Ее разбудил непривычный, мелодичный звон, заставив резко сесть на постели. Юная девушка маленького роста в ярко-синей тунике, с роскошными золотистыми косами, перехваченными толстыми золотыми обручами, застыла посреди комнаты, удерживая в дрожащих руках хрустальный поднос, отделанный по краю чеканной работы золотой каймой и усыпанный россыпью мелких сапфировых искр. Большие глаза девушки стали просто огромными и своей яркой голубизной могли сейчас поспорить с чайным сервизом тонкой работы в ее руках. Зиберина нахмурившись, следила за тем, как она метнулась вперед, затем присела в глубоком реверансе, а после упала на колени, уткнувшись носом в пышный ковер.

— Простите, госпожа, — из-за толстого ворса ее, обещающий быть довольно приятным и мелодичным, голос искажался, превратившись в жалобный и испуганный писк. Зиберина свесила голову с постели, задумчиво рассматривая растянувшуюся на полу служанку. Чайный сервиз на подносе, перед тем, как пасть ниц, девушка-прислужница аккуратно отставила в сторонку. Удивленно приподняв бровь, она перевела насмешливый взгляд на старательно изображающую полную покорность служанку, и, не удержавшись, хмыкнула.

— Понимаю, спросонья, я, должно быть, выгляжу не лучшим образом…

Девушка вскинула на нее свои огромные, наполненные священным ужасом глаза и начала торопливо и испуганно лепетать.

— Ппппростите меня, госпожа… Вы очень красивы, госпожа… Ииизвините меня, госпожа…

Досадливо поморщившись от обильно сыплющей не принадлежащим ей титулом речи, которая, впрочем, не объясняла странного поступка видевшей ее впервые девушки, Зиберина с легким вздохом раздражения поинтересовалась.

— Тогда чего ты испугалась?

Ответом ей стал еще один перепуганный, отчаянный взгляд раненой лани.

— Я разбудила вас, — с необъяснимым трепетом в нежном голосе выдала бледная служанка, которая, похоже, как никогда раньше была близка к обмороку…

— О! — Зиберина попыталась собраться с разбежавшимися мыслями, сраженная безыскусным и робким ответом девушки, — да, это действительно страшное преступление…

Ее ирония осталась не понятой, или не услышанной, потому что готовая разреветься провинившаяся служанка тихо спросила.

— Мне позвать старшую камеристку госпожи?

— Старшую? А что, есть и младшая?

— Ддда, семь младших прислужниц и три старшие камеристки.

Зиберина поперхнулась не заданным вопросом, с ужасом глядя на девушку, чьи губы отчаянно тряслись от сдерживаемых рыданий.

— Не надо никого звать! — она решительным жестом остановила вскочившую служанку, после ее слов опять впавшую в ступор, — лучше налей мне чая…

Попавшая в свою стихию девушка метнулась к оставленному подносу, перемещая его на маленький столик, специально для этой цели установленный, сноровисто и быстро приготовив чай и с реверансом передавая ей маленькую чашечку.

Ощутив пряный аромат корицы и сладкий — шоколада, исходящие от свежезаваренного напитка, Зиберина едва сдержала готовый вырваться стон: с одной стороны — от удовольствия, ведь она больше всего любила именно его, а с другой — от отчаяния, прекрасно сознавая, что только один человек был прекрасно осведомлен относительно ее вкусовых предпочтений, и, видимо, не забыл их.

Не успела она поднести чашку к губам, как от входной арочной двери донесся мелодичный, полный сладкого яда и приторной, удушающей ненависти голос, который она надеялась больше никогда не услышать ни в этой жизни, ни в следующей…

— А вот и моя маленькая, любимая сестренка… Как там принято говорить в таких случаях — добро пожаловать назад, под своды моего дворца?

Зиберине не нужно было поворачивать головы, чтобы понять, что она насмешливо улыбается. Тон просто сочился ехидством и едва скрывающимся в глубине бешенством. Что ж, судя по тому, что Маара стояла сейчас непосредственно близко от нее, а не поджаривалась на медленном огне в последнем круге подземного царства, ей удалось добиться взаимности у пренебрегающего ею прежде Райнира. Судьба оказалась невероятно щедра на подлые и коварные подарки со своей стороны: три ненавидящих друг друга врага не только выжили, но и встретились вновь спустя столько долгих, долгих лет. И Зиберина не была уверена, что на этом все сюрпризы, что она подбрасывает ей в последнее время один за другим, исчерпаются.

К этой встрече нельзя было бы подготовиться, даже если бы она знала заранее, что старшая сестра не только осталась жива, но и все эти годы не покидала преданную и брошенную в кровавую войну страну, которую не смогла удержать под своей властью и щедро подарила другому, стремящемуся взойти на трон с той же непреодолимой страстью, что и она сама. Как нельзя было уговорить предательское сердце перестать так яростно и болезненно биться в груди, внезапно ставшей ему слишком тесной. Зиберина часто задавалась вопросом, как они допустили эту ослепляющую ненависть между собой, когда их связывала такая неразрывная, кровная связь близкого родства. Все эти годы она терзалась мыслью, что позволила власти встать между ними, сделав их непримиримыми врагами.

Но обвинить себя в случившемся не могла: она с самого рождения знала, что является лишь второй претенденткой на трон короля, которая унаследует престол только в случае несчастной и преждевременной смерти своей старшей сестры. Зиберина никогда не стремилась занять ее место не только у руля государства, но и в сердце отца. Судьба распорядилась иначе, словно в жестокую насмешку сделав все наоборот, переиначив их судьбы, разбив все иллюзии и мечты. Вот только не было прощения тому, что сделала ради достижения своих стремлений не состоявшаяся наследница.

— Что случилось, Зиберина, от радости язык проглотила?

Что ж, следовало признать, что Маара не изменилась, оставшись верной себе: никакого хождения вокруг да около, попыток посостязаться в острословии. Она и раньше не преуспела в тонком искусстве издевок и насмешек, предпочитая откровенную грубость и вызывающее неуважение.

— Не припомню, чтобы этот дворец принадлежал тебе, Маара, — Зиберина сделала глоток чая, не чувствуя вкуса и аромата напитка и изящно отставила чашку, с легкой улыбкой, изогнувшей уголки губ, поворачиваясь лицом к застывшей в дверях сестре. Она была еще прекраснее, чем раньше. Ее холодная, утонченная красота лишь расцвела со временем, сделав свою обладательницу по истине неотразимой. Ярко-алые лоскуты шелка, скрепленные множеством тонких золотых цепочек, лишь условно прикрывали роскошное, белоснежное тело, высокое и гибкое, словно выточенное из самого лучшего мрамора рукой одаренного скульптора. Густые пряди цвета спелой пшеницы рассыпались по покатым плечам в живописном и тщательно продуманном беспорядке, призванном подчеркнуть хрупкость и изящество стройной фигуры и плавность совершенных линий. Вот только красивые, совершенные черты искажала отвратительная гримаса, делая их отталкивающими и непривлекательными. Злоба и ярость мало кого красили, но Маару они уродовали просто до неузнаваемости. Алые губы складывались в уничижительную улыбку, а светло-голубые, искусно накрашенные сурьмой, глаза обжигали леденящим холодом застарелой ненависти в пустых глубинах.

— Если мне не изменяет память, а она никогда меня не подводит, этот дворец возвели наши великие предки, а достроил и придал неповторимый и роскошный колорит отец, который и был последним, кто мог смело назвать его своим. А после его смерти он перешел ко мне, вместе со всем королевством. Хотя… Ах да, я же сделала тебе прощальный и щедрый подарок, отказавшись от всего. Вот только у тебя не хватило ни ума, ни силы, ни мужества, чтобы удержать их в своих руках. И теперь вся эта роскошь принадлежит лишь одному хозяину — нынешнему королю…

Зиберина плавно поднялась с постели, медленно направляясь к неподвижно застывшей фигуре, приближаясь с каждым словом все ближе, от души вкладывая в свою речь весь яд и желчь, что скопились за эти годы бессильной ярости и злости, душивших ее. Она остановилась в метре от побледневшей женщины, с вызывающим спокойствием и непоколебимой уверенностью, которых не чувствовала, глядя в пылающие злобой красивые холодной и мертвой прелестью глаза.

— Или он, наконец-то, оценил по достоинству все твои щедро и бесстыдно предлагаемые прелести, на которые ты безуспешно пыталась все эти годы обратить его внимание? В таком случае, прими мои поздравления, Маара, ведь это такая огромная честь, будучи наследницей и дочерью великого короля, согревать постель нового повелителя, словно простая заурядная наложница.

— Неужели я слышу в твоих словах зависть, сестренка? Ты всегда ненавидела меня, ведь я намного красивее, чем ты. Все, абсолютно все, мужчины падали к моим ногам. Боишься узнать, что устоявших не осталось? Это так грустно, преданно любивший тебя долгие годы яростной и безответной любовью мужчина нашел утешение в моих объятиях, дарующих покой и радость. А что могла ему дать ты, Зиберина? Искусственную страсть, вызванную твоими бесчисленными эликсирами? Я помогла ему забыть тебя, и это было так легко…

— Мне жаль тебя, Маара, искренне жаль, — видимо, ее сестра так ничего и не поняла, не сделала для себя никаких выводов за все эти годы, погрязнув в необоснованной ненависти, в придуманных для себя утешениях и оправданиях, — ты настолько ослеплена своими надуманными обидами, для которых не было и не может быть ни одного настоящего повода, что не способна заметить очевидное. Раскрой уже глаза: я никогда не завидовала тебе, твоей красоте или чему-то еще. И ненависть моя к тебе родилась значительно позже, после того, что ты натворила. А что касается Райнира, — она сделала широкий жест рукой и зло усмехнулась, — мне он предлагал корону, как равной себе. Он хотел делить со мной не только ложе, но и власть. А что он дал тебе, Маара? Он хоть позволяет тебе засыпать рядом с собой, или для тебя отведено специальное место на коврике подле его постели, а по утрам ты приносишь своему господину тапочки?

— Да как ты смеешь, — крик женщины сорвался на визг, ее дыхание прерывалось. Зиберина легко перехватила тонкую руку замахнувшейся на нее сестры, с силой сжимая и заламывая назад, вынуждая вскрикнувшую от боли Маару упасть на колени. Наклонившись к ее лицу, Зиберина яростно прошипела сквозь стиснутые в бессильной ярости зубы.

— Ты разрушила огромное королевство, камня на камне не оставила от чудесного города, каким была наша столица. Стала предательницей крови, умолчав об убийстве родного отца, пыталась силой захватить уже не принадлежавшую тебе власть. Скольких людей ты сгубила, Маара? Тебе не снятся лица тех невинных жертв, которых ты обрекла на безвременную смерть? Ты по локоть искупала в горячей и безвинной крови свои руки, и все, о чем ты можешь думать — это мужчина? Для тебя важнее всего, что ты совершила, оказался отказ одного-единственного, устоявшего перед твоими фальшивыми и насквозь лживыми чарами? Если раньше я только подозревала тебя в безумии, то теперь ни сколько в этом не сомневаюсь.

— Это ты… ты виновата во всем!!! Ничего этого не было бы, не будь тебя! Но ты не сдохла при рождении, как и задумывалось, нет!!! Ты назло мне выжила, украла у меня любовь отца, заставляла всех восхищаться своим умом. Забрала единственного мужчину, которого я любила, просто для того, чтобы досадить мне!!! Везде, куда бы я ни шла, меня сопровождали восторженные оды в твою честь: ах, как умна наша младшая принцесса! Как она талантлива, добра, мила, очаровательна! Ах, какая она вся расчудесная!!! А ты все это время была всего-навсего воровкой, той, что украла у меня все!!! Все было моим — ВСЕ — а ты все украла!!!

Тебя все любили, превозносили до небес, боготворили: а я ненавидела тебя. Если бы ты знала, как я тебя ненавидела. Каждый раз, когда ты обнимала меня, мне хотелось вцепиться тебе в глотку, придушить тебя… Ты с такой нежностью и лаской всегда лезла ко мне со своей сестринской любовью, а все вокруг умиленно ахали и вздыхали. А я с огромным удовольствием просто свернула бы твою шею…

Яростная вспышка гнева алой пеленой затопила сознание, лишая возможности мыслить здраво. Зиберина жестко усмехнулась, низко склоняясь над замолчавшей, тяжело дышащей сестрой, чтобы прошептать ей на ухо.

— У тебя не получилось, Маара, но кто помешает мне сделать это?

Ее руки железным кольцом сомкнулись на тонкой шее, обхваченной золотыми украшениями. Злость, сдерживаемая столько лет, вырвалась из глубин души, переполняя Зиберину, перед глазами стоял темный, удушающий туман гнева, жесточайшей обиды и боли. Она любила, всегда любила свою сестру, а та отплатила ей этим — презрением, пренебрежением, ненавистью и боги знают, чем еще… Слова Маары пробили твердую брешь ее спокойствия и самообладания, разрушив ко всем демонам плотину здравого смысла. Ослепляющая боль и унижение словно рвали ее душу на части.

Теряя контроль над своими действиями, она яростно сдавливала горло хрипящей и отчаянно сопротивляющейся сестры. Теперь она понимала, что за внезапная хворь обрушилась на королеву — ее мать — незадолго до родов. Тяжело больная женщина едва пережила трудные, давшиеся ей дорогой ценой, роды, а новорожденный младенец умер бы, не приди им на помощь лекарь с зельем, о котором никто до этого не слышал. Отчаявшийся король позволил ему напоить младенца, уже практически не подающего признаков жизни, этим лекарством, которое чудесным образом помогло исцелить новорожденную принцессу, а затем — и ее мать.

— Так что же вас остановило, сестричка, — Зиберина склонилась к побелевшему, искривленному в гримасе боли лицу Маары, вглядываясь в ее глаза, — совесть замучила?

Женщина медленно слабела, Зиберина остро чувствовала, как чужая жизнь утекает из-под ее пальцев, но не собиралась останавливаться. За свою более чем долгую жизнь она совершила множество ужасных поступков, в которых раскаивалась и поныне, но была совершенно уверена, что никогда, ни при каких обстоятельствах не пожалеет о том, что делает сейчас.

Она видела, как дрожащая, словно тонкий лист на холодном ветру, бледная и перепуганная происходящим служанка еще в начале их разговора неприметной мышкой скользнула к двери, стремясь сбежать подальше от разгорающегося с яростной силой скандала. Зиберина не придала ее поступку никакого значения, потому что была слишком занята собственными тяжелыми мыслями и резкими словами сестры. Оказалось, что девушка не сбежала, а торопливо отправилась за помощью. До ее слуха донеслись встревоженные, испуганные голоса быстро приближающихся людей, о чем-то ожесточенно спорящих на повышенных тонах. Видимо, у закрытой двери в ее спальню столпились все служанки, выделенные ей в услужение, но никто из них не решался войти внутрь, боясь навлечь на себя гнев новой госпожи.

Длинные пальцы с остро заточенными алыми ноготками, обхватившие ее руки в безнадежной попытке оторвать их от тонкой шеи, начали слабеть. Зиберина прекрасно понимала, что у Маары осталось совсем мало времени… Эта мысль заставила ее криво усмехнуться — именно его у нее было более чем предостаточно, просто ее сестра не пожелала использовать его в правильных целях, за что теперь и расплачивалась.

— Прекрати! — Холодный и спокойный мужской голос, прозвучавший от двери, заставил Зиберину яростно вскинуть голову, а ее жертву из последних сил открыть выразительные, большие глаза, в глубине которых засветилась робкая надежда на спасение. Вот только прозвучавший приказ не произвел на нее ровным счетом никакого впечатления.

Она не заметила, как Райнир подошел к ним. Просто с боку от нее промелькнул темным пятном бархатный плащ черного цвета, и почти сразу сильные руки скользнули по ее талии, крепко обхватывая ее и отрывая от Маары. Раздраженно зашипев, Зиберина выпустила шею сестры, пытаясь сбросить тяжелые ледяные руки, удерживающие ее. Полузадушенная женщина, чье лицо уже начинало синеть, тяжело и безвольно упала на пол, вздрагивая всем телом и судорожно хватая ртом воздух.

Райнир не удостоил Маару даже взглядом, только кивком головы приказал робко приблизившимся слугам поднять ее и унести, продолжая без усилий удерживать вырывающуюся Зиберину в стальном кольце рук.

Она застыла, когда над ее головой прозвучал спокойный голос, в котором не было даже намека на злость, удивление или какие-то другие чувства. В нем звучала только усталость. Словно его совершенно не тронуло происходящее. Впрочем, Зиберина ни сколько не удивилась бы тому, что так оно и было на самом деле.

— Разве ты хочешь, чтобы ее мучения когда-нибудь закончились?

Зиберина резко обернулась к нему, впиваясь взглядом в сосредоточенное лицо, на котором не отражались никакие эмоции. Не дождавшись от нее ответа, он спокойно продолжил.

— Убив ее, ты подаришь долгожданный покой, которого она не заслужила. Я подарил ей вечную жизнь лишь затем, чтобы она заплатила за свои преступления. Ее наказание более чем справедливо и оно будет длиться вечно.

— Не тебе это решать, Райнир. Ты же долгие годы был с ней заодно, пестовал это чудовище, в которое она превратилась. И теперь наказываешь ее? За то, что она не оправдала возложенных на нее надежд? Или оказалась слабее, чем ты ожидал?

— Не имеет значения, за что она понесла кару, которую заслужила. Мы оба знаем, что она совершила, и почему так сурово наказание. Маара молила меня о смерти, ведь она стала бы для нее избавлением, но я не умею делать такие щедрые подарки. Она получила то, что заслужила…

— Какого же наказания заслуживаешь ты? Ты, предавший людей, которые безгранично доверяли тебе. Любящих тебя людей… Ради трона ты не пожалел никого. Разве существует такая кара, которая сможет искупить твои грехи?

— Я сполна заплатил за все, в чем ты меня обвиняешь много лет назад. Мое наказание не заставило себя долго ждать. Ты опоздала с обвинениями, Зиберина. Меня уже покарали…

Ответом ему стал горький, пронизанный печалью и болью смех, заставивший его руки самопроизвольно разжаться. Она быстро отступила от него, с вызовом вскинула голову, ненавидящим взглядом вглядываясь в холодные, словно мертвые глаза.

— Наказавшие тебя боги были слишком снисходительны к тебе, простив то, чего прощать нельзя было ни под каким предлогом. Знаешь, сейчас я даже не могу представить себе ту кару, которая действительно была бы достаточно сурова и справедлива для тебя… Ничто, слышишь, ничто не способно искупить свершенные тобой преступления под сводами этого проклятого дворца. Даже тысячи мучительных смертей не способны искупить твои грехи.

Она сама не заметила, как непроизвольно перешла на шепот, бросая резкие обвиняющие слова в непроницаемое, застывшее лицо, на котором не отражались никакие чувства. Или именно это подстегивало ее, заставляя израненную душу буквально вскипать волнами дикой ярости и боли. Слуги, незаметными тенями, стоящие в дверях, торопливо отступили назад, стремительно покинув ее покои. Все, кроме одного — высокий, русоволосый, худощавый мужчина с серебристой проседью у висков, в отличие от пышно разряженных придворных, одетый в обычный серый охотничий костюм, с поклоном выступил вперед, прерывая ее пропитанную обжигающей ненависть речь.

— Госпожа…

Зиберина резко обернулась, пораженная прозвучавшей в тихом голосе печалью, словно слуге было больно слышать ее гневные, яростные слова, высказанные его господину. В серых глазах застыло не менее озлобленное выражение встречного обвинения и предупреждения.

— Не стоит, Сорель, — Райнир взмахом руки остановил готового вновь заговорить мужчину, который очень неохотно подчинился приказу повелителя, с насмешливым полупоклоном склоняя перед ней голову.