Мы решили обследовать баржу. Из рубки, куда пока сложили рацию, сидора с боеприпасами и продовольствием, узкий трап вывел нас вниз, где оказались одноместная каюта, камбуз и кубрик с четырьмя подвесными койками и столом посредине. Но прятаться здесь в случае необходимости было рискованно — обнаружить нас тут гитлеровцы могли сразу.
Мы поднялись в рубку, где Лебедев следил за берегом. Оттуда мы добрались до запасного люка, ведущего в трюм. Его носовая часть была затоплена водой, по маслянистой поверхности которой плавали почерневшие куски досок и, словно, поплавки торчали пустые консервные банки. Внутренняя покраска трюма облупилась, обнажив проржавевшее железо, исполосованное по вертикали круглыми клепками. Все это мы разглядели при свете карманного фонарика Дитяткина.
— Трюм нам подойдет, — сказал он. — В случае чего отсидимся здесь…
Сюда мы и перетащили из рубки наши пожитки, сложив их в сухом месте.
Рассвет принес первую встречу с врагом. Сначала мы услышали шум осыпающейся береговой гальки, а потом через иллюминатор в рубке увидели двух гитлеровцев.
— Влипли, братцы, — чуть слышно произнес Лебедев.
— Не паникуй, — цыкнул на него Дитяткин. — К цели так не идут… Обычный караульный обход…
Фашистские часовые, не снимая с плеч автоматов, пристальным взглядом окинули баржу и не торопясь проследовали вдоль берега. Скоро их спины скрылись за небольшим выступом скалы.
— Пронесло, — облегченно вздохнул Лебедев.
Он, конечно, не праздновал труса. Поведение Лебедева объяснялось просто — это была первая разведка молодого краснофлотца, так же, как и моя.
— В следующий раз, Толик, помаши им ручкой, мол, приветствую вас, господа фрицы, на моей родной земле, — хмуро бросил реплику Тополов.
Примерно через полчаса из густого тумана вынырнул со стороны порта, занятого фашистами, сторожевой катер. Шел, держа курс на баржу…
— Все в трюм, — скомандовал Дитяткин.
Прячась за палубные надстройки, мы вперебежку достигли трюма, спустились в него и задраили крышку люка.
При тусклом свете, проникающем сюда через узкие щели, мы нашли рацию, сидора и перебрались в самый темный угол.
Тополов и Лебедев держали рацию на вытянутых руках, а Дитяткин стоял со взведенным автоматом…
Вода доходила им до пояса, а мне — до плеч. И я с трудом удерживал на поднятых вверх руках тяжелый сидор, стараясь не уронить его в воду.
Фашистские моряки не заставили себя долго ждать. Катер с шумом подошел к барже. Заурчала и заклокотала вода. Видимо, на катере отрабатывали задний ход, как это бывает при швартовке кораблей.
Но вот стих гул мотора, и над нашими головами послышался холодящий душу стук кованых ботинок. Я невольно съежился и прижался к переборке трюма. Шаги наверху стали немного глуше — наверно, гитлеровцы удалились к рубке.
— Может, обойдется, — едва слышно проговорил Лебедев. — И как бы ответом на его слова шаги снова стали приближаться к нам.
И каждый шаг, точно громоподобный удар по большому колоколу, до боли отдавался в ушах.
Открылась крышка трюмного люка, и мощный луч фонаря, метр за метром прощупывая пространство, шарил над нашими головами. Затаив дыхание, я до боли прикусил губы, чтобы не закричать…
Пучок яркого света прошел от нас совсем близко. И опять наверху раздался громкий топот. А скоро на катере включили и завели моторы и было слышно, как он отвалил от баржи.
— Уф, братцы! — облегченно вздохнул Дитяткин. — Кто-то из нас родился в рубашке…
Мы снова пробрались в рубку. Освободившись от груза, разведчики открутили крышки своих фляжек и сделали несколько глотков. Лебедев протянул было и мне спирту, но, уловив укоризненный взгляд Дитяткина, завернул крышку.
— Дай юнге сухую тельняшку из своего сидора… Знаю, что заветная… Вернемся к своим — я тебе новую найду, — сказал Дитяткин. И добавил: — Из тебя, юнга, неплохой моряк выйдет… И разведчик тоже, если подучить, конечно. Может, подашься в наш разведотдел? Если надумаешь — замолвлю словечко начальству… Ладно, ладно, твой «558» — лучший на флоте! Да, экипаж у вас отменный… Один Николай Белов чего стоит…
В памяти всплыла первая встреча со старшиной второй статьи Николаем Беловым.