Если вы взяли эту книгу в руки, вам мало просто знания о том, что Махно был более или менее удачливым борцом против коммунизма и вождем последней крестьянской войны в нашей стране. Вам важны детали, вам интересно, чем жил этот человек, каково его место в истории, которая не началась в 1917 году и не закончилась поныне. А это значит, что нам нужно начать с истоков — с рассказа об идеологии анархизма, о Гуляйпольском районе, о том времени, когда в анналах истории еще не числился батько Махно.
1. Анархизм и анархия
Анархизм и анархия. Что только не понимают под этими словами — бессмысленный и беспощадный бунт, общественный хаос, стремление к беспорядку и насилию. Как это далеко от идеалов общественного течения, которое вот уже полторы сотни лет является одним из факторов идейного развития современной цивилизации. Теоретики анархизма предвосхитили многие идеи К. Маркса, М. Ганди, Э. Фромма, Г. Маркузе, О. Тоффлера и других мыслителей, которые сыграли огромную, во многом определяющую роль в формировании современной культуры. Анархисты П. Прудон, М. Бакунин, П. Кропоткин и Л. Толстой занимают почетное место в этом же ряду. Практики анархизма заставили мир считаться со своим движением, время от времени превращая его в фактор мировой политики. Миллионы людей вставали под черное знамя анархии, несмотря на яростную и часто лживую агитацию его оппонентов, несмотря на то, что принадлежность к анархистскому движению часто была связана с риском для жизни. Анархизм — крайнее проявление идей свободы, солидарности и антибюрократизма — именно в силу своей крайности всегда был вызовом цивилизации и стимулом (может быть — в греческом значении слова) для развития ее идей. В силу своей последовательности анархизм смог уже в XIX — первой половине XX века поставить в практическую плоскость задачи, которые «мировая цивилизация» ставит перед собой только сегодня, в канун XXI столетия.
«Из всех формул, в которые страдающее, мыслящее и мечтающее человечество облекло свои страстные искания общественного идеала, — анархизм, несомненно, является наиболее возвышенной и наиболее полно отвечающей на вопросы пытливой человеческой мысли. Наиболее возвышенной, говорю я, потому что центральной идеей анархизма является конечное освобождение личности», — писал выдающийся теоретик анархизма А. Боровой. 1
Анархизм оппозиционен всем политическим учениям, выступающим за те или иные формы государственности. И в то же время в нем можно найти аналоги почти всему спектру государственнических идеологий. Многообразное анархическое учение включает в себя коммунистов и индивидуалистов, социалистов и синдикалистов, но всех их объединяет критика государственности во имя социальной солидарности и личной свободы.
За свою многовековую историю анархизм неоднократно приговаривался своими оппонентами к скорой гибели, но прогнозы эти не оправдывались. Само существование государства вызывало к жизни идею о необходимости его замены иными общественными механизмами.
Непрерывная традиция современного анархизма ведет свое начало от сочинений П. — Ж. Прудона. Наиболее авторитетными теоретиками анархизма, разрабатывавшими его теорию в XIX в., были М. А. Бакунин, а затем П. А. Кропоткин. Для многих анархистов XX века учителем был также Л. Н. Толстой. Однако, несмотря на свою приверженность традиции, анархизм отрицает безусловность любого авторитета, в том числе и основателей этого учения.
Отрицание самодостаточности авторитета «отцов–основателей» придает особую ценность в анархизме практическому опыту социальных движений и деятельности анархистских организаций. Анархизму представилось немало возможностей практически опробовать свои идеи. Анархизм прудонистского направления играл ключевую роль в социально–экономических преобразованиях Парижской коммуны, ученик П. — Ж. Прудона Ф. Пии — Маргаль стал одним из лидеров испанской революции 1868–1874 гг. и первым в истории президентом Испании. Учение М. А. Бакунина приобрело большую популярность в рабочем движении Западной Европы и народническом движении России. Анархисты лидировали в массовых социальных организациях десятков стран Европы и Америки, оказывая существенное влияние на ход мировых событий. С историей анархистского движения неразрывно связаны празднование Дня международной солидарности трудящихся 1 мая, драматические события Мексиканской революции 1910–1917 гг., когда анархистские батальоны защищали режим, создавший затем самую демократическую конституцию того времени, возникновение сотен сельских коммун в России и на Украине, «Красный май» в Париже в 1968 г. и массовое движение против коммунистического режима в СССР в 1988–1991 гг.
Что такое анархизм? Это идейное течение и общественное движение, стремящееся к максимально возможному освобождению личности, выступающее за немедленную или постепенную ликвидацию государственных структур и их замену общественным самоуправлением.
Целью анархизма является анархия (безвластие), то есть свободная организация общества, обходящаяся без организации власти человека над человеком. Под властью понимается систематическое принуждение человека к чему–либо, противоречащему его воле, организованное насилие человека над человеком. Наиболее распространенной и концентрированной формой власти считается государство, как машина принуждения людей. Анархизм отрицает оправданность существования государства его созидательной деятельностью, так как, по мнению анархистских теоретиков, ее издержки превышают положительный результат. Анархия не может быть совместима с государством и иногда трактуется в анархизме как общество без государства.
Анархия так же несовместима и с другими формами систематического насилия и принуждения. Поэтому анархизм отрицает бытовое толкование слова «анархия» как синонима хаоса и беспорядка, сопровождающегося систематическими актами насилия. Ключевым понятием в анархизме является свобода как возможность реализации способностей человека, ограниченная лишь такой же возможностью других людей 2. В этом отношении анархизм выступает противником индивидуализма и поборником социального равноправия и солидарности.
Наибольшую активность в первой половине XX века развивали анархо–синдикалистское и анархо–коммунистическое направления анархизма. Само деление на анархо–коммунистов и анархо–синдикалистов условно. Почти все российские анархисты начала XX в. считали своей целью достижение и анархии, и коммунизма (анархического коммунизма). Коммунизм при этом рисовался как общество равных возможностей, напоминавшее картины из романов И. Ефремова и братьев Стругацких. Большинство анархистов признавали синдикализм (создание революционных антиавторитарных самоуправляющихся профсоюзов — синдикатов) необходимым путем к анархии. Но радикальные анархо–коммунисты считали этот путь вспомогательным, а собственно анархо–синдикалисты сосредоточивались на профсоюзной работе.
Уже во второй половине XIX в. сформировались две наиболее авторитетные концепции анархического устройства общества. Автором первой был М. А. Бакунин, отталкивающийся в своих построениях от наследия П. — Ж. Прудона.
Ключевым в теории Бакунина является понятие свободы. По его мнению, «свобода человека состоит единственно в том, что он повинуется естественным законам, потому что он сам признает их таковыми, а не потому, что они были ему внешне навязаны какой–либо посторонней волей — божественной или человеческой, коллективной или индивидуальной» 3.
Однако «свобода» не означает независимости человека от других людей. Свободным можно быть только среди свободных: «Истинно свободным я становлюсь только через свободу других, так что, чем многочисленнее свободные люди, тем более обширной, глубокой и широкой становится и моя свобода» 4. Свобода и солидарность людей нераздельны.
Но почему взаимоотношения между людьми далеки от принципов свободы и солидарности? На их пути стоит власть, выраженная, прежде всего в государстве.
Государство должно быть уничтожено социальной революцией: «Старой системе организации, основанной на насилии, социальная революция должна положить конец, предоставив полную свободу массам, коммунам, ассоциациям, а также и отдельным индивидуумам и уничтожив раз и навсегда историческую причину существования всякого насилия — само существование государства». 5. В этом процессе разрушения государства Бакунин видел отличие социальной революции от политической. Это понятие социальной революции закрепилось в анархистской мысли.
Революция трактуется Бакуниным как массовое социальное творчество, освобождение творческих сил народа от сковывающих его институтов: «Вообразите себя посреди торжества стихийной революции в России. Государство и вместе с тем все общественно–политические порядки сломаны. Народ весь встал, взял все, что ему понадобилось, и разогнал всех своих супостатов. Нет более ни законов, ни власти. Взбунтовавшийся океан изломал все плотины. Вся эта, далеко не однородная, а напротив, чрезвычайно разнородная масса, покрывающая необъятное пространство всероссийской империи всероссийским народом, начала жить и действовать из себя, из того, что она есть на самом деле, а не из того более, чем ей было приказано быть, везде по–своему, — повсеместная анархия». 6 Собственно разрушительные последствия революции — лишь неизбежная плата, обратная сторона созидания. Бакунин без жалости относился к современному ему обществу, в котором видел, прежде всего, нищету, угнетение и индивидуализм.
Взгляд на конкретные формы революции определялся позицией теоретиков относительно возможности и границ применения насилия в революции. Для М. Бакунина и П. Кропоткина было характерно признание социального насилия, то есть спонтанного восстания, гражданской войны, но не систематического организованного террора. М. Бакунин писал: «Революция — это война, а когда идет война, то происходит разрушение людей и вещей. Конечно, очень печально для человечества, что оно не изобрело более мирного способа прогресса, но до сих пор каждый новый шаг в истории рождался лишь в крови. Впрочем, реакция не может упрекать в этом отношении революцию. Она всегда проливала крови больше, чем эта последняя». 7
«Социализм не жесток, он в тысячу раз человечней якобинства, я хочу сказать, политической революции. Он нисколько не помышляет против личностей, даже самых зверских, прекрасно зная, что все люди, дурные или хорошие — лишь неизбежный продукт того социального положения, какое создали им общество или история. Социалисты, правда, не могут, конечно, помешать, чтобы в первые дни революции в порыве гнева народ не истребил нескольких сотен лиц среди наиболее гнусных, наиболее яростных и наиболее опасных; но, когда этот ураган пройдет, они со всей своей энергией будут противиться хладнокровно организованной политической и юридической лицемерной резне». 8
Другой теоретик анархизма Л. Толстой отрицал применимость насилия вообще: «Анархия может быть установлена только тем, что будет все больше и больше людей, которые будут стыдиться прилагать эту власть». 9 «Христианство есть отчасти социализм и анархия, но без насилия и с готовностью к жертве». 10
По мнению М. Бакунина, на место централизованной иерархической организации общества сверху должны прийти самоуправление и самоорганизация снизу: «…порядок и организация должны…идти снизу вверх… Порядок в человеческом обществе должен слагаться из как можно более широкого развития всех индивидуальных, общинных, коммунальных, провинциальных и национальных свобод». 11 Построение общества как свободной конфедерации самоуправляющихся объединений исключает закрепление за кем–либо управленческих функций. Власть как социальное явление если и существует, то сводится к минимуму: «Всякий является авторитетным руководителем и всякий управляем в свою очередь. Следовательно, отнюдь не существует закрепленного и постоянного авторитета, но постоянный взаимный обмен власти и подчинения, временный и, что особенно важно, добровольный» 12. Как видим, классик анархизма не отрицает самой функции власти, но выступает против ее закрепления за какой–либо социальной группой. Такой подход подразумевает, что все население обладает достаточным культурным уровнем для осуществления функций власти. Эта проблема, как мы увидим, станет одной из ключевых при практической реализации анархистских идей.
Отсутствие в обществе единого регулирующего центра делает производственные объединения людей самостоятельными. Они согласуют свою работу на добровольных началах без обязательных к исполнению планов. Помимо добровольной мотивации к труду М. Бакунин признает и «принуждение голодом» к тем, кто не желает работать, будучи здоровым взрослым членом общества: «Никто не сможет более эксплуатировать чужой труд: каждый должен будет работать, чтобы жить. И каждый, кто не пожелает трудиться, волен будет умереть с голода, если только он не отыщет какой–либо ассоциации или коммуны, которая согласилась бы из жалости кормить его. Но тогда, по всей вероятности, будет найдено справедливым не признавать за ним никаких политических прав, раз он, будучи трудоспособным, предпочитает находиться в позорном положении и жить за счет чужого труда: ибо не будет иного обоснования для общественных и политических прав, кроме труда, несомого каждым»». Признавая «стимулирование голодом», концепция М. Бакунина, таким образом, не отрицает рыночных механизмов регулирования хозяйственной деятельности и основана на идее коллективной собственности на средства производства. 14
В связи с этим необходимо разъяснить еще несколько терминов, используемых в данной работе. Под «рыночным социализмом» понимается модель, основанная на общественных формах собственности (в том числе коллективной), использовании товарно–денежных отношений и отсутствии директивного планирования. В работе используются также термины «радикализм», понимаемый как стремление к немедленной реализации принципов анархии в ходе революции, и «эволюционизм» — признание того, что анархия может быть достигнута путем эволюционных процессов (которые, впрочем, могут включать в себя революции).
Коллективизм модели «Великого бунтаря» не значит, что Бакунин не предполагает никакой системы координации трудовых усилий свободных производителей: «Организация общества путем свободной федерации снизу вверх рабочих союзов, как индустриальных, так и земледельческих, как научных, так и союзов работников искусства и литературы, сначала в коммуну, потом федерация коммун в области, областей в нации и наций — в международный братский союз». 15 Бакунин не считал возможным немедленно реализовать свою программу и называл идеи немедленного скачка к анархии «безумной мыслью». 16 Подробнее мы вернемся к идеям М. Бакунина по мере их «возвращения» в анархистскую среду в XX веке.
Дело в том, что после периода господства бакунизма в анархистском движении в 70‑е гг. XIX в., он был постепенно вытеснен идеями другого русского анархиста, П. А. Кропоткина. 17 Популярность П. Кропоткина в анархистских кругах конца XIX в. объясняется, прежде всего, его радикализмом, импонировавшим анархистской молодежи, а также кризисом капиталистических отношений, не способных в тот период обеспечить трудящимся стабильных условий существования. В результате на место динамичной коллективистской модели М. Бакунина выдвигается коммунистическая модель П. Кропоткина, основанная на радикальной уравнительности. Взгляды Кропоткина, сформулированные в конце XIX — начале XX века, были господствующими в анархистской среде первой трети XX века. Поэтому на них мы должны остановиться подробнее.
Как и все анархистские теоретики, Кропоткин отрицает начала современного ему общества, как в экономической, так и в политической сфере. В этом обществе «все было захвачено в свою пользу небольшой горстью людей в течение той долгой истории, составившейся из грабежей, переселений, войн, невежества и насилий, которое человечество пережило с тех пор, как стало учиться побеждать силы природы». 18 Гарантом этой системы является «государство, это олицетворение несправедливости, притеснения и всевозможных монополий в руках капиталистов». 19 «Господство олигархии, опирающейся на силу государства и капитала, по мнению Кропоткина крайне неэффективно: «они мешают рабочему производить то, что нужно всем, и заставляют производить не то, что нужно другим, а то, что дает наибольший барыш хозяину». 20 Автор опускает то обстоятельство, что для того, чтобы товар принес «барыш хозяину», он все же должен быть «нужен другим».
Отрицая, таким образом, рыночные отношения в их частнособственническом варианте, Кропоткин выступает против них и в случае коллективной собственности на средства производства. Рыночные отношения не устраивают его в принципе: «С того дня, когда люди начали мерять услуги, оказываемые обществу, платя за них деньгами или какой–либо другой формой заработной платы… — с этого дня вся история капиталистического общества была (при содействии государства) написана заранее». 21
Кропоткин подразумевает обратимость исторических явлений и возможность повторения всей этой истории, если рыночные принципы будут сохранены после революции. Называя «коллективистами» государственных социалистов, Кропоткин под видом критики их построений приводит аргументы против экономических методов стимулирования к труду, которые отстаивал Бакунин. Кропоткин пишет: "«Каждому — по его делам!» — говорят они. Но человеческое общество не могло бы просуществовать и двух поколений подряд, если бы каждый не давал иногда другим гораздо больше, чем он надеется получить от них в виде денег или рабочих чеков». 22
Но ни государственные социалисты, ни бакунисты не предполагали доводить сферу рыночных отношений до 100 %. Попытка Кропоткина довести идею до абсурда ничего не доказывает. Зато сам он абсолютизирует антирыночные коммунистические принципы в конструктивной части своей программы.
Теоретик анархо–коммунизма исходит из того, что «в настоящее время, когда все связано и переплетается между собою в промышленности… — искать долю каждого в современном производстве оказывается совершенно невозможным…Каким образом определить при таких условиях часть, приходящуюся на долю каждого в тех богатствах, созданию которых содействуем мы все». 23. Следовательно, «как только революция сломит силу, поддерживающую современный порядок, нашею первою обязанностью будет немедленное осуществление коммунизма». 24
П. Кропоткин выступает за немедленную экспроприацию хозяйства у экономической олигархии, за «возврат обществу того, что ему принадлежит по праву». 25 Экспроприированное переходит в распоряжение всего общества, которое тут же устанавливает полный контроль над хозяйством и организует производство «уже не ради барышей кому бы то ни было, а для того, чтобы обеспечить жизнь и дальнейшее развитие всего общества». 26
Кропоткин надеется, что захват запасов прежнего общества обеспечит населению «право на довольство» и позволит пережить тяжелый период разрушения экономики, вызванный революцией. 27 Уравнительное обеспечение всех продовольствием должно, по мысли Кропоткина, вызвать в недрах трудящихся творческие силы и коллективистские чувства, достаточные для того, чтобы наладить производство на новых, уже коммунистических, началах. 28
Немедленное появление коммунистического хозяйства после социальной революции исключает возникновение самостоятельных хозяйственных субъектов, которые бы уклонялись от уравнительного распределения материальных благ. Однако Кропоткин категорически отрицает централизованное управление «общенародным» хозяйством. Распорядителями анонимного общества должны быть автономные союзы людей, объединившихся совершенно свободно ради выполнения какого–либо дела. 29
Абсолютная уравнительность в экономике и отрицание самостоятельных хозяйственных субъектов, которые взаимодействуют друге другом через рынок, заставляют предположить, что координационные стороны должны в модели П. Кропоткина согласовывать все макроэкономические вопросы в масштабах всего коммунистического сообщества.
Но что будет, если многочисленные стороны не прейдут к консенсусу? Бесконечная затяжка переговоров? В условиях постоянно меняющихся экономических реалий это означает раскол «единого экономического пространства» на самостоятельные части, которые должны как–то взаимодействовать друг с другом. Собственность перестает быть общей, абстрактное стремление к равенству превращается в равенство возможностей. Возникает потребность в универсальном экономическом посреднике — деньгах. Иная перспектива теоретически возможна лишь при высочайшем развитии духовной культуры и средств коммуникации, предпосылки которого стали возникать лишь во второй половине XX в.
Что еще способно удержать экономическую систему, предложенную Кропоткиным, от распада? Автор надеется на инициативу трудящихся масс: «Пусть только представят народу свободу действия, и через неделю распределение припасов будет происходить с удивительной правильностью. Сомневаться в этом может только тот, кто никогда не видел рабочего народа в действии, кто провел всю жизнь, уткнувшись в бумаги». 30 Однако эти оптимистические строки сами навеяны скорее книжными образами истории, нежели реальной практикой. Пример Парижской Коммуны, который Кропоткин приводит в подтверждение своих строк, дает множество примеров неразберихи и нерациональности в распределении, которые были порождены не только бюрократизмом, но и отсутствием у коммунаров навыков экономической самоорганизации. Как мы увидим, энтузиазм трудящихся при проведении анархистских преобразований действительно позволял творить экономические чудеса, хотя и не столь впечатляющие, как это представлялось Кропоткину. Но энтузиазм оказывался весьма краткосрочным фактором, после которого должны действовать другие.
Таким образом, попытка немедленно ввести и коммунизм, и анархию (в формуле Кропоткина — анархический коммунизм) в условиях современного автору и его последователям индустриального общества вызывает множество проблем, решение которых возможно лишь в случае принятия за аксиому ряда очень спорных предположений (например, о пробуждении альтруизма в массе тружеников в условиях тотального разрушения современной им цивилизации; о готовности трудящихся немедленно организовать общество всеобщего достатка простым перераспределением накопленных прежде продуктов; о способности большого количества участников гигантских союзов немедленно договариваться друг с другом по множеству самых разных вопросов и т. д.).
Противоречия, заложенные в анархо–коммунистической модели Кропоткина, сформулированной на материале XIX в. проявятся и в концепциях его последователей в XX в. Однако и сам Кропоткин пытался преодолеть их.
Основным субъектом общества по Кропоткину должна стать большая территориальная община (Париж с округой, например) — это уже все–таки не весь мир. Мало того — несмотря на уравнительные принципы социальной революции, другие коммуны вовсе не обязаны просто так снабжать Париж продовольствием. 31 Это предполагает взаимовыгодный обмен без единого плана, что de facto ведет к признанию рыночных отношений между территориальными общинами.
Правда Кропоткин надеется на то, что сами коммуны вскоре перейдут к самообеспечению, сформировав индустриально–аграрные территориальные комплексы, которые вскоре покончат с мировым разделением труда. 32 Доказывая легкость согласования интересов различных коммун после того, как специализация будет сведена к минимуму, Кропоткин приводит примеры преимущественно из рыночной практики. 33
Шаткость антирыночной аргументации Кропоткина становится еще более очевидной при разборе им вопроса о «лентяях», то есть людях, которые откажутся трудиться в анархической коммуне. Принуждать их к труду нельзя, но кормить их коммуна тоже не обязана. Если лентяи откажутся делать хоть что–нибудь «признанное общественно–полезным», они должны будут покинуть коммуну. 34 Но очевидно, что при отсутствии иных стимулов к труду, кроме моральных, лица, отрицающие эти моральные стимулы (а первоначально это будут далеко не отдельные индивидуумы), будут формально исполнять какую–то работу, фактически саботируя ее.
Кропоткин надеялся на немедленную перестройку сознания современного ему человека, причем именно в том направлении, которое соответствовало анархо–коммунистической теории. Вся его аргументация исходила из того, что грандиозные преобразования сознания и человеческих возможностей произойдут на базе современной ему индустриальной технологической культуры.
При этом автор ставит грандиозные гуманистические задачи, осуществление которых предусматривает переворот в самих принципах мышления (ликвидация производственной специализации, интеллектуализация производства и уравнение условий умственного и физического труда, всеобщее «довольство» и т. д.). 35 Предпосылки для такой цивилизации стали возникать много позднее.
Кропоткин надеялся также на созидательную роль разрушения, которое само по себе станет предпосылкой быстрого, почти немедленного возникновения новых общественных отношений. Однако дальнейший теоретический поиск и наблюдение за картинами одичания человека в ходе разрушений в 1914–1921 гг., изменили точку зрения Кропоткина. Комментируя свое цитирование Прудона, который в свою очередь сослался на Моисееву фразу «разрушая, мы будем создавать», Кропоткин писал: «Теперь, когда мы знаем из опыта, как трудно бывает «создавать», заранее не обдумавши весьма тщательно на основании изучения общественной жизни, что и как мы хотим создать — приходится отказаться от изречения предполагаемого творца и хозяина природы, и сказать — «создавая, разрушу!»» 36
Теперь основатель анархо–коммунизма считает необходимым начать движение к анархии с создания федеративной республики, о чем публично говорит с трибуны Государственного совещания в августе 1917 г. 37 Такие эволюционные и «государственнические идеи не вызвали понимания со стороны его радикальных поклонников. Вспоминая о своей реакции на само участие П. Кропткина в Государственном совещании, Н. Махно писал: «он из бывшего учителя революционной анархии превратился в сентиментального старца, ищущего спокойствия и сил для последнего применения своих знаний в жизни». 38 Раннее кропоткинианство, анархо–коммунизм «Хлеба и Воли» продолжал господствовать в 1917–1921 гг. в анархистской среде. Только в середине XX века поздние труды Кропоткина позволят идеям эволюционного пути к анархии пробить дорогу сквозь преграды радикальной анархо–коммунистической традиции.
Возможность перерастания временной и не бюрократизированной власти анархистов в обычную государственную диктатуру порождала предубеждение многих анархистов против всякого участия во властных органах. Враждебно относились анархисты и к государственному социализму марксистов. Бакунин оставил развернутую критику марксизма, во многом предсказав трагические последствия реализации программы К. Маркса и обосновав качественное различие между авторитарным и антиавторитарным социализмом. 39 Одним из главных пунктов разногласий был вопрос о создании нового государства: «всякое государство, даже самое республиканское и самое демократическое, даже мнимо народное государство, задуманное г. Марксом (здесь Бакунин смешал взгляды Маркса и его ученика Ф. Лассаля — А. Ш.), в сущности своей не представляет ничего иного, как управление массами сверху вниз, посредством интеллигентного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ». 40
С другой стороны, наиболее мощные анархистские выступления были связаны с занятием анархистами властных позиций (Испания 60‑е-70‑е гг. XIX в., Парижская Коммуна 1871 г., махновское движение на Украине 1917–1921 гг.). Приход анархистов к власти был связан с необходимостью демонтажа бюрократических структур и приветствовался в случае Парижской Коммуны самим М. Бакуниным. В анархистской идеологии не было ясной границы между органами самоуправления, участие в котором приветствовалось, и органами локальной власти, которое критиковалось.
Уточнить теоретические построения, проверить их жизненной практикой предстояло революционным событиям XX века. Эти события были не только проверкой для идей основоположников анархизма, они были «прорывом в неизвестность», который поставил перед человечеством новые проблемы, сохраняющие важность и для нас. Практический опыт анархизма в экстремальных революционных условиях позволяет оценить максимальные возможности развития самоуправления и прямой демократии в условиях аграрно–индустриального и индустриального обществ, соотношение идей и конкретной практики входе радикальных преобразований социума, возможности сопротивления тоталитарной альтернативе общественного развития в условиях кризиса либеральной и консервативной парадигм развития.
2. Место в истории
Махновское движение — одна из самых обеспеченных источниками крестьянских войн, но источники эти крайне разноречивы. До недавнего времени их большая часть была засекречена и доходила до читателя выборочно, в строгом соответствии с концепцией пробольшевистских авторов. Большинство архивных материалов по истории движения сосредоточено в архивах России и Украины. Несколько интересных документов оказались за границей и хранятся в архиве Института социальной истории (Амстердам) 41. Часть документов движения была опубликована махновцами. Сохранилась также часть газет, выпускавшихся движением. 42
Важным источником по истории Махновского движения являются мемуары. Воспоминания оставили Н. Махно, А. Чубенко, В. Белаш. Элементы воспоминаний содержатся в работах В. Волина и П. Аршинова. 43 Много писалось о «махновщине» большевиками. 44
В мемуарах лидера движения сплелись воедино и более поздние размышления, и свежие записи, которые Махно, видимо, вел по ходу событий, самокритичность и самооправдание. Это объясняет некоторые противоречия в тексте и помогает выделить в мемуарах представления Махно, относящиеся именно к 1917–1918 гг.
Воспоминания Чубенко и Белаша писались под контролем ОГПУ и, судя по редакторской правке, готовились к публикации. Публикация не состоялась, но, видимо, по разным причинам. Если Чубенко всячески демонстрировал готовность сообщить сведения, компрометирующие «махновщину», но делал это не очень убедительно из–за низкого уровня грамотности, то Белаш создал настоящий трактат, подробно описывающий военные действия, которыми руководил. В работе Белаша проводится ясная линия, с помощью которой бывший начальник штаба армии, вероятно, хотел обмануть цензоров: резко критикуя Махно, Белаш всячески оправдывает само движение (и себя в нем заодно). Та часть воспоминаний Белаша, которая касается военной стороны дела, подтверждается военными архивами. За исключением фрагментов, в которых легко читается «внутренний», а может быть и «внешний» цензор, мемуары Белаша можно признать достаточно объективными.
Интересный документ — протокол допроса В. Волина. 45 Конечно, сидя в тюрьме ЧК, идеолог движения не мог быть объективен и откровенен, но помимо желания избежать расстрела, Волиным двигало и стремление по свежим следам доказать большевикам правильность махновской политики. Цитируя этот документ, приводим те свидетельства, которые не противоречат другим и не могут быть вызваны желанием спасти себя.
Важным источником, характеризующим состояние движения в 1920 г., является «Дневник жены Махно», фрагменты которого были опубликованы в 1921 г., а полный текст — в 1990 г. 46 Подлинность этого дневника оспаривалась. Дело в том, что при публикации фрагментов дневник был приписан Федоре Гаенко, подруге его настоящей жены Галины Кузьменко. 47 Опубликованные фрагменты дневника, очевидно, компрометировали движение и его лидера, при том, что Г. Кузьменко находилась рядом с ним и поддерживала его борьбу с коммунистами.
Эти обстоятельства привели исследователя махновского движения В. Н. Литвинова к выводу о том, что автором дневника является или кто–то из ЧК, или попавшая в плен Федора Гаенко, почерк которой мог считаться доказательством подлинности документа только в том случае, если бы подтвердилось, что именно она была женой Махно в то время. 48 Сам Махно тоже категорически отрицал подлинность дневника (видимо, основываясь на утверждении жены). 49
Публикация полного текста дневника в 1990 г. 50 позволяет вернуться к проблеме его подлинности. Теперь уже нельзя сказать, что «едва ли не две трети его отведены описанию «пьянства» Махно», как считал В. Литвинов. Весь «компромат», связанный с пьянством, сосредоточен в записях 6–7 и 12–13 марта. Остальные записи посвящены боевым действиям, переездам, переживаниям молодой женщины, что явно исключает предположение об авторстве кого–нибудь из чекистов. Автор текста, несомненно поддерживает цели движения: «Сильно замерзли и устали наши хлопцы, пока завершили это дело, однако наградою за этот труд и муки у каждого повстанца было сознание того, что и маленькая группа людей, слабых физически, но сильных духом, вдохновленных одной великой идеей, может делать большие дела». 51 В таком духе выдержан почти весь текст и это служит ответом на сомнение Литвинова в том, что записи эти можно было «делать открыто, в условиях походной жизни, когда все протекало на виду у Махно. «». 52. Найти критический фрагмент в тетрадке при беглом чтении было трудно, тем более, что Махно плохо владел украинским. Но это не объясняет «ошибки» большевиков в отношении имени жены Махно и ряда других обстоятельств (например, упоминания о том, что муж приставал к автору, то есть к собственной жене). С другой стороны, Галина Кузьменко подтверждала, что вела дневник, хотя и не помнила, чтобы заносила туда сведения о моральной деградации батьки. 53
Возможны три версии, объясняющие происхождение дневника.
Во первых, он мог быть написан рукой Федоры Гаенко, попавшей в руки ЧК. Чтобы текст выглядел правдоподобней, в его основу был положен подлинный дневник, в который с целью компрометации движения вставлены небольшие фрагменты. Остальная часть готовилась для использования при судебной расправе над Махно. Подлинный дневник мог быть написан самой Ф. Гаенко (это объяснило бы некоторые несуразности в тексте, которые уже упоминались) или Г. Кузьменко (в пользу этой версии говорит несколько упоминаний «Фени» в третьем лице, но они могли попасть в текст при переписке, тем более что значительная запись о Фене, относящаяся к 24 февраля, вообще приписана в конце текста)54. Во–вторых, весь текст от начала до конца мог быть написан Г. Кузьменко. Странности, связанные с его появлением на свет, могли быть следствием неразберихи в большевистских органах, типичной для времени гражданской войны. В этом случае критические записи четырех дней марта можно предположительно объяснить как следствие психологического срыва Махно и обиды жены на него. Впрочем, окончательный ответ на вопрос о подлинности записей 6–7 и 12–13 марта может дать только графологическая экспертиза. Во всяком случае, остальная часть текста не вызывает сомнений как подлинное свидетельство событий февраля–марта 1920 г.
Этот же период описывается в тексте В. Белаша, который тоже носит дневниковый характер и местами почти дословно повторяет «Дневник жены Махно». 55 Учитывая, что Белаш работал над своими мемуарами под контролем ГПУ, это не может считаться доказательством подлинности дневника. Однако, как и автор дневника, Белаш добавляет к «заданной теме» пьянства Махно, собственные штрихи, показывающие успехи повстанцев и жестокости красных. 56
Видимо, как и в случаях с мемуарами В. Белаша и А. Чубенко, дневник содержит обширное историческое ядро и может быть использован в качестве надежного исторического источника при анализе тех вопросов, которые лежат в поле данного исследования. Что касается спорных фрагментов, компрометирующих Махно лично, то они принципиально не могут повлиять на характеристику военной и социальной политики движения, так же, как и скандалы, связанные с личным обликом современных политиков, в действительности имеют мало отношения к характеристике их политического курса.
В 1928 году государственное издательство напечатало «Мемуары белогвардейца» Н. В. Герасименко «Батько Махно» 57, представлявшие махновское движение в качестве кучки бандитов. Малейшее сравнение с архивными документами доказывает, что Н. Герасименко не имел никакого представления о движении и писал о нем понаслышке. Характерно, что это сочинение было переиздано большим тиражом в 1990 г. Крайне тенденциозными приходится признать и мемуары бывшего анархиста И. Тепера 58, вынужденного доказывать свою верность большевизму яростной критикой махновщины, в значительной части случаев далеко уходящей от фактической стороны событий, которую сегодня легко установить по архивным источникам. Тем не менее, в отличие от «воспоминаний» Н. Герасименко, работа И. Тепера имеет источниковое значение, так как содержит немало личных наблюдений, которые не продиктованы социальным заказом.
Воспоминания большевиков также неравнозначны. В них встречается и откровенная враждебность, существенное искажение фактов 59, и интерес к чисто военной стороне дела, отдающий должное военному искусству Махно 60, и даже некоторая симпатия, проглядывающая, например, в мемуарах В. Антонова — Овсеенко и А. Скачко. 61 Впрочем, здесь уже можно говорить не только о мемуарах, но и об историографии.
В историографии махновского движения уже в 20‑е гг. резко выделились «очернительское» пробольшевистское и апологетическое направления, преодоление которых в нашей стране началось только после 1988 г., когда стал выходить массовый «самиздат».
Границы объективности советской историографии демонстрирует вышедшая в 1927 г. книга М. Кубанина «Махновщина». 62 Это, пожалуй, наиболее фундаментальное исследование махновского движения в рамках марксистско–ленинской школы. Интересный материал, часть которого Кубанин почерпнул из труднодоступных до сих пор архивов, помогает решить немало загадок движения. Но работа Кубанина несет на себе ярко выраженную печать социального заказа — книга полна искажений фактов и идеологизированных оценок, которые «по наследству» перешли в более поздние пробольшевистские сочинения.
Интересная работа была опубликована в 1923 г. Б. Колесниковым 63, исследовавшим, кроме всего прочего, влияние махновского движения на рабочее движение. Естественно, и эта работа не лишена обусловленных господствующей идеологией недостатков.
С 20‑х-З 0‑х гг. вышло несколько пробольшевистских произведений гораздо худшего качества, которые, однако, ввели в научный оборот некоторые новые источники. 64 В 1966 г. вышла статья С. Семанова «Махновщина и ее крах» 65 — несомненное свидетельство упадка отечественной историографии гражданской войны даже в сравнении с 20‑ми гг. Работа С. Семанова открыла собой новую полосу пробольшевистской историографии, характеризовавшейся отсутствием идейной новизны, но вовлекавшую в научный оборот новые источники — к сожалению, очень небольшими дозами, не позволявшими беспристрастному читателю составить собственное представление о движении. 66 В этом же духе выдержаны и обобщающие работы по истории анархизма, выполненные С. Каневым 67, но они представляют интерес благодаря привлечению богатого (для условий действия цензуры) фактического материала по истории анархистских организаций России и Украины.
Понятно, что господство таких научных по форме сочинений в отечественной историографии могло продолжаться только в условиях искусственного поддержания монополии марксистско–ленинской идеологии в историографии отечественной истории XX в.
«Последним вздохом» уходящей пробольшевистской историографии махновского движения и в то же время ее наиболее характерным, «сводным» вариантом является работа В. Волковинского «Нестор Махно и его крах». 68 На ней стоит остановиться подробнее. Сочинение В. Волковинского является одним из примеров жанра, характерного для переходного времени «гласности» — сочетания тенденциозной публицистики с научным аппаратом. Произведения этого рода имеют научное значение благодаря введению в оборот большого количества источников. 69 Однако выводы и оценки таких книг из приводимых источников как правило не вытекают, а часто и прямо противоречат им. Сами источники, приводимые авторами, требуют проверки, так как их трактовки в ряде случаев могут расходиться с содержанием документа.
Безусловная приверженность В. Волковинского позиции коммунистической партии подчиняет историческую реальность и создает совершенно фантастический фон повествования. Например: «По призыву В. И. Ленина на борьбу с немецко–австрийскими захватчиками поднялись революционные массы страны». 70 Это — о времени сразу после заключения Брест — Литовского договора. И далее: «Взоры украинского народа были обращены к Советской России». 71 По В. Волковинскому, только «стойкие большевики» могут помочь «бывшему бунтарю разобраться в сложной обстановке и найти единственно верный путь в революции, научиться видеть перспективы революционного будущего». 72 Соотнесение с этим «единственно верным путем» и является критерием оценок автора.
Несмотря на обильное цитирование в работе В. Волковинского архивных источников, читателю приходится постоянно быть «на чеку». В. Волковинский доверяет прежде всего тем источникам, которые компрометируют Махно. Так, например, он некритически воспринимает воспоминания А. Чубенко даже в тех случаях, когда этот автор отсутствовал при описываемых им событиях, по поводу которых имеются другие источники. 73 То же касается и ссылок на иные тексты подобного рода (воспоминания И. Тепера, В. Белаша и др.), которые нуждаются в критическом подходе и выделении исторического ядра, не привнесенного «социальным заказом».
Небрежное отношения В. Волковинского к источникам проявляется даже в тех случаях, когда это не служит очернению Махно или другим поставленным автором целям. Так, например, характеризуя поведение Деникина на заседании его штаба, В. Волковинский приводит в качестве достоверного факт, почерпнутый им из…анархистской газеты «Набат». 74
Даже в тех случаях, когда источники не вызывают сомнения, повествование В. Волковинского может прямо противоречить фактам, содержащимся в его же собственной работе. Тенденциозность автора порождает, таким образом, множество удивительных логических противоречий. Приведем несколько типичных примеров. Причину успехов Махно в 1917 г. В. Волковинский видит в том, что местным крестьянам не приходилось видеть и слышать других революционеров. 75 Совершенно непонятно, почему в таком случае популярность Махно только выросла после появления в районе «других революционеров» — большевиков. Рассказав об уничтожении махновцами трех человек, не занимавших никакого положения в новых органах власти, В. Волковинский утверждает, что Махно «с помощью оружия убрал всех, кто стоял на его пути к власти». 76 Эти «все» потом как ни в чем не бывало продолжают действовать, бороться с Махно. Запутавшись в соотношении реальных фактов и марксистско–ленинских схем, В. Волковинский то и дело опровергает сам себя. С одной стороны, он пишет, что «Махно не нашел ожидаемой помощи у крестьян», с другой (несколькими строками ниже), что «богатевшее крестьянство Гуляйполя» (кстати, неплохой результат правления анархистов) «начинало уже тогда создавать из Махно будущего крестьянского вождя, легендарного борца за интересы простых людей». 77 Оказывается, Махно «выдавал себя за политкаторжанина». 78 Самозванец. Но в начале той же книги мы читаем, что Махно попал на каторгу за принадлежность к анархистской террористической группе. Несмотря на все антикулацкие меры Махно В. Волковинский настойчиво характеризует его как «предводителя кулацкой контрреволюции». 79 На одной и той же странице автор обвиняет Махно то в диктаторстве, то в культивировании вседозволенности. 80 Тон опытного полководца звучит в таких оценках В. Волковинского: «Очень часто махновцы вели боевые действия вопреки здравому смыслу и логике». 81 И рядом — описание блестящих побед Махно.
Анализ идеологии махновского движения сводится у В. Волковинского к примитивизированному пересказу в трех абзацах Декларации махновцев и изложению «разговоров обывателей» (без ссылки на какие–либо источники) о том, что Махно хочет «установить новый анархо–коммунистический строй — отобрать все у богатых и отдать бедным». 82 Все это можно было бы счесть художественными деталями, которыми полон «роман» В. Волковинского, если бы не постоянные обвинения Махно в беспринципности и отходе от анархизма при любом прагматическом шаге «батько».
«Художественный стиль», который в последние годы распространяется в околонаучной литературе (особенно при написании «исторических портретов»), располагает к разнообразным «психологическим реконструкциям» — разумеется, без ссылок на источники. В домыслах такого рода чувствуется влияние теорий психоанализа. Вот несколько типичных характеристик Махно в книге В. Волковинского: «болезненное стремление быть в центре внимания, выделяться любой ценой», «мания величия и жажда лести», «патологическая нетерпимость к любого рода соперничеству», которую, оказывается, «подчеркивали все, кто знал батьку». 83 Здесь, как и в других подобных сюжетах, нет ссылок на конкретные источники. Но ни В. Антонов — Овсеенко, ни П. Аршинов, лично знавшие Махно, не «подчеркивают» в своих мемуарах такой «патологии». Этот фантастический образ, также без ссылок на источники, дополняется упоминаниями анархистских оргий. 84 Раз есть анархисты — должны быть и оргии. Все это больше напоминает рассуждения Тома Сойера о разбойниках, чем научную работу.
20‑е годы положили начало и апологетической анархистской традиции в историографии махновского движения. Это прежде всего книга П. Аршинова «История махновского движения». 85 Столкнувшись с волной клеветы в свой адрес, анархисты вынуждены были принять политические правила игры и противопоставить «обвинительным» сочинениям свои «оправдательные». Эту же позицию вынуждены были занять и анархистские авторы 80‑х гг., стремившиеся в условиях развернувшейся идеологической борьбы по поводу «белых пятен истории» показать только положительные стороны махновского движения. Задачи всестороннего анализа движения анархистами в то время еще не ставились, но они стремились предпринять анализ идеологии лидеров движения с учетом исторического опыта XX в. Автор данной книги отдал дань этой традиции. 86
Большинство работ о Махновском движении эпохи «гласности», несмотря на попытки отхода от марксистско–ленинского мировоззрения, сохраняли верность мифам, созданным ранее пробольшевистской историографией. Этот период характеризуется, прежде всего, стремлением «большой прессы» представить «махновщину» как «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Сам Махно выглядит здесь человеком политически до крайности наивным. Причина подобного недоразумения как в фактических ошибках, так и в слабом знакомстве таких авторов, как В. Голованов и С. Семанов, с социальными идеями анархизма. 87 Это затрудняет понимание мотивов поведения Махно и для более серьезных исследователей, таких как В. Верстюк. Работа В. Верстюка подробно и добросовестно рассматривает военные аспекты проблемы. Его же перу принадлежит введение к сборнику документов и опубликованных ранее воспоминаний, посвященных Махно и махновскому движению. 88
Немарксистская историография за рубежом преследовала целью познакомить читателей с фактической канвой событий, подчас весьма бегло. Чувствуется и влияние апологетической традиции. Также зарубежным авторам приходится отвлекаться от основной темы, посвящая немалую часть повествования рассказу о событиях Российской революции 1917–1921 гг. Работу зарубежных авторов затруднял также относительный дефицит базы первоисточник. Однако такими авторами как А. Скирда и М. Маллет, были предприняты глубокие исследования основных проблем, связанных с движением, хотя социальные преобразования и не находились в центре внимания этих исследователей. 89
Новые источники, которые стали доступными немарксистским исследователям лишь с конца 80‑х гг., заставляют вернуться не только к анализу социального содержания движения, но и к подробному рассмотрению фактической стороны событий. В этой работе автор надеется продолжить исследование, часть результатов которого была опубликована в 1993 г. 90
Район, в котором разворачивалось Махновское движение, охватывает преимущественно юг левобережной Украины и восток Донбасса. Махновцы действовали и на правобережье, прежде всего в Екатеринославе, а также на Полтавщине и Черниговщине. Ядро района располагалось в районе городка Гуляйполе Александровского уезда. История этих мест связана борьбой земледельческой и кочевой культур, с казачьей вольницей. Однако к началу XX в. от Запорожского казачества остались одни воспоминания. Местную степь заселили новые люди с новым укладом жизни.
Политизация исторической науки в СССР существенно затруднила даже анализ социальной и экономической структуры района, в котором разворачивалось движение — Таврия, Северное Приазовье, Екатеринославская, часть Херсонской и Мариупольской губерний. Марксистская историография утверждала, что этот район — кулацкий, что кулацкие хозяйства составляли здесь 22 % от общего числа хозяйств. 91
Сейчас такая оценка могла бы выглядеть комплиментом — «кулацкое движение» уже не является негативной оценкой и рождает в воображении романтическую картину «крепкого фермера», поднявшегося на борьбу за экономическую свободу. Однако от этой версии придется отказаться. Цифра 22 % получается лишь в том случае, если считать кулаками крестьян, располагавших более чем 10‑ю десятинами земли 92, что даже в марксистской историографии считается «перегибом». 93 Основой сельского хозяйства оставались здесь помещичьи и крестьянские хозяйства. Кулачество сосредоточивалось прежде всего на немецких хуторах — инородной для крестьян структуре. Попытка в ходе столыпинских реформ разрушить крестьянскую общину встретила сопротивление и в Екатеринославской губернии. 94
Район будущего махновского движения был одним из самых «рыночных» во всей Российской империи. Близость портов и развитая железнодорожная сеть стимулировали развитие хлебного рынка. В Екатеринославской губернии в 1913 г. было произведено 109806 пудов пшеницы. Из них за пределы губернии отправлено 52757 пудов. 95 В эту долю не входит внутригубернский рынок, который тоже было достаточно широк — губерния была насыщена промышленными центрами, потреблявшими хлеб.
Наиболее активной фигурой на екатеринославском хлебном рынке оставался крестьянин — за 1862–1914 гг. крестьянам степной зоны удалось скупить у помещиков почти половину их земель. Но помещики безудержно повышали цены на землю 96, удушая крестьянское хозяйство. Опираясь на помощь государства, они стремились сохранить арендные отношения с крестьянами. Это, естественно, вызывало враждебность крестьян ко всем крупным формам частного землевладения, в том числе и кулацким. В то же время общинно–рыночная форма крестьянского хозяйства облегчала развитие в районе различных форм сельскохозяйственной кооперации, которой активно помогало земство. 97
Рыночность общинного хозяйства способствовала развитию в районе сельскохозяйственного машиностроения и других форм связанной с селом промышленности. В Екатеринославской и Таврической губерниях производили 24,4 % сельскохозяйственных машин страны (в Москве — только 10 %). 98 Значительная часть екатеринославской промышленности была рассеяна по губернии — небольшие городки и крупные села представляли собой настоящие агропромышленные комплексы. В будущей столице махновского движения Гуляйполе действовал чугунолитейный завод и две паровые мельницы, а в Гуляйпольской волости‑12 черепичных и кирпичных заводов. 99 Это приводило не только к высокой товарности хозяйства, но и к тесной связи крестьян с рабочим классом, который был рассеян в сельской местности. Многие крестьяне отходили на заработки и в соседние крупные промышленные центры. В то же время в случае кризиса промышленности они могли вернуться в деревню. Сама деревня в этом случае была в большей степени защищена от нехватки промышленной продукции, так как часть ее производилась здесь же, под боком. Большие города представляли в этих условиях для крестьян чуждый и не столь уж необходимый мир.
В таких условиях и зарождалось одно из крупнейших в нашей истории народных движений
3. Еще не батько
Нестор Иванович Махно думал, что он родился 27 октября 1889 года. Такова уж была его судьба, что даже дата рождения связана с мистификациями. Метрическая книга говорит, что 26 октября 1888 года в семье Ивана Родионовича Михно и его законной жены Евдокии Матвеевны, родился сын Нестор. На следующий день он был крещен. 100 Родители исказили год рождения сына, чтобы подольше не отдавать его в армию. Впрочем, в царскую армию молодой Нестор так и не попадет, а родительская выдумка спасет ему жизнь, когда по малолетству смертная казнь для него будет заменена каторгой.
Фамильное имя «Махно» Нестор получил благодаря традиции крестьян этих мест сокращать полную фамилию в знак уважения. Фамилия Махно — Михненко. Но отец звался Михно, а сын — Махно. Интересно, что позднее на пути Махно встретится его «полуоднофамилец» Михно. И будет бит.
Отец Махно, бывший крепостной крестьянин, а затем конюх помещика Мабельского, кучер заводчика Кернера (натерпятся наследники фабриканта от сына конюха), скончался в 1890 г. «Пятеро нас братьев–сирот, мал мала меньше, остались на руках несчастной матери, не имевшей ни кола, ни двора. Смутно припоминаю свое раннее детство, лишенное обычных для ребенка игр и веселья, омраченное сильной нуждой и лишениями, в каких пребывала наша семья, пока не поднялись на ноги мальчуганы и не стали сами на себя зарабатывать», 101 — вспоминал батько в 1921 г.
Заработки старших братьев позволили Махно получить сносное начальное образование. «На восьмом году мать отдала меня во 2‑ю Гуляйпольскую начальную школу. Школьные премудрости давались мне легко. Учился я хорошо. Учитель меня хвалил, и мать была довольна моими успехами. Так было в начале учебного года. Когда же настала зима, и река замерзла, я по приглашению своих товарищей стал часто вместо класса попадать на реку, на лед. Катанье на коньках с сотней таких же шалунов, как и я, меня так увлекло, что я по целым неделям не появлялся в школе. Мать была уверена, что я по утрам с книгами отправляюсь в школу и вечером возвращаюсь оттуда же. В действительности же я каждый день уходил только на речку и, набегавшись, накатавшись там вдоволь со своими товарищами, проголодавшись — возвращался домой. Такое прилежное мое речное занятие продолжалось до самой масленицы. А в эту неделю, в один памятный для меня день, бегая по речке с одним из своих друзей, я провалился на льду, весь измок и чуть было не утонул. Помню, когда сбежались люди и вытащили нас обоих, я, боясь идти домой, побежал к своему родному дяде. По дороге я весь обмерз. Это вселило дяде боязнь за мое здоровье, и он сейчас же разыскал и сообщил обо всем случившемся моей матери. Когда явилась встревоженная мать, я, растертый спиртом, сидел уже на печке. Узнав в чем дело, она разложила меня через скамью и стала лечить куском толстой скрученной веревки. Помню, долго после этого я не мог сидеть как следует на парте, но помню также, что с тех пор я стал прилежным учеником. Итак, зимою я учился, а летом нанимался к богатым хуторянам пасти овец или телят. Во время молотьбы гонял у помещиков в арбах волов, получая по 25 копеек в день». 102
Будущий сподвижник Махно В. Белаш писал: «поднявшись немного и окрепнув, Махно поступил чернорабочим на чугунолитейный завод Кернера. И здесь его не покидало болезненное стремление быть в центре внимания, выделяться любой ценой (свои мемуары В. Белаш писал с оглядкой на большевистскую цензуру — А. Ш.). Узнав, что на заводе есть любительский театральный кружок, руководителем которого был Назар Зуйченко, Махно попросил записать его в труппу. «Однажды подходит ко мне Нестор Махно, — вспоминал позднее Зуйченко — и просит принять его в артисты. Ну, чего раздумывать, смешить так смешить публику. А он — что мальчик с пальчик, вот так, по пояс мне…Приняли». 103
Так формировался характер будущего революционера. Условия почти идеальные: бедность, стремление выбраться из нищеты, самоутвердиться и в чем–то отомстить виновникам горькой доли, упорство, необходимое для выживания, низкий рост — известный в истории стимул к самоутверждению. Навыки театрального искусства также очень полезны для политика. Но почему из миллионов сверстников, оказавшихся в тех же условиях и в той же культурной среде вольного приазовского края, вождем массового движения стал именно он?
Жизнь Махно до 1906 года напоминает историю о сапожнике, который был по способностям самым выдающимся полководцем мира, но за всю жизнь так и не попал на войну. В стабильном обществе из него мог выйти диссидент–бунтарь, актер, предприниматель или организатор профсоюзного движения (в 1917 г. он некоторое время будет «профбоссом»). Махно не имел достаточной культурной «базы» для того, чтобы стать, скажем, парламентским политиком. К 1905 г. он был одним из сотен тысяч молодых людей низшего класса, мечтавших о том, чтобы вырваться из безысходной обыденности. Течение дальнейшей жизни каждого из них определила революционная эпоха.
Началась революция 1905 г. 22 февраля завод Кернера забастовал. Рабочие требовали улучшений условий труда, отмены штрафов и сверхурочных работ. Так Махно впервые окунулся в политическую жизнь.
5 сентября 1906 г. в Гуляйполе начала действовать террористическая «Крестьянская группа анархистов–коммунистов» (другое название — «Союз вольных хлеборобов»). Как потом выяснилась, во главе группы стоял Вольдемар Антони, связанный с екатеринославскими анархистами, и братья Семенюты — Александр и Прокопий.
Для тихого провинциального городка это была сенсация, а для молодого, жаждущего приключений Нестора — шанс вырваться из замкнутого круга обыденности. Он «вычислил» террористов быстрее полиции и заставил их принять себя в состав группы, а уже 14 октября участвовал в ограблении. Мальчишка был опьянен новой ролью, он обладал оружием, боролся за счастье людей (правда, террористы пока расходовали добытые средства на себя и покупку оружия, а не на «бедных»). Нестора «распирало» желание показать односельчанам свою новую силу. В конце 1906 г. он применил пистолет в бытовой ссоре, по счастью без жертв. Его тут же арестовали за хранение оружия, но потом по малолетству отпустили.
В течение года группа провела четыре бескровных ограбления. Молодые люди в черных масках (или вымазанные грязью) требовали денег «на голодающих» или просто так, представлялись анархистами и скрывались в неизвестном направлении. Их добычей стало около 1000 рублей. 104
27 августа Махно вступил в перестрелку со стражниками. Через некоторое время он был опознан и арестован. Но друзья не бросили Нестора в беде. Под давлением террористической группы опознавший Махно крестьянин забрал назад свои показания. Но молодому рабочему не повезло — 15 февраля 1908 г. задержанный после ограбления завода Кернера А. Ткаченко признался, что участвовал в перестрелке со стражниками вместе с Махно. Нестору угрожал военно–полевой суд, который в то время обычно заканчивался казнью. Но улики все еще были шаткими, Махно пользовался хорошей репутацией на заводе (вступив в группу, он не бросил работу), и заводское начальство внесло за него залог в 2000 рублей. 4 июля Махно вышел из тюрьмы и уехал в Екатеринослав. 105
Пока Махно сидел в тюрьме, 19 октября 1907 г. при нападении на почту террористы убили городового и почтальона. Это было первое убийство, совершенное террористами. Антони и ряд других членов группы были арестованы, но за недостаточностью улик высланы. Тем временем крестьянин Зуйченко рассказал сокамернику Брину о том, что он участвовал в нападении. Когда Зуйченко выпустили, Брин передал его слова полиции. Начались допросы и аресты. Между тем 10 апреля 1908 г. произошло новое успешное ограбление. После этого группу уже устойчиво преследуют неудачи — 13 мая не удалось нападение на дом купца Шидлера, была ранена его дочь, а 9 июля в селе Новоселовке при нападении на казенную винную лавку был убит сиделец. Грабители явно не ожидали такого исхода и бросились бежать. Оба убийства, совершенных бандой, были случайностью, а не запланированными актами «террора».
Интересно, что уже с 1907 г. банда гуляйпольских «робин–гудов» действовала под наблюдением полиции. Доблестные стражи порядка не спешили остановить молодых людей с пистолетами, давая им поглубже увязнуть в преступлениях — чтобы потом создать максимально громкое дело. «Роль Шерлока Холмса в раскрытии гуляйпольской группы выпала на долю проживающего в Гуляйполе пристава Караченцева. Для обнаружения ее участников сельский сыщик пустил в ход обычное российское орудие — провокацию. В группу были «влиты» агенты Караченцева, принимавшие участие в нападениях, они сообщили ему о работе группы», 106 — рассказывает советский исследователь Г. Новополин, изучавший материалы судебного дела. Полиция выявила 14 членов группы. Одного из агентов полиции — Кушнира — террористы вычислили и убили. Но Караченцев уже шел по следу распадающейся группы террористов. После убийства 28 июля урядника, Караченцев «накрыл» членов группы Хшиву, Левадного, Зуйченко и Альтгаузена, и заставил их говорить. В тот же день ядро группы было окружено в Гуляйполе, но после боя анархисты прорвались. После этого группа фактически распалась и вылавливалась по частям. Антони и А. Семенюта уехали за границу. 26 августа Махно снова оказался в тюрьме.
Он ни в чем не признавался. В конце концов на свободе он находился легально. 1 сентября была перехвачена записка Махно Левадному «берите на себя дело», но Нестор легко объяснил как требование не наводить на него напраслину. Дело рассыпалось. Давшие показания раньше, утверждали, что были вынуждены к этому побоями. Тогда Хшива был отдельно приговорен к смерти и 17 июня 1909 г. повешен. После этого Зуйченко и Левадный подтвердили свои показания (последнего это не спасло — он вскоре умер). 107
31 декабря 1908 г. Махно пытался бежать, но был схвачен. 5 января 1910 г. П. Семенюта попытался освободить друзей при их перевозке в Екатеринослав, но неудачно (помешал провокатор Альтгаузен). Последним актом группы стало убийство пристава Караченцева 22 ноября 1909 г.
20 марта 1910 г. группа анархистов, в том числе Махно, предстала перед военно–полевым судом. Это не предвещало ничего хорошего. Правительство П. Столыпина решило ответить на революционные волнения беспрецедентными для России репрессиями, которые ужаснули даже противников революционеров. «Никто столько не казнил, и самым безобразным образом, как он, Столыпин, никто не произвольничал так, как он, никто не оплевывал так закон, как он, никто не уничтожал так хотя бы видимость правосудия, как он, и все сопровождая самыми либеральными речами и жестами», — писал С. Витте, и продолжал, он «казнит совершенно зря: за грабеж лавки, за кражу 6 рублей, просто по недоразумению…Одним словом, явилась какая–то мешанина правительственных убийств, именуемая казнями». 108 Так начинало раскручиваться в России печально известное «красное колесо». Военно–полевые суды не были обязаны тщательно разбираться, кто конкретно кого убил. Они устанавливали ответственность группы, политический подтекст и выносили смертные приговоры.
22 марта Нестор Махно вместе со своими товарищами «за принадлежность к злонамеренной шайке, составившейся для учинения разбойных нападений, за два нападения на жилой дом и покушение на такое же нападение» был приговорен к смертной казни через повешение. 109 К этому времени Махно не участвовал ни в одном убийстве и по законам «мирного времени» должен был получить каторгу. Но в стране фактически шла гражданская война.
Нестор ждал исполнения приговора. Он был молод, полон энергии. А его ждала виселица. Махно не знал, что в это время бюрократические органы продолжают решать его судьбу. Решающую роль сыграла подделка даты рождения — Махно все еще был несовершеннолетним. Это позволило властям учесть и то, что его собственные преступления не сопровождались гибелью людей. В итоге Столыпин лично санкционировал замену смертной казни вечной каторгой.
Трудно представить себе, как бы сложилась история России, а может быть и мира, если бы Нестор Махно все–таки был бы казнен в 1910 г. Исторические развилки иногда зависят от таких обстоятельств. Нет талантливого вождя — нет и революционной армии. В тылу Деникина не разворачивается махновская «республика», не разрушает коммуникации, не оттягивает на себя войска. Белая армия врывается в Москву. Рассыпается большевистский режим. Но лучше ли другая власть — диктатура настроенной на месть аристократии. Вечная проблема европейской истории XX века — выбора между коммунизмом и фашизмом. Без Махно могло не быть успешного формирования Сиваша в 1920 г. (помните аксеновскую утопию «Остров Крым»). Но без того же Махно военно–коммунистическая машина большевиков работала бы более слаженно, и, кто знает, ворвалась бы в Центральную Европу уже в 1919 году. А Новая экономическая политика 1921–1929 гг., многому научившая мир. Пошли бы на нее большевики, если бы не успехи Махно и Антонова, если бы не Кронштадское восстание, отчасти также вдохновленное махновским опытом? Да что Кронштадт — значительная часть антифашистских бойцов во время гражданской войны в Испании повторяла имя Махно, готовясь к атаке. Махно уже умер, а его опыт вдохновлял людей на сопротивление красному и коричневому тоталитаризму, расползавшемуся по Европе. И все эти черты современной истории висели на волоске весной 1910 г.
2 августа 1911 г. Махно был отправлен в Московскую центральную пересыльную тюрьму (Бутырки), где и «осел». Здесь он продолжал бунтовать, спорил с тюремным начальством, за что часто отправлялся в карцер. Итог — туберкулез, болезнь, которая приведет Нестора Ивановича к смерти в 1934 г. А пока юный каторжанин не хоронил себя заживо. Он верил в революцию, верил, что она прервет его вечную каторгу, что он еще вернется домой. Нестор писал письма родным и своей любимой девушке Анне Васецкой. «Ведь помнишь, как радостно нам было, когда мы были дома, а Савва в Японии, в плену, и когда мы получили от него письмо, отражающее собой всю жизнь его. Как больно, тяжело и в то же время радостно было нам оттого, что он жив, что у него есть надежда быть в живых и возвратиться на родину. Так ожидаю я от Вас и Нюси того письма, которое мне скажет, что вы обе живы–здоровы, что у Вас, мама, есть надежды на здоровую жизнь и на счастье увидеть меня возле себя, а у Нюси надежды на ее счастливую юную жизнь, познающую свое призвание, и также видеться со мной. Я от одного только воспоминания прихожу в неописуемое упоение». 110 Мечты сбудутся, их судьбы снова соединятся в 1917 г., родится ребенок. Но безжалостные волны гражданской войны разметают эту семью уже на следующий год. Когда Махно вернется в свои края в 1918 г., Нюси он не найдет, и в 1919 г. создаст новую семью.
А тем временем тюремные «университеты» продолжались. Судьба снова укрепила его в анархистских взглядах, послав сокамерником П. Аршинова — бывшего большевика, а с 1904 г. — анархиста–коммуниста, последователя Кропоткина. Аршинов изложил Махно основы идеологии анархизма, какой сам ее понимал.
Аршинов вспоминал о своем ученике: «Как ни тяжела и безнадежна была жизнь на каторге, Махно, тем не менее, постарался широко использовать свое пребывание на ней в целях самообразования и проявил в этом отношении крайнюю настойчивость. Он изучил русскую грамматику, занимался математикой, русской литературой, историей культуры и политической экономией. Каторга, собственно, была единственной школой, где Махно почерпнул исторические и политические знания, послужившие затем ему огромным подспорьем в последующей его революционной деятельности. Жизнь, факты жизни были другой школой, научившей его узнавать людей и общественные события…
В обстановке каторги он ничем особенным не отличался от других, жил, как и все прочие, — носил кандалы, сидел по карцерам, вставал на поверку. Единственное, что обращало на него внимание, — это его неугомонность. Он вечно был в спорах, в расспросах и бомбардировал тюрьму своими записками. Писать на политические и революционные темы у него было страстью. Кроме этого, сидя в тюрьме, он любил писать стихотворения и в этой области достиг большего успеха, чем в прозе». 111
Так могло продолжаться несколько десятилетий. Следующая революция «запаздывала». Как много в истории примеров, когда пламенные революционеры выходили из камеры уставшими стариками с умеренными взглядами. Нестору Махно повезло больше.
Примечания к главе 1
1. Боровой А. Общественные идеалы современного человечества. М. 1906. С. 45.
2. подробнее см. Бакунин М. А. Государственность и анархия. Соч. Т. 1. Пг. — М., 1919; Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М. 1990; Боровой А. Общественные идеалы современного человечества. М. 1906; Конфедерация анархо–синдикалистов. I съезд. М. 1989.)
3. Бакунин М. А. Сочинения, Пг, 1919–1926. Т. 2. С. 166.
4. Бакунин М. А. Бог и государство. М., 1906. С. 20.
5. Бакунин М. А. Соч. Т. 4 С. 285.
6. Бакунин М. А. Философия, социология, политика. М., 1989. С. 548.
7. Бакунин М. А. Соч. Т. З С. 12.
8. Бакунин М. А. Соч. Т. 5 С. 200.
9. Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. Т. 45. М, 1956. С. 257.
10. Там же, Т. 52. С. 47.
11. Пирумова Н. М. Социальная доктрина М. А. Бакунина. М., 1990. С. 144.
12. Бакунин М. А. Соч. Т. 2. С. 169.
13. Цит. по Максимов Г. Беседы с Бакуниным о революции. Чикаго, 1934. С. 42
14. Бакунин М А Соч Т 5 С. 201.
15. Там же, С. 197.
16. Пирумова Н. М ук. соч. С. 145.
17. См. Неттлау М. Очерки по истории анархических идей. Tucson, 1991. C. 102–104.
18. Кропоткин П. А. ук. соч. С. 28.
19. Там же, С. 53.
20. Там же, С 28.
21. Там же, С. 181.
22. Там же, С. 185.
23. Там же, С. 47.
24. Там же, С. 51.
25. Там же, С. 40.
26. Там же, С. 45.
27. Там же, С. 45, 75.
28. Там же, С 51,69,72,75.
29. Там же, С. 55, 56
30. Там же, С 79. 31 Там же, С
31. Там же, С. 92, 199.
32. Например, Кропоткин П. А. ук. соч. С. 140.
33. Там же, С 165
34. Там же, С. 45, 129,199.
35. Там же, С. 187.
36. Государственное совещание. М-Л., 1930. С. 231.
37. Махно Н. И. Под ударами контрреволюции. Париж, 1936. С. 131.
38. Исаев А. К. Оценка М. А. Бакуниным теории и программы «государственного социализма». // «Община». N 50. 1997.
39. Бакунин М. А. Соч. Т. 1. С. 84.
40. Центральний державний apxiв громадских обʼднань України (далее — ЦДАГОУ), Государственный архив Запорожской области (далее — ГАЗО), Российский Государственный Военный архив (далее — РГВА), Российском центре хранения и исследования документов новейшей истории (далее — РЦХИДНИ) и др. Документы из коллекции Института социальной истории цитируются по Skirda A. Les Cosaques de la LJberte. Nestor Makhno, le Cosaquede I'Anarchie et la guerre civile russe 1917–1921. Millau, 1985.
41. Чего добиваются повстанцы–махновцы, Гуляйполе, 1919; Протоколы II съезда фронтовиков, повстанческих, рабочих и крестьянских Советов, отделов и подотделов. Гуляйполе, 1919; Газеты «Путь к свободе», «Повстанец», «Гуляйпольский набат».
42. Махно Н. Российская революция на Украине. Париж, 1929; Махно Н. Под ударами контрреволюции. Париж, 1936; Махно Н. Украинская революция. Париж, 1937; Махно Н. Махновщина и ее бывшие союзники большевики. Париж, 1929; ЦДАГОУ. Ф. 5, Оп. 1.
43. Антонов — Овсеенко В. А. Записки о Гражданской войне. М-Л. 1932; Колос ГА. Заметки о подполье и вооруженной борьбе 1918–1919 гг. Днепропетровск, 1927; Какурин М. Как сражалась революция. М., 1926; Скачко А. 2‑я Украинская красная армия. // Нестор Иванович Махно. Киев, 1991; Пятая годовщина Октябрьской революции. Екатеринослав, 1922; Октябрьская революция, 1‑е пятилетие. Харьков, 1922.
44. ЦДАГОУ. Ф. 5, Оп. 1, Д. 330.
45. 40 дней в Гуляйполе. Воспоминания матушки Галины — жены батьки Махно. Владимир, М. 1990.
46. Эйдеман Р. П. Борьба с кулацким восстанием и бандитизмом. Харьков, 1921. С. 46.
47. Руднев В. Махновщина. Харьков, 1928, С. 18.
48. Махно Н. Махновщина…С. 28–29.
49. 40 дней…
50. Там же, С. 1.
51. «Община», N 43, С. 9.
52. Там же, С. 8.
53. 40 дней…С. 2.
54. ЦДАГОУ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 351, Л. 217–218.
55. Там же, Л. 217.
56. Герасименко Н. В. Батько Махно. Мемуары белогвардейца. М., 1990.
57. Тепер И. (Гордеев). Махно: от «единого анархизма» к стопам румынского короля. Харьков, 1924.
58. Например, Яковлев Я. Русский анархизм в Великой русской революции. М. 1921; Лозовский А. Анархо–синдикализм и коммунизм. М., 1923; Руднев В. В. Махновщина. Харьков, 1928; Горев Б. И. Анархизм в России (от Бакунина до Махно). М., 1930; Залежский В. Анархисты в России. М, 1930; Равич — Черкасский М. Анархисты. Харьков, 1930; Ярославский Е. М. Анархизм в России. М., 1939.
59. Антонов — Овсеенко В. А. Скачко А Ук. соч., Какурин М. Как сражалась революция. М., 1926.
60. Например, Антонов — Овсеенко В. А. Ук. соч; Скачко А ук. соч.
61. Кубанин М. Махновщина. Л., 1927.
62. Колесников Б. Профсоюзное движение и контрреволюция. Харьков, 1923.
63. Руднев В. В. ук. соч.; Равич — ЧеркасскийМ. Анархисты. Харьков, 1929; Ярославский Е. М. Ук. соч.
64. «Вопросы истории», N9, 1966.
65. Комин В. В. Анархизм в России. Калинин, 1969; Бiлий П. Х. Разгром махновщина // Україньский icторичний журнал. 1971. N 5; Незнамова Т. М. КП(б) Украины — организатор трудящихся масс на разгром махновщины (конец 1920–1921 гг.). Киев, 1971; Кучер О. О. Розгром збройної внутрiшньої контрреволюції на Українi в 1921–1923 pp. Харьков, 1971; Волковинський В. М. М. В. Фрунзе на Українi. Київ, 1985; Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. М, 1986. Кн. 1–2 и др.
66. Канев С. Н. Октябрьская революция и крах анархизма (Борьба партии большевиков против анархизма 1917–1922 гг.). М., 1974; Канев С. Н. Революция и анархизм. Из истории борьбы революционных демократов и большевиков против анархизма (1840–1917 гг.). М, 1987.
67. Волковинский В. Н. Махно и его крах. М., 1991.
68. Наиболее характерным примером этого жанра, на наш взгляд, являются работы Д. Волкогонова из серии «Вожди».
69. Волковинский В. Н. Ук. соч. С. 37.
70. Там же, С. 45.
71. Там же, С. 73–74.
72. Там же, С. 38.
73. Там же, С. 72.
74. Там же, С. 28.
75. Там же, С. 30.
76. Там же, С. 32.
77. Там же, С. 38.
78. Там же, С. 47.
79. Там же, С. 129.
80. Там же, С. 133.
81. Там же, С. 57, 136–137.
82. Там же, С. 14, 75,89.
83. Там же, С. 31.
84. Аршинов П. История махновского движения. Берлин, 1923.
85. См., например, Шубин А. Махновское движение. // Община, N 34. 1989.
86. См. «Литературная газета». 8. 2. 1988; Семанов С. Махно как он есть. М., 1991. С. Семанов прямо признается, что ему читать анархистские издания «не интересно» (С. 45).
87. Верстюк В. Комбриг Нестор Махно. Харьков, 1990; Нестор Иванович Махно. Воспоминания, материалы и документы. Киев, 1991.
88. V. Peters V. Nestor Makhno: The Life of the Anarchist. Winnipeg, 1970; Palij M. The Anarchism of Nestor Makhno, 1917–1921: An Aspect of the Ukrainian Revolution. Seattle; L, 1976; Sysyn E. Nestor Makhno and the Ukrainian Revolution. Cambridge, Massachusets, 1977; Temon Y. Makhno: La Revolte Anarchiste. Brussels, 1981; Mallet M. Nestor Makhno in Russian Civil War. Oxford, 1982; Skirda A. Les Cosaques de la Liberte. Nestor Makhno, le Cosaque de I'Anarchie et la guerre civile russe 1917–1921. Millau, 1985; Гончарок М. Век воли. Русский анархизм и евреи (XIX–XX вв.). Иерусалим, 1996.
89. Шубин А. Махновское движение на Украине. 1917–1921 гг. //«Дружба народов». 1993, N3–4.
90. История Украинской ССР Т. 6. С. 16.
91. Кубанин М. ук. соч. С. 19.
92. Стрижаков Ю. К. Продотряды в годы гражданской войны и иностранной интервенции 1917–1921 гг. М. 1973. С. 225.
93. См, например, Кабытов П. С., Козлов В. А., Литвак Б. Г. Русское крестьянство. Этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 74.
94. Вся Екатеринославская губерния. Екатеринослав, 1913, С. З.
95. Кубанин М. Ук. соч., С. 18–19.
96. Вся Екатеринославская …С. 9–10.
97. Кубанин М. С 11.
98. Вся Екатеринославская …С. 42.
99. Волковинский В. Н. Ук. соч. С. 11. В. Волковинский проделал большую и весьма ценную работу по исследованию ранней биографии Н. Махно. Вероятно, потому, что в это время Н. Махно еще не вел борьбу против большевиков, В. Волковинский в этой части своей работы гораздо объективен, чем дальше.
100. Нестор Иванович Махно. С. 31.
101. Там же, С. 32.
102. Летопись революции 1928. N 3. С. 191.
103. Нестор Иванович Махно. С. 132–133.
104. Волковинский В. Н. Ук. соч. С. 17–19.
105. Нестор Иванович Махно. С. 134.
106. Там же. С. 135.
107. Цит. по Смертная казнь: за и против. М., 1989. С. 65.
108. Цит. по Волковинский В. Н. Ук. соч. С. 24.
109. Там же. С. 26.
110. Аршинов П. Ук. соч. С. 50, 215.
111. Там же.