В пять минут восьмого он свернул на Бансграбен. Раньше он мог с первого взгляда определить, дома ли Шарлотта: и в снегопад и гололед она неизменно оставляла свою машину на улице. Но с декабря ее черный лимузин стоял в гараже. Перед самым Рождеством ее поймали с повышенным содержанием алкоголя в крови и отобрали на год водительские права. С тех пор нескладное существо мужского пола, с пронзительным голосом — его имя Йон даже не удосужился запомнить — по утрам за ней заезжало, а вечером доставляло домой. Ведь как-никак у нее работали девять человек. Йон подозревал, что жена воспользовалась ситуацией, чтобы кирять и на работе, причем не только в конце рабочего дня, когда она просматривала входящую и исходящую почту и проверяла выполнение заказов.

Он открыл входную дверь.

— Шарлотта?

В прихожей витал запах зеленого мыла. Эмина, турчанка, уже много лет приходила к ним убирать по вторникам и пятницам. На красном кресле дрых Колумбус. Проходя мимо, Йон погладил его рыжую, как у лисицы, шерстку и поднялся наверх в свой кабинет. Автоответчик выдал ему два сообщения. Фрау Фосс получила его письмо; Тимо, к сожалению, не сумел найти искомую работу по латыни, поэтому она сама взялась за поиски и добилась результата. Ее сын принесет работу домой к Йону сегодня или, самое позднее, завтра. Она выражала надежду, что Йон не слишком рассержен, благодарила за понимание и желала хороших выходных.

Йон остановил аппарат и набрал высветившийся номер, желая сообщить фрау Фосс, что Тимо вполне может сдать контрольную в понедельник на уроке латыни. Еще не хватало, чтобы эти оболтусы являлись к нему домой. Достаточно с него и ежедневных шести уроков. Кроме того, он посоветует ей и впредь побольше интересоваться школьными делами собственного сына. Ведь Тимо почти восемнадцать, видит Бог — совсем взрослый балбес. Сейчас он второй год учится в десятом классе, а до этого проторчал два года в седьмом. При всем том никак нельзя назвать его глупым и неспособным к учебе — просто он патологический бездельник, домашние задания не выполняет вообще никогда. На следующей неделе Йон обязательно заставит Тимо ходить на дополнительные занятия.

Ждал он долго — десять гудков. Никто так и не ответил, — вероятно, фрау Фосс еще не вернулась с работы. Семья владела мясокомбинатом, имевшим восемь торговых точек по всему Гамбургу, в том числе и на Ниндорфской площади, в торговом центре «Тибарг». Шарлотта делала покупки именно там. Ладно, он еще раз позвонит вечером.

Второе сообщение оставил Роберт — о том, что задерживается. Очевидно, на вечер запланирован совместный ужин, о котором Йон ничего не знал. Или благополучно пропустил мимо ушей. Приезд Роберта скомкал его планы. Впрочем, и к лучшему. Тогда разговор с Шарлоттой он отложит до завтра. Когда она протрезвеет.

На несколько мгновений он застыл, разглядывая висевшую над письменным столом гравюру Раушенберга. Вечернее солнце бросило косые дорожки света сквозь частые шпроссы оконного переплета и осветило левую половину картины, отчего она вспыхнула земляничным цветом. Рядом, на ярко-желтом прямоугольнике, изображен перекресток в американском городе. Йон тщетно попытался определить марки автомобилей. Чуть выше — нечто вроде хижины из гофрированной жести, на ее крыше кучка темнокожих мальчишек. С сияющими улыбками они глядят на зрителя. Йон улыбнулся им в ответ. До нынешнего дня он не мог определенно сказать, почему он любил именно эту картину, но теперь внезапно понял. Как и многое другое, Раушенберг тоже был для него знамением свыше.

Йон достал из брючного кармана мобильный телефон, набрал номер и, ожидая ответа, подошел к софе. Чуть не споткнулся о ящик для инструментов — уже несколько дней он собирался починить контакты в настольной лампе. В свое время он взял этот ящик у тестя, отца Шарлотты; часть арсенала отверток и гвоздей сохранилась явно еще с довоенных времен. Сколько раз он намеревался перебрать ящик и выбросить весь ненужный хлам. Теперь мог спокойно вычеркнуть эту задачу из списка — он точно не заберет с собой сей ископаемый экземпляр.

— Алло?

В трубке гремела музыка, в тягучем, монотонном ритме, и он с трудом расслышал ее голос.

— Юлия? Это я.

Он положил ноги на высокий табурет и снова взглянул на сияющий кармин Раушенберга.

— Йон! Минутку…

Музыка сделалась тише, хотя, на его вкус, все еще грохотала. Быстрый речитатив наложился на фон гудящих басов.

— Что ты слушаешь?

— Ах так… рэп, — сообщила она.

— Ты любишь его?

— Иногда. Ты уже дома? Давно приехал?

— Минут пять назад. Я только хотел тебе сказать, как я счастлив. Очень счастлив, невероятно, невозможно счастлив. — Речитатив нарастал, стал резче, агрессивней. — Ты меня слышишь?

— Да. — Ее голос звучал где-то страшно далеко.

— Тебе хорошо?

Она помедлила.

— Не знаю.

— Если тебя беспокоит, что я женат, — сказал он, — так мы разводимся.

— Нет, Йон, подожди…

— Пожалуйста, послушай меня. Причина вовсе не в тебе. Наш брак просто изжил себя, давно уже. Наш развод был лишь вопросом времени.

— Но мне не нужно этого! — воскликнула она. — Ты не должен из-за меня…

— Поверь, ты тут ни при чем. Независимо от того, как сложатся дальше наши с тобой отношения, я это имею в виду. Между мной и моей женой все кончено. — Сквозь шум музыки он расслышал звяканье стекла. — Что это было?

— Чашка звякнула.

— Ты сейчас на кухне?

— Я как раз вышла из-под душа. Йон, мне холодно, я хочу одеться.

Он зажмурился и увидел синее банное полотенце, запрокинутую голову Юлии, жемчужинки пота на ее лице, торчащие, напряженные соски ее полных грудей. На улице остановилась машина. Он поднялся с софы и с трубкой в руке подошел к окну. Шарлотта вылезла из минивэна с фирменной надписью «Садовый питомник „Пустовка“».

— До понедельника, — сказала Юлия. — Увидимся в «Буше». На выходные я уезжаю в Киль. К подруге.

Шарлотта захлопнула дверцу машины и направилась к дому.

— Желаю приятно провести время, — пробормотал Йон. — И не забывай меня.

— Разве я смогу? Пока. — Она положила трубку.

Внизу грохнула входная дверь, потом звякнули ключи. Шарлотта имела обыкновение швырять связку на столик в прихожей. Порой они скользили через всю столешницу и падали на пол. Прежде это казалось ему забавным.

— Йон?

— Я наверху, — крикнул он. Положив мобильник на письменный стол, он прошел в ванную комнату и вымыл руки. В зеркале отразилось его лицо. Он вгляделся в него. Заметно по нему, что случилось несколько часов назад? Он сказал себе, что не станет затевать никакой ссоры. Наоборот, он будет предельно внимательным к Шарлотте. В последний раз.

Жена остановилась возле холодильника и налила себе джина. В большой стакан.

— Будешь? — Резиновые сапоги она уже сняла, но все еще была в закрытом комбинезоне с высоко подвернутыми штанинами, который надевала для работы в теплицах. Он невыгодно подчеркивал ее располневшую фигуру и широкий зад.

— Ты ведь знаешь, что я не пью до захода солнца, — напомнил он.

На столе лежала нераспечатанная утренняя почта. Рядом записка с каракулями Эмины:

«Пожалста на вторнек мишки дл пылсос и жеткос дл протеран стокл».

— День был убийственный, — устало сообщила Шарлотта. — А у тебя? Как прошел педсовет? — Она поставила на место бутылку с джином, схватила тоник и добавила его в стакан.

— Скучно. Как всегда. — Он подошел к шкафу, где на стенке висел трафарет со списком покупок, и написал: «мешки для пылесоса» и «жидкость для стекол».

— Мне нужно в душ, сейчас приедет Роберт. — Шарлотта захлопнула локтем дверцу холодильника и взяла стакан. Жадность, с какой она сделала первый глоток, неприятно поразила его. Потребление алкоголя возрастало у нее давно, уже много месяцев, даже лет. Однако лишь недавно ему бросились в глаза изменения в ее внешности. Глаза помутнели, под ними образовались мешки.

— Можешь не спешить, — сообщил он. — Роберт будет только где-то в половине девятого. Он оставил сообщение на моем автоответчике. К тому же он все захватит, нам ничего не нужно готовить.

Она поставила пустой стакан на самый край раковины, и он со стуком упал в нее.

— Тем лучше. Ты кормил Колумбуса?

— Сейчас покормлю.

— Поставь, пожалуйста, вино на холод. — Она двинулась через прихожую к лестнице замедленной и неуклюжей походкой. В самом деле устала либо уже опьянела.

Он насыпал корма в кошачью миску, прошел в зимний сад, улегся в шезлонг и выглянул на улицу. Небо, еще светло-голубое, покрылось розоватыми полосами. В вышине полосы были четкими, ближе к горизонту расплывались и смешивались, образуя перламутровую, сияющую лиловатую дымку. Ему захотелось лежать вот так до тех пор, пока все небо не станет лиловой массой, где присутствуют, кажется, все оттенки цветового спектра. Пока на небе не засияет первая звездочка. Однако Шарлотта позвала его в дом.

Роберт приехал на такси, с тремя полными пластиковыми сумками и коробкой «Сент-Эмильона». Тотчас засучил рукава и принялся готовить. Он решил попотчевать всех консоме, свежей лапшой с морскими моллюсками под винно-сливочным соусом и лососем под щавелем.

Лет двадцать назад под влиянием его третьей и последней жены, он превратился в амбициозного повара-любителя. Барбара затащила его на вызывающе-дорогие кулинарные курсы в «Ландхаус Шеррер», переделала кухню в эппендорфской квартире Роберта и оснастила ее профессиональным оборудованием. Главным предметом их гордости стал гигантский холодильник, на полках которого они держали приготовленные с немыслимыми ухищрениями «основы». Под стеклянными колпаками зрели сыры из сырого молока, на специальных крюках из нержавейки висели целые окорока. Во время каждой трапезы шли бесконечные обсуждения кулинарных рецептов, выгодных закупках продуктов, новых ресторанов. А каждой осенью оба ездили в Пьемонт, где целую неделю поглощали трюфели и закупали у виноделов ящиками вино, которое предварительно в больших количествах дегустировали.

Эта суета с «высокой кухней» стала вскоре раздражать Йона даже больше, чем лишенная всякого чувства юмора, обидчивая Барбара. После развода последовала фаза отдыха: Роберт прекратил свои кулинарные оргии и с головой окунулся в работу. Однако два года назад он продал принадлежавшее ему агентство по налогам и вернулся к своему хобби. С тех пор он полностью вошел в роль гурмана и светского льва, а в последнее время увлекся еще и игрой в гольф.

Шарлотта откупорила первую бутылку вина, еще когда ассистировала Роберту у плиты. Под лосося последовала другая. Потом принялись за «Сент-Эмильон».

— La douce France, — задумчиво пробормотала она и поднесла бокал к лампе. Под ее ногтями всегда оставалось немного грязи, как бы тщательно она ни отмывала руки после работы. Перчатки она не любила. — Целую вечность мы там не были. Помнишь тот отель в Оранже? Прекрасный сон, мечта! Йон, когда мы там были? Уже лет десять назад, не меньше.

— Я тоже не помню. Сварить эспрессо и на вашу долю? — Он сдвинул посуду на край стола. На тарелке Шарлотты осталась приличная кучка дикого риса под соусом — как и после всякой трапезы. Такая уж привычка.

— Я могу прямо сейчас упаковать чемоданы, — заявила она с пьяной решительностью. — Уже несколько месяцев я чувствую, что созрела для отпуска. Однако у моего любезного муженька слишком много работы. Не может освободить себе даже одну жалкую неделю.

На весенние каникулы они даже заказали отель в Тоскане на восемь дней, но Йон отменил заказ через несколько дней после своего дня рождения.

— Ты могла поехать и одна, — возразил он. — Или с кем-то из подруг. Ведь я много раз предлагал тебе такой вариант.

— Но я хочу поехать туда вместе с тобой. — Она набирала вино в рот и гоняла его языком, смаковала, втягивала воздух, и лишь потом глотала. Противная манера, которую она переняла у Роберта.

— Мы уже сотню раз обсуждали эту тему, Шарлотта. Извини, Роберт. Так вы что, отказываетесь от эспрессо?

— Нет-нет, я не отказываюсь, — крикнул вслед ему Роберт. — Пожалуйста, двойной. И воды.

Йон нарочно долго возился с кофе. После его отказа от поездки в Тоскану Шарлотта обиженно молчала целую неделю. И теперь ему вовсе не хотелось еще раз вытаскивать на свет полузабытую историю. Если повезет, Роберт успеет за это время отвлечь ее и перевести разговор на другую тему.

Его расчет не оправдался. Когда Йон вернулся в столовую, они по-прежнему вспоминали Оранж. До сих пор Шарлотта планировала отправиться на летние каникулы в Шотландию, и вот теперь переметнулась на Южную Францию. Она уговаривала Роберта, чтобы он поехал вместе с ними.

— Правда, там будет ужасная жара, — признала она и взяла с подноса чашечку эспрессо. — В июле.

Йону захотелось вырвать чашечку из рук жены и вылить содержимое ей на голову. К счастью, в это время зазвонил телефон. Йон получил возможность отвернуться и справиться со своим лицом. Звонила одна из подруг Шарлотты. Он пресек ее попытки разговорить его и после двух-трех скупых фраз протянул трубку жене. Она удалилась с телефоном наверх, в свою комнату. Бокал прихватила с собой, предварительно наполнив его почти до краев.

Роберт закурил первую сигарету — он курил только вечером после ужина.

— У вас что, очередной кризис?

— Как ты догадался?

Роберт был лучшим его другом, по сути, единственным — все остальные были не больше чем добрыми знакомыми или коллегами. Но даже ему Йон не мог сейчас довериться. Что понимал в любви мужик, за плечами которого три распавшихся брака? Кроме того, Роберт знал Шарлотту почти столько же, сколько Йона, и всегда хорошо к ней относился. Они были как брат с сестрой. Из солидарности со слабейшей стороной он автоматически встанет на ее защиту.

Роберт затянулся и выпустил из губ аккуратное колечко дыма.

— Ну-ну, — заметил он. — Я бы сказал, настроение у тебя паршивое.

Паршивым был весь их брак, причем уже давно. И сейчас Йону показалась абсурдной сама мысль о том, что ему придется прожить с Шарлоттой остаток жизни. Особенно его раздражало, что она без всякого стеснения рассказывала Роберту об интимных деталях семейной жизни, особенно, будучи в подпитии. Роберт получал подробную информацию даже о любовных интрижках Йона. По крайней мере, о тех, про которые она знала.

— Опять она нажаловалась тебе?

— Я не нуждаюсь в этом, — возразил Роберт. — Ведь у меня есть глаза. И уши. Что случилось?

— Ничего. Киряет она слишком много. Но это давно не новость.

— А у тебя? Неприятности в школе? Или опять…

— Перестань, — буркнул Йон. — У меня позади напряженная неделя, я устал, вот и все. Может, опять посмотрим Гаральда Шмидта?

Они откупорили новую бутылочку и уселись перед телевизором. Шоу уже началось, Шмидт с плеймобил-человечками изображал историю Эдипа. Контраст между серьезной манерой повествования и пестрыми фигурками действующих лиц получился забавный, и оба приятеля хохотали от души.

Через десять минут к ним спустилась Шарлотта. Сначала она недовольно поморщилась: эта передача ей не нравилась, но вскоре тоже начала смеяться при виде леопарда, представлявшего сфинкса. Она села перед Йоном на низенькую восточную скамеечку и прислонилась спиной к его ногам. Он смотрел на ее голову. Ей требовалось срочно пойти в парикмахерскую — коротко стриженные светлые волосы тронула седина. Тяжесть ее тела была ему неприятна, но он терпел. Ведь в последний раз.