Эта история о двух братьях по имени Бедам и Цедам, которые были уверены, что они самые первые и единственные люди на свете. А еще эта история о мире, который до отказа был набит разными вещами: растениями, рыбами, розами, реками и ручьями, комарами, кактусами и кустами.
Для Бедама и Цедама все в мире было в диковинку, потому что они и сами-то недавно появились.
— Стало быть, это и есть мир, — сказал Бедам.
— Не иначе, — сказал Цедам. — Не иначе.
Но Бедам представлял себе все чуточку иначе. Не лучше, а все-таки иначе. А вот как именно, он уже точно не помнил. Наверное, думал, что между вещами будет больше места.
— А тут везде что-нибудь да есть, — пожаловался Бедам. — Так что и повернуться-то негде.
Цедам промолчал, потому что задумался.
Он показал на какое-то красно-розовое животное, которое выползало из-под земли, то растягиваясь, то снова сжимаясь.
— Червяк, — сказал Цедам.
— Этого еще не хватало, — вздохнул Бедам. — А откуда ты знаешь, что червяк — это червяк?
— Это по нему сразу видно, — сказал Цедам.
Немного погодя, когда они, запыхавшись, взобрались на вершину холма, Цедам сказал:
— Ах, если б мы только могли знать, как все называется, жизнь бы сразу стала намного легче.
Неподалеку от них рос раскидистый куст.
— Орешник, — сказал Цедам.
Но Бедам ничего не сказал. На этот раз он о чем-то задумался. Он долго молчал, а потом сказал:
— Гуд монинг.
— А что это значит? — спросил Цедам.
— По-английски это значит «Доброе утро», — ответил Бедам.
Они шли медленно, потому что шли босиком, и их ступни были еще очень чувствительны. У них были голые руки и голые ноги, да и целиком они тоже были голыми.
Бедам сказал, что им нужно где-то достать ботинки и блю джинс. Цедам не возражал.
— Блю означает голубой, а джинс — это джинсы, — сказал Бедам.
— Небо сегодня небесно-блю! — пошутил Цедам. Это была его первая шутка.
Но Бедам не засмеялся.
— Йес, — сказал он. — Йес значит да.
Они остановились полюбоваться видом. И так и стояли, молча, в нерешительности. Наконец Бедам сказал:
— Понятия не имею, кому все это принадлежит.
— Нам обоим, — сказал Цедам. — А кому же еще?
— О-бо-им, — медленно проговорил Бедам, вслушиваясь в значение этого слова.
— Конечно, обоим, — повторил Цедам, показывая пальцем то на брата, а то на себя.
Бедам следил за пальцем глазами.
— Но так мы никогда не узнаем точно, кому что принадлежит, — сказал Бедам. — Предлагаю мир поделить. Тогда все будет понятно, и мы никогда не поссоримся. У каждого будет своя собственная земля, с червяками, орешниками и прочим. И каждый сможет делать с ней то, что захочет, не спрашивая у другого.
Хотя Цедам и не понял, почему им не придется ничего друг у друга спрашивать, но все-таки он согласился.
Бедам провел в воздухе рукой, отделив гору от равнины.
— Нижняя половина будет моей, а верхняя твоей, — сказал он.
— Или наоборот, — сказал Цедам.
Но Бедаму гора не понравилась — она была серой, твердой и слишком крутой.
— Из нас двоих ты, Цедам, более сильный, — сказал он. — Ты скачешь по горам, как… как… — он никак не мог подобрать слово для сравнения, потому что еще не знал, что существуют горные козлы.
— Как что? — спросил Цедам. — Можешь сказать по-английски.
Бедам вздохнул. Он вообще вздыхал довольно часто. И они замолчали, не сказав больше ни слова, ни по-русски, ни по-английски.
Затем Цедам взял сухую ветку и принялся чертить по земле длинную линию. Он чертил долго-долго, пока не зашел глубоко в лес. А когда вернулся, сказал:
— Правая половина будет твоей, а левая — моей.
Но поскольку они стояли друг напротив друга, то, что от Цедама было справа, от Бедама оказалось слева.
— Правую половину ты называешь левой, а левую — правой! — возмутился Бедам. — Так мы никогда не договоримся!
И они принялись спорить, где лево, а где право, как вдруг Цедам увидел маленького зверька с тонким хвостиком и длинными усами. Зверек сновал туда-сюда на своих четырех лапках, то и дело пересекая разделительную линию.
— Мышь! — крикнул Цедам. — А она чья — твоя или моя?
— Сначала нужно распределить неподвижные предметы, а уж потом переходить к тому, что движется, — решил Бедам. Он во всем любил порядок.
Но Цедам его не слушал. Он только что обнаружил свою тень. Цедам сделал пару шагов — тень пошла за ним. Тогда он ускорился, стараясь от нее оторваться.
— Эй, Бедам, у меня тут что-то к ногам прилипло! — крикнул он, переводя дыхание.
Но Бедам сам находился не в лучшем положении. Какая-то черная плоская штука преследовала его по пятам, копируя каждое его движение.
Тем временем Цедам оглянулся и увидел, что такие же штуки есть у кустов и деревьев. Только у них они куда более смирные — лежат себе на одном месте, и всё тут.
— Ты случайно не знаешь, как это называется? — спросил Бедам.
Цедам покачал головой.
— Ведь если подумать, — размышлял Бедам. — Мы знаем, как это не называется. Это точно не мышь, не орешник и не червяк. Так что же это?
В эту самую минуту (а может, чуточку позднее) они увидели маленькую фигуру, которая росла и росла, пока наконец не превратилась в женщину, ростом почти что с братьев. Женщина подошла к ним и поздоровалась. Бедам и Цедам очень удивились, но, конечно, тоже поздоровались.
— Меня зовут Бедам, — сказал один из братьев.
— А меня — Цедам, — отозвался другой.
— А меня зовут Ева, — сказала женщина.
«Так она, пожалуй, тоже может захотеть половину мира!» — подумал Бедам. — Но разве это возможно, если в мире только две половины: верхняя и нижняя, правая и левая, задняя и передняя?
А как два разделить на три, Бедам не знал.
Тем временем Цедам сказал Еве:
— Что за прелестная вещица лежит у ваших ног!
Он это сказал очень вежливо, но так тихо, что Ева не расслышала.
— Мой брат говорит, что у ваших ног лежит прелестная вещица, — повторил Бедам, показывая на ее тень, которая была видна очень отчетливо.
— Мне она тоже нравится, — сказала Ева. — Особенно утром и вечером. В хорошую погоду, конечно. А в середине дня она становится маленькой и назойливой. Того и гляди о нее споткнешься.
— В хорошую погоду, — тихо повторил Цедам. Он оглянулся, но не увидел ничего, что бы напоминало погоду. Хорошим же, напротив, было все.
Бедам тем временем спрашивал у Евы:
— Если не секрет, вы здесь давно?
— Здесь? — удивилась Ева. — Минут пять, наверное.
— Всего-то?
— Мой брат хотел сказать давно ли вы здесь вообще? — пояснил Цедам.
— Это вам нужно спросить Адама, моего соседа, — сказала Ева. — У него отличная память.
— Вот вам и четвертый! — подумал Бедам, а Цедам ничего не подумал.
— А вы? Вы нездешние? — спросила Ева.
— Мы?? — переспросили братья.
— Нет, мы здешние, — сказал Цедам.
— Мы из этого мира, — уточнил Бедам, показывая по сторонам. Мир в его понимании начинался там, где они стояли, а заканчивался у дальних гор. О том, что с другой стороны гор есть еще что-то, он знать не мог.
В этом рассказе ничего не говорится о том, откуда взялись эти два брата. Ева решила, что они бродяги. Адам принял их за иностранных туристов и угощал своим горьким тепловатым пивом. Сам Адам, выпив пива, стал распевать любовные песни. Причем так громко, что даже Ева слышала их у себя в саду.
Голубые джинсы так ни у кого и не появились. Зато все — и мужчины, и женщины — оделись в длинные рубахи, которые сшила Эмма, младшая сестра Евы. У нее была белая ручная курица и белая мягкая постель. Цедам влюбился в Эмму с первого взгляда. Эмме же потребовалось намного больше времени, пока ей хоть чуточку понравился Цедам. У них родилось бессчетное число детей: Эльза, Эрика, Элла и т. д., Дедам, Эдам, Федам и т. п.
— На скольких же теперь придется делить? — спрашивал Бедам после рождения каждого.
Тут-то и кончается вся история, хотя Цедам в конце так и не сказал ни слова.