С того момента, как мы оставили за спиной родину Бона, прошло девять до ужаса скучных дней. Дороги и бездорожье, чистое поле и редкие деревеньки, комары и мухи… Ей-богу, у меня иногда бывало больше приключений в течение получаса похода за пивом!

Нет, кое-что, конечно, случалось. Ну, например, в один из дней, когда мы проезжали по перелеску, некий наглый тигропард изрядных размеров непонятно с чего решил, что три человека и три драконозавра чудо как хороши для его позднего завтрака. И ладно бы еще он ограничился только умозаключением. Куда там! У зверюшки, естественно, хватило самоуверенности (или не хватило ума?) на то, чтобы попробовать, так ли это на самом деле. Как и следовало ожидать, сие окончилось для нее весьма плачевно.

Бон, который, как оказалось, ужасно ловко управлялся с арканом, мигом накинул милому котенку крепкую петлю на шею. Разумеется, сил тигропарду хватило бы на то, чтобы выдернуть из седла и двоих таких, как наш игрок, но парень тоже был не лыком шит. Он предусмотрительно затянул свободный конец веревки на передней луке седла, а Забияку, да еще с седоком и поклажей на спине, так просто с места не сдвинешь. Так что пока остановленный на половине прыжка тигропард ревел и пытался жестоко искусать воздух, я подобрался сзади и как следует треснул его по затылку, лишив последних, и без того куцых, мозгов.

Вторая история произошла ночью. Мы спали сном праведников, пока прямо у нас под ухом не раздались рев и визг, переполошившие, должно быть, всю живность в округе. Мы вскочили, лихорадочно соображая, кто на кого напал и чем это нам лично грозит. Впрочем, скоро все прояснилось, приняв неожиданно комический оборот. Оказывается, Забияка попытался крутануть амуры с Лакой, за что получил по шее и от нее, и от Изверга. К чести скакуна Бона можно добавить, что урок он усвоил и больше не нарывался; я в душе был страшно горд за своего приятеля.

Но все же было смертельно скучно. Я, разумеется, никогда не стремился самостоятельно искать что-нибудь эдакое на собственное седалище, да и впредь собираюсь придерживаться этого правила, но всему же есть предел! Когда же хоть что-нибудь произойдет, о боги милостивые и не очень?!

Не знаю, есть ли эти самые боги, или нет (лично я пока ни с одним не встречался), но кто-то меня определенно услышал и воздал, как говорится, по запросам. Не понимаете, говорите? А что там понимать-то? На десятое утро со дня исхода из Геймса наша компания вступила под кроны Лохолесья.

Что? Вы там никогда не были? Охотно верю. Лохолесье — такое место, куда туристические караваны уж точно не водят. И правильно делают, кстати говоря. Мне вот хватило одного единственного визита под сии девственные кроны, чтобы раз и навсегда понять — мы с ними не созданы друг для друга. И вовсе не из-за того, что я сноб, как вы, должно быть, подумали. Нет, я решительно ничего не имею против леса… Ну, спасибо, спасибо, очень польщен. Но все равно: ежели лес нормальный, то его Лохолесьем не назовут. Это так же верно, как и то, что моя матушка нарекла своего сыночка Сэдриком!

Вы, небось, думаете: «И чего он нас пугает? Сам-то пока ничего особенного не рассказал, а только ходит вокруг да около…». Это я вас подготавливаю, так сказать. Ну а коли готовы, перехожу к сути.

— М-да… — глубокомысленно протянула Глори, пытаясь рассмотреть хоть какое-то подобие дороги среди деревьев. — Не знаю, как вам, мальчики, а мне почему-то кажется, что это будет неплохой тренировкой перед Спящими Дубравами.

— Верно! — чихнул Бон, отлепляя от носа клочки вездесущей паутины. Между прочем, сэр Андерс Гансен, который, во-первых, составил самый полный на сегодняшний день бестиарий, а во-вторых, пропал во время экспедиции в Спящие Дубравы, говорил почти то же самое. Кстати, он писал, что встретил в самом центре Лохолесья совершенно необыкновенное человекоподобное существо…

— …которое было очень большим и очень волосатым, — с восторгом подхватил я. — Существо это сидело на огромном корявом пне, подперев могучей рукой щеку, точно какой-нибудь король на троне. Именно поэтому поляна с пнем в центре Лохолесья так и зовется с тех пор: Лохотрон. При виде исследователей существо подняло голову и издало протяжный звук «ы-ы-ы», а потом величественно удалилось в чащу. Гансен долго раздумывать не стал, и с присущей ему прямотой нарек его Большим Волосатым Ы!

— Откуда ты только… — больше по привычке начала Глори, но внезапно оборвала фразу и с подозрением посмотрела на меня: — Надеюсь, что ты не станешь утверждать, что участвовал и в экспедиции Гансена? Она, если мне не изменяет память, была лет сорок назад.

— Сорок четыре, — гордо поправил ее я. — Нет, конечно ты права. Просто в детстве моей любимой книгой было его «Великое путешествие за Знанием». Великолепный во всех отношениях, кроме названия, труд. До сих пор помню многие куски наизусть.

Девушка наморщила носик:

— Ладно, Большой Волосатый Ы — это, конечно, превосходно, но я надеюсь, вы не слишком обидитесь на меня, если мы не пойдем его разыскивать.

— Да нет, что ты, — усмехнулся Бон. — Мы просто не забудем этого до конца дней.

Принцесса лучезарно улыбнулась и послала парню воздушный поцелуй. Дать ему в морду, что ли?..

— Это я к чему клоню, Сэд, — продолжала Глори, оторвав меня от кровожадных дум, — твой разлюбезный сэр Андерс в своей книжке описывал только местных чудищ?

— Ну, вообще-то главной целью его был бестиарий… — с некоторой толикой мстительности протянул я. — Но Андерс Гансен не был бы самим собой, если бы не описал подробно весь свой путь. Страницах эдак на пятидесяти, если я ничего не путаю. Кстати, он входил в лес примерно с той же стороны, что и мы.

— Именно это я и надеялась от тебя услышать, — теперь уже теплая улыбка, от которой я неминуемо завилял бы хвостом, коли он у меня был, предназначалась мне и только мне. Нет, жизнь все-таки прекрасна!

— Так вперед!

Я и в первое свое посещение Лохолесья (тешил одного сверхбогатого бездельника, которому не хватало в жизни острых ощущений) понял, почему сэр Андерс получил львиную долю материалов для своего бестиария именно тут. И это несмотря на то, что тогда «поисково-развлекательный» отряд всего два часа ехал по самой кромке, не забираясь в чащу. Сейчас же нам была представлена прекрасная возможность оценить все прелести «заповедной лесной тишины». Не знаю, какой поэт первый применил в своих виршах эту метафору, и слава богам. Не хватало мне еще знать поименно всех идиотов!

Как бы там ни было, а концерт, царящий в Лохолесье, тянул даже не на один бестиарий, а на добрый их пяток. Каждую минуту тут кто-нибудь взрыкивал, вскрикивал, всхрюкивал, храпел, пыхтел, сопел, урчал, мурчал, фырчал, шипел, сипел, свистел, жужжал, зевал, трещал и прочими ста сорока восемью способами нарушал вышеозначенную «заповедную тишину». А в редкие промежутки обязательно падало сгнившее или засохшее дерево, шелестели кусты и травы, а нет — так журчала или чавкала под чьими-то конечностями болотная вода.

К чести моих спутников могу сказать, что они достаточно быстро привыкли к этой лесной разноголосице и даже спорили о том, какое именно существо из описанных Гансеном издало тот или иной звук. Тем не менее, все держали оружие под рукой и были настороже, а я в который раз прокручивал в уме главу о Лохолесье из «Великого путешествия», стараясь максимально сократить дорогу. Не подумайте ничего такого, но ночевать здесь у меня не возникало никакого желания.

Где-то в середине дня я услышал за кустами немного впереди и правее нас приглушенный травой и мхами стук копыт. Там явно передвигалось что-то довольно крупное. И в нашу сторону.

— Может, стрельнуть, а? — Бон выразительно махнул в сторону источника шума легким арбалетом. Ага, не один я, оказывается, такой ушастый!

— Ну уж нет! — отозвался я. — Во-первых, мы не знаем, кто это. Может, просто безобидное животное, а может — что-то, что стрелой из твоей пукалки убить не убьешь, а только разозлишь.

— Во-вторых, может статься, что это вообще не животное, а просто честный путник, заплутавший в лесу, — подхватила Глори.

Бон весьма скептически высказался по поводу того, что в Лохолесье одновременно может быть больше трех заплутавших честных путников, но оружие все-таки опустил.

Бздям-мм-м!

Мне показалось, что я сначала увидел, как в полуметре над головой парня из ствола бука выросла тяжелая стрела, а уж потом услышал резкий звук.

— Зверюшки, говорите? И честные путники вместе с ними?! — прошипел Бон, вскинув арбалет к плечу.

— Спокойно! — рявкнула Глори и положила руку ему на плечо. — Ты ни в кого не станешь стрелять.

— И кто же мне помешает?!

Я медленно отпустил эфес, развел руки в стороны и поднял их на уровне груди, а потом уже кивнул на дорогу перед нами:

— Например, они.

— Может — прорвемся? — одними губами спросила меня Глори, тоже поднимая руки. Я еще раз взглянул на четыре арбалета, направленные в нашу сторону, и покачал головой. В отличие от изящного оружия Бона, это были тяжеленные воротные уродины, из которых, должно быть, хорошо гвоздить на галопе весящих полтонны рыцарей. Умницы драконозавры, понимающие все еще лучше нас, тоже решили не делать глупостей и остановились. Изверг, разумеется, просительно зыркнул на меня, но я покачал головой еще раз.

— Порядок, мы держим их, сэр! — рявкнул обладатель узловатых конечностей, крепко сжимавших ложе одного из двух наведенных на меня лично орудий убийства.

— Ага! Попались, злодеи!

Кусты раздвинулись, и из них величественно выехало человекообразное существо, закованное в начищенное до блеска железо, верхом на престарелом и порядком облезлом единороге. Бедняге, как мне показалось, было уже трудновато как прежде гордо носить украшенную солидным рогом голову, поэтому он то и дело норовил опустить ее, а заодно — ухватить пучок-другой сочной травы. Всадник неизменно пресекал подобные попытки, натягивая некогда роскошные, а сейчас — вытертые и полинявшие шелковые поводья.

— Не думал, что в Лохолесье и впрямь водятся разбойники, а поди ж ты, заговорил другой арбалетчик, принимая у всадника длиннющую, окованную железными пластинами пику, которую вместо вымпела украшали пышные клочья паутины. Я представил, каково ему было ехать по лесу с подобной заточенной оглоблей, и проникся горячим уважением. К ветерану-единорогу.

— Мы тоже! — весьма вызывающе отозвался Бон, подбоченившись и обращаясь исключительно к металлизированному господину, игнорируя всех прочих. — А посему, сударь, извольте объясниться: по какому праву вы и ваши слуги напали на нас и чуть не убили?!

— Ну, ты уж и скажешь! — не удержавшись, улыбнулся я. — Я так понимаю, что если бы стреляли в тебя, то ты бы сейчас не выступал, а тихо висел, пришпиленный к дереву. По-моему, нас просто вежливо предупреждали.

— У них могла дрогнуть рука! — обвиняюще ткнул пальцем в слегка опешивших стрелков разошедшийся парень. — И вообще, что за манеры?! Ладно бы, мы с тобой путешествовали вдвоем, но так вести себя при даме…

— Даме? Ты сказал «даме»? — раздалось из-под глухого ведрообразного шлема с ощипанным фиолетовым султаном на макушке. Голос, несмотря на приданную ему металлом гулкость, показался мне чуть ли не детским.

Ах, вот в чем дело! В плаще с капюшоном и мужской дорожной одежде, Глори не слишком-то напоминала даму, если не присматриваться, конечно. Узкие и кривовато прорезанные в шлеме смотровые щели не слишком подходили для пристального рассматривания, но незнакомец решил попытаться. И, похоже, у него получилось. Единорог, почувствовав, что господину наконец-то не до него, благодарно вздохнул и уткнулся носом в траву.

Наконец, после трех минут сопения и наклонов шлема то в одну сторону, то в другую, девушка не выдержала и царственно сбросила капюшон, а потом еще и слегка тряхнула головой, заставив свои густые волосы водопадом заструиться по спине.

— Его королевское Высочество Глорианна Теодора Нахаль-Церберская, принцесса Гройдейлская! — тоном церемониймейстера со стажем провозгласил Бон.

Над полянкой повисло молчание. Через минуту голос из-под шлема поинтересовался:

— То есть как, действительно принцесса? Настоящая?

Глори как могла негодующе (а могла она еще как!) фыркнула.

— Ура! — тоненько взвизгнул рыцарь, сорвал с головы свое ведро и радостно подбросил его вверх. — Наконец-то!

Мы с удивлением переглянулись. «Наконец-то „что“?» — было написано даже на мордах драконозавров.

Рыцарь небрежно швырнул шлем арбалетчикам (те его, естественно, не поймали; шлем, естественно, упал на землю; крепление султана, естественно, не выдержало) и спешился.

— Позвольте представиться, господа! Шон Ки Дотт, рыцарь. Для друзей просто сэр Шон.

По моим прикидкам, сэру Шону было никак не больше семнадцати лет, даже если не обращать внимания на писклявый голосок, который тянул от силы на тринадцать. Не старила его и физиономия, весьма густо покрытая подростковыми прыщами, а на подбородке — еще и несколькими порезами: парнишка явно пытался избавиться от несуществующей пока бороды тупой бритвой.

Доспехи юного сэра представляли собой набор составляющих по меньшей мере пяти комплектов, безбожно устаревших еще во времена молодости моего дедушки, но, тем не менее, тщательно начищенных и смазанных. Неплохо для музея или украшения парадной комнаты, но совершенно бесполезно в самой пустячной стычке, особенно если меч и боевой топор, притороченные к седлу ветерана-единорога — их сверстники.

Неизвестно почему, юноша решил, что сопровождать «неподражаемо прекрасную девицу, от чьего сладостного дыхания распускаются нежнейшей красоты цветы, чей смех подобен переливам серебряных молоточков дождя на радуге, чьи глаза вечно будут сниться единожды увидевшему их» и так далее, могут лишь «прославленнейшие и известнейшие рыцари, отрицающие сие и не раскрывающие истинных имен лишь из скромности, либо повинуясь высокому рыцарскому обету». Посему нас с Боном нижайше просили упоминать о «недостойном рыцаре Лохолесья» в беседах со всеми великими рыцарями и государями, а особенно — с сэром Бланшмурмуром Гневным, сэром Мебойном Дивная Ступня, сэром Трамтристом Изольдссоном, сэром Бедулотом Болотным и сэром Амрой Аквилон-Киммерийским, поскольку господа эти — цвет рыцарства, образцы добродетели, перлы кротости, экспонаты доблести и светочи куртуазности, без присутствия которых мир давно бы уже погряз в скверне! Мы, разумеется, согласились, причем Бон, от души развлекаясь, хотел уже закатить ответную речь, столь же пышную и глупую, но после первых сорока слов Изверг укусил за хвост Забияку, тот шарахнулся в сторону и угодил в довольно густые заросли крапивы.

Ума не приложу, что случилось с моим приятелем?..

Прослезившийся даже от начала речи, сэр Шон рассыпался в благодарностях, выхватил свой меч, едва не снеся голову ближайшему из арбалетчиков, и принялся выписывать им в воздухе вензеля — «традиционный рыцарский салют». Опасаясь, как бы он и вправду кого не поранил, я поспешил заговорить:

— Ваше имя, сэр Шон, кажется мне знакомым. Скажите, Вайнил Ки Дотт случайно…

— Это мой родной дядя, сэр Сэд! — восторженно взвизгнул юноша. — Ах, я так счастлив, что столь доблестный муж, как вы, слышал о моем родственнике! А может, вы и знакомы с ним?

— Увы, нет, — помотал головой я, старательно скрывая улыбку. О Вайниле я узнал все от того же Гансена. Как я понял, предок Ки Доттов, весьма богатый и известный сочинитель чудовищно длинных, запутанных и слезливых рыцарских романов в стихах, несколько столетий назад рехнулся на почве измены пятой супруги подряд. Несчастный лирик решил, что лучше ему стать затворником среди зверей лесных, чем жить в мире, наполненном ложью и развратом. Сопровождаемый тремя сыновьями и небольшим штатом наиболее преданных слуг, он отправился прямиком в Лохолесье. Здесь Ки Дотт построил небольшой замок на юго-восточной опушке леса, где вскоре и скончался, завещав сыновьям под страхом отчего проклятия и лишения наследства не покидать «сей чудный и живописный уголок» и брать аналогичную клятву со своих наследников.

Вайнил, если мне не изменяет память, был правнуком то ли второго, то ли третьего из этих самых сыновей и унаследовал от пращура склонность к сочинительству. Сэр Андерс, сдуру согласившись на предложение Ки Дотта пару дней погостить и набраться сил перед продолжением путешествия, смог вырваться из замка лишь на восьмой день. С тех пор, по его собственному уверению, для него не было страшнее ругательства, чем «поэт».

— Надеюсь, ваш глубокоуважаемый дядя в добром здравии? поинтересовался Бон.

— Увы, нет. К несчастью, он скончался этой весной. Инфлюэнция. Бедняга был очень рассеян, — это часто случается с талантливыми и неординарными людьми, — поэтому отправился на прогулку, забыв переодеться. Снег еще не сошел, а его домашние туфли и халат были столь тонки…

— Но он же должен был почувствовать холод! — возмутился парень.

Сэр Шон пожал плечами:

— Как раз в тот момент на него снизошло божественного вдохновение, а в подобном состоянии он забывал обо всем. Когда дядюшка вернулся в замок, уже было поздно. Неделя горячки, и… Утешает одно — его последний сонет просто восхитителен. Постойте, как это там…

Не успели мы и рта раскрыть, как Ки Дотт закатил глаза и начал нараспев декламировать, чуть покачиваясь на месте и подвывая:

На какое-то время мы потеряли дар речи. Лишь Бон одними губами выдохнул: «Кошмар!» Как ни странно, сэр Шон это заметил.

— Кошмар, милорды, кошмар! — отчаянно закивал он. — Кошмар, что дядя ушел от нас так рано, и кошмар, как я прочел это прелестное творение. Быть может, вторая попытка будет…

— Не стоит! — твердо произнесла Глори. — У вас получилось просто чудно. Особенно мне понравилось про морковь…

— Вы правда так считаете? — как ясное солнышко просиял рыцаренок. — У меня эти строки тоже самые любимые. Какая точность сравнения, какая гибкая метафора, какой неожиданный, блистательный переход мысли! Ах, дядюшка, дядюшка, зачем ты покинул этот мир так быстро, так внезапно?!.

— Почему-то мне кажется, сэр Шон, что вы не столь уж удручены смертью вашего родственника, — прищурилась Глори.

— Кто, я?! — попробовал было возмутиться юноша, но, встретившись с глазами девушки, расплылся в улыбке: — Не могу лгать столь очаровательной особе, сударыня. Конечно, я скорбел по старику, поскольку искренне его любил… — сэр Шон покопался в седельной сумке единорога, выудил оттуда чудовищных размеров носовой платок в зелено-оранжевую клетку и промокнул глаза, — ведь он заменил мне отца… Но с другой стороны, своей смертью дядя Вайнил разрушил стены моего узилища.

— Стены чего, простите?

— Я имел в виду, освободил меня от выполнения тягостной обязанности. Не знаю, слышали ли вы об этом, но старший мужчина в роду Ки Доттов перед смертью должен был взять со своего наследника клятву, что тот не покинет надолго замок, покуда сам не обзаведется наследниками. Посудите сами, много ли найдется женщин, добровольно желающих поселиться в Лохолесье? К тому же я, как истинный рыцарь, не имею ничего против дамы сердца, но жена… дети… А поскольку дядюшка умер, не приходя в сознание, никакой клятвы он с меня не взял. И теперь передо мной открыты все пути, я могу распоряжаться собой. Не скрою, как рыцарь я пока недостаточно опытен, но, даю вам слово, милорды, приложу все силы, чтобы помогать всем страждущим и угнетенным.

Шон вытер пот, набежавший, должно быть, от искренности его речи, и обратился ко мне:

— Дозволено ли мне будет, сэр Сэд, поинтересоваться, с какой целью вы находитесь в моих владениях?

Вот интересно-то! И с каких это пор Лохолесье кому-то принадлежит?

— О, лишь проездом, сэр Шон, — влез Бон, хотя его никто не спрашивал. Прежде чем мы с Глори успели его остановить, парень принялся врать напропалую. В частности, мы узнали, что Глори была похищена из отчего дома и совсем недавно томилась в плену у ужасного дракона-людоеда по имени Гнусмумрик, который никак не мог решить, — съесть ли ее или жениться. Мы же с Боном, проезжая через Гройдейл, ни могли не откликнуться на слезные мольбы безутешных родителей. Тридцать и еще три дня колесили мы по горам и долам, выжимая из верных драконозавров пот пополам с кровью, пока не натолкнулись на смрадную пещеру, в которой залег гад. Возле нее и грянул жестокий бой, длившийся без малого четверо суток с перерывами лишь на еду, сон и оправление естественных потребностей. Все наши доспехи расплавились, не выдержав огненного дыхания чудища, но дракон все-таки был повержен. И вот теперь благородные и бескорыстные спасители, не взявшие и медной орлинки из набитой сокровищами пещеры, сопровождают венценосную пленницу под родной кров.

— Ах, как я вам завидую, милорды! — воскликнул юноша, заламывая руки. Признаюсь по секрету: спасти прекрасную, — тут он отвесил Глори поклон, принцессу — мечта всей моей жизни, а уж побороться с драконом… Э-эх! А нельзя ли и мне примкнуть к вашему славному обществу? Уверяю, я не так уж плохо владею мечом и пикой, что же касается моего единорога…

Упомянутый единорог тут же поднял голову и умоляюще взглянул на меня. «Ведь ты этого не сделаешь, правда?» — молили подслеповатые глаза ветерана. Я не имел права обмануть его надежд.

— Сударь! — как можно вычурнее и почтительнее начал я, тщательно подбирая слова. — В другой ситуации я бы первым протянул вам руку и приветствовал, как своего друга и соратника, но…

Тут я запнулся. А действительно, по какой причине можно отшить этого съехавшего на рыцарском этикете бедолагу, не обидев его на всю оставшуюся жизнь? На мое счастье, рыцаренок сам пришел мне на помощь.

— Понимаю, — убитым голосом ответил он. — Вы с сэром Боном дали обет, обязующий вас до конца исполнения этой благородной миссии не прибегать к посторонней помощи.

— Вот именно, — с облегчением подтвердил я и поторопился добавить. Причем наш обет гораздо строже, чем вы думаете. Он запрещает нам не только принимать чью-либо помощь, но и даже спать под кровлей.

На лице юноши отразились одновременно отчаяние и благоговение.

— Я скорблю всем сердцем, милорды! — объявил он. — Едва увидев вас, я решил немедля пригласить столь великолепное собрание к своему скудному очагу, в родовой замок Ки Доттов, но раз такое дело…

— А раз такое дело, сэр Шон, — перебила его Глори лучшим из своих «царственных» голосов, — то я дозволяю вам сопровождать меня до конца ваших владений.

Бон, как раз в этот момент приложившийся к своей фляге, поперхнулся и закашлялся. Да и я был, мягко говоря, удивлен. А посему не нашел ничего лучше, чем терпеливо подождать, пока счастливый донельзя Ки Дотт кончит благодарить и кланяться. Зато уж потом я откашлялся и выдал:

— Ваше высочество, дозволено ли мне будет напомнить вам о том разговоре, кой помешало нам закончить появление доблестного сэра Шона?

Уф, я и не знал, что способен так издеваться над собственным языком! Изверг подозрительно взглянул на меня, и я в первый раз за всю жизнь порадовался, что у него нет человеческих пальцев. Когтем драконозавра, знаете ли, весьма трудно покрутить у виска…

— С радостью, мой добрый рыцарь, — присела в реверансе девушка. Надеюсь, господа простят нас.

Бон и Ки Дотт изобразили полупоклоны, и мы отошли на несколько шагов.

— Ты был так галантен, Сэд, — улыбнулась маленькая негодяйка, не дав мне рта открыть. — Мне очень понравилось. Почему бы тебе не взять эту манеру изъясняться на вооружение в дальнейшем?

— Чего? — глупо спросил я, но потом взял себя в руки и строго прошептал. — Слушай, за каким бесом тебе понадобился этот разряженный петух подросткового возраста?

— Вот и конец изящным манерам. Жаль. Слушай, а ты не ревнуешь?

— Чего?! — похоже, это слово было лейтмотивом сегодняшнего дня. — А серьезно?

— Сама не знаю. Наверное, мне стало жаль бедного мальчика…

— Чего?!! — Нет, словарный запас определенно пора пополнять. А если честно, если бы я давным-давно не дал себе зарок не сквернословить в присутствии дам, то, ей-богу…

— Но, скорее всего, на мое решение повлияло то, что этот милый юноша знает здесь все дорожки и ручейки лучше тебя с твоим Гансеном. Кроме того, под его началом четыре арбалетчика, а это — свежая дичь и освобождение нас троих от обязанностей по разбиению лагеря, сбору топлива, готовке и прочих, не вполне приятных, но необходимых дел.

Выдав все это с задумчивым выражением личика, девушка посмотрела на меня и притворно-печально вопросила:

— Разве я не права? — а потом невинно захлопала глазками.

Могу похвастать: в тот момент я не только не выругался и не опустил челюсть ниже пристойного уровня, но и выдал слово на другую букву:

— А-аа…

Разумеется, совершенно сухих дров в Лохолесье не удастся сыскать и при помощи магии, так что наш костер преизрядно дымил. А надо вам сказать, что у меня чертовски слезятся от дыма глаза. Да и вообще, денек выдался, мягко говоря, так себе. Великолепный сэр Шон вконец замучил нас рыцарской тематикой и велеречивостью. Дошло до того, что даже сверхтерпеливый Бон, который — я был уверен, — получал от трепа с Ки Доттом истинное удовольствие, неожиданно прервал фразу, заявил, что собирается немного поохотиться, и вскочил на Забияку. Появился он только когда уже совсем стемнело, без добычи, но страшно довольный. А вот я его радости совсем не разделял: лишившись главного своего собеседника, рыцаренок принялся за меня. Поскольку Глори, разумеется, «прекрасная дама с многочисленными достоинствами», но я — «благородный воитель», что, с точки зрения Шона, куда престижнее. Делать нечего, пришлось не только слушать, но и рассказывать самому. А любознательный без меры юноша, не удовольствовавшись одной историей спасения принцессы, жаждал услышать обо всех прочих моих подвигах без исключения.

Поначалу я чувствовал себя неуютно, то и дело запинался, но потом решил: «А собственно! Он хочет послушать о драках — пожалуйста!» Уж чего-чего, а этого добра в моей жизни было предостаточно (хотя я, будучи по природе весьма человеколюбивым и покладистым, совсем к тому не стремился). Оставалось лишь немного подкорректировать реальность: увеличить количество моих противников, увешать их самым разнообразным оружием, а некоторых — еще и трансформировать в злых колдунов, драконов и прочих антисоциальных типов. К своей чести могу сказать, что к концу дня так разошелся, что то и дело ловил на себе изумленный взгляд Глори. Зато Ки Дотт был счастлив без меры и раз двадцать сетовал на то, что не унаследовал от своего предка способностей к сложению героических баллад, дабы навеки увековечить в них мое имя.

Какое счастье!

Но это вовсе не значит, что подобное времяпрепровождение меня устраивало. Напротив, когда, уже отужинав и сидя у костра, сэр Шон в очередной раз принялся распинаться на тему того, как же ему хочется поскорее спасти прекрасную принцессу от злобного чудовища, время от времени плотоядно косясь в сторону Глори, я совсем скис. А посему, сославшись на проклятущий дым (что не было такой уж неправдой), отправился немного прогуляться. К тому времени стал накрапывать мелкий и надоедливый как сборщик налогов дождик, а потому я залез в палатку, сгреб первый плащ, попавший под руку, и решительно зашагал в темноту. И, лишь отойдя достаточно далеко, обратил внимание на то, что плащ мне сильно коротковат, еще более узок и вообще слегка пахнет духами. Оказывается, первым под руку подвернулось одно из одеяний Глорианны. Чертыхнувшись, я уже хотел было поворачивать назад, но потом представил себе Ки Дотта с его историями и передумал. В конце концов, девушка некоторое время обойдется тем плащом, в который она закутана в настоящий момент, да к тому же мне хотелось слегка отомстить Бону, так подло оставившему меня днем на растерзание сэра Шона. Невдалеке журчал родничок, рядом с которым оказался прекрасный замшелый камень. С удовольствием усевшись на него, я погрузился в раздумья…

…из которых меня весьма неделикатно вырвало здоровенное нечто, негрубо, но весьма прочно запечатавшее мне рот. Разумеется, я тут же впился в кляп зубами, но в результате получил лишь полный рот густой шерсти. А неведомый агрессор тем временем, все так же лишая меня возможности хотя бы пискнуть, легко приподнял все мое немаленькое тело, взвалил себе на плечо и резво потопал в чащу. Собрав все силы, я отчаянно рванулся и, возможно, даже освободился бы, если бы мой похититель не двигался, а у тропинки не росло здоровенное дерево. Так что последнее, что я помню об этой ночи бесконечные россыпи искр в глазах…

О том, что происходило в первую половину дня после моего похищения (очнулся я ближе к полудню), я расскажу как-нибудь в другой раз, чтобы не портить вам впечатление. Могу сказать лишь, что ближе к вечеру я накормленный и вполне довольный жизнью — играл со своим похитителем в упрощенную версию фишек. Единственное, что мешало мне полностью наслаждаться жизнью — невозможность подать весточку Глори и Бону, которые, скорее всего, не находят себе места от волнения. Мой похититель же наотрез отказывался как опустить меня, так и отправиться к моим друзьям самому. Путем долгих просьб и уговоров мне все-таки удалось добиться соглашения: как только я выиграю, мы вместе найдем ребят, а потом… Что будет потом, я пока не знал. Сначала нужно было выиграть, а это мне не удавалось уже битых три часа. И это притом, что по нормальным (в смысле — не-Геймским) стандартам я считался весьма приличным игроком.

На тридцать восьмой партии я каким-то непостижимым образом сумел добиться некоторого преимущества. Занеся руку с фишкой над доской, я случайно взглянул поверх плеча своего противника и обомлел. Почти скрытая высокой густой травой, в нашу сторону целеустремленно ползла Глори, волоча за собой что-то длинное и весьма массивное. Перехватив мой изумленный взгляд, девушка приложила палец к губам и поползла еще быстрее. Растерявшись, я поставил фишку совсем не на то место, куда первоначально собирался. Мой противник радостно улыбнулся и двинул вперед сразу три своих, а потом развел руками. Угу, я и сам понял, что в очередной раз проиграл. А потому смахнул с доски оставшиеся фишки и принялся расставлять их по-новому, стараясь не поднимать глаза, чтобы не видеть того, что сейчас произойдет. А произошло вот что.

Глори остановилась в паре шагов за спиной моего противника и осторожно поднялась на ноги, держа обеими руками здоровенный сук. Не успел я что-либо сказать, как она одним прыжком сократила расстояние вдвое и с размаха опустила его прямо на беззащитный затылок моего похитителя. Сук с громким треском переломился пополам. Объект нападения медленно обернулся. Посмотрел сначала на девушку, обескураженно сжимающую обломок, потом по сторонам. Поднялся. Сделал два шага. С корнем вырвал из земли молоденькое деревце толщиной с мою руку. Положил его у ног Глори. Улыбнулся. Сел на свое место, повернувшись к девушке спиной. И сделал мне знак: «Ходи!»

Каюсь, в благодарность за героическую попытку моего спасения я мог бы хохотать не так громко, и вполне заслужил неудовольствие нашей принцессы. Но согласитесь, смех — вовсе не повод гонять меня уже упомянутым деревцем добрых минут десять. И вообще, не моя вина, что Большой Волосатый Ы оказался столь галантным кавалером!..

После того как я получил все причитающиеся облизывания и отирания от примчавшегося Изверга, вся наша четверка отправилась к тому месту, где мы вчера разбили лагерь. Картина была, что называется, маслом и сыром: связанные наподобие колбасы и с кляпами во ртах на траве лежали в ряд арбалетчики Ки Дотта, напротив которых со зловещей ухмылкой долго постившегося людоеда сидел Бон и чистил ногти своим самым зловещим кинжалом. Сам сэр Шон был прикручен к дереву, причем шлем его, изрядно помятый, был нахлобучен на рыцарскую голову задом наперед. По бокам от несчастного, исполняя роль почетного караула, устроились Лака и Забияка. Время от времени один из них легонько тыкался носом в ногу юноши, от чего по телу последнего проходила судорога, сопровождающаяся весьма мелодичным перезвоном составных частей лат. Ах да, еще на поляне присутствовал единорог, с блаженным выражением на морде хватавший то пучок сочной травки под ногами, то листок с дерева, то ягоду с куста. Драконозавры, судя по всему, здорово ему завидовали, но находились, что называется, при исполнении.

Пока Бон, даже не удосужившись пожелать мне доброго утра, неделикатно пялился на Ы, тот подошел к привязанному Ки Дотту и, подергав меня за рукав, просительно помычал.

— Чего-чего? — заинтересовалась Глори.

— Просит развязать этого бедолагу, — пояснил я. — За его хорошее поведение ручается.

— Гляди-ка, а вы неплохо друг друга понимаете!

Девушка критически оглядела нас, чуть наклонив голову, и добавила:

— Да и вообще, в вас определенно есть что-то общее.

Пока я размышлял, сказали ли мне комплимент или пытались обидеть, Бон, уже вышедший из ступора, перерезал путы сэра Шона и вопросительно кивнул в сторону арбалетчиков.

— Пусть полежат пока, — махнула рукой принцесса. — За их поведение никто не ручался.

Тем временем рыцарь, с трудом стянув с головы свое ведро, очумело оглядел всю честную компанию, заметил Ы и взвизгнул истеричным фальцетом:

— Узрите чудовище сие, кое разорвет вас на куски, если немедленно не освободите вы моих слуг и…

— Глори, детка, — искренне озабоченно спросил я, — ты его случайно по голове не била?

— Да так, самую малость…

Под наш дружный хохот Ы присел на корточки перед рыцарем, заглянул ему в глаза и неодобрительно покачал головой. Ки Дотт уронил лицо на руки и разрыдался.

…— Мне так хотелось поскорее спасти принцессу, а Вы были столь прекрасны! И тут я вспомнил о своем друге. Как Вы теперь знаете, Большой Волосатый Ы очень дружелюбен и совершенно не соответствует впечатлению, которое может сложиться при его виде. Ваше высочество сами подарили мне свой платок… Я незаметно передал его одному из своих слуг, и приказал под предлогом охоты отлучиться из лагеря и передать Ы, с просьбой похитить его прежнего владельца. Я был уверен, что мой друг не причинит Вам никакого вреда, а с утра я возглавлю спасательную экспедицию и разыграю жестокий бой с чудовищем в присутствии двух достойнейших рыцарей… Но сэр Сэд, по ошибке надев ваш плащ, спутал мне все карты. Понимаете, плащ пах точно так же, как и платок, а мой посланец не описал, как выглядит объект похищения…

Сэр Шон хлюпнул носом и жалобно посмотрел сначала на Глори, а потом на меня. Явно напрашивался на сочувствие. Впрочем, не пожалеть такое чудо было нельзя.

— Пороть вас некому, уважаемый сэр Шон! — с чистым сердцем ответил я, опуская руку ему на плечо. — И мне, к сожалению, некогда.

— Пороть? — глаза юноши заметно округлились. — Но сэр Сэд, уж кому как не вам знать, что для дворянина и рыцаря даже самоубийство предпочтительнее унизительности телесного наказания!

Я, честно, говоря, слышал об этом впервые, но ответить ничего не успел. Ки Дотт шлепнул себя по лбу (сочный звук получился, кстати!) и воскликнул:

— Ну конечно! Я знаю, как искупить свое недостойное поведение! До опушки осталось ехать не больше часа, а как только я вернусь в замок, то немедленно вскрою себе вены. Или выпью яд. Или…

— Еще чего! — возмутилась Глорианна. — Я вам запрещаю!

— Но, леди…

— Нет, я сказала! Осмелюсь вам напомнить, вы сами вручили мне свою жизнь, и распоряжаться ею отныне могу только я.

Да, похоже, для паренька сегодня не самый удачный в жизни день. По крайней мере выглядел он как Изверг, добравшийся до во-от такой кучи еды только для того, чтобы узнать, что доктор прописал ему строгую диету. Правда, Изверг в такой ситуации скорее всего сожрал бы и еду, и доктора, но у сэра Шона для подобного явно не хватало духа.

Глори тем временем остановила Лаку, спрыгнула на землю и скомандовала:

— Спешьтесь, сэр рыцарь!

Только после повтора до юноши дошло, что обращаются непосредственно к нему. А девушка тем временем развлекалась вовсю:

— Преклоните колено! Подайте ваш меч!

Когда все было исполнено, наша принцесса прислонила меч к боку Лаки, покопалась в седельной сумке и достала тоненький шелковый шарфик нежно-голубого цвета. Потом обмотала им голову сэра Шона поверх шлема наподобие восточной чалмы и протянула ему на вытянутых руках меч со словами:

— Сэр Шон Ки Дотт! Я, Глорианна Теодора Нахаль-Церберская, принцесса Гройдейлская, ныне нарекаю вас своим рыцарем и защитником. Вручаю вам мой шарф и меч вместе с обетом: совершить в мою честь не менее трех десятков доблестных деяний. Совершать же их вы должны в одиночку и… — тут девушка покосилась на понуро стоящего единорога, — …пешком! Встаньте, мой рыцарь!

Не слушая восторгов и клятв юноши, я немного подумал и решил: час пути — это я еще выдержу. Но впоследствии — чтоб больше никаких рыцарей!