В воскресенье, с утра пораньше, он пробежал свой круг по Ниндорфскому парку. Кроме него, в этот час там не было никого. Чистый воздух вливался в легкие свежей и живительной струей. Птицы щебетали в кустах, на березах распускались юные желтоватые листочки. Божественный день, сказала бы Шарлотта в прежние годы, когда она еще умела радоваться хорошей погоде.

Ночь он провел тяжелую. Кровать, комната, весь дом на Бансграбене утратили уют и тепло. В голове крутились тревожные мысли о том, все ли он учел. Он ворочался с боку на бок и гнал их от себя. В конце концов встал, достал из холодильника пиво и еще раз составил список дел. С остатками пива Йон улегся на софе в гостиной и поиграл пультом, просматривая телеканалы; за этим занятием он все-таки уснул, и ему приснился Роберт. Проснувшись, он так и не смог восстановить подробности сна.

В резвом темпе он миновал конюшни для пони. Ворота были закрыты, в загоне он заметил пять или шесть маленьких буланых лошадок, среди них, вероятно, была и Стелла, любимица Лютты. Они стояли неподвижно, с опущенными головами; если бы не пар, струившийся из ноздрей, их можно было принять за игрушечных. Йон тут же подумал о Юлии, о теплых струйках ее дыхания, влажном затылке под кудрявыми локонами. Ни одну женщину он еще не желал с такой страстью. С Юлией все было особенным, необыкновенным, удивительным; с самого первого момента она превратила его в маньяка, одержимого.

Он пересек игровую площадку «Веселые приключения», пнул на бегу пустую пивную банку и свернул на дорогу, идущую по берегу речки Коллау; у самой воды расцвели крошечные белые цветочки. Жаль, что он не может гулять тут с Юлией: слишком близко от гимназии. Им нельзя появляться вместе так скоро после смерти Шарлотты, только на работе или школьных мероприятиях. Она входила в его положение, и это лишний раз доказывало, как сильно она его любит; наверняка ей нелегко все время притворяться. Страсть, с какой она отдавалась ему в последний понедельник, сказала ему больше, чем любые слова. Это была самая чудесная ночь в его жизни.

Им требуется просто выждать несколько месяцев, пока смерть Шарлотты не изгладится хоть немного из людской памяти. Когда-нибудь они без колебаний и боязни смогут бывать вместе где угодно, например на выставках в Кунстхалле.

Он обогнул садики Бонденвальда и его заброшенный парк с кормушками для диких животных. Пересекая парковку перед бывшим лесничеством, где теперь размещались хозяйственные службы, спугнул фазана. С пронзительными криками лесной красавец бросился прочь, за ним три курочки. Тяжело взмахивая крыльями, птицы пролетели цепочкой метров сто, почти над асфальтом, прямо перед Йоном, словно решили показать ему дорогу. Оперение самца переливалось на солнце. Йон увеличил темп, и фазаны наконец исчезли между деревьями на очередном изгибе дорожки. Резкие крики самца еще некоторое время доносились из весеннего леса.

Мимо кладбища он бежал медленней, добравшись до церкви, покинул парк и пересек ненавистную Ниндорфскую рыночную площадь. Подумал, что в ближайшее время ему необходимо побывать на могиле Шарлотты, пожалуй даже сегодня: ведь после похорон он там еще не появлялся. Свернув на свою улицу, Йон хотел было завершить дистанцию, как обычно в спринтерском темпе, но на сей раз ему не хватило дыхания. Ноги не слушались, последние метры до двери получились мучительно длинными. Во рту пересохло, перед глазами замелькали темные точки. На весь круг ушло на семь минут дольше обычного. Совершенно ясно, что сказалась бессонная ночь.

Вместо того чтобы сразу пойти под душ, он уселся в пропотевшей одежде за кухонный стол и заставил себя выпить литр воды. На столе лежал составленный ночью список. Йон взял ручку и в конце колонки добавил слова «кладбище + памятник».

Потом раскрыл вчерашний номер газеты и нашел раздел недвижимости. Его заинтересовало только одно объявление: «Манштейнштрассе, пятьдесят квадратных метров, мебель, срочно, без посредников». Место идеальное, до Юлии оттуда десять минут пешком. Он обвел рамкой текст, подчеркнул указанный телефон и записал в своем списке «Манштейнштрассе». Он позвонит туда после приезда маклера и потенциальных квартиросъемщиков, назначенного на одиннадцать часов. Пунктом «вещи Шарлотты» он тоже займется сегодня, лучше всего немедленно.

Он отнес список наверх и положил на письменный стол. Принял душ, оделся и, прихватив пару пластиковых пакетов, поднялся в спальню Шарлотты.

В первый раз после смерти жены он вошел в ее комнату, приказав себе ни над чем не задумываться, только действовать. Распахнул оба окна и задернул гардины, хотя заглянуть туда от Глиссманов было практически невозможно, при всех способностях Верены. Прежде всего сгреб мелочи с ночного столика, даже не сортируя их, не пытаясь отобрать что-нибудь полезное.

Из каждой поездки жена привозила сувениры — раскрашенную лошадку из Швеции, песчаную розу из Туниса, глиняную лампадку из Неаполя, стеклянного лебедя из Венеции, майолику из Лиссабона, кованый светильник из Прованса. Хлам, представлявший собой ценность лишь для нее самой. Но теперь любая вещица пробуждала воспоминания и в нем, несмотря на его решимость не ворошить прошлое. В Лиссабоне Шарлотта съела что-то несвежее и пролежала два дня в номере отеля с задернутыми шторами, и он часами бродил по старому городу, под грозой и дождем, апрель был в том году необычно холодным, а в Гамбурге его звонков ждала Сюзанна. Тогда еще не было мобильной связи, а он терпеть не мог торчать в вонючей телефонной кабинке в ожидании соединения. Когда они вернулись домой, он быстро повернул все таким образом, что Сюзанна с ним порвала.

В Швеции они встретились с Робертом и Марлен, его второй женой, — те вернулись из поездки на мыс Нордкап. Вчетвером провели неделю в деревянном домике на шхерах, много смеялись, все время что-то ели и еще больше пили. Было ли уже тогда что-нибудь между Робертом и Шарлоттой? Возможностей для этого имелось достаточно, он сам часто ходил купаться с Марлен и лазил с ней по скалам, а Роберт и Шарлотта ездили за покупками или готовили очередную трапезу. Он тоже вполне мог завести флирт с Марлен, та не раз подавала ему соответствующие знаки. Однако подобно двум другим женам Роберта, она не принадлежала к его типу — чересчур светловолосая, чересчур полногрудая, чересчур флегматичная и медлительная, так что их отношения остались чисто дружескими. Какого же черта не могли удержаться в рамках приличия Роберт и Шарлотта?

Он схватил провансальский светильник и с яростью швырнул в одежный шкаф. Испытав облегчение, он — под звон колоколов Ниндорфской церкви — принялся упаковывать в картонные коробки детективные романы и журналы по садоводству, чтобы отправить их в макулатуру.

Перед приоткрывшимся платяным шкафом он остановился. Много лет он не заглядывал туда и даже не ожидал увидеть такое количество одежды; по-видимому, Шарлотта ничего никогда не выбрасывала. Там тесно висели рубашки и блузы всех цветов, с узорами и гладкие, юбки, которых он не помнил, длинные платья, которые она не носила целую вечность, вельветовые брюки, джинсы, льняные слаксы, бермуды, шорты. Когда он в последний раз видел жену в шортах? Трудно сказать. Два старых купальных халата, оба зеленые. Наверху, на полке, шапочки и шляпы, платки, шали, перчатки. Лимонно-желтая штормовка, которую она купила в Швеции.

Оторопь охватила его, когда он распахнул третью дверцу шкафа. Белье и чулки, скомканные, напиханные по ящикам, хаотично, без всякой системы. Из верхнего ящика свисал бюстгальтер, раскачиваясь на сквозняке, тянувшем из приоткрытой двери. Кружева цвета бордо. Для Роберта? Церковные колокола зазвонили во второй раз.

Он захлопнул шкаф, прошел в кабинет и добавил к списку — «мешки для мусора».