ей пришлось перекраситься.

— Ты выглядела как скунс.

Саванна одобрительно улыбнулась Лене.

— А она похожа на итальянку.

— Пойдем с нами, — затараторила Эмили, схватив Лену за руку. — Все ждут только тебя.

Лена не отвечала.

«Это, наверное, какой-то розыгрыш».

«Все верно, это розыгрыш. Но не такой, как ты думаешь. Он больше связан с сиреной и леденцом».

«Ридли! Я могла бы догадаться!»

Она посмотрела на тетю Дель и дядю Мэкона. Те выглядели растерянными и слегка напуганными, словно их латынь оказалась бессильна перед таким поворотом событий. Бабушка улыбалась. Она не знала, к какой породе относились эти ангелы.

— Что за спешка? Неужели вам, детки, не хочется выпить по чашечке чая?

— Салют, бабуля! — крикнула с порога Ридли.

Она стояла на веранде, яростно облизывая красный леденец. Я даже подумал, что, если она остановится, какая-то огромная конструкция тут же развалится на части, как карточный домик. На этот раз она могла пробраться в Равенвуд без моей помощи. Рядом с ней стоял ухмыляющийся Ларкин. Он глазел на пышную грудь кузины, которая едва не вываливалась из туго зашнурованной блузы. Парни, собравшиеся у крыльца, благоговейно посматривали на ее короткую джинсовую юбку и нижнее белье, которое так любят демонстрировать девушки с обложек «Горячего стержня».

Прислонившись к дверному косяку, Ридли громко прокричала:

— Сюрприз!

Бабушка поставила чашку на стол и подняла со стула свое вязание.

— Ридли, рада видеть тебя, детка! Твой новый облик очень впечатляет, дорогая. Я уверена, что у тебя много поклонников.

Она послала внучке невинную улыбку, но в ее глазах не было радости. Ридли надула губы, продолжая сосать леденец. Я направился к ней.

— Рид, сколько леденцов ты сегодня съела для этой постановки?

— Для какой именно?

— Ну хотя бы для того, чтобы заставить Саванну Сноу и Эмили Эшер устроить вечеринку для Лены?

— Больше, чем ты можешь себе представить, дружок.

Ридли показала мне язык, и я увидел, что он был покрыт полосками красного и фиолетового цвета. Отвратительное зрелище. Ларкин вздохнул и посмотрел мимо меня.

— На поле собралось больше сотни ребят. Там сцена и динамики. Вся дорога заполнена машинами.

— Серьезно?

Лена выглянула в окно.

— Они установили сцену посреди магнолий.

— Моих магнолий? — вскочив на ноги, взревел Мэкон.

Я знал, что вечеринка была фарсом. Ридли придумала ее и воплотила в жизнь с помощью чар и гипноза. Но хотя Лена понимала, в чем состоит подоплека, я видел в ее глазах желание пойти туда. Вечеринка-сюрприз, где будут все ребята из школы. Наверное, такое мероприятие тоже значилась в ее списке «нормальной девчонки». Она неплохо освоилась в чародейских делах, однако ей надоело быть изгоем.

Ларкин повернулся к Мэкону.

— Не нужно прогонять их. Ты только осложнишь ситуацию. Пусть все идет своим чередом. Я не отойду от нее ни на шаг. Мы с Итаном все время будем рядом.

Линк протиснулся сквозь толпу, собравшуюся у дверей.

— Эй, народ! Пора начинать. Я познакомлю вас с моей новой группой. Сегодня джексоновский дебют «Святых роллеров»! Это будет потрясающее шоу!

Я никогда не видел Линка таким счастливым и восторженным. Я с подозрением посмотрел на Ридли. Она только пожала плечами в ответ.

— Мы никуда не пойдем. Сегодня Лена должна быть дома.

Я не мог поверить, что Линк тоже был здесь. Если бы его мать узнала об этом, у нее случился бы сердечный приступ.

Ларкин посмотрел на разъяренного Мэкона и на паниковавшую тетю Дель. Они тоже не хотели отпускать Лену на вечеринку, устроенную Ридли.

— Нет,— не раздумывая ответил Мэкон.

Ларкин сделал еще одну попытку:

— На пять минут.

— Нет, и точка!

— Когда в следующий раз одноклассники устроят ей вечеринку?

Мэкон даже бровью не повел.

— Надеюсь, никогда.

Лена нахмурилась. Я оказался прав. Ей хотелось пойти на вечеринку, даже если энтузиазм ребят был навеян гипнозом. Это напомнило мне танец или баскетбольную игру. Без упорства и стремления там ничего не добьешься. Лена хотела почувствовать себя «нормальной девушкой». Она упорно посещала школу, невзирая на то что относились к ней ужасно. Она появлялась на уроках день за днем, хотя ей приходилось обедать на пустых трибунах и сидеть на «зрячей стороне». А сегодня у нее был день рождения. Ей исполнилось шестнадцать лет. Какая разница, чародейка она или нет. За эту праздничную вечеринку, которую устраивали всем «нормальным девушкам», она отдала бы многое.

В особняке Равенвуда был только один человек, который равнялся по упрямству Мэкону. И если я хорошо разобрался в характере Лены, ее дядя не имел никаких шансов на победу. Она подошла к нему и обняла за шею.

— Я знаю, дядя Эм, это безумие, но мне очень хочется сходить на вечеринку. Ненадолго. Я только послушаю группу Линка и вернусь назад.

Я ожидал, что ее волосы начнут завиваться, предваряя чародейский бриз. Но нет. Ей все равно не удалось бы выбраться из дома с помощью чар. Поэтому она применяла более древний и сильный вид воздействия — тот, который усмирял нрав Мэкона с самого первого дня ее появления в Равенвуде. Это была любовь.

— Ты хочешь веселиться с теми людьми, которые издевались над тобой в школе? Ты забыла, как они заставляли тебя страдать?

Тем не менее его голос заметно смягчился.

— Ничто не изменилось, — ответила Лена. — Я не собираюсь общаться с этими девушками. Но мне все равно хотелось бы пойти.

— В твоих словах нет смысла, — разочарованно произнес Мэкон.

— Я знаю. Конечно, это глупо. И все же мне хочется узнать, что чувствуют обычные девушки. Понять, что такое танец без чар и разрушения. Я хочу пойти на вечеринку, на которую меня пригласили. Пусть все это устроила Ридли, но если я останусь дома, то никогда не прощу себе упущенной возможности.

Она, прикусив губу, с мольбой посмотрела на него.

— Я не могу позволить тебе такой глупости. Даже если хотел бы. Слишком опасно, дорогая. Вспомни, какая ночь ожидает нас.

Их взгляды пересеклись.

— Дядя, мы с Итаном еще никогда не танцевали вместе. Ты сам это сказал.

Мэкон вновь смягчился, но только на секунду,

— А вот слова, которые я пока не говорил тебе. Привыкни к своему положению. Я ни дня не провел в школе. У меня не было прогулок по городу воскресными вечерами. Смертные доставляют нам только душевные раны и разочарования.

Лена разыграла последнюю карту.

— Но сегодня мой день рождения! Все может случиться. Возможно, это мой последний шанс...

Конец фразы повис в воздухе. Потанцевать с любимым парнем. Побыть самой собой. Почувствовать себя счастливой. Ей не нужно было говорить об этом. Мэкон знал, что она имела в виду.

— Лена, я понимаю твои чувства. Но на мне лежит груз ответственности. Ты должна быть в безопасном месте. Особенно сегодня. Смирись и останься рядом со мной. Смертные только навредят тебе и причинят душевную боль. Ты не можешь быть нормальной девушкой. Тебе не предназначено это судьбой.

Я никогда не слышал, чтобы Мэкон говорил с племянницей таким доверительным тоном. И я не мог понять, что он имел в виду — меня или вечеринку. Глаза Лены блеснули, но она не заплакала.

— Почему я не могу быть нормальной? Что такого неправильного в моем желании радоваться счастью? Ты когда-нибудь перестанешь думать о них как о ничтожествах? Они во многом лучше нас!

— И что? Какая разница? Ты природная фея. Настанет время, и тебе придется уйти в места, куда Итан не сможет последовать за тобой. Тогда каждая минута, проведенная рядом с ним, станет тяжким беременем, которое тебе придется нести всю жизнь.

— Наша любовь не может стать бременем.

— Еще каким! Он ослабляет тебя. Это делает его опасным для нашей семьи.

— Итан делает меня сильнее. И он опасен только для тебя.

Я сделал пару шагов, встав между ними.

— Мистер Равенвуд, перестаньте. Не нужно ссориться. Особенно сегодня.

Однако Мэкон уже разозлил ее. Лену трясло от ярости.

— Что ты можешь знать о любви? Ты никогда не обременял себя отношениями с другими людьми. Ты ничего не смыслишь в жизни! А когда тебе было постигать ее? Днем ты спишь в своей комнате, по ночам хандришь в библиотеке. Ты ненавидишь людей, а себя считаешь высшим существом. Но если ты никого не любил, тебе не понять моих чувств!

Она повернулась спиной ко всем нам и побежала к лестнице. Страшила бросился за ней следом. Я услышал, как захлопнулась дверь ее комнаты. Звук эхом скатился вниз и растворился в холле. Я знал, что пес улегся перед дверью Лены. Мэкон посмотрел на верхнюю площадку лестницы и медленно повернулся ко мне.

— Я не могу выпустить ее из дома. Надеюсь, ты понимаешь меня.

Мне не нужно было объяснять, что это самая опасная ночь в жизни Лены. С другой стороны, она упускала последний шанс почувствовать себя обычной девушкой, которую любят друзья и одноклассники. Вот как я понимал ситуацию. И мне сейчас не хотелось находиться вместе с ним в одной комнате.

Линк растолкал толпу ребят, все еще стоявших в прихожей.

— Так вечеринка будет или нет?

Ларкин схватил с вешалки свою куртку.

— Конечно будет! Все на выход! Мы будем танцевать и веселиться. Отметим день рождения Лены.

Эмили тут же схватила его под руку. Толпа ребят направилась к полю, где была установлена сцена. Ридли все еще стояла на пороге. Она посмотрела на меня и пожала плечами.

— Я пыталась.

Линк ждал меня у двери.

— Итан! Пошли, чувак. Давай выходи.

Я посмотрел на лестницу.

«Лена?»

— Знаешь, Линк, я останусь здесь.

Бабушка отложила вязание в сторону.

— Вряд ли она спустится, Итан. Почему бы тебе не пойти с твоими друзьями? А через полчаса вернешься и проверишь, как она.

Я не хотел уходить. Эту последнюю ночь мы должны были провести вместе. Я решил, что, если она будет сидеть в своей комнате, меня устроит и коврик у порога. Страшила как-нибудь подвинется.

— Ты хотя бы выйди и послушай мою новую песню, — сказал Линк. — А потом возвращайся сюда и жди, когда она спустится.

Он сжимал в руке барабанные палочки.

— Я думаю, так будет лучше всего.

Мэкон налил себе еще один бокал виски.

— Да, ты можешь вернуться. Хотя нам тут нужно кое-что обсудить в семейном кругу. Так что не торопись и веселись себе вволю.

Фактически он гнал меня из дома.

— Ладно, я только послушаю песню Линка. А затем буду караулить Лену у порога ее комнаты.

Мы с Мэконом обменялись сердитыми взглядами.

— Не запирайте дверь на ключ. Я вернусь очень скоро.

Поле неподалеку от особняка Равенвуда было заполнено людьми. На дальнем конце ребята соорудили сцену с осветительными и лазерными установками. Им даже удалось стащить несколько прожекторов, которые использовались для вечернего сражения на Медовом холме. Из колонок грохотала музыка, но ее заглушали пушечные залпы со стороны Гринбрайра.

Мы с Линком и Ридли подошли к сцене, где к выступлению готовились «Святые роллеры». Я удивился, когда увидел трех взрослых, лет под тридцать, парней. У солиста, настраивавшего аппаратуру, все руки были в татуировках, а на шее болталась мотоциклетная цепь. Черные волосы бас-гитариста торчали колючками во все стороны. Свое бледное лицо он разрисовал темно-коричневой краской. Третий парень отличался таким количеством пирсинга на лице, что на него было больно смотреть. Ридли подпрыгнула, села на краю сцены и помахала рукой Линку.

— Ладно, чувак. Сейчас ты сам все услышишь. Скоро мы станем звездами рока. Жаль, что Лены здесь нет.

— Как это нет? Разве я могла упустить такое зрелище и разочаровать тебя?

Лена подошла к нам сзади и обхватила меня руками за талию. Ее глаза покраснели от слез, но в темноте это было почти незаметно.

— Что случилось? Твой дядя передумал?

— Нет. Он просто не знает, что я ушла. А если узнает, то что же — сам виноват. Он вел себя ужасно этим вечером.

Я промолчал. Мне трудно было разобраться в их с Мэконом отношениях. Впрочем, Лена тоже не понимала отношений между мной и Эммой. Однако я знал, что, когда все это закончится, она будет чувствовать себя виноватой перед дядей. Лена никому не позволяла даже говорить о нем что-то плохое, а теперь сама поступила намного хуже.

— Ты сбежала из дома?

— Да. Мне помог Ларкин.

Ее кузен подошел к нам, держа в руке пластиковый стаканчик с каким-то напитком.

— Шестнадцать лет бывает только раз. Не так ли?

«Это не очень хорошая идея, Лена».

«Давай станцуем один танец и вернемся».

Линк шагнул к сцене.

— Лена, я написал песню. Специально для твоего дня рождения. Надеюсь, она понравится тебе.

— И как называется твоя песня? — заподозрив неладное, спросил я.

— «Шестнадцать лун». Помнишь ту странную песню, которую ты не смог найти на своем айподе? Она вертелась в моей голове всю прошлую неделю. Ну и Рид, конечно, помогла немного.

Он усмехнулся.

— Короче, можно сказать, что мне помогала муза.

Я онемел от возмущения. Хорошо, что Лена дернула меня за руку. Линк направился к ударной установке, и уже никакая сила не смогла бы ему воспрепятствовать. Он отрегулировал стойку так, чтобы губчатый шар микрофона оказался на уровне рта. На самом деле микрофон находился скорее у него во рту, но так, наверное, было нужно. Линк в гостях у Эрла часто смотрел MTV. Он знал, как рок-звезды ведут себя на сцене. И честно говоря, мне нравилась его смелость.

Устроившись за барабанами, Линк закрыл глаза. Его палочки замерли в воздухе.

— Раз, два, три.

Солист, угрюмый на вид парень с мотоциклетной цепью на шее, извлек из гитары визгливую ноту. Она прозвучала ужасно. Колонки взвыли с обеих сторон сцены. Я поморщился. Затем он извлек еще одну ноту и еще.

— Леди и джентльмены, если здесь таковые имеются...

Линк поднял бровь, и волна смеха прокатилась по толпе.

— Разрешите мне поздравить нашу дорогую Лену с днем рождения! А теперь сожмите кулаки, потому что вы присутствуете на мировой премьере моей новой группы. Встречайте! «Святые роллеры»!

Линк подмигнул Ридли. Похоже, он считал себя вторым Миком Джаггером. Переживая за него, я схватил Лену за руку. Казалось, что я сунул пальцы в зимнее озеро, когда верхний слой воды нагрет солнцем, а дюймом ниже находится чистый лед. Я вздрогнул, но не разжал свои пальцы.

— Надеюсь, ты готова к шумному провалу. Линк сожжет себя в пламени. Через пять минут мы вернемся в твою комнату. Обещаю.

Она посмотрела на Линка оценивающим взглядом.

— Я так не думаю.

Ридли, сидевшая на краю сцены, помахала группе рукой. Ее волосы развевались в чародейском бризе. Розовые и белокурые локоны скользили по плечам, как змеи. Затем я услышал знакомую мелодию, и из колонок вырвалась песня. «Шестнадцать лун». Только на этот раз она не походила ни на один «шедевр» Линка. Музыканты были хороши. Действительно хороши. И толпа вошла в раж, потому что у школы «Джексона» наконец появилась группа, способная играть на танцах. К тому же вечеринка проходила на поле посреди владений Равенвуда — на плантации, имевшей самую дурную репутацию в крае. Энергия музыки буквально сотрясала разум. Она накатывала волнами, и все танцевали. Причем половина ребят подпевала Линку, что было чистым безумием, так как никто из них никогда не слышал эту песню прежде. Даже Лена начала улыбаться. Мы раскачивались вместе с толпой, потому что музыка не давала стоять спокойно.

— Они играют нашу песню, — сжав мою руку, прокричала Лена.

— Я сам только что подумал об этом.

— Знаю.

Она обняла меня, вызвав дрожь в моем теле.

— И они классно играют, — добавила Лена, перекрикивая громкую музыку.

— Они великолепны. Это лучший день в жизни Линка.

Я понимал, что вокруг нас творится какое-то безумие. «Святые роллеры», Линк, вечеринка. Кривляющаяся ведьма подпрыгивала на краю сцены и сосала свой леденец. Не самое странное зрелище, которое я видел сегодня, но тем не менее оно весьма впечатляло.

Чуть позже я пригласил Лену на танец. Естественно, пять минут давно прошли, затем двадцать пять и пятьдесят пять. Но мы не замечали этого. Время будто остановилось — по крайней мере, мне так показалось. Наш первый танец был очень продолжительным — на случай, если он окажется последним.

Ларкин тоже не спешил. Он сплелся с Эмили в объятиях у одного из костров, где парочки сидели на пустых канистрах из-под бензина. На плечах Эмили была его куртка. Ларкин раз за разом сдвигал ее с обнаженного плеча, чтобы лизнуть Эмили в шею. Настоящий змей-искуситель.

— Кузен, ей только шестнадцать, — крикнула ему Лена.

Ларкин высунул язык, который едва не опустился до земли. Такое не смог бы сделать ни один смертный. Эмили ничего не замечала. Она выскользнула из его рук и направилась к Саванне, которая танцевала рядом с Шарлоттой и Иден.

— Девочки, идемте. Давайте преподнесем Лене наш подарок.

Саванна покопалась в сумке и вытащила маленький сверток, обернутый серебристой лентой.

— Пусть он небольшой...

Она протянула подарок Лене.

— Но у каждой девушки это должно быть, — добавила Эмили.

— Металлик подходит ко всему.

Иден едва сдерживала себя — так ей хотелось самой разорвать упаковку.

— В такую сумочку войдет и телефон, и губная помада.

Шарлотта подтолкнула Лену.

— Давай. Открой его.

Лена взяла сверток в руки и улыбнулась им.

— Саванна, Эмили, Иден, Шарлотта. Вы просто не представляете, как я рада.

Они не понимали ее иронии. Но я-то знал, что она имела в виду.

«Глупые курицы».

Лена быстро отвернулась в сторону, иначе мы оба рассмеялись бы. Она потянула меня к толпе танцующих и по пути бросила подаренный сверток в костер. Оранжевое пламя проело обертку, и вскоре от крохотной сумочки не осталось ничего, кроме дыма и пепла.

«Святые роллеры» устроили перерыв. Линк спустился к нам со сцены, чтобы насладиться триумфом своего дебюта.

— Я говорил вам, что мы лучше всех! Остался только шаг до контракта со студией звукозаписи.

Он, как в старые времена, ткнул меня локтем в ребра.

— Ты был прав, приятель, — ответил я. — Твои ребята великолепны.

Я не жалел похвалы, хотя истинной причиной его успеха был вишневый леденец. Саванна Сноу подошла и прижалась грудью к Линку. У него едва глаза не выскочили из орбит.

— Привет, Линк.

Она соблазнительно похлопала ресницами.

— Привет, Саванна.

— Как думаешь, ты мог бы приберечь для меня танец?

Невероятные дела! Она смотрела на него с таким обожанием, как будто он действительно был рок-звездой.

— Я просто не переживу, если мы с тобой не потанцуем.

Она одарила его еще одной улыбкой Снежной королевы. Мне показалось, что я попал в один из снов Линка. Но тут появилась злая ведьма.

— Руки прочь, королева глухомани. Это мой Горячий Стержень.

Ридли прижала ладони и несколько других ключевых частей к телу Линку, демонстрируя всем свое особое положение.

— Извини, Саванна, — промямлил Линк. — Может, в следующий раз.

Он сунул барабанные палочки в задний карман и вместе с Ридли направился к танцующим парам. Юная ведьма использовала его как шест для стриптиз-танца. Судя по блаженной улыбке на лице, он считал это величайшим достижением жизни. Можно было подумать, что это у него сегодня день рождения. После того как песня закончилась, Линк снова запрыгнул на сцену.

— Сейчас вы услышите нашу последнюю песню, написанную моей хорошей подругой. Мы посвящаем ее некоторым ребятам из школы «Джексона». Вы скоро сами поймете, о ком я говорю.

Сцена потемнела. Линк расстегнул молнию своей ветровки, и лампы вспыхнули вместе с резким звуком гитар. На нем была футболка джексоновских ангелов с оторванными рукавами. Она выглядела на Линке жутко нелепо — что он и пытался показать. Видела бы его сейчас мать! Он склонился к микрофону и начал плести свои собственные чары.

Падшие ангелы окружают меня,

Страдания распространяют страдания.

Ваши сломанные стрелы убивают, казня.

Откуда у вас эта мания?

Все, что унижено, проклято вами,

Становится вашей судьбой.

Падшие ангелы, за моими словами

Кроется боль, пережитая мной.

То была песня, которую Лена написала для Линка. Пока музыка впивалась в наши сердца и умы, каждый «ангел» с эмблемой на груди покачнулся на ногах от разительного удара правды. Наверное, все объяснялось чарами Ридли. А возможно, и нет. Когда песня закончилась, Линк порвал свою майку и швырнул ее в костер. Следом за ней в пламя полетели десятки других крылатых маек. Все разногласия, казавшиеся прежде непреодолимыми, улетели прочь вместе с дымом.

Прошло полчаса после того, как «Святые роллеры» спустились со сцены. Мы потеряли из виду Ридли и Линка. Но Саванна и Эмили по-прежнему вели с Леной милые беседы. А вся баскетбольная команда внезапно заговорила со мной, похлопывая меня по плечам, словно наша дружба никогда не прерывалась. Я осматривался по сторонам, выискивая признаки чародейства — вишневый леденец или что-то подобное. Какую-то нить, которая помогла бы мне распустить этот хитро связанный свитер.

Я не замечал никакой магии. Вокруг были только луна, звезды, музыка, огни подсветки и толпа. Мы с Леной больше не танцевали — просто прижимались друг к другу и раскачивались взад и вперед в такт песне. В моих венах пульсировали потоки жара и холода, колючего электричества и тошнотворного страха. Оглушительная музыка помогала нам оставаться в своем маленьком пузыре. Конечно, это было не такое уединение, как в крохотной пещере под одеялом, но в принципе мы были счастливы.

Лена слегка отстранилась и вопросительно посмотрела мне в глаза, как будто увидела меня в первый раз.

— Ты что?

— Ничего, — прикусив губу, ответила она. — Просто я хочу сказать тебе кое-что.

Я попытался угадать ее мысли по выражению лица. Мне вдруг показалось, что время пошло вспять; что мы снова стоим в коридоре школы после рождественских каникул. Я по-прежнему обнимал Лену за талию. Однако мне пришлось пересилить желание прижать ее к себе еще сильнее, чтобы она никуда не ушла.

— Хорошо, скажи. Ты можешь говорить мне все, что угодно.

Она уперлась ладонями в мою грудь.

— Это на тот случай, если сегодня ночью со мной что-нибудь произойдет. Чтобы ты знал...

Лена посмотрела на меня, и я услышал ее голос в своей голове — такой же чистый и ясный, словно она говорила мне прямо в ухо. Когда люди произносят фразы вслух, в их общении что-то теряется. А она общалась со мной тем способом, который сам установился между нами. Так мы в самом начале отыскали друг друга. Так мы всегда находили причины для сближения при ссорах.

«Я люблю тебя, Итан».

В первый миг я не зная, что ответить, потому что фраза «я тоже люблю тебя» казалась мне не вполне достаточной. Она не выражала всего того, что я хотел сказать — что Лена спасла меня от этого города, от моей жизни, от моего отца. Наконец, от самого себя. Как могли четыре слова объяснить все это? Тем не менее я произнес их, потому что они выражали истину.

«Я тоже тебя люблю. Мне кажется, я всегда любил тебя».

Она вернулась в мои объятия и опустила голову мне на плечо. Я чувствовал тепло ее волос под своим подбородком. И я чувствовал что-то еще. Какую-то часть Лениной души, которой раньше никак не мог достичь, — ту, что она скрывала от мира. Я чувствовал, как эта часть открылась и впустила меня. Лена отдала мне кусочек себя — единственный кусочек, который был реальной Леной. Я хотел запомнить этот момент, чтобы всегда любоваться им, как снимком. Мне хотелось, чтобы он вечно оставался таким. К сожалению, он продлился всего лишь пять минут.

 

11.02

ДЕВУШКА С ЛЕДЕНЦОМ

Мы с Леной медленно покачивались под музыку, когда Линк, растолкав локтями танцующие пары, направился прямо ко мне.

— Эй, я ищу тебя везде.

Он согнулся, уперся ладонями в колени и попытался восстановить дыхание.

— В чем дело?

Линк выглядел встревоженным, что было необычно для парня, который всю жизнь учился искусству злить свою мать и в то же время уходить от наказания.

— Твой отец. Он сейчас стоит в одной пижаме на балконе Музея павшим солдатам.

«Путеводитель путешественника по Южной Каролине» гласил, что Музей павших солдат был музеем Гражданской войны. Но на самом деле он размещался в старом доме Гэйлона Иванса и представлял собой его коллекцию вещей, имевших отношение к Гражданской войне. Гэйлон завещал свой дом младшей дочери Вере, которая отчаянно хотела стать членом ДАР. Вот почему она позволила миссис Линкольн и ее своре отреставрировать дом и превратить его в первый и единственный музей в Гэтлине.

— Прикольно.

Видно, отцу показалось мало того, что он вытворял в нашем доме. Теперь он решил прогуляться в пижаме по городу. Линк был смущен. Наверное, он ожидал, что меня удивят его слова. Он понятия не имел, что подобные штучки происходили ежедневно. Линк просто ничего не знал о моей жизни в последние месяцы, хотя и был моим лучшим другом — единственным другом.

— Итан, он поднялся на балкон, чтобы спрыгнуть вниз.

Я одеревенел и не мог сдвинуться с места. Я слышал, что говорил мне Линк, но был не в силах пошевелить даже пальцем. Конечно, мне было стыдно за отца. Но я любил его, больного и безумного. И я мог сейчас потерять его!

«Итан, ты в порядке?»

Я посмотрел на Лену и прочитал в ее зеленых глазах тревогу. Этой ночью я мог потерять и ее. Потерять обоих. Лену и отца.

— Итан, ты слышишь меня?

«Беги к нему. Со мной все будет хорошо».

— Давай, парень! Двигайся!

Линк потащил меня за рукав. Забыв об имидже рок-звезды, он снова стал моим другом, пытавшимся уберечь меня от беды. Но я не мог оставить Лену.

«Мне не хочется бросать тебя здесь одну».

Краем глаза я заметил Ларкина, направлявшегося к нам. Наверное, он решил немного отдохнуть от Эмили.

— Ларкин!

— Да? В чем дело?

Почувствовав, что случилось неладное, он озабоченно нахмурился, хотя обычно его лицо выражало полное равнодушие.

— Ты можешь отвести Лену обратно домой?

— Запросто. А что такое?

— Просто обещай, что ты отведешь ее домой.

— Итан, со мной все будет хорошо. Беги!

Лена подтолкнула меня к Линку. Она выглядела такой напуганной, что у меня сжалось сердце. Я выжидающе смотрел на Ларкина.

— Да, дружище. Я сейчас же отведу ее домой.

Линк еще раз рванул меня за руку, и мы начали пробираться сквозь толпу. Похоже, он понимал, что минут через двадцать я могу превратиться в круглого сироту.

Мы бежали через незасеянные поля Равенвуда к развилке дорог и к Музею павших солдат. В воздухе стоял дым от мортир, гремевших на Медовом холме. Через каждые несколько секунд звучали выстрелы винтовок. Вечернее сражение шло полным ходом. Мы приблизились к краю плантации, где начинался Гринбрайр. В темноте я заметил желтые веревки, отмечавшие безопасную зону.

Что, если опоздаем?

Музей павших солдат выглядел безлюдным и темным. Перепрыгивая через две ступени, мы с Линком рванули на четвертый пролет лестницы. На третьем этаже я остановился. Линк тут же замер рядом. Он и на баскетбольной площадке инстинктивно предугадывал каждое мое движение — например, когда я хотел сделать ему пас.

— Твой отец наверху.

Однако я не мог пошевелиться. Взглянув мне в глаза, Линк понял причину моего страха. Он стоял рядом со мной на похоронах моей мамы и видел, как люди заваливали ее гроб белыми гвоздиками, пока мы с отцом, остолбенев, смотрели в могилу, словно сами тоже уже были не живыми.

— А если... Если он успел спрыгнуть?

— Вряд ли. Я оставил с ним Рид. Она бы не позволила.

Казалось, что из-под моих ног вышибли пол. Вспомнились слова Лены: «Если она применит к тебе свою силу и скажет прыгнуть с утеса, ты прыгнешь как миленький». Я взбежал вверх по ступеням и осмотрел коридор. Все двери были закрыты, кроме одной. Лунный свет разливался лужами на окрашенных сосновых половицах.

— Он там, — сказал Линк.

Но я и так это знал. Мы вбежали в демонстрационный зал. Казалось, что здесь вернулось прошлое. ДАР прекрасно поработали. Заднюю стену украшал огромный камин с длинной верхней полкой, на которой стояли в ряд заостренные восковые свечи. С портретов, висевших на стенах, на нас сердито смотрели павшие конфедераты. Напротив камина стояла древняя кровать с четырьмя резными столбами. Но что-то нарушало порядок. Я вдруг почувствовал сладкий мускусный запах. Тошнотворно сладкий. Смесь опасности и невинности, хотя невинность к Ридли не имела никакого отношения. Она стояла рядом с открытой балконной дверью. Ее белокурые волосы развевались на ветру. Пыльные шторы задувало в комнату, как в фильмах про вампиров и призраков. Внезапно они ощутимо дрогнули от движения воздуха. Мне показалось, что в этот момент отец спрыгнул вниз с балкона.

— Я нашел его, — сказал Линк, с трудом восстановив дыхание.

— Я вижу. Как делишки, Короткая Соломинка?

На лице Ридли появилась приторно-сладкая улыбка.

Я медленно направился к двери, боясь, что отца уже не будет на балконе. Но он там был. Он стоял на узком выступе за внешней стороной перил — босой, в одной фланелевой пижаме.

— Папа! Не двигайся!

Дикие утки на его пижаме показались мне совершенно неуместными, учитывая то, что он намеревался сделать.

— Не приближайся, Итан. Или я сейчас спрыгну.

В его голосе была решимость. Впервые за последние месяцы он говорил со мной как прежде, до болезни. Вот почему я тут же понял, что на самом деле им, как куклой, управляла Ридли. Это она своей силой убеждения заставляла его произносить слова.

— Папа, ты же не хочешь совершать самоубийство. Позволь мне помочь.

Я сделал несколько шагов к нему.

— Стой где стоишь! — закричал он, вытянув перед собой руки.

Отец как бы демонстрировал мне весомость своих слов.

— Митчелл, почему ты не хочешь, чтобы сын помог тебе? — спросила Ридли. — Твоя душа мечтает о покое? Ты жаждешь вновь увидеть Лилу?

Она прислонилась спиной к стене. Ее леденец был наготове и покачивался в воздухе.

— Не произноси имя моей матери, ведьма!

— Рид, что ты делаешь? — остановившись на пороге, спросил ее Линк.

— Не лезь в это дело, Мятая Банка. Тут играет команда высшей лиги.

Я приблизился к Ридли и заслонил собой отца, как будто мое тело могло отразить ее силу.

— Зачем ты притащила его сюда? Он не имеет никакого отношения к Лене. Если ты хочешь навредить мне, убивай меня! Только оставь моего отца в покое!

Она откинула голову назад и захохотала удушливыми переливами визгливых звуков.

— Ты мне безразличен, Короткая Соломинка. Зачем мне причинять тебе какой-то вред? Я просто делаю свою работу. Поверь, ничего личного.

У меня кровь застыла в жилах.

«Она делает свою работу?»

— Ты выполняешь поручение Сэрафины?

— Кончай притворяться ягненочком, Короткая Соломинка. А что ты еще ожидал? Ты видел, как мой дядя обращался со мной? Это семейное дело. У меня нет выбора.

— Рид, о чем ты говоришь? И кто такая Сэрафина?

Линк подошел к ней. Она повернулась к нему. На миг мне показалось, будто на ее лице промелькнуло что-то похожее на искреннее чувство. Какая-то настоящая симпатия. Но Ридли тут же отбросила ее прочь. Одно мгновение — и все исчезло.

— Я думаю, тебе пора вернуться на вечеринку, Мятая Банка, — промурлыкала она, глядя на Линка.— Твоя группа разогрелась для второго захода. Не забывай, что нам нужно записать твои новые синглы. Я собираюсь показать их большим шишкам в Нью-Йорке.

Линк переступил с ноги на ногу, словно ему действительно хотелось вернуться на вечеринку. Но засомневался.

— Папа, послушай меня, — крикнул я. — Ты не хочешь делать этого. Она контролирует твой разум. Она может влиять на людей. Сопротивляйся ей! Мама никогда не позволила бы тебе совершить самоубийство!

Я попытался увидеть какой-то знак, что мои слова достигали его рассудка. Но он никак не реагировал. Мой отец просто смотрел в темноту. Издалека доносились крики взрослых мужчин, изображавших штыковую атаку прошлого века.

— Митчелл, тебе больше незачем жить, — насмешливым тоном сказала Ридли. — Ты потерял жену. Ты больше не можешь писать. Через два года Итан поступит в колледж и уедет из Гэтлина. Спроси его о коробке из-под обуви, которую он прячет под кроватью. Она наполнена брошюрами из разных колледжей. Скоро ты останешься один.

— Заткнись!

Ридли повернулась ко мне, разворачивая вишневый леденец.

— Прости меня, Короткая Соломинка. Мне жаль, но это часть игры, и я лишь выполняю свою роль. Сегодня ночью твоему отцу предписано погибнуть. Небольшой несчастный случай. Почти как с твоей мамой.

— Что ты сказала?

Я услышал вопрос Линка, но не понял его. В моем уме звучали только ее последние слова. Снова и снова.

«Небольшой несчастный случай. Почти как с твоей мамой».

— Так это ты убила мою мать?

Мои руки потянулись к горлу Ридли. Мне было плевать на те силы, которыми она обладала. Если она убила мою мать...

— Успокойся, Мальчик! Это сделала не я. В ту пору меня еще тут не было.

— Итан, черт возьми! Что здесь происходит?

Линк стоял рядом со мной.

— Она не такая, какой кажется, парень. Ридли...

Я не знал, как объяснить эти чародейские штучки. Особенно так, чтобы понял Линк.

— Она сирена. Что-то типа ведьмы. Она управляет тобой точно так же, как сейчас контролирует моего отца.

Линк засмеялся.

— Ведьма? Ты просто гонишь на нее, приятель.

Я не сводил глаз с Ридли. Она улыбнулась и ласково потрепала Линка за волосы.

— Давай, малыш, заступись за меня. Ты же любишь свою плохую девочку.

Я не имел понятия, какими силами она обладала. После ее небольшого шоу в Равенвуде мне было ясно, что она могла убить любого из нас. Я никогда не относился к ней как к милой девушке с вечеринки. Она была существом, намного превосходящим меня по силе. Но я только теперь начинал понимать, как далеко распространялась эта сила.

Линк перевел взгляд на меня. Он не знал, чему верить.

— Я не шучу, Линк. Вспомни мои прежние слова. Клянусь, они были и остаются правдой. Иначе почему она хочет убить моего отца?

Линк отступил назад. Он не поверил мне. Наверное, он подумал, что я сошел с ума. Я и сам иногда находил свои объяснения безумными.

— Ридли, это верно? Ты применяешь ко мне какие-то силы?

— Нехорошо, Короткая Соломинка. Пытаешься настроить его против меня? Давай посмотрим, что из этого выйдет.

Мой отец опустил одну руку с ограждения. Он вытянул ее в сторону, стараясь удержаться на узком выступе.

— Папа, не делай этого!

— Рид, прекрати.

Линк медленно приблизился к ней. Я услышал, как звякнула цепочка на его поясе.

— Разве ты не слышал, что сказал твой друг? Я ведьма. Я плохая.

Ридли сняла солнечные очки, показав нам свои золотистые кошачьи глаза. Линк задохнулся. Похоже, он впервые увидел ее в настоящем облике. Но его замешательство длилось только миг.

— Может, ты и ведьма, но не плохая. Я знаю, ты классная девчонка. Мы с тобой провели вместе кучу времени. У нас теперь много общего.

— Таков был план, Горячий Стержень. Мне велели подобраться к Лене. Я решила сделать это через тебя.

Лицо Линка помрачнело. Что бы Ридли ни делала с ним, какие бы чары ни навевала, его чувства к ней оставались прежними.

— Значит, ты считаешь, что у нас все несерьезно? Я не верю тебе.

— Верь во что хочешь, но это правда. Почти.

Я увидел, как мой отец начал раскачиваться вперед и назад. Его рука по-прежнему тянулась в пустоту. Он словно опробовал новые крылья, желая увериться, что действительно может летать. Неподалеку от здания, взметнув шлейф грязи в воздух, упало пушечное ядро.

— А как же твои рассказы о Лене? Ты говорила, что вы вместе росли и называли друг друга сестрами. Почему ты хочешь навредить ей?

Ридли болезненно поморщилась. Мне показалось, что на ее лице промелькнуло сожаление. Хотя я мог и ошибаться. Вряд ли ей было знакомо такое чувство.

— Это не моя прихоть. Не я заказываю музыку. Моя задача простая: убрать Итана подальше от Лены. Мне его старик вообще до лампочки. Но его ум ослаблен. Он легкая мишень.

Она лизнула леденец.

«Убрать Итана подальше от Лены».

Значит, вся эта затея с моим отцом была отвлекающим маневром. Они хотели разлучить нас с Леной. Мне вспомнились слова Арелии: «Лену спас не дом, а ее парень. Ни один чародей не может встать между ними».

Каким же я был глупым и самонадеянным! Мое воздействие на Лену объяснялось не магической силой. Я никогда не обладал ничем подобным. Нас поддерживала и защищала взаимная связь — та сила, которая всегда струилась между нами. Она заставила меня найти ее на трассе номер девять под проливным дождем. Она помогла мне отыскать нужный поворот на развилке дороги. Нам не требовалось никаких связующих чар. Мы представляли собой единое целое. И теперь, когда нашим недругам удалось разлучить нас, я чувствовал себя бессильным. А Лена осталась одна — в самую опасную ночь, когда она больше всего нуждалась во мне.

Я не знал, что мне теперь делать. Сейчас я мог потерять двух последних людей, которых любил. Я метнулся к отцу, прорываясь сквозь пелену уплотнившегося времени. Ноги вязли в воздухе, как в зыбучем песке. Ридли пригнулась вперед. Ее волосы развевались на ветру, словно змеи горгоны Медузы. Линк схватил ее за плечо.

— Рид, не делай этого. Пожалуйста!

Я не знал, что случится дальше. Все происходило как в замедленной съемке. Мой отец обернулся и посмотрел на меня. Он разжал пальцы второй руки, сжимавшей ограду. Я видел, как извивались в воздухе розовые и белокурые локоны Ридли. Линк стоял перед ней, глядя в ее золотистые глаза, и что-то шептал. Она взглянула на него и молча отбросила в сторону вишневый леденец. Тот полетел по дуге к земле и взорвался, словно ядро со шрапнелью. Чары исчезли.

Отец повернулся к ограде балкона и протянул ко мне руку. Я схватил его за плечи, перетащил через ограждение и помог опуститься на пол. Он прижался спиной к стене, глядя на меня, как испуганный ребенок.

— Спасибо, Ридли, что смогла удержаться.

— Мне не нужно твоих благодарностей, — презрительно ответила она.

Оттолкнув Линка, она поправила свой узкий топик.

— Я не делаю услуг безмозглым смертным. Мне просто не хотелось убивать больного старика. Во всяком случае, сегодня.

Она старалась нас запугать, но в ее голосе звучали какие-то детские нотки. Она намотала на палец розовую прядку волос.

— Хотя кое-кто будет очень недоволен моей добротой.

Она не стала называть имен, но я заметил страх в ее глазах. Возможно, пожалев моего отца, Ридли обрекла себя на месть Сэрафины. Фактически ради нас она пошла на огромный риск. Поднимая отца на ноги, я почувствовал жалость к этой девушке. С таким телом и способностями Ридли могла очаровать любого парня на планете. Но я видел, какой одинокой она себя чувствовала. У нее не было той силы духа, которой обладала Лена.

О господи! Лена!

«Ты в порядке?»

«У меня все хорошо. Как у тебя?»

Я посмотрел на отца. Его зрачки закатывались вверх. Он не мог стоять на ногах.

«Нормально. Ты с Ларкином?»

«Да. Мы возвращаемся в Равенвуд. Что с твоим отцом?»

«Он в безопасности. Потом расскажу подробности». Я просунул руку под плечо отца. Линк подхватил его с другой стороны.

«Не отходи от Ларкина. Возвращайся к семье. Тебе угрожает большая опасность. Ни в коем случае не оставайся одна».

Когда мы прошли через балконную дверь и оказались в демонстрационном зале музея, Ридли обогнала нас и направилась к выходу. Да! Какие ноги! Просто десятимильной длины.

— Ладно, парни, — произнесла она через плечо, — Извините, если что не так. Мне придется вернуться в Нью-Йорк на какое-то время. Нужно залечь на дно. И знаете... Это было круто.

Ридли печально вздохнула. Возможно, она была чудовищем, но Линк смотрел на нее как на чудо.

— Эй, Рид?

Она остановилась и обернулась, чтобы взглянуть на него. В ее глазах мы увидели печаль. Конечно, она не могла изменить своей природы — так же, как акула не может перестать быть хищницей. Но если бы она могла...

— Что, Мятая Банка?

— Ты не плохая.

Она улыбнулась ему.

— Люди не могут ошибаться. Ты же знаешь, что они говорят обо мне. Хотя, возможно, я просто притворяюсь плохой.

 

11.02

ВОССОЕДИНЕНИЕ СЕМЬИ

Нам пришлось передать отца в руки медиков, которые обслуживали историческую реконструкцию битвы на Медовом холме. Это задержало нас, и я вернулся на вечеринку не слишком скоро. Я пробирался сквозь толпу джексоновских школьниц. В грязных куртках, топиках и детских гольфах, они извивались под музыку «Святых роллеров». Линк — нужно отдать ему должное — почти не отставал от меня. Гитарные соло сопровождались раскатами пушечных залпов. Среди этого шума и гама я едва расслышал оклик Ларкина.

— Итан, беги быстрее сюда!

Он стоял среди деревьев у желтой светоотражающей ленты, которая отделяла безопасную зону от территории военных действий. Что он делал в роще, находившейся под обстрелом гэтлинских воинов? Почему не вернулся домой? Я помахал ему рукой, и он, поманив меня, исчез за невысоким холмом. В другое время я остерегся бы перепрыгивать через желтую ленту, но не сегодня. У меня не было выбора. Я последовал за ним. Линк, спотыкаясь, так и бежал за мной.

— Эй, Итан!

— Да?

— Ты говорил мне правду о Рид. Я должен был прислушаться.

— Все нормально, приятель. Ты ничего не мог изменить. Но я считал своим долгом раскрыть тебе глаза.

— Зря старался. Я все равно не поверил бы твоим словам в таком состоянии.

Залп артиллерии едва не оглушил нас. Эхо прокатилось над нашими головами. Мы оба инстинктивно пригнулись.

— Надеюсь, они палят холостыми, — нервно сказал Линк. — Если мой собственный отец пристрелит меня из винтовки, это будет полный привет.

— В последнее время мне так везет, что меня не удивит, если он пристрелит нас обоих.

Мы добрались до вершины холма. Я увидел заросли кустов, дубы и белый дым орудий.

— Мы здесь! — крикнул Ларкин с другой стороны кустарника.

Я подумал, что под словом «мы» он подразумевал себя и Лену. Мы с Линком побежали еще быстрее. Мне казалось, что от нашей скорости зависела жизнь моей девушки. Насколько я знал, это могло оказаться правдой.

Затем я вдруг понял, куда мы направлялись. Поднырнув под арочным проходом, я увидел Ларкина и Лену, которые стояли в саду Гринбрайра — на том самом месте, где мы раскопали могилу Женевьевы. В нескольких шагах за ними из непроглядной тени вышла темная фигура. Несмотря на поздний вечер, открытую поляну заливал свет полной луны. Когда фигура переместилась на освещенное пространство, я заморгал от удивления. Это была...

— Мам? — сконфуженно крикнул Линк. — Какого черта ты тут делаешь?

На поляне действительно стояла миссис Линкольн — мой наихудший кошмар или, по крайней мере, персона, входившая в топ-десятку недругов. Она выглядела странно — и уместно, и не очень — в зависимости от того, как рассматривать ситуацию. На ней была нелепая коллекция нижних юбок и идиотское ситцевое платье, туго облегавшее ее фигуру. Она стояла прямо на могиле Женевьевы.

— Так-так. Похоже, ты забыл, как я отношусь к богохульствам, молодой человек?

Линк смущенно почесал затылок. Ее появление здесь не поддавалось объяснению. Мы оба не верили своим глазам.

«Лена, что происходит? Лена?!»

Она не отвечала. Что-то было не так.

— Миссис Линкольн, вы в порядке?

— Конечно, Итан. Я в полном порядке. Битва выдалась на славу! А тут еще и день рождения Лены. Она рассказала мне о вашей вечеринке. Мы ожидали вас. Точнее, одного из вас!

Линк двинулся к ней.

— Успокойся, мама. Я здесь. Сейчас я отведу тебя домой. Ты не должна находиться в зоне обстрела. Тут пуля может попасть в голову. Ты ведь знаешь, какой из папы стрелок.

Я схватил Линка за руку и оттянул его назад. Мне не понравилась улыбка миссис Линкольн. В ней было что- то неправильное. Как и в испуганном взгляде Лены.

«Лена, ответь! Что происходит?»

Почему она не отвечала? Я увидел, как она вытащила из-под свитера золотой венок маминого ожерелья и сжала его в руке. Ее губы двигались в темноте. Я не расслышал слов, но затем в дальнем углу моего сознания раздался тихий шепот:

«Итан, беги! Приведи сюда дядю Мэкона! Скорее! Беги!»

Я не двинулся с места. Я не мог оставить ее одну в такой опасной ситуации.

— Линк, ангел, ты такой заботливый мальчик.

Линк? Перед нами мог стоять кто угодно, но только не миссис Линкольн. Она никогда не назвала бы Уэсли Джефферсона Линкольна Линком. Скорее, она вышла бы на улицу голой. «Я не могу понять, — говорила она сыну каждый раз, когда мы звонили к ним домой и просили позвать к телефону Линка. — Почему ты откликаешься на это ужасное прозвище? Ведь у тебя такое замечательное имя».

Линк, почувствовав неладное, остановился. Я догадался по его лицу, что он тоже начал замечать большие странности в поведении матери.

— Мам? Это ты?

— Итан, убегай отсюда! — закричала Лена. — Ларкин, Линк, приведите дядю Мэкона!

Ее тело неестественно подергивалось, как будто она не могла сойти с места. Я никогда не видел ее такой напуганной. Воздух завибрировал от свиста снаряда, выпущенного из пушки. Ему вторили хаотичные выстрелы винтовок. Я побежал к Лене, но мне в спину что-то вонзилось. Удар был таким сильным, что на мгновение я ослеп. Голова затрещала от боли.

— Итан!

Голос Лены доносился из другой вселенной. Я был уверен, что меня подстрелили. Мне с трудом удавалось оставаться в сознании. Зрение постепенно возвращалось. Я лежал на земле, прижимаясь спиной к массивному дубу. Выстрел отбросил меня к дереву. Я ощупал себя, чтобы оценить серьезность ранения. Крови не было. И я не нашел пулевого отверстия. Линк валялся в нескольких шагах около другого дерева. Похоже, он пережил такой же нокдаун, что и я.

Поднявшись на ноги, я заковылял к Лене, но получил в лицо еще один удар. Меня снова швырнуло на землю. Нечто подобное я чувствовал, когда пять лет назад ударился лбом о стеклянную дверь в доме Сестер. Меня не подстрелили. Здесь применялось оружие другого вида.

— Итан! — крикнула Лена. — Беги отсюда!

Я снова встал и медленно пошел вперед. Оказывается, тут действительно была преграда: непробиваемая и невидимая стена, которая окружала меня и дерево. Я натолкнулся на нее, ударил по ней кулаком и не услышал никакого звука. Вскоре до меня дошло, что колотить по стене руками бессмысленно. Я заметил, что Линк тоже молотил кулаками, находясь в невидимой клетке. Миссис Линкольн улыбнулась так злобно, как Ридли ни за что бы не смогла даже в свой самый удачный день.

— Отпусти их! — завизжала Лена.

Небо разверзлось, и хлынул дождь. Казалось, что кто-то прятавшийся в облаках льет воду из ведра. Я понял, что Лена не на шутку разозлилась. Ее волосы дико развевались вокруг головы. Дождь превратился в водопад. Он хлестал миссис Линкольн со всех сторон. Прошло лишь несколько секунд, а мы промокли до костей.

Миссис Линкольн — или кем она там была — рассмеялась. В ее усмешке появилось что-то новое. Наверное, ее впечатлили способности Лены.

— Я не причиню им вреда. Мне просто хочется поговорить с тобой без их вмешательства.

Над нами прогремел раскат грома.

— Я уже и не надеялась увидеть чародейку с таким огромным потенциалом силы. Жаль, что меня не подпускали к тебе все это время. Я помогла бы развить твои способности.

— Не хочу тебя слушать! Замолчи, ведьма!

Я впервые видел Лену такой. Ее зеленые глаза обрели стальной оттенок. Взгляд, направленный на миссис Линкольн, был непоколебимым и твердым как кремень. Она буквально источала гнев и ненависть. Казалось, дай ей волю, и она оторвала бы голову миссис Линкольн. Мне стало ясно, почему Лена так беспокоилась последние месяцы. Она имела склонность к разрушению. Я видел в ней только силу любви, но она знала и об обратной стороне своих магических способностей. И боялась пробудить их.

Миссис Линкольн попыталась успокоить ее:

— Подожди немного. Скоро ты поймешь, как управлять своими силами. Как манипулировать стихиями. Это истинный дар природной феи, который ты унаследовала от меня.

Унаследовала?

Миссис Линкольн посмотрела на небо. Потоки дождя вдруг начали огибать ее по дуге, как будто она держала в руках зонтик.

— Сейчас ты можешь вызывать дождь. Но позже узнаешь, как контролировать огонь. Давай я покажу тебе. Мне нравится играть с огнем.

Вызывать дождь? Она, наверное, шутила. Сейчас как раз шел сезон дождей.

Миссис Линкольн приподняла ладонь, и низкие тучи осветила молния. Женщина направила вверх три пальца, и из каждого ногтя с кровавым маникюром вылетело по маленькой молнии. Первая из них вонзилась в землю, подняв пыль в двух шагах от того места, где сидел Линк. Вторая обожгла дуб за моей спиной, очистив ствол от коры почти до половины дерева. Третья молния полетела в Лену, но та вытянула руку, и дуга электричества, отскочив от ее ладони, впилась в землю у ног миссис Линкольн. Трава вокруг нее загорелась. Миссис Линкольн засмеялась и взмахнула рукой. Огонь у ее ног угас. Она с гордостью посмотрела на Лену.

— Неплохо. Рада видеть, что яблоко упало недалеко от яблони.

Не может быть!

Лена выставила ладони перед собой, переходя в защитную стойку.

— А что пословицы говорят о гнилой яблоне?

— Ничего. Никто не выжил, чтобы донести до нас мысли об этом.

Миссис Линкольн повернулась ко мне и Линку. С ее подвязанных волос, костюма и юбок стекали струйки воды. Глаза женщины сверкали золотистым огнем.

— Мне очень жаль, Итан. Я надеялась, что мы познакомимся при других обстоятельствах. Не каждый день встречаешься с первым парнем твоей дочери.

Она повернулась к Лене.

Ну конечно! Я понял, кто она такая и во что мы вляпались. Это была Сэрафина!

А затем случилось ужасное. Лицо миссис Линкольн, ее одежда и все тело начали расщепляться. Мы видели, как ее кожа и плоть расходятся в стороны, словно обертка на шоколадном батончике. Расколовшись пополам, тело упало на землю, будто плащ, сброшенный с плеч светской дамы. Теперь перед нами стояла совершенно другая женщина.

— У меня нет матери! — закричала Лена,

Сэрафина обиженно поморщилась. Ей не понравились такие слова. Ее материнство было неоспоримо. Те же длинные и черные вьющиеся волосы. Те же утонченные черты лица и идеальная фигура. Но если Лену можно было назвать пугающе красивой, то Сэрафину — просто пугающей. Вместо прекрасных зеленых глаз Лены у нее были золотисто-желтые глаза Ридли и Женевьевы. В этом-то и состояло главное отличие.

Сэрафина была одета в высокие черные ботинки и темно-зеленое платье с корсетом — нечто среднее между современным и готическим стилем. Она буквально вышла из тела миссис Линкольн, которое через секунду сплавилось вместе, словно кто-то застегнул его на молнию. Ставшая реальной, миссис Линкольн рухнула в беспамятстве на траву. Ее юбки задрались вверх, приоткрыв рейтузы, чулки и подтяжки. Ошеломленный Линк застыл на месте. Стряхнув лишний вес, Сэрафина брезгливо поморщилась.

— Это тело было таким неловким и невыносимо гадким. Она каждые пять минут совала себе в рот какую-то еду. Ничтожные смертные! Отвратительные существа!

— Мама! Мама, очнись!

Линк заколотил кулаками но силовому полю, которое окружало его. Неважно, каким огнедышащим драконом миссис Линкольн казалась мне и некоторым людям. Она была его драконом. Его матерью! Конечно, он страдал, глядя на ее разорванное тело, похожее на кусок обертки.

Сэрафина взмахнула рукой. Рот Линка по-прежнему двигался, но он не издавал ни звука.

— Так-то лучше. Тебе повезло, что последние месяцы я лишь изредка использовала тело твоей матери. Иначе ты был бы уже мертв. Не могу сказать, сколько раз мне хотелось убить тебя от скуки за обеденным столом, пока ты жужжал о своей глупой рок-группе.

Прошлые события сложились в общую картину. Крестовый поход против Лены, собрание дисциплинарной комиссии, ложь о справке из прежней школы, дикий случай с шоколадными пирожными в Хеллоуин. Интересно, как долго Сэрафина маскировалась под миссис Линкольн? Точнее, обитала в ней? До этого мгновения я не понимал, с кем мы боролись. Самая темная чародейка из всех живущих на земле. Ридли в сравнении с ней казалась милым котенком. Неудивительно, что Лена так боялась этого дня.

Сэрафина посмотрела на дочь.

— Ты можешь считать, что у тебя нет матери. Но я была изгнана! Твоя бабка и Мэкон разлучили нас, деточка.

Удивительно, как легко и быстро менялись эмоции Сэрафины — от искренности и сожаления до отвращения и презрения. Поэтому ее чувства казались поверхностными. Лично я не удивлялся, что глаза Лены были по-прежнему злыми.

— И поэтому ты пыталась убить меня, мамочка?

Сэрафина изобразила удивление или, возможно, озабоченность. Это было трудно понять, потому что выражение ее лица вновь выглядело неестественным и притворным.

— Они тебе так сказали? Я просто хотела наладить контакт, чтобы поговорить с тобой. Если бы не их чары, моя попытка не причинила бы тебе вреда. И они знали об этом. Я понимаю их заботу. Они считают меня злобной фурией. Но, Лена, тебе известно не хуже других, что у меня не было выбора при объявлении. Все решилось без моего согласия. Однако уход во Тьму не повлиял на мои чувства к тебе, моя доченька.

— Я не верю ни одному твоему слову! — крикнула Лена.

В ее голосе сквозила неуверенность. Скорее всего, ей хотелось верить матери. Я посмотрел на мобильник. 21.59. Два часа до полуночи. Линк опустился на землю у дерева и сжал руками голову. Его взгляд был направлен на неподвижное тело матери, лежавшее на траве. Лена тоже посмотрела на нее.

— Она жива? — крикнул я. — Она не умерла?

Мне нужно было прояснить этот вопрос. Ради Линка.

Сэрафина изобразила на лице улыбку, хотя я мог бы поклясться, что она утратила к нам интерес. И вряд ли такое безразличие сулило нам с Линком счастливый конец.

— Она скоро вернется к своему обычному никчемному состоянию. Отвратительная особа. Меня она больше не интересует, как и ее мальчишка. Я лишь пыталась показать моей дочери истинную природу смертных. Как легко вы поддаетесь влиянию. Какими мстительными вы можете быть.

Она повернулась к Лене.

— Всего несколько слов от миссис Линкольн — и посмотри, как легко весь город повернулся против тебя. Ты не принадлежишь этому миру. Ты принадлежишь только мне.

Она искоса посмотрела на Ларкина.

— Кстати, дружок, пока мы обсуждаем жалких смертных, почему бы тебе не показать нам этих беби-блюз?[46] В животном варианте.

Ларкин улыбнулся и, прищурившись, поднял руки над головой, как будто потягивался после долгого сна. Когда он снова открыл глаза, они изменились. Он быстро заморгал, и с каждым движением век его фигура менялась все больше и больше. Казалось, что перестраивались все молекулы. Тело Ларкина исчезло, и на его месте появилась куча змей. Они начали извиваться и наползать друг на друга, пока из массы трущихся рептилий вновь не возникла человеческая фигура. Ларкин протянул к нам змееподобные руки, которые, пошипев, заползли обратно в его куртку и приняли обычную форму. Вместо зеленых глаз, которые я привык видеть, он смотрел на нас золотистыми глазами Сэрафины и Ридли.

— Мне никогда не нравился зеленый цвет. Но я могу изображать его. Это одно из преимуществ иллюзиониста.

— Ларкин?

Мое сердце екнуло. Он был темным чародеем. Одним из них. Ситуация оказалась хуже, чем я думал.

— Ларкин, ты с ней? — изумленным тоном спросила Лена. — Но почему?

Она смутилась лишь на миг. Ответ можно было найти в его золотистых глазах.

— А почему бы и нет?

— Ну не знаю... Мне казалось, что ты должен хранить верность своей семье.

Ларкин покачал головой. Толстая золотая цепь на его шее превратилась в змею, которая, высунув язык, зашипела на Лену.

— Верность не является моим приоритетом.

— Ты предаешь всех нас. Даже собственную мать. Как ты потом будешь жить с таким грузом вины?

Он открыл рот. Змея заползла туда и исчезла. Ларкин сделал глотательное движение.

— Жизнь темного чародея забавнее, кузина. Ты сама увидишь. Мы такие, какими нас создала природа. Тьма предначертана мне судьбой. Зачем отказываться от нее?

Его раздвоенный язык мелькнул в воздухе и скрылся за губами.

— Я не понимаю твоей озабоченности. Ты же видела Ридли. Она прекрасно проводит время.

— Ты предатель!

Лена вышла из себя. Над нами снова загремел гром, и дождь усилился.

— Он не единственный предатель, Лена, — произнесла Сэрафина.

Она сделала несколько шагов вперед.

— О ком ты говоришь?

— О твоем любимом дяде Мэконе.

Сердитый голос Сэрафины подсказал мне, что она ненавидела Равенвуда — ведь тот забрал у нее дочь.

— Ты лжешь!

— Нет, это он обманывал тебя. Разве он не говорил, что твоя судьба предрешена? Что ты не имеешь выбора? Что сегодня ночью на твой шестнадцатый день рождения ты будешь объявлена светлой или темной?

Лена упрямо покачала головой и приподняла ладони к небу. Вслед за раскатом грома хлынул ливень. Она с трудом перекричала шум дождя:

— Так оно и происходит. Ридли, Рис и Ларкин могут подтвердить.

— Все верно. Но ты другая. Сегодня ночью ты не станешь объявленной. Тебе придется самой объявить себя.

Слова повисли в воздухе. Объяви себя сама. Казалось, что время вновь остановилось. Лицо Лены стало пепельно-серым. На миг я подумал, что она сейчас потеряет сознание.

— Что ты сказала? — прошептала она.

— У тебя есть выбор. Я уверена, твой дядя скрыл такую информацию.

— Это невозможно.

В моих ушах свистел ветер. Я почти не слышал голоса Лены.

— У тебя есть выбор, потому что ты родилась природной феей — второй в семье Дачанис. Я тоже родилась феей, хотя позже стала фурией.

Немного помолчав, Сэрафина процитировала знакомый стих из «Книги лун»:

— «Первая персона будет темной, но вторая может выбрать другой путь и вернуться назад».

— Я не понимаю.

Ноги Лены подогнулись. Она упала на колени в высокую траву. Длинные черные волосы закрыли ее лицо.

— У тебя всегда был выбор. И твой дядя знал об этом.

— Я не верю тебе!

Лена подняла руки вверх. Куски земли вырвались из грунта и начали вращаться в вихре. Мне пришлось прикрыть глаза, потому что комья грязи разлетались во всех направлениях. Я попытался перекричать рев бури, но, похоже, Лена не услышала меня.

— Не верь ей! Она темная! У нее нет никаких человеческих чувств. Ты сама так говорила.

— Зачем дяде Мэкону скрывать от меня правду?

Лена повернулась ко мне, как будто только я знал ответ на ее вопрос. Но я не знал. Мне нечего было сказать. Она топнула ногой. Земля задрожала, затем покатилась волнами подо мной. Впервые за все годы своего существования наш город пережил землетрясение. Сэрафина улыбнулась. Она знала, что Лена не контролирует себя. Над нашими головами полыхал электрический шторм.

— Достаточно, Сэрафина! — донесся с поля голос Мэкона.

Равенвуд вышел из пятна тени, где секундой раньше ничего не было.

— Оставь мою племянницу в покое.

В лунном свете он выглядел иначе — менее похожим на человека. В фигуре появились звериные черты. Лицо помолодело и сузилось. Он был готов к сражению.

— Ты говоришь о моей дочери? О девочке, которую ты отнял у меня?

Сэрафина выпрямилась и пробежала пальцами по телу, как солдат, проверявший амуницию перед боем.

— Как будто она что-то значила для тебя, — спокойно ответил Мэкон.

Он поправил свой костюм — как обычно, чистый и выглаженный. Из кустов за его спиной выбежал Страшила. Зверь слегка задыхался. Наверное, он мчался изо всех сил, стараясь догнать хозяина. Этой ночью Страшила уже не казался собакой. Он принял свой естественный облик — облик огромного волка.

— Мэкон, не нужно ссориться. Я и так уже пропустила вечеринку дочери. Сегодня ей исполнилось шестнадцать лет. И это ночь ее объявления. Осталось около двух часов. Я ни за что на свете не пропущу такое событие.

— Тогда ты будешь разочарована, поскольку ничего не увидишь. Мы тебя не приглашаем.

— Очень жаль. Потому что я сама пригласила кое-кого, и он жаждет повидаться с тобой.

Сэрафина улыбнулась и щелкнула пальцами. У ствола ивы, где секундой раньше никого не было, материализовался незнакомый человек. Он чем-то напоминал мне Равенвуда.

— Охотник? Где она выкопала тебя?

Незнакомец был выше и моложе Мэкона. Гладкие черные волосы обрамляли бледное лицо. В отличие от Равенвуда, который выглядел южным джентльменом прошлого века, мужчина предпочитал современную моду. Одетый во все черное — кожаную куртку, джинсы и высокие ботинки, — он напоминал кинозвезду с обложки журнала. Кэри Грант в исполнении Мэкона уступал ему в экспрессии и стильности. Но я понял, что он тоже был инкубом, причем плохим (если только среди них встречались хорошие).

Мужчина оскалился в подобии улыбки и начал кружить вокруг Мэкона.

— Брат! Сколько времени прошло!

Мэкон повел плечами, словно готовился к схватке.

— Не очень много. Впрочем, я не удивлен, что ты спутался с ней.

Охотник захохотал — хрипло и громко.

— А с кем, по-твоему, мне водить компанию? С горсткой светлых чародеев, как это сделал ты? Какая глупость! Я имею в виду твою идею, что можно уйти от своей природы. От нашего семейного наследия.

— Я сделал выбор, Охотник.

— Выбор? Ты так называешь этот фарс?

Мужчина снова засмеялся, приближаясь к Мэкону.

— Больше похоже на фантазию. Ты не можешь выбирать другую судьбу. Инкуб не может стать ангелом. Какая разница, пьешь ли ты кровь или поглощаешь что-то другое? Ты по-прежнему остаешься темным созданием.

— Дядя, она говорила мне правду?

Дену не интересовала беседа Мэкона и Охотника. Сэрафина пронзительно засмеялась.

— Действительно, кузен! Скажи девочке правду. Хотя бы раз в жизни.

Мэкон смущенно посмотрел на племянницу.

— Не все так просто, Лена.

— Но это правда? Я имею выбор?

Ее волосы спутались в мокрые сосульки, с которых стекали струйки воды. Естественно, Мэкон и Охотник были сухими. Незнакомец прикурил сигарету. Похоже, он наслаждался назревавшей ссорой между Леной и ее дядей.

— Так это правда? — еще раз повторила она.

Равенвуд посмотрел на Лену и устало вздохнул.

— Да, ты имеешь выбор. Очень сложный выбор. С тяжелыми последствиями.

Внезапно дождь прекратился. Ветер стих. Если над нами бушевал циклон, то мы находились прямо в его центре. Лена испытала потрясение. Я не слышал ее голоса в своем уме, но знал, что она чувствовала. Счастье, потому что она наконец получила возможность самостоятельно определять свою судьбу. И гнев, потому что у нее больше не было человека, которому она безмерно доверяла. Лена смотрела на Мэкона, как будто впервые видела его. Ее брови мрачно хмурились.

— Почему ты не говорил мне об этом? Я всю жизнь боялась, что уйду во Тьму.

Начал накрапывать дождь. Он походил на слезы. Но Лена не плакала. Она негодовала.

— Ты можешь выбирать, но любое твое решение вызовет череду трагических последствий. По молодости лет ты не могла понять их важность. И вряд ли поймешь сейчас. А я с момента твоего рождения каждый день жизни взвешивал эти последствия. И, как известно твоей мамочке, условия сделки были приняты давно.

— Что за последствия?

Лена искоса взглянула на Сэрафину, адресовав вопрос ей, а не Мэкону. Она взвешивала возможности. Я знал, что она пыталась понять, кому ей доверять: Мэкону, который утаивал от нее самое главное, или матери, поделившейся с ней этим секретом? Мне хотелось, чтобы она услышала меня.

«Не верь ей! Лена! Ты не должна доверять Сэрафине...»

В моем сознании царила тишина. Наша связь не действовала в присутствии фурии. Казалось, что она перерезала телефонный провод, протянутый между нами.

— Лена, тебе внушают мысль, что ты не можешь сделать выбор, — ответила Сэрафина. — Наверное, твой дядя мечтает сделать его за тебя. Ведь он знает, что поставлено на кон.

Моросивший дождь, напоминавший девичьи слезы, превратился в ливень — в крик души.

— Но разве ты можешь верить ему? После тысячи обманов.

Сэрафина бросила сердитый взгляд на Мэкона и снова повернулась к Лене.

— Жаль, что у нас нет времени на обстоятельную беседу. Ты должна сделать выбор, Лена. Я, как мать, обязана объяснить тебе ставки. Твой выбор действительно повлечет за собой последствия. Здесь твой дядя не лжет. — Она сделала небольшую паузу. — Если ты решишь уйти во Тьму, все светлые чародеи нашего семейства погибнут.

Лена побледнела.

— Зачем же мне соглашаться на такой вариант?

— Потому что если ты решишь примкнуть к Свету, умрут все темные чародеи и существа Лилума, причастные к нашему семейству.

Сэрафина вновь посмотрела на Мэкона.

— Умрут абсолютно все. В том числе твой дядя, который заботился о тебе, как отец. Он тоже погибнет. Ты уничтожишь его.

Мэкон исчез и тут же материализовался перед Леной.

— Послушай меня, девочка. Я готов пожертвовать своей жизнью. Мои соображения по этому поводу не важны. Но ты не должна чувствовать вину за мой уход. Я с самого начала знал, что ты сделаешь правильный выбор. Позволь мне уйти. И не принимай меня в расчет.

Лена пошатнулась. Неужели Сэрафина говорила правду? Неужели своим решением Лена могла погубить дядю Мэкона? Ну а какой тогда выбор она могла сделать? Мэкон был единственным человеком, которого она любила с детства.

— Если ты примешь Тьму, я могу предложить тебе прекрасный подарок, — добавила Сэрафина.

— И что ты предложишь мне за смерть бабушки, тети Дель, Рис и Райан?

Сэрафина еще на пару шагов приблизилась к Лене.

— Я подарю тебе Итана. Мы знаем способ, который поможет вам быть вместе.

— О чем ты говоришь? Мы и так уже вместе.

Сэрафина склонила голову набок и усмехнулась. Затем в ее золотистых глазах промелькнуло удивление, которое сменилось пониманием.

— Ты не знаешь! Действительно не знаешь?

Она повернулась к Мэкону и захохотала.

— Ты не сказал ей? Как нечестно с твоей стороны!

— Что я должна знать? — крикнула Лена.

— То, что вы с Итаном никогда не сможете быть вместе. Физически, если ты меня понимаешь. Чародеи и существа Лилума не могут быть в любовной связи со смертными.

Она с улыбкой наслаждалась эффектом, которые произвели ее слова.

— По крайней мере, не убивая их при этом.

 

11.02

ОБЪЯВЛЕНИЕ

«Чародеи не могут быть в любовной связи со смертными. По крайней мере, не убивая их при этом». Теперь все стало ясно. Поток энергии между нами. Электрические разряды, затрудненное дыхание, когда мы целовались, сердечный приступ, который едва не убил меня. Мы не могли быть физически вместе. Я знал, что это была правда. Мне вспомнились слова Мэкона в ту ночь на болоте и позже в моей комнате. «У них нет будущего. Оно невозможно». «Существуют обстоятельства, которые выше твоего разумения. И нам они неподконтрольны».

Лена задрожала. Она тоже поняла, что Сэрафина говорила правду.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала она.

— То, что вы с Итаном никогда не сможете быть вместе. Не сможете пожениться и родить детей. У вас не будет будущего. Реального будущего. Я не могу поверить, что они скрыли от тебя такую важную информацию. Они держали вас с Ридли в неведении.

Лена повернулась к Мэкону.

— Почему ты не рассказал мне об этом? Ты же знаешь, что я люблю его.

— У тебя никогда не было друга — пусть даже из смертных. Никто из нас не думал, во что это выльется. Мы поначалу не понимали, как сильна твоя связь с Итаном. А затем стало слишком поздно.

Я слышал их голоса, но не хотел вникать в смысл слов. Значит, мы никогда не будем вместе? И не сможем быть близки?

Усилившийся ветер швырял в лицо холодные брызги дождя. Свирепые молнии полосовали небо. Гром гремел так сильно, что дрожала земля. Мы уже не находились в центре циклона. И Лена уже совсем не контролировала себя.

— Когда ты собирался рассказать мне об этом? — прокричала она сквозь шум ветра.

— После того, как ты объявишь себя.

Сэрафина поняла, что у нее появилась возможность склонить дочь на свою сторону, и немедленно воспользовалась ею.

— Лена, ты не поняла меня? Мы знаем способ. С его помощью вы с Итаном проживете полноценную жизнь. Если ты захочешь, вы поженитесь и заведете детишек.

— Лена, она не позволит тебе выйти замуж за Итана, — прокричал Мэкон. — Даже если подобный способ существует, твоя мать не разрешит тебе смешивать кровь чародеев с кровью смертных. Это одно из главных различий между темными и светлыми чародеями.

— Верно, но для Лены мы сделаем исключение. Потому что альтернатива предполагает наше уничтожение. Мы позволим ей соединиться с Итаном.

Она поморщилась и пожала плечами.

— Это все-таки лучше, чем умереть.

Мэкон не сдавался. Он все еще пытался склонить Лену на свою сторону.

— И ради Итана ты убьешь свою семью? Тетю Дель и бабушку? Рис и Райан?

Сэрафина наслаждалась собственным могуществом. Она протянула руки к Лене.

— После твоего превращения тебя они перестанут волновать. У тебя буду я! Твоя мать! У тебя останутся Итан и твой дядя. Разве ты не считаешь его самым важным человеком в своей жизни?

Лена закрыла глаза. Вокруг нее клубился туман. В воздухе снова завыли снаряды, выпущенные из пушек на Медовом холме. Я забыл, что нас могли убить в любой из перестрелок, которые велись этой ночью. Мэкон схватил Лену за обе руки.

— Она права. Если ты согласишься уйти во Тьму, ты не почувствуешь никаких угрызений совести. Потому что ты перестанешь быть собой. Эта Лена исчезнет. Сэрафина лукавит. Она не говорит тебе, что твои чувства к Итану изменятся. Через пару месяцев твое сердце настолько потемнеет, что Итан станет тебе безразличен. Акт объявления оказывает на природных фей невероятно мощный эффект. Впоследствии ты даже можешь убить Итана собственными руками. Да-да, ты будешь способна на такое зло. Ведь правда, Сэрафина? Расскажи своей дочери, что случилось с ее отцом.

— Лена, твой отец украл тебя и скрылся от меня. Чуть позже с ним произошел несчастный случай.

Лена пошатнулась. Одно дело — услышать об этом от чокнутой миссис Линкольн на заседании дисциплинарной комиссии. И совсем другое — узнать, что мать убила отца, из ее уст. Мне показалось, что Мэкон повернул ситуацию в свою сторону.

— Расскажи ей, Сэрафина. Объясни ей, каким образом ее отец сгорел заживо в доме, где ты устроила пожар. Мы все знаем, как ты любишь играть с огнем.

На лице Сэрафины появилась свирепая гримаса.

— Ты вмешивался в мою жизнь шестнадцать долгих лет. Я думаю, тебе пора успокоиться.

За спиной у Мэкона, буквально из воздуха, возник Охотник. Утратив человеческую форму, он принял естественный облик. Это был демон. Его блестящие черные волосы стали дыбом на загривке, как у взбесившейся собаки. Заостренные уши прижались. Он оскалился, потом исчез и через миг материализовался снова — уже на плечах у Мэкона. Все произошло с такой быстротой, что я не поверил своим глазам.

Мэкон схватил Охотника за куртку и швырнул его в сторону дерева. Я и не думал, что он обладал подобной силой. Его противник должен был врезаться в ствол, но он пробил его насквозь и, упав, прокатился кубарем несколько метров. В то же мгновение Мэкон исчез и появился уже в прыжке на Охотника. Он прижал его к земле, которая начала трескаться под ними. Охотник лег на землю, демонстрируя, что сдается. Однако когда Мэкон встал  и повернулся к Лене, его брат снова вскочил, улыбаясь. Я закричал, пытаясь предупредить об опасности, но меня никто не услышал. Вой ветра заглушил мои слова. Охотник зарычал и вонзил клыки в шею Мэкона.

Равенвуд, по-волчьи взвыв от боли, испарился в воздухе. Охотник, висевший на его плечах, тоже исчез. Через несколько мгновений они появились на краю поляны. Демон по-прежнему терзал клыками шею Мэкона. Что он делал? Пил кровь? Неужели такое возможно? Но что бы ни поглощал Охотник, это истощало Мэкона. Лена издала вибрирующий визг, от которого стыла кровь.

Охотник отбросил тело брата в сторону. Мэкон безвольно упал в грязь. Дождь забарабанил по его одежде. Со стороны холма прозвучал залп винтовок. Картечь засвистела в воздухе. Я пригнулся к земле. Стрелки, воссоздававшие битву на Медовом холме, медленно шли в атаку в направлении Гринбрайра. Побеждавшие конфедераты гнали прочь своих врагов.

Шум от залпов приглушил знакомое рычание. Страшила Рэдли помчался к Охотнику в попытке защитить хозяина. Но когда волк собрался прыгнуть на демона, перед ним возник клубок змей. Ларкин покачивался из стороны в сторону. Змеи шипели и скользили друг по другу. Страшила не понял, что рептилии были иллюзией, через которую он мог пробежать, и с лаем отскочил назад. Змеи отвлекли Страшилу, и это позволило Охотнику атаковать его. Демон исчез и появился позади волка. Еще через мгновение он со сверхъестественной силой прижал того к земле. Страшила попытался вывернуться из-под Охотника, но все усилия оказались напрасными. Демон был невероятно сильным. Он, словно тряпку, отшвырнул обмякшее тело волка. Верный Страшила упал в грязь рядом с Мэконом. Оба не подавали признаков жизни.

— Дядя Мэкон! — закричала Лена.

Охотник провел ладонями по лоснящимся волосам и бодро встряхнул головой. Ларкин вновь принял человеческий вид. Он снова стал парнем в кожаной куртке. Оба темных чародея напоминали наркоманов, принявших дозу. Ларкин посмотрел на луну и сверился с часами.

— Недолго осталось. Полночь приближается.

Сэрафина вытянула руки вверх, будто обнимала небо.

— Шестнадцатая луна на шестнадцатый год.

Охотник ухмыльнулся Лене и вытер с лица оставшуюся кровь.

— Добро пожаловать в семью.

Однако, насколько я понял, Лена не желала присоединяться к их семейству. Она поднялась на ноги. Ее покрытая грязью одежда промоют до нитки. Черные волосы развевались в воздухе. Лена пригибалась вперед и едва стояла на ногах под сильными порывами ветра. Со стороны казалось, что в любой момент она могла подпрыгнуть и умчаться в черное небо. Возможно, она действительно могла. Лично я не удивился бы такому повороту событий. Ларкин и Охотник молча отступили в тень и, настороженно глядя на Лену, встали по бокам Сэрафины. Та сделала несколько шагов. Лена приподняла ладонь.

— Остановись. Сейчас же!

Сэрафина и не думала следовать приказу. Лена сжала кулак. Огненный поток пробежал по высокой траве. Пламя заревело, отделяя мать от дочери. Сэрафина замерла на месте. Она думала, что Лена может манипулировать только ветром и дождем. Огненные чары застали ее врасплох.

— Как видишь, в отличие от прочих твоих родственников, я ничего не скрываю от тебя. Ты узнала от меня последствия выбора. Я говорю тебе правду. Ты можешь ненавидеть меня, но я твоя мать. И только от меня ты можешь получить желанный дар, о котором мечтаешь. Я могу обеспечить твое будущее со смертным человеком.

Полоса огня взвилась выше. Она начала распространяться в стороны, словно по собственной воле. Пламя окружило Сэрафину, Ларкина и Охотника. Лена мрачно рассмеялась. Ее смех был похож на хохот матери. Это заставило меня содрогнуться от ужаса.

— Не притворяйся такой заботливой, мама. Все мы знаем, какая ты дрянь. По этому поводу в нашем семействе нет разногласий.

Сэрафина сложила губы бантиком и подула, будто посылала воздушный поцелуй. Огонь изменил направление и, пробежав по траве, окружил Лену.

— Нельзя так плохо говорить о маме, дорогая. Заруби себе на носу.

Лена усмехнулась.

— Решила сжечь меня, как ведьму? Стандартно мыслишь.

— Если бы я хотела сжечь тебя, Лена, ты превратилась бы уже в угольки. Запомни, ты не единственная природная фея.

Ее дочь медленно шагнула вперед и сунула руку в пламя. Она даже не поморщилась. Я не заметил на ее лице никаких эмоций. Затем она подхватила огонь двумя руками и подняла сгусток пламени над головой. Она бросила этот ярко-красный шар прямо в меня. Пламя вонзилось в дуб за моей спиной и побежало по ветвям, как по сухой соломе. Когда огонь спустился вниз по стволу, я отбежал на несколько шагов, пытаясь вырваться из западни. Я ожидал, что натолкнусь на невидимую стену, но ее там не было. Ноги скользили по грязи. Я с трудом отбежал от горящего дерева и, оглянувшись, увидел рядом Линка. Дуб, у которого он прежде стоял, тоже пылал. Пламя поднималось к черному небу и распространялось по полю. Я метнулся к Лене — мне больше ничего не оставалось. Линк заковылял к своей матери. Лена и широкая полоса огня отделяли нас от Сэрафины, и это меня вполне устраивало. Я осторожно прикоснулся к плечу Лены, боясь напугать ее. Но она поняла, что это был я, и даже не оглянулась.

«Лена, я люблю тебя».

«Не говори ничего, Итан. Она может услышать нас. Похоже, она и раньше подслушивала».

Я посмотрел через поле, но стена огня скрыла Сэрафину и ее помощников. Они наверняка готовятся убить нас. Впрочем, в то мгновение меня это не волновало. Я снова был с Леной.

— Итан! Быстрее приведи Райан. Дяде Мэкону нужна помощь. Я не смогу долго удерживать их.

Едва Лена произнесла последнее слово, я побежал к краю сада. Как Сэрафина ни пыталась разорвать телепатический контакт между нами, голос Лены снова был в моем сердце и в моей голове. Я бежал по неровному полю, не думая ни о чем. Разве только о том, что близилась полночь. Эта мысль подгоняла меня еще больше.

«Торопись! Я тоже тебя люблю, Итан».

На табло мобильного телефона сияли цифры 23.25. Я заколотил кулаками в дверь Равенвуда, затем несколько раз нажал на полумесяц, вырезанный на балке выше косяка двери. Никакого результата. Очевидно, Ларкин как-то опечатал вход, блокировав доступ внутрь особняка. Я не знал, что делать дальше.

— Райан! Тетя Дель! Бабушка!

Мне нужно было привести Райан в Гринбрайр. Мэкон ранен. Лена могла оказаться следующей. Я понятия не имел, что могла натворить Сэрафина, оскорбленная отказом Лены. К крыльцу, спотыкаясь, подбежал Линк.

— Да где же Райан?!

— Она доктор? Мы должны помочь моей маме.

— Нет. Она... Короче, объясню тебе позже.

Линк сел на нижнюю ступень крыльца.

— Чувак, неужели это все реально?

Нужно было срочно что-нибудь придумать. Этой ночью Равенвуд превратился в неприступную крепость. Никто не мог пробраться в нее — по крайней мере, смертный. Но я должен был выполнить поручение Лены. Затем меня осенило. Я набрал номер женщины, которая без страха направилась бы в центр любого сверхъестественного урагана. Только она могла бы справиться с двумя темными чародеями и убийцей-инкубом. Я прислушался к телефонным гудкам.

— Никто не отвечает. Наверное, Эмма сейчас в госпитале. Сидит с моим отцом.

23.30. Я вспомнил еще об одной женщине, которая могла бы помочь. Хотя кто в такое время оставался бы на работе? Тем не менее я набрал номер Гэтлинской библиотеки.

— И Мэриан не отвечает. А она знала бы, что делать. Проклятье! Ведь она должна быть в библиотеке!

Линк вскочил на ноги.

— Все закрыто. Сегодня в Гэтлине праздник. Это же чертова битва на Медовом холме. Давай вернемся в безопасную зону и поищем врачей?

Я посмотрел на него, и будто молния, вырвавшись из его рта, попала мне прямо в голову.

— Это праздник, — повторил я за ним. — Все закрыто.

— Да, я так и сказал, чувак. Что будем делать?

Он места себе не находил.

— Линк, ты гений. Ты чертов гений!

— Я знаю, парень, но мы должны помочь моей маме.

— Ты на «битере»?

Он кивнул.

— Едем в город.

Через пару минут Линк уже заводил мотор. Тот поплевался для приличия, но в конце концов поймал зажигание. Из динамиков вырвалась песня «Святых роллеров». На этот раз они не произвели на меня впечатления. Я понял, что без чар Ридли их группа не представляла собой ничего особенного. Линк выехал на грунтовую дорогу и вопросительно взглянул на меня.

— Куда едем?

— В библиотеку.

— Ты же сказал, что она закрыта.

— В другую библиотеку.

Он кивнул, словно понял меня. Линк, как в старые времена, не сомневался в моих указаниях. «Битер» разбрасывал щебенку. Казалось, мы снова опаздываем на первый урок. Только на табло светились не те цифры. 23.40.

Когда мы остановились перед Историческим обществом, Линк даже не стал задавать вопросов. Я выбрался из машины, и он, выключив магнитолу, побежал за мной. Мы свернули за угол в темный двор одного из старейших зданий Гэтлина.

— Это не библиотека.

— Угу.

— Это ДАР.

— Верно.

— Которые тебе не нравятся.

— Угу.

— Моя мама приходит сюда каждый день.

— Точно.

— Чувак! Что мы здесь делаем?

Я шагнул к решетке и просунул через нее руку. Она прошла сквозь металл — точнее, через иллюзорную поверхность. Со стороны казалось, что моя рука была срезана почти до локтя. Линк схватил меня за плечо.

— Парень, наверное, Ридли что-то подмешала в мой напиток. Клянусь, твоя рука... Я только что видел, как твоя рука... Забудь. У меня галлюцинации.

Я вытащил руку из решетки и помахал ладонью перед его лицом.

— Успокойся, приятель. Этим вечером ты повидал немало чудес. Неужели ты думаешь, что это галлюцинация?

Я взглянул на часы. 23.45.

— Для объяснений нет времени. С этой минуты ничему не удивляйся. Сейчас мы спустимся в магическую библиотеку, где увидим всякие невероятные вещи. Если хочешь, вернись в машину. Так даже будет лучше.

Линк попытался вникнуть в суть моих слов, но, судя по всему, не преуспел в понимании.

— Ты идешь или нет?

Он посмотрел на решетку и без лишних слов просунул в нее руку. Его ладонь исчезла. Он глубоко вздохнул и вошел в дверной проем.

Пригнувшись под косяком, я начал спускаться по ступеням древней лестницы.

— Быстрее. Книга ждать не будет.

Линк нервно засмеялся и, споткнувшись, едва не упал на меня.

— Книга? Библиотека?

Когда мы спустились в темноту, на стене зажглись факелы, вставленные в металлические скобы. Я передал один из них Линку, другой взял себе и направился в глубь склепа. По мере нашего продвижения на стенах загорались все новые и новые светильники. Появились колонны, чьи тени подрагивали в мерцающем свете факелов. Над аркой я снова увидел слова: Domus Lunae Libri. Все было как в прошлый раз.

— Тетя Мэриан! Вы здесь?

Она похлопала меня по плечу. Я, едва не выпрыгнув из кожи, налетел на Линка. Он закричал и выронил факел. Огонь обжег мне ногу.

— Доктор Эшкрофт! Вы так напугали меня, что я чуть не обмочил штаны.

— Извини, Уэсли. Итан! Ты с ума сошел? Ты хотя бы подумал, кем является мать этого мальчика?

— Миссис Линкольн лежит на поле без сознания. Лене угрожает смертельная опасность. Мэкон ранен. Мне нужно попасть в Равенвуд. Я не могу найти Эмму. Я не могу пробраться внутрь Равенвуда. Мне нужно пройти через тоннели.

Я снова чувствовал себя маленьким мальчиком, а все вокруг шло кувырком. Разговаривая с Мэриан, я чувствовал себя так, будто говорил с мамой.

— Я ничего не могу сделать. Мне нельзя помогать тебе. Так или иначе, в полночь произойдет объявление. Мы не сможем остановить время. Я не могу спасти Мэкона или мать Уэсли. Мне запрещено вовлекаться в борьбу людей и чародеев.

Она посмотрела на Линка.

— Мне очень жаль, что твоя мама попала в беду. Поверь, Уэсли, это не говорит о моем неуважении к ней.

— Да, мэм.

Линк был повержен. Я покачал головой и, вытащив из скобы еще один факел, передал его Мэриан.

— Вы не поняли. Я не прошу у вас помощи или того, что не входит в обязанности библиотекаря.

— А что тогда?

Я посмотрел на нее и подмигнул одним глазом.

— Мне нужно доставить книгу в Равенвуд.

Я повернулся к ближайшему стеллажу и наугад вытащил книгу, опалившую мне пальцы. «Полное руководство по заклинаниям, отравляющим противника». Мэриан скептически взглянула на меня.

— Срок доставки — эта ночь?

— Да, ее нужно доставить немедленно. Мэкон просил меня принести ее в Равенвуд. До полуночи.

— Только библиотекарь знает схему тоннелей Lunae Libri. Единственный из всех смертных людей.

Она взяла книгу из моих рук.

— Хорошо, что я и есть такой библиотекарь.

Мы с Линком следовали за Мэриан по извилистым тоннелям Lunae Libri. В начале пути я считал дубовые двери, через которые мы проходили, но, когда счет перевалил за дюжину, что-то отвлекло меня. Тоннели походили на лабиринт, и каждый из них отличался от прочих. Сначала шли проходы с низкими потолками, где нам с Линком приходилось пригибаться. Затем по коридорам с такими высокими потолками, что иногда казалось, будто над нашими головами вообще нет свода. Мы словно оказались в иномирье.

Стены в старых проходах были необтесанными и ничем не примечательными. Более современные переходы напоминали коридоры в замках и музеях. Их украшали гобелены, древние карты в медных рамках и портреты магов, написанные маслом. При других обстоятельствах я обязательно прочитал бы надписи на латунных табличках под портретами. Возможно, это были знаменитые чародеи. И только одна вещь объединяла все пути — запах земли и времени. Несколько раз Мэриан доставала связку ключей, которую носила на поясе.

Мне казалось, что прошла целая вечность. Наконец мы добрались до нужной двери. Наши факелы почти выгорели. В тусклом свете я увидел надпись, вырезанную на верхней планке дверного косяка: «Особняк Равенвудов». Мэриан просунула ключ в железную скважину, и дверь открылась. Деревянные ступени вели в дом. По виду потолка я мог сказать, что это был первый этаж.

— Спасибо, тетя Мэриан,— сказал я, протягивая руку за книгой.— Мэкон получит ее в срок.

— Не так быстро, Итан. Я должна заполнить библиотечную карточку.

Она подмигнула мне.

— Не беспокойся о книге.

Я посмотрел на экран телефона. Там снова было 23.45. Я недоверчиво встряхнул головой.

— Разве такое возможно? Мы в это же время вошли в Lunae Libri.

— При полной луне время в подземелье идет по-другому. Неужели ты никогда не слышал об этом? Там, внизу, все немного иное, чем кажется на вид.

Мы поднялись наверх и прошли в гостиную. Равенвуд ничуть не изменился с тех пор, как я покинул его. Куски торта лежали на тарелках. На столе стояли чашки с чаем. У окна лежала груда неразвернутых подарков.

— Тетя Дель! Рис! Бабушка! Эй? Где вы все?

Они вышли из деревянных рам портретов. Тетя Дель стояла у лестницы, держа над головой медную лампу. В любую секунду она могла ударить ею Мэриан. Бабушка замерла в дверном проеме, защищая Райан руками. Рис пряталась под лестницей, сжимая нож для резки торта. Затем они заговорили — все в одно и то же время.

— Мэриан! Итан! Мы так встревожены. Лена исчезла. Когда мы услышали, как открылась дверь, ведущая в тоннели Подземелья, нам показалось...

— Ты видел ее? Она там?

— Вы видели Лену? Когда Мэкон не вернулся, мы почувствовали неладное.

— А Ларкин? С ним все в порядке?

Я посмотрел на них, покачал головой и, забрав лампу из рук тети Дель, передал ее Линку.

— Неужели вы думали, что лампа может спасти вас от Сэрафины?

Тетя Дель пожала плечами.

— Барклай поднялся на чердак, чтобы сделать оружие из трубок для занавесей. А лампа... Это все, что я нашла.

Я опустился на колени перед Райан. У нас оставалось всего лишь четырнадцать минут.

— Райан, помнишь, я потерял сознание и ты помогла мне? Мне нужно, чтобы ты сделала то же самое, но только в Гринбрайре. Дядя Мэкон и Страшила ранены.

Мне показалось, что Райан вот-вот заплачет.

— Страшилу тоже ранили?

Стоявший у лестницы Линк прочистил горло.

— И мою маму тоже. Я понимаю, что она была настоящей занозой, но может быть... Может быть, Райан поможет и маме?

— Мама Линка тоже нуждается в помощи.

Бабушка обняла Райан и ласково погладила ее по щеке. Поправив свитер и юбку девочки, она подтолкнула ее к Рис.

— Тогда быстрее в Гринбрайр. Мы с Дель пойдем с вами. Рис, останься здесь вместе с сестрой. Скажи отцу, что мы ушли.

— Бабушка, мне нужна Райан.

— Этой ночью я заменю ее.

Она взяла в руки свою сумку.

— Я не уйду отсюда без Райан.

Упрямство Арелии начинало раздражать меня. Слишком высоки были ставки.

— Нельзя брать на шестнадцатую луну необъявленного ребенка. Она может погибнуть.

Рис смотрела на меня как на идиота. Но откуда мне было знать их чародейские правила? Тетя Дель ободряюще похлопала меня по руке.

— Моя мать эмпат. Она чувствует силы других чародеев и может заимствовать их на какое-то время. Сейчас она забрала силы Райан. Эта подмена действует недолго. Но в течение часа моя мать способна исцелять людей не хуже Райан. Кроме того, ей позволено присутствовать при акте объявления. Поэтому, Итан, не спорь. Лучше поспешим в Гринбрайр.

Я посмотрел на часы. 23.49.

— Что, если мы опоздаем?

Мэриан улыбнулась и помахала мне книгой.

— Я никогда не делала доставок в Гринбрайр. Дель, ты сможешь найти дорогу?

Тетя Дель кивнула и поправила очки.

— Палимпсест отыщет любые пути. Даже самые старые и забытые. У меня больше проблем с новыми местами.

Она начала спускаться по ступеням к двери, которая вела в библиотечные тоннели. Мэриан и бабушка последовали за ней. Мы с Линком едва поспевали за ними.

— Эти пожилые леди умеют перебирать ногами, — задыхаясь, заметил Линк.

На этот раз мы оказались в небольшом, наполовину развалившемся проходе, потолок и стены которого поросли зеленовато-черным мхом. Возможно, мох покрывал и пол, но я не видел его в полумраке. Наши факелы едва освещали темное пространство. Поскольку мы с Линком шли последними, дым попадал нам в глаза, вызывая слезы. Чуть позже я почувствовал запах сгоревшей травы и понял, что мы приблизились к Гринбрайру. Очевидно, в потолке имелись крохотные отверстия во внешний мир.

— Пришли.

Тетя Дель закашляла от дыма и нащупала край прямоугольного отверстия, высеченного в каменной стене. Когда Мэриан отодрала слой мха, мы увидели дверь. Ключ библиотекаря идеально подошел к замку, хотя его не открывали полтора столетия. Дверь была сделана не из дубовых досок, а из камня. Я не поверил своим глазам, когда тетя Дель одним толчком открыла ее. Она остановилась на лестнице и поманила меня. Ее постукивание по запястью подсказало мне, что у нас было мало времени. Я пригнул голову под низким потолком и, вдохнув сырой воздух, начал подниматься по каменным ступеням. Выбравшись из тоннеля, я замер на месте. Передо мной стоял алтарь фамильного склепа, где раньше лежала «Книга лун». Я не ошибся. Это был тот самый каменный стол. И на нем, как прежде, лежал гримуар. Та самая книга, которая пропала этим утром из моего платяного шкафа.

Я понятия не имел, как она попала сюда. И времени на расспросы не осталось. Где-то рядом потрескивал огонь. Затем я увидел его. Прямо передо мной бушевал пожар, полный ярости, несущий хаос и разрушение. Он окружал склеп высокой стеной. Дым был таким густым, что я снова закашлял. От жара на руках скручивались волосы. Казалось, что это было видение, вызванное медальоном, или, хуже того, последний из моих кошмаров, где Лену пожирал огонь. У меня возникло чувство, что я теряю ее — что мой кошмар воплотился в реальность.

«Лена, ты где»?

«Помоги дяде Мэкону».

Ее голос, звучавший в моей голове, угасал. Я отмахнулся от дыма и взглянул на экран телефона. 23.53. Семь минут до полуночи. Мы теряли время. Бабушка схватила мою руку.

— Не стой столбом. Нам нужен Мэкон.

Мы с бабушкой рука об руку вбежали в огонь. Длинный ряд ив, который вел к кладбищу и саду, пылал, как бикфордов шнур. Кусты, дубовая поросль, карликовые пальмы, розмарин, лимонные деревья — все было объято языками пламени. На расстоянии прозвучали несколько последних пушечных выстрелов. Битва на Медовом холме завершалась, и я знал, что ее участники скоро устроят салют, как будто этот жалкий фейерверк мог сравниться с огненным шоу, которое бушевало здесь. Сад и поляну освещало зарево пожара. Пробившись через плотную стену дыма, мы с бабушкой приблизились к горевшим дубам. Мэкон лежал на том самом месте, где мы оставили его. Арелия склонилась над ним и приложила ладонь к его щеке.

— Он ослаблен, но теперь его жизни ничто не угрожает.

Страшила Рэдли, шатаясь, встал, но покачнулся и упал на живот рядом с хозяином. Мэкон с трудом приподнял голову. Я услышал его тихий шепот:

— Где Лена?

— Итан найдет ее. Отдыхай и набирайся сил. Я должна помочь миссис Линкольн.

Линк уже сидел около матери. Бабушка без лишних слов направилась к ним. Я осмотрелся по сторонам, пытаясь найти Лену. Куда все пропали? Я не видел ни Охотника, ни Ларкина, ни Сэрафину. Никого.

«Я здесь. Наверху склепа. У меня что-то с ногой».

«Держись, Лена. Я уже иду».

Передо мной бушевал огонь. Я заметил знакомую тропинку, которую помнил по прошлым посещениям Гринбрайра. Чем ближе я подбирался к склепу, тем сильнее становился жар огня. Мне казалось, что начинает отслаиваться кожа, но это были обычные ожоги. Я вскарабкался на торчавший из земли могильный камень, зацепился пальцами за край стены и подтянулся на руках. Крышу склепа украшала полуразрушенная статуя какого-то ангела. Я ухватился рукой за его лодыжку и выбрался на ровную площадку.

«Быстрее, Итан! Помоги мне!»

Поднявшись на ноги, я увидел перед собой Сэрафину. Она с усмешкой вонзила нож мне в живот. Настоящий нож — и прямо в мой живот. Это был конец сна, который мне не позволяли увидеть. Только теперь все происходило в реальности. Я чувствовал, как в меня вбили огненный кол. Я чувствовал каждый дюйм лезвия.

«Удивлен, Итан? Ты думал, что лишь Лена может быть на этом конце линии?»

Голос Сэрафины начал ослабевать, теряясь вдали:

«Пусть теперь попробует остаться в Свете...»

Погружаясь в темную бездну, я думал, что если бы меня вырядили в форму конфедератов, то получился бы новый Итан Картер Уот. Такая же смертельная рана... и даже тот же медальон в моем кармане. В принципе, я тоже дезертировал — правда, не из армии генерала Ли, а только из баскетбольной команды... Но зато я любил чародейку... как тот, другой Итан.

«Итан! Нет!»

Нет! Нет! Нет!

Крик застрял в моем горле. Я никогда не забуду, как падал Итан. Я не забуду улыбку моей матери. Блеск ножа и кровь. Кровь Итана! Такого не должно было случиться.

Ничто не двигалось. Ничто. Все замерло на своих местах, словно сцена в музее восковых фигур. Клубы дыма застыли в воздухе. Пушистые и серые, они не уплывали ни вверх, ни вниз, а просто висели в пустоте, как картонные декорации. Языки пламени, все еще прозрачные и горячие, ничего не поглощали и не издавали ни звука. Даже воздух оставался неподвижным. Секунды шли, но все оставалось по-прежнему.

Бабушка нагнулась к миссис Линкольн, протянув ладонь к ее щеке. Казалось, что кто-то нажал на «паузу» и перевел ход событий в режим «стоп-кадра». Линк стоял на коленях в грязи и, словно напуганный мальчик, держал руку матери. Тетя Дель и Мэриан, прикрывая платками лица, прятались от дыма на ступенях склепа. Дядя Мэкон лежал на земле. Рядом с ним растянулся Страшила. В нескольких шагах от них стоял Охотник. Прислонившись к дереву, он наслаждался видом своих поверженных противников. Ларкин замер, не успев добежать до Равенвуда. Его кожаная куртка дымилась. Как и можно было предсказать, он скрывался с места преступления.

Сэрафина... Моя мать сжимала в руке загнутый кинжал — древнюю вещицу, насыщенную темной энергией. Гримаса на ее лице источала ярость, возбуждение и ненависть. С лезвия стекала кровь. Капли замерли в воздухе над безжизненным телом Итана. Его рука свисала с края крыши. Он будто протянул ее мне. Как в нашем сне, но только наоборот. Не меня уносило из его объятий, а он уходил из этого мира.

Отмахнувшись от пламени и дыма, я подняла руки вверх. Мне хотелось прикоснуться к его пальцам, удержать любимого, не дать ему исчезнуть. Но, даже стоя на цыпочках, я с трудом дотягивалась до него. Итан, я люблю тебя! Не покидай меня, милый. Я не справлюсь без тебя с этой сворой темных чародеев.

Если бы в небе сияла луна, я увидела бы его лицо. Но луны не было. Единственный свет исходил от огня — замороженное зарево, окружавшее меня со всех сторон. Небо казалось абсолютно черным. Пустота снаружи и внутри. Я потеряла этой ночью все, что делало меня счастливой.

Задыхаясь от рыданий, я прижалась к каменной стене. Эти пальцы, свисавшие надо мной, больше никогда не коснутся моих волос. Милый Итан! Мне хотелось выкрикивать его имя, даже если он не слышит меня. Но и криков больше не осталось. Ничего не осталось, кроме нескольких слов. Я вспомнила заклинание Женевьевы из наших видений. Я вспомнила каждую строчку.

Кровь моего сердца,

Жизнь моей жизни,

Тело моего тела,

Душа моей души.

— Не делай этого, Лена Дачанис. Не торгуйся с «Книгой лун» и не начинай всей этой круговерти сначала.

Я открыла глаза. Передо мной в огне стояла Эмма. Мир вокруг нас по-прежнему был неподвижен. Я посмотрела на нее.

— Скажите, могут ли Великие оживить его?

— Нет, дитя. Не перекладывай на них свои дела. Они и без того уже помогли мне перенестись сюда.

— Что я должна сделать?

Эмма подошла и села рядом со мной — прямо в грязь.

— Ты все еще не знаешь, на что способна? Мелхиседек был прав. По крайней мере, в этом.

— О чем вы говорите?

— Я всегда твердила Итану, что однажды он проковыряет дырку в небе. Но сейчас мне стало ясно, что ты единственная, кому это по силам.

Я вытерла руками лицо, но слезы снова покатились по щекам. Когда они достигли губ, я почувствовала вкус сажи во рту.

— Мне придется уйти во Тьму?

— Еще рано говорить об этом.

— Или, может быть, я светлая?

— Нет. Было бы неправильно называть тебя светлой.

Я посмотрела на небо. Дым застилал деревья и небо. Луна и звезды исчезли из виду. Осталась лишь густая пустота. Пепел, дым, огонь и пустота.

— Эмма.

— Да?

— Где луна?

— Если ты не знаешь, детка, то я — тем более. Еще мгновение назад я видела твою шестнадцатую луну. Ты стояла под ней и смотрела на звезды, словно только Бог в небесах мог помочь тебе. Твои ладони были подняты, как будто ты держала небо. А затем все пропало.

— Что же будет с моим объявлением?

Эмма задумалась на несколько секунд.

— Я не знаю, что произойдет, если в полночь на твой шестнадцатый день рождения не будет луны. Насколько мне известно, этого прежде никогда не случалось. Но если не будет шестнадцатой луны, то и объявление не состоится.

Наверное, ее слова могли бы вызвать во мне чувство радости или облегчения. Но в моем сердце ныла беспробудная тоска.

— Значит, все кончилось?

— Не знаю.

Она встала и помогла мне подняться на ноги. Тепло ее сильных рук вернуло мне ясность мыслей. Словно мы обе знали, что нужно делать. Возможно, более века назад на этом самом месте Айви тоже помогла Женевьеве принять решение.

Открыв потрескавшуюся обложку «Книги лун», я без труда нашла страницу с нужным заклинанием.

— Ты знаешь, что это против природы? Ты знаешь, что твои действия повлекут за собой последствия?

— Я знаю.

— Тебе известно, что нет никаких гарантий успешного результата? В прошлый раз это закончилось очень плохо. Но не волнуйся. Я позвала не только Великих, но и мою прапрапрабабушку Айви. Вместе они помогут нам.

— Эмма. Помогите мне, пожалуйста. У меня нет другого выбора.

Посмотрев мне в глаза, она кивнула.

— Я знаю, что никакие слова не удержат тебя от задуманного. Потому что ты любишь моего мальчика. Я тоже люблю его. Поэтому ты можешь рассчитывать намою помощь.

Ко мне пришло понимание.

— Так вот почему вы принесли сюда «Книгу лун»!

Эмма медленно кивнула. Она протянула ко мне руку и вытащила из-под ветровки Итана, которую я все еще носила, ожерелье с золотым плетеным кольцом.

— Оно принадлежало Лиле. Если мальчик подарил его, значит, он души в тебе не чаял.

Итан, я люблю тебя. Не покидай меня.

— Любовь — мощная штука, Лена Дачанис. С любовью матери шутки плохи. Я уверена, что Лила тоже нам поможет.

Она сорвала ожерелье с моей шеи. Я почувствовала боль в том месте, где цепочка врезалась в кожу. Эмма надела золотое кольцо на мой безымянный палец.

— Ты понравилась бы Лиле. Ты обладаешь силой, которой не было у Женевьевы, когда она взялась за древний гримуар. В тебе живет любовь двух почтенных семейств.

Я закрыла глаза, чувствуя на пальце холодный металл.

— Надеюсь, ты права.

— Подожди.

Эмма протянула мне медальон Женевьевы, все еще завернутый в платок. Когда она успела вытащить камею из кармана Итана?

— Это для напоминания о том, что ты уже получила проклятие.

Она встревоженно вздохнула.

— Обычно дважды не наказывают за одно и то же преступление.

Она положила медальон на «Книгу лун».

— На этот раз мы все сделаем правильно.

Она сорвала со своей шеи потертый амулет и положила его на гримуар рядом с медальоном Женевьевы. То был маленький золотой диск, который был похож на старую монету.

— Пусть силы Лилума знают, что, обидев моего мальчика, они будут иметь дело со мной.

Она закрыла глаза. Я тоже закрыла веки и, прикоснувшись к странице руками, начала нараспев произносить заклинание — сначала медленно и тихо, затем все громче и громче:

CRUOR PECTORIS MEI, TUTELA TUA EST.

VITA VITAE MEAE, CORRIPIENS TUAM, CORRIPIENS MEAM.

Мой голос наполнился уверенностью. Эта вера произрастала из абсолютного безразличия к своей судьбе. Меня не волновало, умру ли я или буду жить.

CORPUS CORPORIS MEI, MEDULLA MENSQUE,

ANIMA ANIMAE MEAE, ANIMAM NOSTRAM CONECTE.

Я адресовала слова к застывшему ландшафту, хотя меня могла услышать только Эмма.

CRUOR PECTORIS MEI, LUNA МЕА, AESTUS MEUS.

CRUOR PECTORIS MEL FATUM MEUM, MEA SALUS.

Эмма обняла меня, взяла мои дрожащие руки в свои сильные ладони, и мы произнесли заклинание вместе — на этот раз на языке Итана и его матери Лилы, на языке дяди Мэкона и тети Дель, Эммы и Линка, маленькой Райан и тех, кто любил нас с Итаном. Речитатив заклинания напомнил мне песню. Песню любви к Итану Лоусону Уоту, пропетую двумя женщинами, которые обожали его больше всех других людей на свете. Эта потеря стала бы неописуемо трагической, если бы мы потерпели неудачу.

КРОВЬ МОЕГО СЕРДЦА — ЗАЩИТА ТВОЯ.

ЖИЗНЬ МОЕЙ ЖИЗНИ, ЗАБИРАЯ ТВОЮ, ЗАБИРАЕТ И МОЮ.

ТЕЛО МОЕГО ТЕЛА, КОСТНЫЙ МОЗГИ УМ,

ДУША МОЕЙ ДУШИ, СВЯЖИ НАШИ ДУШИ.

КРОВЬ МОЕГО СЕРДЦА, МОЯ ЛУНА, МОЙ ПРИЛИВ.

КРОВЬ МОЕГО СЕРДЦА, МЕНЯЮ СВОЮ СУДЬБУ НА ЕГО

СПАСЕНИЕ.

А затем в меня попала молния. Белый свет поглотил Эмму, склеп и гримуар. По крайней мере, мне так показалось. Но вскоре я вспомнила, что в наших видениях так же чувствовала себя и Женевьева. Эмму отбросило к стене склепа. Она ударилась головой о камень.

Я чувствовала, как электрический ток разрывает мое тело на части. Мне было все равно. Я не боялась смерти и знала, что если умру, то, по крайней мере, буду с Итаном. Мы навсегда останемся вместе. Я только сейчас поняла, как сильно любила его. Плетеное кольцо Лилы сжимало мой палец — так же сильно, как его объятия. От тоски жгло глаза. Куда бы я ни смотрела, везде лучился золотистый свет. Казалось, что он исходит из меня.

Я услышала шепот Эммы:

— Мой мальчик.

Повернувшись к Итану, я увидела его неподвижное тело, омытое, как и все вокруг, золотистым сиянием. Меня охватила паника. Я посмотрела на Эмму.

— У нас не получилось?

Она прислонилась к каменной стене и закрыла глаза. Я вновь закричала:

— У нас не получилось!

Рухнув на колени в грязь, я приподняла голову. На небе снова сияла луна. Я простерла к ней руки. Вместо крови по моим венам заструилось пламя ярости. Волны гнева, не находя выхода, окутали меня плотной вуалью. Я чувствовала, как они пожирают меня. Мне стало ясно: если я не выпущу ярость наружу, она уничтожит меня.

Охотник, Ларкин и Сэрафина. Хищник, трус и мать-убийца, которая мечтала поработить свою дочь. Кривые, сучковатые ветви моего семейного древа. Как я могла объявить себя, когда они уже погубили то единственное, что было важно для меня? Пламя хлынуло через мои руки и превратилось в яркую карающую молнию. Я знала, куда она обрушится, — знала еще за миг до того, как выпустила ее. Три точки на моем телепатическом компасе без путеводного севера. Трезубец молнии взорвался огненными шлейфами, одновременно поразив три цели — тех людей, которые этой ночью отняли у меня любимого человека. Я попыталась отвернуться, но не смогла. Неподвижная фигура моей матери, красиво подсвеченная лунным светом, вспыхнула огнем, как спичка. Я опустила руки, затем вытерла пепел с лица. К тому времени, когда я вновь посмотрела на мать, она исчезла.

Они все исчезли.

Пошел дождь. Мои глаза привыкли к золотистому сиянию. Я видела, как струи ливня проносились по дымившейся траве, кустам и поросли дубов. Никогда до этого мгновения я не видела мир с такой ясностью и четкостью. Мой взгляд потянулся к склепу — точнее, к Итану. Но его тело исчезло. Вместо Итана я увидела другого человека. Дядю Мэкона. Кто мог поменять их тела ? Я повернулась к Эмме. Она тоже не знала ответа. Ее глаза расширились от испуга.

— Эмма, где Итан? Что случилось?

Она молчала. Мне показалось, что Эмма лишилась дара речи. Она завороженно смотрела на тело Мэкона.

— Вот уж не думала, что все так закончится, Мелхиседек, — прошептала Эмма — После всех тех лет, в течение которых мы держали мир на наших плечах.

Она разговаривала с ним, как будто дядя мог слышать ее. Голос Эммы оборвался тонким всхлипом.

— Как я буду теперь нести эту ношу одна?

Я схватила ее за плечи, и она впилась ногтями в мои ладони.

— Эмма, что происходит?

Она подняла глаза и, встретив мой взгляд, перешла на шепот:

— Нельзя получить дар от «Книги лун», не дав ей что-то взамен.

Слезы покатились по ее морщинистым щекам.

Не веря ее словам, я упала на колени рядом с дядей Мэконом. Мои пальцы коснулись его гладко выбритого подбородка. В прошлом я всегда ощущала при этом приятную теплоту, которую он собирал из сновидений и грез обычных людей. Но не сегодня. Сегодня его кожа казалась холодной как лед. Холодной, как это бывает у покойников. Нельзя получить дар от «Книги лун», не дав ей что-то взамен.

— Нет... Пожалуйста, нет!

Я погубила дядю Мэкона. И я не объявила себя — не выбрала, идти ли мне в Свет или во Тьму. Однако я убила его.

Ярость начала стеснять мою грудь. Ветер выл в ветвях деревьев, сплетая вихри в пелене дождя. Он будто выражал мои эмоции. Он будто горевал со мной, как старый верный друг. «Книга лун» провернула какую-то ужасную сделку, о которой я не просила. Затем ко мне пришло понимание. Значит, это торг! И если дядя Мэкон занял место мертвого Итана, то, может быть, Итан жив?

Я вскочила на ноги и осмотрелась по сторонам. Замороженный ландшафт озарялся золотистым сиянием. Я увидела Итана на траве рядом со Страшилой — на том месте, где раньше лежал дядя Мэкон. Подбежав к нему, я потрогала его лоб. Он был холодным. Итан умер, и ради него я погубила дядю Мэкона. Что я наделала? Какая потеря! Сразу два любимых человека! Упав на грудь Итана, я зарыдала. Слезы катились по щекам и капали на его ладонь. Я прижалась к ней лицом. Мне вспомнилось то время, когда он отказывался принять мою судьбу. Отказывался сдаться, распрощаться навеки. Теперь пришла моя очередь...

— Я не хочу прощаться с тобой. Я не скажу этих слов!

И тут, словно шепот в поле выжженной травы, до меня донеслось... Нет-нет, я сначала почувствовала это. Пальцы Итана импульсивно сжались и разжались в поиске моей руки.

— Лена?

Я едва услышала его. А потом улыбнулась сквозь слезы и поцеловала его ладонь.

— Ты здесь, Лена Бина?

Сплетая наши пальцы, я поклялась не выпускать их никогда. Мой взгляд скользил по небу и тучам. Дождь барабанил по лицу, смывая черный пепел.

— Я здесь.

— Не уходи.

— Я никогда не уйду от тебя. И ты никуда не уйдешь.

 

12.02

ЗАВЕРШАЮЩИЙ АККОРД

Я посмотрел на экран телефона. Он был разбит. Цифры показывали 23.59. Но я знал, что время перевалило за полночь. Несмотря на ливень, в небе расцветали гроздья фейерверка. Битва на Медовом холме завершилась до следующего года. Я лежал на грязной траве под струями дождя и смотрел на купола салюта в темном небе. Ветер быстро рассеивал разноцветные огни, сметая их с клубившихся туч. И что-то похожее творилось с моими мыслями. Наверное, я упал и ударился головой, а возможно, и другими частями тела. Живот, бедро и вся левая сторона болели так, что подступала тошнота. Эмма точно убьет меня, когда я вернусь домой в таком жалком виде.

Мне помнилось, что я пытался ухватиться рукой за статую ангела на крыше склепа. Затем провал памяти, и в следующий миг я уже лежал на траве. Наверное, кусок статуи отломился, когда я ухватился за него, и я упал. Похоже, Линк перетащил меня сюда, подальше от огня. Полнейший нокаут. Последние полчаса я провел в беспамятстве.

Я не мог понять, почему Мэриан, бабушка и тетя Дель рыдают рядом со склепом. Не подозревая ничего плохого, я приковылял туда. Это был настоящий шок. Я увидел мертвого Равенвуда. Не знаю, возможно, Мэкон всегда принадлежал к царству мертвых, но теперь он точно умер. Лично я не сомневался в его гибели. Лена рыдала над неподвижным телом дяди. С его мокрой одежды стекали струйки дождевой воды. Мэкон, мокрый от дождя! Я впервые видел это.

На следующее утро мне удалось сложить воедино картину тех событий, которые произошли минувшей ночью. Из всех чародеев погиб только Мэкон. Очевидно, после того как я потерял сознание, Охотник расправился с ним. Бабушка сказала мне, что сны не так питательны, как кровь. Я думаю, Мэкон вообще не имел никаких шансов в схватке с Охотником. Но это не остановило его от сражения с сильным противником. Он всегда говорил, что пойдет на все ради Лены. В конечном счете он оказался человеком слова.

Все остальные почти не пострадали, по крайней мере физически. Тетя Дель, бабушка и Мэриан вернулись в Равенвуд. Скуливший Страшила тащился за ними, как потерянный щенок. Тетя Дель не могла понять, почему Ларкин уехал из города, не предупредив ее об этом. Мы не знали, как сказать ей, что в ее семье имелось не одно, а два плохих семени. Никто не осмелился сообщить ей правду.

Миссис Линкольн ничего не помнила. Пытаясь успокоить мать, Линк выдумал довольно интересную историю. Ей хотелось понять, что она делала на поле Гринбрайра в своих юбках. И конечно, она была потрясена, обнаружив себя в компании семейства Равенвудов. Тем не менее миссис Линкольн держалась в рамках приличия, пока сын сопровождал ее к «битеру». У Линка тоже возникло много вопросов, но мы договорились отложить наш разговор до урока алгебры. Нам обоим предстояло переделать кучу дел. И лучше было дождаться момента, когда ход событий вернется в нормальное русло.

Что касается Сэрафины... Она, Охотник и Ларкин исчезли. Я понял это, когда ко мне вернулось сознание. По пути в Равенвуд Лена едва держалась на ногах от горя и усталости. Я не стал расспрашивать ее о темных чародеях. На мои вопросы бабушка Арелия сказала, что Мэкон и все их семейство недооценивали силу Лены как природной феи. Ей удалось каким-то образом блокировать влияние луны и избежать объявления. Сэрафина, Охотник и Ларкин, растеряв свои козыри, бежали из города. Впрочем, Лена не подтвердила эту версию. Она вообще почти не говорила.

Я заснул на полу в ее комнате. Наши пальцы по-прежнему были переплетены. Когда я проснулся, она уже успела куда-то уйти. Стены ее комнаты пестрели от надписей. Ни одного дюйма белой поверхности под черными чернилами. Но одна стена, противоположная окну, отличалась от других, хотя тоже была исписана от потолка до пола. Просто легкий девичий почерк исчез. Прикоснувшись к стене, я почувствовал весомость слов. Похоже, она писала их всю ночь.

Мэкон — Итан

Опустив голову на его грудь, я плакала, потому что он так красиво жил, потому что смерть его была такой несправедливой.

Океаны слез высохли. Пустыня эмоций.

Счастье и печаль. Темный свет горяи радостиомывает меня, проносясьчерез жизнь. Я слышу звуки, но не понимаю слов. Нет, понимаю! Звук был мной. Какое-то мгновение я чувствовала все — и не чувствовала ничего. Во мне сломалось что-то. Я разбита.

Нет, спасена! Когда я потерялавсе, мне отдали многое.

Что-то в сердце угасло, а что-тородилось.

Теперь язнаю, что девочка во мне ушла и кем бы яни стала, мне уже никогда не быть прежней. Это путь. Вот как кончается мир — шепотом, ане грохотом взрывов.

Объяви себя сама, объяви себя сама, объяви себя сама.

Все сплелось:благодарность, ярость,любовь, отчаяние, надежда и ненависть. Новорожденный лист не зелен — золотист. Все зеленое зыбко. Не пытайся спорить; все зеленое зыбко.

Т.Элиот. Роберт Фрост. Буковски. Я узнал некоторые строки, написанные на стене. Но Лена изменила слова Роберта Фроста, что было не похоже на нее. «Все золотое зыбко» — вот как говорилось в стихотворении. Она написала «зеленое». Возможно, теперь это казалось ей правильным.

Я спустился в столовую, где тетя Дель и бабушка шептались о приготовлениях к похоронам. Такие же тихие голоса и разговоры были, когда умерла моя мама. Ужасные воспоминания. Сколько слез и горя, сколько суеты всех этих теть и бабушек, которые планировали мероприятия, звонили родственникам, говорили каждому, что делать и чего не делать, пока мне самому не захотелось в гроб. Хотя были и другие возможности — посадить лимонное дерево, пожарить помидоры или поставить памятник на могиле.

— Где Лена? — громко спросил я.

Тетя Дель испуганно подпрыгнула на стуле. Бабушка даже глазом не моргнула. Эту женщину ничто не могло напугать.

— Разве она не у себя?

Тетя Дель засуетилась. Бабушка спокойно налила себе еще одну чашку чая.

— Итан, я думаю, ты знаешь, где она.

Я уже знал.

Лена лежала на крыше склепа — там, где мы нашли Мэкона. На ней была все та же испачканная одежда с прошлой ночи. Она смотрела на серое утреннее небо, и по ее щекам текли слезы. Я не знал, куда они дели тело Равенвуда. Но на ее месте я тоже пришел бы сюда. Чтобы находиться рядом с ним — пусть даже и без него. Лена не повернулась ко мне, хотя тут же почувствовала мое присутствие.

— Я наговорила ему столько гадких слов... Мне никогда не вернуть их назад. Наверное, он не знал, как сильно я любила его.

Я лег рядом с ней на грязные каменные плиты. Мое тело ныло от боли. Я посмотрел на ее спутанные черные локоны и мокрые щеки. Слезы оставляли дорожки на ее лице, но она не вытирала их. Я тоже не вытирал.

— Он умер из-за меня.

Она не мигая смотрела на облачное небо. Мне хотелось поднять ей настроение, но я понимал, что не найду для этого слов. Поэтому я молча расцеловал все пальцы на ее руке. Затем, прикоснувшись губами к металлу, я с удивлением посмотрел на золотой плетеный венок, который раньше носила на цепочке моя мама. Лена надела кольцо на палец. Я приподнял ее руку.

— Мне было страшно потерять его. Прошлой ночью я случайно порвала цепочку.

Над нами проносились темные облака. Конечно, это было не последнее ненастье в нашей жизни. Я потянулся к ней, и она охотно перебралась в мои объятия.

— Мне кажется, что я уже никогда не смогу любить тебя больше, чем сейчас. И никогда не смогу любить тебя меньше, чем в это мгновение.

Судя по серому небу, мы находились в тихом пространстве между двумя циклонами — между той бурей, которая навсегда изменила наши жизни, и новой, приближавшейся к нам.

— Это обещание?

Я сжал ее руку.

«Ты не уйдешь от меня?»

«Никогда».

Наши пальцы сплелись, она повернула голову, и я, взглянув в глаза Лены, заметил, что один ее глаз был зеленым, а другой — красновато-коричневым. Почти золотистого цвета.

В полдень я отправился домой. Дорога показалась мне вдвое длиннее. По синему небу тянулись золотые и темно-серые полосы. Давление нарастало. Через пару часов должна была грянуть буря. Я чувствовал печаль и горе Лены. Я знал, что буря будет сильной. И она, обрушившись на Гэтлин, затмила собой все предыдущие ненастья. В сравнении с ней ураган выглядел весенним дождиком.

Тетя Дель предложила подвезти меня домой, но я отказался. Мне хотелось пройтись. Все мои кости ныли и болели. Тем не менее я пошел пешком, надеясь прочистить голову от мрачных мыслей. Сунув руку в карман, я почувствовал знакомый комок. Медальон, завернутый в платок. Нам с Леной нужно было зарыть его в могилу другого Итана Уота. Так попросила Женевьева. Возможно, это принесет ему покой. Мы многим были обязаны этой паре.

Прошагав по хрустящему гравию, я снова оказался на развилке дороги. До встречи с Леной поворот к Равенвуду меня пугал. В ту пору я понятия не имел, какими бывают настоящий страх и безоглядная любовь. Невероятно!

Я шел мимо полей по трассе номер девять и вспоминал ту первую поездку под проливным дождем. Боже мой! Я запросто мог потерять отца и никогда не встретить Лену. Она изменила всю мою жизнь. Как описать это чувство? Когда я открывал глаза и видел ее перед собой, меня переполняло счастье. Какими мы были счастливыми... пока не умер Мэкон. Я подумал о Мэконе, о его аккуратно обернутых книгах, об идеально выглаженных рубашках и великолепном самообладании. Я знал, как Лене будет трудно без него. Мне тоже хотелось услышать его голос — хотя бы еще один раз. Я помнил, как после гибели мамы мне не хватало заботы и любви. Теперь я постараюсь дать все это Лене. В принципе, получив недавно сообщение от мамы, я не верил, что Мэкон ушел в другой мир. Вполне вероятно, он был где-то рядом и с улыбкой наблюдал за нами. Он пожертвовал собой, защищая Лену. Правильные поступки никогда не бывают легкими. Никто не знает этого лучше, чем Мэкон.

Я посмотрел на небо. Серые завихрения туч уже врывались в голубое пространство, имевшее тот же оттенок, что и потолок моей спальни. Неужели именно такая голубизна не давала шмелям строить гнезда? Неужели они думали, что это небо? Какое безумие! Вот что значит смотреть и не видеть.

Я вытащил из кармана айпод и обнаружил в списке новую песню. Мои губы растянулись в улыбке. «Семнадцать лун». Я включил ее.

Семнадцать лун, семнадцать лет,

В ее глазах и Тьма, и Свет.

Что вверх возьмет, не угадаешь.

В семнадцать лег ты все узнаешь.

 

БЛАГОДАРНОСТИ

Для первого наброска «Прекрасных созданий» нам понадобилось три месяца. Написание книги оказалось самым легким этапом работы. Правка текста была намного труднее и потребовала помощи многих людей. Вот семейное древо «Прекрасных созданий».

Рафаэль Саймон и Хилари Рейл — те люди, которые увидели текст раньше, чем в нем можно было что-то увидеть.

Сара Берне из «Гернерт компани», потрясающий литературный агент, которая работала с нами с самого начала.

Кортни Гейтвуд из «Гернерт компани», агент 007, который довел этот проект до завершения.

Дженнифер Хаит и Джули Скейна — маленькая безжалостная редакционная команда, которая заставляла нас потеть и плакать до тех пор, пока мы не выполнили свою работу как следует.

Дейв Кэплан, наш талантливый дизайнер, который нарисовал дорогу в Равенвуд именно так, как мы ее себе представляли.

Мэтью Чапек, переделавший нашу доморощенную латынь в настоящий язык древних мыслителей.

Алекс Хернер, фотограф, о котором мечтают все звезды (он без всяких чар изобразил нас красивыми и стильными). Наши родственники из Северной Каролины (особенно генеалогист Хейвуд Эйнсли Эрли), которые помогли нам с семейными древами.

Анна Гэтлин Хэрмон, наша любимая дочь Конфедерации, одолжившая нам девичью фамилию.

И конечно же, наши первые читатели:

Ханна, Алекс С., Тори, Иветт, Саманта, Мартина. Джойс, Оскар, Дэвид, Эш, Вирджиния, Жанх2, Керри, Дэйв, Мэделин, Филлип, Дерек, Эрин, Руби, Аманда и Маркое, чье стремление узнать о дальнейших коллизиях сюжета радикально ускорило написание текста.

Эшли (прообраз юной вампирши), Сьюзен, Джон, Роберт, Селеста, Бартон и Мэр, которые не давали нам скучать во время работы.

Мэй и Эмма, которые, несмотря на свои 13 и 15 лет, помогли нам придумать значительную часть окончания книги.

Кэт П., Ник и Стелла Дж., засыпавшие каждый вечер под стук наших лэптопов.

И конечно, Алекс и Льюис, которые, смирившись с кучей бед, затыкали все дыры в хозяйстве и делали все, чтобы Вселенная не упала на наши головы.